Суд на Янусе

Глава 4. ГРЕШНИК

Тейлос стоял у изголовья койки, сводя и разводя руки, словно хотел схватить что-то несуществующее. Он наклонился к Нейлу, то и дело облизывая губы бледным языком.

– Ты видел что-то, ты видел! Сокровище? Какое сокровище, парень?

Все двенадцать инопланетных рабочих спали в одном спальном помещении.

Все они, кроме Ласьи, который остался снаружи, как проводник, окружили Нейла. Одиннадцать пар глаз уставились на него.

– Ласья его выкопал, потому что дерево зацепилось ветвями. Я тянул веревку, а он копал. Вдруг он оттолкнул меня и позвал Козберга. Я увидел в земле что-то блестящее – вот и все.

– Зачем, зачем звать Козберга? – спросил Тейлос, обращаясь ко всей компании. – Отнести клад в порт, и любой торговец выхватит его из рук и даст цену, достаточную, чтобы можно было уехать отсюда.

– Нет, – сказал, покачав головой, Ханноза, неразговорчивый человек, один из старших рабочих, – ты не в курсе, Тейлос. Ни один из торговцев, прибывающих на Янус, не будет иметь дела с нами, потому что в противном случае он потеряет портовую лицензию.

– Капитан – может быть, – согласился Тейлос. – Но не говори мне, что вся команда так уж и отвернется от выгодного дельца на стороне. Послушай, ты, грязный корчевщик, я с Корвара, и я знаю, как можно пристроить сокровища. За диковинные вещи дают большую цену, достаточно большую, чтобы неплохо заплатить всей цепочке – от члена команды до финального продавца в каком-нибудь богатом месте.

Ханноза по-прежнему качал головой.

– Тут дело в доверии. Ты знаешь, или должен знать – это означает полную строгость в любом порту. За последние три года было найдено пять кладов, как мы слышали, в одном этом районе. И со всеми поступили одинаково: уничтожили под внимательным наблюдением.

– Зачем? – спросил Нейл. – Разве они не понимают, что это важные находки?

– Для кого важные? – возразил Ханноза. – Для Небесных Возлюбленных важнее всего их вера и их образ жизни. Если известия о таких находках дойдут до чужих археологов, придется открыть двери всем этим людям, которые бросятся на Янус. Это означает контакт с другими обычаями и верованиями. Небесные Возлюбленные считают, что этого не должно быть. С их точки зрения в этих предметах заложено зло, вот они и уничтожают его.

– Это же глупо! – Тейлос ударил маленьким кулачком по койке. Абсолютно глупо ломать такие вещи!

– Подойди, скажи об этом Козбергу, – посоветовал один из рабочих. Мы же, поскольку мы все во время Церемонии остались работать на полях, должны немного отдохнуть, – и он вытянулся на своей койке, подав пример большинству других.

Тейлос подошел к окну, хотя что он мог отсюда увидеть, Нейл не знал.

Сам Нейл лег и закрыл глаза. Все его тело дрожало от сильного возбуждения, и он опасался, как бы остальные в комнате не почувствовали этого. Значит, он сделал невозможное, утаив для себя часть находки? Видно, удача благоволила ему.

Закрыв глаза, он снова увидел эту трубку, ее цвет, ее узор, и ощутил в ладони ее гладкость. Что это такое? Для чего она была сделана? Кто оставил ее там и зачем? Спрятано про запас, или поспешно укрытая добыча?

Хотелось бы порасспросить окружающих насчет других находок, но можно ли это сделать, не выдавая никому, что он знает об этой находке больше, чем говорит?

Если ему удастся сохранить свою находку, то прав ли Тейлос? Можно ли иметь дело с каким-нибудь членом экипажа? Да и каким образом он сможет впоследствии объяснить наличие у него денег? Впрочем, потом будет время, полно времени, чтобы об этом подумать. Все зависит от того, хорошо ли он спрятал трубку.

Зеленый, золотой, красный, синий и другие цвета, названий которых Нейл не знал, смешивались, кружились, составляя то один, то другой узор.

Как хотелось бы Нейлу снова взять эту вещь в руки и посмотреть на нее подольше. Это была красота сама по себе, даже больше, чем красота: сердечность. Взять бы ее в руки и принести Мелани… Нейл вертелся на жесткой узкой койке, поворачиваясь к стене из ободранных бревен.

– Выходи! – приказал Козберг, распахнув дверь. Его рев вызвал немедленное повиновение рабочих.

