Страсть и цветок

Глава 5

Стоя у окна, Локита разглядывала маленькую городскую площадь.

В центре ее был разбит сад, но деревья, по сравнению с парижскими, имели вид унылый и какой-то безжизненный.

Небо было затянуто тучами; казалось, что и весь Лондон столь же уныл, беспросветен и мрачен, как отчаяние, надавившее ей на сердце.

За последнюю неделю она заметно похудела. Темные круги пролегли под глазами, ибо она рыдала все ночи напролет, доводя себя до крайнего изнеможения.

Она оплакивала потерянного для нее князя, свои разбитые мечты, русский вечер, который он устраивал специально для нее и на котором ей не удалось побывать, будущее, ничего, кроме одиночества, не сулящее.

Она никак не могла поверить, что правильно расслышала Энди, когда та заявила ей, что они этой самой ночью отправляются в Лондон.

Когда она покидала сцену под громовые рукоплескания театралов, глаза ее ярко светились, а в душе нарастало ликование от мысли, что впереди ее ждет удивительный вечер.

Весь день она неспособна была произнести ни слова на другую тему.

— Князь Иван сказал, что тот сад будет совсем как русский, Энди, — говорила она. — Как ты думаешь, он разбросает снег если да, из чего он его сделает?

— В России не везде есть снег… — Из мисс Андерсон в тот день слова было клещами не вытянуть. — На юге бывает очень жарко, там много солнца и цветов.

— Ты раньше мне уже об этом говорила, — сказала Локита. — Но я всегда представляю себе сани, которые летят по снегу, купола и шпили церквей Петербурга, что мерцают позолотой на солнце. Папа часто мне о них рассказывал.

Мисс Андерсон промолчала, и Локита решила, что та недовольна предстоящими увеселениями — в связи с приглашением на вечер многочисленных гостей. Ведь ранее ей никогда не разрешалось заводить друзей.

— Но мне и не интересен никто… кроме князя, — тихонько прошептала Локита.

Она поднималась впереди мисс Андерсон по железной лестнице в гримерную, зная о том, что внутри их уже ожидают русские наряды, которые князь обещал доставить прямо в театр.

И вот, разложенные на кресле, они предстали перед ней во всей своей красе. Она издала крик, не помня себя от восторга:

— Взгляни, Энди, они же восхитительны!

Каково же было ее удивление, когда та резко произнесла:

— Живо переоденься в платье, в котором ты приехала из дома.

— Но почему, Энди? Было же условлено, что мы переоденемся здесь и прямо отсюда отправимся к князю.

— Делай, как я говорю, — скомандовала мисс Андерсон.

— Но я хочу нарядиться в русское платье, — запротестовала Локита. — Как же я буду выглядеть без него на вечере? Оно такое необыкновенное!

— Одевайся в свое обычное платье.

Что-то в тоне, которым она произнесла эти слова, заставило Локиту взглянуть на нее с внезапной тревогой.

Наступило молчание. Наконец тихим голосом, почти шепотом, Локита промолвила:

— Что ты хочешь… этим сказать?

— Сегодня вечером мы уезжаем в Лондон! — В Лондон?! Но… почему?

— Потому что в Париже нам оставаться больше нельзя.

— Почему? Почему? — взмолилась Локита.

Ни разу прежде не осмелившись ослушаться мисс Андерсон, она и сейчас покорно облачилась в свое обычное платье, а сверху накинула бархатную пелерину с капюшоном.

Затем они спустились по железной лестнице и подошли к служебному выходу.

На самой мисс Андерсон также был плащ, и лишь когда они уселись в карету князя и слугам было велено отвезти их к вокзалу, Локита обнаружила, что мисс Андерсон захватила с собой и русские наряды.

Кроме того, в руках у нее была коробка из-под шляпок.

— Что в ней? — спросила Локита.

— Наши капоры, — отвечала непреклонная мисс Андерсон. — Я не хочу, чтобы до нашего отъезда из Парижа слуги князя успели разгадать наши планы.

Локите оставалось только смирение. Когда же, выпустив клубы пара, поезд отошел от вокзала и покатил в Кале, она прикрыла глаза, чтобы сдержать слезы, готовые градом покатиться по ее щекам.

Ей не хотелось плакать на людях, но ночью, стоило ей остаться одной, она рыдала так, что подушка вымокла до нитки.

Мисс Андерсон рассчитывала остановиться у своей сестры, жены доктора Эдвардса, который открыл свой кабинет в Айлингтоне; однако выяснилось, что дом, который те занимали, был слишком мал, чтобы вместить новых жильцов.

Впрочем, миссис Эдвардс вскоре нашла им комнаты в расположенном по соседству пансионе.

Комнаты были маленькие и не очень уютные, но у Локиты уже не оставалось сил на иные эмоции, кроме саднящего чувства утраты.

«Что, что теперь подумает князь?!» — поминутно терзалась она.

Разве сможет он когда-то понять, что она менее всего хотела причинить ему боль и обиду, что ее, по сути, заставили сделать это?

На третий день их пребывания в Лондоне мисс Андерсон слегла в постель.

Зять, осмотрев ее, очень серьезным тоном объявил, что мисс Андерсон необходимо срочно показать специалисту.

— Мы не можем себе этого позволить! — твердо сказала та, но доктор настоял на своем.

И вот теперь, содрогаясь от ужаса, Локита дожидалась вердикта сэра Джорджа Лестера.

Локита никогда не допускала мысли, что у Энди могут быть серьезные нелады со здоровьем: ведь та всегда была такой сильной и собранной.

Разве что последний месяц или два, проведенные в Париже, она обнаруживала признаки чрезмерной усталости и отказывалась от так любимых ею в прошлом прогулок по Булонскому лесу, а порой, когда они покидали театр, казалась до того утомленной, что по дороге домой не могла проронить ни слова.

Дверь тихо открылась, и, обернувшись, Локита увидела входящего в комнату сэра Джорджа Лестера.

Лицо его было предельно сурово, а глаза смотрели с тревогой. Она ждала, когда он заговорит.

