Субъективная диалектика

Проблема истинности знаний всегда рассматривалась основоположниками марксистско-ленинской философии как одна из важнейших проблем субъективной диалектики^[260].

В чем суть этой проблемы? Если для метафизика всякое знание представляется вечной истиной, то для диалектика истина, как подчеркивал Ф.Энгельс, заключается «в самом процессе познания, в длительном историческом развитии науки, поднимающейся с низших ступеней знания на все более высокие, но никогда не достигающей такой точки, от которой она, найдя некоторую так называемую абсолютную истину, уже не могла бы пойти дальше и где ей не оставалось бы ничего больше, как, сложа руки, с изумлением созерцать эту добытую абсолютную истину»^[261].

С точки зрения метафизики история человеческой мысли выступает как история борьбы противоборствующих мнений, в ходе которой те или иные мнения превращаются в догмы, претендующие на всеобщее признание. С течением времени мнения изменяются, а принятые догмы заменяются другими, в том числе и противоположными исходным. Метафизический подход допускает два истолкования такой ситуации: 1) наивный, усматривающий в последних, самых современных (или самых авторитетных) догмах конец блужданиям ума, или 2) релятивистский, вообще отвергающий возможность некоего объективного предела, к которому стремится познание. И в том и в другом случае метафизик признает внутреннюю противоречивость процесса поиска истины, непрерывность борьбы мнений и перевороты в посылках и догмах, преемственность мнений и разрывы постепенности. Тем не менее последовательно проведенный в анализе истории человеческой мысли метафизический подход диаметрально противоположен диалектическому. В чем же состоит это качественное различие?

Имея в виду прерывность, «ступенчатость» человеческого познания, Ф.Энгельс подчеркивал, что «каждая ступень необходима и, таким образом, имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в ее собственных недрах. Она вынуждена уступить место более высокой ступени, которая, в свою очередь, также приходит в упадок и гибнет… Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На всем и во всем видит она печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему. Она сама является лишь простым отражением этого процесса в мыслящем мозгу. У нее, правда, есть и консервативная сторона: каждая данная ступень развития познания и общественных отношений оправдывается ею для своего времени и своих условий, но не больше. Консерватизм этого способа понимания относителен, его революционный характер абсолютен — вот единственное абсолютное, признаваемое диалектической философией»^[262].

Это значит, что философия диалектического материализма в корне противоположна и наивной метафизике, оправдывающей догматизацию авторитетных мнений, и релятивистской идее относительности всякого знания. Классики марксизма-ленинизма постоянно подчеркивали необходимость каждой ступени в процессе как восхождения от низшего к высшему, так и вызревания условий для такого восхождения. Таким образом, они писали просто об изменениях и скачках в системе человеческих представлений, о вечности их смены, о необходимости каждой ступени для своего времени, о том, что диалектика утверждает нечто большее — закономерность и развитие познания.

Обоснование закономерности в развитии познания требует проникновения в его сущность, теоретического осмысления его с позиций материалистического решения основного вопроса философии. Весьма характерно в этом отношении замечание В.И.Ленина о том, что «конечный, преходящий, относительный, условный характер человеческого познания (его категорий, причинности и т. д. и т. д.) Кант принял за субъективизм, а не за диалектику идеи (= самой природы), оторвав познание от объекта»^[263]. Иначе говоря, диалектика познания лишь тогда последовательна, когда она основана на материалистическом решении основного вопроса философии. Именно такое понимание проблемы Ф.Энгельс противопоставил интерпретации ее в философии Гегеля, пытавшегося совместить идеалистическую систему с диалектическим методом, в силу чего правильный вывод из диалектического подхода «никогда не был сделан им самим с такой определенностью»^[264], с какой он был сделан классиками марксизма-ленинизма.

Итак, проблема истинности в субъективной диалектике — это проблема глубокого и всестороннего научно-материалистического обоснования закономерного характера развития познания, восхождения его от низших уровней к высшим, движения от старого к новому, и в понимании этого материалистическая диалектика выступает как подлинно научная теория познания, в которой «диалектика… — подчеркивал В. И. Ленин, — включает в себя момент релятивизма, отрицания, скептицизма, но не сводится к релятивизму», поскольку речь идет о соответствии между отражающим природу сознанием и отражаемой сознанием природой^[265].

Знание признается исторически ограниченным по форме и содержанию, но не перестает быть знанием, т. е. объективно верным отражением действительности.

Это значит, что, несмотря на условность и исторически преходящий характер, оно отражает достигнутый уровень освоения природы и содержит необходимые предпосылки для перехода к новому уровню. Проблема истинности в субъективной диалектике состоит в выяснении того, каковы внутренние законы развития знания, обеспечивающие сохранение и закрепление достижений научной мысли при смене ее исторических ступеней. Первый шаг на пути к этому — решение проблемы соотношения истины и заблуждения в научном познании.

1. Проблема истины как предмет субъективной диалектики

Истина есть процесс отражения в сознании человека материального мира и закономерностей его развития, и в то же время она выступает как конкретно-исторический результат познания, развивающегося на основе общественно-исторической практики, — результат, воплотивший в себе все его достижения. Как во всяком процессе развития, источником развития истины является внутреннее противоречие, развертывание которого и изучает субъективная диалектика, т. е. диалектика познания^[266].

Рассматривая вопрос с этой точки зрения, мы можем сказать, что истина связана с основным, присущим человеческой мысли свойством соответствовать объективной реальности. Но мысль может и не соответствовать ей, т. е. быть заблуждением.

