Стрелец государева полка. Меч падишаха

Глава 1 В море. (Январь, 1660 год)

1

Море.

Галера «Меч Падишаха» попала в шторм, и два дня её носило по волнам. Гребцы уже давно втянули весла внутрь и сидели на своей палубе под шквалами ледяной воды, которая периодически окатывала их. Погода стояла холодная и мокрые, продрогшие до костей, галерные рабы, прижимались друг к другу, пытаясь согреться.

Надсмотрщики не заглядывали на их палубу. Сейчас, в шторм, когда корабль стонал подобно раненному зверю, и был готов кануть в толщу вод, им нечего было здесь делать. Они молили Аллаха милостивого и милосердного сохранить галеру и их жизни.

Федор Мятелев прижался к своим товарищам Василию Ржеву и Минке Иванову. Его рубаха и рваный кафтан полностью вымокли и сейчас от морозца стали подобны панцирю морского краба.

– Видать конец нам, – прошептал Минка посиневшими губами. – Потонет кораблик-то басурманский. И мы вместе с ним. Спаси Христос!

– Погоди нас хоронить, Минка, – в ответ прошептал Ржев. – Не это наш смертный час. Ее помучаемся на этом свете!

– А ты откель знаешь, дворянин? – спросил Минка. – Али сам господь бог про то те сказал?

– Может и сам господь. Но только не утонет кораблик этот сегодня.

– Моя одежда промокла насквозь и теперь заледенела, – произнес Мятелев. – У меня зуб на зуб не попадает. А вы толкуете про господа бога. Жрать не давали со вчерашнего дня. Забыли про нас.

– О душе подумай, стрелец. Говорю вам, что конец наш недалек. Примириться с господом надобно.

– Вот заладил ты, Минка. Помолись если так. Покайся в грехах.

– Без попа то? Чего молиться. Моих грехов вовек не отмоешь!

– Так много их у тебя? – спросил Федор. Разговор хоть немного отвлекал его от холода.

– Хватает. Человеков убивал.

– В том и мы с дворянином грешны. Кто не убивал в бою? Эка невидаль. Что может возразить воин, что падает в честном бою от твоей сабли, али от мушкетной пули? – высказался Федор.

– То в бою, стрелец. Я, когда у атамана Сокола был, много кого до смерти пытал. Из твоего дворянского корня. Много крови на руках моих. Грешник я великий. Не примут меня в царствие небесное.

– Примут, – снова усмехнулся Мятелев, стуча зубами от холода. – Ты сколь уже за веслом сидишь? Все свои грехи искупил, небось.

– А ты не скалься, стрелец. Над святым скалишься. Я те про грехи толкую. Али нечего тебе вспомнить перед смертью? Кто может сказать, когда застанет нас костлявая? Все в руце божией.

– А ты разве невинных смерти предавал? – спросил у Минки высокий раб с соседней скамьи.

Мятелев, Ржев и Минка разом оглянулись. Это был запорожский казак Иван Рог. Он уже три года сидел за веслом, но, не смотря на непосильную работу и плохую кормежку, по-прежнему выглядел богатырем.

– Вот я также многих и убивал, и казнил, и пытал. Но разве то люди были? С холопов сволота панская три шкуры готова была содрать, – гневно заявил Рог. – Батьку моего до смерти плетями засекли. Сестру на позор пану отдали, и она оттого на себя руки наложила. Мать моя сошла с ума.

– Ты, видать, человече, также из крестьян? – спросил Минка.

– Да, – согласился запорожец. – С Галичины я. Беглый холоп пана Войцеховского.

– Видал, дворянин, как опекает ваш брат нашего брата? – Минка посмотрел на Ржева.

Тот ничего не ответил.

– А ты из панов, что ли? – насупился Рог.

Ржев снова ничего не ответил.

– Дак он не из католиков. То наш православный дворянин, – вступился за приятеля Минка. – Хотя они такоже с нас три шкуры дерут, но все ж свои православные. Твой пан то католик?