— Я осмотрел мисс Андерсон, — произнес он. — Насколько я понимаю, это ваша опекунша.

Локита, не говоря ни слова, кивнула.

— Полагаю, вы ждете от меня откровенного и честного сообщения.

— Энди… очень больна? — Этот вопрос вырвался из уст Локиты против ее воли.

— Да, дитя мое, она очень больна! — ответил сэр Джордж Лестер. — У нее очень слабое сердце. Есть и другие осложнения, которыми я не хотел бы вас расстраивать.

— И что же мы должны делать? Она еще сможет поправиться?

Сэр Джордж покачал головой:

— Я сказал мисс Андерсон, что ей прежде всего необходим отдых. Ей противопоказаны волнения. Любого рода неприятные переживания. Я прописал ей таблетки, она должна принимать их, как только возникнут сильные боли или будут признаки коллапса.

Локита задержала дыхание. Лицо ее вмиг побелело, глаза округлились от страха.

— И… больше ничего… мы не в силах… сделать? — еле вымолвила она.

— Она переживает из-за вас, дитя мое, — сказал сэр Джордж. — Поэтому вы обязаны сделать все от вас зависящее, чтобы укрепить, утешить ее, избавить от волнений.

— Я обещаю, — прошептала Локита.

— Уверен, что это — половина победы, — мягко улыбнулся сэр Джордж.

Он похлопал Локиту по руке и, подхватив цилиндр, который оставил у дверей, вышел из помещения.

Снаружи его поджидал доктор Эдвардс. С лестницы донесся звук шагов и приглушенные голоса.

Она бросилась в комнату мисс Андерсон.

То была крохотная, безвкусно меблированная комнатка. Мисс Андерсон сидела, прислонившись к горке подушек, на узкой железной кровати.

Подходя к ней, Локита из последних сил заставила себя сдержать слезы.

— Энди! — выговорила она, но голос звучал неровно. — О, Энди!

— Все в порядке, моя хорошая, — улыбнулась мисс Андерсон. — Доктора вечно поднимают панику из-за пустого. Я к этому отнеслась очень спокойно. А скоро я буду уже на ногах. Вот увидишь!

Из страха расплакаться Локита не могла больше вымолвить ни слова. Затем изменившимся тоном, словно бы желая скрыть от кого-то свою просьбу, мисс Андерсон произнесла:

— Пошли за Сержем. Я хочу поговорить с ним.

— Да-да, конечно, — с готовностью воскликнула Локита. — Я пойду сама разыщу его.

Выйдя из комнаты, она, как и ожидала, застала Сержа на лестнице. Не решаясь войти внутрь, он о чем-то беседовал с Мари: оба терзались беспокойством по поводу вердикта медика.

— Мисс Андерсон хочет переговорить с тобой, Серж, — обратилась к нему Локита, и русский без лишних слов проследовал в комнату мисс Андерсон.

— Что сказал доктор о здоровье мадам? — по-французски спросила Мари.

Локита увлекла ее в маленькую гостиную, которая была предоставлена в пользование всех постояльцев пансиона, и поведала ей то, что слышала от сэра Джорджа.

— Мы должны приглядеть за мадам, — согласилась Мари. — Разве можно было сломя голову срываться из Парижа! — И она состроила гримасу, которая была красноречивей любых слов.

— Да, я понимаю, — проговорила Локита. — Быть может, нам удастся убедить ее всем вместе вернуться домой.

Впрочем, говоря это, она ни миг не усомнилась, что Энди ни за что на свете не согласится вернуться в Париж, пока там находится князь Иван.

Она знала, что именно от него они сейчас прячутся, а в Айлингтоне ему, пожалуй, пришло бы в голову искать их в последнюю очередь.

Она услышала, как Серж выходит из спальни мисс Андерсон. Потом его сапоги застучали по лестнице. Она бросила взгляд на Мари:

— Не понимаю, куда Энди могла послать его?

Она вернулась в ее спальню.

Когда Локита входила в комнату, глаза мисс Андерсон были прикрыты, но, услыхав ее шаги, она взглянула на нее и улыбнулась.

— Куда ты послала Сержа? — осведомилась Локита.

— Узнать, прибыл ли лорд Марстон в Лондон, — отвечала Энди.

Лорд Марстон сидел в библиотеке своего особняка на Кэрзон-стрит и разбирал огромную пачку писем, ожидавшую его по возвращении из Парижа.

И хотя он был дома уж несколько дней, пачка, казалось, не становилась меньше, и все потому, что, как он прекрасно понимал, покуда в его доме князь Иван, времени для занятия корреспонденцией почти не оставалось.

Обнаружив, что Локиту отняли у него, князь испытал приступ настоящего помешательства; лорду Марстону стоило величайших трудов удержать его от совершения какой-нибудь отчаянной, дикой выходки.

— Я потерял ее! Боже мой, Хьюго, я потерял ее! — выкрикивал князь.

Он отказался вернуться к гостям, а вместо этого тут же помчался к ее дому в Булонском лесу.

Там князь долго что было силы колотил по входной двери. Наконец, до смерти перепуганный, показался сторож в плаще, накинутом поверх ночной рубашки.

Князь засыпал его вопросами, всячески пытаясь поймать на слове. Можно было, однако, не сомневаться, что от этого человека толку будет не много.

Выяснилось, что Мари, приходившаяся ему племянницей, попросила его и жену присматривать за домом, пока дамы будут в отъезде.

— Куда же они уехали? — выпалил князь.

Тот лишь пожал плечами.

— Может быть, в Англию?

Его собеседник на какое-то время задумался, а потом с некоторым колебанием ответил утвердительно. Он слышал, как племянница говорила, что им понадобится теплая одежда, потому что в Лондоне, дескать, всегда холодно.

Князь бросил взгляд на лорда Марстона:

— Лондон!

Но на этом все их сведения исчерпывались.

Мари не поведала родственникам, где они собираются остановиться. К тому же, рассудил лорд Марстон, сомнительно, чтобы мисс Андерсон захотелось кому бы то ни было об этом рассказывать.

