Стратегия Александра Невского

Глава 1. Восток: третья христианская цивилизация и имперостроительство Чингизидов

Восток и Запад сошлись…

« О, Восток есть Восток, а Запад есть Запад, и никогда они не встретятся, / Пока Земля и Небо не встанут сейчас на великом Судилище Бога» , – с этих слов начинается «Баллада о Востоке и Западе» Р. Киплинга, написанная в XIX веке. Но в XIII столетии Восток и Запад встретились. И эта встреча имела принципиальные последствия и для Запада, и для Востока.

Сам Киплинг заявлял в «Балладе», что для смелых духом разделение между Западом и Востоком не есть непреодолимая преграда. Обычно британского поэта цитируют в первых строчках, из которых следовала невозможность встречи. Между тем он уже в следующих строчках опровергал тезис о такой невозможности:

«Но нет ни Востока, ни Запада, ни Границы, ни Породы, ни Рождения,

Когда два сильных человека стоят лицом к лицу, хотя они и пришли со всех концов земли!» ^[3] .

Цивилизационные границы мира подверглись в XIII веке перекройке под воздействием двух политически направляемых миграционных потоков. Первый шел с запада на восток, будучи идеологически выражен движением крестовых походов. Второй направлялся с востока на запад и основным субъектом его продвижения являлись монголы. Выбор в 2000 году нью-йоркским журналом «Таймс» человеком тысячелетия Чингисхана отражал реальную оценку масштаба последствий его завоевательных походов и строительства империи ^[4] .

Целевая установка представляемого раздела состоит в том, чтобы реконструировать подлинный облик Евразийского Востока XIII века и исходя из этой реконструкции предположить, какой стратегии мог придерживаться на восточном направлении русский национальный лидер. Такое восстановление образа необходимо ввиду его деформации под современные стереотипы. Попытаемся эти стереотипы подвергнуть ревизии.

Религия монголов – тенгрианство

Доминантной религией монголов при Темуджине (Чингисхане) являлось тенгрианство. Суть ее состояла в почитании безграничного Неба, олицетворяемого богом Тенгри. Небо являлось и принципом выражени я высшего космического и социального Закона. Особое значение в политическом преломлении имело учение о Кут – особой жизненной сил е . Этой силой – небесной харизмой – наделяется высшая власть. Властная сакрализация в тенгрианской традиции связывалась именно с жизненной силой Кут, понимаемой как особый мандат Неба на правление. Считалось, что Небесная жизненная сила передается от правителя к правителю. Наличие этой силы – мандата Неба – являлось в понимании кочевников основанием властной легитимизации.

Особый интерес к тенгрианству в современную эпоху возник прежде всего в связи с изучением трудов Л.Н. Гумилева. По мнению историка, тенгрианства придерживались все сменяющие друг друга в качестве доминантной силы кочевники Великой Степи : гунн ы , тюркют ы , монгол ы . Тенгрианство являлось религи е й Монгольской империи , созданной Чингисханом . В дальнейшем тенгрианская традиция оказалась тесно переплетена с модифицированным под кочевой тип жизнеустройства буддизмом.

Необходимость пересмотра взгляда на тенгрианство как язычество следовал а еще из труда Г.В. Вернадского «Монголы и Русь». Историк в нем приходил к выводу, что Ч ингизиды руководствовались особой монгольской имперской идеей. Суть ее сводилась к двум позициям: 1) существует единый и единственный Бог – Вечное Небо; 2) на Земле от имени Неба должен править лишь один повелитель – Великий хан. Под этот универсум и должны были быть приведены к покорности все народы.

Легитимность повелителя определялась реализацией им воли Неба. Великий хан Мунке даже назывался сыном Неба, на том, очевидно, основании, что он наделялся особым Божественным мандатом ^[5] .

Такое обоснование властного статуса хана являлось, конечно, не политеистическим. Тенгрианство, надо признать, было религией монотеистической. Эта фиксация заставляет выйти за рамки установившегося перечня монотеистических религий. Но такая ревизия, в силу расширения религиоведческих представлений, назрела уже достаточно давно ^[6] .

Сегодня модернизированное тенгрианство получило некоторое распространение среди интеллигенции тюркоязычных народов бывшего СССР. Генерируется проект единой пантенгрианской общности. Религия Тенгри прочно вошла в нарратив жанра фолк-хистори.

Тенгрианство, по всей видимости, оказало определенное влияние на властный дискурс Русского государства. Сверхвысокий уровень сакрализованности персональной власти в России соотносился с тенгрианской традицией легитимизации верховного правителя – обладателя божественной харизмы ^[7] .

Однако в свете рассматриваемой в нашей книге проблематики мы сфокусируем внимание на другой компоненте религиозной жизни монголов и Монгольской империи в целом – христианстве. Преимущественно монгольское христианство было сопряжено с Церковью Востока, исторические осколки которой сегодня идентифицируются как Ассирийская церковь. Остановимся на ней подробнее.

Христологические расколы и цивилизация Церкви Востока. Диалог с Православием как потенциальная возможность

Христологические споры раннего христианства имели принципиальное значение не только для богословия, но и цивилизационогенеза. Можно говорить, что они стали осевой линией генезиса средневековых цивилизаций, возникших на пространстве христианской ойкумены. Формировалось одновременно несколько очагов христианских цивилизаций. Палитра была более вариативна, нежели последующее сведение к двум – Западной и Восточной – христианским цивилизациям. Византия в этой географической перспективе была частью Запада, тогда как христианский Восток начинался с Месопотамии.

Географические границы меняются исторически под влиянием различных факторов и, прежде всего, факторов цивилизационных. То, что, к примеру, сегодня называется Европой, есть понятие сравнительно молодое. Оно прочно вошло в лексикон только при переходе к Новому времени, будучи сопряжено с утверждением иной картины мира. Изменялись и границы Востока. Можно говорить применительно к Средним векам и об особой цивилизации (или цивилизационной системе) Христианского Востока. Эта цивилизация впоследствии была поглощена другими цивилизационными акторами. Но ее роль в мировой истории, очевидно, нуждается в специальной реконструкции.

Принято считать, что богословский дискурс Церкви Востока исходно был задан традициями Антиохийской богословской школы. Наряду с Александрийской школой, она представляла собой ведущий центр ранней христианской философии. В отличие от александрийцев, антиохийцы сторонились аллегорических трактовок и увлечения символическим. Они призывали смотреть на библейские положения буквально, в их конкретном и историческом значении. Если александрийцы апеллировали к Платону, то антиохийцы преимущественно к Аристотелю. Это не означало, вместе с тем, того, что Антиохийская школа избегала метафизики . По свидетельству современников, антиохийцы чертили геометрические фигуры, пытаясь через них изложить учение о Боге. За чрезмерн ое увлечен ие математикой – в противоположность богословию – Евсевий Эмесский был даже изгнан паствой. К антиохийцам принадлежали видные фигуры в истории Церкви, такие как Кирилл Иерусалимский , Иоанн Златоуст, Феодорит Кирский. Упадок школы, да и самой Антиохии в качестве богословского центра, произошел после осуждения учения Нестория (381–451) усилиями Кирилла Александрийского и его сторонников. Причем Несторий, будучи архиепископом Константинопольским, имел сильные позиции, и победа Кирилла не была предопределена. Влияние Антиохийской школы в Византии фактически пресеклось. Однако оно оказалось сохранено в определенной мере на восточных пространствах христианской ойкумены. Ей унаследовала именно Церковь Востока (несторианская), условно развивавшаяся в дискурсе антиохийской традиции ^[8] .

Деление на александрийцев и антиохийцев имело, конечно, условный характер, и можно говорить скорее о различиях богословских акцентов, нежели о различиях взглядов. Но в данном случае важна фиксация причастности Церкви Востока к исходной традиции христианского богословия. Различия в акцентах отразились частично в общих богословских установках православной и ассирийской Церквей – большей мистичности первой и большей конкретизации – второй, проявивших себя в том числе и в XIII столетии.

Основная богословская позиция Церкви Востока состояла в признании двух естеств Христа – Божественн ого и человеческ ого . Они неслиянны и нераздельны, составляя единое Лицо единения – Христа. Спаситель выступает и Богом, и Человеком одновременно. Однако в рамках этой платформы имели место богословские вариации. Церковь Востока не выработала столь же жесткой догматики, как на Западе, чему способствовали решения Вселенских соборов. В ней доминировали на разных этапах различные течения. Но диофизитская линия христологии, согласно которой в Иисусе Христе признавалось две природы – Божественная и человеческая, при всех вариациях трактовок оставалась незыблемой. Такая ситуация хотя и приводила к эклектике, давала хорошие шансы на диалог ^[9] .

Терминологические сложности привносило использование в Церкви Востока наряду с понятием «ипостась» сирийского по происхождению понятия «кнома». Чаще всего оно и переводилось в качестве «ипостаси». Но точность такого перевода вызывала сомнения. Вероятно, речь шла не об ипостаси как фюсисе , а ипостаси – индивиде . При должной переводческой проработке проблема могла быть снята, но этого не случилось. Размежевание Церквей усиливалось.

Исследователями выделяется как минимум четыре направления христологии Церкви Востока. Среди них – феодорианское (Феодор), баббидское (Баббид), сабришское (католикос Сабришо I) и нисибинское (Хнана Адиабенский). Последнее фактически примыкало к византийскому халкидонскому богословию. В этой части богословского спектра Православие и Церковь Востока фактически смыкались друг с другом ^[10] . Общего у Церкви Востока с православными Церквями было больше, нежели различий. Церковь Востока признавала Троицу и боролась с арианами. Незыблемым для нее являлся догмат Никео-Цареградского С имвола Веры. Как и православные, Церковь Востока утверждала исхождение Святого Духа исключительно от Бога-Отца. Католический догмат филиокве (Святой Дух исходит от Отца и Сына) не был ею принят после соответствующих решений Рима в XI веке. Только в 1599 году Церковь Востока на униатском соборе в Индии пошла на соответствующие уступки католикам. Но это была уже другая эпоха. Догмат о филиокве в итоге в Церкви Востока не прижился и был изъят из богослужебной практики. То, что в XIII веке Церковь Востока не принимала филиокве, указывает на более близкую позицию в диалоге именно к православным Церквям, а не к католикам, имея в виду существовавшую конфронтацию.

Не вполне ясен перечень принятых Церковью Востока таинств. К XIV столетию перечислялось семь таинств. Причем первоначально Церковь Востока не признавала непосредственное превращение в евхаристии хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Но к XIII веку понимание такого превращения не подлежало сомнению. И в этом отношении наблюдалось сближение с остальными православными Церквями.

Анализ учения Церкви Востока позволяет утверждать, что диалог с ней православн ых Церквей был потенциально возможен ^[11] . Соответственно, и Александр Невский мог гипотетически выстраивать политическую линию взаимодействия с ее адептами, которых было предостаточно в Монгольской империи и в имперской элите в частности.

О корректности несторианской идентификации христиан Церкви Востока?

Церковь Востока принято идентифицировать с несторианским учением, что не вполне очевидно. Несторий не был в действительности ни создателем богословия Церкви Востока, ни ее основателем. Обычно традиция Церкви апеллирует к авторитету трех учителей – Диодора Тарсийского (ок. 310–394) , Феодора Мопсуестийского (350–428) и Нестория (381–451) . Причем, влияние Феодора на формирование Церкви Востока было, по-видимому, наиболее значимым. Георгий Флоровский даже заявлял, что Церковь Востока была в действительности Церковью Феодора Мопсуестийского, а не Нестория ^[12] .

Феодор развивал концепци ю двух сынов – Сын а Божьего и сын а ч еловеческо го . Объединять как одно лицо Божественный Логос и человека – Иисуса – он считал недопустимым. Иисус есть , по Феодору, подобие Храма, в который вошел и пребывает Бог. Сам же Иисус, как человек, мог сталкиваться со страстями, что не могло иметь место в отношении Божьего Логоса. И только вознесшись, он достиг природной неизменности. По другой трактовке , соединение Божественного и ч еловеческого произошло во время Иисусова крещения. Вс ё это не имело фундаментальной радикальности, которая бы выводила Церковь Востока за рамки общего христианского пространства.

