Глава 4


На этот раз женщина даже не походила на духа: тело утратило прозрачность, стало плотным и обрело цвет.

Крашеная блондинка. Пышная, ярко накрашенная, в домашнем халате с рюшами.


Появившись за пределами солевого круга, в котором сидели мы с Герой, она сложила руки на груди и выставила полную ногу в тапке с пушистым помпоном. То, что я принял за помаду, было кровью на губах. Вместо глаз зияли чёрные дыры.


Несоответствие обыденного её домашнего облика и поведения, с страшным потусторонним лицом, внушало дикий экзистенциальный ужас.


Гера вновь завыл и попытался юркнуть под стойку, но женщина оборотила к нему пустые глазницы, и он застыл. Только мелко икал и подрагивал, как студень.

– Держись, Герасим, – тихо сказал я, едва разлепляя заледеневшие губы. – Через соль ей не пройти, а к утру дух обязательно развеется.

– Я к утру кони двину, – Гера вновь попытался упасть. Я ногой толкнул к нему табурет.

– А я тебя всё равно достану, – вдруг, совершенно спокойно, сказала женщина.

– Ты мне и так всю кровь выпила!.. – заверещал мой гость. – Всё ведь забрала, сука. Голого оставила!

Женщина мстительно улыбнулась, а затем наклонилась – волосы замели пол – и подула на соль.


Дыхание её было ледяным, в нём угадывались запахи промёрзшей могилы, мокрого дерева и сопрелых тряпок.

Крупинки соли начали размываться, разбегаться в стороны, как живые, и стало понятно, что через пару секунд круг перестанет быть цельным.


Взяв в одну руку нож, а в другую – тяжелый металлический табурет, я скомандовал Гере: как только круг разомкнётся – беги.


Последние крупинки откатились в сторону, женщина мстительно расхохоталась, а Гера рванул. Только рванул он не вдоль барной стойки, в обход круга, а прямо через него, как больной лось. Соль из-под его копыт брызнула в разные стороны.


План был таков: дух врывается в круг из соли, мы с Герой выскакиваем, и запечатываем линию за собой… Но то-ли я выразился недостаточно ясно, то-ли у гостя моего при виде бывшей жены, покойницы, последний разум отшибло, но всё пошло прахом.


Круг больше не был кругом и дух мог свободно перемещаться, куда захочет. А захотел он, разумеется, напасть на бывшего мужа.

На мгновение очертания женщины в халате размылись, стали белым облаком, а в следующий миг облепили грузную Герину фигуру, словно ватное одеяло.


Я растерялся. Не думая, попытался сорвать с него это одеяло, но руку обожгло, как огнём, и только прижав пострадавшую конечность к себе, я понял, что ожог был ледяным.

– А-А-А-У-У-У… – доносилось из зыбкого кокона, и не различить было, дух это воет, или человек.

Не представляя, что делать, я зачерпнул горсточку соли с пола и запустил ею в призрака.

Не помогло. Вероятно, добравшись до предмета своих вожделений, дух сделался на редкость крепок и силён.


Сквозь ватную завесу я видел посиневшее Герино лицо. Отчаяние, страх, а затем покорность судьбе и даже некоторое облегчение по очереди отражались в его мутных свинячьих глазках.

– Прости, Герасим, – одними губами сказал я, наверняка зная, что он меня не услышит.

И тут рядом с духом что-то плюхнулось на пол. Больше всего оно походило на кожаный мешочек, из которого валил чёрный дым.

Дух стёк с Геры, как мыльная пена, собрался в растрёпанную женщину, и тут же начал распадаться – словно повреждённое кислотой изображение на фотографии.


Тогда я рванул Геру на себя, окончательно освобождая его из липких объятий, и в тот же миг заметил Алекса.

Шеф стоял в дверях кухни, спокойно заложив руки в карманы чёрного кашемирового пальто, и смотрел на тающую женщину.

Грустно так смотрел. С участием.


В круге из соли выпала роса.


