Странник

Авт. предисловие

Первоначально этот роман назывался «Звездные пути». Я изменил название, чтобы не так походил на «Звездные войны». Это в общем-то может показаться смешным, потому что книга была написана более двадцати лет назад. А может быть, новое название и в самом деле лучше.

Это был мой третий «полномасштабный роман» вслед за фэнтези «Сломанный меч» и книгой для детей «Возрастной порог». Однако он увидел свет лишь через три с лишним года после того, как был написан; издатель, который принял рукопись, подозрительно долго мариновал ее в столе (Джон Кемпбелл как-то назвал магию палкой о двух концах и заметил, что не стоит накладывать на других заклятия, которые могут повредить самому, так вот, он сказал об этом издателе: «Чтоб у него совесть появилась!»). В конце концов мой агент отозвал рукопись и пристроил ее в другое издательство. В другом издательстве рукопись была причесана, втиснута в положенное число страниц, редактор сменил имя героя, потому что (мне так кажется) оно слишком походило на русское, вырезал несколько слегка эротических эпизодов и дал каждой главе идиотское название. Мне никто и слова об этом не сказал, точно так же, как не дали возможности восстановить оригинал в массовом «пейпербэковом» издании. В те дни научные фантасты находились на самых нижних ступенях литературной лестницы, а вокруг них так и рыскали кровожадные псы.

С тех времен очень многое изменилось к лучшему, и я безмерно благодарен редактору Джиму Баену, который переиздает мои старые работы и дает мне возможность в них кое-что поправить. Правда, в данном случае исправить почти ничего не удалось, потому что моя оригинальная рукопись давным-давно утеряна; к счастью, это оказалось не так уж страшно, потому что книга все еще весьма читательна. Эта книга — часть моей «истории будущего», на которую я с тех пор махнул рукой; впрочем, она хороша и сама по себе. Я надеюсь, что вам она понравится.

Глава 1

В неведомых далях космоса есть планета, называемая Рандеву.

Немного найдется планет, что так же радуют взор человеческий. Утомленные корабли, прощаясь с космическим одиночеством, выплывают навстречу желтой звезде, сияющей на фоне огромных холодных созвездий. Корабли совсем близко, и уже видна планета, сапфировый щит с облачной каймой, с узорами дождя, ветра и горных туманов. Корабли огибают планету, лавируют меж лунами, выходя на орбиты, и недалек тот миг, когда на планету опустится с небес сначала одна, за ней — множество шлюпок.

А потом планета ненадолго оживет благодаря шуму и движению человеческой жизни.

Она похожа на Землю, Землю тех далеких эпох, когда ледники еще не двинулись на юг. Точно так же простираются вдаль до самого горизонта широкие зеленые равнины. Вдалеке виднеется полоска гор, в другую сторону — полоска моря. И огромное небо, вздымающееся над миром невообразимой синевой.

Но все кругом иное. Тут растет лес — но не сосновый, не дубовый, не ясеневые рощи и не пальмовые заросли, не баобабы и не секвойи — тут растут чужие деревья, и чужой ветер по-чужому шуршит в листве. Плоды этих деревьев сладкие и душистые, но с незнакомым привкусом. Здесь летают странные птицы, и у лесных зверей шесть ног, а шкура отливает зеленью. А когда темнеет, в небе зажигаются незнакомые созвездия и восходят четыре луны.

Нет, это не Земля. И понимание этого — как жажда, оно съедает тебя изнутри и заставляет двигаться дальше.

Впрочем, ты никогда и не видел Землю, а эта жажда давно уже стала частью тебя, настолько неотделимой, что ты не найдешь себе дома и здесь. Ведь ты — номад.

И только ты знаешь, как найти эту тихую планету. Для всех остальных Рандеву все еще лежит за границами изведанного.

Глава 2

На шлюпке уже никого не осталось. Экипаж веселой толпой ушел в долину[1] ставить лагерь, встречаться с остальными экипажами, веселиться, задираться, обсуждать серьезные дела. Когда Странник Йоахим Генри вошел в шлюз, его шаги эхом отдавались в опустевших металлических стенах. Шлюпка стояла рядом со своими собратьями с других кораблей в самом конце долины Номадов, сорокаметровая стальная колонна, подчеркнуто функциональная и аскетичная. Километрах в двух от шлюпок, как грибы, выросли палатки временного лагеря. В другое время Йоахим ушел бы туда вместе с экипажем отдыхать и веселиться. Но он был капитан, и его ждал Совет Капитанов. Это собрание не стоит пропускать, подумал он. Слишком важную новость он должен сообщить.

Капитан вошел в гравитационный лифт, шагнул в верхний луч[2], и поплыл на верхнюю палубу кубрика, где находилась его каюта. Прошел в угол каюты, отпер сундук. Надо бы побриться, подумал Йоахим и быстро натер щеки депилятором[3].

Обычно он не обращал внимания на регалии. Как все номады, капитан носил любую одежду, какая ему нравилась, а то мог отправиться в путь и нагишом. При спуске на поверхность планеты ему не требовалось носить форму, но сегодня парадная форма все-таки полагалась.

— Жить не можем без церемоний, — проворчал он, покосившись на отражение в зеркале.

Из зеркала на него смотрел коренастый мужчина среднего роста, смуглый, седеющий, с раскосыми серыми глазами, а в уголках глаз — морщинки. Лицо грубое и обветренное, прорезанное глубокими складками, но еще не старое. Капитану было шестьдесят пять, почти средний возраст, но в нем все еще чувствовалась жизненная сила.

Кильт из красно-черно-зеленого тартана Странников жал в талии. Черт, неужели сел? Нет, подумал капитан, кажется, это я раздался. Ненамного, но Джере, расширяя кильт, не преминула бы подшутить.

Джере. Уже пятнадцать лет, как она отправилась в Дальний Путь. Дети давно уже выросли, обзавелись семьями. Да ладно… капитан продолжал одеваться.

Поверх тонкой рубашки легла искусно вышитая куртка с эмблемами Йоахима. На рукаве были нашиты его звания — капитан, и род службы — астронавигация. Сандалии с ремешками вокруг ног, пистолет на пояс и берет с помпоном на коротко стриженную голову. Как велит традиция, — а традиции положено соблюдать — он надел массивное золотое ожерелье с алмазными подвесками. Запахнул пурпурно-красный плащ и натянул перчатки.

Йоахим вышел из каюты; снова лифт, шлюз, и он еще раз спустился по откидному трапу. В долину вела полузаросшая тропинка, Йоахим зашагал вниз, вразвалочку, немного по-медвежьи. Небо над головой было неимоверно синим; солнце сияло над раскинувшейся зеленой равниной; ветер доносил издалека хрустальный смех птицы-колокольчика[4]. Да, человек создан не для того, чтобы мотаться в стальных коробках от звезды к звезде, думал капитан. Ничего удивительного, что многие не могут жить жизнью номадов. Как звали эту девушку… девушку с Нертуса, девушку Шона?

— Салют, Хэл[5],— раздалось у него за спиной.

Капитан обернулся.

— А-а, это ты, Лори. Давно не виделись.

Бродяга Мак-Тиг Лори в форме всех цветов радуги догнал его и зашагал рядом, стараясь попасть в ногу.

— Только вчера прилетели, — пояснил он, — наверное, мы последние. Мы принесли сообщения от «Путника» и «Пилигрима», в этом году они не прилетят. По-моему, теперь все корабли учтены. Все равно Путешественник Торкильд назначил Совет на сегодня.

— Должно быть, да. Мы связались со «Скитальцем» у Канопуса, они тоже не прилетят. У них там что-то наклевывается, кажется, новая планета с возможностью для торговли, поэтому они хотят успеть первыми.

Мак-Тиг присвистнул.

— Далековато они забрались. А тебя как туда занесло?

— Просто так заглянул, — невинно ответил Йоахим. — Канопус — все еще свободная территория, и ни один корабль пока не претендует на нее.

— Но зачем уходить в Прыжок, если на твоей собственной территории полно возможностей для торговли?

— А твой экипаж думает так же?

— Н-ну, большинство. Конечно, и у нас есть такие, что вопят о «новых горизонтах»… но пока большинство с ними не согласно. Однако — хм-м… — Мак-Тиг прищурился. — Если ты принюхиваешься к Канопусу, Хэл, значит, там пахнет деньгами.

Гильдия Капитанов[6] стояла на краю обрыва. Ее построили более двухсот лет назад, когда номады открыли Рандеву и выбрали ее местом для ежегодных встреч. Пронеслось целых две сотни лет, две сотни лет дождей, ветра и жаркого солнца, а Гильдия все еще стояла. И может быть, будет стоять даже после того, как последний номад уйдет во тьму.

Человек — ничтожное и торопливое создание; его космические корабли залетают на многие световые годы вдаль, под небесами тысяч миров роятся его машины, и питает их лихорадочная энергия подгоняемого смертью человека… а древняя тьма все равно простирается дальше, чем люди в силах представить.

У дверей собирались другие капитаны, водоворот красок, шум голосов. На этой встрече их было не больше тридцати. Четыре корабля сообщили, что не смогут прибыть, и были еще пропавшие без вести. Все капитаны выглядели уже зрелыми, немолодыми людьми, а некоторые уже совсем состарились.

Каждый корабль номадов был кланом, экзогамной группой, происходящей от общего предка. На каждом корабле было в среднем полторы тысячи человек всех возрастов. Женщины уходили на корабль мужа. Звание капитана было наследственным, нового капитана выбирали из мужчин капитанской семьи. Впрочем, семейства переходили с корабля на корабль. На «Путешественнике» первом, с которого и началась вся культура номадов, было всего шестнадцать семейств, и прием новых семейств ненамного увеличил эту цифру. Время от времени, когда на кораблях становилось чересчур много людей, молодежь собиралась вместе и строила новый корабль. Им помогали все номады. Так расширялся флот. Но председателем Совета Капитанов всегда оставался капитан «Путешественника», уже третьего корабля с этим именем, третьего за три сотни лет, прошедших с начала этого бесконечного странствия. И он всегда был Торкильд.

«Гуляка», «Джипси», «Вояжер», «Бедуин», «Оборванец», «Следопыт», «Исследователь», «Трубадур», «Тихоход», «Эмигрант»… Интересно, подумал Йоахим, глядя на входящих в Гильдию Капитанов, как назовут следующий корабль? Традиция допускала только слова, взятые из человеческих языков. Йоахим вошел в зал последним. Помещение было большим, просторным, колонны и панели стен старательно украшены затейливой резьбой, коврами и блестящими металлическими рельефами. Что бы ни говорили про номадов, отрицать, что они плохие мастера, не мог никто.

Йоахим уселся в свое кресло, закинул ногу на ногу и порылся в поисках трубки. Пока он раскуривал ее, окутавшись голубоватым облачком, Путешественник Торкильд Хельмут объявил Совет открытым. Торкильд, высокий, седой мужчина с суровым лицом, выпрямился в своем резном кресле мореного дерева:

— Во имя космоса, встретимся… — начал он торжественно.

Йоахим не стал прислушиваться к церемонным формулам.

— Все корабли, кроме пяти, присутствуют или учтены, — завершил Торкильд, — и я объявляю наш Совет открытым, чтобы определить нашу политику, обсудить новые факты и приготовить наши предложения к голосованию. Есть ли у вас дела, требующие совета?

Дел, конечно, хватало, важных, не очень, но ни одного безотлагательного. «Цыган» просил признать за ним территорию в пятьдесят световых лет вокруг Тоссы — теперь другие корабли номадов не смогут ни торговать, ни строить, ни вообще действовать в этом районе без разрешения владельца. Просьба была подкреплена тем, что «Цыган» выполнил львиную долю изыскательских работ в этом районе. После небольшого обсуждения это было разрешено. «Искатель приключений» сообщил, что шан Барджаз-Кауи, что на Давениго, еще известной, как Этталума IV, обложил торговцев новым налогом. На планете, о которой уже знала Служба Координации, номады не могут свергнуть шана силой, однако существует возможность отстранить его от власти мирным путем и возвести на престол более сговорчивого принца. Есть ли среди кораблей заинтересованные? Да, «Бедуин» может заинтересоваться этим делом. Детали капитаны обсудят позднее.

У «Непоседы» были более серьезные неприятности с корди. Похоже, корабль торговал оружием с расой, еще не готовой к таким технологиям, и Служба Координации пронюхала об этом. Какое-то время всем номадам придется быть внимательнее.

«Легконогий» отправлялся к Спике за солярианскими товарами и хотел знать, не войдет ли кто-нибудь с ним в долю. Товары, доставляемые прямиком оттуда, дорого стоили.

Совет шел своим чередом — предложения, обсуждения, споры, доклады и наконец окончательные решения. Йоахим зевнул, поскреб подбородок… Подошла и его очередь, и он поднял вверх палец.

— Капитан Странник Йоахим, — кивнул ему Торкильд. — Вы будете говорить от имени своего корабля?

— От своего, — ответил Йоахим, — но мой корабль поддержит меня в этом. Я хочу сделать сообщение.

— Мы слушаем.

Все, сидевшие за длинным столом Совета, посмотрели на Йоахима. Йоахим снова начал набивать трубку.

— Несколько лет назад я заинтересовался одним странным предметом. Я думал, собирал информацию, держал ушки на макушке… Можно даже сказать, что я действовал, как корди, расследующий преступление. Да, совершено преступление, или идет война. Тихая, но продуманная война.

Он сделал рассчитанную паузу, раскуривая трубку.

— За последние десять лет мы потеряли пять кораблей. Ни один из них так и не успел сообщить, что случилось. Что это может означать? Один или два раза это могла быть чистая случайность, но все вы знаете, как осторожно мы движемся в неисследованных районах. Потерять пять кораблей — это слишком. Особенно когда все они пропали в одном и том же районе.

— Подождите-ка, капитан Странник, — перебил Торкильд. — Это не совсем так. Корабли пропадали в направлении Стрельца, а это огромное пространство. Их курсы находились во многих парсеках друг от друга.

— Ну-у… Может быть, и так. Но территория, на которой пропали наши корабли, все же меньше, чем территория Союза.

— Не хотите ли вы сказать… Нет, это смешно. Множество кораблей пересекало этот район без всякого вреда, и судя по их сообщениям, этот район совершенно нецивилизован. Те несколько планет, которые исследовали мы, оказались очень отсталыми. Ни на одной из них не было даже примитивной механической культуры.

— Да-да, — Йоахим кивнул. — Разве это не странно? В таком большом куске пространства должна быть как минимум одна раса, которая в своем развитии дошла хотя бы до паровых машин.

— Что ж, мы исследовали… эээ… — Торкильд задумчиво погладил бороду.

Вместо него заговорил Цыган Ортега Педро, отличавшийся фотографической памятью.

— Эти корабли исчезли в пространстве объемом… скажем, от двадцати до тридцати миллионов кубических световых лет. В этом объеме находится около четырех миллионов звезд, и практически каждая из них должна обладать планетами. Именно потому, что этот район отсталый, он считается таким малообещающим, и туда отправляется очень немного кораблей. Насколько я знаю, в этом районе номады останавливались менее, чем у тысячи звезд. Вы в самом деле считаете это достаточной выборкой, Йоахим?

— Нет, я просто считаю это небольшим… знаком, если так можно сказать. Еще раз повторяю, я отказываюсь верить, что пять кораблей за десять лет могут пропасть из-за неизвестных болезней, нападения аборигенов, вихревых возмущений и тому подобного. Капитаны этих кораблей были не настолько глупы. Я говорил с номадами, которые побывали там, я говорил с другими — с изыскателями, с торговцами, с разведчиками, ищущими подходящие для колонизации планеты, с кем угодно. Или с чем угодно, потому что я связывался и с Другими, — он имел в виду космонавтов-негуманоидов, — которые пролетали через этот район или останавливались там. — Я даже уговорил отдел корди на Нертусе, и они позволили мне заглянуть в архивы Галактической Службы Изысканий. Космос слишком велик для нас. Даже тот маленький кусочек, который освоили люди, больше, чем можно себе представить — а ведь мы проводим в пространстве всю жизнь. Мы в тридцати тысячах световых лет от центра Галактики. А во всей Галактике несколько сот миллиардов звезд! Люди никогда не смогут конкретно мыслить в таких масштабах. Это просто невозможно. Вот почему множество информации разбросано кругом в виде изолированных фактов, и никто не связывает их между собой, и никто не видит, что они означают. Даже Служба Координации не делает этого — у них хватает забот с Союзом и без пограничных и неисследованных районов. Когда я начал свое расследование, то оказалось, что я первый, кто задумался над этими фактами.

— И что вы выяснили? — негромко спросил Торкильд.

— Не очень много, но и это уже о чем-то говорит. В этом районе пропадали также и корабли Других. А вот у Службы Координации и Галактических Изысканий никаких проблем не было. Если бы что-то случилось с одним из их кораблей, они бы отправили туда корабли-шпионы на такой скорости, что увидели бы свой собственный затылок[7]. Вы понимаете, что это значит? Кое-кто знает о нашей цивилизации довольно много — достаточно, чтобы сообразить, кого можно безнаказанно придавить. Далее. Там существует огромное число 3-планет, — как и ожидалось, но очень немного планет с разумной жизнью — что неожиданно. А эти планеты… Там по меньшей мере дюжина планет, точь-в-точь похожих на Рандеву, прекрасных зеленых миров, на которых не встретишь ни дорог, ни домов.

— Может быть, они такие же робкие, как и жители Рандеву? — предположил Бродяга Мак-Тиг. — Мы узнали, что здесь есть местные жители, только пятьдесят лет спустя после высадки. Подобный случай произошел и на Нертусе, если вы помните.

— У нертусиан необычная культура, — задумчиво заметил Цыган Ортега. — Нет, вероятнее всего, те миры, о которых вы говорите, в самом деле необитаемы.

— Вот именно, — кивнул Йоахим. — Но это еще не все. Там есть несколько 3-планет с тем, что мы считаем нормальной культурой. Дома, посевы и так далее. Во всех случаях контакт проходил без всяких затруднений, и в общем аборигены, кажется, уже были знакомы с видом космических кораблей. Но когда я сверил сообщения, то выяснил — ни одну из этих планет до того не посещал ни один корабль нашей цивилизации.

— Постойте, — начал Торкильд, — уж не хотите ли вы сказать…

— Я еще не окончил, — не дал ему продолжить Йоахим. — К несчастью, в районе… в районе Икс было лишь несколько экспедиций, уделявших должное внимание науке, поэтому я не смог получить достаточно точных описаний местной флоры и фауны. Однако те, с кем я говорил, были удивлены сходством растений и деревьев на нескольких предположительно необитаемых планетах. Здесь я нашел полезную информацию в Галактической Службе Изысканий. Они обнаружили нечто большее, чем сходство — они обнаружили полную идентичность доброй дюжины растений на шести необитаемых мирах. Попробуйте-ка объяснить это!

— А как это объяснила Служба Изысканий? — спросил Легконогий Когама.

— Никак. У них слишком много дел. В робофайле была указана[8] высокая вероятность того, что это сходство — результат пересадки, может быть, случайной, сделанной тиунранской экспедицией.

— Тиунра? Что-то я не слышал…

— В этом нет ничего странного. Это жители М-планеты на той стороне Веги. Странная культура — они овладели космическими путешествиями за добрых пятьсот лет до того, как человек покинул Сол, но никогда не задумывались о колонизации. Даже сейчас, кажется, они не имеют с Союзом почти никаких дел. Им это просто неинтересно. Так или иначе, я связался и с той планетой. Отправил сообщение с Нертуса года два назад. Я интересовался их изыскательскими сообщениями о районе X. Что они там обнаружили? И чем они там занимались? Ответ пришел шесть месяцев назад, когда мы снова остановились на Нертусе. Очень вежливое письмо, даже на человеческом бейсике. Да, их корабли проходили через район X около четырехсот лет назад. Они не заметили никаких странностей, о которых я говорил, и не занимались никакой пересадкой растений ни случайно, ни намеренно. И они потеряли там четыре корабля. Ну вот и все, — Йоахим откинулся в кресле, вытянув под столом ноги, и выпустил в воздух несколько дымных колечек. — Вот и все, друзья. Сами решайте, как нам поступить.

Наступила тишина. Ветер дул в открытые двери зала, шевелил гобеленами на стенах. Легонькая металлическая плакетка зазвенела, как крошечный гонг. Первым, словно прилагая большое усилие, заговорил Ортега.

— А как поступили тиунране? Они предприняли что-нибудь насчет этих пропавших кораблей?

— Нет, они просто оставили этот район.

— И они не сообщили об этом Службе Координации.

— Насколько я знаю, нет. С другой стороны, Координация даже не спрашивала у них.

Торкильд помрачнел.

— Это серьезная проблема…

— Это слишком слабо сказано, — проворчал Йоахим.

— Но ведь вы не представили никаких решающих доказательств.

— Может быть, и нет. Но этой проблемой следует заняться.

— Ну что же, хорошо. Давайте примем вашу догадку. Район X, возможно, весь Большой Крест, находится под властью скрытной и враждебной цивилизации, технологически равной нашей, а может быть, и превосходящей. Однако я до сих пор не могу представить, как можно скрыть высокий уровень развития технологии. Взять, к примеру, нейтринное излучение крупного ядерного реактора. С помощью простого нейтринного детектора можно за много световых лет найти планету, на которой используют ядерную энергию. Хотя, может быть, у них есть какой-то защитный экран… — Торкильд побарабанил по столу худыми пальцами. — Итак, мы им не нравимся, и они устроили нам небольшую диверсию. О чем это говорит?

— Завоевание? Может быть, они собираются захватить Союз? — предположил Мак-Тиг.

— Может быть, они просто хотят, чтобы их оставили в покое, — покачал головой Следопыт Петров.

— И чего они смогут добиться войной? — возразил Ортега.

— Я не стану гадать об их мотивах, — ответил Йоахим. — Эти существа не люди, и нам лучше всего считать, что они враждебны нам.

— Ну хорошо, — не выдержал Торкильд. — Ты больше всех нас думал над этим. К какому выводу пришел ты?

— Посмотрите на карту, — мягко ответил Йоахим. — Союз, как культурное и наполовину политическое образование, расширяется в глубь Галактики, по направлению к ее центру, к Стрельцу. Империя X лежит прямо на пути у Союза. Пусть у нее самые мирные намерения, тем не менее они могут считать, что пора принимать ответные меры. А где находимся мы? На границе Союза в районе Стрельца, и движемся дальше, в неисследованные области. Прямо между Союзом и Икс. Координационная Служба Союза недолюбливает номадов, а Икс уже показал, как они к нам относятся. Конечно, мы варвары — и мы оказались прямо между жерновами!

Еще одна пауза. Они могли смотреть в лицо смерти, но мысль об уничтожении всего их народа была ошеломляющей. Вся история номадов была непрерывным бегством от культурной ассимиляции.

Тридцать с небольшим кораблей, чуть больше пятидесяти тысяч человек — что они могли предпринять?

Йоахим ответил на этот немой вопль скупо, неторопливо.

— Я немного размышлял над этим, друзья. Первое условие любой операции — разведка. Ведь мы даже не знаем, действительно ли Икс — наши недруги. И вот что вам предлагается. Пока давайте не будем поднимать шума. Конечно, ни один наш корабль не будет входить в район Большого Креста, но в остальном жизнь должна идти своим чередом. Но мой «Странник» станет кораблем-разведчиком, и мы выследим это неизвестное.

— Что? — заморгал Торкильд.

— Да-да. Вначале я, конечно, скажу своему экипажу, что это обычное изыскательское предприятие. Корабль будет рыскать в этом районе, как обычно, а я буду направлять его туда, куда сочту необходимым. Если надо, мы сможем сражаться, а когда включится гипердрайв, нас будет невозможно ни выследить, ни обстрелять.

— Ну что ж, это… это… очень хорошо, — протянул Торкильд.

— Конечно, — усмехнулся Странник, — у нас должны быть развязаны руки. Мне понадобится оформленное по всем правилам решение Совета, разрешающее мне и моему экипажу нарушать, изменять или даже преступать любой закон номадов, Союза, чей угодно, если такое потребуется.

— Ээээ… я вижу, к чему он клонит, — заметил Мак-Тиг.

— И кроме того, — не обращая внимания, продолжал Йоахим, — «Странник» будет действовать в малоразвитом районе (или на враждебной территории) и у нас не будет никакой возможности получить честную прибыль. Поэтому я прошу… скажем, двадцать процентов от всех прибылей номадов, полученных между этим и следующим рандеву.

— Двадцать процентов! — задохнулся Ортега.

— И не меньше. Мы-то рискуем всем нашим кораблем, а?

Глава 3

Странник Торкильд Шон все еще не мог забыть той девушки, что осталась на Нертусе. Она ушла в город, в Стелламонт, и не вернулась. Не дождавшись, он вскочил на флайер и отправился к дому ее отца, в тысяче двухстах километрах. Тщетно — она просто не смогла вынести жизни номадов.

Два года — долгий срок, и воспоминания меркнут. Нертус остался далеко позади, а сейчас Торкильд Шон шел по лагерю номадов на планете Рандеву.

В долину спустилась тьма. Не тихие сумерки Нертуса, планеты, так похожей на Землю, а живая, сияющая ночь Рандеву. Пламя костров взлетало высоко в воздух. В лагере начиналось столпотворение: с торговлей было покончено, Совет Капитанов завершился, и экипажи приняли его решения — теперь рандеву достигло своей высшей точки, праздника Единения. Незамужних девушек к этой трехдневной сатурналии не допускали (номады очень строго следили за своими женщинами), но все остальные с радостью унесут к звездам яркую память об этих днях.

Кроме меня, подумал Шон.

Он прошел мимо костра, дрожащий свет озарил его фигуру. Высокий, стройный юноша, светлокожий, голубоглазый, с каштановыми волосами, изящное и подвижное лицо, движения резкие, размашистые.

Кто-то окликнул его, но Шон даже не обернулся. Не сегодня, только не сегодня. Лагерь остался позади. Юноша отыскал тропинку, круто поднимавшуюся вверх по склону и зашагал по ней, уходя в ночь Рандеву.

Нет, это не Земля и не Нертус. Планета, не похожая ни на одну другую. Он мог идти спокойно, не опасаясь ни нападения, ни ядовитого укуса, ни микробов, и все же… нигде еще Шон не чувствовал себя таким чужаком.

Взошли три луны. Одна, далекий круг, светящийся холодной серебряной монетой на черном бархате, вторая, сияющий янтарный полумесяц, третья, почти полная и так быстро скользившая меж звезд, что это было заметно глазу. Шон отбрасывал на высокую, шуршащую под ветром траву сразу три тени, а одна из теней еще и двигалась сама по себе. Луны светили так ярко, что тени были не черными, а темно-синими, на фоне посеребренной лунами земли.

Над головой светили звезды, созвездия, которых не увидишь на родине человечества. Млечный Путь так же тянулся через небо мостом света, знакомым холодным сиянием лучились Спика и Канопус, но остальные звезды были незнакомы.

Холмы впереди переливались лунным светом. По одну сторону тропы поднялся лес, высокие деревья, покрытые перышками-листьями. С ветвей свисали спелые душистые ягоды. По другую сторону тянулись кусты, мелкий подлесок. То тут, то там мелькали шестиногие звери Рандеву. Они не боялись его, словно знали, что он не собирается стрелять в них.

Над землей плясали огоньки. Светящиеся насекомые с прозрачными крыльями вились над мягко фосфоресцирующими цветами. Шон открылся навстречу ночи, и память о жене отступила, утонула в этом потоке, уступив место ровному огню волнения.

Она стояла там, где они и условились. Прислонившись к дереву, смотрела, как он торопится навстречу. Шаги Шона становились все быстрее, и наконец он бросился бежать.

Номады искали 3-планету, планету земного типа. Планету, расположенную вдали от регулярных космических трасс, место встреч, на которое вряд ли наткнутся другие. За пределы района, выбранного для лагеря, они почти не выглядывали; все равно для них было шоком, когда пятьдесят лет спустя выяснилось, что на Рандеву все-таки есть местные жители. Дело было не в законах Союза, просто аборигены могли доставить неприятности.

Однако местные обитатели оказались очень славным народом, удивительно похожим на людей, и с совершенно непохожей на человеческую культурой. Они первыми пошли на контакт, быстро научились диалекту номадов и оказались очень любознательными. Однако о себе рассказывали мало, да и номады особенно не интересовались ими, как только выяснилось, что этим существам нечем торговать.

Местные жители великодушно подарили номадам тот район, который они уже заняли, с единственным условием, чтобы аборигенам никто не причинял вреда. Это условие было охотно принято и объявлено законом. С тех пор на встречах номадов изредка появлялся кто-нибудь из местных, чтобы немного поглазеть и снова исчезнуть. И больше ничего — на протяжении добрых полутораста лет.

Слепые, подумал Шон. Мы слепые и всегда были слепыми. Было время, когда люди считали себя единственными разумными существами во вселенной — и с тех пор мы почти не изменились.

Эта мысль ускользнула, уступив место изумлению. Перед ним стояло настоящее чудо. Шон замер, стук сердца грохотом отдавался в ушах.

— Илалоа…

Она молча глядела на него. У Шона перехватило дыхание.

Если бы не ошеломляющая, нечеловеческая красота, ее можно было бы принять за человека. Лоринианцы и были тем, чем мог бы стать человек через миллион лет эволюции. Стройные, мраморно-белые фигуры, движения, полные текучей грации, мягкие шелковые волосы цвета вороненого серебра, ниспадающие на плечи. Впервые он увидел Илалоа, когда «Странник» только прилетел на Рандеву и он ушел в холмы, чтобы побродить одному.

— Я пришел, Илалоа, — повторил он, ощущая неуклюжесть собственных слов. Она молчала, Шон вздохнул и уселся наземь у ее ног.

Говорить с ней было необязательно. Это с людьми он был одиночкой, запертым во мраке собственной черепной коробки, тщетно пытаясь достучаться до своих сородичей, но так и не получая ни ответа, ни ощущения близости. Язык был для него и мостом, и стеной; Шон знал, что люди разговаривают друг с другом потому, что боятся молчания. А с Илалоа он узнал тишину, и это было понимание, и не было одиночества.

«Оставьте местных самок в покое!» На других планетах об этом законе номадов не приходилось напоминать — кого могла привлечь жалкая карикатура на человека? Но здесь… Встретив это существо, эту женщину, больше чем женщину, он нарушил закон. Но ему в спину не вонзилось ни копье, ни стрела. Потом до сих пор им было нечего стыдиться.

Илалоа села рядом с ним. Он посмотрел ей в лицо — мягкие, плавные, милые черты, воздушные арки бровей над огромными фиолетовыми глазами, маленький вздернутый носик, нежные губы.

— Когда ты уйдешь? — ее голос был низким, переливающимся.

— Через три дня. Не хочу говорить об этом.

— Нам придется говорить об этом, — печально возразила она. — А куда ты уходишь?

— Туда, — он махнул рукой на усыпанное звездами небо. — От звезды к звезде. Не знаю сам. Я слышал, что на этот раз мы отправимся к новым территориям.

— «Туда»? — переспросила она, показав на Большой Крест.

— А? Да. К Стрельцу. Откуда ты знаешь?

Она улыбнулась.

— Мы слышим разговоры, даже в лесу. Ты вернешься, Шон?

— Если останусь жив. Но не раньше, чем через два года. Считай, больше. Четыре, может быть, шесть лет. Не знаю.

Он попытался улыбнуться.

— Но к тому времени, Илалоа, ты уже будешь… не знаю, как у вас заведено. И у тебя будут свои дети…

— А у тебя нет детей, Шон?

Это было бы самым естественным во вселенной — рассказать ей о том, что случилось. И он рассказал. Она серьезно кивнула, прикрыв пальцами его руку.

— Как тебе должно быть одиноко.

В ее голосе не было и следа сентиментальности, это была почти констатация факта.

— Я привык, — ответил он. И добавил с неожиданной горечью: — Не хочу говорить о расставании. Это и так случится слишком скоро.

— Если ты не хочешь уходить, то оставайся.

Он тяжело покачал головой.

