Сукины дети 2. Помереть не трудно

Глава 3

Вытащив револьвер, Алекс шагнул к мальчишке. Я просто не успел ничего сказать, ничего сделать… Миг – и он сидит рядом в соседнем кресле. Револьвер прячется за полой пиджака.

– Привет, – сказал Алекс. Пацан нехотя, будто его оторвали от важного дела, повернул голову. – Да вот спросить хотел: что это у тебя за музыка?

– А вам-то что?

– Да так… Мелодия понравилась, – шеф небрежно пожал плечами. – Вот, хотел узнать, откуда она у тебя.

– Это мой трек, – буркнул пацан, будто ждал, что сейчас его поднимут на смех. – Я сам придумал. И засемплил тоже сам.

– Круто, – похвалил шеф. – Да у тебя талант…

Три простеньких аккорда впивались в мозг, словно бензопила. От них ныли зубы, свербело в ушах, и в то же время… В то же время их хотелось слышать снова и снова.

– Сколько ты хочешь за свой трек? – вдруг спросил шеф.

– Что? – мальчишка нажал кнопку на динамике. В вагоне повисла звенящая тишина.

Я скорее почувствовал, а не увидел, как пространство развернулось. Спираль поезда выпрямилась, рельсы легли на место, горизонт принял свой обычный плоский вид… И всё сделалось по-прежнему.

В вагон, через окна, ударило солнце. Раньше его не было. Стоял сумрак, словно в аквариуме, словно вагон плыл глубоко под водой… Я этого не замечал, или не придавал значения, но сейчас, когда "Сапсан" словно бы вылетел из воды и в окнах заиграло солнце – понял, насколько сильно всё было не так.

Алекс перевёл дух и словно бы невзначай, словно хотел поправить рюкзачок, провёл рукой по лямке и снял динамик. А потом сунул его в карман.

Чадо в желтом свитере удивлённо моргнуло, повернуло голову – солнце, бьющее в окно, сделало его уши прозрачно-розовыми – и равнодушно вернулось к ковырянию в носу. Раздался строгий окрик, и ребенок нехотя удалился. Его позвала мама.

– А хочешь, я тебя с продюсером познакомлю? – неожиданно спросил шеф. – Он из тебя звезду сделает.

– Не хочу я быть звездой, – угрюмо буркнул мальчишка. – Я хочу денег заработать. Самостоятельным стать.

– Так ведь это оно и есть, – соблазнял шеф.

– А вот и врёте вы всё, – мальчишка упрямо мотнул головой. – Продюсер – это значит контракт на несколько лет, и все бабки уйдут студии, а мне копейки.

– Экий продвинутый нынче пошел малец, – почесал в макушке шеф. – Ладно, хрен с ним, с продюсером. Но тебе учиться надо. Это ты понимаешь?

– В Гнесинку я по возрасту не прохожу. Да и не нужна в наше время эта учёба.

– Но став образованным человеком, ты можешь многого добиться, – увещевал шеф.

– Я и так всего добьюсь, – буркнул пацан. – На учёбу только время тратить. В жопу её.

И он вновь отвернулся к окну. Алекс беспомощно посмотрел на меня – я пожал плечами. Не умею я с детьми. Вот хоть убейте – не умею.

– Ладно, а если я тебе скажу: то, что ты делаешь – это магия?..

Я икнул. Шеф пошел ва-банк. Рискованно.

Пацан медленно повернул голову к Алексу. На щеках его горели красные пятна.

– Вы видели, – сказал он побелевшими губами.

– Да, – кивнул шеф. – Видели. И я тебе скажу: было очень страшно.

– Йес! – мальчишка подпрыгнул на сиденье, в глазах его загорелся победный огонь. – Я знал! Я им говорил! А они…

– Тебе больше нельзя этого делать, – холодно и жестко сказал шеф.

– Но… Почему? – в лице мальчишки появилось что-то от грызуна. Мелкое существо, которое загнали в угол.

– Ты глупый, самонадеянный, и совершенно не представляешь, к каким последствиям может привести твоё баловство. А учиться ты не хочешь, – шеф посмотрел на меня. – Сашхен, выведи его в тамбур, сверни шею и выброси из поезда.

