Строптивая женщина

1

Ранним утром Марлена, Бернхард и Андреа сидели за завтраком. Бернхард, как всегда, уткнулся в газету. Его каштановые волосы были аккуратно причесаны, круглое лицо порозовело после недавнего бритья. Одетый в джинсы и джемпер, он производил впечатление чистенького, послушного школьника, который приготовил все уроки и положил в ранец свой бутерброд. Марлена опять почувствовала, как в ней оживает агрессивная неприязнь к мужу, причину которой она и сама-то не могла бы определить.

Андреа, уже повесив через плечо свой рюкзачок, с которым она ходила в сад, вылавливала пальцами воздушную кукурузу из молока и мурлыкала какую-то тарабарщину на своем милом детском языке. Она была плотной, крупной девочкой со светлыми с рыжинкой волосами, личиком формы сердечка и темно-голубыми глазами.

Марлена уставилась на кусочек окорока, лежащий на тарелке перед Бернхардом. Вот рука Бернхарда приблизилась к тарелке, толстые пальцы с коротко подстриженными ногтями нащупали ветчину, и рука с кусочком снова исчезла за газетой. А вот сейчас — на спор — он взглянет на Марлену поверх газеты и с набитым ртом спросит, какие у нее планы на сегодняшний день. Его губы при этом будут жирно блестеть, а в уголках губ застрянут хлебные крошки.

Он бросил взгляд поверх газеты:

— Какие у тебя планы на сегодня?

А что он, собственно, надеется услышать? Ах, дорогой… Я пройдусь по магазинам, навещу родителей и подумаю, какими кулинарными изысками порадовать тебя вечером…

— Пожалуй, займусь похищением папы римского, — сказала она.

— Прекрасно, — одобрил Бернхард и потянулся за салфеткой.

— Я надену на него наручники, заткну рот кляпом и заставлю смотреть фильм о том, как грязные негритята в странах «третьего мира» подыхают с голоду.

— Акции «Даймлера» поднимаются, — сообщил Бернхард.

— Потом заставлю его подписать манифест, разрешающий применение противозачаточных средств. А если он этого не сделает, я его кастрирую. Бернхард добрался до колонки траурных объявлений.

— Ну что ж, — машинально сказал он, подняв голову, — ты сделаешь сегодня много полезного. — И он ласково улыбнулся жене.

Она улыбнулась в ответ, яростно прикусив губу, и спросила себя, имеет ли муж вообще какое-нибудь понятие об ее истинном лице.

— Черт побери! Ты прекрасно знаешь, чем я занимаюсь целый день, — угрюмо пробурчала она. — Чищу, мою, варю… — Она отпила кофе.

— Ты не съездишь к родителям?

Марлена сморщилась. Ни о какой доброй воле с ее стороны не могло быть и речи. Но она пообещала матери сходить с ней в магазин за пуловером — безумно важное событие. Она даже спросила себя, не изложена ли эта волнующая новость в утренней газете, которую штудировал ее муж.

Бернхард поковырял пальцем в зубах. Марлена с нетерпением ждала, не выскочит ли у него из-за этого пломба изо рта — какое было бы оригинальное завершение утреннего ритуала!

Однако ничего не произошло, и она заявила:

— Знаешь, я решила кардинально изменить свою жизнь. — И злорадно улыбнулась, увидев его замешательство. Ничто не могло так испугать и рассердить его, как любое стремление к переменам. Он охотно согласился бы, чтобы все, всегда и во всем оставалось по-старому. «Лучшее — враг хорошего» было его излюбленной фразой, за которую он цеплялся во всех жизненных ситуациях, как обезьяний детеныш за материнскую шерсть.

Он наморщил лоб и сделал вид, что внимательно изучает передовицу.

— Ну, что там новенького?

— Цены на нефть растут, а социалисты поднимают свой обычный визг по поводу новых видов вооружений.

— Вот идиотство, правда? Ведь каждый прекрасно понимает, что только запугивание — единственное надежное средство сохранения мира.

— Даже ты это понимаешь. Ничего, придет время, и эту красную клику сменят наконец.

— Лучшее — враг хорошего, — ехидно напомнила Марлена.

— Но не в этом случае. Итак. — Бернхард сложил газету. — Что ты хочешь изменить в своей жизни?

— Мамочка хочет делать то, что доставляет ей радость, — внезапно вмешалась Андреа. Вчера, когда Марлена говорила с Иоганной, девочка рисовала, сидя недалеко от матери, и слышала их разговор.

Бернхард потрепал руку Марлены.

— Маме доставляет радость баловать нас с тобой, — проговорил он и бросил на Марлену предостерегающий взгляд.

— Еще бы, ни о чем другом мама и не мечтает. Она просто с ума сходит от радости! — хмыкнула Марлена. Потом встала, взяла Андреа на руки, прижала к себе и ласково произнесла: — Всего тебе хорошего, моя маленькая!

Самое ужасное в утреннем церемониале начиналось, когда Бернхард подходил к ней, целовал ее в щеку и ворковал: «До вечера, мое сокровище!» А потом брал Андреа за руку и выходил на улицу, где в ста метрах от их дома проносились машины и бушевала жизнь. Тогда Марлена замирала с опущенными руками между дверью и столом, глядя на объедки в тарелке Бернхарда, на плавающие в остывшем молоке кукурузные хлопья, готовая кричать от тоски. Что она здесь делает? Ей двадцать четыре года, а она день изо дня занимается тем же, чем и ее мать — только в более комфортных условиях. Она играет в эту чертову вонючую игру, в эту мерзкую жизнь, не в силах вырваться из заколдованного круга. Собственное мнение — куда там! Бернхард всегда лучше знает, что следует делать. Новые перспективы, новые взгляды на жизнь? Но Бернхард всегда настаивает на своем, и это касается не только традиционной обстановки в их квартире, на которую нельзя покуситься.

Сексуальная революция? Ха-ха-ха! Хотя Марлена теперь пьет таблетки и Бернхард больше не практикует прерванный акт, их интимные отношения не стали из-за этого более волнующими. Она стремится к чему-то новенькому, необычному — а Бернхард никогда не отступает от привычного порядка действий. Когда же она пытается взять инициативу в свои руки и внести хоть немного оживления в обычную любовную игру, то тут же чувствует его подспудное сопротивление. Он — мужчина в доме. Он приносит деньги, за ним — последнее слово, и он будет укладывать на спину свою жену, потому что — наставительно произносил он — ему не доставляют никакого удовольствия нелепые гимнастические упражнения в постели. Этого положения не меняли ни продуманные учебные фильмы по технике секса, ни подкладываемые Марленой порнографические журнальчики; лишь однажды, после «жестокого порно», он всю ночь горел огнем, однако это горение не задержалось надолго. Да и не будешь же ходить в кино каждый вечер!

Марлена вернулась в комнату и уселась на один из мягких стульев, которые Бернхард унаследовал от своей бабушки и которые она терпеть не могла, несмотря на их хваленое удобство. Она ненавидела весь этот дом. Он ей так же осточертел, как ее брак, как их отношения, как его взгляды. Ее мысли были полны планами сопротивления, ненавистью и неудержными фантазиями. Вот она — политик, чье красноречие приводит в фанатичный восторг народные массы. Или борец за свободу, деловая женщина, супердорогая проститутка… Кто угодно, только не славная немецкая домохозяйка в славном немецком домике. Ах, Господи! Она до сих пор не может понять, почему все время делает совсем не то, что хочет и должна. К примеру, она собиралась получить аттестат зрелости, остаться незамужней, сделать карьеру. И что же вышло из всех ее благих намерений? Если она станет продолжать в том же духе, то вполне понятно — имея перед глазами пример матери, — чем она закончит. Превратится в замученную, разочарованную женщину, покорно исполняющую все, чего от нее ждут, чьи иллюзии развеяны, как пекарский порошок для пирога под названием жизнь. А когда хочешь откусить от этого пирога, то щелкаешь зубами и хватаешь ртом воздух.

Марлена вернулась в кухню и принялась собирать грязную посуду. Неужели Бернхарда тоже посещают подобные фантазии? Может быть, он тоже хочет стать борцом за справедливость или воспользоваться услугами шлюхи? Тогда они вполне могут пересечься в фантазиях и начать наконец осмысленную жизнь.

Она подошла к окну. Деревья стояли голыми, трава на газоне была еще бурой, прошлогодней. Юная пара бежала к автобусной остановке. На строительных лесах работал молодой мужчина. Солнце путешествовало по стенам домов, освещая хилые, обвисшие плети плюща. Птицы щебетали так неуверенно и вопросительно, как бывает только очень ранней — даже еще не начавшейся — весной. Неожиданно надежда шевельнулась в душе Марлены. Несмотря ни на какие внешние обстоятельства, жизнь стоит того, чтобы ее продолжать. Ей очень понравилась эта фраза, которую она вычитала у Симоны де Бовуар. Теперь, осознав парализующую опасность любовных романов, она обзавелась абонементом городской библиотеки. Еще одно выражение из мемуаров Симоны де Бовуар она выписала вчера вечером на бумажку и подчеркнула красным фломастером: «Теперь я больше не сомневалась — я человек особого свойства и должна что-то совершить».

Да! Она отбросила в сторону полотенце, которым вытирала посуду. Наверняка Симона де Бовуар подразумевала под этим «что-то» не мытье посуды.

Ее родители ссорились. Отец стоял в кухне, спущенные подтяжки болтались поверх брюк. У него было несколько выходных дней, которые он проводил за телевизором, по большей части в полудреме.

Мать Марлены, небольшого роста — на голову ниже мужа, — худенькая, начинающая седеть женщина с робкими карими глазами, пыталась вытолкнуть отца из кухни.

— Я терпеть не могу, когда ты ходишь по дому в нижнем белье.

— Дома я могу одеваться так, как мне удобно.

— Ужасно, когда мужчина так опускается. На тебя просто неприятно смотреть.

— Ну так не смотри! Когда наконец меня накормят?

— И не рассчитывай. Я еду с Марленой в город. В конце концов я тоже заслужила отдых.

— Ты? А от чего же тебе надо отдыхать?

— От тебя, от мальчишек и от всего этого бардака вокруг. — Она показала на груду грязной посуды, загромоздившей раковину.

Отец достал из холодильника банку пива, рывком открыл ее, так что пена зашипела, и пошел обратно в комнату к телевизору.

Марлена взяла губку и стала мыть посуду. Какой бред! Где бы она ни была — дома или у родителей, — первым делом хваталась за губку или полотенце. Как будто замужество и материнство включили в ней некий механизм, заложенный еще при рождении — в тот самый момент, когда врач извлек ребенка из утробы Тилли Шуберт и установил, что он женского пола. Нечто вроде магнитофонной кассеты, вставленной в голову маленькой девочки, которая рано или поздно включится и начнет заливисто выводить десяток золотых правил «Как мне стать идеальной женщиной». Тогда как младенцу мужского пола впору было украшать пенис бантиком и вешать на грудку плакат, удостоверяющий, что по праву рождения он освобождается от низменного домашнего труда.

Мать стояла у стола и протирала пыль с вазы с искусственными гвоздиками. На подоконнике лежал очередной любовный роман в яркой обложке.

— Уехала бы ты на пару дней к тете Хеди. Посмотрим тогда, как они без тебя справятся, — посоветовала Марлена.

Мать испустила язвительный смешок:

— Хеди купила новый буфет в гостиную. Придется целый день им восхищаться. — Она поставила вазу точно в центр стола. — Кроме того… Кто же займется здесь посудой, стиркой? Ведь мальчикам каждый день нужны свежие рубашки.

«Мальчикам» было уже за двадцать.

— А как твои дела? — спросила мать после паузы.

Марлена пожала плечами:

— Нормально.

— А как Бернхард?

— Ожидает очередной большой заказ. Мама, мне совсем не хочется говорить о Бернхарде. — Марлена порывисто повернулась к матери. — Я тебе уже говорила: я не собираюсь провести всю жизнь в этой чертовой кухне, обслуживая своего муженька и читая на сон грядущий какой-нибудь очередной слащавый романчик. — Она бросила презрительный взгляд на подоконник.

Мать испуганно покосилась на дверь в комнату.

— Ничего страшного не случится, если отец это услышит, — насмешливо сказала Марлена. — Мы не в средневековье в конце концов.

Но мать плотно закрыла дверь и перешла на шепот:

— Не понимаю, чего тебе еще надо. Бернхард позволяет тебе делать все, что хочется.

Марлена рассмеялась:

— То, что ему хочется, а не то, что мне.

— А ты что хочешь?

Это был хороший вопрос. Поскольку мать с нетерпением ждала ответа, Марлена сказала:

— Я хочу все же закончить школу.

— В двадцать четыре года? — В ее голосе сквозило такое изумление, будто она услышала от дочери, что та собирается зарабатывать на жизнь исполнением танца живота.

Она попыталась объяснить матери, что дом, в котором она живет с Бернхардом, стал для нее тюрьмой. Что она уже сыта по горло изучением кулинарных рецептов, пока любимый супруг лицезреет футбол по телевизору, что она хочет вернуться туда, где кипит жизнь. Она сама хочет руководить своей жизнью — и не только своей. И должна взглянуть, как там живется наверху и как выглядит мир сверху. Что она не собирается ограничиться стандартной женской ролью, потому что женой и матерью можно быть и не торча постоянно дома. В конце концов, есть же еще и няни, и домработницы.

Марлена произносила все это в такой запальчивости, что ее щеки запылали и она даже не заметила, как отец приоткрыл дверь и теперь изумленно слушает ее.

— Что она несет? — спросил он жену, кивнув головой в сторону Марлены, когда та умолкла на секунду, задохнувшись.

Марлена почувствовала ком в горле. Вдруг она поняла, что в эту минуту ненавидит этого мужчину, стоящего перед ней в нижней рубахе, в разрезе которой виднелась его поросшая сивыми волосами грудь. Почему, ну почему он так уверен в собственном превосходстве, хотя никогда и ничего не делал, чтобы хоть как-то его доказать? Зачал троих, не то чтобы нежеланных, но и незапланированных детей, занимаясь с женой любовью в ночь после зарплаты, — вот, пожалуй, и все. Когда Марлена была еще совсем маленькой, он играл в карты с ее братьями, Гейнцем и Вернером. Он сделал для них бумажного змея, и сердце Марлены до сих пор сжималось, когда она вспоминала этого изумительного цветного змея с трещоткой. Ей не разрешалось даже дотронуться до него. Отец тогда купил ей в утешение целлулоидную куклу с глупыми голубыми глазами и объяснил, что девочки должны играть в куклы, а мальчики — в змеев и железную дорогу. Марлена швырнула куклу в угол, и ее за это выпороли.

— Ты просто боишься, что я могу достичь гораздо большего, чем твои обожаемые сыновья, — презрительно сказала Марлена.

Бруно Шуберт расхохотался:

— Чепуха. Ты даже не смогла закончить школу.

— Гейнц и Вернер тоже всего лишь рабочие на стройке.

— Ну и что? Вполне приличная профессия.

— Заешь, что я думаю? Если я вдруг сделаю карьеру, мир для тебя перевернется. И спеси у моих братцев порядком поубавится.

— И какую же карьеру ты собираешься делать? — Он снова расхохотался. — Меня удивляет только одно — почему Бернхард до сих пор не заделал тебе второго ребенка. Вот это было бы карьерой, правда, Тилли? — Он засмеялся и добродушно хлопнул жену пониже спины.

— Да-да! Посадить в беременность, как в тюрьму, — закричала Марлена, — это все, на что вы способны!

— Что бы ты там ни говорила, дело женщины — это ее дом. И ее место там! — отрезал он.

— Слава Богу, не все мужчины так думают!

— Но Бернхард — уж наверняка! — хмыкнул отец.

Марлена повернулась к матери и нарочито громко произнесла:

— В конце концов, Бернхард — не единственный мужчина на свете. — И поскольку озадаченное молчание за спиной резко улучшило ее настроение, прибавила: — И не вздумай покупать сегодня пуловер на распродаже за двадцать семь пятьдесят. Раз он уже с утра надувается пивом, ты вполне можешь позволить себе приличную вещь.

Внезапно отец вплотную подошел к ней, коснувшись ее плеча волосатой грудью. Неужели она — плоть от плоти его?

— Не смей вмешиваться в наши с матерью отношения! — прошипел он, глядя на нее с угрозой.

Она спокойно выдержала его взгляд:

— Отношения? Если это «отношения», то я предпочту лесбиянство.

Марлена увидела, как мать от испуга и смущения лихорадочно теребит край передника.

Потом она смотрела на мать, робко дотрагивающуюся до дорогого пуловера, разложенного перед ней продавщицей. Заискивающая улыбка, тонкие руки с распухшими, покрасневшими пальцами, неумело накрашенные губы. Марлена попыталась представить, как выглядела ее мать, когда была молоденькой девочкой — тогда, в послевоенные годы.

Носила ли, как и все тогда, грубый и колючий норвежский жакет и забирала волосы под гребенку? Курила ли она? Свистели ли ей вслед американские солдаты? Были ли у нее неразделенная любовь, неисполнившаяся мечта? Были ли у нее любовные интрижки до замужества? Наверняка нет. Наверняка Бруно Шуберт был у нее первым, как и Бернхард у Марлены.

Это становится похожим на семейную традицию — выходить замуж за первого в жизни мужчину. Но — сейчас она готова в этом поклясться — Бернхард не останется ее единственным и последним мужчиной. В конце концов люди должны со временем меняться, и, может быть, у других мужчин по ночам бывают и более свежие идеи, чем обязательный поцелуй и горизонтальная поза — все то, что понимается под «исполнением супружеского долга».

— Возьми бежевый пуловер. Он так подходит к твоим волосам, — посоветовала она матери.

Та первым делом взглянула на цену и бросила на Марлену перепуганный взгляд.

— Не бойся. Я доплачу, если надо.

— А Бернхард?

— Какое Бернхарду дело до этого?

— Это все же его деньги, девочка, — сказала мать.

— Ты хоть слышала, что домохозяйки имеют право на карманные деньги?

Они подошли к кассе и оплатили покупку.

— Но ведь мужчины целый день работают. А мы… мы вот здесь. — Мать оглянулась с виноватым видом.

— Зато наши мужчины после пяти часов свободны как ветер, а за выходные никогда даже пальцем не пошевельнут. А у тебя тоже шесть недель в году отпуск? — Марлена вздохнула. — Ах, Тилли… Ты — безнадежный случай.

— Я замужем уже четверть века.

— Слишком длительная промывка мозгов, — сделала свой вывод Марлена.

Мать ничего не ответила.

Бюро, где секретаршей работала Иоганна, находилось на третьем этаже высотного здания. Марлена уже давно собиралась посмотреть, где работает Иоганна, вдохнуть атмосферу солидного офиса.

Марлена шла вдоль длинного коридора, покрытого серой ковровой дорожкой, и читала номера кабинетов на дверях. Большинство дверей были открыты. Стук пишущих машинок, звонки телефонов, голоса, приглушенно доносящиеся из кабинетов… Марлена на секунду остановилась и прислушалась. Ей стало завидно. Какое, должно быть, приятное чувство — ощущать себя частью этого большого целого — как маленькое колесико, которое становится колесом, движущей силой, человеком, получающим задание, выполняющим его и отвечающим за сделанное. Работником, который вправе что-то решать, который может выделиться благодаря своей работе, и с ним будут считаться, потому что его есть за что уважать. Она целиком погрузилась в эту атмосферу, и перед ее взглядом возникали новые картины: деловая, работоспособная, активная Марлена Штритмайстер, опора всего отдела — а может, даже руководитель?

Итак, разве она не может дать своей жизни иное направление? Скажем, для начала можно стать машинисткой. Она может окончить курсы машинописи и устроиться на работу хотя бы на полдня. Нужно пробить оболочку, выбраться из своего кокона, ухватиться за жизненный поезд — даже если набьешь синяки. Нужно стоять на своих ногах. И идти. Идти вперед при любых обстоятельствах.

Комната, в которой работала Иоганна, уютная, светлая, была обставлена современной мебелью; в шкафах ровными рядами стояли цветные папки. Иоганна, не прекращая телефонного разговора, кивнула Марлене и указала на кресло для посетителей.

Здесь, в непривычной обстановке, Марлена видела свою подругу новыми глазами. Иоганна была высокая, очень стройная, с короткими темными волосами. У нее были решительные черные брови, бледное лицо. Она была всего на год старше Марлены, но Марлена сама себе казалась рядом с ней ребенком. Ничего из того, с чем так легко управлялась Иоганна, Марлена делать не умела. Она не умела печатать, стенографировать, пользоваться диктофоном, факсом, рассчитывать расходы на командировки. Она не могла себе представить, что можно жить, как Иоганна: в скромно обставленной квартире дома старой постройки, с собственной машиной и счетом в банке, с небольшим кругом друзей, состоящим сплошь из политиков и бизнесменов. Когда Марлена как-то выразила желание окончить курсы и получить водительские права, Бернхард сморщился и заявил, что она еще не научилась управляться даже с пылесосом.

Иоганна положила трубку.

— А, вот и ты наконец! — Она принесла кофейные чашки и разлила кофе. — Ну, как дела?

Марлена принужденно улыбнулась:

— Хорошо. Андреа ходит в подготовительную группу. Воспитательница говорит, что она очень развитая девочка. Бернхард ждет новый большой заказ.

Иоганна скривила губы:

— Я же не спрашиваю, как дела у твоих родных. Я говорю о тебе самой.

Марлена покраснела и попыталась укрыться за шуткой:

— Как говаривали наши матери: если в семье все хорошо, значит, у меня тоже.

Не желая продолжать разговор на эту неприятную для нее тему, Марлена встала, подошла к шкафу и стала читать этикетки на папках, потом провела пальцем по стопке чистой бумаги. Иметь профессию… Она подумала о своем кукольном домике с накрахмаленными занавесками, дубовой мебелью, окном между кухней и столовой. Какое-то извращенное функционирование: полные тарелки от плиты — через отверстие в стене — в открытые рты домашних. Потом оттуда грязная посуда — в кухню, к жене, в отверзтую пасть раковины.

Марлена решительно обернулась и заявила Иоганне, что нуждается в ее совете. Она обязательно должна заняться чем-то, не имеющим отношения ни к домашней работе, ни к воспитанию ребенка. Но чем?

— Я не окончила школу, и специальности у меня никакой нет. Я… я ничто. — Она потерянно улыбнулась.

Иоганна хмыкнула:

— Я так долго ждала дня, когда твой разум вернется туда, где ему и надлежит быть.

