Страсти по адмиралу Кетлинскому

Странное дело, но после смерти герой нашего повествования стал объектом столь яростных споров не только среди историков, но и среди литераторов, которые он вряд ли мог себе и представить. Даже сегодня, спустя почти столетие, историки и писатели продолжают ломать копья в нескончаемом споре о том, кем на самом деле был этот человек. Даже писать о нем долгое время было небезопасно, ибо любая попытка непредвзято оценить деятельность этого человека могла обернуться травлей и поломанной судьбой. Впрочем, в последнем его вины уже не было…

Глава первая.ШЛЯХТИЧ РОССИЙСКОГО ФЛОТА

Кетлинский — фамилия польская. Казимир Филиппович Кетлинский (по-польски она звучит как Китлинский) родился в польском городке Могилев-Подольский в 1875 году. Происходил Кетлинский из мелкопоместных польских шляхтичей. Из его послужного списка известно, что записан он был католиком и что он прекрасно владел французским, английским, немецким и польским языками. Отец нашего героя был провинциальным врачом и практиковал в городке Закопане, что в Татрах, имея небольшой домик с мезонином. Уже когда сын вышел в офицеры, Кетлинский-старший погиб под снежной лавиной по дороге к больному в горную деревушку. Мать, оставшись одна, жила тем, что сдавала пару комнат приезжавшим поправить здоровье в горы больным чахоткой, кормила и ухаживала за ними. Более подробных сведений о предках нашего героя нет. И это при том, что его дочь впоследствии стала известной советской писательницей. Но, увы, времена были таковы, что афишировать свое дворянское происхождение, да еще с древним генеалогическим древом, в ту пору было, мягко скажем, не принято. Известно лишь то, что через свою младшую сестру, Изу, Казимир Кетлинский являлся шурином генерала Мариуса Зарушевского, будущего основоположника польского парусного спорта.

Тот факт, что родители отдали Казимира в Морской корпус, говорит о том, что семья Кетлинских была вполне лояльна к царскому режиму и не страдала польским национализмом и русофобством.

В 1895 году гардемарин Кетлинский заканчивает корпус пятнадцатым по успеваемости из девяноста выпускников и получает мичманский чин. Это характеризует Кетлинского как весьма неглупого и способного к наукам юношу. Приведем лишь тот факт, что Кетлинский прекрасно разговаривал на английском, французском и немецком, не говоря уже о польском языках.

Время выпуска из Морского корпуса Кетлинского было для молодых флотских офицеров на редкость интересным. Каждый год на отечественных стапелях спускались все новые и новые броненосцы и крейсера, наши эскадры бороздили Мировой океан, а совсем недавно Андреевский флаг был поднят даже в далеком, экзотическом Порт-Артуре.

Впрочем, вначале Кетлинскому «не повезло», и он попадает служить на корабли учебно-артиллерийского отряда Балтийского флота. В состав отряда входили весьма устаревшие корабли, которые обычно даже не выходили за пределы Финского залива. Это, конечно же, не могло понравиться молодому амбициозному офицеру. Зато именно на кораблях учебно-артиллерийского отряда отрабатывались все новейшие приемы артиллерийской стрельбы, испытывались новые виды боеприпасов. Именно здесь готовили и высококлассных артиллеристов. Тот факт, что свою службу молодой мичман начал именно с глубокого изучения артиллерийского дела, которое впоследствии не только принесет ему почти всемирную известность, но станет самым любимым делом всей его жизни, говорит о том, что с первым назначением Кетлинскому на самом деле откровенно повезло.

После окончания обучения в учебно-артиллерийском отряде Кетлинский был отправлен для продолжения службы на Черноморский флот. Служил артиллеристом на броненосцах. Вначале на «Чесме», а затем и на «Георгии Победоносце».

Судя по всему, молодой мичман весьма неплохо зарекомендовал себя в первые годы службы, стал неплохим артиллерийским офицером, так как в 1900 году был послан в США в числе наблюдающих за достройкой эскадренного броненосца «Ретвизан» в должности младшего артиллериста. Думается, что это было также большой удачей для мичмана. Флотские офицеры знают, насколько важно для профессионального роста попасть на достраивающийся корабль новейшего проекта, имея время и возможности до деталей изучить все тонкости устройства корабля под руководством его конструкторов и строителей. С командиром «Ретвизана» капитаном 1-го ранга Щенсновичем (по кличке Идальго) у Кетлинского с самого начала сложились самые добрые отношения. Думаю, что, помимо самого серьезного отношения молодого мичмана к своим обязанностям и его рвения к службе, в этом свою роль сыграло и то, что оба они были поляками.