Соответствие мысли объекту является основным свойством мышления на всех его уровнях, оно определяет саму природу сознания. В то же время оно содержит в себе (по крайней мере как формально возможную) способность и к заблуждению, и к его преодолению. Познающая мысль и познаваемое бытие не расходятся до полной несовместимости, ибо мысль постоянно направлена на бытие, стремится постичь его, отразить в своих формах, и в то же время они не сливаются в силу качественной специфики, историчности мысли, производности ее от бытия. На самом деле имеет место соответствие законов бытия и мышления, но не абсолютное тождество, не полное совпадение их. Поэтому и соответствие мысли и действительности всегда не полно, не завершено, ибо никогда не могут быть полны, завершены познание и лежащая в его основе объективная реальность. Неполнота и незавершенность познания, соответствия мысли и бытия в каждый данный момент при постоянном стремлении мысли охватить бытие, осмыслить его во всем объеме, наметить пути его преобразования и выступают как следствие основного внутреннего противоречия познания — противоречия истины и заблуждения.

«Механизмы» возникновения заблуждений на чувственном и рациональном уровнях познания различны, но есть между ними и нечто общее. Заблуждение возникает в случае неопределенности проблемной ситуации и отсутствия необходимых средств и условий для преодоления этой неопределенности даже при наличии практических или идеальных побуждений к скорейшему решению проблемы.

Неопределенность проблемной ситуации может иметь и объективную и субъективную основу. Так, заблуждение может возникнуть в результате сложности и запутанности проблемы или выбора не соответствующей ее решению методики. В том и другом случае заблуждение возникает вследствие неправильной оценки проблемной ситуации, на основе только накопленных знаний и опыта.

Особую сложность проблема истины и заблуждения приобретает в научном познании тогда, когда «из незнания является знание», когда совершается превращение неизвестного в известное. В развитии науки постоянно имеют место неполнота исходной информации о каких-то явлениях, недостаточность накопленных знаний, незавершенность практики. Выработка новых знаний происходит благодаря преодолению этих взаимосвязанных моментов, характеризующих проблемную ситуацию. Таким образом, как отмечают И.В.Бычко и Е.С.Жариков, «заблуждение, наряду с истиной, выступает неотъемлемым моментом самого познавательного процесса. Сам процесс познания реально осуществляется только лишь в борьбе полярных противоположностей истины и заблуждения»^[267].

Взаимопроникновение и борьба указанных полярных моментов процесса познания определяют диалектику развития истины. В качестве исходного шага познание постоянно предполагает обнаружение в объективной реальности чего-то объективно нового или кажущегося таковым и в то же время узнавание в нем черт уже известного или подобного, аналогичного известному. Вместе с тем в каждый данный момент новизна, реальные черты сходства объекта с другими объектами не обнаруживаются в полном объеме. В условиях такой неполноты, неопределенности и создается исходный (иконический или знаковый) образ объекта, предназначенный для осмысления познаваемого явления и отождествления его с каким-либо из классов познанных объектов. Проблема формирования такого образа усложняется тем, что первоначально и обнаружение нового явления, и узнавание в нем черт уже известного осуществляются не в существенных и необходимых отношениях, а в отношениях, связанных со случайными условиями наблюдения. Чем значительнее новизна или неожиданность обнаруженного, тем выше роль догадки в формировании исходного образа и меньше вероятность его истинности. Зачастую порождаемое на этом этапе заблуждение выступает «формой знания о неизвестном»^[268]. В нем синтезируются наличные сведения об объекте, накопленные знания и опыт, т. е. факты, предположительно относящиеся к делу, с целью дальнейшего изучения объекта, причем синтезируются таким образом, что выявляется неопределенность ситуации в отношениях, первоначально не усматриваемых. Исходное заблуждение в таком случае может выступать как форма выдвижения и постановки проблемы.

Здесь точнее даже говорить не о заблуждении как таковом, а о своеобразном смешении истины и заблуждения в исходном образе. Подобно тому как любой фантастический образ есть соединение реальных элементов, порой гиперболизированных, исходный образ в науке соединяет результаты реальных наблюдений (обнаружение и узнавание) в нечто аналогичное известному. Таковы, например, исходное определение кенгуру европейцами (животное из породы кошачьих, наделенное длинными задними конечностями и перемещающееся прыжками), представление о радиоактивности П.Кюри (атом — своеобразный микроаккумулятор рассеиваемой в окружающей среде энергии) или П.Дебъерна о строении атома (атом — своеобразный сгусток газа, стянутый силами поверхностного натяжения).

Аналогия, объединяющая результаты наблюдения, выбирается так, что полученный на ее основе образ находит опору в накопленных прежде знаниях, соединяет воедино формулирующееся новое знание с имеющимся.

Задача дальнейшего познания сводится к объяснению особенностей объекта, отличающих его от подобного образа, основанного на экстраполяции старых знаний на новую реальность. Выявляемое при этом несоответствие между ними выступает причиной поиска иных аналогий и образования других образов (моделей или гипотез), противопоставляемых исходной. Их борьба, состоящая в развитии, обосновании, сопоставлении и взаимоотрицании, и есть борьба истины и заблуждения, завершающаяся либо выбором наиболее адекватного образа из всех имеющихся, либо созданием нового. Эта борьба заканчивается созданием теории объекта, объясняющей его или охватывающей все сведения об объекте внутренне непротиворечивым образом, а также способной предсказать его новые особенности (нетривиальные черты поведения объекта, прежде не наблюдавшиеся). Таким образом достигается соответствие мысли действительности в первом приближении (в отличие от первоначального соответствия их по видимости).