Оставляя мокрые следы, мы с Герой выбрались, как солдаты из окружения, за его пределы и бессильно опустились на стулья у обеденного стола.

Гость мой бухнулся лбом в столешницу. Плечи его бурно содрогались, и сначала я решил, что Гера по обыкновению рыдает. Но это был смех.

– Су-у-ука… – тянул он между гомерическими приступами. – А всё ж обыграл я тебя на прикупе.


Шеф, подойдя, уселся напротив и упёр подбородок в набалдашник трости.

Трость у него была интересная. Тяжеленная, с стальным наконечником. По слухам, внутри она была полая и содержала в себе шпагу. В рукояти же помещалась вместительная фляжка. В ней шеф держал малайский ром.

Во всяком случае, так утверждала Антигона. И добавляла, что ей этот ром довелось попробовать, и был он такой крепости, что у неё волосы на груди выросли…


– Однако рано радуетесь, милейший, – сказал шеф, обращаясь к Гере. – Мучительницу вашу окончательно изгнать не удалось. Да и не в моей это власти: не я её в этот бренный мир призвал, не мне и спроваживать.

Гера поднял голову. Глаза у него сделались масленые, на щеках багровели лопнувшие сосуды. Щетина торчала из подбородка во все стороны, как иглы дикобраза.

– Вы же обещали, – взмолился он. – Вы же мне… Я вам…

Шеф только флегматично пожал плечами, и достав кисет, принялся раскуривать трубку.

Гера посмотрел на меня. Я тоже пожал плечами – совершенно искренне.

– А что же мне делать? – наконец вопросил гость, глядя на шефа, как на истину в последней инстанции.

– Вас спасёт правда, – улыбнулся Алекс сквозь клуб густого вишневого дыма. – Одна только правда, и ничего кроме. Расскажите. Облегчите душу.

Гера с минуту смотрел в пустоту, теребил пуговицу на пальто, и когда та наконец оторвалась, подведя итог размышлениям, сунул её в карман и решительно сказал:

– Случайно это вышло. Несчастный случай. Я её напугать хотел. Толкнул легонько, а она и… Об камин.

– Да не мне, – брезгливо перебил Алекс. – С меня довольно и того, что вы признаёте вину, – он посмотрел в глаза гостю и добавил: – Рассказать нужно полиции.

Гера заволновался. Тоскливо заломил руки, глянул в окно – словно прикидывал, как бы сбежать.

За окошком наконец-то занимался серый зимний рассвет, бессолнечный и беспросветный.


– А без полиции – никак? – искательно спросил он. – А я уж в долгу не останусь.

– Никак, – строго сказал Алекс – Чтобы дух успокоился, сатисфакция должна быть совершенная. Око за око, зуб за зуб, – другого духи не приемлют. Конечно, лучше всего её упокоит ваша смерть, – Гера вздрогнул и отодвинулся от шефа подальше – будто бы это помогло. – Но добровольная явка с повинной тоже сгодится. Кресты – место намоленное, сакральное. Там вас дух покойной супруги не потревожит.


Мне-то показалось, что как только шеф кинул свой мешочек, мстительный дух растворился без следа. Но Алексу виднее…


– Ну как, согласны? – уточнил он.

– А иначе нельзя? – На Геру было жалко смотреть. От былой бандитской лихости не осталось и следа. Плечи опустились, глаза потускнели. Даже кожаный лапсердак его не поскрипывал теперь воинственно и бодро, а лишь уныло шуршал.

– Ну почему? – шеф поднял густые и чёрные, как у запорожца на картине Репина, брови. – Можно. Сутки или двое. Сашу я вам больше не дам: самому нужен. Так что придётся защищаться самостоятельно… В монахи вот хорошо пойти, – будто ему только что пришла эта мысль. – Но попы нынче жадные: запросто так не возьмут, а капиталов у вас, Герман, не осталось. Так что, послушайте совета опытного человека: идите в полицию. Они вам будут рады. И не обидят – это я вам обещаю. В качестве последней услуги могу вызвать "воронок" прямо к крыльцу. Хотите? – Гера молчал. – Соглашайтесь. Не думаете же вы, что покойница до вас днём не доберётся? Ей-то всё равно, а вам и отдыхать когда-то нужно.