Феодор Мопсуестийский, правда, не избежал анафемствовани я в Византии. Осуждение состоялось в 523 году, при Юстиниане I , на V Вселенском соборе в Константинополе – уже через 125 лет после смерти богослова. Император желал принятия решения с осуждением радикального диофизитства, распространенного в поместных Церквях. Политическим подтекстом решения являлось усиливающееся противоборство между Византией и Сасанидской империей, с которой и была аффилирована Церковь Востока (несторианская) ^[13] .

Утвердившийся в церковной критике образ Нестория, как ересиарха, затрудняет не только восприятие ранней истории христианства, но и по инерции – историю XIII столетия. В реальности всё было сложнее и не укладывалось в жёсткие рамки чёрно-белых оценок. Характерна в этом отношении оценка видного историка Церкви А.В. Карташева : «Если бы все, без всяких дебатов цитированные речи и выражения Нестория были рассмотрены при живых комментариях самого их автора, а не измерены другой богословской меркой, то они могли бы быть оправданы как православные» ^[14] . Если Несторий – фактически православный, то в этой логике и сущностных оснований для сближения православных и несториан могло не быть. Соответственно, преодоление формального размежевания было исторически возможно. Не исключено, что такая возможность могла иметь перспективу и в XIII веке.

Но всё же к оценке А.В. Карташева имеет смысл относит ь ся сдержанно. Степень расхождения Нестория и православных была, по-видимому, действительно преувеличен а , но расхождения все-таки существовали. Преодолеть их представлялось потенциально возможным.

Совершенно неприемлемой , с точки зрения исторической достоверности , была трактовка несторианства (как, впрочем, и ряда других течений ранней христианской мысли) в советской атеистической литературе. Показательны в этом отношении оценки деятельности Нестория, предложенные одним из ведущих советских религиоведов (противников историчности Христа) Иосифом Ароновичем Крывелевым. Крывелев характеризовал несторианство как новую разновидность арианства , то есть как антитринитарно е учени е (противников Троицы). Ничего подобного Несторий и его последователи не утверждали, и более того , вели борьбу с арианами, как с опасной ересью . Именно благодаря деятельности Нестория Арианская церковь и была разгромлена в Константинополе в годы его архиепископства . Сам Несторий был назван Крывелевым Константинопольским патриархом, хотя тот этого сана ( появившегося позже ) иметь не мог.

Главный приписываемый Крывелевым Несторию тезис – «Христос был не бог, а человек, лишь в ходе своей деятельности ставший мессией» ^[15] . Положение об отрицании Несторием божественно й природы Христа попало в переиздания советского «Краткого научно-атеистического словаря». Возможно, оно давало основания для объяснения последующего распространения ислама, для которого Иса позиционировался пророком. Диофизит Несторий оказался парадоксальным образом отрицателем Божественной природы Христа. Это определило не только деформацию несторианств а , но и в целом позицию Церкви Востока, трактуемой в качестве несторианской. Фактически она оказывалась в предложенной интерпретации «нехристианской». А какие могут быть отношения с Церковью, отрицающей Христа как Бога? При такой постановке вопроса сама стратегия поиска Александром Невским альянса на Востоке лишалась смысла.

Скорее можно было вести речь о несторианско-исламском альянсе. Ведь если Иисус не есть Бог, а лишь величайший из пророков, то он фактически совпадал с исламским образом Исы ибн Марьям. Но только Несторий считал иначе, а соответственно, и его учение не имело отношения к Исламу, возникшему на два столетия позже. Это п ример того, как религиозные деформации приводили и к деформациям историческим.

Многие конфликты в истории возникали как недоразумение. Став когда-то прецедентом, они продуцировали последующее противостояние. Часто конфликты религиозные имели в прошлом банальную причину – неточность перевода. Проблема адекватности перевода связана, в частности, и с интерпретацией учения Нестория. Претендуя на особую позицию в богословии, он не знал сирийского языка и владел исключительно греческим. Между тем сирийский язык являлся вторым языком Византии, и поиск категориальных эквивалентов был нетривиальной задачей. Ошибки перевода были в дальнейшем преувеличены и стали восприниматься как ошибки богословия.

Непосредственным катализатором антинесторианских процессов стал вопрос о поименовании М атери Иисуса, известный в дальнейшем как проблема мариологии. Для богословия это не было наиболее острой темой. Показательно, что сегодня в Церкви допуска ю тся разные именования, не считающиеся еретическими. Но для паствы раннего Средневековья имена значили гораздо больше. К Несторию могли быть предъявлены и более серьезные обвинения, но подтолкнул а к конфликту именно тема имени. Несторий осторожно высказывался против использования именования «Богородица», вошедш его к его времени в широкий обиход. По его мнению, использование этого именования могло подразумевать, что Бог производен от Марии. Он предлагал другие понятия : Христородица и Богоприемница. Итогом явилось анафематствование Нестория, заклеймение его на Эфесском соборе (431 г.) в качестве «нового Иуды». В Константинополе и Антиохии анафема не была поддержана.

Сам Несторий был, по-видимому, готов пойти на компромисс, но механизм борьбы с ересью уже работал на собственном ходу. Для предотвращения раскола Несторий удалился в монастырь. Но репрессии на его сторонников привели к оттоку несториан в Персию, что стало важной вехой размежевания ^[16] .

Существует и точка зрения, что позиция Нестория не имеет общего с тем, что принято определять как «несторианство». Собственно формирование богословских основ несторианства приписывается, согласно этому взгляду (с апелляцией к авторитету Нестория), видному деятелю Церкви Востока V – VI веков Бавва ю Велик ому (521 – 628) – претендент у на роль патриарха. Позиции разведения взглядов Нестория и несторианства придерживался, в частности, опираясь на найденные рукописи, английский историк Дж.Ф. Бетюн-Бакер, однако само по себе это не отменяет определенную богословскую направленность Церкви Востока в христологическом дискурсе ^[17] .

Христианство в Иране

Ранняя история христианства до его утверждения в качестве государственной религии обычно соотносится с Римской империей. Эта традиция установилась давно, будучи выражена логикой : гонимая Римом Церковь, ставшая затем Церковью правящей. Но существовала и параллельная история христианской общины в Сасанидском Иране. Причем, первоначально Иран демонстрировал к христианам гораздо более теплые отношения, чем это имело место в Римской империи. Условно, в контексте римских религиозных репрессий можно было говорить об иранской отдушине для христианского мира. Иранский зороастризм не имел первоначально столь жёсткого неприятия христианства, как римские язычество и митраизм.

Ситуация принципиально и резко меняется после принятия в 313 году Константином Великим христианства в качестве государственной религии Римской империи. Шахиншах Шапур II небезосновательно полагал, что его подданные-христиане будут содействовать войскам неприятеля. Христиан вначале облагают большими налогами на содержание армии. Далее начинаются казни. В провоцировании репрессий принимали участие зороастрийцы, манихеи, иудеи. Неизвестно , играло ли при этом какую-то роль в политике Шапура II в отношении христиан иудейское происхождение его матери-кушанки, воспитывавшей царя без умершего до рождения сына Ормизда II. Сообщалось о приказе Шапура II об истреблении всех подданных с христианскими именами. Геноцид против адептов Церкви Востока IV столетия составил одну из наиболее мрачных вех в истории мирового христианства. Деятельность Шапура лежит в русле того, что чинилось в Римской империи Нероном и Диоклетианом. Но иранские антихристианские гонения при известной римоцентричности истории Д ревнего мира остаются менее известным и .

Недовольство репрессиями привело в конце правления Шапура к ослаблению гонений . Отчасти этому способствовал отход от христианства при Юлиане О тступнике, а соответственно, демаркировк а христиан в качестве врагов Ирана.

В V столетии Сасанидский Иран не стал христианской империей. Такая перспектива получила практические очертания при внуке Шапура II Йездигерде I ( 363–421 ). При нем антихристианские репрессии свертываются, а христиане Церкви Востока получают привилегированное положение в государстве. Такая политика была воспринята как измена со стороны зороастрийского жречества. Отсюда присвоенные Йездигерду прозвищ – «Отступник» и «Грешник». Соответственно, христиане давали шахиншаху прямо противоположные оценки. Ставка Йездигерда на христиан соотносилась в социальном плане с политикой поддержки городского ремесленного населения. Шахиншах дал возможность Церкви Востока проводить захоронения по христианскому обряду, то есть в земле, что было кощунством в представлении зороастрийского жречества. Восстанавливались христианские храмы.

Аналогом принятия Миланского эдикта 313 года в Римской империи стал организованный Йездигердом в 410 году Собор Церкви Востока в Селевкии-Ктесифоне . Церковные структуры охватывали территорию Ирана, устанавливалась единая иерархия. Официально признавались правила, принятые на Никейском Соборе 325 года. В Селевкии-Ктесифоне присутствовали представители Восточной Римской империи, что подчеркивало единство Христианского мира. Несмотря на произошедшее в 395 году разделение Римской империи на Восточную и Западную, управлявшиеся разными императорами – его сыновьями Аркадием и Гонорием, она к началу V века все еще мыслилась как единое государство Цезарей.

Посредством альянса с Сасанидским Ираном фактически реализовывался (но не реализовался) концепт двух христианских империй – Запада и Востока. Восточной христианской империей мог стать Иран, западной – Римское государство. Две империи – одна христианская общность. Утверждается даже, что, находясь на смертном одре, римский император Аркадий обращался с просьбой к Йездигерду стать попечителем его малолетнего сына и всего римского народа. И будто бы такое попечительство в течени е 20 лет им и осуществлялось. В этом случае речь уже могла идти о фактически единой римско-иранской государственности. Попечение же иранца вряд ли могло быть допущено без понимания его близости к христианству. Доверить малолетнего сына и весь римский народ зороастрийцу Аркадий вряд ли посчитал бы возможным.

Христиане Церкви Востока ожидали публичного перехода Йездигерда в христианство. Говорилось, что такой шаг он мог совершить, когда епископ Маруфа избавил его сына от мучившего того демона. Но публичного события обращения шахиншаха в христианство так и не произошло. Более того, в последний год жизни его отношения с Церковью Востока серьезно ухудшились. По-видимому, вина лежала на руководстве самой Церкви, перешедшей грани допустимого в отношении к зороастрийскому жречеству. Разрушен был, в частности, храм Огня, в другом случае погашен ритуальный храмовый огонь. Амбиции и нетерпимость сыграли дурную услугу. Уникальный шанс пятого столетия не был в итоге использован ^[18] .

Христианство у арабов

Погромы в Иране вызвали миграцию христиан Церкви Востока на Аравийский полуостров. Под влиянием переселенцев некоторые из арабских племен приняли христианство, в частности, арабы-химьяриты, создавшие просуществовавшее до VI века государство Химьяр, захваченное в итоге эфиопами. Помимо христиан, среди химьяритов были и иудеи. Химьяриты занимали высокое положение в арабском мире, позиционируясь в качестве так называемых «чистых арабов» ^[19] .

Христианской являлась также «царская арабская династия» Гассанидов. Однако иерархия Церкви Востока е ю не признавалась. Гассанидское царство в союзе с Византией вело борьбу с Сасанидским Ираном. В религиозном отношении Гассаниды принадлежали к Яковитской православной церкви, сохранив христианскую идентичность и после распространения ислама в арабском мире . Обращает на себя внимание самоотверженная приверженность Гассанидов союзу с Византией. Такого рода христианские анклавы Ближнего Востока отражали цивилизационное многообразие средневекового мира, утраченн ое в значительной степени в последующие столетия. «Цветущая сложность» – так Константин Леонтьев определит впоследствии эту модель мироустройства. Последующие процессы унификации изменят ситуацию принципиально. Первой фазой явилась у нификация религиозная. Далее , в Новое время , начнется этап унификации секулярной.