На этом развитие образа познаваемого объекта и останавливалось бы, подвергаясь в дальнейшем лишь некоторой детализации, если бы накопление знаний происходило только в форме прибавления новых знаний к имеющимся. На деле механизм познания гораздо сложнее. Как уже отмечалось, всякое новое знание должно войти в систему существующего. Но чем более революционным является новое знание, тем глубже переворот, вызываемый им в системе накопленного знания. Преобразование системы имеющихся знаний в результате вхождения в нее революционного нового знания углубляет и уточняет ее. В то же время ни одно преобразование системы знаний не может полностью разорвать преемственность, поступательность в познании. Вследствие этого в нем более или менее долго сохраняются и какие-то элементы заблуждения, обусловленные ограниченностью познания и неисчерпаемостью его объекта.

Решающее значение для познания имеет то, что в борьбе истины и заблуждения ведущей и определяющей является истина. Обусловленность знаний свойствами объективной реальности, а не сознания, практическая направленность мысли, обусловленность ее материальными средствами познания и практической проверкой обеспечивают эту ведущую роль истины. В конечном счете мышление «суверенно, т. е…оно в состоянии познать существующий мир, поскольку человечество будет существовать достаточно долго и поскольку в самих органах и объектах познания не поставлены границы этому познанию»^[269].

2. Противоречивый характер развития истины

Основным тезисом материалистической диалектики в учении об истине является признание ее объективной природы. Объективная истина — это такое содержание человеческих представлений, которое не зависит от субъекта, т. е. не зависит ни от человека, ни от человечества^[270]. Подчеркнем мысль В.И.Ленина о содержании представлений, которое не зависит от субъекта, и сравним ее с упоминавшимся ранее утверждением К.Маркса о том, что «главный недостаток всего предшествующего материализма… заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта… а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно»^[271]. Мы видим, что и К.Маркс и В.И.Ленин подчеркивают одну мысль: в познании нельзя абстрагироваться, с одной стороны, от человека, от его деятельности, от субъективности, а с другой — в самом познании есть содержание, которое не зависит от субъекта (человека и человечества), от которого в равной степени нельзя абстрагироваться. Такая постановка проблемы отражает суть материалистической диалектики и ее противоположность как субъективизму, так и метафизическому материализму, «ибо можно отрицать элемент относительного в тех или иных человеческих представлениях, не отрицая объективной истины, но нельзя отрицать абсолютной истины, не отрицая существования объективной истины»^[272].

Нельзя абстрагироваться от субъекта потому, что, во-первых, познание всегда было и будет человеческим, относительным к уровню развития науки и практики и, во-вторых, только точная оценка элемента субъективности в знании позволяет провести грань между истиной и заблуждением. И метафизики, и субъективисты грешат прежде всего тем, что отказываются дать точную оценку субъективности знаний, поскольку первые игнорируют субъективность либо ищут рецепты ее полного устранения; вторые вообще стирают грань между субъективным и объективным, а следовательно, между истиной и заблуждением.

Весьма характерно в этом смысле замечание В.И.Ленина по поводу заявления П.Дюгема о том, что «закон физики, собственно говоря, не истинен и не ложен, а приблизителен». «В этом „а“, — писал В.И.Ленин, — есть уже начало фальши, начало стирания грани между теорией науки, приблизительно отражающей объект, т. е. приближающейся к объективной истине, и теорией произвольной, фантастической, чисто условной…»^[273]. В то же время можно и нужно абстрагироваться от субъекта, с тем чтобы, во-первых, признавать наши ощущения образами внешнего мира, считать мир богаче, живее, разнообразнее, чем он кажется, понимать, что «относительные истины представляют из себя относительно верные отражения независимого от человечества объекта, — что эти отражения становятся все более верными»^[274], и, во-вторых, уметь видеть истинность наших знаний именно в соответствии их с действительностью и сознательно стремиться к повышению степени такого соответствия. Сам же факт соответствия знания объекту, поскольку такое соответствие достигнуто, не зависит ни от человека, ни от человечества.

В каком отношении находятся субъективное и объективное в знании, зависит от уровня развития данной теории. Противоречие между тем и другим постоянно развивается. Оно разрешается в одних отношениях и обостряется в других с развитием человеческого познания и практики. Наука постоянно вскрывает субъективный характер наших знаний, но она же находит и способы преодоления этой субъективности, перехода к объективному рассмотрению (правда, тоже отягощенному субъективностью, но уже в каких-то иных отношениях).

Диалектика субъективности и объективности знаний в развитии истины находит свое внешнее выражение в борьбе гипотез, догадок, мнений, претендующих на научность, а также в оценках истинности этих догадок и мнений. С одной стороны, «всякое первоначальное знание о принципиально новом, будучи объективно заблуждением, не сознается как таковое его творцами. Такое осознание приходит впоследствии, когда уже возникает истинное знание о принципиально новом»^[275]; с другой стороны, «на первых этапах своего существования это истинное знание большинством воспринимается как заблуждение, зачастую как заблуждение в его превосходной степени — абсурд»^[276]. Таким образом, учение об объективной истине предполагает четкое различение истины как соответствия мысли объективной реальности, и мнения об истине, т. е. оценки той меры, в какой истинно наше знание. Соответствие характеризует непосредственное отношение высказанной мысли к тому объекту действительности, который отражает данная мысль. Исторически условна форма, в которой выражено знание, а не факт его соответствия действительности.

