Стрела Бодимура

В. Никитин КАРАВАН

Долог путь каравана через пески — ленивое солнце нещадно палит, а раскаленная Сирийская пустыня равнодушна к странникам. Годами не выпадает там дождь, потому в знойном мареве пересыхают колодцы, чахнет скудная растительность, гибнет всё живое…

На седьмой день перехода из Дамаска в славный город Багдад показались Мешхетские скалы — место опасное, издавна проклятое всеми путниками. Остроконечные глыбы возвышались над равниной подобно стенам волшебного замка, которые будто по воле темных сил неожиданно выросли из вечерней мглы.

Погонщики-арабы в потрепанных халатах разом встрепенулись, вцепились в поводья, закричали ломкими высокими голосами, призывая верблюдов и мулов во имя Аллаха шагать быстрее.

Зофар поддался общему волнению и по примеру опытных караванщиков тоже пару раз огрел своего тощего ишака хлыстом, чтобы не отставать от остальных путников. Его жена Зубейда без напоминаний соскользнула со спины животного и засеменила рядом с мужем, испуганно моргая из-под белой чадры карими с поволокой глазами. Впрочем, джиннов, ифритов и маридов пока не было видно — вероятно, те решили не беспокоить простых смертных своим присутствием и дьявольскими проделками.

Процессия быстро вышла к руслу давно пересохшей реки и вознамерилась по растрескавшемуся от жары дну обогнуть каменистую гряду. Однако сумерки, сгустившиеся у скал, уже через час обволокли округу непроглядной тьмой, и караван-баши, опасаясь, как бы злой дух пустынь Гауль не сбил их с верной дороги, был вынужден остановить караван на ночлег.

Первым делом правоверные опустились на колени и воздали благодарение Всевышнему за то, что день по его милости прошел спокойно для души и необременительно для кошелька. Затем, соорудив небольшой костер из вязанки хвороста и запасов кизяка, люди быстро насытились вяленым мясом и вскипятили чай. После того как ароматный напиток был разлит по пиалам, все уселись в кружок, опираясь на теплые бока вьючных животных, дабы время перед сном провести в приятной беседе между собою, как это принято у благовоспитанных мусульман.

Только Зофар и Зубейда разместились в стороне от всеобщего праздника желудков, удовольствовавшись парой глотков воды из стремительно худеющего бурдюка. Искать съестное в небольшом мешке из таифской кожи было бесполезно — последний подсохший абрикос пошел на корм их ишаку еще утром.

— Ничего, — успокоил Зофар молодую жену, облизывая сухие потрескавшиеся губы. — Потерпи, любимая. Через два дня мы вступим в благодатный край, где на деревьях поют райские птицы и растут персики, а добродушные чайханщики подают кишмиш и халву к чаю бесплатно… Всего два дня пути. Мы дойдем!

Зубейда, положив голову на колени мужа, с печальной улыбкой смотрела ему в глаза и что-то прошептала в ответ. Зофар не разобрал слов — он весь день провел на ногах, и сейчас его веки слипались, словно их обмазали медом.

Между тем в кругу костра спор о достоинствах джамидийских верблюдов по сравнению с аваджийскими плавно перетек в разговор о сытной багдадской жизни, а тот уже вскоре сменился многочисленными проклятиями, которыми путники стали поносить иноземцев-крестоносцев, чьи зверства в Палестине вынудили их, подданных Аллаха, бежать с насиженных мест в чужие края. За этим последовали тягостные вздохи и заунывный плач зурны.

Костерок доживал последние минуты. Кое-кто уже задремал, кто-то вытащил кости. Через мгновение рядом с бородатым сидонским торговцем образовался кружок из почитателей этой древнейшей азартной игры.

Противостоять купцу вызвался смиренный горшечник из Тира, у которого в кошельке завалялось несколько серебряных дирхемов.

Торговец тряхнул маленьким стаканчиком и первым бросил на поднос игральные кубики.

— Десять очков! — с уважением заохали любопытные зрители. — Горшечник, тряси лучше, а не то проиграешь!

Противник купца не внял их уговорам — поражение казалось почти неизбежным, поэтому он просто вывалил кости на медный поднос, заранее смирившись с проигрышем, однако с первой же вялой попытки кубики легли настолько удачно, что принесли ему максимальное количество очков. Под восторженные восклицания собравшихся горшечник икнул, обозревая две выпавшие шестерки, после чего смущенно сгреб шершавой ладонью горсть тусклых монет и вопросительно посмотрел на соперника.

— Еще! — запальчиво предложил бородач в надежде отыграться.

Но удача отвернулась от купца и во второй раз, избрав поводом для насмешек предельно скромный результат — три очка! Горшечник же снова выбросил двенадцать и заслуженно победил.

Расставаясь с деньгами, торговец побагровел и учащенно задышал.

— Еще! — прохрипел он. — Давай еще!

Однако все последующие розыгрыши окончились так же, как и первые два, — в них неизменно побеждал ошалевший от небывалого везения горшечник, набирая каждый раз по дюжине очков. И погонщики верблюдов, и люди торгового сословия наблюдали за этими невероятными событиями, от удивления раскрыв рты.

Наконец костер потух, и игра закончилась.

— Не может такого быть, правоверные! — в сердцах воскликнул сидонский купец, отбрасывая в сторону пустой кошель. — Готов поклясться на Коране, этому проходимцу из Тира помогает сам шайтан! Горе тому, кто сядет играть с ним!

Тут же со стороны Мешхетской гряды раздался низкий утробный гул.

Страх мгновенно сковал руки и ноги бодрствующих, заставил их сердца трепетать от неведомой угрозы. Обвал? Землетрясение? Вой самого дьявола?

Редкие волоски под чалмами и тюрбанами караванщиков встали дыбом.

Вскоре забеспокоились мулы и верблюды. Они вытянули шеи, напряженно вглядываясь в ночную тьму и фыркая. Пробудились все, даже заснувший крепким сном Зофар.

— Проклятое место! Что это?! — крикнул торговец и попытался закрыть уши руками.

Его примеру последовали все остальные, но звук по-прежнему продолжал вибрировать и давить на перепонки. Проникая в голову, он выжигал мозги и мутил разум. От него нельзя было убежать или скрыться — приходилось только терпеть и читать про себя молитвы.

Зубейда, тихо постанывая, сжалась в комок. Закрыв глаза, она словно в бреду запричитала:

— Зофар, мне больно… Мне больно и страшно… Где ты, любимый?

Зофар сжал в объятиях молодую жену и приник челом к ее лицу.

Неужели пришел их последний час? Но разве Аллах допустит их гибель? Они же слишком молоды! Им еще надлежит построить на чужбине новый дом, родить сына, взрастить сад. Какой прок Всевышнему от их смерти?

Вокруг творилось невообразимое — истошный рев верблюдов и мулов, завывания людей, крики о помощи.

И наперекор обрушившимся на всех чарам мешхетских темных сил Зофар, превозмогая отупляющую боль в висках, вместо строк Корана стал тихо шептать своей супруге газели достопочтенного каирского поэта Омара ибн Аль-Фарида, так полюбившиеся его сердцу:

* * *

Из учебно-лабораторного корпуса Института Экспериментальной Истории и Параллельных Миров закадычные приятели Аскольд и Владислав вышли вместе. Улыбнулись ласковому солнышку, вдохнули в себя ароматы луговых трав и цветов. Господи, хорошо-то как! После бессонной ночи за пультом ТМП (трансвременного модулятора поля) мир казался особенно ярким и обворожительным. Сейчас бы на пляж, ощутить всем телом прохладную свежесть воды, выбросить из головы все заботы и учебные планы. Но время поджимает, ведь уже конец сессии. Надо сдавать работу.

До жилсекции они добрались пешком, по пути отбиваясь от призывных взглядов сокурсниц своим неприступным видом.

Аскольд сразу же вскрыл пластиковую упаковку томатного сока и с соломинкой во рту уселся за терминал Информатория. Владислав устало пристроился рядом, наблюдая, как на экран выползают кривые тета-ритма, извлеченные из памяти анализатора мозговых процессов.

Запарка продолжилась уже дома.

— Провал… Зубец Рэдли… Повышенная активность в толще моноцитарных синапсов… — тихо зазвучали их голоса.

Просматривая очередной видеоряд, Владислав озабоченно произнес:

— Гляди, Аскольд! У номера пятнадцатого двойной тета-ритм. Это почему?

— Ничего особенного, — прозаично заметил товарищ. — Номер пятнадцатый — женщина. Просто она ждет ребенка. Ну, беременная она, понятно?

Владислав поднялся и неспешно приблизился к окну. Женщина? Беременная?

— Как ты думаешь, — задумчиво спросил он у друга. — Она родит?

Тот, не оборачиваясь, хмыкнул.

— Сам понимаешь… В зоне акустического контакта, согласно закону Аветисова-Вебера, молекулярные структуры теряют пластичность… Да и не успеет она родить — через день их всё равно накроет песчаная буря. Десять баллов по шкале Бофорта. Никто не выживет.

— Никто?

— Никто, — подтвердил Аскольд. — Материал для работы — просто класс!

После этих слов он удовлетворенно хлопнул в ладоши и стал отрывисто диктовать в лингофон тему будущего диплома:

— ОСОБЕННОСТИ ВЛИЯНИЯ НИЗКОЧАСТОТНОЙ СОСТАВЛЯЮЩЕЙ ЗВУКОВОЙ ВОЛНЫ НА МОЗГОВУЮ АКТИВНОСТЬ КОРЫ ГОЛОВНОГО МОЗГА У РЕЦИПИЕНТОВ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ… Как тебе, Слав?

Владислав молча кивнул.

За раскрытым окном весело щебетали скворцы и шумела листва. До защиты дипломной работы оставалось всего три дня…

В. Никитин АСУРРА

К радости всех курортников, идущих на пляж, погода в это субботнее утро выдалась солнечная и почти безветренная.

Я вышел из гостиницы и зевнул. Идти к морю не хотелось.

За книжным развалом под навесом сидел сухонький старичок. При моем появлении у прилавка он встал, поправил профессорские очки и замер в ожидании вопроса.

— Простите, а Вэла сегодня не будет? — вежливо поинтересовался я у него.

Старик охотно поделился новостью:

— Вэл вчера улетел на Марс. Обещался быть в среду… У вас к нему какое-нибудь дело?

— Да вот фантастику хотел посмотреть, — виновато признался я. — Раритетные издания. Беляева, Уэллса… может быть, Ефремова или Стругацких.

Старичок сокрушенно вздохнул.

— Увы! Раскупили еще на прошлой неделе… Да к тому же какая это фантастика. Лет сто назад — пожалуй… А из фантастики могу посоветовать Головенко, Лукьяничева, Клинцева. Не читали?

Я скосил глаза на прилавок. Новенькие, приятно пахнущие типографией книги словно бесстыжие кокотки глянцевыми обложками призывно манили к себе, просили дотронуться до них руками, нежно приласкать, взамен обещая незабываемое райское наслаждение от прочтения.

— Нет, спасибо, — извинился я. — Как-нибудь в другой раз.

— Как хотите, — примирительно отозвался пожилой продавец, присаживаясь на складной стульчик. — Сейчас ведь по сезону всё больше любовные романы берут. Детективы часто спрашивают. А вот на фантастику спроса нет… Вы сами откуда? Не из Москвы?

Старику в отсутствие покупателей, видимо, очень хотелось завести разговор, но я быстро ретировался, мягко бросив на прощание:

— Из Байконура. Прилетел с Оберона на прошлой неделе… До свидания.

Отделавшись от симпатичного старичка, я тут же направился к тенистой аллее рядом с крашенным в белый цвет открытым павильоном, по периметру которого стояли флайеры.

От террасы в глубь сада вела асфальтовая дорожка с аккуратным бордюрчиком из красного полимерного кирпича. В нос сразу же ударил дурманящий запах магнолий, послышался стрекот тысячи невидимых насекомых в густой зеленой траве.

Однако остаться наедине с собой в это утро мне, видимо, было не суждено. Дородный мужчина в лиловой футболке и белых шортах вырос в двух шагах от меня, церемонно раскланялся и совсем по-приятельски осведомился:

— Вы не к источнику за водой?.. Нет?.. Жаль. Говорят, местная вода хорошо помогает от мигрени… Скажите, вы ванны принимаете?

