Судья Семен Бузыкин

Заседатели

Если судьба меня оставит в Узоре на долгие годы, тогда я подберу себе настоящих заседателей. А сейчас таких у меня немного. Вот они: санинспектор Лидия Михайловна Афонина, колхозник Петр Арсентьевич Ефимов, счетовод Василий Анохин, колхозный казначей Вадим Артемьевич Ухорин. Они всегда с охотой готовы разбирать любое запутанное дело, и, как они сами признаются, в суде для них — отдых. Это явление обычное. Кому неизвестно, что человек по—настоящему отдыхает от одной работы, когда берется за другую?

Лидии Афониной лет двадцать пять. Она не замужем. И это меня удивляет. У нее все данные, чтоб нравиться мужчинам; и внешность, и характер — добрый, веселый. Она судит не умом, а сердцем. Во время слушания дела Лидия — дотошный следователь, в комнате тайного совещания — невыносимый спорщик. Это злит меня и возмущает. Но стоит взглянуть на ее разгоряченное розовое лицо, на приоткрытые в легкой улыбке губы — злость мгновенно пропадает. Улыбка у Лидии покоряющая, она выражает красоту, радость жизни, и больше ничего. Вероятно, поэтому большинство приговоров, вынесенных с участием Лидии Михайловны, отменяется областным судом за мягкостью меры наказания.

Петр Ефимов и Василий Анохин — толковые заседатели, и работать с ними одно удовольствие.

Выше всех я ценю, конечно, Вадима Артемьевича Ухорина. Философу свойственно разумно мыслить и неразумно поступать. Обывателю — наоборот. Ухорин па своему складу ума ближе к философам. Начнет говорить — не наслушаешься, а возьмется за дело… Все у него получается так, как у того кузнеца, который за неимением зубов раскалывает орехи кувалдой. Вадим Артемьевич, кроме как к умным разговорам, больше ни к чему не приспособлен.

Вадиму Артемьевичу шестьдесят лет, а за плечами у него никакого ремесла, Пробовал пахать — бросил, пытался служить — не получилось. Уехал в город, поступил на завод, а через три года опять вернулся в деревню, оставив в городе и жену и детей.

Про Ухорина ходят самые нелепые слухи. Вадим Артемьевич и не пытается их опровергать. С невозмутимым спокойствием философа он рассуждает: «О человеке можно ничего не знать, зато о нем можно все сказать».

Заседателем он стал, мне кажется, по ошибке, зато «ошибка» эта дала мне превосходного заседателя. Жизненные наблюдения, незаурядный ум Ухорина, не находившие до сего времени применения, как нельзя лучше пригодились для суда. В самых затруднительных, казуистических делах он умел найти верный выход, а порою подсказывал поистине мудрое решение.

Два охотника никак не могли поделить волчью шкуру.

Голодный волк, бродя вокруг деревушки Козий Рог, напоролся на капкан. Железные челюсти капкана схватили его за лапу. Но зверь был матерый и настолько сильный, что уволок капкан. Хозяин капкана бродил по следу двое суток и, совершенно отчаявшись, бросил поиски. А через неделю узнал, что километров за пятнадцать от его деревни был убит волк с капканом на лапе. Он разыскал охотника, который убил волка, и потребовал свой капкан. Тот отдал ему без всяких возражений. Делу бы на этом и кончиться. Но хозяина капкана замучила зависть и обида. Государство за убитого волка выплачивало четыреста рублей премии и девяносто рублей за шкуру до денежной реформы. Все это привело в конце концов к судебной тяжбе. Владелец капкана требовал признания за ним абсолютных прав на зверя, утверждая, что все равно волк с капканом далеко бы не ушел и в конце концов сдох бы. Его противник иска не признавал, доказывая, что, если бы он не пристрелил волка, тот бы великолепно еще лет десять душил овец и резал коров, так как капкан уже едва держался на лапе зверя. Доводы обеих сторон звучали убедительно, однако проверить их достоверность не представлялось возможным. Приходилось обоим верить на слово. Но кому из них верить, что принять за истину и как решить это одновременно столь простое и сложное дело? Я обратился к Вадиму Артемьевичу, он, улыбаясь, пожал плечами, как бы говоря: «Ну вот, нашел над чем задумываться!» — но ничего не сказал. Другой мой заседатель уверенно заявил, что в иске надо отказать, так как волк должен принадлежать тому, кто убил его из ружья. Я с ним согласился и быстро написал решение.

Вадим Артемьевич несколько раз внимательно перечитал его, старательно очистил перо, нехотя обмакнул его в чернила и, вздохнув, вывел жирную подпись.

— Что это вы так тяжело вздыхаете? — спросил я.

— Нелегко подписываться под несправедливостью, — ответил он.

Это меня удивило.

— Зачем же ты подписался, если сомневаешься?

Ухорин усмехнулся:

— Ведь ты же, Семен Кузьмич, тоже сомневаешься. И тоже подписался, и не только подписался, но и сам сочинил это решение.

Меня взорвало.

— Что ты этим хочешь сказать? — резко спросил я.

— Сомневаешься — не торопись делать выводы, — спокойно ответил Вадим Артемьевич и, помолчав, добавил: — Мне кажется решение неверным — по-вашему выходит, что волка убить так же легко, как курицу. Да если бы у него на лапе не было капкана, разве бы его убили! Волк хитрый и осторожный зверь, недаром на него облавой ходят.

— Если бы волка не убили из ружья, он все равно ушел бы, отгрыз лапу и ушел, — веско заявил заседатель Ефимов.

— Конечно, ушел бы, — охотно согласился с ним Ухорин.

— Чего же ты хочешь наконец? — спросил я.

Вадим Артемьевич сказал, что он ничего не хочет и ему совершенно наплевать на этого волка, но справедливость требует, чтобы шкуру и премию поделить между охотниками поровну.

Мы еще немного поспорили с ним, но уже для вида, из самолюбия. Неопровержимая логика Ухорина была очевидна.

Когда я заново переписал решение и огласил его в зале судебных заседаний, охотники дружно сказали: «Спасибо, гражданин судья». Другого решения они и не ожидали. В таких делах они разбираются лучше всех судей, вместе взятых.

Вадим Артемьевич готов в любое время слушать любое дело. Если я его не вызываю, он идет в сельсовет и напоминает мне по телефону.

— Семен Кузьмич, вы меня не забыли? — спрашивает он.

— Никак нет, Вадим Артемьевич. Только что думал о тебе.

— Значит, мне завтра приходить?

— Обязательно.

В колхозе Ухорин числится общественным казначеем. Я очень смутно представляю, что это за должность На работу в суде он смотрит как на свою основную и дорожит ею.