Стрелы степных владык

Глава 11. Любимая жена

Послы дунху уехали, уводя с собой буланого аргамака. По кочевьям разнеслись вести о том, что хунну претерпели ещё одно унижение, о том, что молодой шаньюй слаб, способен рубить головы лишь подданным и воевать с детишками, а перед врагами заискивает.

Скрепя сердце, Гийюй известил об этом Модэ. Шаньюй выслушал, не переменившись в лице, и, поглядев на сумрачного друга, сказал ему:

— Вижу, что ты расстроен. Так?

Гийюй кивнул.

— Тогда я скажу тебе вот что, друг, — продолжал шаньюй, вертя в руках плеть. Только эти беспокойные движения выдавали истинное настроение Модэ. — Дунху считают, что настал удобный момент для того, чтобы добить нас. Они ошибаются. Наран не успокоится, пока не получит войну. Только война начнётся, когда это сочту удобным я, а не дунху. Ты понял меня, Гийюй?

— Да, повелитель.

— Верь мне, друг. Знай, что мне нужны очень подробные сведения о кочевьях и силах дунху. О подготовке похода не стоит болтать — своим тысячникам я приказал держать языки за зубами.

От шаньюя Гийюй вышел приободрённый, с трудом удерживаясь от широкой улыбки. Пришлось поразмыслить, как выполнить поставленную задачу. Сейчас, зимой, к дунху не поедут торговцы, и бродячие сказители сидят в тепле. Значит, придётся идти к дяде, который давно уже собирал разные сведения о соседях.

Когда Пуну услышал просьбу Гийюя, он спросил:

— Ты сам решил обратить особое внимание на дунху?

С дядей можно быть откровенным.

— Шаньюй дал мне такое распоряжение.

Глаза Пуну заблестели, он вскинул седую голову, словно орёл, озирающий равнину. Гийюй продолжал:

— Поход состоится, но об этом пока не говорят в открытую.

Дядя заметил:

— Мне сообщали о тысячниках Модэ, которых он часто призывает к себе и сам ездит к войску. Ты верно поступил, обратившись ко мне — получишь все сведения, которыми я располагаю. Свежих известий нет, но вряд ли у дунху что-то сильно изменилось с осени.

Пуну похлопал племянника по плечу и сказал:

— Порадовал ты меня. Твоя тётка сегодня чистила мне уши и чуть не выковыряла мозг копоушкой, твердила, что мы отдали нашу Чечек чудовищу. Жестокий и трусливый правитель поистине проклятие для страны. Ты избавил меня от тягостных сомнений.

— Ну если даже ты, дядя, начал сомневаться в Модэ, то что уж говорить о других князьях.

— Я успокаиваю чересчур пылких, твержу им, что дань дунху мы начали платить ещё при Тумане, и оттого, что мы отдали им ещё одного коня, ничего не изменится.

Они ещё поговорили, а перед уходом Пуну сказал:

— Ты ещё не надумал жениться?

— Нет, дядя, — замялся Гийюй. — Мне хватает наложницы.

— Загляни к Солонго. Она уже присмотрела для тебя с десяток возможных невест. Если кем-то интересуешься, скажи ей об этом, пока она сама не выбрала для тебя девушку.

Следуя совету, Гийюй направился к дядиной старшей жене, тётушке Солонго. Та приветливо приняла его в своей юрте, усадила на кошмы, потчевала горячим варёным мясом, сушёными молочными пенками, налила рисового вина.

Они обсудили жизнь бедной Чечек, а тётушка язвительно прошлась по яньчжи Сарнай. Потом она обстоятельно рассказала Гийюю, кого присмотрела ему в жёны. Тот слушал, любовался блеском драгоценных перстней на тётушкиных пухлых руках, вдыхал запах иноземных благовоний и думал, что из тётиных служанок, или кто там приносил ей вести про девиц из других родов, получились бы хорошие лазутчики.

Когда тётушка, наконец, закончила, Гийюй сообщил ей, что сможет жениться только летом.

— А до лета много всего может случиться, — ответила Солонго. — Ты это хочешь сказать?

— Ты права, тётя. Не следует торопиться.

— Лучше бы тебе жениться пораньше, а то ещё привезёшь красотку от дунху, — обронила Солонго с загадочной улыбкой.