Что она хочет этим сказать? Что до сих пор, все эти шесть лет, ее разум находился в районе нижней части тела?

— Не все мыслят столь рационально, как ты, — сказала Марлена обиженно.

Иоганна пожала плечами:

— А что об этом думает твой «прерыватель»?

Со времен неожиданной беременности подруги она называла Бернхарда «прерывателем». Она терпеть на могла Бернхарда, и, надо сказать, это чувство было взаимным.

— Бернхард хочет, чтобы все оставалось как есть.

— Типичный обыватель. Главное, что у него есть все, что нужно: профессия, дом, жена, ребенок…

Иоганна взяла чашку кофе и протянула ее Марлене.

— Ничего, — сказала она. — У тебя еще все впереди.

— Я хочу закончить школу, а потом поискать работу.

— Тогда иди в коммерческое училище, это удобнее во всех отношениях.

Иоганна тут же подыскала для Марлены подходящие адреса и номера телефонов вечерних курсов, выписала их на листок бумаги и сунула его Марлене в руку.

— Не сдавайся и не уступай Бернхарду! — напутствовала она подругу.

— Ты все-таки к нему несправедлива. А вдруг он поймет меня и поддержит? — ответила Марлена, впрочем, весьма неуверенно.

Иоганна только рассмеялась:

— Если двадцатишестилетний мужик делает ребенка восемнадцатилетней девушке, он или бессовестный, или неопытный дурак.

— Тебе легко так говорить, пока ты свободна, а что будет, когда ты выйдешь замуж?

— Я не собираюсь замуж, — пожала плечами Иоганна.

— Но тогда ты не сможешь завести ребенка.

— Я всегда подозревала, что тебе необходимо получить хотя бы зачатки знаний по физиологии.

— Я только хотела сказать… Сейчас модно воспитывать ребенка одной, но справедливо ли это по отношению к малышу?

Иоганна сказала, что ее это не касается. У нее роман с шефом. Тот женат и имеет двоих детей.

— У тебя роман… с шефом?

— Это потрясающе. И в личном плане, и в профессиональном. Мы блестяще работаем вместе. Он делает карьеру — и я вместе с ним. Кроме того, я имею все преимущества любовницы, а все выходные — в моем полном распоряжении. Чего же больше желать?

— А если он найдет себе другую?

— А если твой Бернхард найдет себе другую?

— Тогда я, по крайней мере, буду финансово обеспечена.

— Я тоже. Не забывай, сокровище мое, что у меня есть профессия. И она позволит мне без проблем прокормиться. Кроме того, имея специальность, я могу послать к черту любого мужчину, который перестал меня устраивать. Что тебе наверняка сделать куда тяжелее, — снисходительно закончила Иоганна, и Марлена снова почувствовала себя рядом с подругой умственно отсталой.

Всю обратную дорогу Марлена перебирала в уме их разговор с Иоганной. Времена и вправду изменились. Раньше женщины, рано вышедшие замуж и родившие ребенка, чувствовали себя гораздо увереннее и счастливее своих незамужних подруг. Они знали то, о чем их одинокие приятельницы и понятия не имели. Сегодня — все наоборот.

Она горела от нетерпения, желая поскорей рассказать Бернхарду о своих желаниях и планах. В ожидании вечера Марлена надела свое самое красивое домашнее платье и накрасилась.

Андреа зашла в ванную, уселась на край ванны и с серьезным видом наблюдала за ее стараниями.

— Ты куда-то идешь сегодня вечером?

— Нет. Я просто хочу обсудить нечто важное с папой.

— И для этого нужно накрасить лицо?

Марлена прыснула:

— Нет, конечно, нет.

— А почему же тогда?

Да, почему? Нужно ли ей объяснять дочери, что красивое лицо может создать благоприятную предпосылку для трудного разговора? Ну и жизнь! Разве придет когда-нибудь в голову Бернхарду постричься и протереться одеколоном, чтобы сообщить жене, что он собирается посещать специальный семинар по повышению квалификации?

— Я хочу быть красивой для себя самой. Это дает мне… — Она запнулась. Что это ей дает? Мужество? Ага, значит, ей требуется мужество, чтобы поговорить с мужем о своем собственном будущем? Неужели Бернхард на ее месте тоже прибегал бы к подобным уловкам? Тогда к каким — сексуальным? Надел бы обтягивающие джинсы и начал вертеть бедрами? Она намылила руки и вымыла лицо.

— О-о-о! — изумленно протянула Андреа.

Марлена вгляделась в зеркало. Бледная кожа влажно блестела, веснушки сразу стали заметнее на ненакрашенном лице. Если все пойдет, как ей хочется, она совсем откажется от косметики. Максимум — подкрасит ресницы и намажет губы блеском.

А если не получится? Черт побери, это все же ее лицо! Она знала, что Бернхарду нравится, когда она пользуется косметикой. Он очень любил, когда она надевала бросающееся в глаза платье, из-за чего мужчины оборачивались и провожали ее восхищенными взглядами. Он гордился ею, как гордятся принадлежащей тебе красивой вещью. Но, с другой стороны, когда она позволяла себе находчивые, остроумные ответы или высказывала суждение на политические или общественные темы, никакой гордости Бернхард не ощущал. Неужели муж может гордиться только красивой женой, а не умной или образованной? А если она и умна, и красива? Хорошие мозги увеличивают ценность женщины или уменьшают? А может быть, величайшая мудрость женщины состоит в том, чтобы скрывать свой ум? Она накрасила ресницы и провела по губам бесцветной помадой. Потом повернулась к Андреа:

— Ну как? Я тебе нравлюсь?

— Мамочка, а у меня такие же красивые глаза, как у тебя?

Марлена улыбнулась:

— Глаза — это не главное, доченька. Главное — хорошая голова. А ты вполне можешь похвастаться умной головкой. И так будет всегда, об этом уж я позабочусь, Андреа. Нужно иметь голову, способную мыслить самостоятельно и независимо ни о кого.

— Даже от папы?

— Прежде всего от папы… — Марлена добавила: — Уметь самостоятельно мыслить — самое главное в жизни.

Ульрика Штритмайстер любила неожиданности. Когда Марлена открыла дверь и увидела стоящую на пороге свекровь, она поняла, что «вечер сюрпризов» ей обеспечен.

Она внезапно затосковала по Андреа, объяснила Ульрика, и поэтому ей пришла в голову замечательная идея приехать вечером вместе с Бернхардом, чтобы сделать сюрприз девочке. Свекровь сунула Марлене в руки блюдо с салатом и пошла в детскую к Андреа, чтобы пожелать ей спокойной ночи и почитать сказку.

Марлена попыталась скрыть свое разочарование. Она так долго репетировала про себя предстоящий разговор с Бернхардом, так тщательно отбирала аргументы, так старалась создать доверительную атмосферу для их беседы. Стол был заботливо накрыт, в начищенных подсвечниках горели свечи.

— О, как мило! — воскликнула свекровь, войдя в столовую.

Марлена вежливо улыбнулась и поставила салатницу в центре стола. Потом пошла в кухню, вынула воздушный пирог и разлила по бокалам красное вино.

Конечно, Бернхард прежде всего попробовал материнский салат.

— М-м-м! Мое любимое блюдо!

Марлена улыбнулась свекрови, и та улыбнулась в ответ. Даже после шести лет брака Марлена не знала, как относится к ней свекровь. Когда Бернхард впервые привел Марлену в родительский дом, Ульрика обняла ее и заявила, что просто трогательно, когда в наше просвещенное время девушка беременеет, не желая того. Она не сказала: очень трогательно, когда двадцатишестилетний мужик делает ребенка восемнадцатилетней девчонке. Из чего Марлена заключила: ее свекровь придерживается мнения, что только женщина ответственна за предохранение от беременности. Но как это можно осуществить при прерванном сношении?

Позже Ульрика всегда подчеркивала, что является очень прогрессивной свекровью и никогда не вмешивается в семейную жизнь молодых. На первый взгляд так оно и было. Она не вмешивалась, она просто игнорировала тот факт, что ее сын теперь женат. Прежде всего он ее сын! Он причинил ей ужасные муки при рождении, любила повторять Ульрика, это из-за крупной головки, у него до сих пор череп как гранит! При этих словах она неизменно постукивала Бернхарда по крепкому лбу, и тот польщенно улыбался, явно гордясь своим твердым черепом и одновременно переживая и стыдясь, что много лет назад его череп доставил так много неприятностей любимой мамочке. У нее были большие разрывы, и один из них зашили грубо и небрежно, из-за чего у нее позже возникли определенные трудности в отношениях с мужем. Не правда ли, Евгений?

Евгений был ее мужем. Поскольку он всегда смущенно краснел, выслушивая гинекологические подробности из уст своей жены, а Бернхард в это время любовно и сочувственно поглаживал мать по руке, каждому становилось ясно, что боль ей доставлял не только сын. Сын заставил ее страдать лишь однажды — при своем рождении, муж же виновен в порочном стремлении к сексуальному удовлетворению, стоившему его супруге многих мучительных минут.

Во время ужина Ульрика рассказала, что врач посоветовал Евгению длительное курортное лечение. Пару лет назад он перенес инфаркт и теперь должен беречься,

— Я уже давно твержу ему, что пора отказаться от руководства фирмой, — сказала Ульрика Бернхарду, — и доверить его тебе, однако он не желает слушать.

Марлена любила своего свекра. Это был спокойный, рассудительный человек, предприниматель старой закалки. В его представлении честное слово еще что-то значило, его фирма считалась надежной и солидной, пользовалась доброй славой. Хотя Евгений с нуля создал серьезное, сильное предприятие, превратившее его в очень обеспеченного человека, он никогда не скрывал своего простого происхождения. Его жена была из семьи крупного государственного чиновника и тоже не собиралась скрывать этого факта. Евгений отвечал Марлене симпатией, даже вступал с ней в союз, чтобы дать отпор нерушимому единству матери и сына. Но чаще всего он помалкивал.

Марлена откупорила другую бутылку вина. Она осмелела, открыв, что с помощью алкоголя может развеять пугающие ее мысли. Благодаря кьянти она чувствовала себя взрослой, зрелой женщиной — ровней двум другим взрослым людям, сидевшим с ней за столом. И совсем по-взрослому она сменила тему разговора, вернувшись к самому важному для себя вопросу.

— Я собираюсь ходить в вечернюю школу, — сказала она подчеркнуто весело.

Бернхард уставился на нее.

— Ты хочешь брать уроки живописи? — благосклонно улыбнулась свекровь. Она знала, что у Марлены способности к рисованию.

Марлена отпила еще глоток вина.

— Я говорю о коммерческом училище.

— Зачем тебе это? — спросил Бернхард.

— Чтобы потом работать по специальности.

— У тебя и так достаточно работы. — Бернхард обвел рукой комнату.

Марлена попыталась внушить им, что после шести лет брака она поняла, что жизнь домохозяйки — не для нее и что она хочет иметь специальность и работать по ней.

— Вы наверняка сможете понять меня, — подытожила она. — Времена изменились. Сегодня нельзя женщину привязать к дому.

— У тебя нет совершенно никакой необходимости работать, — сказал Бернхард.

— Но если она хочет, — произнесла Ульрика с едва заметной сердитой ноткой. И с упреком сказала, что лично ей было достаточно трудиться дома для своей семьи и всегда быть рядом с близкими.

— Но я же не собираюсь бросать семью, — возразила Марлена с такой же недоброй ноткой в голосе.

— Но тебе-то нет необходимости работать, — повторил Бернхард.

Марлена не собиралась легко сдаваться и пояснила, что речь не идет о том, чтобы работать ради поддержания семьи; для нее намного важнее получить наконец законченное среднее образование, которое ей пришлось прервать из-за беременности. А потом она пойдет работать, чтобы набраться опыта. Это необходимо для нее как личности, вне зависимости от того, что материальные возможности семьи позволяют ей сидеть дома.

— Но что мы скажем нашим деловым партнерам? Не забывай, у нас определенное положение в обществе. — С этими словами Бернхард раздраженно допил вино из своего бокала.

Ульрика Штритмайстер величественно поднялась:

— Ладно, дети мои! Я лучше пойду домой. — Она улыбнулась своими тонкими губами. Это прозвучало, как «Ссорьтесь, пожалуйста, без меня». Ее глаза, устремленные на Марлену, недобро блеснули.

— Почему вы не хотите хотя бы выслушать мои аргументы?

— Мы их выслушали, — ответила свекровь.

— Ну и?..

— Ну хорошо. Раз уж ты так прямо спрашиваешь… Я считаю, что в двадцать четыре года пора осознавать ответственность, которую накладывают на женщину замужество и материнство. Бернхард работает, работает ради семьи, как и его отец, ради того, чтобы облегчить жизнь тебе, Марлена. Поэтому твой долг — оберегать счастье семьи, заботиться о благополучии Андреа и Бернхарда.

При последних словах Ульрики перед Марленой вдруг отчетливо возникли книжечки любовных романов, которыми она когда-то зачитывалась, нравоучительные фильмы о хороших женах, которые прекрасно знали свое место, и женские журналы, именующие себя прогрессивными, но набитые исключительно рецептами и модными картинками. Невысказанные слова жгли Марлене горло, но еще сильнее, стремясь наружу, давили ее мысли, которые она не могла облечь в слова. Она успела выговорить лишь одно:

— Может быть, если бы Евгений не так жертвовал собой ради семьи, то не заработал бы инфаркт.

Губы свекрови плотно сжались.

— Как ты можешь! — закричал Бернхард. Он вскочил с места и бросился к матери, застывшей как каменное изваяние.

— Я только имела в виду… если делить всю работу пополам, то будет лучше, — залепетала Марлена беспомощно.

Но и сын, и мать молча отвернулись от нее и направились к двери.

— В чем вы меня, собственно, упрекаете? В том, что я задумалась о своей жизни?

Свекровь не соизволила удостоить ее ответом. Бернхард, однако, бросил на жену взгляд, не предвещающий ничего хорошего. «Только подожди, вот я вернусь, тогда поговорим», — говорил этот взгляд.

Они спорили полночи. Бернхард открыл третью бутылку вина, его лицо стало багровым. Когда все аргументы были исчерпаны, он внезапно потянул Марлену к кушетке и принялся расстегивать пуговицы на ее платье.

Она высвободилась из его рук и пересела, оставив его с расстегнутыми брюками.

— Не простудись. А то потенция испарится вместе с аргументами.

Только в темноте спальни она дала волю так долго сдерживаемым эмоциям и заплакала от ярости. Идиот! Заносчивый засранец! Неужели он и вправду надеется своими доморощенными потугами на секс заморочить ей голову? Он даже бабушек заставил бы хихикать, вздумав выступить со своим жалким номером продолжительностью в тридцать секунд!

Она услышала, как он ходит по квартире, хлопает дверьми, открывает холодильник. Это еще больше разозлило ее. Если кто-то в этом доме имеет право хлопать дверьми, то только она. Любви у нее нет, понимания нет, удовлетворяющего ее секса нет, карьеры нет и быть не может. Да что же, собственно, у нее есть?

Марлена встала, зашла в кабинет Бернхарда, взяла лист бумаги и красный фломастер и написала:

«Вот теперь я совершенно не сомневаюсь в том, что я особое существо и должна что-то делать.

Баста!!!»

Она приклеила листок над своей кроватью. Потом потушила свет.

2

Марлена упустила время, когда можно было записаться на летние коммерческие курсы.

Бернхард пообещал ей, что, если она не передумает и все-таки запишется на курсы, он просто не будет приходить домой вечерами, когда она должна быть на занятиях, и Андреа останется без присмотра. Чтобы доказать, что его слова — не простые угрозы, он на следующий день не пришел вовремя домой после работы. Марлена подозревала, что он торчит у матери и жалуется ей на свою горькую судьбу. Марлена не находила себе места от раздражения. Тоже мне, ничтожный деспот, сходящий с ума при мысли, что жена тоже чего-то может достигнуть! Но если он надеется, что таким образом может удержать ее, то ошибается! Он все еще будет подключать провода к распределительному щиту, когда она уже займет свое место в руководящем кресле какой-нибудь фирмы. Марлена тут же представила себе блистательную картину: она менеджер в каком-нибудь крупном электрическом концерне. Господин Штритмайстер просит принять его. Штритмайстер? Ну что ж, пусть войдет. Нерешительно он перешагивает порог ее кабинета, огромного, как Сибирь, дрожащим голосом упрашивает предоставить ему какой-нибудь заказ, но в ответ встречает только ледяной взгляд. Тогда он молча встает и понуро покидает кабинет, который напоминает теперь Сибирь не только размерами, но и холодом.

Марлена собрала свои постельные принадлежности и перешла спать в гостиную. Ночью пришел Бернхард и поволок ее обратно в спальню. Он прореагировал на ее поступок так бурно, словно застал в постели со своим лучшим другом, если бы у него таковой был.

— Ты не женщина, а какой-то айсберг! Мать говорит то же самое! — кричал он.

Бернхард толкнул ее на кровать. В его глазах она увидела блеск самозваного хранителя традиций и устоев. Еще со времени их последней ссоры Марлена подозревала, что он вычитал в одной из немногих книг, которые он держал в руках и которые не имели отношения к электричеству, о мужчинах, доказывающих свою правоту женам исключительно в постели. Но то ли правота его была сомнительной, то ли гнев лишал его мужской силы — убедить Марлену Бернхарду не удалось.

Марлена снова зажгла лампу, встала и прошла в ванную. Глядя при свете неонового бра на свое бледное лицо, она внезапно представила себе, как будет выглядеть в тридцать лет. Бернхард всю жизнь станет выдавать ей деньги на хозяйство, наберет вес — и в теле, и в обществе, — и регулярно по пятницам будет ходить с коллегами по работе в пивную. Он укрупнит фирму и станет важничать по этому поводу еще больше, в то время как Марлена будет становиться все мельче и незначительней.

Она понимала, что Бернхард тоже не спит.

Марлена все же решила дать ему немного времени и самой поменять тактику. У нее еще будет возможность использовать свое оружие — оно всегда под рукой. Она теперь станет действовать по-женски, а мыслить по-мужски. Она снова вернется к косметике и откажется от кавалерийских наскоков. Если накрашенные губы, глубокое декольте и сладкие, полные страсти стоны по ночам позволят ей добиться разрешения учиться — почему бы и нет? Хотите изысканную даму? Да ради Бога! Если мужчины так глупы, что позволяют ослеплять себя внешними эффектами, сам Бог велел их дурить.

Она взяла с полки духи и чуть-чуть подушила за ушами. Потом вернулась в спальню, легла рядом с Бернхардом и будто случайно дотронулась до него. Он тут же взял ее руку и засунул ее в свои пижамные брюки. На мгновение Марлене пришло в голову, что достаточно обладать элементарной ловкостью рук, чтобы сойти за хорошую жену. В конце концов, половой акт с мужем здорово похож на резку спаржи: можно продуктивно работать и одновременно думать о чем-то другом. Она, к примеру, размышляла о курсах машинописи и лекциях по экономике. Когда же Бернхард издал хриплое «А-а-а!», она вдруг вспомнила, что должна сводить Андреа к врачу. У девочки увеличены миндалины.

На следующий день она сходила в контору к Бернхарду. Он сидел в спартански обставленном кабинете своего отца, его письменный стол стоял вплотную к отцовскому.

Когда Марлена вошла, ее свекор встал. Это был полноватый человек среднего роста, с усами, уныло свисающими вниз, как у морского льва на картинке в дочкиной книжке. У него была такая неуклюжая походка, что хотелось поддержать его и подхватить, пока он не упал и не ушибся.

— Как хорошо, что ты к нам зашла, — приветствовал ее Евгений.

Марлена поцеловала свекра в щеку и бросила взгляд на Бернхарда. Она заметила, что он благосклонно ее оглядел. Она надела сегодня длинную, до икр, юбку, сапоги и обтягивающий джемпер. Свои каштановые волосы, слишком густые и тяжелые для изысканной прически, Марлена зачесала назад, оставив открытым лоб. Она отказалась от всяких там завитых челочек, ярких заколок и повязок. Вместо этого наложила на лицо мягкий теплый тон и подкрасила губы темной помадой.

— Я хочу пригласить вас на обед, — объявила она и тут же принялась звонить свекрови, чтобы сообщить, что ее мужчины сегодня не будут есть дома.

Они пошли в итальянский ресторанчик, и, пока официант накрывал на стол, Марлена рассказала, что записалась на курсы английского языка, чтобы освежить в памяти школьные знания.

Лицо Бернхарда тут же заволокли тучи.

— Не волнуйся, — успокоила она. — Курсы будут всего лишь раз в неделю. Во вторник вечером.

Ее свекор нашел просто замечательным, что она интересуется не только домом и хозяйством. Она благодарно улыбнулась ему и сказала, что, может быть, осенью поступит в коммерческую школу, если, конечно, муж — она нежно взяла Бернхарда за руку — ей позволит.

Свекор одобрил ее стремление закончить образование, но Бернхард, поглощая «ризотто аль дьяволо», свел на нет все ее усилия:

— Если это и есть причина того, что ты нас сюда притащила, я должен тебе сказать — ты просчиталась. Я по-прежнему против.

— Ну разве он не ужасный тип? — улыбнулась Марлена Евгению. Она повернулась к мужу. — Будь же до конца честным… Чем тебя так злит мое намерение получить специальность?

— Ты замужем, и у тебя ребенок.

— Ты тоже женат. И у тебя ребенок.

— Ты мать.

— А ты отец.

— Это другое дело.

— Чепуха! Ты зачал ребенка, я его родила. Где, скажи на милость, записано, что из-за этого я не имею право получить специальность?

— Это в природе вещей, — примирительно произнес свекор.

Марлена ответила, что считает это пустой отговоркой. Мужчины тоже могут воспитывать детей, а наилучший вариант — когда ребенка воспитывают оба родителя.

— А ты совсем не занимаешься воспитанием дочери, — сказала она Бернхарду.

Разве можно назвать воспитанием тот факт, что он видит Андреа только вечерами, когда она уже укладывается спать? По утрам он прячется за своей газетой, и от него не услышишь ничего путного, кроме невнятных «да» или «нет». О выходных лучше и вовсе умолчать. Он долго спит, потом торчит на футбольной площадке, сидит перед телевизором и постоянно спрашивает, что сегодня вкусненького на обед. Глядя на собственного отца, Андреа сделает вывод, что мужчины — существа жрущие, спящие или уставившиеся в телевизор.

— Может быть, мне бросить работу и торчать целые дни дома?

— Теперь понятно, что ты думаешь о домохозяйках!

— Сейчас речь не об этом.

