Стратегия

"Авось" — совершенно не терпим, но влияние случайностей, несомненно, скажется на ходе событий. Осуществление даже прекрасного замысла не всегда будет успешно. План должен быть гибким и отказаться от мысли сковать исполнение определенными расписаниями. При исполнении надо быть заранее готовым в любой момент использовать все представляющиеся нам благоприятные случайности, а также ошибки неприятеля. Без последних вообще нельзя думать о достижении экстраординарных результатов. Оперативное искусство не признает жестких решений. В Ульмской операции 180Г) г. Наполеон через каждые 1-2 дня вносил крупные дополнения к первоначальному замыслу, и так же поступал Мольтке в течение Седанской операции 1870 г. Нельзя колебаться отбросить даже саму первоначально установленную форму операции, если обстановка покажет другой, кратчайший путь к цели или позволит добиться более крупного, сравнительно с намеченным, результата (еще 15 августа 1914 г. Людендорф думал лишь об окружении одного XIII корпуса, а в действительности удалось к вечеру того же дня на другом обводе окружить целых три корпуса центра армии Самсонова). Вот это понимание действительной роли управления в операции и известная скромность в оценке человеческой способности к предвидению и должны ограничивать составителя плана и предохранять его от Вейротеронских уклонов в сторону длинных, многоречивых, детальных предположений, предвидящих все, кроме того случая, который действительно будет иметь место. Работа над военной историей и военным искусством может обострить нашу способность к составлению удачного плана.

План должен установить первый этап приближения к цели операции и общую задачу достижения этого этапа расчленить на ряд частных задач, по главным подразделениям ведущего операцию фронта (или армии). При наступлении план должен отчетливо отметить решающие направления, на которых должны быть сосредоточены главнейшие усилия. При обороне, если все действия не сводятся только к выигрышу времени, а включают стремление довести борьбу до кризиса, точно так же основная задача плана сводится к указанию рубежа, на котором неприятелю должно быть оказано решительное сопротивление, и где план ожидает перелома общего развития операции в нашу пользу.

Основные вопросы плана достижения поставленной для операции пели связываются с формой, в которую нужно стремиться вылить операцию, и с занятием исходного положения — того оперативного развертывания вооруженных сил и материальных средств, в достижении коего заключается материальная подготовка операции.

Формы операции. Формы операции — оперативное окружение, прорыв, охват, фланговый удар — избираются нами не произвольно, а диктуются соотношением сил и средств, существующей их группировкой, мощностью различных магистральных путей, конфигурацией театра военных действий и важнейших его рубежей. При современном стремлении к перегораживающим весь театр действий фронтам прорыв явится часто лишь вспомогательным приемом для достижения другой формы. Так; прорыв на правом фланге 1 арм. корпуса, в дальнейшем своем развитии и в соединении с фронтальным успехом немцев против VI арм. корпуса, позволил немцам отделить центр Самсоновской армии от обоих ее крыльев и окружить его. Тарнопольский прорыв летом 1917 года немцы стремились развить во фланговый удар, который бы смел весь Юго-Западный и Румынский фронты и позволил прижать к Черному морю остатки русских и румынских войск; однако, разрушение железных дорог, производимое русскими при отступлении, и многократные неустойки австрийцев вынудили германское командование сократить размах флангового удара.

Форма операции должна быть согласована с качествами командования: на раздельные действия отдельных групп можно полагаться лишь в мере основательности надежд на возможность согласовать работу их начальников (Жилинский, Самсонов и Ренненкампф при вторжении в Восточную Пруссию двух армий с разных сторон). Форма операции также должна отвечать особенностям данных войск: если главная сила армии (французской) заключается в массивности применяемых ею технических средств, нехорошо, если форма операции потребует длительного захождения и отнесет решительные пункты на значительное удаление от головных Станций железных дорог; если армия имеет чисто позиционный характер (английская в 1916-1918 г. г.) и способна выполнять лишь короткие, прямые наступления, нехорошо, если операция будет рассчитана на сложное маневрирование, с преобладанием встречных боев; если наш перевес заключается в артиллерии и кавалерии, нехорошо, если операция перенесет решение в лесистые районы и т. д.

Форма операции должна быть избрана такой, чтобы последняя ставила наши войска по возможности в выгодное тактическое положение; если неприятель располагает целой системой подготовленных позиций и крепких рубежей, то выгодно, чтобы операция приводила не к лобовой атаке их, а к обходу, заставляла неприятеля перегруппировываться, развертываться на новом, неподготовленном фронте и вступать в бой в невыгодной для него тактической обстановке.

В то же время форма операции должна быть максимально проста. Всякая добавка боевых и маневренных наслоений к операции неприемлема не только потому, что она крайне осложняет вопросы управления: всякий лишний маневр, всякий бой, не являющийся неизбежно необходимым для достижения цели операции, таит в себе величайшую опасность — увлечь нас от цели на ложный путь. Большие авангарды, бои на передовых позициях, демонстрации, местные бои даже своими успехами могут принести нам большой вред. В операции ничего не должно быть лишнего; она должна служить воплощением целеустремленности. Форма операции по чеканности, ясности и стройности своих линий должна напоминать нам не завитушки рококо, а строгую прямолинейность очертаний греческого храма.

С этой точки зрения, оборона чрезвычайно выигрывает, если конечный рубеж, намеченный для достижения решительных результатов, совпадает с нашей передовой линией, и мы, таким образом, избегаем ряда арьергардных боев, которые могут нас совершенно отвлечь от цели. Идеалом оперативной обороны является выжидание подхода неприятеля лишь для того, чтобы обрушиться на него (Аустерлиц). Иногда удается заранее определить направление неприятельского удара и заблаговременно сосредоточить достаточные силы на фланге (германцы перед Лодзинским ударом в начале ноября 1914 года, развертывание французов в середине июля 1918 г.). Такой способ действий требует, однако, углубления в намерения неприятеля, углубления, достигающего предвзятости, и заблаговременной разгадки их. Французский план № 17 тоже готовил Аустерлиц, но недооценил сил и размаха удара через Бельгию. В большинстве случаев придется отнести этот рубеж в глубину, чтобы иметь время для организации контрудара и создать выгодную обстановку для последнего — мешок, в котором окажутся прорывающиеся неприятельские части. Отсечные рубежи и позиции должны способствовать организации флангового удара и отвлекать внимание неприятеля от его цели.

Оперативное развертывание. Оперативное развертывание должно в точности отвечать намеченной цели и форме операции. Если операция преследует наступательную цель, то силы должны быть сгруппированы в соответствии с теми дорогами, которые предстоит использовать при наступлении. Участки фронта должны быть готовы переродиться в колонны соответствующих нашему решению сил. Недальнобойность современных операций заставляет занимать исходное положение возможно ближе к неприятелю: поэтому в период подготовки наступательной операции оборонительные мотивы выдвигаются на первый план. Если дело заключается в обороне, то группировка сил должна быть такова, чтобы допустить скорейшее сосредоточение главной массы усилий для отражения неприятеля на важнейших направлениях с возможно меньшей потерей территории; в то же время второстепенные направления должны быть обеспечены в такой степени, чтобы события на них не отразились на важнейших. Оборона нуждается, за исключением случаев предвзятого решения, в нескольких днях, чтобы закончить свое развертывание, которое в исходном положении до конца не доводится: выбор направлений зависит не от нее. Внимательное наблюдение за неприятелем, широкое использование фортификации, эшелонированная в глубину группировка сил, солидные оперативные резервы, частью на рельсах, величайшие заботы, уделяемые рокировочным путям, это — естественные средства, к которым обратится оперативная оборона, пропитывающая, как мы видели, и подготовительную фазу наступления. Стремление к организации контр-атаки должно быть главной мыслью оперативного оборонительного развертывания и подготовительных работ. Иногда представится выгодным образовать две или больше компактные группировки, связанные лишь слабой завесой и взаимно фланкирующие друг друга (в малом масштабе — Сталюпенен, август 1914 г.). Хорошо развитая сеть рокировочных путей явится лучшим обеспечением своевременного производства флангового контрудара.

Плотность оперативного развертывания может быть весьма различна. В 1914 г. первоначальное развертывание германцев на французско-бельгийской границе колебалось около 2-3 тысяч на километр в Лотарингии и доходило на правом фланге до 20 тысяч на километр. Последняя цифра является явно ненормальной и свидетельствует о том, что конфигурация театра войны (выступ голландской границы) не позволила закончить развертывание до начала операций. Даже на ударных участках фронта, в условиях техники мировой войны; плотность, вчетверо меньшая (5 тыс.), являлась достаточной, если развитие операции не требовало веерообразного расширения данного участка. На русском фронте мировой войны плотность развертывания в 1914 году достигала 2-4 тысяч бойцов на километр. При позиционных операциях, ввиду необходимости при развитии операций, последовательной смены пехоты, плотность развертывания доводилась до дивизии на 1-1,5 километра (до 6-8 тыс. бойцов на километр, считая и артиллерию). В гражданскую войну на второстепенных участках фронта плотность развертывания падала до 50 человек на километр, а на "таранных" участках приближалась к 1000 бойцов на километр.

Конечно, сосредоточение группировки на важнейших участках, в особенности там, где мы предполагаем добиваться позитивных результатов, чрезвычайно желательно; но не надо забывать, что для этого нужны известные предпосылки. Наличие солидных местных преград и фортификационных сооружений на части фронта облегчает возможность разредить здесь войска. Слабость противника и его пассивность также облегчают построение тарана. В начале лета 1915 года Людендорф располагал на своем фронте 391/2 пехотными и 81/2 кавалерийскими дивизиями; однако, так как фронт не всюду был достаточно укреплен, а также ввиду активности русских, которые численно превосходили немцев на 20%, хотя и имели недостаточную технику и были плохо обеспечены боевыми припасами, — Людендорф считал 37,5 своих дивизий прикрепленными к тем участкам, где они находились, и свободными дли сгущения на участке, избранном для наступления, лишь две дивизии. Маневрирование являлось возможным лишь для 5% всех сил.

Наступление ведется преимущественно по параллельным путям. Если представляется возможность, желательно, чтобы фронт оперативного развертывания был шире того фронта, на котором предстоит столкновение с противником; это позволит придать маршу несколько концентрическое направление; можно будет использовать большее количество железных дорог, больше грунтовых дорог, населенных пунктов, и тыл сгруппируется более выгодным образом. Несмотря на краткость маршей от исходного положения до столкновения с неприятелем, характеризующую современную операцию, и при общем параллельном положении фронтов такие выгоды для ударного участка можно будет часто получить косым направлением разграничительных линий, так, чтобы фронт ударных частей, по мере сближения с неприятелем, суживался, а на второстепенных участках — расширялся. Таким образом, ударный участок получит в свое распоряжение максимум путей, и, сверх того, неприятелю будет труднее заблаговременно раскрыть направление нашего удара.

Начало подготовки операции. Вынуждаемые современными условиями дни паузы между операциями отнюдь не являются периодом бездействия. В этот промежуток времени ведется подготовка к следующей операции, занимается исходное для нее положение. Заканчивая одну операцию, мы должны отдавать себе отчет в следующей. Продвижение наших войск после успешной операции и отход их после неудачной стратегия должна рассматривать под углом зрения группировки сил для новой операции. Цель новой операции, конечно, согласуется с результатами законченной. Преследуем ли мы неприятеля, или неприятель преследует нас — эти действия, поскольку сопротивление ни одной из сторон не сломлено окончательно, являются лишь элементами нового оперативного развертывания и его прикрытия. Новый оперативный план поэтому начинает получать свое осуществление уже в приказе для преследования или для прекращения наступления, или для отхода. Очень часто в этот момент замысел будущей операции будет намечен лишь в самых общих чертах; однако, оттягивать разработку плана очередной операции на продолжительное время нельзя, во избежание растраты времени вследствие бесполезных движений войск и недостаточной ориентировки службы тыла. Отход французских армий в 1914 году после пограничного сражения, сохранивший правое крыло примкнутым к Лотарингскому укрепленному фронту и направлявший левое крыло к востоку от Парижа, уже включал в себе значительную часть элементов Марнской операции. Исходное положение для следующей операции является и линией сбора войск, закончивших одну операцию; оно ориентирует все действия, и стратег, прежде всего, должен уяснить себе его.

Если мы отказываемся от преследования позитивной цели, необходимо немедленно приступить к подготовке оборонительной операции: сейчас же должно быть приступлено к выводу части войск в тактические и оперативные резервы, с глубоким их эшелонированием, к возведению системы укрепленных позиций и материальной подготовке контрманевра.