— Нет. Это невозможно. Я не могу остаться, даже на планете, где живут люди. Номады живут меж звезд уже три сотни лет. Те, кто не выносили такой жизни, уходили, с планет приходили новые, те, кто сумели приноровиться, оставались. Разве ты не понимаешь, мы уже не просто культура или образ жизни. Мы — новая раса, это у нас в крови.

— Знаю. Я просто хотела, чтобы это было ясно тебе.

— Я буду скучать, — начал Шон. Слова цеплялись друг за дружку. — Мне даже страшно представить, как я буду скучать по тебе, Илалоа.

— Ты знаешь меня всего несколько дней.

— Это кажется дольше… или меньше… не знаю. Ладно. Не обращай внимания. Я не имею права говорить о некоторых вещах…

— Может быть, имеешь, — возразила она.

Ночная тишина неожиданно взорвалась грохотом его сердца.

Глава 4

Вы отправитесь к границе Звездного Союза, в район Стрельца, — объявила машина. — В качестве отправной точки рекомендована планета Звезда Карстена III, также называемая Нертус. Далее вы…

Директива не отличалась конкретностью и оставляла агенту почти полную свободу действий. Теоретически он мог и отказаться. На практике, впрочем, Тревильен Мика никогда не стал бы оперативным агентом Службы Координации Звездного Союза, если бы позволил себе выбирать задания.

Агенты Координации ни в коем случае не были головорезами и смотрели в лицо смерти достаточно часто, чтобы понимать — в ней нет ничего славного. Корди знали, что делают очень важную работу, но не отличались особым альтруизмом. Пожалуй, можно было даже сказать, что они любят свою работу.

Аэрокар беззвучно скользил по гравилучу над восточной частью Северной Америки. Внизу раскинулась необъятная зеленая равнина. Реки, леса, степь тянулись во все стороны до самого горизонта. Кое-где в зелени разбросанными искорками блестели дома, кое-где — целые поселения. Города исчезли, зато вся Земля превратилась в один большой город. С помощью транспорта и связи достичь самой далекой точки планеты проще, чем заглянуть к соседям; когда вся планета стала единой социально-экономической системой, она превратилась в один большой город с населением в полмиллиарда человек.

В небе было полно воздушных машин, блестящих овальных тел, проносившихся в синеве. Тревильен предоставил автопилоту справляться с движением на четвертом эшелоне и откинулся в кресле, неторопливо закурив. И в воздухе, и на поверхности Земли в наши дни движение оживленное. На месте сидят очень немногие, да и как усидеть, если работаешь в Африке, живешь в Южной Америке (и собираешься переезжать), а эти выходные проводишь в Арктическом заповеднике вместе с приятелями из Австралии и Китая. Даже нарочито примитивные звездные колонисты стараются рассеяться по всей поверхности своих планет.

Для наступившего после изобретения гипердрайва исхода человечества в космос не было никаких экономических причин. Эмиграция была тихим бунтом людей, невостребованных цивилизацией. Они всего лишь хотели быть нужными, искали цель, которой можно было бы отдать всю свою жизнь — пусть это будет хотя бы желание самому прокормить себя и своих детей. Кибернетическое общество отняло у них даже это. Если ты не входил в верхние десять процентов, — ученый или талантливый художник, — то для тебя не было бы занятия, которое машины ни делали бы лучше.

Поэтому люди улетали. Это началось не вчера и закончится не завтра. Но равновесие все же сместилось, социальное и генетическое. На планете, основу населения которой составляли творческие люди, приходилось управлять теми неосязаемыми флюидами, которые с течением времени играют свою роль в формировании общества. Проводились научные исследования; мысли человека направляло образование и расцвечивало искусство. Но прежде всего было понимание этого огромного, бурного процесса.

Автопилот загудел, отвлекая Тревильена. Он приближался к Скалистым Горам, скоро покажется дом Дианы.

Это был небольшой модуль, стоящий почти на самом Континентальном Разделе. Вокруг поднимались белые огромные горы, небо над головой было бледным от холода. Когда Тревильен выбрался наружу, мороз, как ножом, пронзил его сквозь тонкую одежду. Он бегом бросился к двери, которая на ходу просканировала его и открылась. Оказавшись внутри, он еще раз поежился.

— Ну и местечки ты себе выбираешь, Диана! В прошлом году жила на Амазонке… А когда на Марс?

— Когда захочу мультиплексировать его, — ответила Диана. — Привет, Мика.

Ее поцелуй, однако, сказал больше, чем обыденные слова. Маленькая женщина, чем-то смахивающая на задумчивого подростка.

— Новый проект?

— Да. И идет неплохо. Вот, смотри.

Она коснулась клавиш мультиплексора, и лента закрутилась. Тревильен погрузился в поток стимул-цветовых узоров, звуков, запахов, вызывающих ощущение вкуса. Произведение было абстрактным, но он увидел перед собой горы, все горы мира…

— Здорово. Словно стоишь на краю ледника, на десятикилометровой высоте.

— Ты слишком приземлен, — она погладила его волосы. — Это все-таки обобщенное впечатление. Я хотела добавить немного настоящего холода, но это слишком отвлекает. Пришлось остановиться на ледяной синеве и высоких нотах.

— И это говорит человек, ни разу не заглядывавший в кибернетическую теорию искусств?

— «Искусство есть форма коммуникации, — откликнулась она на песнеречи. — Коммуникация есть передача информации. Информация есть упорядоченность в пространстве-времени, выделяемая среди множества всех возможных упорядоченностей по законам селекции и, таким образом, способная иметь некое значение. Значение есть индуцированное состояние реципиента, и в случае искусств — в основном эмоциональное…» Вот еще! Можешь сколько угодно забивать себе голову вашей математической логикой! А я просто знаю, что годится, а что нет, и этого достаточно.

Так и есть, подумал он. Браганца Диана могла не понимать синтетических мировоззрений современной философии, но это ей не мешало. Она просто творила.

— Нужно было предупредить меня, что ты приедешь, Мика. Я бы подготовилась.

— Я и сам не думал, что приеду. Меня вызывают. Я прилетел попрощаться.

Наступила долгая тишина. Когда Диана заговорила вновь, она глядела в сторону.

— Подождать это не может?

— Боюсь, что нет. Это срочно.

— Куда ты летишь?

— На границу, к Стрельцу. Оттуда — куда угодно.

— Черт, — сказала она сквозь зубы. — Черт, черт, черт.

— Но я вернусь.

— Когда-нибудь, — негромко ответила Диана, — когда-нибудь ты не вернешься.

Затем поднялась на ноги.

— Ладно, расслабься. Но сегодня-то ты останешься? Вот и славно. Давай выпьем.

Она принесла вино в бокалах из горного хрусталя. Мика чокнулся, прислушиваясь к тихому чистому звону, поднял бокал, посмотрел на свет. Внутри бокала вспыхнул рубиновый огонь.

— Славное вино, — одобрительно кивнул он. — А что новенького у тебя?

— Ничего. Разве у меня бывает что-то новенькое? Вот предложение от одного почитателя. Он даже настаивает на контракте.

— Если он то, что надо, — печально ответил Тревильен, — лови его на слове.

Диана смерила его взглядом. Напротив нее в кресле сидел высокий, худощавый мужчина, крепко сбитый, отлично сложенный благодаря современной системе образования. Смуглое лицо, крючковатый нос, глубокие морщинки между зеленых глаз, светящихся холодным светом, прямые черные волосы, багрянцем отливающие под солнцем. В нем было что-то безвременное, бесстрастное.

Что ж, Служба Координации выбирала себе зрелых агентов. Они были не суперменами, они были гораздо загадочнее.

— Нет, — покачала она головой. — Не стану ловить.

— Дело твое, — он не стал развивать тему.

Их связь длилась уже несколько лет. Для него — Диана знала это — она была не больше чем просто приятной подругой. Он никогда не предлагал ей контракт, а она не напрашивалась.

— Какие у тебя директивы на этот раз?

— Не знаю. В самом деле не знаю. Это самое скверное.

— Ты хочешь сказать — машина не дала тебе указаний?

— Машина сама не знает.

— Это невозможно!

— Возможно. Такое уже случалось раньше и будет случаться все чаще, пока… — Тревильен поморщился. — Настоящая проблема в том, что нужно найти какой-то новый принцип. Какой угодно, может быть, даже философский.

— Не понимаю.

— Смотри, — начал он. — Основа цивилизации — коммуникации. Даже жизнь сама по себе зависит от связи и обратной связи — между организмом и окружающей средой, между частями самого организма. Теперь посмотри, что происходит в наши дни. Человек посетил приблизительно миллион звезд, и это число каждый день растет. У большинства этих звезд одна, а то и больше планет, населенных существами, не уступающими нам по интеллекту, но иногда настолько отличающихся в образе мыслей и поступков, что лишь долгое исследование позволит выявить их мотивы. А полное понимание останется невозможным. И представь, как на них повлияет неожиданная встреча с межзвездной цивилизацией! Мы ведь должны считаться не только с нашим будущим. Вспомни земную историю, Диана. Вспомни, что творилось на Земле в прошлом, когда здесь существовали суверенные государства, стремившиеся к взаимоисключающим целям.

— Мог бы и не напоминать азбучных истин, — обиженно покосилась она.

— Извини. Я просто пытаюсь увязать все вместе. Проблема фантастически сложна, и с каждым днем становится все сложнее. Средства перемещения давно обогнали средства связи, а ведь мы должны соединять все части нашей цивилизации воедино. Ты только вспомни, что происходило на Земле во Второе Средневековье. Теперь это может случиться в масштабах целой Галактики!

Она ответила не сразу, выбросив одну сигарету и сразу же прикурив другую.

— Ну конечно. Чтобы помешать этому, был создан Звездный Союз. Это и есть работа корди.

— В Галактике мы обнаружили самые различные типы и проявления разумной жизни, — не успокаивался Тревильен. — И каждую из них можно оценить по универсальной шкале. Ты никогда не задумывалась, почему мы не нашли существ, интеллект которых заметно выше человеческого?

— Почему?.. Погоди-ка, возраст большинства планет приблизительно одинаковый?

— Не совсем. Для органической жизни срок в миллион лет или десять миллионов играет большую роль. Нет, Диана, дело тут в естественных пределах. Нервная система, мозг в особенности, может достичь только определенного предела сложности, а потом… потом она становится слишком большой, чтобы управлять собой.

— Я вижу, к чему ты клонишь. У вычислительных машин тоже есть такой предел возможностей.

— Вот-вот. И для систем, созданных из множества машин, тоже. Мы уже не можем координировать действия планет, входящих в границы нашей цивилизации, Диана. А ведь эти границы все время расширяются.

Она кивнула. Лицо стало серьезным, она, кажется, начала понимать.

— Ты прав… но какое отношение это имеет к твоему заданию?

— Интеграторы перегружены работой, они обрабатывают информацию с отставанием в годы. Явление может разрастись до огромных размеров, прежде чем на него обратят внимание. И мы, живые корди, тоже не лучше. Мы выполняем наши задания, но мы не в силах предусмотреть всего. Интегратор наконец-то связал между собой несколько сообщений о пропавших без вести кораблях, ботанические аномалии на, как предполагают, необитаемых планетах и кланы номадов. Вероятно, происходит что-то очень серьезное.

— Что это может быть?

— Не знаю. Машина считает, что номады кое-что замышляют. И я должен узнать что.

— Почему у всех корди такое предубеждение к бедным номадам?

— Они — самый разрушительный фактор нашей цивилизации, — мрачно ответил Тревильен. — Лезут повсюду, делают что хотят, даже не задумываясь о последствиях. На Земле номадов считают романтическими скитальцами. А для нас это сплошные неприятности. Я, правда, не думаю, что здесь дело в них. По-моему, здесь кое-что более серьезное, — он вытащил сигарету. — Но номады — удобная отправная точка.

Глава 5

Нет!

Торкильд Шон выдержал отцовский взгляд.

— Ты не можешь запретить мне.

— Да ты рехнулся! — Торкильд Элоф тряхнул головой, как разъяренный бык. Дернулась борода, седая грива старейшины рассыпалась по плечам. — Я твой отец.

Внутри у Шона что-то сжалось. Пальцы Илалоа сжали его запястье. Оглянувшись, он заметил испуг в больших фиолетовых глазах и подумал, как же далеко они с Элофом отстранились друг от друга за последние четыре года. Затем расправил плечи.

— Я свободный номад и волен поступать, как захочу.

— Посмотрим! — Элоф резко развернулся, повысил голос: — Хэл! Хэл! Подойди-ка сюда, а?

Йоахим Генри смотрел, как его люди выстроились на посадку в шлюпки. Колонна была длинной и неровной. Взъерошенные и веселые люди еще не успели остыть после Единения. Замужние женщины шествовали неторопливой, полной достоинства походкой; многие из них прижимали к груди детей.

Девушки помоложе и юноши с завистью оглядывались назад, в долину.

— Шон, — прошептала Илалоа.

Он крепче охватил ее талию, чувствуя, как она дрожит. Длинные серебристые волосы необузданным потоком стекали на плечи, прикрывая изящные, тонко очерченные линии лица, белейшую кожу и огромные глаза. Он чувствовал, как сильно она испугана.

Йоахим услышал вопль Элофа.

— Ну что там еще? — проворчал он, подхватив полу кильта и направляясь к спорщикам. — Привет, Элоф. Шон, — кивнул он. — Что это за… — тут капитан вовремя спохватился, — местная леди?

— Это Илалоа, — Шон говорил сдавленным голосом.

Йоахим смерил женскую фигуру одобрительным взглядом.

— Что случилось? У меня хватает дел, — он ткнул черенком трубки на очередь усаживающихся в шлюпки, — загнать их обратно на корабль. Давайте короче, а, ребята?

— «Короче»? — переспросил Элоф. — Шон хочет взять эту дикарку с собой. Он хочет жениться на ней!

— Что? — глаза Йоахима сузились, складки морщин углубилась. — Ну, Шон, ты же знаешь закон.

— Мы не нарушаем местных законов, — выпалил Шон. — Илалоа вольна лететь со мной, если захочет.

— А твой отец? — негромко спросил у нее Йоахим. — Твое племя? Что скажут они?

— Я свободна, — ответила она.

Это был самый приятный голос, который приходилось слышать капитану.

— У нас нет… племен. Каждый из нас свободен.

— Ну… — Йоахим поскреб подбородок.

— Что тут происходит?

Это был женский голос, низкий и ровный; Йоахим с облегчением повернулся к подошедшей. Если они сами решат этот спор, ему не придется вмешиваться. Кроме того, ему нравилась Никки.

Она шла к ним широкой, размашистой, вызывающей походкой. Светловолосая, высокая и крепко сбитая; под гладкой, бронзовой кожей скользили достаточно крепкие мышцы. Остановившись рядом с деверем, она посмотрела на его озабоченное лицо.

— Что случилось, Шон?

Шон нерешительно улыбнулся.

— Это Илалоа, — начал он. — Мы хотим взойти на корабль… вместе.

Взгляд голубых глаз Никки скрестился с бесконечной фиолетовой глубиной глаз лоринианки. Затем она усмехнулась и хлопнула по белому плечу.

— Добро пожаловать, Илалоа. Шону был нужен кто-то вроде тебя.

Во всяком случае, этого бы хватило, чтобы пресечь грязные сплетни о Шоне и Никки, подумал Йоахим.

Никки было восемнадцать (обычный брачный возраст у номадов), когда ее отец и Элоф выдали ее замуж за младшего брата Шона, Эйнара. Этот союз был бурным, но вскоре Эйнар погиб под оползнем на Виксене.

Его вдова оказалась в неестественном положении: Странник и Торкильд по семейному положению, но без детей, которые привязали бы ее к этой семье. По обычаям Элоф должен был бы взять на себя права ее отца и найти ей другого мужа, но она воспротивилась этому с таким пылом, что дело чуть не дошло до драки. С тех пор Никки жила по-мужски, зарабатывая себе на жизнь как ткач и гончар, и даже самостоятельно торговала на планетах, где они высаживались. Но самым возмутительным для общественного мнения оказалось то, что она отлично со всем справлялась.

После своего развода два года назад Шон поселился с Никки в одной каюте. Они жили в разных комнатах и уважали частную жизнь друг друга. По законам номадов им, как членам одного корабля, брак был запрещен, так что языки с тех пор болтали, не умолкая.

Элоф оттянул Йоахима в сторону.

— У парня размягчение мозгов, шкипер. Он зашел слишком далеко. Пора и закон применить.

— Ммм, погоди-ка, — Йоахим покосился на старого Торкильда. — С чего все началось?

— Ну, ты помнишь, как он ударял за этой девкой с Нертуса. Мне она не нравилась, но и давить на него я тоже не стал. Да и она оказалась совсем не такой уж и плохой женой — пока не бросила его. А с тех пор — ты знаешь, как он себя повел. Никто, кроме Никки, не смог с ним ужиться, и это скверно. У этих двоих никакого представления о приличиях. А на этом рандеву парень вообще пропал неизвестно куда, не показывал и носа, пока я был занят тем, что договаривался со Следопытом Петровым о жене для него. И на тебе — он вдруг является с этим!

— Ну что ж, — негромко ответил Йоахим. — Он уже был женат. Следовательно, по закону он — взрослый.

— Законы ты знаешь, Хэл. И биологию, наверное, тоже. Разные виды не могут скрещиваться. У них не будет детей — одни неприятности.

Да, мрачно подумал Йоахим, неприятности будут, уж это точно. И что мы вообще знаем об этой расе?

— В наших с Шоном каютах места хватит, — говорила тем временем Никки Илалоа. — Мы прекрасно поместимся.

— С туземцами нельзя вступать в брак и туземцев нельзя принимать в экипаж, — отрезал Элоф.

Шон побелел.

— Илалоа может нам пригодиться, шкипер. Я думаю, что ее племя — телепаты.

— Вот как? — Йоахим моргнул.

Ветром слова отнесло в сторону, и проходивший мимо мужчина замер. Затем медленно зашагал дальше.

— Это действительно так? — спросил капитан у лоринианки.

— Не знаю, — ответила она. Великолепные волосы струились вокруг изящных линий лица, словно живые.

— Иногда мы знаем вещи даже про вас. Я не знаю, как это называется, но мы можем… чувствовать?

— На этом рандеву не было никого из местных жителей, — взволнованно объяснил Шон, — но Илалоа знала, что «Странник» отправляется к Большому Кресту. Телепатия любого уровня может здорово нам помочь.

Или доставить кучу неприятностей, подумал Йоахим. Уставившись на Торкильдов, он бешено запыхтел трубкой. Илалоа заинтересовала его. Если то, что она говорила, было правдой, если ее племя не будет возражать против ее отъезда, — а в этом у него не было причин сомневаться, — то она может и в самом деле очень пригодиться. Нейрочувствительность в любой степени нельзя просто так отбрасывать.

— Давайте рассуждать здраво, — начал он. — Мы ведь не хотим раздоров в семье, Элоф.

— Конечно, капитан — судья, — холодно отозвался старик, — но ты уже достаточно нарушал законы раньше.

— Итак, Шон, — продолжал Йоахим, — конечно, ты не можешь жениться на ней. Законы на этот счет недвусмысленны. Однако никто не может запретить тебе, — тут он лукаво ухмыльнулся, — держать ручных зверьков.

Ему казалось, что Илалоа оскорбится, но та неожиданно рассмеялись звенящим, певучим голосом, обняв Шона.

— Спасибо вам, — усмехнулась она. — Спасибо.

— Не за что благодарить. Я всего лишь толкую законы.

— Отец, — неуверенно заговорил Шон, — отец, когда ты ее узнаешь…

— Не волнуйся обо мне, — Торкильд Элоф повернулся и зашагал прочь, держа голову неестественно высоко.

Йоахим с ноткой сожаления посмотрел вслед. Старику приходится нелегко. Его жена умерла, дочки вышли замуж и покинули семью, один сын погиб, а второй отгородился от отца стеной. Я-то знаю, как одиноко может быть человеку, подумал капитан.

— Кажется, с этим решено, — кивнул он. — За работу, Шон. Нам еще нужно загрузиться.

И он заторопился обратно к шлюпкам.

— Отлично, — улыбнулась Никки. — Добро пожаловать на борт, Илалоа.

Шон и Илалоа переглянулись.

— Ты полетишь со мной, — сказал юноша удивленно, словно еще не веря в это. — Ты полетишь со мной.

— Да, — ответила она.

А затем оглянулась в долину, словно прислушиваясь, как шумят под ветром деревья, как вдалеке гремит море. Она вздрогнула и на мгновение закрыла лицо руками. Потом повернулась к Шону. Ее голос доносился словно издалека.

— Пойдем.

Он на мгновение прижал ее к себе. Затем они зашагали к шлюпкам, держась за руки.

Глава 6

Экономика пограничных планет, и все, созданное руками человека на этих планетах, так же разительно отличается от земного, как и культура этих планет. Как и на всех вновь открывавшихся в истории человечества землях, здесь происходит возвращение к старым, более примитивным формам социальной организации. Однако же существующие здесь формы — вовсе не реконструкция прошлого.

От Сола до границ Союза в районе Стрельца два месяца пути даже на самом скоростном корабле с гипердрайвом. Но все потребности соляриан удовлетворялись дома; у них не было никакой необходимости торговать с колониями. Межзвездным колонистам приходилось самим заботиться о себе.

Они были рассеяны по многим планетам, эти колонисты. Они не были изолированы — у них были и телесвязь, и гравитационные флайеры. Однако селились они порознь. Между соседними звездами любого сектора шла небольшая, но оживленная торговля, с помощью торговых судов тех номадов, которые не рвались в бездонные глубины пространства. До границ доходили и товары с Сола, с других высокоразвитых систем. Все это означало космопорты, склады, хранилища, мастерские, магазины — а значит, и местные автоматические робофабрики, административные центры, увеселительные заведения. Так возродился забытый феномен из истории Сола — город.

Одного города, как правило, хватало на планету, а то и на целую систему. Город на Звезде Карстена III, на Нертусе, назывался Стелламонт. Йоахим повел «Странник» туда, за запасами и снаряжением.

Перелет занял около трех недель.

«Странник» связался с робомонитором Нертуса, и получил координаты своей орбиты. Эта остановка была короткой, поэтому большинство экипажа осталось на борту. Йоахим с несколькими помощниками отправились «вниз» по торговым делам, а в шлюпку загрузились те, кому по жребию выпала увольнительная «на берег». Остальные, которым не так повезло, философски выругались, и разошлись выполнять свои обычные судовые обязанности. Среди всего прочего, в главном зале отдыха «Странника» шла игра в покер и в кости, которая продолжалась (с небольшими перерывами) уже около столетия, превратившись за это время почти в талисман.

Своим успешным капитанством Йоахим был обязан множеству трюков, и среди прочего — изящному искусству жульничества со жребиями. Получили увольнительную именно те, кто, на его взгляд, наиболее всего нуждался в этом. Среди них оказались и Шон с Илалоа. В последнее время лоринианская девушка чувствовала себя не очень хорошо, и Йоахим решил, что немного голубого неба над головой пойдет ей только на пользу.

Оказавшись на земле, Шон полной грудью вдохнул воздух Нертуса и улыбнулся стоявшей рядом Илалоа.

— Так-то лучше, милая?

— Да, — из-за шума космопорта ее голос был почти не слышен.

Шон покачал головой, уловив горечь.

— Ты привыкнешь. Нельзя же надеяться, что такая перемена происходит мгновенно.

— Нет-нет, все в порядке, — настаивала она.

Перед ним в памяти всплыло другое лицо, другой голос.

Он сжал губы и большими шагами направился к выходу.

Они оставили бетонные джунгли космопорта позади и выбрались на широкую улицу. Улица кипела жизнью; люди и негуманоиды торопились по своим делам, грузовики на земле и проносившиеся над головой аэрокары наполняли воздух равномерным, несмолкающим рокотом. Илалоа зажала уши руками. Она попыталась бодро улыбнуться, но потемневшие глаза выдали ее.

Даже в этой разномастной толпе они выделялись. Шон был одет в костюм номадов: кильт, сандалии, широкая рубашка и узкий жилет, плащ, развевающийся за спиной, и берет, сдвинутый набекрень. Илалоа, несмотря на свою открытую неприязнь к одежде, облачилась в свободное тонкое женское платье. Темно-синий и багровый цвета еще больше подчеркивали ее призрачную красоту. У обоих на боку висело ручное оружие — экипаж обычно носил его на всех планетах, кроме Рандеву.

— Шон, Шон, отпусти меня.

Они отошли в сторону, под арку. Она вцепилась ему в рукав, глаза расширились настолько, что стали похожи на черные дыры.

— Отпусти меня ненадолго, Шон. Совсем ненадолго, я просто хочу послушать голоса деревьев. И солнце, Шон, я хочу Солнца!

Он застыл, испуганный, неуверенный. Затем пришел простой ответ: Илалоа просто не переносит города. Ей нужна тишина.

— Да… конечно, — ответил он. — Конечно. Мы поедем…

— Нет, Шон, одна, я хочу одна. Я хочу… подумать! Я вернусь.

— Ну… ну, конечно, если ты так хочешь, конечно, — он все еще улыбался, но его губы онемели. — Пойдем.

Шон проводил ее до остановки общественных аэрокаров, вложил в приемник одного из каров несколько банкнот Союза из своей тощей пачечки и объяснил Илалоа, как им управлять. Чтобы попасть на лоно природы, ей не придется улетать далеко. Он встретит ее на остановке.

Она расцеловала его, радостно рассмеявшись, и скользнула в кар.

Жеребенок, подумал он, дикая кобылка. Даже не осмеливался думать, что будет, если Илалоа поступит подобно его первой жене.

А еще он подумал: «Напьюсь!».

Шон быстро зашагал прочь от остановки, пока не оказался в старой части города. Здесь за порядком следить было некому; это был квартал аборигенов, живущих особняком не столько из-за дискриминации, сколько по своей воле. Местные были достаточно дружелюбны, но в тех районах, где жили люди, чувствовали себя неловко. Высокие существа, двуногие, четверорукие, покрытые зеленой шерстью, следили ничего не выражавшими золотистыми глазами, как Шон шел под деревьями, отводя руками загораживавшие дорогу цветущие лианы. Машин нигде не было видно, разве что деревянные повозки, запряженные шестиногими нертусианскими «пони».

Бар «Комета» стоял на самой окраине квартала. Небольшое строение с низким потолком, фундамент, обросший травой. Шон вошел внутрь. Пара колонистов потягивала пиво в углу, больше не было никого. У стойки Шон нажал на несколько клавиш, заказав суррогатное виски, уселся за столик. Тишины ему не хотелось.

Дверь открылась, на мгновение впустив внутрь луч закатного солнца, и вошел еще один посетитель. Шон тупо поднял глаза. Парень был с Сола, это было ясно по одежде: бриджи до колен, гольфы, свободная рубашка, легкие туфли и невесомый плащ с капюшоном, все в приглушенных серо-голубых тонах. Но прежде всего в глаза бросалась уверенная сила движений.

Незнакомец поймал взгляд Шона и, вынув из ниши автоматического бара стаканчик с выпивкой, подошел и уселся рядом с номадом.

— Привет, — кивнул он. Акцент солярианина спутать было невозможно. — Вас тут нечасто встретишь.

— Мы нечасто бываем, — проворчал Шон.

— А я здесь, в Стелламонте, уже две недели, — продолжал незнакомец. — Дело, вроде того. Но все уже закончено, так что это нужно отметить. Ты не подскажешь какое-нибудь приличное местечко и чтоб народу поменьше?

— Какое дело может быть у солярианина здесь? — поинтересовался Шон.

— Научное исследование, — отозвался землянин. — Так можно сказать. — Он цокнул языком и протянул пачку сигарет.

— Куришь?

— Ммм… спасибо, — Шон вытащил одну, прикурил и затянулся. На границе табак был дорогим; кажется, только у выращенных на Земле сортов был нормальный вкус.

Интересно, подумал Шон, верно ли, что у соляриан такое раздутое чувство, пунктик насчет тайны личной жизни, как рассказывают?

— Как тебя звать? Не буду же я называть тебя сольменом?

— Если хочешь, то пожалуйста. А зовут меня Тревильен Мика. А тебя?

Солярианин вежливо приподнял черные брови.

— Перед тобой Странник Торкильд Шон. Если бы ты разбирался в наших мундирах, ты бы сразу понял, что я Странник Торкильд. Звание — энсин, должность — пилот-стрелок.

— Не знал, что номады так строго организованы.

— Это важно только в бою. — Шон осушил свой стакан, бросил его в ближайший приемник мусора и заказал еще, нажав на клавиши.

Тревильен только слегка пригубил.

— Допустим, столкнулись с враждебным местным населением или кораблем чужаков. Вот тогда звания действительно нужны.

— Понятно. А так, обычно, вы, значит, торговцы?

— Мы кто угодно, приятель. Мы не можем сами делать все, что нам нужно. Да это и не по-нашему. Поэтому мы летаем, здесь купим по дешевке, там поменяем на что-то другое, а еще где-нибудь продадим третье за кредитки Союза. Или нанимаемся работать на шахтах или еще где. Обычно мы договариваемся с аборигенами, и они делают за нас такую работу.

Тревильен улыбнулся.

— Моя очередь, — он заказал номаду еще один стакан. — Рассказывай-рассказывай. Меня всегда удивляло, почему ваши люди выбрали такую трудную жизнь. Без дома, без корней.

— Почему? Потому что мы номады. Этого достаточно.

— Хм, — Тревильен ухмыльнулся. — Это мне напоминает один случай в системе Сириус…

Последовал анекдот, и они принялись обмениваться байками. Тревильен пил умеренно, и все же язык у него мало-помалу начал заплетаться.

— Как насчет того, чтобы подзаправиться твердым топливом? — наконец предложил он.

— Ты на правильной траектории, — старательно выговаривая слова, ответил Шон. — Только давай найдем местечко повеселее.

— Как скажешь, — дружелюбно кивнул Тревильен.

Они поужинали в маленькой и шумной таверне, которая с заходом солнца стала наполняться людьми. Тревильен неуклюже пытался приударить за хозяйкой, пухлой женщиной, дело чуть не дошло до драки, и их вежливо, но настойчиво проводили до дверей.

— То, что надо, — смеялся Шон. — Ты славный парень!

— Электронные оболочки, — пробормотал Тревильен. — Мы как два электрончика: перескакиваем с оболочки на оболочку.

Они отправились вдоль по улице, останавливаясь в каждом из попадавшихся навстречу баров. В полуосвещенном, прокуренном подвале Тревильен наконец уронил голову на руки, идиотски хихикнул и расслабился. Шон тупо поморгал, уставившись на него и не соображая, что делать.

— С вас четыре шестьдесят, — раздалось где-то в вышине.

Шон поднял голову. Бородатый гигант с несговорчивой физиономией стоял возле него.

— …если, конечно, не закажете что-нибудь еще.

— О нет, — Шон полез в кошель. Пусто.

— Четыре шестьдесят, — повторил гигант.

— Сейчас, у друга, — Шон потряс неподвижного солярианина за крепкое плечо.

Черноволосая голова безвольно перекатилась по сложенным рукам. Шон еще раз покосился на неясные очертания хозяина забегаловки, поразмыслил и пришел к очевидному ответу.

Он перегнулся через стол, пошарил в кармане брюк солярианина, нащупал бумажник из искусственной кожи. В глазах расплывалось. Шон раскрыл бумажник и присмотрелся как следует. Светящиеся буквы на карточке ослепили его.

ТРЕВИЛЬЕН МИКА ОПЕРАТИВНЫЙ АГЕНТ A21392-3X-843 ЗВЕЗДНЫЙ СОЮЗ 2 СЛУЖБА КООРДИНАЦИИ

А над буквами горела звезда в кольце, горела холодным огнем, и кажется, даже вращалась на темном фоне…

Это корди!

Медленно, еле заставляя себя делать нужные движения, Шон расплатился и сунул бумажник на место. Мысли путались, надо принять отрезвляющую таблетку. Это могло быть просто совпадением, но…

— Тревильен! Тревильен Мика! — затряс его Шон. — Я начальник округа. Твое задание на Нертусе? Проснись, Тревильен! Твое задание на Нертусе?

— Номады, — пробормотал тот. — Пробраться на корабль номадов, шеф. Отцепись, я спать хочу.

