Сумерки памяти

* 9 *

Старинный звонок издал мелодичную трель.

— Я думал, что никогда тебя не дождусь, — сказал он, обнимая меня.

— А я пришла. Без тебя действительно все оказалось лишено смысла.

Мы прошли на балкон и сели в кресла. Головокружительные ароматы наступившего лета приглашали мечтать и верить в счастье, воздух был пронизан острыми стрелами солнечных лучей, а птичье щебетание казалось волшебной музыкой.

— Я забыла у тебя свой подарок, — сказала я. — Он нужен мне, чтобы туман времени не казался таким плотным.

Он засмеялся:

— Я ждал этих слов десять долгих месяцев.

— А почему ты ни разу не пришел ко мне? Ведь ты говорил, что даже если я тебя прогоню, ты все равно останешься рядом.

Он открыл портсигар и достал сигарету.

— А я никуда не уходил. Просто ты меня не видела или не хотела видеть. Я же все это время ежеминутно за тобой наблюдал и ждал, когда ты соблаговолишь ко мне вернуться.

— Ну что ж, раз так, — сказала я задумчиво, — давай просто продолжим наш оборвавшийся разговор и сделаем вид, что мы расставались всего на несколько дней.

— Согласен.

— Пойду возьму свою шкатулку, — сказала я и, зайдя в комнату, отыскала среди книг, в беспорядке лежавших на открытом секретере, бархатный футляр, который за столько времени успел изрядно запылиться.

Присев на диван, я открыла крышку и с изумлением обнаружила, что внутри лежит старинное бриллиантовое колье. Я никак не ожидала, что предмет, который был призван развеять туман моих воспоминаний, окажется столь прекрасным дорогим украшением. Пораженная утонченностью этой вещи, я прилегла на диван и стала рассматривать сверкающие камни.

Какое-то едва уловимое воспоминание пролетело мимо меня легким ветерком и быстро развеялось, однако моя память успела запечатлеть некий образ, который, подобно моментальной фотографии, застыл без движения и несколько мгновений оставался ясно различим.

Похожая гостиная, длинное платье, напоминающее то, которое было надето на мне сейчас, такой же футляр с бриллиантовым ожерельем… Только другая я и другой он…

Уже через секунду это видение прошло, развеявшись в воздухе дымом потухшего костра, и только сияние бриллиантов по-прежнему пыталось вернуть меня в эти давно ушедшие дни. Я встала с дивана и, медленно вернувшись на балкон, села в кресло.

— Я вспомнила что-то удивительное, — сказала я, продолжая любоваться своим подарком. — Но пока я еще не могу облечь в слова тот неясный образ нашего прошлого, который увидела в радужном сиянии этих алмазных граней.

— Но чем-то он тебя успел поразить? — спросил он, пододвигая ко мне кофейную чашку.

— Да-да, кажется это что-то очень важное… — пробормотала я в задумчивости, — хотя эта картина была как бы статичная, в отличие от моих прежних видений, которые начинали двигаться, как только я в них попадала.

— Попробуй еще немного приглядеться.

Я покачала головой:

— Нет… Нет, ничего не получается, как будто что-то мешает мне смотреть…

— Тогда отвлекись и подумай о чем-нибудь совсем непохожем, а после, в другой более благоприятный момент снова попытаешься вернуться к этой теме.

— Пожалуй, я так и поступлю, а заодно поделюсь с тобой кое-чем интересным из того, что мне удалось вспомнить ранее, — сказала я.

— Неужели ты это говоришь? — засмеялся он в ответ. — Я так соскучился по твоим рассказам о далеком прошлом, что готов выслушать даже очень неприятную историю о какой-нибудь твоей страстной любви к неизвестному сеньору.

— Нет, — ответила я, усмехнувшись, — несмотря на то, что прошлое действительно будет очень далекое, такое про которое проще сказать «в старые добрые времена», чем назвать какую-то точную дату, история будет совсем не о том. На этот раз, речь снова пойдет о нас с тобой, и никаких страстных сеньоров здесь не будет.