Период операции характеризуется быстрым темпом расхода сил; период паузы и подготовки должен являться периодом их накопления. Необходимо не только пополнить ряды и утраченную материальную часть, но и всемерно щадить силы войск. Переходы должны совершаться самого ограниченного размера, средства транспорта должны использоваться не только для выигрыша времени при переброске войск, но и для доставления войскам максимальных удобств. Для улучшения условий размещения войск часто окажется необходимым энергичное строительство лагерей барачного типа или из усовершенствованных землянок.

Заботы о материальных удобствах войск являются в то же время и заботами о моральном элементе и о повышении авторитета командования. По предоставляемому войскам комфорту, по порядку и заботливости тыла о бойцах армия судит об организованности и предусмотрительности управления. Психология бойца, пролежавшего в цепи несколько дней или пробывшего в мокром окопе в течение недели, готова реагировать на всякий материальный пустяк, как и психология человека, оправляющегося после перенесенной тяжелой болезни.

4. Стратегическая линия поведения

Конечная военная цель и цели операций. — Последовательность операций. — Кривая стратегического напряжения. — Момент начала операции. — Обрыв операции. — Действия по внутренним линиям. — Одновременное преследование нескольких позитивных целей. — Дозирование операций. — Стратегический резерв. — Стратегическая линия поведения.

Конечная военная цель и цели операций. Из политической цели войны, установленной руководящим войной органом, для действий на вооруженном фронте вытекает своя конечная военная цель, к достижению коей должны направляться усилия армий и флота. Если борьба сложилась в таких исключительных условиях, что возможно достигнуть конечной военной цели одним прыжком, то для стратегии остается немного работы: производство этого прыжка, называемого операцией, — дело оперативного искусства. Роль стратегии резко обозначается, когда конечная цель не достижима одной операцией, и надо наметить несколько этапов пути, ведущего к цели; когда охваченные войной границы обширны и образуют не один, а несколько театров военных действий и на этих Театрах приходится вести самостоятельные операции. Эти одновременно ведущиеся операции необходимо согласовать так, чтобы частные цели, достигнутые ими, образовывали этапы на кратчайшем пути к достижению конечной военной цели. Указания стратегии, это — вехи, обозначающие цели, к которым должны устремляться операции. По мере изменения обстановки, одни вехи должны заменяться другими; в случае достижения операцией одной цели должна быть выдвинута следующая, ориентирующая сначала оперативную подготовку, а затем и оперативный удар.

Мы, конечно, не должны обманываться в кажущейся простоте этой работы стратега. На войне приходится иметь дело с идущей наперекор волей неприятеля, с трениями в различной форме, со стихийным развитием могущественных процессов на базе и в армии. Найти в этих условиях кратчайший, удобнейший, вернейший, логический путь к конечной военной цели совсем не легко. Выгодность и разумность постановки той или иной цели зависит от очень сложных, сплетающихся в целый клубок предпосылок. Группировка вооруженных сил обеих сторон, получившаяся на театре военных действий, представляет лишь часть соображений, которыми должен руководиться стратег. Ему необходимо хотя бы приблизительно уловить перспективу войны, предусмотреть задачи ближайшего будущего, чтобы руководить настоящим. Мысль стратега должна оторваться от деталей операции и захватить важнейшие процессы, происходящие у нас на базе и в глубоком тылу противника; только уловив характер эволюции жизни воюющих государств в целом, стратег сможет несколько приподнять завесу будущего и, относительно уверенно, поставить задачи своим фронтам и армиям. Нам представляется, как особенно тяжелая ошибка, совершенно изолированное от глубокого тыла, от базы положение, в которое было поставлено русское верховное, командование в 1914 г. Мы сомневаемся, не в лучшем ли положении для выдвижения оперативных целей находился в Петрограде военный министр, имевший о событиях на фронте весьма отрывочные данные, но лучше чувствовавший биение пульса тыла, чем верховный главнокомандующий в Барановичах.

Сравнение успехов мобилизации нашей промышленности с возможностями Германии позволило бы, в конце октября 1914 г., принять правильное решение о допустимом пределе нашей активности. Неправильная постановка целей операций уже за полгода начала подготовлять майскую катастрофу 1915 года. Людендорф со своей стратегией добивания русских в 1917 году был прав или неправ, в зависимости от успешности развертывания германской промышленности по "программе Гинденбурга", в зависимости от прочности германского тыла и степени отзывчивости его на лозунги русской революции, в зависимости от того, заглохнет или будет развиваться революционное движение среди французских войск, начавшееся в мае 1917 г., в зависимости от успехов подводной войны и формирования армии Соединенными Штатами, в зависимости от количества энергии, еще сохранившейся в Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Можно быть прекрасным оператором, и плохим стратегом: Людендорф показал выдающееся искусство в организации и руководстве операциями, и не умел ставить для них цели, не справлялся с ориентировкой оперативной деятельности.

Выдвигая какую-либо частную цель, стратег должен учесть все следствия ее достижения и то связующее действие, которое она окажет на дальнейший ход событий. Фалькенгайн стремился в возможной степени ограничить объем германских действий на русском фронте, что было правильно; но весной 1915 г. он разрешил Людендорфу производство демонстрации в Курляндии: немецкие помещики не могли нелюбезно встретить германские войска; отсюда участь прибалтийских баронов оказалась очень тесно связанной с германскими армиями. Отход немецких войск явился бы погромом для всей немецкой культуры в Курляндии. Людендорф, естественно, стал связывать дальнейшие цели с захватом Риги и с развитием наступления в Россию. Положение немцев в России очень ухудшилось. Царское правительство, играя на национальных противоречиях, получило возможность формировать латышские воинские части. Фалькенгайну за первоначальные дешевые лавры в Курляндии пришлось расплатиться упорной борьбой с выросшим из занятия Курляндии новым направлением стратегии, враждебной ему и возглавляемой Людендорфом. Борьба этих двух стратегических течений в течение лета 1915 года не позволила германским войскам одержать на русском фронте крупные успехи.

Жомини приводит следующий поучительный пример, касающийся действий коалиции в 1799 г. Русские выдвинули три группы войск: Суворовскую армию в Италии, корпус Римского-Корсакова — в Швейцарии и совместно с англичанами предприняли Голландскую экспедицию. В Голландии имелись важные английские интересы, которые вдохновили эту экспедицию; но по соседству лежала Бельгия, принадлежавшая до революции Австрии и представлявшая для последней большой интерес. Из того, что русские войска появились в Голландии, где действовали, правда, крайне неудачно, необходимо должно было произойти подтягивание австрийской армии к границам Бельгии. Действительно, армия эрц-герцога Карла потянулась из Швейцарии к Мангейму; Римский-Корсаков, оставшийся в одиночестве, был на-голову разбит под Цюрихом, а Суворов, вместо побед в Италии, должен был засвидетельствовать в Швейцарии, что нет отчаянных положений, из которых нельзя было бы выбиться с честью. Из диверсии в Голландию должна была вытечь, конечно, изоляция Римского-Корсакова и Суворова.

Последовательность операций. Германия в течение первого года мировой войны произвела на русском фронте не менее 9 оперативных развертываний: 1) против Ренненкампфа и Самсонова в Восточной Пруссии; 2) в Силезии — для Ивангород-Варшавской операции; 3) между Калишем и Торном — для Лодзинской операции; 4) новое развертывание после Лодзи, в связи с крупными перебросками войск из Франции в Польшу и с непосредственной поддержкой австро-венгерцев; 5) для Августовского удара на 10-ю русскую армию — в связи с изготовлением третьего эшелона германской мобилизации; 6) для наступления в Курляндию; 7) для прорыва Макензена; 8) новое изменение развертывания после взятия немцами Львова; Макензен меняет направление удара на север, Гальвиц рвет линию Нарева; 9) развертывание для удара Ковно — Свенцяны-Минск. В сентябре 1915 г., занимая позиционный фронт, германцы производили, по меньшей мере, десятое развертывание. В этот подсчет не вошли перегруппировки, хотя и сопровождавшиеся крупными железнодорожными маневрами, но имевшие характер действий по внутренним линиям в одном и том же районе; так, первое развертывание в Восточной Пруссии насчитывает три группировки: 1) против Ренненкампфа (Гумбинен); 2) против Самсонова-Танненберг; были перевезены по железным дорогам I прусский корпус, 3-я резервная дивизия, резервы крепостей, ландверные бригады; 3) против Ренненкампфа — сражение в Мазурских озерах; из Франции было переброшено 2 корпуса, 1 кав. дивизия.

Девять раз в течение одного года германцы переносили центр тяжести своего оперативного развертывания на различные участки обширной дуги Мемель-Калит-Ченстохов-Карпатский хребет. Очевидно, ни одно из этих развертываний не являлось достаточным для достижения конечной цели германских вооруженных сил на русском фронте. Отдельных частных целей, лежавших на пути к конечной, приходилось достигать последовательно, путем отдельных операций, требовавших каждая самостоятельного развертывания и не являвшихся поэтому непосредственным, геометрическим продолжением в пространстве одна другой.

Сокрушение характеризуется признанием достаточности одного оперативного исходного положения для достижения конечной цели. Операции сокрушения, являясь непрерывными в пространстве, почти сливаются в своем стремлении к конечной цели. Сообщения защищаются совершенно реальной угрозой уничтожения каждого неприятельского отряда, который оказался бы позади наших флангов. Цели, преследуемые неприятелем, подчиняются целям стороны, наносящей сокрушительный удар. Логика и последовательность совершенно ясны.

Но и перечисленные нами девять различных оперативных развертываний германцев на русском фронте, происшедшие в первом году мировой войны, не представляют произвольного хаотического нагромождения. Несмотря на то, что они лежат в плоскости мышления измора, они находятся в известной внутренней связи между собой. Эта внутренняя связь уясняется в полной мере лишь при сопоставлении целей, которые преследовались в течение первого года операциями против русских. Последовательность операций имеет место и при преследования ограниченных целей измора. Рассматривая стратегию под углом зрения определения ее, как учения о сообщениях, мы уже указали, как углубление в изучение сообщений наших и неприятельских армий переводит нас на твердую почву реальности, и позволяет упорядочить, внести ясность и последовательность в преследование различных целей.

Чем более углубленно мы будем рассматривать обстановку в целом, даже в условиях измора, тем больше будет стесняться перед нами безграничное поле фантазии; ниш выбор от многих возможных целей, возможных для операций, в конце нашего анализа сузится до одной единственной, представляющей для нас необходимость; наша мысль раскроет предпосылки для последующей операции, которых надо достичь посредством первой, и которые являются ее целью. Перед истинным стратегом не раскрывается равномерно бегущая линия фронта, дающая полный произвол в выборе участка, на котором можно вести очередную операцию; его конечная цель — опрокинуть всю постройку неприятельского вооруженного фронта — вынуждает его установить последовательность в своих действиях и в каждый данный момент вести подкоп под какой-то один устой этого вооруженного фронта. Сюда сосредоточиваются все его мысли, и в даваемом для этой работы импульсе сказывается вся его личность.

Кривая стратегического напряжения. При установлении последовательности в операциях, в выборе очередной цели операции и определении ее размаха стратегия в настоящее время не может руководиться простым соотношением наших и неприятельских сил на вооруженном фронте; необходимо иметь в виду перспективу изменения этих соотношений, учет возможностей пополнения и снабжения, новых эшелонов мобилизации, перебросок с других фронтов. Раньше стратегия исходила лишь из цифр первой мобилизации и времени, потребного для сосредоточения; теперь необходимо иметь в виду вероятную кривую дальнейшего роста вооруженных сил у нас и у неприятеля, связанную с возможностями экономической мобилизации или поддержки извне.

Действия на русском вооруженном фронте в первый год войны должны были ориентироваться прежде всего на то обстоятельство, что мы обгоняли австро-германцев в стратегическом развертывании наших сил.

Мы проводим различие между оперативным развертыванием — занятием исходного положения имеющимися в наличии силами — и стратегическим развертыванием, являющимся достижением кульминационного пункта мощи вооруженного фронта. Оперативное развертывание требует немногих дней, а стратегическое — месяцев.

Франция в начале мировой войны связывала 80% вооруженных сил Германии. Нам были известны надежды Шлиффена и Мольтке младшего, что на 40-й день можно будет начать переброску корпусов, разгромивших Францию, на русский фронт. Этим ошибочным расчетам германского генерального штаба мы придавали слишком крупное значение. Неудачное для французов начало войны, казалось, их подтверждало. Для России представлялось крайне желательным встретить к сороковому дню натиск перебрасываемых Германией сил в удобном оборонительном положении, овладев течением Сана и Вислы от Перемышля до Данцига. Отсюда рождалась необходимость форсировать вторжение в Восточную Пруссию и Галицию. Галицийскую операцию, в действительности, нам удалось успешно закончить на 43-й день нашей мобилизации, но занятие правого берега Вислы в пределах Пруссии совершенно не удалось.