– Латинец поганый, – ответил Рог. – Я, как сестра руки на себя наложила, сбежал к казакам Запорожским. Они приняли меня, и учить стали. Сам батько кошевой Иван Сирко меня учил. И стал я воином и много крови панской с тех пор пролил. Не щадил никого! Ксёндзов за ноги вешал. Баб монашек насиловал. С панов кожу сдирал с живых. Детишек панских в землю живьем закапывал.

Федор, услышав такое, содрогнулся уже не от холода, но от ужаса.

– Правду говоришь? – спросил он Рога.

– А то нет? Месть хотел учинить их племени поганому.

– Вот и я такоже! – согласился Минка. – Ненависть меня всего изнутри выжгла. И я панских баб насиловал. И с одного боярина кожу крючьями сдирал. То было. И забыть того вовек не смогу до часа моего смертного.

– И залил ты тот костер, что внутри тебя пылал? – спросил Ржев не то у Минки, не то у Рога.

– Нет, – первым сказал Минка.

– И я нет, – согласился с Минкой Рог. – Ни сестры, ни матери, ни отца тем не вернул. Но жалости к панскому отродью у меня нет и сейчас.

– А ты взаправду самого Сирко знаешь? – Минка Иванов перевел разговор в иное русло.

– Знаю. Я с ним в походы шесть лет ходил. Такого атамана поискать. Не зря его басурмане зовут «Урус-шайтан». Ух, и воин он, братцы. Ух, и воин.

– Слыхали и мы про Сирко. Отважный атаман, – согласился Мятелев.

– Он уже родился с зубами, и повитуха его сыном нечистого окрестила сразу. Сила в нем большая. Колдовская сила.

– Колдовская? – заинтересовался Минка.

– Я входил в ближний круг воинов, что вокруг Сирко всегда сражались. Мне ли не знать того? – Рог посмотрел на Минку. – Ивана Сирко ни пуля, ни сабля не берут!

– Он что же и вправду душу свою диаволу продал? – спросил Ржев.

– Уж и не знаю кого ты, дворянин, диаволом называешь! Но наш кошевой за народ и за правду стоит. А коли бес ему служит, так это ничего!

– Бес? – изумился Минка. – Ты не умом ли рехнулся, человече? Может, наш смертный час недалек. Не поминай нечистого! Али бога не боишься?

– Мы ничего не боимся.

Федор замолчал и задумался. Скалить зубы ему больше не хотелось. Разные люди здесь у весел сидят. Свела их судьба. И он, сын стремянного стрельца, и дворянский сын Ржев, и запорожец-характерник, и крестьянин-повстанец…

***

Уже почти два месяца Мятелев пребывал в состоянии галерного раба. И конца этому не было. А кто знает, что такое быть прикованным к веслу? Только тот, кто сидел на скамье с кандалами на руках и ногах. Тот, чья спина ныла от напряжения из-за непосильного труда, и кого стегали кнутом и кормили помоями.

Корабли-каторги, так называли гребные галеры османской империи, были весьма многочисленны в турецком флоте и обслуживались моряками из свободных турок и гребцами из числа рабов.

Рабы были прикованы цепями к скамьям, и просто так снять их не было никакой возможности. Их почти не расковывали (разве что во время длительных стоянок), но в портах надзор за рабами только усиливался.

Поначалу Федора донимали дурные запахи. Он задыхался от нестерпимой вони. Рабская палуба вся пропахла потом, нечистотами, гниющими ранами. Ходили рабы под себя и помыться могли только во время шторма, когда потоки воды врывались на палубу для гребцов. Иного мытья гребцам не полагалось. Но вскоре он привык к удушливым испарениям человеческих тел и не ощущал от этого никакого дискомфорта.

Еду, от которой поначалу его тошнило, уже спустя три дня проведенных за веслом, он стал хватать с той же жадностью что и его товарищ по несчастью Минка Иванов. Дважды в день неопрятный толстый турок раздавал рабам пищу: пшенную кашу, или плов с бараниной, лепешку и луковицу. Каждый раб сворачивал лепешку совком, съедал ею кашу, а затем после того, как плошка была пуста, за два укуса уничтожал лепешку и луковицу.