— Если я вечерами буду ходить на занятия, ты сможешь заняться Андреа. Это тебе будет полезно.

— Я сам знаю, что мне полезно.

— Это проблема, которую нелегко решить, — покачал головой свекор.

— Но, естественно, проблема вполне разрешима, — сказала Марлена. — Когда муж и жена справедливо делят и работу, и хозяйственные заботы.

— Это звучит очень… революционно, — отреагировал свекор.

— Она берет пример с эмансипированных женщин. Когда я вижу этих бесполых суфражисток в бесформенных платьях и стоптанных сандалиях, меня тошнит. А что ты будешь делать со всеми своими умными теориями, если у тебя будет двое или трое детей? — язвительно спросил Бернхард.

Марлена ответила в том же язвительном тоне:

— С таким ретроградом, как ты, не заводят ни двоих, ни троих детей.

Его лицо внезапно просветлело, на губах заиграла улыбка. Что случилось? Не сразу до Марлены дошло, что их разговор направил его мужской ум в том направлении, которое пообещало ему решение всех их проблем. О Боже! Она из-за своих переживаний перестала принимать противозачаточные таблетки!

Она решила предоставить Бернхарду небольшую передышку и в качестве, так сказать, примирительного жеста устроилась на кулинарные курсы. Занятия проходили днем, когда Андреа была в саду. Группа состояла из десяти женщин, большей частью очень молоденьких, которые с неожиданным пылом мастерили из теста венки, корзиночки и нечто, напоминающее фигурки птиц и животных. Марлена решила, что будет печь корзиночки — потом их можно будет раздарить на Пасху. Она уже сейчас представляла себе восторженные возгласы матери и чувствовала укоры совести. Она сама себе казалась не женщиной, а замаскированным под женщину существом среднего рода, обводящим всех вокруг пальца.

С женщинами, посещающими курсы, она так и не смогла найти общий язык.

После того как она упомянула о своем желании получить какую-нибудь специальность и работать, на нее смотрели с предубеждением.

— Мы остаемся дома, потому что сами этого хотим, — сказала молоденькая женщина. — Ребенок чувствует себя более уверенным и защищенным, когда мама дома. Если бы женщины так не стремились непременно найти себе работу вне дома, подростковая преступность наверняка бы снизилась.

Марлена попыталась было возразить, но со всех сторон на нее посыпались гневные взгляды и раздались упреки. Даже преподавательница курсов взглянула на нее с укором. Марлена почувствовала себя неуютно и, не дождавшись конца занятий, молча собрала свои вещи, стараясь не обращать внимания на враждебную атмосферу.

Выйдя на улицу, Марлена бросила пакет с корзиночками из теста в мусорный бак и поклялась себе, что больше никогда не придет в эту пекарню. Лучше использует это время на чтение.

Но у них с Бернхардом бывали и хорошие дни — например, когда он покупал билеты в театр, а потом вел ее в какую-нибудь пивную, где народ толпился у стойки, где дым стоял коромыслом, повсюду спорили и громко смеялись. Марлена с Бернхардом устраивались за маленьким столиком в углу, она держала его за руку. Театр, эта богемная атмосфера пивной — все приводило ее в состояние эйфории. Такие вечера казались ей лучиком света в ее тоскливом существовании. В такие моменты она любила мужа и гордилась им.

Он, несомненно, выглядел очень мужественно — широкоплечий, в красивом темном костюме. Разница в возрасте в восемь лет льстила ей; она выглядела молодой интеллигентной женой солидного предпринимателя и стремилась ему понравиться. Марлене хотелось, чтобы он оценил ее усилия и сделал ей комплимент. Она поделилась с мужем сегодняшней дискуссией на кулинарных курсах.

— Значит, ты больше не будешь туда ходить, — угрюмо резюмировал ее рассказ Бернхард.

— Я чувствую себя там такой же одинокой, как и дома.

Бернхард возразил, что, видимо, дело в ней самой. Кроме того, он согласился с мнением домохозяек с курсов. Подростковая преступность и в самом деле результат чрезмерной профессиональной занятости женщин и слишком мягкого воспитания.

— Ребенку требуется твердая рука. Пара оплеух еще никому не повредила.

Бернхард агрессивно усмехнулся:

— Ты только посмотри на нынешнюю молодежь! Это же бандиты! Таких нужно ежедневно пороть и загонять в трудовые лагеря!

Марлена возмутилась. В телесных наказаниях нет никакого смысла, они могут только озлобить ребенка, заставить его ненавидеть родителей.

Марлена почувствовала, как в ней закипает гнев.

— Да, веселенькая нас ожидает жизнь, если ты собираешься воспитывать Андреа в таком духе.

— Это не только мое мнение. Дисциплина и порядок! Именно то, чего нам не хватает. Об этом говорит даже мой отец, чье мнение ты так ценишь.

Марлена ужаснулась. Слова «порядок» и «дисциплина» всегда вызывали у нее холодок в желудке, однако она попыталась извинить Бернхарда. У него сегодня был тяжелый день. Конкуренты перехватили почти подписанный контракт, да к тому же уволился один из бригадиров, очень опытный человек, которому трудно будет найти замену. Он разозлен, задерган, и это вполне можно понять. Поэтому Марлена примирительно произнесла:

— Мы ведь еще так молоды, Бернхард. Разве ты не считаешь, что пора подвергнуть сомнению ту чепуху, которой нам забивали головы наши родители? Жить по-другому? Интересней, полней, насыщенней?

Он накрыл своей ладонью ее руку.

— Ты и со мной можешь вести вполне волнующую и насыщенную жизнь. — Он притянул Марлену к себе, поцеловал в ушко и напомнил шепотом о вчерашней ночи, когда он накинулся на нее так страстно, как никогда раньше.

Это правда! Он и в самом деле был в ударе и даже не сразу захрапел, исполнив супружеский долг. Да, не сразу. Еще успел выкурить сигарету.

Чтобы отвлечь его от сексуальных воспоминаний, она опрометчиво произнесла:

— Я уже подумывала, не вступить ли мне в какую-нибудь партию.

Он чуть не оттолкнул ее:

— Если ты это сделаешь, я тебе такое устрою!

Она была так поражена, что ничего не могла возразить.

— Женщина, вступившая в партию, — больше не женщина. И не жена. Это может быть причиной развода.

Так в первый раз было произнесено слово «развод». Страшное, чудовищное слово. Оно, как ненасытное чудовище, поглощало венчальную фразу «Пока смерть не разлучит вас», разрывало и зачеркивало ее.

— Если я захочу вступить в партию, ты не сможешь помешать мне это сделать.

Бернхард смерил ее взглядом, который перепугал Марлену больше, чем она могла предположить.

— Нечего на меня так смотреть, я не боюсь тебя, — сказала она, хотя колени у нее дрожали.

Он рассчитался и вывел ее из пивной.

— Советую тебе запомнить, что я сказал! — пригрозил он леденяще-спокойным голосом.

Да… Похоже, день оказался не таким счастливым, каким казался поначалу.

Следующие недели она провела в удрученном состоянии, не в силах на что-либо решиться. Часами Марлена валялась на софе в гостиной, задрав ноги и уставившись в окно или на освещенный солнцем ковер. Ее мысли вертелись вокруг одного и того же. И каждый раз это был конечный пункт, до начала в своих раздумьях она так и не добралась.

А конечным пунктом было осознание того, что она больше не любит своего мужа. Но он любит и ее, и Андреа. И Андреа любит отца.

Конечный пункт означал и то, что она готова разрушить свою семью. Но, стоило ей представить отца, который спрашивает, почему она решила развестись с Бернхардом, она слышала свой тихий ответ: «У нас разные взгляды на жизнь» — и хриплый хохот отца. Нервная дрожь пробегала тогда по ее телу, и пот прошибал при мысли о возможном унижении.

Она решила развеяться и буквально заставила себя сходить на вечер в честь окончания курсов английского языка. Марлена стянула старые джинсы, надушилась, накрасилась, надела юбку с национальным узором и белую блузку из хлопка. В ней вдруг проснулся дух противоречия. Она поцеловала Андреа, улыбнулась Бернхарду и вышла из дома, вдохнув полной грудью нежный воздух летнего вечера — как будто сегодня ее ждало нечто необычайное, как будто период спячки и летаргии наконец закончился.

Встреча намечалась в одном небольшом ресторанчике. Молодой человек, сидящий рядом с Марленой, уже привлекал ее внимание во время занятий. Он был высокий и худой, имел привычку поднимать плечи, когда смущался, а его серые глаза постоянно сохраняли меланхоличное выражение. От него пахло мылом и сигаретами.

— Ты учишься в институте? — спросила Марлена.

Он кивнул:

— В машиностроительном. Но это меня совершенно не интересует.

— А что тебя интересует?

— Психология, возможно. Разобравшись с ней, я бы, может, и понял, почему меня не привлекает машиностроение. — Он рассмеялся, и она вслед за ним. — Эти курсы тоже интересуют меня постольку-поскольку. Я пошел на них, потому что хочу конец недели проводить в Лондоне. Но то, что мы здесь учили, мне там совсем не нужно. Я езжу в Лондон к моему другу, он гомик, и все его друзья тоже голубые. Но я-то нет… — Он в первый раз повернулся к Марлене и хмыкнул. — А мы здесь учили, как заказывать блюда в респектабельном ресторане, как знакомиться с людьми и как правильно спросить администратора отеля, есть ли свободные номера. Мне все это не понадобится. Ленни живет в какой-то дерьмовой хибаре вместе с одним парнем, который жрет руками и каждый раз рыгает, когда обопьется пивом. Правда, он написал книгу. О спаривании гориллы с человеком.

Марлена допила свое вино и заказала новый бокал.

— Ты хоть, по крайней мере, учишься, ездишь в Лондон. А я торчу дома и умираю от скуки.

— Ты замужем?

Она кивнула.

— Дети есть?

Марлена снова кивнула.

— Мне здесь надоело. Пойдем пивка выпьем?

— Конечно! — сказала Марлена.

Она излила ему душу, а он прочел ей лекцию о бессмысленности учебы, любого труда и жизни в целом. Возьмем, скажем, дипломную работу, которую он сейчас пишет. Когда он ее закончит, она попадет в руки какому-нибудь идиоту-профессору, который поставит оценку и положит ее в архив. Пройдет несколько лет, и при очередной уборке ее просто выкинут в мусорное ведро. Никто не извлечет ничего полезного из его диплома — включая и его самого.

Марлена рассмеялась:

— Ты сумасшедший!

Он взглянул на нее с усмешкой:

— А у тебя такие милые веснушки!

Его комната была не больше десяти метров. Он сварил кофе, а когда она посадила пятно на белую блузку, дал ей свою пижамную куртку и застирал пятно.

— Я люблю стирать. Делаешь что-то чистым. В этом есть смысл. Возможно, мне стоило бы открыть свою прачечную.

Лежа рядом с ним в постели, Марлена боялась до него дотронуться. Он был такой худой! Белая кожа на выпирающих костях на ощупь была как пергаментная.

— Ты очень зажата, — объявил он. — Типичная замужняя женщина.

Марлена старалась быть с ним гораздо ласковей, чем с Бернхардом, да и результат оказался успешней, причем для обеих сторон. Но, конечно, полная безынициативность и отсутствие фантазии у Бернхарда не добавили ей практического опыта, это было ясно.

Но зато это было его первое любовное свидание с замужней женщиной. Она провела кончиком пальца по его костлявой ключице. Или он соврал? Очень даже может быть. Если он назвал ее «типичной замужней женщиной» в сексуальном плане, то должен бы иметь объект для сравнения. Иначе откуда бы ему знать, как ведут себя в постели замужние дамы?

— А что ты можешь знать о типичных замужних женщинах?

Он пригладил ее волосы, убрав их со лба. Этот жест был исполнен такой нежности, что у нее слезы навернулись на глаза.

— Вот видишь. — Он указал на ее влажные от слез глаза. — Так могут реагировать только замужние.

Он подсушил ее блузку феном, а на прощание подарил отпечатанную страницу своего диплома.

Его звали Вальтер, и они больше никогда не виделись.

Она тихо открыла дверь ключом. На улице уже светало, проснулись и зачирикали птицы. В квартире горел свет. Марлена осторожно сняла туфли и тихонько на цыпочках пошла по коридору. Она еще никогда не возвращалась домой под утро. Ее сердце бешено колотилось, казалось, в районе горла, так что даже во рту она ощущала его сумасшедшие удары. Она пыталась уверить саму себя, что является не только мужней женой, но и отдельным, самостоятельно мыслящим человеком, который имеет право сам собой распоряжаться. Да уж… Она-то это понимала — поймет ли Бернхард?

Марлена зашла в комнату. Бернхард сидел на софе и смотрел на нее. На столе перед ним стояла бутылка вина. Она была почти пуста.

— Мне очень жаль. Вечер получился таким веселым, что мы никак не могли расстаться и переходили из одной пивной в другую.

Бернхард поднялся. Он смотрел на нее так, будто она явилась сюда прямо с панели, потом схватил за руки и больно сжал их.

— Ты дрянь! Гадина!

Она одеревенела от страха.

— Я должен сейчас быть с матерью, понимаешь? Но из-за тебя не могу выйти из дома. Нельзя же оставлять Андреа одну!

Марлена непонимающе уставилась на него.

— Отец лежит в реанимации. Второй инфаркт. — Бернхард сказал это голосом, полным такой ненависти, как будто обвинял ее в случившемся с отцом. Потом достал бумажник, вытащил оттуда ключи от машины и пошел к двери: — Я еду в больницу.

В этот момент зазвонил телефон. Марлена вздрогнула.

Бернхард вернулся и снял трубку. Он бросил на нее уничижительный взгляд. Если случится что-то страшное, говорили его глаза, виновата будешь только ты.

Он напряженно слушал. Марлена внезапно вспомнила, что еще час назад лежала в постели другого мужчины, и прежние страхи ожили в ней. Она теперь и сама верила, что, если весть дурная, — грех будет на ней.

Бернхард медленно положил трубку.

— Он умер, — сказал он. — Он умер, а ты где-то шлялась.

Когда она попыталась обнять его и утешить, Бернхард оттолкнул ее руки:

— Мы еще поговорим. Когда все кончится.

И он, не оглядываясь, вышел из дома.

3

Марлена сидела за письменным столом Бернхарда и с печалью, смешанной с ужасом, смотрела на траурную фотографию, на которой Евгений Штритмайстер казался каким-то манекеном: словно на самом деле он никогда и не жил, словно его изготовили специально для этого фото, с мертвыми глазами и толстыми щеками.

Марлена спрятала лицо в ладони. Ей вдруг пришло в голову, что сегодня она потеряла единственного человека из семьи Бернхарда, который уважал и ценил ее. Какая-то абсурдная мысль! В конце концов, овдовела не она, а ее свекровь.

Она выдвинула ящик стола и положила фотографию вместе с газетными вырезками в шкатулку для денег. Оттуда вдруг выпала карточка, которую она никогда раньше не видела. «Номер родительского сейфа» — было написано на ней. Марлена взяла карточку в руки. Она даже не знала, что у родителей Бернхарда есть сейф. Она осторожно положила карточку обратно и поставила шкатулку на место. Потом пошла в комнату Андреа и принялась убираться. Дочка сегодня вечером пошла к подружке и останется там на ночь; Бернхард пригласил в ресторан каких-то важных клиентов, а сама Марлена собиралась наконец навестить Иоганну. Ей так нужен был сейчас деловитый тон подруги, ее юмор и оптимизм. После смерти свекра обстановка в доме сделалась невыносимой. При каждой возможности Бернхард припоминал ей, что она бросила его одного в ночь смерти отца. Он обращался с ней как с прокаженной, и Марлена подозревала, что за этим кроются и козни ее свекрови.

Ульрика Штритмайстер почти не говорила с Марленой, но когда удостаивала ее несколькими словами, то подпускала в них так много злых шпилек, что Марлена прекрасно понимала: свекровь сожалеет, что ее сын женился на Марлене. Она сожалеет, что ее невестка не стала для сына послушной, кроткой женой — это тем более забавно, думала Марлена, что сама-то Ульрика никогда никому не подчинялась. Она со сдержанным достоинством восприняла смерть мужа и сразу же позаботилась о том, чтобы передать управление фирмой в руки Бернхарда. Во время похорон она беспомощно вцепилась в руку сына и ни на секунду не отпускала его от себя. У него наверняка рука опухла, с неприязнью думала Марлена, шедшая сзади них. Часто она с грустью вспоминала, с каким интересом и тактом выслушивал ее свекор.

— Это выглядело так, словно Ульрика избрала Бернхарда на место умершего мужа, — говорила Марлена за ужином Иоганне, сидя напротив нее за столом. — Она постоянно звонит нам, Бернхард ездит к ней во время обеденного перерыва и забегает после работы, чтобы проверить, все ли у нее в порядке.

— Ты ревнуешь?

— Нет. Я просто не могу отделаться от ощущения, что в результате всего этого мое собственное положение только ухудшается. О своих учебных планах я даже заикнуться не могу, ибо, как недвусмысленно дала мне понять Ульрика в унисон с сыночком: траур — не время для капризов и женских вывертов. Я, по-моему, вообще исключена из их жизни, и Андреа тоже. Поскольку у Бернхарда теперь так много забот на фирме и у матери, он девочку почти не видит.

— Нытье и жалобы вряд ли тебе помогут.

— Я все же рассчитывала на какое-то сочувствие, — сказала Марлена обиженно.

— Достаточно того, что ты сама себе так жутко сострадаешь. Если ты действительно хочешь что-то изменить в этой ситуации, тогда иди и меняй.

— Но как? Со школой получится, только если Бернхард меня поддержит. Как же я смогу оставлять Андреа вечерами одну?..

— Тогда закончи курсы машинописи и дай объявление, что ищешь место секретарши или телефонистки. Ты будешь отсутствовать только днем, когда Андреа в саду. Да и денег немного заработаешь — своих собственных. Может быть, твой строгий «прерыватель» постепенно привыкнет к мысли, что ты деловая женщина, когда поймет, насколько это серьезно. А школа от тебя не убежит.

Марлена с сомнением взглянула на Иоганну:

— Даже не знаю…

Иоганна пошла в комнату и достала портативную пишущую машинку и учебник по машинописи.

— На, забирай. Для тренировки. — Она ободряюще улыбнулась Марлене. — А где все-таки ты была той ночью, когда умер свекор?

Марлена сдержала улыбку:

— На прощальном вечере выпускников курсов английского.

— А потом?

— Мы выпили пива в другой пивной.

— Мы?

— Тебе надо бы было стать прокуроршей.

— Еще не поздно, может, и стану. Итак? Был там какой-нибудь парень с курсов?

Марлена кивнула.

— Ну говори уж, не томи! Порадуй мой слух!

— Он студент. Немного чокнутый. Но в постели оказался неплох. — Марлена покраснела.

— Просто невероятно! Ай да Марлена! И что теперь? Вы встречаетесь?

— Нет. Он не настолько ненормальный. Кроме того, это опасно для меня. У меня осложнения после длительного приема таблеток. Мне придется отказаться от них на следующие полгода.

— Да, второй ребенок был бы катастрофой. Тут ты права. А как ты улаживаешь эти дела с Бернхардом? Надеюсь, не вашим успешно испытанным способом?

— О! — Марлена иронически скривила губы. — Я все еще наказана.

— Ты хочешь сказать, что он сейчас не выполняет своих супружеских обязанностей?

— Точно! — Марлена прыснула. — Ты не можешь мне объяснить, почему мужчины считают суровым наказанием для жены отказ спать с ней?

Иоганна несколько секунд смотрела на нее со странным выражением на лице. Потом заявила, что за этим скрывается очередной вид глупого, чисто мужского заблуждения. Видимо, Бернхард полагает, что, лишая ее секса, он заставит Марлену отказаться от мыслей о свободе.

— Ей-богу, не вижу никакой логики. Ведь чем самостоятельней и свободней я буду, тем интересней станут наши отношения.

Иоганна ухмыльнулась:

— Это результат его воспитания. Неудивительно, что твои первые шаги к самостоятельности лишают его уверенности в себе.

— Но почему?

Иоганна неопределенно пожала плечами:

— Я плохо разбираюсь в мужской психологии. Но я полагаю, что мужчины на работе боятся проиграть в конкуренции с коллегами-женщинами, а в постели боятся сравнения.

— А твой уважаемый босс? Как он относится к этим вопросам?

Иоганна улыбнулась:

— Я его любовница. Следовательно, самостоятельность и независимость суждений — мои неотъемлемые качества.

— Бред какой-то! Выходит, если бы он развелся и женился на тебе…

— …тогда бы мне пришлось, во-первых, сразу бросить работу, а во-вторых, превратиться в образцово-показательную супругу.

— Захотят — включат, захотят — выключат. Как электроприбор. А ты вообще-то его любишь?

Иоганна закурила.

— Он мне нравится. Всегда питала слабость к бесцеремонным мужчинам.

— Надеюсь, он не использует эту слабость против тебя.

Иоганна молчала. Ее лицо с кроваво-красными губами производило впечатление белой, гладкой поверхности, на которой так много всего могло произойти, так много… Марлена накрыла своей ладонью руку Иоганны. Ей показалось, что она ощущает ток энергии, которой они обменивались, которая связывала и поддерживала их.

— Мы сделаем это, — произнесла она, хотя и сама не смогла бы объяснить точно, что они вдвоем могут сделать.

Марлена очнулась от забытья и поморщилась от боли, в висках будто стучали молотки. Она выпрямилась и провела рукой по лбу. Опустив глаза, увидела засохшую кровь на кожаной куртке и на обнаженной груди. Господи, что произошло?

Она вошла в кухню, открыла холодную воду, намочила платок и приложила его ко лбу. Внезапно обрывки происшедшего всплыли в ее памяти. Она побежала в детскую. Постель Андреа была нетронута. Марлена вспомнила, что девочка проводит выходные у ее родителей. «Ударься я посильнее, могла бы больше никогда ее не увидеть», — неожиданно подумала она.

Она оглянулась. Где Бернхард? Снова обрывки воспоминаний… Да, конечно! После очередной ссоры он, совершенно пьяный, столкнул ее с лестницы, она упала и ударилась лбом о металлический стержень. Рыдая, она добралась до гостиной и, плюхнувшись на стул, услышала, как он с силой хлопнул входной дверью. Потом Марлена допила из его бокала коньяк и, едва сделав глоток, почувствовала, что ее начинает мутить, а комната превращается в узкий туннель, да так быстро, что ей показалось: ее душа покидает тело и находится там, где ее больше ничего не волнует.