Глава 7

От дыма и гомона забегаловки у него разболелась голова, и Тревильену пришлось сопротивляться искушению хоть одним глазом посмотреть, что происходит вокруг. Хозяин был заблаговременно подкуплен и отыграл свою роль как следует.

Тревильен чувствовал, что Шон не спускает с него глаз. Номад купил отрезвляющую таблетку и провел четверть часа в связной кабинке, лихорадочно что-то кому-то объясняя. Теперь он сидел рядом, положив руку на кобуру, уставившись на Тревильена.

Пока все шло без заминки, как лента в пулемете.

Чувствуя первые симптомы утомления, Тревильен позволил себе расслабиться и отвлечься. Культура, думал он, культура не столько материальные предметы, сколько процесс. Цивилизация не столько материальные технологии, сколько образ мысли, умение понять… Тут его раздумья были прерваны.

— Ну, Шон, чего ради ты вытащил меня из койки? Предупреждаю, парень, если это из-за пустяка…

Это был сильный, звучный бас, неторопливый спокойный голос и тяжелые шаги. Мышцы Тревильена напряглись, словно для прыжка.

— К-корди, Хэл. Это корди. М-мы немного в-выпили, а когда он отключился, я нашел в бумажнике… — Тревильен услышал, как молодой номад встал и перегнулся через стол. — Вот, п-посмотри сам.

— Угу. С каких это пор корди таскают с собой свои карточки? Или накачиваются на задании?

А он не дурак, подумал Тревильен. Действительно, его уловка была детской. Он выслушал, как Шон, запинаясь рассказывает все события вечера.

— Вот так, значит? Мне кажется, что тебя просто водили за нос. Осталось только узнать зачем.

Грубые руки приподняли Тревильена за волосы, оторвав голову от стола.

— Конечно. Этот человек трезвее меня. Ладно, приятель, кончай притворяться.

Тревильен открыл глаза. С удовольствием отметил обалделое лицо Шона, а затем посмотрел на другого. Крепкий мужчина средних лет, из-под плаща выглядывала волосатая грудь, сапоги и пояс с кобурой, а больше ничего — он, наверное, спросонья тут же отправился по вызову.

Тревильен с наслаждением потянулся и оперся спиной о стену.

— Спасибо, — усмехнулся он. — Я уже устал ждать.

— Да, ты сольмен в самом деле, — ответил номад, — и меня ничуть не удивит, если ты действительно окажешься корди. Ты ничего не хочешь мне сказать?

На мгновение Тревильен заколебался.

— Да нет. Мне жаль, что вас разбудили. Давайте-ка я закажу нам всем еще выпить и будем считать этой ничьей.

— Ты можешь поставить выпивку, — кивнул номад, опуская свое массивное тело на скамью. — А насчет ничьей… не знаю, не знаю.

Тревильен махнул хозяину.

— Ничего серьезного не произошло, — продолжил он. — Я вовсе ничего против вас не имею, если это вас беспокоит. Это был просто… эксперимент.

— Это не объяснение.

— Если вы настаиваете, то я объясню все. Но вы все равно не будете знать наверное, правда это или ложь. Так зачем зря тратить время?

— Тоже верно, — кивнул номад. Его лицо неожиданно стало бесстрастным. Бородач подошел и принял у них заказ. Они сидели молча, ожидая.

Тишину нарушил голос Шона.

— Так что будем делать, Хэл? — он с трудом выталкивал слова из одеревеневших губ. — Что происходит?

— Посмотрим, — ответ был таким же бесстрастным, как и лицо.

— Я… — Шон сглотнул. Его лицо напряглось, уголок губ подергивался. — Мне очень жаль, Хэл…

— Ничего страшного, парень. Если бы это был не ты, это был бы кто-то еще. А у тебя, по крайней мере, хватило здравого смысла позвонить мне, — глаза номада холодно смотрели на Тревильена.

Когда он улыбнулся, в его улыбке было что-то кошачье.

— Чтобы вы не подумали, будто мы, номады, грубияны… — Меня зовут Странник Йоахим Генри, звание — капитан.

Тревильен вежливо наклонил голову.

— Здравствуйте, — вежливо ответил он. — Я хотел бы предупредить вас, капитан Йоахим, не делать поспешных решений.

Он тщательно выбирал слова, исходя из своих предположений о характере этого человека. Мелодраматический привкус фразы заставит его недооценить противника и рассердит — ненамного, конечно, но все это накапливается.

— Уверяю вас, — продолжал Тревильен, — вам совершенно нечего бояться.

Тут он усмехнулся.

— Вы, кажется, понимаете, что координаторы не размахивают направо и налево своими удостоверениями личности. Откуда вам знать, что я и в самом деле координатор? Я могу быть просто шутником.

— Что-то мне с трудом в это верится, — негромко ответил Йоахим.

Им принесли заказ. Они взялись за стаканы, и Йоахим осушил свой в три глотка. Он, видимо, принял решение, потому что его лицо застыло, как железная маска.

— Ну ладно, — заговорил он. — Ты летишь с нами. Будешь дергаться — получишь свое. Шон доставит тебя на «Странник», — капитан посмотрел на младшего номада. — Я договорюсь обо всем. Загрузка окончится завтра, и мы сможем улететь около восемнадцати часов. Если за этим человеком следят его друзья, вряд ли они хватятся нас раньше, чем мы покинем систему.

— Минуточку-минуточку, — начал Тревильен.

— Решено. Нам нужно выяснить о тебе побольше, а впереди долгое путешествие, вот мы этим к займемся. Если все будет в порядке, тебе не причинят вреда и выпустят на свободу.

Тревильен прищурился.

— Я ничего не говорю о похищении, — негромко заговорил он, — но откуда вы знаете, что я не хочу отправляться вместе с вами на корабль?

— Ничуть не удивлюсь, если ты именно к этому и стремишься. Если так, то надеюсь, тебе понравится. Ну ладно, друзья, допиваем и убираемся отсюда.

Тревильен понуро шагал между двух номадов. Он уже не думал о многих днях подготовки, о розысках в архивах Координации и в полицейских архивах Стелламонта, старательно просчитанных уравнениях психологических вероятностей, изучении города, разучивании своей роли… Теперь все это осталось позади, а вот что ждет его дальше — об этом не было никаких предположений.

Когда они добрались до космопорта — добрых полчаса пешком в полной тишине, в полном молчании, — приборы в воротах ангара просканировали их, затем они отворились. Люди прошли по голому бетонному полю в тени нависающих над ними громадных кораблей и подошли к ангару. Дверь узнала их и пропустила внутрь. Здесь стояло два небольших флайера, и Шон открыл шлюз одного. Свет изнутри пролился в полумрак ангара. Теперь Тревильен разглядел, что на носу флайеров установлены крупнокалиберные выдвигающиеся пулеметы, пулеметы поменьше и трубы ракетных установок в стабилизаторах.

Земля думает, что они наконец-то добились мира, мрачно подумал он, а в космосе вновь процветает вот это…

Он вошел внутрь и послушно уселся на откидном амортизированном кресле. Йоахим быстро привязал его несколькими витками провода.

— Я иду к себе досыпать, — зевнул он. — Проследишь, чтобы на корабле его взяли под стражу, Шон. Если хочешь, потом можешь вернуться.

Капитан вышел наружу, и шлюз с тихим вздохом закрылся за его спиной. Руки Шона забегали по панелям с уверенной легкостью настоящего пилота. Заурчали двигатели, на пульте мигнуло разрешение на взлет от робота-диспетчера. Посадочный стол выдвинулся из ангара под открытое небо, Шон усмехнулся и включил тягу.

Тревильен расслабился, не сопротивляясь силе ускорения, и посмотрел вперед, на экраны переднего вида в носовые иллюминаторы. Через несколько минут они оставили атмосферу позади и оказались в космосе.

Тревильен видел эту картину уже бессчетное количество раз и все равно звезды ослепляли его с тем же холодным бессмертным величием: простирающаяся невообразимая тьма, и на ее фоне белое пламя в безграничной ночи.

— Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук его вещает твердь, — прошептал он.

— Это еще что? — удивленно оглянулся Шон.

— Старая земная книга, — ответил Тревильен. — Очень старая.

Шон пожал плечами и снова застучал по клавишам компьютера. Флайер заурчал, разворачиваясь к расчетной позиции «Странника».

Тревильен внимательно рассматривал вползающий в иллюминаторы корабль номадов. Большое цилиндрическое тело, двести сорок метров длины от тупого закругленного носа до гравитационных рефлекторов на корме. Сорок метров в диаметре. По окружности шли три кольца причалов для шлюпок, не только флайеров, но и для космических шлюпок, и на каждом установлена турель с орудием. Между шлюзами причалов чередовались орудия более тяжелых калибров и ракетные установки. Между кольцами видны были широкие грузовые шлюзы. Борта корабля отсвечивали тусклым металлическим блеском, и когда они подлетели поближе, Тревильен увидел, что обшивка корабля покрыта заплатами, царапинами и кое-где прожжена.

Шон уверенно пришвартовался к одному из причалов, включил зажимы. Автоматические швартовы обвились вокруг корпуса. Тревильен почувствовал, как его прижимает к палубе обычная земная сила тяжести.

— Все в порядке, — Шон отвязал пленника. — Пошли.

Скучавший на посту номад вытянулся, выпрямился, увидев вновь прибывшего.

— Кто это, Шон?

— Нюхач, — отрывисто ответил Шон. — Хэл приказал доставить его на борт.

Охранник нажал на клавишу интеркома и вызвал подкрепление. Тревильен оперся о металлическую стену, сложив руки на груди.

— Зря стараешься, — усмехнулся он. — Я не собираюсь отбиваться.

— Слушай, — охранник выпучил глаза. — Ты, часом, не сольмен?

— Да, конечно. А что случилось?

— О нет, ничего, просто никогда раньше не видел сольменов. Надеюсь, мне удастся порасспросить тебя кой о чем, прежде чем они тебя прикончат.

Появилось еще несколько номадов с оружием в руках. Они выглядели совершенно обыкновенно, если не считать татуировок и серег в ушах. После нескольких удивленных вопросов и восклицаний Тревильена повели к месту заточения.

Под (если говорить по отношению к силе тяжести, то над) обшивкой корабля располагался первый уровень пяти метров высотой. Поинтересовавшись, Тревильен узнал, что здесь находятся общественные предприятия, производство пищи, места для отдыха и ремонтные мастерские. Группа поднялась по пандусу сразу на следующий уровень, очередную концентрическую секцию трех метров в высоту. Здесь находились жилые помещения. Все остальное пространство корабля приходилось на двигатели, управление, резервуары для горючего, припасов и грузов. Поднявшись на жилой уровень, они повернули по коридору.

Тревильен с интересом оглядывался вокруг. Часто пересекающиеся друг с другом коридоры были около трех метров шириной, вдоль стен тянулся ряд дверей. Пол под ногами был покрыт мягким упругим материалом зеленого цвета, несомненно продукцией миров, еще неизвестных Союзу. Стены были украшены причудливой росписью или покрыты резными панелями из дерева и пластиков. Большинство дверей были тоже деревянными или из литого пластика, с чеканными украшениями. Иногда у дверей вдоль стен стояли узкие ящики с землей, в которых росли невиданные на Земле растения.

По пути вслед за группой увязалось немало любопытных номадов, и мужчин, и женщин с детьми, многие из них казались в высшей степени разумными. Рассеянный взгляд Тревильена неожиданно сфокусировался на женщине, вышедшей из дверей впереди.

Молодая, выше среднего роста, с плавными грациозными движениями. Очень светлые волосы пшеничными волнами ниспадали на широкие плечи, а голубые глаза были открытыми и честными.

— Привет, а кто это у вас? — окликнула она. — С каких это пор мы принимаем в экипаж сольменов?

Охранники помрачнели, и Тревильену пришлось напомнить себе, что в обществе номадов женщины имеют вполне определенные права, но должны держаться позади. Впрочем, один из парней помоложе улыбнулся ей.

— Спроси сама, Никки. Шон приволок его сюда, а зачем, не говорит. А он сам не отвечает.

— Ты кто, сольмен? — спросила женщина, пристраиваясь рядом.

Он заметил, что ее руки были вымазаны глиной, а в руке она держала гончарную лопаточку.

— Шон мой деверь, видишь ли, — добавила она.

Это архаичное слово напомнило ему, что у номадов весьма определенные сексуальные нравы, по крайней мере, в пределах корабля. Он усмехнулся и назвал себя.

— Вашему капитану взбрело в голову, что я координатор. Поэтому он меня привез сюда. Для расследования.

Она недоуменно поглядела на него.

— Что-то ты не очень огорчен этим.

— А что я могу поделать? — Тревильен пожал плечами.

— Ты чересчур спокоен. Кажется, ты и в самом деле корди.

Лица охранников посуровели, стволы оружия приподнялись.

— А если — да? — вызывающе спросил он.

— Не знаю. Решать будет Хэл. Если это тебя успокоит, то знай: мы не применяем пыток.

— Успокоит. Хотя я уже знал это. Из других источников.

Взгляд голубых глаз стал пристальным.

— По моему, ты хотел, чтобы тебя взяли в плен.

Она оказалась сообразительной, может быть, даже чересчур. Но она разговорчива, и может быть, он сможет извлечь кое-какую полезную информацию.

— Почему бы тебе не посмотреть на меня в корабельном карцере? — предложил он. — Там я буду совершенно безобидным.

— Пистолет тоже безобиден, пока не нажмешь на курок. Конечно, я загляну. Все равно, ты долго здесь не задержишься. После того как Хэл проведет допрос, тебя доставят вниз на поверхность или… — она замолкла.

— Или убьют? — ласково переспросил Тревильен. Она не ответила, и это молчание само по себе уже было ответом.

Глава 8

«Странник» скользил прочь от Нертуса и его звезды, пока не оказался в достаточно слабом гравитационном поле, и тогда по всему кораблю завыла сирена, сигнал экипажу занять посты по корабельному расписанию. Странное, не поддающееся описанию ощущение как волна прокатилось через человеческие тела, когда включилось поле гипердрайва и погасло. После этого был слышен только мерный рокот энергоимпульсов. Псевдоскорость быстро выросла до максимума, на экранах заднего вида звезда Карстена съежилась и затерялась среди созвездий.

Весь экипаж — от астронавта до инженера — приступил к своим привычным обязанностям. На кораблях номадов автоматика и роботы встречались нечасто, и многое из того, что на кораблях соляриан делала автоматика, тут выполнялось вручную. Это можно было бы связать с упадком наук среди звездных скитальцев. Но была и настоящая, невыдуманная необходимость занять работой людей, основным мотивом всех действий которых была врожденная жажда действий, нежелание сидеть на месте, — людей, собранных в металлическом цилиндре, замкнутых в течение многих недель и месяцев.

Номадам было чем заняться и помимо корабельных обязанностей. День за днем шумели мастерские, в которых мастера-ремесленники делали товары на продажу или обмен, или для своих товарищей, или для людей из внешнего мира. Детей нужно было воспитывать — тоже немаловажная задача. Были на корабле и бытовые, и увеселительные предприятия, госпиталь и даже три таверны.

Когда корабль лег на верный курс, Тревильена под охраной привели в каюту капитана. Йоахим отпустил охранников и дружелюбно усмехнулся, указав на кресло напротив стола.

— Хотите курить? У меня полно запасных трубок.

— Вижу, — Тревильен обвел взглядом комнату.

Она была обставлена с космической компактностью и холостяцкой беззаботностью. В одном углу стойка с астронавигационными приборами и справочниками, в другом — койка и шкаф, две двери: одна вела в крохотную кухоньку и душ, вторая — во вторую спальню. Полка с микрокнигами на нескольких языках, самые разнообразные названия, почти все — зачитанные. На стене висел семейный портрет, напротив — фамильный алтарь. На большой стойке разместилась очень хорошая коллекция затейливых трубок.

— В основном работа номадов, — кивнул Йоахим. — Несколько я сделал сам. А вот это интересный экземпляр.

Он снял со стойки длинный чубук.

— Нарраконская трубка смерти. Враги раскуривают ее вместе перед поединком. Видите, у нее два мундштука?

— Предлагаете затянуться? — невинно спросил Тревильен.

— Ну, это зависит… — Йоахим присел на краешек стола, покачивая ногой. — Вы ответите мне на некоторые вопросы?

— Конечно.

Йоахим шагнул к шкафу и вытащил оттуда небольшой прибор. Тревильен напрягся: он не ожидал, что у номадов найдутся детекторы лжи.

— Я достал его на Спике несколько лет назад, — пояснил Йоахим. — Время от времени эта штука бывает ой как кстати. Вы не возражаете?

— Нет… Нет. Валяйте, — Тревильен откинулся на спинку, принимая сознательный контроль над пульсом, биоритмами и выделением пота.

Йоахим прикреплял к нему датчики, определяющие деятельность мозга и частоту пульса. Детектор лжи Дамадва работал по принципу определения аномальных выбросов, связанных с тем напряжением, которое человек испытывает, когда говорит неправду; для каждого нового испытуемого его приходилось настраивать заново. Отвечая на безобидные вопросы, Тревильен поддерживал свою нервную систему на неестественно высоком уровне. Камуфляж.

— Ну ладно, парень, приступим к делу, — Йоахим зажег трубку и бросил на Тревильена серьезный взгляд из-под всклокоченных бровей. — Ты корди?

— Да. Я подцепил Шона и позволил провести себя на борт намеренно.

— Нажимал на нужные кнопочки, а мы приплясывали перед тобой, как роботы, — усмехнулся Йоахим. — Для чего?

— Этот способ показался мне наилучшим, чтобы вступить с вами в контакт. Если мои выводы верны, Йоахим, то «Странник» действует на основании информации, жизненно важной для Звездного Союза. Я хочу отправиться в это путешествие вместе с вами.

— Ммм… А что именно ты знаешь?

Тревильен рассказал все, что собрали интеграторы на Земле.

— Я почти уверен, что в районе Большого Креста существует чужая цивилизация, — продолжал он, — что она знает о нас и что она либо относится к нам с большим подозрением, либо ведет активные враждебные действия. Почему — не имею ни малейшего понятия. Но, вы понимаете, координаторы обязаны были принять немедленные меры. Я решил, что у меня будет больше всего шансов, если мы с вами объединим усилия. Но вы, номады, так подозрительно относитесь к цивилизации, что мне пришлось разыграть этот спектакль, чтобы попасть на борт.

— Угу… Пока все правильно. Но откуда ты знал, что тебя подберет именно тот корабль номадов, который будет расследовать это дело?

— Если честно, то я не знал. Но мне показалось логичным, что это будет именно «Странник». В конце концов, именно его капитан занимался поисками в архивах Стелламонта.

— Понятно. И что дальше?

— Дальше я хочу отправиться с вами и узнать то, что узнаете вы. Конечно, над этой проблемой будут работать и другие координаторы, но мой подход мне показался самым быстрым. А время не терпит, Йоахим!

Номад потер подбородок.

— Ну хорошо, ты на борту. Я думаю, кое в чем ты нам поможешь, и конечно, обученный корди время от времени может быть весьма полезен. А что, если мы нарушим какой-нибудь закон Союза? Такое может случиться.

— Если это будет не очень серьезно, я закрою на это глаза.

— А допустим, если мы вернемся и наше решение проблемы вам не понравится?

Тревильен пожал плечами.

— Вернемся, тогда и поговорим об этом.

— Тоже верно. А что еще у тебя на уме?

До сих пор Тревильен был достаточно правдив, сейчас же стрелка качнулась в сторону правды не очень далеко.

— Ничего особенного, только сделаю полный доклад для интеграторов.

Йоахим задал еще несколько вопросов, а потом отстегнул электроды, спрятал детектор и развалился в кресле, сцепив руки на затылке и вытянув ноги на столе.

— Достаточно честно. Ну что ж, считайте себя гостем моего корабля. Не объединить ли нам наши знания?

По мере разговора вырисовывалась все более определенная картина. Тревильен знал о старых полетах тиунранцев, но не подозревал ни об их потерях, ни о потерях номадов.

— Я предполагаю, что чужие колонизируют планеты звезд типа Ж или, по крайней мере, каким-то образом их контролируют. Они без труда могут вести разведку среди планет нашей цивилизации. Сегодня в космосе так много рас, что чужак легко сумеет выдать себя за жителя одной из планет Союза. Но их предубеждение против нас должно иметь под собой культурную основу.

— Почему? — спросил Йоахим.

— Нелепо утверждать, что они хотят завоевать нас по экономическим причинам. И они должны знать, что у нас нет таких намерений касательно их. Стало быть, несмотря на все свои добрые намерения, мы представляем для них угрозу.

— Каким образом?

— Наша цивилизация может настолько отличаться от их, что контакт будет иметь разрушительные последствия. Представьте себе, например, что у них очень консервативное аристократически-религиозное общество. Встреча с нашей культурой может привести к таким социальным возмущениям, которых их правящий класс не может допустить. Это всего лишь одна догадка, и наверняка неправильная.

— Понимаю, — Йоахим помолчал, попыхивая трубкой. — Ну что ж… у нас впереди долгое путешествие. Времени подумать будет предостаточно.

— А где первая остановка?

Йоахим искоса глянул на Тревильена.

— Эрулан.

— Никогда о нем не слышал.

— Ничего удивительного. Когда мы прибудем, вы останетесь на борту.

— Причина?

— Это незаконно, — коротко ответил Йоахим. — Давайте лучше подумаем о вас. С командой вы поладите, если только не будете чересчур навязчивым. И я бы посоветовал переодеться в корабельную одежду. Менее подозрительно.

— Как это сделать? — Тревильен не стал настаивать на вопросе об Эрулане.

— Ну-ка… — Йоахим открыл ящик стола, вытащил оттуда бумажник и бросил его Тревильену. — Держи. Симпатичная толстенькая пачка денег. Я тут подобрал кое-какую одежду твоего размера. Пара комбинезонов, шорты, ботинки и тому подобное. Продам все оптом за двадцать кредиток.

— Двадцать кредиток! Они стоят от силы пять.

— Так и быть, я отдам по себестоимости, уступлю за ту цену, за которую брал сам. Пятнадцать.

— Если они обошлись вам в семь, я готов съесть их…

Они немного поторговались и наконец сошлись на двенадцати кредитках — всего лишь сто процентов прибыли. Потом Йоахим предложил координатору вторую спальню за слегка завышенную цену и полный пансион за дополнительную оплату. Пока довольный капитан пересчитывал деньги, Тревильен переоделся в шорты.

— Можете погулять вокруг, посмотреть корабль, — предложил капитан. — Никки живет в каюте номер 274.

— Вы что, знаете обо всем, что происходит?

— Почти, — Йоахим прищелкнул языком. — Никки — славная девушка, но не такая, как утверждают слухи, так что не советую распускать руки.

Тревильен неторопливо шагал по коридорам, сунув руки в карманы, крутя смуглой головой из стороны в сторону. Номады с любопытством оглядывались на него, но никто не решался заговорить, ограничиваясь приветственным кивком. Очевидно, если капитан не возражал против него, то и экипаж — тоже. Тревильен шел по лабиринту расписных стен, резных дверей и деревянных панелей, пока не наткнулся на дверь, которую искал. Номер 274.

Косяк двери был резным, в форме дерева, обвитого лозой, а сама дверь распахнута настежь. Изнутри донесся голос Шона:

— Заходи, корди.

Тревильен вошел. Коридор, четыре двери: две — в комнаты по обе стороны коридора и две чуть подальше — кухня и туалет, а также еще один выход из блока. Одна комната была отдана микрокнигам, музыкальному комплексу, лентам с записями, а стены украшены очень неплохой росписью; во второй разместилась тесная мастерская. Шон наводил глянец на свой скафандр, у его ног примостилась лоринианка, та самая, о которой говорила Никки. Она и в самом деле оказалась самым прелестным созданием, прелестнее которого он еще не видел. А сама Никки склонилась над глиняной вазой. Она подняла голову и улыбнулась:

— Ты была права, Ло.

— Она всегда права, — заметил Шон. — Она знает такие вещи.

— А что она знала в этот раз? — поинтересовался Тревильен.

Шон, кажется, не сердился на него и вообще был в хорошем настроении, и Никки казалась такой же дружелюбной, как и прежде. Но Илалоа… трудно сказать.

— Что идешь именно ты, — объяснил Шон. — Она почувствовала тебя, верно, Ло?

И он взъерошил тонкие серебристые волосы.

— Телепатия? — Тревильен произнес эти слова мгновенно напрягшись, хотя внешне старался выглядеть непринужденно.

Девушка заговорила, ее голос был певучим и таким низким, что он еле различал слова:

— Нет, я не могу… не по силам слышать слова души, которая прячется в темноте. Вы слишком одиноки, вы все прячетесь друг от друга и от знания. Я могу понимать мысли маленьких… мысли зверьков. Но ваши человеческие — нет.

— Тогда как… Конечно. — Тревильен кивнул. — Вы улавливаете излучение, а у каждого из нас характерный сигнал.

— Да, так, — мрачно кивнула она. Теперь взгляд лоринианки стал озабоченным. — И ваши… другие… чем у меня, чем у номадов. Вы живете больше головой, чем телом, но это тело не отягощает вас тайной печалью, как людей из Стелламонта, которые не знают, что они такое. Вы знаете и примирились с этим, сильны этим… но я еще никогда не чувствовала такого одиночества, как ваше.

Она замолкла, словно испуганная собственными словами и теснее прижалась к Шону. Тревильен не без удовольствия оглядел ее. Он заметил, как по светящейся, почти прозрачной коже пробегает дрожь, заметил испуг и горе в глазах, заметил, как она стискивает колено Шона.

Ну что ж, подумал он, это ее проблема. И Шона, наверное, тоже. На мой вкус, она чересчур красива.

Тревильен присмотрелся к работе Никки. Ваза была в форме двух сражающихся драконов.

— Здорово, — усмехнулся он. — Что ты с ней будешь делать?

— Отолью в бронзе, потом продам или обменяю, — ответила она, не поднимая глаз.

Вот совершенно земная девушка, сама приземленность; она и Илалоа были на разных концах Галактики.

— Хорошо, что вы остаетесь на борту, — продолжала она. — Может быть, хорошо. Что вы собираетесь делать?

— Хочу осмотреться, привыкнуть. Знаете, я изучал искусство номадов и считаю его новым словом. Могу предположить, что ваша литература тоже непохожа на нашу.

— Литература?.. Разве что баллады.

— И этого уже достаточно. Вспомните, насколько американская народная музыка отличалась от европейской… — тут он поймал ее озадаченный взгляд. — Я с удовольствием послушаю, если представится такая возможность.

— Да я хоть сейчас могу представить, — пожал плечами Шон, откладывая скафандр в сторону. Он снял со стены инструменты, пробежал пальцами по струнам. А затем запел балладу на вечную тему о безответной любви…

Шон поморщился:

— Не стоило мне выбирать эту.

— В другой раз, — ответила Никки. Она обернулась к Тревильену чуть быстрее, чем полагалось бы. — Вот уж не думала, что вы интересуетесь подобными вещами.

— В моей работе важно все, — ответил Тревильен. — А искусство — часто наиболее развитая символическая часть культуры, и следовательно, ключ к ее пониманию.

— Вы что, всегда думаете о своей работе?

— Нет, не всегда, — усмехнулся он. — Время от времени приходится есть, спать.

— Наверное, даже тогда ваши мозги не останавливаются, — фыркнула она.

Тревильен промолчал. В определенном смысле это было правдой.

Илалоа поднялась одним текучим движением.

— Надеюсь, вы извините меня. Мне хочется погулять в парке.

— И я с тобой, — кивнул Шон. — Надоело здесь сидеть. А вы не хотите прогуляться? Мы могли бы сходить выпить пива.

— Пока нет, — покачала головой Никки. — Я хочу закончить вазу.

— Я составлю вам компанию, если можно, — поторопился сказать Тревильен.

Шон облегченно — насколько то позволяла вежливость — вздохнул, и они с Илалоа ушли, держась за руки. Тревильен опустился в кресло.

— Я не хочу показаться вам грубым, Никки. Если я буду выходить за рамки приличий, скажите мне прямо.

— Нет, вы не сделали ничего дурного. Просто эта баллада навела Шона с Илалоа на размышления, вот и все. — И Никки вкратце пересказала их историю.

— Понятно, — кивнул он. — Это может быть скверно.

Уже не говоря об общественном мнении, они ведь не могут иметь детей, а в основанном на семье обществе, таком, как ваше, со временем это сыграет огромную роль.

— Я не хочу вмешиваться, — заметила девушка встревоженным голосом. — И потом, Шон всегда немного недолюбливал детей. И ему нужно что-то, чтобы не думать о той девке с Нертуса. Илалоа… не знаю. На борту ей не очень хорошо, но она постепенно привыкает. Славная девочка. Робкая, но славная.

— Это их дело, — пожал он плечами.

Никки пристально поглядела на него.

— Знаете, кажется, Илалоа не так уж и ошибалась насчет вас. Вы уж больно… черт, как же это слово? Как бог с Олимпа.

— Основной единицей цивилизации Сола является личность. Не семья, не клан, не государство, а личность. И наше психовоспитание развивает определенное отношение… эээ, ладно, это не важно. Все равно, я не типичный представитель.

Она отодвинула работу в сторону и провела рукой по встрепанным волосам.

— Вы, наверное, все это рассчитали, а? — ядовито спросила она. — Вы знаете, как все эти колесики у вас в голове вертятся и на какую кнопочку когда нажимать? Теперь мне понятно, как вы становитесь такими одинокими, одиночками, все вы, а корди — в особенности.

— Любой индивидуалист изолирован, — пожал он плечами. — Но в нашем обществе к одиночеству приходят не из-за стычек с другими или с самим собой. К одиночеству приходят естественно.

Она поежилась.

— Вы, наверное, и меня уже разложили по полочкам, не так ли?

— Вовсе нет. И даже если бы я мог, то не захотел бы.

— Давайте послушаем музыку. — И Никки шагнула к полке с пленками. Он пробежал взглядом по названиям. Тут было много старой земной музыки.

Никки вытащила одну.

— Вам нравится «Увертюра 1812 года»?

— Конечно.

Комнату наполнили первые аккорды: представилась безлюдная, необъятная зимняя степь. Никки снова принялась за работу, с силой разминая глину.

— Расскажите мне о Земле. На что она похожа?

— На работу по контракту, — усмехнулся он.

А про себя задумался, что же ответить. Может быть, ответить прямо, что Земля не столько населенная планета, сколько мечта?

— Мы не утопические мечтатели, — осторожно заметил он. — У нас есть свои проблемы, даже если они не похожи на ваши.

— А что вы делаете? — не унималась она. Отступив, бросила взгляд на грубые очертания головы дракона, выругалась и смяла глину в бесформенный комок. — Чего вы хотите от жизни?

— Жизни. И это не парадокс. Опыт, понимание, изменение и гармония — но и борьба, борьба за то, чтобы окружающая действительность была более упорядоченной.

Он продолжал рассказывать, пропуская абстрактные рассуждения, останавливаясь на маленьких деталях повседневной жизни, о людях, о делах, о землях, на которых живут люди. И вскоре Никки забыла про свою работу. Облокотившись на стол, она слушала, почти не перебивая.

Глава 9

На полной скорости до Эрулана было три недели ходу. Йоахим, которому нужно было дать экипажу понять, что это не простой торговый или исследовательский полет, времени зря не терял. По кораблю стали ходить искусно направляемые слухи, пока весь корабль не узнал, что «Странник» направляется в чужие и, может быть, враждебные владения. Приуменьшать опасность и раздувать возможность огромных прибылей вдобавок к той сумме, которую уже обещали другие номады, — это была излюбленная тема Йоахима.

Когда они приблизились к цели, стал известен и приказ капитана. В силу деликатного характера предстоящих переговоров и в связи с вероятностью вооруженного нападения хозяев команда не будет отпущена на поверхность.

Тревильен представлял собой более сложную проблему. Йоахим переговорил с ним еще в самом начале полета.

— Правда вам не понравится, — сказал он тогда, — но лучше с самого начала смотреть фактам в глаза.

— Я уже кое-что слышал про Эрулан.