Повышение степени соответствия требует уточнения, изменения, развития или даже замены этой мысли другой, относящейся к тому же объекту действительности. Мнение о степени ее соответствия всегда исторически обусловлено уровнем развития познания и практики, существующими традициями и установками и со временем может быть заменено на противоположное мнение.

Итак, объективная истина — это объективное содержание субъективного по своей форме образа действительности, оценка же истинности знания — это субъективное мнение по поводу того, имеется или отсутствует такое содержание у образа. Соответствие мысли и действительности возможно в определенном отношении и в определенных пределах, оценка истины касается того же образа, но взятого во всем его объеме и соотнесенного с действительностью как целым.

Так, гелиоцентрическая теория в том виде, как она была сформулирована Коперником, была истинной поскольку устранила геоцентризм предшествовавшей теории, однако в то же время она была и неистинной, коль скоро включала идеи о конечности мира (о сфере неподвижных звезд), круговом характере орбит планет, эпициклах и т. д.; оценка же ей давалась в целом, во всем ее содержании.

Оценки тоже развиваются и изменяются: они могут быть перенесены с целого на детали, сменяться на противоположные и т. д. Изменение оценок зависит от развития не только того конкретного знания, которое оценивается, но и множества других знаний, от общей культуры. Так, победа коперниканской концепции была обусловлена не только развитием этой теории, но и успехами в физике и борьбой нового мировоззрения со средневековой схоластикой и духовным гнетом религии.

Существует еще одна особенность соотношения объективной истины и ее оценки. Понятие истины характеризует мысль (скажем, формирующееся новое знание на каком-либо этапе его развития) с точки зрения соответствия ее действительности, тогда как оценка выражает признание или непризнание ее истинности, принимая в расчет прежде всего не это соответствие действительности (еще не установленное точно), а меру соответствия нового знания существующему, старому. Мысль может оцениваться как неистинная и при условии очевидного соответствия ее действительности, но когда она находится в явном несогласии с системой имеющихся знаний. Так, идея невозможности построения вечного двигателя была признана учеными лишь в XVIII в., хотя еще Леонардо да Винчи приводил веские аргументы в ее пользу. Или другой пример: великие ученые XVIII в. вопреки очевидным фактам отвергали мысль о существовании метеоритов как «грубое суеверие».

В то же время при согласии какого-либо утверждения с накопленным знанием неполнота его соответствия действительности не препятствует оценке этого утверждения как истинного. Об этом свидетельствует, например, существование на протяжении столетий астрологии.

Поскольку развитие знания противоречиво и включает борьбу различных концепций, подчас имеющих разное мировоззренческое и идеологическое содержание, постольку базис оценок оказывается «разорванным», вследствие чего одна и та же мысль может оцениваться разными людьми по-разному. В конечном счете совпадение истинности теории и ее оценки обусловлено исторически, проверяется практикой, в которой в конечном счете воплощается суверенность человеческого мышления.

Но если истина и ее оценка не сразу и не полностью совпадают, то это еще не означает их независимости друг от друга. От оценки (т. е. от признания или непризнания) нового знания существенно зависит его последующее развитие: привлечение сил и средств к его обоснованию и совершенствованию или отбрасывание его. Оценка может ускорять или тормозить становление нового знания, выдвигать частные несовершенства нового знания в качестве аргументов его неистинности и, наоборот, частичные соответствия считать решающими доказательствами его истинности. Было бы неправильно думать, что ошибки такого рода — дела минувших дней, времен господства схоластики и теологии. С одной стороны, внедрение планирования и регулирования в науку, ускоряя темпы научного прогресса, способствует повышению роли авторитета отдельных личностей в науке и может служить источником волюнтаризма в оценке новых знаний; с другой стороны, превращение науки в такую сферу деятельности, в которой заняты сотни тысяч ученых, благоприятствует расширению спектра направлений научных поисков, снижая тем самым подобную опасность. Но в итоге борьбы субъективного и объективного, истины и оценки истинности возможность таких ошибок не устраняется полностью.

Нужно заметить, что непонимание диалектики субъективных и объективных начал в познании, гиперболизация роли первых ведет к релятивизму. Диалектика истины как развивающегося процесса подменяется «диалектикой» борьбы субъективных оценок истинности с вытекающим отсюда преувеличением роли формы по отношению к содержанию познания. На место истины ставятся «организующие формы опыта», «естественные классификации», «парадигмы» и тому подобные формальные моменты знания. В основе этого лежит субъективизация реальной диалектики познания. Отношение субъекта и объекта сводится к координации «Я» и «не Я», объективность — к «интерсубъективности», соответствие между мыслью и действительностью — к «внутриструктурным» отношениям синтаксического, семантического и прагматического характера.

Между тем диалектика познания как важная часть материалистической диалектики требует постоянного преодоления «субъектоцентризма», превращения субъект-объектного отношения в отношение: «он (человек, человечество) и природа (общество, познаваемое)». В.И.Ленин так характеризовал это отношение: «2 формы объективного процесса: природа… и целеполагающая деятельность человека. Соотношение этих форм… сознание человека, наука („der Begriff“), отражает сущность, субстанцию природы, но в то же время это сознание есть внешнее по отношению к природе (не сразу, не просто совпадающее с ней)»^[277]. Более того, такой объективный подход к диалектике познания требует идти дальше. «Тут действительно, объективно три члена: 1) природа; 2) познание человека, == мозг человека (как высший продукт той же природы) и 3) форма отражения природы в познании человека…»^[278].

