Алиса стояла на высоком мраморном крыльце главного корпуса пансионата и, кутаясь в шаль, смотрела, как из распахнутых дверей выносят носилки с телом Николая Николаевича Зинченко. Все, что происходило на ее глазах в это утро, казалось ей кошмарным сном. Она спрашивала себя, в чем заключалась ее ошибка и возможно ли было предотвратить все эти убийства, но ответа не находила. Да и при чем здесь она, хозяйка пансионата? Что она могла сделать, чтобы Зинченко не начал убивать свидетелей? Сколько раз она проигрывала в уме все варианты своего поведения в случае, если бы Лариса Иванова вместо того, чтобы сбежать рано утром из пансионата, пришла к ней и все рассказала.
…Носилки задвинули в машину «Скорой помощи». Она оглядела всех присутствующих при этом скорбном действе – и осталась недовольна. Лица многих ее гостей были какие-то серые, несвежие, помятые. Некоторые не выспались из-за утреннего переполоха, другие – страдали с похмелья. Испытывали ли они сейчас чувство облегчения от того, что убийца все-таки найден и что теперь они могут чувствовать себя в безопасности? О чем думали они, глядя на нее, хозяйку пансионата? Чего ждали от нее?
Мысли ее, однако, все продолжали возвращаться к событиям того рокового утра, когда Лариса оказалась перед выбором: сбежать или попросить совета у Алисы. Конечно, она могла бы постучаться к ней и рассказать о ночном визите Зинченко. Но чем бы все это закончилось? Ведь Лариса знала ее, как никто другой, она была ее психологом.
«Алиса Борисовна… Вы извините меня за столь ранний визит, но мне надо с вами поговорить…» Примерно так Лариса могла обратиться к ней в то утро… Как же, нашла бы она ее так рано! Сколько бы ни стучала в дверь ее комнаты, так и не достучалась бы, ведь в медицинском кабинете всю ночь с охранником Андреем была не Катя, пытавшаяся обеспечить себе алиби, а сама Алиса… И все равно, у нее была возможность поговорить с ней. Примерно в восемь утра Алиса уже вернулась к себе. Ей надо было хотя бы немного поспать, прийти в себя после ночи, проведенной с молодым неутомимым любовником. Сначала она погрелась под горячим душем, смывая с себя все запахи: мужчины и медицинского кабинета. Потом немного подремала под теплым одеялом, набираясь сил для нового дня. Предположим, Лариса заглянула бы к ней в девять? Что было бы тогда? Она, открыв дверь, скорее всего, выказала бы всем своим невыспавшимся и утомленным видом лишь недовольство столь несвоевременным визитом и уж никак не расположила бы к себе человека, даже такого близкого, какой для нее всегда была Лариса. Да что там говорить, конечно, Лариса не посмела бы обратиться к ней за помощью, потому что вряд ли Алиса (она сама сейчас отдавала себе в этом отчет) смогла бы воспринять пьяный бред одного из своих отдыхающих так серьезно, как это сделала профессиональный психолог. Если же предположить все-таки, что случилось невозможное и Алиса поверила в то, что Зинченко четыре года назад убил кого-то там в лесу… Дальше что? Стала бы она заявлять в милицию об этом? Разумеется, нет. Требовать, чтобы Зинченко покинул пансионат, – еще большая нелепица. В пансионате отдыхают самые разные люди и с самым разным прошлым. Это Зинченко напился и излил душу Ларисе как психологу, потому что у него душа изболелась, да и страхи не оставляли его все это время… А у других, может, и побольше будет подобных историй, да только они не спешат никому о них рассказывать… Но Зинченко выбрал именно Ларису. Почему? Потому что она – психолог. К Алисе он вряд ли бы пришел… Вероятно, надеялся, что Лариса поможет ему оправдаться в собственных глазах, что она найдет те самые слова, которые снимут непосильный гнет с его души и облегчат дальнейшее существование. «Николай Николаевич, вы сделали свой выбор. Ведь если бы не вы, то они бы убили вас. Так