Часть III. Прыщавая революция.

'Говоря о русских, мы все время забываем об одной простой вещи. Нынешний кризис - это не только экономический кризис и не только политический кризис. Проблема гораздо серьезнее, чем полагает большинство из нас. Америка находится в полосе кризиса рассудка. Полвека назад американское общество было обществом эпохи Возрождения. На знамени каждой мыслящей личности в Америке были начертаны слова: Свобода, Прогресс, Разум. Сейчас мы в обществе раннего средневековья. Сталкиваясь с вещами или явлениями, мы не пытаемся понять их сущностей. Мы все время повторяем: "Русские, русские, русские". Это то же самое, как человек раннего средневековья повторял - "Дьявол, дьявол, дьявол". Мы почти готовы сжечь на костре каждого, кто утверждает, что дьявол не существует, что проблемы Америки происходят от наших ошибок, от нашего незнания человеческой природы. Слепая вера в нашу исключительность стала слепой верой в нашу непогрешимость. И мы навязываем русским тот же самый образ действия."


Из выступления мультимиллионера Якоба Кереса на всемирном конгрессе демократических сил в Нью-Йорке в марте 2023 года.



1. Агент поневоле.



- Давайте договоримся, вы не делаете глупостей, - произнес Альтеншлоссер. - Оружия и ампулы с ядом у вас нет. При попытке нападения буду вынужден стрелять вам в ногу, и это не в ваших и не в моих интересах.


Альтеншлоссер вынул из кармана руку в кожаной перчатке; в кулаке была зажата массивная авторучка, черневшая на конце отверстием ствола.




Значит, его тоже забросили, подумал Виктор. Штандартенфюрера СС из второй реальности, который успешно перебрался в нашу, а затем...


- Поступил приказ взять живым? Ваш человек хотел сразу ликвидировать.


- Вочинников не наш человек. Он работал на янки. А я всегда был патриотом. Как и вы, Виктор.


- Хотите предложить работать на БНД?


- Ну, зачем так плохо думать о старых знакомых? Вы же помните, я никогда не предлагал вам стать предателем. Несмотря на менее благоприятную для меня обстановку, у меня более выгодное для вас предложение, не расходящееся с вашей моралью. Чтобы изложить его, мне потребуется некоторое время, в течение которого вы не предпримете бесполезных попыток сдать меня властям. Пройдемте к скамейке - мне будет спокойнее, когда вы присядете.




- А ведь это я должен быть в претензии на вас, - сказал Альтеншлоссер, держа авторучку-пистолет так, словно бы просто опирался рукой о скамью. - У меня в вашем новом мире была карьера, дом, машина, даже женщина, с которой я собирался заключить постоянный союз. В один прекрасный день я вышел из своего "Мерседеса" - машины этой марки хороши в любые времена - и обнаружил себя здесь. Не совсем здесь, в Германии, но с пластиковой карточкой вместо марок. К счастью, предзнание - великая сила. Я быстро понял, что изменение истории произошло после войны, и нашел людей, которым, по данным следующего века, было что скрывать. Они мне помогли. Я легализовался и вскоре открыл собственное дело - Догадайтесь, какое?


- Технических и экономических прогнозов?


- Почти. Я открыл детективное агентство, которое нелегально занималось промышленным шпионажем. Точнее, выдавало за добытые материалы некоторые знания о будущем. Я не настолько разбираюсь в технике, как вы, Виктор, но у меня прекрасная память. В политику я лезть не собирался. Более того, я вам скажу, что реваншисты - это американская затея давления на советско-китайский блок. Кеннеди хочет использовать немцев, как пушечное мясо против русских, чтобы самим американцам не воевать. Но фон Тадден не идиот. Он хочет использовать американцев, чтобы они давали кредиты и другую помощь для войны, которую он вести не собирается. Козлов, который слаб во внешней политике, но у которого есть такая крупная фигура, как Андрей Громыко, хочет использовать фон Таддена и американцев для давления на Чжоу Энь Лая, чтобы не дать подняться китайскому национализму, на котором хотел бы сыграть Кеннеди. Чжоу Энь Лай, который прекрасно понимает замысел Козлова, хочет использовать СССР, чтобы сделать Китай самостоятельной державой. Но если русские и китайцы играют в свою игру, то у американцев достаточно сил в какой-то момент заставить фон Таддена играть в чужую. А я, как вы знаете, Виктор, нацист. Для меня весь американский народ не стоит слезы одного немецкого ребенка.


- Только американский?


- Вы же знаете, Виктор, я циник и реалист. Кроме Европы, в мире есть Индия, Ближнй Восток, Африка. Южная Америка. Если вам удастся ослабить влияние американцев, Германия получит шанс укрепиться, как неоколониальная держава. Без жертв, без разрушений, с использованием туземного контингента. А России необходима возможность выбора партнеров. Ставить только на Китай, при традиционном китайском национализме, опасно, вы ведь это хорошо понимаете?


- Я так понимаю, вы хотите сказать, у нас общие интересы. Но тогда у нас странный разговор, - и Виктор покосился на авторучку-пистолет.


- К сожалению, мне не пришлось выбирать обстоятельства. Люди из БНД серьезно взялись за мою фирму и за меня. Некоторые якобы добытые данные совпали с тем, что получили в БНД, короче, меня приняли за человека со сверхспособностями и предложили выполнить одну работу. Если говорить точнее, они не оставили мне другого выхода. Агент "Синица" - тот самый, которого Вочинников бросил под поезд, работал заодно и на Германию. Он и сообщил нам о мобильнике "Самсунг" и о вас, разумеется. Мое задание было в том, чтобы встретиться с "Синицей" в Брянске и проверить информацию, что я и сделал. Получил адрес тайника, забрал столь интересующие вас вещи, даже не пришлось ликвидировать агента - это сделало ЦРУ. Теперь понимаете, почему мы с вами разговариваем?


- Хотите меня впридачу к вещам?


- Хочу вернуть вещи владельцу. Не верите?


- Нет.




В воздухе загудело, и над холмами пронеслись два самолета, похожие на дельфинов.


- Тренируются, - флегматично произнес Альтеншлоссер. - Понимаете, когда я взял в руки ваш мобильник, у меня возник вопрос, а кто и зачем сунул меня в эту эпоху. Если вы возвращались назад, если первый наш попаданец исчез, значит, и со мной может быть то же самое. Надо просто сделать то, что они хотят. Как вы думаете, что?


- Смотря, кто они и на какой стороне.


- Начинаем рассуждать. Допустим, я сюда не попадаю. С "Синицей" встречается любой другой агент БНД, и доставляет ваш мобильник в Германию. В этом случае я не нужен. Тогда для чего я нужен? Отдать мобильник вам. Потому что у меня, в отличие от любого другого на моем месте, есть интерес сбежать из этого времени. И мой личный интерес совпадает с нравственным, потому что вы, Виктор, должны сорвать планы сделать немцев американским пушечным мясом. Единственное, что мне нужно - вы должны дать мне спокойно уйти. Моим новым хозяевам из БНД я сообщаю, что Вочинников провалился, а вещи из будущего попали к чекистам. Какое-то время уйдет на проверки, а интуиция мне подсказывает, что те, кто меня сюда направил, найдут способ вытащить, чтобы не запутать комбинацию. Вам ясен ход мыслей?




"Здесь что-то не так. Какая-то разводка. Не может быть так, чтобы..."




- Вы хотите сказать, что готовы отдать бесценную технику из будущего врагам?


- Вокруг слишком много врагов, Виктор. Берия же тогда не побоялся отдать вас вместе с техникой нам?


- На время и в общих интересах.


- Иногда судьба человечества может зависеть от нескольких людей, которым она не безразлична. Сейчас я не могу влиять на германское правительство. Я оказался в роли мелкого полицейского провокатора, и эта роль меня не устраивает.


С реки послышался стук; из-за прибрежных кустов вынырнула плоскодонка с мотором. Днище под задранным носом гнало буруны; казалось, плоскодонка вот-вот превратится в глиссер. Мужик в плащ-палатке и резиновых сапогах, видимо рыбак, сидел на корме и внимательно смотрел вдаль, держась за ручку подвесного мотора.


"Где же подвох?"


- Допустим вы меня убедили, - нарушил паузу Виктор. - Тогда зачем так рисковать, не проще ли подбросить вещдоки мне или в органы?


Глаза Альтеншлоссера стали какими-то злыми и холодными.


- Я почувствовал слежку, Виктор, - ответил он. - Похоже, что после убийства Незнамовой здесь подняли на ноги всю контрразведку. Несмотря на мою осторожность при контактах с "Синицей", я, очевидно, попал в поле зрения. Мне нужно, чтобы вы выполнили одну просьбу - убедили УГБ, что меня надо выпустить за границу.


- А с какой стати они меня послушают?


- Скажете, что я - ваше прикрытие из будущего. Часть операции по спасению мира.


- И они поверят?


- Конечно, я же передал вам вещи.


- Думаете, я смогу их обмануть?


- Зачем обманывать? Вы скажете чистую правду. Как вы думаете, для чего высшие силы, приславшие сюда вас, прислали еще и меня? Разумеется, для прикрытия. Чтобы я передал вам вещи, попавшие в руки ЦРУ.


- Вы можете показать мне эти вещи?


Свободной рукой Альтеншлоссер залез во внутренний карман пальто, вынул оттуда пакет из мутного полихлорвинила и положил перед Виктором.


- Забирайте, - произнес он.


Виктор осторожно заглянул внутрь пакета. Мобильник, деньги, симка - все, что он когда-то прятал.


"Здесь должна быть ловушка... Контактные яды?"


- Спасибо... Дитрих, вас не затруднит сначала открыть крышку и показать, те ли там внутренности? УГБ вряд ли обрадуется, если я принесу бомбу или микрофон, или что-то ядовитое, что сработает в руках у Косыгина, когда ему будут показывать?


- Не доверяете старым знакомым?


- Новым. Это же побывало в руках у ЦРУ.


- Я проверял. Но, чтобы вы не сомневались... Держите руки на коленях, чтобы я мог их видеть.




Дитрих зубами стянул перчатку с левой руки, и, придерживая корпус правой, в которой он продолжал держать авторучку-пистолет, перевернул мобильник и открыл крышку.


- Что-то не так? Я сомневаюсь, Виктор, что ЦРУ смогло так быстро сфабриковать муляж. И вряд ли они бы выкрали эту штуку, если имели такой же образец.


Закрыв крышку, он вынул платок, и тщательно протер корпус, а заодно и симку.


- Вы ведь хотели получить мои отпечатки пальцев, Виктор?


- Фу-ух... Сдаюсь, - вздохнул Виктор. - Давайте начистоту: я хотел бы, чтобы вы тоже были на нашей стороне. Ну, вы сами говорите, что против войны и прочее. Жаль, что так не выйдет. Я могу это забрать?


- Конечно.


Виктор, не вставляя симку, сунул пакет в карман.


- Через сколько времени я могу о вас заявить, чтобы вы успели скрыться?


- Часа через четыре. Ауф видерзеен! Приятного вам дня!


Альтеншлоссер встал, и Виктор вдруг почувствовал, что в его взгляде мелькнуло легкое презрение. Презрение к проигравшему.


- Впрочем, вы обманете, - процедил Дитрих.




Послышался хлопок и Виктор почувствовал колющую боль в бедре. Он не успел опустить взгляда. На окружающий его мир внезапно нахлынула обволакивающая темнота, как будто при низком давлении. "Это все?" - мелькнуло в голове, и он не успел ужаснуться этой мысли, как перестал что-либо чувствовать и понимать.




2. Лотерея без проигрыша.



- Дядя, вам плохо?




Вначале был жар. Виктор почувствовал жар, как будто он только что выпил стакан перцовки. Голова трещала. Вокруг все еще была темнота, и сквозь эту темноту пробивались слабые детские голоса.




- Я говорю тебе, он не пьяный. Это, наверное, инфаркт!


Виктор с трудом разлепил онемевшие, непослушные губы.


- Позвоните... в госбезопасность... Нападение на Еремина... Приметы нападавшего...


Темнота нарастает. Еремин снова проваливается в нее. Успел ли он сказать самое важное?




-...Вы меня слышите?




Виктор медленно открыл глаза. Мир покачивался, но жара уже не было. Тупая ломота в затылке медленно отступала. Он понял, что его рука согнута в локте. Наверное, внутривенное.


- Полагаю, через полчаса он сможет нормально говорить, - полный врач в белом халате стоял у стеклянной двери и объяснял невидимому собеседнику. - Пока пусть полежит на кушетке. Тамара, присмотрите на всякий случай.


- Хорошо, Викентий Павлович.


Медсестра присела на стул со стороны окна. Ей не было еще тридцати; из-под шапочки выбивались светлые волосы, и пухлые аппетитные губы выделялись на овале лица со здоровым румянцем щек. Какие большие, добрые глаза...


- Лежите, лежите. Врач велел лежать.


- Пакет... где...


- Его взяли товарищи. В штатском. Вы шептали про какой-то яд. Поэтому они взяли с собой, проверять, наверное.


- Тамара, у вас есть дети?


Она широко улыбнулась.


- Есть двое бутузов. Растут. А что?


- Главное, чтоб не болели...


- Я учусь на вечернем на педиатра. А вам не надо говорить много. Пусть лекарство рассосется. Сердце не схватывает?


- Только от вида красивых медсестер.


- Это от вливания, это пройдет. Лежите. Закройте глаза и отдыхайте.


- Мне надо видеть, кто меня спас.


- Мы многих спасаем, работа такая. И все вы влюбляетесь. Но это проходит.




-...Ну-с, как ваше самочувствие? Теперь можете сесть. Тошноты не чувствуете? Дыхание не затруднено?


- Вроде нет.


Возле врача, поближе к двери, стоял Корин с накинутым халатом.


- ... Ну, что я вам скажу, - доктор обращался к Корину, - похоже на неизвестный курареподобный препарат-миорелаксант, в сочетании с веществом, вызывающим сильный седативный эффект. К счастью, не вызывает расстройства дыхания и цианоза, а то было бы гораздо хуже. Препарат был введен внутримышечной инъекцией в верхнюю треть левого бедра. Судя по описанию, препарат отличается практически мгновенным действием, но весьма нестойкий. Состояние пациента быстро улучшается, переливания крови не требуется.


- Могу я с ним переговорить?


- Через час можете вообще забирать. При условии, что сегодня будет отдыхать, а завтра зайдет в поликлинику для осмотра и анализов.


- Так быстро?


- Похоже, что создатели этого средства заботились о том, чтобы его нельзя было обнаружить в крови через несколько часов. То-есть, человек не поймет, что с ним произошло. Последствий переохлаждения тоже не наблюдается. Видимо, до момента обнаружения прошло немного времени.


- Все же нам надо ненадолго побыть наедине.


- Пожалуйста...




За медсестрой Тамарой закрылась дверь. Корин присел рядом на жесткую медицинскую койку.


- Все хорошо. Вещи у нас, все работает, специалисты обещали не ломать.


- Альтеншлоссер... его задержали?


- Вы этого человека имели в виду?


На протянутой Виктору фотокарточке был Дитрих, в том же самом пальто и кепи. Снимок был сделан на улице, видимо, скрытой камерой.


- Да-да, это он! Его надо взять! Он тоже оттуда!


Корин не спешил с ответом; он спокойно положил карточку во внутренний карман пиджака.


- Вы уверены, что он из будущего?


- Последний раз я видел его в две тысячи восьмом году.


Корин не удивился, и спокойно произнес.


- Вы не волнуйтесь. Я должен вам сказать одну вещь, которая относится к строго секретной информации. Этому человеку мы должны дать уйти.


- Но почему?!


- Если он из будущего, у него тоже могут быть вещи, которых нельзя сделать в нашем времени, которые он по тем же причинам прячет?


- Как минимум, пластиковая карточка с полупроводниковым устройством. Он упомянул о ней.


- Надеюсь, он ее не уничтожил. Теперь смотрите. Альтеншлоссер сообщает своим хозяевам из БНД о провале агента, о том, что вещдоки попали в руки контрразведки ГКВД. А Виктор Сергеевич Еремин ни в чем не бывало ходит по Брянску, а не спрятан в бункере под охраной, как носитель совсекретных сведений об оружии и технологиях будущего. И БНД возьмется за Дитриха и заставит выложить все, включая его карточку. Это нам и нужно. Как им теперь показать ваш радиотелефон - это еще вопрос, а вот вещам, полученным от своего человека, они поверят.


- А если он ее уничтожил?


- Тогда Альтеншлоссера могут убрать, раз он темнит. И одним прогрессором на стороне противника меньше.


- То-есть, если я буду спокойно работать, его могут убить?


- Вы давно знаете этого человека? Что вы можете о нем сообщить?


- Он из второй реальности. Штандартенфюрер СС, непосредственно контактировал с Гиммлером.


- Научный работник?


- Не похоже. Рассказывал, что разбирал жалобы в каком-то институте. О технике разговоров не заводил. В Германии, с его слов, создал агентство промышленного шпионажа, сливал информацию о будущем. Говорил, что не разбирается, просто хорошая память. Или не специалист, или тщательно скрывает.


- Из контрразведки?


- Разведка или контрразведка, точно не скажу.


- И вас волнует его судьба? Что представляла собой вторая реальность?


- Гитлер в сорок первом не напал, но в пятьдесят восьмом свихнулся на идее ядерной овйны. Альтеншлоссер входил в число людей, которые вошли в контакт с нашей разведкой и помогли сорвать эти планы. Поскольку Альтеншлоссер не выполнил приказа склонить меня к невозвращению, ему пришлось бежать в нашу, то-есть, мою реальность. Сейчас он передал мне предметы из тайника, чтобы предотвратить ввязывание Германии в войну.




- Ну, это в его версии... - Корин задумчиво почесал подбородок. - Как вы считаете, этот человек мог бы сотрудничать с нами? Какие у него особенности характера, слабости?


- Сомневаюсь. Это человек долга, и понимает, что если свяжется с нашей разведкой по личной инициативе, то обратного пути не будет. Только если на это поступит приказ из какой-нибудь группы властных лиц в Германии.


- И вы хотите, чтобы этот человек работал на реваншистов. Со знанием будущего.


- Но я же не фашист.


- Ну, насчет этого теперь можно не сомневаться.


- Насчет меня теперь все ясно?


- Насчет вас нам сейчас совершенно неважно, попали ли вы из другого времени, из другой, как вы говорите, реальности, или прилетели с Альфа Центавра и выдаете себя за землянина. Нам важно убедить в этом Кеннеди, но не организовывая вашей встречи. И чтобы Кеннеди убедил в этом финансовых и промышленных воротил. Потому что если придет Уоллес, ядерная война практически неизбежна. Уоллес рвется к высшей власти и не брезгует никакой демагогией. Он играет на самых низменных чувствах и предрассудках - страх, ненависть, жестокость, расизм. Он выйдет из кризиса, превратив Америку в полицейское государство, где голос народа не позволит предотвратить самые безумные авантюры. Уоллес - это Гитлер сегодня. Наша задача в двух словах - его остановить.




3. Что сказал лавочник с Лавочной улицы.



"Ну вот оно, задание" - подумал Виктор.


- Если Уоллес так опасен, почему наши газеты об этом молчат?


- Если мы развернем пропаганду против Уоллеса, аналитики ЦРУ решат, что мы считаем его опасным, и тогда военно-промышленный комплекс сделает ему победу. А так - если русские молчат, значит, знают, как провести дядю Джорджа. Значит, надо оставить Кеннеди, он уже имел с русскими дело. Такая логика.


- А что, избиратели никак не влияют?


- Могут устроить скандал с нежелательным кандидатом, разгласить порочащую информацию, подкупить, избирателей, подтасовать голоса... Ну, и как в "Бриллиантовой руке", наконец - труп.


- Чей труп?


- Одного из кандидатов. Но я надеюсь, до этого не дойдет. Тем более, большинство сторонников Кеннеди и Уоллеса - одни и те же. Простые американские мещане. У вас в будущем известна теория мелкого лавочника?




- Что надо развивать мелкий бизнес?


- Развивать мелкий бизнес... Само по себе не так плохо, у нас тоже есть частники и кооперативы, но если не учитывать теорию мелкого лавочника, это плохо кончится для страны. Вы слышали, что Гитлер пришел к власти благодаря мелким лавочникам?


- Да. Но думал, это красивая пропагандистская фраза.


- Лавочник - это не только человек, который держит магазинчик. Это психологический тип. Как раньше говорили, тип мещанина. Но это уже давно не тот тупой и жадный обыватель, как у Маяковского. Это человек приятной наружности, организованный, порядочный в быту гражданин и даже активный общественник. Ему важно благоустройство двора, вежливость продавцов, чистота в цеху. Это очень хорошо. В нашей стране они очень похожи на сознательных советских граждан. Есть только одно отличие, и оно очень опасно. Если для сознательного советского гражданина мир - это вселенная, то мир лавочника - это лавка. В широком смысле, не просто торговая палатка. Лавка - это все, что лавочник относит к своей собственности, это все, на что он имеет исключительное право, или решил, что имеет. Это - "мое". Не то, чтобы вне этого "мое" ничего не существовало, просто это "мое" становится центром мироздания. "Мое" - это мера всех остальных вещей. То, что за пределами - это мура, отвлеченная философия, которой парят мозги. Лавочник понимает только то, что он может держать в лавке. Почему в Германии в тридцатых победил Гитлер, а не коммунисты? Потому что коммунисты говорили вещи правильные, но сложные. Непонятно, как все будут трудиться на общее благо, как это потом будут делить. А вот если скажут - "Пойдем, ограбим другие народы, мы сильны" - это понятно.


- Что-то подобное я слышал.


- Ну вот. Чем русский человек отличается от западного - процент лавочников меньше. Нам нужна справедливость. Нам нужна правда. Западному человеку нужно "мое". А все, что нельзя втиснуть в "мое" - это "чужое". А все чужое они ненавидят, потому что "не мое", потому что нельзя прибрать к рукам. Лавочники терпеть не могут политику. Любую - правую, левую, коммунистов, анархистов, либералов. Все политики для них - жулики, проходимцы, паразиты на теле общества. Цель всех этих начальников и политиков - отнять, помешать, разрушить все, что нажито непосильным трудом. Лавочник никому не верит. Правда ни за кем, правда для лавочника - он сам. Вот он видит простого честного парня, который говорит, что все политики мошенники и воры, этот парень для лавочника свой, он ему верит. Все остальное он просто не поймет. Понятно?




- Да, в общем... Да, встречаются.




- Чего хочет лавочник? Сохранить свое. Вот больше ничего, просто сохранить свое. И если начинается какая-то политическая буча - чтобы все это кончилось, и навели порядок. Правые, левые, независимость, оккупанты - без разницы. Чтобы были деньги и побольше. Остальное - это не важно, не существенно, это все для проходимцев. Важное - это "мое", и лавочник поддержит любого, кто это "мое" защитит. Теперь посмотрим на Америку. Ну, мелких хозяев там много самих по себе. Но этого мало. Любой рабочий, любой служащий, который худо-бедно устроился, мыслит, как лавочник. Лавочная улица, лавочная страна. И тот же расизм у них по расчету. Рабочему наплевать, что его босс - негр, если с боссом нормальные отношения. Но если бедные негры вселились в соседний дом - пиши пропало, квартал превращается в трущобы, цена дома этого рабочего, его собственности падает. Если негр соглашается на ту же работу за меньшую плату - это безработица. У вас такого в несоветской России нет?


- Бывает. С трудовыми мигрантами. И нетрудовыми тоже.


- Ну вот... На это и рассчитывает Уоллес. Он делает ставку на американское большинство, которое устало от жирных и ленивых политиков, от пенсий, которых не хватает на жизнь, от бунтарей и войны, которая забирает деньги, но не дает результата. Это лавочное большинство видит двух честных парней, Уоллеса и Кеннеди, которые говорят простым языком, с простыми людьми, и этому большинству все равно, который из двух придет к власти и наведет порядок. Это же так просто - навести порядок. Этих выгнать, тех посадить. Раньше это сделать что-то мешало - негры, коммунисты, китайцы, русские, а теперь непременно получится. У обоих честных парней для этого есть штурмовики. У Кеннеди - Национальная Гвардия, у Уоллеса - Ку-клукс-клан, минитмены, бэрчисты, масса сторонников в полиции и пожарники, которые в Америке большая сила и они спаяны с полицией. Все остальное для доброго американского лавочника за пределами его мозга. Поэтому все решат военные промышленники. Производители оружия могли бы поставить других - Хэмфри или Никсона. Но это все политиканы, лавочникам они не по нутру.


- Разве ВПК у них так силен? Все-таки годы конвергенции, а не гонка вооружений?


- Военно-промышленный комплекс в США пока не господствует, но это активная и быстро растущая часть бизнеса, которая тесно связана с правительством и контролирует научно-технический прогресс. Поэтому банкиры их поддержат.


- Если они оба от ВПК, какая нам разница, Уоллес или Кеннеди?


- Кеннеди все же лавирующий политик. Он хочет дать торговцам оружием разумный кусок прибыли, но чтобы умирали за это только европейцы. Он устал от Индокитая, и хочет, чтобы СССР получил свой Индокитай в Европе. Он будет сохранять демократию, чтобы сталкивать лбами влиятельные финансово-промышленные группы, играя на разнице интересов. Уоллес видит выход в полной мобилизации Америки. Придавить демократию, и за счет этого убить двух зайцев и в Европе, и в Индокитае, а затем полностью вытеснить нашу страну с Ближнего Востока. Он не соображает, что когда Америка влезет в ограниченный неядерный конфликт с участием СССР, он уже не сможет остановить эскалацию этого конфликта, пока тот не вырастет в глобальную ядерную войну.




- Ясненько, - промолвил Виктор после некоторой паузы. - Что я должен делать?


В кабинете потемнело. В стекло забарабанила снеговая крупа.


- Погодка, однако, - Корин кивнул в сторону окна. - У нас к вам много вопросов, но это когда придете в форму. Скажите, Союз развалился от внешнеполитического давления? Военная угроза, постоянный страх, паника, трудности мобилизационного периода?


- Наоборот. Перестройка, гласность, открытость, разоружение. Американцы лучшие друзья.


- Понятно... - Виктору показалось, что в голосе Корина скользнуло облегчение. - Сейчас поедете с одним нашим товарищем, вашим тезкой, на склад. Там вам подберут зимнюю одежду по безналичному расчету. Если будут спрашивать, что делали в это время - ходили по магазинам, к холодам готовились.


- На склад - это что-то со спецсредствами будет?


- Обычная одежда. По безналичному - это на складе выписывают. А в магазине - за деньги. Финансовая дисциплина такая.


- Да я за свои возьму. Пятого получка.


Корин улыбнулся.


- Это наша большая к вам просьба. Даже не моя просьба. Мало ли что там будет до пятого.


- Ну, что ж... Если просьба... А как я объясню, откуда деньги?


- Скажете, что милиция нашла ваши деньги, вернула. Перед прибытием в Брянск вы не взяли аккредитив по старому месту жительства, а сняли все деньги с книжки. Из-за них вас и ограбили. А теперь вернули.


- В субботу?


- У нас такие службы по скользящему графику. Как в депо. В общем, вы купили зимние вещи, и остаток положили на книжку. Ее тоже получите.


- Книжку тоже вернули?


- Вы прибыли без книжки. Сняли все деньги с книжки и закрыли. Вы открыли ее сегодня, в отделении на Куйбышева. Паспорт же у вас на руках.


- Сберкассы - в воскресенье?


- И в воскресенье. В интересах планового развития и производства товаров... Ну, как самочувствие?


- Головокружение почти прекратилось.


- Прекрасно. Обговорим с медициной, как вам силы восстанавливать, и машина ждет внизу.




...Потемневший асфальт блестел на солнце мелкими лужицами. Где-то высоко над головой ветер гнал на запад остатки туч. На примятой зелени остатков травы кружевным покрывалом лежал тающий снег.


Что-то изменилось в окружающем мире: Виктор не сразу это понял. Неожиданно исчез запах сжигаемых листьев, заполнявший город все эти дни. Воздух был чистый, холодный и сырой. Как по команде, перестали жечь костры. Не сговариваясь, люди решили, что наступила зима.


Знакомый "Циклон" тарахтел за высоким деревянным палисадником с белеными кирпичными столбами.


- Не шатает? Помочь?


- Нормально. Воздух-то у вас какой хороший...




4. "Ален Делон не пьет одеколон".



- Прошу вас... Меня Виктором зовут.


Новый спутник и тезка был совсем молодым парнем - худощавым, среднего роста, со скучным не примечательным лицом. Встретишь такого на улице и не обратишь внимания. Кургузое, не совсем складное полупальто и кепка набекрень никак не вязались с профессией. По прикиду чисто рабочий пацан со Стальзавода.


- А по отчеству как?


- Виктор... Марксович. Тогда это модно было, такие имена. А когда отец с войны пришел, уже в моде классика была. Меня в честь победы и назвали.


Машина рванула по Больничной, и Виктор, ухватившись за спинку кресла, неуклюже плюхнулся на место возле зашторенного окна.


- А это так надо? - кивнул на занавеску.


- Вы же по легенде в ЦУМе. А мы по объездной через Болву и Снежеть. Оптовый на Брянске-втором за линией. Куда тут смотреть? Одни кусты.


- На Чашин Курган, например.


- А что за курган? Я тут родился, а о таком не слышал.


- В Городище, где остановка у клуба и церкви. К реке чуть пройти за кладбище, там лысый курган с вершиной, как чаша. Там с десятого века Брянск и основали.


- А разве не на Покровской?


- Еще до Покровской. Лет через десять археологи установят.


- Можно еще раз подробней? - Виктор Марксович достал голубой автокарандашик и блокнот.


- Конечно. Дайте я примерно место раскопа нарисую...




... За окном послышался крикливый гудок электровоза. "Циклон" сбавил ход.


- Здорово! - произнес Виктор Марксович. - Чего ж вы раньше не сказали?


- Так не сезон. Копать летом надо.


- А мы уже подъезжаем, уже у барахолки. Да, через Брянск-второй сейчас новый путепровод начали строить. Дорога-то стратегическая.




Одноэтажный склад затерялся в лабиринте строений, нагроможденных с восточной стороны станции еще с дореволюционных времен, и изрезанных вздувшимися жилами подъездных путей. Заведующий вышел им навстречу: был он невысок и худощав, его голый, с розоватыми пятнами череп окаймляли седоватые кудри, и он был не слишком доволен, что в субботний день опять дергают. В руке он держал стакан в вагонном подстаканнике, и недопитый чай цвета янтаря нервно колыхался за гранеными стенками.


- Это вот для этого товарища подобрать одежду? - буркнул он, поставив стакан на видавший виды стол с полинявшим зеленым сукном.


- Да. В общем, нужны зимние вещи.


- Что-то особенное подыскать?


- Обычное. Чтобы из толпы особо не выделялся.


- Так.. так... Как раз на его размер есть двубортные ленинградские пальто, первый сорт, чистая шерсть, воротник каракуль.


- Хороший товар, но не пойдет. Черную дубленку подберите, но не зайцевского фасона, а как в кино у Трентиньяна.


- Натуральную?


- Естественно.


- Французские, значит. Плохо их берут, плохо, потому мало заказываем. Но в наличии есть. Алевтина Павловна!..




Дубленка показалась Виктору неудобной и тяжеловатой. Алевтина Павловна с пакетом в руках окатила его критическим взглядом.


- Павел Афанасьевич, - обратился Виктор Марксович к завскладу, - вы не находите, что она как-то не так сидит?


- Жеан Гуизе производство, - обидчивым тоном откликнулся тот, - сорт первый. Ален, понимаете, Делон не жалуется.


- Ален Делон не пьет одеколон, - выдал Виктор культовую фразу Кормильцева из наутилусовского хита "Взгляд с экрана". - Ален Делон пьет двойной бурбон.


- Бурбон - это на продовольственный, здесь не по номенклатуре. Что будем решать?


- Да, - протянул тезка, осмотрев Виктора с разных сторон и подергав дубленку, - что-то я недопетрил. Виктор Сергеевич, ваши предложения.


- Знаете, я тут в цуме китайскую куртку присмотрел... полуспортивную...


- Финскую, - решительно поправил Виктор Марксович.


Он отступил на шаг, на всякий случай еще раз глянул на дубленку, и махнул рукой.


- Снимайте. Нужна финская "Парка" на натуральном меху удлиненная. И чтобы из настоящего "дюпона", черного цвета.




Принесенная финская "аляска" отличалась от изделия китайских товарищей красивыми кожаными нашивками, блестящими карабинчиками и кучей карманов.


- Вот, - резюмировал Виктор Марксович, - вот в ней действительно фигура Делона. И к техасам подходит. Подберите еще к ней черные немецкие зимние ботинки, натуральная кожа и мех, и ушанку из кролика, мех некрашеный. Не нашу.


- Канадская есть из кролика, - подсказал завсклад, - несколько. Мы в Канаду минские трактора поставляем. Тоже вид полувоенной и нашивка на ней круглая.




- А что, советских нет таких? - спросил Виктор, когда они после всех бумажных процедур садились в микроавтобус.


- Есть. Но у вас развалился Союз, и здесь вы должны любить все западное. Как стиляги.


- Но я не стиляга. Я бы и отечественное носил.


- Виктор Сергеевич... Короче, так надо. Понимаете?


- Понимаю, - ответил Виктор, хотя ничего не понимал. - А как же со скромностью? Общественность не осудит?


- Насчет этого не беспокойтесь. Народ от китайского не отличит.




Значит, это все неспроста, подумал Виктор. Нужен определенный прикид. Похоже, готовят к какой-то операции, где одежда должна быть частью легенды. Народ не отличит... А кто отличит? Кто-то из спецов или из-за бугра? Дресс-код, условный знак? А Марксович тоже - видок, как у блатного пацана с Орловской, а в шмутках рубит, как Дом Моделей...




"Циклон", покачиваясь и подпрыгивая на рельсовых ветках, пронизавших пространство складов, как рояльные струны, выкарабкался из лабиринта проездов; спустя несколько минут он затормозил и стал, по расчетам, еще в Фокинке.


- Подождите пару минут...


Марксович толкнул за собой дверь, но слабовато; замок не щелкнул, и дверь немного приоткрылась. Тезка возвращаться не стал.


"Невнимательность? Прокол? Или... Что там, снаружи?"




Виктор осторожно заглянул издали через образовавшуюся щель, стараясь бы то не видным снаружи.


Это был сквер возле депо; он был разбит недавно и невысокие деревца оголенными кронами не закрывали старого здания. Посреди сквера, на небольшом постаменте, стоял зеленый паровоз с тендером. Даже здесь, холодный, с погашенной топкой, он высился над серым потрескавшимся асфальтом, и скрытая мощь веяла от двухметрового цилиндра котла, гордо поднятого над стройным рядом огромных, в высоту потолка маленковской квартиры, колес и стальных мускулов движения. Тонкая белая линия площадки на высоте в два человеческих роста уходила вдаль, обрываясь у будки, которая казалась на этом гиганте такой маленькой и скромной. Было в этой машине что-то от пропорций античных храмов.


"Пассажирский "ИС"... Ну и красавец! А в нашей реальности единицы сохранились".


Спина Виктора Марксовича показалась у монумента; минуту он неподвижно стоял, потом, повернувшись, поспешил обратно.




- Классный памятник, - не выдержал Виктор, когда тезка захлопнул дверь, и они снова куда-то порулили. - У нас такого нет.


- Отец помощником работал. Крушение было...


- Понятно...




Со станции долетел электровозный гудок - ровный, басовитый сигнал машины в несколько тысяч сил. Казалось, локомотивная бригада телепатически-незримо услышала их разговор и салютовала ушедшим, всем, кто своим здоровьем и жизнью поднял этот край из руин и довел до точки нового взлета.




5. Заложник без права выкупа.



На углу перед коопторговским подвалом стояла гипсовая скульптура из детства. Взрослый и какой-то мальчик. Виктор только сейчас обратил на нее внимание.


Из машины его высадили на Комсомольской, в проезде между довоенным домом и будущим сквером Морозова. В полусотне шагов - сберкасса. Та самая сберкасса, куда в альтернативном пятьдесят восьмом поспешил часовщик, чтобы заложить в МГБ о подозрительном "Ориенте".


Сберкасса показалась мелкой и зачуханной. Барьерчик, на окнах - решетки, на стенах - плакаты с призывами хранить деньги, покупать трехпроцентный займ и брать кредиты. Старый стол с бланками извещений и перьевыми ручками у старой эбонитовой чернильницы. На стене - здоровые часы с боем.


Виктор подошел к барьеру и, не зная, что собственно делать, подал паспорт. Девушка молча встала и через минуту вернулась, протянув Виктору его паспорт и серую книжечку со счетом в восемь тысяч пятьсот сорок два рубля. Несколько месячных зарплат, подумал Виктор, здесь явно привычное дело.


Стараясь не посадить кляксу, он аккуратно расписался в получении ученическим пером, воткнутым в солидную, сталинских времен, вставочку из бронестекла, и хотел уже выйти на свежий воздух, но спохватился.


- Скажите, могу я погасить кредит со счета?


- Какой кредит?


Виктор подал бумаги за радиолу - после кражи из камеры хранения он таскал финансовые документы с собой.


- Сколько хотите перечислять?


- Весь остаток.




Государство зря платить не будет, думал он, шагая знакомой дорогой к вокзалу, а в этом по-американски расчетливом и прижимистом СССР - тем более. Даже если полагать, что это вознаграждение за возможно спасенные детские жизни, пойманных шпионов и выданную нацистскую преступницу. Здесь награждают публично, чтобы Родина знала героев. Или - по результатам предварительного торга. Как на продажного, на него здесь не смотрят, подумал Виктор, и это как раз очень хорошо. Значит, это что-то вроде командировочных, подотчета. И еще - нет никаких гарантий, что у БНД здесь нет другой агентуры. Например, подстраховать того же Альтеншлоссера, он у немцев из вербованных, а не из проверенных и воспитанных агентов. Что они могут сделать? Самое простое - захватить Соню и шантажировать. Требуя не заявлять о похищении. Тупо, конечно, сейчас это штамп любого криминального сериала. А почему они должны что-то изобретать? Да и для СССР конца шестидесятых заложники - новинка, редкость...




Мимо, в сторону Орджоникидзеграда, с фырканьем проехала зековская машина. Обычный бортовой "газон" с погруженным в кузов оцинкованным коробом, у выходного проема перед решетчатой дверью - пара часовых с судаевскими автоматами. Странно, но зековскую машину он увидел только в этой реальности...




Как же вывести из этого дела Соню, думал Виктор. Не надо рассчитывать, что оперативные работники будут охранять всех его знакомых, тут и на Альтеншлоссера группы захвата не нашлось. Или не должно было найтись? Чтобы была встреча без слежки, и все чисто? Тогда и с Соней тоже может получиться, чтобы "чисто". Война - это миллионы жертв. Одной больше, одной меньше...


Просто сказать - все, мы разошлись? После того, как позвал в загс? Еще застрелится, чего доброго. Бредовая ситуация. Убьют шпионы или убьет он сам. При самом лучшем раскладе морально убьет. Может, и ее хотят спасти, отправив на этот фестиваль в Югославию? Чушь, там наоборот, опаснее, лучше бы этих битломанов перед оленеводами петь отправили. В его реальности даже Кеннеди застрелили...


А ведь в его реальности и Уоллеса застрелили, подумал Виктор. Позже, в семьдесять втором. Правда, не совсем, он до конца жизни парализованным был. Как же ему раньше в голову не пришло? Два кандидата, Кеннеди и Уоллес, жертвы покушений.


На мосту сифонило. Ветер разгонял по небу последние облака, и неяркое солнце подсвечивало рыжеватые дымы далеких стальзаводских труб. Серый трехсекционный тепловоз прорезал гудком идиллическую тишину у переезда; через минуту он уже обдал сизым соляровым дымом железные балки пешеходного моста у решетчатых щитов с табличками "Опасно! Высокое напряжение!", и под ногами Виктора покатилась на запад длинная вереница ржаво-коричневых шестиосных грузовых вагонов, однообразных, не разбавленных платформами, полувагонами или хопперами.




"Странно для товарняка... Замаскированный военный эшелон? Или... Или все эти путешествия были только в моем мозгу? Почему все-таки в самый первый раз я попал в вокзал пятидесятых, а не предвоенный? Что еще там должно было сохраниться? Я должен был видеть трехэтажную поликлинику у Первых проходных вместо техникума. Она была? Не обратил внимания, торчит какое-то здание, и ладно. А вот вечерняя школа на месте дореволюционной больницы точно была. Почему? Старая же больница в пятьдесят восьмом еще была ничего, там второй этаж надстроили. Хотя и маленькая. Две довоенных школы, за вокзалом и на Молодежной. За вокзалом я был при переносе, темно было, школы мог не заметить. Должен был увидеть еще одну школу, мощную, четырехэтаэжную, с окна бессемейки. Вспоминай, вспоминай..."


Вагоны продолжали свой бесконечный бег. Состав на две тысячи тонн, а может на все три.


"Что-то в этом направлении светилось. А школа или нет, не вспомню. Не до того было. Вот каменное училище исчезло, а приют - нет. Это, пожалуй, самый важный довод в пользу галлюцинаций. Если расширять площадь перед ДК, они бы снесли в первую очередь приют. Каменное училище и вечерняя школа... Что еще? На углу Комсомольской, где Детский Мир, должно быть такое же довоенное здание, как напротив Почты. Вспоминай же... Четырехэтажное крупноблочное здание там было на углу нынешней Медведева, а потом... И оно не должно было там находиться, там должен быть "Горелый дом". Он еще до войны горел, и, вроде, не раз. Какой-то над этим домом рок висел. А он не мог во второй реальности просто сгореть к началу пятидесятых? Так, что решили не восстанавливать, а строить по новой технологии и СНИПам? Еще - на Молодежной... "




Виктор на мгновение остановился.


"На Молодежной был второй Дом Специалиста. Как и положено. Значит... Или это реальность, или я видел лишь то, что знал о Бежице до первого попадания. Замечательно. Опять хожу по кругу. Будем исходить из того, что все реально."




- Але? А вот он как раз идет. Виктор Сергеевич! - крикнула ему с порога старушка-вахтерша, махая в воздухе трубкой телефона.


- Ну что еще там... - машинально вырвалось у Виктора.


В трубке раздался тревожный, надрывный крик Сони.


- Это ты?! Ты не представляешь, что случилось! Это ужасно!




"Почему мне, а не в милицию или еще куда? Или..."




- Ты где находишься?


- О чем ты?


- Ты где? Что вблизи тебя?


- Да при чем тут это?


- Тебя похитили?


- Не говори глупостей! Я что, кавказская пленница? - Виктору показалось, что голос Сони поднялся до "соль" седьмой октавы. Хотя, конечно, это просто показалось.


- Спокойно, связки береги. Что случилось? Ты застрелила не того маньяка?


- Того... То-есть, не застрелила. В общем, Егор приехал.


- Он тебе угрожает?


- Ага, попробовал бы. Мы с ним знакомы со школы, потом... слушай, не путай меня, он теперь в Брянске и он все эти годы меня ждал.


- А ты его?


- Да, но я не знала... теперь это неважно.


- То-есть, ты уходишь к Егору?


- Он сделал мне предложение... тоже... а как же ты?


- Ну ты его хорошо знаешь? Где он был все это время, и все прочее?


- Ну конечно, что я, дура, что ли? Я сначала не знала, что это он приехал, потом он меня нашел... И что теперь делать? Я уже сделала выбор. Я выхожу за него.


- Ну, тогда поздравляю.


- Это что, ты меня вот просто так оставляешь?


- Мы взрослые люди. Или ты готова передумать?


- Нет... В общем, через полчаса я заеду за вещами.


- Ну и прекрасно. Как раз успею согреть чайник.




6. Шведская семья.



- Ну, проходите. У нас, правда, тесновато...


Счастливый соперник Виктора оказался парнем простоватого вида, в коротком пальто, голой головой и с большим портфелем о двух замках. Он стеснительно мялся в коридоре эконома, пока Соня не ухватила его за руку и не втянула силой в прихожую.


- Вот, - сказала она, сияя, - это Виктор Сергеевич, это Егор... Егор, ну что ты стоишь?


- Здравствуйте, - произнес парень, спокойно протягивая руку Виктору. - Никогда не думал, что вот так...


- Люди, ну сейчас шестьдесят восьмой год, - отпарировал Виктор. - Спутники связи, вычислительные машины, радиотелефоны. Ученые расщепляют атомы, скоро ступят на поверхность других планет, и это... в общем... - он почувствовал, что запутывается, - в общем, я хочу, чтобы Соня была счастлива.


- Я буду... счастлива. - смущенно ответила Соня. - Обязательно буду.


- Ну чего вы в дверях-то стоите, - перехватил инициативу Виктор. - Давайте хоть с холода кофе попьем, с коньяком, раз уж такой день. У меня есть.


- Коньяк за мной, - решительно возразил Егор, расстегивая портфель, и вытаскивая из него янтарную бутылку пятизвездочного "Арарата", - раз такой случай, и чтобы обиды не было.


Рядом с "Араратом" из портфеля появились шпроты, палка краковской и кусок голландского сыра.


- Да ну, какие обиды, - ответил Виктор. - Сейчас посмотрим, что у нас есть.


- Я готовлю, - решительно заявила Соня. - Мужчины, вешайте одежду и давайте собирать стол.




Автор понимает, что Виктор Сергеевич одной фразой уничтожил динамичное развитие целой линии сюжета. Наличие интимной близости главного героя с главными и неглавными героинями резко упрощает задачу создания современных романов и сериалов. Не поделившие мужика героини (или герои, не поделившие бабу) начинают страдать, интриговать и вынашивать планы мести, что дает возможность зрителю или читателю проглотить нужный объем текста или экранного времени. Кроме того, после интимной близости у героев и героинь появляется повод сходиться или расходиться под соответствующий фрагмент музыкальной темы сериала, подмонтированный в эпизод.


В остальном те же сериалы у нас до ужаса похожи на штампованные советские производственные фильмы с несколькими отличиями. Во-первых, если в советском фильме герои что-то весомо, грубо, зримо делают - точат детали, кладут кирпичи, валят лес, что-то или на что-то забивают - но забивают конкретно - то в нынешнем сериале совершенно непонятно, что же полезного делает главный герой в кабинете, за десктопом (ноутом, и-подом и прочее), проходя по заведению, на совещаниях и деловых встречах, или просто торча на улице в пробке. Предполагается, что они делают деньги, но как деньги и благосостояние главного героя получаются из показанного ничегонеделанья и пустой болтовни - совершенно неясно. Возможно, это коммерческая тайна менеджеров, креативщиков и олигархов.


И дело не в специфике управленческого труда. Если в советском фильме герой может довольно убедительно поругаться на планерке от того, что под отгрузку продукции железнодорожники недодали вагонов, то в сериале герой, похоже, не представляет, что такое вагоны, сколько их надо и вообще какая у него продукция; его видение предприятия не простирается дальше бухгалтерских отчетов, в которых он также ни бельмеса (единственная грамотная фраза, которую он может рожать - "Я в налоговую"). Как остается неясным и то, что делает весь показанный в сериалах остальной персонал, а именно офисный планктон; впрочем, некоторые из персонажей могут заваривать кофе. Любимые для советского кинематографа вопросы перевыполнения плана в текущем квартале, освоения новой продукции и повышения качества оной путем осознания главным героем своего долга перед обществом заменены вопросами, как разорить или замочить конкурента, отбиться от рейдеров и купить чиновников, горестно сокрушаясь при этом, какие те продажные. Партсобрания заменены фуршетами и сауной, вопросы экономии - вопросами имиджа в виде показа роскошных интерьеров. Единственными, кто делает в сериалах что-то реальное, остаются бандиты, хакеры, террористы и те, кто их ловит.


Поэтому, если в сериале не раскрыта тема естественного результата влечения полов во всех аспектах, сюжет просто не на чем строить. Ну, не на проблеме же выбора предметов личной гигиены в СССР, несмотря на всю ее сложность и многообразие!




- Стоп-стоп, хватит, - остановил Егор Виктора, когда тот налил ему в стопочку этак до четверти знакомой по шестидесятым коньячной дозы, - вы же говорили, что пьете коньяк?


- Я его в кофе добавляю, - отбоярился Виктор, почувствовав, что опять делает что-то не то, - для расширения сосудов.


- Виктор Сергеевич непьющий, я же говорила.


- Его наливают немного, и пьют мелкими глотками, - пояснил Егор. - Лимоном сейчас не закусывают, это вкус забивает. Главное в коньяке - это вкус, ну и для аппетита на праздничном столе. Нам еще в вузе на марксистско-ленинской эстетике рассказывали. Борьба со старорежимной традицией опрокидывать стопку перед обедом.


- Ну, работяги на силикатном, наверное, до такой сознательности не сразу дойдут?


- Почему на силикатном? - удивилась Соня. - Егор на ящике работает.


- О, так мы коллеги? - улыбнулся Виктор.


Эта невинная фраза привела Егора в скрытое замешательство. Пожалуй, даже если бы Виктор заявил "Здравствуйте, я любовник вашей невесты", это произвело бы меньшее впечатление. Впрочем, через мгновение лицо Егора уже вновь озаряла невинная улыбка, и они спокойно стукнулись стаканчиками за знакомство. Отпили очень немного, так что в памяти Виктора сразу всплыла шутка Михаила Задорнова.




- Ну что ж, скоро догоним Америку по культуре "дринков", - произнес он, взяв с тарелки бутерброд с сыром.


- Американцы пьют много, - поморщилась Соня. - И курят. Помните, в "Птицах" там все женщины курят?


- Хитчкоковские, что ли?


- Ну да, фильм ужасов. Помните, как спорили о том. нужно ли нам такое кино?


- Это скрытая реклама табачных фирм.


- А нам лектор на продленном сеансе перед фильмом рассказывал, что "Птицы" - это иносказательная картина надвигающегося краха процветающего буржуазного общества...




"Проксима" оборвала веселенькое мурлыкание "Нью Водевиль Бэнд" - тот самый знаменитый "Винчестерский собор", который в известном Виктору брежневском Союзе звучал чуть ли не в каждой третьей телезаставке, только в версии от Джеймса Ласта.


- Говорит Москва! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза и Центральное телевидение! Передаем экстренное сообщение ТАСС! В одиннадцать часов по московскому времени группа вооруженных лиц совершила нападение на советское посольство в Праге...




- Сволочи, - вздохнул Егор, когда смолк голос диктора и в комнату ворвались нервные, тревожные звуки концерта 84701 Шостаковича для фортепиано с оркестром, - жаль, что наши только нотой ограничились.


- Только не говори, как в институте, что ты сразу пойдешь в военкомат. С вашими изделиями на фронт ни одного не пустят.


- И что ты знаешь о наших изделиях?


- Вся Бежица знает, что вас, если что, на казарменное переведут. Будете жить в лагерях в зоне рассредоточения и ездить на завод на машине. Гражданская оборона называется.


- Давайте не будем об этом, - вздохнул Виктор. - Не будем о работе, не будем о политике.


- А о чем? - искренне удивилась Соня. - Обо всем остальном обычно говорят на работе.


- Ну, о чем... О музыке, например.


- Господи, только бы в Белграде ничего не сорвали.


- Не сорвут, - убежденно заявил Виктор. - Ну должны же теперь что-то придумать после этого...


- После чего?


- Погрома посольства, конечно, - подсказал Егор.


- Давайте я долью.


- Еще хватает, - ответила Соня, поболтав стаканчик и поднеся его к носу, как фужер. - Представляете, каких-то пять лет назад большинство думало, что коньяк пахнет клопами...




Посидели прилично. Прилично - это не по объему выпитого и не по времени: когда Егор, прощаясь, прятал "Арарат" в портфель, оставалась ровно полбутылки. В привычные впечатления Виктора о шестидесятых это явно не вписывалось. Хотя вполне вписывалось в квартиру-студию с совмещением душа с унитазом, в роскошные микролитражки и мечты Сони о большом телевизоре.


"Интересно, радисты там медицинский спирт не попивают?" - подумал Виктор, и тут же у него в мозгу вспыхнула другая мысль.


"А с чего ты взял, что этот парень радист? Он этого не говорил... И чего он дернулся при словах, что мы коллеги?"


- Я тут перчатки не оставляла? - Соня вернулась с полдороги, когда шаги груженого сумками Егора уже удалялись по лестнице. - А, вот, они, в кармане, я забыла...


- Соня, - Виктор легонько тронул ее за рукав, - ты точно проверяла, что он с ящика? А не просто так говорит? Мало ли...


- Ой, а ты все-таки ревнуешь? - обрадовалась она. - Я говорю, у меня знакомые в милиции. И некоторые дежурят в выходные. А картотека у них на машине, и машина работает круглые сутки. Да, он оттуда. Больше они не скажут, нельзя. У нас, если кто-то в семье там работает, никогда ни о чем не спрашивают. Просто - работает на ящике. И никто не знает, сколько их там. Ну ладно, все, пока...




Допустим, на ящике, подумал Виктор. И не конструктор. Наверняка Соня уже рассказала этому кенту про рок и магнитофоны. Если конструктор - слово "коллеги" удивить не должно. И еще есть несколько лет, о которых он, судя по разговорам за столом, не рассказывал не только ему, но и Соне. Спокоен, сдержан, неброская внешность... Нет, нет, если на ящике - он не шпион, там трижды проверят. Остается... Остается, что он из системы ГУГБ. И именно так понял про коллег. Получается, его перевели в Брянск, чтобы Соня вернулась к нему...


"Это связано с Белградом? Не, слишком сложно... Или со мной? Соня стала мешать и ее мягко вывели из игры? Чему, кому и как?.."


За окном снова потемнело, с неба посыпалась снежная крупа. Из пространства за стеклом, чуть подсвеченного заревом крахтовских пятиэтажек, на Виктора взглянуло его отражение. Человек, вовсе не измученный, и, по местным меркам, вполне благополучный.


"Софья Петровна хорошая девушка, красавица, а для одинокого мужчины, очутившегося в незнакомом городе, просто естественное случайное мимолетное увлечение...." - всплыли в памяти слова Лики.


"Странно, я до сих пор думаю о Лике, как о живой. Нелепо, нелепо... Могла бы жить, быть счастливой."


Красивый, певучий голос Юлии Пашковской лился из динамиков "Проксимы":


- У любви своя дорога, песен много, счастья много, но бывает и печаль...




"Соне так будет лучше."






7. Народу закрыта дорога к корыту.



После обеда непогода развеялась и воскресенье казалось ясным и теплым - чуть прохладнее, чем вчера, потому что земля остывала, лишившись одеяла из облаков. На душе было спокойно и легко. После ухода гостей он вздремнул на полчаса. Сновидений Виктор почти не помнил, перед его мысленным взором всплывали лишь картины блужданий по видоизмененной его фантазией Молодежной, где он то шел мимо путепровода, то лазил по каким -то довоенным каменным домам, то ли полуразрушенным, то ли на капремонте.


И все-таки сон отличался от этой другой реальности - нечеткостью, зыбкостью, изменением обстановки. Там, во сне, были чувства, но и они отражали какую-то неестественность, похожую на восприятие человека в раннем детстве. Беспричинный восторг, беспричинная тревога, какая-то видимость важных занятий - нет, то, что окружало Виктора после пробуждения, не было продолжением сна.




Уход Сони воспринимался чуть ли не как хэппи-энд.


"Интересно, куда меня пошлют на этот раз в поисках мира? В Германию? Но фон Тадден не диктатор, его самого могут скинуть нацики. В США? К Джи-Эф-Кей? Он может проиграть выборы. К Уоллесу? Он исполнитель. Его бы не пустили так далеко, если бы он на кого-то не работал. А кто заказчик? Сорос? Он только начинает раскручивать спекуляции. Рокфеллеры? Морганы? Ротшильды? А имеют ли они здесь такой же вес, как у нас? Ничего не слышал здесь о засилье банкиров, даже в советской пропаганде. Тогда в Японию? Или в Китай? А зачем в Китай? Есть угроза раскола коалиции?"




Он окинул взглядом жилище. Пол он вымыл еще утром - так, от нечего делать. На сегодня оставалась стандартная готовка и стирка - порошок он наконец-таки купил, между делом, по дороге с работы.


Тут его ждал сюрприз: обещанное продавщицей "всегда в ассортименте" означало, что он должен выбрать из десяти видов советского порошка, кроме которого было еще шесть сортов жидкого снадобья в мутно-полупрозрачных полиэтиленовых бутылях и три сорта стиральной пасты.


- И что вы можете посоветовать? - спросил он продавщицу. - Что-нибудь универсальное есть?


- Берите "Тайд", он все моет.


- А у вас и "Тайд" есть? - удивился Виктор.


- Только под заказ по записи. Открытку пришлют. Дорогой он.


- Тогда что-нибудь попроще и сейчас...


Через несколько минут в авоське Виктора оказались две пестрые коробки со знакомыми названиями - "Лотос" для цветного белья и "Новость" для шерсти и синтетики. И еще он узнал, что в экономах обязательно должна быть комната со стиральной машиной, "а если не будет, в ЖКО жалуйтесь".




На время готовки Виктор включил динамик - послушать новости. Но не было ни музыки, ни новостей - эфирное время в это воскресное утро было отдано чему-то вроде ток-шоу под знакомым названием "Человек и закон". Обсуждали резонансные дела.


Первым делом месяца, возмутившим всю советскую общественность шестьдесят восьмого, было убийство таксиста в Ленинграде. Молодому пацану не хватило рассчитаться в ресторане, он пошел, заколол заточкой таксиста и забрал выручку, триста рублей местными. Причем пацан был даже не слишком пьян - грамотно замел следы, спрятал труп, перегнал машину в другое место, и спокойно вернулся в ресторан догуливать с друзьями.


Судя по разгоревшимся страстям в студии, наглые мажоры в этом Союзе были редкостью, как мамонты в вечной мерзлоте. Какой-то психолог в студии даже пытался доказывать, что убийство - результат постоянного психологического подавления тяги к роскошной жизни. И что если бы пацан мог ездить на роскошной машине, он бы за тридцатку в переводе на наши советские никого бы не прирезал, а начинал бы с тысячи. На психолога зашикали и назвали такое предположение несовместимым с советской моралью.


"Черта с два", подумал Виктор. "Такие и за червонец пришьют."




- Следующей темой нашего разговора, - продолжал ведущий, - будут преступления, для которых нет срока давности. На днях нашими органами госбезопасности найдена и арестована по обвинению в особо тяжких преступлениях пособница немецких оккупантов, женщина-палач Антонина Макарова...


Виктор насторожился.


- Пока у нас нет возможностей раскрыть нашим слушателям детали оперативно-розыскных мероприятий, позволивших выйти на след преступницы. Поговорим сейчас о составе преступления, о тех кровавых злодеяниях, которые творились во времена так называемого "локотского самоуправления" под началом изменников Родины Каминского и Воскобойника, поговорим о тысячах жертв фашистского режима, пытавшегося лицемерно прикрыть зверские убийства и массовые казни "полицейской республикой"...