— Предпочитаю душ, — попытался отшутиться я и тут же был наказан за несдержанность.

— Шарко?.. Или циркулярный?

— Просто душ, — уточнил я, не вдаваясь в детали.

— И помогает?

— Простите… Что и от чего?

— Душ… От мигрени…

— Извините, не знаю. У меня голова не болит, — как можно благожелательнее ответил я и быстро свернул на первую попавшуюся мне по пути тропинку.

Лишившись спутника, толстяк еще немного потоптался на дорожке и медленно двинулся по направлению к роднику.

Я углубился в сад. Тропинка привела меня к беседке возле платанов.

Увы, деревянная скамейка под ажурной ротондой оказалась занята — там сидела какая-то немолодая парочка. Чтобы не тревожить седовласых пенсионеров, я обошел беседку стороной, прыжком перемахнул через ручей и зашагал к невысокой чугунной ограде. Уже через минуту мне удалось выйти к небольшому базару у восточной оконечности парка и быстро затеряться в пестрой толпе отдыхающих.

Купив маленькую желтую дыньку и огромную гроздь винограда, я вернулся в гостиницу и на скоростном лифте поднялся к себе на четырнадцатый этаж, где вечно улыбающийся киберуборщик Гоша приветствовал мое возвращение миганием индикатора связи. «Не сейчас!» — тихо приказал я, и надоедливый робот-ассенизатор послушно убрался в дальний конец коридора.

За мое отсутствие в номере ничего не изменилось. Раскрытый портативный ноутбук все так же стоял на письменном столе в окружении недопитой чашки кофе, пачки безникотиновых сигарет и стопки блокнотов. Через открытое окно с моря доносились визгливые крики чаек и едва слышимый шорох прибоя.

Развалившись в кресле перед ноутбуком, я переправил виноградину себе в рот и задумался.

Мыслей не было. Точнее, они не пришли. Голова в отместку за вчерашний мозговой штурм сегодня с утра устроила бессрочную забастовку.

«Идея с плигами провалилась, — уныло стал рассуждать я, уставившись пустым взглядом в небо, — а вихревые потоки сознания — вообще чушь. Засмеют. Да и чем они в принципе отличаются от все той же телепатии? Может быть, развить перспективное направление с генными модуляторами памяти?.. Или все же вернуться к плигам?..».

Виноградины попались вкусные — натуральные, с лопающейся кожицей и сочной сладкой мякотью внутри. «У трансгенных ягод фотосинтез идет быстрее, — машинально отметил я про себя, — поэтому накапливается больше сахаров и органических кислот, а от этого у них вкус совершенно другой, более терпкий… Надо будет купить еще настоящих…»

Додумать я не успел. За окном на фоне чистого голубого неба возникла хрупкая фигура девушки лет двадцати в спортивной майке и лайт-бриджах. Ее грациозный полет напоминал парение чайки перед дождем — такой же стремительный и тревожный.

Девушка неожиданно взяла влево и плавно подплыла к гостинице. Еще мгновение — и она ловко опустилась прямо на подоконник в каких-то трех метрах от меня.

— Простите, не помешаю? — спросила левитаторша, откидывая назад забранные в хвост светло-каштановые волосы. — Терять высоты не хочется… А мне еще лететь до «Лазурной»…

Прогонять гостью было бы верхом неприличия.

— Пожалуйста… — равнодушно ответил я, — отдыхайте…

Блондинка улыбнулась. Заметив стоящую передо мной тарелку с дынькой и гроздью ягод, она подалась вперед, сорвала с кисти виноградину и, нисколько не смущаясь, проглотила ее, после чего скользнула взглядом по комнате.

— А почему вы не у моря? Сегодня погода чудесная… — поинтересовалась она.

«Плакали плиги, — пронеслось в голове, — и генные модуляторы памяти тоже плакали. Еще один день псу под хвост…» Однако вслух раздражения я не высказал. Разрезал дыньку на части, подтолкнул тарелку поближе к девушке.

— Угощайтесь…

Гостья махнула челкой, взяла одну дольку.

— Вы дикарем или по путевке? — спросила она, так и не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

— Дикарем, — рассеянно кивнул я. — А вы?..

— Прибыла на симпозиум по внерибосомальному синтезу белков. Позавчера телепортировалась с Проциона…

Как я мог забыть! Действительно, в четверг с полудня был неестественно большой наплыв флайеров. Мог бы и сам догадаться. Но голова постоянно забита какой-то ерундой. Нет времени подчас на самые простые вещи. И уж тем более нет ни времени, ни сил овладеть левитацией, столь популярной у нынешней молодежи. А когда тебе перевалило за тридцать, ко всему начинаешь относиться через призму банального «надо — не надо», «еще успею», «да гори оно все огнем»…

— Вас как зовут?

Это незнакомка проявила инициативу знакомства. Сразу видно, что не робкого десятка!

— Андрей Клинцев, — без особого энтузиазма представился я ей.

— Андрей… Антей… Анджей… — проворковала моя собеседница.

— Скорее Эндрю, — поправил я ее. — Меня так называют англоязычные коллеги.

— Нет, — не согласилась со мной девушка. — Анджей красивее…

Спорить было бессмысленно.

— Чем ты занимаешься, Анджей? — опять подала голос незнакомка.

— Пишу фантастику, — смущенно проговорил я. — То есть… в данный момент не пишу…

— Почему? — удивилась гостья.

— Творческий кризис, — угрюмо пробормотал я в ответ. — Мелкотемье… ничего не приходит в голову…

— Неужели все темы уже исчерпаны?

— Серьезные почти все, а на мелочь скатываться не хочется… Может, подбросишь какую-нибудь идею?

Девушка кинула на тарелку кожуру от дыньки, задумалась.

— Идею чего? — наконец оживилась она. — Физического явления, прибора, нового подхода к изучению наномира?

— Нет, — мотнул я головой. — На этом уровне фантастика изжила себя. Сейчас уже никого не удивишь наномиром.

— Ну почему… — обиделась незнакомка. — Например, внерибосомальный синтез белка на квазиатомных биологических матрицах. Очень перспективная идея. Еще много невыясненных вопросов!

Я поморщился.

— Прости, не знаю, как тебя величать…

— Асурра… — представилась гостья, цапая с тарелки вторую порцию дыньки.

— Видишь ли, Асурра… Нельзя сводить фантастику только к непознанным явлениям окружающего мира и возможным достижениям разума. Фантастика рассматривает человека в предполагаемых обстоятельствах будущего. Хотя, по правде говоря, чаще писатели-фантасты всего лишь переносят актуальные проблемы личности и общества на обозримый срок вперед. А сам по себе никакой технический прогресс без участия в нем людей никому не интересен. Ну, за очень-очень редким исключением, когда на первый план выходит сухой прогностический аспект… Только прогнозы редко сбываются, поскольку фантастику, как правило, пишут не ученые-практики, а самые обыкновенные люди.

— Значит…

— Значит, писать фантастику, не затрагивая нравственные проблемы человека, бессмысленно. В этом плане фантастика является частью большой литературы. Хотя антураж будущего, конечно, очень важен для восприятия…

— Хорошо, Анджей… Тогда напиши, например, про контакт человека и негуманоида…

— Это многие уже сделали до меня, — печально усмехнувшись, уведомил я собеседницу. — В том или ином контексте тема с негуманоидами задействована давно. Перечислить фамилии писателей?

Асурра нахмурила брови, сосредоточиваясь.

— Хорошо, а если поместить человеческий разум… допустим… в мозг животного? Полное нейрокопирование!

— Было, — рассмеялся я, — было… Ты даже не представляешь, куда только не помещали человеческий разум! В мозг оленя, кальмара, крысы… Человеческим разумом наделяли и эфемерные субстанции, и целые океаны. Человеческий мозг лишали тела, вживляли в него микропроцессоры… А уж что писатели только не делали с самим человеком! Его заставляли воевать с враждебными цивилизациями и взбунтовавшимися роботами, его искусственно уменьшали до размеров клетки крови и, наоборот, увеличивали до высоты небоскребов, его, наконец, отправляли в другие миры. А все для того, чтобы лишний раз убедиться, что род хомо сапиенс несовершенен, подвержен порокам своего времени и примитивен в осмыслении бытия.

— И так будет всегда?

— Не знаю. Каждому новому поколению кажется, будто с его приходом многое изменится в лучшую сторону.

— А разве это не так, Анджей? Вот если синтез белка на квазиатомных биологических матрицах состоится, то людям уже не надо будет думать о пище. Разве от этого человечество не выиграет?

Асурра внимательно смотрела на меня, ожидая ответа. Ее убежденности в своей правоте можно было только позавидовать.

Я кивнул.

— В чем-то, конечно, выиграет… Но в чем-то обязательно проиграет. Чем больше у человека степеней свободы, тем больше он подвержен риску быть наказанным за своеволие. Ведь однажды он может проснуться и обнаружить, что он уже совершенно другое существо. Тебя такая перспектива не страшит?

— Но прогресс все равно не остановить! — возразила Асурра.

— Прогресс когда-нибудь остановит себя сам, — спокойно произнес я, — когда под угрозу встанет существование всего человечества… Ведь отказались же люди от использования интеллектуальных биороботов пятого поколения.

— На Проционе ими еще пользуются, — сказала девушка.

— На Проционе — да, но не на Земле… — веско заметил я. — Земля должна сохранить человека таким, каким он был создан.

— А эволюция? Вертикальный прогресс?

— Все это хорошо в разумных пределах, Асурра. Главное — остаться человеком. Или, вернее, стать им.

— Стать?

— Да, стать. Потому что мы несовершенны. В погоне за знанием и комфортом мы постоянно что-то теряем.

Обхватив руками колени, Асурра сидела на подоконнике. За ее черными махровыми ресницами блестели доверчивые девичьи глаза.

— А что мы теряем конкретно? — встревоженно спросила она.

Я уже был не рад, что затронул эту тему.

— Успокойся, Асурра. Это всего лишь общее ощущение.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты про вечные ценности?

— Наверное.

— Жалко… — прошептала она. — А дружба?.. А любовь?.. Неужели с любовью тоже всё так плохо?

Мне не захотелось её расстраивать. Пришлось отшутиться.

— Любовь почти всегда реалистична, Асурра… Что может знать фантаст о любви?..

Мы помолчали еще. Наконец девушка перебросила ноги за окно, напрягла икроножные мышцы.

— Анджей… приходи сегодня вечером к «Лазурной», — вдруг сказала она. — Я буду ждать тебя в танцевальном зале.

— Я не умею танцевать, Асурра, — робко попытался отказаться я.

— Ничего… Я научу… Ты придешь?

Мне было стыдно смотреть ей в глаза.

— Если получится, — вяло промямлил я.

— Я даже могу задержаться на день. Приходи. Я буду ждать…

Асурра хотела еще что-то добавить, но передумала. Она пружинисто оттолкнулась от подоконника, быстро набрала высоту и, сделав умопомрачительный вираж, скрылась из виду.

В тот же день, собрав немногочисленные вещи, я выписался из гостиницы и улетел в дождливый Петербург. Улетел к ненавистным мне плигам и генным модуляторам памяти, к вечно занятому редактору журнала и шумливой компании бывших однокурсников. Время почему-то остановилось в своем движении. К тому же теперь каждую ночь мне снилась приморская гостиница и грустное лицо Асурры, переживающей по поводу превратностей любви.

Полмесяца я работал как вол.

Сдав издателю рукопись, я будто сбросил со своих плеч непосильную ношу. Ноутбук был тут же водворен на пыльную полку рядом с ненужными вещами. Но, промаявшись еще денька два в городе, я подался на космодром и махнул обратно на Оберон.

Только через пару недель я отважился подойти к Информаторию.

Среди множества почтовых сообщений с Земли, которые настигли меня на орбите Юпитера, затерялось послание месячной давности, переправленное на станцию из приморской гостиницы.

Обрывки фраз смешались в моей голове. «Анджей! Куда ты исчез? Почему ты не пришел в «Лазурную»? Я была в роскошном красном платье, и меня выбрали королевой вечера. Это я к тому, чтобы ты знал, что я ждала тебя… Но ты куда-то исчез, Анджей… Может быть, ты уехал по срочному вызову? Или ты решил уединиться, чтобы тебя не отвлекали? Ты нашел тему?..»