Можно было со всей очевидностью предположить, что та готовила их стремительное исчезновение втайне от всех и, как склонен был думать лорд Марстон, вплоть до самой последней минуты ни словом не обмолвилась о нем Локите.

После пристрастного допроса сторожа им открылось лишь одно дополнительное обстоятельство: мисс Андерсон продала очень ценную икону.

Жена сторожа слышала, как Мари говорила мисс Андерсон:

— Мадемуазель любит эту икону. Она много для нее значит. Мадемуазель будет очень горевать, если ее потеряет.

— Не вижу причин рассказывать ей, что икона продана, — резко отозвалась мисс Андерсон.

У князя имелись предположения относительно личности наиболее вероятного скупщика ценных икон в Париже. Отправившись к нему с лордом Марстоном на следующее утро, они выкупили икону, заплатив, как следовало ожидать, двойную цену против той, что скупщик вынул из собственного кармана.

Однако все, что имело отношение к Локите, князь теперь почитал для себя сокровищем.

Вслед за тем он принял решение немедленно отправиться в Лондон, отпустив лорду Марстону считанные минуты для того, чтобы уведомить о том британского посла; вскоре они уже сидели в поезде и неслись к берегу Ла-Манша.

Когда же они прибыли в Лондон, даже князь наконец взял в толк, как нелегко будет отыскать в этом городе человека, не имея ни малейшего понятия о месте его нахождения.

Разрезая очередной конверт, лорд Марстон думал о том, что князь Иван, должно быть, в эту минуту поднимает на ноги всех частных сыщиков, поручая им прочесать каждый уголок города.

Предстоящие поиски обречены были натолкнуться на серьезные сложности с опознанием мисс Андерсон и Локиты ввиду отсутствия их фотографий.

Можно было посчитать всю затею лишенной всякого смысла, однако хорошо уже то, думал лорд Марстон, что князь нашел себе какое-то занятие.

Он изводил себя чувством, которое русские называют тоской, — то было безысходное горе, агония души, олицетворявшая для каждого славянина его врожденный фатализм.

В случае же князя чувство это было сопряжено с душевным надломом такой силы, что временами лорд Марстон начинал побаиваться, не предпочтет ли тот сведение счетов с жизнью продолжению страданий.

Было ясно одно: этого человека сжигает всепоглощающий, неистовый огонь страсти.

Его другу приходилось раньше видеть, как некоторым женщинам — покуда князь добивался их благосклонности — удавалось кружить ему голову, заставлять забывать обо всем на свете, даже на время околдовывать внушенной страстью, — но никогда прежде не видел он князя, настолько покоренного переживаемым чувством, что оно, казалось, избавило его от всех прочих эмоций за исключением испепеляющего жара любви.

Лорду Марстону пришло в голову, что теперь это уже не князь, не аристократ, не обладатель громадного состояния — это мужчина как таковой.

Мужчина, томящийся недостижимым, обезумевший от потери того, что могло придать смысл его жизни, погруженный в бездну непроглядного отчаяния.

«Слава Богу, что меня самого не угораздило так влюбиться», — сотни раз на день твердил себе лорд Марстон.

Дверь в библиотеку открылась, и он раздраженно посмотрел на входящего слугу.

Он был совсем не в восторге оттого, что ему помешали: до возвращения князя он хотел просмотреть как можно больше корреспонденции.

— Один человек просит разрешения видеть вас, ваша светлость.

— Я никого не хочу видеть.

— Он очень настойчив, ваша светлость. Он утверждает, что у него поручение от мисс Андерсон.

Лорд Марстон воззрился на слугу, не в силах поверить своим ушам:

— Мисс Андерсон? Вы сказали — мисс Андерсон?

— Да, ваша светлость.

— Немедленно просите!

— Слушаюсь, ваша светлость.

Когда объявляли имя Сержа, лорд Марстон, поднявшись из-за письменного стола, уже стоял у камина.

Русский гигант застыл в дверях, комкая в руках шляпу.

— Доброе утро, Серж, — приветливо сказал лорд Марстон.

— Доброе утро, ваша светлость.

— Вам поручено мне что-то передать?

— Да, ваша светлость.

— Что же именно?

— Мисс Андерсон послала меня в ваш дом, ваша светлость, чтобы узнать, когда вас ждут из Парижа, и сказать, что она хотела бы видеть вас у себя. Это срочно!

— А в таком случае, — ответил лорд Марстон, — ведите меня к ней сию же минуту!

— Слушаюсь, ваша светлость.

Не прошло и несколько минут, как экипаж его светлости был выведен из конюшен. Лорд Марстон поместился внутри кареты, а Серж взгромоздился на козлах рядом с кучером.

Когда они тронулись в путь, лорд Марстон тут же спросил себя, чему он обязан столь срочным вызовом.

Неужели что-то могло случиться с Локитой? Несчастный случай? Если же она и в самом деле мертва или серьезно больна, то сможет ли он сообщить такую весть князю?

В течение всей поездки он ни на миг не прекращал думать над тем, какая причина могла побудить мисс Андерсон искать с ним встречи.

Когда экипаж подъехал к дверям затрапезного пансиона на Айлингтон-сквер и он опустил ногу на тротуар, у него мелькнула мысль, что все это отнюдь не самые достойные Локиты декорации.

Те же ощущения возникли у него, стоило ему увидеть ее саму, ожидавшую его появления в темном, убогого вида холле.

Она протянула ему обе руки. В глазах ее, не таясь, сияла радость.

— Значит, вы приехали с Сержем! — воскликнула она. — Энди не знала наверное, вернулись ли вы из Парижа.

— Мы с князем отбыли на следующий же день после того, как вы нас покинули, — отвечал он.

Выражение, которое тут же появилось в глазах девушки при упоминании им князя, красноречивее всех слов сказало ему, что ее страдания сродни тем, какие испытывал его друг.

— Энди больна, — говорила Локита, пока они поднимались по лестнице, — ее смотрел один очень сведущий доктор, сэр Джордж Лестер, который предупредил, что ей нельзя волноваться и что все мы… должны постараться ее не расстраивать…

Они поднялись еще на несколько ступенек, и Локита добавила:

— Сэр Джордж подозревает, что это сердце, и я боюсь… я страшно боюсь… как бы с ней чего-нибудь не случилось…

Лорду Марстону не понадобилось более подробное объяснение.