Работали рабы за веслами без всякого отдыха, и расслабиться могли только когда судно шло под парусами или когда стояло в порту на якоре. Их безжалостно избивали плетьми и таволгой – особыми гибкими лозами, утыканными колючими шипами. Удар таволгой рвал в клочья кожу и раны после того долго гнили и нестерпимо болели.

Обессилевших гребцов, которые ослабели от истощения и болезней, расковывали и живыми выбрасывали в море, привязав к ногам ядро. Рабов турки не жалели. Война давала множество молодых и здоровых мужчин. Потому выживали на такой работе только самые выносливые и крепкие.

Минка говорил, что море либо убьет тебя, либо даст тебе новые силы. Федор и Василий выжили и стали сильнее, хотя тела их от скудной пищи похудели и лица осунулись. Но зато руки приобрели необычайную крепость.

Мятелев много раз вспоминал свой разговор с кардиналом Ринальдини про испытания. Мог ли он тогда понять то, о чем говорил иезуит? Мог ли он подумать, что есть что-то опаснее битвы с саблей против сильного противника? Оказалось есть! Вот сейчас он проходил настоящее испытание! Это было сложнее, чем махать саблей в конной схватке. Здесь он учился выживать по-настоящему…

***

На следующее утро шторм кончился. Сразу же на нижнюю палубу вернулся ненавистный гребцам надсмотрщик Мустафа.

– Весла на воду, ишаки поганые! Замерзли? Сейчас вам будет от чего согреться. Мы недалеко от Трапезунда. Постараетесь, скоро будет в порту, и вы получите мясной плов и горячие лепешки!

Стал бить барабан отбивавший такт.

Там! Бум! Там! Бум!

Весла по команде опустились в воду.

Раз! Раз! Раз!

Началась работа. Тела гребцов стали сгибаться и разгибаться, и галера падишаха полетела вперед.

– Скоро будем в Трапезунде, – проговорил Ржев тихо. – Слыхал, что турок нам сказал?

– И что нам с того, Вася?

– Там простоим долго. И у нас может появиться шанс сбежать с галеры, Федор.

– Я уже не думаю сбежать, Вася. Как это сделать? Сам подумай. Нас приковали здесь и…

– Погоди. В большом турецком городе нас раскуют и отправят на работы. Если стоянка продлится долго, то нас на корабле не оставят.

– Пока такого не было.

– Стоянки были небольшие. Но «Меч падишаха» нуждается в ремонте и в Трапезунде задержится.

К ним подскочил турок и заорал:

– Ага! Вы можете болтать, дети шайтана! Вот вам!

Он стал хлестать их плетью по спинам, и если бы не замерзшая одежа, то Василий и Феодор получили бы множество новых рубцов.

– Молчать и работать!

Они налегли на весло.

Там! Бум! Там! Бум!

Раз! Раз! Раз!

2

Трапезунд: галера «Меч падишаха».

Галера «Меч падишаха» вошла в большой порт Трапезунда.

Трапезундский вайалет (провинция) османской империи протянулся вдоль морского берега больше чем на 400 километров и был густо заселен. Здесь проживало довольно пестрое население из турок, персов, греков, армян, которые занимались земледелием, рыболовством, торговлей.

Город этот был некогда столицей Трапезундской империи, где властвовала византийская династия Комнинов. Но в 1461 году это государство пало под натиском османов и стало частью их империи…

***

Прозвучала команда:

– Порт Трапезунда! Суши вёсла!

Рабы быстро исполнили требование и вздохнули с облегчением. У них будет некоторое время для отдыха.

– Мы прибыли, Федор, – прошептал Ржев. – И попомни мое слово, мы простоим здесь долго. И у нас появится шанс.

– Посмотрим, Вася. Твоими бы устами, да мед пить. Хотя плохо понимаю, куда мы здесь сможем бежать?

– Главное сбросить цепи.

– Вы про что толкуете? Про бегство? – усмехнулся Минка Иванов. – Вы меня про то спросите. Я за веслом десять лет. И много где бывал. А как бежать отсюда не понял.