Она вернулась в кухню и поставила воду для кофе. Вместе с воспоминаниями вернулся гнев. А все эта отвратительная вечеринка у Дитера, делового партнера Бернхарда! С этого все и началось. Бернхард попросил ее надеть черный кожаный костюм, тем самым впервые за несколько недель проявив к ней некоторый интерес. Если можно назвать интересом то, что он расстегнул две верхние пуговицы на ее жакете. При этом он заявил, что не будет никакого греха, если гости полюбуются кусочком ее груди. Марлена с трудом удержала вопрос, вертящийся у нее на языке: выходит, время траура по его отцу миновало? «Ах, — с иронией подумала она, — как я благодарна за то, что мне разрешено вновь считать себя членом общества! Членом женского рода, разумеется. Так сказать, мясом, а не интеллектом».

Гости Дитера наглядно доказывали, что положение дел именно таково. Женщины сидели в гостиной и говорили о модах, магазинах и косметических салонах. Об автомобилях, земельных участках и картинах, которые предполагают приобрести их мужья. Болтали о детях. О том, какие школы они посещают: языковые, музыкальные, математические… Беседовали и о детских болезнях, о врожденных способностях, о беременностях.

Марлена не могла больше слушать этот птичий щебет, встала и перешла в столовую, где стояли мужчины с бокалами в руках. Они обсуждали результаты последних футбольных матчей, говорили о компьютерном звуковом управлении. Эта система позволила, к примеру, достичь стереоэффекта при показе порнофильмов благодаря управляемым открывающимся и закрывающимся отверстиям в стенах и потолке кинозала.

— Они собираются даже соорудить специальные кресла, ритмически покачивающиеся при некоторых сценах. Что вы об этом думаете? С ума сойти, да? — сказал Дитер.

— Это то же, что с женскими движениями. — Бернхард рассмеялся. — Я ничего против них не имею, только они должны быть достаточно ритмичными, да, мое сокровище? — Он хлопнул жену пониже спины. Марлена молча отошла в сторону.

Хозяин дома поинтересовался, как она поживает, и Марлена ответила, что окончила курсы машинописи и теперь ищет место.

Сразу же в их разговор включился Бернхард:

— У тебя нет никакой необходимости работать. — Он снова улыбнулся, на этот раз сердито.

— Необходимость есть, — сказала Марлена.

Все засмеялись и спросили, слышал ли это Бернхард. У его жены есть необходимость. Мужчины игриво подмигивали ему.

Бернхард хмыкнул.

Марлена нашла, что его ухмылка не соответствует вялой сексуальной активности.

— Я всегда готов прийти на помощь своей супруге, — заявил Бернхард.

— Не надорвись. — Марлена взяла бокал шампанского со стола и отошла к черноволосому молодому человеку в рубашке с рюшами, который темными меланхоличными глазами напоминал романтичного трубадура. Он молчал во время пикировки и улыбался не с таким тупым самомнением, как остальные мужчины.

— Салют! — Она чокнулась с ним.

К сожалению, как оказалось, его молчание было вызвано следствием языковых трудностей. Его лексикон состоял всего лишь из нескольких фраз. Он сказал:

— Ты классная баба. — И во время заключительного танца так крепко прижал ее к себе, словно собирался прямо на глазах у всех продемонстрировать человеческое спаривание. А потом так же по-хозяйски, как до него Бернхард, расположил свою ладонь на ее заднице и прошептал: — Давай выйдем?

Когда Марлена собралась в туалет, он отправился за ней. В коридоре он прижал ее к стене и попытался поцеловать. Она увернулась от его объятий.

— Не ломайся! — Когда Марлена гневно взглянула на него, удивился: — Чего ты сопротивляешься? Сама так себя ведешь…

Надо же! Он даже смог выговорить еще пару фраз!

— И как же я себя веду?

Он указал на ее полурасстегнутый жакет.

Марлена презрительно улыбнулась:

— Я же не спускаю с тебя брюки на том основании, что у тебя расстегнуто несколько пуговиц на рубашке и я вижу твою волосатую грудь.

Она ушла в кухню, оставив его застывшим с открытым ртом, взяла несколько ломтиков семги на тарелке, бутылку шампанского и расположилась на балконе. Стояла мягкая, теплая летняя ночь. Небо было усыпано крупными звездами. Длинные темные тени словно вырастали из стен и напоминали в испуге протянутые руки. Марлена отправила ломтик семги в рот и подумала: ей двадцать четыре года, и ее теперешнее состояние можно описать несколькими словами: ей откровенно связали руки. Она замужем, у нее ребенок, и ничего уже нельзя изменить. Точка. Так она воспитана, так и проживет свою жизнь. И Андреа действительно будет несчастна, если она разведется с Бернхардом.

Она вдруг стала жевать медленней. А это действительно так? Андреа будет несчастна? Разве Бернхард занимается с дочкой? Может быть, он будет посвящать ей больше времени, став приходящим папой, когда раз в две недели ему придется заботиться о ней в выходные? А кроме того — что должна ощущать девочка, родители которой беспрерывно ссорятся?

Марлена положила в рот последний ломтик рыбы и отпила глоток шампанского прямо из бутылки. Слово «развод» вдруг потеряло свой пугающий смысл. И потом… Разве развод действительно единственная альтернатива? Ей пришла на память ее мать, и автоматически при мысли о матери рядом темной тенью возникла крупная фигура отца. Она видела, как отец уходит на работу, как возвращается домой, как сидит за столом, и его тяжелые, усталые руки неловко держат нож и вилку. Уставший и душой, и телом, он имеет право на свободный, спокойный вечер, право на то, чтобы за ним поухаживали. А его жена? Где же ее права? Марлена отпила еще глоток шампанского, и аргументы с контраргументами окончательно смешались в ее голове.

По дороге домой она снова повздорила с Бернхардом. Входя в дом, они все еще спорили. Бернхард схватил бутылку коньяка и до краев наполнил бокал. Он упрекал ее в том, что она всем демонстрировала свое тело, приставала к этому идиоту с волосатой, как у обезьяны, грудью, словно уличная девка. Марлена возразила, что все было как раз наоборот и что этот тип едва не ударил ее. Но Бернхард ответил: этим и должно было кончиться, раз ты так вела себя. Марлена гневно напомнила ему о двух расстегнутых им пуговицах на ее жакете.

— Не в этом причина, — горячился Бернхард, — а в твоем вызывающем поведении!

— Ах, так! Значит, ты принадлежишь к тем мужчинам, которые уверяют, что изнасилованные женщины сами виноваты в случившемся?

Бернхард заорал, что именно так он и думает и что, если ведешь себя как шлюха, будь готова к тому, что с тобой соответственно и поступят. Он схватил ее за лацканы жакета и рванул так, что пуговицы посыпались на пол.

Марлена не могла поверить, что все это происходит именно с ней. Она испугалась, но одновременно и почувствовала облегчение. Если он способен на насилие, значит, у нее есть полное право уйти.

Он уставился на ее полуобнаженную грудь. Его гнев сразу улетучился.

— Марлена! — плаксиво протянул он. — Я не знаю, что с тобой в последнее время происходит. Ты такая странная! Я ничего не понимаю.

Бернхард просунул руки под ее груди и покачал их в руках, как мясник, раздумывающий, сколько они весят и сколько можно на них заработать. Марлена резко отвела его руки и пошла в коридор, к лестнице. Бернхард последовал за ней.

— Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю! — угрожающе закричал он.

Марлена не остановилась. Одним прыжком Бернхард догнал ее и грубо схватил за волосы. Марлена рванулась из его рук.

— Если я говорю — стой, ты должна стоять! — Крик его был полон ярости.

Марлена схватилась за перила и изумленно смотрела на мужа. Он что, совсем сошел с ума?!

— Ты уйдешь, только когда я разрешу!

Она поднялась еще на ступеньку, неотрывно глядя в его глаза.

Бернхард стоял неподвижно, не спуская с Марлены тяжелого взгляда.

Она ступила на следующую ступеньку.

Тогда он размахнулся и изо всей силы ударил ее в лицо. Марлена опрокинулась назад, скатилась по ступенькам и больно стукнулась головой о металлический стержень.

Марлена взглянула на часы. Уже около полудня. Она приняла душ, заклеила пластырем лоб и выпила аспирин. Потом достала из кладовки два чемодана и начала складывать в них белье и одежду. Она услышала, что Бернхард вернулся, только когда он уже открывал дверь спальни. Он тупо уставился на чемоданы, потом перевел недоуменный взгляд на ее лицо.

— Пожалуйста, не делай этого, — сказал он.

Он подошел к кровати, склонился над чемоданом и начал выкладывать вещи. Его руки дрожали.

При виде его дрожащих рук, бледного лица и кругов под глазами Марлену вдруг охватило раскаяние. Что она наделала? Как превратила самоуверенного, гордого Бернхарда в этого бледного, страдающего человека, на которого жалко смотреть? Он беспомощно стоял у шкафа с ее трусиками в руках, не в состоянии сообразить, на какую полку их забросить — Бернхард никогда не имел дела с бельем. Марлена обессиленно упала на кровать и разрыдалась.

Он обнял ее за плечи:

— Я так испугался, что ты бросишь меня.

Марлена уткнулась ему в плечо:

— Я не собираюсь тебя бросать.

Говоря это, она ощутила всю неискренность своих слов и безмерную тоску…

Марлена слишком устала и, как ей казалось, сдалась безо всякого сопротивления. Она намеренно избегала серьезного, искреннего разговора. Разве беседовать друг с другом не значит говорить и слушать? Но кто бы ее выслушал? Отказавшись от своих устремлений, Марлена словно отбросила все сложности. Эта мысль убаюкивала ее, как мягкая подушка. Никаких забот. Никаких споров. Никаких проблем. Удобная, красивая жизнь. Может, ей вступить в теннисный клуб?

Она шила занавески и готовила тесто по новым рецептам. Она посадила во дворике елочку и так любовно и умело ухаживала за ней, что соседи засыпали ее вопросами, как это ей удается. Она покупала женские журналы и штудировала кулинарные рецепты к приближающемуся Рождеству. Она вместе с Андреа пекла печенье и клеила елочные игрушки.

Бернхард был счастлив. Он вознаграждал ее приглашениями в ресторан, приносил ей цветы и беспрерывно повторял, как он счастлив, что кризис в их семейной жизни преодолен.

Но удивительно: когда он вечерами приходил домой и бросал полный гордости взгляд на заботливо накрытый стол, когда потом, после бокала вина, рассказывал о фирме и прошедшем дне, она не испытывала радости. Какое-то раздражение, если не бессильная ярость, так сжигало ее изнутри, что вино казалось кислым и желудок сводило судорогами.

Долгое время она не могла понять, в чем дело. Потом вдруг до нее дошло, что она просто ревнует. Ревнует к профессиональной жизни Бернхарда. Пару раз, когда он жаловался на какие-то деловые недоразумения или споры, она давала ему советы, как поступить.

Будучи вновь уверен в ее лояльности, он с подчеркнутой признательностью воспринимал их. Он похваливал ее как ребенка и трогательно уверял, что она наконец приблизилась к тому идеалу женщины, о котором он всегда мечтал: которая словом и делом на стороне мужа и всегда помогает ему. При этом Марлена начинала ощущать себя какой-то третьей рукой или ногой Бернхарда, и ничем больше. Сама ситуация казалась смехотворной, а влажные от умиления глаза Бернхарда пугали ее куда больше, чем прежний гневный огонь, горевший в них.

— Я только считаю, что муж и жена должны дополнять друг друга, — неуверенно продолжил Бернхард, взяв ее за руку.

— Можно ли дополнить такое совершенство, как мужчина?

Бернхард неопределенно улыбнулся:

— Настоящая жена умеет незаметно делать многое, что способно поддержать ее мужа. Это я имею в виду под дополнением.

— Но это не дополнение, это помощь. И почему она должна делать это тайком? Чтобы не закрыть собой фигуру мужа?

— Хорошо, хорошо! Пусть это будет помощь.

— А кто помогает жене?

— Муж. Тем, что охраняет и обеспечивает ее.

Марлена невольно улыбнулась:

— Охраняет? От кого? От диких зверей? Я думаю, по твоему представлению семья функционирует, только когда каждый из них что-то утаивает: он — свою слабость, она — свою силу.

— Ну и что? Что в этом плохого?

— Ужасно то, что женщина поддерживает мужчину, не смея рассчитывать на ответную поддержку с его стороны.

— Разве ты не чувствуешь поддержки с моей стороны? — спросил Бернхард рассерженно.

Марлена молчала.

— Этот дом, шкафы, полные одежды, наше положение в обществе и уровень жизни… Это все не поддержка?

— Это зависимость. Ты мне тысячекратно можешь повторять, что в твоих успехах на работе есть доля и моего труда, но я этого не ощущаю.

Бернхард со снисходительной улыбкой покачал головой.

— Знаю, знаю, теперь ты будешь утверждать, что для тебя важно иметь уравновешенную, улыбающуюся супругу, с нетерпением ждущую мужа к ужину. Но на самом деле ты хочешь моей зависимости. Я уж не говорю о том, как это удобно — перекладывать все скучные домашние проблемы на чужие плечи.

В его глазах появилось хитроватое выражение:

— Так ты чувствуешь себя недостаточно загруженной?

Снова Марлена ощутила дурноту, подкатывающую от желудка к горлу. Она прекрасно понимала, что Бернхард имеет в виду. Второго ребенка.

В Сочельник она пригласила своих родителей, братьев и свекровь. Чтобы успеть украсить елку, убрать и все подготовить, она отослала Бернхарда и Андреа к Ульрике Штритмайстер на целый день. Марлена положила рядом с каждым прибором нашпигованные гвоздикой мандарины, приготовила пунш и занялась елкой. Проходя мимо зеркала, она мельком взглянула в него сквозь опущенные ресницы и увидела свое разгоряченное лицо и растрепанные волосы. Она не узнала себя. На мгновение ей показалось, что это мать смотрит на нее из зеркала. Марлена испуганно остановилась. Утром она не надела лифчик под блузку, на груди и обнаженной шее собрались капельки пота, спортивные брюки вытянулись на коленках, тапочки все были в пятнах. Она была безобразна. Бесцветна. Безликая женщина средних лет.

В этот момент в дверь позвонили. На площадке стоял с иголочки одетый мужчина лет сорока. У него было худощавое породистое лицо и совершенно лысая голова.

Мужчина приветливо улыбался:

— Я живу за несколько домов отсюда. Вчера мне по ошибке принесли посылку, предназначавшуюся для вас.

Марлена торопливо убрала с лица волосы, пригласила его войти и предложила рождественское печенье.

Он осмотрелся:

— У вас так красиво!

— Вы находите? — Она с сомнением оглядела свою гостиную.

Он усмехнулся:

— Может быть, только эта мебель чересчур строга… для такой юной хозяйки.

Он охотно разговорился, сказал ей, что живет один, работает в издательстве и часто видит ее в саду, когда она подстригает газон или играет с дочкой. В последнее время она так часто бывает грустна, что он подумал, будто у нее что-то случилось. Сказав это, сосед заметно смутился.

Она была изумлена подобной откровенностью и не знала, о чем еще можно было бы говорить с этим человеком.

— Простите, что отнял у вас время. — Гость встал. — Спасибо за угощение.

Марлене не хотелось, чтобы сосед уходил. Не зная почему, она вдруг ощутила симпатию к нему. Словно его присутствие и внимание были ей жизненно необходимы. Марлена предложила ему бокал вина. Он без возражений опустился на диван.

Она на секунду заглянула в ванную, заколола волосы и надела нарядную блузку. Заскочила на кухню, открыла бутылку вина и взяла бокалы.

— С Рождеством!

Марлена объяснила, что ведет замкнутый образ жизни и толком не знает никого из соседей. А потом без всякого перехода, к собственному удивлению, вдруг принялась говорить о своих проблемах, о скуке и однообразии своей жизни.

Он с пониманием слушал ее.

— Это очень сложная область, — серьезно сказал он.

Он хорошо понимает особенности взаимоотношений мужа и жены, поскольку сам гомосексуалист, а возможно, гомосексуальному мужчине легче понять женщину.

— Вы не согласились бы пообедать у меня на будущей неделе? Я неплохо готовлю. — Сосед улыбался, ожидая ее ответа.

Она приняла его приглашение и на прощание завернула ему большой кусок рождественского пирога.

— Рада была познакомиться с вами.

Он покраснел и спустился по ступенькам крыльца.

— Извините, а как вас зовут?

Он смущенно обернулся:

— Боже мой… Разве я не представился?! Мориц. Меня зовут Мориц Кайзер.

Марлена сидела со своим бокалом за кухонным столом и прислушивалась к разговору в гостиной. Раздача подарков закончилась. Андреа забавляла своими рассказами братьев Марлены, а Тилли и Бруно Шуберты беседовали с Бернхардом и его матерью.

— Она не такая, как другие женщины, и терпеть не может домашние дела, — с сожалением констатировал Бернхард.

— Просто она еще очень молода и наивна, — объяснила ее мать.

Бруно Шуберт утверждал, что она просто нуждается в сильной руке. Тилли робко возразила, что главное в браке — это любовь, а все остальное приложится.

Слово «любовь», как заблудившаяся птичка, залетело в кухню к Марлене. Она облизала ложку и вдруг в оконном стекле увидела свое искаженное лицо. Марлена приподняла уголки губ и скорчила гримасу. Ну вот. Теперь она точно похожа на слабоумную! Может, она и вправду дурочка? Глупенькая Марлена Штритмайстер, сидящая в кухне своего пятикомнатного дома и упивающаяся пуншем. О, Господи! Как могут они обсуждать ее, будто Марлены здесь нет? Как будто она непослушный, капризный ребенок, о котором с осуждением говорят мудрые взрослые!

Она открыла застекленную дверцу в проеме между кухней и столовой.

— Вы все еще очень удивитесь, — произнесла вдруг она.

Четыре головы испуганно повернулись к ней.

— Вы очень даже удивитесь!

Она рывком захлопнула дверцу. Грохот раздался такой, словно выстрелили из ружья.

Снаружи дом Морица Кайзера был как две капли воды похож на ее собственный. Но обстановка — насколько она могла рассмотреть — тут же пробудила в ней желание поменяться квартирами. На начищенном полу лежали светлые ковры, современные книжные полки были умело скомбинированы со стильной мебелью, в столовой стояло пианино, окно между кухней и столовой было заделано.

Они обедали в кухне. Мориц рассказал ей, что ему сорок один год и что этот дом он унаследовал от родителей. Он работает составителем текстов в рекламном издательстве, которое издает также городские карты и брошюры для коммунальных служб, а теперь собирается значительно расширяться.

— Вы, наверное, удивляетесь, почему я все это так подробно вам рассказываю?

Марлена улыбнулась:

— И почему же вы мне все это так подробно рассказываете?

— Потому что знаю, что наша секретарша собирается увольняться. Завтра объявление о приглашении на работу новой сотрудницы будет опубликовано в нескольких газетах.

Марлена взглянула на него с изумлением.

— Мне показалось, что это может вам подойти, — сказал он, разливая вино в бокалы.

— Я не очень представляю себе обязанностей секретарши, — растерялась Марлена.

— Вы сидите в приемной, отвечаете на телефонные звонки, обслуживаете факс, встречаете посетителей и направляете их в нужные отделы. Вы должны хорошо знать английский, быть симпатичной и уметь безукоризненно общаться с людьми.

Марлена вдруг заволновалась:

— И вы могли бы помочь мне получить это место?

Мориц с сомнением пожал плечами:

— Увы! Наш босс, Георг Винтерборн — человек весьма независимый, на него никто не может влиять. Я просто хочу обратить ваше внимание на эти газетные объявления. Кроме этого, я могу дать вам исчерпывающую информацию о нашей работе. Возможно, вам это поможет.

— Почему же вы все это для меня делаете?

— Потому что считаю: это ваш шанс.

Марлена печально вздохнула:

— Увы, ваше мнение противоречит мнению моего мужа.

Мориц поднялся и подошел к окну. Потом повернулся к Марлене:

— Знаете… в жизни каждого человека наступает такой момент, когда нужно четко знать, чего ты хочешь. У меня было такое, когда я познакомился с моим другом как раз тогда, когда он устал за долгие годы скрывать свою непохожесть на других. Нам пришлось скрепя сердце со многим мириться. Однако под конец все как-то устоялось, и сплетники среди соседей и на фирме успокоились.

— Мне очень хочется начать работать, но в то же время я опасаюсь своих амбиций. Я не буду довольна, пока не достигну положения, которое бы меня целиком и полностью устраивало. Я захочу окончить наконец школу, сделать карьеру… Но это было бы концом моего брака.

— Разве честолюбие относится к человеческим слабостям?

— В глазах моей семьи это абсолютно не женское качество.

— Вы могли бы нанять домработницу на несколько часов в день.

— Бернхард упадет в обморок. В конце концов, времена старых добрых домработниц давно миновали… А чтобы у него под боком была строптивая жена… А в придачу еще и домработница. — Марлена хмыкнула.

Мориц подошел к холодильнику и достал десерт.

— Итак, что ты мне посоветуешь? — спросила Марлена, неожиданно для самой себя перейдя с соседом на «ты».

Он протянул ей шоколадный крем:

— Почему ты вышла за него замуж?

— Мне было восемнадцать, и я была беременна. Я мечтала сбежать из дома. И мне казалось, что я люблю его. Но на деле получилось так, что я лишь сменила одну клетку на другую.

— Тогда самое время вырваться сейчас на свободу, — подбодрил ее Мориц.

То самое объявление она прочитала на следующий день за завтраком: «Издательский дом Винтерборна ищет молодую секретаршу со знанием машинописи и хорошим английским».

Марлена отложила газету. Ее сердце забилось быстрее. Да. Она сделает это, пусть Бернхард хоть треснет. Она придирчиво посмотрела на мужа. Он пил кофе, не отрывая взгляда от спортивной страницы. Взгляд Марлены остановился на Андреа. Ее семья. Она сама — часть этой семьи. Один дом, один стол и три человека. И они могли бы оставаться семьей, даже если бы что-то в их жизни изменилось — только помогая друг другу и относясь друг к другу с уважением.

Она уже открыла рот, чтобы рассказать Бернхарду об объявлении, но тут же подумала, что если она расскажет о своих намерениях мужу, то он пустит в ход тяжелые орудия и будет всячески противодействовать ей.

— Какие у тебя планы на сегодня? — полюбопытствовал он.

Ее лицо вспыхнуло:

— Надеюсь, я сделаю сегодня нечто особенное.