Локита открыла дверь:

— Прибыл лорд Марстон, Энди. Могу я просить его войти?

— Проси, Локита, и потом я хочу остаться с ним наедине, — отозвалась мисс Андерсон.

Голос ее, отметил лорд Марстон, не растерял своей непререкаемой властности.

Оставляя его в спальне, Локита напоследок улыбнулась ему.

— Мне было грустно услышать, что вы больны, мисс Андерсон. — Он присел на жесткий стул поблизости от кровати.

— Я послала за вами Сержа, лорд Марстон, — проговорила мисс Андерсон, — потому что мне необходима ваша помощь…

— Вы можете быть уверены, что я сделаю для вас все, что в моих силах.

— Мне осталось недолго жить, — промолвила мисс Андерсон.

Лорд Марстон хотел было начать увещевать ее, но она нетерпеливо отмахнулась:

— Я заставила докторов сказать мне правду. Вы знаете, как неохотно они это делают. Но я — женщина при смерти, и беспокоит меня теперь только одно: судьба Локиты.

— Понимаю, — прошептал лорд Марстон.

— Мне некому больше довериться, кроме вас, — продолжала мисс Андерсон. — Вот почему, лорд Марстон, я спрашиваю вас: хотите ли вы взять в жены Локиту?

Лорд Марстон оцепенел и не мог выговорить ни слова. Мисс Андерсон продолжала:

— По сию пору прошлое ее должно оставаться в тайне. Даже сейчас я не могу вам сказать правду о ее происхождении. Я могу лишь призвать в свидетели Бога и дать вам слово, что она — равная вам по рождению.

Немного помолчав, она сочла нужным добавить:

— Однажды вы узнаете, кто она такая и кто были ее родители. Пока же умоляю вас поверить мне и сделать ее своею женой. — Голос ее замер, но взгляд не отрывался от лица посетителя.

Спустя мгновение он ответил:

— Я буду честен с вами, мисс Андерсон, и скажу — никогда, ни на одно мгновение не представлял я, что придется выслушать столь удивительное предложение, и вряд ли сам мечтал о том, что Локита, каким бы прекрасным созданием она ни была, когда-то будет принадлежать мне. — И, переведя дух, он нашел в себе силы продолжить: — Мне кажется, она влюблена в князя Ивана Волконского, он же безумно, страстно влюблен в Локиту…

— Я очень хорошо это знаю, — резко оборвала его мисс Андерсон. — Но вам, думаю, известно, лорд Марстон, что он не может жениться на ней.

Лорд Марстон промолчал, и мисс Андерсон продолжала:

— В свое время я жила в России. Мать князя носила фамилию Романова, и потому жениться он сможет только с разрешения царя. — И с легким оттенком иронии немного погодя она добавила: — А уж царь, как нам обоим известно, никогда не даст своего разрешения на брак князя с девушкой, которая не только запятнала себя появлением на сцене, но и не имеет доказательств своей родословной.

— И вы полагаете, что меня это не коснется?

— Но вы же англичанин, как и отец Локиты. Она прекрасна не только лицом, но и сердцем. Я положительно уверена в том, что если вы женитесь на ней, то вскоре полюбите ее всем сердцем и будете любить до конца своих дней.

— Вы думаете, что и она сможет полюбить меня?

Мисс Андерсон прикрыла глаза и тяжело откинулась на подушки. Только сейчас лорд Марстон заметил, как подорвала ее силы болезнь, как изменилась она со времени их парижской встречи.

Тогда она, пожалуй, вполне заслуживала того, чтобы ее именовали Драконом, ибо была в ней сила, кипучий жар в крови, что способны и устрашить, и запугать.

Теперь же она была всего-навсего больной женщиной, старой — ибо выглядела она старше тех лет, что он дал ей, увидев впервые, — и на лице ее оставили отметины и время, и страдания.

Вспомнив слова, сказанные ему Локитой, лорд Марстон поспешно ответил:

— Дадите ли вы мне время обдумать ваше предложение? Сегодня после полудня или вечером я отправлю вам нарочного с сообщением.

И, словно бы не расслышав его слов, не раскрывая глаз, мисс Андерсон ответила:

— Я желаю, чтобы вы женились на Локите немедленно, по специальной лицензии! Тогда она будет вне опасности…

— Понимаю, — мягко произнес лорд Марстон. — И обещаю вам, что самым серьезным образом обдумаю ваше предложение. — Сказав это, он поднялся со стула.

Когда же он взялся за ручку двери, мисс Андерсон заговорила снова, — слова, по-видимому, давались ей с большим трудом:

— Я… никому не могу довериться… кроме вас… И Локита должна быть… вне опасности!

Князь ждал возвращения лорда Марстона. Невидящим взором он смотрел в сад за окном, и, с порога бросив на друга мимолетный взгляд, лорд Марстон уже знал, что его встреча с сыщиками была малоутешительной.

Он не сомневался, что они взяли предложенные им деньги, но с целью застраховать свою репутацию они, разумеется, довели до сведения князя, что тот поручает им задание, с которым они не слишком рассчитывают справиться.

Лорд Марстон сделал несколько шагов и встал близ каминной доски.

— Мне нужно кое-что сообщить тебе, Иван.

— Что же это? — поинтересовался князь, не отводя взгляда от окна.

— Я только что видел Локиту!

Князь резко повернулся. Выражение его лица было таково, как если бы он вдруг выступил на свет из тьмы подземного каземата.

— Ты… видел ее… ты видел Локиту? — Говорить ему было трудно, он почти задыхался.

— Мисс Андерсон послала за мной… Она очень больна…

Князь ждал продолжения.

— Она просила меня во имя безопасности Локиты жениться на ней.

— Жениться… на ней? — ахнул князь. И вдруг, срывая голос, он закричал: — Если ты тронешь Локиту… если хотя бы прикоснешься к ней пальцем… я убью тебя!