— Ну что ж, тем лучше. Я с нетерпением жду начала повествования, хотя мне уже стоит привыкнуть к тому, что прежде чем приступить к рассказу, ты любишь еще четверть часа объяснять мне, какие именно сомнения охватывали тебя во время последних воспоминаний.

Я махнула рукой:

— Ты все шутишь! А тем не менее, мне действительно придется сделать некоторое введение прежде чем ты узнаешь, чем мы с тобой занимались в далекие дохристианские времена. Дело вот в чем. Помнишь, когда я только начинала вспоминать, я говорила тебе, что речь этих людей из прошлого довольно-таки замысловатая, и мне трудно передавать ее слово в слово? Так вот, в этот раз меня поразило нечто иное. Представь себе, что даже будучи бедной полуслепой сиротой, путешествующей по пропыленным дорогам Франции, я имела в десять раз больший запас слов, чем в этой жизни. Создавалось такое впечатление, что в том времени, к которому относится эта история, люди просто не нуждались в изъяснении своих чувств длинными предложениями. Они говорили отрывисто, даже довольно резко, а в большинстве случаев вообще старались объясняться только жестами или междометиями.

— А на каком языке они говорили?

— Не знаю. Даже не могу предположить. Кажется это какая-то северная страна, хотя я могу и ошибаться. Итак, слушай.

Я живу с отцом и сестрой на каком-то хуторе прямо на окраине дремучего леса. На вид мне можно дать не более восемнадцати лет, я довольно красива, хотя эта красота производит впечатление какой-то неживой, будто бы пришедшей из другого мира. У меня большие серо-голубые глаза, длинные прямые волосы пшеничного цвета и, как мне кажется, чересчур изящная фигура для простой деревенской жительницы.

Одеваюсь я довольно-таки однообразно — за все то время, что я наблюдала за собой со стороны, мне ни разу не удалось увидеть, как я сменила наряд. Изо дня в день на мне надето одно и то же платье — длинная рубаха грубого полотна, обшитая по горлу незатейливой узорчатой тесьмой. Я никогда особенно не слежу за прической, а только изредка обвязываю голову трехцветной лентой, отчего становлюсь немного похожа на прибалтийскую крестьянку.

Судя по всему, хозяйство у нас не очень большое — я вижу только несколько коз, домашнюю птицу и какой-то амбар с соломенной крышей. Мне никак не удается рассмотреть помещения внутри дома, но отчего-то мне кажется, что пол в нем не деревянный, как мне было бы привычно видеть, а земляной, да и вообще все эти постройки поражают меня какой-то древней примитивностью…

Итак, мы живем втроем с отцом, который после смерти матери и нашей младшей сестры не чает в нас обеих души, и очень беспокоится о нашей судьбе. Он хочет, чтобы мы обе стали работящими добропорядочными женщинами, такими же, как была наша мать. Однако полностью всем его требованиям отвечает только моя сестра, которая, унаследовав от матери некий хозяйственный талант, все свои дни проводит в хлопотах по дому. Она постоянно что-то варит, моет, прибирает, проявляя при этом завидную расторопность, а я же, наоборот, являюсь ее неудачной противоположностью. Создается такое впечатление, что я вообще плохо понимаю, что происходит вокруг, чем порой вызываю негодование отца, который, пытаясь хоть как-то приучить меня к женскому труду, нередко говорит:

— Сестре помоги. Устает она одна.

В ответ на это я отрицательно мотаю головой и отвечаю:

— Пойду коз пасти. Там ветер, тишина, травы пахнут. А в доме и без меня все хорошо.