Арабские завоевания объективно наносили непоправимый урон христианскому миру. Однако негативные последствия исламской экспансии отчасти сглаживались для Церкви Востока миграционным продвижением по территории Халифата. Непосредственные отношения ее с арабами определялись обстоятельствами политической конъюнктуры. За оказание несторианами помощи арабам при взятии Мосула Церковь Востока получала некоторые преференции в сравнении с другими христианскими церквями. Тем не менее и на ее паству распространялись все следствия религиозной дискриминации : налог на землю – харадж, военная пошлина – джизья, запрет ездить верхом, иметь при себе оружие, возводить новые культовые сооружения и использовать символы. Высшие иерархии Церкви Востока назначались халифом при отсутствии даже формального согласования с епископами. Церковь Востока сохранилась, тем не менее, под властью халифов, что не удалось многим другим христианским общностям. Этот сохраненный потенциал оказался востребованным уже в XIII столетии ^[20] .

Христианство в Индии

Появление первых христиан в Индии принято связывать с миссионерской деятельностью апостола Фомы. О посещении индийской гробницы апостола сообщал в 1293 году Марко Поло. Уже в XIV веке о путешествии в Инди ю, к месту захоронения Фомы, писал другой знаменитый путешественник – монах-францисканец Одорико (1286–1331). Ранее об индийской миссии апостола повествовали церковные писатели первых веков христианства, включая, в частности, Григория Богослова. В самой Индии верили в апостольское преемство христианства.

Несторианином являлся выдающийся византийский путешественник VI века Козьма Индикоплов, автор «Христианской топографии». В своем сочинении он оппонировал системе Птолемея и отрицал шарообразность Земли. Сегодня такой взгляд мог бы быть охарактеризован как обскурантистский, но он отражал реалии средневекового осмысления мира, прежде всего как мира христианского.

Наряду с Индией писатель посетил Эфиопию, Аравию, Цейлон, встречался, несмотря на несторианские воззрения , с императором Юстинианом I . Из свидетельств Козьмы Индикоплова определенно следовало подчинение индийских христиан Церкви Востока. Церковное управление Индией велось из Ирана. Несторианство Козьмы Индикоплова само по себе объясняло установки предпринимаемого им путешествия.

В X в еке индийские христиане обретают уже статус патриархата в рамках иерархии Церкви Востока. Подчинение ей сохранялось в Индии еще в XVI веке ^[21] .

Христианская Индия, наряду с «Индиями» иных религиозных традиций, являлась, таким образом, исторической реальностью XIII века. Это порождало соответствующие легенды, побуждало ожидания. Имела место особая тема индийской христианской мистики.

При этом надо иметь в виду условность используемых географических категорий. Современное Индийское государство никогда не было тождественно границам Индии в истории. Под Индией часто понимали не только и не столько полуостров Индостан, сколько некое широкое восточное пространство, включая, в частности, Йемен и Эфиопию.

Христианство в Центральной Азии: эфталиты

Особое значение в последующей перспективе истории XIII века имело распространение христианства Церкви Востока на территорию Центральной Азии ^[22] . Проникновение в регион осуществлялось посредством включения христиан в караванную торговлю. Главным азиатским центром несторианства стал Мерв (на территории современного Туркменистана) . Около 360 года там был постановлен первый епископ. Именно из Мерва со временем стала распространяться проповедь христианства среди монголов.

Особое значение в стратегии Церкви Востока приобрело в V столетии распространение христианского учения среди эфталитов. Эфталиты не только приняли христианство несторианского толка, но и поддерживали идею солидарности в борьбе с противниками христианской веры, в качестве которых воспринимали зороастрийцев. Государство эфталитов являлось значимым геополитическим актором региональной политики, распространяя свою власть на территорию Афганистана, части Средней Азии и Северной Индии ^[23] .

Среди историков нет единства в трактовке этногенеза эфталитов. Существуют, в частности, гуннская, монгольская, тюркская, пуштунская в ерсии . В любом случае государство эфталитов оказалось очагом цивилизационного христианского влияния на достаточно обширной, этнически пестрой территории стратегически значимых артерий средневекового мира ^[24] .

Христианство в Египте

Церковь Востока преимущественно ориентировалась на восточный вектор миссионерской деятельности, предпочитая не нарушать условные границы христианства Запада. Тем не менее четкости разграничительных линий не существовало. Одним из направлений интересов Церкви Востока стал, в частности, Египет. Там с позиций диафизитства было организовано жесткое оппонирование миафизитам. В Египте Церковь Востока сталкивалась с неприятием со стороны Коптской церкви. Слово «копт» в тот период фактически использовалось как этно-идентификатор, вместо более позднего – египтянин. Несмотря на сложную обстановку Церковь Востока удерживала часть паствы в Каире до XII века. Не исключено, что и в XIII столетии во время «желтого крестового похода» среди египетского населения сохранялось определенное число симпатизантов Церкви Востока ^[25] .

Христианство в Японии

Образ средневековой Японии традиционно связыв аетс я с культурной закрытостью от внешнего мира. Расконсервация страны произошла лишь в XIX столетии в результате внешнего принуждения к торговле. Несовпадение норм этноэтикета часто приводил о в истории Японии к конфликтам с христианскими миссионерами, вплоть до организации антихристианских погромов. Тем удивительнее, что первое проникновение христиан Церкви Востока на Японские острова состоялось еще в VII –VIII веках . Известно, в частности, об организации ими лепрозория ^[26] .

По-видимому, значительного христианского влияния в Японии в Средние века не было, хотя сам факт географического распространения Церкви Востока до Японских островов позволяет поставить вопрос о ревизии традиционных взглядов о связанности средневекового мира. Сам факт охвата Церковью Востока пространства от Месопотамии до Японии указывал на то, что представление, будто бы единый мир стал формироваться лишь с эпохи Великих географических открытий, не соответствует действительности.

Христианство в Китае

Распространение и достижение известного влияния христианства Церкви Востока в Китае приходится на время империи Тан. Существует обще принятая датировка появлени я первых христиан в Поднебесной – 635 год . Легендарному миссионеру несторианину Алобэню принадлежит честь основания китайского христианства. Известно, что прибыл он в Китай из Ирана , добившись приема у императора Тай-цзуна. При Тай-цзуне Китай проводил активную экспансионистскую политику, что выразилось, в частности, в присоединении к Империи Средней Азии. Впоследствии при Мао Цзедуне посредством апелляции к Империи Тан обосновывались исторические права КНР на соответствующие советские регионы. Экспансии же, как известно, реализуются не только военной силой, но и идеологией (в реалиях Средних веков – религией). В этом смысле использовани е Церкви Востока для продвижения в Средней Азии отвечал о интересам Тай-цзуна. Обнаружива ет ся, таким образом, взаимный интерес Ц еркви Востока в Китае и Китая в регионах влияния Церкви Востока ^[27] .

Алобэнь в Китае организовал широкую переводческую деятельность, сделав доступным широкий пласт христианской литературы на китайском языке. Первым таким источником принято считать несторианский катехизис – «Канон Иисуса Мессии». Адаптация под китайский контекст отразилась в Каноне, в частности, в поименованием Бога-Отца иероглифом «фо», что означало Будду. Святые обозначались как архаты – люди, достигшие освобождения от цепи перерождений, ангелы – буквально «все будды» ^[28] .

Более поздним знаменитым памятником христианского Китая стала установленная в 781 году Несторианская Стела, сообщавшая сведения о китайском христианстве. Позже , во время гонений на буддистов, затронувших и христиан, Стела была зарыта в землю и вновь обнаружена уже в XVII столетии, что стало крупной археологической сенсацией.

Тем не менее, положение христиан в Империи не было устойчивым. Как и в Халифате, оно связывалось с политической конъюнктурой. Наиболее крупные репрессии были организованы при императоре У-цзуне, установивш ем в 845 году запрет на все иностранные религии : буддизм, христианство и манихейство. Им противопоставлялась китайская традиция даосизма, к которой в целом тяготела династия Тан. Осуждение иностранных религий при У-цзине, вероятно, связывалось с внешними войнами Китая, в частности, борьбой с уйгурами ^[29] .

Уйгуры-манихеи и уйгуры-христиане

Как событие, сопоставимое с падением Константинополя , оценивал Л.Н. Гумилев уничтожение киргизами в 840 году Уйгурского каганата. Уйгурский каганат вошел в историю религии своей приверженностью манихейству.

Манихейство, являвшееся государственной религией Уйгурии, в средневековой Европе позиционировалось как один из главных источников еретичества. В литературе существует определение манихейства как «мировой ереси», так как свои еретические проекции оно пыталось внедрить не только в христианство, но также в ислам, зороастризм, буддизм.

Манихейство представляло собой первую попытку создания универсальной религии, аккумулирующей все другие религиозные учения. Исходя из этой установки, манихеи уделяли большое внимание переводам священных книг разных народов. С определенной долей условности их можно определить как теософов Средневековья.

Манихейство максимизирует и радикализирует противостояние сил добра и зла в мире, придавая ему космологический характер. Зло не отпадает от добра, как это представлялось в гностицизме, оказавше м на манихейство в целом определяющее влияние, а существует в качестве одной из двух изначальных субстанций. Материя есть зло, вечный мрак, характеризуемый бесформенностью, она противостоит Свету, наделяемому качествами абсолютной духовности. Первоначально обе субстанции пребывали раздельно, но Материя из зависти к Свету проникает в мир духовных сущностей, порождая космологический конфликт. Вся природная и человеческая история является разверткой этого конфликта. Человек был создан Демиургом, олицетворяющим силы Материи за счет материального, плотского порабощения частиц Света. Спасение человека манихейство видело в преодолении материального, и, соответственно, в высвобождении содержащейся в нем световой энергии. Иисус – чистая эманация Света, созданного без примеси Материи. Его пришествие преследовало цель раскрытия перед Адамом и его потомками правд ы о световой природе их души. Когда же наступает упадок истинного учения, в мир приходит двойник Иисуса (для христианства – это антихрист) и через своего апостола воссоздает истинную церковь. Мир деградирует, так как количество Света в нем убывает, ввиду его раздробления на возрастающее количество людей, и происходит его материализация. Однако в последние времена Материя будет сожжена священным огнем и установится гармония Духа ^[30] .

Манихейство, с одной стороны, акцентировало восприятие жизни, как поля борьбы сил добра и зла, духовности и материальности, распространяющегося на все жизненные проявления. Но вместе с тем негативизация плоти доходит в манихействе до биофобских установок. По мнению Л.Н. Гумилева, манихейская биофобия стала основой выстраивания социальной химеры, явившись главной причиной гибели Уйгурского каганата. В 840 году, не встретив сильного сопротивления, Каракорум был взят кыргызами, что для мирового исторического процесса оказывалось, согласно гумилевской оценке, событием такого же масштаба, как взятие в 1453 году турками Константинополя и падение Византийской империи.

От манихейства, впрочем, было множество ответвлений . Используемые на процессах еретиков обвинения манихеев в дьяволопоклонстве могли иметь и реальные основания ввиду возможности различного раскрытия тезы о господстве в этом мире сил темной субстанции.

Но были среди уйгуров и христиане-несториане Церкви Востока. Археологические раскопки на территории Уйгурии позволили обнаружить христианские храмы, были найдены письменные источники несторианского происхождения. Именно уйгуры сыграли ключевую роль в обращении в христианство кераитов, найманов, огутов, гузов, чигилей. Христианизированной оказалась даже элита монгольского Киданьского государства Ляо ^[31] .

Уйгуры-христиане фигурировали в источниках и в XIII столетии. По-видимому, манихейство среди уйгуров к этому времени сошло на нет, и уйгурская идентичность связывалась преимущественно с христианством.

Кереиты-христиане и Чингисхан

Христианство среди монголоязычных кочевых племен получило распространение задолго до Чингисхана. Прежде всего, речь шла о кереитах. Кереиты имели высокую котировку среди монголов. Этимологически этноним шел от тотемного образа «ворон». По-видимому, выбор в пользу христианства на статусе кереитов не отразился. Не отразился он и на воинском духе монгольского племени. Они, в частности, героически сражались в XI столетии с чжурчжэнями и монгольским племенем татары (не путать с тюркским этнонимом) – вассалами Китая. Кереиты были кровными врагами татар. Источники сообщали легенду об их мести татарам, когда кереитские воины спрятались в подаренных противникам мешках, и во время пира, выйдя наружу, убили татарского хана и его приближенных.