О преступлениях "бригады Каминского" Виктор знал. Накопившееся белье он сложил в таз, а не в матерчатую авоську; он сделал это машинально, по старой памяти, и только потом вспомнил, что в таз в эти времена белье складывали, потому что оно после отжима мокрое.




- Стиральная машина? - удивилась комендантша, которую он застал в красном уголке у телевизора и со спицами. - Она у нас есть, только не фунциклирует.


- Сломалась?


- Да что вы! - На лице Евдокии Кузминичны расплылась улыбка. - Новая стиральная машина. Под нее специально подводку сделали, и комнату отвели, как постановление вышло. А машину-то с завода привезли позже и поставили, но не подключили. Повода не было.


- Никто не обращался? Жильцы не знают?


- Как не знают? - обидчиво ответила комендантша. - Я объявления по всем этажам вывесила, а они не идут. Экономят, по привычке в тазах стирают, чтобы в счет не входило. А если никто не обращается, так и вызывать мастера смысла нету, я так думаю. Может, посмотрите? Я, смотрю, вы уже так настроены.




За белой оргалитовой дверью, среди кафеля, окаймлявшего пространство комнатки только до половины высоты, Виктора ждала метровая металлическая тумба, в бумажной обертке, окованная нестругаными сосновыми рейками, чтобы не поцарапать, и повязанная длинными колбасками из бурой мешковины, набитыми ватой. Сзади послышалось позвякивание: Евдокия Кузминична положила на пол ящик с инструментами, старый, с деревянной ручкой.


- А вот, может, что понадобится.


Виктор оглядел комнату. На стене виднелась брутальная заводская розетка с заземлением и крышкой, водопроводный кран с трубой, и у раковины ниже капронового колена торчал вверх и вбок отросток с крышкой - для сливного шланга. На обратной стороны двери он увидел самодельный плакат с огромной стиралкой, похожей на помесь робота из "Звездных войн" с первой ступенью ракеты "Союз". Синими рублеными буквами было выведено:


"Закроем народу дорогу к корыту,


Машина - вот символ советского быта!"


- Посмотрим...


Крепкие, загнутые гвозди со скрипом вылезали из дерева. Машина освобождалась от тары, словно древняя статуя с острова Пасхи от вековых песчаных наносов. Она и была похожа на идол с острова Пасхи - круглые ручки переключателей напоминали глаза, а между ними под грубыми листами оберточной бумаги оказалась впадина, чем-то похожая на огромный плоский нос. Сверху этого носа красовалась надпись "Медея", и Виктору сразу вспомнился полевой синтезатор "Мидас" из бессмертного произведения Стругацких.




- А как же она стирает? - удивился Виктор, когда сокровище полностью предстало перед его глазами. Ни люка, ни крышки сверху на агрегате не наблюдалось.


- Да запросто, - произнесла Евдокия Кузминична. - Я в экономе на Крахтовской видела.


Подойдя к машине, она взялась рукой за наклонную панель, и откинула ее наподобие полки секретера. Под панелью открылось круглое отверстие, где за серым резиновым гофром блеснул алюминиевый барабан с дырками и черным крестом карболитового активатора, выглядевшего здесь совсем неуместно.


- Вот сюда белье кладете программу ставите и включаете. Пятнадцать программ, на любые ткани. Бак большой, и в нее ложут вдвое.


- Вдвое чего? - спросил Виктор, заворожено глядя в раскрытую пасть чуда техники.


- А вы не знаете? Два кило в обычную. А в эту четыре. Сама стирает, сама отжимает, сама воду греет. В ней кибернетика, ей наша женская рука не нужна. Но домой ее только в большие квартиры берут - она ж на рубль в час накручивает. Но народ вовлекать надо. Я даже плакат людям нарисовала, только сама подключить не решалась. Три месяца зарплаты с вычетом жилья стоит, еще отвечай. А вы конструктор, вы все знаете.


Кузминична поправила локоны и снова сложила руки на груди, запахнув платок.


- А крышка с нее где? - Виктор показал на отверстие бака.


- Так не нужно. Бак под наклоном, с нее не льется. К ей сзади шланги подключают. - Евдокия деликатно намекнула на продолжение работы.


Шланги оказались в лежащей рядом картонке; подключить их труда не составляло. Самым трудным оказалось снять машину с дощатой подставки - агрегат оказался тяжелым, как несгораемый шкаф. Комендантша мобилизовала пару соседей с первого этажа. Вместе задвинули бандуру на положенное место у раковины.


- Машину ставят... машину ставят...


У открытой двери прачечной комнаты стал собираться народ, посмотреть, как на шоу. Кузминична отошла к двери, чтобы обозревать картину издали.




Стирка заняла минут двадцать. "Медея" плотоядно урчала, фыркала, булькала раствором и нервно тряслась, несмотря на всю монументальность. В круглой открытой пасти то бултыхалась пена, то бешено мотались отжимаемые вещи. Глубоко в железном нутре поскрипывали пружины и громко клацали реле. Вопреки опасениям Виктора, из ожившего динозавра бытовых услуг ничего не вылетело и даже не выплеснулось - кроме запаха порошка, пропитавшего всю прачечную. В остатке Виктор получил чистое, но немного мокрое белье, которое можно было повесить в комнате, не опасаясь, что с него накапает.




За окном распогодилось. Надо было как - то убивать время до глажки: впервые с момента попадания Виктор почувствовал момент, когда просто нечего делать. И тут он вспомнил про фотоаппарат.






8. Руины подождут.



- Извините, вы не знаете, этот мост снимать можно?


- Вы, гражданин, прямо как из-за границы, приехали! - отпарировала Виктору женщина лет сорока, спускавшаяся с хозяйственными сумками, на дорожку, ведущую через овраг в сторону довоенной пожарки.


- Не, я из тайги. Стройка.


- А, ну тогда понятно. Этот мост нужно снимать! Его все снимают, газетчики снимают, телевидение приезжало снимать. Шнейдеров приезжал для Клуба снимать, его по этому мосту летом возили.


После моста Виктора потянуло снимать старинную водокачку на Покровской горе; здесь она была в строительных лесах. Спустившись к Арсеналу, он отщелкал исчезнувший особнячок с обувным магазином, звонницу и, наконец, восстанавливаемый собор. В поисках выгодного ракурса он оказался неподалеку группы из людей лет тридцати - сорока; один из них, худощавый и наиболее интеллигентного вида, был похож на священника. Они шумно спорили; тон задавала женщина в сером твидовом пальто с двумя большими пуговицами и круглой шапке, скрывавшей укладку.


- Иван Андреевич, - обратилась она к лысоватому мужчине в широкополой серой шляпе, - собор стоит действительно прямо посередине будущей магистрали. Получается, что мы уже потратили часть денег на восстановление, а вы предлагаете сносить. Разве это по хозяйски? Были бы это наши с вами средства, а это народные.


- Маргарита Сергеевна... Ну вы же видите, что когда все это строилось, никто не думал о движении. Дорога просто обогнула холм. И холм мешает. Исходные данные, перспективный план до восемьдесят четвертого года известен. Никак здесь больше магистраль не провести, или через холм, или снести кучу домов до Покровской горы. Тоже старинных.


- И ничего нельзя сделать? Дело здесь даже не в слезных просьбах отца Михаила. Хотя ему проще было бы смолчать, а потом рассказывать пастве, что безбожники все разрушили. Понимаете, у нас город по площади равен Ленинграду, а число старинных зданий на единицу площади до смешного мало. Ну как мы покажем, что восемьсот лет городу? Есть постановление о развитии туризма. Что мы покажем туристам из старины? На заводы их водить нельзя.


- Маргарита Сергеевна, что можно сделать? Пустить дорогу вокруг "Дормаша" - это лишить транспорта большую часть Калинина, - продолжал настаивать архитектор.


- Должен быть выход. В Москве вон сколько домов двигают.


- Двигают по ровному месту. А здесь холм. Тем более колокольня вообще скоро сама упадет. Место плохое, осадка. Разве что здесь все снести, а построить потом на новом месте.


- Это новодел, - вздохнул отец Михаил. - а здесь каждый камень намоленный. Как же это объяснить...


- Ясно, - подытожила Маргарита Сергеевна, - если специалисты не видят выхода, нужен свежий подход. Простите, товарищ!




Она решительно подошла к Виктору.


- Здравствуйте. Вы, я смотрю, фотографируете?


- Да. Это можно?


- Конечно. Вы по профессии кем будете?


- Инженер.


Из опасения Виктор не стал уточнять: дама, похоже, была из местного начальства и кто знает, что у нее на уме.


- Отлично. Вот вы как считаете: как передвинуть собор в сторону от дороги, если он на холме, а двигать можно только по одному уровню?


Сопровождающая публика подтянулась и окружила Виктора. Уйти от ответа было невозможно.


- Здания, если не ошибаюсь, по рельсам двигают или двутаврам... - неуверенно начал он. - Ну, наверное, насыпь сделать, и по ней подвинуть... а потом... потом и не нужно опускать... насыпь так и остается...


- Иван Андреевич! - дама резко повернулась к архитектору. - Ваше мнение по предложению товарища... простите, имя-отчество?


- Виктор Сергеевич.


- Нну... - архитектор сложил губы трубочкой, словно собирался засвистеть, - а знаете, это - выход. Можно подготовить свайное поле, сделать нормальный фундамент, утрамбовать грунт по пути следования, укрепить или заморозить... Но это надо насыпать целый холм, причем близко к берегу. Подмыть может.


- Так мы же собираемся передвигать русло Десны для расширения площади "Дормаша"! - всплеснула рукой Маргарита Сергеевна. - Заодно передвинем и в районе набережной. Намытый песок пойдет на холм. Расширится парк, а то цирковые помещения прямо упираются в набережную.


- Тогда понижение у реки будет. И так базар весной заливало.


- На понижении устраиваем пляж и спуск с набережной. Пляж в самом центре. Место досуга. Что скажете?


- Заманчиво. Но это полная переделка проектной документации...


- Ну так переделывайте. ЭВМ вам вне очереди поставили? Надо использовать.


- Маргарита Сергеевна, - подал голос высокий суховатый мужчина лет пятидесяти, державшийся чуть позади, - с передвижкой мы однозначно превышаем лимит бюджета. Надо что-то урезать.


- Отодвиньте пока восстановление Свенского. Руины подождут, они не в центре. А теперь давайте к колокольне пройдем, посмотрим, чего с ней делать...




Группа степенно проследовала дальше. Отец Михаил, чуть приотстав, вернулся, и пожал Виктору руку.


- Спасибо! Я буду молиться за вас, Виктор Сергеевич.


- Не за что. Главное, назад не требуйте.


- Ну, что вы! Это нереально. Тут бы договориться о возобновлении богослужений на праздники. Спасибо!


- Скажите, а вот Маргарита, ммм... Сергеевна... Я просто приезжий.


- Зампредисполкома облсовета. При Коновалове уже назначили: Домну Павловну-то в министры... Простите, меня зовут. Храни вас господь!




"День прожит не зря", подумал Виктор. Он прошел в другой конец бывшего базара, щелкнул панно с видом будущего цирка, ижевскую "Ладу" у гарнизонного универмага, желтое такси-микроавтобус, миниатюрный пикап, внедорожник, похожий на "Лэнд Крузер", и камазоподобный зиловский грузовичок.


- Увлекаетесь авто? - раздался рядом знакомый голос.


Нинель Сергеевна, держа в руках кожаную сумочку, с улыбкой глядела на него.


- Я из автомагазина, - она кивнула на двухэтажный дом. - Вы в Бежицу? Могу подвезти.


Хороший кадр, подумал Виктор. Красивая блондинка на фоне двухэтажного здания сталинских времен и вечернего неба с облаками. Даже в черно-белом виде пойдет. Лицо выразительное.


- Спасибо, - ответил он, - но я еще хотел пройтись. С детства увлекаюсь фотографией.


- Чем же вы снимали в детстве? - спросила она. - Неужели сами сделали?


- Дырочную камеру может сделать любой школьник.


- Еще одна сторона вашей загадочной личности... А давайте угадаю: вы сегодня просто решили занять время. Мне Соня все вчера рассказала.


- Ну, раз вы все знаете... Так что вы теперь свободны от обязательств.


- А я не собираюсь от них отказываться, - Нинель загадочно улыбнулась. - Хотите, мы поедем ко мне прямо сейчас?




...Если это УГБ вывело Соню из игры, думал Виктор, значит, она кому-то мешала. Пока Вочинников был на свободе, ее безопасность никого не трогала. И уникальный объект в лице попаданца что-то не собираются немедленно прятать от чужих глаз. Чтобы дурить БНД с Альтеншлоссером?.. Альтеншлоссера, если верить Корину, просто отпустили. Отпускают мелочь, чтобы клюнула крупная рыба? А кто крупная рыба? Ждут, когда сюда директор ЦРУ на цырлах прибежит? Нет, глупость. Ценнее попаданца может быть только попаданец, который больше знает. Знает что? Типа Ландау сюда не пошлют - еще под автобус попадет. А вот попаданец, который больше знает о переброске...




- Неужели вы боитесь? - на лице Нинель отразилось крайнее изумление.


- Необычайно соблазнительное предложение. Но у меня принцип: никогда не соблазнять чужих женщин...




...Как же я сразу не понял, думал Виктор. По логике органов, кроме наивных лохов, которых используют, и посредников для прикрытия, должен быть кто-то еще. Тот, кто держится в тени и докладывает в Центр. Куратор. Который знает механизм переходов, чтобы подсказывать, кого куда. Вот если такого взять...




- Принцип? - Нинель Сергеевна удивленно вскинула брови. - Это благородно и мужественно. В таком случае вы же не откажетесь просто зайти в гости на чашечку кофе? Поговорим о современном искусстве.


- Иннокентий ревновать не будет?


- Он в Москве. И сегодня ему будет некогда вспоминать о нашем городе - труженике, городе - воине.


- Вот как?


- И меня это совершенно не беспокоит. Так как, едем?


Она смотрела на Виктора в упор веселыми шальными глазами, словно бросая ему вызов.


- О кей, мне надо только позвонить. Дела.


- Автомат у автомагазина... Каламбур. У меня в машине пока нет телефона. Говорят, со временем это будет доступным. Правда, не такой, как у должностных лиц, там стоят скремблеры, чтобы никто не подслушал.




В синей железной телефонной будке на крашеной стенке было нацарапано "СЛЕГ". Значит, Стругацкие и здесь написали "Хищные вещи века", и это очень известно. Впрочем, тут это в тему.


Ниже была нацарапана свастика. Здесь это было не героизацией и не экстремизмом. Здесь это было просто нецензурное ругательство. Грязное и страшное.


Черная эбонитовая трубка долго и противно пищала. Затем послышались шипение и щелчки.


- Виктор Сергеевич? - голос Корина казался спокойным и равнодушным. - Как самочувствие?


- Прекрасно. Извините за беспокойство...


- Что-то случилось?


- Меня пригласили в гости. Нинель Сергеевна, знакомая Лариной.


- Заметили что-то подозрительное?


- Пока нет.


- Вас тревожит, не угрожает ли вам опасность?


- Ну, скажем так, предшествующие события дали основания.


- Вам надо сегодня отдохнуть. Завтра рабочий день. Если пригласили в гости, почему бы не сходить?


- Я вас понял. Спасибо.




"Значит, они уверены, что сегодня никто ничего не спланирует. Да и кто сейчас полезет после ряда провалов?"




Виктор повесил трубку и обернулся. У тротуара мягко урчал мотором "Фиат" бежевого цвета - тот самый, который в нашей реальности превратили в "копейку".


- Все в порядке? - спросила Нинель медовым голосом, когда он садился в машину.


- Да. Договорились.


- Дверцу только аккуратней, пожалуйста... А то некоторые привыкли к "Волге". На новых моделях там коробка-автомат, вы в курсе?


- Не интересовался.


Салон был отделан светлокоричневой кожей. Чисто дамская машина.


- Мне советовали "Рено" с передним приводом. Но я остановилась на этой. Она ближе мне по духу. Еще советовали наш "Спутник". Его хвалят шведы, он не так ржавеет зимой, как новый "Фольксваген". Меня это не касается, я все равно почти не езжу зимой...




Разогнавшийся "Фиат" лихо завернул возле обувного за храмом. Нинель уверенно и крепко держала двумя руками тонкую баранку руля, ни на секунду не отрывая глаз от дороги. И тут только Виктор заметил, что они не пристегнуты.


- А за ремень тут не оштрафуют? - осторожно заметил он.


- Американская привычка? Со следующего года у нас тоже начнут переходить. Козлов обеспокоен ростом жертв на дорогах.


- И чем же можно объяснить эту привычку, если человек не из Америки?


- Многим. Например, вы редко ездите в частных авто и много читаете научных журналов.


- Вы проницательны.


- И поэтому вы не задаете мещанский вопрос, возможны ли такие заработки у скромного социального психолога. Вы знаете, что есть хоздоговора и частная практика. Особенно в Москве - а я почему-то уверена, что вы тоже на периферии не задержитесь.


- Предлагаете общее дело?


- Предлагаю извлечь максимум выгоды из нашей ситуации. Но об этом позже, когда приедем. Не хочу отвлекаться от движения.


Нинель выглядела спокойно, даже хладнокровно. Казалась, что она взялась опровергнуть все мнения о блондинках за рулем. Машина легко повиновалась ей; на ее лице Виктор не замечал ни следа рассеянности или ухода в свои мысли. Вождение, похоже, доставляло ей удовольствие, но не захватывало до азарта. Она выдерживала дистанцию, аккуратно включала сигналы, быстро реагировала, но не суетилась. И еще - она явно не была похожа на нимфоманку, и вообще на женщину, увлеченную жаждой физической близости.


"Игрок", подумал Виктор. "Интересно, что за комбинацию она предложит?"




9. Люди на Болоте.



Не доезжая до Северной, машина свернула влево. Из знакомых зданий на этом куске Литейной остались двухэтажные "болгарские" домики и аккуратное здание Тринадцатой школы. Справа почти до леса тянулись цветные полосы Лабиринта; на краю поля, у остова снесенной конюшни, подымались над облетевшими дубами и березами наклонные стрелы автокранов.


Почтовый переулок был тот и не тот, что помнил Виктор. Та же одна полоса асфальта с канавами по сторонам. Но куры по широкой обочине не бродили, и собаки почти не бегали. За ровными линиями одинаковых палисадников виднелись одинаковые двухэтажные кубики-особняки, панели которых напоминали холсты кубистов.


- Здесь рядом, - пояснила Нинель, - дом на Болоте.


- Вы же говорили - за Металлургом.


- Так это и есть Болото. Было здесь болото, его осушили. Чуть было под эксперимент не попало - пластмассовые дома строить. По виду как летающие тарелки. Вовремя отказались.


"Фиат" немного попетлял по кварталам и остановился у серых ворот гаража.


- Я поставлю машину, - улыбнулась Нинель. - А вы пока проходите в калитку. У меня нет собаки, в доме сигнализация.


Участок был небольшой - сотки три, и украшен кустами роз, цветочными клумбами и перголой с облетевшим плющом, перед которой желтым мятном виднелась площадка для мангала.


По дорожке от гаража, ступая легкими шагами, приблизилась Нинель Сергеевна и поднялась на крыльцо.


- Вот здесь я живу, - произнесла она, когда Виктор помогал снимать с ее плеч пальто, - налево гостиная, прямо по лестнице - кабинет и спальня. Но вы ведь не собирались в спальню? Или все-таки передумали?


Виктор почувствовал легкий, воздушный аромат "Фиджи", исходивший от волос и чуть раскрасневшегося лица Нинель. Незабываемая гамма ароматов жасмина, розы, фиалки, мускуса и еще чего-то неизвестного, созданная талантом Гая Лароша, чтобы женщина в холодный, хмурый день поздней осени смогла почувствовать тепло солнечного курорта и расслабиться.


В последних словах фразы Нинон он тоже уловил нотки легкого пляжного томления.


- Я просто в гости на чашечку кофе, - спокойно ответил Виктор.


- Тогда нам налево.


Белый телефон, своими округлыми очертаниями похожий на голову плюшевого мишки, стоял на тумбочке у зеркала. Если что, можно позвонить. Если, конечно, он не отключен. В самом зеркале отражалась красная деревянная маска с мочальными космами на стене напротив и скалила Виктору редкие зубы. Но эта экзотика уже мало трогала.


- Простите, можно от вас позвонить?


- Нерешенные вопросы? Пожалуйста. В пятницу забарахлил, так приходил мальчик-связист, все исправил, и ничего не взял. Сказал, что это по вине АТС. Я даже заподозрила, что он в меня влюбился.


Виктор набрал номер работы и услышал длинные гудки. Подождав немного, он повесил трубку.


- Нет никого, - улыбнулся он. - Значит, попозже к вечеру.


- Значит, ничего не будет отвлекать.




Интерьер гостиной показался Виктору стандартным, но респектабельным. В углу, в строгом полированном ящике, парил над паркетом солидный "Альтаир", опираясь на тонкую хромированную трубу с четырьмя тонкими лапами, напоминавшими стрелки часов и елочную крестовину. Полупустая стенка-стеллаж, на которой виднелось пара десятков книг, пластинки в ярких конвертах, полуабстрактные сувениры, немного хрусталя и столового фарфора, завершалась в глубине комнаты платяным шкафом. Там же, на стенке, дремала радиола из блоков, с угловатым проигрывателем в корпусе из полированных дощечек и крышкой из оргстекла - рацию там прятать было бы неудобно. Диван-кровать, пара легких поролоновых кресел-ракушек и журнальный столик вносили в этот прямоугольный мир нотку уюта, как и торшер с небольшим пластмассовым абажюром. На полке торшера свернулся клубочком параллельный телефон - маленький, белый, с трубкой над номеронабирателем, чтобы хозяйка могла болтать, не слезая с дивана. Со скетча над диваном в глаза Виктора заглядывала Мерилин Монро в черно-белых тонах.




- Ну что ж, располагайтесь, - Нинель кивнула на диван. - А я поставлю кофеварку. Хорошо, что вы не из фанатиков кофе, а то есть такие, которые признают только в турке. Посмотрим, что идет...


Она подошла к телевизору. Раздался щелчок, и спустя десяток секунд из динамиков послышалось:


- Обновив самое существо жизни нашего народа, Октябрьская революция была вместе с тем стимулом национально-освободительного движения...


На экране показалось лицо старца с седой бородой и каким-то светлым, благородным выражением лица и добрыми, но немного печальными глазами. Облачен он был в церковную одежду; Виктор сразу разглядел белый патриарший куколь и панагию.


- ...И мы, вместе со всеми нашими соотечественниками, испытываем глубокое удовлетворение, что все эти начинания, созвучные евангельским идеалам, находят в наши дни все большее понимание и поддержку со стороны широких кругов верующих людей многих стран мира...


- Документальный, - пояснила Нинель, - это он в прошлом году говорил, на пятидесятилетии. Но в эту годовщину по сути мало чем будет отличаться...


Она перещелкнула канал. Зазвучала арабская музыка, и голос диктора за кадром стал рассказывать о древностях Судана.


- Пойдет?


- Похоже на Египет.


- Да, там были фараоны... Хотели бы там побывать?




"А вот это вопрос", подумал Виктор. "Начинает склонять к выезду?"


- Наши там чего-нибудь строят? - с деланным интересом ответил он.


- Нет, как турист.


- Я слышал, там неспокойно.


- С нашими армией и флотом это не наши, а их проблемы... Я вот о чем. Виктор Сергеевич, вам пора постепенно привыкать к другому уровню потребностей. Чтобы не выглядеть белой вороной.


На кухне зафыркала кофеварка. Через пару минут на столике был строгий немецкий сервиз с худощавым кофейником и чашечками-конусами, украшенными поверху модерновым орнаментом из черных ромбиков и красных полосок. Чашки источали густой аромат кофе и ликера с ванилью. В вазочке лежали пышные банты слоеных рогаликов с кремом и ягодами.


- "Калуа"? - спросил Виктор.


- "Брянский кофейный". Кстати, здесь делают неплохие ликеры. Вы интересуетесь не только роком... Но на дипломатических приемах вам вряд ли придется бывать, а там, где будете, обычно с ликером пьют из чашек.


- Вы решили ввести меня в определенный круг высшего общества?




Судан на экране кончился. На видовой заставке между передачами под романтические звуки квартета Кулля показался шпиль Адмиралтейства.




- Я не телепатка, - ответила Нинель после некоторой паузы, - но у меня есть связи. Уверена, что скоро вас переведут в Москву или в один из уютных подмосковных городов, где много молодежи и прекрасно устроенный быт. Чтобы двигаться там, вам понадобится супруга.


- А как же Ипполит... то-есть, Иннокентий?


Нинель рассмеялась и дотронулась рукой до плеча Виктора.


- О, нет, конечно. У меня есть подруга, чуть постарше Сони. Она вам понравится, и вы друг другу прекрасно подойдете.


- Иннокентий, случайно не у нее?


- Вас это смущает?


- Напротив. У него прекрасный вкус.


- Тонкий комплимент, - усмехнулась Нинель. - Она девушка хорошая. Спокойный характер, хозяйственная. Просто ей не повезло. У нее был друг, научный сотрудник, знаете, есть такая новая наука - экология. Умный, выдержанный, перспективный. Близкий к начальству. За ним она была бы, как за каменной стеной. Но - оформить отношения она так и не решилась, а потом они разошлись, вернее, она разошлась.


- Какие-то проблемы?


- Никаких конфликтов. Просто ей нравятся люди более старшего, военного поколения. Они ей ближе, она считает, что в них нет наносного, ненужного. А они видят ее, как человека не их времени. Так что вы просто идеальный случай.


- Как ее зовут?


- Лена.


"Ого, да это прямо героиня "Июльского дождя"! На самом деле была такая история? Или это доказательство, что хотя бы эта реальность - иллюзия?"


- Судя по удивленному лицу, вы о ней слышали?


- Вы так описываете... образно... прямо как будто мы уже знакомы.


- Я вас представлю на подходящем междусобойчике, - продолжала Нинель. - Поговорите, расспросите друг о друге.


- Полагаете, я не покажусь ей поколением наносного и ненужного?


- У меня чутье. Лена как-то жаловалась на застывшее время. Ей не хватало движения, взрыва, точки на горизонте, куда надо идти. А вы, извините, вы - воплощение ее идеалов. Вы начинаете двигать вперед все, с чем ни сталкиваетесь. Технику, искусство, социологию. Вы родственные души. Просто Лена не научилась сама создавать движение вокруг себя, а в тридцать на стройку ехать поздно.




"Нинель умеет манипулировать людьми, использовать слабости и заводить нужные связи. Хорошее качество для агента... Зачем похищать попаданца, который под колпаком у ГУГБ? Можно пристроить к нему человека, которому объект будет доверительно сливать информацию о будущем. Возбуждать нежные чувства рассказами о голубых городах и невиданных машинах. Честной, скромной и мечтательной советской девушке."




Техническая пауза на телестудии затянулась, и секстет Гараняна сменил квартет Кулля, как наряд часовых на посту уставшей страны. Прекрасный релакс на выходные, подумал Виктор. Если все так, как представляет Нинель, Иннокентий со своей философией - временное разнообразие, и скоро Лена увидит в нем заезженную пластинку. Если уже не увидела.




- Интересно... - начал Виктор. - Вы, достигнув физического совершенства, пытаетесь установить чисто духовную гармонию. Но хотелось бы знать, что же я могу сделать для вас в благодарность за счастье семейной жизни.


- Вы хотели сказать, чем должны заплатить? Не будем смягчать определения. Отвечу прямо - это не сделка. Вы не из тех, кого можно купить. В Москве мы будем взаимно полезны друг другу. Если вы не спешите - а вы не спешите, обсудим план совместных действий.


- Я готов.


- Сейчас по телевизору будет "Мистер Питкин за витриной универмага". В счет погашения процентов по кредиту, который мы им дали на наши прессы. Ну, вы знаете - у них там кризис, волнения, студенты против правительства лейбористов, вот и пришлось часть брать культурой. Давайте посмотрим, а потом обсудим? А то я чувствую, вас незнакомая обстановка немного волнует... И не стесняйтесь, берите рогалики. Я их брала на фабрике-кухне.




10. Жизнь наверху.



Дубляж киностудии имени Горького сделал половину английского фильма.


Мистера Питкина, то-есть, актера Нормана Уиздома, озвучивал Вицин, а Пегги говорила голосом Дануты Столярской. Не то чтобы вещь настолько убойная, как "Питкин в больнице", но посмеяться можно. Чисто для отдыха, несмотря на социальный подтекст.


То ли действовал ликер, то ли обстановка стала более привычной, но через полчаса фильма у Виктора появилось чувство, что он пришел в гости к старой знакомой и всегда жил в этом времени. Привычным был интерьер, привычным был черно-белый телевизор, еще совсем новый, и уж совсем привычны далекий лай собак и гудки тепловозов, долетавшие с промышленной зоны. Надвигавшийся вечерний туман занес в комнату слабые запахи болота и окалины; фильтры на стальзаводе были еще слабоваты. Нинель от души смеялась, иногда трогая Виктора за руку - "Смотрите, смотрите!"




На фоне лиц хохочущих героев появилась надпись "Конец фильма". Нинель гибко выскользнула из-за стола и щелкнула выключателем; мир на экране свернулся в точку и погас. На обратном пути она небрежно надавила сетевую клавишу транзисторной радиолы, и тут же в гостиную, порывом свежего ветра ворвался звонкий, жизнерадостный голос Анны Герман. Веселые тромбоны где-то в пространстве и времени под бодрый ритм ударника выпиливали твист "Солнечный день".


Их глаза снова встретились, и Виктор едва не вздрогнул от удивления.


Это была другая женщина. Внешность Нинель не изменилась, но лицо выражало совершенно другой характер. Холодная, идеально красивая улыбка, легкий прищур чуть насмешливых глаз очень уверенной в себе личности. Виктор почувствовал, как в ее зрачках блеснул опасный огонек; где-то за ним, в глубине, затаились хитрость и кокетство. Женщина, финал разговора с которой трудно предсказать.


- Рогалики в самом деле изумительные, - небрежно бросил он, - у вас великолепный вкус.


- Вы не инженер Гарин, - задумчиво произнесла она, дотронувшись правой рукой до края столика, - а я не Зоя Монроз. Но мы договоримся.


- Я весь внимание.




Нинель присела на диван. Ей явно не хватало длинного мундштука с легкой сигареткой в пальцах.


- Я уж говорила, вас переведут в Москву. После проверки попадете в число личных референтов одного из ответственных работников Госкомтехники. Это практически решено.


- А если не пройду проверки? Есть некоторые сложности...


- Пройдете. Если не будете спрашивать, что за проверка. Не волнуйтесь, никто не будет проверять вашу стойкость на допросах или сумеете ли вы выстрелить во врага.


- Во врага? Пока не промахивался.


- Я верю. Вы произвели наверху впечатление человека, который знает многое из того, о чем другие не догадываются. Явно об этом не говорят, но я поняла. Поэтому будете работать... - она сделала многозначительную паузу, - по профилю бытовой электроники.


- Понятно. "Мирный трактор".


- Нет, - Нинель сделала насмешливую гримаску, - как здесь в доме. Товары-народу.


- Накануне войны?




Опасный огонек вновь разгорелся в ее глазах. Казалось, она сомневается, стоит ли делать важное признание, но азарт ей уже не позволял остановиться.




- Война, как учит нас партия, - это продолжение политики иными средствами. Ученые считают, что война при современном вооружении продлится несколько месяцев. Если не раскрутится в тотальную, чем наши все время пугают американцев. Американцам тотальная война не нужна. Им нужно полностью разрушить промышленность Европы и погрузить ее население в нищету, чтобы советско-китайский блок оказался на долгие годы связан восстановлением континента. За это время американцы ставят фашистских диктаторов в Латинской Америке, в Африке и странах Ближнего Востока, и прибирают себе ресурсы значительной части земного шара. Опять оказываются выигравшей стороной и собирают силы для войны против нас.




"Значит, она считает, Корин пугал с ядерной войной?"




- А если все-таки эскалация?


- Наши не хотят всеобщей войны. Слишком уж народ помнит ту. Поэтому основная война начнется тогда, когда перестанут падать бомбы. В Европе в основном легкая промышленность, ширпотреб. Ее разрушение вызовет сильный перекос на послевоенном рынке, который используют американцы. Поэтому восстанавливать все же придется, но не у них, а у нас. Вы же инженер, вы же понимаете, что налаженный завод расширять проще, чем разбирать руины.


- А кто будет работать? Китайцы?


- Европейцы. Мы откроем дорогу для их беженцев. Мы снизим плотность населения Европы в несколько раз, и заселим наши необозримые просторы Урала, Сибири и Дальнего Востока людьми, способными ассимилировать с русским народом. Тем самым мы избежим появления в восточной части СССР крупных, плохо ассимилирующихся диаспор. Надеюсь, вы поняли.


- Человечество не расценит это, как этническую чистку?


- Ну что вы? Все добровольно, даже война добровольно, их никто не заставляет с нами воевать.


- А с Европой что?


- Она станет похожей на пригороды Ленинграда. Красивая возрожденная природа, восстановленные памятники старины и музеи, тихие улочки старых городов, традиционные деревни. Зона отдыха, туризма, местных продуктов и сувениров. Сейчас в Союзе развивается массовый туризм, а вы представляете, сколько будет ездить китайцев, когда они дотянут до нашего уровня жизни?




Твист давно кончился, и квартет "Электрон" ритмично наяривал джазовый стандарт "Неверность" в ритме босса-новы. Где-то в углу щелкнул автомат, и, разгоняя наползавшие сумерки, под потолком вспыхнули две лампочки из пяти. Экономия.




- Ясно, - вздохнул Виктор. - Европа - для культурного отдыха. А наша задача - быстро развить производство ширпотреба взамен ихнего.


Нинель снисходительно хмыкнула, встала из-за стола и неторопливо прошлась перед Виктором походкой пантеры.


- Наша задача - это власть, - жестко произнесла она. - Власть над людьми, которая должна быть у нас с вами в гуманных, благородных целях. Вы видели, чтобы я сделала кому-нибудь плохо?


- Ну что вы. Вы были готовы отдать себя для других.


- Идея переселения Европы давно витала в ЦК, мне довелось быть в рабочей группе по этому вопросу. Но у этой идет есть слабое место. Наш народ переплавился в одном котле. Три войны, три революции. И вдруг он разбавляется миллионами людей, далекими от наших традиций. Мы, конечно, можем отсеять белоэмигрантщину, карловаков, ну и естественно, профашистских элементов, но это не переделает социальную психологию лойяльных переселенцев, она все равно будет не советская. Управлять идеями, пропагандой, мы больше не сможем. Считалось, что это приведет к краху страны. И тут вы предлагаете формировать духовный мир людей через их вещи. Простая мысль, но время для нее настало только сейчас, когда быт стал важной частью человеческой жизни. И управляя производством предметов быта, мы сможем формировать сознание европейцев. Устроить там мирный континент с добрыми, культурными людьми...




В сознании Виктора вдруг всплыли слова Гаспаряна - из того, немыслимого СССР девяностых: "...Политтехнологии, они как наркотик. Каждый раз требуется все большая доза... И тогда у США появится возможность свергнуть российскую власть, как самозваную..."




- А это не мягкое насилие над личностью? - эти слова, казалось, вырвались у него сами. - Вы же понимаете, что не всем нравится, чтобы ими манипулировали. Вы прекрасно учитываете это в быту. Почему вы думаете, что в масштабе всего народа людей с сильным - да, черт возьми, с нормальным советским характером поглотит инертная масса? Что ихние европейские Корчагины, Маресьевы, не знаю уж кто, Экзюпери там с Фучиками, примирятся и будут жить в этой массе?




Нинель холодно пожала плечами.


- А вы хотите, чтобы они и дальше убивали друг друга? - ответила она.


- Не хочу.


- Правильно. Для героев найдутся славные дела. В лабораториях, в экспедициях, в космосе, наконец. Вы этому поможете. Даже не представляете, как поможете.


- И что я должен сделать?


- Готовиться пройти проверку. Закончатся формальности, знакомлю вас с Леной, и по ходу дела объясню, что, как и с кем. План переселения Европы снова стал нужен ЦК, а это значит, что ЦК нужны новые люди, которые его реализуют. Вы даете идеи, я тащу вас наверх.


- Уверены, что там мне понравится?


- Безусловно, - Нинель снова сделала гримаску. - Во-первых, вы не относитесь к нытикам- интеллигентам, которые при слове "переселение" начитают истерику - ах, это депортация, это тоталитарное общество, уничтожение народов через ассимиляцию и прочее, и прочее и прочее. Вы смотрите на проблемы, а история показывает, что они преодолимы. Америка - это первое переселение Европы. Еще Австралия, но она поменьше. В Америке что, все это белое население считает себя обиженным народом? Ничего подобного, они сами еще потом и негров депортировали. И вы, похоже, это прекрасно понимаете. С другой стороны, в вас нет ненависти к Европе, вообще вы не зациклены на идеях. Это как раз то, что нужно нашей номенклатуре. Человечные, морально зрелые прагматики.




Похоже, наверх она пробьется, подумал Виктор. Такие могли бы работать в разведке. Может, она и работает в разведке? И не мелким расходным материалом, которые кладут в постель? Постель для нее любимый вид спорта, она впускает в себя мужчин, думая о них, как виртуозная парикмахерша в салоне красоты думает, какой шедевр она сможет сделать из сложного клиента... Либо она слишком любит переделывать людей. Оптом и в розницу.




- Значит, я удачная заготовка для этого дела? - улыбнулся Виктор. - Удачная заготовка и уникальный советский станок...


- Но-но! - Нинель погрозила пальчиком. - Не пытайтесь меня разозлить. Впрочем, я понимаю, что это не личное. Вы, Виктор Сергеевич, не настолько наивны, как может показаться при поверхностном взгляде. Вы разумно осторожны: в раздражении собеседник может раскрыть деталь предложения, которое не в ваших интересах. Там это пригодится.


"Другое создание зависимости. Постепенное. Сейчас она ничего подозрительного не предложит. Прекрасно знает, что завтра содержание этого разговора могут попросить пересказать в УГБ. "Закончатся формальности..." Если за этим и есть какой-то криминал, то я об этом узнаю лишь тогда, когда пройду проверку и войду в доверие. А может, это обычный карьеризм, и даже вполне здоровый."


- Теперь "во-вторых", - продолжала Нинель. - Оказавшись наверху, вы не будете гоняться за барской роскошью, но и не окажетесь среди тех, которые живут, словно село после войны поднимают. Снимете трехкомнатную со сталинскими потолками где-нибудь в Хорошево-Мневниках, чтобы много не платить. Поставите там цветной "Уран" и рижскую стереофоническую радиолу. Потом заведете стандартную загородную дачу с мансардой, возьмете в рассрочку белый "Арбат-универсал" для семейных поездок. Ну и конечно, вы же фотолюбитель. Вместо "Спутника" возьмете поприличнее "Комету" с автоматикой, ну и что-то солидное для цветной съемки, скажем, "Киев-робот" тысячи так за две с половиной. Будете собирать книги и пластинки, вывозить супругу в отпуск смотреть туристские достопримечательности. Практически идеальный стандарт советского выдвиженца... Я что-то не так сказала?


- Я не понял только одного... - задумчиво протянул Виктор, - как советские выдвиженцы следуют этому стандарту. Наверное, это детский наивный вопрос, но меня всегда удивляло, как это выходит в массе. Есть власть, есть возможность злоупотребить ею. Разве не так?


- Вопрос, который задают все технари, - со снисходительной улыбкой произнесла Нинель. Наверху мы с вами не будем руководством, принимающим решения. Мы будем в кругах референтуры, технической и гуманитарной элиты, которой доверяют готовить принятие решений - по знаниям, опыту, чувству ответственности. Та часть номенклатуры, к которой мы будем заходить в кабинет, служит по принципу пожизненного найма, как в японских фирмах. Пришедший на службу в молодости получает мало и работает много: он зарабатывает репутацию. Мотается по стройкам, по отстающим колхозам, не щадит себя ради страны. Потом приходят оклады, льготы, хорошие места и квартиры. И человек знает, что ему на этом пути нельзя оступиться. Он идет шаг за шагом к своей вершине, помня, как тяжело и трудно ему досталась возможность дойти до средних ступеней служебной лестницы. А потом ему уже поздно меняться. И как шеф, он задает пример для всех, кто с ним работает. Нищие фанатики или пижоны, тыкающие в глаза другим своей купеческой роскошью, в этой системе редкость.


- Интересно... Ну, а если это просто любовь к технике? Вот если я захочу видеомагнитофон? Сейчас?


- Вы же не записались на него в рассрочку на будущий выпуск. Вы ищете максимум удовольствия за разумную цену. Скорее, повезете Лену по туристским местам, чтобы пофотографироваться. Селигер, Суздаль, Самарканд, Соловки... Молодая супруга, свежие впечатления, романтика. Да, и фотография - это же хобби! Каждый состоявшийся человек должен сегодня иметь хобби. Лене понравится. Со своей стороны, как ее подруга, я помогу Лене стать для вас идеальной женой. Во всех отношениях. Две счастливые советские семьи не должны распасться.


- Три.


- Что вы говорите? - на губах Нинель мелькнула недовольная гримаска.


- Три счастливые советские семьи.


- Софья Петровна? Да, она, пожалуй, тоже пойдет наверх. И не всю же жизнь только петь... Общественная жизнь, фестивали, борьба за мир... Вы сообразительны. Нам не помешает свой человек в массовой культуре.




Все-таки похоже на вербовку, подумал Виктор. Предлагают достаток и молодую жену. Здесь, в Союзе, не за бугром... Не похоже на разведку. Если они вообще не за дурака считают. Так может быть, и не разведка? Может, какой-то клан или группировка у власти, которой нужен козырь. "Пятая колонна"? Но кто же тогда должен стоять за ней, чтобы Нинель могла говорить так спокойно и открыто? Штаты? Нет. Здесь - нет. Не то соотношение. Мы сильны, с нами многомиллионный... Стоп.




- Кажется, я понял, кому нужно выселение Европы, - улыбнулся Виктор, глядя в глаза Нинель. - "Вставай, кто рабства больше не хочет..."


- Вы правы. В ЦК КПК есть товарищи, которые это поддерживают. Народ в деревнях бедный, неприхотливый. Есть кому разбирать руины и возделывать поля. Чьими-то руками надо создавать этот туристский рай.


- А не боитесь, что получите китайских националистов с двух сторон Союза? У них же тоже может быть в самый неожиданный момент "смена вех".


- Это будет бояться Америка. И попросится к нам в союзники.


- А не захочет перезагрузиться? СССР и Китай взаимно гробят друг друга в щебенку, в городке остается только один шериф.


- Интересное слово - "перезагрузиться"... Что-то от битников... хотя для вас... Отвечу так - нет. В ближайшее время - нет. Из Индокитая вернулось более двух миллионов молодых людей с посттравматическим стрессовым расстройством. Там начинается новый вид расизма - боязнь коммунистических азиатов.


- Вам, как психологу, виднее.


- Да, - лицо Нинель стало каменно-холодным. - У меня была командировка во Вьетнам. Молодым, подающим надежды специалистом, в составе большой группы врачей и психологов. Жест доброй воли. Исследовала посттравматические расстройства у бойцов Народной Армии, добровольцев НОАК, местного населения. Важная и актуальная тема для "Эм-О" и "Гэ-О". Там погиб мой первый муж. Почти муж, мы не успели расписаться.


- Бомбежка?


- Местная инфекция. Хотя нам сделали прививки от всего, что можно. Может, бактериологическое, может, химия и напалм породили новую заразу.


- Печально...


- Надо жить. - Нинель покрутила в руке пустую чашку и решительным движением поставила ее на стол. Ее глаза сузились и смотрели колючим прищуром. - Надо на руинах строить новую, счастливую жизнь. Вы ведь тоже все потеряли... Кстати, вы, случайно, туристских песен не пишете?


- Стихи, - Виктор понял, что она имеет в виду бардов. - На которые можно писать песни. Иногда.


- Прекрасно. Лена умеет играть на гитаре. Ей понравится.




11. Три цвета памяти.



"Какая же она настоящая?"


Сухой ветер гнал пыль в сторону леса по Ново-Советской, словно в темноту тоннеля - туда, где неподалеку от опоры мощной линии электропередач нашли угаданные Виктором снаряды. Трещали флаги на домах, и в холодном сиянии газосветных трубок над аллеей болтало полусорванную перетяжку со словами "...стойную встречу!". У железных дуг остановки кучковались пассажиры, щуря глаза; над ними, со стены "Металлурга", в лучах прожектора щурился Ильич, надвинув на уши кепку и направляя в будущее движением руки революционных матросов, сталеваров, партизан, строителей и космонавтов. Холод заморозка надвигался на город издалека, с невидимых полярных шапок и просторов Сибири.




Нинель открылась ему с совершенно неожиданной стороны. Не пресыщенная львица с буйными фантазиями, не властная авантюристка. В случайной реплике, словно в треснувшей скале, проглянуло то, что не было видно под оболочкой - женщина трудной судьбы.


"Наверное, это было для нее трагедией. А потом - попытка переломить себя, переломить судьбу... Переломить саму природу. Она просто не могла иначе начать жить снова. И это все объясняет. Или... Или это финальная фраза, формирующая имидж. У Лики тоже погиб муж. Странное совпадение..."




Подошел старый потрепанный автобус, тускло светя подфарниками - какой-то гибрид из ЗиСа середины пятидесятых и "Мерседеса" тех же времен, неторопливый, по-деревенски жаркий от включенных печек и пропахший бензином, но, тем не менее, блестевший начищенным хромом полосы под лобовым стеклом. Виктор успел бросить себя на заднее сиденье, обтянутое после ремонта новым коричневым автобимом; в пыльный треугольник окна с трудом различались размытые пятна неоновых вывесок. Шипело и крякало АГУ, от рядом сидящего мужика несло табаком и псиной, но люди, казалось не замечали, этих мелочных неудобств. Вчера было хуже, завтра будет лучше; стоящие в проходе справа парень в болоньевой, смешно топорщащейся куртке и девушка в коричневом полупальто с двумя пуговицами, настолько коротком, что оно прикрывало фигуру чуть ниже того места, где должно заканчиваться бикини, с темной запятой волос и ямочками на щеках, смотрели друг на друга и для них вообще не было ни вчера, ни сегодня, ни завтра, а какое-то радостное много-лет-вперед, свежеумытое, полное разноцветных звезд и с ликующим серебряным голосом Татьяны Шмыги за кадром.


"Неужели это счастье будет расколото? Неужели этот парень упадет с разорванной осколками грудью у горящего дома под Билефельдом, а эта девушка навеки останется здесь, под бетонными обломками заготовительного? И прервется еще одна ниточка жизни?"


Автобус тормознул перед светофором, и девушка, не удержавшись, упала прямо в объятия своего друга; а, может, она этого случая хотела и ждала.


"Кто сказал, что есть какая-то высшая справедливость, кроме нас? Кто сказал, что человек слаб и беспомощен? Мы не можем... Мы не имеем права быть слабыми и беспомощными. Никто, кроме нас. Никто, кроме нас..."




...Утро понедельника выдалось сухим, ясным, но еще не морозным; природа нехотя прощалась с последним теплом, предвкушая запоздалую, но долгую и студеную зиму.


Понедельник - день легкий, думал Виктор. Он шел на работу уже привычной дорогой мимо Типографии, видел, как у Первой Проходной сливались людские ручейки, видел знакомый, свежепокращенный гигантский корпус цеха со все той же надписью "1914". На подходе к бетонному кораблю НТП, плывущему по бледно-золотой чаше рассветного неба, его уже узнавали сослуживцы, здоровались, улыбались, обгоняли, как будто от того, как скоро они станут за кульман, приблизятся новые выходные. Разноцветные пальто, кепки вперемежку с косынками, и радостные, искренне радостные глаза. Двадцать три года без войны. На производство идут те, кто не видел выстрелов и бомбежек.


- Виктор Сергеевич, доброе утро! Как ваше здоровье?


На Виктора в упор смотрели большие черные глаза Иннночки, и в них отражалась тревога.


- Утро - доброе, самочувствие - прекрасное. Двадцать секунд - полет нормальный.


На лице Инночки появилась невольная улыбка, но тут же исчезла.


- Виктор Сергеевич, а вы западное радио слушаете?


"Ни фига себе вопросик!"


- Какое западное? Сейчас какое-то глушат, это, наверное, нельзя слушать.


- Да, это враги... Враги передавали, что войска сосредоточены на границе с Германией, под видом смены личного состава вводятся новые части, ну, разумеется, это все вранье и провокация, и я этому ни капли не верю.


- Ну да. Как сказал один товарищ в дежурке на вокзале, это у запада осеннее обострение.


- Виктор Сергеевич, я слышала, у вас вроде как сверхспособности. Ну, бомбы обнаруживаете, будущее знаете...


- Прогнозирую. Обычный научный прогноз. А с бомбой сам не знаю, как получилось.


- Да, верно, главное, получилось. Виктор Сергеевич, скажите, вот со всем этим... У нас будут ну, это... Вроде дела врачей... Вы понимаете.


- Будут ли преследовать евреев? Не будут. Глупость какая, преследовать человека за национальность. У нас пятьдесят лет советской власти.


- Вы так считаете? Обычно, как война... Ну, видите, что на Западе.


- А у нас советская страна. Я в Брянске даже ни одного космополита не видел.


- Вы считаете, что у нас другая страна и другие люди?


- Конечно! - воскликнул Виктор. - Где вы видели здесь безработицу? Наркоманов? Нищих пенсионерок, роющихся в помойке? Разве здесь ждут со страхом увольнения или пенсию? Здесь говорят о бешеных ценах на коммуналку или лекарства? Здесь где-то запрещают говорить на родном языке? Где здесь, поступая в вуз, думают не о том, как сдать экзамен, а сколько платить за учебу и дают взятки, чтобы не отчислили? Здесь даже диссиденты, ругая руководство страны за какие-то запреты, за бюрократизм, не называют это руководство ворами и жуликами, потому что над ними, над диссидентами, народ просто смеяться будет! Народ может завидовать тому, как живет Косыгин, но даже сумасшедшему в голову не придет выдумать, что у него, ну там, вилла в Швейцарии, да еще и за незаработанные деньги. Ну не может быть такого здесь! Это только у них, у загнивающих. А бытовую технику мы сделаем! Обязательно сделаем! Вы не представляете, какое это счастье - создавать будущее своей собственной страны, а не пользоваться чужим, что не тычут постоянно, что вы, русские, ничего не умеете...


На губах Инночки появилась грустная улыбка.


- Не знала, что вы такой патриот... Наверное, да, вы правы, сейчас все слышат - вам дали бесплатное образование, и никто не представляет, как это оно может быть за деньги. Или как можно не сделать операцию человеку, спасти жизнь, если ему нечем платить. Но ведь этого даже за границей нет. Ну, бывает, но как-то не так. Конвергенция, век социальных государств. Ну и они же там не загнивают! Они соревнуются. Выставка была в Москве, "Интербыттехника", там у них ничем не хуже... Алексей Николаич сам говорил, есть чему поучиться.


- Не технически, политически загнивают. Вы говорите, сверхспособности. Ну так вот, я так думаю, что лет через двадцать западное общество будет за свободный рынок и продажу госимущества в частные руки. Чтоб все на коммерческой основе.


- Вы что, всерьез верите, что народы мира могут вернуться к дикому капитализму? В девятнадцатый век? Угроза реваншизма - это понятно, это хотят грабить другие народы. Зачем им себя грабить?


- Запросто. В один прекрасный день народу будут говорить - давайте снизим расходы на социалку, снизим налоги, к нам придут инвесторы, построят небоскребы и дороги, и мы будем жить, как короли. И народ поверит.


Черные, тонкие дуги бровей Инночки поднялись кверху.


- Народ, что, дурак?


Виктор только пожал плечами и толкнул дверь вестибюля, вежливо пропуская девушку вперед.


Возле лифта уже выстроилась очередь.


- Пожалуй, я быстрее дойду пешком, - улыбнулся Виктор. - Сидячий образ жизни вреден.


- А я подожду. Встретимся наверху!




Викентий Андреевич, несмотря на ранний час, уже бегал по комнате. Похоже, рабочий день начинался бурно.


- Вадим! Вадим! - кричал он Пагаве. - Как новый вариант по "Карне"?


- Начэртили, - невозмутило ответил Вадим, натягивая халат на широкие плечи. - Кагда панымаеш, что чэртить, палучается скоро. Но - нэ согласовали.


- Согласуем. Собирай полный комплект, соберем рабочую группу, технологов, нормоконтролеров, подпишем прямо белки и под "Эру". Пока техбюро готовит документацию на оснастку, копирсектор сделает кальки и все подписи уже как надо. Виктор Сергеевич! Хорошо, что вы пораньше. Собирайте по "Стиляге" все: эскизы, миллиметровки, расчеты, все. После обеда дают еще три человека, чтобы сразу их загрузить работой.


- А куда мы их посадим? - Ульяна крутилась у зеркала, взбивая помятую ветром прическу.


- Были б люди, а куда посадить найдем, - бросил на ходу Петросов, направляясь к двери.


- Согласно режиму наказания в приговоре, - флегматично съязвил Рустам.


- Не смешно! Они какого возраста?


- Скорее всего, молодые... девушки.


- Пришел поручик, все опошлил.


- Догони начальника в коридоре и спроси. Лично я за прекрасную половину человечества.




Планерка продолжалась недолго. Коллектив успел обсудить лишь анонс в "Кинопанораме" съемок "Эксперимента доктора Абста" и ночное самосожжение студента на Карловом мосту, впрочем, не отрываясь от кульманов. Это напомнило Виктору лекцию в БИТМе, когда они слушали преподавателя, сдирали конспекты по другому предмету и одновременно играли в "балду". Насчет студента коллектив быстро сошелся в мнении, что в Праге все долбанутые. Вернувшийся Петросов произвел в секторе движение; казалось, что с его перемещением между столами спрессовывается само пространство.


- Все! - ликующе воскликнул он. - "Стилягу" перевели на финансирование госкомитета. Открыли темы по переносному, стационарному и микрокассете. Мы делаем работу союзного значения. Со-юз-но-го! Черт, даже не верится... Виктор Сергеевич!


Он дошел до стола Еремина и взял его за локоть.


- У меня для вас две новости. Первая однозначно хорошая. Пришла справка, что в тридцать восьмом году вы учились на заочном в ЛИИЖТ и закончили с отличием. Остальное, к сожалению, сгорело в блокаду. Так что вам дают вторую категорию. Насчет другой новости не знаю... В общем, на вас пришел запрос через главк откомандировать на две недели в Ново-Знаменку, центр "Интерпроект", консультировать. По каким вопросам, не сообщили. Прибыть надо завтра...




"Это и есть проверка? Или простое совпадение?"




- Ну а хоть какие-то сведения, какие материалы брать с собой или доклад подготовить? А то приеду и скажут - "А чего вы просто так приехали?"


- Ничего. Саму телеграмму не могу показать, она ДСП. Пятого ноября быть на месте.


- А хоть где она, Ново-Знаменка - то, не в тундре? А то, может, неделю придется чапать.


- Московская область. Марина заказала по брони билет на "Десну" в четырехместное купе, бухгалтерия оплатит.


- Понятно. Это на "Брянске-первом" в кассу?


- Нет-нет. Предвариловку на Куйбышева видели напротив детсада? Там с паспортом и заберете после работы. На Киевском там в справочном спросите, как доехать. Если в этой Ново-Знаменке есть НТЦ, автобус наверняка ходит.


- Тогда нормально, - флегматично согласился Виктор. - Вот только зарплату не успею получить...


- Я договорился, чтобы вам дали сейчас, с командировочным авансом. Теплая одежда есть? Обещали похолодание.


- В выходные купил.


- Отлично. Значит, как придут новые сотрудники, вводите в курс дела. В ваше отсутствие руководить временной рабочей группой будет Рустам. Пагава добивает "Карну", кое-кого с нее забираю на кассету...




Пополнение оказалось молодым и с широкой гагаринской улыбкой.


- Вот это вот товарищ Хохловский Павел Андреевич, - представил его завсектор. - Постарайтесь не обижать, он ЛИТМО окончил в этом году. С отличием.


- А остальные? - с разочарованием протянул Вадим.


- Радугин - радист, Зимина - разводчица. Будут сидеть в профильных секторах.


- А по пластмассовому литью? - Вадим аж подскочил на стуле. - Корпусные, шестерни? Это же целая наука! А тут еще Еремина в командировку. Как работать?


- К концу недели пластмассовика прикомандируют с ОЧЗ на два месяца. Затыкаем дырку по "Стиляге" и делаем обходной прототип корпуса бумбокса, отрабатываем акустику. За это время должны усилить. Хорошие пластмассовики - дефицит.




А ведь они сделают, подумал Виктор. Десяток грамотных энтузиастов сделают то, на что западные фирмы убили десять лет. Зачем нам фэнтези? Вот настоящие эльфы и маги, которые произносят заклинание "Интеграл по поверхности!" и вдыхают жизнь в мертвую природу. Чудо. Обычное волшебство, доброе.




Паша присел на стул рядом с Виктором. Питомец знаменитого ленинградского вуза смотрел на Еремина, как на гуру, от которого должен был услышать про смысл жизни и основную тайну мироздания. Что же ему рассказать-то за оставшиеся четыре часа? О лентотягах будущего? Или обучить ТРИЗ, тайному оружию, перед которым отступает Темная Материя, открывая Светлый Разум? ТРИЗ требует времени...


- Представьте себе, -начал Виктор, - что нам первыми предстоит ступить на поверхность другой планеты. Мы должны совершить то, что до нас в истории человечества никто не делал. Нам некому подсказать, что там будет и как действовать. Что для нас будет самым опасным?


Паша наморщил нос.


- Ну, наверное, вулканы там, метеориты... нет, наверное, какие-то неизвестные явления, к которым мы не готовы.


- К которым мы не готовы... То-есть, мы должны в первую очередь уяснить, где кончаются наши знания о новой планете, и где начинается неизвестность. Неизвестность, которую мы не можем заменить нашими догадками и фантазией. Мы должны точно знать. Мы должны определить, как мы будем добывать информацию о том, чего мы не знаем, найти методы эксперимента, испытаний, методы наблюдения. Так же и в конструировании - наша ошибка начинается там, где мы перешли тонкую грань между знаниями и нашим допущением, домыслом. Не продумав, не уточнив информацию. Чтобы избежать ошибки, мы должны выяснить, где начинается эта грань...