– Хорошо, – Гера склонил голову. В тёмных волосах его обозначились седые пряди. Когда он вечером только пришел, седых волос я вроде бы не заметил. – Вызывайте.

Посидел так секунд двадцать, и вновь вскинулся:

– А они точно смогут…

– Хотите гарантии – купите тостер.


Через полчаса у нас перед крыльцом стоял воронок, Геру двое дюжих сержантов усаживали на зарешеченное заднее сиденье, а к нам, на ходу закуривая, шел майор Котов.

– Интуиция у тебя, Сергеич, феноменальная, – говорил он, протягивая лопатоподобную руку сначала шефу, затем мне. – Только я за тобой послать хотел, глядь – а ты сам звонишь.


Майор Котов бывал у нас и раньше: приходил консультироваться по разным вопросам. Девочки его любили. Угощали кофе с домашним печеньем, а он их – сальными анекдотами.

Я с ним сошелся на почве любви к русской классике. Котов фанател от Твардовского. Василия Тёркина так вообще наизусть знал.

– "Переправа, переправа, берег левый, берег правый.

Снег кровавый, корка льда…

Кому память кому слава, кому тёмная вода."

– Чтобы так писать, Саша, нужно это пережить, – говорил он за рюмкой портвейна, до которого был большой любитель. – Коротко, ёмко, по существу. Эпическая сила!..

В убойном отделе он работал больше двадцати лет. Мелкая шушера боялась Котова пуще, чем самого дьявола, воры в законе уважали, а маньяки старались обходить Петербург стороной – несмотря на фамилию, в преступника майор вцеплялся, как бультерьер.


– Что-то случилось? – флегматично спросил шеф. Сейчас, при мутном утреннем свете, было видно, что он очень устал. Щегольское пальто его было вымазано в глине, на впалых щеках залегли фиолетовые тени. Обычно гладко зачёсанные волосы превратились в кудрявую шевелюру.

Майор неуверенно посмотрел на меня. Я, не дожидаясь просьбы, выбросил бычок в урну и собрался идти в дом, чтобы не мешать, но Алекс меня удержал.

– Можешь говорить при Саше, – обратился он к Котову.

Тот лишь пожал плечами, а я удивился: раньше в свои дела Алекс меня не допускал.

– Труп, старик, – сказал майор и полез в нагрудный карман куртки за новой сигаретой. – В Пушкинском.

– И что?

Майор беззвучно выругался, а затем сплюнул в снег.

– Чертовщина. Иначе и не скажешь.

– Снимки есть?

– Да есть. Только, – он как-то боком, просительно посмотрел на шефа. – Может, ты сам глянешь? А? Там такое… – он помахал в воздухе сигаретой. – Не могу описать. Хреновое. А ты у нас, вроде как, специалист.

– Выправи пропуск, – кивнул Алекс. – Мы поедем на своей машине.

Майор, обнадёженный, поскакал к полицейскому фольксвагену.


Немного об авто. В гараже при особняке стояли три машины. Мини-купер, который брали девочки, когда ездили по делам и за покупками, автобус-мерседес на двадцать четыре посадочных койки – комфортабельный, как номер-люкс в отеле "Четыре сезона", с санузлом, баром и кухней.

Третьей машиной был Хаммер шефа. Тяжелый, как броневик, и неповоротливый, как беременный бегемот. Днём ездили на нём не часто – проще было вызвать такси; но зато по ночам Алекс со своим любимым зверем не расставался.


Я удивился: если этот монстр врюхается в пробку, мы рискуем застрять до вечера. Но шеф уже бросил мне ключи и исчез в доме, со словами:

– Я только умоюсь…


Прошло от силы минут семь. Я неторопливо прогревал двигатель, когда шеф, аки селезень спорхнув с крыльца, рванул дверцу с пассажирской стороны. Был он выбрит, причёсан, в свежайшей белой рубашке и совершенно чистом пальто

Я тихо подозревал, что таких пальто – длиннополых, с высоким воротником и множеством потайных карманов – у него несколько. Но доказательств этой своей гипотезы не имел…

– Куда? – спросил я, выруливая в автоматически открывшиеся ворота.