Существует конкретная датировка принятия кереитами христианства несторианского толка – 1007 год. Согласно сведениям арабского историка Абу-ль-Фараджа бин Харуна, в этот год кереитский хан обратился в митрополию Мерва с просьбой о крещении всего его народа. Крещено оказалось около 200 тысяч кереитов, а вместе со с тариками и детьми – более 400 тысяч – масштаб для того времени был огромный. Исследовате ли , впрочем, называют и более значительные цифры крестившихся кереитов. Крестила кереитов Церковь Востока. Кереитский хан получил в крещении имя Маргуз (Марк). Упоминается в источниках и обратившийся в Мервскую несторианскую митрополию предводитель другого монгольского объединения цзубу ^[32] .

Темуджин и кереитский христианский правитель Тоорил (Ван-хан) являются героями знаменитого романа Исая Калашникова «Жестокий век». История отношений монгольского и кереитского правителей действительно заслуживают художественного описания.

Первоначально Темуджин и Тоорил выступали в качестве союзников, совместно действуя против татар и найманов. Различие в вероисповеданиях – тенгрианство и христианство – не являлось препятствием для такого альянса. Более того , Темуджина и Тоорила связывали отношения личной дружбы. Тоорил помог спасти из плена меркитов старшую жену Темуджина Бортэ, за что тот не мог не быть благодарен. По версии Рашид-эд-дина, обстоятельства помощи были, правда, несколько иными, что сути отношений монгольских правителей не меняло. Известен подарок – дорогая соболиная доха, преподнесенная Темуджином Тоорилу из части приданого Бортэ. Темуджин во время организованного чжурчжэнями похода против татар именовался даже «старшим сыном» Тоорила, что указывало и на близость, и на первоначальное более высокое статусное положение кереитского правителя. Чжурчжэни за участие в походе пожаловали Тоорила титулом Ван-хан, а Темуджина – чаутхури.

Однако в дальнейшем отношения между правителями испортились, произошел разрыв. Не последнюю роль в нем сыграл сын Тоорила Сангум, пытавшийся организовать заговор против Темуджина. Началась война, в которой Тоорил потерпел поражение в 1203 году и бежал к своим бывшим противникам найманам. Однако найманский караул не опознал кереитского правителя, и тот был казнен на месте. Голову Тоорила отправили найманскому правителю Таян-хану, совершившему над ней, вопреки христианской принадлежности умершего, особый обряд жертвоприношения. В «Сокровенном сказани и монголов» приводится легенда, будто бы голова Тоорила во время жертвоприношения засмеялась. Тогда Таян-хан приказал растоптать голову кереитского правителя ногами. Описанный прецедент , не единственный в своем роде , показывал, что на обрядовом уровне противоречия между представителями различных религиозных общностей могли проявляться в виде довольно острых конфликтов. В Средние века даже не догматика, а именно обряды чаще оказывались катализатор ами конфликтов ^[33] .

Христианство несторианского толка получило значительное распространение и среди монголов-онгутов ^[34] . Онгуты имели, по-видимому, исходно тюркское происхождение, но с течением времени монголизировались. В источниках они фигурировали как «белые татары» (цагаан татар), что, вероятно, указывало на особенности их фенотипа. Онгуты в региональных войнах выступили союзниками Темуджина. В дальнейшем в составе монгольской армии Чингисхана они дислоцировались преимущественно в Средней Азии. Как и в случае с кереитами, христианская идентичность онгутов не являлась препятствием военного и политического союза. О статусе онгутов свидетельствовали также заключаемые их правителями браки с женами из «золотого рода» Чингизидов. Религиозных ограничений на такие браки не существовало.

По-видимому, значительная христианская компонента была представлена и в войсках самого Чингисхана. Наличие христиан стало, вероятно, основанием для распространения слухов о победах христианских сил на Востоке . Удивительные сообщения поступили в этой связи в 1221 году в Рим от архиепископа Акры Жака де Витри и папского легата Пелагия. В них утверждалось, что царь Давид одержал большую победу над мусульманами. Будто под началом Давида собралось великое христианское воинство. Один из 16 состоящих под началом царя предводителей имел армию в 200 тысяч человек, другой – 100 тысяч. Как предполагает Р.Ю. Почекаев, слухи о победе Давида являлись отголоском побед Чингисхана в Хорезме ^[35] . Информация должна была ободрить участников П ятого крестового похода, находившегося в 1221 году в глубоком кризисе ^[36] .

Христианская компонента была значительной и в войсках Джучидов. Есть основания полагать, что она даже являлась доминирующей. Христианами ко времени монгольского вторжения на Русь были, в частности, многие кипчаки. Часть кипчаков была обращена в несторианство, часть приняла Православие. Активное обращение половцев в Православие началось еще с походов в степь Владимира Мономаха и позже было продолжено.

Интересно свидетельство, приводимое доминиканским монахом, ученым Винсентом из Бове о том, что войско Бату состоит из ста шестидесяти тысяч татар и четыресот сорока тысяч христиан и прочих ^[37] . Из такого распределения трудно в действительности понять, сколько же было все-таки христиан и сколько прочих. Но даже если предположить , что христиане составляли половину этой группы, то христианское воинство в Орде оказывалось очень внушительной силой.

Исторические уроки цивилизации Церкви Востока

Куда с цивилизационной карты мира исчезла Церковь Востока? Исчезла фактически самостоятельная цивилизация, и это исчезновение осталось историками незамеченным. Формально Церковь Востока, как организационная иерархия, существует и в настоящее время. Но фактически она представляет собой религиозный реликт. Пространство ее влияния ограничивается небольшими группами.

Цивилизация Церкви Востока прекратила существование в качестве особой историко-культурной общности к концу XIV столетия. Время ее исторического существования охватывало почти тысячу лет – с III по XIV век. В XIII веке – рассматриваемую нами эпоху – она не только сохраняла свой потенциал , но имела значимые перспективы мирового усиления позиций. Эти перспективы не в последнюю очередь связывались с взаимодействием с иными цивилизационными акторами, включая находящуюся в кризисном состоянии Православную цивилизацию (Византию).

Тренды XIII века получили разрешение в веке XIV . Столкновение цивилизационных альтернатив XIII столетия разрешилось установлением новых религиозных доминант. Отличительной чертой новой ситуации явились установки унификации веры. Прежнее сосуществование религиозных общностей стало восприниматься как подрыв государственной целостности.

Инициатором новой политики в масштабах Евразии выступил Тамерлан. С приходом к власти он целевым образом взя л курс на ликвидацию в своих владениях немусульманских анклавов. Империя Тамерлана строилась как мусульманская умма. Попытки отстаивания иноидентичности жестко пресекались. Исламизация населения сочеталась с прецедентами этноцида. Безусловно, унификаторские тенденции проявлялись и до Тамерлана, что нашло отражение в общем упадке Церкви Востока, но при нем процесс получил очевидное политическое выражение ^[38] .

Политика Тамерлана имела аналогии и в других государствах средневекового мира. Репрессивн ая религиозная политика организуется примерно в те же годы в Китайской империи Мин, где за основу идентичности была взята конфуцианская политика. Вектор борьбы с подлинными и мнимыми ересями принципиально усиливается в средневековой Европе.

Гибель цивилизации Церкви Востока имеет свои исторические уроки. Главный из них – отсутствие цивилизационного ядра. Для самосохранения цивилизации одной Церкви было недостаточно, и требовалась сила в лице цивилизационного государства. Такого государства-цивилизации несторианам создать не удалось. Церковь Востока имела исторические перспективы сближения с той или иной восточной империей, но шансы не были использованы.

Православн ой христианской цивилизации удалось исторически то, что не смогла сделать цивилизация Церкви Востока – создать государство-цивилизацию. Государством-цивилизацией являлась Византия. Учение о катехоне – удерживающей силе – служило обоснованием системообразующей роли православного царства. Наследницей Византийского государства-цивилизации исторически стала Россия. И без государства сохранение Российской цивилизации было бы, по опыту цивилизации Церкви Востока, невозможно. Роль идентичного православного государства уже в полной мере осознавалась Александром Невским. Восстановление им русской государственности в непростых условиях кризиса Православного мира и явил о сь его величайшей исторической заслугой.

И не случайно именно государство традиционно оказывалось в фокусе антироссийской пропаганды. Устрани государство, и цивилизация России оказалась бы без защиты. Сохранение России как государства-цивилизаци и в этом смысле не только главный урок XIII столетия, но и всего российского исторического опыта.

Христианские жены монгольских правителей

В большой политической игре XIII века активно использовалась тактика «жены правителя». Суть ее заключалась в оказании влияния через жен-христианок на принятие властных решений в выгодном для христианских общин направлении. Жены монгольских правителей были включены в политическую жизнь и пользовались сравнительно высокой по меркам Средних веков степенью свободы. Будучи христианками, они влияли соответствующим образом на политику мужей и сыновей, зачастую – довольно очевидно. Через «христианских жен» пытались действовать в своих интересах христиане империи Чингизидов . К тактике использования «христианских жен» объективно пришли и действующие при дворах монгольских властителей русские князья. Первым к ней, по-видимому, обратился Ярослав Всеволодович, затем – и Александр Невский. Основным адресатом их лоббистских усилий при дворе монгольского императора являлась Сорхахтани-беки. Контакты Ярослава Всеволодовича с Сорхахтани-беки могли теоретически иметь место в 1245 году, а Александра Невского – в 1247-м, во время визитов князей в Орду.

Племянница кереитского правителя Тоорила, Сорхахтани-беки была взята Темуджином в жены его младшему сыну Толую. По монгольским обычаям именно младший сын являлся наследником и хранителем отцовского очага. В связи с этим именно Толуй после смерти Чингисхана стал регентом империи. До курултая 1229 года , избравшего, согласно завещанию Темуджина, кааном (верховным ханом) его третьего сына Угэдея, Толуй был первой фигурой Монгольской империи. Сорхахтани-беки обладала при нем огромным влиянием и в значительной степени была включена в государственную политику. Огромное уважение к ней испытывал и каан Угэдей. По его предложению, за Сорхахтани-беки после смерти Толуя в 1232 году сохранялось управление родовым улусом Темуджина. При этом она отказалась от предложения выйти повторно замуж за сына Угэдея Гуюка .

Влияние Сорхахтани-беки как супруги Толуя усилилось с включением в большую политику ее сыновей – чингизидских правителей – великих ханов Мунке и Хубилая, претендента на императорский статус Ариг -Буги и иранского ильхана Хулагу. Все эти фигуранты монгольской политики были детьми христианки. И диалог с ними христиан, как минимум, был возможен ^[39] .

В перспективе русской политики важное значение имело установление стратегического альянса между Сорхахтани-беки и Бату (Батыем) . Еще в 1248 году она фактически предупредила возможное выступление против Бату нового великого хана Гуюка. После неожиданной смерти Гуюка в 1248 году Бату поддержал избрание великим ханом сына Сорхахтани-беки Мунке. В ситуации разгоревшейся борьбы за власть Бату и Сорхахтани действовали на редкость слаженно, сумев организовать разгром оппозиции. В ставке Сорхахтани-беки в 1252 году была казнена вдова Гуюка Огул-Гаймыш из рода меркитов, ставшая после смерти мужа регентшей государства. Официальным основанием казни стало обвинение в колдовстве из-за увлечения регентши шаманизмом.

Характерна попытка установления при Огул-Гаймыш отношений с французским королем Людовиком IX. К ее двору в начале 1250 года был направлен дипломат, доминиканский монах Андре де Лонжюмо. Миссия мотивировалась доходившими до Европы слухами о переходе Гуюка в христианство. Однако посольство прибыло уже после смерти хана .

Лонжюмо был увлечен сообщениями о наличии мощных христианских сил на Востоке, о существовании там империи пресвитера Иоанна. Он сообщал, будто видел в монгольских войсках 800 христианских часовен на колесах. Желаемое выдавалось за действительное.