Он не замечал, как вокруг них собралась вся группа, и даже Петросов что-то с интересом черкал в своем блокноте, видимо, конспектируя. Сколько лет Виктор шел к этой лекции? Казалось, что история инженерного искусства России, оборвавшись в его реальности, неожиданно связалась в узелки здесь, чтобы обогнать ход времени.


Только бы не война.




12. Необыкновенный отель.



Экспресс "Десна" стоял у третьей платформы.


Вообще-то это был неторопливый экспресс, который отчаливал из Брянска около полуночи, принимая отужинавших дома пассажиров в постели, чтобы прибыть на Киевский вокзал к началу рабочего дня, позволив пассажирам выспаться, умыться и позавтракать с традиционным стаканом чая. В монументальном МПС-овском подстаканнике.


На этот раз Виктор прибыл на вокзал городской электричкой; угловатая трехвагонка с четырьмя сиденьями в ряду вместо шести, с широким проходом для стоящих, как в метро, пассажиров, моталась за двадцать минут между Брянск-Орловским и Отрадным с утра до поздней ночи, прибывая как раз под поезд. Вокзал мало чем отличался от нашей реальности; пройдя по его залам, Виктор заметил на стенах массу фресок на тему героев-партизан.


Дежурный буфет и киоски не привлекли его внимания: все необходимое для путешествия вместилось в здоровую дорожную сумку из брезента и кожзама, купленную по случаю в галантерее под игривым названием "Светлячок", рядом с предварительными кассами. В "Светлячке" ему тут же предложили со скидкой новую электробритву "Агидель" с плавающими ножами - ту самую, которую через семь лет Барбара Брыльска подарит Ипполиту в "Иронии судьбы". Подумав, Виктор согласился. Кто знает, будет ли всегда возможность возиться с мылом и станком, а "Агидель" - это вещь. Особенно если застрять здесь надолго... Произнеся про себя слово "надолго", Виктор понял, что ему явно не помешает заскочить в сберкассу и взять аккредитив.




...Несмотря на поздний час, вокзал жил пассажирами ночных поездов. К двум часам часть из них уедет; другая рассосется по комнатам отдыха или просто тихо устроится на диванах из гнутой фанеры в зале ожидания. Публика была пестрой. Запоздалые тетки с плетеными корзинами, в ватниках и платках, что продавали в воскресный день по дворам поздние осенние яблоки и теперь спешили на последние пригородные, соседствовали со студентками в ярких пальто и шляпках, возвращавшихся от родителей в столичные общежития.. Транзитные военнослужащие и мужики, вербованные на стройки, семейные пары и командировочные. Командировочных больше всего. Ноябрь, курортные сезоны кончились.


Собранная сумка особо руки не тянула, несмотря на значительный объем. Большую ее часть занял сложенный зимний прикид. Из ценного там был фотоаппарат с парой запасных кассет и упомянутая уже электробритва. Остальное было обычным джентльменским набором советского командировочного; недостающую часть Виктор приобрел на той же Куйбышева. Командировки в реальном Союзе шестидесятых требовали подготовки, как к небольшому турпоходу: можно было на сутки застрять на каком-нибудь вокзале из-за отсутствия билетов для пересадки, можно было сутками ждать на аэродроме погоды, можно было угодить в какое-нибудь неустроенное общежитие в пункте назначения, где за досрочным вводом объекта в эксплуатацию забывали наладить людям быт. Современного человека это, наверное, будет раздражать; но наверняка меньше, чем проблема остаться без пенсии из-за того, что работодатель платит серыми.




Ночное движение вокзала показалось Виктору знакомым и скучным. Между колоннами, над спуском в тоннель, висело механическое табло: посадка на экспресс уже была объявлена. Звонкое эхо шагов металось по тоннелю, на беленом потолке которого упрямо проступали закрашиваемые разводы сырости; в воздухе пахло хлоркой и занесенной ветром с поверхности чугунной пылью тормозных колодок. Наверху что-то скрипело и громыхало, словно бы там, на огромной лежанке из рельсов, ворочался железный великан.


Свежевымытые ярко-синие вагоны с желтой полосой блестели под лучами прожекторов, заливавших перрон ксеноновым светом. Виктору сразу бросилось в глаза, что вагоны длиннее обычных зеленых калининских "ЦМВ" в составе на соседнем пути. И еще над крышами вагонов экспресса не подымался дымок.


Холодный осенний ветер с Десны тащил по путям тонкое одеяло тумана. На перроне напротив экспресса рассредотачивались пассажиры. Виктор шел мимо сумок, чемоданов и рюкзаков; в молодежной компании звенела шестиструнка, и чей-то хрипловатый голос "под Утесова" выводил:


- На Украине фашисты власть организуют быстро,


Стал фон Гоп одесским бургомистром!




"Время на год с опережением?" - подумал Виктор. Шедевр Трегубовича по повести Курочкина в его реальности вышел на экраны только к следующему 23 февраля.


"А может, и вообще не вышел, а песню знают, как бардовскую..."


Поодаль, в сторону серого от копоти здания депо Брянск-1, на проходном пути между первой и второй платформами, он увидел красный электровоз с выпуклыми, как стрекозиные глаза, стеклами кабины.


"Три тележки... Не две трехосные, как у чехов, а три двухосные. Вот почему Михальченко говорил за групповой привод..."




Проводница в болоньевом полупальто цвета морской волны, со значком "Десна" и в круглой шляпке с крылышками МПС - видимо, фирменный стиль поезда - с серьезным видом рассматривала помятую голубую бумажку билета, похожую на продуктовую карточку времен войны - цена не впечатывалась, а вырезалась ножницами по купонам. Чулки на ней были белые и вязаные. Тоже к форменному стилю.


- Первое купе, - сказала она, хотя Виктор и так понял это по номеру места. - За постелями ходить не надо, все на местах.


- А за постель сейчас или потом?


- Фирменный - бесплатно.


- Даже если кто не хочет?


- Кто не хочет, едет межобластным днем. Там кресла, как в самолете. А нашим едут до Москвы и спят. Утром что будете - чай с лимоном, кофе, томатный сок?


- А почем кофе?


- Это фирменный, кофе бесплатно. Носильщика... - машинально начав дежурную фразу, она глянула на сумку Виктора и тут же поправилась, - такси в Москве заказывать? Это платно.


"Кто заказывал такси на Дубровку?" - мелькнула в голове папановская фраза из культовой ленты Гайдая. Лишняя информация о маршруте для посторонних.


- Спасибо, я сам разберусь. Я в Москве когда-то часто бывал...




"А где же котел?" - мелькнуло в голове у Виктора, когда он вскарабкался по крутым ступеням в вагон. Сразу налева от входа была дверь в коридор со стеклом; дальше в тамбур выходили две двери с понятным знаком в виде пары нулей, светящихся зеленым, - точнее, не двери, а гофрированные стальные ширмы с ручками, вроде жалюзи на киосках, только на боку. Виктор повернул налево; милого сердцу каждого советского пассажира уголка с титаном, блестевшего загадочными краниками, ручками, круглыми циферблатами и фильтром, тоже не наблюдалось, зато в перспективе коридора он насчитал целых двенадцать дверей вместе с купе проводника. Там, поодаль, провожали какого-то молодого парня ("Ну ты, как доедешь, сразу звякни с междугородки"); ближе - белый коридорный динамик мурлыкал новости и погоду:


- Предприятия страны успешно осваивают новые виды бытовой техники, - чеканила слова дикторша. - Последняя новинка, над которой работают в конструкторском бюро НТЦ в городе Брянске - это карманный магнитофон. Его предполагаемые размеры - примерно с записную книжку, а о предполагаемых характеристиках говорить еще рано. Рижский завод выпустил новую модель посудомоечной машины...




Виктор толкнул дверь купе; напротив его места, на подвернутом постельном белье, сидели три мужика в синих спортивных фуфайках с эмблемой брянского "Динамо". На целлофане с их стороны лежала расчлененная вареная курица, порезанное сало, желтая домашняя картошка и огурцы. Хлеб, само собой разумеется, присутствовал.


- Во, команда в полном сборе! - воскликнул тот, что сидел у окна. - Доброй ночи, проходите. От родственников в столицу?


- Командировка, - небрежно бросил Виктор, подняв полку, и забрасывая большую сумку в ящик рядом с багажом попутчика. Полки оказались мягкими, без этих знакомых ватных матрацев, которые надо сворачивать. Удобно. - Конструктор, кое-какие вопросы надо решить.


- Согласовать и завизировать? Понятно, куда ж производство родное без этого... А нас вот на соревнования. Сашок, ты это... пока Степаныча нет, давай еще по одной.


Тот, кого звали Сашком, вытащил из висевшей у входа затрепанной командирской сумки алюминиевую фляжку со вмятиной; в руках у троицы появились складные стаканчики.


- Присоединиться не желаете? - вежливо предложил Сашок. - Дорога, она вещь скучная, даже ночью.


- Большое спасибо, но - не могу. С утра ответственный разговор. Может, работа всего коллектива зависит.


- Так это... за коллектив! И трудовые успехи.


- Сань, харэ, - махнул рукой средний. - Человек не хочет пить, не надо. Дело добровольное, как наше спортивное общество. Кто не хочет на спортивных аренах, тот может у станка рекорды давать. Верно говорю?


- За рекорды!


Троица чокнулась и налегла на пищу.


- Извиняюсь, - Сашок снова обратился к Виктору, - вы сейчас будете ложиться, или позже.


- Да как тронемся. А то мало ли.


- Вы, товарищ, не волнуйтесь. Как только в люлю, мы свет гасим и тихо будем, чтоб не мешать. А то ж действительно, коллектив подводить... Коль, ты сало подрубай. Домашнее сальце, - последнее слово он сказал с ударением на "е". - А то ж нарезано, заветрится, теплынь в вагон-то.




В дверь постучали. Сашок прибрал флягу.


- Здравствуйте, простите, никто не поменяется на соседнее? У меня верхняя полка...


Девица с голливудской улыбкой, широко раскрытыми глазами, и с наивным, как у Агнеты Фельдског перед журналистами, выражением лица, стояла в дверном проеме. Черная водолазка и немнущиеся смесовые брюки подчеркивали стройность крепкой фигуры.


- Конечно, махнемся, - ответил Коля. - А вы не скажете, как вас зовут? И это... вы тоже спортом занимаетесь?


- Зовут Маша... У меня разряд по биатлону.


- У-у, серьезно... А я, значит, Николай, и мы едем на соревнования по легкой атлетике в закрытом помещении. Вот... Давайте вещи помогу перенести.


- Не надо, у меня легкая, - и девушка пододвинула спортивную сумку с желтой полосой.


- Сань, пошли, посмолим в нерабочий тамбур, - сказал тот, что сидел у окна. - Чего-то на курево потянуло.




Через десять секунд в купе остались только Виктор и девушка.


- Все ушли... - протянула Маша. - Вы мне не подержите полку, пока я вещи поставлю?


Спортивная сумка заняла свое место в ящике.


- Спасибо... - девушка ловко застелила постель обратно и, поправив волосы перед зеркалом на двери, села напротив. - Вот и все. Теперь можем перейти к делу.




Прибавив звук радио, она развернула перед ним красное удостоверение сотрудника ГУГБ.


- Что-то случилось?


- Да. Получены новые разведданные. Мне поручено вас с ними срочно ознакомить. Вы полагаете, что вас вернут в будущее после выполнения задания?


- Обычно так и было.


- Исходя из полученной нами информации, если в течение ближайших недель нам с вами не удастся изменить историю, обратно в свое время вы вернуться не сможете. Более того, до семидесятого года ни я, ни вы не доживем.




"Неужели все-таки тотальная война?" - мелькнуло у него в голове.






13. Циклоп промчится ночью.



- Спортсмены разговору не помешают? - предусмотрительно спросил Виктор.


- Это тоже наши.


- Конспиративно... В поезде есть кто-то из "не наших"?


- На всякий случай. По легенде, вещей не нашли, и вас продолжают проверять.


- Ладно... Если я что-то понимаю в международных делах, мы на грани масштабного военного конфликта. Что-то может быть еще хуже?


- Может. Ядерные фугасы фон Таддена в значительной мере оказались блефом. Однако в Германии неожиданно обнаружились ядерные снаряды "Циклоп" малой мощности. Где-то около двадцати тонн в тротиловом эквиваленте каждый. Точное число неизвестно, по имеющимся данным - несколько тысяч.




В динамике оркестр Эдди Рознера пилил веселенький твист, и звучный голос Катажины Боверы с легким акцентом выводил - "Как хорошо мне с тобой в этот вечер, нам быть с тобой навсегда по пути..."




- Против наступающих танков?


- Против танков и пехоты НОАК на нашей технике. И самое сложное в том, что Германия не могла все это так быстро произвести.


- США? Заклятые союзники?


- Предполагаем, что да. Скорее всего, это сделали через частно-государственную компанию "Лунар Технолоджис", она производит промышленные ядерные заряды малой мощности. Подземные хранилища, тушение газовых фонтанов и тому подобное. Расчет простой: малые заряды тайно переправить проще, а реваншисты, скорее всего, израсходуют их против наших войск. Невыгодно с таким зарядом стратегическую ракету строить. Даже с разделяющейся головной частью.


- А если попадет террористам?


Маша пожала плечами.


- Американских политиков сейчас больше волнуют пятнадцать тысяч погибших за год в Индокитае. Своих, из-за которых идут бунты. Мирное население их не волнует ни во Вьетнаме, ни в Польше. Им нужен новый тип войны. Война - шоу, когда важна не боеспособность, а эффектные кадры на телевидение. Им нужно показать американскому обывателю боевик, где "ковбой Америка" освобождает маленький городок от бандитов и устанавливает свой закон.


- "Капитан Америка".


- Да, капитан. Ну, вы поняли.


- Как раз не понял.


- Чего не поняли?




Все-таки копия Агнеты, подумал Виктор. Или это она и есть? Перебралась в Союз в этой реальности?




- Даже если Таддена сменят вконец отмороженные нацики, они же понимают, что в ответ на эти пукалки Союз отработает десятками килотонн по промышленным центрам, транспортным узлам, бункерам командования, аэродромам и прочее. У Минобороны после применения противником оружия массового поражения полный карт-бланш. Облом-с.


- Все не так просто. Атомные снаряды приведут к большим потерям прежде всего среди живой силы НОАК. Это не только выигрыш во времени и возможность США отмобилизоваться. В верхушке КПК есть довольно сильная группировка, естественно, связанная с военными, проамериканской ориентации. Китай - это примерно то, что у нас в тридцатые. Нет единой нации, в партии все аплодируют и готовы перебить друг друга. Американцы вкладывают в Тайвань, недавно там даже сделали свой истребитель, высокие темпы развития и очень богатая верхушка, вызывающая зависть у многих китайских чиновников. В китайских верхах все больше руководителей мечтают стать миллиардерами. Поэтому Мао-Цзе-Дуну нужна победоносная война, чтобы укрепить позиции и одних противников ликвидировать, других - повязать доносами на соратников и сделать верными слугами. А при неудаче... Сами понимаете.


- И что, они его унасекомят? При таком культе личности?


- Если они его ликвидируют, то, вы правы, удержаться у власти им будет действительно трудно. Только председателя Мао это уже вряд ли утешит. Поэтому Мао-Цзе-Дун при поражении может действовать по принципу: если не можешь предотвратить мятеж - возглавь его.


- То-есть, тоже переметнется к американцам?


- Вас это не удивляет, значит, вы понимаете ситуацию. Для массового террора в Китае уже созданы из школьников и студентов отряды так называемых "красногвардейцев". Пока они безобидны, но им, как подростковым хулиганским кодлам, все равно, кого и за что. Будут просто безнаказанно убивать, по-животному, детей, стариков, женщин. В этом возрасте ни мозгов, ни жалости. Если блицкриг в Европе удается - их вообще могут не использовать, с частью группировки Мао тихо разберется, часть станет верно служить председателю. Если провал - смена курса и большая чистка всех симпатизирующих Советскому Союзу.


- Хунвейбины?


- Да, это китайское название. Но самое опасное, что НОАК из союзника тут же превращается в противника. Командиры будут бояться за свои семьи и подчинятся любым приказам. При этом в нашей армии недостаточно мотострелковых частей - рассчитывали на братьев навек, а мотострелковые части НОАК, с нашей боевой техникой, будут действовать совместно с вооруженными силами Германии и США. У США ядерного вооружения тоже хватает.


- Угробят планету?


- Они просчитали, что не всю. Даже план приняли на случай нашей оккупации. Местное население подлежит ликвидации. Не своими руками, конечно. Руками предателей. Бывшие полицаи, уголовники, остатки украинских националистов, бывшие раскулаченные, репрессированные священники, перемещенный контингент из Крыма и Кавказа... Из них сформируют сформируют айнзатцгруппы, они будут расправляться с безоружными. Для борьбы с партизанским движением сформируют и обучат ягдкоманды из китайских военнослужащих. КНР будет обеспечивать порядок на территории и снабжать трудовым контингентом предприятия, которые будет строить западный капитал.


- То-есть, ультранационалистические "товарищи" продадут нас Америке за нашу территорию и западные инвестиции... А они не боятся, что их братья навек потом национализируют предприятия и природные богатства и угрохают своих хозяев?


- У американцев основное условия сотрудничества - это установление чанкайшистской диктатуры и принятие западного образа жизни. Будет феодально-фашистский режим с продажной верхушкой, фактически марионеточный.




Значит, надо спасти еще и десятки миллионов китайцев, подумал Виктор. Будет, как "культурная революция", а то и похуже, "как Пол Пот Кампучию". Одни члены мирового сообщества изобретают технику массового убийства, другие просто забивают палками, как собак. Долбаное мировое сообщество.




- Вы считаете наше поражение возможным? - спросил он.


- Мы потому и существуем, как страна, потому что считаем поражение возможным и ищем средства его избежать... Скажите, а у вас там, в будущем действительно все так плохо?


- Что именно?


- Вас не удивляет, что братский народ может предать.


- Братские народы только и делают, что предают. Человечество научилось зомбировать массы. Можно было все это не рассказывать. Нас не отгеноцидили, но... Вот я пожил тут всего ничего, но мне все равно, действительно ли нас американцы отстреливать тут хотят или это ваша пропаганда, и они просто хотят навязать нам свой строй и менталитет. Не получится у них нас переделать, и рано или поздно они придут к выбору - либо признать нас равными себе, либо уничтожать с маской приличия и чтобы самим в крови не запачкаться. Короче: что и как я должен делать?




- Давайте по порядку. По легенде, у нас нет ваших вещей. Пусть БНД и ЦРУ считают друг друга обманщиками. Вы для нас - всего лишь странная личность с необычными способностями. "Интерпроект" - это созданный при Косыгине небольшой научный городок, где изучают, точнее, пытаются изучать различные непознанные феномены вместе со специалистами из других стран. Выезд иностранцев за пределы городка ограничен. В "Интерпроекте" под видом ученых и их персонала также работает агентура различных западных спецслужб - собирают данные о наших представителях науки, командируемых с различных предприятий и учреждений, пытаются входить в доверие, следят, не разболтает ли секретные сведения, ищут пути для вербовки. Официально вас будут изучать только наши, а потом обсуждать с зарубежными коллегами.


- В общем, гадюшник. Как туда безопасно добраться?


- Туда ходит только служебный транспорт. Выйдете из вокзала, пройдете налево, через дорогу подойдете к вестибюлю метро Арбатско-Филевской линии, что в сквере. К вам приблизится человек в пальто и кепке, спросит: "До Семенихинской фермы кому?" Вы ответите - "Мне в Ново-Знаменку". Он укажет вам человека, к кому подойти. Подойдете, спросите: "Вы, случайно, не до Ново-Знаменки едете?" Ответ - "До шлагбаума подброшу". Вы: "А сколько возьмете?". Он "Да сколько не пожалеете. Бензин казенный.". Идете вместе с ним, он довозит до проходной. Там предъявляете паспорт и командировочное, вахтер звонит по телефону, подойдет сотрудник института, расскажет, куда идти.




"Квест в натуре".




- И к чему там готовиться? С кем можно контактировать, с кем нельзя?


- Свободное время не регламентируется. Задача следующая - ЦРУ должно убедиться, что вы действительно из другого времени, хотя с вас взяли обязательство не говорить это иностранцам, чтобы не создавать дутых сенсаций.


- Случайная утечка? И как я должен ее организовать?


- Вы не должны ничего организовывать. Пока неизвестно, как они хотят вас проверить.


- Инъекцией скопуламина, гипнозом, телепатией? А если просто решат уничтожить?


- Исключено. У американцев вы в машинной картотеке сюрвайверов - людей, которых решено сохранить, для последующей работы на правительство или крупные корпорации. Если, конечно, они не погибнут в ходе боевых действий, или от голода и болезней. Короче, пока войны нет, они гарантируют вам жизнь.


- Уже лучше, - усмехнулся Виктор. - Ну, они убедятся, что я оттуда, дальше что делать?


- Пока вы больше ничего не должны знать. Новые инструкции получите на месте.


- Ясненько... Все сходится.


- Что сходится?


- Все сходится. В США в сорок восьмом году появился пришелец из будущего. Поэтому история начинает отличаться, а ЦРУ так уверено. Даже операцию по компроментации попадания в СССР устроило.


- Хорошая версия. Стройная. А почему вы думаете, что это у нас был попаданец, а не у вас? И наши, и зарубежные ученые сходятся в мнении, что после такой тяжелой войны период конвергенции был неизбежен. А у вас и США как-то странно повели себя, и в окружении Сталина леваков проворонили, а потом и реставрацию капитализма, которая, кстати, началась с левацких лозунгов, которые тут же незаметно превратилась в антикоммунистические. Нет логики в вашей истории. Вы об этом не задумывались?




Радио заскрипело и кашлянуло. "Скорый поезд номер шестьсот второй сообщением Брянск- Москва..."


- Виктор Сергеевич, у вас есть какие-то неясности, вопросы?


- Если я понял правильно, основная инструкция такая же, как у ваших коллег из других реальностей. Вести себя естественно. Тогда вопросов нет... впрочем, только один, если это не тайна следствия. Почему Найденова ввязалась во все это? Что ей не хватало?


- В начале войны она потеряла родителей. Как потом выяснилось, они погибли в фашистском концлагере. Советские работники. В детдоме фамилию не знали... придумали. После войны ее разыскал один человек оттуда, показал фальшивки, что якобы ее родители были врагами народа, предателями, попросил выполнить незначительное поручение, чтобы все это осталось в тайне. Так ее и втянули.


- Гибель мужа, летчика, тоже с этим связана?


- Мы пытаемся выяснить. Это все, что пока мы можем вам сказать...




"Спортсмены" пришли, когда уже погасили свет. Спиртным от них совершенно не пахло.




14. Левый груз.



- А он мне и говорит - это было наказание за грех! Ну, то, что немцы нас окружили, что столько людей положено, что деревни жгут. И понес про богоотступничество, про попрание святынь, надругательство над верой и прочее. Мать моя женщина! Я-то сначала рот открыл, а как дошло - за винтовку. Я тебя, говорю, суку фашистскую - извиняюсь, товарищ - я тебя сейчас к твоему богу отправлю и депешу пошлю - либо помогает нам фрицев давить, либо, как с ейным фюрером покончим - за бороду, с облака и в военный трибунал. Вот не поверите, я, при рождении сам крещеный, а тут не выдержал.


Попутчик Виктора, сидевший впереди на черном, жестком диванчике вахтовки - старого, серо-зеленого вездехода, спереди напоминавшего армейские "доджи", но с угловатой коробкой кузова над задней осью - был по виду лет под пятьдесят, крепкий на вид, в кепке и немного мешковатом черном пальто, которое он носил, наверное, со времен запуска первого спутника и кирзачах. Типичный колхозный бригадир или заведующий фермой. Сидевший рядом собеседник, наоборот, являл собой образ вредителя из довоенных фильмов - хрущевская шляпа на круглой лысине, упитанное лицо с чуть брезгливым взглядом и усики "плюгавочка".


- И чего дальше? - спросил собеседник вредительской внешности.


- Чего-чего... Дальше Гитлер застрелился, вот чего. Супротив нашего народа нельзя идти. Бога, ученые говорят, и тогда не было. А придурка того, я больше никогда не видел. Видать, напугался, и сидит тихо где-нибудь, злобу на власть копит и на наш Первый Украинский. Вы, кстати, где воевали?


- Мне нечего рассказать. Служил в авиации. За всю войну ни одного врага не уничтожил.


- В транспортной авиации? Да это ж герои. В тыл врага к партизана летали.


- Товарищ, вы не поняли. Служил на аэродроме, в воздух не подымался. У нас американские самолеты перегоняли. Ленд-лиз.


- У, так американцев видали? И как они? Правда, что у них у всех часы небьющиеся были?


- Я не видел американцев. Промежуточный аэродром. Летчики - да, герои. Бились часто. От переутомления.


- Да... - протянул "бригадир". - А вы, случаем, не с Первого Украинского? - он повернулся к Виктору.


- Я вообще тыловая крыса, - флегматично протянул Виктор. - На патефонном заводе работал.


- Знаем мы эти коломенские патефоны, - подмигнул "бригадир", - раз сам чуть не подорвался...




Утром все шло по плану. Почти.


Санузел оказался тесноватой кабинкой без окна, с миниатюрной раковиной у двери-ширмы, но чистый и, главное, - без очередей: в вагон их втиснули четыре вместо двух. Главный прокол оказался с освежителем воздуха: в кабинках стоял такой густой духан корицы, что Виктор невольно подумал: "Лучше бы тут нагадили".


Проводница принесла кофе и завтрак с бутербродами, мощно и соблазнительно благоухавшие краковской колбасой. Кофе был молотый и тоже натурально благоухал.


Столица встретила Виктора легким сухим холодком, красными флагами на домах и транспарантами "Четвертая часть ученых мира находится в СССР", "Учитесь экономить", "Развивайте марксизм", "Мир-народам Европы", ну и, конечно, "Слава Октябрю". С фасада дома по Второму Брянскому глядел в будущее целеустремленный Ильич.


Не успел Виктор сделать и пары шагов по площади, как перед ним вырос незнакомец в коричневой кожаной куртке и квадратных очках и направил на него микрофон. На боку незнакомца болталась репортерская "Награ". Справа в лицо Виктора нацелился кинокамерой какой-то хиппарь в короткой расстегнутой "болонье", а слева круглолицая брюнетка в красном пальто, с улыбкой хипесницы, моргала длинными ресницами и заглядывала ему в глаза.


- Иржи Карпентер, телеканал "Эн-Би-Си Ньюс", - отрекомендовался незнакомец хорошо поставленным, слегка нахальным голосом. - Могу ли я задать вам пару вопросов для миллионов телезрителей нашей страны?


"Провокация?" Виктор огляделся по сторонам. Буквально в паре шагов стоял милиционер и безразлично взирал на происходящее. Похоже, что в этом Союзе американских журналистов особо не стесняли. На помощь Виктору никто не бросался.


"Если это не обычный папарацци, его цель - проверить, не сопровождает ли меня УГБ. И чего делать?"


- Good morning, ladies and gentlemen, - ответил Виктор, растянув на лице голливудскую улыбку. - Good morning, America. My name is Victor, I'm Russian engineer, and I just arrived in Moscow on a business trip. Our nations must live in peace and friendship. I'm sorry, I have things to do. Have a good one!


Продолжая улыбаться, Виктор решительно двинулся к переходу. Мистер Карпентер замешкался; через секунду он овладел собой и непринужденно затарабанил что-то в свой микрофон. Виктор разобрал только "The New Soviet person!".


"Он еще и чех к тому же..."




Угловатый павильончик "Киевской" в углу сквера, соединивший в себе аскетизм и древнеримскую торжественность, чем-то напомнил Виктору Берлин пятьдесят восьмого; павильон был снесен непонятно почему через четыре года в нашем времени.


Вокруг павильона шлялись типы с автомобильными ключами на пальцах. Пару раз Виктору предложили транспорт не в его направлении; наконец, его маршрутизировали к типу в потертой летчиковской кожаной курке с "молнией", и тот отвел его на Брянскую улицу, где и была припаркована пресловутая вахтовка, в которой уже сидел "бригадир". "Вредитель" напросился уже перед самым отъездом.




Кутузовский проспект полыхал флагами. У развязки на окружной мелькнул фанерный щит с Лениным; вахтовка свернула на север. На бензоколонках тоже висели флаги, и лишь когда они свернули на какое-то однополосное шоссе, наглядная агитация стала встречаться реже, в основном на школах, клубах и магазинах. Было похоже, что все это буйство алых полотнищ было выставлено на показ иностранных гостей, не заглядывающих в глубинку.




Виктор вновь осторожно скосил глаза на попутчиков.


"Один из них наверняка из УГБ. Иначе зачем затевать весь этот спектакль. Но тогда в машине должен быть и зритель оттуда."


Вахтовка тормознула перед переездом. Застонал гудок, и перед машиной лениво прокатилось полдюжины мазутных цистерн с пыхтящим "эшаком". Стелющийся белый пар повис за окнами, отгородил посадку молоденьких сосен перед насыпью. Промышленная ветка, подумал Виктор. Паровозы передают на подъездные пути.




"Сажать агента в эту машину - значит посылать его прямо на провал. Не, на такое ЦРУ не пойдет. Хотя... Они уже на потери не смотрят. Ставка больше, чем куча жизней."




- Ново-Знаменка! Кто садился? - крикнул водитель в приоткрытый самодельный "глазок" между кабиной и кузовом.


Вахтовка тормознула. За окном виднелись сосны и придорожные кусты. Вслед за Виктором к двери потянулся "вредитель".


- Так вам же дальше, - заметил ему "бригадир".


- Мутит чего-то, отговорился тот, - тут уже рядом.


Виктор задержался у "глазка", роясь в карманах, протянул несколько бумажек, но шофер отвел руку.


- Да ладно, отец!


- Ну, чтоб обиды не было, берите...


- Не. Не возьму. Тут, значит, дело такое - до шлагбаума народ не раз подвозил, а от шлагбаума - ни одного. Так что ладно! Вот назад поедете, тогда рассчитаемся!




"Странный разговор... Что он хотел сказать? Предупреждает? Бояться попутчика?"




Спрыгнув с крутой лесенки из двери вахтовки в придорожную пыль, Виктор огляделся. Дорога шла по сосновому лесу; напротив, через влажную от росы асфальтовую полосу, от нее ответвлялась еще одна, перегороженная шлагбаумом, и уходила в чащу. У шлагбаума стояла на кирпичах полинялая будка из старого армейского кунга, с решетками на окнах, а за ней - гаишный мотоцикл, никем не охраняемый; похоже, здесь никому не приходило в голову, что у милиции можно что-то украсть.


Вахтовка зафырчала и откатилось в глубь шоссе. Бессознательно накатило чувство тревоги. Виктор оглянулся по сторонам: он был один. Вылезший попутчик словно растворился где-то в придорожных кустах. То ли он знал тропу, ведущую к месту своего назначения, то ли просто уединился, потому что прихватило, то ли решил следить.


Виктор пересек сырую, потемневшую полосу асфальта и подошел к шлагбауму. Отсюда было видно, что дорога, чуть углубившись в лес, делится надвое; взгляд упирался в рыжие стволы и придорожный подлесок.


Стекла будки были грязными и немытыми; за ними ничего не было видно. После недолгих колебаний Виктор поднялся на крыльцо и потянул дверь.


За потертым, "беушным" столом сидел молоденький, светловолосый сержант с наивным деревенским выражением лица. Приветствие Виктора его сразу оживило, и улыбка на его лице растянулась до слегка оттопыренных ушей.


- Здравствуйте... товарищ! Вы это... Обращайтесь! Этсамое, слушаю вас.


- Извините, не подскажете, как пройти в Ново-Знаменку?


- А вам, этсамое, поселок, или, обратно, в институт?


- В институт, наверное, сначала. Я командировочный.


- А это направо, этсамое. Идете туда и выйдете. Пешком здесь рядом... этсамое.


Виктор поблагодарил, и отправился к двери. Взявшись за ручку, он неожиданно для себя обернулся назад.


- Этсамое... еще хотите вопрос, или, этсамое, заявление сделать, а тогда я ручку и бумагу дам.


- Нет, то-есть, да. Скажите, как отсюда обратно до Москвы?


- Этсамое, здесь служебным с поселка ездют. Утром и вечером. Столб с расписанием, этсамое, стоит, он к столбу и приходит. Нормальный автобус, этсамое, потому как тут же наука живет и работает, этсамое. Давки нету.




Виктор зашагал вправо по обочине - на всякий случай, опасаясь встречных. "Интересно, насколько Стругацкие были знакомы с реальными наукогородками?" - думал он.


Не успел он прошагать и двухсот метров, как дорога свернула, и Виктор уперся прямо в проходные, похожие то ли на большой киоск Союзпечати, то ли на маленькую кафе - стекляшку, но со звездами на воротах, как на военной части. Вывеска под фонарем гласила:




ГКНТ СМ СССР и АН СССР


НИПТЦ "ИНТЕРПРОЕКТ"




Чуть пониже висело:




ЭКОНОМЬТЕ ВРЕМЯ РАБОТНИКОВ ВАХТЫ


ПРЕДЪЯВИТЕ ПРОПУСК В РАЗВЕРНУТОМ ВИДЕ




Работница вахты в синей форме дремала у никелированного турникета. Виктор постучал в окошко пропускного бюро, за которым, словно портрет в раме, грустил профиль полненькой брюнетки с начесом и ямочками на щеках. Профиль ожил, внимательно рассмотрел документы, и с дежурной улыбкой предложил сперва пройти в камеру хранения. У Виктора возникло ощущение какой-то старой компьютерной игры: вот от толкнет ручку, и...


Улыбаясь, из-за барьера на Виктора глядел его недавний попутчик из вахтовки. Тот, который "вредитель".






15. "Про Буратино не надо".



- Капитан Ивашов, Егор Семенович, - сказал "вредитель", предъявив удостоверение. - Давайте ваши вещи. Обстановка накаляется. Похоже, у нас не более двух дней.


- Красный день календаря?


- Да. Народ настроен праздновать, советское правительство на трибуне Мавзолея, войска к параду готовятся. Держите паспорт, пропуск, талоны на питание, направление в ведомственную гостиницу. Вещи в номер отнесут младшие научные сотрудники. Вы завтракали?


- В фирменном поезде утром дают что-то вроде завтрака.


- В буфете на первом этаже вас накормят горячим, я договорился. Потом проведут в лабораторию психов, то-есть, психофеноменов, побеседуете с товарищами, некоторые из них будут вам знакомы, не удивляйтесь. Через полминуты подойдет товарищ Лехтонен, Павел Ойвович, он вас проведет и все покажет. С вашей стороны - честно отвечайте на вопросы в лаборатории и как-нибудь аккуратно попадитесь в ловушку за ее пределами. У зарубежной агентуры ради вас чуть ли не горячая линия. Такого еще никто не видел. Все понятно?


- Ничего не понятно. А если у меня в лаборатории что-то спросят, что я не должен в своей реальности разглашать?


- Не спросят. Сообщайте то, что считаете возможным. Не первый раз попадаете, сами разберетесь, что наш мир должен знать, что не должен. А то еще развалите своими знаниями нашу планету к чертовой бабушке, нам это тоже ни к чему. Ученые говорят, человечество до некоторых знаний дозреть должно, вот и соображайте. Понятно?


- С этим понятно. Неясно с ловушкой.


- Если бы кто-то знал и инструкцию написал... Я бы с удовольствием сыграл эту роль вместо вас. Сами понимаете, невозможно. Надеюсь на вас. Человечество надеется.


- Хорошо... Ваш собеседник в вахтовке - шпион?


- На такие вопросы обычно не отвечают. Но учитывая ситуацию... Сведения о вашем прибытии в Ново-Знаменку уже в американском посольстве.




...Территория института напоминала парк, во глубине которого виднелось здание, которое словно составили из двух коробок - горизонтальной, лабораторного трехэтажного корпуса с огромными окнами, и белой административной башни с девятью стеклянными лентами окон. По углам здания торчали темно-зеленые коробки телекамер. Чуть поодаль, из-за деревьев виднелись округлые то ли склады, то ли цеха и серая приземистая полоса ведомственного гаража. Сходство с парком придавали скамеечки и несколько бетонных скульптур в стиле Эрнста Неизвестного. Врочем, это мог быть и сам Эрнст Неизвестный. Из наглядной агитации встретился щит с надписями "Ученые за мир" на двадцати языках. Административный корпус венчал лозунг по-латыни. "Cogitations poenam nemo patitur" - "Никто не несет наказания за мысли".


Павел Ойвович был человеком молчаливым. Они вместе прошли по коридорам с цветами на окнах и жесткими пластиковыми стульями для посетителей, поднялись на лифте и остановились у одной из дверей с кнопками кодового замка. Немногословный спутник Виктора нажал на кнопку вызова: за дверью щелкнуло и створка чуть отошла. Жестом руки Виктор был приглашен внутрь.




- ...Скажите, а это действительно ваша одежда? В смысле, у вас там в будущем так ходят?


На Виктора смотрел круглолицый низкорослый человек с детской прямой челочкой на лбу и любопытным взглядом за толстыми стеклами сильных очков. Этим вопросом он огорошил Виктора прямо с порога. Помимо спрашивавшего, в комнате было человек пять - сорокалетняя дама с выходящим из моды высоким начесом на затылке, высокий седой курчавый мужчина в тройке с галстуком в синюю полоску, два парня в черных свитерах и круглолицая юная шатенка в брюках и с хвостом на затылке. Сама комната была похожа на телестудию: на три кресла перед матерчатым задником нацелились софиты и объективы двух серебристых коробок на высоких треногах, а на длинном столе в глубине комнаты мерцали экраны телевизоров и замерли в тревожном ожидании алюминиевые катушки видеомагнитофонов.


Человек с челочкой показался сильно знакомым. Физик? Конструктор ракет? Компьютерщик?


- Да, - несколько растерянно ответил Виктор. - В России так ходят... и в Китае тоже.


- Странно, - знакомый незнакомец продолжал оглядывать Виктора со всех сторон, словно Тарас Бульба сыновей, - кошмарное отставание от прогресса науки и техники. Все те же природные материалы, нет легкости... Она, одежа то-есть, не безразмерна?


- Нет.


- Невероятно!


- Уважаемый коллега, - заметила дама мужику в челочке, - ваша задача в том и состоит, чтобы сделать очевидное невероятным... то-есть, невероятное очевидным. Позвольте представиться: Коломенцева Валентина Кузминична, руководитель группы, член-корреспондент... ну это не важно. Семен Евгеньевич Зарубин, ИНК имени Сталина, доцент, - она указала на седого мужчину в тройке, - Натан Борисович, простите, все время забываю...


- Стругацкий, - подсказал человек в челке. - И я Борис Натанович.


- Вы - Стругацкий? - выдохнул Виктор.


- Да а что, мы у вас тоже известны?


- По вам Бондарчук недавно кино снял!


- Мы что, создали что-то на уровне Толстого или Шолохова? Потом сюжет не расскажете?


- Обязательно! А с Аркадием Натановичем все в порядке?


- Нормально, он в депрессии оттого, что вы проморгали коммунизм. Потом, может, присоединится...


- Потом, потом, - Валентина Кузминична нервно ухватилась за пуговицу на жакете. - Это наши ассистенты: Павел Николаевич, Константин Андреевич... Молодые люди, вы аппаратуру подготовили? Давайте начинать! Виктор Сергеевич, прошу вас...




Виктора усадили в зеленое кресло и нацелились в него видеокамерами. Опрос значительно отличался от того, что было во второй реальности. То-есть, спрашивали, как казалось Виктору, совершенно бессистемно, но план разговора, похоже, был совершенно непродуман, беседа то и дело превращалась в диспут, в который втягивались все, кроме ассистентов.


Первый диспут начался уже минут через двадцать и по высокодуховным вопросам.


- То-есть, как это у вас религию возрождают? - Зарубин глядел на Виктора, как профессор Преображенский на Шарикова за столом.


- Ну, передачи... церкви строят...


- Восстанавливают исторические, разрушенные леваками?


- И новые тоже.


- Зачем???


- Ну это ж, как его... основа государства.


- Какого государства?


- Российского... ну, может, еще...


- А что, у вас не знают, что церковь уже двести шестьдесят восемь лет не основа государства? Разве в учебниках нет про петровский переворот?


- Ничего такого не помню.


- Так может, у нас хронодесант с петровских? - Коломенцева сняла очки, но тут же их снова надела. - А потом сгладилось.


- Подождите, подождите.... - Зарубин задумчиво исподлобья посмотрел на Виктора. - Скажите, а Синод у вас был?


- Был, - уверенно ответил Виктор. Он еще по детским диафильмам помнил, что в Ленинграде есть такое здание - "Сенат и Синод".


- Значит и петровский переворот был! Церковь от князя Владимира и до Петра объединяла княжества, родовое дворянство, потому что царь тогда не мог контролировать территорию государства войсками и полицией. Местные могли только бояться бога. А при Петре настал абсолютизм, и все уже решала армия. Церковь стала мешать, а просто ее упразднить нельзя было, народ неграмотный, крепостной, бунты пойдут. Вот Петр и подчинил церковь государству. Раньше государство опиралось на церковь, а при абсолютизме, наоборот, церковь - на государство. Для верующих ничего не изменилось. Они как ходили в церковь, так и продолжали ходить. Понятно?


- Вроде как.


- И именно этот период, синодальный, стал периодом небывалого расцвета как государства, так и церкви. Именно созидательный потенциал государства позволил создать Исаакий, Казанский, Христа Спасителя... Кстати, его предлагают восстановить.


- А дальше?


- А что дальше? - Зарубин нервно потер подбородок. - Дальше абсолютистское государство себя исчерпало, стало мешать промышленному развитию, и народ стал ненавидеть царских чиновников и попов, как особый вид царских чиновников. У вас, небось, царя Николашку попы проклинают?


- Нет, как это... Церковь его святым объявила.


- Объявила святым человека, из-за упрямства которого тысячи священников стали жертвой гражданской войны? Человека, который продолжал впутывать церковь в проигранную политическую игру? Ничего не понимаю. Вам известно, что после революции девятьсот пятого церковь захотела отделиться от государства, восстановить патриаршество? Дескать, кесарю - кесарево, а мы к рабочим, порубанным шашками, отношения не имеем? Так вот, Николай Второй не разрешил. Хотел продлить агонию режима и утопил церковь вместе с собой.


- Ну так его же это... расстреляли зверски.


- Там еще не все ясно, что и как. Временное правительство хотело пришить Николаю госизмену, но доказательств не нашли. В Тобольск отправили из-за опасности самосуда народных масс. Наркомюст в восемнадцатом тоже собирался судить. Инициатива ликвидации шла от Уралсовета, там чуть до терактов и нападения на поезд не дошло. В общем, теперь в наших учебниках это рассматривают, как местный трагический эксцесс. Да и какой из него святой? Жалкая тряпка. Потребовали от страну бросить на произвол судьбы - бросил, потребовали бы от веры отречься - отрекся бы, да никому не надо было... Впрочем, Виктор Сергеевич, я не настаиваю. Хотите считать его святым - пожалуйста. У нас в Союзе полная свобода убеждений, если, конечно, не в форма антисоветской пропаганды. Кстати, а как к этому относятся ваши ведомства, ответственные за разъяснение массам государственной идеологии? Это же восхваление руководителя, развалившего страну!


- Так это... У нас нет государственной идеологии.


- Но церковь считается основой государства? А церковь - это идеология.




- Семен Евгеньевич, - вздохнул Виктор, - я же все-таки не депутат, не член правительства. Давайте я лучше про "Буратино" расскажу.


- Про Буратино не надо.


- Это тяжелая огнеметная система.


- Ну что ее, за два дня сделают? Погодите, я, кажется, понял. После разрушения старой государственного идеологического аппарата, поскольку все равно в нем была необходимость, функции переданы... скажем более осторожно, попытались передать этакому синдикату, ну, короче, корпоративный принцип, как у Муссолини?


- Мы не фашисты! - взорвался Виктор. - Мы демократическая страна! И если нападают, то нападают на нас!


- Вот! Неплохо! - внезапно воскликнул Борис Натанович. - Очень удачно!


Что именно было "неплохо" и "удачно", Виктор так и не понял, потому что разговор тут же перевели на другую тему.




Техники касались довольно мало. Например, попросили образно описать действие высокоточных гиперзвуковых крылатых ракет, но тут же ушли от их устройства, завалив расспросами о том, как эффектно выглядят старты и поражение цели. От этой темы перешли к современному военному кино, и много расспрашивали о фильме "Черная акула". Военные вопросы как-то незаметно перешли к фантастике, постапу и компьютерным игрушкам. Единственная тема, с которой угадал Виктор, оказался СПИД; но собеседников интересовали не столько способы борьбы, сколько описание бессилия человечества с этим недугом в девяностых.




В коридоре зазвонил школьный звонок.




- Так, перерыв, товарищи! - воскликнула Коломенцева. - Виктор Сергеевич, вы сейчас идете в стекляшку. Нам принесут в термосах, будем обсуждать результат.




16. Летающие тарелочки, реваншисты и вампиры.



"Так, им что-то надо сделать за два дня", думал Виктор, шагая по коридорам института, "и это не попытки случайно выудить нужную информацию. При всей абсурдности беседы, у них своя система".


Внимание Виктора привлекла сине-зелено-черная фреска на стене коридора. Космонавт, неестественно вывернув голову в шлеме, смотрел в сторону ангаров в стиле фантазий выпускников ВХУТЕМАСа. На заднем плане в гудроновое небо с блестками звезд взлетала ракета в виде бидона с ножками и футбольным мячом наверху.


"И уж явно это не саракшевский дурдом с ментаграммами для телика.. "Лаборатория психов", так, кажется, сказал этот кент... Так, так, а что они там смогут действительно сваять? Партисторик, фантаст, членкор неизвестно чего... физиков особо не наблюдается, что они вообще могут? Похоже на легенду, маскировка, для отвода глаз от того, что я не должен знать. Лаборатория психов... А, может, это все буквально? Группа подготовки психологических диверсий? Например, воздействия на толпу в Праге или на западных политиков."


Еще одна фреска. Ученый со светящимся шаром на ладони на фоне голубого пространства, в котором спиралью закручены заводы, поля с комбайнами и космическая станция.


На Виктора чуть не налетели сзади - низенький лысоватый мужчина перебирал на ходу в руках какие-то черновики с формулами, столкнувшись с ним, пробормотал "Простите, коллега...". Вокруг ламинарно струился неторопливый поток людей, и это было непривычно. Как правило, в таких учреждениях народ в перерыв рвался в столовку занять очередь, а потом еще пробежаться по магазинам. Здесь сотрудники релаксировали, как в санатории.


"Меня отправили в столовку одного... Значит, это тоже часть провокации? Какой? Надо показать западной агентуре настоящего попаданца, чтобы поверили, а тем временем... А что тем временем? И еще эти расспросы похожи на допрос для подготовки легенды разведчика, как в кино. Стоп, а почему бы нет? Покажут вблизи настоящего попаданца, и, в разных местах, фальшивых, которые должны говорить, как настоящий, ибо ничем другим не отличаются. Тогда понятно, почему здесь Стругацкий. Создать по обрывкам сценарий, сюжет, картину мира. Напугать Кеннеди десантом попаданцев? Типа, у нас всемогущие союзники из будущего? Если надо, и армию высадят? Глуповато, с точки зрения попаданца, но что США об этом знают? Пока это единственная версия, которая все объясняет".




Виктор вдруг понял, что он так и не спросил, а где же здесь та самая "стекляшка" и сейчас движется "на автопилоте" в ту же сторону, что и неспешное течение людей в коридоре. На втором этаже поток вынес в переход к невысокой квадратной пристройке, стены которой состояли из огромных полос стекла; на входе, над головами идущих, словно в метро, висели две огромные стрелки - "Актовый зал" и "Столовая". В переходе запахло кухней: казалось, этот загадочный аромат неизведанных вкусных блюд архитекторы решили не пускать в лаборатории, чтобы он не пугал малюток-инопланетян и мыслящих осьминогов, и поэтому вынесли трапезную за пределы корпуса.


- Вам на первый, в зал командировочных, - меланхолично произнесла дежурная у входа, взглянув на талон.


Зал для командировочных был невелик и напоминал провинциальные рестораны позднего хрущевского времени, когда архитекторы пытались совместить модерн с режимом всемерной экономии. Раздаточной не было; вместо нее виднелось что-то вроде маленькой эстрадки с иссиня-черным задником в белую вертикальную полоску, как на костюмной ткани. Два непонятно зачем сделанные оконных проема с редкими стальными прутьями, изображавшими то ли решетки, то ли стеллажи, служили опорами для белых кашпо, за которыми виднелся все тот же костюмный задник. Основным украшением зала была куча плафонов, свисавших с потолка на проводах в живописном беспорядке: плафоны были верхом минимализма и походили на двухцветные консервные банки, черные и железные вверху, а снизу белые, молочного стекла. Посреди зала экзистенциальным вызовом висел длинный и узкий конический плафон, похожий на дырявый рупор с сурдиной. Впрочем, внизу модернизм кончался; два ряда круглых столиков с белыми скатертями и полукреслами на железных ножках смотрелись вполне уютно.


По залу бродили четыре тетеньки, сошедшие с послевоенных картин об изобилии колхозного строя; впрочем, они оказались вполне приветливыми и проводили Виктора на его место.




"Санаторий", - подумал он. "Впервые вижу, чтобы в институтской столовке по местам рассаживали. Неэкономично это... Стоп. Ну я и тупой: стопудово тут микрофоны. А без рассадки запутаются."


- Добрый день! - Месье Еремин, я не ошибаюсь? А меня зовут Жан-Луи Дане, приехал из Франции. Я уфолог, это такие тарелочки.


На Виктора смотрел плечистый молодой человек роста этак метр восемьдесят пять, гладко выбритый и с прической под Дина Рида. Развитую мускулатуру прикрывал бежевый пуловер, из-под которого виднелась клетчатая рубашка с галстуком. Отодвинув кресло, уфолог спокойно сел за столик Виктора и начал листать меню.


- Бонжур! Вы прекрасно говорите по-русски.


- Я родом из Марселя, детство прошло среди русских. Читал Пушкина, Достоевского, Толстого и Пастернака. Пушкин занимателен, Достоевский мрачен, Толстой похож на Гюго, а "Доктор Живаго" мне не понравился. Читали ли вы "Девяносто третий год" Гюго? Романтизм и трагедия революционного террора. Пастернака надо читать тем, кто собрался идти в монастырь... Кстати, не желаете аперо с корой хинного дерева? В этом кафе не подают ничего крепче сидра. Приходится, как здесь говорят, приносить и распивать.


В его руках появилась потертая оловянная фляжка размером с пачку "Беломора".


- Нет, спасибо.


- Еще непривычно, что здесь подают все сразу. Как я узнал, это из экономии. Одна девушка может обслужить больше персон... Скоро подойдут наши соседи. Это немцы.




Слова и фразы вылетали у Жана-Луи быстро и непринужденно, как у ведущего телешоу; Виктору было немного странно это было слышать на фоне степенно расходящихся по своим местам посетителей.


- Из Германии? - переспросил он.


- Да, доктор Конрад Зигель, профессор психологии, и его переводчица и личный секретарь, Габи Лауфер. Как раз по вашему случаю. Профессор старый пройдоха - вчера он уговаривал меня продавать ему любую информацию о вас. Советы ему не доверяют и не позволили напрямую работать с вами. Остерегайтесь его - возможно, он связан с немецкой или американской разведкой. Делает вид, что не знает русского языка, а сам подслушивает разговоры. А вот мадам еще о-ля-ля! Профессор таскает ее для прикрытия, хотя она вряд ли догадывается об этом. Кстати: она совершенно одинока и, судя по глазам, в поиске мужчины. Но - очень осторожна и боязлива. Я пробовал познакомиться с ней поближе; она намекнула, что я слишком молодой и легкомысленный. Попробуйте, может к вам у нее будет больше доверия.


- Полагаете, у меня есть шансы на успех у молодой красивой женщины?


- Несомненно. Здесь в городке только так называемые культурные развлечения. Невозможно найти девушек - я имею в виду тех, кто признает свободную любовь. Мне рассказывали, что советские ажаны тщательно следят за соблюдением строгой морали. Из этого я делаю вывод, что мадам также не в состоянии воплотить в жизнь все желания, которые диктует ее молодой и полный сил организм в этом зеленом раю. И ее непременно потянет к человеку, в котором она не подозревает сотрудника тайной полиции. А в вас-то уж она точно его не подозревает. Вы - объект изучения. Кстати, они к нам идут.




По проходу между столиками двигался седой полноватый человек в темно-синей пиджачной паре. Красный галстук на белой рубашке издали бросался в глаза. Из ворота рубашки античной колонной подымалась толстая шея, перераставшая в щеки и подбородок. Над подбородком виднелась стандартная улыбка под коротко подстриженными седыми усами, почти не выделявшимися на загорелом лице, приветливый взгляд за стеклами очков в тонкой золотой оправе, правильный стандартный нос, который даже казался чуть маловат по отношению к шее, и венчала это все простенькая прическа с пробором. Было в этом человеке что-то от добродушного морского льва с субантарктических островов вблизи Новой Зеландии, только усы короче.


Рядом с профессором, почтительно отставая на пол-корпуса, следовала женщина по виду лет под тридцать, в строгом коричневом платье со скрытыми пуговицами, белым отложным воротничком и широким поясом с большой пряжкой, однотонный капрон цвета африканского тела, без всяких провокационных сеточек и кружев, обтягивал линии ног. Женщина была стройна, но это еще не была входившая в моду худоба; спортивная фигура, скорее, была данью эталонам красоты все той же Марики Рекк. Овальное лицо с густым макияжем ресниц казалось немного удивленным и беззащитным; длинная шея и локоны прически-боб, менее пышной, чем у Жаклин Кеннеди, только подчеркивали эту беззащитность. Хорошо выраженные скулы с удлиненными макияжем глазами создавали легкое впечатление чего-то восточного. В этой женщине не было стандарта фотомодели или провокационности актрисы; она, скорее, производила впечатление давней знакомой, неожиданно встреченной в этом лесном уголке. Жан-Луи тут же поднялся и, представляя Виктора, услужливо отодвинул даме ее стул; она застенчиво прочирикала "мерси, месье" и оставалась стоять, ожидая, когда босс займет свое место.




Виктор вдруг с ужасом осознал, что он не знает всех тонкостей обеденного этикета у немцев и французов. На всякий случай он взял карандашик и стал черкать в меню заказ на следующий день. Не будем подчеркивать внимание к даме, думал он, хватит уже Инги из советских девяностых.


- Здраф-стфуй-те! - громко произнес профессор, присаживаясь за столик. - Я есть Конрад Зигель и я ре-фа-шист... о, найн, найн! я есть ре-фан-шист.


- А меня зовут Габи, - произнесла женщина, почти без акцента, - то-есть, Габриэла. Я секретарь-референт, и я вне политики.


- Очень приятно. Меня зовут Виктор Еремин и я не склонен к злоупотреблению спиртными напитками.


Конрад вопросительно повернул массивную шею в сторону Габи, та перевела. Изо рта профессора вулканически вырвался громкий смех; он хохотал заливисто, откидывая голову назад, и даже вытер проступившие слезы платком.


- Русский юмор... - по-немецки произнес он, отдышавшись, - это очень неожиданный ассоциативный ряд. Способность к сопоставлению несовместимых вещей. Вы очень незаурядная личность, господин Еремин, мне жаль, что пока мне не разрешили работать с вами. А мы, немцы, аккуратный народ и не можем нарушить запрет, даже если он странно выглядит.


- Из-за реваншизма?


- О, нет! В России пропаганда делает из мухи слона. Да, у нас в Германии есть люди, которые хотели бы завоевывать силой другие страны, но их очень, очень мало. Это радикальная молодежь. Большинство немцев не хотят войны. История дает очень тяжелые уроки. Но, скажите, почему мы не должны идти навстречу той или иной маленькой европейской стране, жители которой хотят объединить с нами свою культуру, свои законы, свою историю? Достижения науки и техники притягивают народы к своему лидеру. Но - вы правы, хватит о политике. Изучим меню. Я здесь осваиваю русскую кухню, и открыл в ней глубокое философское содержание, нравственный закон. Когда-нибудь напишу об этом в журнале.


- Мадам, - уфолог призывно взглянул на Габи, отложив почерканный листок меню на стол, - как вы находите идею посетить сегодня местный "Брассери-Липп", известный местному обществу под названием "Три сосны"? Там выступают поэты и шансонье, не говоря уже о непризнанных в России мыслителях. Чисто духовное наслаждение, при аскетической, но исключительно полезной кухне.


На лице Габи проявился розоватый оттенок смущения.


- Жан-Луи, произнесла она с нарочитым оттенком возмущения, - я нахожу, что вы очень назойливы. К тому же я не люблю суеты. Последнее время ее слишком много.


- Мадам, отказ - это визитная карточка приличия. Но до вечера еще много времени и решение можно изменить.


- Если считаете мой отказ кокетством, вы ошибаетесь. У нас с вами разное положение, господин Дане. В вашем положении можно проявлять любое легкомыслие, потому что русским нужны хорошие отношения с Де Голлем. Для меня важнее всего репутация.


- Мадам, о каком легкомыслии идет речь? Я сам искренне возмущен сорбоньерами, призывающими изобретать новые виды неестественного секса. Я предлагаю наслаждаться духовными ценностями русской научной элиты. Вы же ходите в кегельбан?


- Иногда. К тому же вы и там проявляете назойливость.


- Настойчивость, мадам. Если бы я не был настойчив, я бы так и не написал книгу о Тунгусском феномене Думаете, туда так легко добраться? Представьте, я там встречал комаров размером с кошку. Настоящие летающие вампиры. И все, мадам, ради любви. Любви к научной истине.


- Похоже, везут нашу тележку. А я не разговариваю за едой.




Кормили не ресторанно, но вполне сносно. Виктору привезли винегрет с рыбой, большую тарелку наваристого украинского борща, в которой на красной глади бульона расплывался белый остров первосортной сметаны, присыпанный свежей зеленью; на другой тарелке благоухали приземистые зеленые цилиндры фаршированных кабачков, и довершали ансамбль кусок советской творожной запеканки, румяной и скромной, как передовица производства из послевоенного фильма, на пару с верным служащим советскому человеку яблочный компотом с пирожком. Профессор, подвязывая салфетку, с вожделением наблюдал, как перед ним появляется картофельный салат, суп с клецками, круглые котлетки со швабским гарниром из картошки и макарон, основательный кусок шарлотки и пивная кружка, доверху наполненная яблочным сидром янтарного цвета; похоже, изучение русской кухни было пока чисто теоретическим. Меню уфолога отличалось крестьянской простотой и многообразием: жирная фасолевая похлебка со свининой, чисто советский салат из кальмаров, котлета по-киевски, рататуй с перцем и овощами, немного печеночного паштета с желтой розочкой из масла, блины и кофе с заварным пирожным. На аппетит месье Дане явно не жаловался, и, похоже, кулинария не была для него национальным культом. Впрочем, последнее можно было списать на увлеченность наукой. Что же касается Габи, то она, наоборот, сидела на диете: ее выбором был салат из тертых огурцов с укропом, кружка бульона, вареное яйцо с тушеной картошкой, творожный десерт и стакан чая с лимоном.