– На Гусарскую, – распорядился шеф.

– Скоро пробки, – робко возразил я. – Может, на такси…

– Не мутите воду, кадет, – Алекс откинул не слишком эргономичное сиденье и прикрыл глаза. – Включай навигатор и гони…

С этими словами он обмяк и мгновенно погрузился в сон.


Через полчаса мы были на месте. Ошибиться невозможно: возле скучного серого дома с обшарпанными балконами, на детской площадке, высился надутый полиэтиленовый белый купол. Его окружали полицейские в асфальтово-серой форме, за ними был круг сине-белых машин с мигалками.

Неподалёку, в подворотне, приткнулся уазик МЧС.

– Приехали, – сказал я негромко и шеф сразу открыл глаза.

Мигом оценив обстановку, он достал Котовский пропуск и прилепил его на переднее стекло.

– А теперь, кадет, постарайся подъехать как можно ближе к той палатке, – скомандовал он. Открыв окно нараспашку, высунул в него руку и стал неопределенно шевелить пальцами в воздухе.

В последствии я узнал, что так Алекс "щупает" ауру.


Дело в том, что я был "прирожденный" эмпат, или латентный медиум – как назвала меня Антигона. Все изменения психологического климата я ощущал на себе: мне делалось тоскливо, стрёмно, муторно – и так далее по списку. В теории, попав в благоприятную психологическую зону, я должен был ощутить прилив сил, бодрость, эйфорию… Но такого со мной, увы, еще не случалось.

Шеф же таким полезным, но несколько хлопотным талантом не обладал. И научился "щупать". Как лозоходец. Только вместо лозы он использовал собственные руки.


– Очень плохо, – наконец сказал он. – Всё, ближе не подъезжай. Становись прямо здесь.

– Но здесь детская площадка…

– А ты видишь каких-то детей? Не беспокойся, – смягчился шеф. – Никто тебе худого слова не скажет.

Наверное, еще в машине я ощутил исходящее из палатки зло. По-другому я объяснить не могу: инстинктивно казалось, что в том месте, под белым куполом, произошло что-то такое, что уже почти невозможно исправить.


Заглушив мотор, я вытащил ключ, отстегнул ремень безопасности, но так и не решался толкнуть дверцу и выскочить наружу.

– Что, мон шер, не хочется? – спросил Алекс. Я кивнул. – Ничего, – он ободряюще похлопал меня по плечу. – Всё проходит. И это тоже пройдёт… Насквозь. Вынет душу, выморозит сердце, и сгинет. Расслабься.

– И получай удовольствие? – угрюмо откликнулся я.

А сам подумал: – зачем я здесь? Почему ввязался в эту совершенно дикую игру с призраками, духами и вот этими вот убийствами… Ведь майор Котов говорил, что это убийство?

– Просто ты устал, – сказал шеф. – Бессонная ночь. К тому же, ты получил двойную дозу суггестивного воздействия. Расслабься. Сделайся, как перо. Лёгкое, летучее и свободное. Пусть зло проходит сквозь тебя. Главное, чтобы не задерживалось внутри…


Впоследствии, шеф неоднократно пытался объяснить мне, как вести себя в таких специфических местах – чтобы облегчить их воздействие. Но каждый раз, внимательно его выслушав, я хоть убей не мог применить эти советы на практике. Хапал максимальную дозу, неделю валялся на диване и пил горстями антидепрессанты. Впрочем, со временем мне удалось сократить период ипохондрии до суток…

Алексу тоже доставалось. Но в нём, вместо депрессии, просыпалось стремление к кипучей деятельности.

В такие ночи он с особенным рвением водил экскурсии, не являясь до самого утра, а днём, расположившись на кухне, пил горькую и читал стихи.