В ответ на предложения француза об альянсе со стороны монголов последовали угрозы, а само посольство было расценено как попытка данничества. Поддержку в борьбе против мусульман Людовик IX от монголов не получил. Но очевидно, что разыгрываемая партия имела бы другие стратегические ориентиры, нежели те, которые выстраивались Бату и Мунке.

Сорхахтани-беки ушла из жизни в феврале–марте 1252 года ^[40] . Это было время нового напряжения русско-монгольских отношений. Связан ли был со смертью Сорхахтани-беки последующий карательный поход на Русь, получивший в летописях название «Неврюева рать», неизвестно. В любом случае произошла определенная коррекция политического ландшафта. Александр Невский совершает поездку ко двору нового великого хана Мунке.

Фактор «христианской жены» играл значимую роль и в политике Хулагу, являвшегося главн ым монгольск им противником ислама . Его женой была внучка Тоорила, христианка-кераитка Докуз-хатун. О на покровительствовала христианам во владениях мужа. Докуз-хатун инициировала христианское храмовое строительство. Сообщается, что храмы возводились в каждом месте остановок монгольского войска после длительных переходов. Считается, что именно Докуз-хатун была инициатором возведения Гандзасарского монастыря Армянской апостольской церкви, хотя сама принадлежала к несторианской Церкви Востока.

Известно о заступничестве Докуз-хатун перед Хулагу после взятия тем в 1258 году Багдада. По ее настоянию никто из христиан не должен был пострадать при взятии города. Хулагу даже передал несторианскому патриарху в Багдаде для резиденции бывший дворец халифа, что было резонансным ходом религиозной политики в целом и ставило Церковь Востока на определенные позиции в развертывавшемся монголо-исламском конфликте ^[41] .

Сохранилась икона сирийского происхождения, на которой Хулагу и Докуз-хатун представлены в образах императора Константина Великого и равноапостольной Елены. Такое позиционирование отражал о ожидания христиан в отношении последующей монгольской христианизации. Хулагу, в отличие от своей супруги, не был христианином, но образ нового Константина соотносился с ним.

Линия христианизации монголов могла быть продолжена при потомках Докуз-хатун. Однако она умерла бездетной, а во главе улуса оказались дети ильхана от других жен.

Были, по всей видимости, христианки и среди жен Бату. Вильгельм де Рубрук сообщал, что у правителя улуса Джучи было 26 жен. Они брались преимущественно из покоренных народов. Очевидно, что среди 26 жен не могло не быть христианки. Более точных данных в источниках нет. Все эти жены находились статусно ниже старшей жены Боракчин-хатун – тенгрианки. Но какое-то влияние при дворе и в политике христианские жены правителя улуса также могли иметь ^[42] .

Перспектива христианского правителя Монгольской империи

Чингизиды в XIII столетии оказались разделены в вере. Религиозное разделение Чингизидов явилось одним из важнейших и недоучтенных факторов дезинтеграции Монгольской империи. Часть из них остались в традиционной для монголов тенгрианской вере, другие – приняли ислам, третьи – буддизм. Но были среди Чингизидов и христиане.

Третьим великим ханом всей Монгольской империи являлся внук Чингисхана Гуюк (1206 – 1248) , который на начальной фазе своего правления был близок к принятию христианства. Его окружали христиане-несториане, влиявшие на формирование политики великого хана. По свидетельству францисканского миссионера Плано де Карпини, монгольские христиане твердо верили, что Гуюк будет крещен ^[43] .

Л.Н. Гумилев в книге «Поиски вымышленного царства» утверждал, что из всех Чингизидов к христианству в наибольшей степени склонялся Хубилай. Его христианские симпатии были будто бы общеизвестны. Хулагу же, возглавивший в итоге «желтый крестовый поход», был, согласно Гумилеву, открытым приверженцем буддизма. Он верил в приход будды Майтрейи в конце приближающейся к своему завершению кальпы. Это направление мистического буддизма, как указывал Л.Н. Гумилев, пользовалось особой поддержкой у монголов ^[44] .

Принципиальные решения для развития Монгольской империи в целом и для выбора религиозной самоидентификации монголами были приняты на Курултае 1253 года. Производились стратегические назначения. Христианин Хубилай направлялся в Китай, а буддисту Хулагу предписывалось освободить от мусульман Иерусалим. Христианин направлялся, таким образом, к буддистам, а буддист – к христианам. Гумилев полагал, что Мунке специально принял такие решения , дабы предотвратить сепаратизм. Правители улусов, находясь в чуждой для себя религиозной среде, вынуждены были бы искать поддержку в центре.

Свидетельство о христианстве Хубилая, в случае его достоверности, имеет особое значение в фокусе анализа политики Александра Невского. Получ ается , что с 1260 года во главе Монгольской империи стоял христианин. Можно это было выразить и иначе : Русь оказывалась в составе империи, возглавляемой правителем-христианином. Для русских возникали благоприятные перспективы. Проблемой при этом оставалось то, что непосредственные отношения приходилось выстраивать с правителем улуса мусульманином Берке. Но против Золотой Орды теперь можно было использовать противовес в виде центральной монгольской власти.

Христианин Сартак во главе Золотой Орды

Кем по религиозной принадлежности являлся организатор похода на Русь Бату? В традиционной школьной версии давался ответ предельно упрощенный: язычник. Более детальная реконструкция монгольских религиозных воззрений позволяла его, равно как и самого Чингисхана, считать тенгрианцем. При этом необходимо упомянуть о свидетельствах приверженности Бату иным культам. Согласно утверждению персидского историка, придворного панегириста XIV века Вассафа аль-Хазрата, «хан был веры христианской» ^[45] . Это Вассаф ставил Бату в минус, ибо христианство, заявлял он, противоречит здравому смыслу. Но хан, уточнял историк, являлся скорее прагматиком, не принимавшим глубоко ни одну из религий.

Безусловно, принятие Бату христианства , даже формальное , принципиально меняло бы расклад цивилизационных сил в мире. Но версия тенгрианства, безусловно, является более убедительной.

Сообщения о принятии Бату ислама не были единичны. О том, что правитель улуса Джучи тайно принял ислам и п окровительствовал мусульманам , писал, к примеру, персидский историк XIII века аль-Джузджани, автор труда по всемирной истории ^[46] . Взгляд о переходе Бату в ислам получил распространение и в Европе. Из позднейших русских авторов взгляда о переходе Бату в ислам придерживался Андрей Лызлов. В своем знаменитом труде «Скифская история» он утверждал, что именно правитель улуса Джучи был первым из монголов, кто принял ислам и распространил его в подвластных землях ^[47] .

Лызлов в целом давал крайне негативную оценку фигуре Бату, приписывая ему совершенно неоправданно роль гонителя христиан. «Потом, – описывал автор «Скифской истории» поход монголов в Венгрию, – нечестивый Батый, не удоволився толикими безчисленными христианскими кровьми, яко кровопийственный зверь, дыша убийством христиан верных, оттуда со многими воинствы иде в Венгерскую землю» ^[48] . Интерпретация Лызлова противоречила традиционному взгляду, согласно которому первые монгольские правители, включая Бату , были религиозно терпимыми. Образ гонителя христиан понадобился автору «Скифской истории» для заявленного им в конце XVII века идеологического проекта объединения европейских христианских сил , без различия конфессий, против турецко-татарской мусульманской угрозы. К тому же Лызлов в своем труде во многом опирался на польские источники, которые были достаточно негативно настроены и в отношении монголов.

В целом же позиция о возможном принятии Батыем ислама не представляется убедительной. Если бы он действительно стал мусульманином, вряд ли его сын и наследник Сартак мог оказаться христианином.

Недолгое правление в улусе Джучи старшего сына Бату Сартака ( ум. 1256 ) представляло собой реальную возможность христианизации Золотой Орды. Проживи он чуть дольше, и история Евразии, вероятно, пошла бы по-иному цивилизационному сценарию. Сартак принадлежал к несторианской Церкви Востока. Но это не мешало ему иметь дружественные отношения с Александром Невским, подкрепляемые христианской идентичностью обоих правителей.

По-видимому, приверженность Сартака христианству отражала его реальные воззрения и само идентификацию. На это указывало, в частности, нежелание поддерживать отношения с дядей Берке, являвшимся мусульманином. «Ты мусульманин, – говорил он тому, – я же держусь веры христианской; видеть лицо мусульманское для меня несчастье» ^[49] . Видеть лицо мусульманина как несчастье – такая позиция была, безусловно, радикальной даже по меркам Средневековья ^[50] .

Впрочем, европейцы высокомерно ставили христианство Сартака под сомнение. Францисканец Гийом Рубрук (ок. 1220 – 1293) ссылался на неких приближенных правителя Золотой Орды , утверждающих, что их правитель есть не христианин в римском смысле, а прежде всего монгол.

По всей видимости, крещенным по обряду Церкви Востока был и У лагчи, следующий формальный правитель улуса Джучи . До конца неизвестно, был ли он сыном Сартака, или Бату. В пользу второй версии указывает, в частности, назначение регентшей в связи с малолетством Улагчи супруги Бату Боракчин-хатун. Фактически устанавливалась форма правления , внедренная ранее Мунке в Чагатайском улусе : малолетний хан и регентша. Она позволяла контролировать ситуацию из ставки великого хана, что имело смысл в контексте усилившегося действия центробежных сил ^[51] .

После смерти в 1257 году Улагчи, предположительно отравленного по приказу Берке, Боракчин-хату н пыталась привести к власти своего сына Туда-Мунке. Для реализации своего замысла она обращается к Хулагу. Но заговор был своевременно раскрыт, супруга Бату схвачена при попытке бегства в Иран и казнена. Приход к власти в Золотой Орде Берке означал и конец проекта христианизации улуса.

Несостоявшийся союз монголов-христиан с крестоносцами

Альянс крестоносцев с монголами-христианами мог сложиться потенциально еще в 30-е годы XIII века, после окончательного разгрома монгольскими силами Хорезма и достижения верховьев Тигра. Монгольским наместником в Персии и Закавказье являлся в этот период бывший оруженосец Чингисхана Чормаган, вокруг которого группировались преимущественно христиане. Христианкой являлась и супруга наместника. Замужем за христианами-несторианами были две дочери Чормагана. Л.Н. Гумилев утверждал, что и сам монгольский наместник склонялся к принятию христианства. При нем активно строились христианские храмы, проповедовалось учение ^[52] .

Альянс в 30-е годы XIII века был возможен и потому, что поход Бату на Европу еще не состоялся. При новом наместнике Байджу, сменившем парализованного Чормагана в 1242 году, заключить его ввиду европейских событий было уже гораздо сложнее. Но и при Байджу перспектива не являлась нулевой. Но прибывшие в 1247 году в ставку наместника папские посланники доминиканцы Асцелин и Гишар Кремонский не нашли ничего лучше, чем потребовать подчиниться папе. Вместо заключения альянса разразился скандал, и Байджу едва не казнил посланников. Монахов отпустили при временно сменившем на посту наместника Байджу Эльджигидее (Эльчидае). Асцелин доставил папе Иннокентию IV ответ от монголов, на который тот, в свою очередь также ответил посланием. Монгольское посольство было отправлено и к французскому королю Людовику IX, готовившемуся возглавить новый крестовый поход. Однако переговорный процесс так и не привел к заключению альянса . Стороны не доверяли друг другу. Имели место и амбиции, отношение к потенциальным союзникам с позиции превосходства. Сказывались и культурные противоречия ^[53] .