Зато значительная переброска германских сил из Франции на наш фронт имела место лишь на 120-й день мобилизации (кавалерия и 5 корпусов, в конце ноября 1914 г.). Ивангород-Варшавскую операцию немцам пришлось вести без существенного притока сил извне, и в недобрый для них час прибытия второго русского эшелона — сибирских корпусов. Потери первых трех недель операций почти уравновешивались — русские 500 тысяч, австрийцы 350 тысяч, германцы 50 тысяч. Наш второй эшелон — азиатские корпуса — оказался на фронте скорее, чем второй Эшелон германский — вновь формировавшиеся корпуса. Это определяло неуместность Ивангород-Варшавской операции немцев и ее финальную неудачу.

Массовую переброску германских корпусов с запада на русский фронт, с которой считалось командование обеих сторон, отчасти заменили дальнейшие эшелоны германской мобилизации, продолжавшейся до 1917 года включительно. Больно ударил нас в феврале 1915 года третий эшелон германской мобилизации (Августовский лес). Расточительность русского командования и превосходство организации германской промышленности скоро начали сказываться. Наша активность не считалась с тем, что кульминационный пункт нашего численного и технического превосходства остался позади, и что кривая неприятельских сил на русском фронте быстро росла. Обязанностью стратегии 1914 года было предвидеть 1915 год; если бы мы поставили точку после Ивангород-Варшавской операции или ограничились направлением усилий на занятие Восточной Пруссии, к весне 1916 года мы имели бы 20 лишних дивизий, всю армию в порядке и кое-какие материальные запасы.

В конце первого месяца войны 90 русских пехотных дивизий стояли против 70 австро-германских, при чем в числе последних имелось только 13 первоклассных германских дивизий. Летом 1915 г. 130 русских дивизий, в большом некомплекте, с пустыми складами, стояли против 135 австро-германских, при чем на нашем фронте находилось значительное количество лучших германских пехотных дивизий и вся германская кавалерия, и против нашего фронта работали все германские запасные части, выславшие за летнюю кампанию пополнения, достигавшие 150% штатного состава германских дивизий.

Операции на фронте ведут к двухстороннему расходу сил. Главнокомандующий северянами, генерал Грант, в войне за нераздельность Соединенных Штатов, после одного из своих не слишком успешных наступлений, заметил, что если северяне потеряли 15 тысяч, а южане только 5 тысяч, то успех на стороне северян, так как они могут пополнить свою убыль, а южане нет. Действительно, мы не можем оценить целесообразность затраты сил, если не будем объективно учитывать возможности притока их у нас и у неприятеля. Расходы должны сообразоваться с доходами. Как промотавшийся помещик жалуется на управляющего, утаившего его доходы, так и русская стратегия свою близорукость и мотовство пыталась оправдать жалобами на то, что тыл ее недостаточно поддерживает; союз русской ставки с могущественными буржуазными группами, заинтересованными в военных заказах и добивавшихся капитуляции государства перед их жадностью, имел даже крупный успех.

Такие сдвиги в отношении сил, какие вызвало отпадение России или вступление в войну Америки, существенно должны были повлиять на линию стратегического поведения. Очевидно, что Франции надо было стремиться покончить с Германией до того момента, когда революция обессилит русский фронт (наступление Нивеля), а если это было невозможно, то надо было продержаться 14 месяцев, пока не будут закончены вооружения Америки (план Петена и Фоша). Германии следовало не терять это время на борьбу с русской революцией, а возможно раньше, в начале лета 1917 года, начать ломку французского фронта. В этом случае Людендорф допустил крупнейшую ошибку.

В условиях гражданской войны, когда сама военная организация создается не до, а в течение военных действий, мы видим постепенное возрастание кривой стратегического напряжения. Но аналогичные явления теперь наблюдаются и в войнах, подготовке коих уделено было много лет напряженной работы, и мы не можем по одному этому обстоятельству подводить стратегию гражданской войны под особую рубрику.

Только отдавая себе правильный отчет в изломах кривой развития сил обеих сторон, в моментах, когда каждая из них идет вверх и достигает кульминационной точки, стратег может достаточно обоснованно избирать наступательный или оборонительный образ действий, дозировать энергию фронтов, выдвигать цели операций, промежуточные по отношению к конечной военной цели.

Момент начала операции. Вопросы ведения боя представляют содержание тактического искусства, но не к последнему, а к оперативному искусству относятся вопросы о моменте вступления в бой и выходе из боя. Вопросы ведения операции относятся к оперативному искусству, но определение начального момента и заключительной точки операции являются решениями стратегического порядка. Точно так же вопросы о моменте вступления в войну или выхода из нее — дело не стратегии, а политики.

Разумеется, необходимо согласовать момент начала операции с требованиями политики. Россия изготовлялась к Босфорской операции к весне 1917 года; но февральская революция совершенно исключила возможность такого удара через море. Конец мировой войны, с последовавшими за ним революционными движениями и взрывами, являлся самым неудобным моментом для интервенции буржуазных армий Запада в русские дела. В конце лета 1919 года поляки располагали огромным превосходством над слабым советским западным фронтом; главные силы красных армий были скованы борьбой с белыми армиями русской контрреволюции на юге и востоке. Наступление поляков могло бы в 1919 году развиваться в выгоднейших условиях, чем в 1920 г., когда Деникин, Колчак и Юденич были уже ликвидированы. Однако, такое наступление имело бы характер оказания помощи Деникину; между тем, глубокая трещина проходила между национальными интересами польской и русской буржуазии. Поляки, руководствуясь исключительно своими национальными интересами и недооценивая силы Советского строя и красных армий, предпочли остаться зрителями борьбы и истощения Советской власти, чтобы на следующий год вступить в единоборство с красным фронтом. Врангелю, очевидно, также не следовало переходить к активным операциям в момент похода красных армий к Варшаве. Взятие красными армиями Варшавы ставило вопрос о вооруженной борьбе пролетарского и буржуазного фронта в рамки мирового масштаба, что высоко подняло бы акции белогвардейских кадров в Крыму, и они могли бы тогда рассчитывать на серьезную поддержку своих покровителей. Отход красных армий от Вислы к Березине, наоборот, делал армию Врангеля менее нужной временно стабилизировавшемуся буржуазному строю Европы, избавлявшемуся на ближайшие годы от непосредственно нависшей над ним угрозы. И, чем успешнее развивались бы операции Врангеля в течение советско-польской войны, тем, очевидно, скорее было бы заключено перемирие на советско-польском фронте, означавшее ликвидацию владычества Врангеля в Крыму в ближайшие же месяцы. Невидимому, Врангель не был чужд этих соображений, но приказ Франции, заинтересованной в польских делах, обусловил начало операций ее вассала в весьма невыгодный для него лично момент.

Момент начала операции должен быть согласован с общей военной обстановкой. Выступление Румынии в августе 1916 г. и начало наступления ее в Трансильванию опоздало на два месяца, так как совпало с истощением русского фронта и понижением энергии на англо-французском. Свенцянский прорыв — генеральная операция, о которой мечтал Людендорф, — опоздал на месяц, так как русские войска успели уже выкарабкаться из Польши, германские армии уже устали, а французы заканчивали приготовления к осеннему наступлению 1915 года в Шампани.

Момент начала операции должен быть согласован с окончанием нашего развертывания. Операция приобретает известную чеканность, проводится с молниеносной быстротой и с малыми жертвами приводит к крупным результатам, если все средства, в которых она нуждается, находятся тут же, под рукой, если все необходимые перегруппировки закончены до начала операции, и сообщения в течение самой операции разгружены от подготовительных перевозок. В этих условиях работа войск во время операции может быть поставлена в такие же условия, как фабричное производство, которое также нуждается в предварительном сосредоточении сырья и рабочей силы, подготовке последней и фабричного оборудования, чтобы фабрика могла заработать без перебоев, валовым порядком, с наименьшими издержками производства.

Однако, этот момент должен быть согласован и с моментом выгоднейшего соотношения сил. Если выжидание хвоста нашего оперативного развертывания дает неприятелю время, которое позволит ему усилиться в большей степени, чем нам, или если того требует общее военное положение, то приходится приступать к операции, не выждав конца развертывания.

Наступление Ренненкампфа и Самсонова в Восточную Пруссию было начато, вследствие требований обстановки на французском фронте, с половиной тех сил, которые надлежало развернуть против Германии. Конрад двинул австро-венгерские армии в решительное наступление между Вислой и Бугом, имея сосредоточенными лишь 33 дивизии из 49,5, которыми он располагал к концу Галицийской операции. Такое решение отчасти обусловливается его расчетом плана операции, намечавшим, что русские к 20 дню мобилизации смогут выставить 35 пехотных дивизий, а через 10 дней их силы возрастут до 60 пехотных дивизий; в действительности, русские имели на 20-й день около 34 дивизий, но до самого конца операции — 43-го дня мобилизации — довели свои силы только до 51 пехотной дивизии. Фактически, в течение всей Галицийской операции соблюдалось равновесие в числе пехотных дивизий (823,5 русских батальона против 804,5 австрийских, но 3.060 хороших русских пушек против 2.140 плохих австрийских, и 690 русских эскадронов и сотен против 398 австрийских) вследствие выигрыша русскими в мобилизации 5 дней и путешествия части австрийских корпусов к Дунаю. Но мышление австрийского генерального штаба было воспитано на представлении, что они имеют 10-дневный выигрыш в сосредоточении перед русскими и что надо торопиться с нанесением удара до сосредоточения громадных русских сил, и Конрад начал операцию, закончив лишь сосредоточение двух левофланговых армий, которые, действительно, временно имели значительный перевес в силах над 4-й и 5-й русскими армиями.

Неудачи наступления русских в Восточную Пруссию и австро-венгерцев из Галиции заставляют относиться весьма требовательно к поверке мотивов начала операции, производимой до окончания развертывания. Незаконченность последнего накладывает на ведение операции характер вялости, нерешительности, заставляет оглядываться и выжидать хвоста подходящих подкреплений. Сознание незаконченности развертывания, правда стратегического, тяготело над всеми русскими операциями в Маньчжурии в 1904 году. Вечное запоздание оперативного развертывания, прилив сил капля по капле — типичны для ведения русскими и мировой войны.

Напротив, у германцев мы видим отчетливое деление операции на подготовку и исполнение. Лишь в одном случае Людендорф отступил от этого правила и совершил, на наш взгляд, крупную ошибку. Мы имеем в виду начало Лодзинской операции. Необходимо, чтобы момент величайшего оперативного напряжения совпадал с кризисом операции, а не запаздывал. Момент начала Лодзинской операции совпадал с отказом германцев от дальнейшего наступления на англо-французском фронте и прекращением Фландрской операции. В первую очередь могли быть переброшены на русский фронт 7 пехотных и 2 кавалерийских дивизии. Фланговый удар непосредственно был нанесен в период 11-22 ноября 1914 г. 11 пехотными дивизиями; 23 ноября прорвавшимся в тыл Лодзи германским войскам пришлось уже пробиваться на север; в конце ноября германский фронт подвергся сильнейшему нажиму. В этот момент начали подходить подкрепления с запада, и их пришлось, разбросать по всему трещавшему германскому фронту. Нет сомнения, что если бы удар был произведен не 11, а 18 германскими дивизиями, то 2 я и большая часть 5-й русской армии были бы уничтожены, и германскому фронту не пришлось бы переживать ряда тяжких кризисов.

Почему германские резервы не попали к кризису операции? Фалькенгайн и Людендорф не сговорились об их более ранней переброске. Конечно, хорошо было бы перебросить их на 2 недели раньше с запада на восток, и объективных причин, которые бы препятствовали такой переброске, не было. Но если резервы запаздывали на 2 недели, то почему было не отложить начало операции на 2 недели? Австрийцы и германский ландвер, оставленные перед русским фронтом, доказали в течение Лодзинской операции свою неспособность к энергичной атаке русского фронта. Но оборонительно они действовали бы более успешно. Русские предполагали начать свое наступление только через 4 дня; неделю можно было бы дать русской операции развиваться; обстановка для флангового удара изменилась бы только к лучшему. Лишь ничтожной части Силезии угрожала опасность, и притом весьма кратковременная. В основе ошибки Людендорфа, нам кажется, лежат ложные представления об активности. Он хотел наступать первым, хотя бы и не вовремя. Но против Самсонова немцы приступили к оперативному развертыванию лишь после того, как наступление Самсонова вполне выяснилось — и от этого только выиграли. Стремление к предупреждению неприятеля, излишняя торопливость, — являются виной неудачи многих плохо подготовленных операций.