Наш дом стоит как бы на отшибе у самой окраины леса, но это отнюдь не означает, что мы сторонимся людей. Они часто приходят, общаются с нами, может быть, и мы иногда ходим к ним в гости. Но я не могу всего этого восстановить в памяти, поскольку там меня совершенно не интересуют ни эти люди, ни их разговоры, ни походы в соседние селения. Все мои мысли занимает совсем иная страсть…

Вообще, надо сказать, что до той местности, в которой мы живем, еще не успела дойти христианская вера, и мы исповедуем какую-то древнюю языческую религию, основанную на поклонении всевозможным лесным духам. Интересно, что этот лес для нас уже сам по себе является и божеством и философией одновременно. Так, например, если какой-нибудь человек спрашивает нас о том, как умерли наши мать и сестра, мы коротко отвечаем: «Их забрал лес», что, как ни странно является для всех окружающих вполне исчерпывающим ответом.

Этот дремучий загадочный лес постоянно манит меня своей колдовской силой, и время от времени, сидя за столом при тусклом свете сумерек, я высказываю вслух свои сокровенные мысли:

— Лес меня зовет. Я уйду. Там тишина. Мать и сестра довольны. Он их забрал и меня зовет.

Действительно, мы хорошо помним, как несколько лет назад мать решила пойти за ягодами, взяв с собой нашу младшую девятилетнюю сестру. Они ушли, взявшись за руки, по узкой заросшей травой тропинке, чтобы больше никогда не вернуться. Что уж там произошло на самом деле, так никто никогда и не узнал, хотя несколько дней люди ходили по лесной чаще и пытались найти хотя бы какие-нибудь следы наших исчезнувших родных. Отец до сих пор винит себя в том, что отпустил их одних в тот роковой день — день, в который по местным поверьям все лесные жители собираются на отдаленных полянах, чтобы водить хороводы. Он все еще тоскует по матери и очень боится потерять нас, а потому, слыша мои слова, резко отвечает:

— Останешься дома! Замуж пойдешь. Двоих потерял, тебя сберечь надо!

Я молча, опустив глаза, слушаю, однако внутренне не соглашаюсь с судьбой, которую он мне уготовил и, уходя на свой косогор, все время смотрю с тоской в сторону чернеющей хвойной громады и думаю: «Зовет меня лес. Зовет».

Сестра не понимает моей страсти. Она не умеет видеть того, что вижу я. И ей невдомек, что когда мы на поляне разводим костер и, нарядившись в пышные венки из душистых луговых трав, пляшем и водим хороводы, рядом с нами всегда танцует наша младшая сестра, такая же юная, как и в последний день ее жизни, а из глубины леса, стоя на едва различимой тропинке, смотрит на нас наша мать и машет рукой.

Я перестала рассказывать и спросила:

— Как ты думаешь, чем бы я занималась, уйдя жить в лес? Или это было только завуалированное желание смерти?

— Мне кажется, — сказал он после минутного раздумья, — что эти люди особенно не разделяли «смерть» и «реальный уход» в чащу этого леса. Скорее всего, ты хотела уйти туда и стать кем-то вроде колдуньи. Знаешь, этакой языческой жрицей лесных богов, умеющей гадать на рунах, собирающей травы и коренья, и слывущей у местных жителей не то человеком, не то лесным духом.

— Да, действительно! — удивилась я. — Я вспомнила сейчас, что в том лесу жила какая-то старуха, к которой под страхом страшного наказания нам запрещали приближаться. К ее хижине вела извилистая тропа, по которой изредка бегали девушки с соседних хуторов, чтобы раздобыть у нее какое-нибудь зелье или траву для счастливого исхода своих любовных свиданий. Должно быть, у этой-то старухи я и мечтала понабраться уму разуму и в будущем стать такой же как она служительницей древнего культа природы.

Он усмехнулся:

— Как видно, ты порастеряла за много сотен лет свою любовь к лесным массивам и сельским просторам. Все, что осталось у тебя с тех блаженных времен, так это ворожба на рунах, да и то, ты преуспела в ней гораздо меньше, чем скажем в гадании на картах.