Гийюй чуть не подавился куском мяса. Пришлось пообещать тётушке, что летом он непременно женится и не на девице дунху.

Зима близилась к концу, когда в ставку шаньюя вновь приехали послы дунху. Модэ принимал их в присутствии князей, оказавшихся в это время в ставке.

Когда послы изложили требования вождя дунху, люди в юрте онемели от такой наглости — Нарану понадобилась яньчжи, любимая жена шаньюя. Вождь дунху явно рассчитывал оскорбить хунну как можно сильнее. Такое спускать нельзя!

Пока главы родов приходили в себя, Модэ приказал послам удалиться, пообещав им дать ответ завтра. Как только те ушли, в юрте поднялся гвалт. Князья ругались, проклинали дунху и призывали немедленно начать войну.

Стоящий у двери Гийюй стал прикидывать, как лучше провести войско в земли дунху, но посмотрел на бесстрастного шаньюя и похолодел. Тот сидел, выпрямив спину, свысока глядел на спорящих глав родов, молчал. Неужели последует новое унижение хунну?

Вот шаньюй поднял руку и все затихли. Раздался хрипловатый голос Модэ:

— Боги видят, как высоко я ценю свою яньчжи. Только вот начинать войну из-за неё мы не станем. Наши жизни и существование государства стоят дороже, чем одна женщина.

— Стоит ли для соседей жалеть единственную женщину? — язвительно высказался Пуну, хотя и выглядел обескураженным.

Крепко сжимая древко копья, Гийюй мысленно возблагодарил Небо за то, что его сестру не назвали яньчжи, и к дунху отправят не её. Но даже Сарнай было жаль. Ещё он благодарил богов за то, что на этот Совет не приехал глава рода Лань, тот точно полез бы защищать свою сестру.

— Позор! — выкрикнул побагровевший Эрнак, глава рода Хуньше, и ему вторили другие гневные голоса.

— Модэ, мужчина не может поступить так недостойно. А ведь ты наш шаньюй! Мы признали тебя вождём! Мы верили в тебя! Веди нас на войну!

— Стыдно откупаться женщиной! — поддержал его глава рода Хугэ.

— Позор! — кричали остальные.

Безмолвствовали лишь Пуну и глава рода Хуань. Модэ молчал. Когда вопли слегка поутихли, шаньюй твёрдо произнёс:

— Так ли громко вы возмущались, когда меня отдавали юэчжам? Сдаётся мне, что тогда цена за мир вас устраивала. Совет окончен, можете идти.

Повинуясь условленному знаку от Модэ, Гийюй приподнял дверной полог и махнул рукой. В юрту стали входить воины личной охраны шаньюя, отгородившие его от князей. Ругаясь сквозь зубы, главы родов бросали на Модэ презрительные взгляды, и один за другим удалялись.

Тем вечером Гийюй говорил с дядей, спрашивал, не может ли тот повлиять на решение шаньюя, а Пуну лишь покачал головой, сказав:

— Ушло время, когда Модэ следовал моим советам. Теперь он, как беркут, с которого сняли колпачок, взлетел и парит высоко в небе. Он сам выбирает себе добычу, на свой страх и риск.

— Нельзя дразнить Совет, так вызывающе пренебрегать мнением глав родов. Это опасно, — тихо произнёс Гийюй. — Модэ могут счесть слабым и решат избавиться от него.

Пуну пригубил араки, опустил бронзовую чашу и задумчиво ответил:

— Вот уже дважды Модэ поступает по-своему, наплевав на Совет. Так не ведёт себя слабый, нерешительный человек. Подождём и увидим. Наран настойчив и, наверняка, придумает что-нибудь ещё.

Выйдя от дяди, Гийюй узнал, что шаньюй ушёл к своей яньчжи, и сам направился к юрте Сарнай. Стоя неподалеку от её жилища, он думал о том, что сейчас Модэ объясняет жене своё решение. На месте яньчжи тётушка Солонго непременно швырнула бы в мужа чем-нибудь тяжёлым, а уж ругалась бы так, что и на другом конце ставки слышали бы.

В юрте яньчжи было тихо. Наступила ночь, а из юрты послышались смех и характерные стоны. Гийюй ушёл, изумляясь, как у Сарнай хватает выдержки заниматься любовью с предавшим её мужем. Неужели шаньюй ничего не сказал ей о том, что случится завтра?