— Я не сказал, что согласился жениться.

— Локита будет вне опасности. Я буду оберегать ее, я буду боготворить ее до конца жизни.

— Но ведь ты не можешь на ней жениться.

Князь не ответил.

— И мисс Андерсон это известно, — продолжал лорд Марстон. — Она прекрасно знает, что ты не вправе взять в жены девицу без разрешения на то царя. Но она признала, что Локита в тебя влюблена.

Князь сделал несколько шагов и подошел вплотную к лорду Марстону:

— Я должен повидаться с Локитой. Мне нужно поговорить с ней.

— Ты намерен спросить у нее, готова ли она стать твоей любовницей? — осведомился лорд Марстон.

Князь приложил руку ко лбу:

— Любовницей ли, женой — я буду любить ее так, как не была любима еще ни одна женщина.

— Ты отлично знаешь, что дело не в этом. И если откровенно, Иван, я полагаю, что, будучи так чиста и невинна, она отвергнет ту единственную роль, которую ты в состоянии сейчас ей предложить.

Князь вновь начал мерить шагами комнату. Наконец, решившись, он произнес:

— И это значит, что ей просто не должно быть известно о наших планах.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился лорд Марстон.

— Следует все обдумать, — воодушевился князь. — Ты дашь согласие жениться на Локите… Привезешь ее сюда, и она выйдет замуж… за меня.

— Но ведь это невозможно, — перебил его лорд Марстон.

— Если мы скажем Локите, что это будет нецерковный брак — который практикуется в Англии — и что позже я получу разрешение государя на венчание в церкви, она поверит мне, — пояснил князь.

— Нецерковный брак? — переспросил лорд Марстон.

— Наподобие той церемонии, что совершается во Франции в присутствии мэра, — нетерпеливо отмахнулся князь. — Произносится несколько фраз, и пара объявляется мужем и женой. Все остальные роли будут расписаны.

— И ты намерен обмануть Локиту, уговорив ее участвовать в фарсе?

— Я собираюсь ей внушить, что не следует опасаться — ее будут любить и беречь несказанно.

Лорд Марстон затаил дыхание. Князь продолжал:

— Я переведу на нее часть своего состояния — речь может идти о любой сумме. Это будет условием брачного контракта. — Он взглянул на лорда Марстона и, снова выходя из себя, закричал: — Боже Всевышний, как же ты не понимаешь, Хьюго, что только так можно решить проблему! Я люблю Локиту, Локита любит меня, но сейчас жениться мы не можем! Наверное, спустя какое-то время, кто знает, мне удастся убедить государя…

— Мисс Андерсон заверила меня в том, что она равная мне по происхождению, — сказал лорд Марстон. — Однако даже этого в твоем случае может оказаться недостаточно…

— И ты полагаешь, что я стану задумываться над тем, кто были ее родители и предки? — вскричал князь. — Явилась ли она ко мне из сточной канавы или сошла со ступенек трона — она Локита!! Она — моя! И только об этом мы с тобой сейчас должны помнить.

Лорд Марстон вздохнул:

— Должен признаться, мне не доставит ни малейшего удовольствия брать в жены девицу — как бы ни восхищался я Локитой, как бы ни сочувствовал ей в нынешнем ее положении, — которая любит другого мужчину.

— Локита любит меня. — Изменившимся голосом князь добавил: — И ты знаешь, что я люблю ее. Ее будущее и счастье в твоих руках, Хьюго.

— Но ведь это немыслимая ответственность! — запротестовал лорд Марстон. — Вообрази, что будет, если в дальнейшем она узнает правду! Узнает, что на деле вовсе не замужем за тобой! Она же не простит тебе обмана!

— Ты видишь другой выход? — сухо осведомился князь. — Когда мисс Андерсон не станет, ты будешь считать, что Локите следует вернуться на сцену? Притом что защитить ее будет некому!

Лорд Марстон не ответил.

— Мы же знаем, что средств у них нет, — не считая денег от продажи иконы. Прими мое предложение, Хьюго. Это единственно возможный выход.

Наступила тишина. Слышно было, как отмеряют время часы. Наконец, одолевая нерешительность, лорд Марстон произнес:

— Наверное, ты прав. Другого выхода и в самом деле не видно.

Князь издал торжествующий возглас:

— Немедленно напиши записку, что ты согласен и намерен заехать за Локитой сегодня же вечером. У нас будет довольно времени, чтобы отрепетировать формальности и детали церемонии, а также для составления необходимых документов на предмет моей дарственной.

Произнеся последнюю фразу ровным, спокойным голосом, внезапно, теряя сдержанность, он воздел руки и прокричал тоном триумфатора:

— Мы нашли ее! Нашли, Хьюго, и теперь я снова знаю, что такое жизнь!

Сидя в экипаже лорда Марстона, Локита с волнением всматривалась в лицо попутчика.

— Энди просила меня следовать за вами, куда вы сочтете нужным. Но она так и не сказала, куда вы собираетесь меня отвезти.

— Что еще она говорила? — осведомился лорд Марстон.

— Когда во время обеда ей передали вашу записку, она вся засветилась. Кажется, со времени нашего отъезда из Парижа я ни разу не видела ее такой счастливой.

— Но что же она сказала?

— Она сообщила, что вы заедете за мной в пять часов, и наказала во всем вас слушаться, но так ни словом и не обмолвилась о том, что вы собираетесь предпринять. — И с некоторой тревогой в голосе Локита добавила: — Я… была испугана… я слышала, как она приказала Мари уложить кое-какие мои платья… Я должна буду… остаться у вас… на всю ночь?

— Полагаю, гораздо дольше этого, — ответил лорд Марстон. Заметив выражение, которое не замедлило появиться на ее лице, он добавил: — В моем доме вас ждет человек… который очень вас любит!

— Князь!.. — Локита, казалось, с усилием выдохнула это слово.

— Да, — согласился лорд Марстон, — князь. Скажите мне, Локита, вы в самом деле любите его?

Свет, озаривший ее лицо, подсказал ему ответ раньше, чем она заговорила.

