Сундук мертвеца

ПРОЛОГ НА НЕБЕ

Недалеко — где-то в паре километров — бушевала гроза. Тучи смотрелись огромными кусками серой ваты, прошитыми паутиной разрядов. Сеть молний пульсировала величественно и беззвучно.

— Штаники сыми, дусик, — предложил Арлекин, прижимаясь к Пьеро сзади и гладя его бёдра. Пьеро не отреагировал — он вспоминал строки Лотреамона о витринах магазинов на улице Вивиен и в который раз силился понять, что такое «витрина»[9].

Равнодушный ко всему Кенни в потёртой парке с капюшоном — он её никогда не снимал — сидел на корточках в углу и подрёмывал. От него пованивало несвежим тряпьём, высохшим потом и застарелым унынием. Пьеро ощущал его ауру — тускло-оранжевую, сдувщуюся, какую-то даже слежавшуюся, как давно не расправлявшееся бельё — как продолжение его запаха. «Не жилец» — почему-то подумал он, и внезапно ощутил холодный ток вверх по позвоночнику. Дар пробудился, Дар показался — впервые за все эти дни, заполненные мучительным смятением чувств и айс-дефолтами с их долгой адреналиновой тоской.

Пьеро смотрел на Кенни и видел — чем-то вроде седалища души, — почерневший капюшон в траве. В нём, как ядрышко в скорлупке, белел череп. Левую глазницу пронзал ствол борщевика, туго налитой дурным соком, прущий вверх, в небеса — слепые, неблагодарные.

В небе что-то замкнуло так, что всё осветлилось мерцающим судорожно сиянием. Небо треснуло огромной коленчатой молнией, так что Пьеро послышался отдалённый грохот крошащегося воздуха. Он прижался к иллюминатору, расплющивая бледное, томное лицо о суровый пластик.

Почему обожествлялась молния? — подумалось ему. Почему молния — бог? Потому что в ней сила. Бог силён. Остальное неважно.

— Бог силён, Мальвина, — пролепетал он, как бы не замечая руки Арлекина, торопливо шарящей у него в панталонах.

Задремавший было Карабас недовольно пошевелился в кресле: разбудившая его мысль Пьеро показалась ему неглубокой, а приставания маленького педрилки — пошленькими. Он сосредоточился и мысленно ущипнул Арлекина за простату.

— С-скобейда! — ненавидяще прошипел Арлекин, от неожиданной боли сложившись пополам, как перочинный нож.

Карабас с усилием вытащил своё сознание из чужого. Сконцентрировался на себе. Немного посидел с закрытыми глазами, давая вернуться естественному зрению. Осторожно поднял тяжёлые, набрякшие синевой веки. Стены каюты, качнувшись, встали на место, тёмно-красная обивка зло сверкнула мелким золотым узором. Потом включился звук — в туалетной кабине капала вода из подтекающего крана, гудели двигатели, наверху что-то потрескивало и шуршало: гондола дирижабля слегка шевелилась в мягкой подвеске. Откуда-то доносилась музыка: Мальвина завела патефон. Карабас прислушался — и узнал заветное песнопенье Ночных Снайперов «Кошка хочет курить».

Раввин улыбнулся. Потянулся к сигаре, медленно засыпающей в пепельнице, сунул её в рот. Сигара проснулась, ожила, сладкий дым протёк сквозь скрученные листья, протянулся во рту, оставляя привкус мела и засохшей молочной пенки, и заклубился, наконец, в носоглотке. Бар Раббас немного подержал дым во рту, потом, улыбнувшись, послал это ощущение Арлекину — в качестве насмешливого извинения за вмешательство в личную жизнь.

Он вновь отложил сигару и кинул взгляд на настенный экран, куда выводились показания с приборной доски дирижабля. Последнее успешное тесла-зацепление с индукторами Оковы имело место три часа назад, аккумуляторы полны на восемьдесят два процента. Импеллеры давали устойчивую тягу в половину штатной, скорость была около ста двадцати. Оба баллонета были в порядке, температура подъёмной смеси во всех отсеках соответствовала стандарту высоты, диферент выдерживался, продольный прогиб оболочки не выходил за пределы нормы. Альтиметр стоял на шести километрах.

