Стрельба по «Радуге»

Эпилог КАЖДОМУ — СВОЕ

Утренняя оперативка в «Глории» подходила к концу. В разгар обмена мнениями позвонил Меркулов и сообщил Турецкому новость.

Костя успел созвониться прямо с утра с Минюстом, а затем договорился с руководством следственного изолятора, в котором содержался Рогожин, о его переводе в другой изолятор на время проведения следственных действий относительно заявления, в котором Иван Васильевич обвинялся в превышении должностных полномочий. Ввиду этого, все материалы, добытые «Глорией», должны немедленно лечь на стол нового следователя, который только что был назначен. «Говорят, честный человек», — добавил Костя. Это была благая весть.

Появилась и другая. Скорее, пикантная, нежели действительно серьезная. Оказалось, что отлет госпожи Шевченко, как выяснил Меркулов у «своего человека» в Федеральной службе безопасности, был не переездом ее на новое место жительства, а просто побегом. И, что важнее, эту приятную новость вчера вечером сообщили ее супругу, обретающемуся на нарах. Это известие оказалось для Ловкова серьезным моральным ударом. Вроде бы с ним даже истерика случилась. Попросту «кинула» его Зинаида Борисовна, забрав то, что принадлежало лично ей, в частности виллу на Кипре и несколько банковских счетов, которые у них еще не успели заморозить.

А вот с домом на Рублевке произошло нечто не совсем понятное. Идут разговоры, правда, никем пока не подтвержденные, что там собираются открыть какое-то заведение, типа пансионата для руководства таможенного Комитета. Поэтому, мол, и суета такая с ускоренным строительством. А названный генерал будто бы курирует этот проект.

Вместе с женой Вероникой, особой молодой, но пробивной, как большинство генеральских жен. И еще «красивая» деталь. Якобы бывшие коллеги Ловкова, также пребывающие в отставке, вынудили его продать этот дом. Причина пока неясна, но она определенно есть.

Турецкий молча внимательно слушал, однако на этом пункте запнулся:

— А почему тогда это не делалось гласно? Почему осуществлял «законность» какой-то заштатный нотариус, оформлявший и другие преступные действия своих клиентов? Не вяжется что-то, Костя. По-моему, тут какая-то липа. В очередной раз спешно заметаются следы.

— У меня тоже есть некоторые сомнения, но нет пока доказательств от противного. А пансионат? Ну, что ж, не знаю, внешне вроде все пристойно. Вполне может быть. Большой, говоришь, дом-то?

— Вполне приличный. Слушай, а ты наверняка знал, как когда-то известный полярник Иван Папанин себе дачу построил на канале Москва — Волга и собственный канал к своему дому прокопал? Так вот, говорили, Сталин к нему приехал посмотреть, как тот устроился, а потом и говорит: «Мне кажется, что у детей работников Главсевморпути будет хороший пионерский лагерь». Так оно и получилось, подарил Иван Дмитрич детям своих сотрудников выношенное своими руками «детище». Даже газеты писали. Но ведь, Костя, то ж был все-таки Сталин. А теперь я ничего не знаю, и ты не терзай мою душу сомнениями… Да, Кость, а откуда тебе стало известно, что Ловков плохо себя чувствует? Может, он просто «отмазаться» хочет? Из тюрьмы слинять? Мол, теперь я, ребята, гол как сокол, страдаю всеми душевными заболеваниями, чего держать-то в узилище? Отпустите, сделайте милость, я уеду, ей-богу, покину все, может, родная жена на Кипре своем примет? Уж подайте бывшему члену государственной думы, который шесть дней не ел. И наши сердобольные дяди посожалеют, да и пойдут ему навстречу. Ну, а Ваня, что ж, пусть он пока посидит, чего ему? Ну, еще кто-нибудь попытается сунуть ему нож под ребро, а может, и не успеет.

