– Прямо-таки гениально? – улыбнулась я.
– Сама удивляюсь, – кивнула Волкова, – никудышные детские стишата – и потрясающие диалоги, лихо закрученная интрига, непредсказуемый конец. Я тут же показала пьесу главному режиссеру нашего театра, тот вцепился в нее, аки лев в ягненка, и начал репетировать. Понимаете, драматургов полно, а хороших сюжетов нет. На одном классическом репертуаре театрам не выжить, зритель ждет современного действия, но писатели не хотят создавать позитивные произведения, их тянет к чернухе, безысходности. У Зины же получилась оптимистическая пьеса. Кстати, в Москве ей по-прежнему делают предложения, даже перестали просить спонсорской помощи от отца, режиссеры почуяли успех. Но Зиночка уперлась: «Хочу сотрудничать исключительно с Бургштайном, и точка!» Весь год они с Надей летают между нами и Москвой, активно участвуют в постановке, в основном, конечно, говорит Надя, Зинаида помалкивает, но видно, как ее волнует проект. На двадцать девятое декабря намечена премьера. Здание театра у нас большое, и Бургштайн – единственная административная единица в округе, имеющая сцену, поэтому сюда съезжаются отовсюду, и каждая новая постановка сразу становится важным событием.
Оля припарковалась у парадного входа и отстегнула ремень безопасности.
– Из моей дурной головы вылетело, что Зина и Надя сегодня прибывают в Бургштайн. Публика захочет приветствовать автора. Ну почему я не занесла в ежедневник дату очередного приезда девушек? Хорошо хоть Роберт вспомнил и поехал за ними в аэропорт, а то могла выйти очень и очень некрасивая накладка! О! Нет! Только не это!
Я, уже успевшая открыть дверцу, вздрогнула:
– Что случилось?
Хозяйка указала на крохотную малолитражку цвета испуганной мыши:
– Ну вот. Приперся!
– Кто? – не поняла я, но ответа не получила.
Из дверей особняка выскочила огненно-рыжая, усыпанная несмотря на декабрь веснушками женщина и, звеня бесчисленными браслетами на тонких запястьях, повисла у Волковой на шее.
– Тетя Оля! Я тебя обожаю! Обожаю!!! Обожаю!!! О! Скоро премьера!
Ее короткое, облегающее платье задралось почти до пояса, показались крошечные трогательно-розовые трусики.
Оля сделала попытку высвободиться из крепких объятий красавицы.
– Надя, выпусти меня! Ничего особенного я не совершила. Зина написала чудесную пьесу. Мое участие в ее судьбе минимально. Вы все сделали сами, много работали, жили в самолете между Москвой и Бургштайном.
– Нет, нет, нет, это все ты, – не успокаивалась Надя, втаскивая Олю в холл, – я знаю, как большинство людей поступает. Услышат просьбу посмотреть будущую пьесу, пообещают непременно с карандашом в руках прочитать текст, и ну ее на…! А ты!
– Надя права, – прошелестело от двери, которая вела в гостиную, – без тебя, тетя Оля, ничего бы не вышло!
Я прищурилась. Зина совершенно не похожа на Надежду, даже странно, что у них один отец. Во внешности младшей сестры нет никаких ярких красок: темно-русые волосы, серо-голубые глаза, бледная кожа. Одежда под стать облику: на Зине балахон, напоминающий мешок для картошки. Хотя, вероятно, перед нами дорогой прикид, отвечающий современным модным тенденциям. Единственное, что роднит женщин, это моложавость. Обеим за тридцать, но больше двадцати пяти ни той, ни другой не дать.
– То, что пришлось по вкусу мне, полдела, – улыбнулась Оля, – главное, Оскар вдохновился и начал работу над спектаклем. Режиссер обладает безупречным вкусом, но даже он не смог придраться к тексту. Вы присутствовали на многих репетициях, сами видели!
Надя повернулась к сестре:
– Я же говорила, ты гениальна! Шекспир с Чеховым отдыхают!
– Ну, не до такой степени, – улыбнулась Оля.
– До такой! – топнула ногой Надя. – Просто люди не любят никого хвалить. Вот покритиковать, поругать, это пожалуйста!
Из коридора послышалось мерное постукивание и звук шаркающих шагов.
– Тетя Оля, у тебя поселилась кошка с деревянной ногой? – хихикнула Надя.
