Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала

Глава 2. Операция «Старик», она же «Утка»

…До Мехико Григулевич добирался почти полтора месяца, сначала по железной дороге на территории США, потом по Мексиканскому нагорью верхом на лошади и пешком по крутым горным тропам. Длительное его нахождение в пути закончилось тем, что он неожиданно заболел тифом и сразу же ослеп и оглох. Лишь через несколько недель к нему в больнице вернулся слух, и первое, что он услышал по радио, это сообщение о знаменитом мексиканском художнике Давиде Сикейросе, организовавшем общественное движение в поддержку республиканцев, эмигрировавших из Испании после победы Франко в гражданской войне. Григулевич попросил лечащего врача разыскать Сикейроса и сообщить о том, что его однополчанин по войне в Испании, не называя фамилии, давно находится в больнице и хотел бы встретиться с ним.

Через два дня Сикейрос навестил его и рассказал о последних днях войны в Испании, о причинах поражения республиканской армии – нехватка людских резервов, боеприпасов и, наоборот, увеличение всего этого у противоборствующей стороны за счет помощи Италии, Германии и Португалии, а также о трогательном выступлении на прощальном параде интербригад в Барселоне легендарной Пассионарии – Долорес Ибаррури.

Посетовав на то, что стал в Мексике в двадцать пять лет инвалидом, Григулевич попросил Сикейроса найти и сообщить ему номер телефона председателя Конфедерации трудящихся Мексики Висенте Толедано.

– Зачем он тебе? – удивился Сикейрос.

– Через него я хочу получить наводки на лиц, которых можно будет использовать в подготовке и проведении операции по устранению находящегося в вашей стране Троцкого.

– Мне странно это слышать от человека, лежащего на больничной койке и притом ослепшего. Тоже мне, нашелся Николай Островский! Вот излечим тебя от слепоты, тогда и поговорим об устранении Троцкого.

Григулевич, беспомощно махнув ослабевшей от долгого лежания на больничной койке рукой, сказал:

– Мне кажется, бороться со слепотой уже бесполезно. Слава Богу, что вот слух вернулся, теперь я хоть по голосу могу узнавать людей и вести с ними разговор… А вот со зрением совсем плохо, и никакой надежды нет…

– Не отчаивайся, Хосе Окампо…

– Я теперь не Хосе Окампо, – перебил Сикейроса Григулевич, – а мексиканец Мануэль Родригес Бруксбанк. Под таким именем мне безопаснее находиться в вашей стране…

– Извини, Мануэль, что перебиваю, но дай мне договорить до конца по главному для тебя вопросу. Ты сейчас находишься не в Испании и не в Аргентине, а в Мексике, в стране, где несколько веков существовали цивилизации ацтеков, толтеков и майя. Эти индейские народы до сего времени сохранились в наших южных районах, и среди них есть прекрасные целители. Они и сейчас излечивают, казалось бы, неизлечимые болезни с помощью только им известных священных растений. Нынешние потомки ацтеков и майя в определенный месяц года и в зависимости от погодных условий собирают в горных хребтах Кордильер и только на высоте четырех тысяч метров специальные травы и соцветия для приготовления целительного снадобья. У меня есть знакомые целители, и, если ты будешь принимать их лекарства, уверяю, через неделю или дней десять к тебе вернется и зрение, и здоровье всего тела.

Ровно через две недели после приема рекомендованных снадобий к Григулевичу вернулось и зрение, и здоровье. И первым делом он вновь встретился с Сикейросом и повел с ним разговор напрямую от имени Коминтерна:

– Я приехал в Мексику, чтобы выполнить ответственное и секретное задание руководства Исполкома Коминтерна. Надо организовать покушение на Троцкого. Дело это чрезвычайной политической важности и секретности. И мы очень хотели бы, чтобы вы заняли в нем одно из главных мест.

Сикейрос едва заметно вздрогнул. Заметив это, Григулевич поспешно добавил:

– Исполком Коминтерна очень сожалеет, что Мексика два года назад, можно сказать, с распростертыми объятиями приняла этого политического пахана и меньшевистского шарлатана на священной земле Монтесумы. А ваша компартия почему-то не настояла тогда перед своим президентом о запрете въезда ему на территорию страны…

– Подожди, подожди, амиго Мануэль. Наша компартия неоднократно протестовала против разрешения въезда Троцкому в Мексику. Но президент Карденас не послушал нас и поддался уговорам Диего Риверы дать добро на его въезд. Диего в двадцать девятом году вышел из компартии. И когда он узнал, что Троцкого выслали из Советского Союза, то стал не только поддерживать с ним почтовую переписку, но и оказывать ему материальную помощь…

– Неужели Ривера был настолько богат в то время, что мог позволить себе финансировать этого человека? – удивился Григулевич.