— А может, у меня еще все впереди? — усмехнулась я. — Да и к тому же, лес действительно всю жизнь вызывал у меня какие-то суеверные чувства, так что кое-каким чертам пришла пора и в этой жизни проявиться.

— Итак, насколько я понимаю, в той жизни ты была несколько не от мира сего? — спросил он, вновь закуривая сигарету. — Видела мертвых, водила с ними хороводы…

— Да, и об этом я тоже хотела у тебя кое-что спросить. Как ты думаешь, неужели это действительно возможно — вот так просто видеть души умерших людей?

Он рассмеялся:

— Ну уж тебя-то это должно удивлять меньше всего. Что особенного в том, что острота твоего зрения была чуть больше, чем у всех остальных людей? Разве сейчас, в нынешней жизни, ты не видишь того, что недоступно другим?

— Но сейчас это происходит немного иначе, — задумалась я. — Я смотрю не глазами, а скорее какой-то внутренней интуицией, которая и позволяет мне все это время с тобой общаться. А кстати, я давно хотела у тебя узнать, а как это делаешь ты?

Он встал и подошел к перилам балкона:

— Я надеялся, что ты перестанешь задавать мне вопросы, на которые раньше положенного времени ты не должна получать ответы. Итак, будь добра, расскажи мне продолжение этой истории.

Я подошла к нему и, встав рядом, посмотрела на соседний балкон. Два старика по-прежнему вели ожесточенные бои на шахматной доске. Ни один из них никогда не мог одержать победу над соперником, и каждую партию они заканчивали дружеской ничьей. «Так будет все время, пока существует мир» — подумала я и, присев на перила, стала рассказывать дальше.

Однажды в нашем доме появляется какой-то молодой парень. Я не могу точно вспомнить, кто он такой и из каких краев к нам пришел, но точно знаю, что отец нанял его для помощи по хозяйству. Похоже, что появление этого нового человека совсем ничего не меняет в моей жизни — я, как и прежде, интересуюсь только лесом и вересковыми косогорами, на которых я изо дня в день сижу, прислушиваясь к шепчущей тишине древних просторов, и пасу своих извечных коз. Однако наш новый работник оказывается не столь безразличен ко всему происходящему. Он присматривается к моим поступкам, ловит каждое мое слово и однажды решает поговорить со мной наедине, чтобы окончательно определиться в наших отношениях.

И вот, я сижу на пологом холме и мечтаю о свободе, брезжащей среди смолистых стволов. А парень оставляет свою работу и, стараясь остаться незамеченным, приходит ко мне и садится рядом.

— Ты любишь коз? — начинает он издалека.

— Нет, — отвечаю я коротко, — я люблю только родителей, сестер и лесной ветер.

— Но мать и сестра мертвы, — удивляется он.

— Ну и что? Я их все равно люблю, — говорю я, оставаясь как бы безучастной к его незапланированному визиту.

Он хватает меня за руку и с пылом говорит:

— Давай поженимся! Я буду хорошим мужем. Я умею работать. Мы хорошо заживем с тобой, у нас будут дети и свой дом!

Я удивленно поворачиваюсь в его сторону и говорю:

— Я должна уйти. Меня зовет лес. Он не отпустит того, кто принадлежит ему. Я не пойду замуж. Никогда.

Парень пораженно смотрит мне в глаза и как-то испуганно говорит:

— Ты не такая как мы. Ты другая. Я тебя люблю, ты очень красивая, но женюсь я на твоей сестре. Она настоящая, живая, и с ней я смогу иметь семью.

Он встает и уходит, а я как ни в чем ни бывало снова поворачиваюсь в сторону леса и думаю: «Скорее бы, скорее…».