- Это помогает от избыточного веса и омолаживает организм, - сказал Виктору профессор, указывая на кружку с сидром, - я его всем настоятельно рекомендую.


- Спасибо, - ответил Виктор, - но я вряд ли успею сильно пополнеть за время командировки. К тому же здесь алкоголь, а это может помешать исследованиям. Исказит картину.


Профессор пожал плечами и присупил к неторопливой и тщательной церемонии приема пищи. Габи, казалось, вся ушла в трапезу; она делала это так аккуратно, тщательно и сосредоточенно, как будто ставила химический опыт в лаборатории. Пожалуй, в этот момент для нее действительно больше ничего в мире не существовало. Виктор успел заметить, что ей, скорее всего, чуть больше тридцати, и она просто сияет здоровьем. Габи не выглядела холеной женщиной, проводящей полдня в парикмахерских, салонах красоты и за прочими процедурами, призванными сохранить юношескую свежесть; на щеках ее играл легкий природный румянец, и диктуемый модой макияж не закрывал природных черт лица, а порой казался даже излишним. Что же касается месье Дане, то для него церемония обеда была чем-то вроде искусства, где операции с подготовкой пищи и приемом ее сочетались с непринужденной беседой.




- Знаете, что больше всего удивило меня в России? - обратился от к Виктору.


- Наверное, то же, что и Наполеона - русские?


- О, нет! - засмеялся Жан-Луи. - Русских в Марселе много. Меня удивила ваша информатика.


- Меня тоже. Не ожидал таких быстрых темпов.


- В Америке электронных машин больше, чем в России. Однако людей, пользующихся машинами, в России уже сейчас больше. Система ГСВЦ, подобной которой нет ни в одной стране мира, превращает вычислительную машину из предмета роскоши в вещь, доступную каждому ученому, руководителю фабрики, конторским рабочим или технологам, следящим за линией станков-автоматов. Американские машины быстрее считают. Но из-за вечных остановок машин решать задачи лучше на русских. Когда я здесь пробовал смоделировать траекторию тунгусского тела по картине вывала деревьев...




Кто же из них шпион, думал Виктор. Профессор? Слишком примитивно. Габи избегает контактов. Пока избегает. Месье Дане... Предупредив о профессоре, он мог пустить на ложный след. Пытался обратить внимание на Габи. Это отвлекает и расслабляет внимания. Значит, не будем отвлекаться на Габи, а будем следить за речью француза. С компьютерами он явно хотел польстить. Потешить национальное самолюбие. Посмотрим, что будет дальше.




- А вы следили за Олимпиадой? Летней?


Попаданец не следил за Олимпиадой, подумал Виктор. Вернее, следил, но давно. Где же она была-то... В Мехико, кажись. "Трудные звезды Мехико..." Одно и воспоминание, что эта песенка. Ну да, еще Боб Бимон прыгнул в длину, рекорд четверть века держался. И появился "фосбери-флоп", прыжок в высоту спиной к планке. А если здесь не в Мехико? И если не Боб Бимон?


- Отрывками. Наши штангисты старались. Ну и бокс, борьба, легкая атлетика традиционно.


- А футбол? Советская сборная была в прекрасной форме. Динамичная, напористая игра. Хурцилава просто творил чудеса. Еще чуть-чуть, и наши могли встретиться с вашими в полуфинале. Увы! Наши проиграли японцам, а ваши - венграм. Причем, помните? Весь первый тайм шла атака ворот венгров. Но - какая-то потрясающая череда невезений. Логофет теряет мяч, когда все видят, что надо пасовать Малофееву. Бышовец промазал по пустым воротам. И, наконец, Банишевского уносят с поля с травмой. Это просто злой рок.


- Но ведь нельзя сказать, что венгры играли плохо?


- Венгры взяли золото, разве они могли играть плохо? Новак - это просто легенда, это его вторая Олимпиада. Но готов спорить на что угодно и с кем угодно - в этой встрече венгры были расслаблены. Если бы в четвертьфинале с ними встретились мы...


- Ну, это все-таки игра.


- Меня утешает то, что честь Франции, как всегда, защитили велогонщики. Это наш национальный спорт.




"А если это и есть проверка? Не может быть, чтобы советский абориген не следил за Мехико. Или это неправильный советский абориген."




17. Ромео и предмет гигиены.



Вернувшись в лабораторию, Виктор застал членов "научной команды" взмыленными, словно бы он открыл дверь только что по окончании эпического скандала.


- Как пообедали? - вежливо осведомился Павел Ойвович, как будто речь шла о скучной рутинной работе над отчетами.


- Прекрасно. Познакомился с реваншистом, ловеласом и офисной работницей.


- Можете не рассказывать. С этим все нормально. Вернемся к нашей "Кинопанораме". Да, у вас есть какие-то вопросы?


- Два. Почему вопросы какие-то сумбурные...


- Так надо. Пока ничего не могу сказать. Если второй вопрос тоже об этом...


- Нет. Скажите, почему у нас такие успехи в информтехнологиях... ну, это, в кибернетике, ЭВМ.


- Так это после того, как Косыгин ездил в Минск и встретился с Пржиялковским. И тот пожаловался, что когда КБ выделили в отдельную организацию, работа замедлилась, потому что все вопросы стали решать через директоров предприятий. Тогда и появилось постановление Совмина о новой организации работы НПО, ну и вообще производство вычтехники стали строить, как отдельную подотрасль, по опыту Главкосмоса. Начиная от создания новых интегральных схем, прогрессивных технологий массового производства машин периферии, и кончая специальным заводом производства операционных систем и типовых программ. В результате расширенная система ГСВЦ укомплектована машинами единой серии "Минск", на них централизованно ставят основной набор программ, планово обновляют оборудование и эти самые программы. И на местах, когда надо что-то свое, программируют на основе библиотек стандартных подпрограмм. У нас вон тоже ставили и на курсах повышения подробно рассказывали.


- И вложили в это столько, сколько в ядерные программы и космос, вместе взятые, - вставил слово Борис Натанович. - Поэтому у нас во всем экономия. Все ради будущего.


- Ну, в ядерные вы меньше вложились, чем мы, - отпарировал Виктор.


- Так, коллеги, коллеги, не будем увлекаться! - Коломенцева нервно теребила в руках платочек. - У нас набросан план, давайте пробежим по нему. Мало времени. Виктор Сергеевич, в кресло пожалуйста, в кресло. Камеры проверьте...




После обеда шоу чем-то напоминало нынешний КВН: не всегда остроумно, но абсурдно. Смысл, беседы, казалось, совершенно потерялся; у Виктора что-то спрашивали, он что-то отвечал, окончательно перестав следить за ходом беседы. В конце концов у него сложилось мнение, что вся эта пестрая компания людей хочет, чтобы он о чем-то проговорился. И вообще чем дальше, тем больше все это походило на какй-то розыгрыш.


"А может, эти иностранцы в столовке вовсе не иностранцы", - мелькнула у него мысль, "а меня подозревают, как опасного государственного преступника, и ждут, когда я на чем-нибудь попадусь, для того и затеяли спектакль. Кто сказал, что это именно мой мобильник и все прочее? Может, БНД или ЦРУ дали вещи попаданца своему агенту, а настоящего попаданца убили или он у них за границей. Может, и со сроками нападения специально накручивают. Народ-то в общем не в панике."


Одна из камер забарахлила.


- Новую! Новую срочно со склада! - закричала Валентина Кузминична. - А вы пока снимайте этой! Потеряем время - потеряем все!


"А что? Вполне нормальная версия... И ведь эта чемпионка по сексу Нинель говорила, что будут проверять! Она что-то знала? Умеет же она в постели профессионально выдаивать секреты. И мне предлагала, но осторожно. А может, и "ловущка" - проверка? И вообще интересно, чему она обучит Лену и какая эта Лена чисто по жизни, как человек."




Звонок в коридоре оборвал творческий процесс чуть ли не на полуслове. Борис Натанович изможденно опустился на полукресло, прикрыв глаза рукой. Зарубин нервно шарил по костюму, ища папиросы, Коломенцева судорожно ухватилась за бумаги на столе, судорожно перекладывая их, как пасьянс. Павел Ойвович решительным жестом протянул Зарубину пачку "Явы", затем снял с вешалки куртку и кепку Виктора и услужливо поднес ему.


- Я могу еще... если надо... - растерянно произнес Виктор.


- Не надо, - Павел Ойвович терпеливо подождал, пока Виктор оденется, - товарищи будут работать здесь, вы где-то через пять минут пройдете на выход по указателям - стрелкам, повернете направо, проходная и выход в городок за корпусом. Ведомственная гостиница у парка рядом со стадионом, в общем, там все в центре.




Он посмотрел на часы, сделал паузу и протянул Виктору его зонтик.




В коридоре было тихо; похоже, что после конца рабочего дня струдники покинули места, как по сигналу воздушной тревоге, и только где-то вдали по коридору были слышны приглушенные голоса. Под потолком жужжали лампы, словно стая заблудившихся ос. Виктор не знал, относить ли такое поведение, не слишком типичное для научного мира, на отношение людей к работе или на режимные требования; он просто пошел в глубину пустого коридора, туда, куда указывали стрелки с надписью "К выходу". Пахло натертым паркетом, и на окнах одиноко грустили герани и традесканции. В какой-то из комнат не выключили динамик, и эхо разносило через тонкие перегородки нежный высокий голос Зои Виноградовой - "Ходишь ты мимо, а ищешь меня, ищешь меня среди белого дня..."




- Эй! Помогите! Кто-нибудь! - приглушенно донеслось до него.




Он остановился у белой двери с номером 317 - простой белой двери с коричневой ручкой и врезным замком. Голос был женский и доносился оттуда.


- Э-эй! Есть кто-нибудь!


Виктор отошел за стену и осторожно потянул ручку на себя: дверь подалась. Он рывком дернул ручку, держась за стеной; дверь распахнулась без скрипа и остановилась полуоткрытой. В замочной скважине изнутри торчал ключ.


- Кто там? Подойдите, пожалуйста!


В комнате что-то негромко гудело; ни шагов, ни другого подозрительного шума не было слышно. Виктор осторожно заглянул за дверь.


Большой зал был заставлен шкафами аналоговых машин, опутанных проводами и образующих между собой лабиринт. Голос доносился из узкого прохода между стальными шкафами.


- Ну где же вы?


Голос показался Виктору знакомым. Он осторожно подошел к проходу и заглянул внутрь. Там стояла Габи, прислонясь лопатками к серым блокам аппаратуры и пыталась что-то нащупать за спиной.


- Виктор Сергеевич? О боже! Помогите мне!


- Что с вами?


- Я зацепилась платьем и боюсь порвать. Попробуйте пролезть дальше и нажать задвижку, чтобы выдвинуть блок... Нет-нет, в куртке вы не пролезете, там тесно.


"Вот это и есть западня? И что им надо? Куртка? Или она заорет об изнасиловании? А чего орать, тут полна хата наших сотрудников"


Он скинул куртку, и, словно в замешательстве, помотался по залу, как будто ища, куда повесить. Людей с кинокамерами не было видно.


"В коридоре?"


Он подошел к двери, закрыл ее и повернул ключ.


- Ну что же вы?




Виктор положил куртку на ближайший стул и полез между шкафами.


- Извините, я подумал, может, надо отключить все это, чтобы током не стукнуло.


- Не надо. Она не работает. Вот там, за мной, такая ручка... Я не могу дотянуться.


Габи втянула живот и постаралась максимально втиснуться в стенку, встав на цыпочки; Виктор осторожно стал протискиваться вглубь. Синтетика платья соприкоснулась с шерстью свитера и слегка подалась; на Виктора пахнуло элегантно-чувственным ароматом роз и пиона, приправленным для остроты нотами черного перца и свежего бергамота. Легкий жар здорового тела проник через грубую вязку свитера; румянец на лице Габи усилился.


- Ай! - воскликнула она.


- Что такое?


- Нет-нет... все в порядке.


Виктор, наконец, протиснулся в пространство в лабиринте машины; впереди, у окна, стоял небольшой столик с бумагами.


- Где защелка?


- За спиной, чуть ниже... просуньте руку...


Виктор присел на корточки. Кусочек ткани платья оказался зажат за краем ячейки блока, защелкнувшейся, как дверь сейфа. Виктор поддел небольшой рычажок. Невидимая пружина чуть толкнула ячейку вперед, освободив одежду.


- Уфф! Огромное спасибо! - воскликнула Габи, оказавшись на свободе. - Посмотрите сзади, там ничего не порвалось?


- Нет, все в порядке. Как вас угораздило?


- Профессор ушел, я задержалась разобрать ленты самописца... Сама не знаю, просто неудачно повернулась.


- С вами все в порядке? Вы вскрикнули.


- Нет-нет, все хорошо. Просто я... Просто я подумала, что, наверное, иногда хорошо бы потерять репутацию.


- В смысле?


- Не будем об этом. Вы настоящий рыцарь. Вы не воспользовались моей беспомощностью.


- Почему я должен был воспользоваться?


- Ну, когда вы закрыли дверь, я подумала, что за свое освобождение мне придется чем-то заплатить.


- Ах да, извините. Я машинально. Все так неожиданно. Извините еще раз.


- Ну что вы! Все прекрасно. Ваша куртка, кепка и зонтик, вы можете их забыть... Знаете, когда я волнуюсь, я часто что-нибудь забываю.




Габи открыла шкаф и накинула легкое зимнее пальто из твида в большую розовую и коричневую шотладскую клетку с узким черным воротником из лисы; на голову она надела шляпку из той же ткани, что и пальто. Сегодня это смотрелось бы экзотично, но выглядело мило.


- Я не буду брать с собой бумаг, - произнесла она, разглядывая себя в маленькое зеркало из сумочки, - мы их закроем и их никто не украдет... О! Ключи! Я, кажется, потеряла ключи...


- Они в двери.


- Да, я совсем растерялась, совсем забыла... Прошу вас.


Габи погасила свет, и они вышли из лаборатории. Пока она закрывала дверь, Виктор еще раз окинул взглядом ее ладную фигуру. Он вдруг поймал себя на мысли, что стоит и ожидает Габи. "Надо проследить, вдруг куда-нибудь втюхается" - мелькнуло у него в голове.


Фрау Лауфер простучала мимо него каблучками и подошла к окну. Внезапно ее лицо изменилось.


- О боже... - произнесла она упавшим голосом. - Он опять здесь.


- Кто?


- Месье Дане. Вы его видели за обедом. Он специально ждет меня, чтобы донимать своими ухаживаниями.


- Если он к вам пристает, почему вы не пожалуетесь на него?


- Ну, это нельзя назвать "пристает", как это здесь понимают... Он не домогается меня. Он красиво ухаживает, говорит комплименты, он вежлив и обходителен. Такие умеют быть приятными для дам. Я хотела бы иметь такого мужчину.


- Тогда в чем проблема?


- Жан-Луи ухаживает за мной только потому, что здесь он не может вызвать девушек в номер или завести случайное знакомство в баре. Я не могу быть предметом мужской гигиены.


- Я тоже не знаю здесь мест или дам, которые хотели бы скрасить на время его одиночество. Тем более здесь все на виду.




- Я придумала! - воскликнула Габи. - Мы с вами спустимся вместе, как будто вы меня провожаете. Думаю, это его охладит. Вы ведь не против того, чтобы еще немного помочь мне?


- Почему я должен быть против?


- Я не знаю... Может быть, вам неприятно мое общество?


- Почему? Ваше общество всегда приятно, ваш супруг, наверное, должен быть счастлив с такой прекрасной половиной.


- У меня нет мужа, - вздохнула фрау Лауфер. - Мы разошлись задолго перед поездкой.


- Простите, я забыл.


- Жан-Луи уже успел вам это рассказать? Он думает, что я брошусь на него от голода. Что от его красивых слов я разомлею и начну раздеваться. Хорошо, что вы не относитесь к таким людям. Идемте.




Она взяла Виктора под руку. Ему показалось, что Габи ходила с ним под руку всю жизнь, привычно и непринужденно, отставая на полшага.


- Вы прекрасно говорите по-русски.


- До вывода войск мое детство прошло в русской зоне оккупации. И часть юности. Даже успела немного поработать в русской комендатуре. Кажется, я немного стала русской. Здесь немного другие обычаи, другой уклад жизни. Но мне это знакомо, и я это хорошо понимаю. Конечно, здесь тоже есть бюрократизм. Например, от меня потребовали кучу медицинских справок для вьезда в страну и дали разрешение, когда убедились, что у меня идеально здоровый организм. И еще мешает политика. Когда узнают, что я из Германии, сразу становятся замкнутыми и осторожными. Но я их понимаю. Это, наверное, никогда не забудут.


- Вообще обстановка напряженная.


- Да, здесь надо быть осторожными. Вообще осторожными. Тот же Жан-Луи - ведь он может оказаться "ромео".


- Влюбчивым и склонным к суициду?


- Нет, нет, это совсем другое. "Ромео" - так называют шпионов, которые ухаживают за секретаршами и конторскими сотрудницами, влюбляют их в себя, и те разбалтывают им разные секреты. Возможно, месье Дане работает на СДЕСЕ, и там хотят узнать что-то о профессоре или завербовать его.


- Если здесь так опасно, зачем же вы согласились ехать? Деньги?


- Нет, это не главное. После развода мне хотелось побыть там, где ничего не напоминало бы о привычной жизни... Знаете, мы не ссорились, и он был довольно состоятельным человеком. Просто я однажды узнала, что у него есть любовник. Я не оговорилась, именно любовник, мужчина. Муж сказал, что ему так необходимо. Можно было делать вид, что ничего не произошло. Но я не смогла. Я хочу начать все заново. Я молода и могу полюбить. Стать прекрасной хозяйкой дома и доставлять радость любимому человеку.


- А вы не боитесь, что я тоже могу оказаться...


- Кем?


- "Ромео".


Габи рассмеялась и тесней прижалась к Виктору.


- Нет-нет, вы не русский шпион! Вы... с вами я чувствую себя легко и естественно. С вами хочется быть откровенной, выговориться. И вы ведь не спрашиваете меня о профессоре, и не пытаетесь вскружить мне голову и сделать так, чтобы я в вас влюбилась.


- Вы можете в меня влюбиться?


- Кто знает! - шутливым тоном воскликнула она. - Кто знает! Мы, женщины, загадочный народ. Мы можем искать мужчину среди разных людей, а настоящая привязанность может прийти неожиданно.




- Мадам, я поражен! - воскликнул Дане, увидев Габи в месте с Виктором. - Неужели я пожертвован моему русскому другу? Это, как здесь говорят, забить клин на добрососедские отношения наших стран.


- Вбить клин, - улыбнулась Габи. - Жан-Луи, я уверена, что вы будете окружены женским вниманием, если у вас будет репутация человека, который серьезно смотрит на отношения мужчины и женщины. Русские девушки хотят секса, но мечтают о семье.


- Мадам, я обязательно последую вашим советам. Но не убивайте хотя бы надежду на то, что вы когда-нибудь позволите мне открыть калитку в ваш благоуханнный сад.


- Живите с надеждой, Жан-Луи. Но я уже решила, кто будет входить в мою калитку. И петли в ней хорошо смазаны, так что посторонняя помощь не понадобится.




18. Женщина на крючке.



- Жестоко вы его, - заметил Виктор, когда силуэт Дане остался позади.


- Зачем мучить человека? Не будем об этом. Вы меня дважды спасли. Будем друзьями.


"Похоже, ей действительно хочется. Часто вспоминает об этом. С профессором, видимо, ничего нет. И ей приятно общество человека, который ее уважает, а не оглядывает, говоря про себя "Я бы вдул". Ей хочется помечтать и с кем-то пройтись под руку."


Серый кирпичный домик проходной грустил у шоссе, засыпанного желтой хвоей. Коридор сосен оканчивался панельными четырехэтажками.


- Вы раньше здесь были? - продолжала Габи.


- Никогда.


- Тогда позвольте мне быть вашим гидом. Вы тоже в гостиницу? Тогда нам по пути.


- Похоже, что здесь нет другого пути, - Виктор кивнул в сторону домов в конце просеки. - А лесные тропы сейчас не лучшее место для прогулок.


- Мне сказали, там нет хищников.


- Там просто сыро. И сейчас уже ни грибов, ни ягод. Зима на носу.


- Это правда, что на их сбор не надо разрешения?


- Нет, точнее... Если у этой территории нет какого-то особого статуса. Но тогда, наверное, висели бы объявления.


- Дорожки никто не убирает. Здесь дикая древняя природа. Хотя не самый лучший сезон, мне здесь нравится. Мне кажется, мы в Европе начинаем терять свою естественность. Маленький городок, где я раньше жила, был похож на аквариум. Чистый, ухоженный аквариум с искусственным гротом. Даже казалось, что в нем булькают пузырьки воздуха и по улицам проплывают степенные вуалехвосты. Я повзрослела, подавила свою юношескую привычку к сигаретам, начала крутить хула-хуп, и стала чуть ли не абстиненткой. Я хотела быть правильной, образцовой женщиной, как в журнале про моды и домашнее хозяйство. А здесь все иначе. Здесь чувствуется нетронутый мир, как во времена конунгов. Есть чувство естественной опасности, и в то же время это придает силу и жажду жить. И наши вредные привычки здесь кажутся вредными и смешными. Вы ведь из Брянска? - спросила она неожиданно.


- Да. Там тоже леса. Но возле города нет диких зверей.


- Там ведь было имение Теодора Тютчева... Федора Тютчева?


- Почему "было", оно есть. Не могу сказать, насколько его восстановили... Так получилось, что в Овстуг не заезжал. Но должны.


- Я читала, там каждый год праздники поэзии. Тютчев много переводил стихов Хайне, у вас его называют Гейне.


- Которого запрещали при этом... - Виктору не хотелось напоминать даме о Гитлере.


- О, сейчас Хайне национальное достояние! Расизм запрещен. Я люблю его стихи.


- "На севере диком стоит одиноко..."


- Это перевод Лермонтова. В нем немного другой смысл. Я тоже пыталась перевести. Получилось вот что:




- Северный кедр на вершине пустой,


Где вьюги кружит пелена,


Прикован, и панцырь его ледяной


Склоняет в объятия сна.




И грезит он, что в палестинской земле,


В плену раскаленных песков,


Безмолвная пальма на голой скале


Скорбит под молитвы ветров .




- Есть такая руская песня, я слышала по радио, - продолжала Габи, - "Но нельзя рябине к дубу перебраться". Но у Хайне еще и иной смысл - северная, европейская цивилизация, и Восток, они не могут сойтись, каждый из них прикован к своему образу мысли. Некоторые считают, что Хайне отразил, как это... душевное раздвоение, состояние еврея, человека восточной культуры, среди потомков древних суровых германцев. Я думаю, это не важно. В России мне кажется, что это не так, что здесь Европа и Восток вместе.


- Так вы пишете стихи?


- Немного, для интереса. Для себя. Но здесь, в России, просто культ стихов. Культ поэтов. Здесь читают стихи, ищут их в журналах, переписывают в тетради, декламируют на вечерах, поют под гитару и слушают по радио. Книги, поэты - это новая религия.




Виктор обернулся. Сзади еще неторопливо тянулись домой сотрудники института. Три женщины, пара мужчин. А, может быть, сотрудники, но не института. Дорога хоть и в лесу, но людная.


"Француз говорил, профессор таскает ее для прикрытия... А если наоборот? Жан-Луи неплохо знаком с терминологией спецслужб. Хотя и Габи знает про "ромео"... Но про "ромео" ее могли инструктировать перед выездом. В СССР были инструктажи. Почему в Германии их не может быть? Только там было строго насчет контактов с гражданами капстран..."


Сзади послышался сигнал. Мимо Виктора и Габи неторопливо протарахтел миниатюрный красный спорткар. Спереди он напомнил Виктору аристократичный "Вольво" из сериала "Святой", сзади - реактивный самолет без хвостового оперения. Судя по звуку маломощного движка, чудо было чисто отечественным.


"Итак, три варианта. Первый - Габи забыла или положила на инструктаж. Не вяжется с ее осторожным поведением в столовой. Второе - ее контакт санкционирован. Тогда это грубовато и может вызвать подозрение. Потом как-то не видно в Габи профессиональной интриганки. Плохо скрывает эмоции, или не пытается меня окрутить, или просто не умеет этого делать. Третье - Габи используют втемную, надеясь на то, что ее наивность и беспомощность не вызовет подозрений. В том числе и у наших органов, которые наверняка копали на нее информацию. Жан-Луи пытается нас свести. Однозначно. Положим, так; тогда сегодня меня попытаются вывести на другого человека. Посмотрим, на кого..."




- Вы задумались? Наверное, я утомила вас своими рассказами?


- Ну что вы. Просто я здесь никогда не был. Это большой поселок?


- Нет. И я не видела здесь старых домов. Все живут вот в таких башенках в четыре этажа. Похоже на рабочий район.




Лесная дорога плавно в улицу, и жилые дома терялись среди нетронутых многолетних сосен. "Санаторий" - мелькнуло в голове у Виктора.




- Гостиница на городской площади. Здесь большая площадь перед чем-то вроде ратуши, там местная власть.




Все важные здания были сосредоточны вокруг небольшой площади, увенчанной зданием с большим советским гербом; перед подъездом на постаменте из красного гранита стоял бронзовый бюст Ленина. У памятника уже была собрана трибуна, группы флагов окаймляли площадь торжественной рамкой, флаги были развешены на фасадах, и со стен домов глядели плакаты на красной ткани, расписанные белой и черной краской, изображая революционных солдат, героев-комсомольцев, бойцов Великой Отечественной, сталеваров, космонавтов, в общем - всех, кто творил эти пятьдесят один год истории.




- Послезавтра будет демонстрация. Я еще не видела, как празднуют здесь. Только в гарнизоне, но это совсем другое.


- Может, махнем в Москву? Парад посмотрим.


- Я не очень люблю парады и шествия... Хотя это совсем другое. Я пока не знаю... Не знаю даже, отпустят ли меня или будет работа. А вы хорошо знаете Москву?


- Думаю, Красная площадь никуда не исчезла. А куда бы вы вообще хотели?




Габи пожала плечами.


- Не знаю... Я еще туда не ездила... не с кем. Говорят, там большие очереди в музеи и театры. Сложно попасть. Я... я хочу узнать, где что находится в городе, куда можно пойти. Я хочу понять, что такое Москва, что такое Россия.


- Тогда, может, на ВДНХ? Только там фонтаны, наверное, уже не работают.


- Виктор, вы очень заботливы... - она на мгновение слегка сдавила руку, за которую держалась, - но я еще не знаю планов профессора, вдруг он решит работать в праздник. Ну и мне надо подумать. Вы приглашаете меня в поездку, но совершенно меня не знаете. У меня может быть масса недостатков. Например, я очень влюбчива. Хотя... Наверное, вы не сочтете это большим недостатком.




В сгущающихся сумерках на домах вокруг площади засияли вывески. "Манжерок", "Аэлита", "Тантра", "Ассоль"...


"Полный комплект советской фантастики. И куда же двигаться?"


- Вот это гостиница.


С четырехэтажного здания на Виктора пялились лиловые буквы "Амальтея".


...За барьером скучала круглолицая дама лет сорока, в коричневом жакете и с "вавилоном" на голове.


- Все, дальше меня не надо провожать, - затараторила Габи, высвободив руку. - Надо перевести одну русскую статью, так что в этот вечер моим собеседником будет пишущая машинка.


- Даже не будете ужинать?


- Закажу ужин в номер. До свидания!


- Ауф видерзеен, мадам!




Габи улыбнулась, помахала ручкой и направилась к лестнице.


"Она ведь говорила, что оставит бумаги на работе. Или там у нее другие?"




19. Темные аллеи.



- Еремин Виктор Сергеевич?


Дама на ресепшене листала паспорт, как будто пыталась выявить шпиона.


- Да. Вот командировочное.


- Командировочное не надо, у нас на вас броня. Вас в четыреста двенадцатый, вещи туда занесли, номер готов. Распишитесь вот тут и вот тут и получите ключи.


- А заполнять...


- Уже заполнено, согласно сопроводительному... Извиняюсь, а вы не предсказатель будущего? Хочу спросить, что будут носить в следующем сезоне. Плащ из кожзаменителя стоит брать?


- Думаю, он будет в моде и в семидесятые. Но это зависит, кому как идет.


- Это конечно. До вас в номере гражданин жил, стаканы с водкой двигал силой внушения. Потом выяснили, что это фокус... Телевизор ставить в номер? Или приемник?


- Нет, не надо. Я экономлю.


- Сейчас все экономят. Но телерадиоаппаратуру часть берут. Пишущую машинку, арифмометр, ЭВМ?


- Что, можно ЭВМ?


- В кладовке лежит. Но ее никто не спрашивает, она как мотоцикл с коляской по цене.


- Тогда воздержимся.




...Номер был одноместный и похож на школьный пенал. У окна вдоль стены стояла фантастическая комбинация из письменного стола, платяного шкаф-пенала и кровати на верху, и все это было выкрашено в зеленый цвет. Маленький коридор с вешалкой, за узкой дверцей - крохотный санузел без душа. Сумки надо было засовывать на антресоль над коридором. Зато на столе возвышался серый пузатый телефон от "ВЭФ".


- Мне ничего не говорили про телефон, - заявил Виктор коридорной.


- Они во всех номерах. Положено. Как будут все с радиотелефонами, тогда уберут.


- А ЭВМ тут куда ставить?


- На стол ставится.


- Так это калькулятор? Ну, электронный арифмометр?


- Арифмометр - это если без программы, - усталым голосом произнесла коридорная. - А ежели машина сама делает все по программе, то это ЭВМ. Сейчас даже школьники знают... Распишитесь за приемку.


"Надо будет завтра достать аппарат и попросить кого-нибудь сфоткать меня с этим чудом на память. С ? АБС селфи может и не разрешат, а это похоже, не секретно... И еще - чего-то я проголодался."


- А здесь питание только в кафе-ресторане или поблизости есть обычная столовая?


- Диетка за "Искателем". Она до восьми, если сейчас, то еще успеете.




"Искателем", вопреки наивным предположениям Виктора, оказался не завод, а клуб. Над желтым прямоугольником окна кассы горел фонарь; касса была открыта на улицу, и рядом с ней виднелась обозначенная завтрашним числом афиша "Творческий вечер артиста театра и кино В. С. Высоцкого".


Виктора что-то толкнуло, и ноги сами понесли к окну. За полураспахнутыми шторками скучала кассирша.


- Скажите, а за сколько дней продано?


- Чего?


На Виктора уставились усталые безразличные глаза. Женщина хотела поскорее дотянуть до конца рабочего дня, дома ждало невыстиранное белье и некормленые дети.


- Билетов.


- Вы пойти хотите? Завтра подходите перед сеансом, будут свободные. Один день только.


- Простите... Простите, это тот самый Высоцкий?


- Какой "тот самый"? Артист Высоцкий, Владимир Семенович, из Театра Эстрадных Миниатюр. Будут сцены и песни из спектаклей. Да вы, наверное, его по радио слышали. Про альпинистку поет.


- И что, есть билеты?


- Они часто ездят, артисты эти, - вздохнула кассирша. - Предварительная с наценкой, подходите завтра, сэкономите. Сразу после работы подходите.


- Почему вы думаете, что я из института?


- Вы командировочный. Здешние не спрашивают...




Когда Виктор вышел из диетки, было холодно и сухо; ветер разогнал облака и звезды висели над тротуаром застывшими снежинками. Длинный прямоугольник городского сада был озарен зажженной загодя праздничной иллюминацией и фонарями; на аллеях были видны фигуры людей, ничуть не боявшихся прогуливаться в вечерний часть по месту, обычно считавшимся не слишком безопасным.


"Подходящее место для засад, как говорил Винни-Пух. А может, здесь? Русский не попрется в лес по ночи, а прошвырнуться перед сном по парку, воздухом подышать... Почему нет?"


В парке пахло прелой листвой в кучах и легким дымком. Холод овевал лицо, бодря и настораживая.


Парк показался Виктору немного странным. Что-то в нем было не так, как будто в "Матрице". Мгновение спустя он понял, в чем дело. Прямой была только одна аллея - центральная, кторая пронзала парк в длину, словно шпагой. Тропинки, что шли поперек, были протоптаны посетителями и аккуратно заасфальтированы, не всегда спрямлены, и вели к калиткам; забор, похоже, возвели после того, как люди проложили здесь для себя естественные пути. Скульптур почему-то здесь не было; лишь в центре парка стоял одинокий фонтан, очевидно, для того, чтобы у него встречаться. В чаше в виде восьмиугольной звезды, на обложенном гранитными валунами постаменте, стояла фигура женщины в длинном платье со старинным фонарем в руке. Фрези Грант из "Бегущей по волнам". Памятник Несбывшемуся в центре этого очага культуры. Институт и поселок - памятник Несбывшемуся. Мечте о чудесах, развеявшейся под холодным ноябрьским ветром.




Интересно, подумал Виктор, что должны чувствовать здесь жители, те, что сейчас за окнами свих четырехэтажных башен готовят ужин или смотрят телевизоры. Весь город - единственный шанс достигнуть Несбывшееся. Открыть передачу мыслей на расстояние, пожать руку инопланетянам... Что они чувствуют, когда понимают бесплодность своей мечты? Что говорят женам, детям? Или после кризиса этот объект прикроют и отдадут помещения под разработку чего-то нужногт стране, например, дозиметрических приборов?


А ведь ты сам здесь и есть несбывшееся, сказал себе Виктор. Тот самый пришелец из другого времени и реальности. Это для них невозможно, а ты взял и пришел. Из мира, где никогда не было такого шестьдесят восьмого. И все твои путешествия - путешествия по Несбывшемуся. Германия могла не напасть на СССР. Гражданская война могла раньше кончиться, а царское правительство могло вообще не допустить развала страны. И советское могло не допустить. Не сбылось, не сбылось, не сбылось...


"А вдруг это знак перехода? Символ вот этого всего, что случилось? Достаточно шагнуть туда... Куда? Должна быть подсказка места и времени. Или подсказчик. Сейчас кто-нибудь подойдет и спросит о погоде..."




- Бонсуар, месье! Решили прогуляться перед сном? Сейчас холодные вечера.


Виктор поднял голову. Перед ним, в свете фонаря, высился Жан-Луи Дане в длинном кожаном полупальто и улыбался.


- Здесь красивая местность, - машинально выпалил Виктор фразу-пароль из фильма "Посредник".


- Вполне европейский стиль, - Дане махнул рукой в сторону бронзовой Фрези Грант. - Здесь не чувствуешь себя иностранцем. Кстати, пару минут назад видел мадам Лауфер, она прогуливалась одна в той стороне парка. Похоже, ей тоже нечего делать в этот вечер.


- Она сказала, что будет работать в номере.


- О, эти загадочные женщины... Она испугалась завязывающихся отношений, сбежала в номер, потом стала жалеть о своем поступке и вышла в парк, чтобы успокоиться. Наверняка она сейчас мечтает вас увидеть.


- Месье Дане, вы хотите нас свести?


- О, нет, это не то, о чем вы подумали. Мстить женщине недостойно мужчины. Но - задета моя гордость знатока людей. Скажем так, я хочу доказать себе, что я разбираюсь в женских душах, познакомив двух прекрасных людей. Никаких тайных помыслов.


- Допустим.


- Зачем допускать, вы можете проверить. Проходите до конца парка, и, если у мадам не появилось безотлагательных дел, она будет рада продолжить прогулку с вами. Логически вы ничего не теряете. Вариант первый: вы не встречаете мадам, дышите воздухом и возврашаетесь в отель. Вариант второй: вы встречаете мадам, обмениваетесь фразами приличия и возвращаетесь в отель каждый сам по себе. Вариант третий: между вами завязывается светская беседа и вы вместе возвращаетесь в отель. Погода не оставляет более романтических вариантов. Кстати! Я не знаю, как в других местах России, но здесь можно опасаться уличных банд или грабителей не более, чем за стеной аббатства Фонтевро.


"Так, сыр в мышеловке. Значит, все произойдет здесь..."




...Темный силуэт цепочной карусели, похожий на высокую хрустальную люстру, мелькнул за деревьями. Намокший пластик ограды небольшой танцплощадки, хранил, как обрывки воспоминаний, не отклеившиеся клочки афиш. Пустые скамейки не манили случайных прохожих. Молчали репродукторы.


Виктор сделал вид, что смотрит на часы и мельком оглянулся. Вроде ничего подозрительного.


Впереди показались прутья ограды и второй выход. Калитка была открыта. Из нее в парк вошли две совсем молодые девчонки, ничего не боясь, ничего не подозревая. Прошли, весело болтая, мимо Виктора, и скрылись в глубине главной аллеи. Габи не было. Никто не подходил. Деревья тихо и спокойно дремали. За калиткой на домах сияла бледная мозаика окон. И здесь в квартирах лампы дневного света...


Если Дане не соврал, выходит, что Габи ушла куда-то в район за парком. Или свернула в боковую аллею.


"Может, тоже свернуть?"




Виктор не спеша пошел обратно; первой встретилась тропка налево. Он осторожно углубился в парк и, пройдя шагов десять, он услышал чьи - то голоса. Виктор стал и прислушался: говорили по-немецки. Он сошел с дорожки и стал осторожно продвигаться между кустами.


На детской площадке с обычными для того времени беседками, висячими и перекидными качельками и круглыми барабанами каруселей, стояли двое, мужчина и женщина. Похоже, они специально выбрали для прогулки место, которое в столь поздний час никто не посетит. Они не были похожи на влюбленных: стоя друг против друга, они спокойным, рассудительным тоном обменивались фразами, словно вели деловой разговор.




Это были профессор и Габи.




"Выйти к ним? Дане хотел, чтобы я здесь внезапно появился? Или он просто видел идущую сюда Габи? И что делать, если они сейчас меня тут застукают? Да ничего. Француз сказал, что Габи гуляет здесь одна. Меня обеспокоило, вдруг хулиганы. Подошел, вижу, она не одна. Остановился в раздумьях, может, я тут лишний. С другой стороны, место странное. Может простой человек растеряться, задуматься, не знать, чего делать? Запросто."




Они говорили вполголоса: как Виктор ни вслушивался, он не мог разобрать слова. Так продолжалось минуты три или пять. Наконец, профессор, стянув с руки кожаную перчатку, полез за отворот пальто и протянул Габи какой-то небольшой предмет: та кивнула - Виктору показалось, что она произнесла слово "данке", - обменялась с профессором еще парой фраз, и, повернувшись, пошла твердым и спокойным шагом к главной аллее. Мерный стук ее каблучков по асфальту казался Виктору неожиданно громким, он подался назад, за куст, чтобы остаться незамеченным. Не глядя по сторонам, Габи достигла конца тропинки и свернула на аллею в сторону гостиницы.


До слуха Виктора донесся легкий щелчок. Лицо профессора озарил бледный огонек газовой зажигалки; спустя секунду он погас и красный светлячок зажженной сигареты застыл на темном силуэте, словно точка лазерного прицела. Профессор курил торопливо, жадно затягиваясь; не закончив, он погасил окурок о край железной урны и бросил его, затем таким же размеренным шагом пошел в ту же сторону.




"Ну вот, все и выяснилось. Встреча агентов. В институте и гостинице боятся прослушки, по лесу ночью бродить - вызовет подозрения. Значит, им и надо попастся. И что там передал профессор? Это подбросят мне, подсыплют или еще как? Посмотрим."




После ночного парка номер гостиницы показался теплым и даже уютным. Что-то в нем было от глубокой лисьей норы. В динамике серебряным колокольчиком переливался чистый, высокий голос Маргариты Суворовой - "Любовью первой, долгожданной, ласковый, мой желанный, я тебя люблю..."


За окном тревожным предчувствием висела ночь. Господи, как же он все-таки хорош, этот здешний мир, похожий на купе скорого поезда, подумал Виктор. Завтра - послезавтра все решится. Решится неожиданно, непредсказуемо для него.


"Все ли я сделал, чтобы сохранить этот мир, эту грустную осень перед первым снегом, где перемешано реальное и несбыточное, где люди только-только оттаяли, пришли в себя после страшной войны? Не знаю. Надо не думать, об этом, надо выспаться, завтрашний день потребует много сил."




20. Сказка о колобке.



Ничто не предвещало беды.


За окном светился утренний туман в огнях фонарей, и стекла были покрыты тонкими черточками капель дождя. По радио оркестр Поля Мориа мурлыкал вечную мелодию "Love is Blue". Пропикали сигналы точного времени, и голос Левитана взволнованно изрек:


- В ночь с пятое на шестое ноября в отношении частей советских войск, находящихся на территории дружественной нам Чехословакии в полном соответствии с имеющимися мирными договоренностями, была совешена беспрецедентная по масштабам провокация. По этому поводу ТАСС сделал заявление...




"Война? Ограниченный конфликт? Немцы бомбили?"




- Толпы граждан, в основном из числа безработной молодежи и студентов, поддавшись на провокации националистических элементов, сумели проникнуть на территорию советских военных баз и заблокировать взлетно-посадочные полосы и пути выезда боевой техники. Цель этой националистической авантюры - спровоцировать кровавые столкновения между совесткими военнослужащими и теми из жителей, кто пошел на поводу у националистических подстрекателей...




Они блокируют воинские части, чтобы совершить переворот и ввести немецкие войска, подумал Виктор. Это хуже, чем локальный конфликт и гражданская война. Это начало крупной войны в Европе. А стычки с войсками спровоцируют восстание. Дерево прыщавой революции хотят полить кровью мирных жителей, чтобы вся Европа поднялась против русских. Все так знакомо...




- Советское правительство требует от президента и правительства Демократической Республики Чехословакия принятия решительных мер по восстановлению законности и порядка и выполнения мирных соглашений. В противном случае советская сторона оставляет за собой право расценить бездействие чехословацких властей, как сговор с националистическими элементами и попытку руками доверчивых граждан развязать военный конфликт в самом сердце Европы...




Вот оно, настоящее попаданчество, сказал себе Виктор. А не какое-нибудь "Галактический штрафбат выносит мозг Сталина".




В конце выпуска новостей дикторша поделилась новостью, что "к вечеру в Москве температура снизится до минус трех градусов, ветер слабый до умеренного, временами снег". Виктор облегченно вздохнул и полез на антресоль доставать парку и зимние ботинки.


Люди на шоссе уплывали в подсвеченное синеватыми огнями пространство, прикрываясь от пронизывающей мороси черными зонтами. По шоссе бегала взад и вперед небольшая пятнистая дворняга, не тявкала, а нюхала людей, словно потеряла свой дом и хозяев, заменявших ей родителей. Было в этом что-то от ранних лент Василия Ордынского.


"Ну вот и пригодилась одежа... А ведь не зря ее мне дали. Может быть, чтобы "попастся", мне именно ее и нехватало? Скорей бы... Уже все рано, что это будет. Завтра мир проснется не от праздничного салюта в Москве, а от разрывов боеприпасов".




Впереди замаячило знакомое пальто в розовую и коричневую шотландскую клетку. Габи шла не торопясь, словно ей некуда было идти и нервно вращала зонт рукой. Поравнявшись, Виктор поздоровался: Габи повернула лицо, которое показалось чуть опухшим, и Виктор сразу заметил красные, как после слез, глаза.


- Что-то случилось?


Габи постаралась улыбнуться, но губы дрожали и стягивались в кривую усмешку.


- Нет, нет, все хорошо. Даже очень хорошо.


- Я же вижу по глазам, что что-то случилось.


- Да... то-есть, нет, что вы.


- Что-то с родственниками?


- Нет, храни их бог, с ними все прекрасно.


- По службе?


- Нет-нет. Напротив, профессор меня хвалил и дал премию. Большую премию.


- Неужели из-за меня?


- Да... нет, что вы. Нет.


- Ну скажите, что случилось, а то я буду думать, что из-за меня.


- Не надо... Ладно. Профессор дал премию... дал премию потому что мы познакомились. Он просил меня рассказывать о том, что вы будете говорить, вы понимаете. Вы ужаснетесь, но вначале я согласилась. Просто, как исполнительный работник. Ночью я поняла, как это ужасно, что я буду шпионить за вами. Нам не надо больше видеть друг друга, Виктор. Премию придется вернуть...


"Так вот о чем они говорили в парке..."


Габи достала из кармана платок и поднесла к носику.




- Подождите... Что просил узнать обо мне профессор?


- Он не сказал. Он запретил что-то специально выспрашивать. Он сказал, что я не сумею это правильно сделать и вы догадаетесь. Просто слушать и запоминать.


- То-есть, если я буду рассказывать о картинах Дейнеки, это не будет поводом упрекнуть вас в недобросовестности?


- Нет, конечно, если я подробно перескажу.


- Давайте так: вы оставляете премию себе, мы будем встречаться и разговаривать. Деньги-то вам не лишние.


- А разве так можно? Это честно? - глаза Габи округлились, она вскинула брови вверх.


- Абсолютно честно. Я не собирался делиться с вами никакими тайнами. Вы добросовестно докладываете профессору информацию, которая не причинит вреда ни моей стране, ни вашей. Профессора это устраивает.


"Стоп, а если она мысли читает? А, с другой стороны, какого черта тогда меня посадили за столик рядом с ней, а не ограничили контакты с иностранцами? В случайность я не верю. Значит, ловушка здесь... а, может быть, ловушка - это я. Ловушка УГБ."




На лице Габи отразились колебания.


- Я... я никогда не попала в такую ситуацию. У вас, наверное, больше опыта... Но если вы думаете, так можно... да-да, я согласна. Это даже интересно, это как игра.


- Хотите, после работы пойдем на концерт Высоцкого? Это такой артист, известный.


- Я не знаю, будет ли у меня время... Я скажу профессору.


- Обязательно скажите. Добросовестное выполнение поручения, развитие отношений.


На лице Габи появилась, наконец, естественная улыбка.


- Да, наверное так... Я именно так и скажу. Знаете, вы очень добрый человек, Виктор. Это бывает все реже. Мир становится практичным и жестоким.


- Квадратиш, практиш, гут?


- Да, мир становится квадратным. Я долго искала слово, как назвать нынешнюю Германию. Она квадратная. Все квадратное. Она не допускает кривого, неправильного, природного.




Из тумана выплыла полоса забора с проходной.




...В кабинете Виктора встретил только Павел Ойвович.


- Они сейчас подойдут. Пока раздевайтесь, вешайте одежду.


- Павел Ойвович, мне надо сделать заявление. Есть подозрения, что в отношении меня пытаются проводить вербовочные мероприятия.


- Давно?


- Если исходить из явных фактов - с сегодняшнего утра.


- Пожалуйста, изложите устно явные факты.




- Ну что ж, - сказал Павел Ойвович выслушав краткий пересказ, - нам известно, что господин Зигель ищет возможности получить информацию о вас. Если у нас возникнут к вам вопросы, мы их зададим.


- А мне что делать?


- Следуйте той легенде, которую сами придумали для Габи. Не то, чтобы эта легенда была идеальна, но для вас естественна. Никаких других специальных инструкций. Да, и не думайте от том, что вам непременно надо попасть в ловушку. Вообще забудьте о ловушке. Это уже наша забота, вы можете не волноваться. Общество фрау Лауфер не вызывает у вас неприязни?


- Нет, но если надо...


- Не надо. Пусть все идет именно так, как вы ей предложили, как вы сами хотите. А с вопросами нашей компетенции мы сами разберемся.




Дверь распахнулась, и в нее шумно ввалились Коломенцева, Стругацкий и остальные участники творческого процесса.


- Вы готовы? - воскликнула в порога Валентина Кузьминична. - Сейчас включат камеры и будем снимать. Идея всем ясна? Это я не вам, Виктор Сергеевич. Вы сейчас расскажете о проблемах фундаментальной и технической науки в период глобализации.


- У нас или у них?


- Везде! Проблемы ярче и выпуклее.


- И потом - про успехи Китая в вашей реальности и космическую военную технику Союза девяностых, - добавил Борис Натанович, вешая в гардероб клетчатую чешскую куртку.


- Товарищ Стругацкий, соблюдайте очередь! - возмутилась Коломенцева. У нас плотный график.


- Пожалуйста, хотя как автор идеи...


- Как автору идеи я буду ходатайствовать о присвоении вам внеочередного звания... сами придумаете чего. По местам товарищи! По местам!




За кипучей деятельностью чуть не прозевали обед. Когда Виктор Сергеевич появился в столовой, соседи по столику уже ожидали заказ.


- Готов поспорить с кем угодно, - Жан-Луи продолжал уже начатый разговор, - сегогдня ночью в Чехословакии будет переворот. Полиция парализована, власти бездействуют, войска не знают, что делать, правительство бы сбежало, но ему не дают выехать.


- Меня это не беспокоит, - задумчиво ответил профессор. - я хотел бы знать, как это отразится на статусе иностранных граждан в России. Я не государственный чиновник, не носитель государственных тайн, не депутат и не журналист, я ученый. Я даже не подлежу призыву на военную службу, это я специально отметил при вьезде. Я не против, если нам ограничат перемещение, но оставят в этом городке. Это моя работа, мои исследования, я специально приехал сюда на деньги благотворителей нашего университета.


- Господа, - вздохнула Габи, - я надеюсь, завтра из-за этого в Москве не отменят праздник. Меня совершенно не интересует военный парад, но Виктор Сергеевич обещал показать мне Москву. Кстати, Жан-Луи, а почему вы не ездите по выходным в Москву развлечься? Полагаю, в большом городе для этого больше возможностей?


- Я неорганизованный человек, мадам, - отпарировал Дане. - Я выбираюсь в столицу, как только получаю пропуск в тот или иной институт или университет, получаю там информацию и тут же еду сюда ее обработать. По выходным меня, как назло, посещает вдохновение и я сажусь за свою машинку и работаю. Я мог бы попроситься на завтра составить вам компанию, но чувствую, что буду в ней лишним.


- Ваши чувства вас не обманывают, Жан-Луи.


- В таком случае я поеду с утра посмотреть на военный парад у Кремля. Я тоже читаю лекции студентам, и они меня не поймут, если я не побываю на празднике русской революции. Ленин, Троцкий, Мао, Че - это теперь как имена великих футболистов или звезд эстрады. Мы живем в эпоху великой битвы циников и романтиков, что не мешает ни тем ни другим есть вкусные блюда, пить хорошие вина и любоваться очаровательными женщинами...




После обеда съемки продолжались, как заметил Виктор, весело и непринужденно. Группа обменивалась шуточками, Павел Ойвович даже вставил к месту анекдот про Сталина, чем поставил Виктора в неловкое положение - он не знал, как принято реагировать здесь именно в таких случаях.


- Все! Закончили! - внезапно воскликнула Коломенцева. - Забираем все материалы, переходим в ла-бо-ра-торию "Бэ"! Спасибо, Виктор Сергеевич, прекрасная работа, надеюсь, после всего этого мы еще не раз встретимся!


Сияющий Борис Натанович потряс руку Виктору, пробормотал "Спасибо, спасибо!", но на попытки Виктора заговорить только замахал руками и со словами "Потом, некогда!" схватил куртку с вешалку под мышку и выскочил в коридор. Экраны погасли под щелчки тумблеров. Через несколько секунд Виктор остался наедине с Павлом Ойвовичем.


- А чего это? - удивленно спросил Виктор.


- Завтра праздник. На час короче.


- Но они же вроде еще куда-то работать пошли!


- Так надо. А вы отдыхайте. Сегодня вечером, завтра, отдыхайте, как все. Вы же собирались завтра пригласить госпожу Лауфер на ВДНХ?


- Это можно?


- Разумеется.


- А сегодня хотел пригласить на концерт Высоцкого.


- Любите творчество Высоцкого?


- Я не видел его живьем в своей реальности. А тут такой случай.


- Вот и прекрасно. Организуете культурный досуг гостье нашей страны, заодно и поможете разрушить стереотипы западной пропаганды советским искусством. Желаю удачи!


Павел Ойвович ободряюще улыбнулся и протянул руку.




"Они выполнили свою задачу. Я больше не нужен. "Забудьте о ловушке..." Значит, мной могут пожертвовать."




- Постойте! - воскликнул Виктор. - Вот, возьмите. Это очень важно. Сейчас просто не понимают, как это важно для будущего. Хотелось бы отдать это перед... Ну, вы понимаете.


Он достал из кармана куртки несколько сложенных листков бумаги и протянул Павлу Ойвовичу. Тот развернул их и вскинул глаза на Виктора.


- Почему это так важно для будущего?


- Это будет обязательной частью каждого компьютера. Манипулятор "мышь" для ввода информации. Когда будет графический интерфейс... В общем, я там изложил.


Павел Ойвович молча подошел к столу, отодвинул ящик и вынул из него мышь. Компьютерную мышь. Правда, она была похожа на половинку теннисного мячика с выступом и единственной кнопкой.


- Вот, - произнес он. - "Колобок", наши попытались скопировать и улучшить новейшую разработку "Телефункен". Ваша, с двумя кнопками и колесиком - должна быть лучше, эргономичнее. Сегодня же дадим специалистам. Большое вам спасибо.


- Так она уже есть?


- Ну, такой пока нет, - улыбнулся Павел Ойвович. - Виктор Сергеевич, вы принесете стране большую пользу, как изобретатель, надо только поберечь здоровье и отдыхать. Сейчас надо отдохнуть. Поторопитесь. Погода портится.


Из-за леса на поселок наползала тяжелая грязно-лиловая туча с белыми космами. Она росла и расплывалась, словно чернила, налитые на промокашку.


"Вот и зима", подумал Виктор.




21. Ружье на стене.



Снежный вихрь обрушился на сад института, заполнил собой все пространство. Мелкие снежинки крутились в воздухе, сливаясь в туман, падали на еще не остывший асфальт и исчезали.


Габи с раскрытым зонтиком ждала его у колонны, под козырьком крыльца вестибюля. Увидев Виктора, она тут же радостно замахала ему рукой.


- Это настоящий буран! Послушайте, шеф отпустил меня на весь праздник. Когда он узнал, что вы пригласили меня на концерт, он очень обрадовался и дал еще денег. Он сказал, что это аванс, что русский не должен думать, что германские женщины в чем-то нуждаются... Простите, я кажется, говорю глупости... Вы просто мой благодетель. Идемте.


Она сама взяла Виктора за руку и они пошли по аллее. Габи продолжала щебетать.


- Вы представляете, я просто волнуюсь, как школьница. Вы принесли в мою жизнь полосу удачи. Ваш зонтик... Немедленно раскройте его, иначе я приведу в клуб снежную статую.


Витктор заметил, что вместо скромных коричневых утром, теперь из-под пальто виднелись кружевные нейлоновые чулки, тоже коричневые, но более светлого тона и с тонким бежевым орнаментом, приковывающим взгляд. Наверное, где-нибудь опять зацепилась, подумал Виктор.




Очереди почти не было; правда, билеты достались только в амфитеатр. Погода бесновалась, и Габи сразу же потянула Виктора в фойе. В очереди в гардероб на Виктора посыпались отголоски чужих бесед.


-...В Театре миниатюр для него явно не тот масштаб. Вот Театр оперетты... Просился на Таганку, его не взяли...


- ... Явно подает надежды. Думаю, со временем будет так же известен, как Кукин, Клячкин Юлий Ким или Визбор...


- Он считает своим учителем Анчарова...


- ...Ну, несколько удачных песен это еще не поэзия. Окуджава - это поэзия.


- Современная поэзия - это все-таки Евтушенко и Ахмадулина. В основном.


- Слушайте, а по-моему, он пишет явно под влиянием Слуцкого...




- Мне почему-то думалось, что это будет вроде большой пивной, - сказала Габи, когда они сели на свои места. - А это похоже на муниципальный театр. Странно.


- Почему?


- Люди приходят отдыхать.


- Француз говорил, здесь есть кафе. Но артист театра вряд ли там будет выступать.


- Почему?


- Так организованы гастроли. Они по домам культуры.


- А почему только в домах культуры?


- Такой порядок, - ответил Виктор. Он и сам не понимал, почему Высоцкий не поет в ресторанах и кафе. А может, и поет - этот вопрос в новой реальности пока изучить не удалось.


- Тогда понятно, - успокоилась Габи.




"Как говорил американский контрразведчик Чарльз Рассел, женщины-разведчики являются самым опасным противником, причем их труднее всего изобличить. По мнению англичан, женщины более решительны, меньше сомневваются, меньше подвержены угрызениям совести. По мнению тех же англичан, женщин лучше всего использовать для вербовки агентуры среди мужчин. Но Габи сразу расшифровалась про интерес ко мне..."




- А что представляет его творчество? Я читала в одном из журналов, что Высоцкий, как феномен современной русской культуры, - затараторила Габи, - представляет собой форму существования в контексте русской советской традиции экзистенциального направления философского осмысления человеческого существования, а также историческую интенцию экзистенциализма ко внеконцептуальным формам бытия философского сознания в культуре.


- Интересная мысль, - задумчиво произнес Виктор, который привык воспринимать Высоцкого несколько проще. - Я не думал, что все так глубинно.


- Все дело в том, что центральная проблема, вокруг которой семантически завязывается фабула его произведений, - продолжала Габи, - это сугубо экзистенциальная проблема бытия человека в предельно экстремальной ситуации.


- Ну да. В горах, например. Альпинистка моя... там, скалалалолазка моя...


- И вот эта ситуация требует от героя произведений Высоцкого существования на грани и за гранью возможного и одновременно раскрывающей невозможные, но в предельном экзистенциальном напряжении реализуемые духовно-нравственные горизонты личности. Я не помню имени автора этой статьи, к сожалению...


- Мне трудно возразить против такой трактовки... В общем, это надо видеть и слышать.




"Женщины более наблюдательны, у них сильнее развита интуиция, она любит усидчиво, терпеливо и методично копаться в мелочах, в подробностях. Допустим, версия с профессором - это только интрига, предлог для личного общения. Чтобы что-то узнать таким образом из всяких мелочей, нужно время. Значит, ей придется как-то форсировать ситуацию..."




...Высоцкий появился на сцене с гитарой, но вид его, по нынешним временам, был немного затрапезный. Молодой парень в черной водолазке и широких, чуть мешковатых джинсах. Гладкое и вовсе не выразительное лицо. Владимир Семенович поставил гитару на стул и постучал по микрофону.


- Слышно? Прежде всего, я хочу заранее немного извиниться перед зрителями. На всех концертах меня обычно просят сыграть или спеть что-нибудь смешное. Ну там отрывки из роли Мишки Япончика, жулика из "Крушения республики Итль", спеть сатирические куплеты про уголовников и прочих любимых нашим народом особ. Ну, наш кинематограф, он если снимает человека в каком-то одном плане, то так дальше и использует. У меня к вам немного другое предложение, я хочу показать вам отрывки серьезных ролей, которых вы, к сожалению, не увидите в театре и на экране, и спеть разные душевные, но не смешные песни. Товарищи не возражают?