В эту ночь Модэ позволил лисе оседлать себя и скакать в своё удовольствие. Та довела его до сладкого изнеможения, приговаривая:

— Я накажу тебя! Измотаю так, чтобы до моего возвращения ты и глядеть не мог на других женщин!

Модэ охотно повиновался госпоже лисе, а потом, уставшие, они лежали в постели и обсуждали, на что Шенне должна обратить внимание, когда её повезут по землям дунху. Шаньюя особо интересовало число воинов в ставке Нарана и её точное месторасположение.

Лиса спросила его нежным, мурлыкающим голосом:

— Не хочешь ли ты, чтобы я убила Нарана? У него много сыновей. Они могут передраться за престол, а тебе будет легче справиться с дунху.

Подумав, Модэ вспомнил, как несколько лет назад одна пленница зарезала князя, взявшего её на ложе. Наследник князя выгнал женщину-убийцу нагой в степь и затравил собаками. Нет, такой судьбы Модэ не хотел даже для Сарнай. Пусть мачеха живёт у дунху и страдает от разлуки с родными, как когда-то он сам.

Если судьба смилостивится над ней, то после разгрома дунху Сарнай удастся найти и вернуть на родину. Шенне уверяла, что когда она покинет тело мачехи, душа той займёт положенное место, но Сарнай ничего не поймёт и не сможет рассказать, что с ней случилось.

Поцеловав Шенне, Модэ ответил ей:

— Нет, милая, не убивай Нарана. Я хочу сделать это сам. Не лишай меня такого удовольствия.

И они рассмеялись.

Наутро шаньюй дал ответ дунху. Яньчжи Сарнай быстро собрали и отправили в путь с послами в тот же день, до того как в ставку прискакал бы разъярённый глава рода Лань.

Данзан, брат Сарнай, и в самом деле вскоре явился к Модэ. Стоявшие в тот день у юрты шаньюя воины слышали громкие злые голоса обоих, потом Данзан вылетел, как ошпаренный, с багровым от гнева лицом, вскочил на коня и умчался в свои владения.

По кочевьям хунну вновь разошлась недобрая молва о молодом шаньюе, мол, на престол воссел трус, не способный указать врагам их место. Ещё говорили, что шаньюй злопамятен и жесток. Нашлись и люди, думавшие, как Пуну: не так уж нерешителен тот, кто пренебрегает мнением Совета князей.

Сарнай открыла глаза. Она лежала нагой в мягкой постели, а рядом похрапывал мужчина. Решив, что весть о смерти Туманя ей приснилась, а теперь кошмар закончился, Сарнай с облегчением вздохнула. Из дымового отверстия сверху лился лунный свет, позволявший разглядеть незнакомое убранство юрты, а в очаге тлел кизяк.

Приподнявшись на локте, Сарнай повернулась к мужчине. Удивлённый возглас застрял в груди — рядом с ней спал пожилой незнакомец, тоже нагой. Сарнай ощутила, как саднит промежность. Неужели она занималась любовью с этим седеющим чужаком?!

Вскочив с ложа, она увидела разбросанную на полу одежду, схватила и надела платье. В голове испуганной птицей забилась боль. Сарнай прижала руки к вискам, закрыла глаза и перед ней пронеслись обрывки видений: она на коленях перед неумолимо холодным пасынком, полные ужаса глаза лежащего в постели Ушилу, на которого она навалилась грудью. Она вспомнила, как приникла губами ко рту стонущего сына, а тот звал мать, пока хватало дыхания.

Потом мелькнули длинная, глубокая яма, вытянувшееся в гробу тело её бледного мальчика в нарядной одежде, горшки с пищей, детский лук и маленький деревянный меч, положенные в могилу. У левой руки Ушилу виднелся кожаный мешочек, в котором сын хранил любимые, ярко раскрашенные игральные кости.

Упав на колени, Сарнай дико завыла волчицей. Её скорбный вопль переполошил стражу, но прежде чем в юрту вбежали воины, разбуженный мужчина вскочил, выхватил припрятанный в изголовье кинжал и метнул его в спину воющей женщины. Та захлебнулась криком, осела на пол, чёрные косы змеями скользнули по спине с ручейком крови.

— Сумасшедшая, — пояснил ворвавшимся телохранителям вождь дунху Наран. — Уберите её отсюда.

Те повиновались и молча вынесли труп.