Глаза у пацана стали огромными, чёрными от расширившихся зрачков. Губы вытянулись в ниточку. Он потянулся к динамику на лямке, не нашел, и судорожно принялся дёргать замок. Шеф перехватил его руку и крепко сжал. Другой рукой он подхватил рюкзак, и переложил себе за спину.

– Отдайте, – на пацана было жалко смотреть. Его трясло, бледные лапки сжались в кулачки, но глаза смотрели упрямо и с вызовом.

– Извольте следовать за моим сотрудником, милостивый государь, – всё так же холодно сказал Алекс и бросил предупреждающий взгляд в мою сторону. Я поперхнулся.

Честно: я хотел уже попросить, чтобы он оставил мальца в покое – в крайнем случае, отобрать у него рюкзак… Конечно, это нашему горю не поможет, но сворачивать шею ребенку? Это круто даже для моего шефа.

Он же его просто пугает, – сказал я себе. – Хочет заставить прислушаться…

И я протянул руку.

– Идёмте, молодой человек.

– Я закричу.

– Никто тебя не услышит. Как никто, кроме нас, не слышал твоей музыки, – равнодушно пожал плечами шеф. – Думаешь, ты один такой хитромудрый? – спросил он вдруг совершенно другим тоном. – Тогда хорошенько подумай: а откуда взялись мы?

– Давай, поднимайся, – подтолкнул я.

– Подождите, – сказал пацан. Ни мольбы, ни слёз в его голосе не было. Только решимость. – Если… Если я соглашусь учиться. Если… Не буду… заниматься баловством?..

– Ну не знаю, – шеф положил руку на спинку кресла, пиджак его распахнулся и стала видна рукоять револьвера. Мальчишка сглотнул.

– Пожалуйста, – тихо пискнул он. – Я обещаю.

***

…Москва встретила неистовым солнцем, отчаянной трескотнёй воробьёв и по-весеннему бодрыми гудками автомобилей.

– Сейчас найдём извозчика, – обнадёжил шеф, выходя с Ленинградского вокзала.

Детский рюкзак с динамиком в виде Пикачу болтался на локте у Алекса, его рука покоилась на плече Миши Седова.

Я шел сзади, неся свою сумку и саквояж шефа.

– Что в Москве никогда не переведётся, так это таксисты, – Алекс поднял руку и к нам тут же подлетела "мазда" вишнёвого цвета.

Открыв переднюю дверцу, шеф назвал адрес и махнул нам садиться. Пацан уже полностью очухался от испуга. В глазах его появился новый блеск: ожидание неведомых приключений, новых возможностей, и главное – уверенности в себе.

Важнее, чем угрозы, для него сейчас был тот факт, что его оценили по достоинству. Поверили в его силы, и даже – немного боятся… А страх смерти для детей – концепция абстрактная. Она где-то далеко, и случается только с другими, незнакомыми людьми.

Миша Седов был счастлив.

– Будешь учиться в спецшколе, – сказал Алекс перед тем, как сойти с поезда. – С матерью договорится директор, за учёбу платить не нужно. Жить будешь там же, так что отчим тебя больше не тронет.

– А прогуляемся по Арбату, – предложил шеф, когда мы оставили пацана знакомиться с новым домом.

Хорошо, что дети быстро привыкают…

Мы пошли по красной брусчатке, мимо лавочек, облюбованных туристами, мимо художников со своими вечными мольбертами, мимо лотков, с которых продавали всякую мелкую всячину, от самодельного мыла до фальшивых кавказских кинжалов.

– Не знал, что существуют такие школы, – заметил я. Мимо прошествовала крупная японская тётенька с громадным объективом на пузе, и нам пришлось разойтись в стороны, чтобы её пропустить.

– Это не в прямом смысле школа, – поморщился Алекс. – Скорее, специнтернат. Для особо опасных малолетних преступников.

Я вспомнил ощущение силы, окружившее неприметный многоквартирный дом.

– То есть, вы не шутили: если бы он не пошел по свое воле, пацана пришлось бы убить? – я почувствовал, как холодный пот течёт между лопаток.

– С детьми лучше всего работает правда, – кивнул шеф. – Ложь они чуют за версту. К тому же, теперь у него отличная мотивация хорошо учиться.

– То есть, это не навсегда?