— Мне нравится, когда ты такая, — улыбнулся ей Бернхард.

Она лучезарно улыбнулась в ответ:

— Я и сама себе нравлюсь. Даже очень.

4

Издательский дом Винтерборна находился недалеко от университета, в современном пятиэтажном здании. К порталу вели четыре гладкие, выложенные мозаичной плиткой ступени, в застекленных дверях отражались пролетающие мимо машины.

Марлена надела бежевый костюм и белую блузу с кружевным воротником. Утром она зашла к своему парикмахеру и попросила постричь ее покороче. Несмотря на холодный январский ветер, она решилась надеть туфли на высоком каблуке и поработала над своим лицом.

Все время, пока Марлена ехала в метро, она вела сама с собой беззвучный диалог, анализируя все этапы своей жизни. И все это время она дрожала от мучительного волнения. Она должна получить это место! Она должна изменить свою жизнь! И немедленно!

Она вошла в вестибюль и огляделась. Напольное покрытие, стены, даже кнопки лифта — все было выдержано в серо-голубой цветовой гамме. Приглушенный свет струился из стеклянных светильников. На одной из стен висели подробные карты Берлина, Мюнхена, Франкфурта и Гамбурга. На покрытых цветным лаком металлических стеллажах стояли глянцевые брошюры. Над лестницей была прикреплена фирменная эмблема: буква W на короне.

Марлена подошла к помпезному столу в приемной и улыбнулась молодой девушке, сидящей за пишущей машинкой. Марлена знала от Морица, что это сотрудница издательства, временно замещающая секретаршу.

— Здравствуйте. Меня зовут Марлена Штритмайстер. У меня предварительная договоренность с господином Винтерборном.

— По какому вопросу?

Марлена помедлила. Если быть точной, у нее всего лишь состоялся краткий и весьма неопределенный разговор по телефону с шефом отдела кадров доктором Бендой. Тот гнусавым голосом предложил ей сначала представить все необходимые документы в письменном виде, желательно с исчерпывающими рекомендациями. Поскольку ей было совершенно ясно, что по причине отсутствия квалификации и соответствующего опыта у нее нет реальных шансов получить это место, она твердо решила добиться личного разговора с боссом. Именно с боссом, а не с начальником отдела кадров или его ассистенткой, которые наверняка не захотят видеть на месте секретарши женщину, забеременевшую в восемнадцать лет и практически знающую лишь о том, что ничего не знает. Нет уж, если она и рискует получить отказ, пусть этот отказ будет решительным и бесповоротным. Пусть он будет исходить от владельца фирмы, этого динамичного и не поддающегося ничьим влияниям Георга Винтерборна, который, по словам Морица, не выносит подлиз и подхалимов и своим успехом обязан только себе самому. Это на него собиралась она работать, и именно к нему, сказала она себе, рано или поздно попадут все ее документы.

— Доктор Бенда попросил меня немедленно передать эти документы господину Винтерборну. — Она помахала перед секретаршей папкой с документами.

Девушка явно была растеряна и не знала, что предпринять. Наконец она сняла трубку и набрала номер приемной Георга Винтерборна, объяснила ситуацию и еще раз испытующе взглянула на Марлену.

— Она уверяет, что господин Винтерборн хотел посмотреть эти бумаги лично. — Минуту девушка послушала, а потом положила трубку и обратилась к Марлене: — Вам нужно подняться к фрау Шмалайзен. Это наш главный секретарь. Пятый этаж, третья комната налево.

Марлена поблагодарила и прошла к лифту. Очень высокий худощавый мужчина вышел ей навстречу из кабины лифта. Он был постарше Марлены, светловолосый и белокожий. Он держал под мышкой рулон с чертежами и предусмотрительно придержал для нее дверь.

— Отдел кадров на третьем этаже, — улыбнулся он.

Марлена взглянула на него с недоумением.

— Не меньше двух десятков молодых интересных дам сидят сейчас там наверху в надежде получить эту работу. — Он кивнул в сторону стола приемов.

— Спасибо, но у меня дело к господину Винтерборну. — Марлена сжала губы. Если все мужчины в этом офисе выглядят так же, как этот, она на коленях будет умолять Георга Винтерборна взять ее на работу.

— Может быть, я смогу быть вам чем-то полезен?

— А вы знакомы с господином Винтерборном? — с сомнением спросила она.

Он хмыкнул:

— Я руководитель рекламного отдела. — Он внимательнее посмотрел на нее. — Вы хотите ему что-то продать?

— Что-то вроде этого. — Она нажала на кнопку пятого этажа.

— Тогда учтите, что честность он ценит превыше всего. — Мужчина одобрительно улыбнулся. — Желаю удачи.

Георгу Винтерборну, плотному коренастому мужчине с мощной львиной головой, было около пятидесяти лет. Некая аура силы и значительности окружала его, и рядом с ним Марлена казалась себе авантюристкой, предчувствуя скорое разоблачение. Она села в одно из кожаных кресел.

— Госпожа… Штритмайстер?

Марлена кивнула.

— Я удивлен. Мне передали, что у вас есть какие-то конфиденциальные документы, с которыми доктор Бенда направил вас ко мне. Я не смог уточнить у него, о чем, собственно, идет речь, потому что он сейчас занят. Итак, объясните, пожалуйста, какая неотложная необходимость привела вас ко мне. Что там у вас?

Марлена протянула ему папку. Он открыл ее, достал заявление о приеме на работу, ее автобиографию и фотографию и недоуменно взглянул на Марлену.

— Это просьба о приеме на работу. Моя, — объяснила Марлена.

— На работу в качестве кого? — Он недоуменно наморщил лоб.

— Секретарши. — И вы пришли с этим ко мне? — Его рука уже лежала на пульте переговорного устройства.

— Поскольку я хотела бы работать на вас, то посчитала необходимым с вами познакомиться лично, — торопливо проговорила Марлена.

— Вы со мной?.. — Он откашлялся. — Эти вопросы не в моей компетенции.

— Но вы же владелец издательства.

Что-то похожее на улыбку тронуло его губы.

— Именно поэтому я возлагаю различные обязанности на своих сотрудников. Сам же я лишь регулирую общие вопросы.

Марлена покраснела:

— Но ведь секретарша в приемной в некотором роде визитная карточка вашего издательства. Думаю, вы предпочитаете лично решать такие важные вопросы.

Он молчал, перебирая ее документы. Потом поднял глаза:

— Вы не кончали гимназии, у вас нет специального образования, но зато есть шестилетняя дочь и супруг, — это прозвучало как обвинительное заключение.

Марлена почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами, под ложечкой засосало от страха.

— Я иначе представляю себе визитную карточку моего издательства.

— Я думаю, вы делаете слишком поспешные выводы.

Ситуация, видимо, начала его забавлять.

— Тогда объясните, пожалуйста, почему я должен отдать предпочтение вам.

— Я оставила гимназию за два года до окончания. Следовательно, среднее образование у меня есть. Я действительно рано вышла замуж, веду хозяйство и воспитываю ребенка. Таким образом, я имею вполне достаточное для этой должности образование, в качестве домохозяйки ежедневно оттачиваю свои организаторские способности, в качестве жены — гибкость, а в качестве матери — трудолюбие и терпение. Кроме того, у меня есть еще одно очень ценное преимущество. — Она сделала паузу, и он снова вопросительно взглянул на нее. — Все заботы, связанные с ребенком, у меня позади.

Он опять взглянул в ее документы:

— Вам двадцать четыре года, и у вас только один ребенок.

— Мне двадцать четыре года, и я намерена быть матерью только одного ребенка.

— А ваш муж разделяет вашу точку зрения?

Марлена посмотрела ему прямо в глаза:

— Скажите, а претендентов-мужчин вы тоже спрашиваете, сколько они собираются иметь детей и что думают об этом их жены? Кроме того, благодаря противозачаточным средствам я могу сама регулировать этот вопрос. Так вот, я хочу получить работу — и не на год-полтора, а навсегда.

«Хорошо сказано, — подумала она. — Если не считать реплики про таблетки, о которых я давно забыла».

— А какие у вас преимущества по сравнению с другими претендентками на это место? Я должен вам сказать, что около тридцати молодых женщин пришли к нам только сегодня.

— Двадцать.

На этот раз он рассердился:

— Ну хорошо! Чем вы отличаетесь от двадцати остальных?

«Прежде всего полной некомпетентностью», — подумала про себя Марлена, глубоко вздохнула и сказала ему, что она очень основательный и целеустремленный человек и быстро все схватывает. Что она неплохо информирована об издательском доме Винтерборна, ее очень привлекает его многосторонняя деятельность, и она надеется, что могла бы стать для издательства подходящей сотрудницей.

— Я далеко не легкомысленная девица, которая безразлично относится к работе и ценит только удачное замужество. Я хочу идти дальше. Скажу вам искренне, мне очень бы хотелось, чтобы моя деловая карьера началась в вашем издательстве.

Она встала, и он поднялся вслед за ней. Георг Винтерборн улыбался:

— Чтобы мы уж окончательно поняли друг друга… Я прекрасно вижу, что за всеми этими замечательными словами вы хотели скрыть абсолютное отсутствие квалификации, если не считать знание английского и машинописи — тоже, впрочем, непроверенных. Но мне импонирует ваше мужество. — Он снова улыбнулся. — Что вы подразумеваете под словами: я хочу идти дальше?

— Я не собираюсь навсегда оставаться секретаршей.

— А кем вы хотели бы стать?

Она лукаво улыбнулась:

— Вид отсюда, с пятого этажа, гораздо приятней, чем из приемной на первом этаже.

Он громко расхохотался:

— Не многовато ли ступенек до пятого этажа для… домохозяйки с организаторскими способностями?

— Вы так думаете? А кем были вы, когда начинали?

Он был озадачен. Откуда ему знать, что она знакома с Морицем, рассказавшим ей, что Георг Винтерборн начинал на пустом месте.

— Хорошо, хорошо, фрау Штритмайстер. Я вижу, вы действительно много о нас знаете.

Она протянула ему руку, прощаясь, и направилась к двери. И тут Георг Винтерборн сказал:

— Вы ведете себя непрофессионально: вы не спросили ни о рабочем времени, ни о зарплате, ни об отпуске.

Марлена остановилась в недоумении.

— У вас будет сорокачасовая рабочая неделя, в должности секретарши вы станете получать около двух тысяч марок в месяц и будете иметь двадцатидвухдневный отпуск. Вы должны знать наши условия с самого начала.

Марлена смотрела на него, широко открыв глаза.

— Я принимаю ваше предложение, если вы мне его делаете. Я нахожу его достойным.

И на вдруг ослабевших ногах Марлена медленно пошла к двери. В коридоре она достала из сумочки носовой платок и вытерла вспотевшие ладони.

Марлена поехала в школу, где училась Андреа, и поговорила с директором. Чуть меньше полугода Андреа ходила в первый класс и к полудню уже возвращалась домой. Если Марлена будет работать, девочке придется оставаться в школе на полный день.

Директриса записала Андреа на очередь в группу продленного дня.

Конечно, родители, которые работают или воспитывают детей в одиночку, имеют преимущество. Но благодаря тому, что школа сейчас перестраивается, сразу после пасхальных каникул появятся двадцать дополнительных мест в этой группе, и Андреа имеет реальные шансы попасть туда.

Марлена с дочерью зашла в уютное кафе, заказала девочке чашку шоколада и кусок сливочного торта и попыталась объяснить дочери, почему для нее так важно пойти работать. Андреа была самостоятельной, общительной девочкой, и перспектива оставаться в школе после обеда со своими подружками, вместе готовить уроки и играть сколько душе угодно очень ее вдохновила.

— А вечером я сама буду приходить домой, как все остальные, — гордо сказала она.

Марлена ласково накрыла своей рукой маленькую ладошку дочери.

— Но папе не нравится, когда ты уходишь из дома, — рассудительно сказала Андреа.

— А тебе?

Дочь задумалась, и Марлена была тронута серьезным выражением маленького личика.

— У Аннегрет мама тоже работает, — наконец сказала Андреа. — Но она работает только из-за денег. Все женщины — так сказала мама Аннегрет — охотнее сидели бы дома, со своими детьми.

— Я думаю, она заблуждается. Знаешь… если мы будем держаться вместе и поддерживать друг друга, это будет просто здорово. По вечерам мы бы вместе готовили ужин…

— Как классно! Вот папа удивится!

«Еще как», — угрюмо подумала Марлена. Но вслух сказала:

— А выходные мы проводили бы все вместе.

— А если папа все-таки не разрешит тебе работать?

Марлена объяснила Андреа, что в семье каждый имеет право делать то, что считает наилучшим для себя. Если этим он не обижает своих близких и не мешает им.

Бернхард молча сидел за столом и вертел в руках пустую пепельницу. Его молчание, как ядовитые пары, делало невыносимым атмосферу в комнате. Марлена рассказала ему о своем визите в издательство, впервые упомянула Морица Кайзера и попыталась сгладить впечатление сообщением о том, что с Пасхи Андреа запишут в группу продленного дня.

— Ты завтра же позвонишь в это издательство и откажешься от места, — сказал наконец Бернхард ледяным тоном. — И откажешься от группы продленного дня. — Он со стуком поставил пепельницу на стол.

Марлена попыталась возразить, но он тут же прервал ее. Он так понял, продолжал Бернхард, что она чувствует себя бездельницей. Поэтому решил приносить с собой с работы кое-какие деловые бумаги — счета, письма, документы, которые нужно привести в порядок.

— Ты не понимаешь меня! — воскликнула Марлена в полном отчаянии. — Я не хочу быть подсобной работницей! Мне нужна моя собственная работа, нужна профессия. — Вдруг ей пришла в голову спасительная мысль: — Если, не дай Бог, с тобой что-то случится… У меня ведь нет даже образования! На что мы будем жить?

Бернхард с облегчением улыбнулся:

— Не волнуйся об этом. Мы вполне финансово обеспечены.

— Но наш банковский счет…

— Лишь маленькая часть нашего состояния хранится на банковском счету.

— Но почему?

— Ты думаешь, я доверю все свои деньги государству? Ну уж нет! Отец все деньги, которые мог выделить, вложил в ценные бумаги. Они в надежном месте. Рука налоговой инспекции до них не дотянется, уж можешь мне поверить, — с довольным смешком сказал он.

Марлена вспомнила номер сейфа, найденный ею в бумагах мужа. Ах, вот в чем дело! Но смысла этих махинаций она не поняла. Разве с ценных бумаг, не лежащих в банке, налоги не берут? Впрочем, ей все равно. Это не имело отношения к ее проблемам.

— Я не хочу печатать для тебя какие-то счета. Я хочу профессионально расти, быть среди людей, делать карьеру.

— А как же домашние дела?

— Если я буду приглашать на один день в неделю приходящую прислугу…

Бернхард ударил ладонью по столу:

— Какого черта! Что ты нашла интересного в том, чтобы разыгрывать из себя секретутку в вестибюле?!

— Это же только начало!

— Зачем? — Он встал и обхватил ее плечи. — Ну зачем? У тебя есть дом, ребенок, я наконец. Неужели этого недостаточно?

У Марлены слезы выступили на глазах. Она затрясла головой.

— Да что ты за женщина! — презрительно бросил Бернхард, толкнув ее на стул. Потом повернулся и вышел из комнаты.

Марлена съежилась на стуле, как побитая. Все те же мысли снова не давали ей покоя. Может быть, Бернхард прав: она не женщина, пытающаяся найти свою дорогу в жизни, а какой-то выродок? Может быть, вообще нежелание следовать сложившимся канонам — признак ее ущербности?

Ее стыд обратился в гнев. Она схватила пепельницу и швырнула ее в стену. Пепельница разбилась на мелкие кусочки. Марлена вышла, даже не подумав собрать осколки. Бернхарда она нашла в кабинете. Он сидел за письменным столом и листал журнал. Что интересного может найти этот непробиваемый деспот в специальном журнале? Как он может спокойно читать, когда речь идет о ее будущем?

— Выслушай меня еще раз. Я смогу доказать тебе, что у нас будет счастливый брак, даже если я займусь профессиональной деятельностью. И я буду всю жизнь благодарна тебе, если ты не станешь чинить мне в этом препятствий.

Его лицо превратилось в каменную маску:

— Нет. Этого ты от меня не дождешься. И ты знала об этом.

— Я знала об этом?! — закричала Марлена.

Да она совсем ничего не знала тогда, в восемнадцать лет, кроме того, что беременна. А беременные женщины имеют только три возможности: сделать аборт, если смогут найти врача, согласного нарушить закон; воспитывать ребенка одной или выйти замуж. Она радовалась будущему ребенку и вышла замуж потому, что считала брак началом многообещающего жизненного пути, а не его концом. И согласен Бернхард с этим или нет, она будет строить свою жизнь в соответствии с собственными желаниями. И в семье, и на работе, и в общественной жизни.

— Ты упрямая эгоистка, — не обращая внимания на ее вопрос, продолжал Бернхард. — И думаешь только о себе.

— Можно подумать, ты не такой.

Они гневно смотрели друг на друга. Бернхард не выдержал первым, он снова уткнулся в журнал.

Марлена выбежала из комнаты, чувствуя себя ребенком, которого отругали за серьезный проступок.

На следующий день завтрак проходил в тягостном молчании. Андреа тревожно поглядывала то на мать, то на отца и наконец решила вмешаться:

— Я с удовольствием буду ходить на продленку, папа.

Бернхард отложил газету и ответил с сарказмом в голосе:

— Мы поговорим об этом в другой раз, сокровище мое. — Он аккуратно сложил газету, немного помедлил, а потом спросил: — Как называется фирма, в которой ты хочешь работать?

Марлена затаила дыхание. Может быть, понимание еще возможно?

— Издательский дом Винтерборна в Швабинге, — поспешно ответила она.

Бернхард молча встал и отнес грязную чашку в раковину. Потом простился с Андреа, игнорируя жену, и вышел.

Когда его шаги в коридоре затихли, изумленная Андреа повернулась к матери и шепотом спросила:

— Почему папа так сердится? Если ты будешь работать, то станешь получать много денег.

Внезапно Бернхард снова возник в дверях.

— Я зарабатываю достаточно денег для всех нас. — Его лицо пылало от ярости. — И не хочу, чтобы моя дочь ходила на продленку. Надеюсь, всем все ясно.

Он взял свой «дипломат», схватил с вешалки пальто и захлопнул за собой дверь.

Марлена застыла, не в силах двинуться с места. Что же ей делать? Она лишила весь дом покоя, сказал ей вчера Бернхард, отправляясь спать.

Маленькая ручка Андреа погладила ее щеку. Марлена прижала дочь к себе.

— Мне очень жаль, что мы так часто спорим при тебе. Но иногда этого просто невозможно избежать, — сказала она дочери, поклявшись про себя, что в будущем постарается не допустить этого.

Целую неделю она с замиранием сердца ждала прихода почтальона и сломя голову мчалась к телефону, заслышав звонки. Ничего. Мориц уехал на пару дней, и ей неоткуда было получить информацию о том, что происходит в фирме. В пятницу она не выдержала и сама позвонила в отдел кадров, чтобы поинтересоваться судьбой своего заявления.

— Одну минуточку, — сказала помощница доктора Бенды. — Мы, правда, еще ничего не решили, но ваше заявление… — Зашелестела бумага. — Да, правильно. Ваше заявление отозвано.

Марлене показалось, что ее сердце перестало биться. Она задыхалась.

— Это решение господина Винтерборна?

— Господин Винтерборн здесь ни при чем. Звонил ваш муж, фрау Штритмайстер. Он сказал, что ваше заявление можно считать утратившим силу.

От негодования Марлена едва не потеряла контроль над собой. Но тут же ее мозг заработал с молниеносной быстротой и четкостью. Она произнесла как можно доброжелательнее:

— Мне страшно жаль, но произошло недоразумение. Я уезжала по делам на несколько дней и попросила мужа позвонить в другую фирму, чтобы аннулировать там мое заявление. Я сделала это, потому что очень надеюсь работать у вас.

— Вы надеетесь потому, что лично побывали у господина Винтерборна? — В вопросе прозвучала неприкрытая ирония.

— Конечно, нет. Я всегда мечтала работать в издательстве, которое занимается рекламными проектами. Мой супруг просто перепутал названия фирм. Могу я надеяться, что вы снова дадите ход моему заявлению?

Сотрудница отдела кадров после короткой паузы ответила утвердительно.

— Спасибо, — поблагодарила Марлена и повесила трубку.

Через пару дней она получила письмо из издательского дома Винтерборна, в котором сообщалось, что она принята, в конверте был и трудовой договор. Приступить к работе она должна с 1 февраля. Следовательно, у Марлены оставалась всего пара дней, чтобы подготовить Бернхарда. Она подписала контракт и немедленно отослала его обратно. Потом записалась к своему гинекологу: ей надо было подобрать другое средство предохранения, поскольку она окончательно решила отказаться от таблеток. Она поговорила также со своей матерью и попросила ее в течение какого-то времени забирать Андреа из школы и быть с ней до возвращения Марлены с работы — пока не появится место в группе продленного дня. Мать согласилась.

— Надеюсь, Бернхард одобряет твое решение? — спросила она в конце разговора.

— Одобряет, — коротко ответила Марлена, стремясь избежать объяснений.

В этот вечер Бернхард вернулся домой поздно. Раз в месяц он водил за свой счет рабочих своего предприятия в пивную. Он называл это заботой о персонале. Но при этом он так заботился и о себе, что на следующий день обычно мучился страшным похмельем.

Марлена уложила Андреа в постель, почитала ей на ночь и вернулась в кабинет Бернхарда. Там она перепечатала какую-то статью из журнала, чтобы потренировать лишний раз пальцы. Потом полистала рекламные брошюры издательства Винтерборна. Она должна быть во всеоружии, выйдя на работу.

Бернхард явился около одиннадцати. Марлена услышала, как в прихожей со звоном упала на пол связка ключей.

Через минуту он вырос в дверях кабинета и уставился на нее прищуренными глазами. Бернхард был пьян. Под мышками на его рубашке расплылись круги пота. Как всегда, когда она попадала в опасную ситуацию, Марлена чувствовала вокруг себя напряженную пустоту. Сейчас состоится бой, но на этот раз она к нему готова.

Бернхард ногой открыл дверь в кухню. Потом схватил Марлену за руку и потащил из комнаты к плите.

— Где ужин? — с трудом произнес он. — Я голоден.

— Но я не думала, что ты будешь ужинать дома.

— Не думала! Ну так подумай сейчас, чем меня накормить. — Он доплелся до холодильника, достал яйца, ветчину и молоко. — Сделай омлет!