Единственным неприятным моментом была утечка газа из верхнего клапана — тот подтравливал. Если бы не гроза, можно было бы снизиться, сбросить скорость и отправить пару бэтменов на починку. Но здесь, наверху, бэтменов выпускать было нельзя, даже если сбросить скорость: они замёрзли и свалились бы вниз через полминуты. И в любом случае не хотелось слышать ехидных мыслей Мальвины по поводу его, Карабаса, управленческих способностей. Почему-то именно такие мысли в синекудрой голове читались ясно и отчётливо. В отличие от прочего содержимого.

Кто-то осторожно поскрёбся в дверь каюты. Карабас нахмурился, потянулся мыслью к чужому сознанию, ощупал его. Базилио. Cтарина Баз. И опять его что-то тревожит, что-то спать-почивать не даёт.

— Заходи, раз пришёл, — вздохнул раввин.

Дверь отъехала в сторону, и ночной гость осторожно протиснулся внутрь.

Карабас в который раз подумал, что кот сильно сдал за последнее время. Шерсть на лице посеклась, уши обвисли, морда спала и как-то вдавилась в себя, так что чёрные очки, раньше сидевшие как влитые, заметно просели на переносице. Старику нужен ребилдинг, подумал раввин. По возвращению, конечно. Баз, со своими гайзерскими имплантами, очень не любил что-то менять в привычном, пристрелянном теле.

— Утро доброе, — кот сделал характерно-неловкое движение. — Присесть у тебя можно где?

— Справа откидной стульчик, — сориентровал кота бар Раббас. — Осторожней с когтями: обивка.

— Да помню, помню я, — кот осторожно протянул лапу, опустил сидушку и с облегчением уселся, закинув хвост на колени. — Извини, я оптику не выставил. Для меня сейчас тут всё такое… прозрачное.

— Не люблю металл, — согласился раввин. — Сигару будешь?

— Ты много куришь, — осуждающе сказал Баз. — Видел бы ты свои лёгкие.

— И как они? — заинтересовался Карабас. — Пора чиниться?

Базилио потёр лапой нос, поправил очки.

— Ещё не пора, — признал он, — но очажки какие-то нехорошие есть. Точнее сказать не могу, сегодня плохое небо, рентгенов маловато. Ладно, давай свою сигару, — внезапно решился кот. — Только не поняшью. Они с кошачьей мятой. У меня от этой дряни крышу сносит.

— Обычная кохиба, без травы, — успокоил его раввин. — Кстати, мы оба нарушаем нормы безопасности.

— Мне можно, — кот судорожно зевнул, показав желтоватые зубы. — Сто лет не дымил.

— Пожар мне тут не устрой, пожалуйста, — попросил Карабас, двигая к нему хумидор.

Кот молча запустил лапу в ящик, нащупал сигару, и, осторожно держа её за середину, быстрым движением приподнял очки. Тёмные ямы на месте глаз сверкнули зелёным. Один луч срезал кончик сигары, второй — подпалил её с другого конца. Базилио откинулся, прижавшись к тёплой, чуть вибрирующей стене, и с видимым наслаждением втянул в себя ароматный дым.

— Хорошо сидим, — сказал он. — Сколько до высадки?

— Километров двести, — Карабас посмотрел на экран, на котором вычерчивался курс. — При спокойном небе часа за четыре дошли бы. А так не знаю: видишь, гроза.

— Высадимся, а потом? — Баз выпустил длинную и тяжёлую, как грабовая палка, струю дыма.

— Нас встретят, — Карабас поставил голосом точку, обозначив для подчинённого границу компетенции.

— Поня-ятно, — протянул кот. — Кстати, мы над опасным районом. Там внизу древние немецкие базы. У них, между прочим, остались ракеты. И радары. И охранная автоматика.

— Брось. Там всё законсервировано. И включить всю эту машинерию некому.

— У нас бэтмен упал, — сказал кот.

— Не впервой, — вздохнул бар Раббас, — у нас на прошлой неделе тоже бэтмен упал. Ну давай попробую, поищу, может, живой… — он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.