– Ну разумеется, – Алекс улыбнулся, пропуская симпатичную барышню в коротеньких шортиках. – Поймёт, что его талант – это в первую очередь оружие, научится контролировать… А там – посмотрим. Печально, конечно, что сам он не сможет исполнять то, что сочиняет. Но так, по крайней мере, мир не потеряет великого композитора.

– Стало быть, главное – чтобы он не играл свои сочинения сам?

– В исполнении автора любое произведение становится лучше, полнее – ты согласен? А значит, производит наиболее разрушительный эффект.

– Но вы же свои стихи читаете.

– Только не в трезвом уме и доброй памяти, а так, по пьяному делу, – строго сказал Алекс. – И стишата самые позорные, писаные между делом. Не всерьёз. В-основном, в альбомах бывших любовниц, да на салфетках в ресторанах… Малец вот случайно сочинил ману, и произвёл, – шеф пошевелил пальцами в воздухе. – Вербальное воздействие. Сам видел, что из этого вышло. Представь теперь, что будет, если я… Впрочем, это уже не важно. "Он больше прекрасных стихов не писал, он стал властелином вселенной" – это были последние стихи, написанные моим другом Колей. Про меня. Про нас всех.

Офис Семаргла находился в Москва-сити, в отдельном, принадлежащем корпорации небоскрёбе. Стекло и бетон. Перед входом – бронзовая скульптура крылатого волка, величиной со слона.

– И даже не маскируются, – пробормотал Алекс.

Зверь припал к земле, готовясь к атаке. Зубы его были оскалены, клыки – длиной с мою руку. Под лапами бронзового хищника спокойно ходили люди. В его тени был даже устроен небольшой фонтан. Невысокие борта фонтана сплошь были заняты одетыми в серое клерками. Затянутые в узкие костюмчики, клерки скромно поедали бургеры и мясо по-каррски, из прозрачных пластиковых упаковок.

– Обед однако, – искательно произнёс я. От запаха мяса, поедаемого в непосредственной близости, кружилась голова.

– Вот встретимся с клиентом, потом и пообедаем. А мыслить лучше на голодный желудок.

И Алекс решительно шагнул в тень, отбрасываемую волком.

Впрочем, для встречи с клиентом было выбрано совсем другое место. "ТрактирЪ Первой гильдии купца Пугасова" – гласила деревянная вывеска над домиком из финского бруса, имитирующего старославянскую избу.

– Ну-ну… – скептически произнёс шеф, когда дверь трактира распахнул половой в красной шелковой рубахе.

Генеральный директор строительной фирмы с оборотом в двести миллиардов рублей сидел на голой лавке и хлебал щи. Ложка у него в руке была деревянная, с тонким отполированным краем и богато украшенной резными узорами ручкой. В навершье ручки была всё та же стилизованная голова волка…

Забавно, но примерно так я его себе и представлял: крупный дядька с плечами недавно завязавшего борца. Волосы длинные, стянуты в тугой хвост на затылке. Борода – перец с солью. Лицо румяное, мощное, из таких, что можно разглядывать бесконечно, следя за малейшими перепадами в мимике… Глаза – желтые, как у рыси.

Одет Пантелей Митрофанович Степной был в косоворотку ручной работы. Раньше такие попросту называли домоткаными… Что было ниже, я не видел, но на руке, которой он держал ложку, красовались часы. Марки я не узнал, но на вид, за их стоимость можно было купить весь этот трактир, вместе с хозяином и обслугой.

Рядом с ним сидел тип, про которого можно было сказать, что в обстановку тот не вписывается от слова "совсем".

Модный зауженный итальянский костюм, бриллиантовая булавка в галстуке, а чтобы купить такую рубашку, мне, скорее всего, пришлось бы продать все драгоценные первоиздания. И попросить взаймы у шефа.

Тип был гладко выбрит, стрижку имел модельную, с короткими висками. Он меланхолично ковырял какой-то зелёный салатик.

И только в наклоне головы, в хищном прищуре глаз, в манере кривить губы, поднося ко рту новый кусок, мелькало сходство.

Родственник. Очень близкий, скорее всего – сын.

Вспомнился молодой вервольф Митроха.

Тоже из их компании, – определил я.

– Садитесь, люди добрые, – широким жестом предложил глава корпорации. – В ногах правды нету.

И продолжил хлебать щи.