— Я начну с самого начала, — Йоахим старательно набил трубку. — Примерно семьдесят — семьдесят пять лет назад были построены два новых корабля, «Хаджи» и «Горец». Их экипажи состояли из честолюбивых молодых людей, которые считали жизнь номадов чересчур пресной. Однако они не могли и осесть на какой-нибудь колонизированной планете. А под рукой оказался этот варварский мир Эрулана. С современным оружием было нетрудно покорить эту воинственную нацию и помочь им покорить всех остальных. Теперь они — хозяева Эрулана.

— Завоевание, — в устах Тревильена это слово прозвучало с горечью, почти как бранное.

— Ну-ну… Дела обстояли вовсе не так уж плохо. Они отнеслись к туземцам так же, как те относились друг к другу. Конечно, все остальные корабли тут же сообразили, что это может привести к неприятностям с Союзом, поэтому мы приняли закон, запрещающий такое захватничество. Правда, для Эрулана было уже поздно. Мы все еще торгуем с ними, но Эрулан — одно из немногих мест, где на вечную стоянку встали корабли номадов, а не наоборот. И с ними можно очень неплохо торговать, если не зевать.

Голос Тревильена был бесстрастным:

— А чего вы хотите от них сейчас?

— Информации, парень. Они расположены чуть ли не в центре Большого Креста, и, судя по тем мелочам, которые я выяснил, очень может быть, что эрулане смогут иметь контакты с нашими X, — Йоахим окутался клубом дыма. — Выше нос, это не так ужасно, как кажется.

— Это именно то, что обязана предотвращать наша служба.

— Вот почему ты не полетишь с нами на поверхность и не коснешься ни одного астронавигационного инструмента, пока мы будем находиться в окрестностях планеты, — Йоахим жизнерадостно усмехнулся.

Корабль был уже совсем близко от цели, когда Йоахим послал за Шоном и Илалоа.

— Ты хороший пилот, Шон, поэтому я разрешаю тебе быть при высадке моим пилотом. И не вижу препятствий тому, чтобы Илалоа не могла спуститься вместе с тобой.

Шон затянулся сигаретой.

— А каковы реальные мотивы?

— Твой ранг не столь велик, чтобы на тебя обращали внимание. Кстати, можешь отправиться со своей леди прогуляться по городу. Посмотреть на достопримечательности. А если твоя телепатка, или чем там она владеет, услышит какие-нибудь мысли, скажем, о чужаках X на Эрулане или даже мысли самых чужаков — это будет достаточно интересно, не так ли?

— Вы могли бы не тратить столько слов, — кивнул Шон. — Хорошо, если Илалоа согласна…

— Это и мой корабль, — ответила она.

На двадцать третий день после отлета с Нертуса «Странник» вышел из гипердрайва и стал приближаться к солнцу Эрулана на гравитационных лучах.

Йоахим стоял на мостике, ожидая связиста, чтобы вызвать планету. Внутреннее поле тяжести делало внешнюю обшивку «низом», поэтому большие экраны располагались под ногами. Экран мельтешил от космических помех, этого бессловесного разговора речи звезд. На мостике наступила тишина, только оператор терпеливым голосом повторял:

— Корабль номадов «Странник» вызывает станцию Эрулан. Прием, Эрулан. Прием, Эрулан.

На экране засветилось рваное изображение.

В конце концов они разглядели жестколицего человека, пышно одетого в меха, с драгоценными украшениями вельможи. Его голова была выбрита, оставалась только дорожка волос посередине. Он говорил с заметным акцентом.

— Что вам нужно?

Йоахим вышел вперед и встал перед экраном.

— Капитан «Странника» говорит. Говорит капитан «Странника». Мы приближаемся к вашей планете, и я подумал, что с вами стоит связаться.

— Сейчас мы не торгуем.

— Мы не собираемся торговать. Мы просто хотели приветствовать вас, я и несколько моих офицеров. Мы можем занять орбиту и спустить шлюпку?

— Посетители не принимаются.

— У вас новый аркулан?

— Нет. Все еще Хаджи Петров. Но…

— Слушай, приятель, — прервал его Йоахим. — Я знаю, какой у тебя общительный король. С каких это пор он дал тебе право отказывать в приеме гостям?

— Я говорю от имени Его Величества. И говорите с подобающим уважением, «Странник»!

— Уж не с тобой ли? — Йоахим ехидно осклабился. — Я мирный человек, но не забывай: «Странник» не беззащитное суденышко. И если нам захочется взять вас на прицел, вы ничего с этим не поделаете. Если аркулан не желает видеть нас, то пусть скажет нам об этом сам. И напомни Его Величеству — я буду крайне разочарован, если он откажет. А теперь давай нам параметры орбиты и поторапливайся!

Горделивое лицо покраснело от ярости.

— Вы хотите умереть?

— Прежде чем ты попытаешься что-то сделать, приятель, — ласково ответил Йоахим, — подумай хорошенько.

Неожиданно его голос перешел в рев:

— До каких пор я буду разговаривать со всякой мелкой сошкой? Если нам отказывают в посадке, пусть аркулан сам скажет мне об этом! Живо!

И капитан выключил экран.

— Ого! — Сквозь бороду первого помощника Ференци сверкнула белозубая улыбка. — Рискуешь, Хэл. Если ты в самом деле рассердил его…

— Нет, — усмехнулся Йоахим. — Если бы он был большим соплом, он бы не дежурил у передатчика. Он привык к тому, что помыкает своими подчиненными, а хозяева помыкают им. Он не знает, куда поместить меня, и поэтому его естественной реакцией будет поджать хвост. Он свяжется с вышестоящими.

— А с чего им отказывать? — Ференци скорчил недоуменную мину. — Эруланцы никогда раньше не относились к нам враждебно.

— Времена меняются, Карл. Они сливаются с завоеванной расой. Скоро они оборвут все внешние контакты, чтобы не будоражить свой маленький мирок. — Йоахим глубоко затянулся. — Однако я думаю, что за спиной аркулана что-то затевается.

— Нам лучше известить боевые посты.

— Да. Приготовить флайеры, выдвинуть детекторы, все, как положено. Все же не думаю, что дело дойдет до драки. Они постараются сделать вид, что все в порядке.

Теперь на экране появился действительно вельможа высокого ранга, Горец Торкильд Эдвард, которого Йоахим знал лично. С ним капитан номадов был заискивающе вежлив, доброжелателен, рассыпал намеки на богатые подарки, не скрывая, впрочем, тщательно отмеренной стальной нотки в голосе. Кончилось не очень искренними извинениями Эдварда Торкильда за поведение подчиненного и приглашением для всего экипажа спуститься на поверхность. Конечно, сделать так означало сдаться на милость эруланцев, поэтому Йоахим сослался на спешку и принял приглашение от своего имени и нескольких офицеров.

«Странник» занял низкую орбиту, но вместо свободного движения завис прямо над Кавкасу. Это был невежливый, но совершенно недвусмысленный жест. Йоахим передал командование Ференци и выбрал сопровождение из астронавтов и инженеров помоложе. Они будут выглядеть славной, совершенно безобидной командой. Перебирая подарки, он присвистнул. Целое небольшое состояние из предметов декоративного искусства.

Шлюпка понесла празднично одетую группу вниз. Со своего места рядом с Шоном Йоахиму был прекрасно виден пасмурный диск планеты, опоясанный грозовыми облаками. Холодные суровые океаны омывали крутые скалистые горы, все северное полушарие было белым от снегов.

Город Кавкасу лежал приблизительно на двадцатом градусе широты, в зоне, где было возможно земледелие. Это был престол туземных воинственных королей, и с приходом новых хозяев город почти не изменился, разве что во дворцах появились кондиционеры, и была построена военная база. На окраине города Йоахим заметил несколько новых зданий. Это небольшая космоверфь.

— Забавно, — пробормотал он. — Я был готов поклясться, что местные люди уже почти отказались от космических путешествий. Зачем им верфь?

Шлюпка приземлилась на площади перед центральным замком. Замок стоял на холме, насыпанном в самом центре Кавкасу. Каждый слой насыпи был укреплен стеной из отшлифованного веками камня. А у склонов холма город был словно придавлен, разбрызгавшись во все стороны высокими крышами, башнями с луковичными куполами. Вдали на горизонте вздымалась белоснежная кромка гор, белыми зубами вгрызавшаяся в темное багровое небо. Узкие улочки кишели пешими и наездниками, а кое-где через толпу протискивались механические средства.

Йоахим вышел из шлюпки, поежился, запахнул поплотнее плащ. Их ожидал почетный караул, выстроившийся неподвижно как статуи. Когда земляне подошли поближе, они опустили копья, салютуя.

Эруланцы были похожи на людей, крепко сложенные тела, кожа янтарно-желтого цвета, плоские, монголоидные лица. На руках у них — лишь по четыре пальца, уши большие, заостренные, все самцы совершенно лысые. Сильнее всего отличались от человеческих глаза: без ресниц, под сплошной черной линией бровей, раскосые, кошачьи, узкая багровая прорезь зрачков, немигающие. Стоявшие перед ними солдаты были одеты в длинные голубые туники, облегающие штаны, бронзовые кольчуги, шлемы с острыми навершиями, кривые сабли висели на правом боку.

Горец Торкильд остановился в паре метров от землян и с трудом, словно превозмогая боль, склонил свою бритую голову.

— Приветствуем вас. Аркулан ожидает вас.

Порыв ветра разметал его слова по площади.

— Благодарю, — ответил Йоахим. — Пойдем, ребята.

Его команда зашагала вслед за ним, таща с собой ящики с подарками. Шон и Илалоа остались в шлюпке, отчасти чтобы охранять ее, отчасти потому, что Йоахим побаивался, что девушка может попасться на глаза Хаджи Петрову. Грохнули сапоги по камню — это следом за гостями двинулся почетный караул. Пышно разодетый музыкант затрубил в фанфары, когда они подошли к воротам замка.

«А я-то думал, что наши корабли чересчур цепляются за церемонии», — усмехнулся про себя Йоахим.

Это было неизбежно. Экс-номады захватили государство варваров; из безжалостной логики истории вытекало, что и они сами вскорости превратятся в варваров.

Каждый мужчина экс-номад был высокородным вельможей, а каждый эруланин (теоретически) рабом. Современное оружие разрешалось носить только вельможам, туземцы все еще оставались на уровне раннего железного века. Чтобы обеспечить роскошную жизнь хозяевам, огромная империя платила дань. Да, с первого взгляда казалось, что Хаджи и горцы неплохо устроились.

И все-таки, продолжал про себя Йоахим, все-таки они сами стали пленниками собственного детища. При дворе процветали интриги и коррупция. Наделенные властью не могли спать спокойно: им всегда приходилось опасаться предательства со стороны дьявольски самолюбивых подчиненных или убийства со стороны предусмотрительных вышестоящих. Забывались человеческая речь, мечты, одежда, и один за одним победители перенимали обычаи побежденных. Страннику припомнилась цитата: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»

Они долго шли под огромными сводами, прежде чем достигли аудиенц-зала. Зал был чудовищно огромен, невообразимой высоты потолок терялся в полумраке, высокие узкие окна бросали на толстые ковры багровые копья солнечного света. В глаза бил блеск золота и драгоценных камней, яркие крикливые цвета флагов и гобеленов, вдоль стен вытянулись шеренги стражи туземцев. Перед восседающими на тронах вельможами Кавкасу распростерлись ниц рабы. Перекрывая рокот барабанов, снова прозвучали фанфары.

Йоахим и его люди церемонно склонились перед аркуланом. Мужчина средних лет неподвижно застыл на троне, высоко держа увенчанную короной голову. Но приветствовал он их милостиво, куда приветливей, чем кое-кого из своих баронов, исподтишка бросавших на номадов неприязненные взгляды.

Ага. Здесь что-то замышляется, и король определенно не должен об этом знать. И из-за этого «что-то» они не любят гостей.

Для приглашенных были принесены кресла. Йоахим вручил подарки, и уселся, закурил и принялся обмениваться с аркуланом последними сплетнями. Вино лилось, компания становилась все более непринужденной, и не составило никакого труда добиться у короля разрешения для тех гостей, кто пожелает отправиться в город полюбоваться достопримечательностями.

— Но я постараюсь, чтобы вы и здесь не скучали, — добавил Хаджи Петров. — Последний корабль заглядывал к нам так давно. А почему вы не торгуете?

— У нас есть другие дела, Ваше Величество, — ответил Йоахим.

— Вот как? Ищете новые территории?

— Нет, — покачал головой Йоахим. — Вы, наверное, уже и сами знаете, что в Большом Кресте мир не настолько цивилизован, чтобы такой поиск имел смысл.

— Я бы на вашем месте не терял зря времени, — вмешался Торкильд.

— Ну, не знаю, — ответил Йоахим. — А зачем тогда вы строите новые корабли, если не для того, чтобы самим отправиться в космос, к звездам?

— Я строю корабли, — заговорил еще один вельможа, Хаджи Когама, — потому что у меня есть рабы и машины. У меня есть для этого и корабли, и рабы, и машины. Но они улетают только к Суре. Вы знаете эту планету?

— Н-нет. Планет слишком много, все не запомнишь.

— Это долгая и не очень интересная история, — продолжал Когама. — Отсталая система в сторону Канопуса. Их несколько раз посетила служба Галактических Изысканий, и они хотели бы иметь собственный космический флот. Мой агент несколько лет назад был на Родине Грома: кое-что там покупал. И случайно встретил одного из них — он как раз искал подрядчика для постройки кораблей. И я взялся за это дело. Я отправляю корабли на Суру, а они платят мне товарами. Естественно, они не знают, где живет их подрядчик, но их это не интересует.

— Понятно…

Черта с два! С каких это пор эруланский вельможа превращается в заводчика? Или снисходит до таких детальных объяснений?

— Так зачем же все-таки вы летите? — не унимался Торкильд.

Йоахим на ходу придумал ответ. Он назвал выдуманную планету. С ней можно было неплохо поторговать, но общественная структура ее очень сложна: изощренная рабовладельческая, сочетаемая с невероятной, почти религиозной тягой к различным церемониям. Может быть, в Кавкасу он сможет получить хоть какие-то советы, как вести себя с тамошними аборигенами.

— Далеко же вы летели просто за информацией, — покачал головой Петров.

— Вовсе нет, Ваше Величество, — ответил Йоахим. — Мы нашли планету недалеко отсюда, вернее, спутник Ю-планеты, с богатыми рудными залежами. И раз уж мы все равно туда летели, то Эрулан оказался почти по пути.

— А что это за система? — поинтересовался Торкильд.

Йоахим поморщился, огорченно нахмурился.

— В самом деле, вы ведь не думали, что я отвечу на такой вопрос, а?

— И верно, — щелкнул языком Петров.

После заката был дан банкет. Когда было выпито достаточно спиртного, началось такое веселье, точно на празднике Единения. Йоахиму было жаль отказываться от него, но он предпочел за лучшее заранее проглотить отрезвляющую таблетку и только разыгрывал выпившего. Его экипаж не притворялся, но капитан не беспокоился за них — недоверие к чужакам было у каждого в крови. А сам капитан тем временем отпустил не один-два весьма дразнящих намека и взглянул в глаза Торкильду. Рыбка клевала.

Когда он наконец проложил неверный курс в спальню, оказалось, что аркулан гостеприимно предоставил ему служанку.

Девочка занимала в гареме не очень высокое положение, но она знала кое-какие слухи, и подарки вытянули их из нее. Это, конечно, не доказывало, что Торкильд и Когама замышляют недоброе против аркулана, но для его целей этого было вполне достаточно.

На следующий день он долго прогуливался по замку, задавал вопросы, совпадавшие с мнимой целью его прилета, и совсем не удивился, когда раб передал ему записочку с просьбой зайти к Торкильду. Йоахим последовал за рабом сквозь дюжину коридоров по лестнице в одну из башен. Комната располагалась под самой крышей, окна были раскрыты навстречу холодному морозному воздуху и головокружительному виду внизу. Обстановка более чем строгая, комната больше походила на контору, чем на апартаменты вельможи. За столом сидел Торкильд, закутанный в меха, склонив свою бритую голову над какими-то бумагами.

— Садись, Странник, — отрывисто сказал он, не поднимая головы.

Йоахим пододвинул кресло, уселся, закинул ногу на ногу и вытащил трубку.

Наконец Торкильд оторвался от бумаг и поднял свое длинное худое лицо.

— Вы узнали то, за чем прилетели? — спросил барон.

— Ну, мне подсказали несколько полезных идей, — кивнул Йоахим.

— Давайте не будем ходить вокруг да около, — лицо Торкильда стало непроницаемым и неподвижным. — Эта комната защищена от шпионов. Мы можем говорить открыто. Что вы имели в виду вчера, когда сказали, что в Большом Кресте таятся очень интересные возможности? И когда сказали: «Жаль, что Хаджи Когама строит корабли для Суры, когда у него под носом лежит действительно лакомый кусочек?»

— Ну-у, — замялся Йоахим. — У меня не очень благородный ум. И в него иногда приходят низменные мысли. Например, если Хаджи Когама вовсе не продает свои корабли, а прячет их где-нибудь, пока не наберется достаточно сильный флот, чтобы потом взять власть в свои руки.

— Он не делает этого. Я знаю.

— Потому что вы собираетесь править Эруланом вдвоем?

— Мы не предаем друг друга, — голос Торкильда был ровным.

— Ну-у, я не говорил этого. Но ведь Его Величество может неправильно истолковать кое-какую определенную информацию. Например… — и Йоахим упомянул о подкупленном визире, о капитане дворцовой стражи, которому тоже кое-что посулили.

— Если ты будешь соваться в чужие дела, я могу и позабыть, что ты гость, — вспыхнул Торкильд.

— Если такое случится, то ты станешь первой жертвой. А если я не вернусь на борт, то «Странник» начнет бомбардировку.

Тут Йоахим примирительно улыбнулся.

— Давай не будем ссориться, Эд. Мы старые друзья, и я понимаю, что это не мое дело. Собственно, я даже хотел тебе кое-что подсказать…

— Что именно?

— Так, дворцовые сплетни. Может быть, они что-то значат, может быть, нет.

— Откуда же ты можешь узнать такие секреты, каких не знаю я?

— Я чужестранец. Женщины находят меня интересным — должно быть, на женской половине или где вы их держите чертовски скучно. Они знают, что завтра я исчезну, а сегодня я дарю красивые подарки. Почему бы им не поболтать со мной? И почему бы именно им не посплетничать?

Торкильд нервно теребил узкий гребень волос на стриженой голове. Йоахим как бы слышал его мысли. У вельможи нет никакой возможности пытками вырвать секреты у наложниц короля.

— И что же ты узнал? — не выдержал он наконец.

— Видишь ли… — Йоахим поглядел на потолок. — Я всегда думал, что ты мой друг, Эд. Вчера я подарил тебе несколько ценных вещиц.

Они спорили о цене сведений Йоахима, пока тот не выторговал изрядную долю стоимости вчерашних подарков наложнице. А затем выложил свою приманку-выдумку, хотя и основанную на вполне вероятных догадках.

— У Когамы есть свои контакты в гареме и в королевской гвардии, о которых ты, может быть, не знаешь. Ходят разные слухи. Например, что ты и кое-кто еще строите корабли вместе с Когамой. Только эти корабли остаются здесь.

Лицо Торкильда застыло как маска. Добрый знак, подумал Йоахим. Все эти намеки и слухи, подброшенные вельможе, говорили об одном: Когама не остановится на задуманном. Когда их совместный план будет выполнен, он возьмется за своих союзников. И это вполне может оказаться правдой!

Когда Йоахим закончил, наступило молчание. Торкильд облокотился на стол, подпер голову ладонью. Нервно забарабанил по столу пальцами.

Йоахим сделал паузу, затем доверительно наклонился вперед.

— Я вот что думаю, Эд, — вкрадчиво заговорил он. — Я думаю, что здесь, в этом районе космоса, существует чужая цивилизация. Я думаю, что она скрывается от нас, один космос знает зачем. А вы, ты и твоя клика, строите для них космические корабли. Эти… незнакомцы платят хорошо, наверное, даже золотом, и тебе есть на что устроить заговор. Нынешний аркулан — хитрый малый, и низложить его будет нелегко. Но ты уверен, что с помощью этих денег тебе это удастся. Я прав?

— Если да… то как ты поступишь?

— Еще не знаю. Может быть, с ними будет полезно встретиться. Может быть, на этом можно будет заработать деньги. А если они враждебны нам, то корабли должны знать об этом, — Йоахим посмотрел в глаза собеседнику. — Я вот что у тебя еще хочу спросить, Эд. Если вокруг Эрулана возникнет могучая империя чужаков, что толку тебе будет в короне?

— Они не чужаки. И не местные, — ответил Торкильд сдавленным голосом. — Это люди.

Люди!

— Странные люди. Говорят на бейсике с чудным акцентом, не носят одежды, не… не знаю. У них повадки дикарей, но клянусь, это — люди.

— Чего они хотят?

— Корабли. Они связались с нами пять лет назад. Да, они платят металлом, и, насколько я понял, они прилетели откуда-то из Креста. Но это очень большой район, Йоахим. Может быть, с нашей стороны было глупо связываться с ними, но кто не рискует, тот не выигрывает.

— Да, — кивнул Йоахим. — Да, это верно.

Глава 10

Уже почти вечером первого дня эруланец принес на шлюпку записку от Йоахима. «Можете побродить по городу, но не уходите слишком далеко. Возможно, придется срочно улетать». Стоя у люка, Шон прищурился, чтобы разобрать строчки в сумрачном свете. Дул холодный ветер; на фоне неба чернел замок, темнели силуэты города, лежавшего у подножия замка.

Илалоа приподнялась на локте, когда он вошел в кубрик.

— Сегодня уже поздно, — покачал он головой. — Отправимся завтра утром. Ладно?

Та кивнула.

— Я знаю, тебе не нравится сидеть взаперти, — продолжал Шон. — Извини.

— Ничего. Я просто задумалась, Шон.

Он посмотрел на нее. Проследил взглядом изящные черты тела, задержался на лице.

— Тебе хочется обратно на Рандеву, так ведь?

Неожиданно она расхохоталась. Словно хрустальный колокольчик.

— Бедный, глупый Шон. Ты все беспокоишься.

Шон потянул Илалоа к себе, та подалась ему навстречу, тесно прижалась. Его губы скользнули по душистым волосам, скользнули и слились с ее, отыскав приоткрытые в ожидании губы.

«Что ж, она права. Я и в самом деле слишком много беспокоюсь, а ведь от этого никакого толку».

Он с трудом заставил себя оторваться.

— Как насчет твердого топлива?

Она кивнула и проскользнула к гравитационному лифту.

— Падать вверх так смешно, — крикнула она из шахты. — У вас столько игрушек.

— Игрушек? — отозвался Шон. Но она уже плыла вверх, в камбуз на носу.

На следующее утро он надел традиционный костюм номадов, а сверху теплый плащ. Подождал, пока Илалоа выйдет из душа. На корабле она всегда подолгу плескалась в душе, словно смывая какую-то невидимую нечистоту.

— Надень что-нибудь потеплее, дорогая, — посоветовал он, вдруг ощутив себя почти настоящим супругом.

Та поморщилась.

— Это обязательно?

— Если не хочешь замерзнуть, то да. Почему тебе не нравится одежда?

— Просто… будто прячешься от солнца, от дождя, от ветра. Окружаешь себя мертвой кожей, а это, как будто сидеть в темноте. Вы запираете себя от жизни, Шон.

Все-таки она оделась и прошмыгнула к шлюзу первой.

Утро было холодным и туманным, под ногами влажно блестели каменные плиты. Они вышли из ворот замка, пройдя под огромными башнями и стали спускаться вниз по холму, в город.

Город уже проснулся, и когда они спустились на улицы, шум стал еще громче: гул голосов, топот копыт, скрип колес и звон железа. Запах тоже стал сильнее. Шон принюхался и покосился на Илалоа. Та, кажется, не обращала на вонь внимания; напротив, она оглядывалась по сторонам с таким искренним удивлением, какого он не замечал в ней ни разу.

Улицы города были узкими и кривыми, скользкими от грязи, выписывая совершенно невероятные зигзаги между высокими домами с острыми крышами. Двери были тяжелыми, окованными медью и бронзой, узкие, как щели, окна, нависающие над улицей балконы закрывали небо. Вдоль стен выстроились шаткие деревянные прилавки, увешанные всевозможным товаром — посудой, одеждой, инструментами, оружием, коврами, едой, вином, и охрипшие от усердия торговцы равно расхваливали и примитивную простоту, и убогую роскошь. Иногда им навстречу попадался храм с башенкой-минаретом, гротескно украшенный измазанными кровью идолами.

Туземцы расступались перед Шоном и Илалоа, изо всех сил стараясь не прикоснуться к запретным фигурам людей и все-таки иногда наталкиваясь. Это зрелище казалось романтичным только издали. А вблизи… Шон почти физически ощущал кипящую вокруг ненависть.

Илалоа потянула его за рукав, и он пригнулся, чтобы услышать ее в этом грохоте.

— Ты знаешь этот город, Шон?

— Неважно, — признался он. — Я могу тебе кое-что здесь показать, если… — тут он заколебался, — если ты захочешь.

— Да, хочу!

Впереди взвыла труба, и эруланцы разбежались к стенам. Шон тоже оттянул Илалоа за собой, сообразив, в чем дело. Мимо пронеслось несколько всадников в доспехах и шлемах, разбрызгивая грязь из-под копыт. Старший размахивал во все стороны нагайкой. В центре скакал человек, одетый точно так же, как они.

Не успел смолкнуть топот, как раздался женский вопль. Прежде чем толпа снова заполнила улицу, Шон успел заметить, как туземка склонилась над маленьким мохнатым тельцем. Ее дитя, очевидно, оказалось недостаточно проворным.

Горло перехватило так, что было больно.

— Сюда, Илалоа, — прохрипел он. — Назад, сюда.

— Там была смерть, — негромко сказала Илалоа.

— Да, — ответил он. — Такова жизнь на Эрулане.

Они попали на другую, не менее оживленную улицу.

По ней шла вереница рабов, скованных за шеи. Их босые ноги кровоточили. Двое солдат подгоняли рабов плетьми, но те даже не поднимали глаз.

Шон еще раз посмотрел на Илалоа. Та глядела на проходивших мимо рабов, но, судя по лицу, ее сострадание было далеко не таким глубоким, как у него.

Улица выходила на рыночную площадь. На виселице раскачивалось три тела. Под ней расфранченный эруланин бренчал на маленькой арфе. Звучала веселенькая мелодия.

Пальцы Илалоа сжали его руку.

— Ты печален, Шон.

— Это все проклятая, жестокая планета, — ответил он. — Все это так бессмысленно!

Илалоа пристально посмотрела на него, а когда заговорила вновь, ее голос был серьезным.

— Ты давным-давно отгородился от жизни. Ты забыл вкус дождя и летней ночи. В твоей груди пустота, Шон.

— Какое это имеет значение?

— Вокруг нас жизнь. Ты забыл, какой она может быть мрачной, грубой, жестокой. Вы хороните ваших мертвых в огне и забыли, что плоть должна сливаться с землей. Земля должна наливаться силой ваших тел и расцветать там, где умираете вы. И тогда наступит вечный рассвет, и вы не вспомните ни про ночь, ни про грозу. А ты живешь во тьме, с привидениями и призраками. Это неправильно, Шон.

— Но это!..

— Да, здесь жизнь жестока и груба, но это жизнь. Ты боишься криков и мук рождения? Ты боишься думать о ночных хищниках, которые убивают жизнь, чтобы накормить своих детенышей? Тебе знакома жажда власти и жажда смерти?

— Уж не думаешь ли ты, что это правильно?

— Нет. Но это есть. О Шон, нельзя любить жизнь, пока ты сам не стал всей жизнью, не такой, какой она должна быть, но такой, как она есть, с грубостью и лаской, с радостями и печалями, не только в тебе, а… Нет, ты не понимаешь!

Немного помолчав, она негромко добавила:

— Да, настоящее можно сделать лучше. Нет смысла в бесконечных муках и страдании. И все равно здесь жизни больше… чем в городе Стелламонт.

— Ты хочешь сказать, — переспросил он, — что неверна причина? Что инстинкт…

Илалоа рассмеялась, хотя в смехе мелькнула и нотка сожаления.

— Ты добр, но твоя доброта такая далекая, — и тут же, чуть не навзрыд: — О Шон, если бы у нас могли быть дети…

Он прижал ее к себе и, не обращая внимания на кошачьи взгляды вокруг, поцеловал. Почему-то он чувствовал облегчение. Они пытались понять друг друга, и даже неудача была по-своему победой.

После обеда улицы опустели — наступила сиеста. Шон и Илалоа бродили по лабиринту кривых улочек и тупиков, пока не заблудились окончательно. В этом не было ничего страшного — достаточно было увидеть с какой-нибудь площади громаду замка и идти в том направлении.

Шон заглянул в переулочек, узкий туннель под покосившимися стенами домов.

— Может быть, попробуем сюда?

Ответа не было. Он и не ожидал ответа: Илалоа не отвечала по меньшей мере на половину его вопросов. Но когда Шон обернулся, он был потрясен.

Раньше он видел на ее лице любовь, радость, тревогу, скорбь, одиночество, отвращение, робость, безмолвный отказ. Но никогда прежде он не видел ее действительно испуганной.

— Ло… Что случилось? — прошептал он. Оружие, казалось, само прыгнуло ему в руку из кобуры.

Она потрясенно взглянула на него, прикрыв ладонью рот, словно чтобы заглушить крик.

— Амурихо! — выдохнула она. — Хуалалани амурихо!

Шон втащил ее в переулок и осторожно выглянул на улицу. Пусто.

— Мысль! Это мысль о… О нет, Шон!

Он не оборачивался. Его глаза обшарили всю улицу. Ни следа, ни движения.

— Икас, — закончил он за нее фразу.

— Это был не человек и не эруланец, — дрожащим голосом продолжала она. — Холодная и пустая звездная ночь. И холод, холод!

— Где?

— Здесь, рядом. Где-то за стеной.

— Мы убираемся отсюда!

— Вот! Вот, опять! — она вцепилась в Шона, прижавшись к нему. Она уткнулась лицом ему в грудь, и он чувствовал, как ее трясет.

— T-ты можешь прочесть их мысли? — прошептал он.

— Тьма, — всхлипнула она. — Тьма и пустота, полная звезд, и звезды, как серп, вокруг сияющего облака.

Рукоять оружия скользила от пота.

— Они могут почувствовать нас?

— Не знаю, — хриплый шепот. — Оно думает о звездах, о других звездах, но все время там этот серп, режущий сияние. В нем презрение, власть и власть, как стальное…

Ее голос оборвался.

— Оно исчезло, — заговорила она вновь тихим детским голосом. — Я больше его не чувствую.

Шон сорвался с места, торопливо зашагал к замку, сжимая одной рукой оружие, другой — ее запястье.

— Йоахим был прав, — прорычал он сквозь зубы. — Теперь нам нужно поскорее убраться с этой планеты!

Глава 11

На борту корабля собралось не особенно интеллектуальное общество, и все-таки одним из способов убить долгое время перелетов было чтение. На борту «Странника», как и всех его братьев, сохранилась приличная библиотека. Это было большое двухэтажное помещение во внешнем кольце, почти посередине корабля, недалеко от парка. Во время перелета с Нертуса Тревильен провел там немало времени.

Направился он туда и сейчас. Внутри было тихо, почти пустынно, если не считать полудюжины посетителей что-то читавших за столом, дремлющего библиотекаря. Вдоль стен вытянулись полки с микрокнигами с цивилизованных планет: справочники и философские работы, поэзия и беллетристика, невероятная мешанина из всякой всячины. Были тут и большие тома, написанные обитателями сотен миров или самими номадами. Тревильен снял с полки краткую историю кораблей.

Книга начиналась с мемуаров Торкильда Эрлинга, первого капитана номадов. Голые факты были знакомы любому мало-мальски образованному гражданину Союза: как первый «Путешественник», корабль с эмигрантами, построеный на заре меж звездных путешествий, попал в «возмущенный вихрь», и сегодня мало понятный и неизученный феномен, а тогда и вовсе неизвестный — и был отброшен с курса почти на две тысячи световых лет в сторону. С гипердрайв-двигателями того времени потребовалось десять лет полета, чтобы очертания созвездий приобрели чуть-чуть знакомые очертания, и еще десять лет безнадежных поисков. Они нашли необитаемую 3-планету, назвали ее Гавань и построили там свою колонию. Большинство с радостью было готово забыть эти страшные поиски в глубинах вечности. Но не все. Эти несколько беспокойных опять взошли на борт «Путешественника» и пустились в путь.