Нейл вышел вслед за Ханнозой и увидел во дворе все население участка.

Младенцы протестующе кричали на руках у матерей. Ребятишки стояли нахмуренные, удивленные. Сам Козберг, держа шапку в руках, стоял во главе семейной линии Верующих, лицом к человеку в длинном сером плаще поверх обычной тусклой одежды поселенца.

Незнакомец был с непокрытой головой, и его всклокоченные волосы были такими же серыми, как и плащ, так что трудно было разобраться, где кончаются волосы и начинается ткань. На заросшем бородой лице был приклеен острый, как клюв, нос и удивительно бледные, с красным ободком, глаза.

Один глаз все время слезился, слезы капали на широкую бороду и блестели на ней.

– Грешники! – щелкнул голос, такой же повелительный, как и у Козберга. Заметный трепет пробежал по линии Верующих при этом обвинении. Темная Сила пробралась на этот участок, чтобы поставить свою ловушку. Тьма тянется только ко тьме. Ваше Небо закрыто облаками.

Одна из женщин застонала. Два ребенка захныкали. Человек в плаще поднял голову к небу, которое действительно было облачным, более затянутым, чем обычно бывало по утрам, и запел, вернее, захрипел, как ржавая пила. Слова песни Нейл не понимал.

Все еще глядя в небо, незнакомец повернулся к лесу и, не глядя себе под ноги, тяжело пошел в том направлении. Верующие потянулись за ним, мужчины впереди, а Нейл присоединился к рабочим, которые держались в тылу.

Конечно, это было просто совпадение, но облака сгущались, жара спала и откуда-то поднялся холодный ветер. Он подгонял их, пока они шли на поляну, где лежал клад.

Спикер трижды обошел блестящую кучу, лежащую на земле, взял топор, которым раньше работал Ласья, и протянул его Козбергу. Мастер участка перевернул инструмент лезвием вверх и стал бить его тяжелой частью по драгоценным предметам, превращая их в неразличимую массу мелких обломков и пыли, в то время, как Спикер продолжал пение. Когда Козберг отошел, старик вытащил из-под плаща бластер старого образца, посмотрел вниз и прицелился в груду осколков. Ослепляющий луч ударил по этой мишени, и зрители попятились от жара вспышки. Все, что осталось от клада после этой жестокой расправы, ушло в землю. Спикер обернулся к Козбергу.

– Вы будете очищаться, будете искупать грех, будете ждать!

Мастер участка кивнул косматой головой.

– Мы будем очищаться, будем искупать, будем ждать.

Они снова образовали процессию и пошли обратно через поля.

Тейлос первый спросил у одного из старожилов:

– Что будет дальше?

– Только одно, – ответил ему ветеран Бринхольд. – Ляжем спать на пустое брюхо. Ласья, почему ты не помешал этой вонючей мессе? Зачем ты навел старика на эту очистительную работу?

– Да уж, – хором поддержали его товарищи. – Теперь мы должны поститься, пока они умиротворяют Небо!

Ласья пожал плечами.

– Вы же знаете Закон. Лучше пару деньков поголодать, чем получить полную выучку.

– Знаете, он прав, – поддержал Ханноза. – Просто нам не повезло, что мы нашли это здесь. Около двух лет назад сам Козберг наткнулся на такой клад.

Нейл повернулся к нему.

– Здесь же?

– Да. Козберг искал свою дочь. Она была странной девочкой и вечно убегала в лес, когда ей удавалось вырваться из дома. Говорили, что у нее голова не в порядке, – спокойное лицо Ханнозы приняло непонятное выражение. – Я бы сказал, что у нее был атавизм – возвращение к тому состоянию, в котором этот народ был раньше, до того, как стал Верующим. В моем мире ходили необычные сказки о том, что раньше существовала другая раса; когда захватчики взяли их землю, эта раса ушла в укрытие. Время от времени люди этой старой расы заходят в дом, где есть новорожденный, и крадут ребенка, оставляя на его месте своего.

– Зачем? – спросил Нейл.

На него накатила волна странного возбуждения, что и тогда, когда он думал о спрятанном прутке.

– Кто знает? Может, для обновления крови в их умирающей расе. Во всяком случае, подменыш, как называли оставленного ребенка, был чуждым и странным и обычно рано умирал. Эйли была вроде этого, она вовсе не походила на остальных Козбергов, так что вполне могла быть из другой расы.

– Да, она и в самом деле была совсем другая, – согласился Ласья. – Не повезло ей.

