Стемнело внезапно, как всегда в тропиках.
Девочки выбрались из тук-тука, пыхтя замершего у их дома, и, смеясь, пошагали по подъездной аллее. До отъезда на работу, – автобус обычно приходил в половине восьмого, – оставалось около двух часов.
Весь персонал клуба, за исключением администраторов и официанток-таек, жил в небольшом отеле, состоящем из трех, расположенных в виде буквы «П» двухэтажных зданий. В центре этого открытого прямоугольника располагался бассейн у которого было так уютно вести долгие длинные разговоры, или просто ржать и пить пиво после работы.
Стриптизерши жили в том домике, что служил «П» верхней перекладиной. Домик, на первом и втором этажах, опоясывала узкая терраса, вдоль которой располагались входные двери в номера. Ира и Ники жили на втором этаже.
Они уже подходили к лестнице, когда навстречу им поднялся со ступеней темный силуэт. Им не надо было гадать, кто это мог быть: чуть помедлив, широкоплечая фигура шагнула в полосу света, идущую из открытой двери первого этажа, медленно выпрямив шею, Стьяго заглянул ей в глаза.
За несколько минут Ира пережила, кажется, сразу несколько жизней. Сердце ее трепыхалось, пульсировало где-то в горле, мешая дышать. В глазах отразилось по стоящему перед ней парню, но прежде, чем она сумела взять себя в руки, чтобы хоть что-то сказать, Стьяго кивнул головой Ники и отошел к стене, давая им пройти.
– Ребят, – начала по-английски Ники. – Вы, как дети!..
Ира похолодела изнутри, чего так не хватало дрогнувшей в ее руке банке с пивом. Воспоминания окружили ее, как рой пчел и жалили они так же больно. Губы Стьяго на ее губах, их дикие ночи, или, вернее сказать, рассветы, когда они занимались любовью, исступленно, с такой яростью, словно у них не было завтра.
Помимо воли ее глаза вновь и вновь обращались к его лицу, пытаясь отыскать в его чертах хотя бы намек на то, какие чувства испытывает он, но лицо Стьяго было неподвижно, как лицо статуи.
– Ну, почему же, как дети? – его голос был спокоен, как и лицо. – По-моему, мы ведем себя, как взрослые.
Ира почувствовала, что Ники взяла ее за руку и тянет за собой к лестнице, вслед за собой. Единственное, на что ей хватило сил, так это переставлять ноги. Словно что-то внутри нее умерло, разбилось на лету о стену его холодного безразличия.
Теперь ей все было ясно: он не просто выдерживал характер. Он разлюбил ее. Она любила его, как никогда прежде, любила, всем своим существом, но не могла позволить себе такую роскошь, как быть с ним.
И хотя сердце ее ныло, рвалось к нему в предсмертной тоске, разум был тверд. Заглушая стоны умиравшей надежды, разум повторял лишь одно:
– Все, что ни делается – к лучшему.