Зал зааплодировал. Тогда Высоцкий взял в руки гитару и произнес.


- "Спасите наши души!". Эта песня родилась, когда наша труппа гастролировала в Севастополе, нас пригласили подводники, тепло встретили и поведали о трудностях флотской службы...




Собственно читателю, который ждет, что попаданец обязательно будет петь в прошлом песни Высоцкого, потому что он, читатель, знает и любит эти песни, можно не рассказывать, как проходил концерт Высоцкого. Читатель знает это лучше автора.


Правда, в программе вечера были в основном серьезные вещи - например, монолог Гамлета, - а песни были в основном про войну, про любовь, и про людей тяжелых и опасных профессий. Но зал взрывался аплодисментами и просил на бис, а на сцену несли оранжерейные розы, хризантемы и гвоздики.




- Ну, как экзистенциальность? - спросил Виктор, когда зрители, наконец, отпустили любимого артиста.


- Это просто фантастически, - тихо произнесла Габи. - Высоцкий потрясающий актер и потрясающий мужчина.


- А я уж боялся, что не понравилось.


- "Выстрела в спину не ожидает никто"... Как это верно сказано. Он находит верные слова. То, что мы чувствуем, то, что в нас, но мы боимся себе сказать. Это не протест против системы. Это учение, проповедь против нашего собственного несовершенства. Экзистенциальность... Не знаю. Здесь есть что-то такое, чему мы еше не придумали назвалие. Лишь бы его не распяли через три года.


- А что, могут распять? У нас не какой-нибудь там загнивающий. У нас влась народа.


Ее губы тронула болезненная улыбка.


- Вы тоже человек его религии... Я знаю, что жизнь может быть страшной. Очень страшной. А когда вас пытаются пугать, в вас рождается природная ярость, чистая и бесконечная, она заливает ваши дущи и тогда из них уходит страх. Высоцкого надо изучать в бундесвере.


- Почему в бундесвере? - В памяти Виктора мгновенно всплыла песня "Солдаты группы "Центр"".


- Я слышала такое мнение, и не могла понять, почему. Теперь понятно. Высоцкий - это скоп.


- Какой еще "коп"?


- Скоп. Дружинный певец, сочинитель германской эпической песни в древнее время. Его герои либо образцы мужества, физической касоты и храбрости, либо героические злодеи, страстные в своей злобе и мести. То, что нужно солдату. Солдаты - это особый народ, это народ на высшей ступени варварства. Боевые друзья составляют единый род.


- Бундесвер? Возможно. Но наши солдаты - это люди преданные своим невестам, своим отцам и матерям, своим детям.


- О. нет, нет, мы перешли к политике и пропаганде. Я не хочу о политике.




На улице было тихо и морозно. Тонкий снежный покров, исчерченный точками следов и разделенный иполосами теплотрасс тихо лежал под небом, на котором среди звезд проплывали клочки облаков. Снег припорошил кусты и ветви, крыши редких машин и детские беседки во дворах. С крыш домов капало.


- Как хорошо... Уже зима? - спросила Габи.


- Нет, скорее всего, все это растает.


- Очень красиво, но холодно... Послушайте, я предлагаю пойти ко мне в номер, и, как это говорят у вас, обмыть премию.


- "Обмыть" - не слишком хорошее слово.


- О, извините, пожалуйста, я этого не знала. Тогда отпраздновать премию. Кроме того, завтра праздник, годовщина великой русской революции. Хочется посидеть где-нибудь в уютном месте. Но не в кафе, там сегодня будет очень много народу.




"Ну вот она, ловушка. И что она собирается сделать в номере? Заорет, что ее насилуют? Она могла это сделать в институте. Тем более, здесь закрытый городок, и куча агентуры наших. Это не на Западе. Напоит и обыщет? Однозначных артефактов при мне нет. Часы могли сфабриковать наши... Сделает компроментирующие фото? Кому они нужны тут? Я что, судья, депутат, мэр? Соблазнит и заставит потерять голову? Не смешите... Свяжет и введет скопуламин, или вообще пригрохает? За номером наверняка следят, да и сомневаюсь, что человека из будущего так дешево разменяют. Ну, в принципе, слить могут, но чтобы так дешево..."




Под ногой хрустнул легкий ледок из лужи.


- Говорят, чего хочет женщина, того хочет бог. Значит, это предопределено свыше.


Габи улыбнулась.


- Я не знала, что русские такие фаталисты.


- Погода располагает.


- Ах, так это все от погоды? Я не знала.


- А что, профессор тоже фаталист?


- Нет. Скорее, наоборот. Вы знаете, чем занимается господин Зигель, и почему он так щедр на деньги?


- У нас говорят - "Чем меньше знаешь, тем крепче спишь". Шучу.


- Господин Зигель связан с крупными магнатами. Его теории считаются спорными, но ему дают деньги, надеясь, что случайный результат окупит все. Он генетик.


- Возможность исправить дурную наследственность?


- Возможность конструировать людей, как машины. Человек-пекарь, человек - шофер...


- Человек - солдат?


- Да. Деньги дают именно для этого. Человек, у которого есть разум, но при необходимости нет усталости, боли, жалости к себе и другим, страха.




"Начинает сливать профессора? Зачем?"




- Господин Зигель произвел на меня впечатление добропорядочного обывателя. Неужели за деньги он готов поступиться моралью и совестью ученого?


- О нет, конечно. Он верит, что генетическое оружие избавит человечество от ужасов ядерного.


- Так он не только реваншист, но и гуманист?


- Те, кто создавали атомную бомбу, тоже считали себя гуманистами... Впрочем, вас не пугает перспектива будущего, где людей сделают биороботами?


- Вам же она не мешает служить профессору.


- У меня нет выбора... Пока нет. А вы так спокойны, как будто у русских такое оружие уже есть.


- Я не верю, что такие работы в обозримом будущем дадут результат.


- Вы тоже специалист по генетике?


- Нет. Но исходя из объема вычислений, требуемых для расшифровки генома человека, и мощности современных ЭВМ, нетрудно сделать выводы... О, кстати, "Кулинария" еще работает. Я возьму торт, потому что винные отделы уже закрыты, испечь пирог самому здесь негде, а все цветы в этом городе подарили Высоцкому.


- Вы знакомы с нашими обычаями?


- Немного.




В кондитерском отделе царил легкий ажиотаж; небольшая очередь смешалась, и крики "Бисквитный с кремом будет? Бисквитного ждать?" "А "Сказка"? Еще две "Сказки" запишите!" метались между огромными прямоугольниками аквариумного стекла. Чтобы не заставлять даму ждать, Виктор ухватил первое, что внесли с кухни, и это был песочный фруктовый, в виде большой круглой корзиночки, заполненной темно-пурпурными вишнями и золотистыми дольками персиков.




Гостиница с припудренными снегом елочками перед фасадом смотрелась как-то новогодне, и даже венчавший ее плакат, на котором уместились Смольный, сталелитейный цех, спутник связи "Молния" и салют, был вполне уместным. Вокруг плаката мигали неоновые лампочки, изображая движение перфоленты - по-видимому, творение местных умельцев.




- Скажите, - спросил Виктор у стойки администратора, забирая ключи, - а до какого часа можно находиться в чужом номере?


- Вы собирались в номер госпожи Лауфер, или госпожа Лауфер - в ваш?


- А как можно? Завтра годовщина Великой Октябрьской революции, мы собирались чай с тортом попить.


- Для проживающих никаких ограничений. У нас ученые останавливаются, так порой всю ночь в одном номере сидят, тайны материи обсуждают. Для посторонних до десяти. И если чай, то лучше у госпожи Лауфер, у нее номер больше и телевизор. Если она, конечно, не против.


- Я не против, - зарделась Габи. - Я хочу пригласить господина Еремина в гости.




Странная гостиница, странный администратор, подумал Виктор. Хотя, в научных городках могут быть свои порядки. Да и если это ловушка для иностранцев, то наша агентура тоже должна иметь возможность нормально работать.




22. "Нельзя быть умнее своего века".



- ...Я возьму торт, а вы, пожалуйста, помогите мне снять пальто...


- Думаете, в России так не принято?


- Некоторые стесняются...


Номер Габи уже был типовой одноместной девятиметровкой, с душем, диван-кроватью, , креслом, письменным столом, стол-книжкой и небольшим буфетом с холодильником-баром внизу. На столе громоздились телефон, портативная пишущая машинка в футляре, солидный транзисторный приемник, похожий на "Океан", но в черном пластмассовом корпусе, и телевизор с экраном сантиметров так на тридцать с ручкой наверху, из-за чего он напоминал дорожную сумку. Интерьер дополнял торшер-тумбочка у дивана, с большим желтым плафоном, похожим на тюльпан.


- Я смотрю, вы тут вполне обжились, - улыбнулся Виктор.


- Не "Шератон", конечно, но жить можно. У господина Зигеля двухкомнатный, у меня, конечно, скромнее. Почти все предоставлено гостиницей, кроме вот этой штуки, - и она указала на бежевый электробудильник на тумбочке. - Это господин Зигель сам купил мне в местном "промторге". Недавно. Чтобы я не проспала на службу. Представляете, при мне выбирал, потом отдал. Это забавно: я всегда вставала вовремя. Наверное, про меня кто-то говорил сплетни. Может, даже Жан-Луи. Помогите мне расставить стол...




Подойдя к окну, Габи задернула занавески.


- Прекрасный десерт, - сказала она, сняв крышку с торта. - Но это был бы слишком легкий ужин для такой погоды. Русские коллеги подарили мне бутылку молодого кахетинского, но не было повода ее открыть...


- Кахетинское с тортом?


- Почему с тортом? Мы празднуем премию. Я закажу в номер.


- Спасибо, я...


- Вы - мой гость. И я хочу встретить вас по-русски.


Она сняла трубку и набрала номер.


- Кафе? Примите, пожалуйста, заказ из триста пятого... Что вы можете предложить к кахетинскому? Да, горячее обязательно. Сладкого не надо. Кофе по восточному, мелкого помола, со сливками.


Грациозным движением руки Габи повесила трубку и щелкнула выключателем телевизора. Виктор заметил, что неловкость ее куда-то исчезла, и теперь она держалась, словно модель на подиуме.


Из динамика вырвался веселый марш. На проснувшемся экране Костя Потехин играл соло на бревнышках хлипкого моста, словно на ксилофоне.


- О, в России тоже есть такой фильм? - воскликнула Габи, присаживаясь на диван. - Я видела его лет десять назад. Но там другая музыка, другие актеры, и... он цветной.


- "Веселые ребята" - это довоенный. Начало тридцатых.


- Это просто фантастика. Никогда его не видела. Хотя смотрела много русских комедий. Он должен быть смешной... Смотрите, смотрите! - и она ухватилась за руку Виктора, залившись хохотом.


Ладонь была теплой и, похоже, не слишком холеной; Виктор почувствовал на подушечках слегка огрубевшую кожу складывающихся мозолей. Он положил сверху свою руку.


- Ох, простите, - Габи покраснела и осторожно потянула руку к себе. - Я увлеклась.




В дверь постучали, и после крика Габи "Войдите!" высокая и тонкая, как фотомодель, девушка в платье с коротким кружевным передником, немного архаичным в этой модерновой ночлежке, вкатила в номер тележку с блюдами. На столе появилась благоухающая жареная скумбрия под соусом ткемали с гарниром из лобио, селедка под шубой и бутерброды с брынзой и рижскими шпротами.


- Кофе принесете через полчаса, - отпустив девушку, Габи достала из холодильника протянула Виктору бутылку этак на ноль семь литра с резьбовым колпачком. - Давайте начнем, пока не остыло и не заветрилось. У нас в Германии культ свежей и здоровой пищи.


Жидкость в бокалах чайного цвета подозрений на первый взгляд не вызывала.


- Сейчас в Германии произносят тосты?


- А когда вы последний раз были в Германии?


- Увы, не был. Пограничная служба может подтвердить.


- Обычно короткие... Давайте наслаждаться жизнью, как этим бокалом вина!


Вино оказалось терпким, кислым, но легким. Градусов десять-двенадцать, определил Виктор. Каких-то странных привкусов он не уловил. Похоже, в этой бутылке действительно было кахетинское.


После первого бокала Габи оживилась, и стала более раскованной. Она смеялась, комментировала веселые моменты фильма, и подкладывала еду в тарелку Виктора.


- Какой у нас будет второй тост? - спросила она, напоминая Виктору, что пора наполнить бокалы.


- За нашу встречу. Прекрасную встречу, прекрасный вечер в наше тревожное время.




Абсолютно неясно, в чем же тут ловушка, думал Виктор. Ко сну не клонит, каких-то аномальных изменений не чувствуется, кахетинское в голову не ударяет - такое впечатление, что выпил кружку пива. Похоже даже, что вино сильнее действует на Габи. Обольщать Габи тоже не умеет, разве что считает, что путь к сердцу мужчины идет через желудок. Слишком много для того, чтобы просто потерять бдительность. Не будем сбрасывать со счетов самое простое - Габи простодушная немецкая разведенка, постоянно влезающая в какие-то истории. Ну тем лучше. Посидим вечер, разойдемся, завтра съездим смотреть Москву.


- По-моему, Орлова здесь вылитая Ли Перри... Ах! Бык! Бык на балу! Смотрите, смотрите, сейчас будет очень смешно! - И Габи вновь схватила Виктора за рукав.


- ...Боже, как сентиментально, - сказала она, как только Орлова закончила петь "Сердце в груди бьется, как птица". - Давайте смягчим это еще одним бокалом и покончим с горячим и закусками. Вы знаете, я почти не пью вино, но за два последних дня произошло столько событий... Хочется сбросить этот груз.


- И в компании это сделать проще.


- Причина, почему я вас позвала, не в этом. Но - я расскажу после тоста.


- Третий - за дам. То-есть, за очаровательную хозяйку этого милого, хоть и временного уголка.


- О боже, сейчас вы наговорите мне комплиментов и я растаю. Нет, что я говорю - тост мне понравился, - и она посмотрела на Виктора через вино в бокале.


Затрещал телефон. Габи со вздохом опустила осушенный бокал и подошла к письменному столу.




- Халло? - произнесла она игриво, и ее брови тут же удивленно взметнулись вверх. - Неужели? Какая жалость...


- У них что-то не в порядке с машиной кофе, - обратилась она к Виктору. - Они извиняются и просят подождать еще полчаса.


- Нормально, - кивнул Виктор. - Я чувствую, что прямо сейчас в меня торт не влезет.


- Да, мы согласны! - крикнула Габи в трубку и плюхнулась обратно на диван. - Я тоже чувствую, что переела. Погода вызывает аппетит.


- Как раз досмотрим кино.


- Оно меня рассмешило и растрогало. Я хочу признаться, что вы мне не безразличны. Нет-нет, не надо делать из этого далеко идущих выводов. Мне интересно с вами разговаривать, слышать ваше мнение о поэзии, о жизни... Смотрите, смотрите, сейчас начнется драка!




"Все-таки хотят пришить сексуальные домогательства", подумал Виктор. "Почему так примитивно? Хотя... А может, наоборот? Может, они исходят из того, что попаданец не боится вляпаться в скандал с примитивным хипесом? Вляпается либо лох, - а лоха бы расшифровали еще в Брянске, - либо попаданец, который знает себе цену. Допустим. Извечный вопрос - ну и чего делать? Раскрываться или наоборот? Подождем развития."




Кино продолжалось, но Габи никак не пыталась спровоцировать в Викторе интереса к себе. В дверь постучалась та же утонченная девушка, убрав посуду и поставив кофе. В воздухе повис непередаваемый аромат; Виктор вспомнил, что такой же он почувствовал лет сорок назад в кафе где-то в районе Киевского вокзала.


"Интересно, этот стройный рум-сервис работает на нас или на них? Хотя их тут наверняка проверяют."




- О, да это настоящий "Herztraum mit Fruechten"! - воскликнула Габи, попробовав торт. - Как в пекарне у Крюгера на Вассерверкштрассе.


- На Вассерверкштрассе? - задумчиво переспросил Виктор. - Там была пекарня?


"Пусть ломает голову над невинным вопросом. Был ли я на Вассерверкштрассе, откуда слышал про пекарню и прочее."


- Это другая Вассерверкштрассе. Не в Берлине. И у Крюгера сбоку была розочка из крема, а здесь нет крема и все заглазировано желе. Но это неважно, как вы находите?


- Абсолютно неважно. Лишь бы не на Ульменштрассе.


- Я одно время жила на Ульменштрассе. До развода. Боже, как это было давно...




Хор торжественно вывел "Тот никогда и нигде не пропадет!" на фоне титров. Затем на экране появилась Мирей Матье и с энтузиазмом начала петь "Когда же взойдет заря, товарищ?" - про Октябрьскую революцию. Габи встала с дивана и приглушила звук.


- Не любите французской эстрады?


- Ее все любят. А мадемуазель Матье обожают даже реваншисты, хотя она сторонница де Голля. Ее у нас называют второй Эдит Пиаф. Просто бравурные песни вызывают не слишком приятные воспоминания. Жаль, что в гостинице нельзя использовать свечи. Даже неоновых нет. А при свечах так хорошо сидеть и разговаривать.


- О чем?


- Например, о кино. Знаете, я убедилась, что русское кино - не развлечение и не пропаганда. Это самовыражение, которое государство ограничивает рамками общепринятого порядка. Эти рамки довольно свободны. Неделю назад в институте устроили просмотр фильма, он назывался "Разбудите Мухина", нас тоже почему-то пригласили...


"Сегель здесь тоже снял эту комедию?"


- Там студент из нашего века попадает в разное прошлое?


- Точнее, оно ему снится, и он пытается его менять. Это философская притча. Мне запомнилась фраза, которую говорит инквизитор. "Ты совершил тяжкий грех, сын мой. Нельзя быть умнее своего века. Ты во все вмешивался."


- Ну, а если человек не вмешивался? Если попал в другой век, и просто хотел жить, как все? Добывать пищу своим умом и руками? А век в его жизнь вмешался. Вот надвигается ядерная война, и к человеку пришли, и говорят: ты можешь помочь, ты из другого времени, попытайся спасти себя и всех нас. Что делать?


- Да... Если человек не пытается менять время, время пытается изменить его.


- И потом, что значит, быть умнее века? В прошлом тоже неглупые люди. Можно знать будущее, предупредить о явных ошибках, но другая дорога может привести к другим ошибкам. О которых там, в будущем, даже не задумывались, потому что там свои проблемы.


- Вы говорите, как человек из будущего, - улыбнулась Габи.


- Каждый ученый смотрит на мир из будущего, которое он пытается увидеть.


- С вами очень интересно. Хотите еще торта?




Виктор заметил, что от двойного кофе с ликером на щеках Габи расцвели розы, а глаза начали сиять.


- Спасибо, он очень сытный. Если вы тоже не хотите, можно эту половину оставить на завтра.


- В холодильнике есть место... У них очень крепкий кофе. Вам не жарко?


- Нисколько. Можно у вас руки помыть?


- Конечно! А я позвоню, чтобы убрали посуду.




Габи действительно вызвала официантку; пока тонконогая красавица устраняла следы ужина, она удалилась в душ, и, похоже, не только вымыла руки, но и освежила разгоряченное лицо - с ее губ исчезла помада. В движениях Габи стало чувствоваться некоторое волнение, радостная возбужденность, она немного прибавила звук телевизора и присела на диван рядом с Виктором. На экране шел видовой фильм о достижениях страны к годовщине революции, в закрома сыпалось зерно, из ворот завода выезжали самосвалы, и на борт сверхзвукового лайнера подымалась вереница пассажиров. "Рукотворная птица, созданная в конструкторском бюро Мясищева, связала скоростным мостом столицу нашей страны со столицей Китайской Народной Республики..."


"Так вот он какой, загадочный М-65 до Пекина!"




- Мы говорили о кино... Вчера я смотрела по телевидению фильм "Западня", русский фильм по рассказу американского писателя...


- Драйзера.


- Да-да. Там актриса, которая играет Имоджин, еще очень похожа на Одри Хепберн в фильме "Завтрак у Тиффани", но это не Хепберн.


- Жанна Болотова, наверное?


- Я не помню. Но фильм... Я очень хотела бы вам об этом рассказать. Это больше похоже на европейское послевоенное кино. Главные герои, мужчина и женщина, ведут игру. Она хочет скомпроментировать журналиста порочной связью, он хочет влюбить ее в себя, чтобы она рассказала планы продажных политиков. Это ему почти удается, она дает показания, но когда они расстаются, она его целует, и ловушка захлопывается. Весь фильм - игра, скольжение на краю бездны, гениально передано состояние души людей, втянутых в интригу. Он шел как раз после того, когда господин Зигель предложил следить за вами. Понимаете, во мне все перевернулось...


- Поэтому вы плакали?


- Да, все оказалось так близко... Вы не знаете многого. Перед отъездом со мной говорил один штатский чиновник с выправкой офицера, расспрашивал, готова ли я выполнить поручения ради отчизны. Я сочла это обычной формальностью, я раньше никогда не ездила в Россию. Меня спрашивали коллеги, почему от меня требуют заполнять столько бумаг, анкет, каких-то тестов, хотя я никогда не была связана с секретными исследованиями. Наконец, столько медицинских справок - требовали ли их русские? Некоторые лица из благотворительных фондов, которые встречались с господином Зигелем, больше похожи на военных в штатском. Я даже догадываюсь, чем его могли шантажировать. Но меня не шантажировали. Меня проверяли, готова ли я в трудный час исполнить свой долг, как добропорядочная немка...


- И что же это за долг?


- Они не договаривали. Но ведь я была готова исполнять, не задумываясь. И вот этот фильм... Во мне все перевернулось.




- Неужели это кино так подействовало?


- Вы вправе мне не верить... Мне кажется, мы с вами в такой же игре, как и в этом фильме. Только у Драйзера герои играют сами, а вами и мной играют огромные и беспощадные государственные машины.


- Вас мучает чувство беспомощности?


- Да. Я не знаю, какой должна быть развязка игры. Когда на карте судьба Европы, судьба одного человека не значит ничего. Мне страшно, Виктор. Мне страшно, потому что я одна. Нет близких людей, ничего, за что я могла бы уцепиться и хотя бы почувствовать необходимость жертвы, которую от меня обязательно потребуют. Я не готова жертвовать, я не знаю, ради кого это надо.


"Нервный срыв? Решила раскрыться?"


- И что вы собираетесь делать?


- Знаете, я не труслива. Когда мне угрожает опасность, мне хочется броситься навстречу ей, чтобы скорей наступила развязка. Вам тоже наверняка знакомо это чувство. И я...


В воздухе повисла тяжелая пауза. Виктор смотрел на Габи, в ее широко раскрытые глаза, и ждал завершения фразы, боясь неосторожным словом заставить девушку снова уйти в себя.




- ...В общем, я знаю, как ускорить развязку.




23. Третий дубль.



"Надеюсь, это не самоубийство?" - мелькнуло в голове у Виктора.


- Может, сначала проясним ситуацию? - спросил он. - Все-таки вы не одни, нас двое.


- Не беспокойтесь, я не собираюсь совершать какой-нибудь страшный поступок. Кино подсказало мне выход. Мы должны поцеловаться.


- Думаете, меня или вас хотят шантажировать?


- Не обязательно. Но если нас подталкивают к сближению, мы должны это показать. Нашим, вашим, все равно. Может, ваши хотят, чтобы я потеряла голову, может, наоборот. Если мы сделаем это сознательно, мы сохраним здравый рассудок и силы, чтобы выпутаться. К тому же в этом отеле, скорее всего, ваши кинокамеры, а не наши.


- Интересный ход мыслей.


- Вы же сами предложили мне подыграть профессору. Теперь подыграем вашей стороне.


- Ну, если вы думаете, что здесь наши кинокамеры, по логике здесь должны быть наши микрофоны.


- Ну и пусть. Я устала ждать неизвестности.


Габи встала и выключила телевизор, затем подошла к дивану и протянула руку Виктору.


"Дурацкое положение. С другой стороны, хоть что-то будет ясно."


Он взял руку Габи и поднялся. Рука была холодна, так, что Виктор испугался, не плохо ли у нее с сердцем. Внезапно Габи отстранилась от него ладонью левой руки.


- Нет, - сказала она, - нет, я так не могу сразу. Давайте поступим так: выпьем брудершафт и поцелуемся.


"Что-то подсыплют в бокал?"


- А поскольку в шпионских фильмах в таких случаях что-то подсыпают в бокал, предлагаю вам налить вино и выбрать бокал.


"Может, ее собрались отравить? Подставить, как с Незнамовой? Второй раз одно и то же - это малоубедительно..."




Они переплели локти, и Виктор вновь почувствовал терпкий вкус кахетинского. Габи закрыла глаза и вытянула губы; Виктор взял ее за плечо и осторожно поцеловал, чувствуя под пальцами легкую дрожь тела девушки. Габи выдохнула "Фу-ух", подошла к дивану и присела, поставив бокал на столик.


- Ты поцеловал меня, как жену, уходя на работу, - сказала она.


- Представь себя женой, - ответил Виктор, присаживаясь рядом. В комнате ничего не происходило. Тикал будильник, за окном слышалась песня подгулявших граждан.


- Не могу, - вздохнула Габи. - Я совсем забыла, как чувствовать себя женой... Ты чувствуешь?


- Я не могу чувствовать себя женой.


- Я о другом. Ничего не произошло. На улице лежит белый снег, нас двое и ничего не происходит.


- А что должно произойти?


- Наверное, ничего, - с легкой грустью в голосе сказала она. - Наверное, у меня просто очень богатая фантазия и мнительность. Придумала целую шпионскую историю. Забудь все, что я наговорила.


"А может, все проще? Она столько раз намекала на одиночество. Может, она просто хочет ласки и боится, что на нее будут смотреть, как на доступную?"


- Может быть, мы просто неправильно целовались?


- А как надо?


- Например, так...


Виктор притянул Габи за плечи к себе и припал к ее губам, придавив к спинке дивана. Габи замычала и сделала слабые попытки вырваться; но ее руки тут же ослабли и начали гладить Виктора по спине. Ее левое колено непроизвольно подтянулась вверх, ткань платья поползла назад, обнажая бедра. "Хватит, довольно", внезапно прошептала она и отстранила Виктора, подавшись вперед.




- Что ты наделал... - произнесла она, глядя широко раскрытыми глазами перед собой.


- Ты же сама хотела.


- Что ты обо мне будешь думать?


- Что ты потрясающая. И что ты обязательно должна быть счастливой.


- Я... Я сейчас рассержусь, - неуверенно сказала Габи и Виктор заметил, что она начинает раздувать ноздри.


- Разве у вас в Германии запрещены связи с иностранцами?


- Я не знаю. А у тебя? У тебя могут быть неприятности?


- А мне все равно. Ты же сама говорила, что камеры тут наши.


- А тогда... - Габи на мгновение замолкла, и в ее глазах появилось что-то вроде отблеска надежды. - Может быть, тогда нужен третий дубль?..




- О-о, ты европеец? - томно простонала Габи, когда ее губы стали свободными. - Я думала, русские сразу набрасываются на женщину, если она позволила поцелуй.


- Ты этого боялась или надеялась?


- Боялась... немножко. Боялась, что ты будешь неосторожен. Надеялась, что ты... ну, скажем, положищь руку на колено и она скользнет... чтобы я была готова...


- Примерно так?


- О-оо... да, так хорошо... Мне хочется тянуть эти минуты...


Она взяла Виктора на запястье, но лишь чуть прижала его руку, чтобы ладонь его сильнее чувствовала тепло под тонкими узорами ажурного чулка.


- Лучше, чем профессор?


Габи откинула голову и из ее рта вырвался короткий смех.


- Нет, нет, что ты... Там, дома, у господина Зигеля есть студентки. Юные и неопытные. Они визжат в лаборатории, когда понимают, что достаточно строили глазки и показывали ножки и пора переходить к делу. Это здорово заводит профессора. Каждая думает - "Я самая лучшая, со мной все будет по другому". Я не могу визжать и фальшивить, делать вид, что ничего не знаю. Иногда мне доводится это слышать... даже не иногда, слишком не иногда. Тогда мне хочется ложиться, этого требует мое тело. Оно требует первого, кого увижу... Но так нельзя, меня с детства так учили. И я не допускаю. Я женщина, я должна беречь себя для того, кому я сама могу позволить.


Ее дыхание стало неровным, но она продолжала; казалось, присутствие Виктора освободило ее и она хотела скорее выговориться.


- Я не могла завести роман с профессором. Это не позволила бы его жена, фрау Зигель. Она смотрит, как это говорят, сквозь пальцы, на его тренировки с молодежью. Даже если свежих цветочков будет сразу по несколько. Они ей нужны, они возвращают господину Зигелю уверенность и пылкость на их семейном ложе. Фрау Зигель видит разницу между развлечением и увлечением. Я взрослая, у меня есть характер, я могу увести мужчину. И она избавится от меня, как только между нами возникнет что-то больше, чем служба.


- Ты хотела бы меня увести?


Рука Виктора двинулась. Габи вздрогнула, изо рта ее вырвался глубокий вздох; она попыталась сильнее ухватить Виктора за запястье, но тело ее начало обмякать, и она бессильно повисла у него на шее.




- Я... я хотела, чтобы ты меня увел, - шептала она. - Мне иногда бывает страшно. От разговоров о войне, от людей, марширующих на улице. У них фанатичные и пустые глаза. Когда нас бомбили союзники, я была еще малышкой. С тех пор во мне живет страх. Во всех живет. Марши на улице - это наркотик, он убивает этот страх. Люди готовы броситься в войну, чтобы получить свободу от этого страха перед победителями, как морфинист готов отдать все за спасительный укол. С тобой мне не страшно, с тобой нет этого мира с ожиданием бомбежек, нет угрозы, что тебя уволят, нет фрау Зигель, которая ждет, как тигр в засаде, когда я подам какие-то знаки внимания, нет нервного хохота тонконогих студенток, когда в них проникают. Только ты и я, и я хочу быть твоей Габи...


Она отпустила запястье, ее левая рука гибко обвила шею Виктора, их губы сомкнулись. Нежный, протяжный стон приглушенно донесся из ее груди, она гладила его спину, наслаждаясь свободой и близостью.




Рука ее протянулась к выключателю.




24. Кошмарные времена в Шпессарте.



-...С моей стороны это было безумием.


На спинке стула аккуратно висела ярко-розовая комбинация с кружевами.


Габи лежала на скомканном пододеяльнике разложенного дивана и смотрела в потолок.


- Не знаю, что вдруг на меня нашло, - продолжала она. - Но мне понравилось. Мне было хорошо. Я полностью обессилела.


Ее плечи были мокрыми от пота. Она взяла в свои ладони руку Виктора и приблизила к глазам, словно пыталась в сумраке разглядеть линии на ладонях.


- Ты старалась.


- Я полностью ушла в это... Кажется, я поняла, в чем дело. Вы, русские - натуралы.


- А что, и профессор тоже?.. Не натурал?


- Натурал, натуральный, как бы это сказать... естественный... Природный! Вот то, что я хотела сказать. Вы остались связаны с природой. То, что у нас принимают за дикость - это связь с природой, естественный образ жизни. Вы очень осторожно подходите к цивилизации. Отбрасываете шелуху, случайности. Вы смотрите на наши ошибки... А ведь нацизм был еще и бунтом против слепой веры в прогресс, в игрушки прогресса, попыткой вернуться к природе, ко временам Тора. Только этот бунт был таким же слепым. Слепая вера в возврат к прошлому, к вечным устоям так же чудовищна, как и вера в прогресс нашей Европы, которую мы сами в себе холим и лелеем.


- У тебя не русские корни?


- Нет. Кажется, меня просто потянуло к природе.


- Именно ко мне?


- Другие русские ставили перед собой барьер. Ну, не барьер, а такая табличка с надписью "Ферботен!" Образно ставили. Сразу чувствуешь, как смотрит, как разговаривает. Я не могу ослушаться таблички, я привыкла к порядку. А ты не ставил таблички. Хотя это не объясняет того, что со мной произошло. После развода я не стала монахиней. Но я не была неразборчивой. "Aber weiter kann nichts sein" - как в "Трехгрошовой опере" Брехта. Да, я допускала близкие отношения. Однако не раньше, чем через две недели. Не понимаю, что со мной случилось, что я так нарушила собственные правила. Я всегда следила за тем, что делаю.




- Ты сама говорила, что нас подталкивают к сближению.


- Вечером я наговорила кучу глупостей. Мне что-то сильно ударило в голову. Может быть, вино, может, это после Высоцкого. Я бросилась на тебя, как сумасшедшая. "Ach, es schien der Mond die ganze Nacht!" Сейчас я пришла в себя, но я ни о чем не жалею.


- Значит, не было ни премии, ни этого... студенток у профессора...


- Премия была. Деньги в сумочке, могу показать. Была странная встреча в парке, какая-то игра в шпионов. Профессор боялся, что его подслушают. Я даже подумала, что это повод, и что он хочет ко мне приставать в кустах, потому что соскучился по запаху женщины. Но он говорил так, будто я ему совсем безразлична.


Она положила руки под голову.


- Про студенток это тоже правда. Ужасная правда, потому что там нет любви, одна физиология, с жуткой педантичностью, чтобы не допустить зачатия. Я так не хочу. Я хочу, чтобы меня понимали, ценили, как человека. Хочу, чтобы был уютный семейный очаг. Я умею хорошо готовить, умею красиво обставить дом при скромных средствах. Здесь, в России, пока не такой большой выбор вещей, как в Германии, но вполне достаточный. Просто нужно выбирать со вкусом.


- Ты хочешь замуж. Я сразу это понял, на первой встрече. Поэтому не пытался увлечь тебя, не зная, смогу ли я дать тебе все, что тебе нужно. Дом, счастье, уверенность в будущем.


- Ты порядочный. И надежный. Но похоже, я сейчас готова принять любую вспышку страсти за любовь, поэтому не будем спешить. И еще надо разобраться в ряде очень странных обстоятельств. Ты не возражаешь, если я включу радио?




Габи соскользнула с разложенного дивана и, не зажигая света, подошла к столу. Лампочка шкалы очертила ее обнаженный силуэт; каштановые волосы почти не растрепались, и завиток локона все также окружал ее ушко.


Эфир был полон шума и помех; несколько раз Габи натыкалась на приятную мелодию, но не останавливалась.


- Я хочу послушать немецкое радио, - огорченно произнесла она, - но здесь теперь все заглушают. Скорей бы это все кончилось...


Сквозь гул эфира внезапно прорвалась речь. Это был Париж на русском языке; похоже, Франция еще оставалась в союзниках.


- По последним сообщениям из Праги, - вещал мелодичный женский голос, - в городе сложилась непонятная обстановка. После захвата повстанцами Дома радио на Виноградской, когда они передали обращение к народам Европы прийти на помощь народу Чехословакии, борющегося , как они утверждали, "за свободу от просоветского коррумпированного режима", все ожидали немедленного штурма правительственных зданий. Но теперь похоже, что штурма не будет. Собравшиеся на Вацлавской площади, еще недавно с энтузиазмом скандировавшие "Долой правительство!", сейчас погрузились в глубокую депрессию. Они говорят о разочаровании в идеалах революции, о том, что их лидеры продали Чехословакию немцам. По непроверенным слухам, произошел целый ряд самоубийств. Повсюду в городе слышны сирены машин "скорой помощи". Со стороны Дома радио слышны выстрелы. Хотя в районе отключено электричество, передачи повстанцев продолжаются; по-видимому, они используют аварийные электростанции...


- Mein Gott... - прошептала Габи.


- Что - нибудь случилось?


- Нет, ничего... ничего! Просто в мире происходит что-то странное. Мне на секунду подумалось, не начало ли конца света. Наверное, я на самом деле мнительная.


- Может, поищем какую- нибудь музыку?


- Да, я поищу... потом!




- Анастасия, сейчас на связь по телефону выйдет Фрида Лаборде, - перебил дикторшу мужской голос, - возможно, мы узнаем причину разительной перемены. Алло, мадемуазель Лаборде, вы слышите нас!


- Да! Да! - голос, прорвавшийся сквозь телефонные помехи, имел значительный акцент, - я нахожусь на советской авиабазе в Чешских Будейовицах, точнее, уже за пределами авиабазы. Протестующие, которые занимали взлетную полосу, стали буквально падать от изнеможения и засыпать прямо на земле. Появилось много солдат. Солдаты оттаскивают людей в стороны от полосы, затем их относят на носилках и гасят костры, которые жгли протестующие, чтобы согреться. Полоса свободна.


- Куда уносят?


- Офицер мне сказал, что в госпиталь, эти люди нуждаются в помощи.


- Это не не может быть применение каких-то усыпляющих газов?


- Нет, я и другие журналисты находились рядом с протестующими и ничего не почувствовали. Нам просто приказали покинуть территорию.


- Фрида, что у вас там за шум?


- Это взлетают самолеты. Как только люди стали слабеть и падать, объявили тревогу. Сейчас взлетают русские сверхзвуковые самолеты, у них под крыльями что-то вроде бомб или ракет.


- Куда они летят?


- Я постараюсь узнать подробности и выйти снова на связь!


В динамике щелкнуло, и через мгновение все тот же приятный голос дикторши произнес: "Этот было сообщение Фриды Лаборде, а сейчас в эфире музыкальная пауза".




Габи выключила приемник и молча застыла у стола.


- Чего нового в мире? - попытался разрядить обстановку Виктор.


- Ты что-нибудь знаешь об этом?


- О событиях в Чехословакии? Понятия не имею. Похоже, прыщавая революция внезапно накрылась медным тазом.


Габи неожиданно расхохоталась, повернулась к Виктору и встряхнула головой.


- Как ты сказал? Прыщавая революция? Ты прав, милый! Какое нам, взрослым людям, дело до этих куколок? У нас игры для взрослых...


Она бросилась к дивану, упав на заскрипевшие пружины матраца, и стала на колени.


- Теперь я в твоей власти, - тихо произнесла она, осторожно опускаясь на четвереньки, и приближая губы к лицу Виктора, - погладь меня.


Она тяжело задышала, когда Виктор провел рукой по ее спине.


- Я люблю тебя. Я люблю тебя...




...Сквозь сон Виктор услышал мужскую речь.


В номере пахло сыростью и шампунем "Шоненбергер" с вербеной - похоже, Габи только что приняла душ. Теперь она сидела у стола, натянув на себя свежую сиреневую комбинацию, обмотав мокрые волосы косынкой и наклонившись над приемником, поставленным на малую громкость. На сей раз это была Москва.


- Сегодня, седьмого ноября в пять часов утра, - доносился из приемника голос Левитана, - части германской армии совершили попытку проникнуть на территорию республики Чехословакия и были встречены огнем пограничных войск. В полном соответствии с имеющимися союзническими обязательствами наши Вооруженные Силы нанесли ракетно-бомбовый удар по вторгшемуся агрессору. Председатель ЦК КПК товарищ Мао Цзе-Дун также заявил о том, что Народно-освободительная армия Китая окажет всемерную военную помощь правительству Чехословакии...


- Ты не спишь? - Габи бросилась к Виктору, казалось, пытаясь удержать его в постели. - Боже, кажется, началась война! Ты ведь не бросишь меня, нет?


- Подожди, - Виктор отстранил девушку и прибавил громкость.


-...Десантно-транспортные самолеты противника были уничтожены в воздухе. По имеющимся данным, к настоящему моменту вся территория Республики Чехословакия освобождена от вторгшихся частей бундесвера. Руководство СССР направило германской стороне заявление, в котором сделало резкое предупреждение...


- Пока это тянет на пограничный военный конфликт.


- Да? Думаешь, это не... не начало войны?


- ...и дадут сокрушительный отпор подобным нарушениям! - завершил Левитан. Экстренное сообщение кончилось, и дикторы перешли к обычному перечислению результаты предпраздничной трудовой вахты и событий культурной жизни. После прогноза погоды вещание разродилось радостным маршем - "Мы, коммунисты, правдой сильны своей..."


- Может, это попытка путча и провокация каких-нибудь неонацистов, - задумчиво произнес Виктор, - разберутся. Кстати, с легким паром!


- Что? Ах, да. Ты хочешь принять душ? Там есть еще одно полотенце и мочалка. Я пользовалась своими, нам это рекомендовали перед поездкой.




"Будем надеяться, что она не станет стрелять через дверь. У нее была возможность раньше, как и обыскать мои вещи. И вообще это все какой-то бред. Почему немцы полезли, если путч провалился? Творится что-то неестественное, прямо как в старом эфэргешном фильме, . "Представьте, привидения бывают в наши дни, бывают в наши дни, бывают в наши дни." Кошмарные времена в Шпессарте..."




Когда Виктор вышел из душа, небо уже начало светлеть. Габи убрала постельное белье, сложила диван и оделась; теперь на ней было серое клетчатое платье с широким поясом, темная блузка с высоким воротом и черные чулки. Вещи Виктора были аккуратно сложены на стуле. Мурлыкал телевизор.


- Мне удалось поймать Би-Би-Си, его меньше глушат, - грустно сказала она. - Фон Тадден заявил, что чехословацкое правительство отравило протестующих, и поэтому германский народ пришел на помощь чехословацкому, чтобы помешать расправе над мирными людьми. Кеннеди тоже осудил чешское правительство и обещал, что если советско-китайский блок используется ситуацией для захвата чужих территорий, он окажет Федеративной республике военную помощь... Виктор, мне страшно. Даже самые храбрые люди не могут привыкнуть к войне.




Она подошла к нему и положила голову на грудь.


- Ты же гражданское лицо, - ответил Виктор, - наверное, вас вывезут через какую-нибудь нейтральную страну. Когда конфликт закончится, мы сможем снова встретиться. Ты же видишь, что идет по телевизору?


- Что? Какой-то фильм, там солдаты...


- "Армия Трясогузки", детский. Если бы начались масштабные действия, пустили бы что-то посерьезнее. Ты звонила своему шефу?


- Да. Он не может связаться с посольством, там занято. И еще он просил, если к обеду ситуация не прояснится, выехать в Москву и добраться до посольства. Ты сможешь мне помочь?


- Если за мной не придут и если выезд не перекрыт. Лучше не допускать нарушений режима. Мне никто не звонил? Я предупредил администратора, что задержусь в твоем номере.


- Никто.


- Значит, я пока не нужен.


- Ты произнес это так спокойно... Знаешь, я бы хотела остаться с тобой в России. Даже просто любовницей. Меня возбуждает чувство тревоги. Я могла бы работать переводчицей, на них большой спрос во время войны...




"Надо как-то связаться со своими, узнать, что делать, а для этого выбраться из номера", подумал Виктор.


- Ты не помнишь, с какого времени здесь столовые?


- Что? - Габи не понимающе уставилась на него.


- Столовые. Пока деньги здесь что-то значат, надо позавтракать.


- Кафе внизу круглосуточно. Ученые - беспорядочный народ. Я закажу в номер.


- Полагаю, лучше пройтись, чтобы не создавать впечатления, что мы прячемся. Кроме того, если ты со мной рядом, сразу будет видно, что ты не русофобка. Может, ты вообще из антифашистов.


- Я поняла. Только немного погоди, я сделаю прическу. Как ты думаешь, эта одежда подходит?


- Нормально. Звезду на пилотку цеплять не надо. А я пока заскочу в свой номер. У меня там зубная щетка. Привычка, - и он развел руками.




В вестибюле было умиротворяюще тихо, и в честь праздника на стойке администратора появился букет красных гвоздик и красивый постер с "Авророй". Администраторша его поздравила; не было похоже, чтобы трагические события в Европе как-то повлияли на привычный ход жизни.


- Кафе в праздник работает? - осведомился он.


- Оно всегда работает. Сегодня туда привезли парфе, можете угостить даму.


- Обязательно. Надо показать, что мы за мир и счастье всех народов.




Узкий закуток его номера сегодня казался необычайно уютным. Виктор подошел к телефону.


"Так, а куда звонить? Они же не дали номера для связи. Пойду спрошу на вахте."


Он уже повернулся к двери, как за его спиной затрещал звонок; Виктор бросился к столу и схватил трубку.


- Виктор Сергеевич? - услышал он голос Лехтонена.


- Я слушаю.


- Вы не могли бы вернуться в номер госпожи Лауфер?


- Сейчас. Только кое-что заберу.


- Хорошо. По возможности оставайтесь в ее обществе.


- Какие будут вводные в связи с... вот этим всем?


- Никаких. Ориентируйтесь по обстановке.


- А как вам позвонить, если что?


- Вы не должны нам звонить. Так надо.


- А если что-то случится?




В трубке послышались шорохи, наступила пауза. Наконец, знакомый голос произнес:


- Никто толком не знает, что случится в следующие часы.




25. Выстрел в спину.



Габи стояла у окна с расческой в руке и смотрела наружу, на площадь, где трактор "Беларусь" со щетками и бульдозером сгонял остатки снега перед демонстрацией.


- Ты готова?


Она медленно повернула лицо. Губы сложились в кривую усмешку.




- Выстрела в спину не ожидает никто, - устало произнесла она. - Ваш Высоцкий был прав. Никто не ожидает выстрела в спину...


- Что-то случилось?


- Конрад исчез.


- Кто?


- Конрад, профессор. Я не могла до него дозвониться, позвонила администратору. Мне сказали, что господин профессор ушел из гостиницы с портфелем. Его случайно видела горничная, идущая на смену; он шел к лесу, там есть тропа на железнодорожную станцию. Ушел давно, сразу после моего звонка.


- Ладно, без него разберемся. Сейчас не сорок восьмой, открытость, в стране куча иностранцев.




Габи криво усмежнулась.


- Ты ничего не знаешь обо мне, мой милый. Совсем ничего... После развода у меня были денежные затруднения. Я связалась с одним коммивояжером... в общем, меня арестовали в Швеции за контрабанду наркотиков, которые оказались в образцах игрушек. И тут со мной встретился один господин, который предложил замять дело, если я соглашусь подписать бумаги о сотрудничестве с американской разведкой. Ты не удивлен, милый?


"А вот этого не мог ожидать даже Штирлиц"


- Удивлен тем, что ты это рассказываешь.


- Мне уже все равно, - протянула Габи. - Конрад не генетик. Он психолог. Это была программа американцев по развитию интуиции для разведки. Я оказалась лучшим подопытным кроликом. Но методы надо проверять в боевой обстановке и меня привезли сюда. Сначала надо было просто играть секретаршу и переводчика. Нас здесь было трое - Конрад, Жан-Луи и я.


- Дане работает на ЦРУ?


- Его отец сотрудничал с немцами и был убит "маки". Азарт, любовь к деньгам и женщинам в конце концов привели его к нам. А теперь Дане больше нет. Он же говорил тебе, что едет посмотреть парад. Жана-Луи Дане больше нет, есть человек с другим паспортом и с другой фамилией. Дане помог нам сойтись и теперь должен исчезнуть. Я понимала, что это ловушка, что тебя специально посадили за наш стол и оставили без присмотра агентов. Но отказаться было нельзя. От меня требовалось выяснить, действительно ли ты из другого времени.


- Ты выяснила?


- Да. Ловушка была в том, что ты из будущего, но совершенно не похож на такого человека будущего, как мы его представляем. Как представляют наши ученые. Поэтому ваша тайная полиция запретила Конраду длительные контакты с тобой, но допустила мои. Чтобы я решила, что ты - фальшивый пришелец. Суть ловушки я должна была разъяснить Конраду условными фразами.


- И что ты ему сказала?


- Ничего. Не успела. Когда я звонила утром, я еще терялсь в догадках, а когда меня озарило, то Конрад исчез. Значит, почувствовал слежку. Они оба сбежали. А за мной скоро придут, милый. У меня нет адресов явок, нет оружия, нет паспортов на разные фамилии, ничего нет. Мне некуда бежать.


Ее ладонь сжалась в кулак, но тут же разжалась, руки бессильно повисли.


- Жизнь кончена. Из лагерей я выйду старухой. Можешь сдать меня властям, у тебя будет меньше неприятностей...




Она отвернулась и стала к окну. Редкий снег тихо и молчаливо кружил в воздухе.




Виктор почувствовал, что он ошарашен. Нет, не самим признанием - он был готов к этому варианту, а тем, как обыденно и безразлично Габи произнесла эти слова.


"Странная игра... Или... Или она решила покончить с собой? Я пойду, а она... А ситуация, кстати, подходящая".


- Ты говоришь, что не успела передать информацию профессору? Это было единственное задание?


- Это больше не имеет значения. Все не имеет значения...


- Ошибаешься. Если ничего не изменилось, то при явке с повинной агенты, не успевшие выполнить задания, освобождаются от ответственности.


- Что? - она резко повернулась, шагнула к Виктору и вцепилась ему в плечи. - Это не пропаганда? Это правда?


- Ну, должно быть. Сама понимаешь.


- А если?


- Есть идея лучше? Пока не пришли, звони.




Она схватила трубку.


- Номер телефона?


- Я не знаю. Не, вправду не знаю. Набери администратора, у нее телефонная книга.




Габи лихорадочно тыкала пальцами в диск, сбивалась, нервно хлопала ладонью по рычагу.


- Халло! Администратор? - голос ее срывался. - Это номер триста пять, мадам Лауфер. Вы можете соединить меня с политической полицией.. у-ге-бе... У меня важная информация для них...




Пока шли длинные гудки, Габи нервно кусала нижнюю губу, когда она начала говорить, Виктор заметил капельки крови.


- Дежурный! Дежурный! - затараторила она в трубку. С вами говорит Лауфер Габриэла-Мария-Элизабетта, гражданка Федеративной республики... республики Германия. Я хочу сделать заявляние... сделать добровольное признание. Я сотрудничала с американской разведкой и хочу сдаться. Ново-Знаменка, отель "Амальтея", комната триста пять. Со мной в номере... здесь мужчина, его имя Виктор Еремин, он знает и одобряет мое решение...


Она растерянно протянула трубку Виктору, - Просят тебя.


- Алло!


- Гражданин Еремин... Виктор Сергеевич?


- Так точно. Подтверждаю. Иностранная гражданка, вчера случайно познакомились по месту командировки. Полагаю, серьезно. Больше никого.




...Через три минуты в номере были Лехтонен и два парня в демисезонных пальто. Они вошли спокойно, как старые знакомые, Павел Ойвович жестом предложил Габи присесть на диван.


- Сейчас вы ответите на несколько наших вопросов и напишете заявление о явке с повинной. Желаете воды, сигарет?


- Спасибо... Это правда, что если человек не успел выполнить задание разведки, его не посадят в тюрьму?


- Абсолютная правда. Только к вам, к сожалению, это не относится.


- Почему??? - взвизгнула Габи.


- Вы выполнили задание.


Он подошел к тумбочке, взял будильник и карманным ножом отвернул шурупы. Внутри оказался крохотный механизм, прикрытый здоровой платой с деталями.


- Микрофон с передатчиком. Зигель записал разговор и получил всю необходимую информацию. Сейчас эту игрушку начали глушить.


- Но как?? Он же купил его в обычном вещевом магазине! Я могу показать, есть свидетели!


- Купил, а потом подменил на такой же.


- Или ваши люди, когда меня не было в отеле. Вы ведь не боялись, что этот сюрприз взорвется у вас в руках?


- Разумно. Сейчас мы пригласим одного человека, и вы все поймете.


Лехтонен подошел к двери номера и приоткрыл ее.


Через несколько секунд на пороге показался улыбающий рослый парень в кожаном пальто с прической под Дина Рида.




Жан-Луи Дане.




- Желаете воды? - снова спросил Лехтонен у Габи.


- Не надо.




Она стала вдруг очень спокойной. На губах заиграла холодная усмешка.


- Я знаю, что вы хотите спросить. Да, мой провал запланирован. Потому что он все равно бы случился, раз вы позволили так близко подобраться к объекту. Но тогда Конрад не стал бы оставлять в номере аппаратуру, чтобы она попала к вам. Это нелогично.


- Это нелогично, если считать, что Зигель ждал информации от вас, госпожа Лауфер, - ответил Павел Ойвович. - А вы ему нужны были не как аналитик, и не как Мата Хари, а просто чтобы разговорить объект. Он ждал информации от аппаратуры. Месье Дане, расскажите о том, что господин Зигель скрыл от госпожи Лауфер.


- Это в некоторой степени интимные подробности, - улыбнулся Жан-Поль. Господин профессор передал мадам Лауфер средство, чтобы подмешать в вино, и сказал, что оно разжечь сексуальное влечение господина Еремина, ну и тот в порыве страсти должен раскрыться мадам, которая будет жестоко играть его чувствами. Однако профессор совершенно разумно решил, что господин Еремин под действием немецкой химии может наболтать неизвестно чего, и на самом деле дал препарат для возбуждения женщин, чтобы мадам была горяча в постели. Короче, нужна была обычная проститутка, но их в здешнем городке не достать, да и господин Еремин показался мне противником любви за деньги.


- Конрад свинья, - ледяным голосом произнесла Габи, - я всегда это знала, но не считала, что он может предать товарищей по оружию. Это, скорее, свойство вашего рода, Жан-Поль.


- Моего отца казнили боши за месяц до моего рождения, - спокойно ответил Дане, - он был в Сопротивлении. Желание отомстить я впитал с молоком матери. Теперь я получил удовлетворение. Могу ли я быть чем-то еще полезным? - обратился он к Лехтонену.


- Спасибо, господин Дане. Вы можете быть свободны.


- Оревуар, месье, оревуар, мадам! - Жан-Поль изобразил подобие реверанса и удалился.




- Что вы теперь скажете? - обратился Лехтонен к Габи.




Виктор ждал, что Габи разрыдается или устроит истерику. Но на ее лице не дрогнул ни один мускул. Стальное лезвие ненависти блеснуло в глубине ее зрачков.




- Стиль Дюма... - сказала она. - Граф поставил на плечо леди клеймо проститутки и отправил в темницу... У меня есть только одна просьба - дайте мне возможность отомстить моим бывшим хозяевам сейчас, а не тогда, когда я вернусь из сибирских лагерей.


- У нас будет возможность поговорить об этом, - подчеркнуто вежливо произнес Лехтонен. - Сейчас прошу вас одеться и следовать за нашими сотрудниками.




Когда захлопнулась дверь, Павел Ойвович подошел к Виктору и пожал ему руку.


- Спасибо вам. Вы нам очень помогли в эти дни. Даже не представляете, как.


- Интересно, когда она настоящая? - задумчиво произнес Виктор. - Вроде матрешки. Каждый раз все новые лица... и так до бесконечности.


- Это выяснят. Сейчас перейдем в ваш номер, там уже принесли завтрак. Перекусите и поедем в другое место.


- А документы? Командировка? За гостиницу рассчитаться? Аккредитив?


- Все тип-топ. Тем более, что вас уже уволили переводом.


Он протянул Виктору красное удостоверение ГКВД СССР.


- Открывайте, открывайте.


Внутри оказалась фотка Виктора, подпись, печать и надписи, из которых следовало, что Еремин Виктор Сергеевич состоит в должности ведущего специалиста по безопасности ЭВМ в штате МГВЦ ОГСИСиАУ ГКВД.


- Так что поступаете в наше распоряжение.


- Понял. А где этот ГВЦ ОГСИС и это... АУ, как добраться? Завтра же рабочий день по календарю.


- Будете жить в Москве на служебной квартире. Утром, или когда срочно понадобитесь, за вами будет приезжать дежурная машина, водитель подымется, позвонит дверь. В подъезде внизу вахтер, он знает наших водителей.


- Восхитительно. Прямо как у белых людей.


- А у вас там в России, что, расовая дискриминация?


- Образное выражение. Вроде как из книги или фильма.


- Образное так образное, - улыбнулся Лехтонен. - Значит, первое ваше служебное задание на ближайшие сутки - ждать. После попытки аннексии небольщими силами на чешско-германской границе затишье, там сосредотачиваются части бундесвера, в Федеративной республике объявлена всеобщая мобилизация. Президент Кеннеди убеждает американцев вступить в войну на стороне Германии. А другого говорить он не может, потому что ему в спину дышит Уоллес. В общем, если через несколько часов конфликт перерастет в мировую войну, вы все равно не сможете на это повлиять.




26. Там лилии цветут.



...Приемник в машине пафосно мурлыкал - "Мы готовы всегда, мы готовы всегда на борьбу за Советскую власть..."


Белая "Волга-спорт", изящная, приплюснутая и стремительная, мчалась по шоссе в сторону столицы. Если бы Виктор встретил ее на современной улице, то счел бы пришельцем из восьмидесятых. Было в ней что-то то ли от "Биззарини", то ли от "Шевроле-корвета"... хотя нет, пожалуй, эта прелесть на колесах была больше всего похожа на "Ламборджини-Миура", только выглядела чуть спокойней, как бы домашней. Салон был элегантно отделан черной кожей, хотя и без излишеств.


- Коля, найди нам чего-нибудь полиричнее, - попросил Лехтонен, устроившийся рядом с Виктором на заднем сиденье.




Сидящий спереди Коля, смуглый улыбчивый темноволосый парень с узким разрезом глаз, щелкнул кнопкой приемника, и бравурную мелодию сменил нежный, струящийся голос Аллы Иошпе - "За окном о чем-то плачет вьюга, вьюга, вьюга...". Снег не таял, он был похож на тонкий слой побелки, набрызганной на пол неумелыми малярами и затертый грубыми подошвами спецобцуви. Желто-коричневатый рассвет вставал над припорошенным лесом.


- Если не секрет, что от меня потребуется дальше? - спросил Виктор.


- Не секрет... В обозримой перспективе контактов с сотрудниками иностранных спецслужб у вас не предвидится, так что можно не волноваться. Поселитесь на ведомственной квартире в доме специалистов одного "ящика", там сигнализация, охрана и убежище с проходом в метро для эвакуации. Сегодня отдохнете.


- Если немцы дадут.


- Дадут. Бундесвер - это гигантское подобие наших кадрированных дивизий. Для масштабной войны Германии надо мобилизовать резервистов. Ввод небольшого воинского контингента из полноценных боеспособных частей должен был подтолкнуть группы боевиков в Праге к действиям по свержению власти. Но вышло только с телерадиоцентром.


- На что они рассчитывали? Это же авантюра.


- Все было продумано. В чешских вооруженных силах были командиры, которые должны были отдать приказ не оказывать сопротивления. Пятая колонна. Но после деблокады наших гарнизонов чешские военные не решились поддержать переворот. Переворот и войну должна была освятить кровь. Кровь, которую должны были пролить мирные чешские граждане у наших военных гарнизонов. После этого чехи должны были быть против нас, миллионы людей в Европе против нас. А это сорвалось, и сейчас против нас идет чисто импровизированная ложь о неизвестных газах, волнах, психогенераторах, лазерах, скоро на инопланетян валить начнут.