Таково же наше мнение и о майском наступлении Запфронта в 1920 году. Мы говорим о желательности приступать к операции лишь после окончания развертывания. Но мы были бы ошибочно поняты, если под этим разумелось бы сосредоточение всех сил государства; очевидно, что здесь имеются в виду лишь силы, предназначенные для данной операции, завершение не всей мобилизации государства, а определенного се эшелона. И затем, конечно, нет никакой необходимости выжидать, чтобы все силы и средства были выгружены из вагонов. Часть этих сил можно оставить на рельсах, как оперативный резерв для железнодорожного маневра. При учете неприятельских сил, с которыми придется иметь дело, точно также нельзя ограничиваться подсчетом того, что неприятель имеет сейчас на фронте, а надо учитывать и то, что подвезут к нему железные дороги в течение самой операции. В плане войны австрийского генерального штаба содержалась капитальная ошибка: русские будут иметь на 20 день 35 дивизий, а на 30 день 60 дивизий; поэтому нужно, будто бы, наступать на 20-й день. Ведь австрийцы не могли мечтать о завершении такой обширной операции скорее чем в 10 дней; следовательно, они должны были рассчитывать: если будем наступать на 20-й день, мы встретим все, что русские подвезут к 30 дню; т.е. 60 дивизий; если начнем наступать на 30-й день, то встретим более сильный русский фронт и более слабые резервы, так как в основной массе русские перевозки будут закончены в течение первого месяца.

Однако, техническая возможность начать операцию в данный момент, закончив развертывание на 100%, отнюдь не должна толковаться, как обязательство немедленно приступать к ней. Из того обстоятельства, что Франция могла закончить на 15-й день свое оперативное развертывание, французскому генеральному штабу совершенно не следовало делать вывод об обязательности перехода в наступление против Германии на 16-й день. Несмотря на веские основания ожидать, что против Франции будет направлен первый удар германцев, французы не сделали ни малейшей попытки вставить в военную конвенцию, обязывавшую Россию и Францию к наступлению против Германии, оговорку о том, что наступление является обязательным только для той из договаривающихся сторон, против которой Германия оставит меньшую часть своих сил, другая сторона может перейти к обороне и выигрывать всеми мерами время, оттягивая развязку. Мышление французских стратегов XX века нам рисуется стоящим на низшей ступени сравнительно с мышлением составителей Трахтенбергского плана для осенней кампании 1813 года; последний план предусматривал, при наступлении на Наполеона с трех сторон (вынужденном), оборону и даже отступление той армии союзников, против которой двинется сам Наполеон с ядром своих сил, и систематическое наступление по другим направлениям на французские заслоны.

Вероятность потерпеть поражение решительного характера увеличивалась в мировую войну при наступлении французских армий; кроме того, с точки зрения стратегии, особенно нежелательным являлось то обстоятельство, что наступление французов не только увеличивало решительность развязки, но и ускоряло ее. Общесоюзные интересы требовали возможной отсрочки решения. Наступление французов приводило к тому, что русские могли уже ожидать на сороковой день возвращения германских корпусов из Франции на Вислу. Представлялось бы чрезвычайно желательным — при составлении плана предусмотреть затяжку операций на французском фронте по меньшей мере до 2 месяцев. Лишние три недели в распоряжении русской стратегии позволили бы организовать неторопливое, планомерное вторжение в Восточную Пруссию и даже расширить операции на Померанию и Западную Галицию, что, несомненно, сразу же разгрузило бы французский фронт. Можно было вообще утверждать, что если сокрушительный удар немцев по Франции не удастся в первый месяц военных действий, то он останется вовсе не завершенным, так как русский фронт прикует к себе в дальнейшем слишком много сил и внимания германцев.

С точки зрения стратегии союза, крайне благоприятным моментом явилось недоведение французами до конца пограничного сражения и перенос решения на Марну. Это давало уже выигрыш на 15 дней в сроке развязки и ослабляло германцев на 2 корпуса и 1 кавалерийскую дивизию, переброшенные в Восточную Пруссию.

Выжидание благоприятного момента для приступа к наступательной операции, конечно, связано с сохранением оборонительной группировки. Оперативное развертывание для наступления должно быть закончено лишь, в последний момент.

Особенно важным является решение о моменте начала операции, если сама она представляет крупный излом в нашей линии поведения, если она, например, знаменует переход от стратегической обороны к наступлению. Фош в 1918 году предвидел такой перелом, но не смог точно установить его дату; он относил се на начало мая, затем на июнь; активность немцев спутывала подготовку англо-французов и заставила оттянуть приступ к контрнаступлению до июля. Еще важнее выбор момента для начала восстания, которое мы можем рассматривать, как первую крупную операцию, вскрывающую гражданскую войну, до того сохраняющую подпольный характер. Очень часто цитируют следующую мысль Ленина (т. XIV, ч. 2, стр. 136): "восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебание в рядах врагов и в рядах слабых, половинчатых, нерешительных друзей революции". В этом утверждении заключается мысль о выжидании окончания развертывания революционных сил и о необходимости согласовать момент с общей обстановкой, обрисовываемой неприятельскими и колеблющимися силами.

Обрыв операции. Оперативные планы приходится осуществлять в атмосфере энергичного противодействия, многих препятствий и трений. Жестокое, неумолимое стремление к заранее запротоколированной цели операции является неуместным в стратегии. Ведение операции всегда получает характер компромисса. Новые выяснившиеся данные могут привести к совершенно новому толкованию цели операции. Людендорф стремился в Самсоновской операции к окружению одного лишь XIII русского корпуса, на ближайшем к югу от Алленштейна участке; эта цель не удалась, так как XIII корпус ускользнул вслед за XV корпусом. Но германцам удалось замкнуть гораздо более широкое кольцо, чем было первоначально намечено. Через полгода, в феврале 1915 года, Людендорф поставил своей целью, при помощи 4 новых корпусов — очередного эшелона мобилизации, разгромить 10-ю русскую армию, растянувшуюся в Восточной Пруссии кордоном, с открытым правым флангом, и на ее плечах прорваться через верхний Бобр на участок Гродно — Белосток, что оказало бы действительную помощь австро-венгерцам, напрягавшим все свои силы для выручки Перемышльской крепости. Цель эта превышала имеющиеся средства. Для этого момента войны замысел был слишком широк и роскошен; можно было бы удовлетвориться и меньшим. Несмотря на благоприятный немцам ход событий, несколько русских дивизий центра, окруженные в Августовских лесах, заставили германцев потерять около 10 суток. Русские сосредоточили достаточные резервы, болота Бобра начали оттаивать, сосредоточенные в безлюдном районе в еще суровое время года немецкие войска сильно страдали, сообщения работали неудовлетворительно, начатая русскими на Нареве контроперация достигла ряда успехов и поглощала все немецкие подкрепления. В этих условиях Людендорф отказался от своей широкой цели и, ввиду невыгод расположения пред Бобром и Неманом, где оперативная готовность русских поднималась вследствие наличия долговременной подготовки театра, оттянул свой фронт на линию Августов — Сувалки.

Отметим крайне невыгодную сторону такого вынужденного сокращения объема операции: не только важная промежуточная цель оказывается недостигнутой, но неудача первой попытки крайне осложняет ее повторение. Усталые германские войска увидели в линии Осовец — Гродно недоступную преграду; по всей линии Бобра немцам чудились бетонные укрепления. В июле 1915 года, через 5 месяцев, удар на фронт Белосток-Гродно являлся весьма важным, в связи с развитием наступления Макензена в Галиции. Однако, германцы отказались от него ввиду констатирования Людендорфом его тактической невыполнимости. Точно так же неуспех прорыва немцами Лотарингского фронта в момент Марнской операции, в 1914 году, застраховал этот фронт на все время мировой войны. Неудача первого наступления русских в Восточную Пруссию наложила печать бессилия на все дальнейшие попытки повторения этой операции.

Каждая хорошо подготовленная операция представляет удар, начатый в выгодных условиях и отмечающий на первых шагах большие успехи. Поскольку неприятель еще в силах продолжать сопротивление, он сосредоточивает через некоторое время новые силы и средства; выгоды, вытекающие из внезапности и подготовки, наступающий постепенно утрачивает; первоначальное продвижение вперед осложняет условия его сообщений; операция получает более медленное течение, продвижение вперед дается с возрастающими трудностями; потери обороняющейся стороны начинают оказываться во все более выгодном соотношении с потерями наступающей; простое лобовое толкание равных сил — весьма невыгодная система операции; если операция не будет вовремя остановлена, наступающий может оказаться в совершенно беспомощном состоянии, и контрудар обороны вызовет катастрофические последствия (наше наступление в Карпатах в апреле 1915 года; последние месяцы Верденского наступления).

Обязанность стратегии — не допускать, чтобы наступательные операции затягивались до последнего издыхания; необходимо большое мастерство руководства, чтобы, не увлекаясь небольшими частными успехами, еще возможными, вовремя прервать наступление. Как только наступает момент потери нашими войсками тактических преимуществ, стратегия должна пересмотреть вопрос о целесообразности продолжения операции и закончить ее на соответственном рубеже, иногда, может быть, даже с отказом от части захваченной территории. Само собой разумеется, что значение поставленной цели, в связи с возможностью добиться се, хотя бы ценой больших жертв, может вынудить продолжить операцию и в невыгодных тактических условиях. Мы лишь отмечаем, что настойчивость и упорство переходящие в упрямство, не являются безусловными добродетелями в военном искусстве; нужна оперативная гибкость, чтобы не расшибить себе лоб об стену. Этой гибкости не было у русского высшего командования в течение всей мировой войны; оно само загоняло войска, и потому его уделом было руководство загнанными войсками. Поэтому русские операции велись темпом мелкой извозчичьей рыси, тогда как германские войска, которые больше берегли, оперировали свежим, энергичным аллюром.

Если неприятелю удалось развернуть превосходные силы и мы вынуждены вести оборону в критических условиях, — задача стратегии заключается в том, чтобы своевременно выяснить невозможность благоприятного исхода для нас борьбы и прервать ее возможно раньше перед назревающим кризисом. Здесь упорство будет также неуместно. Одно из удачнейших решений Людендорфа заключалось в том, что он своевременно оборвал Ивангород-Варшавскую операцию; если бы германские войска начали свой отход в Силезию не 17 октября 1914 г., а двумя-тремя днями позже, Лодзинская операция 11 ноября стала бы невозможной, германская армия была бы действительно разбита, и боеспособность ее значительно и надолго упала бы.

Выход из операции, принявшей для германцев дурной оборот, оправдывался в данном случае тем, что Людендорфу нельзя было ожидать перелома операции в свою пользу; в дальнейшем дела портились бы все дальше, все сильнее и сильнее. Стратег должен взвесить всю дальнейшую перспективу операции, прежде чем отдать распоряжение о выходе из операции. Требуемая нами гибкость, конечно, ничего общего не имеет с принципиальным уклонением от кризиса и рискованных положений. Без последних никакие крупные успехи немыслимы. Та же мудрость, которая требует уходить от безвыигрышных положений, вполне приемлет риск, находящийся в соответствии с выигрышем.

Если раньше преследование велось после окончания боев, из которых складывалось сражение, и начиналось за пределами поля, на котором последнее имело место, то в настоящее время преследование укладывается в пределах самой операции. Войска, избегшие окружения и уничтожения в течение всей операции, ускользают, частью при помощи железных дорог, быстро перегруппировываются и пополняются; поскольку сопротивление враждебного государства не сломлено окончательно, является необходимость не преследовании, а в подготовке новой операции.

Обрыв наступательной операции обозначается переходом к обороне. Обороняющийся, вызвав перерыв в операции, достигает уже многого. Русским армиям в начале лета 1915 г. неоднократно удавалось вызывать перерывы в развитии германских операций, т.е. достигать цели оперативной обороны. Однако, критическое положение нашего снабжения оружием и боевыми припасами и громадное материальное превосходство неприятеля сводили на-нет произведенные усилия: неприятель легче пополнял свои потери и свои склады и без особых усилий начинал операцию вновь; наш метод, действий вел ко все более глубокому истощению наших вооруженных сил. Нам выгоднее было бы прибегать к более экономным методам выигрыша времени — отскокам.