Такова история. Теперь же, читая написанные Торкильдом строки, Тревильен стал понимать подъем тех первых лет. Но идеалы менялись. В более поздних записях Торкильда чувствовались нотки разочарования; его «новое общество» развивалось совершенно не так, как он себе представлял. Вот опять, типично человеческая черта, непонимание логики своих собственных желаний.

Тревильен быстро пролистнул страницы, до раздела о экономике номадов. В космическом корабле может быть создан замкнутый экологический цикл, корабли номадов могут сами обеспечивать себя пищей — гидропоника, синтез белковой пищи и витаминов с помощью дрожжевых бактерий. Корабль может самостоятельно ремонтироваться. На корабле могут автономно выполняться ремонтно-профилактические работы. Дрейфуя в космосе, корабль может жить бесконечно долго. Однако проще и выгоднее оказалось открывать и исследовать планеты в роли торговцев и предпринимателей.

Номады не ограничивались торговлей — иногда они добывали руду или занимались другой промышленной работой, случалось даже пиратство, хотя к нему относились с неодобрением. Часть захваченного или заработанного шла на собственные нужды, остальное — на продажу или обмен.

Такие предприятия всегда были частными, капитан вел лишь необходимые предварительные переговоры. Небольшого налога с предприятий хватало, чтобы поддерживать общественные учреждения.

Общество было демократическим, хотя право голоса имели только взрослые мужчины. Вопросы политики номадов обсуждались на Рандеву, и решения такого уровня был уполномочен принимать только Совет Капитанов, остальные — сами экипажи. Все вопросы выходящие за рамки повседневной рутины, оставляли на усмотрение капитана. Капитан обладал широкими полномочиями, а если он умело ими пользовался — то и еще большим влиянием. Тот факт, что Йоахим смог отправить «Странник» в разведывательный полет на основании собственного желания, говорил о многом. Если…

Тревильен вздрогнул, словно очнувшись, поднял глаза и почувствовал, как застучало сердце. В библиотеку вошла Никки.

Она достала из-под мышки книгу и поставила ее на полку. Заметив Тревильена, улыбнулась.

— Где ты был? Я не видела тебя уже несколько дней.

— Здесь, — он неопределенно махнул рукой. — Что нового?

Никки отрицательно мотнула головой.

— Делаю ковер. Ференци Мей-Линь, ну, жена Карла, хочет новый ковер, заплатит деньгами. Больше ничего нового, — она грустно нахмурилась.

— Я-то думал, что вся жизнь номадов основана на том, что все время случается что-то новое.

— Ну, мы прыгаем от планеты к планете, как сумасшедшие. И что?

— Жизнь не имеет явно выраженного смысла или значения, — с усмешкой парировал он, — она просто существует как физический феномен во вселенной. То же самое относится и к любому обществу. Ты злишься на себя только потому, что не можешь найти для себя цели.

Он встретился с ее дымчато-голубыми глазами.

— Начинается! Ты можешь думать о чем-нибудь вообще по-другому, чем… чем, как о частном случае общего правила?

Честно говоря, подумал Тревильен, нет.

Вслух он примирительно заметил:

— У меня есть свои удовольствия. И я так же люблю пиво, как любой мужчина. Кстати, о пиве: ты не составишь мне компанию?

— Ты не ответил мне, — не унималась она. — Всегда одно и то же. Женщины не думают! Место женщины на кухне и с детьми. Меня уже воротит от этого!

— Я солярианин, — напомнил Тревильен. — Кого-кого, а нас не обвинишь в мужском шовинизме.

— Солярианин… — на мгновение черты ее лица разгладились, она выговорила это слово мягко, ласково. И снова напустилась: — Подумаешь, Сол! Тоже мне, исподтишка хотите управлять вселенной по своим… своим… уравнениям? Теоретики!

— Любая культура основана на теории, — пожал плечами Тревильен. — У нас она просто сформулирована ясно.

— Иногда я тебя терпеть не могу, — стиснула кулаки Никки.

— Я вовсе не собираюсь смотреть на тебя сверху вниз, — огрызнулся он. — Если бы я хотел запудрить тебе мозги сказочкой, ты бы и не догадалась. Но не суди о том, чего не понимаешь!

Она выдержала его взгляд и неожиданно рассмеялась.

— Хорошо, сдаюсь. Ты вроде приглашал меня выпить пива?

И я еще считаю себя хорошим психологом, растерянно подумал Тревильен.

Взвыла сирена. Никки замерла, прислушиваясь к гудкам.

— Что это? — спросил Тревильен.

— Сигнал, — коротко ответила она. — Готовность боевым постам. По местам, приготовиться к гипердрайву.

— Рядом с планетой?

— Может быть опасность, — Никки бросилась к библиотечному Глазу.

Такие телеэкраны устанавливались везде — в каждом жилищном помещении, в общественных местах. Их можно было подключить к любой из телекамер, установленных там, где могло происходить нечто представляющее общественный интерес. Никки быстро переключилась на камеру у шлюзов. Старички читатели заглядывали через плечо.

Прошла бесконечно долгая минута, пока на экране не появилось чистое изображение. Тревильен узнал выход одного из причалов. Оттуда как раз появился мрачный Йоахим.

Голос капитана загремел из всех громкоговорителей.

— Внимание, Странники! Говорит капитан! Мы уходим отсюда на гравитации. Машинное отделение, вы слышите? Полный вперед на гравидвигателях на север от эклиптики. Готовность к гипердрайву, на всякий случай, — тут голос немного смягчился. — За нами пока не гонятся, но лучше не рисковать. Мы раздобыли информацию, которая может стоить многих жизней, и уходим в безопасный район.

Тревильен почувствовал, как завибрировала палуба. В гравитационном поле ускорение действовало на все объекты равномерно, и он не ощущал никакого давления, но кажется, они удирали от планеты на добрых пятидесяти «же».

Голос капитана снова неприятно ударил по ушам.

— Тревильен Мика, вам следует немедленно явиться на мостик. Мне может потребоваться ваша помощь.

— Что это может быть, — подняла глаза Никки.

— Сейчас узнаю, — ответил Тревильен.

— Я с тобой.

Йоахим стоял возле астронавигационного компьютера, передав управление Ференци. Тут же был Шон, тонкие черты лица искажены напряжением. Но внимание Тревильена приковала к себе Илалоа. Она скорчилась в кресле астронавигатора, уронив голову на пульт, ее согнутое тело буквально трясло от напряжения.

— Что случилось?

— Еще не знаю толком, — ответил Йоахим и глянул на Никки, стоявшую над Илалоа, положив ей руку на затылок. — А ты что тут делаешь?

— Вы против? — Никки топнула ногой.

— Да нет, не возражаю. Может быть, ты сможешь ее успокоить. Бедной девочке пришлось поволноваться.

Капитан коротко пересказал, что он выяснил на Эрулане: люди со странными повадками, тайно покупающие космические корабли, и мысль, подслушанная Илалоа, мысль, которой не может вынести мозг.

— Они вломились ко мне, Шон с Илалоа, когда я уже и сам собирался улетать. Это решило дело. Лo — славная девушка. Упала в обморок, только когда мы оказались в безопасности.

Тревильен посмотрел на женщин. Теперь Илалоа всхлипывала, уткнувшись в грудь Никки.

— Мысль настоящего чужака? — недоверчиво переспросил землянин. — Но если она не может читать наших мыслей, как она смогла услышать эту?

— Формы сигналов различны, — хрипло ответил Шон. — Эта мысль оказалась больше похожей на ее мысли, чем на наши. Но содержание было… чужим.

— Ну, Мика, что ты об этом думаешь, — спросил Йоахим.

— Что ж, если это была не ошибка, и не… ммм, — Тревильен потер подбородок. — В одном случае люди, в другом — чужаки. А они не могут действовать независимо, может быть, даже не зная друг о друге?

— Думаю, могут, — с сомнением ответил капитан, — но верится в это с трудом.

— Может быть, и так. Я думаю, что… — тут Тревильен заметил, что Илалоа пришла в себя.

Ее все еще трясло, но слезы утихли. Интересно, заметил он, рыдания не портили ее лицо, как это бывает у людей.

— Полегче с ней, — негромко напомнила Никки.

— Постараюсь, — Тревильен подошел к Илалоа и уселся на край стола, свесив ноги.

Фиолетовые глаза безнадежно глядели на него.

— Илалоа, ты хочешь говорить об этом?

— Нет. Но я буду. Это необходимо.

— Вот умница! — Тревильен усмехнулся.

Насколько это наиграно, подумала Никки, глядя на его лицо, излучающее тепло и сочувствие.

— Расскажи мне, какой была та мысль в Кавкасу. Как ты ее чувствовала?

— Если вы не чувствовали мысли, то у меня нет слов для этого.

— Я чувствовал. Накатывается все сразу, так? Основная нить и всевозможные оттенки, обертоны, тени, шепот, отражения. И она никогда не застывает, все время меняется. Так, правильно?

— Насколько можно выразить словами, да, — кивнула она.

— Вот и хорошо, Илалоа. Теперь расскажи мне как можно точнее, какой была эта мысль, которую ты почувствовала?

Она уставилась перед собой, вцепившись в подлокотники кресла так, что пальцы побелели.

— Это было все сразу, — прошептала она. — Оно пришло, накатилось, как будто что-то вынырнуло из-под воды, пошевелилось и скрылось обратно.

Ее передернуло. Шон кинулся вперед, но капитан остановил его.

— Это была власть, презрение огромное, — снова заговорила она. — Лапа, стиснувшая вселенную, точно стальная. Что-то медленное, терпеливое, внимательное. И еще там было сияние на черном небе. Светящееся пятно и звезды вокруг. Звезды в форме серпа, срезающего это поле. Одна звезда’ была ярче других, высокая и холодная, и еще там была сияющая спираль, так далеко, что я чуть не закричала и… — она снова затрясла головой. — Не могу. Не могу больше, — закончила она срывающимся голосом.

— Понятно, — Тревильен наклонился вперед, упершись локтями в колени, потирая руки. — Как ты думаешь, ты сможешь нарисовать эти звезды?

— Нарисовать? Зачем?..

— Я хотел бы загипнотизировать тебя, Илалоа, — продолжал он. — Это просто сон. Я хочу, чтобы ты вспомнила все. Ты даже не почувствуешь этого. И я смогу убрать твой страх.

Илалоа опустила глаза, губы задрожали.

— Да, — наконец ответила она. — Делайте. Я хочу помочь вам.

Гипноз не занял много времени. Илалоа быстро вошла в транс. Шона передернуло, когда она снова стала вспоминать мысль, но наступившая затем умиротворенность стоила того. Тревильен дал ей карандаш, и она быстро и уверенно нарисовала это звездное скопление, добавив несколько туманностей и часть Млечного Пути. Координатор забрал рисунок и вывел девушку из транса. Она сонно улыбнулась, поднялась и попала прямо в объятия Шона.

— Кажется, все должно быть в порядке, — кивнул Тревильен. — По-моему, мне удалось снять ассоциативный страх. Дело было не в личном отвращении, а в полной, совершенно незнакомой, чужой картине.

Он задумался, посмотрев в сторону.

— Так что же мы имеем? — поинтересовался Йоахим.

— Ну, вероятно, эти существа X думают на различных частотах и различными формами сигнала. Илалоа уловила только ту часть, которая была ближе всего к формам ее расы. Это может кое-что о них подсказать, хотя я не очень уверен в этом. Гораздо более важен рисунок. Здесь изображен район космоса, который, вероятно, является домом этих X.

— Да, это очевидный вывод, — Йоахим посмотрел на листок. — Это отличная подсказка. Ну-ка, посмотрим. Это сияние, несомненно, яркая газообразная туманность, эта спираль, вероятно, туманность Андромеды. Если мы находимся в районе Креста, то эта большая яркая звезда может быть только Канопусом, а вот и зубец Млечного Пути, который тоже виден отсюда, — он махнул рукой на иллюминатор над головой, на призрачный мост во тьме.

— Короче говоря, — подытожил Тревильен с ноткой торжества в голосе, — мы достаточно точно знаем, где живет наш враг.

— Вот-вот. Я думаю, что с помощью вот этой штуки мы узнаем еще точнее. Эй, Мануэль!

Молодой астронавигатор поднял голову. Йоахим свернул из рисунка бумажный самолетик и запустил в его сторону.

— Найди мне этот район, и как можно точнее. Используй все наши таблицы и компьютеры, но дай мне его координаты с точностью до сантиметра.

Глава 12

Время исчезло.

На корабле всегда горит свет, холодный свет ламп заполняет коридоры и залы, по которым кто-то торопится по делу, кто-то сидит и терпеливо ждет чего-то. Темнота наступает, только когда повернешь выключатель в своей каюте.

А снаружи — звездная ночь, вечная и безграничная.

Времени не было. Стрелки часов устало отмеряли бессмысленные часы и минуты, а люди, не глядя на них, спали и бодрствовали, ели, работали, бездельничали, ждали. Старики вспоминали о том, что было, молодые мечтали о том, что будет. Настоящее было вечностью.

В памяти Тревильена отпечаталось всего несколько событий. Некоторые беседы с номадами, прежде всего с Йоахимом, рассказы о странствиях в холодном великолепии Галактики. Вылазки с Никки по запутанному лабиринту корабельных коридоров. Случай с чернокожим парнем с печальными глазами.

Однажды этот юноша с печальными глазами, аббат Роберто, отыскал координатора и предупредил его: Илалоа — ведьма. Тревильен припомнил слова Шона о том, что Роберто случайно подслушал обрывок разговора о телепатии. За спиной Илалоа уже шушукались, в ее сторону неприязненно косились. Напряжение, нараставшее по мере того, как они все дальше углублялись в незнакомый район, могло вывести из равновесия и более стойкие умы.

Но по крайней мере, сейчас у «Странника» была определенная цель. Район пространства, в котором небо выглядело, как на рисунке Илалоа, находился всего в нескольких десятках световых лет. На полном ходу — шесть недель пути от Эрулана.

Прошел месяц. С таким же успехом это могли быть неделя или столетие. Но часы утверждали, что прошел месяц.

Они все вчетвером сидели в парке. Наконец-то, найдя подходящую компанию, Никки, скрестив ноги, сидела рядом с Тревильеном и держала его за руку. Шон с прижавшейся к нему Илалоа сидел напротив.

Парк считался самым большим отсеком корабля после грузовых трюмов и был самым впечатляющим после гипердвигателей. Он занимал почти девяносто градусов по окружности внешней палубы, а в длину — сто двадцать метров, начиная от носа. Но парк был необходим.

Во времена крупных городов человек был заперт, словно в клетке, в рукотворных пещерах из камня и стекла. Ничего удивительного, что это так часто приводило к безумию. А что же тогда говорить о людях, запертых в железных скорлупках в межзвездном пространстве? Они бы просто не выдержали этого, не будь у них какой-то разрядки, прохладной травы и мягкой земли под ногами, шороха листьев и журчания воды.

Парк был местом общественных собраний, когда капитан обращался к экипажу на широком зеленом лугу. Но сейчас здесь было почти пустынно, если не считать детей, игравших в мяч. Это был самый обыкновенный парк с деревьями, земными деревьями, с зарослями кустов, клумбами и фонтанами, с извилистыми дорожками и укромными местечками.

Тревильен и его компания сидели в одном таком уединенном местечке в укрытии из карликовых деревьев. Над ними простер свои ветви дуб, а ивы и розовые кусты превратили полянку в крошечный грот.

Здесь находился иллюминатор. Он располагался вертикально, как окно, его металлические края оплел плющ. В этом окне из мягких листьев космос расцветал еще страшнее, пространство было еще более пугающим, с алмазными точками звезд, проваливающихся вдаль, к самому краю вселенной. Рядом с иллюминатором сидел Шон, Илалоа пропустила его туда, стараясь не смотреть в сторону иллюминатора.

Они беседовали о цивилизациях. Никки заводила Тревильена, без конца расспрашивая его о Земле, и он с охотой откликался. Ему хотелось, чтобы номады поняли, что происходит.

— В некотором роде, — говорил он, — мы находимся сейчас в том же положении, в котором пребывали земные люди, скажем, с шестнадцатого по девятнадцатое столетие. Это было время, когда человек мог достичь любой части планеты, по те путешествия были долгими и тяжелыми, а связь значительно отставала. Передача информации — идей, открытий — как в колониях, так и в Европе, была медленной. Координация — практически невозможной. Нет, они конечно, оказывали влияние друг на друга, но только частично. Даже невозможно представить, насколько отчужденными становились колонии. Северная Америка — это не Англия, и этнос совершенно изменялся. Если бы у них тогда было радио, то даже с такими примитивными кораблями история Земли могла быть совершенной иной. Ну а что мы имеем сегодня? Дюжину, а то и больше высокоцивилизованных рас, разбросанных в этой части Галактики, связь между ними ограничена космическими кораблями, которым требуются недели, чтобы долететь до звезды назначения, и ничего больше. Нет даже экономических связей, которые на Земле все-таки объединяем колонии с метрополией, с Европой. Возникает такая несогласованность целей, которая рано или поздно приведет к стычке. И в нескольких случаях уже привела. А это означает уничтожения.

— Ммм… Да. — Шон взъерошил и без того лохматую голову. Другой рукой он обнимал Илалоа, глаза девушки были очень печальны, и она сидела в напряжении, словно ожидая чего-то.

Никки кивнула в ее сторону головой.

— Лo права. Ты чересчур много думаешь. Мика, ты слишком одинок.

Она указала на иллюминатор.

— Посмотри туда, Мика. Вот наша вселенная. Мы — часть ее. Забудь ты на время о своей чертовой науке. Потрогай Галактику собственными руками!

— Галактика велика, — покачал он головой.

— Ты думаешь, номады не знают этого? — воскликнула она. — По-твоему, это не мы проводим здесь целую жизнь и не мы видим все новые и новые миры, а за ними — все новые звезды? Звездам наплевать, что мы существуем, и когда мы все умрем, звезды все равно будут светить так же, как они светили всегда, словно нас и не было. И все-таки мы — часть вселенной, Мика! Пускай мы — всего один атом, но и это уже немало!

Она осеклась, на щеках выступил румянец.

— Что-то я разговорилась сегодня, — смущенно пробормотала она. — Это Ло виновата. Она так говорит… сама не замечаешь, как подхватываешь.

Мика молча усмехнулся.

— Я никогда бы не сказала такого, — шепотом возразила Илалоа.

— Вы — части разного. Мика чувствует себя частью порядка несуществующего, ненастоящего, вроде мыслей в его голове. А вы, живущие на корабле, думаете об огне, металле и об этой пустоте; для вас жизнь — просто букашка, копошащаяся в мертвой материи. Нет, нет! — она уткнулась в плечо Шона.

— А как думаешь ты? — спросил Тревильен, — Что для тебя реальнее всего?

Илалоа снова подняла глаза.

— Жизнь. Жизнь во всем — в пространстве и времени, в силах… нет… она есть, и она… — Девушка беспомощно замолкла. — У вас нет таких слов. Вы пытаетесь понять жизнь, как будто вы смотрите на нее извне. Но так вы ничего не поймете. Ее не нужно понимать, ее нужно ощутить, и вы больше не замкнуты в стенах вашего тела, вы станете частью жизни… как реки, станете волной, которая всплеснула и погасла, а река все течет и течет…

Шон погладил ее по волосам.

— Ты говоришь о странных вещах, радость моя, — пробормотал он, касаясь губами гладкой бледной щеки.

— Бергсон, — кивнул Тревильен.

— А? — вскинула брови Никки.

— Философ с Земли, древний философ. У него были идеи, очень похожие на то, о чем говорит Илалоа. Правда, сомневаюсь, что он следовал им — так, как об этом говорит Илалоа. Когда-нибудь я хотел бы поговорить о твоем народе, Илалоа, — добавил он задумчиво. — Я был так занят кораблем, что совсем позабыл про тебя. Думаю, ты сможешь меня кое-чему научить.

— Я попробую, — ее голос звучал почти неслышно.

— Мика, — неуверенно спросила Никки. — Неужели мы, номады, настолько отличаемся от Союза?

Он кивнул.

— Сильнее, чем вы можете себе представить.

— Я хочу сказать… да, мы живем по-разному, но мы все-таки люди, что на Соле, что на краю Галактики. Неужели мы действительно так по-разному думаем?

— Да, мы все люди из плоти и крови… А к чему ты клонишь?

— Раньше ты говорил так… словно мы — какие-то огнедышащие чудовища. Я просто подумала, как ты и я… ваш и наш народ сможем ужиться вместе?

— В соперничестве нет смысла, — ответил он тусклым голосом. — Но пока существуют две культуры, две разные культуры, не будет никакого реального объединения. Мы стремимся к чересчур противоположным целям. Вспомни, что случалось с теми, кого вы принимали на борт. Или с номадами, которые хотели осесть в колониях.

— Я так и думала, что ты это скажешь, — Никки медленно отодвинула свою руку.

Тревильен не пошевелился.

Шон задвигал затекшими ногами.

— Я хочу прогуляться по парку. Пойдем, Ло?

Они поднялись, когда импульс вибрации, неожиданный, тошнотворный, скручивающий, пронизал людские тела.

— Какого черта!.. — Никки вскочила на ноги.

— Генераторы гравиполя… — не успел договорить Шон.

Их потряс еще один импульс. В глазах помутилось, чудовищный вздох зашелестел в листве. Послышались чьи-то крики, кто-то выругался.

— Икс! — выдохнул Шон. — Они атакуют!

Тревильен вскочил, придерживая Никки за плечи.

— Нет! Корабль в гипердрайве невозможно атаковать! Это…

И тут Илалоа завизжала.

Взглянув в ее сторону, Тревильен увидел, как изображение на экране задрожало. Вспыхнула искра, и экран погас. Потянуло едким дымом.

Еще одна волна и еще, их бросило на пол. Заскрежетал металл. Тревильен увидел, как ветка дуба отломилась и пронеслась через содрогающийся парк. Он снова, шатаясь, попытался встать на ноги. Никки повалилась на него, и он подхватил и прижал ее к себе.

Вспыхнула молния, бело-голубое адское пламя электрического разряда протянулось от стены к стене. Вслед за этим ударил гром, грохочущий, словно удар чудовищного гонга, раскаты эхом зазвенели в стенах. Почва под ногами заходила ходуном. Свет погас, и полную темноту разрывали только вспышки электрической дуги. Корабль трясло.

Сквозь общий грохот усиленный голос из громкоговорителя показался Тревильену далеким криком:

— Мика! Тревильен Мика, вы слышите меня? Это Йоахим! Немедленно на мостик! Нам нужна ваша помощь!

Темноту пронзила еще одна молния, и голос затих. Завыла аварийная сирена, безумно и в общем-то уже бесполезно. Кто-то налетел на Тревильена, сбив его с ног.

— Вихрь! — раздался испуганный вопль. — Мы попали в возмущенный вихрь!

Глава 13

Возмущенный вихрь — большое дрейфующее силовое поле неопределенной природы и происхождения, проявляющееся как гравитационная турбулентность, сопровождающаяся гидромагнитными и электрическими побочными эффектами. Название связано с тем фактом, что дифференциальные уравнения, описывающие условия на границах В В, сходны с уравнениями вихря в гидродинамике, а также из-за распространенной аналогии со смерчем. С этими вихрями связывают большое число феноменов, включая возмущения в движении планет и других небесных тел. Флюктуирующее силовое воздействие сил, оказываемое ВВ на космические корабли, а также вносимые им возмущения полей гипердрайва приводят к страшным последствиям; так, корабли часто разрушаются или бывают отброшены далеко в сторону на значительное расстояние. Несомненно, вину за большинство без вести пропавших кораблей следует возложить именно на ВВ. Наилучшая теория возмущенных вихрей выдвинута Рамачандрой. Согласно этой теории, локальные концентрации образующейся массы…

Энциклопедические определения! Случалось ли их составителю самому побывать в такой буре?

Молния прорезала темноту, громыхал гром. В отсвете вспышки Шон заметил, как на него валится вырванное с корнем дерево, и еле успел откатиться в сторону. Ветры хлестнули по рубашке.

— Илалоа! — закричал он. — Илалоа!

Она прижалась к нему, и он прикрыл ее своим телом. Корпус корабля вибрировал, и эта вибрация пронизывала все: кожу, кости, мозг. При свете очередной вспышки он заметил Тревильена, продирающегося через парк, волоча за собой Никки. Раздался женский вопль. А потом грохот металла заглушил все человеческие голоса.

Индуктивные токи… Он почувствовал, как нагревается под ним земля. Запахло горелой травой. Нельзя здесь оставаться! Земля снова дернулась, качнулась в сторону, а затем поднялась вверх, сокрушительно ударив его по ребрам. Это изменения гравитации.

— Поднимайся, Ло, поднимайся, — прохрипел он.

Они поползли вперед, цепляясь друг за друга. В темноте вокруг что-то грохотало, ревело, визжало и скрежетало хаотично. Из какого-то забытого уголка памяти пришло знание. Внутри полого заряженного проводника электрическое поле не возникает. Молнии били между деревьями, но все деревья уже повалило. Пожар, ведь может вспыхнуть пожар!

Корпус снова качнуло, и Шон покатился наземь. Обломанные ветки разодрали кожу. Он, пошатываясь, поднялся на ноги, хватаясь за Илалоа — та каким-то образом удержалась на ногах. Они перелезли через упавшее дерево.

Снова появился слабый свет — в воздухе заплясали голубоватые шаровые молнии. Среди тьмы мелькнуло белое, словно высеченное из камня лицо Илалоа. В нем не было страха, а проступало что-то другое, непонятное Шону.

Мимо крошечным солнцем пронеслась шаровая молния. Он почувствовал, как поднимаются дыбом волосы, свечение на несколько секунд ослепило его.

Кто-то натолкнулся на Шона. Мальчишка с перекошенным от страха лицом.

— Сестренку не видели? Где Джейни? — за бесконечным металлическим ревом слов было почти не слышно.

— Идем с нами, — Илалоа протянула руку, но мальчишка вывернулся и исчез. Шон успел заметить боль в ее глазах, потом снова сомкнулась тьма.

Сила тяжести чудовищно изменилась. Шон повалился на колени, сползая по горячей стали, затем его грубо притиснуло к стене. Илалоа все еще была рядом, вцепившись в него.

Над головой повисла еще одна шаровая молния. Шон заметил, как к ним пробирается человек с обезумевшим от ужаса лицом, из разинутого рта капала слюна.

— Аббат! Аббат Роберто! — заорал Шон, пытаясь перекричать раздирающий грохот металла.

Тот все приближался. Илалоа взвизгнула, увидев у него в руке нож. Аббат взмахнул им.

— Ведьма! Проклятая убийца, ведьма, это твоих рук дело! — прошипел аббат и замахнулся.

Илалоа перехватила руку с ножом, но аббат ударил ее свободной рукой, сбив наземь.

В глазах у Шона потемнело. Он перешагнул через скорчившуюся на земле Илалоа и ударил аббата коленом в живот. Тот накинулся на него, хватая ртом воздух. Шон перехватил опускающуюся руку и вырвал нож, а когда аббат ткнул его пальцами в глаза, заколол того.

Шаровая молния взорвалась огненным дождем, ярко осветив сотрясающиеся стены. Шон упал на колени рядом с Илалоа, прижимая ее к себе…

Могучая рука швырнула Тревильена через весь отсек, он скользнул по вибрирующей стене и ударился головой о ствол дерева. Когда он пришел в себя, Никки отчаянно прижимала его голову к груди. Собрав все силы, заставил боль отступить.

— Пошли, — слова были погребены под железным грохотом. — Пошли отсюда!

Никки помогла ему встать, и они медленно побрели вперед, сквозь скрежещущий, звенящий полумрак. Краткие вспышки молний выхватывали из темноты поваленные стволы, сломанные ветви, скрюченные тела. Раненых почти не было.

А они неплохо справляются с этим, подумал Тревильен, без раздумий, не паникуя, поспешили на посты по аварийному расписанию.

Показался выход из парка. Никки споткнулась, он подхватил ее, прижал к себе. Какое-то мгновение в беснующемся полумраке они смотрели друг на друга. Затем взорвавшаяся шаровая молния залила все вокруг адским сиянием, и в этой вспышке он увидел ее лицо, выписанное на фоне тьмы, устремленные на него глаза, приоткрытые губы, развевающиеся на ветру волосы.

Грохнуло так, словно наступил конец света. И он поцеловал ее.

Поцелуй был долгим. Наконец они оторвались друг от друга, еще не вполне понимая, что происходит, и бросились на мостик в рубку.

Над астронавигационным пультом висел фонарь, — круг света и спокойствия, островок среди огромного моря тьмы. Свет от пультов падал на покрытое ссадинами лицо Йоахима. Увидев Тревильена, он проревел, перекрывая доносившийся грохот:

— Вот и ты! Во имя космоса, что мы можем сделать?

На мгновение Тревильену пришла в голову горькая мысль: на Соле уже около ста лет известна основа процессов, протекающих в вихре. Но эти скитальцы, для которых такое знание могло быть жизненно важным, так ничего и не знают.

— Пропусти меня к приборам! — проорал Тревильен.

Снаружи была полная темнота — обзорные экраны вылетели, но приборы все еще работали. Стрелки дергались, как сумасшедшие. Гравитационный потенциал, электрический потенциал, градиенты, магнетизм, вращения, частоты, амплитуды — он охватил все это одним быстрым взглядом, и натренированное подсознание сработало.

— Мы все еще на краю, — крикнул он. — Но нам нужно вырваться отсюда. Идет вибрация на резонансных частотах корабля, нас может разнести на атомы!

Ему вторил визг металла.

— Если мы попадем в одну фазу с основной пульсацией пространства… Связь с машинным отделением еще есть?

Йоахим кивнул.

— Отлично. Импульс на гипердрайв, синусоида, сейчас, вот параметры, — Тревильен нацарапал на странице бортжурнала несколько строк цифр.

Йоахим выдернул листок и застучал по клавишам аварийного телетайпа.

Корабль взвыл! Палуба вырвалась из-под ног Тревильена, он повис в бесконечном падении во тьму. Затем гигантская рука швырнула его о стену. Он вывернулся в воздухе, повинуясь заученному рефлексу, и приземлился на ноги. Удар за ударом сотрясал корабль. Палуба изгибалась. Он услышал, как хрустят переборки…

— Никки! — заорал он, протянув руки в темноту. Корпус корабля звенел, как огромный колокол. — Никки!

Ревущий гром прокатился по кораблю. Палуба стонала, словно по ней неслась целая армия всадников. Воинственный боевой клич заглушил все кругом.

И стих.

Резавший уши визг металла, становился все тише, тише… Уж не смерть ли это, подумал он, прислушиваясь к затихающему стону. Казалось он повис вне времени, вне пространства. Вокруг была непроглядная ночь. Он вгляделся во мрак, даже не зная, а может ли он еще видеть, и вдруг услышал вокруг себя крики людей.

— Никки! — всхлипнул он.

— Мы вырвались, — откуда-то издалека донесся тихий, звучный голос Йоахима. — Мы ушли от шторма.

Гипердрайв выключился, должно быть, Йоахим приказал. Они висели в обычном пространстве, чистом пространстве. Сгоревшие экраны действовали, как обыкновенные иллюминаторы, и Тревильен увидел звезды.

И рядом с туманным поясом Млечного Пути, реки из звезд, текущей в бесконечность, он увидел Никки. В памяти всплыли слова, словно кто-то нарушил это торжественное молчание: «Давал ли ты когда-нибудь в жизни своей приказание утру и указывал ли заре место ее?».

Йоахим взглянул на звезды.

— Где мы?

— Созвездия не изменились! Нет, постойте, немного изменились, — Ференци смотрел в другой иллюминатор, его фигура черной тенью маячила на фоне Млечного Пути. — Вот этого зубца раньше не было.

Йоахим указал на яркий свет Канопуса.