Что тебе сказать, Асурра? Да, я искал ее, но не нашел. Моя фантазия иссякает с каждым прожитым годом. Я боюсь открывать журналы и копаться в Информатории, потому что мне уже подчас трудно разобраться, где там фантастика, а где реальные научные открытия. Я даже думаю, не сменить ли мне профессию — пусть будет еще на одного посредственного программиста больше. В науке у меня амбиции небольшие. Может быть и ты согласишься, что это выход из положения?

Обратный адрес Асурры оказался заблокирован. Ну конечно, симпозиум закончился еще в день моего вылета в Петербург…

Я ввел в базу данных Информатория имя девушки напротив графы места последнего пребывания пометил — гостиница «Лазурная».

Экран мгновенно высветился коротким сообщением:

«В результате фатального сбоя на линии Земля — система Проциона объект телепортации № 7239961 не прибыл к месту назначения».

Три раза я повторил запрос, и три раза бездушный компьютер выдал мне все тот же ответ.

«Не прибыла к месту назначения» — официальная формулировка бессилия человечества перед вечностью.

Что-то сразу оборвалось внутри.

Когда экран потух, сберегая для живущих лишние джоули энергии, я медленно подошел к главному иллюминатору станции. За толстым стеклом вдали над краем оберонского грунта висела непроглядная космическая ночь.

Что сталось с тобою, Асурра… Где ты?.. Неужели о тебя осталась только память, которая теперь при взгляд на ночное небо будет вызывать из прошлого смутный образ девушки с хвостиком на затылке. Неужели это все?

Нет. Этого не должно было случиться. Не должно! Почему разрешили сеанс телепортации? Почему не сработала защита?.. Хотя… Хотя дело, конечно, не в ней… Дело совсем не в том, что аварийная система оказалась бессильна и что по статистике флюктуация поля при телепортации все же случается один раз на миллион переходов… Это мне страшно признаться самому себе в том, что в какую-то секунду на весах будущего оказались все современные достижения человечества с его неисчислимыми ресурсами защиты и всего лишь одно мое слово. Но это слово не прозвучало… А ведь задержись ты на час в танцевальном зале, и трагедии бы не произошло…

Прости, Асурра. Прости… Я ищу новые смыслы вне себя, ощупывая придирчивым глазом окружающий мир. Мне почему-то кажется, что все важное где-то там — на космических орбитах, на далеких планетах, на дне океанов, в среде профессионалов, самоотверженно преданных делу. Но только не в себе самом. Не в тихой приморской гостинице, не в коротком разговоре со случайной незнакомкой, не в мире архаичных представлений о счастье и радостях бытия…

Если когда-нибудь мне доведется достать с пыльной полки старенький ноутбук и запустить текстовый редактор, я обязательно напишу повесть. Но повесть не о синтезе белков, не о плигах и даже не о том, как ты улетела к звездам, капелькой растворившись в огромной Вселенной, а совсем о другом… О твоих несбывшихся желаниях… О твоих глазах, в которых отразился еще не познанный тобою мир… О дружбе… О любви… Хотя, признаюсь, я толком никогда не умел это делать. Ни писать о любви, ни любить… Но я обязательно напишу эту повесть. И обязательно со счастливым концом… И название у повести, наверное, будет такое — «Асурра, или Один день перед вечностью»…

В. Никитин М. Рашевский МЫ ОБЯЗАНЫ ВЫЖИТЬ!

Все случилось в мгновение ока. Вот я иду по коридору нашего маленького космического корабля в свою каюту, сказав пилоту Артуру «Спокойной ночи!», а уже через мгновение вокруг меня флюоресцирующая зеленоватая мгла защитной капсулы. Разумом мне еще трудно осознать перемены — что это, как, почему, — а мысль уже подспудно выкарабкивается наружу: «Долетались!» Я понимаю, что не кричу от страха и отчаяния только потому, что искусственный интеллект (ИИ) — мозг нашего кораблика — незримо уменьшает мои отрицательные эмоции, оберегая не только меня, но и те три жизни, которые вот-вот скажут всему миру «Здравствуй!». Потому я не слишком и пугаюсь заблестевшим в зеленоватом мареве неведомым блюдцеобразным глазам. Глазам существа, которого никак не могло быть на нашем корабле, а уж тем более в спасательном боте.

Спасательный бот — уникальная штуковина. Я слабо разбираюсь в технике, оно мне и не нужно. Одно мне известно — эту капсулу подобно воздушным подушкам безопасности в автомобилях далекого XXI века устанавливают на всех космических кораблях. В момент смертельной опасности бот просто перемещает всех живых разумных существ в свою утробу. Как — понятия не имею. Телекинез там или телепортация — это, повторяю, меня не интересует. С виду — обыкновенный шар диаметром шесть метров. Ну и конечно, двигатели там какие-то, обшивка, пуповина утилизатора. И еще ИИ, который теперь твой бог и спаситель. Он беспрестанно оповещает всю Вселенную сигналом SOS, он делает все возможное, чтобы спасти разумных существ, за которых несет ответственность. Он же посадит нас на планету, пригодную для жизни, если такая подвернется.

— Эльза, — слышу я голос Артура через вживленный в мочку уха передатчик. — Ты жива? Все в порядке?

— Да. Ты ЭТО видишь?

— Вижу.

— Кто это?

— Не знаю.

— Что произошло?

— Столкновение…

Неужели в этой пустынной Вселенной, разделяющей сотнями парсеков целые миры и цивилизации, могут столкнуться два корабля? Уму непостижимо, ведь вероятность такого события ничтожно мала!

Между тем Артур уверяет, что он не заметил на экране никакого объекта. Да чего там, его даже не увидел ИИ! А существо с блюдцеобразными глазами очутилось в спасательном шлюпе только потому, что оно оказалось в момент катастрофы слишком близко от нашего корабля, и искусственный интеллект его спас.

Я закрываю глаза.

А все это Павел, мой муж. Видите ли, те, кто рождается за пределами Земли, не испытывают любви к колыбели человечества. «Ты хочешь, чтобы наши дети стали внеземлянами?»

Внеземляне… Они почему-то безучастно холодны к попыткам привить им темперамент и взгляды коренных землян. Психологи навыдумывали специальные термины, написали большое количество научных трудов и дружно сошлись на мнении, что лишь полное воспроизводство земных условий на отдаленных планетах и спутниках сможет хоть как-то изменить ситуацию. А пока будущих матерей отправляют на Землю, чтобы первые три года дети проводили в естественном соприкосновении с людьми, флорой и фауной.

Мы должны были быть там завтра, а теперь… Бот не корабль, на сверхсветовой не летает.

— Артур, какие шансы?

— Плохи дела… Повреждена регенерационная установка. Запасов кислорода из резервных баллонов двоим хватит на три недели. В двадцати трех днях пути отсюда — необитаемая, но пригодная для жизни Вандея. А Земля теперь в сорока днях.

Артур имеет непосредственную связь с блоком искусственного интеллекта, поэтому сухо добавляет:

— ИИ скорректировал курс спасательной капсулы на Вандею.

Цифры, роковые цифры. Будь мы вдвоем — смогли бы дотянуть. Впятером — когда родятся дети — не знаю… А уж с этим существом…

М-да, положеньице…

Новоявленный попутчик похож на осьминога, но щупальцев у него только пять. Ни рта, ни клюва — ничего. Только глаза да туловище, похожее на бочку. И пять конечностей. Мы так и стали называть его — Бочка. Пришелец из Вселенной.

Я и Артур пытаемся заговорить с Бочкой — она (или он?) не реагирует; намереваемся подобраться поближе — предостерегающе выставляет щупальца. Агрессивности не проявляет, но и на примитивное общение не идет. И дышит. Кислородом. Нашим кислородом!

Принимаем с Артуром решение спать по очереди.

День второй

Ничего не изменилось. К сожалению, это не сон. Круглые стены и немой безотрывный взгляд существа из зеленоватого полумрака спасательной капсулы. Интересно, Бочка наш язык не понимает или только делает вид? Пытаемся вновь наладить контакт — тщетно.

Артур молчит и о чем-то размышляет. О чем он думает?

Пилот шепотом делится со мной своим планом. Мы обязаны выжить! Главное сейчас — воздух. Это жизнь. А существо своим присутствием убивает нас всех. И, как назло, оружия или чего-то сродни ему у нас нет.

Но, если убить Бочку, ее тело можно засунуть в утилизатор.

Мне страшно. Уже очень скоро я разрешусь от бремени. Неужели для спасения своих детей я должна желать чьей-то смерти? Неужели нет другого выхода?

Пилот запрашивает ИИ, внимает информации и медленно качает головой — резервные запасы кислорода с неотвратимостью иссякают.

Как убить Бочку? Если она, отбиваясь, ударит меня по животу, может случиться непоправимое — погибнут еще неродившиеся дети. ИИ не помощник в этом деле. Законы робототехники не позволяют ему лишать жизни разумные создания. Нет, ему не наплевать, что мы все можем умереть. Просто, анализируя психоритмы, он знает, что Бочка — существо иного мира и тоже имеет право на жизнь…

Завтра Артур попробует.

Опять спим по очереди. Взгляд блюдцеобразных глаз расположившегося напротив нас негуманоида сводит меня с ума. Эта тварь что, совсем не испытывает потребности во сне?

День третий

Артур попытался. Ничего не получилось. Бочка обвила двумя щупальцами руку и ногу пилота и стоически выдержала вялые удары по своим змееподобным выростам. До туловища не дотянуться.

Когда Артур выдохся, существо его отпустило. Нельзя сказать, что оно все перенесло без ущерба для себя, — кое-где кожа содрана. Правда, ранки затягиваются — ИИ лечит.

А ведь Бочка могла запросто задушить Артура. Могла… Три других щупальца были свободны.

Артур злится на Бочку и на меня. На Бочку, конечно, больше. Мы, люди, и эта тварь — смертельные враги, нас с ней разделяют какие-то пять-шесть метров. Кто выживет?

Мы обязаны выжить!

День четвертый

Бочка заговорила. Только со мной. Когда Артур спал. Она, оказывается, телепатка. То есть все они с щупальцами — телепаты. И мы РАЗГОВАРИВАЛИ. Телепатически. Передавая друг другу образы.

Я никогда не предполагала, что на такое способна. И пусть из нашего обмена образами я многого не поняла, но догадалась, что Бочка знает, в каком положении мы все оказались. Она знает, что у меня скоро будут дети. Более того, у нее (все-таки «она»!) тоже скоро появится приплод. Какие-то ясли, честное слово, а не капсула…

Как бы то ни было, надеяться можно только на помощь случайного корабля или на спасательную экспедицию мужа. Но стоит ли на это рассчитывать? Подоспеют ли они?

Кажется, я начинаю проникаться к Бочке симпатией. Две будущие мамы. И в то же время — непримиримые конкурентки за право дышать, ведь кислорода на всех не хватит.

Рядом посапывает Артур. Пилот молод, почти мальчик.

У него тоже, наверное, есть мать…

День пятый

Артуру я ничего не сказала.

Пилот впал в тупую апатию, заставляет ИИ часами бубнить ему развлекательное чтиво, а сам следит, когда Бочка заснет. Несомненно, тогда он снова нападет на нее, чтобы убить.

Я не знаю выхода из нашей ситуации. Хотя нет, знаю. Он страшный. Просто жуткий. Я никогда на это не ройду.

Или пойду? Ради жизни своих детей… Ведь мы обязаны выжить!

Страшно… Очень страшно…

День шестой

Артур вновь попытался. И вновь безуспешно. А потрепали они друг друга изрядно.

Бочка сильно сдала. Ее глаза уже наполовину прикрыты.

ИИ ошарашил нас заявлением, что кислород закончится через тринадцать дней. Бочка дышит редко, но все равно, если помощь не придет, мы все обречены.

Надо что-то делать…

День седьмой

Бочка убила Артура. Когда он спал. Тремя щупальцами опутала его руки и ноги, а двумя задушила…

Наверное, я могла помочь ему. Но я этого не сделала. И не только из-за страха потерять в драке своих будущих детей… Инстинкт материнства подсказывал мне, что Бочка права. Всем все равно не выжить… Поэтому просто отвернулась к стене и закрыла глаза.