Из гостиной высунулся Роберт.
– Нуди приехал, – прошептал он.
– Я видела его машину, – мрачно сказала Ольга.
– Как? Он еще не умер? – звонко спросила Надя. – А все ноет, что его секунды сочтены.
Оля округлила глаза, схватила не особо учтивую гостью за плечо и увела в правое ответвление коридора. Зина пошла следом.
– Кто такой Нуди? – обратилась я к Роберту, который направился в другую сторону.
Роб закатил глаза.
– Наше личное несчастье. Ресторанный критик, очень известный, совершенно неподкупный. У Нуди белоснежная репутация. Если он поставит трактиру в своей статье три с минусом, люди туда не пойдут. А раз похвалил заведение, то оно безупречно. Нуди ни для кого не делает исключений. Его мать, Тереза, русская, вышла замуж за итальянца и всю жизнь держит в Париже заведение «Три рыбки». Собственно говоря, от нее Нуди и почерпнул первые знания о кулинарии и ресторанном бизнесе. Мать мечтала видеть сына поваром, хотела передать ему трактир, поэтому отправила мальчика учиться кулинарии. Но из Нуди не получилось толкового мастера. Стоять у плиты ему лень, там жарко, душно, ножи острые, можно порезаться, кипящим маслом обжечься. Нуди избрал иной путь. Стал вести в одной из местных газет полосу «Гурман на прогулке». Очень скоро его переманили в крупное издание, и Нуди стал знаменитостью. Он сейчас не только пишет для журнала, но и ведет программу на радио. Нуди составляет рейтинги, он может испортить вам бизнес. Занесет в черный список – и адью посетители. Его боятся, ненавидят, но уважают за принципиальность. Нуди не пожалел даже Терезу, он на всю Европу объявил, что его мамаша пренебрегает санитарными правилами на кухне, отвратительно готовит панакотту и под видом поросятины подает вульгарную свинину.
– Хочется, как Надя, спросить: «Он еще жив?» – хихикнула я.
Роберт усмехнулся:
– Вполне. Правда, Тереза заявила: «Ты мне не сын!» Но Нуди, по-моему, не очень расстроился. У него менталитет ящерицы: сидит на ветке и медленно моргает. Ни жены, ни детей нет, махровый эгоист.
– Он ваш друг? – полюбопытствовала я, когда мы очутились в гостиной.
Роб начал рыться в коробке с конфетами, стоящей на буфете.
– Мы выпускаем книги Нуди, посвященные ресторанам. Народ их обожает, потому что они похожи на детектив. Нуди описывает, как он, тщательно загримировавшись, заходит в харчевню и начинает свое расследование. Поверьте, рассказ о том, какие уловки использует критик, чтобы проникнуть на кухню, достоин пера Агаты Кристи. А его язвительный слог? Посмотрите-ка!
Роберт бросил в рот шоколадку, подошел к шкафу, вытащил из него том в яркой обложке и начал читать вслух:
– «Ресторан «Венеция» в городе Миль поражает с первого взгляда. Как правило, хозяин называет свое заведение тем именем, которое ему подсказала жена. Помню, слышал как-то раз такой диалог: «Дорогой! Что мы напишем на вывеске?» – «Я хотел указать там имя «Роза». – «Это еще почему?» – «Ты забыла? Так зовут мою маму». – «Нет, милый, я ничего не забыла, более того, я уверена, что всех стошнит, когда они прочитают «Роза», людей схватит гастрит, энтерит, колит и нервная почесуха. На вывеске напишем «Ово». – «Но почему, моя радость?» – «Очень красиво выглядит. Если ты откажешься, я уйду. Только «Ово». Никакой Розы!»
Однако владелец харчевни решил сделать привязку к местности. В непосредственной близости от ресторана, дверь которого по помпезности напоминает вход в Лувр, расположена канава, по которой протекает мутный ручей, по всей вероятности, появившийся на свет в результате прорыва трубы канализации. А те, кто бывал в знаменитом итальянском городе, знают, что от знаменитых каналов тянет редкостным смрадом. Поэтому я полностью согласен с владельцем «Венеции», название пришлось ко двору. Ну, согласитесь, странно называть харчевню, раскинувшуюся на берегу реки с дерьмом, «Розовый куст»!
Но хватит стоять у входа! Откроем шикарную дверь, украшенную инкрустацией. Осторожно! Под первым впечатлением, вы, полагая, что она вырублена из цельного массива дуба, рванули ее что есть силы и… влетели в стену. Ба! Дуб-то из фанеры! Медальоны пластиковые! Пустячок, а неприятно!
Все отрицательные эмоции отступают, когда ваш взгляд натолкнется на люстры. Муранское стекло! Венецианский хрусталь! Роскошь дворца! Шикарные ковры!
Ну-ну, не падайте от восторга. Это тоже небольшое надувательство. Конструкция под потолком из пластика, а половик на полу – плод труда африканских женщин, состряпан в полутемном подвале подпольной фабрики, коих много на Черном континенте. Красная цена ему – доллар за километр.
Забудем об оформлении, об отбитой раковине в мужском туалете, отсутствии мыла в женском и заглянем в меню. Поверьте, вас ожидают ошеломительные открытия…»
Роберт посмотрел на меня поверх страниц.
– Дальше читать?
– Пожалуй, не стоит, – засмеялась я, – вездесущий парень умудрился заглянуть даже в дамскую комнату? Кстати, у него странное имя.
Роб захлопнул томик и отнес его на место.
– Сокращение от «зануда». Журналиста случайно так назвала крошечная дочка одного из рестораторов, которая, увидев, как он входит в папино заведение, заорала:
– Внимание! Нуди приехал!
Критик расстроился, что девочка его вычислила, и сказал ей:
– Я Эдуард.
– Нет, – уперлась малышка. – Вчера папа сказал маме: «Мне посоветовали быть осторожнее! Нуди шарит поблизости!»
– Нуди? – удивился Эдуард. – С чего он меня так величает?
– Потому что вы такой нуди! – воскликнула крошка. – Ко всем приезжаете и нудничаете, нудничаете и повсюду лазаете!
На этой фразе из глубины заведения вышла хозяйка, схватила дочь на руки и застрекотала:
– Мадлена не понимает, что говорит! Она еще крошка!
– Папа, – послышался во дворе голос мальчика-подростка, – Томас звонил, предупредил, что к нам Зануда направился.
Хозяйка стала похожа на сочный азербайджанский помидор, а Эдуард сообразил, что девочка исковеркала слово «Зануда».
Надо отдать должное критику, он обладает чувством юмора. Девочка развеселила Эдуарда, и он начал подписывать свои статьи «Нуди». Прозвище моментально к нему прилипло, и все сразу забыли, что вообще-то его при рождении окрестили Эдуардом. Даже Тереза, которую после разгромной рецензии на ее таверну пригласили на телешоу и задали вопрос: «Вы сильно повздорили с сыном после публикации не очень приятной для вашего бизнеса статьи?» – заорала:
– Чертов Нуди мне не сын. Если он смотрит телевизор, то пусть слышит: «Нуди, я на порог тебя не пущу!»
– Хорошо, что у вас не ресторан, а издательство, – заметила я.
– Верно, – согласился Роберт, – но, позволю себе заметить, если речь идет не об общепите, то Нуди вполне приятный человек.
Следующие несколько минут мы болтали ни о чем, потом Роберт кивнул в сторону телевизора, транслирующего первый канал российского телевидения:
– Погода!
– Аномальная летняя жара и жестокая зимняя стужа, – завела диктор. – Сейчас в Москве столбик термометра опустился ниже отметки минус тридцать пять градусов. Завтра будет еще холоднее. Если у вас нет настоятельной необходимости покидать квартиру, лучше останьтесь дома. Помните, что от спиртных напитков вас может потянуть в сон, а человек, упавший в сугроб, запросто замерзнет. Для помощи водителям, которым стало плохо на трассе, еще летом была организована специальная линия связи. Если вы ощутили дискомфорт, головокружение, боли за грудиной, тяжесть в голове, припаркуйтесь на обочине и звоните по номеру шестьсот шестьдесят шесть шестьдесят шесть шестьдесят шесть. К вам скоро приедет…
– Смерть с косой! – хмыкнул Роберт. – Отличный совет, это число дьявола! Набрал номер из одних шестерок, и вскорости на дороге материализуется сам Вельзевул. Ладно, пойду спать, авось ко мне сатана не заявится.
Я тоже направилась в свою комнату. Интересно, кому пришло в голову дать комбинацию из шестерок для номера службы спасения? В России номер 666-66-66 вряд ли сочтут счастливым.