— Сам делай свой омлет, — презрительно сказала Марлена и двинулась из кухни.

Бернхард схватил ее за руку:

— Сделай хоть что-нибудь на ужин, раз уж ты в постели ни на что не годна. Что я, зря, что ли, даю тебе деньги?

Марлена в ужасе уставилась на него. Будто клинок вошел ей в грудь. Ее жизнь мелькнула вдруг в мозгу, похожая на мозаику, вдруг распавшуюся на мелкие кусочки. Ее мечты о будущем развеялись, как легкий весенний ветерок. Муж, жена, ребенок. Любовные романчики. Тень отца. Присутствие Бернхарда, связывающее ее тысячью нитей, с каждым днем становится все туже. Этот пьяный злой мужчина, эта атмосфера ненависти и презрения, это взаимное непонимание. И каждый из них знает о своем оружии, и на этот раз ее оружие сильнее, потому что она борется не за обладание своим мужем — как он за обладание ею, — она сделала ставку на его проигрыш.

— С первого числа следующего месяца я сама буду зарабатывать себе на жизнь, — холодно сказала Марлена.

Он презрительно усмехнулся:

— Это ты так думаешь. Но боюсь, тебе придется распроститься с мыслями о работе.

— Глупости. Я сегодня подписала контракт.

Теперь она по-настоящему испугалась. Он со всей силой вжал ее в стену.

— Что ты сделала? — Хмель мигом слетел с него.

— Я подписала контракт. — Что это с ее голосом? Почему он дрожит? Ее сердце билось все сильнее. Страх рос, сжимая ее грудь.

Когда Бернхард снова попытался прижать ее к стене, она уперлась руками в его грудь, вырвалась, выбежала из кухни, взлетела вверх по лестнице, забежала в ванную и заперла за собой дверь. Марлена слышала, как он говорит сам с собой, что-то роняет на пол. Потом на лестнице раздались его шаги.

— Выходи, или я вышибу дверь.

Она не ответила. Несколько секунд Бернхард стоял молча, потом начал колотить по двери. Марлена отодвинула засов. Ради Андреа. Но и ради себя самой. Что-то подталкивало ее, понуждая идти до конца. Потому что она понимала, что это конец.

— Что ты хочешь? — спросила она.

Но она знала, чего он хочет. Знала уже с того момента, как увидела его сузившиеся пьяные глаза.

Дождь лил как из ведра. Струи хлестали по тротуарам, по крышам машин, по стеклянным витринам. Марлена стояла у дома Иоганны. Отвращение и ненависть окутали ее, как вата. Она вдруг вспомнила, как один из ее братьев подарил ей мертвого жука в коробочке, лежащего в вате. Брату доставил огромное удовольствие ее ужас. Жук был раздавлен, заметна была каждая зазубринка на его щупальцах. Но Марлена отомстила. Она запекла мертвого жука в пирожное, а потом сказала брату, что он съел. Хорошо смеется тот, кто смеется последним…

Она настойчиво позвонила, потом еще раз. Когда Иоганна отворила, в халате, накинутом на ночную рубашку, Марлена молча прошла мимо нее в квартиру. Иоганна последовала за ней. Она помогла ей снять жакет, налила коньяка в рюмку и внимательно смотрела, как Марлена пьет. Потом взяла полотенце и принялась вытирать мокрые от дождя волосы подруги. Достала лед из холодильника, чистую салфетку и сделала ей компресс.

— Положи на лицо. У тебя глаза совсем заплыли.

Она попыталась снять с нее разорванное платье, но Марлена удержала ее:

— У тебя есть фотоаппарат?

Иоганна непонимающе уставилась на нее.

— Я хочу, чтобы ты меня сфотографировала.

— Если тебе нужны доказательства, обратись к врачу.

— Я это сделаю утром. Но мне нужна и ты в качестве свидетельницы.

Иоганна достала аппарат и щелкнула ее. Потом принесла одеяло.

— Значит, он тебя избил. И…

Марлена молча кивнула.

Иоганна сменила компресс.

Марлена горько рассмеялась:

— Итак, меня принудили. Так это сформулирует законник. — Она допила рюмку. Потом встала.

— Ты куда? — изумленно спросила Иоганна.

— Домой.

— Зачем?

— Чтоб запечь жука в пирожное… — Она улыбнулась. — Не бойся, я не сумасшедшая. Я возвращаюсь из-за Андреа. Хочу быть дома, когда она проснется.

— А Бернхард?

— Дрыхнет. Он заснул сразу после того, как… показал мне, что он стоящий мужик.

Она обняла Иоганну и поджала губы:

— Я еще посчитаюсь с ним, Иоганна. Обещаю тебе.

— Но как?

— Я знаю, как поступить. Если он хочет меня остановить, ему придется меня убить.

5

Марлена проснулась в холодном поту. Горло саднило, челюсти свела судорога.

Она бросила взгляд на Бернхарда. Он что-то бурчал во сне, потом вдруг потянул одеяло и накрылся им с головой. Марлена встала с кровати и прошла в ванную. Было шесть утра. С тех пор как она пошла работать, ее день начинался рано.

Спустя два часа она уже сидела в приемной на первом этаже, за столом с несколькими телефонами и факсом и разбирала бумаги, пришедшие с вечерней почтой. Каждому сотруднику, проходившему к лестнице или лифту, она улыбалась: дружелюбно — женщинам, чуть загадочно — мужчинам. Когда мимо прошел руководитель рекламного отдела Давид Эриксон, ее улыбка потеплела. Она считала его в некотором роде своим амулетом. Высокий, светловолосый, зеленоглазый, сказочный, как принц, — ее амулет, который принес ей удачу в тот день когда она прорвалась к шефу. На самом деле, она всегда немного терялась, когда он с ней здоровался. Боже, что за мужчина! Она вела себя как ребенок, протянувший руку за огромным ванильным кренделем. Очень хочется, хотя и понимаешь, что кусок для тебя великоват.

Она быстро освоилась с работой. Даже сложный селекторный аппарат постепенно перестал пугать ее. Трудности доставлял только объем работы — когда одновременно начинал работать факс, звонил телефон и у стола толпились нетерпеливые посетители. В такие моменты требовались крепкие нервы и несомненные организаторские способности, чтобы не потерять контроль за происходящим. Поэтому к вечеру она выдыхалась, чего, естественно, старалась дома не показывать.

Бернхард, как опытный боксер на ринге, старался не пропустить у противника ни малейших признаков усталости.

Мысли о домашних неурядицах угнетали ее. В ту памятную ночь она до рассвета просидела в гостиной, раздумывая, какую стратегию ей избрать. Марлена рассчитывала на то, что Бернхард ничего толком не помнит о происшедшем, о том, как он обругал и ударил ее, а потом насильно овладел ею, потому что в этот момент она ни психически, ни физически не могла сопротивляться ему. Марлена понимала, что ее брак потерпел крушение. Если б она еще любила Бернхарда, то, вероятно, попробовала бы начать все сначала. Но она не любила его.

Любовь — всего лишь затасканное понятие для легковерных дураков. Они влюбляются, сходят с ума друг по другу, и все это длится, пока адреналин в крови не придет в норму, и тогда все успокаивается. И в этот момент очень важно, чтобы страсть сменилась сексуальной привязанностью, наряду с уважением и дружбой. Но ни уважения, ни дружеских чувств она больше не ощущала к Бернхарду, а ее сексуальная привязанность была так ничтожна, что, можно считать, ее почти и не было. Однако она честно признавалась себе, что ее холодность к мужу объясняется не только той безобразной ночной сценой. Нет, если быть честной самой с собой, то надо признать, что как сексуальный партнер Бернхард ей давно был уже безразличен. Уже несколько недель — ничего, никакого секса! Эротическая катастрофа! Не затаскивать же ей к себе в постель какого-нибудь парня, чтобы компенсировать собственную неудовлетворенность. Нет, надо забыть об этом. В ее жизни множество куда более важных вещей, над которыми ей приходится ломать голову. В конце концов, может, она вообще фригидна. Но когда она видела перед собой доктора Эриксона и невольная дрожь пробегала по ее телу, она начинала очень даже сомневаться в своей холодности.

Бывали минуты, когда ей становилось даже жаль Бернхарда. Он был глубоко подавлен, когда на следующее после ночной безобразной сцены утро увидел ее разодранное платье и следы крови на лице. Он лишь беспомощно повторял, что она должна была видеть, в каком он состоянии и что из этого может выйти. Тогда они пообещали дать друг другу передышку. Но со стороны Марлены это было не совсем честное обещание, ибо эту паузу она собиралась использовать для того, чтобы уладить все свои дела. Где, например, ей жить после развода? Каково будет ее финансовое положение? Может ли она позволить себе хорошего адвоката?

Марлена обедала обычно в кафе с Морицем Кайзером. Она чувствовала себя обязанной ему, да он и вправду казался ей симпатичным человеком.

Видимо, и он ощущал к ней искреннюю привязанность, потому что с удовольствием рассказывал ей и о делах на фирме, и о подводных течениях, и о взаимоотношениях людей. Так, Марлена узнала, что Георг Винтерборн пять лет назад потерял жену, умершую от рака, что дочь Винтерборна, ровесница Марлены, учится в университете на экономическом факультете. Доктор Эриксон, с которым Марлена уже познакомилась, очень дружен с дочерью шефа.

— В самом деле? — спросила Марлена лицемерно. — Он, оказывается, ловкач!

Мориц рассмеялся:

— Ты уже видела Каролу Винтерборн? Нет? Тогда надо тебе сказать, что она и без денег своего отца может иметь бешеный успех.

— Так красива?

— Как картинка!

Ах, ну почему жизнь так несправедлива! Богатая, образованная, красивая, любимая…

— А что за человек этот Эриксон?

— Его отец — швед. Преподает медицину в Стокгольме. Мать — немка. Она работает в каком-то банке и живет попеременно то в Берлине, то в Стокгольме. Давид работал здесь, еще будучи студентом. Потом провел два года в Швеции, у своего отца. Однако все же вернулся сюда. Они с Георгом Винтерборном единомышленники и прекрасно понимают друг друга, кроме того, он действительно классный специалист по рекламе. Но, я думаю, на нынешней должности он не остановится и поднимется еще на пару ступенек вверх. Поговаривают, что он собирается обручиться с Каролой.

Итак, он тоже богат, образован, красив и любим. И снова разыгралась ее фантазия. Чувство к мужчине, беспокойное, пульсирующее и сладкое, как мелодии Шопена… Ощущение легкости и приподнятости, возвышающее любящих над повседневностью. Хорошо, наверное, быть богатой, красивой и любимой, как героини американских мыльных сериалов.

— Помолвка в наше время? Глупость какая! — сказала она раздраженно.

— Неужели? Разве это не романтично?!

— Можно быть или женой, или романтичной особой. Если пытаешься совместить одно с другим — это глупость в квадрате. — Она избегала смотреть на Морица. Иначе он бы заметил, что она и есть эта дура в квадрате.

Мать тоже не порадовала Марлену. Она рассказала, что ее отец Бруно в последнее время подружился с Бернхардом и они частенько отправляются вместе попить пивка.

— Чтобы с помощью мужской солидарности поставить меня на место?

Мать осторожно погладила ее по руке:

— Послушай, Ленни… Почему тебе непременно хочется все переделать? Ты еще молода, а уже многое имеешь. — Тилли Шуберт вздохнула. Господи, что же нужно ее дочери — ведь у нее такой хороший муж… Работящий, заботливый, не заводит интрижек на стороне.

— Очень жаль, что не заводит. Было бы иначе, он легче согласился бы на развод. Я хочу современного мужчину. Только не говори, что Бернхард современный уже потому, что напивается без меня в пивной и осмеливается приходить в ярость.

Марлена ехала от матери рассерженная и расстроенная. Однако уже в автобусе пожалела о своей грубости. В конце концов ее мать мыслит по привычному трафарету. В этом трафарете существует именно такой истинный мужчина — требовательный и надирающийся время от времени.

Однажды вечером, в отсутствие Бернхарда, Марлена пошла поужинать с Иоганной и Морицем. Бернхард, как это часто бывало в последнее время, отправился в пивную со своим тестем, чтобы выслушивать советы, как обращаться со строптивой бабой. Правда, Бруно не имел в этом личного опыта, но советы давал охотно.

Марлена обсуждала с друзьями свое материальное положение и проблемы с квартирой. С тем, что она зарабатывает, вместе с тем, что обязан будет перечислять Бернхард на содержание Андреа, средств вполне достаточно. Сложнее найти доступную по цене квартиру. Две комнаты и кухня — это тот минимум, который ей требуется. Кроме того, рядом должен быть кто-то, чтобы помогать ей с Андреа, потому что после развода она собирается поступить в вечернюю коммерческую школу.

Мориц почти не участвовал в разговоре. Лишь когда Иоганна объяснила Марлене, что в Мюнхене за аренду двухкомнатной квартиры ей придется заплатить семьсот-восемьсот марок, он вмешался в их беседу:

— Ты вполне можешь жить в моем доме.

Марлена изумленно подняла на него глаза.

— Да-да! Дом слишком велик для меня одного. Ты можешь занять две комнаты внизу: одну — ты, другую — Андреа.

— А вдруг у тебя снова поселится друг? Как это будет выглядеть?

Мориц отрицательно покачал головой. — А Бернхард? Он будет совсем рядом и сможет следить за каждым моим шагом.

— Ты работаешь, и он тоже. Не думаю, что вам придется часто сталкиваться.

— Но Андреа…

Иоганна на это заявила, что для ребенка будет совсем неплохо жить вблизи от отца:

— Тогда намного проще будет и с его обязательными посещениями.

Марлена благодарно пожала руку Морицу:

— Большое спасибо. Я подумаю над этим.

Когда она вернулась домой, Бернхард с ее отцом сидели в кухне, около них на столе стояли банки с пивом.

— Она хорошая девочка. Но ее нужно держать в ежовых рукавицах. Бернхард, сынок! Не позволяй помыкать собой!

— Она слишком много строит из себя, Бруно, не то что другие женщины.

— А как у вас дела… Ну, я имею в виду… Да ты понимаешь, сынок!

Молчание.

— Я слышал, что женщины, чересчур увлекающиеся всякой этой чепухой про эмансипацию, в этом отношении никуда не годятся.

Молчание.

— Может, тебе надо один раз как следует…

Молчание.

— Ты понимаешь, о чем я. Капризные бабы это любят. Когда их как следует…

Марлена распахнула дверь.

— Оттрахают? — язвительно спросила она.

Отец возмущенно передернул плечами. Чего она лезет в мужские разговоры?!

Марлена не стала задерживаться в кухне и пошла в детскую. Андреа спала. Марлена открыла окно и невидящим взглядом уставилась в темноту, утирая бессильные слезы. Что, скажите ради Бога, это за мужчины, которые всерьез полагают, что стоит как следует «поиметь» женщину, как она немедленно откажется от всяких духовных устремлений и исканий. Да и с чего мужики, черт побери, взяли, что сами в состоянии быть настоящими суперменами в постели? Они что, все страдают манией величия?

Эту ночь она провела в гостиной. Нет, она больше не может рисковать достигнутым ею положением.

В день двадцатипятилетия Марлены на ее рабочем столе стоял большой букет весенних цветов. Поздравительную открытку от имени всех сотрудников подписали Георг Винтерборн и доктор Бенда.

Марлена позвонила доктору Бенде и поблагодарила его. Она набрала вслед за этим и номер шефа, но в последний момент передумала и попросила девушку из регистратуры ненадолго заменить ее за пультом. Она поднялась на пятый этаж и постучала в кабинет Георга Винтерборна.

Он сидел за письменным столом и говорил по телефону. Когда Марлена вошла, он указал ей на стул и приветливо улыбнулся.

Она уселась, положив ногу на ногу. Ей было приятно чувствовать его заинтересованный взгляд.

Когда разговор по телефону закончился, Марлена быстро поднялась, сказав, что ни в коем случае не хотела бы ему мешать, но ее так тронуло его внимание, что решилась поблагодарить лично.

— Как вам работается? — поинтересовался владелец фирмы.

— Очень хорошо, я уже вполне освоилась. У меня даже появилось несколько предложений по улучшению работы.

— Ах, вот как? — заинтересованно посмотрел на нее Георг Винтерборн.

— Но я понимаю, что в фирме надо соблюдать субординацию. Мой непосредственный начальник — доктор Бенда. Свои предложения я передам ему.

— Вы умная девушка. Но, может быть, вы позволите и мне их выслушать?

Марлена изложила свои предложения, касающиеся главным образом того участка, где она работала. Прежде всего службы телекоммуникационной связи и почты.

Внимательно выслушав ее, владелец фирмы усмехнулся:

— Не дай Бог, вас услышат мои секретарши за дверью. Они вам глаза выцарапают.

— Я не боюсь ваших секретарш.

— Зато я боюсь. — Он рассмеялся.

Они договорились, что он поговорит с господином Бендой, упомянув, как бы между прочим, что Марлена принимала участие в выработке этих предложений. Тогда это никого не заденет.

Марлена поблагодарила шефа и поднялась со стула:

— Кстати, с осени я буду ходить в коммерческое училище. Три раза в неделю по вечерам и в субботу утром.

— Кем же вы хотите стать? Бухгалтером? Или… секретарем отдела?

— Нет. Я не собираюсь оставаться секретаршей.

— Почему?

Она улыбнулась:

— Мне и дома хватает работы по обслуживанию своей семьи. Я сыта этим по горло.

Он проводил ее к двери. Она вдруг ощутила легкое беспокойство. Он такой… современный. Не будь он намного старше ее, вполне мог бы занять достойное место в ее фантазиях.

— До свидания. — Его глаза смотрели на нее насмешливо, словно он прекрасно понял истинную цель ее визита — обратить на себя внимание.

Марлена улыбнулась в ответ, чуть иронично и многозначительно, чтобы дать ему понять: она знает, что он знает. Ну что ж, теперь у них появилась маленькая общая тайна.

Через пару дней Марлене внезапно позвонила свекровь. Она хотела бы пригласить завтра Марлену на ужин в ресторан. Бернхард пообещал побыть дома с Андреа.

Подходя к столику, за которым сидела ее свекровь, Марлена в тысячный раз повторила себе, что ей нечего волноваться, но все же она нервничала.

Пока они заказывали еду и напитки, разговор шел ни о чем. Ульрика ни словом не упомянула о работе Марлены, словно это была запрещенная тема. Только когда принесли аперитив, она спросила:

— Скажи мне честно, Марлена… Тебе не надоело целые дни проводить в этой скучной конторе?

Марлена отрицательно покачала головой:

— Нет. Мне там очень нравится.

Свекровь выпрямилась на стуле. Борьба началась. Откровенность за откровенность, говорила ее решительная поза. Потом она заговорила. Тихо и внушительно. Уже долгое время она обеспокоенно наблюдает за Марленой и Бернхардом, с особенной тревогой — с тех пор, как начались серьезные ссоры.

Ульрика все больше входила в раж. Бернхарду нужна жена, которая сохраняла бы его силы для работы на благо семьи, которая заботилась бы о детях — слово «дети» она подчеркнула — и которая создавала бы в доме дружелюбную, уютную и теплую атмосферу. Разве Марлена не понимает нелепости своих стремлений к так называемой самостоятельности? Даже внешне она изменилась к худшему — похудела и побледнела. Естественно, при такой-то нагрузке.

Марлена выслушала ее, сжав зубы. За супом она наконец решилась и рассказала, чем ее устраивает работа в издательском доме Винтерборна. За горячим блюдом поведала, что собирается уйти от Бернхарда, за сыром и сухим вином — почему она решила уйти, за десертом — как представляет себе процедуру развода.

Удивительным образом Ульрика Штритмайстер восприняла эту новость. Она заявила, что давно ожидала такого поворота событий. Она давно уже говорила сыну, что они с Марленой не подходят друг другу. Но почему-то Бернхард не хочет расставаться с ней. До сих пор не хочет. Кстати, Марлена знает, что дом, в котором проживают они с Бернхардом, принадлежит ей, Ульрике, и лишь сдается Бернхарду внаем?

Марлена этого не знала. Она считала, что родители мужа передали этот дом ему сразу после их свадьбы.

— Но для меня это не имеет значения, я все равно скоро перееду.

Казалось, свекровь ощутила бесконечное облегчение. Она пообещала Марлене склонить Бернхарда к разводу.

Марлена задумчиво смотрела на свекровь. Почему та вдруг перешла на ее сторону? И вдруг как молния сверкнула в ее голове: она вспомнила сцену на похоронах, этот кокетливо-просящий взгляд, который Ульрика бросила на сына, то, как судорожно вцепилась она в его руку. Если она, Марлена, навсегда исчезнет из их жизни, сын будет принадлежать ей одной.

— Что меня всегда в тебе восхищало, — без всякого перехода заявила Ульрика, — так это твое мужество. С одной стороны, мне очень жаль, что ты расстаешься с Бернхардом. Ты могла бы быть ему очень полезна. Когда ты станешь постарше, ты превратишься в сильную, привлекательную и уверенную в себе женщину. Для бизнеса это прекрасные качества. С другой стороны… — Она отвела глаза и уставилась в пустоту. — С другой стороны, мне совершенно ясно: если вы останетесь вместе, каждому из вас придется подавлять свою индивидуальность. Такие элементарные вещи в психологии понимаю даже я.

Теперь, когда самые трудные слова были уже произнесены, обе женщины испытывали облегчение и, закончив обед, попрощались без всякой враждебности.

Следующим вечером Марлена поехала к врачу. Она консультировалась у своего гинеколога, пожилого мужчины, школьного приятеля ее свекрови. С января она уже несколько раз откладывала свой визит к нему, хотя из-за постоянных неприятностей и волнений у нее нарушился месячный цикл. Теперь откладывать было больше нельзя.

— Побольше движения, свежего воздуха. Кальций, витамины… Вы беременны, фрау Штритмайстер.

— Что, простите?

— Я думаю, девять-десять недель.

— Но у меня еще в феврале была менструация. Правда, слабая, но все же…

— Это бывает. — Врач сел за письменный стол и стал вписывать что-то в медицинскую карту Марлены.

Марлена была оглушена, убита. Как сможет она развестись, будучи беременной? А Бернхард? Этой беременностью он окончательно заточит ее в четырех стенах!

— Вы можете предположить, когда именно произошло зачатие? — спросил врач, листая календарь.

Зачатие… Не слишком ли чудесное слово для того вида сексуального наказания, которым Бернхард ее попотчевал?