— Мы все еще в знакомом районе. Но вихри могут отбрасывать корабль на… на любое расстояние.

— Мы недалеко от какой-то звезды. Посмотри-ка сюда.

Йоахим подошел к Мануэлю Петрову, стоявшему, расставив ноги, над иллюминатором на палубе. Да, звезда совсем рядом, красная звезда, на расстоянии, может быть, нескольких световых часов. От ее блеска болели глаза.

Капитан заморгал, отворачиваясь от яркого света в полумрак рубки. В иллюминаторе над головой блестели звезды. Он взглянул туда и замер.

— Гром и молния! — выдохнул он. — Ко мне, ребята! Мы прибыли.

Все, кто был в рубке, кинулись к иллюминатору. Светящаяся паутина лежала внутри серпа из дюжины ярких звезд.

— Туманность! — воскликнул Йоахим. — Шторм выбросил нас туда, куда мы летели! На скрытом в тени лице Ференци блеснула улыбка. Йоахим перевел взгляд с ледяного облака на экипаж:

— Ладно, ребята. За дело!

Тревильен и Никки стояли у одного из экранов. Они смотрели друг на друга, просто смотрели, крепко взявшись за руки. Йоахим усмехнулся. Жизнь продолжается. Что бы ни случилось, жизнь продолжается.

— Эй, на палубе! — окликнул он. — Нежности оставьте на потом.

— Оставим, — радостно всхлипнув, ответила Никки.

Тревильен медленно подошел к капитану. Никки пригладила встрепанные волосы слегка дрожащими руками.

Йоахим уже склонился над интеркомом. Часть коммуникационных систем корабля вышла из строя, но он смог связаться с большинством постов. Те отвечали не сразу, еще не веря в спасение.

— Ну что ж, — Йоахим обернулся к офицерам. — Нас потрепало, но корабль, кажется, на ходу. Ты остаешься за старшего, Карл. Наведите здесь порядок и разберитесь, что к чему. Выясните, где мы находимся, и как можно точнее. И присмотритесь к этой красной звезде. А я пройду по кораблю. Не хочешь присоединиться, Мика?

— Конечно. Здесь я мало чем смогу помочь.

— Ты уже сделал больше чем достаточно. Если бы не ты, парень, нас разорвало бы пополам.

— Ну… — кровоточащие губы Тревильена сложились в улыбку. — Координаторы иногда бывают очень кстати.

Йоахим бросил взгляд на Никки:

— И ручные зверьки из них тоже неплохие, а?

Никки промолчала. Она как раз вытирала кровь с лица Тревильена.

Они спустились вниз по трапу. Трап был изогнут восьмеркой, нижний конец оторвался от палубы. В лучах фонариков открылась картина разрушений. Парк превратился в груду расщепленных выкорчеванных деревьев, разбитых фонтанов, обугленной и обгоревшей травы. В неподвижном воздухе висела толстая завеса дыма.

— Вентиляторы накрылись, — прокомментировал Йоахим. — Это придется чинить в первую очередь.

Они прошли через весь парк. К стволу карликового дуба привалилось тело мужчины с широко раскрытыми невидящими глазами, с неестественно вывернутой шеей. Поодаль лежала женщина со сломанной ногой, кто-то уже оказывал ей помощь. Здесь было тихо: ни звуков, ни движений.

— Ваши люди неплохо справляются, — сказал Тревильен. — Ого, кажется, кто-то плачет.

Он шагнул вперед, отодвигая ветви, продираясь сквозь живую изгородь кустов. На земле скорчилась Илалоа, ее тело содрогалось от рыданий. Шон сидел рядом. Перед ними лежал мертвец с ножом в груди.

Йоахим нагнулся над трупом.

— Аббат Роберто…

— Он хотел убить Илалоа, — глухим голосом ответил Шон.

— Да-да, припоминаю… У него были какие-то странные идеи. И корабельный суд тоже может так подумать. Ладно… — Йоахим выдернул нож. — Роберто, должно быть, оступился и напоролся на что-то острое.

Он вытер нож и вложил его в ножны на поясе трупа.

— Спасибо, — кивнул Шон.

— Не стоит, парень. У нас и без этого хватает хлопот.

Они обошли весь корабль, заглядывая повсюду и составляя общую картину повреждений. Жертв было на удивление немного — несколько смертей, десятка два тяжелораненых, остальные отделались легкими царапинами. Более хрупкому оборудованию был нанесен огромный ущерб, но никаких невосполнимых потерь; основные конструкции тоже уцелели. После капитанского обхода по всему кораблю уже работали аварийные команды.

— Мы сможем двигаться уже через несколько часов, — подвел он итоги, — но восстанавливать боеспособность придется дольше. Надо подыскать местечко, где мы смогли бы укрыться, пока не закончим ремонт.

— Это обязательно должна быть планета? — спросил Тревильен.

— Желательно. По крайней мере, нам необходим запас массы для конвертера. Наш запас кончается, а вы знаете, как его пожирает корабль в гипердрайве. И для оружия может потребоваться сырье. Несколько тонн чего угодно, может быть, парочка астероидов. Потом наша пищевая фабрика тоже повреждена. Мы можем продержаться и на консервах, но свежие овощи с 3-планеты поддержат дух экипажа, пока мы снова не запустим наши синтезаторы. И приборы нуждаются в калибровке. Готов поклясться, что шторм расстроил их все к чертям. А для этого потребуются наблюдения внутри планетной системы. Кроме того…

— Не стоит продолжать. Я понял. Никки и я поможем вам.

— Конечно, парень. Бывай. — И Йоахим заспешил в рубку. Освещение уже успели восстановить. Коренастая фигура капитана казалась странно одинокой.

Никки повернулась и снова посмотрела на Тревильена.

— Не может быть, — негромко сказала она.

— Чего не может быть?

— Что я снова так счастлива.

Он улыбнулся и не спеша поцеловал ее. На какое-то мгновение вспомнил о Диане, там, на Земле, надеясь, что она недолго останется в одиночестве…

Корабль угодил в вихрь… но почему? Нет, такое случалось и раньше, но не прячутся ли X за завесой вихря? Нет, не может быть. Вихри перемещаются с высокой скоростью; совершенно невозможно, чтобы родная звезда X двигалась с той же скоростью, что и вихрь.

А может быть, тот «мыслитель» в Кавкасу намеренно подбросил Илалоа эту зацепку? Может быть, кратчайший путь к обнаруженному сектору неминуемо привел бы «Странника» к беде?

Сейчас он не стал ломать над этим голову, понадеявшись на свое подсознание, и принялся за работу. Авария потрясла номадов, но они быстро пришли в себя.

Наконец им выпало несколько часов отдыха. Тревильен проводил Никки до ее каюты, но не стал входить следом. Вместо этого он отправился к себе и грохнулся на койку.

Его разбудил вой сирены и топот людей, спешащих по тревоге.

«УУУУУ-УУУУУ-УУУУУУУ-УУУУУУУ! Тревога! Всем стоять по боевому расписанию! Приближается неопознанный корабль!»

Глава 14

Стоя в рубке, куда его срочно вызвал Йоахим, Тревильен смотрел на огромную звездную дугу и единственную планету. Солнцем этой планеты была красная звезда; исправленные экраны отфильтровывали ее блеск, и видны были даже пятна в фотосфере. Как и у большинства других звезд-гигантов, у этой звезды была большая планетная система.

Это планета типа Ю, колосс, еще более массивный, чем Юпитер, атмосфера которого представляла адскую смесь из водорода, метана, аммиака и других, менее известных компонентов. Из космоса это было великолепное зрелище — приплюснутый шар, светящийся мягким янтарным светом, опоясанный зелеными, синими и темно-коричневыми полосами. Было видно одно красное пятно, похожее на каплю крови. Он разглядел три спутника, расположенные достаточно близко, чтобы создать заметные приливы.

— Не понимаю! — Йоахим уставился на приборы, говорившие о приближении корабля. На этом расстоянии уже улавливались нейтрино, испускаемые его двигателями, «волны» гравитационных флюктуаций, рождаемые двигателем, и даже едва заметное притяжение массы чужака. Потрепанные приборы «Странника» могли давать не совсем точные показания, но сомневаться в том, что они говорили, не приходилось.

— Не понимаю! — повторил Йоахим. — Мы же знаем, что здесь никто не обладает атомной энергией.

— Икс, — покачал головой Тревильен. — Допустим, что в каждой системе их империи находится патрулирующий корабль. Или, по крайней мере, в большинстве систем, которые они считают своими. Установив на орбите вокруг звезды детекторы, они автоматически узнают о нашем прибытии. После чего их корабль тут же двигается наперехват с максимальным ускорением.

— Да-да, понятно, — Йоахим раскурил глиняную трубку и крепко затянулся. — А мы сейчас не готовы к бою, нам лучше убраться.

— Мы прилетели сюда, чтобы изучить обитателей Большого Креста.

— Ага. В гиперпространство мы всегда успеем уйти. Ладно, подождем.

«Странник» перешел на свободный полет, медленно опускаясь к Ю-планете. В рубке наступила тишина. Единственным звуком было приглушенное урчание двигателей — разогретых, готовых к запуску. По всему кораблю у орудий и ракетных установок замерли люди. В нескольких метрах от корабля в космосе парили вооруженные шлюпки. Шон, наверное, пилотирует одну из них, подумал Тревильен.

Связист поднял голову от пульта.

— Я проверил весь диапазон. Ни следа сигнала. Может быть, нам вызвать их?

— Нет, — ответил Йоахим. — Они и так знают, что мы здесь.

Он беспокойно прошелся по мостику и сердито посмотрел на Тревильена.

— Ваш Союз создан ради мира. А что, если нам придется сражаться с ними?

Зеленые глаза координатора были уверенными и спокойными.

— Если нас атакуют без причины, мы будем защищаться, спасая свою жизнь. Но мы должны выяснить, почему нас атаковали. В рамках мышления чужаков их причины могут быть вполне убедительны.

— А на моей могиле напишут: «Здесь покоится законопослушный гражданин»?

Тишину разорвал шепот Мануэля Петрова:

— Я вижу их!

Они бросились к его экрану, вглядываясь в темноту. Между звездами быстро двигалась крошечная точка, светившаяся отраженным красным светом. Она росла прямо у них на глазах. Йоахим включил полное увеличение, и перед ними появился корабль чужаков.

Он — продолговатой формы, необходимой для каждого корабля с гипердрайвом, поскольку генераторы поля нужно было устанавливать на носу и на корме. Но это был не человеческий корабль. Корпус не округлый, а многогранный, корма расширена, а на носу, как наконечник копья, выдавалось вперед длинное жало. Корпус был сделан из какого-то медного сплава, отливавшего красным под яркими лучами солнца. И сразу стало заметно, каким потрепанным, залатанным и старым был этот корабль.

Тревильен со свистом втянул воздух сквозь зубы. Йоахим пристально посмотрел на него:

— Ты знаешь этот корабль?

— Тиунране.

— Вот как!

— Я видел изображения их кораблей.

— Те самые чужаки, которые потеряли здесь, в районе Креста, четыреста лет назад несколько кораблей…

— Значит, Икс — это тиунране? — негромко спросил Ференци.

— Это нелогично, — неуверенно ответил Тревильен. — Тиунране были исследователями и учеными. Они ни физически, ни культурно не подходили на роль завоевателей. Когда технология развивается до межзвездных двигателей, империя становится не нужна.

— Но Икс создал империю, — нахмурился Йоахим.

Корабль приближался все ближе, уравнивая скорость.

Капитан уменьшил увеличение.

— Может быть, создал! — дернул головой координатор. — Мы еще не знаем этого.

Теперь незнакомый корабль находился всего в сотне километров от «Странника». Он был виден даже невооруженным глазом, как движущаяся искорка на фоне неба. В увеличенном виде на экранах он выглядел как гигантское веретено. Толстые пальцы Йоахима нажали несколько клавиш на панели связи, давая указания экипажу.

Дернулась стрелка, загудел сигнал тревоги. Компьютер молниеносно отдал приказ робот-пилоту. Йоахим взглянул на приборы и обернулся к Тревильену.

— Они запустили самонаводящуюся ракету. Ни предупреждения, ничего — просто запустили ядерную боеголовку. Ты все еще хочешь играть в миротворца, корди?

Тревильен не ответил. Он смотрел на чужой корабль, пытаясь представить, что за экипаж им управляет. Они могли быть кем угодно, узнать невозможно. И лишь немногие могут увидеть сквозь уродство, враждебность, непривычный облик своих братьев по жизни. Чужак, враг, убей!

Беззвучная вспышка. Компьютеры «Странника» уничтожили приближающуюся ракету собственной. Вслед за первой ракетой к ним понеслась вторая, эту перехватил гравитационный луч, перехватил и пустил обратно, в сторону нападавшего. Теперь «Странник» сам открыл огонь, сам обрушился на врага, но молнии ракет взрывались, не долетая до цели.

На экранах бешено дернулись звезды — это «Странник» сманеврировал, увернувшись от направленной в него очереди снарядов. Экипаж не чувствовал перегрузок — внутренние гравитационные генераторы автоматически компенсировали их. Члены экипажа только наблюдали за циферблатами, заряжали орудия и пусковые установки и следили за электронным мозгом, который-то и сражался за них. Кровь и плоть человеческого мозга были слишком медлительны для этой битвы.

Странная битва, подумал Тревильен. Беззвучно мелькающие на фоне звезд тени, вспышки разрывов. Шахматная партия между машинами, а люди исполняют роль зрителей. Единственным слышимым звуком было нерегулярное гудение гравидвигателей и слабый шелест вентиляторов.

Он услышал еще один звук. Хриплый стон переборок корпуса. Уже получившая свое во время шторма, неосмотренная и неотремонтированная конструкция начинала сдавать от напряжения, от бесконечной серии бросков, уходов и ныряний в сторону.

Ференци оторвался от индикаторов. Его бородатое вытянутое лицо помрачнело.

— Мы отстаем. Наши детекторы и компьютеры действуют не так точно и быстро, как надо. Рано или поздно одна из этих ракет попадет в нас.

— Я думаю! — Йоахим бросился к связной панели и схватил микрофон. — Всем шлюпкам возвратиться! Всем шлюпкам назад домой!

Наступил опасный момент. Маленьким космическим кораблям необходимо было пришвартоваться чтобы оказаться в поле действия гипердрайва. Когда они приблизятся, «Страннику» придется маневрировать не так резко, чтобы не разнести их собственным корпусом. И в эти мгновения противник мог…

Йоахим присмотрелся к индикаторам детекторов.

— Они выдыхаются. Плотность огня упала. В чем дело?

Тревильен посмотрел на чужой корабль.

— Может быть, — негромко ответил он, — может быть, они не хотят уничтожать нас.

— Как? — у Йоахима появилось на лице почти комическое выражение. — Но зачем…

— Они не атакуют нас так, что мы не можем справиться с ними. Они ослабили натиск сейчас, в тот момент, когда любой решительный командир действовал бы всеми силами. Может быть, нас просто отгоняют?

Его слова прервало жужжание сигнала.

— Все на борту, — кивнул Йоахим, отдав приказ в машинное отделение. — Прощай, дружище.

Так близко от звезды и планеты поле гипердрайва нарастало ужасающе медленно. Тревильен вцепился в стол, сражаясь с подступившей тошнотой. Через несколько минут красная звезда оказалась далеко за кормой. Вокруг снова холодным светом сияли далекие созвездия.

Йоахим вытер пот с лица.

— Что-то мне не хочется снова лезть в такую переделку.

— Мы провели астрономические измерения этого района, — голос Ференци казался сухим. — В десяти световых годах отсюда звезда, как Сол.

— Если чужаки окажутся и там… — начал Петров.

Йоахим пожал плечами.

— Мы должны где-то укрыться. Ладно, Карл, дай мне курс на эту звезду.

— Чужие, если это Икс, должны знать, что мы предпочитаем карликовые звезды типа С, — возразил Тревильен. — Тебе не приходит в голову, Хэл, что нас загоняют?

Йоахим странно посмотрел на него.

— Это, конечно, мысль, — не торопясь, ответил он. — Но у нас нет особого выбора, а?

Тревильен ушел с мостика и вернулся к себе в комнату. Помывшись и сменив одежду, он отправился на поиски Никки. Та ждала его у дверей своей каюты. На мгновение они замерли, глядя друг на друга, затем она шагнула навстречу, и он прижал ее к себе…

Прошло немало времени, прежде чем Никки со вздохом открыла глаза.

— Лучше забраться на один из причалов, — прошептала она. — Единственное место, где можно побыть одним. В парке полно аварийных команд. Я только что сменилась.

Тревильен покосился на каюту, но она помахала рукой.

— Там Шон с Илалоа. Он был снаружи, ну, в шлюпке, стрелял ракетами. И у него не было ни компьютера, ни возможности уклониться от чужих ракет. Я думала, что Ло умрет на месте.

Они направились по коридору. Никки судорожно стискивала его руки.

— Я думала, с нами покончено, — сказала она с неожиданной грубостью. — Я знала, что мы не выдержим настоящей атаки, ты был на мостике, а мне туда нельзя…

— Все уже закончилось. Никто не пострадал.

— Если бы тебя убили, — вдруг заявила она, — я бы украла корабль и охотилась бы за твоим убийцей, пока не настигла бы его.

— Возможно, лучше было бы исправить те условия, которые привели к моей смерти?

— Уж слишком ты правильный, — с горечью ответила она.

Древняя, древняя война, напомнил он себе. Нескончаемая война разума, пытающегося овладеть самим собой. Никки никогда не смогла бы жить на Земле. Словно прочитав его мысли, она медленно сказала:

— Если мы когда-нибудь выберемся из этого, нам придется что-то решать.

— Да.

— А ты никак не можешь остаться на борту? — с надеждой спросила она. — Мы бы тебя приняли.

— Не знаю. Я, наверное, не так воспитан. Для меня жизнь — это нечто большее, чем перелеты от звезды к звезде или торговля. А от себя не убежишь.

— Но ты ведь со своей работой тоже не сидишь на месте. Я могла бы быть рядом с тобой. Разве тебе никогда не нужен… как это, помощник?

— Когда он мне нужен, это бывает, как правило, еще один координатор, и чаще всего — не человек. Мы… посмотрим, Никки.

Они спустились по трапу через нижний уровень к одному из причалов.

Там, между шлюпками и флайерами, было тесно, но, по крайней мере, они были одни.

Никки яростно набросилась на него:

— Ты умнее меня, тебе лучше знать, чем все это кончится. Только я тебя никуда не отпущу. Никогда.

— А если ты уйдешь с корабля, ты будешь скучать по нему, по людям?

Она помолчала.

— Да. Иногда они бывают глупыми, ограниченными, злыми, но это мой народ. Все-таки я уйду и не буду об этом жалеть.

— Не будешь, — согласился он. — Ты не из тех, кто отказывается от принятых решений. Ладно. Поживем — увидим.

Затем «Странник» вновь несся сквозь пространство. Экипаж старался изо всех сил, чинили, ремонтировали, чтобы быть готовыми к тому, что может ждать их в конце пути. Йоахим безжалостно подгонял людей, не столько из-за работы, сколько для того, чтобы отвлечь от мыслей об опасности.

К концу третьего дня они вышли из гипердрайва и начали торможение. Приборы с тихим жужжанием вгляделись в пространство и выдали схему системы. Было обнаружено восемь планет. Одна из них находилась на расстоянии чуть больше астрономической единицы, и корабль направился к ней, на ходу уравнивая скорости. Телескопы, спектроскопы и гравиметры напряженно смотрели вперед.

Не было ни малейших признаков атомной энергии, не было и других кораблей. Когда «Странник» вышел на орбиту, экипаж собрался у экранов, чтобы взглянуть на планету.

По многим параметрам она была похожа на Землю. Тихая, красивая планета, словно символ мира среди яростного сияния звезд.

Йоахим вывел корабль на орбиту высотой в несколько тысяч километров, управляя гравитационными двигателями, чтобы оставаться над одной точкой.

— Выглядит приятно, — заметил он. — Мы спустим шлюпку с разведчиками. Думаю, Илалоа должна спуститься с ними. Эта ее телепатия или что там еще, может что-нибудь уловить. Значит, и Шону придется лететь. И тебе, Мика, тоже — ты обучен искать чужих.

— Я не возражаю, — пожал плечами координатор. — Только если вы не хотите отпускать со мной Никки, вам придется связать ее.

— Это не поможет. Разве что мы еще и заткнем ей рот. Ладно, забирай ее с собой.

Глава 15

Посадка на такую планету оказалась сложной, и Тревильен с интересом наблюдал за процедурой. Правила номадов почти точно соответствовали правилам Службы Изысканий, но, конечно, оборудование было не таким сложным, и добавились кое-какие чисто ритуальные детали.

Первыми пошли два флайера, спикировавших вниз с головокружительной скоростью. Для посадки был выбран остров, около тысячи километров в длину и трехсот в ширину, покрытый холмами и лесом, с широкими речными долинами. Флайеры добрых полчаса крейсировали над вершинами деревьев, внимательно глядя по сторонам. Никаких признаков обитания, металла, строений, сельскохозяйственных культур. Взятые пробы показали надежный толстый слой почвы, водяной горизонт, гранитную платформу. Крупных животных не замечено. Садиться было безопасно.

Следом неторопливо опустилась шлюпка с двадцатью людьми, флайеры приземлились по бокам. Стрелки замерли у орудий, хотя это и казалось бессмысленным жестом. Ландшафт за иллюминаторами выглядел абсолютно мирным.

— Во имя космоса, убежища, — произнес ритуальную формулу капитан шлюпки Ивао Когама. — Все в порядке, ребята, вперед.

Десять одетых в скафандры людей защелкнули стекла шлемов и шагнули в шлюз. Внутренняя дверь захлопнулась, и визг на высокой ноте сообщил, что включился ультразвуковой и радиационный стерилизатор, очищавшие шлюзовую камеру, пока открывался внешний люк.

Солнечный луч расплавленным серебром коснулся волос Илалоа.

— Там светло и свободно, — не выдержала она. — Зачем вы прячетесь здесь, за мертвой сталью?

— Там красиво, — возразила Никки, — но наверняка не скажешь. Там могут быть микробы, грибки. Сотни смертельных болезней. А эти листья могут быть ядовитыми, даже если к ним прикоснешься. Мы не боимся больших злобных чудовищ, Ло. С ними достаточно просто справиться. А вот с болезнью, которая проникнет внутрь тебя…

— Но здесь нет опасности, — настаивала лоринианка. В ее голосе все еще звучало нетерпение. — Это мирная планета.

— Сейчас проверим, — бесцеремонно прервал ее Когама. — Что говорят анализы, Фтил?

Леви взглянул на индикатор своего молекулярного анализатора, который сделал забор внешнего воздуха.

— Никаких следов ядовитых газов, кроме обычной доли процента озона. Немного бактерий и спор. Через минуту все будет готово.

Анализатор зажужжал себе под нос, сканируя органическую структуру микроскопических образцов жизни. Клетки такого-то и такого-то строения могут развиваться только в определенных тканях организма и выделяют вполне определенные и предсказуемые продукты жизнедеятельности. Полученные экземпляры классифицировались один за одним, пока наконец не был получен окончательный результат: никаких переносимых воздухом организмов, которые могли бы повредить человеку.

К этому времени команда в скафандрах уже вернулась с образцами почвы, растений, воды и даже с парой насекомых. Все это было простерилизовано. Процедура слишком коротка, чтобы повлиять на внутренности образцов. Команда Леви с отточенным годами мастерством взялась за работу.

Анализы показали наличие жизни земного типа — вплоть до большинства энзимов, гормонов и витаминов. Не было ничего, что могло бы привести к заболеванию человека. Потерпевшие катастрофу люди могли бы жить здесь вечно.

Когама прищелкнул языком и потер руки.

— Вроде все в порядке. Кажется, можно выйти наружу и расслабиться.

— Вы, конечно, понимаете, что в выборку попали далеко не все формы жизни этой планеты? — настороженно спросил Тревильен.

— Да, конечно, здесь могут встретиться опасности, например, ядовитые растения. Но нет ничего угрожающего, в этом я уверен.

— И что вы предпримете дальше?

— Отправлю исследовательские команды на разведку окрестностей, пусть пошарят вокруг. Скажем… — Когама выглянул в западный иллюминатор. — Скажем, до заката еще пять часов. Этого вполне достаточно, чтобы получить представление о местности. Вы тоже хотите выйти, Мика?

— Конечно.

— Кому-то придется остаться на всякий случай у шлюпки. Мне что-то лень обивать ноги, так что, наверное, это буду я.

Он нарочито зевнул и принялся отдавать указания.

Шестнадцать человек были разделены на четыре команды, каждой было дано направление, по которому она должна была двигаться. Все группы должны возвратиться до заката, каждая своей дорогой. Им раздали карты местности, сделанные с воздуха, все пробелы в картах нужно было как можно точнее заполнить и, конечно, принести на корабль для изучения все необычные образцы.

Тревильен объединился с Шоном, Никки и Илалоа. Трое людей оделись в комбинезоны, ботинки, натянули резиновые перчатки. На запястья были надеты переносные браслеты с передатчиками; оружие, фляга и медицинский пакет — на поясе. Илалоа напрочь отказалась натягивать на себя такую сбрую.

— Пусть делает, как хочет, — кивнул Когама. — Нам будет проще узнать, что можно трогать, а что — нет.

— Здесь нет опасности, — настаивала Илалоа. Она выпрыгнула из люка на траву и замерла, дрожа от восторга. Медленно подняла руки и прикрыла глаза от солнца.

Никки с завистью посмотрела на стройную белую фигурку. Хотела бы я быть такой глупой… или иметь такие нервы, подумала она, огляделась и медленно втянула воздух.

— Тут здорово. Почти так же, как на Рандеву. Никогда не думала, что может быть две такие планеты.

Тревильен не мог с ней не согласиться. Планета действительно была домом для людей.

Шагая по лесу, Тревильен прислушивался к его звукам.

Почти земные звуки, хор тысяч крошечных голосков. Недоставало ему только стрекотания кузнечиков и пения жаворонка. И шелест листвы. Даже шелест листвы был другим.

Илалоа вприпрыжку бежала впереди, громко хохоча от радости, словно дикий зверек, выпущенный на свободу. Лесная нимфа, подумал Тревильен. Не хватает только бога Пана, играющего на флейте.

Они поднялись по склону холма, направляясь по гирокомпасу, настроенному на шлюпку.

— Совсем, как в парке, — нарушила молчание Никки.

Тревильен остановился от неожиданности. Что-то в этом ландшафте беспокоило его. После слов Никки внутри что-то похолодело.

— А кто здесь садовник? — медленно спросил он.

— Что? — Никки с удивлением взглянула на него. — Н-никто. Я просто так сказала.

— В реальной жизни идет вечная борьба за место под солнцем. А эта земля выглядит ухоженной, как сад!

— Что за глупости, Мика? Никто здесь не живет. Даже эти Икс не станут превращать в парк целую планету, на которой никто не живет.

Тревильен посмотрел вперед. Илалоа подбежала к дереву, ветви которого сгибались под тяжестью темных плодов. Прежде чем Шон успел остановить ее, она сорвала один и, со смехом вонзив в зубы, откусила большой кусок.

— Как неосторожно, — пробормотал Тревильен. Никки почувствовала, как напряглись его мышцы.

Шон все еще отчитывал Илалоа, когда они подошли поближе. Та протянула плод ему.

— Очень вкусно, — сказала она. — Солнечный плод.

— Но…

— Попробуй, радость моя, — ее голос стал мягче. — Разве я дала бы тебе то, что вредно?

— Нет. Нет, не дала бы. Ну ладно, — Шон взял плод и тоже попробовал. Его тонкое лицо медленно расплылось в блаженной улыбкой. — Восхитительно! — кивнул он товарищам. — Попробуйте и вы!

— Нет, спасибо, — покачал головой Тревильен. — Лучше не трогать непроверенные образцы. Даже если они не валят с ног сразу, у них может оказаться замедленный эффект.

Группа вышла на открытую поляну. Здесь Тревильен подстрелил маленькое четвероногое животное. Зеленый цвет его шкуры говорил о том, что в ней живут одноклеточные водоросли.

— Эй! — завопил Шон. — Эй, взгляните сюда!

Тревильен бросился вслед за ним, к дереву на краю поляны. Стройное дерево, похожее на тополь, покачивалось под ветром. Вот только у листьев были прожилки потолще и… Они светятся в темноте, догадался Тревильен. Это был один из видов, о котором говорилось в сообщении Службы Изысканий, один из видов, непостижимым образом распространившийся на полудюжине планет. Все части головоломки сложились в одно целое.

— Это дерево-факел! — воскликнул Шон. — Дерево-факел, такое же, как на Рандеву!

— Икс, — прошептала Никки. — Они побывали и на нашей планете.

Ее рука скользнула к оружию.

Наручное радио затрещало тревожной скороговоркой, разбив молчание вдребезги:

— Внимание, всем группам! Внимание! Говорит Когама! Приближаются местные обитатели планеты!

Тревильен поднял взгляд на Илалоа. Он не увидел на ее лице торжества победы. Скорее неожиданную скорбь.

— Да, — кивнула она.

— Это гуманоиды, по всем признакам гуманоиды, — продолжал Когама. — Белая кожа, бело-голубые волосы, самцы без бород, все обнаженные и безоружные, медленно приближаются со стороны леса… Нет! — это был почти вопль. — Не может быть! Внимание, всем группам! Это…

Он неожиданно захрипел, словно задыхаясь, и умолк. Наступило молчание.

Рука Тревильена лежала на рукояти оружия, но он не спешил его вынимать.

— Что с ним сделали, Илалоа? — негромко спросил он. Очень негромко.

— Сонный газ, выпущенный по ветру, — ее голос был тихим, безжизненным. — Никому не причинили вреда. Все просто спят.

— Илалоа, — Шон шагнул вперед, вытягивая оружие из кобуры. — Илалоа…

Перед ними стояли обитатели планеты, местные жители. Они шли за нами следом, а мы и не слышали, подумал Тревильен. Он смерил их взглядом с ног до головы, безупречные фигуры полудюжины мужчин, белых, словно ожившие мраморные статуи. Их серебристые волосы развевались по ветру, падая на широкие плечи, обрамляя резные лица, словно высеченные резцом скульптора лица богов Древней Эллады. Один из них держал в руках вещь, напоминающую большое серое яйцо, над которой кружилось несколько насекомых с металлическим блеском.

— Назад! — дрожащей рукой Шон направил оружие на незнакомцев. Его голос стал похож на стон раненого зверя. — Назад, или я стреляю!

Их губы медленно растянулись в усмешке. Тот, что держал яйцо, заговорил на человеческом бейсике, с акцентом, но уверенно, плавно, словно напевая:

— Я могу приказать обитателям этого гнезда зажалить вас насмерть. Если я уроню гнездо, они тоже зажалят вас насмерть. Положите ваше оружие на землю и слушайте.

Никки вызывающе вскинула голову.

— Сначала мы изрешетим вас.

— Вы не понимаете, — Илалоа встала перед людьми. — Это вы несете с собой страх смерти и стремление к смерти. А у них нет ни того, ни другого. Сложите ваше оружие.

Тревильен вздохнул. Сейчас он чувствовал только огромную усталость.

— Делайте, как она говорит, — вздохнул он. — Если нас убьют, это делу не поможет. Кладите оружие, Шон, Никки. — И бросил свое в траву.

Незнакомец с яйцом смерти кивнул.

— Это хорошо.

Глава 16

Странно, но взгляд Тревильена остановился именно на Илалоа. Достоинство соскользнуло с нее, как брошенный наземь плащ, она шагнула к Шону, протянув руки навстречу.

Номад сдавленно всхлипнул. Он шагнул к Никки, и та прижала его к себе словно мать. Илалоа замерла, глядя на них… затем метнулась в лес и исчезла.

Интуиция у нее еще работает, подумал Тревильен. Сейчас ей здесь не место.

Он вновь повернулся к высокому незнакомцу, с которым только что говорил. Тот аккуратно пристраивал серое гнездо в развилку дерева. Освободив руки, он снова улыбнулся. От улыбки его лицо осветилось теплом.

— Добро пожаловать.