Действия по внутренним линиям. В оперативном искусстве под действиями по внутренним линиям понимаются такие действия, с помощью которых мы последовательно переносим центр тяжести наших усилий на неприятельские силы, наступающие по различным направлениям, и бьем их порознь. Так как сторона, принимающая этот метод действий, должна поставить себя при этом во внутреннее положение, т.е. подвергнуть себя возможности ударов с различных сторон, то такие действия представляют значительную опасность. Пространство, имеющееся для развертывания тылов, крайне стесняется. По мере роста тылов и усовершенствования средств связи, допускающих ныне согласование действий армий, наступающих по различным оперативным направлениям, оперирование по внутренним линиям крайне затруднилось и легко приводит к оперативному окружению. Оно дает успехи лишь при неслаженности неприятельского командования (Самсонов, Ренненкампф и Жилинский). Румыния глубокой осенью 1916 г., при направлении удара в Валахию с северо-запада Фалькенгайном, а с юга Макензеном, испытала все неудобства оперативных действий по внутренним линиям. Дебушировавший из Крыма Врангель успешно практиковал их только до тех пор, пока образовавшееся вокруг него полукольцо красных войск не сорганизовалось, после чего для Врангелевской армии последовала катастрофа.

Действия по внутренним линиям, рассматриваемые в стратегическом масштабе, заключаются в последовательном переносе центра тяжести усилий с одного театра военных действий на другой. Предпосылкой успеха такого рода действий является наличие железнодорожных магистралей, связующих эти театры. Условия для таких действий возникают при борьбе на несколько фронтов. В этих условиях находились в мировую войну центральные державы, имевшие возможность последовательно сосредоточивать удары на Франции, России, Сербии, Италии. Выгодной предпосылкой для стратегических действий по внутренним линиям является возникновение позиционных фронтов, позволяющих ограничиться минимумом сил для обороны и выделить сильный стратегический резерв, гастроли коего на каждом театре борьбы создают выгодный перелом обстановки.

В гражданскую войну Советская Россия оказалась в выгодном внутреннем положении. Москва представляет мощный узел железнодорожных магистралей. Враги наступали со всех сторон света. Рокировочных сообщений между ними или не было (Колчак, Деникин и архангельский фронт белых), или эти сообщения не использовались для согласованной работы (поляки и Деникин, поляки и Юденич). Отсюда для красных явилась возможность последовательно противопоставить превосходные силы на каждом из фронтов.

Действия по внутренним линиям в стратегическом масштабе не стесняют оперативных тылов и не грозят привести к потере сообщений и оперативному окружению; в то же время они сохраняют выгодные условия оперативных внутренних линий. Иногда, при обширном протяжении границы, охваченной войной, и наличии на нем двух театров возможно применить стратегические действия по внутренним линиям и воюя с одним противником. Так, поляки в 1920 г. первоначально центр тяжести усилий направили к югу от Полесья, затем, вследствие захваченной нами к северу от Полесья инициативы, вынуждены были начать переброску войск на север. Момент Варшавской операции характеризуется новым приливом польских сил с юга, позволившим организовать удар со стороны Люблин".

Стратегическая работа по внутренним линиям выдвигает вопрос о порядке нанесения ударов различным противникам; этот вопрос часто крайне затруднял стратегов. При его решении особенное значение приобретают политические требования, которые не всегда должным образом учитываются. Достаточно вспомнить совершенно противоположные решения вопроса о первоначальном направлении германского удара при войне одновременно против России и Франции, которые дали Мольтке старший и Шлиффен. Та же проблема явилась основной для германского командования в течение 1915 -1917 г.г.; на наш взгляд, она не получила удовлетворительного разрешения ни у Фалькенгайна, ни, в особенности, у Людендорфа.

Иногда решение вопроса о последовательности операций на различных фронтах относится положительно скорее к области политики, чем стратегии. Так было с вопросом об избрании Колчака или Деникина целью первого натиска Красной армии в 1919 г. Кто из них политически мог составить большую угрозу — Колчак ли, располагавший большим авторитетом, но опиравшийся на очень редко населенную территорию Сибири, или Деникин, находившийся на богатом, хлебном Юге, с его казачеством, но и с той ненавистью к помещику, которая так пышно развивается на черноземе, с характерными для юга национальными, автономистическими, антигосударственными, анархическими устремлениями.

Но стратегия требует достижения промежуточных целей. Между тем, операции 1918 г. на Востоке не были доведены до Урала; операции на тоге весной 1919 г не были доведены до Кубани, когда началось направление всех средств на Восток. И, по-видимому, существовала большая опасность, что и летняя операция против Колчака в 1919 г. не будет доведена до полного овладения Уралом, так как военное командование стремилось уже начать ослабление Восточного фронта в пользу Южного, где наступление Деникина расползлось по широкой территории. Мы полагаем, что, начав решительное наступление на Деникина на два месяца раньше, Красная армия ничего не выиграла бы и натолкнулась бы, вероятно, на более серьезное сопротивление. Обстановка на классовом фронте борьбы была таковой, что территориальное расширение Деникина не усиливало, а ослабляло его.

Если мы находимся в окружении и боремся на несколько фронтов, то стратегия сокрушения требует, чтобы мы обратились против важнейшего врага, идущего в корню коалиции. Стратегия же измора требует, чтобы мы прежде обезопасили свой тыл и фланги и тем создали выгодные предпосылки для наступления на главном театре.

Отсюда в мировую войну у Конрада стремление покончить с Сербией до приступа к важнейшим действиям на русском фронте, что ему не удалось провести в жизнь из-за энергичного противодействия германцев. Польша в 1920 г. являлась более серьезным противником, чем Врангель. С точки зрения сокрушения, правильным являлось направление важнейших усилий против Варшавы. Действительно, с советизацией Польши, с расширением революции в европейском масштабе не растаял ли бы Врангель сам собой, без всяких усилий со стороны Красной армии? Решительный пункт — Варшава — определил бы и судьбы Крыма. И все это рассуждение оказывается совершенно неверным, если условий для сокрушения не было, и решительный пункт являлся призраком. Покончить с Крымом, покончить даже с важнейшими очагами бандитизма и, имея спокойные сообщения, выступать с наступлением крупного европейского масштаба. Стратегия не может рассматривать польскую войну изолированно. В конечном счете Варшавскую операцию выиграл не Пильсудский, а Врангель; возможность Люблинского удара поляков создалась на почве раздвоения внимания Южного фронта, откуда и преследование последним в Польше скорее местных целей, чем энергичное наступление к Висле. Крым и Варшава были поставлены, как цели операций, в обратном порядке против должного, что привело к неприятным последствиям.

Одновременное преследование нескольких позитивных целей. Две одновременные наступательные операции удаются крайне редко. Центральные державы в начале мировой войны направили удар на Францию — примерно 66% имевшихся в наличии вооруженных сил, 40% оставили против России — преимущественно для наступательной операции из Галиции между Бугом и Вислой, и 5% стремились еще действовать наступательно против Сербии. Поставленных позитивных целей ни на одном театре достичь не удалось.

Сосредоточение всех средств на одной большой операции, несомненно, может дать крупную экономию сил. Неприятельский фронт, могущий выдержать десятки малых ударов, может быть сломлен одним крупным ударом. В известных условиях, — чтобы добиться хотя бы минимальных результатов, необходима известная массивность операции, иначе пружинность фронтов, инерция сопротивления заставят все вернуться в исходное положение. К конечной цели нужно стремиться возможно крупными этапами; перевес сил всегда желательно использовать наиболее решительным образом. Излишняя скромность не является добродетелью ни в тактике, ни в оперативном искусстве, ни в стратегии.

Однако, иногда одновременное преследование двух позитивных целей диктуется политическими условиями. Военная конвенция с Францией обусловливала необходимость вторжения русских армий в августе 1914 г. в Восточную Пруссию; в то же время охватывающая Галицию группировка нашего развертывания могла бы быть использована лишь при переходе наших армий в наступление; лишь наступательная операция позволяла использовать против австрийцев массы 3-й и 8-й русских армий, которые, по условиям сообщений, могли быть развернуты только в пределах Киевского военного округа. Русские войска поплатились тяжелыми неудачами 30 дивизий за наступление в Восточную Пруссию и одновременно одержали 50 дивизиями победу (ординарную) в Галиции. Осенью 1919 года благоприятные политические условия требовали перехода красных армий в наступление против Деникина и самого широкого развития наступления в Сибири. Оба предприятия увенчались успехом. В 1866 г. Мольтке сосредоточил 19 дивизий на главный богемский театр против австрийцев и оставил только три дивизии (правда, усиленные ландвером) на германском театре против второстепенных германских государств; однако, весьма широкие позитивные цели преследовались одновременно на обоих театрах, что мы уже объясняли чересполосицей на второстепенном театре и вытекавшей из нее необороноспособностью при создавшемся на нем положении.

Иногда одна большая операция фактически не может быть осуществлена: между отдельными театрами или нет никакого сообщения (в мировую войну — Россия, Сербия и Франция, в гражданскую — белые фронты), или рокировочные сообщения так слабы, что массы войск, развернутые на одном театре, довольно прочно связываются с ним (Франция и Италия, советские театры в Белоруссии и Украине). В коалиционной войне, однако, объединению всех средств для одной операции часто препятствует не слабость путей сообщения, а преследование каждым союзником своей особой политической цели; именно на этой почве возникло раздельное ведение операций Германией и Австро-Венгрией в августе 1914 г.; румынские войска в 1916 г. вели в Трансильвании румынскую операцию, англичане в 1917 г. вели английскую операцию во Фландрии.

Если для одной стороны слагаются возможности стратегической работы по внутренним линиям, то другая сторона оказывается вынужденной действовать по внешним линиям. Чем шире круг стратегического окружения, тем менее выгод он представляет окружающей стороне, так как шансы на обращение стратегического окружения в оперативное исчезают. Если в 1914 году кто-либо из французов или русских представлял себе возможность, что вторгнувшиеся в Германию русские и французские армии подадут друг другу руку где-нибудь между Эльбой и Рейном, то это являлось детской мечтой.

Эти невыгоды окружения на вооруженном фронте компенсируются преимуществами, которые окружающая сторона извлекает на экономическом я политическом фронтах. В указанных условиях попытки сокрушения, направленные с различных фронтов, обречены на несогласованность и разрозненность; против опаснейшей операции сторона, находящаяся во внутреннем положении, сосредоточит центр тяжести своих усилий, и сумеет остановить развитие этой операции. Нужно использовать то обстоятельство, что окруженная сторона будет политически и экономически истощаться скорее; война на всех границах вызывает более скорое достижение кульминационного пункта стратегического напряжения. Когда последнее пойдет на убыль, когда фронт неприятеля будет лишен крупных резервов, обессилен, станет мало способным к серьезным контратакам и вообще к активности и будет оказывать лишь пассивное сопротивление, — в этих условиях стратегическая работа по внешним линиям окажется даже выгодной, и решительный переход в наступление будет диктоваться обстановкой.

Дробные удары могут явиться даже более экономным методом, чем одна крупная операция. Они позволят избежать потери времени и усилий, представляющих всегда лишние издержки большого сосредоточения: в значительной степени отпадет работа по устройству дополнительных дорог, складов, даже помещений для войск, по сосредоточению и его маскировке. Экономятся месяцы времени, миллионы рабочих дней, и является возможность шире использовать внезапность. Каждая наступательная операция представляет выгоды в своей первой половине, пока неприятель не успеет сбалансировать выгоды упреждения наступающего в развертывании. Малые операции имеют больше периодов, благоприятствуемых внезапностью, правда, не столь выгодных. Если у неприятеля резервы истощены, и малые операции предпринимаются одновременно, то последние имеют шансы сохранить захваченное внезапной атакой преимущество почти так же продолжительно, как и крупные операции. Наступление Фоша во второй половине 1918 года имело именно такой дробный характер. С истощением неприятеля вполне допустимо и мельчание операций. Если работа стратегии по внутренним линиям имеет перевес на восходящей части кривой стратегического напряжения, то действия по внешним линиям становятся предпочтительнее на нисходящей ее ветви.

Если стратегическое окружение или охват имеют место на умеренном диаметре (русский передовой театр в 1914 г. — район Польши между Восточной Пруссией и Галицией, по меридиану всего 300 километров), и есть надежда перейти от стратегического окружения к оперативному, а также, если один театр военных действий является оперативно слишком тесным для мобилизованных масс, то разделение одной операции на две может быть оправдано, так как оно позволяет достигнуть более обширных результатов.