Неужели же я внушила инопланетному существу этот способ избавления от надвигающейся смерти? Кто же я теперь — убийца, пособница убийце или спасительница? Младенцы в моей утробе толкаются, уже скоро роды.

Тело Артура мы засунули в утилизатор. Переговорник с ИИ теперь у меня.

Наверное, я сойду с ума. Если еще не сошла.

Бочка наконец закрывает глаза. Спит. Но я спокойно спать все равно не могу.

Прости, Артур, что так все получилось, ведь я должна… нет, МЫ должны выжить!

День восьмой

Весь день общались с Бочкой. Было интересно. А кислорода теперь должно хватить.

Не знаю, правда, что произойдет, когда родятся дети.

День одиннадцатый

Сегодня мы обе разрешились от бремени. ИИ приглушил боль, малыши в порядке.

Бочка очень помогла. Без ее помощи я бы не выдержала. Потом помогать пришлось мне.

Теперь мы неразлучны. Мы обе — крестные мамы. И мы счастливы.

День четырнадцатый

Малыши чувствуют себя превосходно. Дети Бочки уже вовсю разгуливают по днищу шлюпа, тыкаясь своими крохотными щупальцами в обшивку капсулы. И еще с удовольствием поглощают земную пищу из тюбиков. Правда, не могу представить, каким образом. Мамаша-осьминог не обращает на них никакого внимания.

А мои курносики, насосавшись грудного молока, посапывают рядом со мной.

До конца пути всего девять суток. Но ИИ безжалостен — кислорода хватит только на семь…

День семнадцатый

Оказывается, я могу убить Бочку. Своей мыслью. Теперь я это знаю. Если направить всю злость в нее — она умрет от психического удара. Но, даже умирая, она может скрутить щупальцами мои руки и ноги, сковать их словно тисками — и тогда мои дети обречены.

Одним словом, и Бочка может меня убить.

Мы это знаем. И мы знаем, что мы обе это знаем.

Но я и мои дети обязаны выжить…

День двадцатый первый

Надо решаться. ИИ предупредил меня, что пошли последние сутки жизнеобеспечения. При таком раскладе до Вандеи мне и моим тщедушным крохам живыми не дотянуть.

Если сейчас сконцентрировать свои мысли и направить весь негативный эмоциональный поток на Бочку, та погибнет. При этом я сама могу пострадать, даже умереть, но, возможно, моим детям удастся выжить. А другого выхода я все равно не вижу.

Закрываю глаза, делаю несколько глубоких вдохов. Вот сейчас, сейчас… Лоб покрывается испариной.

Но что это? Меня трясет, или это вибрация шлюпа?

Я медленно открываю глаза. Бочки нет. Она исчезла. Ее миниатюрные спрутики оживленно играют между собой, не обращая внимания на отсутствие, матери.

Слабым голосом запрашиваю ИИ. Что случилось? Где Бочка?

Вразумительного ответа не получаю…

День двадцать третий

Мы спасены. ИИ благополучно посадил капсулу на каменистый грунт планеты. За бортом шлюпа температура около нуля по Цельсию.

Маленькие осьминожки тут же разбегаются по округе и совсем скрываются из виду.

Я жадно вдыхаю разреженный воздух Вандеи. Главное — мы живы! Жива я! Живы мои дети! Скоро прибудет помощь.

И только одна мысль терзает меня. Против моей воли.

Что с Бочкой? Неужели та пожертвовала своей жизнью ради спасения своих отпрысков и совершенно чужих для нее землян? В принципе она могла телепортироваться из спасательной капсулы, и никакой ИИ был бы не в состоянии помешать ей сделать это. Мне, увы, не дано знать, на какие жертвы способны негуманоиды. Только стыдно признаться, что сама я, существо высшего порядка, чуть не стала убийцей. Или стала?

Другая мысль обнадеживающая: а быть может, просто к ней первыми подоспели неведомые спасатели-соплеменники и незаметно телепортировали ее на борт своего корабля? Но тогда почему в моем шлюпе остались ее дети? Неужели у этих существ материнский инстинкт пропадает сразу после рождения?

Я вздыхаю и направляюсь обратно к капсуле, к своим младенцам. Подозреваю, все эти неразрешимые вопросы еще долго будут по жизни преследовать меня…

В. Никитин М. Рашевский ГИБЛОЕ МЕСТО

— Наверно… в следующей жизни, когда я стану кошкой… у-у-у! — подпевала Аглая певице, которая щедро делилась своими откровениями на волне одной из многочисленных УКВ-радиостанций.

Настроение было прекрасным, под стать сменяющимся колоритным пейзажам за окном машины. Да и погодка вроде бы не подкачала — солнечный день, деревья-бонсай на горизонте, сверкающий чистый снег в лучиках света, словно поле кто-то щедро усыпал бриллиантами. Впереди за ветровым стеклом висело огромное голубое небо, пугающее своей глубиной, — с быстрым полетом птиц и крошечными облачками в прозрачном воздухе.

Аглая смеялась и не пыталась себя сдерживать. В неполные двадцать пять ей это давалось легко.

«Мороз и солнце, день чудесный… чего-то там… мой друг прелестный», — декламировала она, с улыбкой посматривая по сторонам.

Да, давненько что-то не получалось вырваться на волю из оков цивилизации. Совсем забыла, как прекрасно за городом зимой.

Между тем цепи на колесах негромко цокали, когда машина выезжала на свободный от снега асфальт, печка работала вовсю, но все равно в салоне было нежарко — за стеклом стоял морозец около десяти градусов.

— Готовь сани летом, — три часа назад сказал Аглае менеджер по снабжению, пятидесятилетний представительный мужчина по фамилии Ващенко, — слышала такую пословицу? Конечно, слышала… Ты человек у нас новый, но, я — полагаю, уже знаешь секрет успеха фирмы?

И он испытующе посмотрел на нее.

— Качество продукции? — неуверенно предположила Аглая.

— Именно. — Ващенко выпустил струю сигарного дыма. — А знаешь, почему наша обувь и одежда по качеству превосходят все европейские аналоги?

— Продукцию выпускаем штучно… по заказу… народные технологии… рецепты. — Аглая мучительно пыталась вспомнить все то, чем пичкали ее мозги в последние дни другие, более опытные снабженцы.

— Ладно, не напрягайся. — Менеджер усмехнулся, вспомнив себя в точно такой же ситуации, когда сам еще был рядовым заготовителем, а Нынешний директор — ведущим менеджером. — В общем, правильно. Успех нашего предприятия заключается в эксклюзивности и оригинальности изделий. И изготовляем мы их по народным технологиям из материала, полученного по народным же рецептам. Потому зимние сапоги жена премьер-министра заказывает у нас. На приемах ходит в туфлях из Италии, а до приемов едет в наших сапогах… Ну так вот. Материал для наших изделий, как ты знаешь, самый лучший, а именно натуральный, то есть шкуры для изготовления кожи приобретаются у местного населения. Не у всех, лишь у избранных фермеров. Со всеми у нас заключены контракты на год. И каждый год индивидуальные контракты возобновляются или нет, в зависимости от качества поставляемого материала… Черт, что-то я как на лекции. В общем, девонька, в твою обязанность входит навестить одного нашего поставщика, с которым мы сотрудничать стали недавно. Кожи у Майстрюка отменные. Он ведь сам их выделывает. Наши мастера до сих пор в догадках, откуда у него такое умение? Зато, — Ващенко лукаво подмигнул молодой сотруднице, — кожаное белье из этого материала идет нарасхват. Дамочки аж пищат… Живет он, правда, далеко в глубинке. Ну так еще целый день впереди… А кроме тебя, понимаешь, послать некого — все в разъездах. Да еще сроки поджимают. Так что… Вопросы есть?

— Нет!

Аглая получила свое первое самостоятельное задание на фирме и была готова отправиться хоть на край света. Пусть ее оценят.

— Бумаги и адрес получишь в бухгалтерии, — распорядился менеджер. — И карту. А чего ты удивляешься? Ферму только с компасом отыскать можно… Ну, шучу. Хотя осенью и весной туда вообще не пробраться. И мобильник связь не дает… Машина у тебя какая?

— «Девятка»… — смущенно произнесла Аглая.

— Ничего, проскочишь, — обнадежил девушку начальник, отворачиваясь к компьютеру. — Транспортные расходы оплачиваются… Свободна.

Это был первый выезд Аглаи за город, потому она взялась за его исполнение тотчас же, потратив время только на то, чтобы под завязку заправить топливный бак автомобиля на ближайшей к офису бензоколонке.

Судя по ксерокопии кем-то нарисованной карты, ферма Майстрюка находилась в пяти километрах от второстепенной дороги, которая в свою очередь была тупиковой веткой какого-то безвестного лесозаготовительного предприятия, которая в свою очередь… В общем, та еще глушь. Единственным ориентиром, к которому можно было хоть как-то привязаться, был хутор Калиновичи.

Солнце уже коснулось горизонта, когда Аглая по дорожному знаку прочитала название того самого хутора. Жестяная выщербленная пластина дорожного знака колыхалась под порывами ветра и, жалобно скрипя, билась о железобетон накренившегося столба. Лишь эти удары да шум ветра, бросавшего снежинки в стекла машины, были слышны в морозном воздухе. Радио принимало только коротковолновую турецкую и английскую белиберду, так что Аглая его выключила.

Где-то за хутором, судя по карте, была дорога, ведущая к той транспортной ветке, от которой… Ох и глухомань! Как только Константин Пафнутьевич смог отыскать этого фермера? Аглая представила, как элегантная «альфа-ромео» менеджера пробирается через снежные заносы… застревает… как Ващенко безуспешно пытается вырваться из плена разбушевавшейся стихии. Н-да, а ведь и ее потрепанная «девятка» не бульдозер. Что будет, если машина застрянет? До ближайшего села — двадцать километров, а в сапожках и дубленке по такому морозу далеко не уйдешь. Окоченеть можно. Нет, все-таки надо было заехать домой, переодеться. А то получается наперекор пословице — задумалась о санях зимой… Или как говорит Сашка Слыков, ее новый сослуживец: «Хорошая мысля приходит опосля».

Коротко взрыкнув, машина поехала вдоль молчаливых домов заброшенного хутора. Заколоченные горбылями окна, двери, висящие на одной петле и колыхающиеся от ветра, повалившиеся заборы — все это подействовало на Аглаю угнетающе. Вспомнились покинутые двухэтажки в родном городе, где она еще сопливой девчонкой с компанией одноклассников носилась по двору. Бывало, заигрывались допоздна, и в темноте эти дома почему-то вдруг пробуждались от дневного сна — как будто жили полувековые строения только ночью. Тогда казалось, что стены смотрят на тебя глазами людей, которые обитали в них раньше. Тут же оживали самые неожиданные звуки, стоны сменялись вздохами, скрипы — бормотаниями. За ноги цеплялись обломки трескучего пола, из стен вырастали руки привидений, тянулись к живой плоти. Бр-р-р.

Аглаю передернуло от некстати объявившихся детских страхов. А та ночь в подполе, когда ее заперли. Когда она…

Стоп! Смотри, подруга, какие красивые облака в свете закатного солнца, смотри, как голубеют снега. Только не вспоминай!

Аглая чуть надавила на педаль газа, и машина тут же послушно набрала скорость. Дома за стеклом слились в единую черную массу. Их жуткие глаза, источавшие угрозу, теперь лишь злобно смотрели вслед, черные зевы дверей раскрывались в немом крике отчаяния — добыча ушла!

Черт! Так разогналась, что пролетела дорогу. Цепи проскрежетали по ледяному насту, из-под крыльев полетела снежная крошка, поднятая тормозящей машиной. В красноватом свете солнца показалось, что ее автомобиль обволакивает кровавая пелена. Или эта пелена была в ее глазах? Аглая медленно подняла руки к лицу. Они подрагивали.