— Александр Борисович, — строго перебил его Меркулов, — мне это не нравится. Ты всем недоволен. Пойми, я тоже не всесилен! Делаю, что могу, что в моих силах и возможностях. И этого не так мало. Не торопи меня, всему свое время. Иди-ка — посиди на моем месте…

— Кость, брось мне зубы заговаривать. Знаешь, почему я не откликаюсь уже на сотое ваше приглашение вернуться в прокуратуру? Не секрет. Не хочу, Костя! Вот такой я. Нельзя держать на цепи невиновного, а преступнику сочувствовать, что его баба наколола!.. Уж прости меня, непутевого…

— Да ладно тебе, или я сам не понимаю, что ли?.. Не теряйте времени, везите ваши материалы к… сейчас скажу… Воронцов Георгий Алексеевич, старший следователь по особо важным. Адрес знаете. И не болтайте, а торопитесь, если желаете, чтобы ваш коллега побыстрее вышел… Узилище ему! Ишь, ты!

Услышав короткие гудки, Турецкий рассмеялся и передал коллегам суть информации от Меркулова. Но они уже и так большую часть сказанного поняли по репликам Александра Борисовича.

Филипп рассмеялся:

— Надо понимать, та беглая красавица с острова Кипр «сделала» своему супругу большую и некрасивую «козью морду»?

— И, что надо особо отметить, именно красиво сделала, тьфу, тьфу, тьфу! — Турецкий ухмыльнулся, трижды сплюнув через левое плечо, стараясь, чтобы не задело Щербака. — Но знаете, что мне, ребятки, категорически не нравится? Представляете? Это у нас с вами, обладающих колоссальными, если смотреть правде в глаза, связями и возможностями, ничего не получается! Не можем мы добиться справедливости и защитить честных людей. А что же тогда им самим-то делать? Куда мы идем, кто мне скажет?

— Ага, камо грядеши? — неожиданно проявил недюжинную степень знания и ответственности Филипп Кузьмич. — Ну, вы решайте, как хотите, а лично я с одной дамой отбываю, друзья мои, на Оку. Буду рыбу ловить и… даму кормить. Я свою долю служебного долга выполнил честно.

— Дама-то хоть согласна? — простенько так «посочувствовал» Филиппу Николай Щербак.

— Как говорил один известный в свое время поэт, которого изгоняли из Литературного института, но он все равно остался поэтом, «она была на все согласна, и даже — на худой конец!» — немедленно «выступил» в своем ключе Александр Борисович, вызвав естественную реакцию взрослых людей.

А когда хохот затих, бойкий Филя, неожиданно потупившись, как красна девица, объявил, что дама, в принципе, уже давным-давно сидит в машине, изнывая от страстного желания поскорее покинуть первопрестольную столицу на как можно более долгое время, если не навсегда, и ждет, когда, наконец, закончится короткое, как обычно, утреннее совещание. При этом он опасливо оглянулся на Алевтину, которая тоже забавно хохотала и показывала ему язык. А он, снова скромно потупившись, высказал предположение о том, что если больше нет других срочных вопросов, то он бы… так сказать… в общем, наверное… ну, короче, всем понятно, да?..

Ничего не поделаешь, обещали десятидневный отпуск, а тут человеку явно уже не терпится. Приперло, как говорится, человеку… Пока, Филя, привет прекрасной даме!

И, когда он поспешно вышел, провожаемый ухмылками, Всеволод Михайлович, посмотрев ему вслед, убрал улыбку и сказал серьезно:

— В связи с вновь открывшимися обстоятельствами, я имею в виду возможность активизации внутри тюремной деятельности Ловкова с Грошевым, а также, — он развел руками, — с отлучкой нашего друга Фили, считаю нужным усилить охрану объектов, согласно нашему договору о защите лиц и имущества. Саня, именно тебе и придется активизироваться, в первую очередь. По твоему же личному ходатайству, как я понимаю, наш друг катит в сторону Касимова для принятия воздушных ванн, не так ли?