о чем же вы так переживаете? Тем более что прошло четыре года… Живите себе спокойно и ни о чем не думайте. Призраки исчезнут через несколько минут и больше уже не посмеют вас тревожить…» Быть может, именно этого и ждал Зинченко, когда принял решение раскрыться профессионалу-психологу, поскольку он до самого последнего дня своей жизни был уверен, что поступил правильно. Но Лариса ничего такого ему не сказала. Не успела. Зинченко слишком быстро протрезвел от собственных же признаний… И эти взгляды, которыми они обменялись напоследок? Вот оно самое… В ее взгляде он прочел обвинение, то, чего он так боялся и, конечно, никак не ожидал от Ларисы. Страхи его умножились. Алиса представила, в каком состоянии он вернулся к себе, как забился в постель, укрывшись одеялом, и тихо закричал, испугав сам себя. Или зарычал, заскулил от собственного бессилия. Его не поняли, не оправдали, к нему не подошли с человеческими мерками, его осудили… Он почувствовал во взгляде Ларисы действие. Он понял, что она будет действовать, что непременно поделится с кем-то его тайной, и новость об убийце Зинченко быстро распространится по всему пансионату, о нем узнают коллеги по работе, и весть эта долетит до Москвы, до высшего руководства, до семьи, до жены, до милиции, прокуратуры… Этого нельзя было допустить. Значит, действовать следует ему, Зинченко! Он должен опередить ее… Вот почему, не дожидаясь завтрака, он покинул пределы пансионата. Он не рисовался перед дежурной с просьбой вызвать себе такси, не идиот же он на самом деле. Просто выждал момент, когда охрана сядет завтракать, и лесом добрался до трассы, а там на автобусе до города. Узнать адрес Ларисы он мог тоже утром, пробравшись в кабинет Алисы. Ящик с карточками сотрудников лежит прямо на виду – это не деньги, кому они нужны? А ведь запри она кабинет, он не добыл бы адрес и не убил бы ту девушку, подружку Ларисы… И если бы она следила за охраной и не делала поблажек Андрею, большому любителю поспать, поездка Зинченко в город была бы зафиксирована. Вот и получается, что кругом виновата она, Алиса. Да, еще… Вместо того чтобы дать возможность работникам прокуратуры вести следствие официально, по горячим следам, она уговорила Шубина расследовать дело тайно, было упущено время и убита Катя Монастырская… Стремление все скрыть получило обратный эффект… Кто в этом виноват? Алиса.
…В кабинете она выпила стакан холодного вишневого компота, который ей принесли с кухни, и пригласила к себе Крымова, беседовавшего внизу, в холле, с теми отдыхающими, кто более-менее был знаком с Зинченко.
– Женя, я пропала? Что теперь со мной будет?
– А при чем здесь ты? – удивился Крымов, ободряюще обнимая ее за плечи и целуя в макушку. – Откуда ты могла знать, сколько скелетов хранится в шкафах твоих постояльцев? У тебя здесь отдыхают люди, о которых ты не знаешь вообще ничего. И, расскажи я тебе о них то, что известно мне, у тебя просто волосы дыбом встанут. Ведь все они – крупные директора, финансисты, экономисты, политики, мать их, чиновники, представители реальной власти в стране… Как ты думаешь, почему они отдыхают у тебя, в этом тихом лесу на берегу Волги? Да потому что им надоело дышать тем зловонием, которое источают их собственные души, им хочется свежего воздуха, хочется смыть с себя в волжской водичке кровь, моя милая… Откуда тебе знать происхождение их начального капитала и сколько у них за спиной заказных убийств? Ты телевизор хоть изредка смотришь?
– Изредка, – призналась Алиса. – Компот будешь?
– Буду. Я понимаю тебя, и среди твоих гостей встречаются нормальные люди, но очень мало, поверь мне… Это же система. Замкнутый круг.
– Ты хочешь сказать, что я принимаю у себя воров и бандитов, да еще и держусь за свой бизнес, да? Ты осуждаешь меня за это?
Крымов погладил руку Алисы.