Что это было? Почти забытые воспоминания, непонятный приступ страха, да что там страха — ужаса! Может быть, потому что вокруг — ни души? Заброшенное жилье, пугающее своей пустотой, скрывающее в себе что-то или кого-то, заполняющего эту пустоту. Люди ушли отсюда. Оставили свои страхи, горе и беды — и ушли. А домам одиноко, они лишились хозяев, так кому им отдать всю эту злобу? И вот появляюсь я. И они… Ну хватит! Хватит придумывать оправдания своему страху. Просто признайся себе, что все намного проще — боишься заброшенности, одиночества и глухомани. Ты ведь только поэтому и уехала из провинции в областной центр, правильно? От разваливающихся заброшенных домов, от детства с отцом-алкоголиком и сломленной жизнью матерью. От вечерних хлопков «воздушки» и дикого хохота соседских мальчишек, заглушающих визги бродячих кошек и звон разбитых окон. От юности с бессмысленными драками в клубе. От наспех свернутых косячков с травкой в руках вчерашних друзей. От беспросветной дури и пугающего будущего. И все, что видишь сейчас, — это призрак прошлого.

Так что прочь отсюда, быстрее прочь! Аглая решительно развернула машину и въехала на дорогу, выделяющуюся серой лентой на белом снегу.

Автомобиль вилял, его заносило, но все же он продирался сквозь снежные наносы. Следы протекторов и цепей набирающая силу непогода медленно покрывала свежим белым покровом, заносила поземкой. Немой хутор быстро и неотвратимо уменьшался в размерах, пока вовсе не исчез за холмом.

Аглая, почти не глядя, вставила в CD первый подвернувшийся под руку диск. Из колонок полилась попса, которую она врубала обычно, когда коротала вечер у себя в комнате. Нормально. Покатит. «…А я сяду в кабриолет!» — стала подпевать Аглая певице, не сводя с дороги глаз.

Настроение заметно улучшилось. До фермы Майстрюка оставалось совсем немного — она ехала по той самой заброшенной ветке леспромхоза. Почти совсем стемнело, хотя на циферблате было всего половина пятого. «Ничего, доберусь до фермы к пяти, улажу все дела, а в девять буду дома, — решила про себя девушка. — Главное, не застрять нигде, тьфу-тьфу-тьфу».

Через двадцать минут она уже остановилась у небольшой рощицы, возле которой в сторону от дороги отходила то ли широкая тропа, то ли грунтовка, кое-где почти полностью заваленная снегом. Аглая долго рассматривала карту, потом вырулила машину так, чтобы свет от зажженных фар падал на уходящее вдаль ответвление, и почти сразу заметила наст с едва выделяющимися на нем полосками от полозьев. Совсем недавно здесь проезжали, поземкой еще не успело совсем замести следы. Удача!

Пришлось, правда, выйти из машины, чтобы каблуком сапога проверить глубину снежного покрова. Ничего, снега всего по щиколотку. Проехать можно. Наносы, правда, есть, но теперь надо полагаться только на «авось» да на саму машину.

Стряхнув успевший налипнуть на дубленку снег и помассировав продрогшие ноги в джинсах, Аглая решительно нажала на педаль газа. Теперь еще музыку погромче, внимание поострее, сигаретку в зубы — и вперед! Ну, чего бояться?

Почти совсем стемнело. Горизонт теперь выделялся лишь тонкой полоской зашедшего солнца, да еще облака кое-где ловили лучики невидимого уже светила. На темно-синем небосводе высыпали звезды, полная Луна показалась над чернеющими деревьями. Медленно поползли цифры на счетчике километража.

Один, два… четыре. До предполагаемой фермы Майстрюка оставался километр или чуть больше.

Однако дорога вдруг превратилась в сущий кошмар: сугробы уже вскоре пришлось таранить бампером, чтобы продвинуться еще на пару метров. Двигатель стал натужно подвывать, по днищу заскребся лед, горы снега по краям дороги выросли до самых окон автомобиля. Машина ехала словно по камням — переваливалась с одного боку на другой. И вот настал такой момент, когда, ткнувшись радиатором в очередной сугроб, «девятка» всхлипнула пару раз, но не продвинулась дальше ни на сантиметр. Аглая сдала назад, попыталась пробить снежный завал с разгона — и это не вышло. Сунулась вправо, влево, но там были наносы не меньше, чем спереди.

— Вот и приехали… — Аглая зло надавила на клаксон, как будто это могло ей чем-нибудь помочь. Что же теперь, разворачиваться и ехать назад? Остановиться в каком-то километре от цели, до которой добиралась почти четыре долгих часа. Что же делать? Идти по следу до фермы, чтобы уговорить хозяина как-нибудь дотащить машину до жилища? Или все же возвращаться обратно в город? Нет. Улажу все дела и попрошу добросить груз с фермы до машины. Не откажет же мне этот Майстрюк! Я не случайный прохожий, а представитель фирмы, с которой он ведет бизнес. Раз у него как минимум сани есть, то это будет несложно. Вот только сколько же до фермы тащиться? Эти километры что, кто-то мерил? Сказали — пять, так, может, не пять, а все десять. Н-да, а сапожки-то стильные, совсем не зимние. И дубленочка на рыбьем меху. От почти пятнадцатиградусного мороза не спасет. Уши, во всяком случае, точно отпадут… Ладно, хватит. Или назад — или вперед. Перекурим, а там решим.

«Гляди-ка, какая холодища! И зачем закрывать машину, если вокруг ни души?» — обратилась Аглая сама к себе, вытаскивая из замка зажигания ключи.

Было тихо, лишь ветер швырялся иногда в стекло снежинками. Аглая дрожала, и теперь было непонятно, от чего больше — то ли от холода, то ли оттого, что надо топать по заснеженной дороге до фермы Майстрюка. Сейчас бы чаю горяченького… Или в сауну…

Вдруг девушке показалось, что недалеко от кромки леса в сотне-другой метров от нее мелькнул огонек. Раз, потом еще раз. Словно кто-то шел по дороге с фонарем или факелом в руках. Хотя нет — это был не живой свет, не свет огня. Скорее это пятно было похоже на светящуюся точку неоновой рекламы, но откуда здесь могла взяться реклама? Если бы не зима, можно было бы подумать, что кто-то в банку посадил десяток светлячков — освещать дорогу. А этот огонек мелькал среди деревьев, то взлетая вверх на двух-трехметровую высоту, то опускаясь чуть ли не до земли. Неужели все-таки люди? Или…

Аглая не решилась додумать. Источник огня приближался. Казалось, человек-невидимка, державший его, то ли слишком много выпил, то ли намеренно идет к ней странными зигзагами. Вправо, вниз, вверх, влево.

Вдруг Аглая заметила, как светящееся пятнышко распалось на несколько отдельных огоньков… потом еще на несколько. И еще… Теперь огни выплывали из-за леса длинной ленточкой и, раскачиваясь, двигались по дороге к ней. Луна скрылась за облаками, звездный свет уже почти не пробивался, а по земле стелился невесть откуда взявшийся белесоватый туман.

— Господи! — прошептала Аглая. — Мамочка моя…

Ей стало по-настоящему страшно. Очень страшно и жутко. Она не понимала, что происходит вокруг, одно лишь теперь осознавала наверняка — это были не люди. К ней приближалось нечто совсем бездушное, необъяснимое, парализующее волю и язык. Наверное, надо было быстро заводить машину и уезжать прочь от надвигающейся опасности, но в тот момент Аглая была не в состоянии шевельнуть даже пальцем.

Неотвратимо и медленно зеленоватые дымчатые огни плыли к Аглае, сидящей в салоне автомобиля. Вместе с ними, словно кипящая лава из вулкана, на девушку стал накатывать дикий неописуемый ужас. Он змеей вполз в освободившуюся от мыслей голову, стал грызть мозг, спускаться по позвоночнику все ниже и ниже. Аглая уже не могла отвести взгляда от идущих на нее сплошной стеной зыбких светящихся теней. В монотонном шуме ветра ушей девушки достигли размеренный шепот, приглушенные крики, неразборчивые вопли. А затем лязг железа, перемежающийся сухим треском, шипение, хлопки, шелест.

Жутчайшая какофония звуков обрушилась на голову Аглаи. Она захотела зажать уши, но не смогла, попробовала отвести взгляд — глаза будто примерзли к глазницам, попыталась крикнуть, но крик застрял в горле.

А тени все приближались. Из марева стали проглядывать фигуры. И стали слышны шаги! Сначала как едва различимый в общем гуле шумов мерный хруст. Затем в этом хрусте стали тонуть остальные звуки, пока наконец громогласный, слаженный топот десятков сапог не заглушил все.

Хрум-хрум! Хрум-хрум!

«Боже мой, Господи Иисусе Христе, помоги и спаси…»

Хрум-хрум!! Хрум-хрум!!

«Мамочка родная, спаси-и-й…»

Хрум-хрум!!! Хрум-хрум!!!

«Ой, мамочка…»

Аглая наконец различила, как из сумеречной тьмы в свет фар вошла колонна людей. Точнее, вовсе не людей. Это мертвые бойцы давно отгремевшей войны двигались строем. Их черепа-лица расплывались на фоне темного неба, истлевшие гимнастерки и шинели обрывками свисали с плеч, сквозь прорехи просвечивали гнилые кости, местами обмотанные бинтами с запекшейся кровью. В руках смутно отсвечивали рассеянным светом знакомые по военным фильмам железки.

И еще глаза. Они все смотрели на нее. Пустыми безучастными взглядами из пустых глазниц. Волны смертельной усталости и безысходности исходили от них. Значит, вот как чувствуют себя после смерти!

Девушка сидела не двигаясь.

Солдаты неровным строем вышагивали мимо автомобиля, совсем не замечая ни машину, ни девушку-водителя.

И вдруг.

«…ррраааа! За Родину! За Стааа… Schonunglos vorgehen! Пленных не брать! Вперед! Vorwarts!!! Батюшки, как больно, как печет, уберите от меня, аааа… Soldaten! Братцы, горим! Вылазь, братцы!.. Ich verwunde! Стреляй его, падлу! Уррраа! Nicht shiessen! Nicht shiessen! Прощайте, товарищи, умираю, но не сдаюсь!.. Темно, дайте свет, дайте свет, я ничего не вижу! Oh, Mein Gott! А-а-а! Помогите, кто-нибудь, на помощь!! Sanitater, zu Hilfe! А-а-а!!!»

В диком смешении криков и стонов колонна медленным шагом миновала автомобиль и растворилась во тьме. Словно и не было ничего.

«А может, и правда ничего не было… Привиделось. Миражи, галлюцинации. Мало ли? — подумала девушка, через минуту выйдя из оцепенения. — Устала, заснула… А приснился кошмар. Да разве такое могло случиться наяву?»

В это очень хотелось верить, чтобы не сойти с ума, и Аглая поверила.

Инстинкты чертовы, теряется драгоценное тепло. И так напялила на себя чехол от кресла. А пальцы уже немеют. Вперед, вперед. Прощайте, милые сапожки, придется стоимость вашу на транспортные расходы списать. И здоровье прощай. Уже зуб на зуб не попадает. Хорошо бы сейчас чаю обжигающего с медом и лимоном. Или даже — самогончику полстакана. И в валенки. И к печке. Уж печка-то у фермера должна быть?!

Дорога петляла, то взлетая на очередной холм, то проваливаясь в ложбину. С одного края тянулась не то широкая посадка, не то лес, с другой — чистое поле. От черных деревьев веяло затаившейся угрозой.

И только она об этом подумала, как впереди замаячил огонек. На вершине холма черным силуэтом на фоне звездного неба и серовато-синего снега обозначилось большое здание. Двух-, а скорее трехэтажная усадьба и еще какая-то вышка — не то водогонка, не то наблюдательная башня. Чуть дальше — крыши небольших строений. И вокруг — высокий забор. Хорошо еще, что в окне усадьбы светилось окно. Причем скорее всего от керосинки или камина — свет был слишком тусклый, да и проводов что-то нигде не было заметно.

«Ну, слава Богу, дошла. А то ног уже почти не чувствую. И рук. — Аглая подула на скрюченные от холода пальцы. — И головы. Вообще чудом еще конечности переставляю. Быстрее, быстрее в тепло!»

Ежесекундно оскальзываясь и спотыкаясь, взбиралась Аглая на этот последний холм к забору. Шла уже напролом, свернув с колеи, лишь бы побыстрее. Дошла.

— Хозяева! — хриплым голосом крикнула девушка. — Майстрюк!

В ответ ни звука, ни лая собак. С трудом вспомнилось имя-отчество.

— Свен Ружинович! Откройте!

Аглая кулачком ударила по забору, но схваченная морозом древесина даже не ответила ей гулом, а просто отшвырнула руку прочь. Ударила еще раз — тщетно. Значит, надо искать калитку!

