Судьба династии

Глава 19 Свадьба Феликса и Ирины

Рассказ о княжне Ирине и её муже Феликсе Юсупове я начну с родословной столь знатного аристократа, как князь Юсупов граф Сумароков-Эльстон. Пора бы нашим интеллигентам-образованцам, наконец, понять, как при наших владыках писались родословные.

В феврале 1914 года дочь великого князя Александра Михайловича Ирина вышла замуж за князя Феликса Феликсовича Юсупова. Наши историки, я уж не говорю об обывателях, считают семейство Юсуповых самым богатым и знатным в России. Первое утверждение верно, а насчёт второго можно и поспорить.

На Руси издавна были лишь две законные княжеские династии — Рюриковичи и Гедиминовичи. В допетровской Руси московские правители не имели наглости производить в князья безродных персонажей за любовные утехи или иные деяния. Но зато с удовольствием присваивали княжеский титул предводителям или, как сейчас бы сказали, «полевым командирам» сотни-другой кочевников, приходивших на службу в Москву. Бояре зло острили: «Придёт татарин зимой, его жалуют шубой, а летом — князем».

Так на службу к молодому Ивану Грозному прибыл некий мурза Юсуф, назвавшийся ногайским ханом. Никакими документальными данными об этом Юсуфе историки не располагают, кроме того, что он умер в 1556 году. Зато Ф.Ф. Юсупов в своих воспоминаниях возводит родословную Юсуфа непосредственно к пророку Мухаммеду.

Потомки Юсуфа крестились, обрусели и получили фамилию Юсуповы. От них-то и пошли несколько ветвей князей Юсуповых.

В конце XVI века в разрядных книгах упоминаются какие-то дворяне (боевые холопы) Сумароковы. От них и вели свою родословную несколько ветвей Сумароковых. Генерал от артиллерии Сергей Павлович Сумароков в августе 1856 году выдал свою дочь Елену за Феликса Николаевича Эльстона, и сразу же новоявленный зять императорским указом был возведён в графское достоинство с присвоением ему фамилии Сумароков. Хотя, как известно, на Руси, как и во всей Европе, жена принимала фамилию мужа, а не наоборот. Да и кто такой Николай Эльстон? Увы, это второй подпоручик Киже. Феликс Николаевич Эльстон был бастардом, то есть по-русски бастрюком, неизвестно кем и от кого прижитым. Сам Ф.Ф. Юсупов в эмиграции писал о нём коротко и неясно: «Мой дед [по отцу] Феликс Эльстон умер задолго до женитьбы родителей. Его называли сыном прусского короля Фридриха-Вильгельма и графини Тизенгаузен». Понятно, что никаких достоверных данных, подтверждавших это, не было.

У Феликса и Елены Сумароковых родился сын Феликс. И вот Феликс Феликсович по примеру своего отца вступает в выгодный брак с Зинаидой, дочерью князя Николая Борисовича Юсупова. По законам Российской империи, вступая в брак, княжна теряла свой титул и принимала титул и фамилию мужа. Тем не менее, Николай Борисович обратился к царю с просьбой о передаче после своей смерти права наследования титула и имени Юсуповых своему зятю Ф.Ф. Сумарокову-Эльстону. Император Александр III удовлетворил просьбу князя своим высочайшим указам от 10 июля 1885 года. Таким образом, после смерти князя Николая Юсупова (19 июля 1891 года) его зять получил право называться князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон с правом передачи титула по наследству старшему сыну.

Так будущий зять Александра Михайловича получил самую длинную в России фамилию Юсупов-Сумароков-Эльстон.

В 1883 году в семье Юсуповых родился первенец Николай. Затем три года подряд Зинаида рожала по младенцу мужского пола, но они сразу умирали. 11 (24) марта 1887 года Зинаида разрешилась ещё одним мальчиком, которого по отцу и деду назвали Феликсом. Чтобы не путать с отцом, впоследствии его будут звать Феликсом Феликсовичем младшим.

Неудачные роды у крайне впечатлительной матери сделали младшего сына её кумиром.

Летом 1886 года в имении Архангельское при таинственных обстоятельствах умирает младшая сестра Зинаиды Татьяна Юсупова. По официальной версии, она утонула, купаясь в старице Москвы-реки. Однако в 1918 году окрестные крестьяне, разграбившие её могилу, обнаружили вместе с ней останки младенца. Видимо, Татьяна, не будучи замужем, умерла при родах. Ходили слухи, что она была влюблена в какого-то Павла. Во всяком случае, после смерти Татьяны все страницы её дневника, относившиеся к последним месяцам её жизни, были вырваны.

В 1908 году в семье Юсуповых случилась новая трагедия. Весной у 28-летнего Николая Юсупова начался роман с девятнадцатилетней графиней Мариной Александровной Гейден. Однако графиня уже имела жениха — капитана конной гвардии графа Арвида Мантейфеля.

В апреле 1908 года графиня Гейден получила звание фрейлины при императорском дворе. 23 апреля состоялась свадьба Марины и Мантейфеля, а ночь накануне она провела с Николаем в отдельном кабинете фешенебельного ресторана на Невском.