Тревильен сложил руки на груди, без всякого выражения глядя на чужака.

— Забавно. Вы взяли нас в плен…

— И все-таки это правда, — ласково перебил чужак. — Вы гости здесь. Это не эвфемизм. Мы в самом деле рады вас видеть.

— Может быть, вы будете столь же рады видеть, как мы улетим? — сухо спросил Тревильен.

— Не сразу, нет. Прежде всего мы бы хотели дать вам какое-то понятие о нас.

Тут красавчик вежливо наклонил голову.

— Могу ли я представиться? Эта планета зовется Лoa-луани, а мы сами — алори. Это слово не вполне соответствует вашему понятию «люди», но для простоты можете считать так. Я назначаюсь… меня зовут Эспереро.

Тревильен представил свою группу, добавив:

— Мы с корабля номадов «Странник».

— Да. Это мы уже знаем.

— Но Илалоа говорила, что вы не… Так вы телепаты?

— Не в том смысле, как вы думаете. Но мы ожидали «Странник».

— И каковы же ваши намерения?

— Мирные. Мы… те из нас, кто знает искусство, поведут шлюпку назад к кораблю. Экипаж ничего не заподозрит — по радио их не предупредили, и корабль слишком высоко, чтобы следить за поверхностью в телескоп. А пришвартовавшись, мы выпустим усыпляющий газ, который быстро распространится через вентиляцию. Всех номадов на шлюпках перевезут сюда, никому не будет причинен вред. Вы пойдете с нами? Мы отведем вас в ту часть острова, где вам будет удобнее всего. Ваших товарищей тоже привезут туда.

— Да… да, конечно.

Никки криво улыбнулась Тревильену. Она шла чуть позади, обнимая Шона за плечи. Тот двигался как слепой, ничего вокруг не видя. Тревильен шагал рядом с Эспереро, остальные алори шли по бокам. Плыли по бокам — иначе нельзя было назвать плавное, грациозное, беззвучное скольжение над землей, покрытой мозаикой из солнечного света и тени.

— Вы можете спрашивать, о чем захотите, — заметил Эспереро. — Вы здесь, чтобы учиться.

— Как вы устроили так, чтобы мы прилетели? Откуда вы знали?

— Мы колонизировали планету Лориния, или Рандеву, как называете ее вы, еще за пятьдесят лет до прихода номадов. Мы долго наблюдали за ними, изучали. Их язык был уже знаком некоторым из нас, и мы могли следить за ними, даже когда никого из алори не было рядом.

Тревильен вопросительно поднял брови, и чужак пояснил:

— Лес говорил нашему народу. Четыре года назад капитан Йоахим упомянул в разговоре о своих подозрениях, касающихся этого района пространства. Было естественно предполагать, что рано или поздно он начнет исследование, и мы решили внедрить на борт корабля агента. Для этого была избрана и обучена Илалоа. Когда «Странник» снова вернулся в этом году, ей было нетрудно найти того, кто проведет ее на борт. Она использовала нашу эмпатическую способность. Я еще не знаю, что она сделала, чтобы направить ваш курс…

— Я могу сказать вам, — и Тревильен пересказал то, что случилось на Кавкасу. — Теперь понятно, что никакого «мыслителя» за стеной не было. Она превосходная актриса.

— Да. Илалоа дала вам описание такого района, кратчайший путь к которому от планеты вел вас прямо в вихрь.

— Угу. И наверное, ей установили постгипнотический блок, благодаря которому она вела себя, как полагается, даже под гипнозом?

— А вы пробовали даже гипноз? Конечно. Такие блоки защищали ее.

— Только не от шторма, — мрачно возразил Тревильен. — Он чуть не уничтожил нас.

— Если бы это случилось, — ответил Эспереро, — мы бы по крайней мере избавились от потенциального врага.

В его голосе было что-то нечеловеческое. Не циничное безразличие, нет, что-то еще… покорность судьбе? Предназначение? Смирение?

— И все же вы остались живы, — продолжал алорианец. — Мы хотели направить вас к одной из колоний и захватить, как мы и сделали. Ваш курс с равной вероятностью мог лежать к любой из шести колоний в этом районе, и каждая была готова к вашему прибытию. Так получилось, что вы… выбрали именно нас, если можно так сказать.

Тут он хитро улыбнулся. Тревильен не смог удержаться от кривобоковой усмешки.

— Мне полагалось бы догадаться, — с наигранной бодростью ответил он. — Если бы мне в голову пришло проверить Илалоа, я бы понял, в чем дело.

— Вы ведь не номад, правильно?

— Нет. Номады не проверили факты, не подумали о логике событий, а я был слишком занят другим. Если бы я только знал, что лориниан считали просто дикарями… Илалоа говорила почти безупречно. Необычный запас слов, даже для человека. Она знала устаревшие слова вроде «серп», которое она могла найти только в книгах — а на корабле она вообще не читала. И когда мы спорили о наших мировоззрениях, она делала достаточно серьезные замечания. Я полагал, что она принадлежит к достаточно высокой культуре, имеющей какое-то отношение к номадам.

— Вот это было очень точно, — кивнул Эспереро.

— Да, но для номадов лоринианцы оставались примитивным народом. Они… не стоит об этом.

Тревильен вздохнул. Каждый раз, когда реальность, кажется, сложилась в стройную систему, спотыкаешься о новую грань. Здравомыслящий человек никогда не должен слишком полагаться на свои выводы.

— Вам не причинят вреда, — еще раз успокоил его Эспереро.

За спиной оставались холмы, лес, тени под ногами, медленно опускающееся солнце. Кругом била жизнь, жизнь взбиралась по деревьям, ползла по земле, гордо взмывала в небо. Тревильен слышал пение птиц, радостный напев над цветущей землей. Алори тоже прислушивались, наклонив головы. Один из них что-то просвистел в ответ, сначала тоном выше, потом ниже. Птица ответила на свой манер. Казалось, они разговаривают друг с другом.

Они прошли мимо большого млекопитающего, стройной антилопы с голубым мехом, настороженно склонившей голову, увенчанную одним спиральным рогом. Она проводила их спокойным взглядом. Может, алори вообще не охотятся?

За спиной Тревильена послышался голос Никки.

— Мика… мы, номады, должны были сообразить, что лоринианцы не коренные жители Рандеву. У всех остальных позвоночных было по шесть конечностей.

Тревильен снова повернулся к Эспереро:

— А откуда вы происходите?

— Алори. Это планета, недалеко отсюда… по астрономическим меркам. Но она совсем непохожа на вашу Землю. Потому и наша цивилизация развивалась на другой основе, настолько отличной от вашей, что… — Эспереро задумался.

— Что одна должна уничтожить другую, — закончил за него мысль Тревильен.

— Да, именно так. Но это не означает физического уничтожения носителей культуры.

— Ну нет! В мои мозги вы не залезете! — отрезала Никки.

Эспереро улыбнулся.

— Никто и ни к чему не будет вас принуждать. Мы хотим от вас одного — посмотреть и решить самим.

— А чем вы так отличаетесь? — спросил Тревильен.

— Это долго объяснять. Скажем… ваша цивилизация лежит на технологической основе, а наша — на биологической. Или так: вы хотите подчинить себе окружающее, а мы хотим быть всего лишь его неотъемлемой частью.

— Ладно, оставим пока различия. Если вы не признаете технологии — механической, во всяком случае, то как вам удалось выйти за переделы вашей родной планеты?

— Давным-давно на нашу планету приземлился корабль. Исследовательский корабль с Тиунра, со странными маленькими мохнатыми существами внутри…

— Да, я имею о них понятие.

— Алори — единственная культура. Мы развиваемся, как единое целое, а вы — нет. Еще один знак того, насколько велика разница между нами. К тому времени наш народ уже поднялся на вершины гор, вздымающиеся над облачным покровом Алори. Мы увидели звезды и многое о них узнали своими собственными способами. Наш народ захватил Тиунран в плен и решил, что они должны защитить себя.

— Уж не напали ли на вас тиунране? — не выдержал Шон.

— Нет. Но… подождите, вы должны ближе увидеть нашу жизнь, тогда вы поймете… Алори взяли их корабль и отправились к звездам. Многие не смогли перенести непривычного и лишились разума, их пришлось отправить домой на лечение. А остальные продолжили полет. Они встретили другие корабли тиунран и захватили три из них. Больше сюда не прилетал ни один тиунранский корабль, но стало ясно, что в космос выходят все новые расы, и одна из них неминуемо наткнется на нас. Сам факт, что они создали космический корабль, уже будет говорить о том, из какого они слеплены теста. Поэтому мы начали колонизировать обитаемые планеты этого района. Таких планет, как Алори, оказалось немного — наша планета необычного типа — но мы оценили и прелесть таких миров, как этот. Мы стали распространять между звездами нашу жизнь, жизнь известную нам, чтобы вселенная уже не была такой холодной.

Эспереро остановился и взглянул на небо. Солнце опустилось уже совсем низко; сутки на этой планете составляли около двадцати часов.

— Скоро мы остановимся на ночлег, — продолжил он. — Мы могли бы идти и ночью, но вам, наверное, хочется отдохнуть.

— Продолжайте ваш рассказ, — напомнил Тревильен.

— Ах да. Как хотите, — тень скользнула по мраморному лицу. — В ходе наших исследований мы обнаружили, что мы уникальны. Вы понимаете, что от этого мы еще больше стали беспокоиться за наше будущее. Мы стали колонизировать все ненаселенные миры, где могли бы жить, привозили туда алорианские формы жизни и изменяли экологию планеты, если это было необходимо. На нескольких других планетах нам пришлось… — он замялся.

— Ну-ну, — в голосе Тревильена зазвучала безжалостная нота.

— Мы уничтожили местных жителей. Это было сделано аккуратно, они даже не поняли, что происходит. Нам нужны были эти миры, а аборигенов не удалось заставить сотрудничать.

— И вы называете человека опасным?

— Я никогда не называл человека немилосердным, — покачал головой Эспереро. — Возможно, позднее вы поймете.

Усилием воли Тревильен собрал свои чувства в кулак. История человека тоже обагрена кровью. С уважением относиться к разумной жизни его научили огнем и мечом.

— Ничего, — кивнул он, — продолжайте.

— К настоящему времени мы колонизировали около пятидесяти планет. Это немного, но наши владения занимают значительный объем пространства, так как планеты находятся далеко друг от друга. Сами мы не можем строить машины — этим мы разрушили бы все, что стремимся сохранить. Мы следили за тем, как растет Звездный Союз. Я не стану вдаваться в детали, скажу только, что среди множества рас нетрудно было выдать себя за представителя еще одной союзной расы. Я сам провел много лет на ваших территориях, изучая вас со всех сторон. Мы видели, что вы постепенно расширяетесь, и знали, что рано или поздно вы узнаете о нашем существовании. Мы готовимся к этому дню. Мы пополняем наш флот, захватывая корабли, выходящие на орбиты наших планет. На Эрулане мы просто покупаем корабли.

— Человек с Эрулана сказал нам, что корабли за золото покупают люди. Он был твердо уверен, что это именно люди.

— Возможно. К нам присоединяются представители других рас. А среди них экипажи или потомки экипажей захваченных нами кораблей.

— И вы хотите, чтобы мы… — с ужасом прошептала Никки.

— Вас не станут принуждать, — мягко ответил Эспереро.

Они поднялись на вершину холма. Солнце садилось.

— Остановимся здесь.

Спутники Эспереро молча принялись за дело. Несколько исчезли в лесу, вскоре вернулись, неся с собой фрукты, ягоды, орехи и какие-то незнакомые плоды. Другие принесли большие мягкие листья и тыквы. Когда тыквы разломили, они оказались пустотелыми.

Тревильен с интересом взял одну из тыкв. Она великолепно подходила для посуды — глубокая канавка позволяла легко разломить ее на две половины, шип на донышке можно было воткнуть в землю, чтобы чаша не опрокинулась. Сбоку была даже ручка.

— Они растут так естественным путем?

Эспереро утвердительно кивнул.

— Да. Мы научили их расти так.

— А как насчет палатки?

— Она нам не понадобится. Мы живем в стволах деревьев, но можем спать и под открытым небом. А вы действительно предпочитаете жить в духоте, с запахом пота?

— Н-нет. Наверное, нет. Если не будет дождя…

— Дождь чистый. Потом вы поймете.

Небо потемнело, став бархатисто-синим. Алори сели в кружок. Один из них произнес несколько слов, остальные ответили хором. Как во всем, что они делали, в этом чувствовался какой-то ритуал. Даже передача еды из рук в руки была частью церемонии.

Тревильен сел рядом с Никки. Ему протянули, как чашку, половинку ореха, наполненную ореховым молоком. Он улыбнулся и чокнулся с Никки.

— Твое здоровье, дорогая.

— Можете есть без страха, — сказал Эспереро. — На этой планете нет страха. Здесь нет свирепых зверей, нет ядовитых плодов, нет смертельных микробов. Здесь покончено с борьбой за выживание.

Тревильен попробовал предложенную пищу. Она оказалась великолепной, необычной, с тонким вкусом. Его зубы с наслаждением впились в приятную мякоть, кровь потекла по жилам с новой силой. Никки присоединилась к нему с не меньшим рвением.

Прислонившись к дереву, Шон смотрел на залитую луной долину. Внутри он ощущал пустоту, все окружающее казалось нереальным.

Рядом возникла Илалоа. Он заметил ее белую фигуру, освещенную лунным светом; она скользила все ближе и ближе, пока не остановилась рядом. Он даже не обернулся, не поднял глаз. Во тьме долины, как огненные копья, светились факел-деревья.

— Шон…

— Уходи.

— Шон, я хочу поговорить с тобой.

— Нет. Иди прочь, я сказал.

— Я сделала то, что должна была сделать, Шон. Это мой народ. Я просто хочу сказать, что я люблю тебя, Шон.

— Я с удовольствием сломал бы тебе шею.

— Если ты хочешь, то пожалуйста.

— Нет. Ты не стоишь даже этого.

Она тряхнула головой.

— Я не могу понять. Наверное, ни один алори прежде не чувствовал того, что чувствую сейчас я. Мы любим друг друга, ты и я.

Шон хотел возразить, но слова казались ему бессильным лепетом.

— Я буду ждать тебя, Шон. Я всегда буду ждать тебя.

Глава 17

Номадов высадили в долине на северо-западном берегу острова, в открывающейся к морю долине, с остальных сторон окруженной холмами. Когда отряд Тревильена добрался туда, первоначальная растерянность уже прошла. Полторы тысячи людей с напряжением ожидали, что будет с ними дальше.

Йоахим встретил вновь прибывших на краю долины.

— Я ждал вас. Один из местных сказал мне, что вы придете этой тропой.

— Откуда они узнали? — спросила Никки. Люди Эспереро оставили их в нескольких километрах отсюда, показав дорогу.

— Не знаю, — пожал плечами Йоахим. — Телепатия?

— Нет, — покачал головой Тревильен. — Хотя это может показаться невероятным, но по-моему, роль коммуникационной сети здесь выполняет лес.

— Живое радио, да? Ладно, черт с ним. Вначале у нас тут возникли кое-какие хлопоты, но эти ребята умеют постоять за себя, — Йоахим с уважением прищелкнул языком. — Их дзюдо начинается там, где кончается наше. Хотя никакого вреда они не причинили, но экипаж успокоили.

— Вас уже поселили в домах?

— Да. Те из местных, кто знает бейсик, сказали, что для нас освободили целую рощу домов-деревьев. Они сообщили, что хотят быть нашими друзьями, несмотря на то, что держат нас в плену. Чтобы мы не сбежали и не привели сюда все человечество. После этого они старались не показываться. Тактичный народ, — капитан, прищурившись, посмотрел на Шона. — На твоем месте, парень, я бы тоже не высовывал носа. Хотя бы несколько дней.

— Я понимаю.

— Со временем они поймут, что ты ни в чем не виноват, и остынут, но до тех пор — я тебя предупредил. Я знаю пару деревьев поодаль от деревни, вы можете остановиться там.

Потом капитан повернулся к координатору.

— Что нам делать сейчас? Есть какие-нибудь идеи?

— Жить здесь. Узнать об окружающем побольше, прежде чем что-то предпринимать.

— Угу. Но каково! Украсть мой корабль у меня из-под носа! Пересадить меня сюда, как какой-нибудь овощ! Тут поневоле пить бросишь.

Тревильен изучал дома алори с более чем обычным любопытством. Они напоминали ему естественные полые деревья, в которых обитали аборигены Нертуса, но были несравненно совершеннее. Каждый ствол внутри представлял собой круглую комнату около семи метров в диаметре, светлую и высокую; дерево было твердым, с красивой структурой. В стенах были окна, которые закрывались прозрачными листьями, составлявшими часть дерева, такой же лист-штора, только потолще, заменял дверь. Пол был покрыт похожей на мох зеленью, пружинящей под ногами и приятно греющей живым теплом.

Из стен выступали две полочки, служившие столами. Больше никакой мебели не было, зато пол заменял и великолепную кроватью. Лоза, обвившаяся вокруг ствола, заползала и в окна буйными гроздьями цветов; между ними свисали шары, светившиеся в темноте прохладным желтым светом. Их можно было «выключить», накрыв листьями. Из одной стены выступала полая ветвь, из которой, если сжать, вытекала чистая вода, а на полу под ней был такой же «выращенный» сток. Рядом с деревом рос кустарник, восковые на ощупь плоды которого оказались отличным заменителем мыла; об остальных выделениях человеческого тела мог позаботиться окружавший их бескрайний лес.

Тревильен поселился в дереве, стоящем особняком, вместе с Шоном и Никки. Обладая не слишком изысканным вкусом, он не страдал от отсутствия привычных мелочей.

Как оказалось, деревня была очень большим поселением, из более чем пятисот деревьев — для Странников этого было более чем достаточно, особенно когда можно было ночевать и на открытом воздухе. К росе люди привыкали очень быстро, зато потом даже просторные внутренности деревьев казались тесными и душными.

С корабля забрали и домашних животных. Странно было смотреть, как терьер с лаем скачет за насекомым, переливающимся всеми цветами радуги, или дремлет в тени полуметрового цветка. Вскоре после высадки землян несколько алори явились с учтивым предложением перевезти со «Странника», который теперь кружил на низкой орбите, личные вещи экипажа. Йоахим собрал у своих людей список необходимого, в основном инструменты. Алори, кажется, удивились, но привезли все указанное. Первым пунктом в списке стоял капитанский запас виски, табака и несколько трубок.

Понемногу номады стали расслабляться. Было очевидно, что захватившие их существа не желают им вреда и с охотой дают возможность жить, как им нравится.

Тревильен часто встречался с некоторыми алори. Он любил прогуливаться в лесу с Никки или один. И каждый раз, когда у него возникало желание поговорить с одним из… местных жителей, они вскоре появлялись. Чаще других приходил Эспереро.

— Что вы собираетесь с нами делать? — напрямик спросил однажды координатор.

Эспереро улыбнулся.

— Я уже говорил, мы не будем принуждать вас… непосредственно. Но вы — беспокойный народ. Скоро многих из вас вновь потянет в космос.

— Поэтому…

— Поэтому мы не хотели бы, чтобы вы падали духом. Прежде всего, продолжайте заниматься ремеслами. Для творческого ума в лесу открывается множество возможностей, и если возникнет необходимость, то наши люди помогут вам советом. Это ускорит преодоление барьера неприязни между нами.

— Многое, что придет нам в голову, вам не понравится, — усмехнулась Никки.

— Я знаю. Например, мужчины начнут думать об охоте. Они будут делать луки и другое оружие. Но когда они решат применить его, окажется, что животные кругом исчезли. Такая же обескураживающая неудача ждет их, если они попробуют заняться другой нежелательной деятельностью.

— А если они повернут оружие против вас? — спросил Тревильен.

— Они пожалеют о том. Культура номадов, как и любая другая, — продукт среды, окружения и его потребностей. А здесь окружающая среда номадов, то есть космос, исчезнет. Планета поглотит их.

— Номады никогда не станут жить, как алори. Это поколение, следующее и их дети — они не смогут слиться с нами. Постепенно один за одним, как только они будут готовы к этому, они снова отправятся в космос — но уже для нас, — Эспереро уверенно покачал головой. — Как это было с другими нашими гостями.

Долговременный план, подумал Тревильен.

Тревильен знал, что это план с расчетом на будущее. Знал он и то, что алори — терпеливый народ. Интересно, что было сдерживающим фактором для их культуры? Такой фактор есть у каждой культуры. Современное солярианское общество прививает личности набор понятий и принципов, мораль и мировоззрение. В рамках терминологии его культура — культура вины. У номадов, выше всего ставивших личную честь и достоинство, культура стыда. А у алори?

Он все яснее понимал, что культура алори — это симбиоз планетного масштаба. Их основным побуждением было желание слиться, стать неотъемлемой часть чего-то большего. Видоизмененная культура страха.

Пророчество Эспереро оказалось верным. Потерявшие корабль помады все чаще стали возвращаться к ремеслам. Снова зазвенели наковальни, застучали ткацкие станки, закрутились гончарные круги.

Когда Тревильен снова встретил его, алорианин спросил, не хочет ли Тревильен прийти на праздник.

— Конечно. А когда?

Эспереро пожал плечами.

— Когда все соберутся. Ну что, пойдем?

Вот так просто, значит. Тревильен извинился, сказав, что хочет пригласить еще Шона и Никки. Шон сразу и наотрез отказался, а вот Никки охотно согласилась.

Они отправились на юг, люди и несколько алори, неторопливо пересекая холмы и долины. Почти весь первый день шел дождь, но на него никто не обращал внимания. К концу второго дня они достигли места праздника.

Это была маленькая котловина между холмов. Вокруг луга в центре росли странные, не виданные Тревильеном прежде деревья. Здесь собралось уже около сотни алори. Они негромко перекликались, церемонно приветствуя друг друга. Все это было частью одного гармоничного ритуала. Тревильена встретили доброжелательно, и он с удовольствием воспользовался возможностью поупражняться в языке алори. Никки, не обладавшая такими лингвистическими способностями, тихонько сидела в сторонке. Она странно улыбалась. Вообще в последний месяц она странно притихла.

Сегодня обе луны будут полными. Синие сумерки сгущались. Мужчина и женщина присоединились к усевшимся в круг алори. Наступила тишина.

В воздухе родилась одинокая нота. Тревильен вздрогнул, оглядываясь в поисках музыканта. Нота взвилась выше, зазвучав торжественно и полнозвучно, и к пению присоединились другие голоса, сплетая странную мелодию, на незнакомый лад, непривычно ласкающую слух. Он догадался сначала с удивлением, что это поет сам лес, и это наполнило его душу спокойствием.

Ночь сомкнулась над планетой. Под сводом прозрачной тьмы невесомым мостом изогнулся Млечный Путь. Медленно всходили луны, превращая долину вокруг в серебряную сказку, и первые капли росы отражали их свет, как рассыпанные по лугу звезды.

Музыка стала громче. Это был голос леса, шум ветра между ветвями, хрустальный звон воды, птичья песня, звериный рев, и все это текло в могучем, уверенном ритме, похожем на биение сердца. Теперь появились и танцоры, словно на крыльях выпорхнувшие из тени в иллюзорный лунный свет. Они скользили, уходя и возвращаясь, вперед и назад, и между белыми фигурами танцоров пылающими метеорами проносились птицы со светящимся оперением, а музыка — музыка пела о весне.

А потом наступило лето, пора роста и новых сил, летние грозы и солнечные лучи, пронизывающие тучи, и сияющие над бесконечным океаном. Из воды поднимается суша, белая пена прибоя на прибрежных скалах, деревья, тянущиеся к небу, корни, уходящие в глубь планеты. Рев зверя, потрясающего могучими рогами. Танец стал жарким, яростным.

Но вот поля позолотил урожай, а танец стал медленным, полным плавного достоинства, с которым несут корзину, до краев наполненную зерном. Лето уходило, рассветы становились туманными, а ночи — холодными. Высоко над головой пролетел на юг птичий клин, и их крик, одинокая песня странника, растаял вдали.

Чем эта музыка была для алори, подумал Тревильен. Для него это была Земля, время цветения и пора медленного угасания. Но я всего лишь человек, добавил он про себя и покрепче обнял Никки.

Зима. Танцоры рассыпались в стороны, как листья по ветру; от пустоты, освещенной лунным светом, повеяло холодком, а музыка стала резкой, как завывание ветра. Мороз сковал планету, стальной свет солнца и режущий блеск звезд, шорох снежинок и медленная поступь ледников, идущих на юг. В небе причудливо задрожало северное сияние. Одна танцовщица вышла вперед и застыла на месте, словно растерявшись. Затем топнула ножкой раз, два, принялась плясать заключительный танец. Это Илалоа, заметил Тревильен.

Сначала она танцевала медленно, словно продираясь сквозь туман и метель. Музыка снова стала громче, резкая, дикая; девушка двигалась все быстрее, убегала, пряталась, трепетали сломанные крылья, был голод и разрушения, холод, смерть и забвение. Он смотрел как зачарованный, с такой яростью и безнадежностью она танцевала. И музыка теперь была грохотом ледников, сминающих горы, топчущих широкие равнины и гордые леса. Зима обезумела, снег и ветер, ночь и шторм, раскалывающиеся айсберги на севере и опустошающие смерчи на юге, мир, стонущий под собственной тяжестью.

Наконец шторм утих. Танцовщица медленно ушла прочь, медленно, как последний вздох, покидающий грудь. После нее остался только безжизненный грохот моря и льдов, печальное завывание ветра и остывающие уголья солнца. Все было кончено.

И в этом было свершение. Жизнь возникла, боролась и умерла. Была реальность и других доказательств не требовалось.

Когда вновь наступила тишина, ни один из алори не пошевельнулся. Они долго сидели, не двигаясь с места, не произнося ни слова. Затем один за одним стали подниматься и уходить в ночь. Праздник закончился.

Никки побледнела. Тревильен с удивлением заметил, что уже светает. Неужели прошла всего одна ночь?

Когда они вернулись в лагерь номадов, Йоахим обвенчал их. После этого устроили пир и веселье, но Тревильен с Никки не стали задерживаться надолго.

Глава 18

Они вдвоем ушли из поселения и двинулись вдоль острова. Они не торопились. Когда они находили особенно приятное местечко — песчаную бухточку, укромную долину или одинокую горную вершину, то оставались подольше, пока смутное чувство беспокойства не гнало их дальше.

Тревильен хотел знать о цивилизации алори больше. Но чтобы знать ее, нужно было принять ее.

Они часто встречали алори в лесу или натыкались на их деревни. Везде их встречали с радостью и охотно отвечали на их вопросы. Лучше узнав язык, Тревильен даже начал думать на нем, потому что в языке его цивилизации не было слов, с помощью которых можно было полностью выразить новые понятия. Насколько вообще культуру алори можно было сравнить с любой человеческой культурой, она была сдержанной, уравновешенной, упорядоченной. Агрессивная личность не нашла бы себе здесь применения — и все-таки каждая личность здесь могла развиваться полностью и вполне самостоятельно выбирала свой собственный путь в рамках общего порядка.

Даже по собственным меркам это было далеко не совершенное общество. Утопия — всего лишь противоречивая мечта. А здесь, как и во всей вселенной, были свои печали, но эти печали — часть жизни.

Не была цивилизация Большого Креста и царством бездумного смирения. По-своему это была культура, ничуть не менее научная, чем культура Сола. Просто теоретические основы были совершенно чуждыми. Ум алорианина не делил проблему на частные факторы, а рассматривал ее как единое целое. Если поставленный вопрос не полон, человек скажет, что не учел всех необходимых данных; алорианин же скажет, что структура вопроса не кажется (не выглядит? не чувствуется? в бейсике не было нужного слова) правильной.

С другой стороны, когда дело доходило до простейших машин, алори были полными неумехами. Самый разумный из них не понял бы принципа работы обыкновенного радиопередатчика, а уж космические корабли они водили исключительно по мокрому пальцу. Они имели лишь слабое представление об атоме и совсем не знали о его ядре. Общая теория поля была им непонятной до отвращения.

Тревильен все яснее и яснее понимал, что этот народ питает непримиримую враждебность не просто к его цивилизации — к цивилизации вообще.

— Если они считают, что не выдержат состязания с нами, то по их же собственной философии выходит, что их образ жизни неверен и должен уступить. Но ведь они смогут выдержать, если до этого дойдет. Они обладают знаниями, за которые мы готовы отдать все. Это даже не будет состязанием в привычном смысле слова — такого не бывает, когда каждая планетная система может легко прокормить себя.

— Не знаю, — пожала плечами Никки. — А что, это так важно?

Он пристально посмотрел на нее сверху вниз.

— Да, — ответил он наконец. — Это важно.

Они стояли на вершине скалистого мыса, на южном берегу. Перед ним лежало море; свежий, сырой ветер взлохмачивал пшеничные волосы Никки.

— Они напоминают мне фанатиков, воинствующих религиозных фанатиков древней Земли.

— Один образ жизни уступает место другому. За это стоит убивать?

— Дело не только в этом. Война разлагает не хуже, чем власть. Когда я говорил тебе, что для создания межзвездных империй нет причин, я не сказал об одной такой причине. Я просто не думал, что она может возникнуть. Империи создаются для защиты. Если война идет за идеологию, то, чтобы сражаться, обороняющиеся планеты должны быть объединены в прочный союз.

— А они… то есть Союз — непременно будут защищаться? Не проще было бы сдаться?

— Вопрос не стоит, будут ли они защищаться или нет. Они будут защищаться. Общество — самоподдерживающаяся структура, особенно когда она находится под давлением извне, — Тревильен положил руку на плечо жены. — Что-то это не похоже на тебя, дорогая. Раньше ты была настоящим огнедышащим драконом.

— Тогда я не была счастлива. Но здесь… здесь так покойно и хорошо, Мика. Это… — ее голос затих.

— И тебя уже не тянет лететь в космос?

— Нет, почему. Когда-нибудь… Но почему не для алори?

— Потому что по большому счету, Никки, мы все-таки люди. А человек всегда был бойцом. Мы можем перенять у них много хорошего, но на наших собственных условиях.

— У тебя на все готов ответ, а?

Тревильен усмехнулся. Несмотря ни на что, Никки осталась бойкой девочкой.

Позднее он открыто говорил об этом с алори, укладывая их вежливые, но уклончивые ответы в общую картину, вырисовывавшуюся в голове. Они смотрели на вселенную как на органичное целое, любое разделение было безумием.

Механическая цивилизация Союза была им отвратительна.

Несмотря на это, они оставили бы Союз в покое; но Союз расширялся, и они лежали у него на пути. И для человека их знание было бесценно — их не оставили бы в покое.

Контакт окажется для них смертельным. Встреча изменит обе культуры, но алори не вынесут перемены.

— Я могу их понять, — говорила Никки. — Представь, Мика, что они поймали меня, сунули в эту машину изменения личности и сделали так, что я тебя больше не люблю. И я буду знать: когда они закончат, то все будет в порядке. Ты уже не будешь для меня ничего значить. И все равно, пока меня будут тащить к ней, я буду визжать во все горло и пинать их в самые запрещенные места.

Он поцеловал ее в ответ.

Предположение о том, что Союз проявит понимание и согласится изолировать Большой Крест, наткнулось на вежливый скептицизм. Обоснованный, признал Тревильен. Такая изоляция была бы лишь временной мерой. Рано или поздно под тем или иным предлогом, контакт бы состоялся. Но к этому времени Союз стал бы слишком сильным противником. Алори намеревались действовать сейчас, они уже действовали.

И перспектива их полной победы была бы действительно приемлемой. Страшно было другое — что их попытка провалится. Вот тогда две цивилизации действительно будут отброшены назад во тьму.

Тревильен признался себе, что думает с предубеждением — в пользу собственного общества. Его раса создала нечто уникальное, и он не хотел, чтобы эти труды пошли прахом.

Он вовсе не ненавидел алори, более того, он все больше и больше любил их. Если их раса исчезнет, во вселенной станет меньше света. Их принцип всеобъемлющего целого был тем, что невозможно было сформулировать в логике Союза. С его помощью можно было бы создать компьютеры, которые не просто будут складывать вместе изолированные данные, а рассматривать локальную систему — общество с его потребностями, физическое окружение, известные законы природы — как единое целое. И наука алори, с ее знаниями о нервной системе, укажет пути к их созданию.