С трудом переставляя ноги, цепляясь за заледеневший забор, побрела Аглая по периметру. Пару раз ее рука за что-то цеплялась, словно снаружи висели какие-то связки, скрещенные палки и какая-то мишура. Пыталась рассмотреть, но было слишком темно. И холодно. Так что тратить теперь уже драгоценные секунды на осмотр достопримечательностей было излишней роскошью. А забор все шел вкруговую.

Наконец Аглая вышла на освещенную сторону. А когда вновь взглянула на ограду, отшатнулась и чуть было не упала в снег. Весь забор, сделанный из цельных бревен, был увешан распятиями, связками каких-то трав, черепами животных. В свете полной Луны, закрываемой иногда на миг быстро проплывающими облаками, казалось, что черепа шевелятся, пытаясь слезть с крюков, на которые были насажены. Движимые ветром смерзшиеся пучки травы и деревянные распятия гулко бились о бревна.

Вот черт! Это что, древняя молельня? Или здесь секта каких-нибудь шизанутых фанатиков? А может быть, и Майстрюка вообще никакого нет в помине?

Не успела Аглая сделать шага, как скрипнула дверь в доме — наружу выглянул какой-то мужик в душегрейке.

— Кто там? — прокричал он с крыльца. Аглая замахала руками, привлекая внимание.

— Я ищу ферму Майстрюка, — крикнула она что есть сил. — Это вы?

Человек ощупал фонариком изгородь, увидел девушку в странном балахоне и тут же бросился к ней.

— Из города, что ли? От Ващенко? — услышала Аглая как в тумане зычный мужской голос.

Она издала сдавленный звук согласия и, обессиленная, повалилась в снег.

— Принесла тебя нелегкая… Машину-то небось бросила? Куда же в мороз одной по лесу?

Майстрюк отчитывал девушку, подкидывая в печку дрова. Аглая жалась спиной к нагретой оштукатуренной стене сруба, прихлебывала чай и блаженно вытягивала ноги.

Хозяин усадьбы оказался симпатичным, атлетического склада мужчиной средних лет, с добрыми глазами и жилистыми, намозоленными руками. Он без промедления отнес невесть откуда свалившуюся гостью к себе на кухню, оттер шершавыми ладонями ее побелевшие щеки и уши, сунул в руки кружку с кипятком.

Понемногу Аглая оттаяла и огляделась. Старинный буфет, часы-ходики, стол без скатерти, две лавки, бак с водою — все только самое необходимое. Да еще на окнах занавесочки, пара рушников с лампадкой и портрет пожилого человека в дешевой рамке, словно попала не к одному из высокооплачиваемых партнеров фирмы по бизнесу, а к потомку гоголевского Плюшкина.

Допив чай, Аглая осторожно поинтересовалась:

— Свен Ружинович, кожи до машины не подбросите? Мне обратно в город ехать надо.

Майстрюк покачал головою, кивнул на окошко.

— Нельзя тебе в город сейчас возвращаться. Не доедешь. Лучше у меня пока переночуешь, а завтра распогодится — езжай с богом.

Аглая покосилась на ходики с кукушкой — стрелки на них показывали без пяти минут шесть. Если не рассиживаться, то к десяти до города добраться было еще можно. Но для этого надо было снова выходить на мороз, а потом три или четыре часа сидеть за рулем, рискуя на каждом повороте загреметь в кювет. Наверное, все-таки стоило остаться. Вот только удобно ли будет ей соседствовать с хозяином усадьбы? Конечно, Майстрюк на маньяка не похож, но что, если…

Между тем мужчина, не замечая размышлений девушки, вышел во двор. Через минуту он вернулся в дом с топором и застыл на мгновение у входа.

У Аглаи тут же душа ушла в пятки. Что задумал этот нелюдимый фермер? В голову сразу полезли самые невероятные предположения. Кожи! Кожи он делает по старинным рецептам и прописям, от которых в восторг приходят специалисты. Да вот только из шкур ли коров или кабанчиков? Что-то скота Аглая у него не приметила…

Потянулась девушка к дубленке своей — баллончик со слезоточивым газом из кармана достать. Невелика подмога, но чем-то надо защищаться. Ведь убьет он ее, убьет, потому и отпускать не хочет! Сдерет кожу, выделает ее всем на загляденье и в город отправит к Ващенко. А там мастера пошьют из кожи умопомрачительное белье, и будет Аглая после своей смерти обтягивать обвисший зад какой-нибудь состоятельной дамочки…

Майстрюк посмотрел на Аглаю недоуменно, перевел взгляд на топор и усмехнулся добродушно:

— Извини, если напугал. Щепы вот наколоть хочу. А ты, коли спать хочешь, полезай на печку. И ничего не бойся, я тебя в обиду не дам. Да вот что еще… Если чего-нибудь странное заметишь, то не суетись. Поняла?

— По-ня-ла… — по слогам проговорила девушка, не сводя глаз с хозяина.

— Вот и хорошо. Сегодня ночь полной Луны. А в такие дни всякое мерещится.

Отлегло чуть у Аглаи от сердца, но бдительности она решила не терять.

— Я здесь на лавке посижу еще.

— Сиди… — покладисто отозвался хозяин и, прихватив пару чурбаков, вышел в сени.

Из ходиков вылезла кукушка и прокуковала шесть раз.

Девушка с волнением посмотрела на бездушную механическую птицу, перекрестилась. Не символичный ли это знак? Сколько же тебе жить осталось на белом свете, дорогая? Шесть минут, шесть часов или шестьдесят лет?

Проснулась Аглая на печи — не сразу поняла, где это она очутилась, и оттого чуть в панику не впала. Да только быстро услышала чей-то спокойный размеренный говор поблизости, все вспомнила и кое-как успокоилась. Лежа на нагретой лежанке, отодвинула она тихонько занавесочку, пригляделась к собеседникам, благо керосиновая лампа исправно давала ровный рассеянный свет.

Незнакомый рыхловатый мужчина лет сорока в зеленой выцветшей гимнастерке сидел у печки и брился опасной бритвой, периодически вытирая ее о свежее белое полотенце. Говорил большей частью он, а Майстрюк, устроившийся у стола, молча кивал ему в такт и иногда вставлял словечко-другое.

— …еще до войны пасека была, — медленно бубнил гость, выскабливая щеку, — так мед ели что воду пили. У станции меняли его на продукты, хлеб. Сейчас помню, дед велосипед купил, чтобы побыстрее туда-сюда оборачиваться. А вот лошадь держать — ни-ни! Все к тому времени в колхозы отписали…

— Раскулачили, стало быть, в тридцатом году… — буднично заметил Майстрюк, тыча шилом в валенок.

— Так оно, Свен, кого в коллективизацию не раскулачили… — сокрушенно вздохнул собеседник. — После нэпа-то на ноги встали, жизнь наладили. Я женился вот. Кожи с братом делать стали. А потом оперуполномоченный с района приехал и приказал нам прикрывать лавочку, а иначе — на этап. Потому как при социализме частный труд не в почете. До самой войны пришлось на государство наше рабоче-крестьянское шею гнуть за гроши…

— А брат?

— Его чуть позже за Томск с семьей сослали. Отвезли на барже вниз по Оби, выгрузили на голое место среди елей да лиственниц, и устраивайся, как сам знаешь. А там только лес да протоки. Деревеньки кержацкие редко-редко. Это потом шпалоделательный завод открыли, чтобы ссыльнопоселенцы лесины перерабатывали. С тех пор в Нарыме концы с концами сводит. Его ведь даже по мобилизации не призвали…

Работник это Майстрюка, что ли? Аглая прикинула в уме по годам — не сошлось. Нэп и коллективизация-то когда еще были! А у печки сидел и брился совсем не старый мужчина. Тогда кто же он? Почему на нем странная потрепанная гимнастерка? Парадокс ситуации осложнялся еще тем, что Свен внимал россказням чужака с благодушием, не перебивая, как будто разговаривал с давним приятелем. А ведь они же были приблизительно одного возраста!

И тут Аглая чихнула. Даже поначалу не поняла, что наделала.

Незнакомец отпрянул от печки, схватился за автомат. Такие древние экспонаты девушке доводилось видеть только в краеведческом музее да еще в фильмах про отечественную войну. Но это был не экспонат, так можно было схватиться только за настоящее оружие.

— Кто там? — вопросительно посмотрел на Майстрюка мужчина в военной форме.

— Это… племянница моя. Из города приехала, — сказал фермер, вставая и подходя к Аглае. — Есть будешь, красавица? Слезай. С человеком вот познакомься.

Врет, возмутилась про себя девушка. Зачем врет? И еще подмигивает, будто так и надо.

Однако спустилась она вниз, присела на лавку поближе к окну и подальше от незнакомца. Натянула на ноги сапоги, не удержалась, зевнула. Правда, от ночного визитера глаз не отвела. Шальной он какой-то. Такой и пристрелить запросто сможет.

Военный отложил в сторону автомат, вытер начисто подбородок и, подтянув к себе вещмешок, тщательно уложил в него бритвенные принадлежности.

— Ты мне, Свен, махорки обещал, — обратился он к Майстрюку. — Достал ли?

Фермер кивнул, удалился с протянутым кисетом в соседнюю комнату. Осталась Аглая с незнакомцем одна-одинешенька. И сразу по спине мурашки запрыгали.

Улыбнулся ей военный, представился:

— Павел Васильевич Гусаков, боец отдельного стрелкового батальона. А больше вам, барышня, сказать не могу — из окружения выходим. Немцы-то в городе есть?

— Не-е-т… — едва выдавила из себя Аглая. Какие еще немцы? О чем это он? И только тут в голове прояснение наступило — перед нею сидит не настоящий солдат, а актер! Видимо, где-то недалеко фильм про войну снимают, а этот Павел Васильевич из образа не вышел. Притопал к Майстрюку, может быть, за самогонкой или за той же махоркой. А ты вот, как дура, теперь сиди пугайся…

Появился хозяин, передал Гусакову пузатенький мешочек и стал ставить самовар.

— Не мой кисет, — со значением произнес военный, — помкомвзвода Бурова! Мы по осени с ним к тебе заходили, помнишь?

И снова Майстрюк кивнул, как будто речь шла об известной личности.

Аглая открыла было рот, чтобы прервать затянувшийся розыгрыш, но наткнулась на колючий взгляд Свена. «Не суетись!» — тут же припомнила она. И прикусила язык.

Гусаков высыпал на ладонь содержимое кисета, принюхался.

— Знатный у тебя табачок, Свен, — улыбаясь, сказал он. — Душистый!

— «Капитанский»… — ответил фермер, присаживаясь рядом. — Потом покуришь, а натощак вредно.

Старый медный самовар быстро запыхтел.

Набравшись храбрости, Аглая на правах племянницы и хозяйки открыла дверцу буфета, вынула из него тарелки, стаканы, блюдо под хлеб, солонку. Выставила все перед мужчинами. Майстрюк чугунок с картошкой водрузил по центру стола и сковородку с мясом да со шкварками к нему придвинул. Навалились все на еду без дополнительного приглашения.

Давно так вкусно и сытно Аглая не ела. Казалось бы, немудреная крестьянская пища, а о всяких диетах мигом забыла. За этим занятием не сразу разобрала, как во дворе послышался какой-то шум. Ничего не понять. А Гусаков обернулся к окну, прищурил один глаз и с усмешкой проговорил:

— Никак сам сотник Азарга пожаловал! Встречай гостей, Свен!

Через минуту в кухню ввалился низкорослый то ли монгол, то ли татарин в теплом ворсистом халате да в меховой шапке на голове с болтающимся лисьим хвостом. На плечах его белел еще не успевший растаять снег, на боку билась о ноги ржавая кривая сабля. Он двинул выпирающими скулами и заговорил на ломаном русском языке:

— Зима воям сущее наказанье, Свен. Коней нет, люди пристали, дороги замело… Крова дай!

Майстрюк неспешно поднялся из-за стола и вышел из дома, перед этим ободряюще улыбнувшись Аглае: мол, не трусь, все в порядке.

Наверное, ничего особенного действительно не произошло, потому что боец Гусаков, достав кисет, стал неспешно сворачивать цигарку. Он прикурил ее от керосиновой лампы и с нескрываемой иронией обратился к тщедушному инородцу:

— Какого ж беса вы приперлись на Русь, Азарга? Чего дома-то не сиделось?