Очевидно, что операция Макензена детом 1915 года, направленная из. Галиции, с юга, на Холм, должна будет встретить гораздо меньше затруднений, и дать гораздо большие результаты, когда с севера, из Восточной Пруссии, через Варев, начнет развиваться операция Гальвица; запоздание последней и недостаточно быстрый темп ее развития помешали захватить в клещи русские армии, отходившие с левого берега Вислы. Точно так же германский фронт во Франции образовывал обширную выпуклую дугу, и наибольший успех обещало развитие двух операций у основания этой дуги: на левом крыле — в районе Лиля, с направлением на восток, на правом — из района Вердена в направлении на север.

Окружение в широком масштабе требует, если очертание нейтральной границы или морского побережья не представляет особенных удобств, вообще двух и более согласованных между собой операций. Такое окружение может являться целью не только сокрушения, но и измора. Старый Мольтке, составляя план войны на два фронта, намечал удар с ограниченной целью на русском фронте, но этот удар на Нарев и далее на Седлец, вместе с действиями австрийцев из Галиции на тот же Седлец, должен был сразу окружить и ликвидировать все русские силы на Висле. Фалькенгайн проводил эту идею в 1915 году в жизнь, тогда как стратегия сокрушения, в лице Людендорфа, мечтала об окружении, которое бы осуществлялось в гораздо большем масштабе, на Минск.

Как известно, Мольтке младший к моменту Марнской операции существеннейшим образом изменил план Шлиффена в том отношении, что вместо одной Марнской операции пожелал иметь и вторую — Лотарингскую; при успехе это было бы нечто в роде Самсоновского погрома, переведенного из оперативного в стратегический масштаб (пленение не нескольких корпусов, а нескольких армий). Как известно, недостаточно подготовленная и не энергично руководимая Лотаринская операция не осуществилась, а затраченные на нее силы и средства оказались отсутствующими на Марне; осуществление идеи Мольтке оказалось гибельным для германского вторжения. Однако, по существу, мы не находим возражений против формы оперирования Мольтке младшего. Вторая часть плана Шлиффена — окружение французских войск где-то у границ Швейцарии — по мере того, как план все ширился, как правое охватывающее крыло немцев все более и более росло, становилась все туманнее, неразработанное и сомнительнее; без экстраординарной победы при исполнении первой половины плана вторая часть являлась, нам кажется, вовсе недостижимой. После полууспеха пограничного сражения сам Шлиффен, вероятно, отказался бы от второй половины плана. При современных огромных фронтах захождение одним крылом должно, чтобы привести к окружению, протянуться на пятьсот и более километров, что оперативно не выполнимо. Две одновременные операции, берущие весь или часть неприятельского фронта (смотря по зубам) в клещи, значительно сокращают и сводят к достижимому размер требуемых оперативных прыжков. К этой форме операции и тяготеют ныне мысли поклонников сокрушения. Не следует лишь забывать связанных с такой формой чрезвычайных трудностей.

Дозирование операций. Если не всегда приходится одновременно преследовать две позитивные цели, то почти всегда придется, наряду с усилиями для достижения одной позитивной цели, затрачивать силы и средства на достижение одной или нескольких негативных целей. Отсюда на стратегию выпадает чрезвычайно ответственная задача — распределять имеющиеся силы и средства, а также возможности их пополнения, между различными операциями. Стратег должен выступать в роли общегосударственного или даже общекоалиционного каптенармуса, выполняя функции распределителя.

Прием стратегии сокрушения — елико возможно обделять второстепенные театры в пользу главного — при стратегии измора приводит иногда лишь к отрицательному результату — увеличению числа бездействующих войск за счет действующих. Русское верховное командование, исходя из того, что пути на Петроград и Москву проходили к северу от Полесья, признавало театр, лежавший к северу от Полесья, главным, и соответственно группировало здесь массу русских войск: в марте 1916 года здесь против 620 тысяч немцев находилось 1220 тысяч русских штыков и сабель — двойной перевес; а южнее Полесья против 441 тысячи австро-германцев мы располагали 512 тысяч., перевес всего в 16%. Важнейшей нашей операцией в 1916 году являлось "Брусиловское" наступление; нам его пришлось вести, почти не используя нашего численного перевеса. Даже в августе 1915 года, когда "Брусиловское" наступление было уже на исходе, силы, действующие южнее Полесья, только сравнялись с силами, бездействующими к северу от него, — 863 тыс. и 853 тыс. Вообще, поскольку при сокрушении деление театров на главные и второстепенные вносит ясность, постольку при изморе оно является туманным и сбивчивым.

Каждая операция, в том числе и оборонительная, должна быть обеспечена средствами, находящимися в соответствии с поставленной ею целью. Стратегия измора характеризуется тем обстоятельством, что стратег, не упуская из виду конечную цель, подбирает промежуточную позитивную цель, исходя из свободных средств, имеющихся в его распоряжении по обеспечении им негативных целей. Так поступал на русском фронте Людендорф в 1914 и 1915 г.г.; это утверждение отнюдь нельзя толковать, как предпочтение, отдаваемое нами оборонительным задачам перед наступательными; так, в ноябре 1914 г. Людендорф чрезвычайно сжал негативную цель по защите Восточной Пруссии: чтобы взять часть сил 8-й армии для Лодзинской операции, он поставил этой армии задачу — не защищать территорию Восточной Пруссии в полном объеме, а отойти на востоке, при необходимости, на линию Мазурских озер и р. Ангерап. Но на эту скромную негативную цель средства были отпущены в полном объеме. Так создались предпосылки второго русского вторжения в Восточную Пруссию.

Правильное решение трудной задачи — надлежащего обеспечения каждой операции необходимыми средствами — требует, чтобы стратег вполне владел и оперативным искусством; будучи дилетантом в последнем, едва ли он сумеет соразмерить выдвигаемые цели с имеющимися средствами. Владение тонкостями оперативного искусства особенно важно для стратега, вынужденного действовать по линии измора.

Стратегический резерв. Стратег распределяет силы и средства между операциями не только в пространстве, но и во времени. Каждая, даже удачная, операция, в особенности если приходится действовать в условиях плохих сообщений, поглощает безвозвратно часть развернутых для операции сил и средств и представляет известную растрату времени и энергии. Этот пассив одной операции отражается на следующих. Потеря 40 тысяч бойцов германской пехоты в Ивангород-Варшавской операции потребовала, вследствие активности русского фронта, экстренного пополнения. Это лишило верховное германское командование возможности вовремя пополнить 2-ю армию Бюлова и произвести при помощи последней энергичный удар на Сомме. Последний же являлся необходимым, так как при спокойствии всего германского фронта во Франции изолированное наступление германцев во Фландрии, очевидно, не могло иметь успеха, потому что англо-французы сосредоточивали против последнего резервы из всех армий. Эти сорок тысяч подготовленных укомплектованиий пехоты, несомненно, представляли элемент резерва, и направление их на восток, а не на запад, определило неуспех Фландрского сражения, позиционное затишье во Франции и увеличение нагрузки русских армий. Такой резерв, являющийся результатом работы тыла и имеющийся вне вооруженного фронта, было бы, однако, справедливо рассматривать, как государственный, а не стратегический.

Государственный резерв всегда будет иметь место в виде частей, не окончивших еще формирования и не достигших полной боеспособности, а равно и подготовленных укомплектований и запасов снабжения. Исчерпание государственного резерва заставит вскоре сокращать вооруженный фронт и ускорит окончательную развязку; так, в 1917 году Германия исчерпала государственный резерв в отношении человеческого материала, что и определило события последних месяцев войны.

Однако, помимо государственных резервов, современный характер войны оставляет место и для стратегического резерва, т.е. вполне готовых, мобилизованных частей, не связанных еще оперативной целью. Оперативным резервом мы называем всякую дивизию, которая учитывается для достижения выдвинутой нами оперативной цели, но еще не развернута, не связана каким — либо участком. Оперативные резервы будут маневрировать преимущественно на рельсах. Стратегический резерв образуется у нас в тех случаях, когда мы будем задаваться оперативными целями, более скромными, чем допускает наличность вооруженных сил; он — стратегический жирок, естественно откладывающийся, если вооруженный фронт ведет борьбу не с полным напряжением. Он может принимать форму корпусов, находящихся в дальнем тылу, обсервационных армий, стоящих на нейтральных границах, но может представлять и части, которыми мы сгустили наше расположение на второстепенных участках с целью дать им необходимую боевую закалку, но которые можно снять и употребить на другом направлении.

Конечно, понятие стратегического резерва в корне противоречит идеям сокрушения, требующим крайнего напряжения сил для достижения успеха на решительном пункте. Но это понятие логично укладывается в рамки войны на измор. Длительная борьба вообще невозможна без стратегического резерва. Отсутствие последнего указывает на максимальное оперативное напряжение, которое, конечно, не может быть перманентным.

До момента общего максимального напряжения сил государства, что характеризуется окончанием экономической мобилизации и основных последующих эшелонов военной мобилизации, действия вооруженного фронта мы можем рассматривать под углом зрения прикрытия этой длительной мобилизации у нас и помехи мобилизации у неприятеля. В течение самой войны вполне законными могут являться периоды накопления сил, в течение которых интересы этого накопления будут выше интересов достижения одних второстепенных доступных нам промежуточных целей. Если мы интересы накопления принесем в жертву осуществлению второстепенных операций, то, капля по капле, израсходуем все, что дает на войну государство, и должны будем отказаться от возможности достигнуть крупных результатов.

Конечно, иногда удержание стратегического резерва является грубой ошибкой. В начале мировой войны русское командование располагало возможностью упредить германо-австрийцев в стратегическом развертывании и достичь крупных промежуточных целей. Сохранение части сил (6-я и 7-я армии на побережье Балтийского и Черного морей) представляло временное выделение стратегического резерва, только замедлявшее наше развертывание и обусловливавшее недостаточное численное превосходство русских в августе 1914 г. в Восточной Пруссии и Галиции. Но в дальнейшем русское командование стало на опасный путь выдвижения максимально достижимых промежуточных целей; начиная с Лодзинской операции и до установления позиционного затишья в октябре 1915 г. русский вооруженный фронт действовал без всякого стратегического жирка, с крайним напряжением сил; всякая неудача вследствие этого тяжело отзывалась и являлась непоправимой.

Стратегический резерв, который не был бы употреблен в нужную минуту, являлся бы лишь симптомом робости, бездействия и пассивности, указывал бы да излишнее бремя, которое несет государство на вооруженном фронте, свидетельствовал бы о скромности творческих дерзаний полководца, об излишней затяжке войны, об упущенных благоприятных моментах. Но стратегический резерв, введенный в войну в надлежащий момент, свидетельствует об успешном разрешении стратегом труднейшей Задачи, о том, что стратег господствует над событиями, а не увлекается непонятными ему вихрями и течениями.

Установление позиционного фронта, допуская достижение негативных целей с меньшими силами, крайне облегчает создание стратегического резерва. Таковой у нас в действительности и появился в довольно крупном размере — может быть, около 30% всего состава вооруженного фронта, к весне 1916 г. Мы не сумели ввести его в дело одновременно, но он сильно сказался на затруднениях, которые пережило немецкое командование в течение лета 1916 г.

Германия, с установлением позиционного фронта во Франции, в ноябре 1914 года сумела сделать крупные сбережения на фронте, которые, однако, немедленно, по мере изъятия с фронта, передавались в оперативный резерв русского фронта, где и расходовались. Такова же была участь первых эшелонов мобилизации. Создать стратегический резерв Германия сумела лишь после установления в России позиционного фронта. Поход в Сербию поздней осенью 1915 года и начало Верденской операции в 1916 г. характеризуют ведение Германией военных действий с сохранением стратегического резерва. События лета 1916 года сильно истощили последний. Окончательно растратил его Людендорф, при своем вступлении в верховное командование, на организацию румынского похода. Несмотря на все достигнутые в Румынии успехи, это истощение стратегического резерва обусловило позднюю готовность Германии к открытию весенней кампании 1917 г. и отказ от преследования каких-либо позитивных целей на французском фронте; удобный случай, явившийся, вследствие понижения боеспособности русской армии и революционного движения во французской армии, для того чтобы в мае 1917 года нанести особенно серьезный удар Франции, должен был быть упущен.

Выход России из войны давал Людендорфу в начале 1918 года возможность образовать солидный стратегический резерв и обеспечить для дипломатии возможность завязки переговоров за вполне солидным германским фронтом. Решение Людендорфа заключалось, однако, в том, чтобы, в соответствии с освободившимися силами и средствами, повысить до максимума размер цели, преследуемой во Франции, а именно, задаться сокрушить последнюю до прибытия американских подкреплений. Людендорф сразу же передал освободившиеся дивизии в оперативный резерв на франко-английский фронт. Можно сказать, что Людендорф совершенно был чужд понятию стратегического резерва. При складывавшейся в действительности борьбе на измор форсированное ведение операций должно было в результате привести к катастрофе.