— Да всё уже, он полчаса назад упал, — торопливо перебил кот. — Я думал, ты знаешь.

— Мне других дел нет, за всякой джигурдой смотреть… Ладно. Это всё too old, как говорят педведы. Ты же не покурить сюда пришёл, так ведь?

— Ну если ты так ставишь вопрос, — кот потёр лапой нос, который смешно расплющился от резкого движения. — Мне кажется, у нас нехорошо. Я чую подставу, Чёрная Голова, понимаешь? Чую и всё тут.

Карабас оставил в покое хумидор и чуть подался вперёд. Базилио был перестраховщиком, как все персы, однако чуйка на проблемы у него и в самом деле имелась и срабатывала обычно по месту.

— Я регулярно прочёсываю все головы, в том числе и твою, — напомнил он коту. — Плохое есть, но ничего криминального. Команда как команда, бывало и хуже. Слаженность, конечно, отвратительная. Нет психокинетика…

— Зато есть два мужеложца, — не сдержался кот.

Карабас коварно улыбнулся.

— Во-первых, полтора, Пьеро всё-таки за половину. А во-вторых, тебе не кажется, что твои воззрения на этот вопрос устарели лет на пятьсот как минимум?

— Хоть на пять тысяч, — с гордостью заявил кот, пуша хвост. — Ибо Господь сказал: не ложись с мужчиной, как с женщиной, ибо мерзость сие. Книга Левит, глава восемнадцатая, стих двадцать второй.

— Я, конечно, уважаю твои религиозные убеждения, особенно в той их части, в которой они совпадают с моисеевой истиной, — голос раввина потёк мёдом, — а всё-таки: как же ты увлёкся той жужелицей? Ну, помнишь, с розовым хоботком?

— Она была женщиной! — зашипел кот, седенькая шерсть грозно вздыбилась. — Я что, извращенец?!

— Да? А вот мне вспоминается кое-что другое… — Карабас прищурился.

— Это был яйцеклад! Она всё объяснила! Это был яйцеклад! — кот едва не перешёл на крик.

— Может быть и так. Кто их знает, этих инсектов. Хотя вообще-то та штука больше всего напоминала… нечто иное, — бар Раббас уже откровенно забавлялся.

— Это был яйцеклад. — Базилио мрачно насупился и замолчал.

— Это что-то меняет в том, что ты облажал девятинедельную операцию ради какого-то паршивого минета? — забил последний гвоздь Карабас.

Кот издал низкий рычащий звук, показывая, что категорически протестует против развития темы.

Стало тихо. Снова стала слышна музыка — на этот раз из мальвининого закутка доносилось песнопение о Голубом Небе и Золотом Городе.

— Ну, допустим, ты прав, — наконец, нарушил молчание Базилио. — Это был не яйцеклад. И Пьеро с Арлекином — не главная наша проблема. Хотя Пьеро злоупотребляет айсом, и это очень заметно… Меня беспокоит другая пара, вполне себе гетеросексуальная.

— Мальвина с Артемоном?

— Именно. Мне очень не нравится, что она поимела нашего первого пилота.

— Ну прямо уж поимела. Я шерстил Артёмку. Обычные собачьи страсти, ничего интересного, — поморщился Карабас. — Ну да, она его на себя подсадила в сексуальном плане. И сама, кажется, подсела, насколько я могу в этом разобраться. Однако управлять им как психократ она не может. Артёмка, конечно, тот ещё кобель, и не всегда думает головой, но он всё-таки не бабочка и не мышка-норушка.

— Тоже непонятно, почему она вдруг с ним так склеилась, — не отставал кот. — Она же садистка, а у нас тут этот… Пьеро. Идеальная, в каком-то смысле, пара.

— Пьеро она и так мучает, — заметил бар Раббас, — как раз тем, что спит с Артемоном. Потом приходит к этому пиздострадальцу и разрешает ему…

— Не надо подробностей, — целомудренный кот недовольно фыркнул.

— Вот-вот, — констатировал раввин, всё-таки решившись угоститься ещё одной сигарой и протягивая огромную руку к хумидору. — Ты просто предвзят.

— Ну, допустим, секс. Но она явно же пытается его подчинить. Зачем?