С 1900 года, к огромной радости всех офицеров флота и, безусловно, весьма небогатого Кетлинского, было повышено денежное содержание офицерского состава. Отныне, по новому положению, мичмана на Балтийском и Черноморском флотах получали от 76 до 106 рублей в месяц, а в заграничном плавании — от 129 до 144. Это были весьма неплохие деньги. Что касается команды «Ретвизана», то хотя сам броненосец еще достраивался, но так как достраивался он в США, то команда получала денежное содержание, как находящаяся в заграничном плавании.

В марте 1902 года на «Ретвизане» был поднят Андреевский флаг и корабль начал свою первую кампанию. К этому времени он был уже полностью укомплектован офицерами и командой.

30 апреля броненосец начал переход на Балтику, зайдя для пополнения запасов угля во французский Шербур. А через несколько дней после выхода из Шербура на броненосце произошла трагедия. При попытке развить полный ход в одном из котлов лопнула трубка. Паром обварило шесть человек, трое из которых скончались. Тогда-то в кают-компании броненосца заговорили о том, что происшедшая трагедия — это знак свыше, предостерегающий, что и сама жизнь корабля в российском флоте будет недолгой…

В Кронштадте новый броненосец посетил император Николай Второй, а затем «Ретвизан» перешел в Ревель, где участвовал в грандиозном параде по случаю встречи русского и германского императоров. К этому времени Кетлинский провел в морях положенные для получения следующего чина 40 месяцев и стал лейтенантом

Почти сразу же по прибытии «Ретвизана» на Балтику Кетлинский по личной просьбе отправляется на краткосрочные артиллерийские офицерские классы при учебно-артиллерийском отряде. На первый взгляд это было странно, ведь он не так давно покинул этот же самый учебно-артиллерийский отряд. Однако логика в поступке Кетлинского была. На новых кораблях в это время активно устанавливали новейшие, достаточно сложные системы централизованного управления стрельбой, а потому крайне необходимы были специалисты, умеющие ими квалифицированно пользоваться. Известно, что в это время артиллерийский офицерский класс из-за перегрузки учебно-артиллерийского отряда стрельбами учеников-комендоров и недостатка штатных офицеров не обеспечивал полной практической подготовки слушателей к управлению стрельбой. Однако определенные теоретические и практические знания и навыки там Кетлинский все же получил.

Помимо профессионального роста, как мне, кажется, поступая на учебу в артиллерийский класс, Кетлинский преследовал еще одну важную для себя цель. В начале XX века, когда революционное брожение в России снова начало усиливаться, одной из головных болей для царского правительства стали Польша и поляки, в среде которых набирали популярность не только революционные, но и националистические взгляды. Присутствовали такие взгляды и в среде офицеров польского происхождения. По этой причине к офицерам-полякам в российской армии и на флоте относились с известной долей недоверия и в своей карьере они порой заметно отставали от других своих сослуживцев. Вне сомнений, что все это было прекрасно известно Кетлинскому. А так как он к тому же не имел и влиятельных родственников, то у молодого лейтенанта оставалась единственная возможность для успешной карьеры — освоить избранную специальность так, чтобы она гарантировала ему полное превосходство над конкурентами, сделав его незаменимым как специалиста. Обратим внимание и на то, что не так-то просто откомандировать на учебу офицера с находящегося в кампании новейшего корабля, к которому приковано все внимание начальства и на котором все еще продолжается освоение новой техники. Думается, что в поступлении на учебу в артиллерийский класс помог Кетлинскому командир броненосца Щенснович, проявивший при этом «польскую солидарность».