Особенно важны стратегические резервы для коалиции, против которой неприятель может действовать по внутренним линиям. Франция и Англия хорошо это усвоили еще осенью 1914 года. Понуждая русский фронт к активности, они сами растили свои армии качественно и количественно путем преследования на вооруженном фронте Франции лишь скромных активных целей. Забота о стратегическом резерве особенно характерна для английской стратегии. Программа Китченера, это — прежде всего программа накопления сил, образования сильного стратегического резерва. Англичане энергично развивали действия на внеевропейских театрах, так как рассматривали их, как кратковременные экспедиции (в Восточной Африке они ошиблись), куда можно было с выгодой временно послать на гастроли часть своего избытка сил; но в самой Франции они были крайне заинтересованы в том, чтобы занимать возможно более короткий фронт и сохранить возможно больший стратегический резерв. Вес каждого участника коалиции при взаимных переговорах зависит, главным образом, не столько от усилий, сделанных на фронте, как от свободного излишка сил.

В гражданскую войну ни Колчак, ни Деникин не располагали ни малейшим стратегическим резервом; наступательные их предприятия не только рассчитывались на все силы, имевшиеся в их распоряжении, но даже переступали за этот предел. Тем тяжелее складывались для них катастрофы.

Стратегическая линия поведения. Мы остановились на нескольких важнейших вопросах стратегической логики. Стратег, опознавший требования эволюции военного дела, понимающий средства, необходимые в данный момент, отдавший себе отчет в силах и возможностях обеих сторон и в характере будущей войны, останавливается на определенном пути решения стратегических вопросов, долженствующем его привести к конечной цели действий вооруженного фронта; намечает ряд промежуточных целей и последовательность их достижения; регулирует стратегическое напряжение и в каждый момент стремится, если не подчинить, то связать интересы настоящей минуты с интересами стратегического "завтра", будущего. В своих решениях он не является независимым, а должен согласовать решение задач войны на вооруженном фронте с ходом событий на политическом и экономическом фронтах борьбы. Каждый из вопросов, которые предстоит решать стратегу, чрезвычайно прост, но правильный ответ на него требует огромной глубины, понимания обстановки борьбы в целом; теория может лишь подчеркнуть разнообразие возможных решений в зависимости от различных предпосылок. Но стратег не может ограничиваться правильным ответом на каждый вопрос в отдельности. Верным решение одного стратегического вопроса явится только в том случае, если оно гармонирует с решениями других стратегических вопросов. Мы выдвигали на первый план гармонию в подготовке государства к войне; не меньшее место она занимает и в руководстве войной, только признаки согласования здесь являются неизмеримо более тонкими. Это согласование, это достижение гармонии является существом стратегии и заставляет нас отнести практическую работу по стратегии безусловно к сфере искусства.

С точки зрения стратегического руководства вооруженным фронтом, понимаемого, как группировка операций для достижения конечной военной цели, важнейшей задачей искусства является избрание такой линии стратегического поведения, которая и представляет гармонию требуемого согласования; в этой линий должен лежать ключ к толкованию требований непрерывно меняющейся обстановки; она не может дать предвидение заранее фактического хода событий на вооруженном фронте, но в каждый данный момент она должна позволить нам реагировать на военные события в соответствии с той логикой, которой в данной войне все должно подчиняться для достижения победы.

Мы особенно подчеркиваем невозможность предвидеть фактический ход событий войны, потому что в массах гениальность всегда расценивается, как точное предвидение вперед. Чем гениальнее вождь, тем более он рассматривается массой, как пророк. Эти представления очень распространены и поддерживаются порой невежественными критиками. По существу своему, они требуют от полководца предвзятости, разгадки будущего, проникновения за пределы мыслительных способностей человека. Эти заблуждения иногда склонен был поддерживать Наполеон и все те, которые позируют на гения. Реальное бытие не поощряет ни пророчеств, ни предвзятости. В стратегии пророчество может быть только шарлатанством; и гений не в силах предусмотреть, как фактически развернется война. Но он должен составить себе перспективу, в которой он и будет оценивать явления войны. Полководец нуждается в своей рабочей гипотезе. Конечно, не каждый полководец даст себе труд и имеет возможность проникнуть мыслью в характер будущей войны. Стратегическая посредственность, быть может, предпочтет исходить из шаблонов и рецептов. Действительность жестоко разочарует такого горе-полководца; теория стратегического искусства иметь его в виду не может.

Наши утверждения, быть может, покажутся абстрактными, висящими в безвоздушном пространстве, так как исследователи войн часто далеки от того, чтобы на протяжении своих многотомных трудов уделить хотя бы несколько страниц характеристике стратегической линии поведения обеих сторон в данной войне. Но стратегическая линия поведения, это — реальность, и даже не мудрый, но сколько-нибудь последовательный и честный стратег имеет свою линию поведения, свой подход к оценке обстановки. Современная же военная история, пытающаяся исходить из одной абсолютной, единственно верной линии стратегического поведения, неспособна сколько-нибудь уяснить смысл и связь в нагромождении военных событий, которое она рассматривает, как некий хаос. Грубым самозванством, жестокой подделкой, "американским золотом" звучат заглавия "стратегических очерков" той или иной кампании. Военная история представляет пока лишь оперативный протокол.

Линия политического поведения — общепринятое понятие. Всем понятно, что военный коммунизм или новая экономическая политика имеют каждый свою особую логику согласования. Найти эту логическую линию, отвечающую в данный момент условиям экономического базиса, — величайшая задача политического искусства. В стратегии также каждый вооруженный фронт имеет свою базу, — и действия на вооруженном фронте являются только производными от баз обеих сторон. В глубоком анализе этих баз и лежит разгадка избрания надлежащей линии стратегического поведения. Стратегия является частью политики, известным ее ракурсом и строится на той же базе. Отсюда, в конечном счете, и подчинение стратегии политике. Стратегическая линия поведения должна являться проекцией на вооруженный фронт общей политической линии поведения.

Весь наш труд, в сущности, посвящен вопросам, связанным со стратегической линией поведения. Мы стремились теоретически очертить ее с разных сторон. Более конкретный характер нашему изложению мы могли бы придать только в форме стратегического анализа какой-либо кампании.

Управление

1. Стратегическое руководство

Генеральный штаб. — Место ставки. — Ориентировка в действиях своих войск. — Диагноз неприятельских намерений. — Принятие решения. — Активность. — Высшее командование и тактика. — Скрытность. — Сообщения для печати. — Ориентировка работы тыла.

Генеральный штаб. В течение истекшего столетия в организации военного управления господствовала прусская схема, согласно которой на высшие командные посты в армии назначались лица, окруженные в юнкерско-феодальном классе большим почетом; по преимуществу, это были члены царствовавших в Германии династий, иногда довольно молодые, а частью это были генералы с огромным служебным старшинством. Эти лица пользовались крупным социальным весом, но удельный вес их, как специалистов в стратегическом или оперативном искусстве, был ничтожен. По существу, эти прусские командующие лишь шапронировали (прикрывали) своих начальников штабов, на которых ложилась вся ответственная работа.

Гинденбург в течение четырех с половиной лет мировой войны соглашался со всеми докладами Людендорфа и не ввел в предлагавшиеся Людендорфом планы ни одной поправки.

Преимущества германской системы заключались в том, что, сохраняя видимость феодального местничества, она допускала возложение ответственной работы на талантливых специалистов, не считаясь ни с их возрастом, ни со служебным положением. Армии вверялись молодому генералу или даже полковнику, который официально значился, лишь как "шеф" (начальник штаба), и который имел при себе приличного представителя идеи феодального старшинства. Разумеется, выгоды этой системы отпадают в армии, окончательно освободившейся от феодальных предрассудков и с удовольствием приемлющей командование молодых вождей, вне всякой линии старшинства.

Отсюда, однако, еще не следует, что генеральный штаб является пережитком феодализма. С упразднением местничества, отношения между командующим и начальником штаба становятся более нормальными. Но командующий в современных условиях войны должен опираться на целый коллектив отборных помощников, хорошо понимающих друг друга, сплоченных, годных на всякую ответственную работу, заслуживающих полного доверия.

Такой коллектив требуется уже для упорядочения гигантской работы по подготовке к войне. Согласовать, гармонизировать подготовку, столь емкую, столь разнообразную, направляющуюся по стольким отдельным линиям, может только генеральный штаб, собрание лиц, выковавших и проверивших свои военные взгляды в одних и тех же условиях, под одним и тем же руководством, отобранных тщательнейшим образом, связавших себя круговой ответственностью, дружными выступлениями достигающих переломов в военном строительстве. В военном деле требуются разнообразные специалисты; специальностью генерального штаба должно быть сложение в одно целое отдельных усилий, устранение трений, достижение высшей ступени организованности.

Война требует этой гармонизирующей специальности; на часовой фабрике существуют особые мастера, наивысшей квалификации, которые не производят, а только собирают в одно работающее целое отдельные колесики и пружины часового механизма; война имеет еще более сложный механизм, и еще большее искусство надо проявлять при его сборке. Современные формы операции, в которую развилось сражение, не позволяют руководить ею одному человеку; чтобы можно было применять современные оперативные формы, нужны десятки и сотни доверенных агентов, каждый из которых был бы не бюрократом, а сознательным представителем высшего военного управления. Никакое количество телеграфных проводов не обеспечит связи при отсутствии генерального штаба; в телеграммы будет вкладываться одно понимание пишущим, а другое — читающим.

Вооруженная борьба как она понимается в настоящее время, требует генерального штаба; последний не является организационным капризом и, конечно, будет возникать во всякой армии; декрет не властен отменить его, но он может упорядочить его, дать генеральному штабу наиболее разумный организационный облик. И за этот облик должен отвечать всем особенностям армии.

Мы далеки от того, чтобы, отстаивая необходимость генерального штаба, становиться на точку зрения его непогрешимости. Грехов у всякого генерального штаба, в том числе и русского, было много, но с ними надо бороться, а для этого, прежде всего, необходимо юридически его признать.

Драгомиров, бывший в 1866 г. военным агентом при прусской армии, идеализировал в лице австрийского генерального штаба общие штабные отрицательные черты, пороки и указал на важнейшие опасности : "Корпус австрийского генерального штаба отличается ученым педантизмом при полном отсутствии практичности. Расчеты кабинетные умеют делать, но задаваться целями — нет. Диспозиции и инструкции составляют до крайности длинные и с претензией написать все так, чтобы начальнику приходилось в деле не столько думать, сколько припоминать, какой параграф он в ту или другую минуту должен исполнить.

Причину такого направления австрийского генерального штаба позволяю себе объяснить так: будучи представителями теоретических познаний в армии, в которой дух офицеров не располагает к приобретению этих познаний, офицеры генерального штаба, по необходимости, поставлены в положение изолированное; вследствие этого между ними, вероятно, много есть таких, которые веруют в свое неизменное превосходство над строевыми офицерами только потому, что с грехом пополам знают, положим, военную историю. В свою очередь, строевые не могут не возмущаться подобным самомнением, тем более, что при столкновении с практикой дела оно нисколько не оправдывается и ведет к самым смешным промахам, когда речь зайдет о жизни войск. Таким образом, одни воображают о себе более, чем стоят, другие их чуждаются более, чем те заслуживают, и эти две силы, вместо того, чтобы идти рука об руку, подрывают, топят друг друга, не имея достаточно пунктов соприкосновения между собой, а следовательно, взаимного понимания".

Граф Чернин, умнейший австрийский политик мировой войны, констатирует, что многое из этой Драгомировской характеристики австрийского генерального штаба было еще верно и спустя 50 лет: "Часть нашего генерального штаба была совсем плоха. Были исключения, но они только подтверждали правило. Прежде всего у генерального штаба не было никакого контакта с войсками. Господа из генерального штаба заседали в тылу и писали приказы. Почти никогда не встречались они с солдатом там, где свистят пули. Войска во время войны научились ненавидеть генеральный штаб. Иначе было в германской армии. Германские офицеры генерального штаба требовали многого, но много они и сами давали; и прежде всего они и себя подставляли под пули и подавали пример". Действительно, работник генерального штаба всегда должен быть готовым расхлебать вместе с войсками заваренную им кашу и не должен устраивать из своего письменного стола баррикаду, отделяющую его от поля сражения. Людендорф, один из вдохновителей идеи штурма Льежа на четвертый день мобилизации, сохранил свой авторитет в армии только благодаря тому, что в момент, когда штурм захлебнулся, встал во главе кучки бойцов и прорвал обвод крепости.