– Ты красивая женщина, Алиса, и умная, а потому должна понять, что ты здесь совсем ни при чем… Ты – хозяйка пансионата и прекрасно справляешься со своей работой. У тебя все отлично налажено, хороший коллектив, тебя уважают… А то, чего мы коснулись, называется – политика. Это занятие для мужчин.
– Но Зинченко – это не политика. Однако из-за него я могу потерять своих постоянных клиентов.
– Зинченко – это твой несчастный случай. И твои клиенты должны понимать это. Надо забыть эту историю и продолжать жить дальше. Зинченко заплатил за все сполна. Лариса, слава богу, осталась жива…
– Да, Женя, хотела поблагодарить тебя за твой ночной звонок. Спасибо, что предупредил, что она жива и может приехать сюда, иначе сегодняшнее утро могло было быть для меня последним… Хотя даже после твоего звонка услышать ее голос за дверью было для меня большим испытанием. Но она молодец, сильный человек… Да, кстати, ты рассказал мне, что по ошибке Зинченко убил ее подругу, Машу, которая испекла этот страшный торт… Я уже позже вспомнила ее. Только для меня она была Марией Аркадьевной. Я же была знакома с ней. Она у нас была нарасхват, особенно когда речь шла о каком-то пышном торжестве. Я же сама лично заказывала ей ореховый торт в форме беличьего гнезда, с белками… А однажды я была в гостях у одной своей подруги, Тамары, так не сразу и поняла, что букет ирисов, который внесли в комнату, тоже оказался тортом. Роскошный букет ирисов… А вы не выяснили, кто заказал ей тот, ее последний торт?
– Выяснили, конечно. Но это – тайна… Ну что, я тебя немного успокоил? Тебе надо собраться с силами, ведь именно от тебя сейчас зависит, вернутся к тебе твои отдыхающие или нет. Выйди к ним, поговори, устрой поминальный обед в память Кати Монастырской, объясни ситуацию с Ларисой, чтобы они не шарахались от нее… Но работать здесь, как я понял, она уже не будет.
– Да, она сказала мне, что выходит замуж за Горного. Что ж, отличная партия. Я бы и сама за него вышла… А что у тебя с Земцовой?
– С Земцовой? – Крымов пожал плечами. – У меня-то с ней – все, а вот у нее со мной – ничего. Кажется, она бросила меня, Алиса.
– Может, мне тебя подобрать?
– Ты не справишься со мной, тебе будет трудно. Человек я невозможный во всех отношениях. К тому же скоро уеду.
– Человек мира? – Она улыбнулась ему усталой улыбкой, жалея о том, что предложила себя. Быть отвергнутой – только этого ей сейчас и не хватало.
– Я – человек-разрушитель, вот это будет более правильно. А масштабы здесь ни при чем. Везде живут люди, в чем-то похожие друг на друга, и проблемы у них тоже схожие. Меня нанимают, чтобы кого-то разыскать, кому-то что-то передать, о ком-то собрать информацию, с кого-то что-то получить. Иногда я влипаю в куда более неприятные истории, нежели ты сейчас, и мне приходится уносить ноги. Знала бы ты, сколько раз меня подставляли. Платили деньги, чтобы подставить… Но стоит мне отойти от дел, вернуться к письменному столу, чтобы все это описать, как меня вдруг охватывает такая тоска, что хоть волком вой! Вот и сейчас приехал сюда, чтобы закончить книгу, но запил, рассиропился-разлимонился, раскис… Хорошо, Шубин впряг меня в расследование, я немного ожил, может, и помог ему в чем-то. Но мне очень не хватает Юли.
– А где она? В Париже?
– Да, делает вид, что вышла замуж за моего лучшего друга Патрика. Он, конечно, мужик хороший, надежный, не чета мне, любит ее, это я и так знал… Но не знал, что все может зайти так далеко! Представь себе мое состояние, когда я, вернувшись сюда накануне Восьмого марта в надежде встретиться с семьей, нашел лишь опустевший и остывший дом… – И Крымов, на которого нахлынули тяжелые воспоминания, принялся изливать Алисе душу.