Монгол добродушно ощерился, обнажая два ряда гнилых зубов:

— Бату-хан повеле воевати. Пленити все земли от края до края!

— Дурак ты, — необидно сказал Павел Васильевич, — дома-то, поди, жена, дети! А чего в чужих краях искать? Наскочишь на чью-нибудь острую саблю, и поминай как звали…

Азарга блеснул гневным взглядом, выпалил в ответ скороговоркой:

— Вой смерти не убоится — нам всем умирати! Яко умре джихангир Тимуджин, отец Бату-хана. Но слава наша буде на веки! И дань нам буде на веки!

Аглаю аж передернуло от заносчивой речи Азарги. Захотелось вступить в разговор, развенчать порочные убеждения плюгавого милитариста. Теперь ей даже было все равно, кто перед ней — актер или действительно сотник из монгольского войска. Разумом она понимала, что все происходящее с нею уже давно совершенно не вписывается в обыденные представления о жизни, но чувства в этот момент возобладали.

Однако монгол быстро сменил гнев на милость и, бросив жадный взгляд на девушку, прогундосил, обращаясь к Павлу Васильевичу:

— Хотя ты прав есть, Гусак-паша, в моей юрте нет жены… Продай ясырку! Добре одарю!

От такого предложения Аглая совсем оторопела и дар речи потеряла. Как, чтобы ее еще и продали? Да еще такому невзрачному похабному мужичонке? Ишь саблю на бок прицепил и возомнил о себе бог знает что!

Подмога пришла в лице объявившегося на пороге Майстрюка.

— Не продается! — отрезал он и сердито добавил, укоряя басурманина: — Чего еще удумал, Азарга, людей торговать! Забудь об этом и не вспоминай даже!

— Скажи сколь, Свен, — обернулся на его голос монгол. — Много платити буду! Мы Кыев брали, злато есть!

— Киев пограбили, а ума не нажили! — тут же зло заметил Гусаков. — Давно тебе помкомвзвода Буров рыло чистил? Мало показалось?

Услышав это, Азарга совсем присмирел. Зыркнул глазами по сторонам, умолк. Тогда Свен хлопнул сотника по плечу и подтолкнул к соседней комнате.

— Ну ладно… Идем, Азарга, со мной — дело есть. А потом к своим людям вернешься. Я их в сарае устроил, только не спалите мне его…

Когда, на кухне восстановилась тишина, Аглая глотнула остывший чай и тихо осведомилась у бойца Гусакова:

— А этот Азарга кто?

Укладывая кисет в вещмешок, Павел Васильевич отозвался:

— Сотник Бату-хана. Джагун по-ихнему… Гонору у него больно много, а разумения мало. Не то что Рорик. Вот тот мужчина положительный, зря слов на ветер не бросает! Хотя, по правде сказать, по-русски говорить Рорик совсем не умеет. Свен мне поведал, будто бы он князь готский.

— Князь? — удивилась девушка.

— Ну да, князь… Но с другой стороны посмотреть, Азарга — человек подневольный. Солдат, одним словом. И живет чужим умом. Доля у нас, вояк, такая, раскудрыть ее! Вот российских мужичков на финнов бросили, кто их спрашивал? Партия и правительство так порешили. А за Азаргу Бату-хан думает. Разница небольшая…

— А мы в каком времени? — осторожно поинтересовалась Аглая.

— Это которое на часах? Или как? — уточнил боец.

— Вообще… — Девушка неопределенно махнула рукой.

— Ты у Свена спроси, он много знает, — посоветовал Гусаков. — А я и сам запутался. Ну да ладно, мне до этого дела нет. Посплю вот немного да пойду. К своим буду пробиваться.

— К своим — это к кому?

— К своим — это к своим. За линию фронта. Нашу часть искать буду.

— А если не дойдете?

— Дойду! Мы с помкомвзвода по осени вместе до Свена добрались, но Бурова нынче нигде нет. Наверное, подфартило ему — случай какой-нибудь подвернулся уйти, не иначе, а то бы он и меня с собой захватил. Так что если он дошел, то и я дойду…

Гусаков лег на лавку, накрылся шинелью и через секунду засопел.

Вздохнула Аглая. Ничего этот боец ей не объяснил, только новые вопросы появились. Кто эти Буров, Азарга, Рорик? Какое-то странное смешение людей из разных эпох. Может быть, временной катаклизм? Или идиотский спектакль, разыгранный по чьему-то фантастическому сценарию?

Девушка подошла к двери в соседнее помещение, легонько приоткрыла ее — дощатая створка даже не скрипнула.

Апартаменты Майстрюка поразили ее убогостью — так это все не походило на тот уютный рай, который она привыкла видеть с обложек глянцевых журналов. По всему периметру комнаты стояли только какие-то, стеллажи с книгами, да еще в углу высился допотопный комод. Ни приличной мебели, ни телевизора, ни телефона.

Аглая прошла чуть дальше и обнаружила еще одну дверь. Она была открыта.

Мягко ступая по полу, девушка приблизилась к проему, из которого падала полоска света от керосиновой лампы, и заглянула внутрь.

Соседнее помещение представляло собой некое подобие медицинского кабинета или лаборатории — у стены на письменном столе поблескивал микроскоп, рядом притулился большой стеклянный шкаф, на полках которого разместились многочисленные склянки, коробочки и упаковки с одноразовыми шприцами. Тут же у окна, опутанный проводами, стоял какой-то аппарат — возможно, электрокардиограф или нечто в этом роде. Довершал же обстановку скелет человека в дальнем углу комнаты.

По центру кабинета расположились две фигуры. Через проем двери девушка увидела спину Свена — фермер склонился над Азаргой, который теперь сидел на стуле и с плохо скрываемым чувством тревоги посматривал на хозяина дома. Волноваться, видимо, причина была, поскольку через мгновение сотник заерзал словно ужаленный. Да и глаза его тут же неестественно округлились.

Замерев, девушка наблюдала за странными и непонятными манипуляциями Майстрюка, пока наконец не увидела, что оснований для беспокойства нет. Свен вытянулся в полный рост, удерживая в правой руке маленькую пробирку с темной жидкостью.

— Вот и все! — обрадовал он своего непоседливого пациента. — Ты что, крови никогда не видел?

Майстрюк закрепил пробирку в штативе на столе и стал стягивать с рук резиновые перчатки.

Чувствуя, что медицинская процедура уже подошла к концу, Аглая сочла благоразумным вернуться обратно на кухню. Но теперь уже новые вопросы засели у нее в голове.

Зачем Свену понадобилась кровь сотника Азарги? Да и какие у простого фермера могут быть познания в области медицины? Нет, Майстрюк явно был не тем человеком, которым хотел казаться.

Почему-то сразу же пришел на ум фантастический роман Уэллса «Остров доктора Моро». Кажется, там ученый экспериментировал с людьми, пересаживая им различные части тела от животных. Аглаю всю передернуло. А что, если коварный Свен вовсе не фермер, а такой же полоумный доктор, одержимый своей, никому не известной идеей? Ведь биотехнологии последних лет далеко шагнули вперед. С экрана телевизора не сходят передачи об эвтаназии, пересадке органов и клонировании.

Бежать! Бросить все! Пусть Ващенко сам разбирается и с Майстрюком, и с его товаром. Надо только добраться до машины, а там придет спасение. Ночь? Холод? Жуть? А оставаться здесь разве не страшно? И ждать неизвестно чего? Нет, нужно положить конец нелепому приключению и выбираться на свободу. Туда, где все так привычно и понятно…

Аглая быстро натянула на себя дубленку и бросилась к двери.

Студеный воздух неприятно резанул лицо, обжигая нежную кожу. До рассвета оставалось еще несколько часов.

Чтобы выбежать за ограду, надо было миновать деревянный утепленный сарай. Казалось, этот путь не предвещал ни особых трудностей, ни опасностей, поэтому Аглая резво понеслась по заснеженной дорожке к забору.

В этот момент скрипнула дверь. На пороге дворовой постройки возникла темная фигура.

Девушка не успела даже испугаться — так все стремительно произошло. Чьи-то бесцеремонные руки повалили ее в снег, потащили внутрь сарая. Пытаясь сопротивляться, Аглая взвизгнула, уцепилась за деревянную створку ворот и ногами стала отбиваться от незнакомца-агрессора. Возможно, такая тактика принесла бы ей успех, если бы на подмогу напавшему не пришли его дружки. Три низкорослых мужика в ворсистых халатах ловко скрутили свою жертву и понесли к себе в логово. Уже не ощущая стянутых за спиной рук, Аглая напоследок исторгла из себя истошный крик, но тот быстро затих, растворившись в предрассветном завывании поземки.

У небольшого костра, расположенного в центре сарая, разбойники приступили к более тщательному осмотру добычи. Один из них грязными пальцами оттянул девушке подбородок, и троица все внимание обратила на белоснежные зубы пленницы, в восхищении цокая языками. Аглая замотала головой, от этой наглой выходки ее чуть было не стошнило. Тем временем самый щуплый и молодой бандит ухватился за ее модный итальянский сапог и принялся безуспешно стаскивать обувку с ноги, при каждой неудачной попытке сыпля непонятными отрывистыми словами. Тут же один из мужиков внезапно дернул Аглаю за предплечье, от чего пленница ткнулась носом в землю. Завладев кистью руки, басурманин стал стягивать с пальца золотой перстень — подарок бабушки на восемнадцатилетие.

Дело принимало совсем нешуточный оборот. Боль, обида, злость, страх смешались в единую гремучую субстанцию. Аглая издала дикий вопль и…

Вдруг что-то произошло. Помимо ее желания. Три громких удара чего-то грузного о бревенчатые стены сруба и долгожданное чувство освобождения.

Аглая повернула голову.

Однако теперь у костра сидел только русобородый великан — ростом под два метра, в мохнатых сапогах-мокасинах и кожаном плаще-накидке, из-под которого выглядывал короткий обоюдоострый меч. Так сказать, доисторический Терминатор собственной персоной.

Девушка медленно перевела взгляд на грабителей, лежащих в трех разных углах сарая. Они почти не подавали признаков жизни — видимо, им основательно досталось от крепких кулаков бородача. «Ничего, поделом! В другой раз будут знать, как на женщин кидаться, сволочи!» — пронеслась в голове злорадная мысль.

Аглая перевела дух и снова уставилась на мускулистого богатыря.

— Спасибо… — просипела она, сбрасывая с запястий обрывки веревки и потирая онемевшие руки.

Гигант никак не прореагировал на слова благодарности. Он снял с огня котелок и принюхался к вареву. Еда, видимо, пришлась ему по вкусу — силач одним махом влил содержимое пятилитровой посудины себе в глотку, громко рыгнул и отбросил пустую емкость в сторону.

Между тем со двора в сарай вошел Азарга. Увидев спасителя Аглаи, он мгновенно рухнул на колени и ящерицей пополз к костру. Достигнув ног бородатого крепыша, сотник коснулся лбом его мохнатых мокасин, потом отполз назад к девушке и скромно присел около нее, не сводя глаз с великана.

— Кто это? — спросила обескураженная Аглая у монгола.

— Муж велик есть! — ответил тихо сотник. — Рорик звати… Беги до Свена, скажи ему…

Оставаться среди этих мужчин и так не входило в ее планы. Она встала, смахнула с одежды налипшие соломинки и торопливо направилась к воротцам сарая.

Во дворе Аглая остановилась, оторвала от полы дубленки еле живую пуговицу и неожиданно для себя разрыдалась. Солоноватые слезы ручьями заструились по ее лицу. Почему? Почему в жизни все так сложно и несправедливо? Почему Ващенко направил на ферму именно ее? Почему этот таинственный Майстрюк не помог ей сразу же добраться до машины, а задержал у себя в доме, где творится бог знает что? Почему ее ограбили какие-то неотесанные болваны? Почему она должна все терпеть?

Над девушкой кто-то склонился, мягко обнял за плечи.

— Что случилось? — донесся до нее словно сквозь туман встревоженный голос Свена. — Я думал, ты уже спать легла. Потом смотрю, а одежды твоей нет…

— На меня напа-а-ли… — всхлипывая, призналась Аглая. — Перстень сняли… И вообще, если бы не Рорик…

Свен вздохнул, сочувствуя ее горю, и повел страдалицу обратно в дом.