После свадьбы молодые отбыли в Париж. Но спустя несколько дней Марина написала Николаю Юсупову письмо с просьбой приехать. Николай объявил матери, что желает послушать Шаляпина, гастролировавшего в Париже, и через двое суток поселился в уютном номере гостиницы «Meurice», заранее заказанном для него Мариной. Предусмотрительная Марина снимает там же ещё один номер для своей матери. Мужу она объясняет, что хочет пожить несколько дней у мамы, ну а поселяется, естественно, у Николая.

Но вскоре влюблённым надоело сидеть взаперти в гостинице, и они начали посещать театры, выставки и дорогие рестораны. Лишь тогда туповатый Арвид заметил у себя ветвистые оленьи рога. Старик граф Эрнст Мантейфель потребовал от сына вызвать соблазнителя на дуэль.

В конце концов, Арвид вызвал Николая на дуэль. Однако секундантам удалось решить дело миром, благо, стреляться не желали обе стороны. Секунданты сочли повод для дуэли незначительным, и состоялось перемирие.

Марине пришлось с мужем отправиться в Петербург. Но тут вмешались господа офицеры конногвардейского полка и потребовали капитана Мантейфеля в Красное Село, где дислоцировался полк, для объяснений. Там суд чести полка вынес решение о необходимости дуэли. Командир полка Хусейн Келбани хан Нахичеванский представил дело на рассмотрение царю, и Николай II дал разрешение на поединок.

Мы ещё в детстве из романов Дюма узнали, как сурово карались участники дуэлей при Луи XIII и Луи XIV. Согласно указу Петра Великого за дуэль полагалась смертная казнь. Наследники Петра за дуэль не казнили, но разжалование, ссылка или заключение в крепость на несколько месяцев, а то и лет было нормой. А тут наш святой царь буквально заставляет молодого человека идти на смерть или стать убийцей!

Теперь у Арвида не было выбора. Ранним утром 22 июня 1908 года противники прибыли на лужайку Крестовского острова в имении князя Белосельского. По решению полкового суда дуэль должна была состояться на пистолетах на расстоянии пятнадцати шагов, три выстрела каждый.

Отсчитав шаги, противники встали друг напротив друга. Раздалась команда «Стрелять!», и одновременно громыхнули два выстрела. Николай выстрелил вверх, а Мантейфель — в Юсупова. Николай получил смертельную рану в бок и скончался на месте дуэли.

Весь Петербург сочувствовал семье Юсуповых. На следующий после дуэли день на панихиду по Николаю прибыли большинство августейших особ, находившиеся в столице: греческая королева Ольга Константиновна, греческий принц Николай, великие княгини Мария Павловна, Елена Владимировна, Елизавета Маврикиевна, Мария Георгиевна, Ксения Александровна, великие князья Владимир Александрович, Константин Константинович, присутствовали и Николай, Георгий и Александр Михайловичи.

После смерти Николая Феликс остался единственным наследником огромного состояния Юсуповых. И сразу же за ним начали охоту дочери и маменьки не только в Москве и Петербурге, но и в Париже и Лондоне. При этом ни дочек, ни мамочек не смущали слухи о «нетрадиционной ориентации» Феликса.

В своих воспоминаниях Ф.Ф. Юсупов пытается свести свои увлечения лишь к страсти переодеваться в женские платья. По его версии, к переодеванию его склонила «простая» девушка Поля, жившая в Петербурге недалеко от них. В её крошечной квартирке они и «проводили вечера в компании со студентами, артистами и веселыми девицами».

В отличие от родительского дома, «созданного для балов и приёмов», «скромная Поленькина гостиная с самоваром, водкой и закуской означала свободу и веселье». Именно Поля первой предложила Феликсу переодеться в женское платье: «В два счёта она одела и раскрасила меня так, что и родная мать не узнала бы». В таком необычном наряде Феликс вместе с братом и весёлой компанией студентов впервые отправился слушать цыган. «Прежде я не слыхал цыган, — вспоминает Юсупов. — Вечер стал для меня открытием. Знал я, что хорошо поют, но не знал, что так чарующе. Понял я тех, кто разорялся на них. А ещё я понял, что в женском платье могу явиться куда угодно… Поленька наряжала меня умело: все её платья шли мне необычайно».

По Петербургу циркулировали слухи о связи Феликса Юсупова с великим князем Дмитрием Павловичем, внуком императора Александра II. Какие-то намёки на сей счёт проскальзывали и в письмах Феликса к матери. «Если портсигар не найдут, то надо сделать следствие, потому что я знаю наверно, что его найдут в доме. Вели осмотреть ванную. Вчера Дм. Павл, [великий князь Дмитрий Павлович] опять хотел сделать пи-пи в мою ванную и у нас из-за этого произошла драка. Может быть, в это время портсигар и завалился куда-нибудь». В память об этом случае долгое время в переписке княгини Юсуповой с сыном Великого князя звали «Портсигар»»[126].