После окончания классов Кетлинский получил квалификацию артиллерийского офицера высшего, 1-го разряда. Теперь он имел право на должность уже не младшего, а старшего артиллерийского офицера корабля 1-го ранга. Разумеется, командир «Ретвизана» Щенснович сделал все возможное, чтобы вернуть грамотного офицера Возможно, отпуская Кетлинского на учебу, он заранее выдвинул ему условие о возвращении именно на «Ретвизан». Впрочем, вряд ли наш герой мог найти себе место лучше — знакомый до заклепки корабль, знакомая техника, знакомые матросы и друзья-офицеры, благожелательно настроенный командир — служи, не хочу! И Кетлинский возвращается на «Ретвизан», причем уже в положенной ему по статусу должности старшего артиллерийского офицера. Это было серьезным повышением по службе и являлось хорошим заделом для будущей карьеры.

До конца лета на «Ретвизане» продолжались доводка механизмов и установка оборудования, установка радиостанции. Немало забот было и у Кетлинского, который занимался в это время установкой и освоением 75-мм орудий. В сентябре «Ретвизан» провел стрельбы главным калибром и вспомогательной артиллерией. Все артиллерийские системы действовали безукоризненно, да и точность стрельбы вышколенных Кетлинским артиллеристов была неплохой. Довольным стрельбой остался не только Щенснович, но и присутствовавший на стрельбах адмиралитет. Профессиональная деятельность Кетлинского получила первую высокую оценку.

А затем ввиду нарастания напряженности в отношениях с Японией «Ретвизан» вместе с броненосцем «Победа», крейсерами «Богатырь», «Диана» и «Паллада» стали спешно готовить к переходу на Дальний Восток. 21 сентября командующий отрядом контр-адмирал барон Э.А. Штакельберг поднял на «Ретвизане» свой флаг. Спустя несколько дней эскадра взяла курс к дальневосточным берегам. На переходе через три океана «Ретвизан» показал себя с лучшей стороны и прибыл на Дальний Восток без каких-либо повреждений.

По прибытии командующий Тихоокеанской эскадрой вице-адмирал Старк провел на корабле артиллерийские стрельбы, чтобы определить уровень боевой подготовки «Ретвизана». И опять Кетлинский оказался на высоте, поразив все артиллерийские плоты с натянутым на них брезентом.

Признанием заслуг старшего артиллериста «Ретвизана» стало его награждение первым орденом—орденом Святого Станислава 3-й степени в декабре 1903 года. Орден Станислава являлся самым младшим в иерархии российских орденов, его получали практически все офицеры, выслужившие установленный срок службы и не имевшие нареканий от высшего начальства. И все же, думается, своему первому ордену Кетлинский был рад.

Из дневника сослуживца Кетлинского по «Ретвизану», старшего минно-артиллерийского содержателя А.А. Денисова Взволнованно и раздраженно Денисов описывает, как он вместе с лейтенантом Кетлинским «добивался изготовления приборов для наведения орудий, так как имеющиеся у орудий часто ломаются. А запасных не имеется»: «Несмотря на всю их важность и на то, что «война на носу» наряд на выделку их был дан после переписки, длившейся около месяца, и после двукратных личных просьб у идиота, главного артиллериста подполковника Трофимова, который, не понимая важности вопроса и будучи всецело преданный формализму, твердил одно и то же: «По штату не положено»». Что и говорить, болел за свое артиллерийское дело лейтенант Кетлинский!

Особенно много времени в это время у Кетлинского отнимала отработка системы управления централизованной стрельбой. Дело это было по тем временам новое, однако весьма перспективное, так как сулило настоящую революцию в организации морского боя. На «Ретвизане» система управления централизованной стрельбы включала в себя дальномер Барра и Струда, микрометры Люжоля, позволявшие достаточно точно определять дистанции по углу к высоте мачт корабля противника. Затем замеренная дистанция должна была поступать в боевую рубку на главный дальномерный циферблат, где уже старший артиллерийский офицер выставлял на специальном циферблате ту осредненную дистанцию, какую он считал правильной. Там же, в боевой рубке, находились и боевой указатель, определяющий курсовой угол цели, и снарядный циферблат, указывающий тип снаряда. Вся эта информация с помощью синхронной электрической связи поступала от старшего артиллериста на принимающие циферблаты в башнях, батареях и погребах. Система централизованного управления стрельбой требовала не только высокой квалификации и офицеров, и матросов, но еще и высокой согласованности в их действиях. К тому же система центрального управления еще только внедрялась, а потому была весьма несовершенной и очень капризной. Часто происходили различные сбои, нередки были и короткие замыкания, которые выводили всю систему из строя. Да и образованность матросов желала много лучшего. Больше половины комендоров не знали десятичных дробей, а потому не могли даже правильно пользоваться таблицами стрельбы. По этой причине забот у старшего артиллериста «Ретвизана» хватало. Надо было быть не только командиром, рационализатором, но и учителем. И здесь Кетлинский показал себя как настоящий новатор. Еще на переходе от Кронштадта в Порт-Артур в свободное от службы время он начал конструировать специальный прибор для обучения комендоров, самих же подчиненных усиленно обучал общей грамоте, и прежде всего математике.