Сын поднялся, вежливо протянул нам с Алексом руку, и сел обратно только после того, как мы устроились. Подобострастия в нём никакого не было. Была спокойная вежливость хозяина, встречающего гостей.

Я поймал себя на мысли, что вот он, младший Степной, отлично вписывается в стеклянно-бетонные корпоративные джунгли. Он – вписывается, а старший, матёрый самец с деревянной ложкой – нет.

Однако доход компании говорит за него лучше, чем любые внешние данные, – одёрнул я сам себя. Так что не надо судить по одёжке.

Мы уселись – тоже на деревянную лавку, с жесткой спинкой. Стол, разумеется, был того же материала. Светлый дуб, если я не ошибаюсь. Красиво оструганное и любовно отполированное дерево словно светилось изнутри. Столешница была покрыта рушником с петухами, на котором был умело сервирован русский стол: сало в хрустальном блюдечке, с чесноком, с чёрным перцем, холодец, от которого шел терпкий запах хрена; отдельно – сметана, фаршированные мясным фаршем блины, копчёный окорок, нарезанный тонко, подобно лепесткам розы…

Скажу я вам, иметь превосходный нюх – та ещё канитель. У меня на глазах аж слёзы выступили. В поезде перекусить не удалось, да и с утра ещё маковой росинки во рту не ночевало… Честно говоря, я уже был готов наброситься на еду без всякого разрешения.

Пока мы усаживались, наш клиент доел щи, вытер ложку салфеткой, и отставил вместе с пустым горшком.

Кивнул парню в красной рубахе, и тот моментально притащил на вытянутых руках дымящийся самовар. Споро расставил чашки, блюдца, сахарницу с колотым сахаром, плошки с мёдом и вареньем, огромный таз имбирных пряников…

Я покосился на Алекса. Шеф сидел молча, небрежно закинув одну руку на спинку лавки, и заложив ногу на ногу. Можно было вообразить, что он устроился в мягком кресле, а не мается на жесткой, остервенело впивающейся в ягодицы, лавке.

– Не ожидал я, что до этого дойдёт, Алесан Сергеич, – крякнул старший Лесной, и потянулся к самовару. Тронул краник, в чашку хлынула дымящаяся струя кипятку. – Чтобы мне, в моей компании управляться мешали…

– Может, прекратим демонстрировать, кто здесь самый главный самец, и приступим к делу? – флегматично рассматривая ногти, спросил шеф.

– Отец очень рад вас видеть, – вставил младший. – И благодарен за…

– Я и сам могу поблагодарить, – рявкнул старший. – Если будет за что.

– Прости, папа, – глаза сына упёрлись в недоеденный салат.

– Старшой мой, – глазами указал Пантелей Митрофанович. – Генка. Заместитель, – слова он цедил неохотно. Словно выполнял данное кому-то обещание.

– Рад познакомиться, – Алекс приятно улыбнулся заместителю, и вновь перевёл глаза на директора. – Я так понимаю, вы не довольны тем, что ваше дело перешло в юрисдикцию совета?

– Мы, – тот навис над столом, почти опрокинув чашку с раскалённым чаем. – По разные стороны баррикад.

– Закон един для всех, – флегматично проговорил Алекс. – Я не могу его нарушать в той же мере, что и вы.

– Но решает, кто нарушил – Совет, – сказал директор, и раздвинул губы в улыбке. Или в оскале – клыки у него были крупные, желтоватые и очень острые. – И ты – как его подпевала.

– Так вы не нарушайте, – ласково посоветовал Алекс, тоже нависнув над столом. – И будет между нами мир и согласие.

Протянув руку к блюду, шеф взял самый верхний пряник, и откусив, начал жевать. Смотрел он при этом в глаза вервольфа, не отрываясь. Желтые, почти звериные, глубоко утопленные под надбровные дуги…

Но вот глава корпорации мигнул, и глаза его стали совершенно обычными, светло-карими. Клыки будто втянулись. Даже аура силы, агрессии, казалось, развеялась, уступив место простому человеческому беспокойству.

– Добре, – старший вервольф упёр широкие ладони в столешницу. Та жалобно скрипнула. – Владимир посоветовал сотрудничать – а ему я доверяю, почти как себе. Рассказывай, – приказал он сыну.