— Истинно так, начальник, — склонил голову Турецкий. — Нельзя же пренебрегать чувствами близких людей… — присутствующие хихикнули. — Потому я и заявил, что готов подменить друга. Кажется, возникает необходимость усилить наблюдение и контроль над территорией нашего Истринского пансионата, тем более что там находятся без присмотра две женщины, которым наверняка будет грозить серьезная опасность. Так что, если вы не возражаете, я, так уж и быть, взвалил бы на свои плечи… этот объект.

— Ага, — гулко засмеялся Володя Демидов. — Солдат, а солдат, чего тебе дать, хлеба аль пирога?.. А мне все равно, давай хоть пирога!..

— Обсудим, — смеясь, сказал Голованов, — и учтем пожелание товарища. Меня другое волнует. Пока решается вопрос с оперативной группой, на свободе по-прежнему остаются исполнители — охранники, а вот они по-настоящему опасны. Я думаю, что мы, не снимая охраны, должны, тем не менее, активизировать их поиск. Ваши мнения?

«Оперативка» потекла своим чередом…

Не знали, конечно, отпускники, что этим же утром прибывший к папе на свидание в следственный изолятор, обозленный до крайности Игорь Грошев встретил отца, тоже переполненного ярости. Чувствуя, что будет очередная гроза, Игорь твердо решил в объяснениях с отцом ссылаться только на то, что с нотариусом их подставила собственная папашина супруга, которая была знакома с женой Саруханова. Давно еще. А о себе он решил твердо молчать. Но вот почему мать их подставила — это ясный вопрос: заложила! Тем более что неожиданная встреча у подъезда родного дома С сыщиком, у которого с матерью определенно уже что-то было, судя по их отношениям, недвусмысленно указывала на это обстоятельство. Ничего теперь не поделаешь, мать сама виновата. С этого и начался разговор».

— Где мать, где эта сука?! — на такой громкой ноте начал свою встречу с сыном Григорий Грошев, совсем не стесняясь контролера, стоявшего неподалеку. — Она мне срочно нужна! Пусть немедленно явится, иначе я ее!.. Я наплюю на все свои обещания и шкуру спущу с этой…

Игорю, даже при всей его внезапно обнаружившейся нелюбви к собственной матери-предательнице, все-таки очень неприятно было слышать непотребную брань отца в ее адрес. Но как было остановить этот поток?

— Ее нет в Москве, — с мрачным выражением на лице ответил Игорь, у которого по-прежнему болело все тело, напрасно он отказался от рентгена, видно, придется сходить… — Рыбу она ловить уехала! — зло усмехнулся он.

— Рыбаков поехала ловить эта… — уже без удержу матерился Грошев-старший. — А не рыбу! Найди ее и немедленно приведи сюда!

— Пап, что здесь случилось? Зачем? — Игорь почувствовал очень недоброе для себя.

— Да затем, чтоб она пасть больше не разевала! А язык свой навсегда заткнула себе в…! Иначе я ей заткну! Она одна знала про тот наезд, сука! Никто больше не знал!.. Егор должен «откинуться» вот-вот, и они его сразу возьмут за хобот… А теперь еще и Еську на меня вешают! Это ж ясно, тоже ее работа! Ну…!

Говоря о Еське, отец уже имел в виду нотариуса — Иосифа Лаврентьевича. Ну, и как было после этого сказать Игорю, что он сам как раз и был просто вынужден привезти ментов к Саруханову?.. И мать, какой бы она ни была, тут ни при чем?.. Нет, кажется, у отца совсем плохо дело, и надо молчать…

А про мать — да что теперь про нее говорить-то? Ну, не нашел… А куда девалась, хрен ее знает… Потому что встречаться снова с тем уродом Игорь больше не хотел… О себе думать надо. В конце концов, каждому предстоит отвечать за свое, и усугублять собственную вину Грошев-младший не собирался…