Идея «прибора Кетлинского» (под таким названием он стал известен на кораблях Тихоокеанской эскадры) заключалась в том, что непосредственно перед орудием устанавливался щит, изображающий цель, а к стволу орудия крепились электромагнит и шпилька, делающая укол в щите при замыкании контакта после прицеливания. К сожалению, этот прибор был изготовлен в единственном экземпляре и оказать серьезного влияния на уровень подготовки артиллеристов всей эскадры не мог. И все же на «Ретвизане» стреляли лучше, чем на каком-либо другом корабле эскадры. В этом была несомненная заслуга лейтенанта Кетлинского.

В августе 1903 года эскадра перешла во Владивосток, где все броненосцы прошли докование. Что касается «Ретвизана», то он настолько пришелся по душе Старку, что тот часто держал на нем свой флаг. В конце октября в целях экономии средств броненосец был выведен в вооруженный резерв.

Между тем внешнеполитическая обстановка на Дальнем Востоке ухудшалась с каждым днем Япония уже открыто провоцировала вооруженный конфликт с Россией. В этих условиях «Ретвизан» был снова выведен из вооруженного резерва. 19 января 1904 года во время прилива большие корабли вышли на внешний рейд Порт-Артура. Затем эскадра отправилась к полуострову Шангунг, отрабатывая совместное маневрирование, а затем вернулась в Порт-Артур.

Этот выход русской эскадры «в неизвестном направлении» вызвал настоящую панику в Японии. Опасаясь нарушения своих планов начала войны, там решили, не теряя времени, спровоцировать ее самим, не дожидаясь упреждающего хода северного соседа. 22 января последовал разрыв дипломатических отношений с Россией, а на следующий день командующий Соединенным флотом Японии вице-адмирал Того получил приказ о начале боевых действий против России.

Весьма любопытен в дневнике А.А. Денисова разговор между Кетлинским и мичманом С.В. Шереметевым с крейсера «Паллада». Офицеры всего за несколько часов до нападения японцев на Порт-Артур шли на катере на стоявшие на внешнем рейде корабли. Все обсуждали новость — срыв русско-японских переговоров и отзыв японского посла из Петербурга. По воспоминаниям Денисова, Кетлинский сказал буквально следующее:

«Япония во что бы то ни стало желает войны и начнет ее теперь немедленно, а отозвание посланника нужно понимать как объявление войны, и других объявлений было бы ожидать глупо. Ну, рассудите, неужели японцы настолько рыцарски вежливы, что придут к нам на рейд и пришлют объявление — вот-де мы вызываем вас, господа русские, на бой — давайте драться! (все бывшие на катере засмеялись). Нет, — продолжал Кетлинский, — ждать еще каких-то объявлений было бы преступно глупо, теперь нам немедленно нужно напасть на их флот или же ждать начала войны со стороны японцев, но ждать в полной боевой готовности и со всевозможными предосторожностями…»

Мичман Шереметев, по словам Кетлинской, считал, что японцы без предварительного объявления войны напасть не решатся. При этом он сообщил, что наместник все же приказал сегодня ночью выйти в море двум крейсерам «Палладе» и «Диане».

«— Ага, следовательно, наконец, и наши правители начинают сознавать серьезность положения, — отвечал Кетлинский, — Ну, а в отношении сетевого заграждения ничего не слышно, сегодня не придется его ставить?

— Нет, сети ставить наместник запретил, потому что этим мы покажем японцам, что мы их боимся…»

Крейсера, как известно, в дозор так и не были посланы. Последствия этого были роковыми…