— Она помешана на контроле, — Карабас развёл руки. — Ты же знаешь, она психократ, но у неё проблемы с разумными. На её месте я бы тоже, наверное, пытался, — признал он.

— Это всё догадки, — кот упрямо боднул головой воздух. — Вот чую: что-то она замышляет.

— Извини, — развёл руками Карабас, — тут я бессилен. Как психократ я могу её контролировать… подожги мне сигару, пожалуйста… спасидо. Как телепат — увы. Не то чтобы у неё был чёрный ящик на плечах, но… У неё странный способ мышления. Не знаю, как тебе объяснить… представь себе часы, набитые песком. Шестерёнки крутятся и перемалывают песок в пыль. От которой я чихаю… — он и в самом деле ощутил свербёж в носу, однако почти сразу отпустило.

— Что бы у неё там не крутилось, — настаивал кот, — мотивы у неё наверняка самые простые и примитивные. Давай честно: в Стране Дураков у неё могут быть неплохие перспективы. Если она сможет вертеть электоратом так же, как птичками и бабочками, у неё есть все шансы закрепиться в авторитетах.

— А что, у тебя, что-ли, нет таких шансов? — язвительно осведомился бар Раббас. — Или у меня? Мы ж не бежим сломя голову к эсдекам, дудолить калушат?

— Мы — другое дело. Ты предан Его Величеству, а я ненавижу предательство. Кроме того, у тебя всё есть, а мне много не надо. Но Мальве нужен весь мир, а предана она только себе… Ты не пробовал поговорить с Кенни? Он эмпат. Может, он что-то увидит.

— Эмпаты говорят «нащупает», — поправил раввин. — И что он может нащупать? Ауру Мальвины на какой-нибудь вещи. Что это нам даст? Ничего.

— И что нам делать? — спросил кот. — Ждать у моря погоды?

Карабас хотел было развести руками, но не успел. Что-то глухо стукнуло в носовой части гондолы — как будто два молотка разом ударили по корпусу. Кот вскочил, прижав уши, и уставился в пространство, перебирая диапазоны.

— Так, — сказал он очень спокойно. — Пиропатроны. Отстрел пилотской кабины. Где Артемон?

Карабас выронил изо рта сигару, лицо его обессмыслилось.

— Не чувствую его, — удивлённо сказал он, возвращаясь в своё тело. — Он или в обмороке, или я не знаю что…

— Они уходят! — закричал кот и сорвал с носа очки. Глазницы замерцали зеленью.

— Нет! — заорал во всю глотку Карабас. — База! Внизу база!

— Я их вижу, — зашипел кот, — я их вижу, кабина падает, пошёл парашют… Я их достану! Отсюда дострелю! Пусти! — последние слова кот прохрипел, пытаясь выкрутить внезапно онемевшую шею.

— База! Ракеты! — ещё громче заорал Карабас, ослабляя ментальный захват. — Посмотри, что там происходит!

Кот встряхнулся, упал на пол, очки полетели в сторону.

— Там что-то движется, — наконец, сказал он. — Они включили автоматику, но как? Как?

— Уходим, быстро, — Карабас скрючился над столом, тыкая толстыми пальцами в виртуальные клавиши и пытаясь войти в режим дублирующего компункта. Наконец, ему это удалось — как раз когда в низком грозовом облаке разорвалась первая ракета.

Серая туча как будто загорелась изнутри невозможным ярко-малиновым светом, на фоне которого даже молнии померкли.

— Бог силё-о-он… О, о, о, Бог силё-о-н, — застонал обдолбанный Пьеро, цепляясь за качающуюся стену гондолы.

Карабас, уперев толстые пальцы в виртуальные клавиши, сосредоточенно сбрасывал вниз электромагнитные фантомы, разгоняя импеллеры и собирая мысленными приказами экипаж в верхней части гондолы — всё одновременно. В последний момент он поймал сознания нескольких бэтменов и отправил их за спецгрузом.

Бэтмены как раз добрались до сейфа, и увидели, что он вскрыт, когда очередная ракета, наконец, пробила оболочку пузыря и взорвалась, в клочья разнося переборки.