Для этого разговора им с Никки пришлось вплавь добираться до небольшого рифа. Никогда нельзя быть уверенным, что твои слова не подслушивает лес.

— Мы должны бежать, — начал он. — Мы должны предупредить Союз о том, что здесь заваривается, и известить, что здесь их ждет ответ на главные нерешенные вопросы.

— И что случится потом? — ее голос был тихим, слова еле слышны за слабым шумом ветра.

— Алори смирятся со случившимся. Они смирятся и постараются извлечь из этого максимум. Мы ведь вовсе не собираемся брать их в рабство.

— У нас нет такого права.

— А что они собирались сделать с нами?

— Да, я понимаю… Но разве минус на минус всегда дает плюс?

— Не всегда. И вопрос не в математике. Мы хотим освободиться — и мы сделаем это, — он с вызовом посмотрел на Никки. — Разве ты не хочешь снова подняться к звездам? Не по заданию, не по приказу, а просто потому, что это твоя жизнь, и ты делаешь то, что хочешь?

Никки опустила глаза. Над головой пролетела птица.

Это была местная птица, еще не вошедшая во всеобщий симбиоз, она искала добычу.

— Мир такой, какой он есть, — добавил он. — И нам придется жить в таком мире. А не в выдуманном нами. Никки медленно кивнула в ответ.

Глава 19

Там, где долина выходила к морю, был широкий пляж, полоса песка, опускающаяся от высоких, заросших травой дюн к полосе прибоя. Собранная Йоахимом группа уселась полукругом, лицом к капитану. Йоахим поднялся, нервно крутя в пальцах холодную трубку. Обвел взглядом загорелые лица.

Тут собралось двадцать пять номадов, кроме капитана и Тревильена. Координатор сидел рядом со шкипером, обняв за талию Никки. Та прижалась к нему с печальным видом. Остальные сидели в напряженном ожидании. Шон тоже был здесь, погруженный в мрачные раздумья, которым он предавался с первого дня на Лoa-луани.

Йоахим откашлялся.

— Ну что… Думаю, что мы можем говорить свободно. Я тут прощупывал экипаж, и у меня сложилось впечатление, что у всех вас на уме одно и то же. Да еще Мика вернулся и подлил масла в огонь, поэтому я и пригласил вас на этот пикник, — он сделал паузу, пристально глядя на них. И после паузы продолжил: — Я хочу выбраться отсюда. Кто составит мне компанию?

Люди зашевелились, заговорили. Кто-то стиснул кулаки, кто-то выругался.

— Тут живется не так уж плохо, — продолжал Йоахим, — но есть и свои недостатки. Для каждого из вас — свои.

— Да понятно, — пожал плечами Душан Петров. — Я хочу летать. Эта планета скучная!

— Угу, — согласился Ортега. — Парк какой-то. Я каждое утро проверяю, не растет ли у меня под мышками мох.

— А помните Хральфар? — мечтательно спросил Мануэль Петров. — Снег… Воздух прямо текучий от холода. Хотелось бежать и бежать, а если крикнешь, то голос разносился на километры, такая там была тишина.

— Сейчас бы в город, — кивнул Леви. — Бар, огни, музыка, девочки, может быть, славная потасовка. Если бы снова оказаться в «Полумесяце» у Гран-Канала…

— …а не в этой пресной луже, — добавил Мак-Тиг. — В летающих городах Эсгиля 4, где шла война птиц и кентавроидов. Чтобы было что-то новенькое!

— Когда нас обратят в эту жизнь алори, нам снова позволят лететь, но уже для них, — сказал Йоахим.

— Ага. Только мы не обратимся, и ты знаешь это, — возразил Когама. — Вы когда-нибудь слышали о номадах, путешествующих для кого-то? Мы летаем, куда захотим.

— Верно-верно, — закивал Йоахим. — Я понимаю ваши чувства.

Торкильд Элоф печально сжал губы.

— Кончится тем, что мы станет жениться внутри корабля. Я уже видел, как наши юноши гуляют с нашими девушками, потому что больше не с кем. Это уж совсем никуда не годится.

— Они хотят сделать из нас алори? — воскликнул Ференци. — Как с другими? Как с «Баламутом», «Цыганами», «Солдатом Удачи»? Этих кораблей больше нет! И их экипажи — уже не номады!

Йоахим мрачно кивнул.

— Да. Они захватили мой корабль и мой экипаж. И они заплатят за это!

— Подождите-ка, — попытался вставить Тревильен. — Я объяснял…

— Ладно-ладно. Пусть корди возятся с алори. Я просто хочу вырваться на волю, — Йоахим вертел в толстых пальцах трубку. — Мои бутыли опустели и табак кончился. А эти алори не пьют и не курят.

— Разговоры — это хорошо, — нетерпеливо перебил Элоф. — Но мы здесь, внизу, а «Странник» — там, наверху. Что нам делать?

— Много чего, — Йоахим сел, скрестив ноги. — Я собрал вас здесь, чтобы быть уверенным, что все вы со мной.

Он сунул в рот пустую трубку.

— Слушайте, я тут расспрашивал алори, и должен признать, они оказались очень вежливыми и терпеливыми. Они знают, что мне здесь не нравится, и они знают, что пешком я в космос не уйду — поэтому они отвечали мне. Итак, сейчас «Странник» — единственный космический корабль на парсеки вокруг. Шлюпки с корабля посажены на небольшой остров, километрах в двадцати на северо-запад. Они не нужны алори, их просто оставили там. Там есть какая-то охрана, наподобие этих деревьев или животных, в общем, они не позволят людям высадиться без разрешения алори.

— Погоди-ка! — воскликнул Душан Петров. — Уж не хочешь ли ты сказать, что мы схватим алорианина и заставим его…

— Не пойдет, — ответил Ференци. — Местные просто не боятся умереть. И потом, вряд ли мы схватим одного из них тайком, чтобы эти проклятые деревья не услышали и не поставили весь остров на уши.

— Успокойтесь, — помахал рукой Йоахим. — Мой план вовсе не такой прямолинейный.

Он повернулся к Шону и продолжал, чуть потише:

— Здесь была Илалоа.

Юноша покраснел и яростно сплюнул.

— Ну-ну. Не будь так жесток к несчастной девушке. Она всего лишь выполняла свой долг. Я видел ее здесь всего пару раз и должен сказать, что еще не знал никого, кто бы так горевал. Мы с ней немножко потолковали, и она излила мне свои печали. Она любит тебя, Шон.

— Вот как?

— Нет-нет, это факт. Она принадлежит к алори, но она любит тебя и знает, что ты так же несчастен, как и она. Кажется, мы ее немного испортили. Должно быть, ей в жилы попало несколько капель крови номадов. Бедное дитя.

— Ну и что мне прикажешь делать? — фыркнул Шон.

— Иди к ней. Найди такое место, где вас никто не смог бы подслушать, и попроси ее помочь нам бежать.

Шон недоверчиво потряс головой.

— Она не согласится.

— Ну, на нет и суда нет. Ее единственная альтернатива — подвергнуться психологическому лечению, которое выкинет тебя у нее из головы. Но она не хочет делать этого.

— Я ее понимаю, — прошептала Никки.

— Н-но она догадается, что я б-буду врать! — возразил Шон.

— Будешь врать? Ты скажешь ей, что все еще думаешь о ней и что сможешь забрать ее с собой, если она нам поможет. И я думаю, что это будет правдой.

— Ты так считаешь? — неуверенно спросил Шон после долгого молчания.

Йоахим кивнул. И добавил:

— И подумай вот еще о чем. Если мы сможем вырваться, то все это дело закончится очень хорошо. Провал превратится в очень выгодное предприятие. И тогда, я уверен, экипаж станет гораздо дружелюбнее относиться к Ло.

— Ну… я…

— Вперед, парень.

Шон поднялся. Его еле заметно трясло. Он повернулся и на непослушных ногах поплелся прочь. Никто не оглянулся ему вслед.

Наступила тишина, только шум прибоя, ветер и крики птиц в вышине.

— В побег уйдем только мы? — спросил наконец Ференци.

— Да. С большой группой будет больше риска. Мы сможем довести корабль до Нертуса. Конечно, придется попотеть и подтянуть пояса, но мы сделаем это.

— Я просто подумал об остальных. Они останутся здесь как заложники.

— Я спрашивал об этом у Ло, и то, что она сказала, успокоило меня. Алори не делают ничего без причины, просто так. И они не станут вымещать на моем экипаже зло за уже проигранную игру.

Йоахим поднялся потягиваясь.

— Еще вопросы есть? Если нет, то заседание откладывается до полного выяснения обстоятельств. Избегайте встреч с местными, это касается всех. Они почувствуют ваше возбуждение. А сейчас не сыграть ли нам в волейбол, чтобы немного успокоиться?

Тревильен с Никки, обнявшись, стали в сторонке, наблюдая за игрой.

— О чем ты думаешь, Мика?

Он улыбнулся.

— О тебе. И о твоем народе.

— А о чем именно?

— Ты знаешь, что Служба Координации не любит номадов. Они оказывают на без того нестабильную цивилизацию дополнительное разрушающее воздействие. Но мне начинает казаться, что любой здоровой культуре нужны такие дьяволы.

— Неужели мы, звездные бродяги, такие нехорошие?

— Вовсе нет. Вы ведь не нападаете на всех и каждого. Я думаю, что вы принесли тем планетам на которых бывали, больше добра, чем зла.

Его губы коснулись ее волос, он вдохнул их слабый аромат.

— Мне нужно будет вернуться для отчета, — продолжал он, — да и ты тоже захочешь посетить Сол. А потом… потом, Никки, я еще не знаю, но, наверное, я сам стану номадом.

— Мика! О, любимый мой! — она отчаянно прижалась к нему, словно боясь, что он исчезнет.

— Странник Тревильен, — пробормотал он негромко.

Это был его ответ. Финальный вердикт вынесут интеграторы, но он нашел свой путь. Простой номад? Нет, с его способностями он быстро приобретет авторитет и сможет оказывать влияние на решения кораблей. Других координаторов тоже могут усыновить.

С ними жизнь номадов станет направленной, получит то сдерживающее начало, которого им так не хватает. И при этом они не потеряют духа номадов.

Шон шел по берегу, пока не остался совсем один, наедине с морем и лесом. Он поднялся на гребень дюны и остановился, глядя на огромное безлюдное пространство. Прикрыл глаза ладонью и смотрел туда, где полоска прибрежной травы сливалась с лесом.

Она робко вышла из леса. В нескольких сотнях метров от него она нерешительно остановилась, словно опасаясь выстрела. Он молча взирал на нее, опустив руки. Она сорвалась с места и побежала.

Шон обнимал ее, бормоча что-то невнятное, гладил раздуваемые ветром волосы, тонкую кожу с голубоватыми прожилками. Когда она выплакалась, он поцеловал ее с ошеломившей его самого нежностью.

— Я люблю тебя, Илалоа, — прошептал он.

Та подняла невидящие, обезумевшие глаза.

— Ты не можешь остаться? Ты должен уйти?

— Мы должны уйти.

— Это мой народ, — она оглянулась на лес.

— Мы не причиним им зла. У меня тоже есть народ. Это тоже твой народ, Илалоа.

— Я могу излечиться. Меня могут от тебя вылечить. Он разжал руки.

— Пожалуйста, — горько бросил он.

— Нет, — она хватала воздух ртом, словно задыхаясь. — Нет, это тоже будет против жизни. Я не могу.

— Неужели ваша жизнь настолько лучше нашей, что нашу нужно уничтожить?

— Нет, — она заломила руки. — Нет, ты прав, Шон. Мир — вселенная, пустая и темная. Мы должны беречь любую кроху тепла.

Она выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза, голос стал звонче.

— Я помогу вам, если смогу.

Глава 20

Две ночи спустя подул сильный ветер с юго-востока. Шторм завывал над островом, но для Тревильена свист ветра был призывным криком. Он посмотрел на Никки; в мягком желтом свете она казалась такой близкой и дорогой.

Она улыбнулась, и его вдруг пронзила отчетливая, леденящая мысль: а ведь во время побега она может погибнуть. Но она и слушать не захочет, если он предложит ей остаться.

Дерево было таким уютным островком тепла и света в пронизываемой ветром тьме. Он чувствовал, как дрожит покрытый мхом пол под порывами ветра. Дверная завеса отдернулась в сторону и громко захлопала на ветру. Никки испуганно вздрогнула. В дверях стоял Йоахим, уже собранный, и ветер дергал его за полы плаща. Глаза горели невиданной прежде бесшабашной отвагой.

— Все готово, ребята. Выходите на берег, сейчас я подниму остальных, — он ободряюще кивнул и снова растворился в темноте.

Никки медленно поднялась. По телу пробежала дрожь, в голубых глазах мелькнул страх. Она улыбнулась, проведя рукой по гладким стенам их дома. Затем тряхнула головой так, что взвились светлые пряди.

— Ну что ж, идем, Мика.

Он встал, подошел к полке, не которой сиротливо пылились их пожитки. Повернулся к Никки и поцеловал ее.

— Это на дорожку.

Снаружи был настоящий потоп. Ветер рвался в ветвях деревьев, и те отвечали скрипучими стонами.

Держась за руки, спотыкаясь, они побежали к берегу. Здесь ветер просто бил наотмашь. Иногда в разрывах облаков проглядывала бледная луна.

Почти вся группа уже собралась. Луна бросала холодные блики на лезвия ножей и острия охотничьих копий, выкованных за долгие дни заточения.

Место сбора было назначено в небольшом заливчике рядом с устьем реки. Тут лежала лодка, которую привела из леса Илалоа. Тревильен изумленно протянул руку, коснувшись корпуса.

Лодка была длинной и узкой, с косым парусом и кливером, с рулем и небольшой каютой, темно-зеленого цвета. Это было живое дерево, вытягивавшее питательные вещества из морской воды и рассыпанной по дну земли.

Он увидел и Илалоа, сидевшую у румпеля. Она так цеплялась за сидевшего рядом Шона, словно уже тонула.

— Кажется, все собрались? — из-за ветра голоса Йоахима было почти не слышно. — Ну что, вперед! У меня нет уверенности, что алори не знают об этой проделке.

Лодку нужно было провести сквозь прибой. Тревильен выскочил на речную косу, вместе с чертыхающимися номадами. Он еле видел в темноте своих товарищей. На ощупь борт лодки был холодным и скользким.

Он почувствовал, как киль заскрипел в самом русле. Теперь — навались! Через отмель — в море! Здесь прибой ощущался все сильнее, хотя ветер с берега ослаблял его. Тревильен заметил, как вода предательски бьет по ногам.

— Проталкивайте! — громко рявкнул Йоахим. — Проталкивайте ее!

Тревильен изо всех сил налег на борт. Дно ушло из-под ног, он вцепился в планшир, и тут словно гигантская рука подхватила его. Волна ударила его, взорвавшись брызгами. Теперь они были в настоящем прибое!

Лодка закачалась. Тревильену показалось, что пальцы вот-вот оторвутся. Его бросило в сторону, он хватал ртом воздух, горло пылало от соленой воды. Он замолотил ногами, пытаясь нащупать дно, отталкивая лодку вперед.

Чья-то рука схватила его за волосы, и мгновенная резкая боль привела его в себя. Он рванулся к качающемуся борту, ухватился за планшир и втянул себя в лодку. Затем повернулся и протянул руку следующему.

Снова выглянула луна, и при ее свете Тревильен осмотрелся. Сзади, под ветром, огромной черной тенью на фоне окаймленных луной облаков лежала суша. За воем ветра и грохотом волн голосов товарищей было почти не слышно. Йоахим выпрямился, широко расставив ноги, и пересчитал команду.

— Одного не хватает, — он вгляделся в черную пенящуюся воду за бортом. — Алан Мак-Тиг. Он был славным парнем.

Капитан посмотрел на сидящую у румпеля Илалоа и взмахнул рукой. Та кивнула в ответ и что-то сказала Шону. Он и двое других подняли парус.

Лодка подскочила! Мачта, качавшаяся из стороны в сторону, наклонилась так, что Тревильену показалось — сейчас они перевернутся. Под носом снежной пеной вскипала волна, оставляя сзади святящийся след, и лодка пошла.

Тревильен перевел дух, с удивлением качая мокрой головой.

— Прорвались, — выдохнул он и повторил, словно еще не веря в это: — Прорвались.

Никки без слов обняла его. Перебираясь через товарищей, они проползли на нос. Брызги жалили кожу, но они не замечали этого.

Облака редели, и полумесяц размером с полную земную Луну светил ослепительно ярко. Но Тревильен и Никки взирали не на луну. Они смотрели на северо-запад. Там стояли корабельные шлюпки, там была дорога домой.

Йоахим пробрался на нос, заметил сидящую там парочку и усмехнулся. Потом снова пошел на корму, еще раз пересчитывая людей. Пока без потерь, если не считать бедного Алана. Что я скажу его отцу, подумал Йоахим.

На корме Шон и Илалоа вдвоем сидели у руля. Было совершенно непонятно, как девушка умудрялась держать курс без компаса, и тем не менее она держала верный курс.

Берег сзади уже исчез из виду, теперь их окружала только гремящая темень. Румпель дергался, рвался из рук, как дикий зверь. Шон с Илалоа держали его с обеих сторон, их руки сплелись вместе на рукояти. Лицо Шона было напряженным, и все же капитан нечасто видел такое выражение внутреннего счастья.

Он подошел поближе, держась за планшир одной рукой, и наклонился, чтобы был слышен его голос.

— Как идем?

Ветер улюлюкал, забивал слова.

— Отлично, — проорал Шон. — Мы скоро достигнем острова. Если бы был день, мы бы его уже увидели.

Йоахим оперся на фальшборт и посмотрел вдоль лодки. Удивительно, как это она еще не начерпала воды? Нет, вода попадала на дно, но тут же впитывалась и выжималась наружу; тонкие струйки брызгали из бортов лодки обратно в океан. Лодка сама вычерпывала из себя воду.

Он оглядел горизонт. Небо над головой было покрыто мерцающими, как свечки, звездами и полосками облаков, вокруг — ревущий, вздымающийся океан, и повсюду ветер. И словно на расстоянии световых лет — силуэт другой лодки.

Пальцы капитана с такой силой сжали плечо Илалоа, что она вскрикнула от боли. Он показал на лодку, и Шон с Илалоа медленно оглянулись в ту сторону.

Илалоа застыла на месте. Капитан однажды видел человека, убитого пулей в сердце. Когда в него попали, он замер точно так же, еще не догадываясь, что уже мертв.

Йоахим наклонился и закричал ей в ухо:

— Кто выйдет в море в такую ночь?

Та отрицательно затрясла головой.

— Понятно, — процедил он сквозь зубы. — Держитесь крепче, ребята, мы так просто не дадимся.

Когда лодка поднялась на гребень волны, он заметил остров. Расстояние определить было трудно, но эта каменная громада не могла быть далеко. Поглядев под ветер, он увидел другое судно. Оно быстро приближалось с кормы по левому борту. Это уже была не парусная лодочка; в погоню за ними выслали большое судно с высокими бортами, без мачт, и его тянуло какое-то морское животное. Видно было только огромную спину, мелькающую в волнах, пену, вздымаемую хвостом, и чудовищный зазубренный гарпун на носу.

Можешь ли ты на удочку поймать левиафана?.. Заключит ли он договор с тобой?

Илалоа что-то крикнула Шону, он кивнул и замахал Йоахиму. До капитана долетели только обрывки слов: «…возьми руль… рифы…» Он шагнул к румпелю и ухватился за вырывающуюся рукоять. Шон бросился к парусу. Остров был уже совсем рядом, за белой стеной прибоя. Им придется обогнуть остров, идти галсами — но в такую погоду?

Парус захлопал, и лодка повернула, ложась на другой галс. Повернула неуклюже — Илалоа была хорошим рулевым, но помощник у нее оказался неопытным. Они потеряли почти всю свою скорость. Корабль алори подошел совсем близко, он был теперь не больше, чем в нескольких сотнях метров. Йоахим разглядел высокие фигуры, стоящие на носу. Ему показалось, что один из них — Эспереро.

Остров поднимался перед ними горой. Йоахим увидел, как пена прибоя белыми фонтанами взлетает вверх под прибрежными скалами, и сердце его упало. Корабль алори шел теперь вровень с ними, их разделяло всего пятьдесят метров. Йоахим покосился на хвост морской твари, взбивающей волны.

Нет… хвала небесам, еще нет! Лодка рванулась вперед. Прибой был прямо по курсу, он почувствовал, как лодка кренится. Волна нанесла удар в нос, захлестнула всю лодку, и киль заскрежетал по рифу. Илалоа показывала за борт, отчаянно жестикулируя. Прыгайте! Прыгайте! На мгновение он замер. Живой парус с треском разорвался, снасти лопались, как гнилые бечевки. Капитан перевалился через борт.

Дно оказалось всего в метре. Должно быть, отмель. И морское чудище сюда не заплывет, подумал он с внезапным облегчением.

Тревильен и Никки соскочили вместе. Волны сбивали с ног, рассыпались брызгами над головой. Одна из женщин упала с борта и сразу ушла под воду. Тревильен поймал ее за руки, помогая встать на ноги, а Никки потащила ее к берегу.

На берегу, у тропинки, поднимающейся вверх по скале, стояли Илалоа с Шоном. Она размахивала руками, приказывая вернуться тем, кто уже полез наверх. Экипаж в ожидании сбился в кучку.

Тревильен посмотрел за линию прибоя, в море. Судно алори шло вдоль рифа, к проходу в камнях. Они уже здесь, а ведь до корабельных шлюпок было лишь рукой подать…

Он подавил свои чувства. По крайней мере, Илалоа еще не сдалась. На берег вышел Йоахим, отряхивая воду и тяжело дыша — это значило, что из лодки выбрались все.

Тревильен заметил, что номады уже поднимаются вверх, и пристроился к темной людской цепочке. Никки тащилась следом, уцепившись ему за пояс. Илалоа проведет их вверх, мимо стражей острова. Но алори…

Он глянул вниз, но в этой темени ничего нельзя было разглядеть. Алори погонятся вслед за ними, но при таком ветре их газы и, наверное, насекомые тоже будут бесполезными. Там, в начале тропы — рукопашная, и Йоахим с теми, кто остался внизу, будут бешено драться, прикрывая ушедших вперед. Тревильен выругался, ему хотелось спуститься вниз и помочь, но тропа была слишком узкой и скользкой.

Наконец они поднялись на остров. Кругом росли кусты и сгибающиеся под ветром деревья, еле заметные в темноте. Тревильен заметил обвившиеся вокруг стволов побеги, покрытые шипами, и ему показалось, что в темноте сверкнули чьи-то глаза. Он так и не понял, кому они принадлежали, но что бы это ни было, Илалоа приказала ему сидеть смирно.

Бегом, оскальзываясь на мокрых камнях, проваливаясь в незамеченные промоины, номады преодолели эту лесную засеку. Это был короткий, выматывающий рывок — но вот деревья расступились, и он увидел шлюпки.

Они стояли рядом, готовые к старту, острые носы, направленные в бесконечность, и холодный серый свет луны отражался от корпусов. Шон уже стоял у одной из них, нащупывая выключатель на посадочной стойке. Сквозь вой ветра Тревильен услышал, как взвыл запущенный сервопривод. Шлюз открылся, и наружу медленно, ужасно медленно пополз трап.

Обернувшись у трапа, Тревильен заметил, как на опушку выскочили последние номады. Арьегард замыкал Йоахим. Они неслись к трапу так, словно за ними черти гонятся. Один за одним, торопясь, но соблюдая хоть некое подобие порядка, они поднялись на борт шлюпки. Тревильен втолкнул внутрь Шона, Илалоа и Никки, а сам пока остался снаружи.

Поляну наполнили бегущие со всех ног алори. Йоахим жестом приказал Тревильену подняться и попятился следом. Эспереро — теперь он узнал его симпатичное лицо — полез следом, его товарищи столпились сзади.

Капитан остановился в проеме люка, подняв ногу в тяжелом ботинке. Ему пришлось орать, чтобы чужак его услышал, однако в голосе было бесконечное спокойствие.

— Еще шаг, дружище, и ты проглотишь все свои зубы.

Эспереро замер. Когда он заговорил, в его голосе зазвучали странные ноты: сожаление, печаль?

— Почему вы бежите? Мы бы не причинили вам зла. Мы бы стали вашими друзьями.

— В этом вся проблема, — ответил Йоахим.

Эспереро медленно покачал головой. Кривая улыбка исказила его лицо.

— Вам не откажешь в красивых жестах, люди. Могу я пожать вашу руку?

— Как? — Йоахим сложил руки на груди. Это могла быть и ловушка, но чего бы они добились, взяв в плен его одного. — Да, конечно, — и он нагнулся.

Рука Эспереро была маленькой и нежной, однако она с силой стиснула его ладонь.

— Прощай, друг мой, — сказал алорианин.

Он выпустил руку Йоахима и спустился вниз. Номад посмотрел ему вслед, пожал плечами и вошел внутрь. Тревильен нажал кнопку, и трап втянулся, а люк с тихим воем мотора захлопнулся. Шум ветра сразу стих, и тишина обрушилась на них. Тревильен запер механизм; теперь люк можно было открыть только изнутри.

Илалоа тоже стояла в шлюзе, мокрая и продрогшая. Ее глаза снова были расширены от страха.

— Быстрее, — сказала она. — Взлетайте быстрее. Там стоят другие шлюпки, и они тоже могут летать. И на них есть орудия!

Йоахим бросился к ближайшему экрану, но увидел только темноту и летящие облака. Он нажал на клавишу интеркома.

— Экипаж по боевому расписанию! Взлетаем!

Экипаж был неполным, но все были подготовлены.

Люди бросились по местам, грохоча ботинками по металлической палубе. В стабилизаторах и над конусами гравидвигателей были установлены орудия и ракеты, и одно тяжелое орудие на носу. Йоахим остался у шлюза, находившегося в центре; Тревильен бросился к гравилифту вверх, в носовой отсек. Илалоа не последовала за ним, хотя Шон был пилотом и уже сидел наверху. Вместо этого она осталась с капитаном, забившись в угол, словно желая стать невидимой.

Пролетая в шахте лифта вверх, Тревильен заметил в одной из кают Никки и окликнул ее. Та помахала рукой в ответ. Она была занята, помогала одной из женщин, пострадавших во время высадки. Выскочив в носовом отсеке, Тревильен увидел в пилотском кресле Шона, пальцы юноши плясали на пульте. Встрепанная голова номада повернулась в его сторону:

— Мика, дружище! Ты можешь управляться с нашими игрушками?

— Конечно, могу. Ты только забери нас отсюда поскорее, Шон!

Тревильен прыгнул в кресло стрелка. Большой Джо заряжался и стрелял автоматически, но для управления орудием требовалось двое стрелков. Вторым был Душан Петров, его мокрая, огненно-рыжая борода елозила по мигающему огоньками пульту. В кресле второго пилота был Когама, а сзади сидел Ференци.

— Сейчас взлетим, сейчас… — пробормотал Шон.

Странно, подумал Тревильен, насколько счастье может заставить человека забыть о смертельной опасности.

Шлюпка вздрогнула. Шон оторвал ее так плавно, что в первое мгновение Тревильен даже не понял, что они поднимаются. Вверх, к небу, к звездам — эти слова песней зазвучали у него в груди.

У них не было данных об орбите «Странника», но его нетрудно будет найти и пришвартоваться. А потом…

— Они стреляют, Шон, — окликнул Когама.

Шон покосился на детекторы. Корабль качнуло от близкого разрыва.

— Вижу. И еще… Ой-ой! Пилот вызывает капитана. Они посылают вслед за нами еще одну шлюпку. Нейтринное излучение.

— Сейчас, я заведу свой экран, — ответил Йоахим. — Ага, вижу. Плохи дела, братцы!

Шон настроил боковой экран, теперь он показывал вид снизу. Земля превратилась в огромный черный круг, уменьшавшийся по мере подъема. В лунном свете блеснула быстро поднимавшаяся следом искорка.

— А мы не можем оторваться? — спросил Ференци.

— Нет. Они двигаются слишком быстро. Нам лучше развернуться, чтобы мы могли применить главный калибр.

По интеркому донесся голос Йоахима.

— Говорит капитан. Говорит капитан. Кажется, придется драться. Пристегнитесь.

На шлюпке не было внутреннего гравиполя, за исключением лифта. Тревильен застегнул ремни и посмотрел на панель управления. Его руки опустились на отполированные рукояти управления Большим Джо. Я надеялся, что обойдется без этого, подумал он.

Его голова мотнулась, когда Шон развернул шлюпку. Они устремились назад, к поверхности планеты, стремясь использовать преимущество в высоте. Другая шлюпка круто поднималась навстречу. Тревильен увидел вспышки перехватываемых снарядов. Осколки одного ударили по корпусу рядом с носовым отсеком, и сталь зазвенела, как огромный гонг.

— Он паршивый пилот, — заметил Шон. — Это будет просто.

— Нам обязательно сбивать его? — к удивлению Тревильена, этот вопрос задал Ференци. — Мы не можем просто уйти от него?

— Чтобы он расстрелял нас сзади? Если этот придурок не знает, что такое бой, ему надо показать, — тут в голосе Шона пропала жесткость, и он прикусил губу. — Но как я не хочу делать этого!

Эспереро мой друг, печально подумал Тревильен.

На мгновение ему вспомнился вечный философский вопрос. До каких пор мы будет принимать этот мир таким, какой он есть? До каких пор мы будем стоять с пустыми руками и глядеть, как совершается несправедливость?

Шлюпка номадов спикировала, обрушившись на врага, как ястреб. Алорианский пилот попытался уклониться, неуклюже шарахнувшись в сторону. Шон пронесся в нескольких метрах от чужака и дал залп из всех орудий. Огонь молнией прорезал небо, и алорианская шлюпка упала вниз дождем расплавленного металла.

Это было недостойно! Они не должны были так умирать!

Шлюпка снова повернула вверх. Тревильен заметил, что они пересекли границу ночи. На востоке поднималось солнце, и первые лучи осветили лесной мир, блестящий от росы.

— Мы ушли! — Шон расхохотался, закинув голову. — Мы ушли, мы снова свободны!

Тревильен услышал по интеркому сдавленный крик, дикий вопль капитана, оборвавшийся на полуслове. После этого стал слышен только громкий свист ветра.

— Какого черта… — Шон потянулся к микрофону. — Эй, шкипер, в чем дело?

Только свист ветра. Из шахты лифта потянуло холодком.

— Я спущусь, — кивнул Тревильен. Его голос как бы звучал откуда-то извне. — Я спущусь, посмотрю, что случилось.

Он отбросил в сторону упряжь ремней безопасности, пробежал по палубе, спустился на две ступеньки в лифт и провалился в нижний луч, словно опавший лист в октябре. Из громкоговорителей донесся голос капитана.

— Все в порядке. Небольшие неполадки. Говорит капитан. Все оставайтесь на своих местах.

Тревильен выскочил у входа в шлюз. За открытым внешним люком было бесконечно голубое небо. Ветер трепал одежды на сгорбленной фигуре Йоахима. Потрепанное, некрасивое лицо дергалось. Йоахим плакал. Он плакал неумело, тяжело, горько…

— Что я скажу ему, Мика? Как я скажу мальчику?

— Она прыгнула?

— Я был занят у экрана. Я смотрел. Я смотрел, как взорвалась лодка, и задержался у экрана на минутку. Я услышал, как заработал люк. Он уже приоткрылся, и там стояла Илалоа. Я хотел подхватить ее, но люк открылся еще… как раз настолько, чтобы она ушла.

Йоахим затряс головой.

— Но как я расскажу это Шону?

Тревильен не ответил. Он подумал об Илалоа, летящей навстречу своему лесу. Интересно, о чем она могла думать в эти минуты? Он нажал на кнопку, и люк закрылся.

Мика Тревильен расправил плечи и положил руку на плечо Йоахима.

— Ничего, — сказал он. — Шон крепче, чем тебе кажется. Просто пока… не будем ему ничего говорить.

Небо вокруг потемнело, и звезды стали ярче.