Стихов он знал великое множество: если бы у меня была такая память, от рюкзака, набитого книгами, я бы давно избавился…


…К палатке нас пропустили беспрепятственно. Уж не знаю, кто пользовался большим авторитетом: мой шеф, или майор Котов, но препон нам чинить не стали. Даже прислушались: когда Алекс, отведя дежурного капитана в сторонку, объяснил, что стоять так близко к месту преступления не только бесполезно, а еще и очень вредно, тот послушно снял оцепление и отвёл охрану подальше.

– Ребята, конечно, не такие чувствительные, как ты, мон шер, но маяться, словно с жесточайшего похмелья, обязательно будут, – пояснил он на ходу.


Воздух внутри был белым. Он сгустился и сконцентрировался, став похожим на толстый синтепон. Дышать им было примерно так же.

В центре палатки была детская песочница. Обыкновенная песочница, каких много по дворам спальных районов. По зимнему времени в ней обычно возвышался сугроб, с воткнутой в него деревянной лопатой.

Здесь же снега не было и в помине. Песок был плотно утрамбован, а сверху лежала… Кукла?

Нет. К сожалению, не кукла. Просто тело девушки было настолько неподвижным, что казалось плоским. Его накрыли зелёной медицинской простынёй, оставив лишь белые маленькие ступни и голову с распущенными огненно-красными волосами.

Сочетание красных волос и зелёного савана делало её похожей на цветок розы – или это моё воображение пыталось отключиться от действительности, увести мысли в более безопасное русло…

– Что ты чувствуешь? – спросил шеф. Заложив руки глубоко в карманы пальто, он стоял на самом краю песочницы и смотрел на девушку.

– Какой козёл мог её убить?

– Нет, не то… Попытайся ассоциативно. Что первое пришло тебе в голову, когда ты увидел труп?

– Цветок розы, – слова вылетели прежде, чем я успел подумать.

– Так, хорошо. Что ещё?

– Шипы.

– Интересно.

Не наступая на песок, Алекс вытянул руку и приподнял тростью зелёное покрывало. Во рту стало горько и я сглотнул. То-то мне показалось, что лёгкая простынка как бы парит над телом, не касаясь его…

Вся кожа её была утыкана иголками. Издалека их было почти не видно, иголки были тонкие, так называемые, акупунктурные. Но их были тысячи. Может, десятки тысяч. И они покрывали её целиком, даже веки и губы.

Я наклонился, пытаясь рассмотреть, что было снизу – девушка лежала на спине.

– Можешь не трудиться, – сказал шеф. – Там то же самое. А впрочем, посмотри…

И он приподнял простынь посередине, там, где спина девушки переходила в ягодицы.


Да. Он был прав.


Иголки были короткие – из тела они торчали сантиметра на два. Но что характерно: затылок, спина, ягодицы и ноги девушки не касались утрамбованного песка. Она как бы парила на этих иголках, между тем светом и этим, между галлюцинацией и явью, между небом и землёй…


– Так и задумано, – сказал шеф, когда я поделился своими мыслями. – Иголки не дают телу контактировать с твёрдыми средами.

– Но… Зачем?

На теле девушки я не увидел никаких повреждений. Не было крови, синяков, ногти на её руках были аккуратно подпилены и покрашены в розовый цвет. На ногах – в красный.

– Красотка, – задумчиво сказал Алекс, глядя на девушку. – Высокая, фигуристая. Пухлые губы, большие глаза… – я удивился, как он в тот момент мог думать о ней, как о женщине… Но вдруг он, прервав сам себя, перескочил: – Известно, зачем: чтобы забрать её жизненную силу. Без остатка. Выпить до капли.

– Так это… энергетический вампиризм? – памятуя ночное сражение с мстительным духом, я ничему не удивлялся.

– Не надо здесь больше стоять, – вдруг сказал шеф и потянул меня за рукав. – Идём, идём, мон шер, здесь мы больше ничего не увидим…

Он тащил и тащил меня за рукав, а я брёл, словно сквозь холодную вязкую воду. И только выбравшись из палатки и почувствовав на лице холодные уколы – пошел снег – понял, что внутри было необычно тепло.