«Желтый крестовый поход»

В истории мировых религий есть ряд фигур, обделенных тем вниманием, которое, казалось, должно им принадлежать по результатам их деятельности в религиозной жизни. К таким недооцененным фигурам относится иранский ильхан Хулагу (1217 – 1265) , внук Темуджина и сын Толуя от Сорхахтани. Из всех исторических деятелей, вероятно, именно он нанес исторически наиболее ощутимый урон мировому исламскому проекту. После организованных им походов фактически пришла к завершению арабская фаза истории Халифата. Ликвидация Багдадского халифата явилась историческим рубежом мирового значения , принципиально изменившим всю систему средневекового мироустройства. Борьба Хулагу с Халифатом велась на идеологической основе христианства, при том, что сам ильхан христианином никогда не был. Он являлся буддистом, и буддизация Ирана, осуществляемая параллельно с христианизаций, сама по себе представляет малоизвестный цивилизационный сценарий. Очевидно, что Иран христианский или Иран буддистский, каковым он мог оказаться в итоге соответствующих трендов XIII столетия, менял бы ход истории мировых цивилизаций ^[54] .

Борьба Хулагу с Халифатом развертывалась именно в тот самый период, когда Александр Невский находился на Владимирском княжении. Начало монгольского Ближневосточного похода фактически совпало с получением Александром ярлыка на великое княжение . Мог ли в этой ситуации князь дистанцироваться от происходящего в мире? Ответ очевиден : нет, не мог. А если дистанцирования не было, то следует попытаться обнаружить соответствующие политические проявления его деятельности.

Понятие «желтый крестовый поход» чаще всего ассоциируется с соответствующими трудами Л.Н. Гумилева ^[55] . Действительно, в предлагаемой формулировке оно вошло в обиход с его подачи. Хотя о самом походе писали ранее и Г.В. Вернадский, и французский историк- номадист Рене Груссе, подчеркивавший религиозную направленность этого похода ^[56] .

Могут возразить, что походы Хулагу не являлись формально походами крестовыми. Эпитет «желтый» и вовсе звучит на первый взгляд научно некорректно и соотносится со средневековыми стереотипами. Тем не менее имеется и несколько веских оснований в пользу использования соответствующего понятия в качестве научной дефиниции. Во-первых, через эпитет «желтый» подчеркивается монгольская доминанта войска Хулагу . Во-вторых, поход был организован с опорой преимущественно на христиан и действительно, наряду с политической, имел и религиозную подоплеку. В-третьих, будучи сопряжен с Седьмым крестовым походом, официально провозглашенным Римской церковью, он и формально соответствовал критериям крестового похода.

Не следует вместе с тем думать, что Ближневосточный поход монголов был мотивирован исключительно желанием помочь крестоносцам. Вряд ли он вообще определялся религиозным фактором. «Багдадский народ», согласно «Сокровенному сказанию», входил в перечень народов, завоевание которых предписывалось еще Чингисханом ^[57] . Но религиозный фактор, безусловно, имел не последнее место.

Поводом к антиисламскому выступлению монголов послужили поступающие на имя великого хана Мунке жалобы на исмаилитов-низаритов. Речь шла о получивших широкую известность в качестве террористов-фанатиков шиитского ислама ассасинах, терроризировавших Персию и Сирию . Их активные нападки на христиан развернулись еще задолго до походов Чингизидов ^[58] . Жизнь ассасинов всецело была подчинена авторитету руководителя секты – Старца Горы. Погибшим за веру обещалось обретение Райского сада. «Рай, – провозглашалось создателем секты Ибн Саббахом, – покоится в тени сабель».

Сознание адептов зомбировалось через практику ритуального использования гашиша. При периодичности погружения в такое состояние реальность для ассасинов теряла какое-либо значение.

Начало «крестовому походу монголов» было положено выступлением против «террористов Средневековья». В этом плане по прошестви и столетий история будет повторена: теракты религиозных фанатиков – преследование террористов – ответные удары с их стороны – организация широкого антиисламского похода ^[59] .

Поход Хулагу в 1256 году был санкционирован Мунке и выражал общий антиисламский курс Монгольской империи, продолженный и при Хубилае. Среди Чингизидов имелись и противники такого курса, как, например, Берке, но официальную линию Империи они не представляли. Ближневосточный поход являлся проектом общеимперским. Каждый улус, согласно распоряжению Мунке, должен был выделить для участия в нем по два воина из каждой десятки. Реально, правда, войска кооптировались преимущественно из монголов-христиан ^[60] .

Берке высказывался о замысле антиисламского похода в разговоре с Бату крайне нелицеприятно: «Мы возвели Менгукана, и чем он нам воздает на это? Тем, что отплачивает злом против наших друзей, нарушает наши договоры... и домогается владений халифа, моего союзника... В этом есть нечто гнусное» ^[61] . Еще не будучи правителем улуса Джучи, Берке уже являлся союзником халифа и имел с ним договорные отношения. Фактически речь шла о формировании монголо-арабского альянса с опорой на ислам.

Бату не был столь же радикален в своих суждениях, как младший брат, но и он относился к готовившемуся походу Хулагу негативно. В его намерения не входило пускать мощную монгольскую армию в свои владения, и фактически организация похода оказалась им блокирована. Поход удалось реально организовать лишь вскоре после смерти Бату, что подтверждает его противодействие существовавшему замыслу.

Для участия в Ближневосточном походе 1256 – 1260 годов было кооптировано огромное по меркам того времени войско : от 120 до 170 тысяч человек. Сообщается, что совокупно это составляло пятую часть всех годных к службе монголов. Учитывая преобладавшую христианскую идентичность армии Хулагу, можно сделать и общее предположение о доле христиан в Монгольской империи. К войскам приписывались китайские инженеры, обслуживавшие используемую при штурмах крепостей технику.

В каком соотношении находилась численность войск Хулагу к войскам, приведенным в свое время на Русь Бату? Ответить на этот вопрос затруднительно ввиду высокой вариативности оценок числа участников монгольского похода на Русь. Традиционная оценка – 300 тысяч человек – сегодня считается сильно преувеличенной. Усреднив фигурирующие в историографии величины, можно говорить о примерном равенстве войск в обоих монгольских походах. Если же руководствоваться оценками Г.В. Вернадского и Л.Н. Гумилева, то число участников Ближневосточного похода превышало численность войска Бату в 3 – 4 раза.

Войско Хулагу формально представляло коалицию христианских сил. Причем это не были исключительно несториане. Адепты Церкви Востока составляли ядро альянса. Несторианин Китбуга непосредственно руководил военными операциями. Но вместе с несторианами сражались также представители Армянской апостольской и православных Церквей. Борьба с исламом рассматривалась как общее христианское предприятие. Применительно к стратагемам Руси такая ситуация означала потенциальные возможности поиска альянсов с восточно-христианскими церквями.

Союзником монголов в Ближневосточном походе выступил царь Киликийской Армении Хетум (Гетум ) I – основатель династии Хетумидов. Его восшествие на престол было сопряжено с угрозами католического прозелетизма, установившегося при муже-соправителе армянской цариц ы Забел (Изабеллы) Филиппе Антиохийском , сыне Боэмунда IV. Вопреки данным при вступлении на престол обещаниям, он попирал армянские традиции и был в итоге заключен в темницу. Хетум I стремился отстоять армянскую христианскую идентичность, что было достаточно сложно при двойном давлении католиков и мусульман. Выход был найден в обращении за поддержкой к монголам ^[62] . В значительной мере ситуация в Армянской Киликии была аналогична ситуации на Руси при Александре Невском.

Начало сотрудничеству Хетума I с монголами было положено еще в 1243 году, когда монгольская армия разгромила сельджукский Коннийский султанат. Армяне обязались поставлять войска и продовольствие монголам, в обмен на что те признавали суверенность Киликийского царства. Позже Хетум I отправлял своего брата, военачальника Смбата Сараперта в Каракорум к великому хану Гуюку. И наконец, в преддверии Ближневосточного похода, в 1254 году, уже сам киликийский царь достиг ставки великого хана, где и был благосклонно принят Мунке. Хетум получал ярлык, запрещающий любые притеснения Киликийского царства, а Армянская церковь – повсеместную свободу на подвластных ему территориях. Фактически имели место вассальные отношения с монголами, близкие к тем, которые существовали и на Руси. В Каракоруме была достигнута договоренность об участии киликийских армян в походе Хулагу ^[63] .

Согласно армянским источникам, Хетум I, прибыв в ставку Мунке в 1253 году, просил его рассмотреть возможность полного перехода монголов в христианство. На эти источники ссылался и Л.Н. Гумилев. Будто бы армянский царь представил Мунке проект договора из семи пунктов, каждый из которых был невероятным: 1) крещение со всем монгольским народом; 2) установление дружбы между христианами и монголами; 3) освобождение духовенства от налогов; 4) возвращение христианам контроля над Святой Землей; 5) уничтожение Багдадского халифата; 6) получение содействия по первому запросу от каждого монгольского военачальника; 7) возвращение армянам земель, ранее отторгнутых у них мусульманами. Предложить такой документ Хетум I, конечно, вряд ли мог. Его переговоры с Мунке не были переговорами равных. Но само появление такого рода источников указывает на распространенность в среде христиан разных конфессий надежд на христианизацию монголов ^[64] .

Пробыв в гостях у Мунке пятнадцать дней, Хетум отбыл в Киликию. Там он продолж и л деятельность по формированию антиисламской коалиции, привлек ая к ней князя Антиохии и графа Триполи Боэмунда VI, за которого при посредничестве французского короля Людовика IX Святого выдал замуж свою дочь Сибиллу Армянскую. В коалицию, таким образом, оказались вовлечены и католики.

Еще одним участником христианской коалиции выступал грузинский царь из династии Багратидов , Давид VII Улу , правитель Восточной Грузии. Как и Хетум, он являлся вассалом монгольского императора и имел ярлык на царствование. Во время похода Хулагу Давид принимал непосредственное участие в штурме Багдада. Правда, в дальнейшем он отказался от совместного с монголами выступления на Египет и даже поднял антимонгольское восстание, во время которого погибла его супруга. Грузины представляли еще одну компоненту христианских сил войск Хулагу – православную.

Последствия создания и участия в коалиции , правда, не оказались для основных акторов благоприятными. После того как монгольский поход захлебнулся, союзников монголов ожидала печальная участь. Последовал ответный исламский удар со стороны египетских мамлюков. Киликийская Армения подверглась тотальному разорению, а Антиохийское княжество в 1268 году перестало существовать.

Впрочем, коалиция могла бы быть гораздо более широкой. Большинство государственных и квазигосударсивенных институций Святой Земли альянса с монголами не поддержало. Крестоносцы предпочитали сохранять нейтралитет. Сказывалось, с одной стороны, расовое пренебрежение к монголам, как неподлинным христианам. С другой стороны, они опасались ответного удара мамлюков. Движение крестоносцев пассионарно выдохлось. Стоило ли идти в Святую Землю, чтобы опасаться погибнуть от руки мусульман?

Правда, дипломатические контакты крестоносцев с монголами продолжались еще довольно долго. Между 1276 и 1291 годами насчитывалось шесть посольств, закончившихся безрезультатно.

Поход Хулагу был начат с разгрома исмаилитов-низаритов на Иранском нагорье. В боевых действиях принимало участие военное подразделение улуса Джучи, непосредственно возглавляемое Сартаком. Вероятно, христианин Сартак , в отличие от своего отца Бату , был гораздо более воодушевлен перспективой антиисламского выступления. Шел 1256 год – время третьей поездки Александра Невского в Орду. Факт, что сам Сартак выступил в атиисламский поход , мог подразумевать дальнейшее участие в нем и Руси. Вряд ли это на тот момент соответствовало русским интересам. Для включения в новую религиозную войну сил не имелось, но шансы в стратегической игре Александра Невского объективно возрастали. То, что Александр Ярославич проявил мудрость не ввязаться в губительный для Руси конфликт христианства и ислама , является еще одной недооцененной его заслугой в качестве государственного деятеля.

Взятие в феврале 1258 года монголами Багдада являлось событием всемирно-исторического значения. В культурном отношении падение Багдада означало завершение эпохи исламского Золотого века. Начиналось время политического упадка арабов. Сообщается, что при взятии столицы Аббасидов было убито от 100 тысяч до миллиона жителей. Смрад от трупов делал невозможным дальнейшее нормальное функционирование города. Пощажены монголами среди багдадцев помимо христиан были только евреи. Приходится признать, что монгольское христианское войско проявило себя при истреблении Багдада в противоречи и с духом христианства. В дальнейшем багдадская история послужит источником соответствующей негативизации образа монголов-христиан в глазах европейцев.