– Что с ней случилось? – поинтересовался Нейл.

– Я же тебе рассказывал – она заболела Зеленой Болезнью, и ее выгнали в лес, как это всегда делается. Только ни к чему было поднимать такой шум насчет того, что она была грешницей. Она никому не делала вреда, просто хотела жить по-своему.

– А это здесь – грех. В других местах – тоже. Никто не должен покидать стадо. Быть другом – настоящий непростительный грех, – сказал Ханноза, ложась на свою койку и закрывая глаза. – Ложись и отдыхай, парень. Мы не будем ни работать, ни есть, пока не кончится период очищения.

– Это долго?

Ханноза улыбнулся.

– Это зависит от вознаграждения, которое Козберг даст Спикеру. Старый Хайзендер весьма сообразителен в смысле выгоды и знает, что наш уважаемый мастер хочет до зимы очистить западные поля, так что они поторгуются.

Они не нашли трубку, думал Нейл, лежа на койке ранним утром. Он не видел ее в той куче разрушаемых предметов. Когда он рискнет вернуться к своему тайнику и взять ее? Здравый смысл говорил ему, что надо ждать долго, но у него чесались руки: он жаждал этой трубки, как его тело жаждало пищи. Где-то в глубинах мозга было удивление: почему его так занимает этот чуждый артефакт, почему эта вещь так притягивает его? Может, потому, что она дает шанс на освобождение при условии, что он окажется способным отнести ее в порт и продать? Или он просто хочет иметь ее? И это удивление было окрашено страхом.

Нейл, как мог, боролся с этим сильным притяжением. Он устал физически, но его мозг не успокаивался даже во сне. Он старался думать о всяких мелочах: о листьях деревьев, о глубинах леса за вырубкой, об ароматах деревьев, о ветре, качающем ветви и кусты.

Видимо, он спал, потому что, когда он открыл глаза, было темно. Он лежал на своей койке, слышал скрип дерева, вздохи, бормотание кого-то из соседей. Он был здесь, на участке Козберга, во владении, вырванном у леса Януса людской волей, упрямством и руками. Но где же он был? Где-то в другом, правильном месте. Испуганный Нейл обдумывал это впечатление, пытаясь понять смысл через эмоции. Он был где-то, и то место было правильным. Теперь он здесь – это неправильно, как поставленная не на свое место деталь машины не может работать.

Жарко. Он заперт в ящике, в западне. Он осторожно двинулся, прислушиваясь, как животное, проникшее на территорию естественного врага.

Ему хотелось выйти наружу, в холодную темноту, а затем, через поля, к своему дереву, где лежало спрятанное. У него так тряслись руки, что он прижал их к груди, где дико колотилось сердце. Выйти отсюда – в ночь, на свободу!

Осторожность удерживала его только до тех пор, пока он не перешагнул порог спального дома, а затем его захлестнуло бурное ликование, и он побежал, как бы скользя по грубой поверхности полей, словно его вела связь с тем, что ждало его в дупле дерева. Темно, конечно, но это не та тьма, что скрывается в спальном доме. И опять та часть мозга, которая могла еще удивляться и пока не была еще охвачена желанием, сжигающим Нейла, отметила, что он видел в этой темноте, что он него скрывалась только середина самых глубоких теней.

Когда он добежал до грубо расчищенного места, где они работали, ветер закрутился вокруг него, ласково приветствуя. Листья не шелестели теперь под ветром – они пели! И Нейлу тоже захотелось петь. Только последняя гаснущая искра сознания задушила звуки в его горле.

Воняет горелым… Нейл миновал то место, где Спикер орудовал бластером, не сознавая, что его губы приподнялись как бы в рычании, что глаза его горят, что в нем поднимается ярость, непропорциональная тому, что случилось здесь несколько часов назад. Нейл прошел сквозь завесу кустов к дереву. Его пальцы прикоснулись к коре, гладкой, приветствующей…

«Почему приветствующей?» – спросил почти неслышный голос в Нейле. Но этот голос исчез, когда пальцы перешли от коры к трубке. Нейл достал ее и вскрикнул от восторга. Цвет – плавающий, комбинирующий оттенки, танцующий, цвет откуда-то из того места, где Нейл хотел быть. Это ключ от его собственной калитки, которую он должен найти!

– Ну, так и есть, парень. Ты, значит, это сделал. Я так и думал.

Нейл повернулся, пригнувшись и прижав трубку к себе. Тейлос! Тейлос стоял там и ухмылялся.