— Ложись спать, — настоятельно посоветовал он. — А за кольцо не переживай, я тебе его утром обязательно верну…

* * *

Пробудившись от сна, Аглая сладко зевнула. Ее злоключения прошедшей ночью почти уже выветрились из головы, оставив после себя неприятный осадок, да и только.

Со двора в окна били веселые солнечные лучи, от печки исходило приятное утробное тепло, даже вставать не хотелось. Однако на ходиках обе стрелки подобрались к десяти — разлеживаться времени не было.

Девушка свесила голову вниз, убедилась, что на кухне никого нет, и спрыгнула на дощатый пол. Умывшись из рукомойника, она присела к столу. Чтобы немного привести себя в порядок, ей хватило четверти часа, благо дежурная косметичка в перипетиях вчерашней борьбы не пострадала. Наведя красоту, Аглая надела дубленку и вышла на крыльцо.

Около сарая копошился Майстрюк. Заметив девушку, он приветливо махнул рукой:

— Иди сюда, не бойся!

— А где все? — приближаясь, осторожно поинтересовалась она у статного фермера.

— Кто все? — переспросил Майстрюк, будто не понимая вопроса.

— Ну, эти… Гуськов, Азарга, Рорик…

Свен убрал с лица благодушную улыбку, посмотрел в направлении леса.

— Ушли… — коротко бросил он, после чего полез в карман душегрейки. — На вот, возьми…

Золотой перстенек с аметистом перекочевал из мужской руки в ее ладонь.

— Ой, спасибо! — обрадовалась Аглая, надевая его на палец. — Это ведь не просто украшение. Он мне от бабушки достался.

— Понятное дело, — отозвался фермер. — Память! Ну ладно, сейчас позавтракаем, а потом я тебя до машины на снегоходе подброшу. Мешки с кожами я уже уложил.

— А откуда у вас кожи? — полюбопытствовала девушка, заглядывая внутрь сарая. — Вы же скота вроде бы не держите.

— У мясокомбината шкуры закупаю, — доверительно сообщил Майстрюк, — потом выделываю. Это Гусаков меня кое-чему научил, он мастер замечательный. Сейчас вот новая партия в чанах отмокает. Фирма может не волноваться…

Собеседник на миг умолк и добавил чуть тише:

— И Ващенке еще передай, чтобы человека присылал по уговору, через три недели. А то вот свалилась как снег на голову. Не вовремя.

— В полнолуние? — догадалась Аглая и поежилась. — Значит, все ваши гости в самом деле…

Свен ничего не ответил и направился к дому.

За завтраком разговор возобновился — так велико было желание девушки пролить свет на вчерашних пришельцев из леса. Для доверительного общения она даже перешла с сорокалетним мужчиной на «ты».

— Свен, кто они? Откуда пришли? Дыра во времени?

— Какая ты шустрая, — ухмыльнулся Майстрюк, прихлебывая чай, — все-то тебе расскажи. А я и сам мало чего об этом знаю…

— Знаешь! — обиделась Аглая. — Я видела, как ты кровь из вены у Азарги брал. Ты ведь не просто фермер!

— Просто, не просто… Ну, положим, кандидат биологических наук. Устраивает?

Собеседница с удивлением воззрилась на хозяина усадьбы — не разыгрывает ли он ее? Нет, в правдивости его слов можно было не сомневаться.

Аглая мысленно представила своего нового знакомого в цивильном костюме, белой рубашке и галстуке. Да, наверное, ученый-биолог из него получился бы. Не седенький профессор, дышащий на ладан, а подтянутый кандидат наук с амбициозными планами стать академиком. Вот только как быть с мозолистыми руками и выделкой кож? Может быть, он удалился в провинцию, устав прозябать на мизерную зарплату высоколобого интеллектуала?

— А почему ты живешь здесь, Свен? — решилась-таки Аглая проверить свою версию. — Разве в городе нет работы по специальности? Или это как-то связано с ночными визитерами?

Майстрюк усмехнулся.

— Ты хочешь знать, почему я здесь? Долгая история…

Скупой ответ только подлил масла в огонь.

— Я никому ничего не скажу! — решительно выпалила девушка.

— Ну ладно, — немного подумав, произнес Свен. — Все равно не поверишь.

— Почему?

— Дело в том, что Рорик, Гусаков, Буров, Азарга и трое его воинов — люди, но люди необыкновенные. А правильнее сказать, даже и не люди. Нелюди, одним словом.

Аглаю такое вступление привело в замешательство, но она быстро пришла в себя и обратилась в слух.

Майстрюк продолжил, будто он давно уже ждал удобного случая выговориться:

— Полтора года назад к одному фермеру, который жил в усадьбе до меня, вечером из леса пожаловали два человека. Это были боец Гусаков и помкомвзвода Буров. Оба с оружием. По их словам, они еще утром попали в окружение и, выходя из него, набрели на этот дом. Солдаты провели здесь ночь, а на рассвете ушли, чтобы пробиваться за линию фронта к своим. Фермер, конечно, решил, что его разыграли или по иной причине ввели в заблуждение. Но на всякий случай забор образками увешал. Да только визит из леса через месяц повторился. Тогда фермер бросил усадьбу, переехал к родне в деревню и почти сразу написал письмо в редакцию об удивительном случае. Короче, я узнал об этом и решил во всем разобраться, несмотря на то, что многие посчитали его рассказ бредом. Хотя я, наверное, тоже ему не поверил бы, если бы дядя Леша не был давним приятелем моего отца…

Майстрюк на секунду умолк, посмотрел на портрет седого ветерана, после чего вернулся к рассказу:

— Я поселился в усадьбе. Сначала ко мне заявились Буров и Гусаков, а еще через месяц нагрянул Рорик. Потом пришли Азарга и его люди. Все они были из прошлого, из своих эпох, как будто кто-то неведомый перебросил их с помощью машины времени в нашу действительность. Но все оказалось не так просто. Их появление было обусловлено лунными циклами — то есть полнолунием. И только на одну ночь. Мне пришло на ум завезти сюда кое-какую аппаратуру и сделать несколько биологических проб. Я исследовал кровь пришельцев, провел биопсию других тканей и неожиданно выяснил, что клетки, из которых состоят их органы, по многим параметрам совершенно не соответствуют нормальным клеткам человеческого организма. Иными словами, обнаружилось, что все они не люди.

— Инопланетяне? — прошептала Аглая, затаив дыхание.

— Нет, не инопланетяне. Как бы тебе объяснить… Клетки любого сложного организма всегда разные, они выполняют свои определенные функции, и жизненный цикл у них разный. А клетки нелюдей — это, по сути, миллиарды копий одной и той же клетки. Все они абсолютно одинаковы и не похожи на наши, человеческие. Даже складывается такое впечатление, будто тела пришельцев из леса собраны по правилам детского конструктора — как бы из однотипных клеток-кирпичиков. При этом уже на уровне органов странные биологические объекты функционально от настоящих неотличимы! Но и живут они недолго — всего несколько десятков часов.

— А потом?

— Распадаются и исчезают…

— Но это невозможно! — воскликнула девушка.

— Почему?

— Они все помнят! Гуськов…

— Гусаков. Павел Васильевич.

— Ну да… Он ведь помнит, что приходил к тебе с Буровым! Но если бы тела исчезали, то как бы он мог знать, что товарищ его покинул?

— Верно подметила, — уважительно отозвался ученый муж. — Здесь много чего непонятного. И все-таки они распадаются, я сам видел. Они тают, словно снег на печке, и постепенно втекают в землю. Перед рассветом уходят в ночь, к себе в этот момент никого не подпускают. Я случайно Бурова выследил…

— Только тела исчезают? А одежда?

— Одежда превращается в труху.

— А через месяц в полнолуние все возрождается?

— Да.

— А из чего?

— Гусаков с Буровым, Азарга были реальными людьми. Они в свое время погибли, а их останки по разным причинам современники не погребли и оставили гнить в сырой земле. Мумию Рорика, как я думаю, средневековые кладоискатели из кургана вынесли. Пограбили и выбросили. Но совсем недавно где-то здесь в округе появилось Нечто — скажем, неопределенный внешний фактор, который из сохранившегося генетического материала способен создавать нелюдей. Может быть, это Нечто является просто особым видом бактерии, занесенной, например, метеоритом из космоса, геном которой почему-то активизируется в полнолуние и за считанные минуты воспроизводит подобие человека. Или это что-то еще более сложное и необъяснимое. Но стоит ли разбираться во всем досконально? Видишь ли, когда я понял, с чем имею дело, моим первым желанием было сделать этот факт достоянием научной общественности, но…

Майстрюк умолк, подбирая слова, и Аглая ему помогла:

— Побоялся, что тебе не поверят и определят в психушку?

— Нет. Я боюсь совсем другого. Я боюсь пляски на костях. Ученые выделят внешний фактор, произойдет утечка материала, начнутся эксперименты на людях. Точнее, на покойниках. Какие-нибудь предприниматели откроют новые институты, лаборатории. Заведут бизнес. Как представлю рекламу «Утешение вдовам и вдовцам!», «Встреча с императором Николаем Романовым в Екатерининском зале Кремля!», «Незабываемый концерт с участием Высоцкого, Талькова и Элвиса Пресли!» — так прямо мороз по коже дерет.

— А я об этом не подумала… — сокрушенно вздохнула девушка. — Хотя честно признаюсь, еще раз повидать бабушку я бы не отказалась.

— Вот-вот! — раздраженно пристыдил ее Свен. — Как ты не понимаешь, что мертвым нужен покой? Разве воскресшим всего на одни сутки объяснишь, кто они такие? Они-то думают, что они люди. А тогда что, возводить горы лжи? И все только для ублажения ныне живущих? Но это только часть проблемы. Ведь остаются неизученными последствия общения с пришельцами из леса. Возможно, это тоже может навредить и каждому отдельному человеку, и человечеству в целом как популяции.

— Я понимаю, — тихо проговорила Аглая, содрогаясь от безрадужных перспектив. — Тогда пусть остается память и больше ничего… Кстати, Свен, когда я к тебе добиралась, то на дороге у леса видела колонну солдат. Мертвых!

— Испугалась, наверное?

— Не то слово!

Майстрюк пояснил:

— Я их называю подснежниками. Вообще-то они — безобидные ходячие трупы, скорее всего результат генетических ошибок при активации внешнего фактора. Живут еще меньше, чем нелюди.

Свен поднялся и подошел к окну.

— Тут ведь недалеко во время войны линия обороны была, бои шли, — медленно проговорил он, бросая взгляд на лес. — Кого-то похоронили, а чьи-то косточки непогребенными остались. Я вот еще прошлой осенью останки помкомвзвода Бурова обнаружил и предал земле, как по обычаям полагается, так больше он у меня в усадьбе не появлялся. Дружок его Гусаков думает, что тот к своим ушел. А ведь если разобраться, то и правда к своим. К упокоенным, я имею в виду.

— Значит, если прах захоронить, то все они исчезнут? — осведомилась Аглая.

— Да. Думаю, внешний фактор действует только в верхних слоях почвы, — сказал Свен, возвращаясь к столу. — Я уже с поисковым отрядом школьников договорился. На летние каникулы приедут помогать мне искать останки погибших… Ну ладно, пора тебе собираться. До города путь немалый.

«Девятка» за время отсутствия девушки никуда не пропала. Только от ее кофейных боков пришлось откинуть немного снега да прогреть двигатель. И еще погрузить в салон на заднее сиденье мешки с выделанными кожами.

Аглая подошла к стоящему на обочине Майстрюку, по-дружески пожала ему руку, заглянула в глаза.

— Свен, не боишься, что я обо всем расскажу в городе? — спросила она.

— А ты не боишься загреметь в психушку? — парировал ее выпад мужчина.

Девушка печально улыбнулась, чмокнула его в свежевыбритую щеку и быстро полезла в машину.

Уже через минуту под колесами автомобиля шуршал снег, счетчик отмерял километры, а Аглая мучительно припоминала, где же именно погиб ее дед в той самой кровавой и «пропавшей без вести» войне. Но одно она теперь знала твердо: как только сойдут снега, у Свена, кроме школьников из поисковой группы, появится еще один добровольный помощник…