– Да, мог. Диего Ривера являлся тогда и является сейчас одним из богатейших людей Мексики. Вот поэтому с ним и считался сам президент Карденас. И только поэтому он предоставил Троцкому политическое убежище. А Ривера даже поселил его в своем доме в Койоакане, в так называемом Каса-Асуль[11], – в своем пристанище Искусства, Вдохновения и Творчества. И, между прочим, он же подбирал ему телохранителей. Но и это еще не все. В прошлом году, как ты знаешь, под Парижем был создан Четвертый Интернационал троцкистов. По рекомендации Троцкого Риверу избрали в состав бюро этого раскольнического Интернационала, а немногим позже и генеральным секретарем мексиканской секции. Вот с того времени он и новел активную враждебную работу как против вашего Коминтерна, так и в отношении Советского Союза и мексиканской компартии. Но больше всего он удивил наш народ тем, что на одной из авторских фресок в здании Министерства просвещения изобразил Троцкого как вождя Октябрьской революции в России.

Убедившись в том, что Сикейрос остался на прежних революционных позициях, Григулевич осторожно заметил:

– Мне кажется, амиго, вы должны принять мое предложение на участие в ликвидации этого предателя дела рабочего класса.

Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг друга. Крупное тяжелое лицо Сикейроса с висящим подбородком было непроницаемым.

– Для этого нам потребуется еще несколько человек, – продолжал Иосиф. – Они нужны для сбора достоверных сведений о Троцком и его окружении; о порядке допуска к нему посетителей; где он проводит свободное время; выезжает ли за пределы Койоакана один или с женой. Кроме того, нас будет интересовать система внутренней и внешней охраны его виллы, план расположения комнат и в которой из них он проводит большую часть времени. Для изучения этих и других вопросов нам надо подобрать надежных людей, а затем уже и прямых исполнителей покушения.

Сикейрос, похлопав Григулевича по плечу, спросил:

– Но зачем так много людей вовлекать в это дело? Неужели вы не понимаете, что одна фраза, неосторожно брошенная кем-нибудь о готовящемся покушении, может сорвать все ваши планы? Не проще было бы кому-то одному пристрелить его на улице или около своего дома?

Иосиф решительно возразил:

– Но около него всегда бывает охрана из трех или четырех человек. А что касается возможной преждевременной утечки информации о готовящемся покушении, то от случайностей никто, конечно, не застрахован. Чтобы не было таких случайностей, мы не всех будем посвящать в планы операции, разрабатываемой в Москве. Полную информацию о том, кто и что будет делать в ней, ее участники получат в самый последний момент.

Сикейрос кивнул.

– Ну а поскольку я уже посвятил вас в наши планы, – продолжал Григулевич, – то мне хотелось бы услышать от вас, амиго Сикейрос, твердый ответ: согласны ли вы лично участвовать в такой операции? Я не скрываю, что, возможно, придется рисковать даже тем, что принадлежит лично каждому человеку, – своей жизнью.

Сикейрос хотел что-то сказать, но Григулевич опередил его новым вопросом:

– А может вы как художник не готовы еще к участию в таких делах?

Сикейрос побагровел, большим и указательным пальцами он взялся за переносицу и, посмотрев с упреком на своего визави, твердо ответил:

– Не сомневайся во мне, амиго Мануэль. Я понимаю, что зло, исходящее от Троцкого, должно быть наказано, иначе оно породит новое зло и мы все утонем в нем. – Он снова задумался, потом вдруг спросил: – Но почему ты именно ко мне обратился за помощью в таком, как ты говоришь, рискованном деле? Разве у Коминтерна нет в Мексике своих людей?

Иосиф понимающе кивнул и, не колеблясь, ответил:

– Они, конечно, есть, но я хорошо знаю вас по боевым действиям в Испании. Вы доказали там преданность революционному делу и верность борьбе за справедливую жизнь на Земле. На вас можно положиться, а это – главное!