Наличие сработавшегося генерального штаба, позволяет в числе других преимуществ, обходиться лаконичными распоряжениями. При первой встрече работников передача оперативной мысли потребует большого количества строк; помимо особенностей данного решения, потребуется ряд соображений общего характера; но, чем глубже общие взгляды одной инстанции будут известны другой, тем кратче может быть выражена оперативная мысль, и, несмотря на эту краткость, меньше будет оставаться поводов для разномыслия. Как два аппарата Юза, стоящие на двух концах проволоки, должны быть предварительно настроены механиком, чтобы быстро и толково печатать передаваемую депешу, точно так же и генеральный штаб обеих сговаривающихся инстанций должен быть предварительно настроен опытным в стратегии и оперативном искусстве мастером.

Генеральный штаб должен весь говорить на одном языке, влагать одни и те же мысли в определенные выражения.

Конечно, достигнуть того, чтобы весь генеральный штаб держался одних взглядов, нельзя, в особенности в нашу эпоху лихорадочного развития военного искусства. Полное единство доктрины, отсутствие различий в толковании оперативных и тактических вопросов, могло бы быть достигнуто лишь ценой остановки усилий к дальнейшему развитию. Такое единство доктрины казалось достигнутым перед мировой войной в прусском генеральном штабе — но лишь для недостаточно внимательных наблюдателей. Сами немцы отрицают наличие у себя такого единства. Ход военных действий показывает, какие различные выводы делали из одной и той же военной обстановки различные вожди (Мольтке, Фалькенгайн, Людендорф). Во всяком случае, обмен мнений, производимый в течение долгих лет перед войной, помогает генеральному штабу укоротить дискуссии во время операций и сократить непроизводительные издержки руководства военными действиями.

Чрезвычайно извращены взгляды на единство военной доктрины во Франции. В период подготовки к войне гонение на инакомыслящих обусловливало чрезвычайно замедленный темп перехода к новым стратегическим и оперативным идеям, общую реакционность французского военного искусства. В течение мировой войны крайним представителем идеи единства взглядов, как вернейшего обеспечения операции, являлся Нивель. Задумав производство сокрушительного прорыва, он требовал прежде всего веры в успех операции, и всех сколько-нибудь сомневавшихся начальников отрешал от должности. Начальник артиллерии корпуса, докладывавший, что на его участке атаки неважные наблюдательные пункты, изгонялся.

Официальное благополучие этим было достигнуто в высшей степени: все славословили успехи, которые будут одержаны, но писали секретные письма влиятельным политикам, прося их удержать армии от операции, не имеющей никаких шансов на удачу. Повторить эти сомнения перед Нивелем на совещании, специально собранном министром Пенлевэ, у них не хватило гражданского мужества.

Особенно важна роль генерального штаба по преодолению местных колокольных интересов. На войне они чувствуются иногда весьма сильно. Два стоящих рядом полка или корпуса, или фронта иногда представляют не одно целое, а нечто вроде федерации. Эгоизм высших начальников, их сепаратистические тенденции — при всех эпохах и режимах поразительны. Высший командный состав поддается дисциплинированию несравненно туже, чем красноармейцы. Генеральный штаб, это — агенты одного целого, связанные не с местными интересами данной части, не с данными традициями, а с идеей победы на вооруженном фронте в целом. Обязанность штаба — выдвигать эти общие цели и бороться с колокольными уклонами.

Место ставки. В XVII и XVIII веках войной обычно руководили не из действующей армии, а из столицы. Командующие армиями являлись лицами, подчиненными в стратегическом отношении центру. Несмотря на отсутствие телеграфа, вопросы о вступлении в генеральное сражение и о направлении развития операций весьма часто отсылались с курьером на разрешение в центр. Такое управление отвечало требованиям войн на измор; действительно, операции преследовали лишь ограниченные цели; значение общего политического руководства войной было велико; нужно было также сообразовать средства государства с напряжением войны. В последние годы Семилетней войны Австро-Венгрия начала, по экономическим соображениям, сокращать свою армию. Из столицы были виднее" пределы достижимого напряжения, возможности пополнения магазинов и уплаты жалованья войскам, а также возможности вербовки новых укомплектований.

В XIX веке, при Наполеоне и Мольтке, имели место несколько сокрушительных войн, в течение которых все руководство войной было перенесено в действующую армию. Тыл работал лишь в период подготовки к войне; с началом военных действий вся жизнь и работа тыла отходили на второй план. Война велась преимущественно за счет припасенных заранее для нее сил и средств. На театре войны создавался решительный пункт; от исхода событий на последнем зависела участь государства. В этих условиях, естественно, весь центр тяжести руководства кратким сокрушительным походом переносился в действующую армию и даже на важнейший участок поля сражения. Фош упрекал Мольтке за то, что в течение сражения Гравелот-Сен-Прива он оставался в 12 километрах от решительного пункта сражения, который находился на левом фланге. Прусский военный министр в 1870 году сопровождал штаб главнокомандующего, олицетворяя подчиненное положение тыла.

В XX веке во многих отношениях, в том числе в управлении, мы стоим ближе к XVII, чем к XIX веку. Мы ведем преимущественно ограниченные операции стратегии измора; тыл и его работа чрезвычайно выросли в своем значении, политический и экономический фронты борьбы напрягаются в страшной степени. Нам рисуется, что необходимо сосредоточить в современных условиях стратегическое руководство в столице. Только в этом случае удастся обеспечить согласованность действий на вооруженном фронте с другими фронтами и избегнуть многих недоразумений. Само собой разумеется, что необходимо постараться обеспечить для стратегических работников такую же возможность сосредоточения на своей работе, изоляции от интересов обывательского существования и такую же возможность сохранения скрытности, какие достигаются при расположении ставки в глухом пункте (например, в 1914 г. в Барановичах). Фалькенгайн в мировую войну дебатировал вопрос о том, должен ли военный министр находиться в тылу, или в ставке. Мы отвечаем: место ставки в тылу. Это не препятствует ставке, в случае необходимости, оказать давление на оперативное руководство, выдвигать на важнейшее направление временный оперативный пункт — может быть, туда, где располагается штаб фронта, а может быть, еще вперед, в виде поезда, подходящего к линии фронта на дальность автомобильной или аэропланной рекогносцировки.

Ориентировка в действиях своих войск. Сила управления заключается в его ориентировке. Кто знает, тот и командует.

Ставка должна стараться найти непосредственный контакт с линией фронта помимо иерархической лестницы штабов. Кроме количественных, хронологических, геометрических данных, доставляемых последними, необходимо иметь еще ясное представление о том, что происходит в действительности при боевых столкновениях, какова их природа, каковы достоинства войск обеих сторон, их тактика и психика, о том, с каким коэффициентом надо учитывать поступающие сводки. Но этого сближения с фронтом можно скорее достичь рекогносцирующими сотрудниками, а не относительным выдвижением самой ставки. Изучение новых форм войны представляет одну из необходимых отраслей деятельности высшего командования; понять и оценить новый ход событий войны можно, лишь меря их новым масштабом.

Необходимой предпосылкой верного решения является правильная трезвая оценка своих войск; надо знать, что войска могут дать, чтобы предъявлять к ним разумные требования. В своем сознании вождь не должен скрывать никаких недостатков своих частей и не преувеличивать их достоинств. Только тогда он будет уверенно владеть войсками. А так как достоинства последних в течение войны непрерывно изменяются, то вождь должен обеспечить себе тесную связь с ними и в особенности точное наблюдение за картиной их действий в бою, где пульс бьется сильнее и где достоинства и недостатки рельефно выступают наружу.

Наполеон обыкновенно около полуночи располагал уже данными о пунктах, достигнутых корпусами накануне, и мог отдать приказы на следующий день. Ночь, в течение которой войска отдыхали, представляла достаточный промежуток времени, чтобы все донесения достигли ставки, и реакция на них, в виде приказов полководца, достигла войск. Иногда, правда, Наполеону приходилось распоряжаться предвзято, с завязанными глазами (например, в 1809 г. удар главными силами от Абенсберга к Ландегуту оказался направленным не на главные силы эрцгерцога Карла, а на его левый прикрывающий отряд). В настоящее время, несмотря на телеграф и телефон, ночь не представляет достаточного времени для проработки сводок и вынесения решений всем усложнившимся аппаратом управления.

Результаты крупных боевых столкновений выясняются не так скоро. Значение победы под Кенигрецом выяснилось для Мольтке и пруссаков только на третий день; р. Эльба, за которую отступили австрийцы, скрывала от пруссаков состояние побежденных. Вечером после сражения Мольтке послал в Берлин телеграмму, в которой говорилось о 20 захваченных орудиях; на следующий день он увеличил эту цифру до 50; в действительности же у австрийцев было захвачено 174 орудия, но подсчет их потребовал значительного времени. Наш военный агент, М. Драгомиров, находившийся на прусской стороне, заметил, что между победителями находились и такие, которые вечером после сражения спрашивали — кто где победил, мы или они? "Должно быть подобные столкновения не менее ошеломляют победителя, чем побежденного".

В мировую войну полупобеда русских у Гумбинена задала тяжелую задачу русской и немецкой ставкам. Отступление германской армии началось вечером 20 августа, а еще утром 22 августа ни германское, ни русское высшее командование не разбирались вполне ясно в результатах Этого столкновения. Германская ставка, чтобы уяснить положение, вступила в непосредственные переговоры с командирами корпусов. Только вечером 21 августа германцы нашли свою 1-ю прусскую кавалерийскую дивизию, ушедшую далеко в русский тыл, а сбежавшую русскую конницу не всю удалось разыскать и 22 августа. В течение 22 августа, когда перед армией Ренненкампфа не оставалось больше противника, армия была усилена, за счет армии Самсонова, II армейским корпусом "вследствие сильного встречаемого сопротивления".

Важнейшие ошибки Мольтке младшего в руководстве войной связаны с тем, что он стеснялся установить свой непосредственный аппарат осведомления посредством отборных офицеров генерального штаба, посланных в штабы армий и самостоятельно доносящих о достигнутых результатах. На настояния своих помощников Мольтке отвечал, что ни германские командующие армиями, ни их начальники штабов не заслуживают проявления такого недоверия. В результате, оценивая итоги пограничного сражения, он оказался во власти официального оптимизма иерархических инстанций.

Мольтке настолько ясно отдавал себе отчет в решительном значении предпринятой на французском фронте операции, что, получив панический доклад о неудаче под Гумбиненом, отказался послать немедленно подкрепления в Восточную Пруссию с запада; мышление Мольтке в промежуток 21-23 августа характеризуется тем, что оставшийся в Германии на охране побережья IX резервный корпус он приказал 22 августа перевозить на французский фронт, а 33-я и 34-я ландв. бригады были задержаны на побережье, чтобы в случае нужды следовать за IX резервным корпусом. Но когда 24 августа Мольтке начал получать из всех армий донесения о многих тысячах пленных, массах захваченных орудий, огромных потерях французов, то он сделал основную ошибку — поверил им и принял решение перебросить 6 корпусов в Восточную Пруссию, по два с правого крыла, центра и левого крыла. Согласно отданным в ночь на 25 августа распоряжениям, действительно началась перевозка гвард. резервного и XI корпусов, ослаблявшая важнейшее германское правое крыло. Другие перевозки задержались и были отменены.

В гражданскую войну истинный облик многих событий вовсе не доходил до ставки. Не все штабы работали достаточно объективно. 18 августа 1920 года Западный фронт стремился сохранить оптимистический взгляд на развитие польского удара с юга. Начальник 8-й дивизии донес вечером 16 августа, что "части Мозырской группы, невидимому, совершенно рассеялись", а на следующее утро — "моя дивизия, как управляемая дивизия, уже исчезла". Между тем, фронт еще 18 августа объяснял, что "8-я дивизия частями атаковала Гарволин, но, по случаю смены, не вполне планомерно и отошла к Ново-Минску", и "отход 16-й армии и Мозырской группы объясняется сильным истощением и переутомлением последней". Высшее командование оперировало уже исчезнувшими единицами. Еще 23 августа, когда операция была совершенно закончена, ставка писала о том, что "противник сейчас сам втягивается в рискованную для себя операцию, при чем уже теперь этот риск для противника увеличивается с каждым его шагом вперед. Это обстоятельство дает нам полную возможность сравнительно малыми силами, без труда вырвать у противника инициативу действий"... Никакой фактической почвы не было под рассуждениями этой директивы.