— Я люблю его всем сердцем. Я была бесконечно несчастлива, потому что думала… что никогда его больше не увижу…

Голос ее затрепетал, и, проникшись нежным чувством к девушке, лорд Марстон взял ее руку:

— Если вы так любите его, Локита, готовы ли вы ради этой любви пойти на обман мисс Андерсон, которую вы тоже любите?

— Что это… значит?

— Когда я этим утром навещал мисс Андерсон, она спросила у меня, хочу ли я жениться на вас.

Локита замерла в немом изумлении. Он понял, что ей ничего не известно о сделанном предложении.

— Вы необыкновенно красивы, Локита, — продолжал лорд Марстон, — но мы оба понимаем, что ни вы, ни я не влюблены друг в друга и что вы любите князя.

— Я… я полагаю… он любит меня, — прошептала она.

— Его сердце и душа принадлежат целиком вам одной, — сказал лорд Марстон. — После того как вы исчезли из Парижа, он стал напоминать человека, угасающего от смертельной раны… Он думал, что больше никогда не увидит вас.

— Но… теперь… теперь он сможет жениться на мне…

— Теперь он на вас женится, но мы обязаны сохранить это в тайне. Поймите, князь — особа из очень знатного рода, он не вправе распорядиться своей судьбой, не получив разрешения царя и своей семьи.

— Понимаю, — прошептала Локита.

— Но поскольку мисс Андерсон очень серьезно больна и ее не следует расстраивать, пусть она думает, что я согласился на ее предложение и мы с вами сегодня же поженимся.

Он почувствовал, как задрожали в его ладони пальцы Локиты. Следовало безотлагательно ответить на ее немой вопрос.

— На самом же деле, — тихо проговорил он, — вы выйдете замуж за князя.

— Замуж… за князя?!

Звеня на все лады, голосок Локиты почти пропел эти слова.

— Правда, то будет нецерковный обряд, — объяснил он, — довольно скучный и совсем непраздничный. Однако князь надеется, что спустя некоторое время, когда у него будет возможность обсудить этот вопрос с царем, вы получите и церковное благословение.

— Мне бы очень хотелось получить благословение Церкви, — просто отвечала Локита.

— Разумеется, — согласился лорд Марстон. — Однако сейчас мы должны действовать очень быстро, и времени на ожидание у нас не остается.

— Вы хотите сказать… что Энди… умирает? — еле слышным голосом произнесла Локита.

— Именно так она сказала. Потому-то я уверен, что вы совершенно правы: нам нельзя давать ей повода для волнений.

— О да, конечно, — согласилась Локита.

Лошади подвезли экипаж к дверям дома лорда Марстона. Спустившись сам, он помог Локите шагнуть вниз на расстеленный по тротуару красный ковер.

Они прошли через отделанную мрамором залу. Лорд Марстон открыл двери и впустил Локиту, сам не сделав вперед ни шагу.

Посреди комнаты стоял князь. Никогда, подумала Локита, не был он так ослепительно, неотразимо красив, как в эту минуту.

Глаза их встретились, и несколько мгновений ни он, ни она не могли найти в себе силы пошевелиться. Наконец князь протянул вперед обе руки, и Локита бросилась к нему, не помня себя от счастья.

Он поймал ее в свои объятия и так крепко прижал к себе, что она слышала бешеный, неистовый такт, который отбивало его сердце.

Потом, одолевая удушье нахлынувшего чувства, он проговорил:

— Милая моя! Моя бесценная! Мой маленький дружок! Я боялся, что навсегда потерял тебя!

— Я не знаю… как перенесла… эту разлуку, — пролепетала Локита.

— Но вот теперь, теперь ты снова в моих объятиях, и, Боже Праведный, как же я люблю тебя!

Князь взглянул на ее обращенное вверх лицо и медленно, осторожно, как бы тщательно следя за каждым своим движением, наклонил голову. Губы их встретились.

Он поцеловал ее так нежно, что на глазах ее выступили слезы. Потом, чувствуя мягкую податливость ее уст, он еще сильнее прижал ее к себе.

Все настойчивее, все ненасытнее становился его поцелуй.

Казалось, он требует, чтобы она рассталась со своим сердцем, со своей душой и передала их ему.

Все то прекрасное, что переживала она в минуты своего танца, все духовное, к чему приближалась она при звуках музыки, словно бы обретало свой тайный смысл.

Это чувство захватило их и вдруг обожгло, как раскаленные лучи солнца в час полуденного зноя.

Чувство это было до того могущественным, величественным и несравненным в своей красоте, что ей почудилось, будто снопы искр, мечущиеся между ними, ослепили ее, пронзили тело и испепелили их обоих.

«Это любовь», — успела подумать Локита, и все ее существо откликнулось на его призыв к ней. Каждая клеточка ее тела содрогалась теперь от радостного изумления такой силы, что временами ее охватывала мука.

— Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Ей хотелось прокричать эти слова, ей хотелось двигаться, танцевать под блеск и величие их звучания.

Князь все еще не отпускал свою пленницу, на милость которой он обрекал себя, он целовал ее с алчностью человека, чудом вернувшегося к жизни из царства мертвых.

Когда же он поднял голову, она увидела в его глазах выражение неподдельного изумления. Она знала — он задает себе тот же вопрос, что и она задавала себе.

— Неужели правда, ты здесь, ты так близка ко мне? — спросил он дрогнувшим голосом. — Что теперь я могу… дотронуться до тебя?

— Это… правда, — прошептала она.

— Скажи мне, что ты сейчас чувствуешь.

— Я люблю тебя! Я не знала, что любовь может быть так… так бесподобна… прекрасна, как музыка и… свет…

— Этот свет принесла сюда ты, моя радость.

Вновь и вновь он целовал ее — целовал в щеки, в уста, целовал тоненькую жилку, что от возбуждения трепетала на ее шее, и снова в уста…

Они потеряли представление о времени. Наконец он подвел ее к дивану и усадил рядом с собой. Руки его все еще обвивали ее талию. Он словно бы боялся потерять ее еще раз.

— Хьюго рассказал тебе о наших планах? — спросил он.