- Но надо же и нам как-то объяснить, что там произошло.


- Объясним, - хитро усмехнулся Павел Ойвович. - Я всегда говорил - не надо перебарщивать с метамфетаминами.


- Их наркотой кормили на майдане?


- Первитин. Его еще солдатам вермахта давали, и это тоже помогло им дойти до Москвы. Немцы не стали его ввозить через границу, а создали у чехов сеть подпольных лабораторий, благо производство дешевое. На этих наркотиках толпа должна была лезть под гусеницы наших танков. Только на всякую пятую колонну есть шестая. Очередную дозу подменили на каолин, вот и пошла массовая абстиненция. А следы первитина выявят в больницах, так что скоро это все станет достоянием мировой общественности.


- Так что, все кончилось?


- Все только началось. Нет крови чехов, есть кровь немцев и австрийцев. Фон Тадден, не получив легкой победы, не может отыграть назад. Американская политическая система тоже в тупике, два кандидата соревнуются в том, кто лучше поможет немцам стать пушечным мясом и втянет в это дело американцев. Фактически вопрос решает Конгресс, а там каждый хочет сделать политический капитал, спекулируя русско-китайской угрозой. Нет другого выхода, кроме войны, едрена корень...


- Что же нам делать?


- Нам с вами - ждать. Вопросы есть?


- Да. Наших много погибло?


- Нет. В основном потери у чешских пограничников. "Суслики" и "Яшки" работали как на учениях. Ну и артиллерия тоже, хотя это не так красиво, как реактивные самолеты, взлетающие на глазах у иностранных журналистов. Роскошное начало - малой кровью, могучим ударом, да еще на чужой территории. Чем кончится - пока неизвестно. Поэтому стране важно, чтобы вы были в ясном уме и твердой памяти.




"Волга-спорт" притормозила у переезда. Какая-то местная однопутка, подумал Виктор. Там, впереди, за шлагбаумом, катились платформы с техникой, какие-то крытые вагоны. К мокрому, потемневшему брезенту коростой прилипали пятна несдутого ветром снега.




- У меня есть один вопрос к вам, довольно щекотливый, - продолжил Павел Ойвович. - Не знаю, как задать.


- Задавайте прямо, - вздохнул Виктор. - Наши люди воюют, какие, к черту, деликатности.


- Надо устаканить вашу личную жизнь. Избежать случайностей. Нинель Сергеевна предложила вам познакомиться с Красинской Еленой Васильевной. Это хороший выбор. По нашей линии к ней вопросов нет. Характеризуется положительно, ровный характер, скромная, общительная, выдержанная, трудолюбивая, аккуратная. Умеет готовить, любит детей. Кстати, вы не удивлены, что...


- Когда Нинель рассказала о телефонистах, я сразу понял. Но это же не только от меня зависит.


- Ну, дело не в разборчивости. Просто человек не занимался устройством личной жизни. Живет в комнате в коммуналке, оставшейся от матери, снять что-то получше не пыталась. Несправедливо, когда хороший человек, а счастья в жизни нет.


- А я не поломаю ей жизнь? Привяжется, понравлюсь, а потом исчезну.


- Вы получили какую-либо прямую или косвенную информацию от тех, кто вас использует, о целях вашего задания и о том, что можно считать его завершением?


- Как всегда - ничего.


- Тогда будем исходить из худшего для вас варианта - что это окажется надолго. Ну и Елена Васильевна взрослый серьезный человек. Хотите взглянуть?




Он протянул Виктору пачку фотографий. На снимках Виктор увидел миловидную, слегка худощавую девушку с насмешливыми глазами на остром лице. Простая, немного небрежная стрижка без локонов и начеса. Свитерок, скромная блузка, тут простое светлое платье, тут плащ без особых изысков... А вот у моря в купальнике. Слитном шерстяном. Явно не роковая обольстительница и не наивная красотка. Обычная советская молодая женщина. Да, такая могла быть агентом ЦРУ, но не из тех, что подкладывают в постель. Спокойная, незаметная, исполнительная, ровные отношения с сослуживцами, и терпеливо выуживает нужную информацию из случайных фраз и оставленных по небрежности документов. Но этот вариант исключен. Ее проверяли.


- Хорошенькая, - дипломатично резюмировал Виктор. - Похоже, не стремится, чтобы на нее обращали внимание. Поэтому ее принимают за замужнюю, и не знакомятся. Ну, разве если кто-то влюбится с первого взгляда.




"Хватит. Хватит здесь романов. Если надо для дела, познакомимся, заведем платонические отношения."




Последний вагон, погромыхивая ползунами, скрылся за придорожным леском. Девяностосильный движок заурчал, и "Волга-спорт", разбрызгивая лужицы на разогретом шинами асфальте, миновала переезд.


МКАД в целом выглядел, как провинциальная окружная дорога. Четыре полосы, разделенные газоном с пожухлой, присыпанной снегом травой, разношерстные автомобильчики, сбивающиеся в стаи с дистанцией под полсотни метров, редкие фуры с угловатыми кабинами, чем-то похожие на кусок американского гусеничного БТРа. Пейзаж время от времени оживляли необычные новые "Волги" с американистым узким темным радиатором, отчего в облике машины появлялось что-то от "Плимута-GTX", классического маслкара, повседневной тачки для крутых менов, незабвенного стиля шестидесятых, который был безжалостно убит энергетичским кризисом. Футуристическую картину дополняли сине-белые, похожие на пучеглазых лобастых рыб с короткими хвостами, автобусы; Виктор сумел разобрать на кузове одного из них хромированные буквы "Карпаты".


"Волга-спорт", почувствовав свободу, резво бросилась в погоню за горизонтом, оставляя позади неторопливых частников и грузовики.


- Максим, не рвись, - поморщился Павел Ойвович. - Гололед обещали.




Они миновали знакомую старую развязку на Киевском шоссе; не прошло и минуты, как они свернули к центру по новой дороге. По обоим сторонам тянулся частный сектор, старые избы, покрашенные в разные цвета. Сколько лет осталось жить этой старой Москве? Сколько лет вообще осталось жить Москве в этой реальности?


Из-за леса выросли краны и длинные "китайские стены"; новый микрорайон медленно и неудержимо давил остатки старого быта. В свежих посадках елочек робко пряталась отреставрированная голубенькая церковь, маковку которой уже позолотило вставашее из тумана солнце.


- Деревня Коньково, - объявил Лехтонен. - Обещали по плану метро через три пятилетки. А вот и наш дом.


Высокий дом-трилистник из желтоватых панелей и с застекленными лоджиями разбавлял однообразие растущих "китайских стен". Двор окружал невысокий заборчик из зеленых стальных прутьев, даже без пик наверху. Перелезть через него особого труда не составляло - похоже, аборигены не считали для себя возможным штурмовать такие преграды. С другой стороны, забор ничуть не подавлял и тех, кто оставался снаружи - мало ли оградок у всяких там больниц, школ и садиков.


"Волга-спорт" миновала автоматичский шлагбаум на посту и остановилась рядом со съездом в подземный гараж. На козырьке крыльца бросилось в глаза необычно большое количество таблеток - светильников: одна из немногих деталей, наряду с забором и высокими уличными фонарями вдоль дорожек двора, указывала на ВИП-принадлежность здания. Удостоверение пришлось предъявлять на входе, где вместо старушки сидел вахтер солидной комплекции в форме и со здоровенной кобурой на боку.




Интерьер фойе, куда сходились три коридора, мыслей о номенклатурной роскоши не наводил. Стены были украшены двумя однотонными фресками, похожими на иллюстрации из книг. На одной - девущка в скафандре, улыбаясь, идет по чужой планете. Сюжет другой был какой-то философский: справа орел собирается терзать Прометея, слева офицер и дама, то ли Наташа Ростова и князь Андрей, то ли Анна Каренина с Вронским, а внизу это все венчала женская головка с прищуренными глазами и пышными локонами, то ли из прошлого, то ли из будущего. Четыре серых лифта холодно поблескивали металлом.


На восьмом этаже фрески были попроще. Город будущего с монорельсами и вертолетами с одной стороны и гигантский корабль на подводных крыльях в бурном море - с другой. Видимо, художнику хотелось чего-то далекого и светлого. А поскольку во всем этом был оптимизм и даже где-то действительность в ее революционном развитии, замысел без труда утвердили.




- Вот и ваше бунгало, - произнес Павел Ойвович, когда они подошли к лакированной двери слева в конце небольшого коридора в крыле трилистника. - Или у вас в будущем так не говорят?




27. Полпути наверх.



Квартира оказалась трехкомнатной, и сочетала в себе попытку примирить хрущевский минимализм со сталинской роскошью. По площади и планировке, с проходной гостиной она вполне соответствовала "трешке" в панельном доме, и ничем не напоминала бунгало. Прихожая в виде буквы "Г" со встроенной вешалкой показалась Виктору не слишком удобной. В гостиной балкона почему-то не было; в углу, напротив двери, на массивной полированной тумбочке царственно восседал цветной "Рассвет" - внушительный куб, классика зари цветного телевидения, с длинной черной полосой решетки динамика сбоку экрана, внизу которой блестела хромом ручка переключателя каналов, а выше в два ряда выстроились ручки настройки и переключатель на дециметровый диапазон. Из-за стекол тумбочки виднелись пластинки.


Это был не просто телевизор. Он внушал. Внушал силу, внушал уверенность в силе государства, в народе, который собирал это чудо техники. Телевизору вторил квадрат радиолы "Рапсодия" у стены напротив окна - строгий, элегантный, с большой акустикой ниже черной полосы шкалы настройки, он напоминал о принадлежности хозяина жилья к людям с развитым художественным вкусом. Пространство между окном и дверью в кабинет стандартно занимал диван-кровать, над которым висела небольшая репродукция - картина Попкова "Выходной день": лыжники, поезд и березы в багровых лучах заката. Напротив дивана - полированная стенка: на полках за стеклом - чайный сервиз, несколько хрустальных ваз для цветов и конфет, ладьи для салатов, стопки тарелок... среди этого аскетичного разнообразия Виктор сразу узнал знаменитьый шуваловский хрустальный сервиз "Банкетный"; это изящество форм, эту филигрань сверкающих алмазных граней нельзя было спутать ни с чем в любой реальности. На открытых полках разместилась черная статуэтка-часы, немного книг и художественных альбомов и штук пять декоративных тарелок. Тут же, на стенке стоял черный телефон. И еще от сталинского миропорядка здесь был квадратный стол со скатертью, на котором стояла ваза. Стол, за которым неторопливо и торжественно завтракали, обедали и ужинали - здесь он еще не был вытеснен легкомысленным журнальным столиком или униженным до узкого квадрата столом-книжкой, вытаскиваемой по причине больших торжеств.




Коля, занесший сумки, тут же открыл шкаф и полки и стал раскладывать вещи Виктора. Лехтонен подошел к "Рапсодии" и положил на полированную крышку ключи от квартиры.


- Вот... Обживайтесь до завтра. Продукты на кухне, горючее, ежели чего, в стенке. Что бы ни случилось, до завтрашнего дня на это вы влиять не будете. А вот это носите с собой...


Он вынул из внутреннего кармана пальто рацию "уоки-токи", изящную, прямоугольную, с серебристой решеткой динамика и сверкающей антенной, и протянул Виктору.


- Это дуплексный радиотелефон, работает через ручной коммутатор в этом доме. То-есть, как раньше - называете телефонистке такой-то номер. Не совсем удобно, зато в рацию встроена засекречивающая аппаратура временной стойкости. Передавать секретную информацию в разговоре она не позволяет, но противник не сможет оперативно отследить по звонкам ваше местонахождение и действия. Гарантированный радиус действия при работе с антенной на доме - пять километров, со служебной машиной - километр. То-есть, если надо куда-то выехать из района, обязательно вызываете машину. При передвижении по району держитесь освещенных открытых мест или людных, например, магазин. Главное - следите, чтобы не украли рацию.


- Может, лучше вообще не выходить?


- Надо выходить. Все ваши предыдущие задания основаны на том, что вы сохраняли поведение, естественное для вас в будущем. Осваивайтесь.




Он подошел к телевизору и щелкнул кнопкой. Через минуту тишину комнаты разорвала мелодия "Марша ракетчиков" - "Тверже шаг! Слушай враг! Страшись ответа грозного!". На засветившемся экране на фоне кремлевской стены и Мавзолея за тягачами медленно плыли огромные стальные колонны с тупыми носами.


- На Красной площади - наши новейшие стратегические ракеты, способные поразить противника в любой точке земного шара! Они снабжены разделяющимися боеголовками, что позволяет им прорвать любую противоракетную оборону любого противника!




- Работает, - флегматично заключил Лехтонен, пожал на прощание руку Виктору и удалился вместе с Колей.




Виктор повесил одежду, одел тапочки и принялся осматривать апартаменты. Санузел был раздельным, и в ванной стояла стиралка-полуавтомат "Тула-66", барабанная, но для экономии места с верхней загрузкой. Кухня удивила Виктора тем, что в ней был выход в застекленную лоджию; во всем остальном гарнитур кухни почти не отличался от современного без наворотов; правда, холодильник оказался однокамерным, зато рядом с раковиной Виктор обнаружил моечную машину с круглым верхним люком, как в танке. Колонки не было, плита оказалась электрической. Похоже, что люди в этой реальности, а может, в этом социальном слое не придавали кухне того священного места, которое она займет у нас в 70-х, кухне в отдельной квартире, где готовили пищу, трапезничали, смотрели телевизор, выпивали с друзьями и обсуждали политику, сознательно свернув подаренную государством жилплощадь до узких границ шестиметровой клетушки.


Не хватало только микроволновки и пресловутого телевизора; вместо этого на окне уютно примостился "Восход", новенький УКВ приемник, чтобы готовить под музыку и новости - и никакой рекламы.




В кабинете в глаза бросился угловатый двухтумбовый стол, на котором расположились пишущая машинка, самый настоящий электронный калькулятор, инженерный, размером с лежачий системный блок от "Хьюлетт-Паккарда", еще один черный телефон и маленький катушечный диктофон - угловатый пенал, по длине как жесткий диск в три с половиной дюйма, но немного поуже и вдвое толще. На корпусе виднелись надписи "Notebook" и "Made in USSR"; взяв в руки девайс, Виктор обнаружил, что и весит он, как пара сигейтовских "винтов".


На книжном шкафу стоял еще один приемник - всеволновой "Нептун", переносной, в корпусе из полированных дощечек, на семнадцати транзисторах и с дюжиной белых клавиш у черной шкалы настройки. Рядом - танковые часы со светящимися стрелками, в оправе из бронестекла. Резким диссонансом выглядело старое послевоенное полукресло, чуть потертое, пришедшее сюда из сороковых, но ужасно удобное. На стенах - фотографии космических аппаратов, похоже, с ВДНХ. Виктор пробежался по названиям на корешках книг. Дифисчисление... прикладная механика... теория сигналов... справочники... Он бережно снял с полки один из томов "Энциклопедии механизмов" Артоболевского и перелистал. Ажурные линии чертежей внезапно напомнили что-то забытое; Виктор почувствовал себя студентом - первокурсником, только вступающий в этот прекрасный и увлекательный мир науки, который тогда казался таким прочным...


В спальне никаких сюрпризов не обнаружилось. Двуспальная кровать, комод, еще один телефон на тумбочке, рядом с маленькой настольной лампой и еще один приемник, на комоде - будильник, настольный транзистор и ночник в виде цветка из прозрачной пластмассы.


Везде телефоны и приемники.




"Чтобы не пропустить звонок или сообщение", - подумал Виктор. "Надо все время держать включенными? И почему здесь нет трансляции?" Трехпрограммник он заметил только в прихожей.


"Все очень просто", - подумал он спустя минуту. "Во время войны они просто не будут сдавать приемники. Им разрешают. Люди, получившие доверие. Люди на полпути наверх".


И еще он подумал, что людям, которых вселяли в эту квартиру, было особо некогда думать о быте. Были два кресла, но не было торшера, культового предмета нашего косыгинского периода. Слой полуаскетов, выросших из рабочих общаг и строительных вагончиков. Слой прорабов Строек Империи...




Он вернулся в гостиную. На экране по Красной площади шли люди со знаменами и воздушными шарами; камера выхватила из потока живую экспозицию на машине "Комсомол покоряет космос". Виктор вздохнул, подошел к телику и щелкнул выключателем, затем сел на диван и откинул голову назад. Ничего не хотелось. Если что-то случиться, ничего уже не успеть.




Виктора разбудил будильник в спальне - видимо кто-то, заводя, не обратил внимания на то, что звонок поставлен на дневное время. Виктор подошел и прихлопнул крышку. Время было послепослеполуденное, парад наверняка уже прошел, но темнеть еще не начинало и хотелось есть.


На кухне Виктор обнаружил приличный запас пищи, начиная от трех сортов колбасы, "Одесской", "Любительской" и "Эстонской", куска карбоната и костромского сыра, до банок сардин и свиной тушенки, не считая столь обычных вещей, как макароны, соленые огурцы, крупы, суповые пакеты и сало. Икры, правда не было, но можно было вполне праздничный стол накрыть. Умиляли два тетрапака, с молоком и кефиром. Прогресс широко шагал по советскому быту. Вот только все это надо было готовить. Вариант с бутербродами и омлетом выглядел не самым лучшим.




За окном светило солнце, за забором бегала детвора, стараясь оставить свои следы на нежной пороше. Редкий день хорошей погоды.


"Интересно, есть ли тут столовые или кафе, и работают ли они в праздник? Или, хотя бы кулинария с полуфабрикатами".




В коридоре из трехпрограммника тихо мурлыкал Визбор. "Еще в предстоящие войны тебе предстоит уцелеть..."


"Оптимистично", подумал Виктор, натягивая куртку.




Легкий морозец обветривал щеки. Миновав проходную, Виктор наугад повернул налево, в сторону ближайшей "китайской стены", над которой в акварельном небе плыли тонкие обрывки облаков.


- Здравствуйте!


Он произнес эти слова машинально, шедшей навстречу женщине в кирпичного цвета пальто; видимо, она показалась ему знакомой.


- Здравствуйте... - растерянно оветила она, остановившись. - А вы, наверное, Виктор Сергеевич?


Теперь Виктор узнал ее. Та самая девушка со снимков, что показывал в машине Лехтонен. Остренькое лицо, живые, выразительные карие глаза.


"Не может быть! Откуда она здесь?"


- Да. А вы Елена Васильевна.


- Точно... - Лена слегка смутилась. - Вам... Вам Нинель Сергеевна рассказывала?


- Она очень точно вас описала. Но я не думал, что мы вот так столкнемся на дорожке.


- Вы здесь живете?


- Да, в "трилистнике". Срочно перевели в Москву, дали служебную.


- Понятно. Тогда не буду спрашивать, куда перевели.


- Почему?


- Все, кто живут в "трилистнике", не говорят, где работают.


- Тоже живете в этом микрорайоне?


- Нет. Мы с подругой ехали с демонстрации отметить у нее. А ей позвонили и вызвали на работу, что-то там случилось. Так что я на остановку.


- А где вы живете?


- В Колодезном, в коммуналке, с мамой. Всегда там жили. Как-то не было смысла снимать что-то другое.


- Так это на другом конце... А интересно, здесь в кафе мы можем посидеть и отметить? Я тут только утром вселился, соседей не знаю, знакомые кто на дежурстве, кто на демонстрации.


- А зачем кафе? - лицо Лены удивленно вытянулось. - У вас же квартира. В гости в "трилистники" пускают. Правда, я там никогда не была.


"Потрясающая незамутненность приличной девушки. Ну ладно. Никаких интимов. Посидим, чай попьем."


- Тогда я приглашаю вас в гости, - улыбнулся Виктор. - Вы не знаете, где тут можно торт достать?


- А вот туда чуть пройти. У остановки двухэтажный гастроном, на втором этаже фабрика - кухня. И она печет изумительные торты.


- Тогда ведите, показывайте. А то я вообще из провинции.


- Стесняетесь?


- Почему?


- Провинциальные все стесняются. А у вас такой вид, будто всю жизнь жили в столице.


"А она ничего", подумал Виктор, шагая со своей новой спутницей по асфальтовой дорожке с раскатанными до блеска замерзшими лужами. "Одевается не по последней моде, но стильно, подстрижена, спортивна, с ней легко в общении. Будем дружить, ходить на выставки, пить чай. И компетентные товарищи будут спокойны."




В "Руанте" (так назывался гастроном) Виктор не заметил давки и очередей. Была праздничная суета, отовсюду слышались магические слова "взвесьте", "выпишите", "пробейте". Из динамиков доносилась ритмичная и нагловатая мелодия "мэдисона", последней попытки джазовой музыки удержать позиции на танцполах под неудержимым напором рока. Когда Виктор добрался до ущелья между стеклянными прилавками кондитерского отдела, где памятником эпохи стояли посредине зеленые весы со стрелкой и надписью "1 деление=5 граммам", Лены рядом не оказалось.


- Гражданин, какакой берете? - выпалила замотанная продавщица в белом халате.


- Ну... скажите "Киевский" с какими орехами, с арахисом?


- С каким арахисом? Арахис - это арахис, а там орехи.


- Тогда "Киевский".


- Что еще берете?


- Ничего... нет, еще десять заварных. Свежие?


- Сегодняшние. Все сегодняшнее.




С Леной он столкнулся, уже отходя от кассы. В ее руках были бумажные пакеты.


- Ну зачем... у нас... у меня там все есть.


- Это мандарины, тепличные огурцы и помидоры и сметана, - неторопливо произнесла Лена. - Я сделаю салат. Неудобно идти в гости с пустыми руками.


- Надо какой-нибудь пакет взять...


- У меня есть две сетки, капроновые, просто руки заняты. Подходите к столику, я все уложу.




В конце концов договорились, что Виктор несет сумки, а Лена - торт.


- Какой сегодня хороший день... - произнесла Лена, глядя на припорошенные сосны, которых пощадила строительная техника. - А вы помните войну?


- Стыдно сказать, но я не был на фронте.


- Значит, не можете сказать, где вы были.


- Вам рассказала Нинель Сергеевна?


- Нет. Но на всех печать войны. Видно, кто воевал, кто сидел, кто отсиживался. Кто писал заявления в военкомат и эти заявления рвали. Видно, кто немцам прислуживал. Некоторые прячут это очень глубоко, но все равно вылезает. Видно у кого были какие пайки.


- Может, я где-то был по снабжению, и...


- Не может. У вас очень честные глаза.


- Лена, а вы помните войну?


- Мечтаю ее забыть. Нас с мамой вывезли из блокадного Ленинграда. Отец погиб в самом конце, в боях за Прагу. Сгорел в танке. После войны долго жили в какой-то времянке. Училась на заочном, подрабатывала где только можно. Все ждала, когда начнется настоящая биография, а она так и не началась.


- У вас героическая биография. Когда-нибудь ее будут изучать.


- Изучать дощатую времянку? Вы шутите. Ее давно снесли.


- Лена, ваше поколение сотворило чудо. В ваши лица, запечатленные камерой, будут вглядываться, как в полотна художников эпохи Возрождения. И говорить: "Господи, какую страну..."


Он запнулся, Следующим словом должно было стать "...прогадили".


Лена поняла по-своему.


- Вы идеализируете нас, потому что мы молодые. Молодые, молодежь, молодым дорога... Молодым нет преград, молодые хозяева земли. Капица как-то по телевизору рассказывал про холодное пламя. Наше поколение - это холодное пламя. Оно строит новые города. Но не порыву, а по точному расчету, математически выверяя, где будет завод, где клуб, сколько детей родится, на сколько мест ясли и школа, сколько шагов делает человек из дома на краю микрорайона до булочной. Мы избавились от пороков Запада - бездумного романтизма, наивного идеализма и бесплодного инфантилизма. Мы больше не верим в идеалы. Мы рассчитываем их на ЭВМ и чертим по лекалам. А вы верите в идеалы?


- Ну, если я вас идеализирую - наверное, верю?




Пропуска у них не спрашивали - Виктор, видимо, проходил по фейс-контролю.




- Я думала, у вас куча неразобранных вещей, поэтому стесняетесь отмечать у себя, - сказала Лена, оглядывая гостиную. Она оказалась в длинном бежевом свитере с закатанными ниже локтя рукавами, на три четверти прикрывавшем темнокоричневое платье длины этак шестьдесят шестого года. На демонстрацию в ноябре вполне практично.


- У меня почти нет вещей, - ответил Виктор. - Нечего разбирать.


- А там у вас что? - кивнула Лена на вторую дверь.


- Кабинет. Только там тоже никаких бумаг. Проходите.


Лена слегка скользнула глазом по письменному столу - видимо, инженерный калькулятор не был для нее новинкой, - и подошла к фотографиям на стене, внимательно их изучая.


- Вы имеете какое-то отношение к этому? - спросила она.


- Никакого. Я конструктор бытовой техники.


- Понятно... Скажите, а у нас скоро полетят на Марс?


- Если войны не будет.


- Не хочу о войне... Идемте разберем покупки. Вы, наверное, тоже сегодня не обедали?




На кухне Лена, не обращая внимания на протесты Виктора ("Вы же гостья!") тут же надела халат и налила в кастрюлю воды чистить картошку.


- Не могу видеть, когда мужчины толсто кожуру срезают. Лучше доставайте продукты, тарелки, ставьте чайник. У вас есть кофеварка?


- А кто его знает, чего здесь есть.


- У конструкторов бытовой техники всегда есть кофеварка.


- Елена Васильевна, а вдруг я не конструктор? Может, я жулик и снимаю эту квартиру по блату.


Лена усмехнулась.


- В госкомовских домах не бывает жуликов. И по блату сюда просто не пустят.




В приемной вдруг зазвучал гонг. Обычный звонок брежневской эпохи - "Бимм-боммм!". Такие все ставили на замену обычных трещалок.




Лена вдруг вздрогнула, и в ее больших карих глазах отразился страх.




"Здесь боятся внезапного звонка в дверь? Что-то не слышал о недавних репрессиях. Или это возможно в госкомовских домах?"




28. Они убили Кенни.



- С праздником! А мы к вам. Решили зайти, посмотреть, как на новом месте.


В дверях стояли Павел Ойвович, его спутник Коля и две дамы.


"Вот и прекрасно", подумал Виктор. "Будет легкий культурный корпоративчик с разговорами."


- Проходите, проходите! - воскликнул он. - А это Елена Васильевна, давняя знакомая.


Лена робко выглянула из-за двери, вытирая руки.


- Просто Лена. Мы познакомились несколько минут назад на улице.


- Фантастика, - произнес Коля. Несмотря на восточную внешность, по русски он говорил совершенно чисто. - Позвольте представится, Николай Степанович, это моя жена Люся. Коллеги Виктора Сергеевича.


- Меня зовите просто Пашей, - улыбнулся Павел Ойвович, снимая пальто со своей дамы. - Нюш, а тебя как представить?


- Представь меня в белом платье от Диор на берегу Сены. Меньше, чем на "Анна Николаевна", не согласна... Шучу, можно просто Нюша. Сейчас все на кухню, распределяем обязанности. Я в кулинарии взяла заливное в жестяных тарелочках, надо выложить в первую очередь, чтобы не развалилось. Паша, помоги Виктору Сергеевичу раздвинуть стол.




- Не нагружайтесь, - шепнул Виктору Павел Ойвович. - Поищите лучше какую-нибудь музыку.


Первое, что попалось под руку Виктору - это новенький диск "Дождь и слезы" Поля Мориа. Черный круг пластинки завертелся; Виктор опустил иглу, и в комнату нежным водопадом хлынули звуки "Alouette", шедевра, известного нескольким поколениям советских людей по заставке передачи "В мире животных".




Квартира наполнилась суетой; казалось, здесь собираются не шесть человек, а целых двадцать.


- Подождите с картошкой. У меня в сумке кастрюля тушеной картошки, на гарнир только разогреть.


- А с чем горячее...


- А у меня как раз котлеты. Делаем нарезку колбасы и салаты. Николай! Вот тебе консервы, открываете, выкладываете. Виктор Сергеевич! Держите полотенце, будете вытирать тарелки и фужеры.


- Тут машина есть...


- Машина потом, сейчас просто ополоснуть, а то они в серванте запылились.




На стол легла свежая клетчатая скатерть. Краем глаза Виктор следил за Леной: ее захватил этот праздничный водоворот, он что-то резала, с кем-то спорила насчет блюд и улыбалась.


- Да наши мужчины самые идеальные! - воскликнула Люся в ответ на чью-то реплику. - У всех в праздник говорят о работе и международной политике. У нас - о новой выставке в Манеже или премьере в Ленкоме.


- Лена, а вы ходите на лыжах? - спросила Анна Николаевна.


- Когда-то бегала. На электричке на выходные ездила, сейчас некогда.


- Когда дали два выходных, мы стали выезжать по субботам на турбазу. Сосны, домики, шашлык, места красивые. Виктор Сергеевич, как вы насчет лыж?


- Я-за. Когда снег нормальный будет.


- Не, ну конечно, ну конечно!




- Большое спасибо, - шепнул Виктор Павлу Ойвовичу, когда они вышли в гостиную, выставляя на стол нарезку.


- Вам спасибо. Кто еще может провести праздник с человеком из будущего?


- Подруга Лены, которую внезапно вызвали на работу в этот праздник - не может.


- Она получит путевку на турпоезд, летом. Такие двухэтажные вагоны с куполом, пейзажи смотреть. Если войны не будет. А если будет - все это окажется такими мелочами... Так, что там у нас в баре?


За откидной полированной дверцей оказалась бутылка "Наири", с этикеткой цветов шоколада и золота, и грузинские вина - белое "Гурджаани" и красное "Мукузани" с медальками. Найденный там же ликер и графинчик "Столичной" решили не ставить.


- Девиз времени - не напиваться, а наслаждаться жизнью с бокалом в руке! - прокомментировал Павел Ойвович. Кстати, вы знаете, что у нас сокращается объем продаж ординарных портвейнов и полностью прекращен выпуск местных крепленых вин? Только сидры. Потребление алкоголя снижено до уровня одна тысяча девятисотого года. Вчера в новостях передавали.


- Как же вы жить-то будете?


- А как вы живете? По данным, не склонны.


- Ну так... Революция, гражданская война, сухой закон?


- Это который до рыковки? - усмехнулся Павел Ойвович.


- До нее. Воспетой Булгаковым.


- Сейчас на "Ленфильме" как раз снимают "Собачье сердце".


- Да ну???




Виктор, в принципе, ожидал, что здесь, в этой реальности, вполне могут перенести на экран "Бег", "Белую гвардию" или даже "Ивана Васильевича", но только не эту культовую вещь перестройки.


- Новое прочтение молодого режиссера Станислава Говорухина. Преображенский и Борменталь несут идеи нарождающегося фашизма, творцы сверхидеи, одержимые попытками создать высшую расу, Шариков - что-то вроде Тарзана или Пятницы, наивный дикарь, попавший в западную цивилизацию. Вся история будет показана как забава пресыщенного садиста, поставившего себя над обществом. Политически очень актуально. И вообще, съемки курирует наше ведомство. Булгаков писал талантливо, и лучше дать молодежи нашу трактовку, чем она будет искать текст в самиздате. Ученые доказали, что большая часть людей, видевших экранизацию, не читает книгу... Подождите, у меня с собой ножик со штопором.




Следующий альбом Поля Мориа назывался по русски "Любовь печальна" и начинался с "Дилайлы"


- О, эту я знаю. Ла-ла-лай, Дидлайла! - пропела Анна Николаевна, ставя на стол селедочницу.


- Дилайла, - машинально поправил Виктор.


- Ее Мулявин по телевизору поет, ансамбль белорусский такой есть - "Лявоны". "Я-а умираю в холодном сияньи луны!" - пропела она. - И этот, из зарубежных, Том Джонс. А вы, говорят, специалист по ихней эстраде?


- Немного.


- Говорят, вы там какой-то новый танец изобрели? Нас научите?


- Обязательно научу. Там еще не все проработано.


- Опята сюда. Это я сама солила! Урожай этого года.


- А мне недавно говорили, в моду могут опять войти старые танцы, - сказала Лена, ставя на стол блюдо с горкой бутербродов со шпротами. - И называется это "ретро". Как вы думаете?


"Блин, опять цитата из "Июльского дождя"", подумал Виктор. "Правда, неточная. А, может, это все-таки знак? Лена знает, где точка перехода... или укажет... Такое впечатление, что я не знаю самого главного, а все или почти все молчат и не договаривают."




- Обязательно войдут, - ответил он. - Рок-н-ролл, например.


Лена прыснула от смеха, приняв его слова за шутку. Начинало смеркаться, и он щелкнул обоими выключателями люстры. На него посмотрели с удивлением.


- Так светло же еще, - заметила Люся.


- Так ведь праздник... - Виктор замялся, пытаясь не расшифроваться перед Леной. - Такое счастье, что люди уже четверть века встречают его без затемнения!


- Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить...




"С произведениями искусства все понятно", подумал Виктор. "Там, где вмешивается государство или влияет политика, начинает меняться. Солженицын пишет позитивный "Архипелаг", Огурцов оказывается из КВЧ. А "Дилайла", она как была, так и есть."




- Так, все, садимся, садимся! Мужчины, открывайте бокалы, наливайте бутылки! Тьфу, открывайте пробки, наливайте бокалы!


- Кому чего?


- Полагаю, выражу общее мнение, всем мужчинам по коньячку. Такой день... Но - немного, немного!


- Только сообщающиеся сосуды расширить, и все! Кто из дам тоже будет? Марочный.


- Нет-нет, только вино. Говорят, коньяк клопами пахнет.


- Это домыслы вражеской пропаганды. Но желание дамы - закон!


- Люся, что тебе положить?


- Виктор Сергеевич, вы как-нибудь к нам в Душанбе загляните, - подмигнул Коля. - Такой потрясающий город стал - удивитесь. Большие дома, сады, фонтаны... Город будущего. Москвичи приезжают на стройке зарабатывать.


"Москвичи едут к таджикам зарабатывать на стройках. Я брежу. Хотя... Хлопок - стратегическое сырье. Особенно если еще и в Китай экспортировать."






- Внимание! - Павел Ойвович постучал вилкой по бутылке и поднялся из-за стола. - Первый бокал всегда положено поднимать за кого? Правильно, за виновника торжества. За имениннника. В этот день родился новый мир. Виктор Сергеевич, кстати, родился не сегодня, но в этом году. Виктор Сергеевич, если не секрет, а вы какого происхождения?


- Из крестьян. Середняков. Потом - из путевых рабочих.


- А Николай из какого сословия?


- Мой дед и дед моего деда были дехкане. Бедно жили. В девятьсот втором году бунтовали даже, совсем есть нечего было. Отец красным командиром стал.


- Людмила у нас откуда?


- С Екатеринбурга. У нас династия металлургов. Рабочим по три-четыре месяца не платили зарплату, оттого и поднялись. А до того везде пьянство было и воровство.


- А мои с Бессарабии родом, - улыбнулась Анна Николаевна. - Дед гончаром был, золотые руки. Только кроме рук, другого золота в доме не заводилось.


- А вы, Елена Васильевна?


- А мы питерские. Дед на Обуховском заводе работал, его чуть не зарубили, когда стачка была. Со шрамом потом ходил, шашкой лицо задело.


- Ну вот... А мои, как теперь, говорят, предки, батрачили на помещика. Так вот, к чему я это. Выходит, мы здесь собрались, в новом современном доме, в отдельной квартире с цветным телевизором, образованные люди, ходящие в театр и смотрящие балет, исключительно благодаря виновнику торжества, Октябрьской революции. Так выпьем за то, чтобы еще ей прожить столько же и больше!




"Великолепный конец истории, как в советском кино. Праздничный стол, тост за страну, потом споют что-то хорошее и радостное. Так может, это все? А вдруг рядом, в соседней комнате, на лестничной клетке, точка перехода? Я вроде как все сделал, что они задумывали..."




- Виктор Сергеевич, второй тост!


"Так, а что ж говорить-то на этом корпоративе? За Сталина вроде как уже не принято... За партию? И ей, родимой, тоже тут не напрягают. Надо сказать, что-то важное, главное..."


- Товарищи, я не готовился, потому не в стихах будет... Я хочу поднять тост за родителей именинника. За наш народ. Сколько его не били, сколько не втаптывали в землю, а он все равно подымался, побеждал и строил новую жизнь лучше прежнего. Не верьте тем, кто скажет, что у нас плохой народ, и что его надо переделывать под западные стандарты. Они хотят забрать нашу землю и сделать нас рабами. Не верьте тем, кто скажет, что наш народ совершил преступление, забрав в свои руки все богатства страны, и что теперь наш народ должен каяться и покорно вернуться к многовековым традициям. Может, что-то и совершил наш народ по неграмотности и отсутствию опыта, но он все искупил кровью, спасши человечество от фашизма, и ни у одной страны мира не хватит денег, чтобы расплатиться за это спасение. Я поднимаю тост за тех, кто защищает нашу землю от врагов. Я поднимаю тост за всех, кто трудом своим делает нашу жизнь богаче и краше. Я поднимаю тост за наших женщин, которые растят продолжение нашей жизни, нашей страны. Я подымаю наш тост за родителей именинника, и пусть им всегда хватит мудрости, чтобы не дать ему пропасть в нашем безжалостном мире!


- Хороший тост...


- Виктор Сергеевич, запишите мне его, пригодится для банкета.


- Нюш, я запомнил, потом продиктую. У меня память хорошая.


- Отличные грибки!


- Оливье передайте там, кому не хватает, на тот край...




Третий тост был печальным. За всех, кого нет рядом. Отблески ламп тихо играли в гранях дятьковской рюмки, и Виктору внезапно вспомнились все, кто был с ним в этих путешествиях по времени. Охрана лаборатории номер 6-б, мужики, которые погибли, защищая его в не нашем пятьдесят восьмом. Сопровождение в тридцать восьмом, все, кто остались лежать на старой дамбе моста у вокзала. Ленин и Крупская в восемнадцатом. Если бы он тогда знал... Если бы знал...




- Давайте я пустые тарелки соберу, и принесу горячее, - сказала Лена.


- Я помогу, - Виктор начал приподыматься, но Лена жестом осадила его.


- Сидите, я справлюсь. Я ближе к кухне.




"Вот и наступает финал. Красивый, праздничный финал. Я успел сказать прощальное слово".


За стеной на кухне мурлыкал приемник. Видимо, забыли выключить.


- Виктор Сергеевич, а... - сидевшая рядом Люся замолчала на полуслове, уставившись куда-то в сторону прихожей. Виктор повернул голову.


У дверей в кухню стояла Лена. Без горячего, с каким-то растерянным лицом.




- Они убили Кенни, - произнесла она упавшим голосом.


- Кого? - машинально переспросил Виктор.


В комнате повисла гнетущая тишина.


- Только что передали, - наконец выговорила Лена, - убили Кеннеди.




"Как же у них теперь выборы?" - мелькнула и тут же погасла мысль у Виктора.


"Какая разница", подумал он через секунду. "Остается Уоллес. Корин говорил - "Наша задача - его остановить". Выходит, не остановили. Выходит, ядерная война..."





29. Первый удар.



-Спокойно, товарищ, спокойно... - пропел Павел Ойвович, - Коля, включи здесь, ты ближе к приемнику.


Щелкнула клавиша. "Рапсодия" пошипела на УКВ, выплюнула обрывок музыкальной фразы, и поймала обрывок фразы дикторши.


-...по соообщениям агентства Ассошиэйтед Пресс, персональный самолет президента США "Стратолайнер", на борту которого находился президент СЩА Джон Кеннеди с супругой и ряд других официальных лиц, совершал полет над малонаселенными районами штата Невада в сопровождении истребителей. В три часа сорок минут по местному времени учебный реактивный самолет "Цессна", принадлежавший частному владельцу и совершавший полет в том же районе, внезапно изменил курс и, не реагируя на предупреждения диспетчера, предпринял сближение с самолетом президента. Сопровождавшие самолет истребители, после предупреждения предприняли попытку сбить нарушителя, после чего связь с ними и самолетом президента США прекратилась...




"Теракт... или инсценировка теракта. Джи-Эф-Кей, небось, в связи с обострением в бронированом членовозе ездил. А тут и новый Освальд до ареста не доживет..."




- ...В указанном районе, - продолжала дикторша, - наземными наблюдателями была замечена яркая вспышка и огненный шар, а также значительное повышение уровня радиации. Командование воздушно-космической обороны Северной Америки заявило о том, что в районе происшествия не было замечено в воздухе других объектов, включая ракеты или неопознанные цели. Необъяснимая вспышка в атмосфере и потоки ионизирующего излучения также были замечены экипажем космической станции "Заря-1". Специалисты выдвинули предположения, что в районе катастрофы произошел ядерный взрыв мощностью порядка одной килотонны в тротиловом эквиваленте...




"Офигеть! Они его атомной бомбой? С кучей шишек и народа? Это же бред какой-то! Если только сейчас не объявят, что это какая-то международная террористическая организация, навроде "Спектра" и пойдут мочить патлатых бунтарей по всем штатам. Или свалят на Мао. Или и то и другое. А потом война все спишет."




-...В район места катастрофы направлены подразделения национальной гвардии, спасатели, вертолеты военно-воздушных сил США. Население близлежащих городов предупреждено о необходимости принять меры, необходимы в случае ядерной атаки и радиоактивного заражения...




- А вот этого никто не ожидал, - произнес Павел Ойвович. - Почти как ровно в четрыре утра по ихнему.


- И что теперь будет? - спросила Лена.


- Действуем по ранее утвержденному плану. Переходим к горячему, пока оно не остыло. Николай вам поможет.




- ...Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин в телефонном разговоре по "горячей линии" с вице-президентом США Линдоном Джонсоном предложил оказать помощь Соединенным Штатам в проведении поисковых работ с помощью установленного на космической станции "Заря-1" орбитального телескопа "Галилей" и других научно-исследовательских приборов...




- Великолепные котлеты...


Люся легко и непринужденно работала вилкой и ножом, разрезая котлеты. Интересно, подумал Виктор, у них профессия требует знать этикет за столом, или этому обучают в школе?


- Это пожарские котлеты, воспетые Пушкиным, - ответила Анна Николаевна. Для них нужна кура, а это дешевле, чем из говядины и свинины. Но их сложнее готовить, нужен холодильник.




-...Председатель ЦК КПК товарищ Мао Цз-Дун в своем заявлении отметил, что исчезновение самолета президента США является неслыханной провокацией, направленной против мира и борьбы народов за путь коммунистического развития на всей планете. "От кого бы ни исходила эта провокация", было сказано в заявлении, "китайский народ всегда готов стать на защиту своих революционных завоеваний"...




- Я хочу поднять этот бокал... - начала Люся.


- Рюмку.


- Короче, емкость. Я хочу поднять эту емкость за настоящих мужчин. За тех, кто был поднят по боевой тревоге остановить реваншистов. За космонавтов, для которых одна незакрученная гайка на корабле или плохая пайка может оборвать жизнь. За моряков и шахтеров. За тех, кто в мирные дни всегда на невидимом фронте. Короче, за всех вас. Чтобы вы любили нас и возвращались.


- Прекрасный тост.




-...Старший аналитик Центрального командования США Эдмонд Ричардсон, обратившийся вчера с просьбой предоставления ему политического убежища в СССР, сообщил о том, что ему известны планы подготовки корпуса морской пехоты США к проведению операций по захвату советских баз атомных подводных лодок в Мурманской области и на Камчатке в случае крупномасштабного военного конфликта между вооруженными силами Ташкентского договора и бундесвером. Эдмонд Ричардсон объясняет свое решение попросить убежище в СССР тем, что командование вооруженных сил США длительное время требовало предоставлять от него заниженные оценки военного потенциала Советского Союза и Китайской Народной Республики. "Я был и остаюсь патриотом Америки", заявил Ричардсон, "и мой долг - спасти ее от безумцев, играющих с ядерным оружием"...




- Они всегда готовились. Конвергенции - дивергенции, это для ихних домохозяек. Если Америка не будет показывать силу в разных странах, борющихся за независмость, вся Южная Америка национализирует американские компании. Медь, фрукты, сборка автомобилей... А когда капиталисты без крови расставались со своим добром?


- Если смотреть из их журналов, там у все женщины - домохозяйки. И все холеные, будто весь лень торчат в салонах красоты. Нет такой, что работает. А вот у нас фотографии, возьмите, сборщица на автозаводе, или крановщица, ну, может, не только что из парикмахерской, но красавицы они! Живые, глаза живые.


- Это реклама. Реклама американского образа жизни. Американцев приучают быть пупом земли. Самые большие автомобили, самые, пардон, грудастые женщины, и все страны должны на них, великих, работать. Это не так грубо, как у Гитлера про высшую расу, но лет двадцать они все в это поверят. Немцев накачивали, что мир вырождается, что у них, немцев, была великая идея, а их растоптали и унизили, и что они должны теперь показать всем. Психология побитого подростка, записавшегся в секцию бокса. Они теперь в это поверили. И американцы поверят, что у них самая передовая наука, самая лучшая культура, что все человечество должно смотреть им в рот и перенимать их образ жизни. Вот это страшно.


- Через двадцать лет как еще все повернется. Диалектика природы!




Анна Николаевна постучала вилкой по бокалу.


- Товарищи мужчины! А мы танцевать сегодня будем? У нас Седьмое Ноября или проводы в Советскую Армию? Или может, пора уже песню - "Дан приказ, ему на запа-ад...".


- Точно! - воскликнула Люся. - Сегодня все-таки пятьдесят первая годовщина, Прагу не сдали, давайте по этому поводу, что-нибудь такое живое и самое современное, что на танцплощадках играют.


- Сейчас найдем, - махнул рукой Павел Ойвович, и начал рыться в тумбочке под телевизором.


"Живым и современным" оказался битловский хит "Облади-облада", которым до семидесятого года сосед Виктора выносил мозги всему дому, выставляя магнитофон на подоконник третьего этажа.




"Облади-облада" была из разряда тех песен, которые ни в коем случае не надо переводить с английского. За всю жизнь Виктор так и не понял, чем могла понравиться англичанам немудреная история про Десмонда, ИЧП, который имел торговое место на базаре, наскреб денег на обручальное кольцо для невесты, которую звали Молли, влез в ипотеку и завел детей (это почти все содержание песни). Нэповские "Бублички" по сравнению с этим казались целым романом Достоевского. В Союзе "Облади-облада" вызывала дикий восторг, потому что почти никто не разбирал, о чем поют, а под мотив можно потрястись. В конце концов Виктор пришел к мысли, что простым англичанам была близка мысль из припева, типа, все пучком и жизнь продолжается. Короче, песня о тяжелой судьбе представителей малого бизнеса, которые не жалуются на налоги и произвол.


"А может, я в этой реальности первый и последний раз танцую", подумал Виктор.


Он представил себе, что это не битлы, а "Мани-мани" от "Аббы". Как будто дискотека в четвертой битмовской общаге, году так в семьдесят девятом. Перед глазами всплыди зажигательные движения Бобби Фаррела, культового танцора "Бони М". Тело вдруг само вспомнило пластику, все то, что он "давал" на третьем курсе. Нет, конечно, не Бобби Фаррел, но кое-что...


Сперва ему показалось, что он будет выглядеть странно; но тут он заметил, что и Павел Ойвович, и остальные, внимательно наблюдают за ним и стараются повторять.


Свободнее, легче, расслабленнее... Не надо подражать тем, что в наше время просто прыгали. "Daddy, daddy cool..."




- Это и есть новый танец? - спросила запыхавшаяся Анна Николаевна.


- Так... Проба.


- Павел Ойвович, так ведь это... - начал Коля.


- Я понял. Набросай записку вчерне. Завтра вместе с этим к Федорычу. Цикл "нагрузка-расслабление", транс, в общем, все.




По неписанным законам вечеринок после быстрого танца всегда должен быть медленный. Медляк оказался хитом "Любовь носится в воздухе" от "Шокинг блю". Виктор подошел к Лене и пригласил ее с легким поклоном; Лена смутилась и пошла навстречу. В этот момент Виктор жалел, что легендарная "Венера" появится только через год. Если вообще после кризиса она появится.


Ее руки лежали у него на плечах, ближе к шее, почти соприкасаясь; Виктор поддерживал партнершу ладонями чуть выше талии, как и остальные, и ему внезапно пришло в голову, что здешний медляк просто придумали, как дозволенный способ обниматься на людях, причем как со своими, так и с чужими женщинами. Он начал пытаться вести партнершу под музыку; Лена легко чувствовала его движения и следовала им.


- Вы танцуете танго? - спросила она.


- Горячее аргентинское танго, танец страсти?


- Ну, я бы такое сама не смогла. Да и в квартире нет места. Просто я вижу, вы любите танцевать.


- Просто вы идеальная партнерша. Где-нибудь учились?


- На танцплощадке. Берия тогда уже сказал, что запреты джаза были перегибом.


Хит кончился; Виктор довел даму до места и учтиво откланялся. Вот так и продолжать, подумал он. Светское общение, интеллектуальные беседы, не заходя далеко. С Леной общаться приятно.




- У вас тут на лоджии можно перекурить? - спросил подошедший Коля.


- Ну конечно.


- А пепельницы не найдется? На кухне что-то не нашел. Если что, в крайнем случае консервной банкой воспользуемся...


- Подождите, я посмотрю в кабинете.




Массивный диск синего стекла со впадиной и лунками на бортах оказался в ящике письменного стола, без следов пепла - видимо, лень было забирать после предыдущего хозяина. Виктор секунду в раздумье подержал его в руке; взгляд его упал на приемник.


"Что же там, черт возьми, происходит?"


Он нажал на крайнюю клавишу, раздался щелчок и через секунду через редкие помехи прорвалась речь. Аппарат почему-то оказался настроен на волну Парижа на русском языке.


- У нас пока нет прямых доказательств, - говорил, слегка грассируя, обозреватель, - что Советский Союз применил в пограничном конфликте лазерное оружие, однако...


"Чего-чего? У них, что, попаданцы из нашего завтра?"




30. Туз в рукаве.



- Есть подтвержденные свидетельства, - продолжал французский обозреватель, - что с мест конфликта вывозят трупы, которых можно в целом определить, как военнослужащих бундесвера, часть их сильно обожжена или обгорела.


- Это не может быть ядерное оружие? - спросила ведущая.


- Нет, проникающей радиации или радиоактивного заражения в районе конфликта пока никем не зарегистрировано.


- Скажите, насколько вероятна возможность создания такого оружия и использования его советскими войсками?


- Ученые считают, что оружие такой мощности пока может существовать только теоретически. Если выяснится, что Советский Союз действительно имеет на вооружение такие мощные лазеры, это значит, что он располагает секретными технологиями, которые недоступны самым развитым странам мира. Ну, или русским помогают инопланетяне, высшая цивилизация. Во всяком случае такое сверхоружие русские будут хранить в глубокой тайне...




Виктор выключил приемник и вернулся на кухню.


- Там французы что-то про лазерное оружие говорят, - сказал он Коле, протягивая пепельницу.


- Французы? Ну, пусть говорят. Все равно ничего толком не знают, - загадочно ухмыльнулся Коля и пошел курить на лоджию.


- Хлеб порезанный еще есть? Прогнозируют, что если войны не будет, средняя площадь снимаемого жилья скоро увеличится на двенадцать процентов.


- Вот хлеб, рижский... Виктор Сергеевич! Идемте, идемте к столу!




В гостиной Павел Ойвович держал в руках большой потертый чехол.


- А я знаю, у кого в этом доме можно достать гитару! Елена Васильевна, вы давеча говорили, что вы играете!


- Только если будете подпевать! - сказала Лена и, достав инструмент, села на диван.


- Что-нибудь новое из мира студенческой и туристской песни...


- Посмотрим, - сказала Лена, подкручивая колки. - Виктор Сергеевич, а вы знаете что-нибудь такое новое? Один человек говорил мне, что вы пишете стихи.


- Любительские. Смеяться будете.


- Не будем. Говорят, что в Союзе почти все пишут стихи. А я подберу музыку.




"Наступает момент, когда попаданцу надо петь, и к тому же не Высоцкого. Высоцкого я сам слышал. И вообще народ избалован бардами. Что же им такое выдать-то в духе шестидесятых?"




- Ну, если все пишут... Мотивчик примерно такой - тарарам, пару-рам, пару-рам, тара-рам, пару-рам, пару-рам... Да-да, именно. Ну, попробуем.




Теплый дождь постучал на заре


В неостывшую плоскость окна,


Чтоб сказать, как по мокрой земле


Вновь неслышно проходит весна.


Он крадется по глянцу листвы,


Чтобы вновь кто-то чувствовать смог,


Изумрудную свежесть травы


На откосах стальных дорог.




На вернувшегося с кухни Колю зашикали, и он присел на стул. Виктор продолжал.




Ветер тучи угонит вдаль,


Вытрет мокрые лица домов -


Это просто природе жаль


Безмятежных предутренних снов.


Это просто не надо спешить,


Это просто еще не пора


Обрывать последнюю нить,


Чтоб сегодня ушло во вчера...




Анна Николаевна машинально водила вилкой в такт мелодии. Кто-то начал тихо подпевать без слов.




Розоватый разрез луны


На бескрайнее небо лег,


Сквозь хрустальный объем тишины


Не спеша проплывает дымок.


Не вини себя, не вини,


Что туман на душе не осел,


Что по-прежнему манят огни,


До которых дойти не сумел.


Лена смотрела на Виктора, словно пытаясь угадать в его глазах ноты. "Наверное, нравится?" - мелькнуло в голове.




И совсем где-то рядом ответ,


Но его называть не спеши...


А в аллеях каштановый цвет


Как сияние горных вершин,


А в аллеях лиловой волной


Закипела шальная сирень,


Где-то там твой счастливый цветок -


Отыщи его, если не лень...




Лишь бы не сорвался голос, думал Виктор. Лишь бы не сорвался. Перед его глазами вдруг всплыл вечер на Ворскле, в Полтаве, на технологической практике. Боже, подумал он, какие времена прекрасные были, какая мирная страна...




И еще не слабо - напролом,


И не вытянут главный билет,


И единое правило - в том,


Что единого правила нет...


Тем, кто верит усталым ветрам,


Тем, кто знает - еще не конец,


Теплый дождь стучит по утрам


В неостывшую плоскость сердец.




Замолк последний аккорд и в комнате повисла зыбкая вечерняя тишина.


- Признайтесь, Виктор Сергеевич, вы любили стихи Павла Когана! - воскликнула Люся.


- Ну, так это... - Виктор замялся в поисках нужного слова, - Коган, это Коган. Жаль, что война убивает лучших, и так рано.


- Случайно не пересекались? - спросила Лена. - Вы почти ровесники.


- Увы.


"А ведь я со своей любительской рифмовкой мог погибнуть под Новороссийском, а Павел Коган - выжить и издать гениальную поэму о войне... И сколько здесь может погибнуть гениальных поэтов, художников, конструкторов и просто хороших людей... Чем, чем им можно еще помочь?"




- "Тем, кто знает-еще не конец..." - задумчиво произнес Павел Ойвович. - Лена, можно инструмент? Нашу, студенческую... "Когда мне изменяет дева, недолго я о том грущу..."


- Ах, черт возьми, крамбамбули! Подать сюда крамбамбули! Крамбам-бим-бамбули! Крамбам-бу-ли! - подхватила кампания веселый припев.


Потом была "Пять ребят о любви поют" - не тот развязный и знакомый Виктору по студенческим временам дворовый вариант, а ранний, Карпова и Благонадежина, и Виктор с трудом сдержался, чтобы машинально не выпалить последней строчкой - "Уже пьяными голосами". Была старая "Ты уедешь к северным оленям" и еще какие-то несколько незнакомых, но душевных.




После песен торт пошел на "ура".




31. Окно роста.



...За окном уже давно горели огни недавно заселенной "китайской стены". Виктор носил посуду на кухню, где курносенькая Люся, рассказывала Лене, как обращаться с посудомоечной машиной.


- Вот все складываете в корзину, как в стиралку. Сюда заливается раствор... Где-то в шкафчике под раковиной должна быть "Немезида..." А, вот, целая бутылка. Это заливать в воду, получается раствор...


- Ну и муторная штука, - вырвалось у Лены. - Да я быстрее руками все перемою.


- Это потому что устаревшая машина. Сейчас настольные выпускают. Там спереди откидывается. Ничего, приучайтесь. Это экономит время. Пока она крутится, можно гладить белье.


Люся нажала кнопку, и под круглым танковым люком крышки машины что-то зажурчало. Люся подошла к окну; раздался легкий щелчок выключателя и в форточке мягко зажурчал вентилятор, выбрасывая на улицу пар и кухонные запахи. Рокот вентилятора тут же был заглушен гулом двигателя мосудомойки. Рядом с Виктором зарокотал компрессором холодильник. На окне в этом многозвучии что-то бормотал приемник; Виктор повернул ручку погромче.


- Новыми трудовыми победами отметили юбилей Великого Октября ждановские судостроители, - говорила дикторша таким тоном, будто речь шла о рождественском подарке, - сварщик Николай Иванович Мартыненко сварил без единого дефекта на двенадцать процентов больше шва, чем на предыдущем этапе соцсоревования...




"Войны пока нет", подумал Виктор.




- Приятное известие ждет наших покупателей в будущем году, - заворковал бархатный баритон диктора. - Теперь можно будет сдать старый телевизор в пункт приема за плату в десять рублей за каждый сантиметр диагонали экрана. Деньги не будут выдаваться на руки, а будут засчитываться при покупке нового телевизора...




Через полчаса в квартире остались только Виктор и Лена. Тарелки и чашки выстроились в шкафчике на сушилке, и совместными усилиями даже пропылесосили ковер в гостиной, для чего из кладовки был торжественно извлечен голубой шар "Сатурна".




- Можно, я воспользуюсь телефоном? - усталым голосом спросила Лена.


- Позвонить домой, чтобы не волновались?


- Вызвать такси. В праздник найдут свободное не раньше, чем через час. Даже частники не спасают, столица растет... А в автобусе давиться с пересадкой не хочется.


- Какое такси? - воскликнул Виктор. - Поедете на моей служебной.


- А не будет неприятностей за использование в личных целях?


- Лена, у меня инструкция пользоваться служебным транспортом за пределами района.


- Даже так? - в голосе Лены скользнула явная ирония. - Я не хочу, чтобы ради меня вы шли на нарушение.


- Можете сами убедиться. Пока отдыхайте, садитесь на диван, посмотрим, что у нас на праздник у акул телебизнеса.


Лена пожала плечами, но со вздохом облегчения села на диван, закинув ногу на ногу, и положив Куки на колено.


- По Ленинградскому телевидению сейчас "Крепкий орешек". Это на ДМВ надо переключить.




Подойдя к глыбе "Рассвета", Виктор щелкнул длинной клавишей тумблера сети, затем надавил мелкую, как на автоматическом карандаше, кнопку переключателя диапазонов. На дециметровом надо было настраивать ручкой, как приемник; оставалось дождаться, пока прогреются лампы.