Последний аббасидский халиф аль-Мустасим не допускал возможности падения Багдада. Советники убеждали его, что это технологически не реализуемо. Бездействие халифа имело для Багдада роковые последствия. Китайские инженеры показали себя искусными мастерами штурма крепостных стен.

Монголы не хотели осквернять себя пролитием священной крови халифа. Поэтому аль-Мустасим был убит, по одной версии, затоптанный в ковре копытами лошадей, по другой – уморенный голодом и жаждой в собственной сокровищнице. Тем не менее эти предосторожности уже не могли предотвратить сакральной мести. Поднималось знамя «священной войны».

После взятия Багдада и некоторой задержки поход монголов в западном направлении был продолжен. К концу 1259 года монгольская армия форсировала Евфрат и вторглась в Сирию. Важное стратегическое значение имело взятие монголами после осады Халеба ( Алеппо ). Без боя сдался Дамаск. Остается загадкой, почему Хулагу не предприни мал попытки взятия Иерусалима. Казалось бы, «вечный город» должен был восприниматься главной целью «крестового похода». Но этого по каким-то причинам не произошло.

С весны 1260 года поход свертывается. Причиной являлись пришедшие из Каракорума известия о смерти великого хана Мунке. Хулагу поспешил в ханскую ставку, уведя с собой большую часть войск. В Монголии разыгрывалась нешуточная борьба за власть, на кону которой были жизни Ч ингизидов. Хулагу являлся активным участником этого конфликта на стороне Хубилая.

В Сирии под предводительством несторианина Китбуги был оставлен гарнизон от 10 до 20 тысяч человек. Ему вменял а сь задач а удержать захваченные территории, что при имеющейся малочисленности войска практически не представлялось возможным. Хулагу предупреждал мамлюкского султана Кутуза в Каире от попыток воспользоваться сложившейся ситуацией . Но мамлюки увещаниям н е вняли и перешли в наступление. Монгольские послы были казнены Кутузом, что лишило какой-либо возможности для последующих компромиссов ^[65] .

Последовавшее затем поражение монголов от мамлюков Л.Н. Гумилев объяснял изменой крестоносцев, не только не оказавших , вопреки договоренностям , военной помощи монголам-христианам, но и содействовавших мусульманам. Отказ в помощи историк связывал с расистскими представлениями европейцев. Измена крестоносцев сублимировалась далее в качестве оправдания своей измены в «черную легенду о монголах». «Желтый крестовый поход» не был признан крестовым походом и вообще в западной версии мировой истории обходился стороной. «Черная легенда о монголах» составит в дальнейшем одну из важнейших компонент русофобии, исходившей из монгольской парадигмы русской несвободы ^[66] .

Разгром монгольского войска произошел 3 сентября 1260 года в битве при Айн-Джалуте. Потенциальные союзники монголов – крестоносцы вероломно перешли на сторону мамлюков. Имел место факт беспрецедентного предательства. В дальнейшем рефлексия этой измены составила психологическую основу монголофобского комплекса европейцев. Измена, безусловно, недопустима, но изменить варварам – возможно.

Жюльен де Гренье , сеньор Сидона , один из наиболее ярких авантюристов своего времени неожиданно в преддверии битвы соверш ил нападение на монголов. Возможно, имела место банальная страсть пограбить ^[67] . Но это окончательно подорвало отношения монголов с франками.

Рецидивы предательства крестоносцев продолжались. Только благодаря оказываемой поддержке католиков мамлюки достигли стратегического преимущества в военной диспозиции. Мамлюкам на маршруте из Египта были предоставлены отдых и продовольствие в христианской Акре – столице Иерусалимского королевства. Пройдя через территорию королевства, они достигли Галилеи, выйдя таким образом в тыл монголам.

Исход самой битвы не был тем не менее предрешен. Военный опыт монголов позволял сгладить полученные мамлюками позиционные преимущества. Дважды исход сражения склонялся в сторону монгольской армии, но дважды Кутуз собирал рассеянные было мамлюкские силы. Но итоговый успех оказался все-таки на стороне мамлюков ^[68] . Остатки монгольского войска нашли прибежище в Киликийской Армении у Хетума I.

И в свете измены крестоносцев вновь убеждаешься в правильности позиции Александра Невского по отношению к католическому Западу. Изменив легко христианам-монголам, крестоносцы могли столь же легко предать и христиан-православных. По отношению к последним это было сделать даже проще ввиду отсутствия у них тех сил, которыми обладали монголы.

«Желтый крестовый поход» имел место при жизни Александра Невского, и он не мог не знать о событиях столь большого масштаба и не выстраивать свои планы в соответствии с ними. Соучастие русских в походе было исключено ввиду позиции хана Берке, но симпатии к монголам-христианам, вероятно, на Руси и у великого князя существовали. Эти симпатии, по-видимому, стали причиной роста напряженности в отношениях с правителем Золотой О рды. Но напрямую Берке не мог обрушить свой гнев на князя, так как позиция того соотносилась с позицией великого хана. Возникает сложная политическая игра в рамках треугольника Монгольская империя (великий хан Хубилай) – Золотая О рда (Берке) – Русь ( великий князь Александр Ярославич).

Исламский вектор политики Берке

Еще одной из малоизвестных страниц истории Степи явилась внутриусобная война между Берке и Хулагу. Война началась в 1260 году в то самое время, когда был вынужденно завершен Ближневосточный поход. Завершение одной войны и начало другой был и , вероятно, взаимосвязанным процессом. Берке , выступая против Хулагу, фактически отвлекал силы монголов-христиан на себя с Ближнего Востока. Основная зона противоборства переносилась в Закавказье, где Джучиды давно пытались добиться преобладания. Показательно, что последний период правления Александра Невского во Владимире пришелся именно на время войны Берке – Хулагу. И опять приходится констатировать, что Александр Ярославич игнорировать эти обстоятельства никак не мог. Берке, по-видимому, требовал от него прямого военного участия в борьбе с ильханом. Задачей Александра было избежать этого. Тем более что пришлось бы участвовать в борьбе на стороне исламской группировки.

Конфликт с Хулагу подтолкнул Берке и мамлюков к поиску прямых контактов. Мамлюкский султан Бейбарс, находящийся в состоянии войны с монголами-христианами, обращается с письмом к Берке, предлагая союз. Еще в 1260 году ( апогей развязки Ближневосточного похода) джучидские отряды прибыли в Египет, найдя там теплый прием. По-видимому, они принимали участие в боевых действиях. Война мамлюков не была в этом смысле войной антимонгольской. Воюя против монголов-христиан, они выстраивали союз с монголами – приверженцами ислама ^[69] .

В альянсе мамлюкского с ултаната с улусом Джучи играли роль и особо значимые для обоих регионов кыпчакские связи. Кыпчаки составляли исторически ядро мамлюков. Но на тех же кыпчаков опирались и Джучиды. Монголо-кыпчакские отношения были устойчивыми и , в отличие от монголо-европейских отношений , не переходили грани ксенофобии.

Через два года египетское мамлюкское посольство совершило визит ко двору Берке. Возглавляли его авторитетные духовные фигуры ислама. Берке призывал султана поднять священную войну против Хулагу. Понятно, что подразумевался джихад не против персонально ильхана, а против христиан. Для Руси разворачивание джихада означало бы, в контексте ситуации XIII века, фактическую катастрофу. По источникам, конечно, неизвестно, чтобы угроза джихада составила повестку решаемых Александром Невским проблем . Но такая угроза была реальностью, а соответственно, требовала стратегического решения. Лучшим решением было в той ситуации – не бередить темы.

В противовес исламскому альянсу Берке с мамлюками Хулагу начал выстраивать собственные стратегические объединения, одним из которых стал союз с византийским императором Михаилом VIII Палеологом. Договор имел секретный характер и был заключен в преддверии занятия им Византийского престола. Одним из пунктов договора было взятие Михаилом под домашний арест конийского султана Кей-Кавуса.

В июле 1261 войска Михаила Палеолога взяли Константинополь, освободив его от крестоносцев . Воссозданная Византия в этой перспективе могла вступить в конфликт не только с Западом, но и исламом. И уже в 1265 году – через два года после смерти Александра Невского – Берке организует поход на Константинополь. Поводом к нему послужило содержание под арестом Кей-Кавуса и задержка направлявшегося в улус Джучи каирского мамлюкского посольства. В константинопольском походе вместе с Берке принимали участие беклярбек Ногай и болгарский царь Константин I Тиха, имевший личные основания вражды с Михаилом VIII Палеологом.

Берке был первым из Ч ингизидов, принявших ислам. По-видимому, это произошло не позднее 40-х годов XIII века, то есть задолго до его прихода к власти в улусе Джучи. На всемонгольском курултае 1251 года тот факт, что Берке придержива ет ся ислама , был для всех очевид ен . Существует мнение, что обучаться Корану он начал ещ е в юном возрасте. Его религиозным учителем называл и известного суфийского шейх а Сайфа ад-дин Бохарзи. К нему Берке специально направлялся в Бухару ^[70] . Все это позволяет предполагать, что приверженность Берке исламу, вопреки мнению Гийома де Рубрука, не была конъюнктурным выбором. Вероятно, он реально являлся убежденным сторонником ислама и реализовывал исламский проект в политике.

Традиционная схема в объяснении религиозного выбора правителей монгольских улусов заключалась в следующем: исходя из доминант религии среди подвластного населения, Ч ингизиды принимали веру своих подданных. Такими же конъюнктурными соображениями сближения с народом и расширения социальной базы власти объяснялось, как правило, принятие ислама Берке. В реальности по отношению к нему эта схема не работает в полной мере. Мусульмане не являлись к началу его правления доминирующей религиозной группой улуса и численно уступали христианам. Не являлись мусульманами кипчаки, территория которых являлась ядром формирования улуса. «В домонгольский период, – пишет в монографии, посвященной Чингисхану и Чингизидам известный тюрколог Т.И. Султанов, – кипчаки Великой Степи были почти не затронуты исламом и его культурой» ^[71] . По-видимому, распространение ислама при Берке шло преимущественно сверху. Это могло создавать определенную конфликтную ситуацию во взаимоотношениях с численно преобладающим христианским несторианским населением. Последствия конфликта, несмотря на разграничение Берке несториан и православных, могли сказаться и на Руси.

Вместе с тем существовало как минимум три очага мусульманского влияния, на которые Берке мог потенциально опираться: 1 ) среднеазиатский – территория разгромленного монголами Хорезма; 2 ) средневолжский – территория Волжской Б у лгарии и 3 ) египетский. Особое внимание обращает на себя последний «очаг». При Берке были установлены тесные контакты, в том числе религиозные, с мамлюкским Египтом. Преобладающей этнической группой среди мамлюков являлись те же кипчаки. Но , в отличие от кипчаков Евразийской степи , они были обращены в ислам. Не исключено, что кипчаки-мусульмане оказали влияние на исламизацию своих соплеменников на исторической родине.

Борьба за власть в Монгольской империи: геополитическое измерение

В монгольской традиции описания истории Чингизидов сложилось отношение ко второму после Чингисхана правителю империи Толую, как человеку, пожертвовавшему своими амбициями ради общего дела. Будучи регентом, он мог бы в принципе стремиться и к бо́льшему – официальному занятию места великого хана. Но против воли Чингисхана он не пошел, и уступил статус великого хана Угэдею. Сообразно с этой версией, получило распространение предание о принятии Толуем смерти за своего брата, великого хана. Будто бы Угэдей тяжело заболел и готовился к смерти. Шаманы предсказали, что выжить он сможет только в том случае, если кто-то из родственников примет смерть за него. Толуй, выпив заговоренную воду, принял смерть брата на себя.