– Урвал от них, Ренфо? Неплохой фокус. Хватит, чтобы покрыть долг, хватит для нас обоих!

– Нет! – Нейл лишь частично вышел из чар, которые держали его с тех пор, как он проснулся в спальном доме. Единственное решение, в котором он был уверен – что Тейлос не имеет и никогда не будет иметь той вещи, которую он, Нейл, держит в руках.

– Ну нет, ты не скинешь меня с орбиты, Ренфо. Стоит мне только заорать, как у тебя не останется никакого сокровища. Разве ты не знаешь, что они сделали сегодня с остальными?

– У меня не будет, но и у тебя не будет тоже, – сказал Нейл. Разум постепенно возвращался к нему.

– Тоже верно. Но я не позволю тебе уйти с ним. Парни там говорили, что такие штуки находят здесь во второй раз. А, может, есть и еще? И от такого дела Сэма Тейлоса не отгонишь ни в жисть, никакому червяку из Диппла этого не удастся! Вот увидишь!

Нейл плотно прижался спиной к дуплу.

– Нет!

– Нет? – голос Тейлоса все еще держался на уровне обычного разговора, но рука его двинулась. При свете голубовато-зеленой луны Януса блеснуло лезвие ножа, направленное вперед и вверх. – Здешний народ не стоит за кровопускания, так, по крайней мере, говорили парни, но я-то ведь не Верующий, и ты тоже. И ты отдашь эту вещь!

Нож резанул воздух. Тейлос, вооруженный голым металлом, жаждущий того, что держал Нейл, уже не был попрошайкой и лодырем, каким выглядел раньше.

– Так, – из темноты выступили тени Козберга, его сына и двух рабочих.

– Так, Зло все еще здесь, и грешники тоже! Хорошо, что мы следили в эту ночь. Эндон, возьми маленького!

Веревочная петля прижала руки Тейлоса к бокам, остановив его возможное сопротивление.

Козберг посмотрел на Тейлоса.

– Он не коснулся этого. Намерение – еще не полный грех. Возьми его под стражу. Его поучат, хорошо поучат!

Второй жестокий рывок сбил Тейлоса с ног и вызвал у него несвязные вопли о пощаде и попытки оправдания. Но пинок Эндона объяснил ему мудрость молчания.

– А ты, – Козберг повернулся к Нейлу, – ты полный грешник, язычник!

Ты нашел и скрыл! Ты навлек на нас гнев Неба!

Его рука вытянулась с такой скоростью, какой Нейл не ожидал, и дубина обрушилась на предплечье Нейла. Он невольно вскрикнул и упал на колени, но, несмотря на боль, не сводил глаз с выпавшей из рук трубки. Она выкатилась на открытое место и лежала, теплая, прекрасная, сияющая в лунном свете. Но так было лишь одно мгновение. Козберг наступил на нее своим тяжелым сапогом и раздавил в порошок все это тепло и жизнь.

Нейл закричал, бросился на пляшущую тушу мастера участка, яростно разбрасывающего ногами опавшие листья и землю, но на него тут же обрушился удар, сделавший Нейла слабым и беспомощным.

Мрак. Головная боль и вонючий мрак, вызывающий тошноту. Мрак…

Почему огонь стал мраком? Конечно же, он лежал в пламени и не мог убежать.

Огонь был и внутри, и снаружи – кругом. Весь мир пылал.

Много времени прошло с тех пор, как он пришел в себя в огне и мраке, просил воды, катался по земляному полу, разрывая и так уже рваную одежду.

Еще больше времени он пробыл в другом месте, о котором ничего не помнил, но оно было куда более важно, чем тьма и огонь.

Ударил свет. Нейл зажмурился и закрыл лицо руками. Он отшатнулся от света, который смешался с болью в голове и пожиравшим его огнем. Но свет заполнил весь мир, и не было места, где можно было укрыться от него.

– Взгляните на него!

Отвращение, страх – эти эмоции дошли до него даже там, где он скорчился и дрожал.

– Зеленая Болезнь! Уведите его отсюда, у него Зеленая Болезнь!

Другой голос хрипло каркнул:

– Небо покарало грешника. Поступите с ним по обычаю, мастер участка!

На Нейла накинули веревки, выволокли на свет, причинявший страшную боль глазам. Его подгоняли, толкали, тащили куда-то на подгибающихся ногах и волоком по земле. Это был кошмар. Он не понимал его, все это скоро кончится, и он снова вернется во тьму.