Почти в каждом окне семиэтажки мутнели бледные лица. Я представил, как это было: кто-то проснулся раньше всех, вышел на балкон покурить, или выглянул в окно… Говорят, большинство трупов находят владельцы собак, когда выводят питомцев на утреннюю прогулку.


– Почему там, внутри, тепло? – спросил я, когда мы с шефом выбрались из половодья машин, кое-как припаркованных между штанг турника, на беговой дорожке, среди дворовых лавочек…

Всех, чьи машины оказались слишком близко к месту преступления, попросили их убрать.


– Тепло? – переспросил Алекс. – Ты уверен?

– А вы разве не почувствовали?

Мы как раз дошли до нашего Хама. Распахнув багажник, Алекс порылся в брезентовом армейском мешке и достал приборчик, больше всего похожий на амперметр.

– Лучше бы ты ошибался, – бросил он и умчался назад, к белому куполу.

Я остался один. Полицейские чины, всё также толпившиеся в отдалении, бросали в мою сторону любопытные взгляды, но приближаться никто не стал.

Пока не стал, – подумал я. – Но рано или поздно они потребуют ответов… Иначе зачем мы вообще здесь?

Как только я это подумал, от кучки чинов отделилась знакомая фигура и потрусила ко мне. Майор Котов.

А от палатки бежала другая фигура: Алекс. Он успел первым.

– Ты прав, – бросил он мне и повернулся к майору. – Яша, сделай так, чтобы все ушли. Хотя бы на час. На полчаса…

– Да ты охренел, – беззлобно ругнулся Котов. – Чтобы наши по собственной воле выпустили мозговую кость? Вся полиция на ушах. Мэр требует немедленных мер, журналюги требуют немедленной информации, народ требует… Представляешь, у них у всех – телефоны!.. – он обвёл рукой окрестности, охватывая и семиэтажку и машины с мигалками и всех полицейских, оптом. – Утро напролёт они звонят знакомым, делают фотки… Да весь интернет уже гудит, как осиное гнездо. Спасибо хоть участковому: первым прибыв на место, он тут же догадался поставить палатку… Ну знаешь, нам их выдают. Для изоляции потенциальных зараженных мест. Вот и пригодилась.

– Яша, заткнись, – попросил Алекс. – Я понимаю, у тебя нервы, словесный понос, но ты же взрослый мужик: сожми сфинктер, и терпи… Время уходит. Понимаешь, – шеф обернулся ко мне: – Обряд ещё не закончен. Вот она и тёплая.

– То есть, вы хотите сказать… – начал я.

– Девушка ещё жива, – кивнул Алекс. – И пока она остаётся в таком состоянии, будет служить проводником, а все, кто вокруг – батарейками. Это уйма энергии. Хватит, чтобы отапливать город в течении недели… Ну, это я образно. Чтобы было понятнее.

– Жива? – кажется, майор пропустил всё, кроме этого слова. – Вот козлы! – обернувшись к группе серошинельников, он погрозил кулаком. – Даже не проверили!.. Прикасаться никто не захотел… Падлы! А она ведь здесь уже несколько часов. Разгоню, – он развернулся на каблуках в сторону кучки полицейских. – Всех, к свиням собачьим, поувольняю…

– Погоди, Яша, не горячись, – остановил его Алекс. – Ты ведь там тоже был. И тоже не догадался проверить… И я не догадался. Потому что в таком виде не живут. Психологически, нам было легче считать её мёртвой. Понимаешь? Только Сашхен догадался.


Я не ощутил никакой гордости. Шеф дело говорит: лучше бы я был не прав.


– Так что теперь? – растерялся Котов. – Неотложку?

– Не поможет, – покачал головой шеф. – Скорее всего, мы уже опоздали. Но…

– Что "но"? – уцепился майор.

– Но мы всё равно должны попробовать.

Загрузка...