В диалектике познания понятие объективной истины, выражающей отношение соответствия между конкретной мыслью и отражаемой в ней действительностью, приобретает еще один, чрезвычайно важный смысл обозначения того, к чему приближается познающая мысль. «Истина есть процесс, — писал В.И.Ленин. — От субъективной идеи человек идет к объективной истине через „практику“ (и технику)»^[279]. Иначе говоря, для диалектики характерно признание объективной истины не только как соответствия между мыслью и действительностью, но и как того высшего этапа, к которому приближается знание в процессе его развития. Объективная истина как процесс выражает самую сущность перехода от незнания к знанию. Этот переход имеет этапы, стадии и характеризуется такими свойствами (признаками), как абсолютность и относительность.

Подобно тому как понятие «объективная истина» имеет две стороны (конкретное состояние соответствия мысли действительности и переход от несоответствия к соответствию), в понятии «абсолютная истина» также обнаруживаются две стороны. Одна означает тот итог, к которому идет бесконечное развитие познания по пути все более глубокого разрешения противоречия, обусловленного неограниченностью познания и в то же время неисчерпаемостью всех форм и проявлений материи. Познаваемость обеспечивает прогрессивность этого процесса, тогда как неисчерпаемость помимо всего прочего обусловливает недостаточность любого конечного набора познавательных форм и средств для полного и исчерпывающего познания объекта и потому предполагает их совершенствование и расширение.

Признание абсолютной истины как высшего итога, к которому стремится познание, принципиально разделяет релятивизм и диалектику. Для всех форм релятивизма такого итога в познании либо вовсе не существует (никакое «конечное описание» объекта невозможно), либо предел познанию ставят свойства самого человеческого мышления.

Другая сторона понятия абсолютной истины характеризует меру соответствия мысли и действительности. В.И.Ленин отмечал, например, «что в каждой научной истине, несмотря на ее относительность, есть элемент абсолютной истины»^[280].

Отношение между первой и второй сторонами абсолютной истины также диалектично и противоречиво, как сам процесс познания. Это отношение было бы чрезвычайно простым, если бы познание сводилось лишь к прибавлению новых знаний к имеющимся. Но в силу неисчерпаемости объекта и в то же время ограниченности любой из научных теорий для познания характерно не только приращение знаний, но и преобразование имеющихся. В связи с этим качественно и количественно меняются как истинное знание и аспекты, в которых устанавливается соответствие его с действительностью, так и развитые формы, в которых закрепилось устоявшееся знание; они сменяются исходными образами формирующегося нового знания и т. д.

Так, теория Птолемея, описывавшая с большой точностью кажущееся перемещение планет в «плоскости» видимого неба, сменилась теорией Коперника, описывающей реальное движение планет Солнечной системы, специфическим образом спроецированное на земного наблюдателя. Аналогично этому в физике квантовый эксперимент в отличие от классического обеспечивает полноту данных, но не имеет исчерпывающего характера; в процессе развития теоретического знания эмпирия вскрывает реальные «наблюдаемые» связи и отношения между явлениями, теория же вскрывает связи и отношения, лежащие в их основе и делающие возможными сами эти явления и т. п. В силу этого ход развития объективной истины в познании имеет прерывистый, скачкообразный характер.

Каждая из промежуточных ступеней этого поступательного процесса выступает как относительная истина. Что имеется в виду в данном утверждении? Важнейшим свойством познания является достижение объективной истины и, следовательно, зерен абсолютной истины в наших знаниях. Второе условие составляет общая направленность развития этих знаний — нацеленность его на достижение абсолютной истины как на объективный итог познания, иначе говоря, его развитие в направлении объективной истины. В этом смысле характерны слова В.И.Ленина: «…идя по пути марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше (никогда не исчерпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи»^[281]. Относительную истину можно рассматривать как промежуточный этап — на пути к абсолютной истине, на котором исследователя всегда подстерегают неожиданности, препятствия, неопределенность проблемных ситуаций, опасность уйти в сторону. Поэтому понятие относительной истины характеризует не только определенные этапы пути к абсолютной истине, но и поиски этого пути в сложных ситуациях. Направленность познания, ориентированность его на получение относительной истины и характеризуют разделительную грань между относительной истиной и заблуждением.

3. Диалектика углубления истины

Говоря о заблуждении как о состоянии познающей мысли, мы различаем две его формы: 1) заблуждение, уводящее от объективной истины и несовместимое с ней (таков, например, ход религиозной мысли), и 2) заблуждение как характеристика, относящаяся к смене относительных истин, к их развитию на пути к абсолютной истине. Истина и заблуждение не просто присутствуют в каждом знании. В силу того что познавательные образы (представления, понятия, гипотезы, теории) в процессе познания изменяются не только количественно, но и качественно, развитие истины не всегда идет плавно и постепенно, его сопровождают разрывы постепенности, скачки. Поэтому понятия истины и заблуждения характеризуют также отношение между относительными истинами в процессе их смены. Ф.Энгельс подчеркивал: «Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области… Как только мы станем применять противоположность истины и заблуждения вне границ вышеуказанной узкой области, так эта противоположность сделается относительной и, следовательно, негодной для точного научного способа выражения. А если мы попытаемся применять эту противоположность вне пределов указанной области как абсолютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба полюса противоположности превратятся каждый в свою противоположность, т. е. истина станет заблуждением, заблуждение — истиной»^[282].