С юных лет Феликс увлекался спиритизмом. Ещё при жизни брата они с Николаем вызывали духов и, по признанию самого Феликса, «наблюдали вещи удивительные». Продолжалось это до тех пор, пока массивная «мраморная статуя не сдвинулась и рухнула» перед остолбеневшими братьями. И тогда братья дали друг другу обещание дать знак с «того света», когда один из них умрёт первым, тому, кто останется жив. Обещание это вскоре забылось, но зимой 1908/1909 года этот случай вспомнился. В одном из своих краткосрочных посещений особняка на Мойке среди ночи неведомая сила подняла Феликса с постели и заставила пойти к комнате Николая, запертой со дня его смерти. «Вдруг дверь открылась, — вспоминает Феликс. — На пороге стоял Николай. Лицо его сияло. Он тянул ко мне руки… Я бросился было навстречу, но дверь тихонько закрылась! Всё исчезло».

Феликс был вхож в скандальную компанию Марии Головиной, более известной как Мунька. Видимо, Мунька и познакомила в 1909 году Феликса с Григорием Распутиным. Через 50 лет Феликс так описывал эту встречу: «Открылась дверь из прихожей, и в залу мелкими шажками вошёл Распутин. Он приблизился ко мне и сказал: «Здравствуй, голубчик». И потянулся, будто бы облобызать. Я невольно отпрянул. Распутин злобно улыбнулся и подплыл к барышне Г., потом к матери, не чинясь, прижал их к груди и расцеловал с видом отца и благодетеля. С первого взгляда что-то мне не понравилось в нём, даже оттолкнуло… Манеры его поражали. Он изображал непринуждённость, но чувствовалось, что втайне стесняется, даже трусит».

Феликс признавал, что «странный субъект» произвёл на него «неизгладимое впечатление», но, несмотря на все уговоры Муньки прислушиваться к словам Распутина, не пожелал продолжить с ним знакомство.

В 1908 году Феликс Юсупов несколько раз посетил царскую чету в Царском Селе. Николаю, а ещё более Александре не нравились увлечения Феликса, но сказать об этом прямо не позволяли ни этикет, ни тогдашние приличия. Поэтому Александра Фёдоровна важно заявила:

— Всякий уважающий себя мужчина должен быть военным или придворным.

На что Феликс рискнул возразить:

— Военным быть не могу, потому что война мне отвратительна, а в придворные не гожусь, потому что люблю независимость и говорю то, что думаю. Я вижу своё призвание в разумном управлении имениями и многочисленными землями, заводами. Правильное управление всем — тоже своего рода служба Отечеству. А служу Отечеству — служу Царю!

Лицо царицы покрылось большими красными пятнами.

— А Царь и есть Отечество! — вскричала она.

В этот момент вошёл Николай II, и Александра Фёдоровна заявила ему:

— Феликс — законченный революционер!

Как писал в своих воспоминаниях Юсупов: «Государь ничего не ответил, да и сама императрица не могла не признать, что кому как не ей знать, что не все мужчины созданы для государственной службы».

В конце концов, чтобы «не дразнить гусей», Феликса отправили в Лондон, где он поступил в Оксфордский университет. Но чтобы не быть связанным ученической дисциплиной, Феликс предпочёл стать вольнослушателем.

В Лондоне Юсупов близко сошёлся с семьёй опального великого князя Михаила Михайловича. Феликс писал матери: «Пишу тебе, только что вернувшись с завтрака от гр. Торби. Миш-Миш не было, он на охоте. После завтрака мы поехали на выставку русских художников. Очень интересная. Так было приятно поговорить по-русски. Дети гр. Торби говорят отвратительно, по-моему, это очень стыдно. Мальчик удивительно хорошо рисует и у него прямо страсть бегать по галереям… Гр. Торби в этот раз была гораздо любезнее и просила меня почаще приезжать и привозить товарищей. В следующий term [семестр (англ.)] она хочет устраивать танцевальное утро, чтобы обучать своих детей».

Обратим внимание, сын пишет матери только о младшем двенадцатилетнем Михаиле, как-то забывая о пятнадцатилетней Надежде и восемнадцатилетней Анастасии. Между тем «танцевальные утра» устраивали совсем не для мальчика.

Прошло несколько недель, и Феликс вновь пишет маме: «Завтракал у Lady Ripon с королём Португалии, Марией Павловной [великая княгиня Мария Павловна старшая], Еленой с мужем [великая княгиня Елена Владимировна и принц греческий Николай] и т.д. Елена мне сказала, что со всех сторон ей говорят, что мы помолвлены с Торби, но что пока не объявляют. Ждут, чтоб я окончил Оксфорд. Как глупо!»

То, что последняя фраза лучше всего запоминается, юный Феликс догадался задолго до Штирлица.

Но маму-то не проведёшь! И теперь честолюбивая Зинаида Николаевна грудью встала против романа сына с дочками Миш-Миша. Неперспективные невесты семье Юсуповых не нужны. А непутёвого сына надо срочно женить, поскольку его поведение рождает всё новые и новые сплетни и анекдоты. В Европе есть десятки принцесс без места, которые с радостью «выскочат» за самого богатого русского князя. Но они также бесперспективны и бедны, кроме того, в этом случае Феликс будет скорей всего жить в Европе вдали от матери.

Поэтому Зинаида Николаевна желала выдать сына за какую-нибудь из русских великих княжон. Естественно, речь не шла о тех, отцы которых попали в опалу, как бедный Миш-Миш. Но к 1910 году ситуация сложилась так, что свободных великих княжон практически не осталось. Правда, у самого царя было четыре дочери в возрасте от 16 до 9 лет. Но Николай II и Александра неприязненно относились к семье Юсуповых. Да и вообще, дочь императора выдать за князя со спорной родословной?..

И наконец, Зинаида Николаевна прекрасно знала, что Алиса Гессенская является носителем гемофилии, и не желала иметь внука-гемофилика.

В итоге, единственной кандидатурой оказалась пятнадцатилетняя Ирина, дочь великого князя Александра Михайловича и Ксении Александровны. По законам Российской империи ни Ирина, ни шестеро её братьев не могли носить титула великих князей, а являлись лишь князьями (княжной) императорской крови. Тем не менее породниться с внучкой императора Александра III было крайне лестно для семьи Юсуповых.

С 1910 года сын и мать Юсуповы начинают сложную и многоходовую охоту на княжну Ирину. Ситуация облегчалась тем, что Юсуповы были хорошо знакомы с Александром Михайловичем и его братьями. В юности Сандро был увлечён Зинаидой Николаевной. В Крыму у Юсуповых было три имения — в Кореизе, Коккозе[127] и Балаклаве. В Балаклаве Юсуповы практически не бывали, предпочитая Кореиз и Коккоз. Именно Кореиз был приобретён в 1867 году у князей Мещерских. Там был выстроен огромный красивый дворец и разбит роскошный сад, украшенный фонтанами и скульптурами в духе итальянского Возрождения. По воспоминаниям Феликса Юсупова младшего, «количество статуй, им купленных, невозможно представить. Нимфы, наяды и богини показывались из-за всех кустов и баскетов: всё было наполнено мифологией».

Имение выходило к морю, включало в себя виноградники, многочисленные хозяйственные постройки и т.д. Хозяин вложил в него большие деньги и по общему мнению имение Кореиз было самым богатым и ухоженным в Крыму имением после императорских.

Замечу, что Юсуповский дворец в Кореизе очень нравился Сталину, и он останавливался там не менее двух раз: в ходе Ялтинской конференции 1945 году и в 1947 году перед походом на крейсере «Молотов».

Имение Кореиз прилегало к имениям Ай-Тодор и Харакс, принадлежавшим великим князьям Александру и Георгию Михайловичам. Соседи часто посещали друг друга, причём не обязательно в экипажах, но и в ходе пеших прогулок.

Не только Михайловичи, но даже сам царь с семейством периодически наведывался к Юсуповым в Коккоз, расположенный в 17 километрах от моря, за горным массивом Яйла. Дворец в Коккозе, построенный по проекту знаменитого ялтинского архитектора Н.П. Краснова, отражал архитектурные приёмы Бахчисарайского дворца. Дворец и парк украшали многочисленные фонтаны, из которых до наших дней сохранился только один — «Голубой глаз». Кстати, так переводится слово «коккоз».

Семьи Александра Михайловича и Юсуповых сблизила неприязнь к царской чете и особенно к Александре Фёдоровне. Рост влияния при дворе Распутина сильно тревожил обе семьи. В январе 1912 года великая княгиня Ксения Александровна записала в дневнике: «Все уже знают и говорят о нём и ужас какие вещи про него рассказывают, т.е. про А(ликс) и всё, что делается в Царском. Юсуповы приехали к чаю — всё тот же разговор — и в Аничкове вечером, и за обедом я рассказывала всё слышанное. Чем всё это кончится? Ужас!»

В октябре 1910 года Феликс пишет матери: «Забыл сказать, что у Torbi [графиня Торби — жена великого князя Михаила Михайловича] я видел последнюю фотографию дочери Ксении Александровны. Какая она красивая». Действительно, в шестнадцать лет Ирина была чертовски хороша. Любопытно, что отвечает Зинаида Николаевна: «Получила твоё письмо после завтрака у Торби. Будь с ними очень осторожен, т.к. ты знаешь, почему тебя зовут. Я рада, что фотография И.А. [Ирины Александровны] тебе понравилась. Верь моему чувству. Я знаю, что говорю, когда хвалю её».

Между тем Сандро и Ксения прочили брак Ирины с каким-либо принцем, желательно наследственным. Слухи об этом доходили и до семейства Юсуповых и чрезвычайно волновали маму и сына. Основных претендентов на руку Ирины было двое — греческий принц Христофор, пятый сын короля Георга I и Ольги Константиновны, и принц Уэльский Альберт Эдвард. Последний кандидат был самым интересным для Александра Михайловича. Можно только гадать, куда пошла бы мировая история, если бы в 1936 году Ирина Александровна взошла на британский престол вместе со своим мужем королём Эдуардом VIII. Но, увы, по разным обстоятельствам дело до брака Ирины с иностранным принцем так и не дошло.

Интересно, что Феликс, часто общаясь с Александром Михайловичем и его женой, не был лично знаком с Ириной. Кстати, Феликс и его мать довольно зло отзывались как о Сандро, так и о Ксении. Так, в начале октября 1911 года Феликс писал матери из Парижа: «Из театра поехали ужинать в Caffe de Paris. Как раз перед нами сидел Александр Михайлович со своей дамой [В свете ходили слухи о любовнице-американке великого князя] и Ксения Александровна со своим англичанином [В свете ходили слухи о недвусмысленных отношениях великой княгини с неким англичанином господином F]. Это прямо непонятно, как можно так афишироваться. У Ксении вид ужасный, цвет кожи совсем земляной. Её англичанин очень красив и замечательно симпатичен, а американка так себе, очень банальное лицо, но зато чудные белые зубы. Почти рядом с нами сидел Борис Владимирович [великий князь] с целым гаремом кокоток. Александр Михайлович на старости лет с ума спятил. Когда мы все вышли на улицу, он бросился на Дмитрия Павловича и меня, схватил нас за руки, и мы бешено начали крутиться на тротуаре при общем удивлении публики и прохожих»[128].

В следующем 1912 году Феликс ехал в экспрессе «Санкт-Петербург — Париж» вместе с Александром Михайловичем, Ксенией и Ириной. Супруги были «удивительно любезны» за завтраками и обедами в вагоне-ресторане, однако Ирина там не показывалась. Сын немедленно написал о своём вояже матери и получил ответ: «Очень рада, что весело было ехать, но жалею, что она [Ирина] не была с Вами. По крайней мере познакомились бы раз и навсегда!»

Следует заметить, что «охота» на Ирину не очень отвлекала Феликса от иных потех. О зиме 1912/1913 года он позже написал: «Чуть не каждый вечер мы [вместе с великим князем Дмитрием Павловичем] уезжали в автомобиле в Петербург и веселились в ночных ресторанах у цыган. Приглашали поужинать в отдельном кабинете артистов и музыкантов. Частой нашей гостьей была Анна Павлова. Весёлая ночь пролетала быстро, и возвращались мы только под утро»[129].

А в марте 1913 года в салонах Петербурга заговорили о романе Феликса и Зои Стекл, дочери титулярного статского советника, камергера Александра Эдуардовича Стекла. Ситуация усугублялась ещё и тем, что родители Зои дружили с великой княгиней Ксенией Александровной.

Между тем Феликсу удалось познакомиться с Ириной и даже завязать с ней переписку. Скандал с семейством Стекл не входил в планы Феликса и Зинаиды Николаевны из-за близости их к великой княгине Ксении Александровне. Поэтому Феликс был вынужден быть милым с семьёй Стекл и давать поводов для компрометирующих разговоров. Встречи с семьёй Стекл были неминуемы из-за частых встреч с Ксенией Александровной и Александром Михайловичем, которые были с Феликсом «по-прежнему очень милы».

Чтобы выйти из щекотливого положения, Феликс вновь едет в Лондон. Тем временем Зинаида Николаевна зорко следит за семейством Александра Михайловича. Она сообщает сыну в Лондон, что великий князь Дмитрий Павлович начал слишком часто наносить визиты в семью Александра Михайловича. Феликс принимает решение вернуться в Петербург через Крым.

Приехав в Петербург, Феликс быстро оценил сложившуюся ситуацию и написал матери в Москву: «По приезде в Петербург сейчас же телеграфировал графине [графиня Комаровская — воспитательница великой княжны Ирины Александровны]. Назначили быть в 5 часов, остался полтора часа. Всё по-старому, очень были рады меня видеть [родители Ирины]. Планы [на лето] ещё не решены, может быть, едут в Англию, а может, Ирина поедет в Гатчину. Ещё раз было сказано родителями, что, в принципе, не имеют ничего против, но что без согласия Бабушки [вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны] ничего нельзя сделать, а Бабушка пока молчит. Говорят, что она выжидает, её план таков. На её второго сына [великого князя Михаила Александровича] поставили крест, на внука (сына её старшего сына) рано или поздно тоже будет поставлен крест. Заместителем его может быть только мой лучший друг Д [великий князь Дмитрий Павлович]. Конечно, выгоднее быть в таком случае его женой, чем женой кого-нибудь другого».

И Феликс, и его мать слишком хорошо воспитаны, а, кроме того, не исключено, что письмо могло попасть в руки жандармов. Поэтому стоит повнимательнее прочесть его и выудить суть: Юсуповы прекрасно понимают, что великий князь Михаил не может быть наследником, что цесаревич Алексей неизлечимо болен гемофилией. О царе нет ни слова, но в аристократических кругах давно уже считали, что «сущий младенец» не может долго процарствовать. И в такой ситуации Феликс и Зинаида спешили сделать свою игру.

Вскоре состоялось объяснение соперников (любовников?), и Феликс пишет матери: «С Дм. Павл. у нас по-прежнему дружеские отношения. Он мне откровенно рассказал про своё посещение со всеми подробностями, а также, что Мария Фёдоровна хочет, чтобы если Ир. вышла замуж за него, но он думает, что если Ир. его не любит, а любит меня, то противиться не будет».

Через много лет Феликс Юсупов так описал принятое в этом разговоре решение: «Теперь решать предстояло Ирине. Мы с Дмитрием обещали друг другу никоим образом не влиять на решение её».

Наконец Феликс решает сыграть ва-банк и наносит визит Александру Михайловичу.

Юсупов прибыл в половине пятого, вся семья пила чай. Сначала побеседовали о погоде, о загранице и т.д. Когда дети ушли, Феликс прямо приступил к делу. Для начала он рассказал о ситуации с Зоей Стекл. Объяснения Юсупова были приняты супругами без возражений. И вот тогда-то Феликс спросил в лоб:

— Наши отношения с Ириной Александровной были исключительно дружеские. Но сейчас, по крайней мере, с моей стороны, они изменились. Если Ваши Высочества имеют в этом случае что-либо против, то не лучше ли сразу прервать все отношения?

Ксения страшно покраснела, но через секунду взяла себя в руки, и они вместе с мужем твёрдо заявили, что будут только рады, если всё это случится. Немного подумав, Александр Михайлович добавил:

— Во всяком случае, не торопитесь, пусть Ирина хорошенько окрепнет и время нам покажет, если ваше чувство правда сильное или нет. Надо ещё переговорить с императором и императрицей Марией Фёдоровной. В Лондоне, когда мы все там будем, то можно будет, не разглашая, решить этот вопрос в принципе.

На этом разговор был окончен. Великокняжеская чета тепло простилась с Феликсом.

Игра была слишком тонкая, чтобы спешить. И Феликс в очередной раз садится в поезд и отправляется в Лондон. Но, как всегда, он не мог на несколько дней не остановиться в Париже.

Вскоре Феликс получил важного союзника в своём сватовстве к Ирине. 28 июля 1913 года в Лондон прибыла великая княгиня Елизавета Фёдоровна, сестра императрицы. Из письма Феликса к матери: «Дорогая Мама, видел великую княгиню, которая в восторге быть в Лондоне. Я поехал её встретить на вокзал, но опоздал на 5 минут, т.е. поезд пришёл раньше, чем его ждали. Она отыскала какой-то удивительный поезд, приходящий в 7½ утра. Когда я вернулся домой, то сейчас же ей телефонировал узнать, когда могу её видеть. Она подошла к телефону и страшно смеялась и балаганила, видно, что она так довольна быть в Лондоне после стольких лет».

Елизавета Фёдоровна с начала века была очень близка к семье Юсуповых. Но сейчас она была монахиня, и пристало ли настоятельнице женского монастыря разъезжать по Парижу, Лондону, «балаганить» и заниматься марьяжами?

Мать ответила сыну: «Верю, насколько Елизавета Фёдоровна рада быть в Лондоне и как она этим наслаждается, забывая, что ей теперь всё равно, где быть! Как всё это преувеличено и фальшиво! Мне иногда её глубоко жаль!»

В середине июля 1913 года семья Александра Михайловича приезжает в Лондон. Феликс традиционно докладывает матери: «Вчера завтракал в Ритце с родителями, Ириной и англичанином [близкий друг Ксении Александровны]. Очень странное впечатление производит этот господин. Он себя, по-моему, держит очень развязно, хотя довольно симпатичный. Во время завтрака он несколько раз напоминал великой княгине всё то, что она должна была купить для Ирины. Он очень о ней заботился, но ей это неприятно, и за завтраком она всё время краснела. После завтрака я их отвёз в гостиницу, а вечером поехал с ними в театр, англичанин тоже был. Всё очень странно. Великая княгиня всё время с ним ездит вдвоём, и он у них всё время сидит. Сегодня были с Ириной в музее. Много говорили. Она решила бесповоротно, даже если бабушка будет против, настоять на своём. У неё очень утомлённый вид, и я думаю, что жизнь родителей не может не быть ей заметна».

Мать делает строгий выговор сыну: «Сейчас пришла твоя телеграмма, где ты говоришь, что вы были в театре и что все на Вас смотрели! По-моему, это глупое положение! Не имея согласия Бабушки, не показываться публично. Можно видеться сколько угодно, не ставить себя на положение женихов. Где находится Бабушка? Если она, с тобой не познакомится теперь, то это очень дурной знак!»

Сын отвечает: «Только что вернулся от великой княгини Елизаветы Фёдоровны, которая уезжает завтра в Киль на неделю, затем в Россию… Мы с ней много говорили про меня. Она мне дала очень хорошие советы, за которые ей очень благодарен. С Ириной мы видимся каждый день и несколько раз в день. Вчера у меня был Александр Михайлович, посидел немного, а затем мы с ним поехали встречать Ми-ми Игнатьеву, которая приехала на несколько дней. Мы с ним очень подружились, и у нас отношения совсем как между товарищами. Вчера обедали втроём: он, Ирина и я, затем поехали в оперу. Они все себя ведут, как будто всё между нами решено, а вместе с тем Бабушка молчит. Великая княгиня Елизавета Фёдоровна ничего не могла узнать, только когда она спросила Марию Фёдоровну, скоро ли Ксения Александровна уезжает, то та подмигнула многозначительно глазом и сказала: «Пусть останется подольше, это очень хорошо». Вот и всё, что она могла узнать. Завтра мы все едем на целый день за город в моём автомобиле. Toute la sainte famille [всё святое семейство (фр.)]. Ксения Александровна ещё похудела и вид у неё отчаянный. Он [Александр Михайлович] совсем с ума сошёл и с утра до поздней ночи танцует. Во вторник мы с ним даём большой ужин с танцами».

Действительно, в те годы великий князь Александр Михайлович сходил с ума по вошедшему в 1912 году в моду в Париже аргентинскому танцу танго. Николай II же считал сей танец аморальным и запретил его. На частных вечеринках в России всё равно студенты и курсистки танцевали танго. Но за публичное исполнение этого танца где-нибудь на балу в Петербурге офицер мог с треском вылететь из полка, а то и вообще из армии без права ношения мундира. Лишь после отречения Николая II Александр Михайлович впервые открыто танцевал танго на балу в Киеве.

Замечу, что Зинаиду Николаевну, смотревшую сквозь пальцы на «нетрадиционные» похождения сына, крайне возмущало поведение Александра Михайловича и особенно его любовь к танго. В письме от 14 июля 1913 года наряду с наставлениями сыну в марьяжной игре Зинаида резко высказывается о будущем свате: «Я думаю, что может быть завтра, 3-го, ты как-нибудь встретишь Бабушку, а может быть, и нет, что также возможно! Вызвать тебя она не может, так как это было бы равносильно объявлению, но встретить, как будто случайно, было бы более чем естественно, и меня удивляет, что она не пожелала тебя видеть! Значит, у неё на душе всё ещё эта мысль не улеглась, и она надеется, что, авось, переменится и будут новые впечатления. Это мне очень не нравится по отношению к тебе, и я советую об этом серьёзно подумать. Мне тоже не нравятся товарищеские отношения с отцом. Это ни к чему. Он очень хитёр и очень изменился к худшему за последние годы, так что я опять повторяю, будь осторожен и не выдавай зря, не доверяй ему чересчур! Всё это очень грустно, но что же делать, приходится говорить печальную правду, когда её видишь, а его я знаю насквозь и поперёк! Ужин с танцами мне тоже не нравится! Во-первых, это эксплуатация твоего кармана, во-вторых, эти поганые танцы меня возмущают! (танго)… Говорят, что порядочные женщины в Лондоне не допускают этого безобразия у себя! Здесь, в Kurhaus, запрещено танцевать неприличные танцы полицией! Это какая-то болезнь, и я нахожу, что надо быть ненормальным, чтобы пускаться в пляс, как это делают «родители»! Великий князь Георгий Михайлович очень остроумно говорит, что новые танцы не что иное, как «хлыстовские радения»! Это, говорят, чёрт знает что! Мне обидно думать, что Ирину также привлекают туда, и нахожу, что пора отрезвиться. Жизнь не для того нам дана, чтобы превращать её в какую-то вакханалию! Не ужасайся моим возмущением».

В свою очередь Сандро и Ксения осуждали поведение Феликса и не были уверены в правильности выбора Ирины.

Конец лета 1913 года семья Александра Михайловича провела в Ай-Тодоре. Вскоре туда примчался из Парижа через Петербург и Юсупов. В Ай-Тодоре Феликса принимали почти на правах жениха. Тем не менее 26 сентября после посещения нового Ливадийского дворца Ксения Александровна записала в своём дневнике: «Обедали с Ириной в Ливадии еn famille [по-семейному (фр.)]. Алике всё так же, но она обедала с нами, вид усталый. Много болтали. Сандро всё рассказывал про Америку. Говорила с Алике про Феликса — все спрашивает, уверены ли мы в нём — чего я, к сожалению, не могу сказать».

Но Феликс и Ирина были непреклонны и всё время «выигрывали по очкам». В итоге через пять дней в дневнике Ксении появляется следующая запись: «Зинаида Юсупова и Феликс пили чай. Потом много говорили с ней втроём — выяснили наконец все обстоятельства, решили ничего не объявлять до зимы, когда все будем вместе и при Мама».

4 октября Ксения писала: «В 4 часа поехали в Кореиз к Юсуповым. Они ждали у старого дома под церковью. Смотрели его и любовались видом с балкона… Решили их завтра благословить, чтобы, по крайней мере, между нами было всё ясно и кончено!»

Нетрудно представить, с какой тревогой ждали следующего дня Феликс и Ирина. Ведь до официальной помолвки ещё оставалась вероятность отказа. Но все волнения оказались напрасны. 5 октября 1913 года после пятичасового чая семья Юсуповых прибыла в Ай-Тодор. Позже великая княгиня вспоминала: «Мы благословили детей. Благослови их Господь, и да пошлёт Он им счастья. Было очень эмоционально — мы все целовались и прослезились».

Довольно странную позицию в этом вопросе заняла императорская чета. С одной стороны, Николай и Александра несколько раз высказывались в пользу брака Ирины и Феликса. Но 8 октября 1913 года во время чаепития в Ливадийском дворце, когда речь зашла об Ирине, императрица заявила Ксении Александровне: «Я слышала, что помолвка будет объявлена на днях. Но я бы ни за что не отдала свою дочь за него».

Такое двойственное отношение к браку легко объяснить. С одной стороны, Александра Фёдоровна крайне враждебно относилась к жизнелюбивым и красивым мужчинам, особенно когда они высказывали независимые мнения. Она давно ненавидела и Сандро, и Феликса. Причём в отношении Сандро у неё был и личный мотив, о котором мы поговорим позже. Но, с другой стороны, дом Романовых в 1900–1914 годах потрясали чуть ли не ежемесячные скандалы, учиняемые великими князьями и их метрессами.

Феликс Юсупов в качестве независимого мультимиллионера мог выкинуть любое «коленце», и царская чета попыталась взять его под контроль, присвоив ему важный придворный чин, например камергера, или дав чин поручика кавалергардского полка. Но Феликс благоразумно увильнул от обоих предложений. Теперь единственным способом образумить Феликса без большого скандала оставалась женитьба.

6 декабря 1913 году Феликс прибыл в Копенгаген, где гостила вдовствующая императрица, а на следующий день он был приглашён на завтрак к Марии Фёдоровне. Сразу же после визита он описал свои впечатления Зинаиде Николаевне: «Во дворце в гостиной, куда ввели меня, находились Вдовствующая Императрица и Великая княгиня Ксения с дочерью. Радость от встречи была написана на лицах у нас с Ириной. За обедом я то и дело ловил на себе изучающий взгляд Государыни. Затем она захотела поговорить со мной с глазу на глаз. В разговоре я почувствовал, что она вот-вот сдастся. Наконец, Государыня встала и сказала ласково: «Ничего не бойся, я с вами»».

Это было уже официальное благословение. Феликс и Ирина немедленно отправились в Петербург.

22 декабря 1913 года в домовой церкви Аничкова дворца состоялось обручение двадцатишестилетнего графа Феликса Сумарокова-Эльстон и восемнадцатилетней Ирины Александровны. Ксения Александровна в тот же вечер записала в дневнике: «Очень эмоциональный день… В 4 часа съехались все на молебен — по случаю помолвки Бэби Рины [так в семье называли Ирину] — Юсуповы, Ольга, Татьяна [великие княжны Ольга и Татьяна Николаевны], Ducky [великая княгиня Виктория Фёдоровна, жена великого князя Кирилла Владимировича], Кирилл [великий князь Кирилл Владимирович], Ольга [великая княгиня Ольга Александровна], Петя [князь Пётр Ольденбургский — муж великой княгини Ольги Александровны], Кутузовы. Даже Фёдор Алекс. [князь Фёдор Александрович, младший брат Ирины Александровны] пришёл, к счастью — я так боялась, что он не появится (но такое грустное выражение лица, что мне хотелось плакать). Все наши люди в церкви — очень было хорошо. Дай им Бог счастья и любви. Не верится, что Ирина выходит замуж!»

Свадьба была назначена на 9 (22) февраля 1914 года в той же домовой церкви Аничкова дворца.

Родители жениха тут же начали переделку своего великолепного дворца на Мойке, где должны были поселиться молодые. Феликс приказал сделать для своей семьи отдельный вход. Были роскошно отделаны спальня, будуар Ирины, мозаичный бассейн. Помимо того, Феликс распорядился в подвале левого крыла дома «устроить тёмную залу — столовую в ренессансном стиле». Через три года Феликс там накормит Распутина отравленными пирожными.

Задолго до венчания Ирина начала получать свадебные подарки. 4 февраля 1914 года Ксения Александровна записала в дневнике: «Мама приезжала и подарила Ирине чудную брошь — бриллианты и жемчуг. Мы потом тоже подарили Ирине подарки — сапфировое колье, мой собственный изумруд — кулон, брошку с рубинами и бриллиантами и тремя жемчужными кисточками и маленькое бриллиантовое колье. Я дала ещё несколько изумрудов Ирине для диадемы, которую Феликс делает».

Николай II спросил Александра Михайловича:

— Что подарить на свадьбу твоему зятю? Не хочет ли он стать камергером при моём дворе?

На следующий день Сандро ответил Ники:

— Феликс сказал, что самым лучшим подарком от Его Величества будет дозволение ему сидеть в театре в Императорской ложе.

Николай засмеялся и согласился. Он был слишком хорошо воспитан, чтобы высказывать обиду после щелчка по носу.

В 2 часа дня 9 февраля 1914 года в домовой церкви Аничкова дворца состоялось венчание Феликса и Ирины. Императрица Мария Фёдоровна и Николай II были посажёнными матерью и отцом. Император сказал невесте, что он никогда не видел её такой красивой.

В начале шестого императорская чета покинула церемонию, а Ирина и Феликс посетили дворцы Александра Михайловича и князя Юсупова. В семь часов вечера молодожёнов ждал отдельный вагон скорого поезда, который умчит их в свадебное путешествие.

Позже Феликс вспоминал: «Наконец отъезд. Толпа родных и друзей на вокзале. И опять пожимания рук и поздравления. Наконец, последние поцелуи — и мы в вагоне. На горе цветов покоится чёрная песья морда: мой верный Панч возлежал на венках и букетах. Когда поезд тронулся, я заметил вдалеке на перроне одинокую фигуру Дмитрия».

Все были в восторге от этой пышной свадьбы, красавца-жениха и очаровательной невесты. Николай II записал в дневнике: «Алике и я с детьми поехали в город в Аничков на свадьбу Ирины и Феликса Юсупова. Всё прошло очень хорошо. Народу было множество».

Никто и не подозревал, что это была последняя торжественная свадьба в Российской империи.