– Два месяца назад мы начали строительство нового торгового центра, – тут же начал Геннадий. – Самого крупного в области. Кроме магазинов там должен быть аквапарк, три кинотеатра, спортивные площадки и боулинг.

– Деньги вложены немалые, – кивнул директор.

– Но самое главное – наша репутация, – продолжил младший. – Мы всегда выдерживаем сроки, строим качественно, материалов не жалеем…

– Но? – подтолкнул Алекс. – Что же пошло не так?

– Когда рыли котлован, наткнулись на кладбище, – опустив глаза, сказал сын.

– Кладбище? – поднял брови шеф. – Очень интересно.

– Его не было на картах, – буркнул отец. – Мы – фирма солидная. Всё перенюхали, носом землю рыли.

– Погост очень старый, – добавил сын. – Минимум триста лет. – О нём давно все забыли.

– Стройку сразу свернули, – рубанул по столу ладонью вервольф-отец. – Нам репутация гробокопателей ни к чему.

– Убытки просто чудовищные, – глядя в сторону, почти про себя, сказал Геннадий. – А всего-то – десяток могил. Могли перенести на другое место…

Ага, – отметил я. – Значит, заместитель с решением директора не согласен.

– Ну так в чём проблема? – спросил Алекс участливо.

Люди всегда лгут, – говорил шеф. – Даже когда от этого зависит их жизнь. Особенно, когда зависит. Они будут изворачиваться, путаться в показаниях – и не потому, что виноваты. Просто такова человеческая натура.

Интересно, насколько психика вервольфов соответствует человеческой? – подумал я. – Где у них кончается зверь, и начинается человек?

– На следующий день после того, как экскаватор вырыл первую кость, начали гибнуть люди, – сказал директор.

– Всего-то несколько работяг, – еле слышно фыркнул заместитель. – И далеко не факт, что виновато в этом кладбище. Один попал под машину, другой отравился угарным газом. Третий – хватил технического спирту…

– Нашу стройку тут же обозвали Проклятьем Тутанхамона, – поморщился Пантелей Митрофанович. Персонал не разбежался лишь потому, что мы, в Семаргле, придерживаемся семейных традиций. Мы заботимся о людях.

– Семьям жертв были выплачены солидные компенсации, – официальным тоном сообщил Геннадий.

И оба, отец и сын, вновь замолчали.

– Но ведь этим дело не ограничилось, – вновь терпеливо подтолкнул Алекс.

Он привык. Умел разговорить собеседника, участливо выслушать. Это меня бесит глупость человеческая. Не научился ещё.

– За первыми последовало ещё пять смертей, – сказал заместитель. – Среди людей, казалось бы, к строительству отношения не имеющих. Одна бухгалтерша, два менеджера, водитель служебной машины и начальник проектного отдела.

– Сроки? – спросил шеф.

– Все – за неделю, – выдохнул Пантелей Митрофанович. – Словно мор какой-то.

– Да никакой не мор, – Гена заводился всё больше. – Я провёл расследование: у бухгалтерши не выдержало сердце, менеджеров зарезали в клубе, в пьяной драке… Водитель оказался сектантом, членом организации "Другой мир" – можно сказать, тоже организм не выдержал. Они там проповедуют отказ от своей сущности. В полнолуние обматывают цепями, не дают перекидываться, есть сырое мясо… Всё это случайности.

– Только пошли они как-то уж очень кучно, – буркнул директор. – И почему-то именно в нашей фирме.

– Просто мы не обращали внимания на других, папа, – мягко напомнил Геннадий. – Но я погуглил: люди, знаешь ли, вообще частенько мрут…

– Погибшие все были вервольфами? – уточнил шеф.

– У нас другие не работают, – отрезал директор.

– Это не совсем так, – сложив пальцы домиком, поморщился заместитель. – Семаргл – компания транснациональная. Мы лояльны ко всем гражданам нашей страны. К тому же, вервольфов на самом деле – не так уж и много…

– Но руководство – только волки, – констатировал Алекс.

– Совет директоров, учредители, инвесторы… Да, – согласился Геннадий.

– Мы – фирма семейная, – крякнул Пантелей Митрофанович и шумно отпил из блюдца. – Законы компании не позволяют дробить капитал.