- У вас на боку радиодиспетчер? - спросила Лена.


- Что?


- Ну, как сейчас в больницах. Такие приемники, по которым вызывают врачей и сестер.


- Вроде того.


Экран засветился "снегом"; Виктор покрутил ручку, пока не послышалась бодрая музыка, и не появились мультяшные титры. Похоже, что легендарное творение Теодора Вулфовича и Ефима Севелы, на которое в детстве Виктор ходил в кино три раза, осталось сугубо безальтернативным.




- А как вы относитесь к такому кино? - спросила Лена, когда Виктор опустился на диван рядом, скрипнув пружинами.


- Брюс Уиллис нервно курит в стороне.


- А это кто?


- Не, ну этот, как его... Тони Кертис. Я их все время путаю.


- Некоторые ветераны возмущались, письма писали. Романов в Ленинграде даже хотел запретить показ по телевидению. Но Козлов сказал, что фильм нормальный и не антисоветский.


- Ну так Козлов же сказал.


- А вот лично вы как считаете?


- Лично мне он настроение поднимает. А вам?


- Мне... - Лена на мгновение задумалась, но тут же расхохоталась на реплику Соломина "На фронт! Только на фронт!".




Цвета на экране казались не слишком сочными, особенно сложно было с цветом лиц, которые после "цифры" казались Виктору то желтоватыми, то зеленоватыми. Фильм действительно оказался таким же, что и в нашей реальности. Виктор даже начал подозревать его маркером точки перехода. Но вокруг ничего не происходило. Никто не звонил в дверь, не материализовывался из воздуха, наконец, Лена вела себя совершенно естественно и координат окна на границе не сообщала.


- Ну все, - вздохнула она, - когда отзвучали аккорды финального марша, - мне пора. Все было чудесно.


Виктор щелкнул кнопкой выключателя и подошел к телефону. Прозрачный лиск тихо жужжал, возвращаясь в свое положение. В трубке щелкнуло, длинный гудок тут же оборвался, и строгий женский голос произнес "Диспетческая слушает!".


- Скажите, можно машину для Еремина Виктора Сергеевича?


- В какое время и куда подавать?


- Сейчас, к дому. Адрес...


- Спасибо, мы знаем. Ожидайте звонка.




-Ну что? - спросила Лена.


- Сказали ожидать звонка.


- А сколько ожидать, не сказали?


Он не успел ответить. В прихожей раздался знакомый звук гонга.


- Артем Петрович, - отрекомендовался невысокий мужчина в коричневой кожаной куртке и без шапки. - С вещей что-нибудь помочь нести?


- Нет-нет, - Лена торопливо ухватилась за сумку. - Мы сейчас оденемся, вы извините.


- Я подожду.


- Проходите сюда, что ж там в коридоре стоять...




У подъезда в свете фонаря стояла обычная "Волга", ГАЗ-21, или, как ее называли в семидесятые годы, "старая" - светло-синего цвета, с блестящим "китовым усом" хромированого молдинга. Справа от места водителя, на переднем сиденье, в машине дожидался еще один человек.


На Лену эта машина произвела совершенно неожиданное впечатление.


- У тебя синяя "Волга"? - воскликнула она удивленным голосом.


- Какая в гараже была, - пожал плечами Виктор. - Не перекрашивать же. Сейчас везде экономия.


Лена еще более странно посмотрела на него и полезла на заднее сиденье, чуть не стукнувшись головой о кузов в проеме двери. Коренастый, с короткой стрижкой под горшок мужчина на переднем сиденье напоминал своим видом "братка" из начала нулевых, который решил сменить имидж и подался в депутаты.


- Володя, - представился он. - Сменщик Артем Петровича.


Спереди на месте приемника торчал автомобильный телефон с кнопками вместо диска. Двигатель на холостых оборотах урчал как-то непривычно шумно, заглушая хлопанье дворников.


- Куда ехать? - спросил водитель, захлопнув дверь.


- В Сокольники. Колодезный переулок. Дом... - Виктор покосился на Лену.


- Дом два, корпус один.


- Принято.




"Волга" басовито заурчала, развернулась и выехала из ворот. На шоссе она резко рванула вперед, словно "Ниссан Патрол" пятого поколения. Двигатель взревел, Виктора вдавило в диван. Лена инстинктивно ухватилась за ручку на двери и за рукав Виктора. В общем, все было отлично, кроме шума - казалось, что они ехали в машине фаната - стритрейсера.


Со Старокалужского шоссе они выехали на Ленинский проспект - видимо, водитель хотел показать Виктору побольше праздничной иллюминации. Над проспектом светилили красные звезды с колосьями пшеницы, на домах сияли надписи "Пусть всегда будет солнце!" и "Октябрь", гирлянды с бегущими огнями, на одном из домов из лампочек был сделан силуэт "Авроры" с прожектором и надпись "Пусть светит!". "Волга" легко обгоняла попутные машины по левому ряду; проспект казался скоростным шоссе.


- Смотрите, смотрите! - воскликнула Лена, показывая в окно.


Они приближались к Кремлевской набережной. Высоко в темном небе над Москвой парил аэростат с огромным багряным флагом и портретом Ленина, на котором скрещивались лучи зенитных прожекторов.


- На "Окно роста" смотреть будете? - спросил Артем Петрович. - На праздник первое включение.


"Плакаты Маяковского, что ли?" -подумал Виктор. "Какие-то особенные, что их смотреть ездят?"


Лена кивнула; на проспекте Маркса водитель свернул влево. В окно Виктор увидел знакомые новоарбатвские небоскребы, увешанные, как новогодние елки, гирляндами разноцветных ламп; через проспект протянулись полосы бегущих огней.


Они остановились возде одного из зданий; на торце его Виктор увидел огромную светящуюся панель, которую наши современники приняли бы за плазменную, если бы не грубоватая мозаика автомобильных ламп, от которой изображение на стене напоминало снимки в старой газете. С экрана на них глядел Ленин; через несколько секунд его сменил герб Советского Союза, а затем - взлетающий сверхзвуковой лайнер, космонавты на станции, программисты у пульта ЭВМ - все то, что в уходящем году можно было считать достижением.


Окно роста страны.


- Первый в мире таких размеров, - пробасил Володя, - японцы телевизор сделали три на четыре, а наш - семнадцать на тринадцать.


Они с Леной вышли из машины и постояли несколько минут, разглядывая сменяющиеся картины. Толпа зрителей была не слишком велика - люди останавливались, любовались зрелищем и снова шли дальше по своим делам. Виктор вдруг понял, что для них, для этих людей, гигантский экран из лампочек уже не чудо, а всего лишь техническая экзотика, одно из многих достижений, которое пока еще дорого, чтобы поставить его в любой квартире.


- Помните у Брэдбери, телевизорные стены? - спросила Лена. - Интересно, как будут жить люди, если у них будет несколько таких стен и пятьдесят программ. Они, наверное, будут не отрываться от пульта управления, и все время переключать, боясь пропустить самое интересное.


- Они не будут смотреть телевидение. Уйдут в компьютерные сети. Будут общаться друг с другом и сами создавать телепрограммы и фильмы.


- В школе в нашем районе есть свой телецентр. Кабельный. Юные техники сами спаяли телекамеру и поставили отремонтированные старые телевизоры, которые хотели выбросить на помойки... Ну, ладно. Поедем, а то мотор работает, государственный бензин...




...Довоенный пятиэтажный дом с серыми кирпичными стенами - плоскими, почти без балконов - уходил в темное небо казенной глыбой.


- Трехметровые этажи, - заметил Виктор.


- И общие кухни, - вздохнула Лена. - Давно хотят расселить, но жильцы не едут. Каждый двор живет большой семьей. Детская площадка, садик, эстрада с будкой киномеханика. Кино теперь не крутят, автобус с мультиками ездит. Есть проект поставить там проекционные телевизоры.


На лестнице горели тусклые лампочки в патронах и вилась по стенам старая проводка на роликах.


- Мы почти пришли, - сказала Лена, остановившись у окна на площадке между этажами. - Ваша машина ждет вас. Было очень приятно провести время, товарищ конструктор бытовой техники.


- Месяц назад я был тут вообще никем и думал, где устроиться на работу.


- Устроиться на работу в СССР? Нашего инженера везде с руками оторвут.


- А может, я не наш. Вдруг я на самом деле аферист и заправила черного бизнеса. Шью поддельные импортные куртки.


- Ну перестатьте, пожалуйста, - сердито произнесла Лена. - За кого вы меня принимаете? Квартира в госкомовском доме, синяя "Волга", и... Как же я сразу не догадалась? Это ведь не радиодиспетчер. Я знаю, у кого такие карманные рации. Вот мне похвастаться нечем. Обычная работа, хотя мне она нравится и я не собираюсь искать другую.


- Лена, вы замечательный человек и просто украшаете вашу работу.


- Вы же ничего обо мне не знаете! - с неожиданной болью в голосе воскликнула она. - Ничего! У меня был жених, я ждала ребенка, мы собирались пожениться... Он утонул в реке, на моих глазах, просто выехали на природу. Ребенка я потеряла. Я пыталась наладить жизнь, но почему-то не везло. Наверное, уже не повезет.


- Лена, вы обязательно будете счастливы! Не надо просто так на себя... Вы замечательный человек, вы прекрасная женщина, хозяйка... Ну не может так быть, чтобы не везло, не может. Верьте мне.


- Спасибо... Все, не провожайте меня дальше. Вот мой телефон.


Она вынула из сумочки блокнот, черканула на нем несколько цифр и вложила в руку Виктора.


Он не успел разглядеть номера. Лена внезапно обеими руками обхватила его за шею и крепко поцеловала в губы. Через мгновение она отпрянула со словами "Все, все, дальше не надо" и побежала по лестнице наверх. Хлопнула дверь.




"Вот и пойми их, этих женщин."




32. Архитектор перестройки.



На обратном пути Виктор рассуждал холодно, и, как ему казалось, даже цинично. Лена три дня будет приводить в порядок впечатления и взвешивать "нра" и "не нра", а также переживать, что о ней могли подумать. За три дня с человечеством может случиться все, что угодно. Если по истечении срока высянится, что жизнь на Земле все еще существует, и телефонная связь работает, можно будет позвонить и договориться пойти на какую-нибудь выставку.


Сменщик Володя травил анекдоты про армянское радио.


Набюдая за водителем, Виктор почувствовал что-то странное, непривычное. Внезапно он понял: он не переключает передачи! Нет, рычаг коробки находился на своем месте, на руле, но водитель его не трогал.


- Артем, за нами от кольца красный "Шевроле" с превышением скорости, - внезапно сказал Володя.


- Вижу. Дипкорпус?


- Незнакомый. Может, интурист решил погонять. Пропустим?


- Попробуем оторваться у светофора.




На перекрестке зеленый сменился желтым; двигатель взревел, и "Волга" скакнула вслед за последними машинами, успев проскочить ло красного.


Водитель так и не снимал рук с руля.


- Заменжевал нарушать, - произнес он.


Володя подавил несколько кнопок на радиотелефоне.


- "Роза-два", я "Сирень-девять". За нами от Садово-Самотечной следует красный "Шевроле", не опознан.


- Это вы сейчас на Горького на светофоре рванули? - откликнулась невидимая "Роза-два".


- Мы. Сейчас не видим.


- Следуйте по маршруту четырнадцать. Прикроем.


- На Крымский вал и далее по Варшавскому, потом на Нахимовский, - пояснил водителю Володя.


- Да знаю...




- Интересно, сколько в этой машине сил? - спросил Виктор через несколько минут, когда стало ясно, что иномарка отстала.


- В "Шевроле" или в нашей?


- В нашей.


- Одинаково. Двести.


- В "Волге"?


- В синей "Волге".




Остаток пути прошел без приключений. Глазеть на иллюминацию уже особо не хотелось. Вернувшись в квартиру, Виктор первым долгом включил телевизор на первую программу.


На экране появился молодой Игорь Кириллов на фоне студии с надписью "Экстренный выпуск новостей".


- ...Обнаружили тела президента США Джона Фицжеральда Кеннеди, его супруги Жаклин Кеннеди, других пассажиров и экипаж самолета без признаков жизни...


Виктор прибавил звук.


- ...От имени Верховного Совета Союза ССР, Совета Министров Союза СССР и Политбюро ЦК КПСС в адрес американского правительства и Конгресса США отправлены телеграммы с выражениями искреннего соболезнования по случаю трагической гибели...




Он защелкал ручкой селектора. На второй тоже были новости.


- ...Установлено, что непосредственно перед катастрофой с самолетом президента США сблизился частный учебно-тренировочный самолет типа "Цессна", на борту которого, как предполагают специалисты, находился ядерный заряд мощность которого соответстврвал примерно килотонне в тротиловом эквиваленте. В результате воздействия на самолет президента США и находящиеся рядом истребители сопровождения ударной волны и других факторов ядерного взрыва, все самолеты получили повреждения, которые привели к их падению на землю и гибели пассажиров и экипажей. Американские власти пытаются выяснить, что побудило владельца и пилота самолета "Цессна" Мэттью Ронана совершить это преступление, а также установить, каким образом в его руках оказалось ядерное оружие...




В прихожке снова раздался гонг.


"Вызывают?" - мелькнуло в голове у Виктора. Он пошарил в кармане в поисках ключа.


- Губернатор штата Алабама Джордж Уоллес, претендующий на пост президента Соединенных Штатов, сделал заявления, в котором назвал убийство прежидента Кеннеди величайшим вызовом американской нации за все время ее существование и дал клятву приложить все усилия, чтобы найти и покарать каждого, кто, как он выразился, "причастен к этому чудовищному злодеянию"...


Виктор щелкнул выключателем телевизора и пошел к дверям.


- Кто там?


- Извините, ваши гости забыли вернуть гитару, - послышался голос. Голос принадлежал явно пожилому человеку и имел легкий кавказский акцент.


"Если я правильно понял Лену, в госкомовском доме бандитов не будет".


Он открыл дверь.


На пороге стоял Берия.


Виктор сразу его узнал. Берия был без пальто, в синем однобортном костюме-тройке, нейлоновой белой рубашке в полоску, ворот которой был расстегнут, и синем модном галстуке с блестящими кубиками и ослабленным узлом. Лицо его значительно постарело; на лбу появились складки морщин, на шее наметился второй подбородок, а щеки начали становиться дряблыми. На затылке виднелись редкие остатки седых волос, зато переносицу, вместо пенсне, украшали очки в модной пластмассовой оправе - точь-в точь как у Стива Мак-Куина в "Афере Томаса Крауна", только не с синими стеклами.


- Здравствуйте, Лаврентий Павлович! - произнес Виктор. - Проходите, пожалуйста. А я и не знал, что вы на гитаре играете.


- Здравствуйте, - произнес Берия, скинув туфли и переобуваясь в домашние тапки, - я не играю, играет мой товарищ, я пришел к нему в гости. Он приболел немножко.




Гитара в чехле оказалась у дивана. Берия взял ее в руки и присел, словно собираясь осматривать, цела ли.


- А вы играете на гитаре, Виктор Сергеевич? - спросил он.


- Нет, это Лена, знакомая... Лаврентий Павлович, простите, а как к вам по званию обращаться?


- Академик архитектуры, - ответил Берия. - А зачем по званию? Людей по делам знать. надо... Да, Виктор Сергеевич, можно один вопрос личного характера?


- Пожалуйста... Чаю хотите?


- Нет, мы с другом только что пили чай с вареньем. Хорошее варенье, из кизила, коллеги из Поти прислали. Вот вы на вокзале Орджоникидзеград говорили, что якобы у вас есть фантазии про будущее и другую историю. Скажите, в этих фантазиях что со мной стало? Если плохо, все равно скажите, это же только фантазии.


- Плохо. Вас осудили за измену Родине в пятьдесят третьем. И расстреляли.


- Ну что ж, я так и думал. А я вот там, в фантазиях, успел освободить половину заключенных в стране?


- Успели.


- Вот и хорошо. Не зря, значит, там жизнь прожил.


- Лаврентий Павович, как вы думаете, будет война или не будет? К чему готовиться?


- Я это у вас хотел спросить, Виктор Сергеевич, но вы, похоже, ответа не знаете. Хотя вы один ответ все же дали - можно избежать мировой войны. Вопрос, как? Но я на это уже не отвечу. Мне журналисты давно уже прозвище придумали - архитектор перестройки. Раньше вся наша страна выглядела как деревня. Скоро ни в одном городе, ни в одном поселке не останется ни одного барака. Люди будут жить в квартирах со всеми удобствами - кто в маленькой, кто в большой, но со всеми. Это самая большая, самая заветная моя мечта. Вы знаете, что это я проектировал дома этой серии?


- Нет. Просто дом будущего!


- Все так говорят... - проморщился Берия. Это не лучшая моя работа. Необходимо менять технологию. Монолитный железобетон дает больше разнообразия, формы здания можно сделать ближе к природным за счет криволинейных поверхностей. Жаль, что вы не строитель...


Он поднялся с дивана, держа гитару в руках.


- И еще жаль, что у нас с вами мало времени. Я много размышлял, почему, после такой войны, в Европе снова появился фашизм. Руководство Советского Союза много сделало для того, чтобы сделать Европу мирной, нейтральной и демократической. Чтобы каждый рабочий, глядя на мирное соревнование нашей страны и Соединенных Штатов, сравнивая наши достижения, сам свободно решил, какой строй для него самый лучший. Насильно мил не будешь, так говорят... Так вот, скажите мне, старому человеку, почему они у себя в странах снова выбирают насилие? Почему они имея конституции, имя свободы и права, снова ищут себе диктаторов, фюреров? Почему?


- Если бы мы это знали, Лаврентий Павлович... Возможно, наша история пошла бы по другому.




Берия тяжело вздохнул. "Ну вот", подумал Виктор, "вторая встреча и второй раз у меня нет ответов. Сегодня даже меньше, чем тогда, в феврале пятьдесят восьмого."


- Наши ученые говорят, что человека тоже можно программировать, как машину, - сказал Берия. - Можно даже распознать, какой из кандидатов на выборах собирается стать фюрером, диктатором. Это несколько шагов. Хотите знать?


- Допустим...


- Первый шаг - надо напугать обывателя. Воздействовать на его примитивные чувства, на все его фобии. Надо сказать, что олигархи захватили власть, что все политики продажны, все газеты лгут, что все магазины торгуют некачественными продуктами, вода и воздух загрязнены, лекарства не лечат, везде падение морали и умственная деградация. Надо говорить обо всем, что вызывает у людей страхи. Страх вызывает в мозгу людей очаг возбуждения, и этот очаг тормозит соседние учстки мозга, и люди частично теряют способность размышлять. Я понятно объясняю?


Виктор кивнул.


- Как только это будет сделано, второй шаг - надо провести границу, противопоставить будущего диктатора всем остальным. Он - честный, он говорит шокирующую правду, и неважно, правда это или ложь, очаги возбуждения, рожденные страхом, мешают задуматься и проверить. А всех остальных надо заклеймить, как лжецов, которые пытаются обмануть, оклеветать, замолчать правду. Тогда обывателя нельзя будет переубедить.


- Ясно. Зомбирование.


- И когда обыватель потеряет доверие ко всем, кроме будущего диктатора, обещайте ему все, что он хочет услышать. Логика не имеет смысла. Обещайте, что налоги снизят, чтобы повысить доходы, и что доходы повысят, чтобы строить больше дорог, школ и госпиталей. Обещайте, что деньги не будут тратить на помощь другим странам, и страна сосредоточится на своих социальных проблемах, и тут же обещайте величие нации. Обещайте рабочим социализм и дельцам свободу частного бизнеса. Народ будет за вас. Вам все ясно?


- Не все. Неясно, как от этого прийти к диктатуре.


- Это уже совсем просто. После выборов надо сказать, что все директивы саботируют чиновники и прочие враги, поэтому нужны чрезвычайные полномочия. Объявить об этом под митинги и факельные шествия, пугая обывателей нарастающим хаосом. Теперь понятно?


- Теперь - да.


- А вот мне непонятно. - задумчиво произнес Берия. - Мне непонятно, как это возможно - если часть людей знает, как распознать демагогов, кликуш и политических шулеров, рвущихся к власти, - почему люди продолжают верить демагогам и кликушам? Почему умные люди молчат и позволяют толпе привести к власти будущих тиранов?




Виктор промолчал. Готового ответа у него не было.


- А впрочем, - продолжил Берия, - большое вам спасибо. Вот мой адрес и телефон.


Он вынул из кармана визитку, протянул ее Виктору, и, попрощавшись ушел.




Вряд ли гитару забыли случайно, подумал Виктор. Сегодня слишком много "неслучайностей". Встреча с Леной и приход гостей явно не случайность. Значит, этот академик архитектуры хотел как-то повлиять на Виктора. О чем шла речь? Если отбросить строительство - Виктор не строитель, - то о зомбировании масс и приходе к власти диктатора. Речь о Германии? О Европе? Но там по-другому. Там Германия отжимает европейские страны, стараясь оставаться в целом демократией, если, конечно, ультрас не устроят переворот. О том, что в Штатах придет Уоллесу? Но это банально, и, кроме того, Корин уже говорил с ним об этом более подробно.


Виктор прошелся по комнате и подошел к телевизору.


"А может, речь вообще шла о нашей реальности? О приходе диктатора в России или республиках? Нет, чушь. Косыгинскому СССР сейчас просто не до нас. Разгадку надо искать в этой реальности..."


Он включил телевизор


- ...Как сообщили журналистам официальные представители правительства США, в настоящее время готовится церемония приведения к присяге нынешнего вице - президен-та США Линдона Джонсона. Точное время и место проведения церемонии по соображе-ниям безопасности прессе не сообщается. После принесения присяги Линдон Джонсон приступит к исполнению обязанностей президента США до ближайших выборов...

"Боятся новых терактов. Или делают вид, что боятся"




Далее дикторша сообщила, что программа передач изменилась, и вместо юмористического шоу "Подвальчик сеньоры Вероники" будет показан художественный фильм "Александр Пархоменко".




Так, развлечения кончились, сказал себе Виктор. Он надавил на кнопку "Выкл" и стал мерить шагами гостиную.


"Кто же мог убить Кеннеди? Надо искать, кому это выгодно. В первую очередь Уоллесу и его команде. Но это самая глупая версия. В нынешней ситуации войну могли начать и Кеннеди, и Уоллес. А затевать такой беспредел с атомной бомбой только для того, чтобы замочить конкурента - ну это бред. На это никто не подпишется. Глупее может быть только версия, что Кеннеди взорвали, чтобы свалить все на Уоллеса..."


Он пошел на кухню, достал из холодильника бутылку лимонада и скинул жестяную крышку открывалкой из трансформера. Холодная струя, шипя, хлынула в стакан.


"Наши отпадают. Нашим это невыгодно, как и китайцам, при всей возможной незамутненности товарища Мао. Тем более, что у Мао нет бомбы. Или, пока считается, что нет."


На вкус лимонад оказался действительно со вкусом лимона и чуть-чуть приятно горчил. Похоже, натурпродукт.


"Допустим, убийство Кеннеди хотят повесить на нас. Опять глупо. Штатовский обыватель и так накачан пропагандой, зачем жертвовать такой крупной фигурой в политике и кучей народа. Фон Тадден тоже стопудово на это не пойдет. Потому как вылезет. Остается только какая-нибудь отмороженная террористическая группировка, но для шестьдесят восьмого она слишком могущественна получается, просто джейсбондовщина какая-то. И еще инопланетяне или попаданцы..."




Он поставил лимонад в холодильник, и, сполоснув стакан, вернулся в гостиную.


"Уоллес пока не президент. За президента Джонсон. И еще непонятно, какая там позиция конгрессменов, по крайней мере, пока им не назовут виновных. Во всяком случае, версия с маньяком-одиночкой не проканает. Так что сидеть и ждать всю ночь развязки у приемника не имеет смысла, тем более, что завтра на работу..."




Виктор расстелил кровать и поставил будильник на шесть. В темном окне мигали алые отблески иллюминации. Он закрыл глаза; в голову не лезло ничего путного, и он заснул со вполне земной мыслью, что у Лены, в общем, неплохая фигура.




Проснулся он от звонка телефона. Он нащупал рукой настольную лампу, и щелкнул выключателем, чтобы, снимая трубку, ненароком не дать отбой. Мельком он взглянул на "Ориент": было двадцать минут третьего.


- Виктор Сергеевич! - раздался в трубке знакомый голос Лехтонена. - Вас срочно вызывают на работу. Машина внизу. Перекусывать или брать еду не надо, у нас дежурная столовая.




"Ну вот и началось" - мелькнуло в голове.




33. Судный день.




Синяя "Волга" неслась по пустым улицам. Гирлянды праздничной иллюминации дружным хороводом пролетали над лобовым стеклом.


- За полчаса до смены вызвали, - недовольно пробурчал Володя, уминая за неимением гамбургера котлету в тесте, - какая-то фигня начинается. Вчера потребовали резину сменить. А старая еще нормальная и тоже с шипами.


- А куда едем? - спросил Виктор.


- Не волнуйтесь. Доедем.




Они остановились в каком-то переулке. Машина, подождав минуту открытия створок механических ворот, проскользнула между старых жилых домов и остановилась во дворе-колодце, в который вклинилась торцом восьмиэтажная коробка офисного здания.


Дверь открыл подошедший к машине Лехтонен.


- Осторожно, не поскользнитесь, - предупредил он. - Вчера лопалась труба отопления на чердаке, натекло.


- Да, было бы глупо сейчас трахнуться головой и не узнать судьбу человечества, - ответил Виктор. - Следующего попаданца пришлют в шиповках.


Мороз усилился; на черном квадрате неба над головой горели яркие звезды и невидимый самолет проползал между ними, отмечая свой путь прерывистыми отблесками огня. Стеклянные двери заиндевели; Лехтонен протащил Виктора через высокий турникет, кинув охраннику какую-то бумажку и потянул к лифту. Из открывшихся дверей шагнула женщина в белом халате. Похоже, здесь и вправду был вычислительный центр.


Лифт завершил движение вверх на административном этаже, где у телефона сидел еще один охранник; увидев Виктора с Лехтоненом, он вскочил и чуть ли не вытянулся по стойке "смирно". Полутемный коридор выглядел как в заурядном офисе, и у Виктора закрались подозрения, что его просто пристроили в какой - то бумажный отдел.


- Ситуация следующая, - пояснил Павел Ойвович. - Джонсон принял обязанности президента. До этого, сразу после объявления о смерти Кеннеди, прекратил работу Сенат и закрылась Нью-Йоркская биржа. Вооруженные силы приведены в высшуюю степень боевой готовности, в некоторых штатах объявлено чрезвычайное положение. Деморализованных студентов и чернокожих американцев часть упросили разойтись, наиболее упорных тихо успокоили, применив резиновые дубинки и слезоточивый газ. Об отставках в правительстве пока не слышно. Короче, затишье, Эл-Би-Джей в ближайшее время должен появиться в Белом доме и сделать правительственное заявление.


- Предложит план борьбы с бедностью?


- Нет у них особой бедности. Конвергенция пятидесятых: социальные программы вместо пушек, снос трущоб, пособия и прочее. Сейчас это больше истерия, нагнетаемая прессой и радикалами. Нашей пропаганде это, конечно, выгодно.


Они остановились у двойной двери.


- Семен Евгеньевич уже здесь? - спросил Лехтонен у секретарши, сонно протиравшей глаза под портретом Дзержинского.


- Сейчас подъедут, - ответила она. - проходите в кабинет, остальные уже собрались.


"А какая же фамилия и должность у того, которые подъедут?" Расспрашивать было некогда, Лехтонен открыл дверь и чуть ли потянул Виктора внутрь.




Кабинет был небольшой, с мебельной стенкой, на которой гордо стояли БСЭ, ПСС, УК и УПК РСФСР и в которую был встроен здоровый минский приемник выпуска этак начала шестидесятых, с кучей диапазонов, но одним динамиком. Телевизор высился в углу, на этажерке над массивным катушечным видаком. На окнах - жалюзи, на стене висел такой же портрет Дзержинского, что и в приемной, только побольше. За двухтумбовым столом буквой "Т" сидели Коломенцева, Зарубин и еще пара товарищей, один под тридцать, другой за сорок, в похожих темно-коричневых костюмах, при белых рубашках и галстуках.


- Гриневский Дмитрий Савельевич, - отрекомендовался тот, который постарше. А это товарищ Бородич, Илья Назарович, ваш непосредственный начальник на новой работе.


- Очень приятно...


Виктор уже думал расспросить, чем же он конкретно будет заниматься на новой работе, но тут дверь, отделанная лакированной фанерой, и напоминавшая дверь шкафа, распахнулась, и внутрь спокойно и уверенно вошел мужчина лет за пятьдесят, не слишком высокий, с большой черной папкой в руке. Внешне он производил впечатление типичного зрелого мужчины пятидесятых: чуть жестковатые черты худощавого лица с глубокими носогубными складками, высоким лбом с тремя бороздами морщин и легкими залысинами буквой "М", которые в советском кино обычно встречались у инженеров и прочих интеллектуалов. Большой нос с горбинкой, чуть заостренные ушные раковины и выступающий подбородок придавали лицу какой-то стародворянский облик: не хватало только пенсне и усиков. Виктор вдруг подумал, что этот человек наверняка был на фронте, и еще он понял, что так и не узнал его фамилии и должности. Сказалась привычка не спрашивать о том, что к служебным обязанностям не относится.


Махнув рукой - "Сидите, сидите, товарищи!", Семен Евгеньевич сел в кресло и раскрыл папку перед собой.


- Не будем терять времени, - произнес он, положив обе ладони на стол. - Павел Ойвович, познакомьте Виктора Сергеевича с результатами монтажа.


Лехтонен быстро поднялся со своего места, нажал выключатель телевизора и что-то пощелкал на видаке. На экране замигало, пошла сыпь, растр задергался, словно кто-то пытался крутить старую зажеванную видеокассету. Появилось черно-белое изображение; Виктор узнал себя.


Запись была похожа на любительскую попытку сделать трейлер для ютуба, когда из "Иронии Судьбы" получается ужастик про маньяка. Только без музыки, и изображение все время дергалось и срывалось.


"Так вот оно что..."


Вот что означали эти бессмысленные сеансы в Ново-Знаменке, подумал Виктор. Вот почему туда пригласили Стругацкого. Вот почему под него подложили Габи, которая шла на явный провал только для того, чтобы выявить подлинность попаданца. И вот почему Габи его не убрала. Он живой ключ, токен, проверка подлинности данных...




- Группа Алешина изучила наиболее типичные фобии американцев, относящихся к влиятельным кругам, в особенности, те из них, которые подсознательно внушаются прессой, телевидением и массовой культурой, - начал Лехтонен, выключив запись. Они пришли к выводу, что к наиболее сильным скрытым коллективным фобиям относится боязнь войны, а также машинного интеллекта. В капиталистическом обществе машину привыкли рассматривать, как конкурента человека. На этом основании был выбран сценарий с игрой на обеих фобиях: широкое применение кибернетики в военном деле приводит к тому, что электронно-вычислительные машины стран с оружием массового поражения принимают самостоятельное решение начать новую мировую войну, которая приводит к гибели американской цивилизации. Путем монтажа эпизодов съемок был составлен фильм, который должен был навести американцев на мысль, что этот сценарий произошел и об этом рассказывает пришелец из будущего.


- Убедительно! - заметил хозяин кабинета. - Даже я догадался.


- Затем фильму придали вид склееного из бракованных фрагментов записей, которые якобы подлежали уничтожению, и через сотрудника института, который дал ЦРУ согласие на мнимую вербовку, но действовал по нашему заданию, эта дезинформация вечером шестого ноября ушла в американское посольство. Американская агентура в Ново-Знаменке дала подтверждение о подлинности пришельца.




- Тем самым подтвердив нашу версию, - заключил Семен Евгеньевич. - Поясните товарищу Еремину, о чем идет речь.


- Мы исходили из косвенно подтвержденного предположения, - продолжил Лехтонен, - что в конце сороковых годов спецслужбами США был обнаружен пришелец из будущего, который сообщил о грядущей ядерной катастрофе. Для предотвращения этой катастрофы секретные службы США организовали убийство Трумена и поворот американской политики от начавшейся эскалации так называемой "холодной войны" к доктрине конвергенции. Без наличия пришельца и знаний о будущем такой поворот не поддается логическому объяснению: Дьюи тоже до сорок восьмого голубем мира не был. Поскольку в мире товарища Еремина катастрофы не было, возможны три версии. Первая - пришелец в сороковых был из другого мира. Вторая - Виктор Сергеевич прибыл из будущего, которое тоже кем-то было изменено. Ну и третья - в мире товарища Еремина катастрофа еще впереди.


"Утешил, блин... Хотя, с другой стороны, а кто у нас этого не опасается?"


- Таким образом, наша дезинформация корреспондируется с информацией первого пришельца в США. При этом наверняка не будет совпадать время катастрофы и ее причины, что американские эксперты скорее всего объяснят тем, что первый пришелец изменил историю. Данная дезинформация должна создать у правительственных кругов США ощущение угрозы, страха перед бунтом машин, что будет усилено раскрытием информации о первом пришельце. Это вызовет легкую панику, которая неизбежно будет усилена до средней карьеристами в спецслужбах, прежде всего в ЦРУ, потому что это удобный случай увеличить финансирование конторы, а для лиц, причастных к операции - возможность продвинуться по службе. В итоге складывается ситуация, когда американское правительство на основе предубеждений и фобий может отказаться от планов войны в Европе и искать пути урегулирования отношений с нашей страной...




"Не наивно ли?" - подумал Виктор. "Хотя программа "Звездных войн" тоже была игрой на предубеждениях и фобиях. И поди ж ты, чего-то добились."




-...Основной проблемой для нас является наличие второго пришельца, Дитриха Альтеншлоссера, нациста по убеждениям, прибывшего из гитлеровской Германии пятьдесят восьмого года в реальность товарища Еремина, а из нее - в эту реальность. Альтеншлоссер работает на БНД, правда, по его словам, вынужденно, и пытается любыми путями выйти из игры. Будем исходить из ситуации, что Альтеншлоссер успел рассказать германским органам национальной безопасности, что в реальности Еремина нет мировой войны, то-есть, пока нет. Отсюда следуют два варианта развития событий. Первый - БНД держит информацию о пришельце в секрете и американцы вообще ничего не узнают. Второй вариант - немцы передают эту информацию американским патрнерам. Однако старый лис Маккоун скорее всего решит, что это дезинформация германской стороны, потому что немцы боятся лишиться военной поддержки, в первую очередь ядерной. В пользу этого решения будет говорить и тот факт, что мы допустили прямой контакт их агента с Ереминым, не опасаясь, что Еремин может разгласить факт дезинформации.




- Поэтому вы, Виктор Сергеевич, и не были посвящены в цель съемок, - пояснил Семен Евгеньевич. - То, что вы не говорили о катастрофе, воспринималось американской агентурой как то, что вам запретили о ней говорить. Таким образом, давая противнику фрагменты правдивой информации, исходя из логики его анализа, мы должны привести его к ложному выводу. Извините, что мы вынуждены были все так поступить...




- Все нормально, - поспешил ответит Виктор. - Все-таки шанс не лежать под радиоактивными руинами.




- Ну вот и отлично. Да, о вашем знакомом, Альтеншлоссере. Похоже, он снова решил с вами встретиться...




34. Как продавать политиков.



Гриневский по привычке поднялся с места, но опустился обратно после жеста Семена Евгеьевича, который махнул рукой - мол, сидите, сидите.


- Докладываю. Альтеншлоссер с документами на имя Иштвана Немета, гражданина Венгрии, торгового представителя фирмы "Тоот и Тоот", легально пересек границу через контрольно-пропускной пункт Чоп. Фирма "Тоот и Тоот" - подставная фирма для закупки приборов из Германии в обход эмбарго, люди часто меняются. Официальная цель приезда - предложения товара, переговоры, заключение сделок с московскими ведомствами. Едет на темно-вишневой машине "Москвич-спорт-кабриолет", шестьдесят шестого года выпуска, венгерской сборки. Вчера вечером он выехал из мотель-кемпинга "Святошино" в Киеве, где останавливался на отдых, и движется по шоссе Москва-Киев, в настоящее время приближаясь к Брянску.


"Лихо! Он что, Рэмбо или уверен, что его не возьмут?"


- Есть следующие версии его появления, - продолжал Гриневский. - Первая - поскольку он был использован в качестве курьера неизвестной цивилизацией, то сейчас он везет для Еремина данные о месте и времени перехода в свою реальность. Это означало бы, что Еремин успешно выполнил задание. Однако на момент перехода границы никто, даже инопланетяне, не могли бы дать гарантии, что задание выполнено успешно.


- Но они могут знать об этом из будущего, - возразил Семен Евгеньевич.


- К моменту приезда будущее может измениться. Это подтверждает перенос Еремина в девяносто восьмой год, где тоже действовало несколько пришельцев. Вторая версия исходит из того, что Альтеншлоссера сейчас использует другая сверхцивилизация, для того, чтобы вывести Еремина из игры. Но свидетельств в подтверждение этого нет. Третья версия - у Альтеншлоссера крупные неприятности с БНД, и он действует сам по себе. Но тогда непонятно, почему он не сдался на границе. И, наконец, четвертая версия - БНД приготовила какую-то ловушку, и рассчитывает на то, что мы не будем сразу брать Альтеншлоссера. Целью, очевидно, является товарищ Еремин. Поэтому контакта Еремина и Альтеншлоссера решено не допускать.




- Спасибо, - произнес Семен Евгеньевич. - Вернемся к текущей обстановке. Надеюсь, все прояснится после заявления Джонсона о том, на кого возложат вину, и как будет действовать американское правительство... Виктор Сергеевич, в зависимости от обстоятельств, возможно, понадобятся ваши знания человека будущего. У вас есть вопросы, касающиеся политической ситуации?




У Виктора было два вопроса, касающихся политической ситуации.


Первый: "Это, выходит, из-за меня замочили Кеннеди?"


Второй: "Какого рожна црушникам надо было ядрену бомбу рвать? Неужели не было средств просто заставить написать заявление? Типа - май феллоу эмериканс, я устал и ухожу... дайте мне и семье столько-то миллионов пенсии, ранчо и вечную неприкосновенность при любом режиме..."


Но Виктор понял, что задавать их глупо.


Во-первых, никто в Союзе не загонял американское общество в такой тупик, чтобы им надо было ради нормального мирного сосуществания идти на столь жуткое преступление против собственной страны и своего народа. Во-вторых, товариши из шестьдесят восьмого, похоже, и сами обескуражены такой развязкой (или завязкой) из плохого голливудского блокбастера.




- Если конечно, не секрет, - начал Виктор, - пытались ли здесь устроить в Штатах что-то вроде цветной революции? Ядерный потенциал ниже, и последствия меньше.


- Позвольте мне, - сказал Зарубин, поправляя галстук. - Еще при Лаврентий Палыче началась разработка операциии взаимодействия с политическими движениями за рубежом под кодовым названием "Холдинг". В отличие от открыто осуществляемой поддержки коммунистических и социалистических организаций по линии КПСС, в операции "Холдинг" помощь и организационная поддержка оказывалась движениям и политическим группам, представляющим интересы мелкой и средней буржуазии. Целью этой операции было не усиление влияния на государственные системы крупных капстран с демократической системой правления, а их экономическое ослабление. Политически активная и радикально настроенная мелкая и средняя буржуазия должна была бороться за то, чтобы перераспределить государственную помощь и заказы от крупных корпораций в свою пользу и тем самым ослабить военно-промышленный потенциал государственно-монополистического капитализма. И, в конечном итоге, подтолкнуть крупные фирмы США к более тесному сотрудничеству с нами.


- Ничего личного, только бизнес? - улыбнулся Виктор. - И какая же у них идеология? Шведский социализм? То-есть, социал-демократия?


- Да что вы, - Зарубин ответил Виктору широкой голливудской улыбкой. - Люди с потребительской психологией в идеях не разбираются. Они ждут, когда их убедят взять кандидата, как новый стиральный порошок. Никакой теории, только демагогия, Внушить обывателю, что у него страшные проблемы. Старые порошки не отстирывали пятна, вашу рубашку придется выбросить. Но есть "Тайд"! Забудьте о проблемах, ваше белье будет чистым и свежим. Так же и политика - это умение продать. Вас грабят банки и крупные корпорации. Большие супермаркеты грозят разорить вашу лавочку. Политики продажны и в союзе с мафией. Вы просрочили выплаты по кредиту и суд хочет выселить вас из дому. Но есть Мистер Тайд, наш решительный парень! Он покончит с коррупцией и мафией, покончит с финансово-промышленной олигархией, всем даст субсидии и льготы и повысит минимальную зарплату с полутора до пяти долларов в час - это же так просто. И мытье жирной посуды из тяжкой обязанности станет источником радости, как сказал Зиновий Юрьев в повести "Альфа и Омега". Об этом просто надо кричать на каждом углу. В обществе потребителей важна не правда. Обыватель живет стадом, он верит тому, что всем известно. И еще. В обществе потребителей каждый знает, что ему все врут. Врет реклама, врут журналисты, врут кандидаты на выборах, врут врачи и священники, врут страховые агенты и коммивояжеры, врут продавцы горячих собак и воздушной кукурузы, и, самое главное, сам обыватель постоянно врет жене, боссу, друзьям и клиентам. Надо кричать, что все врут. Открыто, громко кричать, что все врут. И тогда обыватель наивно поверит, что на этот раз ему соврут чистую правду.




"Как это все знакомо. И как это все достало...", подумал Виктор.




- И это как, подействовало? - полюбопытствовал он.


- Не так, как ожидали. Курс Дьюи на конвергенцию одновременно стал курсом на защиту американского общества от внешнего влияния. В итоге в американской политике резко вырос популизм, что сейчас давало очки Уоллесу и резко сковывало действия покойного Кеннеди. С другой стороны, активизировался анархический радикализм среди молодежи и подростков, а эти длинноволосики, накурившись марихуаны, могут повернуть куда угодно, в том числе и к фашистской антисоветской диктатуре. Короче, издержки перевесили политическую выгоду.


- А в Европе - тоже заварушка из-за этого?


- Операцию "Холдинг" начали проводить в Германии, когда стало ясно, что германские фирмы не собираются уступать нам позиции в европейских странах. А просто продавать сырье в обмен на станки - это уже мало интересно. Нефте- и газопроводы дали валюту, но привели к падению цен на топливо. Вначале даже добились временных результатов, но активизация борьбы мелкой и средней буржуазии резко ускорила волну реваншизма. Волнения антисоветских радикалов в Восточной Европе - это уже работа германских и американских спецслужб. Общие интересы борцов за рынок сбыта и прибыль.




"Теперь понятно, почему ролик помогали сочинять Стругацкие, а не Ефремов. В этой войне античные герои не нужны."




Телефон на столе зазвонил. Семен Евгеньевич поднял трубку.


- Так... Так... Понятно. Занесите эракопию.


И добавил, положив трубку.


- Джонсон только что сделал заявление.




35. Бомба под Капитолием.



В дверь зашла секретарша, положила на стол несколько листов бумаги в картонном файле. Семен Евгеньевич, спокойно передвинул файл Гриневскому, благо тот сидел ближе.


- Все не надо, только основную суть в нашей части. Если что, есть МИД, есть МО, они свои задачи сами решат.




Вот тут во всех романах должен быть саспенс, то-есть напряжение. Жуткое напряжение. Представьте себе, что новый президент США все свалит на Россию, и объявит войну. Американский народ психологически подготовлен, и видит русских причиной всех несчастий, от падения курса акций до обнаружения дефектов в новой, только что купленной машине марки Понтиак Файерберд 400, самой красивой из всех Файербердов, когда либо выпущенных. Американский народ готов поверить в то, что русские угрохали Кеннеди атомной бомбой через русского шпиона, потому что в фильмах Уорнер Бразерс шпионы русские. Казалось, что через несколько секунд кадры учебного фильма по гражданской обороне со словами диктора "Так будет если это случится", станут неумолимой реальностью.


Но никакого саспенса не было, а происходящее выглядело серой и унылой бюрократической процедурой в унылом, хотя и уютном кабинете. Тикали здоровые настольные часы в корпусе под орех, вечные спутники старых почтовых отделений. Виктора удивляло внешнее безразличие окружаюших. Было в этом что-то хичкоковское. Как в фильме "Неприятности с Гарри", когда окружающие ходят вокруг обнаруженного трупа и рассуждают: " - Он не из местных. - Но умер здесь. - Как неудачно!".




Гриневский не торопясь раскрыл файл, пробежал глазами листок, затем отодвинул его в сторону, и принялся за следующий. В комнате царила тишина. Телефоны не звонили, не выли сирены на улице. У Виктора по спине пополз неприятный холодок.




- Если вкратце, - произнес Гриневский, закончив читать. - Ответственность за преступление взяла на себя международная террористическая организация "Фергельтунг", которая ставит целью месть за жертвы бомбежек союзников. Предполагалось совершить два взрыва, вторая бомба эквивалентом шестнадцать тонн тротила обнаружена под Капитолием и обезврежена. Дальше идет политическая риторика... Короче, правительство США не будет оказывать военную помощь Германии...




"Ну, слава богу" - подумал Виктор.




- Правительству Германии предъявлены ультиматумы немедленно покончить с реваншизмом и неонацизмом, выдвинут ряд требований, которые ставят Германию в политическую и экономическую зависимость от США. В частности, требование размещения в Германии военных баз США и заключение договоров, по которым командование бундесвера обязано согласовывать свои действия с Министерством обороны США. В итоге Германия в нынешних границах, то-есть, включая Австрию, станет сателлитом США в Европе. Остальное - детали.




- Спасибо... - судя по выражению лица Семена Евгеньевича, он, казалось, услышал именно то, что хотел. - А не могло быть так, что вся эта комбинация и была затеяна американцами с самого начала именно с целью подмять Германию и Австрию под свое влияние? Просто ситуация постепенно стала неуправляемой - массовые волнения, втягивание США в военные авантюры - все это требовало все большей и большей эскалации напряженности. В результате стихийным выходом не могло быть ничего другого, кроме крупномасштабной войны. А мы своей информацией помогли привести правящие круги США к временному согласию перед внешней угрозой. К круговой поруке, которая и позволила создать у американцев состояние шока и внушаемости. Протесты, по крайней мере, на время, подавили, от военной катастрофы в Индокитае отвлекли, и теперь появляется возможность тихо оттуда убраться, не слишком потеряв лица: из двух зол меньшее. Немцы напуганы перспективой войны на два фронта, и теперь даже генералы и бывшие нацисты потребуют от Таддена мира. Оставшихся в меньшинстве безголовых ультра утихомирят. При этом Америка теряет возможность ослабить нас руками европейцев, но и мы оказываемся перед постепенно нарастающей военной угрозой германо-австрийского и британо-американского блока.




- Вы сказали "шок"... - Коломенцева впервые с начала совещания взяла слово. - Вы извините, у меня в голове не укладывается, что в США мог созреть заговор убийства собственного президента, к которому причастны сотни людей. Достать ядерные заряды, пусть даже промышленные... И потом, фон Тадден может шантажировать американцев тайными поставками ядерного оружия малой мощности.


Она достала из ридикюля пудреницу, повертела в руках и с досадой засунула обратно.


- Я сказал - "шок", вы сказали - "не мог созреть..." - задумчиво произнес Семен Евгеньевич, откидываясь на спинку кресла. - Мне тоже кажется, что американцы на этот раз президента не убивали. Кеннеди запутался в делах и хотел красиво уйти. Победителем, так, чтобы передать власть следующему из своего клана - Роберту, ныне сенатору от штата Нью-Йорк, известному своей либеральной позицией, требованием отменить раздел 14-6 закона Тафта-Хартли, поддержкой борьбы негров за свои права и так далее. Эта позиция перспективна, но нужен эффектный рекламный ход, чтобы фамилия Кеннеди не напоминала о похоронках из Индокитая и бунтах. Поэтому Джи-Эф-Кей соглашается на небольшой спектакль со взрывом бомбы и раскидыванием по пустыне обломков самолетов. И это всех устраивает. Устраивает Конгресс, устраивает команду Уоллеса, которому гарантирован успех минимум на один срок, устраивает банкиров и биржевиков, устраивает военных промышленников, не говоря уже об уставших от волнений обывателях. Никто не будет кричать, что американский народ обманули. Это круговая порука.




Семен Евгеньевич обвел глазами присутствующих.


- В чем слабость этой версии? - произнес он.


- В том, что это версия, - вздохнул Гриневский. - Психологически американская олигархия устала от потрясений и вполне может пойти на круговую поруку. Даже если это приведет к дальнейшему загниванию политической системы. Но это еще не доказательство.


- Проверять будут другие, - хозяин кабинета положил ладони на стол. - Тем более, у нас нет прямой информации и по первому пришельцу, а заодно и убийству Трумена. Если удастся получить доказательства - это будет уже не муляж, а реальная бомба под Капитолием.




Затрещал звонок пузатого, красно-коричневого телефона. Семен Евгеньевич поднял трубку, затем щелкнут тумблером громкой свзи. Невидимый динамик зашипел под столом.


- Повторите, пожалуйста!


- На развязке объект свернул на Карачевское шоссе и движется в сторону Брянска-второго!


- В Брянске что-то могло остаться из будущего? - Семен Евгеньевич повернул голову в сторону Виктора.


- У меня - ничего.


- Пусть инспектор проверит документы на вьезде. Обострение обстановки и все такое. Машину пусть осмотрит на грязь и прочее. Пока не задерживать...


- Что скажете? - обратился он уже к присутствующим, повесив трубку.


- Либо в БНД, или лично Альтеншлоссер, не знают, что Еремин уже в Москве - но они должны догадаться, поскольку думают, что аналого-цифровой радиотелефон у нас, либо проверяют, но зачем тогда использовать обреченного на провал агента, либо... либо это именно расчет на провал, попытка отвлечь внимание...


- От чего?


- Пока никаких версий...




Снова звонок.


- Объект движется по Московскому проспекту к путепроводу, - сообщил резкий голос из динамика. - Инспектору на ломаном русском объяснил, что хочет отдохнуть в ресторане на Брянске-первом, там очень вкусный гуляш в горшочках. Вокзальный ресторан проверили, он работает круглосуточно, такое блюдо есть, фирменное. Машина абсолютно чистая.


- Значит, заранее заехал ночью на мойку на трассе, чтобы посты не придрались? Докладывайте непрерывно.


- В Бежицу проще свернуть с Калинина на Красноармейскую и через поле, - подсказал Виктор.




- Объект проехал мост и движется по Калинина мимо развязки в сторону базара... бывшего базара. - продолжил голос из Брянска после некоторой паузы.


- То-есть, не свернул в Бежицу?


- Он может свернуть до Покровской горы... Проехал Арсенал, идет по Калинина! Если свернет, скорее всего за мостом на Речной. Туда уже вызвали машины. Можно попытаться уйти по горе, но для этого надо знать местность, и не на такой машине.


- Он вас не заметил?


- Его ведут несколько машин. Пока не реагирует...




Несколько минут прошли в напряженном молчании. Где-то там, за четыреста километров, по ночному городу мчались машины, и силуэт Альтеншлоссера за рулем всплывал в памяти Виктора.


- Виктор Сергеевич, - к нему повернулся Гриневский, - вы больше других контактировали с объектом. У вас есть предположения насчет его действий?


- А кто его знает... Человек коварный, замыслы скрывает. Хладнокровен... А, впрочем, есть одна черта: любит красивые эффекты и неожиданность. Скорее всего, от самолюбования.


- Возле Пушки объект не свернул к вокзалу, а продолжает движение по Калинина! Увеличил скорость! Идет в направлении рощи "Соловьи"!


- Там же тупик, - не выдержал Виктор.


- Какие важные объекты в этом районе? - крикнул в трубку Семен Евгеньевич.


Лицо его изменилось после ответа.


- Что? Перекройте выезды к Дуки и "Ирмашу".


- Объект миновал кладбище. Скрылся из виду, там поворот.


- Догоняйте!..




- Машина объекта обнаружена за низководным мостом у рощи "Соловьи", - прохрипело через пару минут из динамика, - объект исчез. Воинская часть у аэродрома поднята по тревоге, организуется прочесывание леса. Организуем преследование со служебными собаками... В машине на сиденье водителя найдена записка.


- Читайте! - командным тоном отчеканил Семен Евгеньевич. - Открытым текстом!


- Сию минуту!, - в динамике что-то защелкало, закашлялось и вновь прорезался голос. -"Дорогой Виктор! К сожалению, вынужден воспользоваться тем шансом возвращения, который был предоставлен вам - первым и на данный момент единственным. Жизнь, увы, жестока, и каждый должен позаботиться о себе. Судя по истории с самолетом, вы меня поймете. Филь эрфольг! Ваш Дитрих."


- Доложите о результатах поиска, - Семен Евгеньевич повесил трубку, и посмотрел на Виктора. - Что за история с самолетом?


- Вкратце - Альтеншлоссер считает, что я пойму принцип "своя рубашка ближе к телу".


- Что, на ваш взгляд, хотел сказать Альтеншлоссер этим письмом?


- Что он получил время и место перехода для меня, но воспользовался сам.


- Либо просто путает следы. В девяносто восьмом было несколько пришельцев. Что, если на территории СССР есть еще один, и его надо ликвидировать? Такой, который известен Альтеншлоссеру?


- Ковальчук, что ли?




- Товарищ Бородич, - Семен Евгеньевич повернулся в сторону шефа Виктора, - распорядитесь, пожалуйста, чтобы в малом зале дежурные специалисты подготовили оборудование для словесных портретов. Попробовать составить фотороботы всех, кто перемещался через время, кого знает товарищ Еремин.


- Там Домашова придется из дому вызывать. Где-то через полчаса.


- Павел Ойвович, почему сразу не составили словесные портреты? Когда узнали, что сверхцивилизация может присылать курьеров или прикрытие?


- В третьем случае действовали незнакомые люди. Прикрытие со знакомыми товарищу Еремину людьми используется сверхцивилизацией для эвакуации с враждебной территории. Был сделан вывод, что сверхцивилизация передаст данные для возвращения нам.


- Все равно составьте... По вашей логике, Альтеншлоссер должен передать данные для перехода нам, и если он этого не сделал, это ловушка?




Лехтонен не успел ответить. Зазвонил все тот же междугородный телефон; Семен Евгеньевич поднял трубку, не включая громкой связи, произнес "Слушаю... Короче... Что?!.. Спасибо", и снова опустил трубку на рычаги.


- Вот что, товарищи... Собака легко взяла след, а когда объект свернул с тропы, следы просто великолепно видны на свежевыпавшем снегу. На опушке наверху склона оврага они обрываются. Вокруг чистый, нетронутый снег. Будто объект улетел...


- Ранцевый вертолет?


- Тогда бы снег сдуло. И там рядом радар аэродрома, летающий объект появился бы на радаре. Последние шаги говорят о том, что объект не бежал, а спокойно шел, не боясь преследования. Выходит, он действительно переместился.




"И это что, все?" - пронеслось в голове у Виктора. "Это что, я теперь должен застрять здесь пожизненно?"




- Тогда получается одно из двух, - продолжил Семен Евгеньевич. - Манипуляция пришельцем основана на учете его естественного поведения в определенных обстоятельствах. Либо в случае с Альтеншлоссером сверхцивилизация грубо промахнулось - но тогда непонятно, как у них получалось до сих пор, либо...


Он обвел присутствующих внимательным взглядом.


- Либо так и должно быть, и это значит, что товарищ Еремин с нашей помощью задания не выполнил. То-есть, нас ждет что-то действительно страшное, отчего Альтеншлоссер панически бежал к месту переброски, нарушив указания забросившей его сверхцивилизации.




- И что же это такое?


Коломенцева произнесла эти слова совершенно спокойно. Казалось, в минуту опасности в ней сработал ограничитель.




- Дело в том, Валентина Кузьминична, что мы пока не знаем, что произойдет, и не знаем, каким образом товарищ Еремин должен повлиять на ход событий. В практике разведывательно-диверсионных служб далеко не все операции оказываются успешны.


- То-есть, нам не удалось предотвратить главную катастрофу, потому что мы ее проглядели?




Слова Коломенцевой повисли в воздухе. В кабинете было тихо, и Виктор только слышал, как на столе, словно отсчитывая последние минуты перед взрывом, тикают старые владимирские часы в помпезном деревянном корпусе.




36. Банда четырех.



- Виктор Сергеевич, - сухо произнес Семен Евгеньевич, - вам известны природные катастрофы в наше время, эпидемии, аварии, которые без принятия мер могли приобрести характер мировой катастрофы?


- Нет. Разве что астероид Икар... Кстати, я ничего о нем не слышал.


- Пролетел астероид, летом. Все уже забыли. Другого ничего не помните?


- Ничего. Ничего, что было бы сравнимо с Великой Отечественной.


- Значит, остается только то, что человечество само натворило. Уже легче. Предположим, что Альтеншлоссер выполнил свою задачу и сверхцивилизация вывела его из игры. Таким образом, или он не способен предотвратить угрозу, или сделал свою часть работы... Виктор Сергеевич, вы заметили в разговорах с фрау Лауфер что-нибудь необычное? То, что отличается от представлений о западных людях в вашем мире в 60-е годы?


- Я не контактировал с западными немцами в шестидесятые. А по книгам и фильмам - это может быть не совсем верно...


- Ничего страшного. Интересует все, что привлекло ваше внимание.


- Ну, собственно, там ничего особенного... у профессора шашни со студентками... Ах да, насчет страшного. Она говорила про страх. Что во всех живет страх... и что многие готовы броситься в войну, чтобы избавиться от страха перед победителями.


- Именно так и сказала?


- Да, почти так. Получить свободу от страха перед победителями... как наркоману нужна доза, что-то вроде этого.


- Интересно...На что еще обратили внимания?


- В остальном, ничего особенного. Ну, что мы, русские, ближе, к природе...Что фашизм был слепым протестом, попыткой возвращения к природе.


- Как вы считаете, она испытывала этот страх?


- Думаю, она умела его подавлять. А подавленный страх вызывал эйфорию, поиск острых ощущений, адреналина ей хотелось. Была склонна пренебрегать опасностью.




Семен Евгеньевич взял авторучку из прибора, что-то записал на листке и протянул Гриневскому. Тот, прочитав, кивнул, встал со стула, и, забрав свою папку, вышел.




- Итак, товарищи, - продолжил разговор хозяин кабинета, - у нас типичная нерешаемая задача: как действовать, когда мы ничего не знаем. Делим задачу на несколько более простых. Виктор Сергеевич, вы говорили, в девяносто восьмом году первый пришелец умер от старости. Вы проверяли эту информацию? Видели какие-то доказательства?


- Нет. Мне просто сообщили.