— О том, что мы с тобой… поженимся? — спросила Локита, и голос ее задрожал от волнения. — Но он сказал, что мы должны держать это в тайне.

— Да, в тайне. Сейчас важно только то, что ты должна стать моей… моей… стать частью моего сердца, моей души… так я о тебе думал всегда…

— Ты сказал мне это… еще в ту нашу первую встречу…

— Я думал так тогда, думаю то же и поныне. Когда ты исчезла перед тем званым вечером, любовь моя, мне было трудно, очень трудно заставить себя поверить, что я не потерял тебя навсегда, но судьбе снова угодно было свести нас друг с другом.

— И что же… это был, наверное, замечательный вечер? — с затаенной тоской спросила Локита.

— Без тебя это превратилось в пустое паясничанье.

— Мне очень… мне очень жаль…

— У тебя впереди еще тысяча вечеров, я устрою для тебя любой вечер, какой ты ни пожелаешь, но сейчас я хочу, чтобы мы остались вдвоем и рядом не было ни души.

— И я тоже… этого хочу, — прошептала Локита.

Он еще ближе прижал ее к себе. Руки его пробежали по ее телу, а губы коснулись мягкого шелка ее кожи.

Наконец он с усилием произнес:

— Я скажу тебе, что мы задумали. Не пройдет и часа, как мы поженимся. А потом, солнце жизни моей, я верю, что мечты мои исполнятся… И мы с тобой проведем здесь ночь…

— Если ты в самом деле желаешь этого… — проговорила Локита, — то знай, я исполню все… чтобы сделать тебя счастливым.

— Да, ты сделаешь меня счастливым!! — неистово вскричал князь. — Ты вся создана для моего счастья, восторга, поклонения! И до конца своих дней я намерен лелеять тебя, напоминать, что без тебя жизнь моя потеряет смысл, что мы всецело принадлежим лишь друг другу.

С уст Локиты сорвался стон радости. Она прижалась лицом к его шее.

Он целовал ее волосы и говорил:

— Хьюго предложил нам воспользоваться своим загородным домом. Мы сможем отправиться туда завтра и проведем там наш медовый месяц.

Локита подняла голову, глаза ее заблестели:

— А можем мы отправиться туда верхом?

— Все будет исполнено по твоему желанию. Лишь позволяй мне любить тебя, говорить тебе, как ты прекрасна.

Лицо Локиты вспыхнуло.

— Я тоже… этого хочу… — сказала она и дотронулась рукой до его щеки.

Взяв ее руку, он покрывал поцелуями ее пальцы и ладонь.

— Я люблю тебя! Люблю тебя! Мне нужно будет научить тебя русскому, любовь моя, ведь ни в английском, ни во французском не найдется слов, которые бы донесли до тебя силу моей любви.

— Я немного говорю по-русски, — улыбнулась Локита, — я могу объясняться с Сержем, но очень многих слов я, конечно, не знаю, и ты меня обязательно им научишь.

— Я очень многому могу научить тебя, столь многому, мой бесценный цветочек, что на это не хватит отпущенного нам века. Но все будет начинаться с любви и заканчиваться любовью.

Он собрался было вновь поцеловать ее, но внезапно остановился:

— Я знаю, что мы будем делать. Мне кажется, если мисс Андерсон станет хуже, ты не захочешь отлучаться за границу.

— Ты такой… добрый и чуткий, — проговорила Локита, — и она в самом деле так серьезно больна… что я боюсь…

Больше вымолвить она не смогла ни слова. Руки князя нежным повелением заставили ее замолчать.

— Я буду беречь тебя так же, как раньше это делала она. И быть может, когда-то нам откроются все твои тайны…

— И тайна моего происхождения? — спросила Локита.

— Ты ведь очень загадочная особа, — с улыбкой произнес князь.

— Мне кажется, Энди решила все доверить бумаге. С первого дня нашего появления в Англии, стоит ей почувствовать себя лучше, она исписывает десятки страниц. Прочитать их невозможно: она запирает их на ключ в комоде.

— В таком случае нам нет смысла о них беспокоиться, — убежденно заявил князь. — Мне остается лишь думать о тебе, спрашивать, счастлива ли ты и любишь ли меня.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Люблю сильнее, чем умею это выразить словами.

— Тогда расскажи мне об этом своими губками, — прошептал князь и прильнул к ее устам.

Локита, выйдя в сопровождении князя из столовой, последовала за ним в гостиную. В комнате, подобной этой, ей еще не доводилось бывать.

Утопая в цветах, она благоухала ароматами столь изысканного и нежного свойства, что и эти цветы, и эти запахи Локита уже не могла отделить от своей любви.

Слуга принес графин с бренди и поставил на небольшой столик.

— У вашего высочества есть еще какие-нибудь пожелания?

— Нет, это все.

Лакей поклонился и покинул комнату.

Локита, которая любовалась вазой с цветами, повернулась к князю.

— Подойди сюда! — попросил он.

И будто она только ждала приглашения, легкой, воздушной поступью, словно бы не касаясь ковра, она подбежала к нему.

Он приблизил ее к себе, но не поцеловал, а лишь внимательно всмотрелся в ее лицо:

— Как может быть так красиво, так совершенно земное существо? Я и сейчас не могу поверить, что на самом деле вижу тебя перед собой, что это не прихоть моего воображения.

Локита радостно рассмеялась:

— Это не прихоть воображения… я перед тобой… и я — твоя жена. Я и не предполагала, когда впервые увидела тебя… что буду носить на пальце твое кольцо…

— Ты скрывалась от меня, ты растворилась в тени, как привыкла делать и прежде, но теперь, моя бесценная крохотная орхидея, ты уже не сможешь убежать от меня.

— А ты думаешь… мне этого когда-то захочется? — Голос ее дрогнул от страсти, комком подступившей к горлу.

Он прильнул к ее бледному плечу, потом покрыл поцелуями шею.

Дрожь возбуждения, пронзившая ее тело, передалась и ему. Властным порывом уста их устремились навстречу. Поцелуй был страстным, пламенным.

Затем, не прерывая поцелуя, он приподнял ее и опустился вместе с ней в большое, уютное кресло, покачивая ее, словно дитя, из стороны в сторону.

— Когда я увидела тебя в первый раз, мне захотелось, чтобы ты именно так взял меня и посадил к себе на колени, — призналась она еле слышно.

Она прижалась щекой к его плечу. То был знак глубокой привязанности.

— В ту ночь, после ужина, когда ты спас нас из рук бандитов, мне захотелось, чтобы ты поцеловал меня, — шепнула она.

— Уж не думаешь ли ты, что я этого не хотел? — спросил князь. — Никогда в жизни я не был способен на подобные чудеса выдержки.

— Но почему же ты… этого не сделал?

— Потому что боялся испугать тебя, моя звездочка. Я знал, что ты моя, что сердца наши бьются в унисон, что мы одно целое… И однако ж, я видел, как ты юна и невинна.

Она вновь прильнула к его плечу:

— Я должна быть достаточно… искусной в любви… чтобы знать, как сделать тебя счастливым.

— Ты и так это делаешь, оставаясь собою. Как бы я хотел объяснить тебе, что наши чувства друг к другу совсем не похожи на те, какие мне приходилось испытывать прежде. Дело здесь вовсе не в том, чтобы быть искусной или неискусной, искушенной или невинной. Дело только в том, что ты — вторая половина меня самого.

— Но неужели так может быть на самом деле? Ты такой величественный… статный… внушительный…

— А ты нежная, добрая и очень женственная, — проговорил князь, подкрепляя каждое слово новой лаской.

Она чувствовала на себе игру его пальцев — и вдруг затрепетала так, словно бы превратилась в музыкальный инструмент, который благодарно откликается на бережное прикосновение рук исполнителя.

— Я люблю тебя! — сказала она.

— Расскажи мне, как велика твоя любовь?

— Как мир, как океан, как небеса, — прошептала она.

— Я ждал от тебя именно этих слов. Я научу тебя любви, мой цветочек, я укажу тебе, как любить меня, чтобы ты забыла обо всем мире, кроме одного лишь меня, чтобы небесами тебе казались только мои объятия…

Голос его дрожал от страсти, глаза пылали огнем. Он стал покрывать ее поцелуями, пока дыхание ее не участилось, а тело, казалось, было готово воспламениться.

Внезапно ей захотелось освободиться из его объятий.

— Я хочу станцевать для тебя, — прошептала она, — как когда-то танцевала для папы, но сейчас это… важнее и прекраснее… потому что я танцую для… тебя.

Князь затаил дыхание.

— Да, станцуй, мое сокровище!

Она встала и прошла на середину комнаты.

Сияние свечей, установленных в хрустальных бра, играло в золоте ее волос, глаза были напоены нежностью и любовью.

С минуту она простояла неподвижно, как бы вслушиваясь в звуки музыки, что настроят ее и поведут в танце.

И вот танец начался. Князь видел его впервые. Он знал, что так велит танцевать ее сердце, любовь, которая захватила ее душу.

То был танец света и радости, источаемых не этим миром, но горним, божественным.

Она простерла руки перед собой, словно желая охватить или постичь торжество любви, и тут же, как бы осознав бесплодность этой попытки, воздела ладони к Небесам, моля о помощи и благословении.

И как когда-то на сцене, она сумела показать князю, что она не одна в этом танце, что рядом с ней присутствует другой человек, тот, кого любит она и кто любит ее.

Она с такой поразительной достоверностью явила это воображению князя, что на миг он совершенно уверовал, будто Локита танцует не одна, будто рядом и вокруг нее кружатся другие фигуры.

Мелодии их душ находились меж собой в таком глубоком созвучии, что князю внезапно очень ясно представилось — Локита сейчас думает о его матери.

Казалось, она вызвала самый ее дух, и князь уже не сомневался, что мать его с ними, может их видеть и слышать, и он уже словно услышал обращенные к нему слова.

Ощущение было до того сильным и непреодолимым, что он, не помня себя, вскочил с кресла и крикнул:

— Остановись!

Локита, словно выхваченная из состояния транса, внезапно застыла. Руки ее тянулись к невидимому, рот полуоткрыт, глаза беспомощно блуждали.

— Я сказал — остановись, — изменившимся голосом промолвил князь. — Я не могу обманывать тебя. Я должен сказать правду.

— Правду… — Голос Локиты, казалось, долетал до него с дальнего расстояния.

— Да… правду. Я люблю тебя, я боготворю, я обожаю тебя! Я припадаю к твоим ногам, мое счастье. Но я должен сказать тебе: мы — не муж и жена.

Она стояла неподвижно, не проронив ни слова. Он продолжал:

— Я не имею права жениться на тебе. По закону я должен испросить разрешения царя. Но я весь без остатка принадлежу тебе одной. Каждый мой вздох полон тобой, я клянусь перед Богом и памятью моей матери, что я никогда не оставлю тебя, что до конца наших дней буду любить и беречь тебя.

Наступило молчание, такое пронзительное, что казалось, оба они ни словом, ни вздохом не способны нарушить его.

Затем, словно чувствуя, что она удаляется от него, хотя она не сделала ни шагу, он закричал, срывая от нестерпимой боли голос:

— Если ты в самом деле любишь меня, если любишь меня так, как люблю тебя я, все остальное не имеет значения! Любовь выше всех законов, которые придумали люди. Ответь, неужели ты в это не веришь?!

Локита не в силах была пошевелиться. Только руки ее бессильно поникли. Она вдруг стала совсем крошечной и беззащитной.

Князь хотел было шагнуть к ней, но заставил себя сдержаться и проговорил:

— Я сказал тебе это, потому что люблю тебя, потому что не вынес бы, если бы меж нами пролегла ложь. Скажи мне, что тебе важна только наша любовь, что все остальное не имеет значения. Скажи мне это сейчас!

Он уже не просил, он требовал. Шепотом, таким тихим, что он едва мог различить сказанное, Локита проговорила:

— Я должна… подумать… Должна… подумать…

Закрыв лицо руками, она повернулась и очень медленно двинулась двери.