Интересно отметить, что, как и в той жизни с «разбойничьим лесом», когда правду о том, что происходило в те далекие дни, я смогла узнать лишь спустя столетия, здесь я тоже, только глядя отсюда, впервые вижу, что моя сестра, оказывается, влюбилась в этого парня с первого взгляда, однако тщательно это скрывала и довольно долгое время пыталась привлечь к себе его внимание красиво уложенными косами и вкусной едой. Кроме того, она, оказывается, видела, как ее любимый втайне от всех ходил ко мне на косогор, и поняла, что он делал это не из простого желания поболтать. До этого момента мы с сестрой очень любили друг друга, делились своими переживаниями, самыми сокровенными тайнами. Но пришло время взрослеть, и родившаяся в ее сердце любовь разъединила нас на долгие годы.

И вот, я не торопясь возвращаюсь домой, гоню перед собой послушных коз и вдруг слышу, что из амбара доносится чей-то едва слышный плач. Я заглядываю внутрь и совершенно неожиданно для себя обнаруживаю там мою сестру, которая, уткнувшись лицом в сухую траву, всхлипывает и причитает:

— Почему? Почему?

Я сажусь рядом с ней прямо на землю, глажу ее по голове и говорю:

— Ко мне работник приходил. Говорил, что хочет тебя в жены взять. Только он не знает, как об этом отцу сказать, вот и хотел посоветоваться.

Сестра зло и недоверчиво смотрит на меня и отвечает:

— А ты сама хочешь выйти за него?

— Нет! — смеюсь я, — Мне надо совсем другое.

Я резко встаю и выхожу во двор, где меня хватает за руку мой отец, который все это время стоял у амбара и слышал наш разговор сквозь щели.

— Ты почему сестру обижаешь? — спрашивает он.

Я продолжаю смеяться и отвечаю:

— Она хочет замуж. Она влюбилась в нашего работника. А он хочет двух сестер сразу…

Отец в негодовании бежит на задний двор и, прижав парня к стене дома, начинает ему выговаривать:

— Хочешь жениться — женись. Ты человек надежный, работящий. Только если уж выберешь одну дочку, на вторую-то больше не засматривайся. А то гляди, плохо будет.

Следующая картина переносит меня уже в день свадьбы. Я вижу длинные свежеструганные столы, во главе которых сидят моя сестра в пышном венке из луговых цветов и наш работник в новой рубахе, обшитой красивой тесьмой. Кажется, там очень много разных людей, но все они видятся мне как-то размыто и неясно. Постепенно я переношусь в какое-то другое время, может быть спустя несколько недель после этого свадебного обряда, а может и спустя год.

Я снова вижу себя сидящей среди вереска. Я распустила свои длинные пшенично-белые волосы и грустно смотрю сквозь них на лес. Я осталась вдвоем с отцом в нашем старом доме и мне теперь приходится гораздо больше чем раньше хлопотать по хозяйству. Я чувствую себя совсем несчастной и еще больше, чем прежде, мечтаю вырваться из-под опеки отца и сбежать к матери и к колдунье. Глядя отсюда мне кажется, что там я действительно не отделяла мир живых от мира духов, и стремилась как бы к свободе вообще, то есть к жизни лишенной каких бы то ни было обывательских предрассудков.

От моих печальных раздумий меня отвлекает стук копыт. Я поворачиваюсь и вижу, что ко мне на лошади подъехал молодой хозяин этих земель. Я рассматриваю его, улыбаюсь и даже не подозреваю, что это моя судьба.

— И этот человек был я? — спросил он, взяв меня за руку.

— Да, конечно. Вообще, когда я дорасскажу тебе эту историю, ты увидишь, что эта жизнь очень похожа на свое «венецианское последствие». Это как бы иллюстрация к тому принципу перерождений, о котором ты рассказывал. «Сюжеты наследуются непостоянно» — сказал ты тогда. И сейчас я убедилась в том, что это действительно так.

— Ну, и как развивались наши взаимоотношения среди диких трав и дремучих лесов за несколько сотен лет до венецианских карнавалов?