– Вы не упомянули, как погиб начальник проектного, – напомнил шеф. – Я так понимаю, это птица более высокого полёта, чем обыкновенный водитель?

– Хвастаться надо меньше, – на скулах Геннадия проступил нездоровый румянец. – Купил себе особняк в Светлом Бору, антиквариата навёз, фотомодель в жены взял… Когда его нашли, на полу собственной гостиной, дом был в полном беспорядке. Полиция говорит – кража со взломом. Просто воры не рассчитывали, что хозяин окажется дома. Его расстреляли. Восемь пуль.

– Насколько я знаю, – заметил шеф, – Вервольфам обычные пули не страшны.

– У них были серебряные, – веско сказал старший Степной. – Они знали, к кому лезли.

– Так… – Алекс подобрался.

– Я всё-таки думаю, что это были охотники за головами, – утомлённо, словно в сотый раз, сказал Геннадий. – Некоторые коллекционеры предлагают огромные деньги за чучело оборотня. Афанасий прокололся. Как-то себя выдал, и его убили. Как трофей.

– Но ведь, я так понимаю, тело было обнаружено в доме, – медленно сказал Алекс. – И все части тела… Э… были на месте?

– Полагаю, их спугнули, – пояснил Геннадий. – Стрельбу слышали соседи, кто-то вызвал полицию… Они просто не успели.

– Это всё? – уточнил шеф. – Больше смертей не было?

– У одного из членов совета директоров в машине отказали тормоза, – сказал старший вервольф. – Когда он это понял, то направил машину в столб. Сработали подушки безопасности. К тому же, у нас большие способности к регенерации. Когда приехала скорая, на нём осталось лишь несколько синяков.

– Это был просто несчастный случай, – с нажимом сказал Гена. – Водитель не следил за состоянием автомобиля…

– Его допросили? – осведомился шеф.

– Это был как раз тот водитель, который состоял в секте, – нехотя сообщил Геннадий.

– Отлично, – Алекс деятельно потёр руки. – Мне понадобятся личные дела всех погибших, с подробными отчётами. Если есть – результаты вскрытий. С этим членом директората я хочу поговорить лично.

– Отчёты у меня с собой, – Геннадий достал из-под стола объёмистый портфель. – А вот насчёт разговора…

– Совет директоров привык контактировать только с Владимиром. Они не захотят говорить с человеком со стороны, не имеющем понятия о наших… традициях.

– Это было не моё решение, – пожал плечами Алекс. – Моё дело – расследовать преступление, и найти виновного. Если он существует. И для этого я уполномочен применять любые средства. Разумеется, в рамках закона.

Вервольф недобро сверкнул глазами, но затем кивнул.

– Мы обязаны сотрудничать с Советом, – наконец сказал он. – В рамках закона, – и он широко, так, чтобы мы видели клыки, улыбнулся.

– Я собираюсь провести расследование, – сказал Алекс. – И понять, что у вас творится. Если это убийства – найти виновного и передать в руки полиции. Если магия – пусть с ним разбирается Совет. Другие ваши дела меня не интересуют.

Долгую секунду вервольф смотрел на шефа, не отрываясь. Затем отвёл глаза и кивнул.

– Добре, – сказал он. – Я тоже не хочу, чтобы моих сотрудников убивали. Делай, что сочтёшь нужным. Но убийцу мне сыщи.

– Или подтвердите, что всё это были несчастные случаи, – добавил Геннадий. – Вот все документы… Половину гонорара мы готовы перечислить сейчас, половину – по завершении дела.

– Я работаю, как штатный дознаватель, – проговорил Алекс. – Мне платит Совет.

– Ну, – заместитель немного растерялся. Видать, нечасто сталкивался с тем, кто отказывается от денег. – Мы оплатили вам номера в отеле, и хотели выделить машину. Но если вы отказываетесь…

– У нас имеются свои апартаменты в Москве, – вежливо отклонил предложение Алекс. – Но за транспорт я буду премного благодарен. Не люблю наёмных таксомоторов.

– Ну, что скажешь? – спросил Алекс, когда мы покинули гостеприимные своды трактира купца первой гильдии Пугасова.

– Запутанное дело, – за всё время пребывания в обществе господ Степных, я не сказал ни слова. – Во-первых, Геннадий – не вервольф.