— В конце января.

Делая вид, что внимает с огромным интересом мудрым советам врача, Марлена судорожно пыталась осмыслить ситуацию. О Господи! Да не хочет она этого ребенка! Ей срочно нужно бежать к Иоганне. У Иоганны наверняка есть адреса нужных врачей. В Англии. Голландии. Интересно, там в апреле тюльпаны уже отцветут?

Она тепло улыбнулась врачу:

— Еще одна просьба. Пожалуйста, не говорите ничего моей свекрови. Я знаю, вы дружны… Но мой муж и я… мы сами хотим сказать ей об этом.

— Конечно, конечно, само собой разумеется.

— До свидания, доктор, — сказала Марлена, старательно изображая радость.

— Это замечательно! — Доктор потряс ей руку. Марлена осторожно высвободила свою ладонь. Старый глупец! Неужели он действительно думает, что каждая женщина при известии о беременности сходит с ума от радости?

Когда она вернулась домой, до этого по дороге позвонив Бернхарду и сообщив, что должна срочно забежать к Иоганне, на столе в гостиной стояли два бокала. Шампанское охлаждалось в ведерке со льдом, у ее бокала лежала роза.

Неприятное предчувствие овладело ею.

— Что случилось? — спросила она желчно.

Лицо Бернхарда расплылось в улыбке.

О Боже! Нет! Это его рождественское выражение, сентиментальное, сладкое до неузнаваемости! Недоброе предчувствие усилилось.

— Я был сегодня у терапевта на профилактическом осмотре. И встретил доктора Бухмана.

О нет! Почему, черт побери, его понесло к врачу именно сегодня?

— Я думаю, он имеет понятие о врачебной тайне?

Бернхард расхохотался. Врач сделал всего лишь пару прозрачных намеков и на его обеспокоенные вопросы ответил, что все «трудности» Марлены естественного свойства, и весьма радостного притом. Поэтому Бернхарду все стало ясно.

— Подойди, сядь! Я должна поговорить с тобой.

— Марлена… это решение всех наших проблем.

Марлена застонала:

— Ты что, полагаешь, в беременной женщине от часа к часу растет светлое материнское чувство?

— Нет, конечно, нет.

— И все недоразумения устранены? Только потому, что яйцеклетка оплодотворена?

Он обнял ее, но Марлена вырвалась:

— Я не хочу ребенка, Бернхард.

Он озадаченно посмотрел на нее.

— Я не хочу его. Я хочу развестись с тобой.

Он молчал. Только его губы тронула язвительная, злая усмешка.

— Бернхард! Мы совершенно не подходим друг другу. Второй ребенок все только усложнит.

— Но он уже существует. В твоем теле. — Он посмотрел на ее живот.

Теперь может помочь только сухая деловитость.

— Иоганна дала мне адрес одного врача в Мюнхене. Он мне поможет.

— Аборт?

— Да.

Он выпил, потом уставился на остаток шампанского в бокале.

— Наш ребенок, — сказал он.

— Ты знаешь, когда это случилось?

Бернхард так сжал зубы, что под кожей заходили желваки.

— Я не могу забрать обратно свой… промах. Я просил у тебя прощения. Что еще я могу теперь сделать?

— Ничего, — ответила Марлена. — Главное, не мешать мне.

— Ты окончательно решила, что хочешь делать аборт?

Теперь молчала она, теперь на ее губах играла злая улыбка.

Он встал и нагнулся над ней:

— Никаких абортов, мое сокровище. Иначе, предупреждаю, я тебя уничтожу. Я заберу дочку. Ты пожалеешь о том, что на свет родилась, если я с тобой расстанусь.

— А изнасилование?

— Сначала докажи.

Он вышел, и Марлена услышала, как хлопнула входная дверь. Что теперь делать — плакать или смеяться? И о чем думать? Дрожать от страха? Марлена допила шампанское. Интересно, что происходило бы, будь все наоборот? Если бы мужчины беременели в неподходящее время? Бундесканцлер в разгар предвыборной борьбы — и вдруг становится жертвой естественных функций своего организма. И его пузо не результат обжорства, а следствие легкомысленного поведения жены в ночь любви. Избиратели взбудоражены. Беременного на последнем месяце — в бундесканцлеры?! Еще закричит от боли в родовых схватках в самый напряженный момент. Визит государственной важности — а у него малыш у груди. «Извините, ваше преосвященство, но мой маленький канцлерик хочет ам-ам…»

— «Тогда аборт давно бы стал так же свят, как таинство причастия!» — процитировала Иоганна ей по телефону песенку известной немецкой эстрадной певицы.

6

Она должна спешить. Чем раньше Марлена найдет врача, согласного сделать ей аборт, тем лучше. Поскольку в школе как раз начались пасхальные каникулы, она отправила Андреа к своей матери, в надежде, что, когда дочка вернется, все самое страшное будет позади. Может быть, она даже успеет подыскать квартиру.

Врач, которого порекомендовала Иоганна, практиковал в центре города, в небольшом, но современно оборудованном медицинском кабинете. Его звали Моосхаммер. Он выглядел так неприлично молодо, что Марлена даже засомневалась в его квалификации. Уж не послала ли ее Иоганна к студенту? Но потом, сидя напротив него, она увидела и легкие морщинки под глазами, и чуть поредевшие надо лбом волосы, и обручальное кольцо на пальце.

Она откровенно сказала о своих намерениях. В конце концов, она наверняка не первая пациентка, пришедшая сюда с такой проблемой.

Когда Марлена замолкла, врач вздохнул:

— Моя дорогая госпожа Штритмайстер, я боюсь, вам дали ложную информацию.

— Но моя подруга…

— Я не делаю абортов. Прежде всего я дал обещание всегда соблюдать параграф 218[1]. Это, так сказать, официально. Кроме того, мое личное мнение состоит в следующем: женщины вправе сами решать, хотят они ребенка или нет.

— Но в таком случае было бы логично, чтобы вы решились помочь мне.

— Риск слишком велик.

— Я никогда и никому не скажу об этом.

— И тем не менее, фрау Штритмайстер.

— Может быть, вы хотя бы дадите мне адрес другого врача? Или частной клиники?

— Я один раз сделал это и имел большие неприятности. Нет уж, увольте…

На мгновение Марлена почувствовала себя такой несчастной, что едва не уронила голову на письменный стол и не разрыдалась. Она так устала. Так разбита. Уже сколько времени она толком не спит ночами. Она решилась на аборт не под влиянием настроения. Нет, осознание необходимости этого приходило день за днем, ночь за ночью, свербя ее мозг. Бывали моменты, когда она яростно ненавидела это поселившееся в ней существо. Но они сменялись другими, когда она хотела защитить свое неродившееся дитя от себя самой. А потом опять видела в нем паразита, сосущего ее изнутри, лишающего способности логически мыслить, вызывающего сентиментальную жалость. Это длилось долго, пока Марлена не пришла к жесткому выводу: ни одному мужчине не позволено принуждать женщину к материнству, приговаривать к нему, как к тюремному заключению. Также нельзя принудить ее и к браку, который теперь существует только на бумаге. Да. Окончательное решение о разводе далось ей тоже нелегко, подобно решению об аборте.

— Вы должны помочь мне, — сказала она дрожащим голосом. — Я больше не могу жить со своим мужем. Но, если появится второй ребенок, я буду вынуждена продолжать эту жизнь.

Она увидела сочувствие в его глазах. Но чем оно могло помочь ей, разве в сочувствии она нуждалась?!

— Поверьте, мне очень, очень жаль.

— В самом деле?

Он помедлил:

— Если я вправе дать вам совет… Езжайте в Австрию. В Инсбрук или Зальцбург.

В глазах Марлены вспыхнула надежда:

— Вы можете дать мне там нужный адрес?

Нет. Он не знает адресов. Там ей тоже придется обратиться к гинекологу. Но шансов сделать аборт в Австрии намного больше, чем здесь, в Баварии.

Марлена поднялась и горько проговорила:

— Вы можете мне объяснить, почему противники абортов всегда толкуют о защите еще не родившейся жизни? А моя жизнь? То, что сейчас внутри меня, без меня существовать не сможет. Но я-то могу жить без этого. Это означает только, что решение должно принадлежать мне.

Врач невесело улыбнулся:

— Меня вам не нужно убеждать.

— Все эти демагоги публично проклинают противозачаточные средства, а сами тут же ходят с блюдом для пожертвований. И просят денег, чтобы помочь непомерно расплодившимся голодающим «третьего мира». Абсурд!

— Но вы ведь отказывались от пилюль не по религиозным соображениям, как я понимаю. И живете не в «третьем мире».

— Что вы можете знать о моем мире… Так у вас нет адреса?

— Нет.

Доктор выдержал ее взгляд, но она знала, что он врет.

Она сказалась в фирме больной и уехала с Иоганной на день в Зальцбург. Небо затянули серые тучи, пошел дождь. Перед въездом в Зальцбург они застряли в пробке из-за аварии на дороге и добрались до города уже во второй половине дня. Около какого-то кафе им удалось припарковаться. В телефонной будке они отметили адреса и телефоны нескольких гинекологов и перебрались в другую будку, поскольку перед этой уже собралась очередь.

Марлена набрала первый номер. Пока она разговаривала, Иоганна достала носовой платок из сумки и протерла ее вспотевший лоб.

Марлена сказала, что она — немка, отдыхает здесь, и ей необходимо срочно попасть на прием к господину доктору. Нет, не завтра. Сегодня.

«Приходите», — сказали ей.

И вот она сидит в старомодной приемной, на стене тикают часы, напротив нее беременная женщина вяжет кофточку для малыша.

Зайдя в кабинет, Марлена сразу открыла грузному врачу истинную причину своего визита. Он ничего не сказал, лишь пригласил ее сесть в гинекологическое кресло. Там он подтвердил ее беременность, сказал, что не занимается абортами, и потребовал триста пятьдесят шиллингов гонорара.

Почему он сразу не отказал ей, без всякого осмотра?

— Цена была бы той же — что так, что так, милостивая госпожа.

Марлена иронически поблагодарила его и спросила, не может ли он, по крайней мере, порекомендовать ей кого-то?

Он в принципе против абортов, тут он солидарен со своими немецкими коллегами.

— Вы еще так молоды и полны… жизненных соков.

— Только, пожалуйста, не сравнивайте меня с австрийской дойной коровой, — ответила Марлена ядовито.

С презрительной миной он проводил ее до двери. Если она так относится к материнству, могла бы получше предохраняться.

— А разве вы не из тех, кто верит в непорочное зачатие?

Она позвонила по следующему номеру, записанному на бумажке, записалась на прием к врачу, принимавшему где-то на окраине, и вернулась к Иоганне, поджидавшей ее в кафе. Дождь пошел сильнее, капли барабанили по тротуарам узких переулков, небо было темно-серым как свинец.

Иоганна сидела за чашкой шоколада и листала иллюстрированный журнал. Когда Марлена появилась перед столиком, она подняла глаза и спросила:

— Ну?

Марлена покачала головой. Она села, заказала ветчину и кофе и посмотрела на улицу. Зальцбург. Город влюбленных. Цель романтических свадебных путешествий…

Ожидание становилось невыносимым.

— Пойду попытаю счастья, — сказала Марлена.

И вот она у следующего гинеколога. Марлена намеренно выбрала женщину-врача, надеясь найти у нее больше понимания.

Ее надежды возросли, когда после часа ожидания она села напротив врача в кабинете. Слава Богу, врач была молода. Симпатичная, современная и модно одетая. Записи в медицинских картах она делала новым дорогим фломастером. Да. Женщина поможет ей. Она поймет, прочувствует ее ситуацию. Может, она и сама уже когда-то делала аборт?

Марлена рассказала о своем неудавшемся браке, о беременности и о том, что решилась сделать аборт.

Врачиха попросила ее сесть в смотровое кресло.

— Но меня осматривали уже два раза. Десять недель.

Женщина улыбнулась:

— И тем не менее. — Она надела тонкие резиновые перчатки.

Она тоже подтвердила беременность и сказала, что в наше время разведенные женщины вполне могут воспитать и вырастить ребенка.

— Двоих детей, — уточнила Марлена.

— Значит, двоих детей.

Марлена обвела взглядом кабинет. За перегородкой — современное медицинское оборудование, на полу дорогой ковер, письменный стол в античном стиле. На столе фотография пожилой семейной пары на фоне фешенебельного городского коттеджа. Ага. Доченька из благородного дома. Детские дни рождения в ухоженном зеленом саду, хорошая школа, уроки бальных танцев, учеба в университете, практика за границей. Дорогая квартира во время больничной практики, финансовая помощь папочки при открытии собственного врачебного кабинета. Наверняка за следующим поворотом этой блистательной судьбы — импозантный, с проседью главный врач, который постарается, чтобы это небесное создание попало в крепкие мужские руки.

— Очень сложно воспитать одной двоих детей, когда ты занята на работе и не имеешь возможности держать прислугу, — сказала Марлена и сама на себя рассердилась за этот извиняющийся тон. Хорошо. У нее влажные волосы, размазавшаяся под глазами тушь, живот, который ей больше не принадлежит; но она ведь не привокзальная проститутка. Да даже если была бы ею, разве имеет право эта холеная куколка рассказывать ей, как просто вырастить одной двоих детей. Внезапно она пожелала этой молодой особе всяческих напастей. Она пожелала ей превратиться из бабочки обратно в мерзкую гусеницу. Она пожелала, чтобы ее обрюхатил в доску пьяный главный врач, а потом оставил одну. Пожелала такого папашу, как Бруно Шуберт, который презрительно хохотал бы над ее попытками стать личностью; такого мужа, как Бернхард, который спускал бы ее с лестницы и тысячью других способов принуждал бы к послушанию.

— Да, я понимаю, это непросто, — сказала врачиха, ровным счетом ничего не понимая. — Но у вас в Германии так много видов социальной помощи…

Марлена молчала.

— Но аборт… Нет, вы попали не по тому адресу.

— А вы могли бы мне дать «тот» адрес?

— Нет, сожалею.

Марлена презрительно улыбнулась и положила на античный письменный стол очередные триста пятьдесят шиллингов.

Приемная следующего врача была переполнена. Между комнатой медсестры и приемной в стене было окошечко, как в кухне у нее дома. Отсюда вызывали ждущих приема пациентов, выписывали рецепты и назначали следующие посещения. Марлена сидела между двумя крестьянками, которые беседовали о каком-то мужчине, избившем свою жену, когда она вернулась домой с танцев. Из разговора Марлена поняла, что сидит между двумя хорошими женами, которые осуждают «плохую». Ей стало нехорошо, она поднялась и вышла из приемной, решив дождаться в коридоре, когда ее вызовут.

Врач, немолодой, усталый мужчина, указал на стул рядом с письменным столом, взял у медсестры карточку, одновременно давая указания двум ассистенткам, стоящим у столика с инструментами.

— Что привело вас ко мне?

Марлена обернулась, глядя на ассистенток. Медсестра тоже все еще была в кабинете.

— Ну, так что же? — нетерпеливо спросил врач.

— Могу я поговорить с вами наедине?

Он равнодушно пожал плечами:

— Говорите тише.

— Я беременна, но собираюсь разводиться. Кроме того, у меня уже есть ребенок. Поэтому я ищу врача, который мог бы сделать мне аборт. — Уголком глаза она заметила, что одна из ассистенток подняла голову.

— Что ж, давайте…

Марлену снова усадили в кресло. Она подумала, что могла бы занять место в Книге рекордов Гиннесса — три гинекологических осмотра за пару часов!

— Диагноз правильный. Вы все хорошо обдумали — относительно аборта?

— Очень хорошо.

— Тогда вам нужно будет прийти через пять дней. Скажем… — Он вернулся к столу и полистал книжечку, лежащую рядом с календарем. — В следующую среду? Одиннадцать часов?

Марлена оделась. У нее будто гора упала с плеч.

— Так вы мне поможете?

— Общий наркоз, вакуумный метод. После этого еще час полежите здесь. — Он указал на одну из дверей в его кабинете.

— А сколько это будет стоить?

— Семь тысяч шиллингов, или тысячу марок. Деньги заплатите перед операцией. Еще вопросы есть?

Марлена глубоко вздохнула.

— Спасибо, доктор. — Она почувствовала, что на глазах выступили слезы.

Он взглянул на нее, но в его лице ничего не изменилось. Она была ему совершенно безразлична. Так же безразлично было ему, почему она не хочет ребенка. Так что свои объяснения она могла бы и приберечь.

— Тогда до следующей среды, — сказала она, вернулась в приемную и отсчитала медсестре гонорар за визит. Триста пятьдесят шиллингов.

Поскольку она еще проходила испытательный срок, то не имела права на отпуск. Поэтому она поговорила лично с доктором Бендой и попросила отпустить ее на следующие среду и четверг. Юбилей в фирме ее мужа… Будет неудобно, если она не сможет присутствовать.

«Фирма моего мужа» произвела впечатление на доктора Бенду. Он спросил ее, почему же она тогда устроилась в издательство Винтерборна, вместо того чтобы помогать мужу на его фирме. Марлена обворожительно улыбнулась ему и объяснила, что, когда оба супруга работают вместе, это не слишком хорошо отражается и на браке, и на бизнесе. Она вела себя на работе очень осторожно, чтобы никто не догадался о ее планах на развод. Ее испытательный срок продлится еще пару недель, и Марлена опасалась, что к разведенной женщине, оставшейся с ребенком на руках, могут отнестись скептически.

Между тем жизнь с Бернхардом стала совершенно невыносимой. Каждый вечер он звал ее в гостиную, чтобы обсудить проблемы, и каждый вечер эти разговоры перерастали в ссору. Он всегда много пил при этом, и от стакана к стакану его аргументы становились все более злобными.

Она должна согласиться, что ведет себя как помешанная.

— Я прекрасно знаю, что делаю.

Почему она стала мужененавистницей?

— Ничего подобного! Никакой ненависти к мужчинам вообще, и к тебе в частности, я не испытываю. Я не ненавижу мужчин. Я и тебя не ненавижу.

Мужчина не может позволить, чтобы женщина вила из него веревки. Но именно этого хотят эти современные дамочки. Вить из мужчин веревки.

— Отнюдь не все женщины, что разводятся, такие эмансипированные.

Она должна понимать, что развод с ним будет означать потерю дочери.

— Вранье, я консультировалась с юристом.

Он тоже консультировался. Кроме того, у него друг — адвокат. Он собирается пройти все инстанции и добиться, чтобы ребенка передали ему.

— Вопросы опеки не решают никакие инстанции. Они в ведении судьи, занимающегося семейными делами.

Как только они достигали этого пункта, спор превращался в ругань. Бернхард начинал кричать, что он согнет ее в бараний рог, что на самом деле ей нужна только свобода, чтобы трепаться с кем ни попадя. Что она потаскуха, и он понял это еще на том приеме, когда она повисла на этой волосатой обезьяне.

— И я докажу это перед судом. Я притащу свидетелей и расскажу о твоих попытках сделать аборт. Ты можешь забыть о праве на ребенка!

Марлена каждый раз старалась удержать себя в руках и лишь смеялась над его угрозами. Она спокойно выходила из комнаты, чтобы доказать ему, что он не смог ни испугать ее, ни выбить из колеи. Чувствуя его ненавидящий взгляд на своем затылке, Марлена казалась себе дурной, подлой и жестокой. Потому что его несправедливость исходила из его слабости и была вызвана чувством. А ее сила шла от разума.

Иоганна одолжила ей тысячу марок на аборт, потому что у самой Марлены не было достаточной суммы, да и собственного банковского счета тоже не было.

Она все еще спала в гостиной, но в ночь перед тем, как ей ехать в Зальцбург, Бернхард внезапно возник у ее кровати. Он был в одних трусах.

— Вставай!

Марлена прижалась к стене.

Он сорвал с нее одеяло и потащил Марлену в спальню.

— Это мы уже проходили, — устало усмехнувшись, сказала Марлена.

— Убери это! — приказал он, кивнув на свою одежду, в беспорядке раскиданную по полу.

Она изумленно взглянула на него.

— Убери это!

— Нет.

— Делай, что говорят! А то будет хуже.

Марлена посмотрела на лежавшие на полу тряпки и вдруг начала смеяться. Она не знала, откуда берет мужество, откуда исходит этот смех — он просто поднимался изнутри, как пузырьки воздуха.

— Ты еще большее ничтожество, чем я думала.

Она уже хотела выйти из комнаты, как вдруг услышала за спиной сдерживаемые рыдания.

— Пожалуйста, Марлена, не уходи…

Он плакал. По-настоящему. Марлене стало жаль мужа. Он такой же ранимый, как и она. Его лицо… глаза… И какая разница, кто кого ранил — даже если эту рану нанес себе сам. Боль-то одинаково сильна.

— Бернхард! Умоляю тебя, давай разойдемся без скандалов, достойно.

— Значит, ты окончательно решила развестись?

— Да.

Выражение его лица изменилось. Слезы высохли.

— Итак, ты хочешь войны? Ну что ж! Считай, что она началась.

Он вытолкал ее из комнаты и повернул ключ в двери. Марлена еле сдержала смех. Что он думал? Что она будет ломиться в дверь, посчитав запертую на замок комнату вызовом для себя? Он, видно, забыл, что реакция такого рода — прерогатива мужчин.

Она не помнила, когда проснулась, что с ней делали. Действительно ли все кончено? Она воспринимала все смутно, как через вату. Болела голова. Это была легкая боль, но достаточная для того, чтобы понять — ее голова все еще при ней. Какие-то картины происшедшего начали возникать перед ее глазами, но тоже как в тумане.

Наркоз подготавливают, вот вводят его в вену. Звякает металл, она смотрит на покрывало и говорит себе: «Марлена, через десять минут все будет кончено». Вдруг ей вспоминается статья, которую она прочитала несколько лет назад. В ней говорилось, что согласно церковным учениям средних веков человеческий зародыш мужского пола обретает душу на сороковой день после зачатия, а женского — и вовсе на восьмидесятый. А кто же окончательно проклял и запретил прерывание беременности? Ах да, какой-то Пий!

Согласно ему все зародыши, и мужские, и женские, имеют душу в первый же день зачатия. Таким образом, женщины, сделавшие аборт, в любом случае считаются убийцами. Она даже захотела рассказать об этом врачу, но внезапно ей пришла на ум кузина ее матери, побывавшая у подпольной акушерки и потом, как говорила мать, истекавшая кровью, как свинья. Марлена испугалась — она не хотела умирать. Но потом успокоила себя: этот случай произошел тридцать лет назад, в какой-то грязной подвальной квартирке. А она находится у настоящего врача, в белом халате и резиновых перчатках. Потом она ощутила укол и, уже уходя в дремотное небытие, повторила фразу, частенько вспоминаемую ею в последнее время: «Я сделаю это, даже если все вокруг меня рухнет и погибнет!»