— В тот первый раз мы только обменялись двумя-тремя словами, познакомились, и ты уехал. Однако каждый день после этого ты стал навещать меня на моем вересковом холме. Ты приезжал совсем ненадолго, смотрел на меня, что-то говорил и снова уезжал обратно. Постепенно я поняла, что начала влюбляться.

Однажды ты приезжаешь и сразу, даже не слезая с лошади, задаешь мне вопрос: «Поедешь со мной? Я хочу на тебе жениться!». Кажется, что при этом у тебя не возникает никаких сомнений по поводу моего утвердительного ответа, однако вопреки твоей уверенности вместо согласия я только грустно качаю головой и говорю:

— Нет. Сестра моя вышла замуж. Она довольна. А я не такая, как она. Я принадлежу лесу. Он подарит мне свободу. Я должна. Он меня хочет забрать.

Ты смеешься и с каким-то юношеским задором заявляешь:

— Я подарю тебе свободу! Лес тебе больше не нужен. Пусть ищет себе кого-нибудь другого!

Я оглядываюсь на лес, который как будто бы начинает тянуть ко мне свои кряжистые руки-ветви, и понимаю, что уже почти готова пойти наперекор своей собственной одержимости, и что только ощущение непередаваемой свободы, которое я могу обрести лишь в лесу, удерживает меня от последнего шага в сторону мирской жизни. Я вновь смотрю на своего будущего жениха и повторяю:

— Но там остались моя мать и сестра. Они приходят ко мне. Мое место с ними.

Ты смотришь на меня, упиваясь моей почти первозданной красотой, и говоришь:

— Твое место там, где тебя ждет твое счастье. А мать и сестра пусть приходят — мы встретим их с почетом!

И тогда я решаюсь — отбросив назад свои прекрасные волосы и поднявшись с земли, я протягиваю тебе руку и говорю:

— Увези меня отсюда, увези навсегда.

Ты подхватываешь меня и сажаешь на лошадь. Отныне моя судьба решена.

— И что, я так и увез тебя, ничего не объяснив твоему отцу? — удивился он.

Я засмеялась:

— Нет, это было бы на тебя не похоже. Конечно, ты сделал все так, как полагается. Просто дальше мне было плохо видно, и я перестала вспоминать. Потом, правда я еще раз вернулась и посмотрела продолжение этой истории…

— Так расскажи мне об этом.

— А ты еще не устал слушать мою болтовню? — спросила я и ушла с балкона в комнату.

— Ты же знаешь, что я не отношусь к этому как к болтовне, — сказал он, последовав за мной. — А что ты хочешь сейчас сделать?

Я задумчиво стояла возле стола и рассматривала старинную книгу, открытую на гравюре, изображающей средневекового алхимика, погруженного в поиски философского камня.

— Я очень хочу поехать куда-нибудь на твоей машине, — сказала я. — Прямо сейчас. Как ты на это смотришь?

— Положительно, — сказал он, беря с секретера ключи. — Ну а поскольку для нас с тобой не существует никаких границ, цель нашего путешествия может быть абсолютно неожиданной…

— Итак, куда мы направимся? — спросил он спустя минуту, когда мы, взявшись за руки, сбегали вниз по мраморной лестнице.

Остановившись при выходе из подъезда, я спросила:

— Ты можешь показать мне то место, где когда-то находился этот вересковый косогор? Я очень хочу увидеть, во что превратились теперь эти пологие холмы, которые давным-давно подарили мне твою любовь.

— Могу ли я? Нет, дело вовсе не во мне, — сказал он и распахнул передо мной дверь парадной. — Понимаешь, для того что бы что-то видеть, требуется, прежде всего, твоя сила, а во-вторых — само умение смотреть. Я же лишь могу сопровождать тебя в этих путешествиях и периодически что-то пояснять. Итак. Если ты чувствуешь, что готова, то можем отправляться в путь.