– Это потому, что нас с тобой не было, Минка. Мы с Федором многое можем.

– Вона как? Посмотрим, чего вы можете. Рабами не так долго были, вот и мечтаете понапрасну. Знаете, что с беглыми делают, коли ловят их?

– Палками бьют по пяткам? – спросил Федор.

– И палками бьют. И на кол сажают.

– Тихо! – проговорил Мятелев. – Корабль стал на якорь…

****

Капудан-паша галеры «Меч Падишаха» Мустафа, уже третий за последние два месяца капитан этого проклятого корабля, вздохнул с облегчением. Они прибыли в порт, и он сохранил корабль падишаха.

Мустафа ранее был спахием1, держателем большого имения, и служил в тяжелой коннице. И карьера его складывалась удачно и богатства умножались. После удачного рейда против гайдуков на Старой Планине (Болгария) он был назначен бюлюк-пашой и стал начальником войск санджака. Но видно гнев Аллаха пал на его голову и однажды повстанцы вырезали весь его отряд, и бейлер-бей возложил всю вину на него. Его хотели казнить, но авторитет его отца, славного воина, помог ему избежать смерти. Мустафу отправили на войну с гяурами простым всадником тяжелой конницы.

Там он храбро сражался и получил возможность перейти в военный флот и быстро стал довольно неплохим моряком под руководством храброго флотоводца Эмин-бея.

И вот ему доверили корабль под собственную команду. Поначалу Мустафа даже обрадовался, но его радость продолжалась до тех пор, пока он не узнал, что это печально известная галера «Меч падишаха». Капитаны этой галеры гибли со странным постоянством и потому её назвали проклятой.

– Слава Аллаху! – проговорил начальник над гребцами Абдурохман. – Он не допустил гибели корабля.

– «Меч падишаха» нуждается в большом ремонте, – ответил Абдурохману капудан. – Без ремонта галера не выдержит больше ни одного рейса.

– Верно. Стоит обновить мачту и поменять такелаж.

– И дно почистить, а на это понадобится время. Простоим не меньше двух месяцев до начала навигации. А я говорил еще в Казы-Кермене, что глупо пускаться в плавание зимой. Но кто меня слушал, Абдурохман? Султан повелел всем подготовиться к большой войне.

– Наш падишах решил вмешаться в войну межу гяурами, – проговорил Абдурохман. – Кто может противиться его священной воле?

– Никто, – поспешно согласился капитан. – Но нам сейчас все рано придется стоять в порту Трапезунда. Разве нет?

– Придется. И что с того? – не понял капитана галеры Абдурохман.

– А то, что наши гребцы будут жрать и бездельничать.

– Найдется и для них работа.

– Я знаю. Но половину гребцов мы легко сможем отдать во временное пользование местным владетелям имений и маслобоен. Им нужны работники, но они не желают тратиться на рабов. Один из них уже просил меня уступить ему два десятка гребцов.

Абдурохман понял все. Капитан Мустафа не решался пойти на такой шаг без него. Все же галера была не его личная, а принадлежала падишаху, как и гребцы на ней.

– Это можно устроить. А сколько обещает нам тот человек?

– По десять динаров за каждого раба в течение двух месяцев.

– Это неплохо, – проговорил Абдурохман. – Но что будет, если рабы сбегут? Ведь для отправки их на берег нужно снять с них цепи. А если они убегут, то нам с тобой, почтенный Мустафа, придется компенсировать их стоимость из наших кошельков.

– Убегут? Здесь? Куда? Мы отправим на работы гяуров-урусов, которым некуда бежать в незнакомой стране и в незнакомом городе.

Абдурохман задумался. Глупо было упускать шанс пополнить кошелёк.

– Значит по десять динаров?

– По десять за одну голову, – сказал капудан-ага. – Треть твоя, Абдурохман.

– Треть? Я согласен за половину.

– Это и есть половина, Абдурохман. Мне треть. Треть тебе. И треть остальной команде галеры. Никто не должен нас выдать. А что может заткнуть болтливую глотку кроме золота?