Однако среди историков существуют сомнения в отсутствии у Толуя политических амбиций ^[72] . Его власть зиждилась на реальных основаниях, а не просто на временном консенсусе переходного периода. Являясь младшим сыном Чингисхана, он формально на этом основании был «хранителем домашнего очага». Фактически же Толуй оказывался ввиду своего положения «главой дома и коренного юрта отца своего» – голун улуса. Это были огромные владения в Монголии и Северном Китае. Кроме того, согласно статусу ему подчинялась значительная часть войска. Исследователь истории монгольского мира Р.Ю. Почекаев пишет даже о фактической узурпации власти со стороны Толуя. В итоге он, правда, все-таки был вынужден уступить Угэдею. Но создавались основания для обеспечения дальнейшего прихода к власти Толуидов. И сыновья Толуя в дальнейшем оттеснили Угэдеидов с первых позиций. Если Гуюк-хан был Угэдеид, то все следующие великие ханы XIII века – Толуидами ^[73] .

На Руси только с 1248 года сложилась система назначения великого князя Владимирского на основании выдаваемого ярлыка – санкции хана Монгольской империи. Почему столь долго – десять лет со взятия войсками Бату Владимира и шесть лет со взятия Киева – не был выработан соответствующий механизм? Это может быть объяснено отсутствием в самой Монгольской империи установленного механизма передачи власти. Такая ситуация объективно подталкивала к возникновению соперничества за ставку великого хана. И в начале 1241 года, когда Александр Невский вел позиционную борьбу с немцами в преддверии битвы на Чудском озере, у монголов (после смерти Угэдея) развернулось острое соперничество за власть.

Помимо будущего победителя в этой борьбе – старшего сын Угэдея Гуюка, – претендентами выступали второй сын Годан (якобы на основании санкции Чингисхана) и внук Ширэмун – на основании собственных амбиций. Неожиданно в борьбу вмешался также Тэмуге-отчигин, младший брат Темуджина. Он даже собрал было войско и повел его на ханскую ставку. За попытку стать ханом без решения курултая Тэмуге-отчигина казнили. После этого инцидента был сформулирован принцип, согласно которому великим ханом могли становиться только прямые потомки Темуджина. Но Тэмуге-отчигин действовал до официального принятия этого правила и, как старший в роде, имел к таким действиям все законные основания.

И только после достижения политической стабилизации в империи монголы смогли приступить к выстраиванию системы властной легитимизации на подчиненных территориях. Процесс выдвижения претендентов на позицию великого князя Владимирского был начат в 1246 году, когда Гуюк был официально утвержден курултаем в качестве великого хана, и завершен через два года.

Претендентами на великое ханство после смерти Гуюка со стороны Угэдеидов выступали его сыновья – Наку и Ходжа-Огул. Главным о снованием в их претензии на власть являлась формулировка избрания курултаем в 1246 году их отца Гуюка – утверждение великоханских прав (каанства) за его родом. Но в 1251 году новый курултай отказался подтвердить прежнее решение и сделал выбор в пользу Толуида Мунке. Угэдеиды были дискредитированы , и официальным решением им воспрещалось занимать место великого хана. Победа Толуидов являлась одновременно и победой поддерживающего их в борьбе за власть Бату. А соответственно, в выигрыше оказались и связанные с Бату политические фигуры, такие как Александр Невский. В этом отношении занятие Александром Ярославичем престола великого князя Владимирского с 1252 года являлось следствием победы Толуидов над Угэдеидами в Монголии.

В соперничестве Хубилая и Ариг-Буги, заставившем монголов прервать Ближневосточный крестовый поход, ни одна из сторон не обладала очевидной правотой. Хубилай являлся старшим сыном Толуя и претендовал на престол по принципу старшинства среди Толуидов. Ариг-Буга был, напротив, младшим сыном Толуя и являлся на этом основании держателем «коренного юрта». По сути, он выступал в той роли, которую ранее играл его отец Толуй. Показательно, что на вопрос Хубилая, кто был прав в их споре, уже сдавшийся в плен Ариг-Буга отвечал: «Тогда – мы, а теперь – вы» ^[74] . Такой ответ фактически означал правоту на основе силы. Хубилай становился великим ханом не по правовым основаниям легитимности, которые оказывались крайне противоречивыми, а по факту военного и экономического превосходства.

Было проведено два курултая, один из которых избрал правителем Хубилая, другой – Ариг-Бугу. Оба претендент а были сыновьями Толуя и христианки Сорхахтани. Ариг-Буга опирался в своих устремлениях на родовую знать и тенгрианскую традицию монголов. Хубилая поддерживали буддисты и христиане. Главными союзниками Ариг-Буги выступали правитель улуса Джучи мусульманин Берке и правитель улуса Чагатай тенгрианин Алгу . Позже Алгу, укрепив свое влияние в улусе, перешел на сторону Хубилая. Главным союзником Хубилая являлся буддист Хулагу, опиравшийся также на поддержку несториан. Распря продолжалась четыре года и закончилась капитуляцией Ариг-Буги ^[75] .

Религия правителя оказывалась и религией подданных (вспомним формулировку из более поздней эпохи – «чья власть, того и вера»). Соответственно, политическая борьба за власть сопрягалась и с религиозным конфликтом. Тенгрианско-исламский альянс противостоял буддистско-христианскому условному объединению. Буддисты, по-видимому, пытались найти союзников в лице христиан. И, не исключено, что свою игру в этой борьбе вел и Александр Невский. Имея в виду описанный расклад политических сил, можно предположить, кто в монгольском политическом истеблишменте вероятнее всего стоял за его смертью . Но само по себе участие в политической борьбе давало Руси шанс изменения геополитической повестки.

В 1263-м, году смерти Александра Невского, Ариг-Буга еще продолжал сопротивление, хотя его положение было крайне критическим. Единственным потенциальным шансом для него могла быть только помощь со стороны Берке.

Русофобия и монголофобия: воспроизводство «черной легенды»

Возникшая в среде крестоносцев «черная легенда» о монголах была со временем перенесена на Русь, а позже на Россию. В условиях современного информационно-психологического противостояния феномен русофобии, существовавший и ранее на Западе, достигает своей исторической максимизации. На распространенность русофобии вынужден был публично обратить внимание Президент России В.В. Путин ^[76] . Но если проводить анализ истоков русофобии , обнаруживается ее связь с другим феноменом – монголофобией. Негативизация русских и Р оссийского государства выстраивалась через обнаружение в фундаменте монгольской природы, которая на Западе считалась негативной априори. В просветительской среде стереотип о монголе как антиевропейце имел нормативный характер. Для иллюстрации обратимся к оценкам К. Маркса, который выводил русский империализм и автократи ю из монгольских корней России. Ниже приводятся выдержки из статьи К. Маркса «Разоблачения дипломатической истории XVIII века».

«Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира... Для системы местных захватов достаточно было суши, для системы мировой агрессии стала необходима вода. Только в результате превращения Московии из полностью континентальной страны в империю с морскими границами московитская политика могла выйти из своих традиционных пределов и найти свое воплощение в том смелом синтезе, который, сочетая захватнические методы монгольского раба и всемирно-завоевательные тенденции монгола-властелина, составляет жизненный источник современной русской дипломатии» ^[77] . Это было написано в 1856 году.

Во время Второй мировой войны гитлеровская пропаганда позиционировала войну с СССР на востоке как войну Европы с Азией. « Монголоидная суть» русских постоянно подчеркивалась и акцентировалась в фашистской пропаганде. В школах на оккупированных советских территориях оккупационные власти пытались внедрять учебную схему, согласно которой в истории России борются два начала: позитивное – европейское и негативное – азиатское. Азиатское начало прочитывалось как монгольское. Сообразно с этой версией , негативное начало утвердилось в России в результате установления монголо-татарского ига ^[78] .

Таким образом, пропагандистский нацистский штамп о монголоизации России вытекал из расистской идеологии Третьего Рейха. Казалось бы, после Нюрнбергского процесса подобные концепты уже невозможны. Но ведь и современная украинская пропаганда эксплуатирует очень близкую историческую схему, созданную в XIX веке усилиями таких русофобов, как поляк Францишек Духинский (1816–1893 ), вице-президент Парижского этнографического общества. Русские, согласно выдвинутой им туранской теории происхождения русского народа, подлинно русскими не являются, а есть этнический конгломерат славян с финно-уграми и монголо-татарами. Испытав ордынское влияние и получив значительную дозу монгольской крови, русские являются природными противниками европейской свободы, демократии и прав человека. Но получается, что монголы, которые будто бы и определили соответствующий вектор развития России, являются противниками всех западных ценностей в еще большей степени, чем русские ^[79] .

От Францишека Духинского к Альфреду Розенбергу и от него к Ричарду Пайпсу – историческая схема русофобии воспроизводилась на основании общей матрицы ^[80] . Монгольское происхождение русского менталитета бралось за основу обоснования тезиса, почему русские не подобны европейцам. Эта парадигма восприятия России раскрывалась через представления на Западе о заимствовании ею : 1 ) монгольской автократии; 2 ) монгольского рабства; 3 ) монгольского экспансионизма; 4 ) монгольского бескультурья. Бороться с такими установками пропаганды следует, не доказывая отсутствие монгольского влияния на Русь, а развенчивая ложь в отношении монголов и монгольской культуры, расизма антимонгольского дискурса ^[81] .

Суть русофобии, таким образом, нельзя объяснить только той активной внешней политикой, которую проводит сегодняшняя Россия. Корни ее гораздо глубже и уходят к фундаменту системного расизма. Монголофобия раскрывает этот расизм в полной мере. И западный расизм следует разоблачать. Представление подлинной истории монгольского народа, его ценностей и идеалов, является и борьбой против пропагандистской негативизации российской истории.

Монголы изменили мир

Сложившийся в рамках западной пропаганды образ монголов как варваров был в дальнейшем перенесён и в отечественную историографию, получив в ней закрепление в качестве историографического штампа. Утвердилась позиция о большом культурном уроне, нанесённом монголами развитию Руси. По-видимому, значительное влияние на формирование этой позиции оказали польские историки, такие как дипломат, католический епископ, автор 12-томной «Истории Польши» Ян Длугош ( 1415–1480 ). Конечно культура, которую несли монголы, отличалась от культуры Запада. Но считать эту культуру неразвитой и варварской означало бы стать на почву расизма. В контексте XIII века влияние монголов имело мировое значение, приведшее к созданию новых цивилизационных систем. Чингисхан и его последователи оказались тогда главными историческими субъектами цивилизационных трансформаций. Целесообразно сослаться в этом отношении на предложение переосмыслить историю монгольских завоеваний, сформулированное американским историком и популяризатором истории Гарольдом Лэмбом: «Что происходило бы, если бы не было Чингисхана, никто не знает. А произошло то, что мир под властью монголов, так же как когда-то под властью римских императоров, дал возможность цивилизации совершить качественный скачок. Происходило перемещение народов или, точнее, тех, кто выжил. Мусульманская наука и ремесло продвинулись далеко на Дальний Восток, мастерство китайцев и их искусство администрирования были завезены на Запад. В разоренных мусульманских регионах учёные и архитекторы переживали если не золотой, то серебряный век под монгольскими ильханами. А в Китае XIII век был отмечен расцветом литературы, особенно драматургии, триумфальное шествие которой приходится на период династии Юань» ^[82] .

А вот позиция бурятского исследователя, смотрящего на проблему как бы изнутри монголоязычного мира: «Создание необъятной империи монголов положил о конец двухсотлетней вражде крестоносцев и мусульман, способствовало появлению в Китае христианских миссионеров и более широкому распространению буддизма и ислама» ^[83] .

Действительно, монгольские походы изменили карту мировых цивилизаций. Большое влияние оказал монгольский фактор и на начавшийся в XIII веке новый этап русского цивилизационогенеза.

***

Проведённый анализ позволяет утверждать факт существования в Средние века на Евразийском Востоке особой цивилизационной христианской общности. Христиане Церкви Востока представляли в XIII веке значимую силу и имели влиятельные позиции в элите Монгольской империи. Государственные стратеги Руси уровня великого князя Владимирского Александра Невского могли ставить перед собой задачу использования связей с ней на общей христианской платформе для решения задач восстановления цивилизационной идентичности и государственного суверенитета.