Эту же мысль Ф.Энгельс выразил в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии». Имея в виду диалектику, он писал: «Если же мы при исследовании постоянно исходим из этой точки зрения, то для нас раз навсегда утрачивает всякий смысл требование окончательных решений и вечных истин; мы никогда не забываем, что все приобретаемые нами знания по необходимости ограничены и обусловлены теми обстоятельствами, при которых мы их приобретаем. Вместе с тем нам уже не могут больше внушать почтение такие непреодолимые для старой, но все еще весьма распространенной метафизики противоположности, как противоположности истины и заблуждения, добра и зла, тождества и различия, необходимости и случайности. Мы знаем, что эти противоположности имеют лишь относительное значение: то, что ныне признается истиной, имеет свою ошибочную сторону, которая теперь скрыта, но со временем выступит наружу, и совершенно так же то, что признано теперь заблуждением, имеет истинную сторону, в силу которой оно прежде могло считаться истиной…»^[283]

В.И.Ленин резюмировал мысль Ф.Энгельса об относительном характере истины и заблуждения следующим образом: «Итак, человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»^[284].

Таким образом, классики марксизма-ленинизма подчеркивали относительный характер, ограниченность, обусловленность наших знаний и уровнем развития науки в данный период, и уровнем знаний и опыта исследователя. Они отмечали, что знание истинно в определенных пределах, которые то раздвигаются, то сужаются в поступательном движении познания. Здесь мы подходим к вопросу о конкретно-историческом характере истины.

Знание является истинным в определенных пределах, при выходе за которые оно либо становится ложным, либо просто утрачивает смысл. Очевидно, что знание этих пределов означает зрелость и тех знаний, к которым они относятся. На начальных этапах познания какого-либо явления мы их не знаем. Если знание оказывается принципиально новым, то оно воспринимается как абсолютно противостоящее старому, если же оно относительно новое, то представляется простым расширением области применимости старого. Поскольку оно уже обосновано и подтверждается практикой, а пределы его применимости еще не определены, постольку такое знание страдает недостатком конкретности. Мы видим его недостатки лишь в неполноте, незавершенности, недостаточной точности, а его несоответствие, отклонение от действительности мыслятся преодолимыми в ходе дальнейшего развития и совершенствования в той теоретической форме, которую оно приобрело исторически. Это знание при недиалектическом подходе кажется, абсолютно истинным, тогда как предшествующее ему — абсолютно ложным, а пройденный путь познания рисуется как простое преодоление заблуждений. В силу этого новое знание представляется скорее не развитием прежнего в новых исторических условиях познания, а своего рода озарением ума гения. После того как новое знание получено, его прогресс состоит в последовательной разработке и использовании заложенных в нем возможностей, идущих в двух направлениях.

Во-первых, путем уточнения посылок, совершенствования аппарата и выводов исходные реальные пределы истинности полученного знания расширяются. Здесь возникает иллюзия, будто новое знание можно вообще неограниченно экстраполировать на любые сходные явления, поскольку применение его к их объяснению всякий раз обнаруживает в них нечто прежде неизвестное.

Во-вторых, путем установления соответствия нового знания старому уточняется грань между старым и новым знанием, само новое знание впервые начинает осознаваться как развитие старого. Старое знание рассматривается как частный, исходный случай, охватываемый в снятом виде новым знанием (например, классическая механика признается лишь как частный, предельный случай релятивистской механики). Иначе говоря, истинность нового знания выступает в сознании ученых как исторический этап в развитии познания, не отвергающий предшествующих этапов, возникший на их основе. Этим самым наносится решающий удар и релятивизму, основанному на отрицании преемственности и закономерности в познании.

Наконец, установление пределов истинности нового знания в той исторической форме, в какой оно возникает, обнаружение его ограниченности, формирование новых догадок и гипотез, направленных на преодоление обнаруживаемых препятствий в познании, раскрывают конкретно-исторический характер его как относительной истины. Предположение о безграничной его экстраполируемости, универсальной значимости для познания объективной реальности отпадает, и вследствие этого оцениваемые пределы истинности сужаются.

Еще более драматична судьба знаний, остающихся в течение столетий догадками, как это было, скажем, с идеями сохранения количества движения, делимости и сложной внутренней структуры атома, наличия в природе «механизмов» не только рассеяния, но и аккумуляции энергии и т. п. Интерес к ним то возрастал, то падал, пока наконец они не были либо подтверждены и не заняли свое место в системе имеющегося знания, либо опровергнуты.

Сложность проблемы состоит в том, что те или иные догадки, гипотезы, идеи в той форме, в какой они изложены, могут быть ошибочными, в то же время в них могут быть заключены такие элементы содержания, которые открывают новые направления познания того же объекта, т. е. приближают нас к объективной истине. Поскольку они уводят науку с проторенного пути, от решаемых ею в это время задач, они отвергаются; но коль скоро в них содержится верная догадка о возможности нового направления в познании, признать их ложными было бы неправильно.

Так, в начале прошлого века Праут выдвинул догадку о том, что атомы всех химических элементов состоят из атомов водорода. Из нее вытекало, что массы любых элементов должны быть кратными к массе водорода, что не подтвердилось, и догадка была признана ложной. В действительности ядро водорода, в котором сосредоточена почти вся его масса, состоит из протона и может включать в себя один или два нейтрона (дейтерий и тритий). Протоны же (и нейтроны) являются основным «строительным материалом» ядер, и, таким образом, в догадке Праута было «рациональное зерно» — атомы всех химических элементов действительно содержат некую общую составную часть, правда ею является не водород, как полагал Праут, а протон (и нейтрон). Это выяснилось только в начале нашего века в связи с развитием атомной физики и теории атомного ядра.