- То-есть, это тоже пока не факт. Как и неясно, какая сверхцивилизация его прислала. Значит, пока мы можем опираться только на следующее: - мы обнаружили пока агентурную деятельность одной и той же сверхцивилизации. Если верить тому, что сообщил нам товарищ Еремин, задачей сверхцивилизации является не изменение естественно-исторического пути развития, как в "Конце вечности" американского фантаста Азимова, а предотвращение крупных катастроф на промышленной стадии развития, когда земная цивилизация может совершить ошибки, ведущие к длительной деградации и самоуничтожению...


- Простите, что перебиваю, - спросила Коломенцева, - но это значит, что как только мы достигнем достаточной степени совершенства, нас оставят в покое, или выйдут на прямой контакт?


- Не будем загадывать так далеко...По логике получается, что предельный срок пребывания пришельца - два-три месяца, иначе последствия вмешательства становятся труднопредсказуемыми. С другой стороны, внедрять пришельца за несколько часов до катастрофы бессмысленно, потому что с земной стороны надо организовать операцию с его участием, на это нужно время. Две недели у нас прошло, значит, катастрофа должна произойти в ближайшие месяц-полтора. Для более поздней пришлют другого прищельца. Характер угрозы будет ясен в одну, максимум две недели. Отсюда тактика - ждать. Словесные портреты отменяются, товарища Еремина пусть сейчас отправят на квартиру, завтра, то есть, сегодня, пусть отдыхает за работу по вызову в ночь, завтра... А черт, завтра нерабочая суббота. Короче, Виктор Сергеевич, выходите в понедельник. Никто не знает, что потом будет, а силы и здоровье нужны. Мы с вами делаем перерыв, собираемся после обеда, обменяемся у кого какие идеи. Пока все...




...Затрещал будильник.


"Мне это все приснилось?" - мелькнуло в голове у Виктора.


Он протянул руку и щелкнул кнопкой настольной лампы на тумбочке.


Была половина седьмого утра. У лампы лежал карманный атлас Москвы - вчерашний подарок Бородича. Не сон.


И еще он наконец узнал фамилию босса, у которого проводили совещания. Горбовский. Фамилия ничего не говорит. Поэт в это время такой должен быть, Глеб Горбовский. Не родственники?




-...Он не из института, а из Оскома-9, - говорил вчера Бородич. - Это сложно в двух словах объяснить, потом привыкнете, поймете. Межведомственные принципы организации проектов без согласования с руководством ведомства. Это начиналось с создания атомной бомбы. "Девятка" - это техника, потребность в которой возникнет на следующей стадии развития, из проблем, которые породит нышешняя техника. Например, сейчас быстро развиваются ЭВМ. В будущем в стране будут миллионы машин, связанные в единую сеть. Информация, заложенная в них, станет стоить так же дорого, как оборудование заводов, электростанции, железные дороги. И в этом мире расцветет киберпреступность. Будут кибермедвежатники, будут кибершпионы, киберхулиганы и кибервандалы. Войны будут вести кибердиверсанты. Оружие массового поражения оставляет победителю пустыню. Кибероружие останавливает электростанции, нарушает технологический цикл заводов, вносит хаос в работу учреждений, дезорганизует операции войск, останавливает баллистические расчеты для ракет и сбивает с курса самолеты. Это способ захватить все богатства страны без разрушения, и именно поэтому империалисты вложат в это направление средств не меньше, чем в ракеты. Искать защиту надо уже сейчас...




...Виктор выключил лампу и повернулся на другой бок. Сон пришел сразу - яркий, цветной, непонятный и почему-то пугающий. Он видел не то Брянск, не то Москву. Была какая-то высокая старинная башня с воротами, из красного кирпича, а за ней книжный магазин; Виктор нашел в нем много старинных книг о технике, но никак не мог выбрать, чего ему надо, а хотелось взять все. Потом он видел Верхний Судок, почему-то без домов и почти без деревьев, а по склонам ходили лошади и было лето. У Десны были старые купеческие дома и пристань, и наверху были купеческие дома, он пошел мимо них, надеясь вернуться в книжный, но попал на площадь к Драмтеатру, перед которым была большая яма. Затем он пытался уехать в Бежицкий район, но попал в место, которое одновременно было похоже и на Курган, и на Кремний, и автобусов больше не было.


Он проснулся с каким-то тяжелым чувством. За окном было уже светло, и в нижнем углу стекла начали расти морозные узоры. Часы показывали девять. В квартире стояла тишина.


Странная тревога, смешанная с чувством обреченности наполняла грудь. Виктор не чувствовал такого с самого момента попадания. Что-то инстинктивное, как в раннем детстве.


"В самом деле, надо отдохнуть", подумал Виктор.


Взгляд его упал на карманный атлас, почему-то мелькнула мысль, что надо отнести его в кабинет.


"Нептун" с нажатой клавишей диапазона стоял на том же месте. Виктор наклонил приемник к себе и внимательно посмотрел на шкалу.


Там были диапазоны шестнадцать и девятнадцать метров. Пять диапазонов коротких волн, от шестнадцати до пятидесяти метров.


Виктор вышел в гостиную. На радиоле был стандартный набор диапазонов, с короткими волнами от двадцати пяти. На кухне - только ультракороткие. В спальне - длинные, средние и ультракороткие.




"На кухне - просто слушать новости и музыку по московским программам", подумал он. "В спальне - московские и ночью западную музыку на средних. В кабинете...В кабинете, чтобы слушать запад. Люди в госкомовских домах могут слушать запад. Может, быть, даже обязаны. Но не распространять..."


Наушник нашелся в одном из ящиков. Виктор воткнул его в гнездо и нажал клавишу диапазона шестнадцати метров.


Здесь действительно не глушили. Через минуту он набрел на "Голос Америки".


- ...А теперь новости в более подробном изложении. По сообщениям источников, близких к правительству Федеративной Республики Германия, к восставшим национал-радикалам присоединились отдельные части бундесвера. Используя танки и бронетранспортеры, восставшие захватили ряд складов вблизи восточной границы, где, по непроверенным данным, находятся запасы ядерного оружия...




"Те самые снаряды "Циклоп"? Альтеншлоссер знал, оттого и рванул в Союз?"




- ...Лидеры повстанцев, называющие себя "Совет четырех", поставили перед германским правительством ультиматум не соглашаться на условия урегулирования в Европе, выдвинутые президентом США Линдоном Джонсоном и немедленно объявить в стране военное положение для защиты от агрессии. В настоящее время на военных базах США в Великобритании и Норвегии идут подготовка к вылету стратегических бомбардировщиков с ядерным вооружением, для того, чтобы нанести удар по группировкам мятежников, если те не проявят благоразумие и не сдадутся властям. Накануне Конгресс США предоставил президенту Джонсону полномочия для проведения таких акций безопасности. Как известно, постоянные полеты бомбардировщиков с ядерным вооружением на борту было прекращено после потери нескольких атомных бомб у берегов Дании и Гренландии...




Штаты хотят замести следы ядерной аферы, подумал Виктор. Даже если наши не вмешаются, это будут массовые жертвы среди населения и радиоактивное заражение. А если террористы еще и ударят по верным правительству войскам...или по сопредельной территории...




- Командующий вооруженными силами Германии фельдмаршал Гофман распространил заявление, что будет сбивать американские самолеты, если те войдут в военное протранство Германии. Сейчас он пытается восстановить порядок в войсках и организовать подавление мятежа...




Виктор бросился в комнату и включил телевизор.


Засвистела развертка. Из динамика полилась веселенькая джазовая мелодия в ритме твиста. На засветившемся экране появился рисованный пузатый рыжий человечек на люстре.


- Малыш! Со мной не соскучишься! - послышался голос артиста Ливанова.


"Офигеть. Казалось, этот мультик про Карлсона появился только вчера. А столько лет прошло..."


Он защелкал каналами. На второй программе шел черно-белый спектакль, и Андрей Миронов кого-то упрашивал уступить ему билет на самолет. На третьей программе рассказывали о климате Африки. Четвертая программа утром не работала.


Виктор щелкнул выключателем и экран погас. Пару секунд Виктор стоял в раздумьях, потом бросился к радиоле. Центральное радио ясности не внесло.




Он снял трубку телефона и начал крутить диск - рабочий номер Бородич ему оставил вчера. На другом конце линии долго трещало, затем послышались хриплые стонущие гудки. Телефон взяла девушка. В ухо Виктора певуче зазвучало - "Алло-о...Слушаю вас.."


- Это Еремин беспокоит. Можно товарища Бородича?


- Его нет на месте...Перезвоните через полчаса, пожалуйста.


- А с кем можно? У меня экстренное.


- Подождите минуточку.


Трубка на другом конце легла на стол, что-то загремело, и затем прорезался все тот же женский голос:


- Соединяю вас с заместителем директора.


Что - то затрещало, послышался и оборвался писклявый сигнал и стук - видимо, трубку брали с рычага.


- Слушаю вас, Виктор Сергеевич.


Голос принадлежал женщине лет сорока; низкий, чуть хрипловатый, спокойный и строгий.


- Прошу прощения, мне не звонили, чтобы я приехал на работу?


- Не звонили, - хладнокровно ответила женщина. - Вы должны сегодня отдыхать. Выходите в понедельник. Это приказ.


- Прошу прощения...я слышал по радио...случайно по не нашему...


- Виктор Сергеевич, мы в курсе. Отдыхать - это устный приказ Косыгина. Если вы понадобитесь, вас с морского дна достанут.


Виктор смущенно пробормотал "спасибо" и "извините за беспокойство" и дал отбой.




"Они говорили, что признаки катастрофы появятся через несколько дней. А если это сейчас?"




37. "Президент требует родить его обратно".



Они хотят, чтобы я не вмешивался, думал Виктор. Полагают, что могут разрулить сами, ну а когда на горизонте замаячит конкретный трандец... Населению не сообщают. А что сообщать, если пока прямой угрозы радиоактивного заражения нет. А даже если американцы сбросят бомбы... Кто знал об аварии на "Маяке" в пятьдесят седьмом?




"А если им нужен этот конфликт? Что я знаю об отношениях Косыгина и Козлова? О положении Козлова и его конкурентах? О сменовеховцах? А если партноменклатура готовит тихий переворот, чтобы укоротить власть ГКВД? Массовых репрессий в низах не видно, а что у них тут наверху? Скольким здесь не нравится позитив о лагерях? Есть же наверняка родственники посаженных?"




Виктор прошелся по комнате. Стояла тишина - тишина дома, где одни жильцы ушли на работу, а другие отдыхают с ночной смены.




Допустим, конфликт в Европе нужен ГКВД, чтобы удержать власть, подумал Виктор. Тогда они должны знать, как его разрулить. Или должны были знать, но что-то пошло не так...В обоих случаях его, Виктора, будут держать в стороне от дела, чтобы не помешал. Вариант: одна из сторон согласилась на создание "мирового правительства" с американцами. И это может быть любая сторона, силовики или партайгеноссе, в нашем случае скорее силовики - американцы будут стараться внедрить своих людей в среду успешных прагматиков. Главное, чтобы народ сплотился вокруг угрозы. А видимость, ее создадут...




"Нет, что-то не вяжется. Нет пропагандистской кампании, какой образ врага, они все скрывают до последней минуты. Похоже, они всего этого не ждали. И что же делать? Затаиться и выжидать. Надо уметь ждать. Ждать, сколько потребуется..."




Он вернулся в спальню и лег, закрыв глаза и заложив руки за голову. Сон подкатил незаметно и быстро, и снова цветной. Он был в каком-то другом городе, то ли в командировке, то ли на студенческой практике, и пошел с приятелями на рынок. Спуск к рынку закончился на улице, шедшей параллельно набережной; на ней стояли невысокие послевоенные дома с магазинами. Виктор заглянул внутрь: в магазинах была богатая сталинская отделка, но пришедшая в ветхость, даже дубовые панели потемнели и нуждались в новой лакировке. Тогда он пошел по этой улице влево, и вскоре вышел к морю, где был пляж и причал. Стоял теплый летний вечер, было тихо, и за причалом город заканчивался, только в море спускались крутые отроги скал, ограничивая бухту.


Сон казался почти реальностью; но в этом городе не шумела листва, ветер не доносил йодистый запах с моря, не жужжали пчелы и с серой мостовой не подымалась пыль. На площади у пирса было тихо и печально. Выражения лиц людей не отпечатывались в памяти, и не вызывали ответных чувств. Словно в детстве, душу наполняла тихая радость, причина которой была неясна, как и цель блужданий - то, что компания, с которой он шел, куда-то делась вовсе не тревожило.




Виктор с трудом выбрался из этого сна; снаружи все было привычным, по подоконнику царапали когти прилетевшего воробья, и наволочка подушки еще хранила легкий запах утюга. Было уже после пяти и хотелось есть.


Желания немедленно бросится к приемнику и узнать, чем все кончилось или началось, у Виктора не возникало. Если в первые дни он был один в этом знакомом и одновременно чужом мире, с новыми неизвестными опасностями, то теперь он стал частью системы, и выживание этой системы стало условием его выживания; похоже, в системе понимали, что и выживание системы тоже зависит от его судьбы. Ему был нужен здешний Союз, с его кремлевскими звездами, с его мощной армией, с миллионами таких же, как он обычных людей, работающих для страны, а, значит, и для него, Виктора, и в то же время этим миллионам нужен был он, Виктор, он мог им помочь, хоть и не знал еще, чем.




В ожидании большой войны важно выспаться и поесть, пока есть возможность.


Холодильник мягко и привычно тарахтел компрессором. Виктор разогрел остатки вчерашнего пиршества и заварил молотый кофе. Кто знает, когда в этом мире удастся попить натуральный кофе первого сорта Московского пищекомбината, по ГОСТу шестьдесят шестого года. Семь десятых процента кофеина за семь двадцать в магазине.


Посуду по привычке помыл вручную. Тугие струи, шипя, изливались из леечки на высокой гусиной шее смесителя. Как это, оказывается, приятно - шум воды в тихой кухне, когда день клонится к закату.


"Нептун" безмолвно ожидал хозяина на частоте вражьего голоса. Виктор вздохнул и надавил на кнопку.


- ...Первые стратегические бомбардировщики с ядерным оружием на борту только что поднялись в воздух с норвежской авиабазы Будё, и, по последним поступившим данным, правительство Швеции дало разрешение на пролет военных самолетов США над своей территорией. Авиабаза предназначалась в основном для операций в случае нападения СССР, и является на сегодняшний день одной из немногих, где ядерный арсенал находится в высокой степени готовности. Как известно, военные доктрины крупнейших ядерных держав до недавнего времени были основаны на так называемой "стратегии гуманности" - принципе применения ядерных зарядов в качестве оружия последнего шанса после того, как начнется широкомасштабная война с применением обычных вооружений. Сегодня, когда в руках террористических групп оказались арсеналы с оружием массового поражения...


Виктор опустил палец на выключатель.


"Теперь посмотрим, что наши официально, и к чему готовиться."




Телевизор прогревался. Виктор подумал, что вернее было включить радио: специального новостного телеканала тут нет. Но экран уже засветился, и появилась студия с вывеской "Политклуб".


Александра Бовина Виктор узнал сразу. Трудно было его не узнать, тем более, что усы были на месте. Тогда, в той, Виктора реальности, Бовин был вроде как против ввода войск в Чехословакию. Интересно, а против чего он сейчас? В Чехословакии и так наши войска. Или он против ввода войск в Германию?


-...Нынешний мятеж в Германии, - продолжал Бовин, - это результат чудовищной и непоправимой ошибки Соединенных Штатов. После объединения Германии американские эмиссары буквально завалили поддержкой откровенных неонацистов, чтобы открытый реваншизм фон Таддена выглядел здравой умеренной альтернативой. Американские политики изнасиловали юную германскую демократию, а теперь, когда она не только зачала от них фашизм, но и родила, президент Джонсон требует родить его обратно.


- Родить обратно фашизм?


- Да. Пока именно это.


- Александр Евгеньевич, наши телезрители хотели бы знать ваш прогноз дальнейших событий, - спросил незнакомый Виктору молодой ведущий. - В частности, спрашивают, почему наши, как выражаются они в своих звонках, теряют время и не разворачивают действия на территории Германии, как государства - агрессора.


- Я бы сам хотел его знать... События меняются стремительно. Самое опасное сейчас - это военное вмешательство извне, без согласия германского правительства. Прежде всего, вмешательства со стороны США. Многие западные политики, с которыми я общался, наивно полагают, что американское правительство сможет восстановить в Германии парламентскую демократию. Зададим себе простой вопрос: а нужна им там демократия? Скорее, после подавления мятежа американскими штыками, американцы установят там такой же неоколониально-фашистский режим, как в ряде стран Латинской Америки, уничтожат руками этого режима не только коммунистов, но и просто либералов и прогрессивно мыслящих людей. И вряд ли стоит ожидать, что этот режим тут же попрет на рожон, то-есть, на советско-китайский блок. Немцев не пошлют сразу на восток, где они были и где они уже получали. Сначала с их помощью придавят те государства, которые выступают за мир и добрососедские отношения с восточными партнерами. В первую очередь, это Франция, где нет наших баз...




Затрещал телефон. Виктор бросился к нему и схватил трубку.


- Еремин слушает!


- Виктор Сергеевич, это я, Лена. Я была у подруги, возвращалась, шла мимо, решила позвонить. Я из автомата возле ворот.


- Вы хотели встретиться?


- Да... то-есть, нет, просто поговорить. Я не буду заходить, некогда.




"Неожиданно... Это провокация? Послана, чтобы ликвидировать? Или дать координаты точки перехода? А как же немцы, как же снаряды "Циклоп" и американские бомбардировщики с ядерными зарядами?"




- А почему некогда? Я как раз кофе заварил. Отвезу на машине.


- Не сегодня. Мне честно, некогда.




"У ворот наверняка есть наружка. Если какие-то подозрения, контакта бы не допустили. Попробуем осторожно. Усилить бдительность, не поддаваться на..."


- Я сейчас спущусь.


- Я жду у ворот... - В трубке запикало.




На экране вместо Бовина сияла заставка с кремлевским дворцом и звучали позывные Интервидения. По щелчку выключателя изображение свернулось в точку и исчезло.


"Рацию взять... А где же к ней зарядка? Тут небось аккумулятор не двухнедельный. И в столе не было... Ладно, на передачу не работал, наверное, хватит. Вернусь, позвоню, спрошу."




В вестибюле вахтер проводил Виктора равнодушным взглядом. Он машинально пробормотал "Добрый вечер", и толкнул ручку двери.


На стеклянном чистом небе загорались первые звезды. Здесь все было реальным - и легкое дыхание мороза на щеках, и запах дымка, долетавший из частного сектора, и угасающее зарево на горизонте, и крики детей, раскатывающих лужи. С ветвей уснувшего у ворот дерева вспорхнула синица. Где-то неподалеку из раскрытой форточки заливался Горовец - "Если печаль придет порой, если уснуть нельзя никак, я набираю номер твой - просто так, просто так..."


"Проснуться бы сейчас в своем мире..."




38. "Просто так"



Знакомый силуэт Виктор увидел сразу. Лена подбежала навстречу; по случаю раннего мороза на ней было серо-зеленое однобортное пальто с темным меховым воротником и четырьмя большими пуговицами, две из которых расположились почти на плечах, а две других - на самой талии. Сейчас такое пальто выглядело бы немного странным, но Лене очень шло. Светлые сапожки до середины лодыжек и круглая темная меховая шапочка создавали неповторимый колорит конца шестидесятых.


- Здравствуйте. Я шла от подруги, решила позвонить... - повторила она, и ее большие глаза взглянули на Виктора с растерянностью и надеждой.


- Вы не замерзли, Лена?


- Нет, что вы... Я закаленная, я хожу на лыжах, сегодня посмотрела на градусник в форточке и надела зимнее пальто. Наша легкая промышленность выпускает хорошие теплые пальто, так что вы не беспокойтесь.


- Лена, вы прекрасны. Жаль, что сейчас почти зима, и не продают цветов.


- Мороз же. Цветы замерзнут.


- Можно сделать стеклянный ящик, вроде аквариума, поставить туда свечку, чтобы согревало, и торговать у метро.


- Отличная идея! Надо подсказать кому-нибудь из соседей.


- А не посадят за такой бизнес?


- Если купить патент, то не посадят. Сажают за черный бизнес, беспатентный, когда что-то воруют и затем делают. А за серый штрафуют. Это когда берут патент для прикрытия, но нарушают условия.


- А когда не нарушают, это белый?


- Да.


- Давайте посидим в каком-нибудь местном кафе и обсудим.


- Да мне некогда... Я вот чего, - и она взяла Виктора за кнопку на кармане куртки. - Вы, пожалуйста, не подумайте ничего насчет вчера.


- Все в порядке. Я никогда не спешу с выводами. И вчера было все совершенно естественно.


- Вы так считаете?


- Сейчас шестьдесят восьмой, конец двадцатого века. Темп жизни меняется. Акселерация, информационный взрыв... А вы представляете, какими будут отношения людей, когда они будут смотреть друг на друга с разных концов земли через единую компьютерную сеть? Когда весь мир будет говорить друг с другом через клавиатуры?


- Представляю... - карие глаза в упор взглянули на Виктора. - Миллионы криков о помощи. О голоде, войнах, гибели близких. Кто-то будет отстукивать на электрической машинке последние слова под завалами убежища, отрезанный в горящем доме, замерзая в таежном лесу. Из каюты тонущего корабля или с борта падающего самолета. Вы правы. Надо жить, пока это еще возможно. И не стесняться эмоций. Спасибо вам.


- За что?


Лена подняла голову и взглянула на его. Ее губы растянулись в привычную, открытую, чуть наивную улыбку. На щеках заиграли ямочки.


- Вы помогли это понять. Вы - хороший человек и ездите на синей "Волге", - она сдвинула тонкую черную перчатку и посмотрела на часы - квадратную "Чайку" на черном ремешке. - Мне пора. Мы можем пройти до остановки.




"До остановки - открытая местность. Если разрешили ходить по микрорайону, угрозы нет."




Неровно уложенный асфальт тротуара блестел пятнами раскатанных замерзших луж. Бледным сиянием загорелись трубки фонарей, множа тени прохожих и рассеивая вокруг себя светящиеся круги из висевших в морозном воздухе льдинок.


- Елена Васильевна, а если бы у меня была не синяя, а черная "Волга", это круче или нет?


Лена повела плечами.


- Ну это просто. Люди, которые ездят в черной "Волге", ну, как бы сказать, могут быть разные. А если человек ездит в синей "Волге" - этого не может быть. Хотя ездят разные. Понятно.


- Абсолютно. Но есть и минусы. Человек может в любую минуту внезапно уехать в командировку, и, возможно, навсегда.


- А как же в войну? Люди уходили. В боях за оборону Москвы погиб каждый второй. Более полумиллиона погибло. Поэтому я не могу смотреть, если кто-то бросает мусор или пишет на стене. Это все равно, что писать на памятнике. Из каждого дома уходили люди.


- Но сейчас не война.


- У нас на работе сегодня получили похоронку. Сын одной из сотрудниц. Сейчас война, просто другая. Одни идут по повестке, другие сами выбирают. Гибнут при испытании новой техники, в научных лабораториях, в экспедициях. А в это время кто-то спокойно и безопасно решает вопросы карьеры. С черной "Волгой" можно ошибиться...


- Я тоже не просил синюю "Волгу", так получилось. Елена Васильевна, я действительно обыкновенный инженер. Просто так сложились обстоятельства.


- У нас в стране все обыкновенные люди. Министры, космонавты, знатные токари, артисты балета, ученые. Я так поняла, вы долго работали там. Вы быстро привыкнете. Все привыкают.


Они прошли мимо компании пацанов и девчонок. Пацаны были с битловскими прическами. Звенела гитара - "Все спешат, все бегут от мороза в уют, только два чудака бредут..."


- Мне кажется, я здесь всегда жил, - усмехнулся Виктор, кивнув на компанию.


- Американские прически и городской сентиментальный романс, как в эмигрантском ресторане. Приходит новое поколение.


- А раньше? "Не пойду об скалы я чесаться, мой позвоночник может поломаться..."


- Ой, не надо! Я когда-то была стилягой. Ненадолго. Джаз - это одно, а когда человек просто хочет выделиться ради своего эгоизма - это другое... Ну вот и остановка.




Полуторадюймовые гнутые трубы поддерживали похожий на крылья бабочки навес, раскрашенный местными кубистами. У бордюра посадочного кармана уже столпилось полтора десятка человек.


- Елена Васильевна, может, все-таки подброшу на моей?


- Не надо. Мне недалеко, потом еще в одно место...


- А как вы смотрите на то, чтобы в эти выходные сходить в театр или на выставку?


- В воскресенье я вечером свободна. Созвонимся. Мой автобус, идет, все, пока!




Она легко побежала к очереди к задним дверям и, перед тем как исчезнуть в салоне, повернулась и помахала рукой.




Автобус зафырчал, крутя, как хвостом, белым дымком из выхлопной трубы. Виктор проводил его глазами. Уходить не хотелось; трудно сказать, сколько бы он еще стоял, если бы его не окликнули. Он обернулся и увидел спешащего к нему Лехтонена.


- Началось? - с тревогой спросил Виктор.


- Виктор Сергеевич, вы извините, мы забыли вам передать зарядное устройство к рации.


Он протянул Виктору небольшой сверток.


- Сейчас там запасной комплект заряженных аккумуляторов, придете домой, поставите их в батарейный отсек. Те, что сейчас стоят, поставите на зарядку. Там лежит инструкция, разберетесь.


- И это все?


- Еще раз извините... Я сказал вам, что Елена Васильевна живет в комнате, оставшейся от матери. Я оговорился, она живет с матерью. Надеюсь, это...


- Все нормально. На выходные планируем куда-нибудь сходить в культурное место, вот хотел, посоветоваться с вами, куда лучше пригласить... Что с бомбардировщиками?


- С какими бомбардировщиками? - невозмутимо спросил Лехтонен.


- Которые наши сбивать собирались.


- С этими уже все.


- Уже сбили? Что-то народ не обсуждает речь Молотова.


- Вы сейчас куда идете? Домой? Я расскажу по пути.




-...В БНД что-то узнали о готовящемся мятеже, и ослабили внимание к Альтеншлоссеру. Альтеншлоссер, скорее всего, почувствовал, что что-то назревает, и тут ему подбрасывают информацию о канале в другое время. И он, естественно, бежит, чтобы воспользоватсья этим каналом. Мы пока не знаем, как ему удалось добраться до нашей границы, важно другое. В БНД расценили его действия, как побег на нашу сторону. БНД выходит на фон Таддена и они фактически устравивают дворцовый переворот - министр обороны и ярый антикоммунист Франц-Йозеф Штраус подает в отставку, ряд крупных военачальников арестованы, а фон Тадден через голову депутатов бундестага обращается к Косыгину с просьбой о военной помощи. Наши части вместе с частями НОАК вошли на законном основании на территорию Германии как раз в тот момент, когда с авиабазы в Будё поднимались первые "Стратофортресс" с ядерным оружием. Наши подняли перехватчики. В планы Джонсона такая ситуация не входила, и бомбардировщики успели повернуть над Балтийским морем. Получается, что кураторы Альтеншлоссера из сверхцивилизации использовали его побег для давления на германское правительство, и для предотвращения ядерного конфликта.


- Почему бы им просто не сообщить ему его точку перехода?


- Есть одна версия... Знаете, почему неонацисты не взорвали ядерные заряды?


- Я даже не знал то, что они их не взорвали. Я не знаю, чем кончилось.


- Времени на подготовку спецоперации не было. И тогда вспомнили про вашу вчерашнюю информацию о страхе. Решились на совершенно бредовую вещь - атаковали склады, где хранились "Циклопы", открыто, с танками, пехота с криком "Ура!". Неонацисты драпали почти без сопротивления. Сначала низко прошли самолеты, создали шумом шокирующий стимул, а крик "Ура!" воссоздал образ опасности. Далее - инстинктивная реакция и животная паника. Вечером будет выпуск новостей и официальное сообщение.


- Рискованно.


- Поэтому вам ничего и не говорили, что вы скажете - "рискованно". Получается, что угроза была, и для ее устранения требовалось участие в игре вас и Альтеншлоссера. Несмотря на то, что большой подготовки не потребовалось. Случайная информация, которая помогла решить задачу.


- Хотите сказать, что мое задание здесь выполнено, и надо ждать курьера, как вы говорите, сверхцивилизации?


- Есть такая версия. Поэтому, Виктор Сергеевич, у меня к вам одна просьба. Если на вас выйдет человек, который что-то знает о сверхцивилизации, постарайтесь в разговоре прозондировать его на предмет возможности прямых контактов сверхцивилизации с нами. Хорошо, конечно, думать, что где-то в пространстве и времени, есть боги, которые помогут разумному человечеству спастись. Только где гарантии, что они не ошибутся? Что, если где-то существует сверхцивилизация, которой земляне просто мешают? Хочется, чтобы наши взаимоотношения с той сверхцивилизацией, что нам помогает, были построены на взаимном доверии.


- Думаете, там не предусмотрели такого шага?


- Думаю, предусмотрели, поэтому не перегибайте. Главное, не навредить. Намекните, что мы ищем пути мирного сотрудничества в обоюдных интересах. Если откажут, не настаивайте. Могут просто подбросить информацию - переход в таком-то месте в такое-то время. Тогда сразу сообщите нам. Пришлем ученых с приборами, надо же попытаться открыть эту тайну природы.




Послышался гул, и над крышами пролетел тяжелый самолет; в темном небе были видны только бортовые и проблесковый огонь. "Гражданский" - с облегчением подумал Виктор.




- Павел Ойвович, а если это не та угроза?


- Ситуация вокруг Германии предсказуема. Нас ждет длительная борьба за влияние на Германию и германскую политику. Да, сейчас мы, по сути дела спасли десятки или даже сотни тысяч немцев. Но это скоро забудут. Свободный мир не любит помнить уроки истории. Джонсон уже заявил журналистом, что Америка выиграет гонку вооружений. В ответ в тех же сегодняшних вечерних новостях объявят об успешном опытном полете нашего воздушно-космического самолета в беспилотном режиме. Пока не орбитальном, но это пока... Ну и последний из срочных вопросов. В вашей прессе публиковались когда-нибудь эти снимки?




Он вытащил несколько черно-белых фотографий, и, не передавая Виктору, медленно перетасовал их, как карты. На снимках были американские военные, самолет Б-52 и ядерный взрыв.




- Это из фильма Кубрика, - хмыкнул Виктор. - "Доктор Стрейнджлав, или как я перестал бояться и полюбил атомную бомбу". В начале шестидесятых сняли.


- Так вот, Стэнли Кубрик ничего подобного не снимал. И американцы в сорок восьмом приняли это за исторический фильм.


- Получается, что попаданец из нашей реальности, и нам ничего не грозит?


- А вот это мы не знаем. Даже если в их руках оказалась цифровая запись фильма, вряд ли они сделали столь далеко идущие выводы только по ней. Короче, - продолжил он, пряча фото во внутренний карман пальто, - это еще одна причина поискать каналы связи с нашими неожиданными потусторонними союзниками. Самочувствие у вас как?


- В норме.


- Ну, дай бог... Тогда до понедельника!




Госкомовский трилистник сиял окнами-звездами на фоне морозного неба. Вахтер дежурно улыбнулся Виктору.


"За продуктами завтра схожу. Пока есть."


Жизнь складывалась. Катастрофа еще неизвестно когда будет. Квартира со всеми удобствами, приличная потенциальная хозяйка на горизонте, опасных связей с агентами зарубежных спецслужб не предвидится. Работа по специальности и по призванию. Компьютерная безопасность - это ничем не хуже ширпотреба, думал Виктор. С шишками, видимо, контачить не придется, ну и ладно. Так даже спокойнее.


Вещи в гостиной дремали, ожидая нового владельца, и обстановка уже не казалась Виктору гостиничной и казенной. Включив свет, он щелкнул сетевой кнопкой радиолы, и вечернюю тишину прорезали резкие риффы "Песни ночного сторожа", бунтарской композиции в стиле "Роллинг Стоунз" от группы "Аргонавты": "Эй! Кто там хо-дит?! Эй-эй! Кто ходит?!"




- Спокойно, свои - раздался за спиной незнакомый голос со знакомыми интонациями.


"Кажется, насчет опасных связей я поторопился".


- Ночью каждый жулик прячется во тьму! - орал солист "Аргонавтов".


- Свои обычно в дверь звонят, - негромко ответил Виктор.


- Обстоятельства, увы. У меня нет оружия. Можно оглянуться и убедиться.


Виктор медленно повернулся на голос и оторопел.




В дверях кабинета стоял он сам.


В том же черном свитере, джинсах и обуви. Словно отражение в зеркале. В открытых ладонях ничего не было.




- Вот мы и встретились, - невозмутимо сказало отражение.




39. Основная ценность.



- А я думал, фильмы про Фантомаса - это комбинированные съемки, - невозмутимо сказал Виктор, разглядывая двойника. - Записка не от вас была?


- Какая записка?


- "До скорой встречи. Фантомас."


- Я в детстве тоже смотрел это кино. Давно это было.


- Вторую экранизацию?


- Юннебеля. Какая она по счету?


- Какое совпадение. Тоже смотрел в детстве и тоже Юннебеля.


- Я понял. Как вы хотите проверить, что я тоже из будущего и не снюсь вам?


- Что в вашем мире вместо свастики?


- Это в каком смысле? А, я понял. Трикветр. Я помог построить в вашем мире коммунизм?


- В моем - нет.


- Жаль... Еще вопросы или перейдем к делу?


- А если вы телепат и читаете ответ по мыслям?


- Хорошо, перейдем к вещдокам.




Двойник отступил в кабинет, и тут же вернулся с курткой Виктора; из внутреннего кармана он достал "Самсунг" и пакет с деньгами и всякой мелочью и положил на стол гостиной.


- Забирайте, это ваше. Проверьте телефон. Вряд ли тут кто-то сделает копию.




Виктор остался на месте. "Аргонавты" замолкли, и теперь из радиолы дущевно лился голос Макарова: "Здравствуй, солнечный город. Вот и встретились вновь..."




- У меня есть предложение, - сказал Виктор. - Давайте позвоним в местные компетентные органы и скажем, что так и так, Центр вызывает срочно, что мы можем за оставшееся время. Что пришельцы все равно эвакуируют, у них сверхвозможности и все такое.


- Вы не рветесь обратно в свой мир? Судя по обстановке, комфорт вы любите, но роскошь или власть вам не предложили...Вы встретили здесь свою любовь?


- Пока нет. Эвакуацию ведь делают только с враждебной территории?


- Понял...И чего будем делать? Для меня это только второе путешествие. И то оно будет коротким.


- Почему нельзя открыто? Избежим недоразумений, за мной наверняка наблюдение.


- Есть загвоздка: нельзя, чтобы они ставили приборы в месте переброски. Я не знаю, почему.


- А в четвертой реальности это было можно.


- Не знаю. Может, дырка в пространстве-времени не та, может, тут реальность другая, нельзя ей по мирам шастать. Не знаю!


- Не верите, что это можно им объяснить? Но мы же еще не пытались.




Двойник прошелся туда-сюда по комнате, и плюхнулся на диван. Пружины заскрипели.


- Все верно...Единственное, что не будет делать шпион или провокатор - это не позвонит в госбезопасность. Я понял. Уникальная возможность вести внутренний диалог, глядя на самого себя со стороны. Не находите?


- Тогда я звоню?


- Не верю я, что бюрократическая машина сама собой откажется от возможности...Вы же прожили столько же, вы же видели! Мы с вами видели! Чудес не бывает.


- А если это не совсем бюрократическая машина? Если там все-таки есть люди, готовые взять на себя ответственность за страну? И притом, это - тупик. Сами понимаете.




- Твою мать! - Двойник Виктора вскочил и заходил по комнате; на его лице играли желваки. Внезапно он остановился и повернулся к Виктору.


- Черт с вами! Звоните! Или погодите, я сам буду говорить! Наберите сами их номер. Пусть делают, что хотят...


...Зажужал номеронабиратель. Дождавшись гудка, Виктор аппарат в руки и шагнул навстречу двойнику. Тот нервно перехватил протянутую ему трубку.


- Здравствуйте. Говорит двойник товарища Еремина из другого мира... из будущего. Предлагаю срочно встретиться и обсудить ситуацию. Виктор Сергеевич здесь... Нет, его не удерживают. Желательно без оцеплений и групп захвата. Я никуда бежать не собираюсь.




С этими словами он положил трубку на рычаги.


- У вас там что, тоталитаризм? - сочувственно побеспокоился Виктор, водружая аппарат на положенное ему место на тумбочке.


- Понятия не имею. У нас нет этого слова. Насчет здешних пока не уверен.


- У вас там вроде коммунизм?


- Второй этап.


- А можно в двух словах? Пока не подъехали.


- Да все очень просто. Первый этап - это когда решена проблема с нищетой и социальным изгойством рабочего класса. Государство берет обязательство по пяти основным социальным принципам и восемнадцати дополнительным. Второй этап - это когда устранены возможности крупных злоупотреблений правом частной собственности. Дальше идут разные варианты в зависимости от национальных особенностей, хода истории и прочее. Начиная от идеи диктатуры пролетариата, которая нигде в чистом виде не была реализована, и кончая социал-либерализмом и религиозными направлениями. Дальнейшее развитие пока уперлось в то, что ниуда не делись противоречия между нациями и цивилизациями. Не просто верхушка хочет жить за счет чужих народов, а народная масса хочет. И никаким воспитанием это не искореняется. Так что у нас на неопределенную перспективу есть армия, органы правопрорядка, секретные службы и места заключения. А также угроза новых войн.


- Ну так это не совсем коммунизм, а просто так называется.


- Ни одна идея человечества не реализовывалась в чистом виде. Дизель хотел сделать угольный двигатель, а создал нефтяной....




Из прихожей послышался знакомый гонг.




Их было трое. Лехтонен, Гриневский и сам Горбовский. Спокойно сняли пальто в прихожей, как будто просто зашли к сослуживцу. Двойнику представились сухо, официально, удостоверений не показывали. Виктор выключил радиолу, чтобы не мешала.


- Ну-с, - степенно произнес Горбовский, - внимательно вас слушаем. Итак, что вы хотели нам сообщить?


- Вкратце, - двойник проглотил слюну, волнуясь, - необходимо дать возможность вернуться товарищу Еремину, и, через непродолжительное время, - мне. Без каких-либо приборов в местах переброски.


- Хорошо, что позвонили, - Горбовский поднял вверх указательный палец, - правильно сделали. После того, как карманный радиотелефон исчез из сейфа, стало ясно, что за товарищем Ереминым номер один кто-то придет в самое ближайшее время. А как ему проще всего уйти от наблюдения? Проще всего, если есть двойник, который отвлечет внимание. Короче, пришлось бы брать обоих... Ладно. Есть ли какая-то возможность войти в контакт со сверхцивилизацией, которая вас отправляет?


- Нет. В данном случае - нет...Понимаете, я даже не знаю, почему они не хотят, чтобы это изучали. Может, быть информация, которую вы получите, на что-то повлияет, не совсем хорошо, может, она создаст опасность...Мне трудно это обяснить.


- Ну почему же...С вашего позволения, мы присядем.


Горбовский развалился в одном из кресел, его помощники сели на диван. Виктор тоже присел на край дивана. Кто знает, сколько тут говорить будут. Он хотел предложить кофе или чай, но не знал, не собъет ли это кого-то с толку и не испортить всю кашу или как ее там.


- Это очень знакомая нам ситуация, - продолжал Горбовский, откинувшись на спинку кресла. - Очень часто, когда человек узнает вещи, которые ему знать не положено, или которые от него скрывают, он может получить на свою шею много неприятностей. Может даже потерять жизнь. Возможно, сверхцивилизация боится, что мы спутаем их планы, возможно, считает, что мы, овладев тайной перемещений, можем стать для кого - то опасными, и тогда нас попытаются уничтожить...Ну что будем делать, товарищи? Павел Ойвович, ваше мнение?


- Кратковременность задания говорит еще и о том, что сверхцивилизация боится вербовки лиц, которых использует. Слишком мало времени для сбора данных, разработки...


- Стоп, это понятно. С лицами что предагаете делать?


- Убежден, надо действовать исходя из интересов безопасности государства, а, может, и всего человечества, - быстро проговорил Лехтонен. - Это не побег в капстрану, который бы нанес однозначный ущерб Союзу. Это другая ситуация. Проявив недоверие, мы можем потерять возможных союзников.


- Если это союзники, - заметил Гриневский. - Может, это лишь попытка как-то нас использовать в своих интересах.


- Все союзники действуют в своих интересах. Предлагаю отпустить пришельцев, если надо - под мою личную ответственность.




- Подождите с ответственностью, Павел Ойвович, - задумчиво произнес Горбовский.


Он вынул из рукава крохотный микрофон.


- Можете заносить технику.


В замке заворочался ключ, и в комнату вошел человек с массивным кейсом. Положив кейс на стол, он раскрыл его и выдвинул антенну.


- Соедините с "Севером" по каналу стойкой защиты.


Специалист чем-то пощелкал в чемодане и протянул Горбовскому трубку кремового цвета.


- Здравствуйте, Алексей Николаевич. Уже доложили? Да, на квартире. Оба. Да... Нет, сверхцивилизация пока не хочет идти на прямой контакт. Возражают даже против установки аппаратуры в месте переброски. Что? Приказ понял. Есть выполнить, товарищ Председатель Совета Министров! - последние слова прозвучали с неожиданной радостью.




"Все. Решили брать."


- Вас спрашивает. - Горбовский протянул трубку Виктору.


"Предложит золотые горы? Или просто объяснит сложность международного положения?"




Кремовая пластмасса была гладкой и хранила тепло руки. Он поднес круглую коробку со стальной мембраной к уху.


- Здравствуйте, Виктор Сергеевич, - раздался четкий глуховатый голос.


- Здравствуйте, товарищ Председатель Совета...


- Давайте просто по имени-отчеству. Скажите прямо - вы хотите вернуться домой?


- Ну конечно! Если возможно.


- Если возможно... Скажите, товарищ Еремин, как вы думаете, за что умирали лучшие представители рабочих и крестьян полвека назад?


- За Советскую власть, наверное...


- За свободу. Наш народ заплатил очень дорогую цену за свободу. Неимоверно высокую. И в гражданскую, и в Великую Отечественную. Никто, никогда не имеет права отнимать свободу ни у вас, ни у вашего народа там, в другом времени. Вы свободные люди. Раз решили - отправляем домой!


- Спасибо...


- Вам спасибо... Скажите, что вам у нас больше всего понравилось?


- Люди. Нормальные люди.


- Ну, пока, к сожалению, не все такие. А из техники, достижений?


- Компьютеры. Здорово продвинулись, даже не верится.


- Когда за инициативу не наказывают, а поощряют, наши люди горы свернуть могут. Ну ладно. Дайте трубочку вашему собрату по разуму.




Виктор молча протянул руку с трубкой двойнику.


- Здравствуйте, слушаю... Не, ну не совсем коммунистического, как здесь считают. Да... Да... Все нормально.... Не знаю. Это как-то само... Спасибо, и вам здоровья!


Послышались гудки. Двойник растерянно повертел трубкой, пока ее не принял специалист и не вернул в кейс.




- Ну, все понятно? - произнес Горбовский. - Есть приказ - оказать содействие в возвращении вас обоих на родину.


"Косыгин не смог найти решения, исходя из политической выгоды. И решил просто, по-человечески. И еще надо было чем-то отчитаться перед Политбюро... а тут все просто и ясно - пришельцы унесут в свои далекие миры знание о главной ценности этого общества."


- Вопросы, пожелания имеются?


- Да какие вопросы? - усмехнулся двойник. - Я здесь проездом, лишь бы на рейс не опоздать.


- У меня одна просьба, - сказал Виктор. - Позаботиться о Елене Васильевне Красинской, чтобы... Чтобы у нее жизнь наладилась.


- А она вам кто?


- Знакомая. Отметили Седьмое Ноября, проводил до дома, планировали на выходные куда-нибудь на выставку... Короче, у нее была личная трагедия, это несправедливо. Она хороший человек.


- Прямо как у Экзюпери... Мы в ответственности за тех, кого приручили. Поможем. Не беспокойтесь.




40. Серый автомобиль.



Это был "Зис-110" - серый, длинный, с надписью "Мосфильм" на дверях. На бампере, прямо перед монументальным, похожим на церковный орган, хромированным радиатором, стояла третья фара.


От предложенного двойником плана "от сверхцивилизации" - выйти к остановке, где за углом будет ждать вызванное такси, - решили отказаться.


- Доставим на бронированной машине с охраной, - категорически заявил Горбовский. - На киностудии есть списанная из правительственного гаража, для исторических фильмов. Так надежнее. К тому же, никто не знает, может, эти ваши там, наверху, как раз на это и рассчитывали.




От легкого мороза дубела кожа куртки, ветер холодил голову под кепкой. Над "трилистником" сияли простывшие звезды. Черная треугольная тень с ревом и свистом пронеслась над их головами, и на утонувших в сумерках деревьях загалдели проснувшиеся вороны.


"На посадку. А я так и не слетал на сверхзвуковом..."


Салон лимузина был обит потертым велюром и отдавал стойким запахом "Примы", бензина, рыбы и дыма от костра. Видимо, историческое кино касалось темы личной жизни вождей.


Два охранника ждали на откидных. Горбовский залез в салон первый и пригласил расположиться на диване обоих Викторов Сергеевичей, затем махнул рукой Лехтонену, который расположился на переднем кресле.


Старый приемник, слегка жужжа на средних волнах, выводил бархатным баритоном Юрия Пузырева - "Только кто мне придумает новый Тайшет, кто другую найдет Ангару..."


- Остатки былой роскоши, - проворчал Горбовский, пролезая на край дивана.


- Классная тачка, - хмыкнул Виктор. - Спутникового навигатора на ней не хватает.


- Ну, "Коралл" пока только на судах. Ученые обещают со временем сделать такой приемник спутниковой навигации, который помещается в багажнике. На вездеходы в тайге поставим, на вертолеты.




Длинная машина неторопливо развернулась и выехала за ворота.


Да, - вздохнул Горповский, - рано уезжаете. "Девятка", это у нас что-то вроде американской "РЭНД корпорейшн". Мозговой танк. Ну да ладно...Нашим специалистам дали ваши записи о будущем. Результаты засекречены, но сообщаю под свою ответственность. Кто знает, может, что-то измените.


- Что-то должно случиться в нашей реальности? - с тревогой спросил Виктор. - Война, экономическая катастрофа?


- Я не знаю, как ваше общество это переживет. В худшем случае - народы СССР практически будут уничтожены, а территорию заселят колонисты, на которых будут вкалывать экономические рабы из Азии. В лучшем - ну это от вас там зависит. У вас были все шансы сохранить страну в восьмидесятых, вы это позорно продули.


- Но у нас, и у руководства страны, теперь есть опыт. Мы могли развалиться в девяностых, но выжили. У нас была гражданская война, бандитский беспредел, у нас сожгли парламент. А теперь за пять дней Россия разгромила армию, подготовленную по стандартам НАТО. Мы стали другими.


- Новый опыт - новые иллюзии. Ваши правящие классы живут утопией тринадцатого года. Фантастической картиной, когда акулы бизнеса в свободной конкуренции развивают экономику, а народ ликует, ибо покупает все больше шмуток, которые у вас называются гашетами. И все это в идиллических декорациях балов, красавиц, лакеев и юнкеров, имитирующий последний год царизма. А пропасть между иллюзией и реальностью, когда трудящийся человек превращен в дерьмо и мусор, и его после десятилетий труда на Россию кидают с пенсией, покрывается распродажей бесконечных природных ресурсов за большие деньги. Это похоже на утопию, в которой жили правящие классы России того самого тринадцатого года. Тогда казалось, что европейские капиталы текут рекой, долги сами собой исчезнут, страна развивается небывалыми темпами, и все это в красивой идиллической упаковке дворцов и парков под церковные песнопения, оркестры пожарных команд в народных садах и фейерверки. К сожалению, наши и ваши историки вульгарно преувеличили роль большевиков. Мало кто думал, насколько приближает крушение страны крах утопии господствующих классов. Ситуация, когда очевидные шаги не делают, потому что они не вписываются в миражи солнечных городов.


- Вы знаете, в чем очевидные шаги в будущем?


- Рассмотрим эту зе ситуэйшн... В две тысячи восьмом году Россия прошла точку невозврата вот этой самой "пятидневной войной". Не то чтобы ваши господствующие классы очень хотели дать отпор. Они просто поняли, что если они позволят убивать российских миротворцев, то народ сметет власть. Народ в России сметает не жестокую власть, а бессильную. Это естественный отбор власти, почему Россия и существует. Так вот, в августе две тысячи восьмого настал момент, когда закончилась эпоха "входа в мировое сообщество". Эпоха, когда Россия могла что-то сдавать, искать компромиссы с американской гегемонией, подкупать западных партнеров газом и российскими рынками сбыта. Началась новая эпоха империалистических мировых войн. Вам не дадут спокойно жить. На вас натравят еще одну бывшую республику СССР, и судя по поставкам оружия, это будет Украина, затем Прибалтика. Но Прибалтика - это прямой конфликт с НАТО, а украинцев Пентагон может сделать пушечным мясом для американского капитала, не ввязываясь в войну напрямую.


- Я так понимаю, вы говорите про Ющенко. В две тысячи четвертом я слышал мнения, что на Украине наступает фашизм, что Украина расколется на западную и восточную, что там даже начнется гражданская война. Прошло пять лет, у нас там две тысячи девятый, когда я переносился, Украина была одним государством, никакой гражданской войны там не было. А Ющенко, насколько знаю, потерял популярность и на следующих выборах провалится. Его политика себя исчерпала.




Гобовский поморщился.


- Посмотрите еще через пять лет. Пятидневная война была в Пекинскую Олимпиаду? А в две тысячи четырнадцатом у вас Олимпиада в Сочи. Ваши, не задумываясь, бросят все национальные ресурсы на эту рекламу страны перед акулами мирового бизнеса и упустят ситуацию на Украине. Идеальный момент для нового удара американцев. Боюсь, то, что вы увидите, будет для вас неожиданным. И жутким. Но масштаб трагических событий...как бы вам сказать...




Машина остановилась перед светофором. На стене дома мерцал неоновый плакат ушедшего праздника "Мир-народам!"




- Жители России вспомнят, что они советские люди, - продолжил Горбовский. - После того, что случится...что увидят. И эта советскость будет не в лозунгах. Глубже. Где-то в самой основе человеческой души. Я однажды видел, как в одной деревне женщины пришли на митинг девятого мая с портретами погибших мужей, братьев и сыновей. Сами пришли, никто не организовывал. Мне кажется, однажды произойдет что-то массовое, спонтанное. Например, вся Россия выйдет на улицы с портретами дедов и прадедов. Или что-то другое, подобное. И это будет жить своей жизнью в народе. Это единственная надежда.


- Тогда о чем беспокоиться?


- Это напугает ваших глобальных империалистов. Они утроят, удесетерят усилия, чтобы взорвать вашу страну изнутри. Знаете, отчего у вас стабильность? У вас между трудовым народом и миром бизнеса стоит целый слой людей на государственной службе. Людей, которые не дают этим двум классам столкнуться в прямой борьбе, которые своим ежедневным трудом сглаживают, как говорил Маркс, классовые антагонизмы. Оба класса не любят эту прослойку, видят в ней помеху. И, как только господствующие классы этот миротворческий контингент истощат в целях экономии - тогда самое время для противника устраивать то, что они делали у нас в Чехословакии и у вас по всему миру. Знаете, мы тоже столкнулись с таким парадоксом. По марксистской теории, государство вроде как должно отмирать, и бюрократический аппарат должен сократиться. А на практике нам нужно все больше и больше людей для управления. В стране огромное число школ, детсадов, больниц и поликлиник, учреждений культуры, и всем этим надо управлять, как и спроительством дорог, ЛЭП и подстанций. Мы не может до бесконечности вешать соцкультбыт на предприятия, от этого прибыль снижается. Одна надежда на ЭВМ, но пока ни одна машина человеческий мозг не заменит.




- У нас они тоже не заменяют, - вставил Виктор. - если нет мозгов, ни один компьютер не поможет. Ну, допустим. Короче, откуда, по-вашему, ждать врага? Мужики работают, студенческий бунт у нас тоже вряд ли проканает. Теперь протест по мелочи, вроде монетизации льгот.




- Это сейчас, - ответил Горбовский. - В обстановке внешней угрозы проамериканская "пятая колонна" быстро потеряет свое влияние на общество и превратятся в глазах большинства в кучку одиозных отщепенцев, которую ненавидят и презирают. Если американцы не дураки - а у нас нет никаких оснований считать своих противников дураками - то они будут использовать так называемых демократов или либералов для отвлекающего маневра. Пошуметь, накалить обстановку. Реальные же силы для государственного переворота западные спецслужбы будут создавать внутри и под прикрытием общественных структур, считающихся патриотическими. Например, в недрах казачества, военизированной организации, где человек получает достаточную подготовку, чтобы стать штурмовиком.


- Ну вы скажете, - хмыкнул Виктор. - Казаки по закону служат.


- Казаки - по закону. Что не исключает формирования в их массе законспирированных профашистских организаций. Или, например, церковь. Формально она должна была стать столпом государства. Но жесткого контроля, как при царе, у вашего государства над церковью нет, народного контроля за тем, кому и куда идут деньги - тоже. Церковь может вербовать, делать зависимыми от религии чиновников, депутатов, судей, которые будут действовать не по воле народа, а по желанию священнослужителей. Все эти конспиративные структуры будут объединяться на черносотенной основе. Культ жертв большевистских репрессий, ненависть ко всему советскому, а на этой почве - ко всем свободомысляшим людям. Боевики, выросшие под крылом у казаков, будут сеять хаос в стране, а священники - удерживать богобояненных должностных лиц и руководителей правоохранительных органов применить силу закона, оставаясь при этом в тени. При этом и те и другие будут вроде как оказывать власти услугу, показательно нападая на раздражающих общество псевдолибералов...




Он не успел договорить. Скрипнули тормоза.


- Приехали! - вокликнул водитель, и зачем - то выключил мотор.


Они вышли из машины. Это была аллея в парке, никих известных Виктору ориентиров не было. "Сокольники?" - мелькнуло в голове. Туман, подсвеченный голубоватым свечением уличных фонарей, затягивал небо.


- Есть немного времени, - произнес двойник. - Короче, по моему сигналу идете к урне из асбестовой трубы у скамейки, буду корректировать, если промедлите или будете спешить.


На ЗиСе вспыхнула третья фара посреди радиатора, яркая, как прожектор. Виктор зажмурился, Горбовский прикрыл глаза рукой.


- Это чтобы глаза приспособились, - пояснил Лехтонен. - Вы же в день должны попасть.


- Спасибо за предупреждение, - обратился Виктор к Горбовскому, - но ваши аналитики все-таки мало знают наш мир, и у них другой исторический опыт. И если мы в девяностые не пропали...


- Начинайте выдвигаться, - прервал его двойник. - Ничего из вещей не забыли?




Под ногой хрустнул ледок. Виктор вдруг почувствовал, что он больше никогда не увидит этого мира, странного, но все же доброго, не увидит радостных лиц молодежи из магнитофонного КБ, беззаботного народа на улицах, а самое главное - здесь он оставит чувство человека, творящего завтрашний день. Неужели там, в его собственном мире, ему никогда не доведется почувствовать это вновь?


"Это все суета, ведь не вся еще жизнь прожита..." - всплыли в мозгу слова из "Прощания с Братском". Кто все-таки придумал эту строку - Гребенников или Добронравов?




- Главное, не допустите монархизации! - послышался за спиной крик Горбовского. - Монархия в промышленную эпоху у вас дважды погубила страну! В семнадцатом, и после Брежнева, когда закостеневшая верхушка, превратившаяся в царедворцев, не смогла вовремя снять слабого руководителя! Не допустите в третий раз, вы уже не сможете подняться!


Виктор хотел ответить, но никак не мог найти правильных слов. Перед глазами были деревья, остатки снега на листве за дорожкой, и скамейка со стоящим рядом серым асьестовым цилиндром.


- Чуть - чуть помедленнее! - это голос двойника.




- Мы еще придумаем новый Тайшет! - внезапно само вырвалось у Виктора. - И другую Ангару найдем!


Он закрыл глаза перед последним шагом в неведомое.




41. Радиус поражения.



Повеяло теплом и сыростью.


Виктор открыл глаза.




Он стоял на площади у вокзала Орджоникидзеград. Был серый октябрьский день, с неба сыпалась какая-то водяная пыль, у аптечного павильона стояли лотошницы, прикрывшись пленкой.




Перед Виктором стояла пожилая женщина...вернее очень пожилая, с ввалившимися щеками и широко раскрытыми глазами. Седые растрепанные волосы торчали из под мятой беретки, окаймляя морщинистое лицо, старое нейлоновое полупальто придавало ей бомжовый вид.


Виктор вздрогнул. Это была Талакина. Сколько ей сейчас? Восемьдесят? Девяносто?


Старуха смотрела на Виктора в упор, затем покачала желтым прокуренным пальцем.


- Не-ет, - проговорила она, - ты не он. Тот моложе. Моложе...


Виктор обошел сгорбленную фигуру. В спину ему неслось:


- Я найду...Люди говорят, пока не найду, не помру...




"Надо вспомнить самое важное - за каким чертом я поперся в хозяйственный за линией в этот день. Не хватало еще и тут изображать амнезию."




Он перешел дорогу. Стылые капли шлепались в лужи с голых ветвей. Поодаль, у переезда, скопилась очередь иномарок.




"Черт, не пил, а чувство, как с бодуна...Допустим, этот чекист прав, и в Олимпиаду через пять лет что-то произойдет. И что делать? Пойти в ФСБ, так и так, я был в прошлом, где Козлов вместо Брежнева и дружба с Китаем, там просили передать, что в Сочинскую американцы что-то забодяжат на Украине, но народ снова станет советским, и лишь бы в России не было царя...Галоперидол обеспечен. Трудно быть попаданцем, но хуже всего - быть попаданцем в собственной реальности..."




Виктор шел по тротуару мимо череды промокших двухэтажных домов, и холодный октябрьский ветер потихоньку возвращал его в знакомый мир, где стабильную, размеренную жизнь, построенную годами труда, может внезапно оборвать кризис, дурость кого-то там в верхах фирмы или просто война. Где люди привыкли жить в радиусе поражения, надеясь вовремя пригнуться.




"В конце концов, у меня еще есть время. У всех у нас есть время. Мы еще живы. Мы еще можем все изменить..."




От переезда донесся гудок. Грохот колес эхом заметался по зябнущим дворам. Длинный нефтяной состав шел своим привычным путем на северо-запад, отсчитывая на стыках секунды уходящей мирной эпохи.






Конец книги








ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги