Судьба и художник

Ричард Барэм Миддлтон «Судьба и художник» Richard Barham Middleton «Fate and the Artist» (1912)

Дома для рабочих на северо-западе Лондона ничуть не уступают жилым кварталам Мейд-Вейл: они так же удобны и так же безобразны на вид. Это добротные новые постройки с широкими каменными лестницами, где с утра до вечера эхом разносится ребячий топот, и с плоскими крышами — дети там играют, а их матери сушат белье. В жару особенно приятно поиграть в догонялки и в «делай как я» среди длинных проходов между развешанных простыней, прохладных и белых. А если на бегу или при внезапном порыве ветра кого-то хлестнет по лицу мокрым полотном, так это же совсем не больно. Наоборот, даже весело.

Но Джордж просто сидел и грезил в углу, рядом с перилами, точно заключавшими весь Лондон в железную клетку. Игры занимали его не больше, чем крики и гудки на улице внизу. Джорджу казалось, что все одиннадцать лет своей жизни он провел в этом углу и смотрел, как бестолково суетятся другие люди, как они делают смешные глупости. Его удивляло, что дети бегают туда-сюда на солнцепеке, хотя от этого им становится еще жарче; точно так же он недоумевал, лежа в постели во время своих частых болезней и глядя на взрослых: они приходили и уходили, их руки и ноги постоянно двигались, губы произносили какие-то слова… Разве не лучше спокойно лежать и слушать, как тикают часы у тебя в голове, отсчитывая секунду за секундой? Пристроившись в углу, он чувствовал, что сидит на узком бортике каменного парапета, а тонкие прутья железной решетки давят ему на спину; его обоняние различало душную уличную вонь и свежий запах выстиранного белья, он видел, как пыль блестит на солнце, слышал невыносимо громкий городской шум — но не мог понять, какой в этом смысл. Жизнь говорила с ним сотнями голосов, и все это время он страстно хотел тишины. Взрослые обитатели дома считали его хрупким малышом, на свою беду, слишком ранимым, чтобы столкнуться с реальностью и не испытать боли. А дети вовсе не обращали бы на него внимания, если б не его странные фантазии — порой он мог сочинить интересную историю или выдумать для них новую игру. В сущности, мальчик был одинок, сам того не сознавая.

Дни напролет, пока Лондон без умолку шумел за оградой, Джордж рассматривал дымовые трубы и крыши — кусочек оживленной улицы, попавший в поле его зрения, — своими маленькими острыми глазками и гадал, скоро ли этот мир перестанет дрожать и стонать от лихорадочной тревоги и рассыплется в тихую, неподвижную пыль. Но когда наступал вечер и дети уставали от игры, они собирались в его углу рядом с бочкой и просили: «Расскажи нам историю!». Большая бочка для дождевой воды всегда стояла открытой. Она тоже была огорожена прутьями, но два из них сломались, так что можно было протиснуться через пролом и усесться возле нее в кружок, наподобие деревенских жителей у колодезного сруба.

И Джордж рассказывал истории — необычные истории, чем-то напоминавшие горбатых кривляющихся уродцев; обычно эти уродцы плясали и кувыркались довольно весело, но иногда безмолвно застывали на месте и только строили страшные гримасы. Детям больше нравились его бодрые поучительные «сказки с моралью», вроде «Башмаков Артура».

— Когда-то давным-давно, — начинал Джордж, — был один мальчик, которого звали Артур, и он жил в таком же доме, как наш, и всегда завязывал шнурки на ботинках узлами вместо бантов.

Однажды ночью он стоял на крыше, и ему захотелось, чтоб у него были крылья, как у воробья, потому что тогда бы он улетел высоко-высоко над домами. Тут подул такой сильный ветер, что все сказали: «Вот это буря!», и вдруг Артур понял, что у него правда есть маленькие крылья, и он полетел над домами вместе с ветром. Скоро он добрался до самого тихого места на небе, где бури не бывает; тогда Артур взглянул вверх и увидел, что все звезды прикручены к небесам веревочками, а все веревки завязаны бантами. Так делают для того, чтобы Богу легче было снять веревки, если Он захочет, чтобы звезды упали. В ясные ночи вы сами можете посмотреть, как они падают. Артур подумал, что у ангелов, наверно, очень ловкие пальцы, раз они смогли завязать столько бантов, — и вдруг он почувствовал, что его ноги становятся все тяжелее, и нагнулся, чтобы стащить с себя башмаки, но не сумел распутать узлы и быстро-быстро полетел вниз. На лету он слышал, как ветер гудит в телеграфных проводах и как громко кричат на улицах продавцы газет. И потом он упал на крышу. Его отвезли в больницу, отрезали ему обе ноги и дали взамен деревянные. Но больше он никогда не мог летать, потому что деревяшки были чересчур тяжелые.