Иначе говоря, если объективная истина есть нечто безусловное, не зависящее от человека и человечества, то пути ее достижения исторически конкретны, они развиваются, умножаются, расширяются, обеспечивая возможность всестороннего изучения объекта; движение к объективной истине предполагает дифференциацию знаний при постоянной тенденции их к интеграции в силу определенности предела познания.

В реальной истории науки диалектика движения истины бесконечно сложна, поскольку различные направления, но которым идет познание, переплетаются, взаимопроникают, накладываются друг на друга. Но при всей сложности процесса научного познания «исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной, истине», хотя и «безусловно существование этой истины, безусловно то, что мы приближаемся к ней»^[285].

4. Оценка истинности знаний и критерий практики

Такие характеристики истины, как объективность, абсолютность, относительность, конкретно-исторический характер, выражают объективную сторону ее содержания и отражают степень ее реального соответствия действительности. Указанные характеристики образуют объективный базис диалектико-материалистического изучения истины, тогда как ее развитие сопровождается борьбой объективных и субъективных начал, выражающих внутреннюю противоречивость процесса.

Субъективные начала входят в этот процесс двояким образом — через формирование нового знания (догадка, интуиция и т. п.) и через оценки его истинности, которые в свою очередь оказывают влияние на дальнейший ход познания.

Проверка знаний на истинность и оценка их истинности составляют особый элемент диалектики субъективного и объективного в развитии истины. Проверка знаний опирается на практику, соответствие, адекватность человеческой деятельности и изменяющихся объективных обстоятельств^[286]. По словам В.И.Ленина, «„успех“ человеческой практики доказывает соответствие наших представлений с объективной природой вещей…»^[287] и «вне практики ставить вопрос о том, „соответствует ли человеческому мышлению предметная“ (т. е. объективная) „истина“, есть схоластика»^[288].

Практика основана на знаниях, преследует определенные цели, осмыслена, но тем не менее она доказывает соответствие содержания положенного в ее основу знания и действительности. То, что практическое действие заранее спланировано человеком, осуществлено его волей, ни в коей мере не опровергает того факта, что реализация его действия, основанного на знании, зависит не от воли человека, а от истинности данного знания. Скажем, соединение двух блоков плутония в одну сверхкритическую по величине массу неизбежно вызывает взрыв, подтверждая истинность атомной теории, от человеческой воли зависит лишь решение — соединять эти блоки или нет. Или возьмем другой пример. Определенное расположение в одном блоке урана и графита приводит в действие атомный реактор, подтверждая истинность атомной теории, соответствие ее законам объективной реальности, действующим вне и независимо как от разработанной учеными теории, так и от воли человека, создавшего такой реактор.

Оценка истинности знания, как отмечалось, предполагает соотнесение его с имеющимся знанием. Однако у всякого отдельного человека база для такой оценки сравнительно узка — это лишь накопленные в его памяти знания и личный опыт. Общепринятость каких-то оценок может основываться и на этом. Так, многовековое признание в качестве истины утверждения Аристотеля о том, что тела разного веса падают с разной скоростью, или неверие ученых XVIII в. в существование метеоритов в равной мере свидетельствуют о неверных оценках истинности знаний, причем об оценках, казавшихся весьма авторитетными, несмотря на слабость их обоснования. Поэтому проверка истинности знания практикой должна выступать решающим фактором при правильной оценке соответствия знания и действительности.

Оценка истинности нового знания требует его всесторонней проверки и обоснования и, когда это проделано, соответствует результатам проверки. Но проверке подвергается не всякое предположение. С одной стороны, то или иное утверждение может в течение долгого времени просто не подвергаться сомнению в силу его «самоочевидности» или авторитетности источника. С другой стороны, утверждение может оцениваться на основе «самоочевидности», без всякой проверки как сомнительное или ложное. Оценка предшествует проверке и осуществляет предварительный отбор того, что заслуживает проверки.

В отношениях оценки и проверки нового знания на практике революционной стороной является последняя. Именно она и обеспечивает в конечном счете условия поступательного хода познания. Но и проверка имеет свою ограниченность и также не свободна от влияния субъективных моментов. Действительно, хотя критерием истины является практика человечества в полном ее объеме и развитии, этот критерий не всегда применяется прямо, часто — через многообразные способы проверки, в различной степени связанные с непосредственной практикой. Ни один конкретный способ проверки не может дать исчерпывающего ответа, тем более что многие из них вообще лишь опосредованно связаны с практикой или смыкаются со способами оценки (например, логическая непротиворечивость, логическая замкнутость). Тот или иной конкретный способ проверки может вообще оказаться неадекватным проблеме в силу каких-либо объективных или субъективных обстоятельств. Так, экспериментальная проверка в прошлом веке вопроса о том, имеет ли свет корпускулярную природу, дала отрицательный ответ — неверный, поскольку свет обладает и корпускулярными и волновыми свойствами, и в то же время этот ответ был неизбежен, поскольку тогда еще не знали, что с помощью одного и того же прибора нельзя одновременно обнаружить то и другое свойство. Экспериментальная проверка гипотезы Праута дала отрицательный результат не только в силу ее несовершенства, но и потому, что отсутствовали знания об изотопии химических элементов. В итоге проверка может давать неадекватные результаты, сохранять исходную неопределенность оценки.