– Ты прав, почтенный капудан. Пусть будет треть…

***

Воины с ятаганами в сопровождении Абдурохмана спустились на нижнюю палубу к гребцам. За ними шел толстый мужчина в шелковом халате и большом тюрбане. На его обвислых дряблых щеках был нездоровый румянец – ему было тяжело спускаться вниз.

– Я говорил тебе, почтенный Дауд-бей, чтобы ты не утруждал себя понапрасну. Я бы сам подобрал тебе рабов.

– Нет, Абдурохман. Если я плачу вам по десять динаров, то хочу получить крепких рабов. И отберу их сам, – проворчал толстый турок.

– Как тебе будет угодно, почтенный Дауд-бей. Выбирай. Но не забывай, что тебе можно взять только невольников из урусов.

– Сам помню. Вы боитесь отпускать тех, кто знает империю османов? А много таких у вас?

– Рабов из числа правоверных? Есть немного. Это воины проявившие трусость в бою или каратюрки2 проданные в рабство за мятеж.

Турок стал внимательно осмаривать рабов. Он ощупывал мышцы и приказывал гребцам открывать рты.

– Вот этого! И вот этого! – он указал толстым пальцем на двух рабов.

– Хороший выбор. Расковать! – Абдурохман кивнул корабельному кузнецу.

Тот принялся за работу и стал стучать молотком.

Турок тем временем прошел мимо двух рядов сильно изможденных рабов и отрицательно покачал головой. И здесь он увидел Рога, Мятелева и Ржева.

– О! Вот три настоящих батыра! Этих возьму.

– Вот этот, – Абдурохман указал на громадного запорожца. – Этот опасен и его трудно будет удержать от побега. Настоящий зверь.

– Я умею укрощать зверей, – самодовольно заявил Дауд.

– Но этот слишком опасен. Он из свиты самого урус-шайтана3.

– О! – Дауд с любопытством посмотрел на запорожца. – Сколько он сидит за веслом?

– Почти три года, почтенный эфенди. И смотри, как он выглядит. Богатырь. Ничего его не берет. Но если освободить его от двойных цепей, которыми он прикован, то он голыми руками придушит твоих охранников.

– Ладно. Тогда беру тех двоих, что сидят перед твоим шайтаном.

– Вместо запорожца возьми другого третьего с этой скамьи.

– Вот этого? – турок указал на Минку Иванова. – Зачем не этот скелет? Он сохнет в первый же месяц, и вы с Мустафой захотите содрать с меня его стоимость. И заломите как за здорового и сильного раба.

– Ты не прав, эфенди. Этот раб хоть на вид и изможден, но сидит за веслом уже десять лет. Он крепок как степной тур. Возьми его, не пожалеешь. Я не обманываю тебя, клянусь Аллахом.

– Вот как? Тогда прикажи расковать и его! Я тебе поверю на этот раз.

Раскованных рабов выгнали на палубу галеры и выстроили в ряд. С ними стал говорить Дауд-бей через своего раба переводчика:

– Я ваш новый хозяин Дауд-бей! Я заплатил за вас деньги и на ближайшие два месяца вы мои рабы! Хочу сразу все предупредить! Мои люди умеют ловить беглых рабов. За попытку побега я прикажу отрезать беглецу ухо. За вторую – вам выжгут один глаз. За проявление неповиновения – плети!

Рабы угрюмо молчали.

После этого всех их заставили сесть в шлюпку, куда погрузились и охрана с новым хозяином, и они оплыли от берега…

***

В город их не повели. А прямо из порта погнали окружным путем в имение Дауд-бея.

Дауд в прошлом был сапахия и служил султану как положено, но благодаря взяткам сумел добиться от бейлер-бея4 льгот для себя, и стал именоваться купцом-поставщиком армии. В его имениях были маслобойни, и они снабжали войска санджака5 маслом.

Охрана у Дауда вся из рабов. Но это были рабы мусульмане, осужденные за различные преступления. Бей выкупал таких людей и делал из них охранников в своих имениях.