Иоганна гладила ее руку.

— Как ты себя чувствуешь?

Марлена кивнула и посмотрела на маленький столик с двумя зачитанными журналами «Риджер дайджест». Пол был покрыт грязно-желтым ковром, в комнате пахло въевшимся в стены сигаретным дымом. Наверняка здесь бывают и мужчины, ждущие своих жен или подружек. Мужчины, которые о многом тут размышляют. Она чувствовала, верила: есть и другие мужчины, которые сопереживают, которые знают и уважают потребности женщин. Которые не бросают их на произвол судьбы ни тогда, когда делают детей, ни тогда, когда их получают, ни тогда, когда решаются не иметь их. Странно, что она об этом думает только сейчас, на больничной койке, ощущая непривычную легкость и пустоту внутри себя. Странно, что она думает о мужчинах. Прошло еще несколько минут, и она почувствовала тупую, тянущую боль в низу живота. Абразия, вспомнила она, так по-врачебному называется выскабливание. Именно так она себя и чувствовала: выскобленной, пустой, обескровленной. И спокойной.

Когда они были уже на автобане, кровотечение внезапно усилилось. Она использовала целую упаковку гигиенических пакетов, тампоны, но все, все стало красным от крови, и Марлене вновь пришла на ум акушерка из подвальной квартирки.

Они притормозили у стоянки. Марлена побрела в туалет, а Иоганна купила ей еще пачку пакетов в магазинчике самообслуживания.

Они поехали дальше. Сегодня светило солнце, справа от них покойно раскинулось озеро. Марлена опустила боковое стекло и глубоко вздохнула. Горы, вода, лебеди на ней — пейзаж, как на картинке из туристского проспекта.

Не хватает только такой же жизни — как на праздничной открытке.

— Ты вся горишь, — сказала Иоганна, коснувшись ее лба, и Марлена подумала, что должна вынести это. И если выдержит, то станет другим человеком. Если выдержит.

Ночью кровотечение стало еще сильнее. Она напилась болеутоляющих таблеток, а Иоганна пообещала ей выписать через своего гинеколога кровеостанавливающие средства, применяемые при обильных менструациях. Потому что в Мюнхене Марлена не могла обратиться ни к одному врачу. Он тут же поймет, в чем дело.

Весь следующий день она пролежала в постели. Она замотала горло шарфом и, пока Бернхард не ушел, старательно сморкалась и кашляла. Когда он закрыл за собой дверь, Марлена вздохнула с облегчением.

В пятницу она уже сидела за своим рабочим столом в издательстве.

Выделения все еще были сильными, но Марлена сказала себе, что аборт на третьем месяце беременности более чреват осложнениями, чем в начале ее. И действительно, к концу недели боли утихли, а кровотечение заметно ослабло. Она ощутила такое облегчение, что, запершись в ванной, полчаса проплакала. Потом умылась, подкрасилась, вернулась в гостиную и взяла в руки газету, углубившись в раздел объявлений. Следующий шаг — это квартира. Она и в самом деле выдержала. И стала другой.

7

Испытательный срок у Марлены закончился, и она получила прибавку в двести марок. В этот же день она встретилась с Морицем и сказала ему, что склоняется к тому, чтобы снять собственную квартиру.

Она долго обдумывала предложение Морица пожить у него. Этот вариант был для нее очень привлекательным, но она все же решила от него отказаться. Она хочет быть совершенно самостоятельной. Марлена попросила его только помочь с переездом, когда она найдет квартиру, и осенью, если она будет вечерами учиться, побыть иногда с Андреа.

— Иоганна и ты — единственные люди, кому я могу доверить дочь, — сказала она. И это было правдой: на своих родителей она не может рассчитывать. Отец практически перестал разговаривать с нею, узнав, что она все-таки уходит от Бернхарда. Мать тоже не одобряла поведения дочери, но по совершенно иным причинам. Она испытывала своего рода восхищенную зависть к тому, с какой силой и решительной энергией освобождалась Марлена от пут, которые всю жизнь связывали ее саму.

В начале июня, когда Марлена вечером во вторник вернулась с работы домой, Бернхард сидел в кухне с мрачным выражением лица. Перед ним стоял полный стакан коньяка, и Марлена поняла, что пришло время решительного и окончательного разговора.

— Где Андреа?

— У моей матери.

Ужас шевельнулся в ней, ей стало трудно дышать, как в детстве, когда она что-нибудь вытворяла и отец принимался искать кожаный ремень — единственное и испытанное воспитательное средство.

Она положила продукты в холодильник и поставила сковородку на плиту.

— Сядь.

Марлена удивленно обернулась:

— Почему? Что случилось?

— Садись.

Она уселась напротив него. Минуту они смотрели друг на друга. Марлена думала о шести прошедших годах. Срок немалый, очень важный отрезок жизни. Но они прошли его не вместе, не рядом.

— Что с твоей беременностью?

Она ничего не ответила.

— Отвечай! Отвечай сейчас же! Что с моим ребенком?

Твоя беременность… Но мой ребенок…

— Я не беременна.

— Ты хочешь сказать, что больше не беременна.

Абсолютно верное уточнение… Марлена сжала под столом кулаки, так что ногти впились ей в кожу.

— Гадина. — Его голос дрожал. — Можешь убираться к черту! Такое дерьмо, как ты, я найду себе на каждом углу. — И, прежде чем Марлена смогла ответить, продолжил: — Я объясню тебе, чтобы все стало ясно. Я уже был у адвоката. Андреа останется у моей матери. Я был в ее школе и предупредил, что она переезжает в другой район.

— Если ты думаешь, что я так все и оставлю, то очень ошибаешься, — сказала Марлена спокойным тоном, изо всех сил стараясь скрыть испуг.

— Увы, мое сокровище, тебе придется смириться. Я выяснил, что у тебя роман с одним сотрудником издательства. Этим Морицем Кайзером, который живет где-то здесь за углом. Говорят, он гомик, так что ты зря теряешь время, моя радость. У тебя что, с настоящими мужчинами уже не получается?

— Он больше мужчина, чем ты.

— В любом случае я потребую его вызова в суд в качестве свидетеля. Андреа не может воспитываться в такой нездоровой атмосфере.

Марлена почувствовала мгновенную, резкую боль в сердце. Ей еще раз стало ясно, как много значит для нее Мориц. Ей хотелось ударить Бернхарда, вцепиться ногтями в его хищное лицо — так она его ненавидела.

— Мориц — мой друг.

— Друг. — Бернхард враждебно оглядел жену. — Ты меня больше не обманешь своими ужимками и спесью… Тебе не нужна никакая эмансипация. Ты просто хочешь получить свободу действий, чтобы забираться в постель к первому встречному.

— Я могла бы делать это и не разводясь с тобой.

Боже мой, какой примитив! Он что, в самом деле полагает, будто женщины озабочены только этим? Нет, он действительно должен верить в это, иначе вся картина жизни для него разрушилась бы. Если женщина бросает мужа, за этим может скрываться только другой мужик… Она будто воочию увидела его сидящим в пивной и бормочущим: «Ну хорошо, этот, другой, трахает ее лучше, чем я: так ведь он не был шесть лет на ней женат…» Смех, непристойные намеки. Это утешает его, лечит его задетое самолюбие.

— После развода мать переедет ко мне и будет присматривать за Андреа. Я сказал адвокату, что ты после работы еще собираешься посещать вечернюю школу. Неужели ты думаешь, что женщине, которая целыми днями торчит на работе, а вечерами бегает на занятия, доверят воспитание ребенка?

Он стоял в дверях, пугающе массивный. Мысли Марлены путались. Но она улыбалась, надеясь, что это выглядит естественно. Почему они не могут разойтись по-хорошему? Она собиралась предоставить ему право видеть Андреа когда ему заблагорассудится, брать ее к себе на выходные. Она даже хотела снять квартиру неподалеку, чтобы Бернхард не страдал от разлуки с дочерью. Ему придется учесть, что никому не дозволено нарушать правила, установленные при разводе. В конце концов, надо и у Андреа спросить, с кем она хочет остаться.

Он секунду смотрел на нее прищуренными глазами:

— Я докажу, что ты не можешь заниматься воспитанием ребенка.

— Каким образом?

Он ухмыльнулся, и эта ухмылка, как и его прищуренные глаза, вновь пробудили в ней острую неприязнь.

— У меня есть для этого средства, — сказал он и гордо покинул комнату, выпрямив сильные широкие плечи, в полном сознании своей правоты. Через пару минут хлопнула входная дверь.

Весь вечер Марлена ломала голову, не зная, как быть дальше. Она позвонила свекрови, однако никто не взял трубку. Она побежала в детскую и увидела, что там нет ни дочкиной одежды, ни игрушек, ни портфеля, ни книжек. Ее паника росла. Не может же он так просто забрать ребенка! Когда она увидела маленького мягкого зайчонка, которого Андреа всегда брала с собой в кроватку, то начала плакать. Да не в средневековье же они живут в конце концов! Неужели ей не отдадут дочь?

Марлена подошла к письменному столу Бернхарда и открыла ящик. Она не знала, почему это делает, но в ней все усиливалось ощущение, что она на правильном пути. Существовало нечто более важное для Бернхарда, чем семья. Марлена отложила в сторону паспорт мужа и открыла его бумажник. Внезапно ее взгляд упал на карточку с шифром сейфа. Ее словно молния пронзила. Семейное состояние, о котором ничего не знают налоговые органы! Она вынула карточку и достала из бумажника ключ от квартиры Ульрики Штритмайстер. Потом подбежала к телефону и набрала номер Иоганны.

— Иоганна! Если я все свое состояние вложу в ценные бумаги, как мне можно избежать налогов?

— Ты что, в лотерею выиграла? — засмеялась Иоганна.

— Объясни же!

— Если ты приобретешь бумаги на деньги, укрытые от налоговой службы, и положишь их в свой личный сейф, то, естественно, они не будут облагаться налогом. Больше того, ежегодные срочные процентные ордера, так называемые купоны, помогут тебе избежать и налога на проценты. А твои наследники сэкономят на налоге на наследство.

— Что это могут быть за бумаги?

— Заемы, залоговые обязательства, акции…

— На них стоит имя владельца?

— Нет. Ценные бумаги — это бумаги на предъявителя. Это значит: кто ими владеет, тот владеет и состоянием. Так что если увидишь где-нибудь валяющиеся…

— Спасибо, Иоганна.

— Ты можешь мне объяснить…

— Позже.

Марлена положила трубку. Итак, в сейфе Штритмайстеров лежит маленькое состояние, которое можно отнять. Мысль была такая шальная, что в первый момент у Марлены заболела голова от страха. В самом деле. У нее в руках то самое оружие, которое поможет ей справиться с этими шантажистами.

Марлена снова набрала номер свекрови. На этот раз та ответила раздраженным голосом.

Марлена попросила подозвать Андреа.

— Она уже лежит в постели.

— Тогда подними ее. Если ты это не сделаешь, я прямо ночью пойду в полицию, в этом ты можешь быть уверена.

На другом конце провода воцарилось молчание. Марлена продолжила:

— Я думала, ты хочешь мне помочь. При нашем последнем разговоре…

— Я тогда не знала, что ты обманываешь Бернхарда.

— Представь себе, я не изменяла твоему бесценному сыночку. Ты будешь смеяться, но существуют более важные причины, почему уходят от мужей. А теперь позови к телефону Андреа.

Через минуту она услышала голос дочери и облегченно вздохнула.

— Мамочка? Как твои дела?

— У меня все хорошо, маленькая моя.

Она узнала от Андреа, что папа сказал ей, будто мама себя не очень хорошо чувствует и ее нужно поберечь. Поэтому Андреа должна некоторое время пожить у бабушки.

— Но ведь ты меня скоро заберешь, правда, мамочка?

— Я заберу тебя так быстро, как смогу, обещаю тебе. Что… что вы завтра собираетесь делать после школы?

— Бабуся отведет меня в зоопарк.

— Хорошо, мое сокровище. Я тебе желаю приятной прогулки. Завтра я тебе снова позвоню. А теперь спокойной ночи.

Марлена еще пару секунд подержала трубку в руке. Итак, завтра, после обеда. Она еще никогда не вскрывала сейфов. В лучшем случае представляла себя на месте проницательных сыщиков, которые такие дела расследовали. Банда взломщиков сейфов… А вдруг там сигнальное устройство? Чепуха, Штритмайстеры же не мультимиллионеры.

На следующий день после обеда она отпросилась на пару часов. В ее сумочке лежал ключ от квартиры свекрови и записка с номером сейфового шифра. Она доехала до дома на такси и попросила шофера подождать. Ее сердце так бешено колотилось, что она вынуждена была несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться, пока шла узкой, посыпанной гравием дорожкой к входной двери. Ее внезапно тронуло, как аккуратно, ровными рядами были здесь посажены маргаритки, незабудки и розы. Сквозь оконное стекло в кухне она увидела стеклянные банки, стоящие на подоконнике. В задней части сада на веревках сушилось белье. Идиллический домашний мирок, куда она вторгается, как разъяренная львица.

На всякий случай Марлена сначала позвонила. Когда никто не отозвался, отперла замок и вошла. Никогда она еще не переступала одна порога этого дома, и ей казалось, что она голой явилась в церковь.

Она вошла в гостиную и оглянулась. На столе лежали фишки домино, рядом стояла недопитая чашка какао. Воспоминания об Андреа заставили Марлену покраснеть от невыносимого стыда. О нет! Ее украли, и Марлена просто старается вернуть дочь назад.

Марлена внимательно огляделась. В телевизионных триллерах сейфы обычно бывали спрятаны за бесценными картинами. Она отодвинула натюрморт, потом какой-то итальянский пейзаж — ничего. Тогда она перебрала книги, заглянула за занавеску — тоже пусто. Где же этот чертов сейф?

Марлена пошла в спальню, открыла все шкафы, отодвинула платья и пальто. Ничего. Когда она встала на колени, пытаясь заглянуть за комод в поисках железной дверцы, ее взгляд случайно упал на зеркало. Марлена испуганно вздрогнула, увидев свое лицо. Пряди волос упали ей на лицо, она была бледна, рот перекошен. Она смотрела на себя со смешанным чувством отвращения и удивления. Это она, Марлена? На какую дорогу она ступила? Потом вспомнила игрушечного зайчика из комнаты Андреа, его повисшие уши, глупые стеклянные глазки. У нее украли дочку? Ладно! Ей абсолютно наплевать, на какую дорогу она ступила, лишь бы эта дорога не была усеяна потерями.

Приглядевшись, она заметила, что у зеркала есть дополнительная боковая ручка. Зачем? Она потянула за нее, покачала, и ей удалось отодвинуть зеркало от стены. И там был сейф! Хорошо укрытый, заделанный в стену. Блестящий, желанный маленький сейф, за дверцей которого пряталась ее свобода. Она готова была его поцеловать! Марлена вытащила из джинсов бумажку с комбинациями цифр. Левый поворот… 8… вправо 26… 4… влево 75… 7… нулевое положение. Она потянула за ручку. Сейф не открывался.

Пот заливал ей глаза, тек по спине, проступал под мышками. Она была близка к тому, чтобы вернуть зеркало в прежнее положение, стереть платком отпечатки пальцев и сбежать из дома. Внезапно ей показалось, что она слышит какой-то шум и шаги. Она похолодела. Бежать, скорей бежать отсюда! Но потом Марлена снова несколько раз глубоко вздохнула. Спокойно, спокойно! Другого шанса у нее не будет! Вперед, Марлена! Не будь истеричкой!

Теперь она работала внимательней и медленней, тщательно следя за отдельными поворотами ручки. И действительно, в этот раз дверца открылась.

В этот момент зазвонил телефон. Марлена так испугалась, что толкнула от неожиданности локтем комод и уронила фарфоровую фигурку. Фигурка разбилась вдребезги. Марлена была не в состоянии сдвинуться с места. Только когда телефон замолчал, она снова повернулась к сейфу. Там были паспорта, семейный альбом, документы и папка, в которой, запакованные в целлофан, лежали ценные бумаги и соответствующие купоны. В кожаной шкатулке были драгоценности Ульрики. Дрожащими руками она торопливо пролистала документы. Ровно шестьсот тысяч марок были вложены в эти бумаги! Шестьсот тысяч! Как ее свекру удалось заработать так много денег? Потом она вспомнила, что Бернхард упоминал о поручениях, на которые не составлялись счета и которые, естественно, не отражались в бухгалтерских документах. Черные сделки. Темные деньги.

Марлена бросила папку на кровать, сложила все остальное обратно в сейф и закрыла его. Потом она вернула зеркало на место и постаралась собрать фарфоровые осколки. Ей казалось, что пустое место на комоде сразу бросается в глаза. Тогда Марлена внимательно огляделась, подбежала к полкам в прихожей, сняла с них другую фигурку, похожую на ту, что была в спальне, и поставила ее на комод. Осколки она собрала в свой носовой платок, потом взяла с кровати папку, оправила покрывало, вышла из дома и поехала на такси к Иоганне.

— Садись, — сказала она Бернхарду пару часов спустя и указала на тот самый стул, на котором сама сидела вчера вечером. Она объявила ему, что имеет на руках все ценные бумаги его семьи и теперь они наконец могут говорить на равных.

Он тупо уставился на нее:

— Какие бумаги?

— В красной папке. Ценные бумаги на шестьсот тысяч марок.

— Мать тебе их…

— Мать мне их — нет.

Бернхард вскочил, бросился в кабинет и тут же, бледный от ярости, вернулся обратно. Марлена нежно улыбнулась ему и вытащила из кармана юбки бумажку с шифром и ключ от квартиры свекрови.

Он подбежал к телефону, позвонил матери и попросил открыть сейф. Через некоторое время Марлена услышала взволнованный голос своей свекрови.

Выслушав мать, он повернулся к Марлене.

— Это грабеж, — сказал он голосом, полным ненависти.

— С какой стати? Я тоже член семьи.

— Куда ты дела бумаги?

— Положила в банковский сейф.

— И что ты хочешь? — Бернхард смотрел на нее с нескрываемой злобой.

— Завтра ты привозишь Андреа обратно. Мы тут же подаем на развод, используя всяческую возможность ускорить дело. Я отказываюсь от твоего содержания, ты будешь платить лишь алименты на Андреа.

Он засмеялся и налил себе коньяка.

— А ценные бумаги я получу после развода. — Бернхард захохотал еще громче. — За кого ты меня принимаешь, за полного идиота? Когда все кончится, ты получишь и развод, и ребенка, и деньги — так это будет выглядеть.

— Когда ты привезешь Андреа назад и подпишешь заявление о разводе, получишь треть своего состояния. Когда суд разведет нас официально и я получу права на Андреа — остальные две трети.

— А если я не соглашусь? Есть ведь еще маленькое дельце об аборте, сокровище мое, не забывай об этом. Врач моей матери — свидетель, что ты была беременна.

— Есть еще дельце об изнасиловании.

— А как ты собираешься это доказать?

Марлена положила на стол фотографии:

— Той же ночью я ездила к Иоганне. А следующим утром ходила ко врачу, и он зафиксировал следы насилия и избиения в больничном листке.

— Ты, оказывается, все это безукоризненно спланировала, еще несколько месяцев назад, — сказал он растерянно.

— Ты надругался над моим телом, но не над моим разумом.

— А если я не пойду у тебя на поводу и оставлю у себя Андреа?

— Я оставлю у себя деньги.

— Ты не оставляешь мне выбора, правда?

— Честно говоря, да.

Бернхард встал, подошел к окну, долго вглядывался в темноту и наконец обернулся. Помедлив, он сказал с отвращением:

— Никогда не думал, что у нас может все так далеко зайти. Ты еще пожалеешь о том, что так унизила меня. Впрочем, я должен был предвидеть. Такая, как ты…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я имею в виду помойку, откуда ты родом, мой ангел.

Марлена стиснула зубы, чтобы не вступать с ним в дискуссию. Сейчас было не до этого.

Бернхард тоже сумел овладеть собой. Дело касалось не какой-то там женщины, которую стоит наказать, речь шла о самом важном в жизни — о деньгах.

Он закусил губу:

— Хорошо! Я согласен. Ты получишь развод, получишь Андреа. — Голос его дрогнул.

— А ты получишь свои деньги, — холодно ответила Марлена.

Никогда она не забудет выражения его глаз. В этот момент ей стало ясно, что она, несмотря ни на что, всегда была в их союзе сильнее. Ей было также ясно, что все самое страшное позади. Бернхард никогда не сможет отказаться от денег — из-за самого себя, из-за матери — да по многим причинам. Неужели он всерьез поверил, что она хоть когда-нибудь могла отказаться от Андреа и ради мести держать эти идиотские бумаги? Что она оставила бы своего ребенка? Господи, как же плохо он ее знает! Иначе ему было бы известно, что существует игра, в которой она всегда оставляла в дураках отца и братьев, — покер.

Буквально через день Марлена нашла маленькую, вполне подходящую по цене квартиру.

Предстоящую разлуку с отцом Андреа перенесла гораздо легче, чем думала Марлена.

— Конечно, ты сможешь видеть папу, когда захочешь. Два раза в месяц ты будешь оставаться у него на выходные и во время отпуска можешь поехать с ним отдыхать.

Андреа кивнула. Она это знала. Несколько ее подружек жили только с мамами, а к папам приезжали на выходные. Поскольку Бернхард никогда не проводил с девочкой много времени, она и не восприняла новую ситуацию как катастрофу. Напротив, Марлена объяснила ей, что теперь папа сможет гораздо больше общаться с ней. Потому что, когда она будет у него гостить, он все это время посвятит только ей, может куда-нибудь с ней ездить, путешествовать, ходить в кино.

— Твой папа любит тебя так же, как и раньше, ничего не изменилось, — сказала Марлена дочери, сама ощущая двусмысленность этих слов.

В конце июня она переехала. Она взяла из дома только мебель Андреа, кое-что из посуды и свои личные вещи. Бернхард попросил не нарушать обстановку дома и оставить все как есть. Чтобы Марлена смогла приобрести что-то на новую квартиру, он выписал ей чек на пять тысяч марок. Марлена знала, что имеет право на большее и что он бессовестно обманывает ее, но ей это было безразлично. В будущем все деньги она станет зарабатывать только сама. Никогда в жизни больше не согласится от кого-либо зависеть.