Кроме того, практика тоже развивается, совершенствуется, хотя на каком-то конкретном этапе она может быть незавершенной в том или ином отношении, какие-то средства проверки еще могут просто отсутствовать или не могут быть использованы и т. д. Вообще накопление новых знаний может обгонять их проверку, которая в этом случае подменяется оценкой (требованием логической последовательности теории, простоты, изящества, соответствия каким-то мировоззренческим постулатам второстепенной важности или принятым в данную эпоху критериям и нормам научности).

Далее. Практика, будучи основной формой проверки истинности знания, тем не менее имеет характер некоторой незавершенности, в ней постоянно присутствует такое содержание, над которым еще никто не задумывался. Ее осмысление в свою очередь зависит от наличного уровня знаний и происходит с учетом или без учета нового знания, с противопоставлением нового знания старому или без этого, с переоценкой или недооценкой новизны знания, с различной степенью распространения на ее истолкование того или иного гипотетического содержания существующих знаний. Поэтому хотя практическая проверка знания и выступает как объективный процесс, оценка результатов такой проверки, несмотря на объективную основу, содержит субъективные моменты. Например, создание различных типов эффективно действующих паровых машин на основе теории теплорода в течение долгого времени рассматривалось как подтверждение правильности этой теории; развитие химии и металлургии на основе теории флогистона — как подтверждение данной теории; развитие электротехники и технической оптики на основе теории эфира — как подтверждение реального существования эфира. Иначе говоря, порой в качестве проверки знания на истинность может приниматься совпадение оценки истинности этого знания с исторически ограниченным пониманием самой практики. И все-таки именно развитие практики «взрывает» со временем эти ложные ее истолкования, выводя познание на верный путь.

Таким образом, критерий практики, будучи определяющим, в то же время «никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления»^[289]. И в этом также таится опасность релятивизма, которая реализуется, однако, только тогда, когда люди забывают, что, во-первых, именно практика в целом является критерием истины и, во-вторых, с развитием науки и практики развивается и их взаимосвязь. Относительность практики как критерия истины означает не только неопределенность результатов проверки в каждый данный момент, но и последовательное преодоление этой неопределенности. Практика — критерий настолько неопределенный, что она не позволяет знаниям человека превращаться в абсолют^[290], в догму, и в то же время настолько определенный, что позволяет выбирать такие направления познания, которые приближают наши знания к объективной истине.

В связи с этим возникает еще одна проблема, в которой отражается диалектика познания, — проблема соотношения истины и правдоподобия.

Истина, как уже отмечалось, отражает объективное соответствие знаний действительности. В отличие от истины правдоподобие выступает как предварительная оценка знания на истинность и выражает его соотношение с накопленным знанием, меру его логической обоснованности. Хотя в конечном счете в перспективе истинность и правдоподобие совпадают, но в каждый данный момент они выражают различные отношения: к действительности — в случае истины, к посылкам и основаниям — в случае правдоподобия. Соответствие как объективное отношение, характеризующее истину, содержательно, хотя и может быть формализовано (через понятия изо- и гомоморфизма, подобия, преобразования, смысла и т. д.), отношение же правдоподобия сугубо формально, имеет логическую природу.

Всякое новое знание формируется вначале как правдоподобная гипотеза или догадка, поэтому прежде чем такая гипотеза или догадка будет проверена, она должна быть обоснована и оценена как правдоподобная, соответствующая общепринятым нормам научности, которые могут оказаться правильными в ограниченной степени. Опасность заблуждения снижается по мере того, как проверяются и уточняются установленные факты, на основе которых выдвигается догадка. Оценка истинности (определение правдоподобия гипотезы или догадки) также опирается на посылки и основания, представляющие собой знания, истинность которых уже установлена.

Таким образом, правдоподобные знания — это знания, претендующие на объективную истинность, обоснованность же этой претензии всякий раз проверяется практикой.

Правдоподобие является необходимым условием формирования нового знания, своего рода заявкой на его практическую проверку. Более того, требование правдоподобия обусловливает целенаправленный планомерный характер познания, освобождающий ученого от слепого поиска путем проб и ошибок, побуждает учитывать накопленные знания и опыт освоения действительности. При этом в каждом акте практической проверки не только устанавливается мера истинности нового знания, но и косвенно — через него — перепроверяется истинность накопленного знания, практическая ценность наличного опыта для дальнейшего освоения объективной реальности.

Диалектика истины характерна для всей истории науки, в том числе и для науки наших дней, хотя, естественно, в новых конкретно-исторических формах. В условиях развитого социализма, в процессе строительства коммунизма на базе интенсивно развертывающейся научно-технической революции преодолевается противостояние знания и практики, обусловленное спецификой развития науки в предшествующих классово антагонистических общественно-экономических формациях.

Это находит свое выражение, во-первых, в наиболее интенсивном, чем при капитализме, превращении науки в непосредственную производительную силу общества; во-вторых, в перестройке всего механизма управления социальными и экономическими процессами в обществе на научной основе; в-третьих, в том, что наука становится основой целенаправленно и планомерно организуемой и развиваемой взаимосвязи природы и общества и, наконец, в-четвертых, в том, что наука является основой коммунистического воспитания трудящихся.

С превращением науки в важный фактор социального, экономического и культурного прогресса общества резко сокращается разрыв между оценкой истинности и ее проверкой, а возрастание роли плановых начал в развитии научного познания сужает поле возможных заблуждений, снимаемых в общем потоке научно-технического прогресса. Тем самым и ход разрешения противоречия между истиной и заблуждением утрачивает прежний затяжной и драматический характер.