Его правой рукой был Али Чернобородый, в прошлом разбойник с большой дороги который грабил богатых купцов. Его схватили и привезли в Стамбул, где должны были казнить. Али хотели подвесить за ребро на крюк и так оставить до смерти. Но Дауд спас его от казни и стоило ему это сто динаров. Однако Али оправдал заплаченные за него деньги.

У большой развилки дорог Дауд-бей сказал своему подручному:

– Бери вот этих рабов, Али, – приказал ему бей. – И гони в урочище Черная Скала. Тамошний надзиратель Бекир жаловался, что людей у него мало. И смотри, чтобы работа шла как надо.

– Исполню, господин. Все рабы будут работать.

– И смотри, чтобы никто не сбежал. И сам присматривай за работами. Бекир слишком мягок. Лишний раз боится палкой махнуть.

– От меня никто не может сбежать, господин, и все будут работать. И тебе про это известно, – мрачно заявил Чернобородый.

У этого человека было широкое лицо с крупными чертами и длинная, до пояса, черная борода, от неё он и получил свое прозвище.

– Все бывает в первый раз, Али.

– А ты, господин, отправишься в урочище Тихого Ручья?

– Да, – согласился Дауд-бей. – Надо проверить, как там Саид справляется с работой. А ты кроме маслобойни, проследи за тем, как отправят партию рабынь в Стамбул.

– Уже отправляют? – удивился Али.

– Да. Сам султан мой заказчик. Вернее не он сам, а Кизляр-ага6 султана Блистательной Порты. Сам главный евнух падишаха Блистательной Порты.

– Он заказал у тебя товар, господин?

– Да. И для султанского гарема девушки идут самые лучшие. И цена не ниже чем по 8-10 тысяч динаров за каждую. Это позволит мне в будущем стать поставщиком султана. И тебе от того кое-что перепадет, мой Али…

***

У Дауд-бея было несколько прибыльных имений, что приносили ему не менее 40 тысяч динаров в год. Да еще работорговля давала ему не менее 20 тысяч. Но торговал Дауд только женщинами и мальчиками для удовольствий. С «черными» рабами он не связывался.

В товаре для гаремов он понимал толк, и знал, из каких девочек могут выйти настоящие красавицы. Поэтому, он по дешевке скупал на базарах соплячек, и отправлял в замки Черная Скала и Тихий Ручей, где они содержались в течение трех-четырех лет. На них тратились большие деньги в смысле воспитания и нарядов. Но затем они перепродавались за цену в 30 раз превышавшую, затраченную. Дауд умел ждать.

И вот сейчас о его товаре прослышали в Стамбуле. И главный евнух султана Мухаммеда IV Авджи7 пожелал купить у него три девушки в возрасте от 12 до 15 лет. Они должны быть послушны и должны уметь доставить удовольствие султану. Ибо последняя женщина понравившаяся повелителю Порога Справедливости8 оказалась весьма строптивой.

Дауд уверил евнуха, что все его женщины воспитаны как раз для того чтобы быть любимыми одалисками гаремов. Ведь он не продавал только что захваченных полонянок. Нет. Он сам воспитывал рабынь…

***

Федор Мятелев и его товарищи быстро шагали в веренице невольников, которых для верности привязали между собой веревками.

– Я чувствовал, что так и будет, Федор, – тихо произнес Ржев. – Мы идем прочь от порта и ненавистной галеры-каторги.

– Думаешь, нас там пирогами кормить станут? Слыхал, что турок сказал? За побег отрежут ухо.

– Так это если поймают. Или ты перестал верить в свою счастливую звезду? Не ты ли когда-то говорил мне, что ты удачлив?

– То давно было. Да видно отвернулась от меня моя удача. Я за веслом в том мог убедиться.

– Ты не забывай, что я знаю турецкий. И смогу выдать себя за турка.

– Это хорошо, Вася. Но для того чтобы выдать себя за турка стоит освободиться от внимания надсмотрщиков и достать себе одежду как у турок.

– Эй, вы! – один из всадников прикрикнул на них и стеганул Федора плетью по спине. – Не болтать, собаки! Отродья поганых гяурских сук!

Далее пришлось идти молча…