После этого еще несколько дней кряду дети завязывали шнурки как положено.

Порой они вместе глядели в темную глубину бочки, и Джордж рассказывал про чудесную рыбу, которая прячется там, на дне. Если бочка была наполовину пустой, он шептался с рыбой, и все остальные смутно различали ее ответ. А если вода стояла вровень с краями, он говорил, что рыба сейчас слишком счастлива и ей не до болтовни; он так живо описывал ее красоту, что все перегибались через край бочки и таращили глаза, отчаянно пытаясь что-то рассмотреть. Но никто, кроме Джорджа, толком не видел этой диковины, хотя большинству казалось, будто ее хвост временами мелькает в тени.

Верили они этим рассказам всерьез или нет? Трудно сказать; должно быть, они еще не привыкли проверять услышанное, не искали доказательств и радовались любой выдумке, от которой жизнь становится занятней и краше. Но с появлением Джимми Симпсона все изменилось. Джимми был заносчивый тупица — такие мальчики всегда побеждают в играх, где нужны сноровка и сила, и от души презирают сложности, недоступные их пониманию. Он сразу начал смотреть на Джорджа свысока, а послушав его «истории», открыто усомнился в них.

— Это вранье, — сказал он, — нет там никакой рыбы.

— Да говорят тебе, я видел ее, — ответил Джордж.

Джимми сердито топнул по асфальту:

— А больше никто не видел. Хочешь на спор?

Джордж оглянулся на своих слушателей, но те отводили взгляд. Они уже и сами не знали, померещился им хвост уплывающей рыбы или это было взаправду. Кроме того, Джимми отлично умел драться…

— Врунишка! — с торжеством заключил Джимми и пошел прочь. Другие потянулись за ним — ведь он был так уверен в себе — и Джордж провел остаток вечера в полном одиночестве возле своей бочки.

На следующий день он отозвал Джимми в сторону.

— Я был прав насчет рыбы, — сказал он. — Она мне сегодня приснилась.

— Ерунда, — ответил Джимми. — Во сне все бывает понарошку, а не на самом деле. И ничего это не значит.

Джордж печально побрел назад. Как убедить такого упрямца? Он раздумывал об этом целый день, а ночью проснулся от головной боли. Пока он лежал в кровати, его внезапно одолели сомнения: может, он ошибся, может, он ничего и не видел? Это была нестерпимая мысль. Джордж тихонько вышел из квартиры и на цыпочках поднялся на крышу, ступая босиком по холодному камню.

В бочке оказалось столько разных вещей, что Джордж сначала не рассмотрел рыбу, но потом она ослепительно сверкнула при свете луны и звезд — огромная и до того красивая, еще красивей, чем он говорил.

— Я же знал, что был прав, — шептал он себе на обратном пути в спальню. Утром он совсем расхворался.

Один жаркий день сменялся другим, вода в бочке опускалась все ниже, и дети, которыми верховодил Джимми, редко вспоминали маленького сочинителя историй. Иной раз кто-нибудь говорил: «Джордж очень, очень болен», но тут же забывал о нем, вернувшись к игре. Все давно поняли, что в бочке никого нет, и не заглядывали туда до тех пор, пока Джимми не сообразил, что вода в ней наверняка высохла и теперь он может окончательно убедиться в своей правоте.

Одним прыжком опередив бегущих ребят, он примчался в заброшенный уголок Джорджа и глянул через край бочки. Она действительно почти опустела, а глубоко на дне — Джимми едва не вскрикнул от удивления — в грязной лужице лежала большая рыба, мертвая, но по-прежнему сверкающая всеми красками радуги.

Несмотря на свою силу и тупость, Джимми был по натуре добродушным парнем; вспомнив о болезни Джорджа, он решил сейчас же пойти и сознаться, что напрасно не верил ему. Он взбежал по ступенькам и забарабанил в двери квартиры, где жил Джордж. Ему открыла старшая сестра больного. Второпях мальчик даже не заметил, что глаза у нее заплаканы.

— Слушайте, мисс, — задыхаясь, выпалил он, — передайте Джорджу, что он все верно рассказывал — ну, про эту рыбу. Я сам ее видел!

— Джорджи умер, — ответила девушка.

Перевод — Елена Егорова