Сикейрос кивнул и, скорее обращаясь к себе, чем к Григулевичу, негромко проговорил:

– Это хорошо, конечно, что ты первым делом обратился за помощью ко мне. Я помогу тебе…

– Спасибо, амиго Сикейрос. Теперь важно, чтобы и впредь душа была тверда и чтобы страх не подавал совета.

– Страха не будет. Когда ты сможешь ознакомить меня с планом этой операции?

И хотя Григулевич еще не был посвящен в разрабатывавшийся Центром план операции «Утка»[12], он, чтобы выглядеть в глазах Сикейроса человеком компетентным, с уверенностью ответил:

– План окончательно пока еще не разработан. Насколько мне известно, в нем предполагаются два возможных варианта. Они оба приемлемы, но один из них мне представляется предпочтительным…

– И что же это за варианты? – заинтересовался Сикейрос.

– Я бы предпочел пока не говорить о них, – не растерялся, слукавил Григулевич. – Я сообщу вам все, когда будет утвержден в Москве детальный сценарий этого покушения.

– Так когда он будет готов?

– Думаю, месяца через два. Все будет зависеть от оперативности получения мною вспомогательных и очень важных для разработки операции сведений по койоаканскому объекту, то есть по вилле Троцкого… И, разумеется, по подбору людей, необходимых для реализации этого плана.

– И сколько же их нужно вам?

– Много! Человек двадцать.

– Национальная принадлежность участников операции будет иметь какое-то значение?

– Нет, не будет. В операции должны участвовать и мексиканцы, и те милисиано, которые после войны в Испании эмигрировали в вашу страну. Самое главное, чтобы люди были безграничной преданности, отважные и умеющие держать язык за зубами. Если у вас есть такие, то, пожалуйста, предлагайте прямо сейчас.

– Но имей ввиду, амиго Мануэль, что и техническое обеспечение этой операции станет не менее важной стороной дела. Оружие должно иметь стопроцентную гарантию.

– Давайте оставим этот вопрос на потом. Сейчас главное – добыть необходимые сведения о койоаканской вилле, о ее обитателях и охране. Потребуется общая схема расположения виллы, какой высоты ограда, из какого материала она сделана, общая ее протяженность, оборудована ли она системой сигнализации? Есть ли внутренняя охрана по периметру? Это во-первых…

– Позволь, я сразу отвечу на «это первое», – прервал его Сикейрос. – Вилла расположена на тихой, малолюдной улице Лондона, обнесена высоченной бетонной стеной. Особняк превращен в неприступную крепость с железными решетками на окнах и автономной системой сигнализации. По внутреннему периметру виллы задействован отряд из десяти полицейских и часовых из числа местных троцкистов. Всех входящих и выходящих проверяет наружная и внутренняя охрана.

– Откуда у вас такие подробные сведения? – усомнился Григулевич.

Сикейрос расплылся в улыбке:

– До прибытия Троцкого в Мексику я был не раз на этой вилле. А что касается охраны, то недавно мне рассказывал о ней брат жены. Он, как и я, тоже художник, и в числе других компаньеро занимался оформительскими работами в особняке Диего Риверы.

– О! Это уже интересно! – воскликнул Иосиф. – И как давно он там работал?

– В прошлом году.

– А не мог бы он по вашей рекомендации встретиться со мной и помочь мне в выяснении некоторых вопросов по вилле? Кстати, он – надежный человек?

На лице Сикейроса заиграла затаенная улыбка:

– Узнаю прежнего, испанского Хосе Окампо, – всегда цепкого, ловкого и схватывающего все на лету. Но давай все же покончим со всеми вопросами, касающимися виллы в Койоакане, потом уже поговорим о подборе кандидатур для проведения самой операции.

Григулевич кивнул.

– Нам хотелось бы выяснить прежде всего уязвимые точки в обеспечении безопасности койоаканского затворника и получить план расположения его спальни и рабочего кабинета.

– Вот это уже конкретика, – с удовлетворением отметил Сикейрос.

– А между прочим, вы так и не ответили на мой вопрос, касающийся брата вашей жены. Не могли бы вы все же назвать его имя и фамилию?

– Его зовут Леопольдо Арреналь. Когда мы с тобой воевали в Испании, он в то время занимался оформительскими работами Синей комнаты Диего Риверы. Думаю, что Леопольдо будет полезен в плане получения необходимой тебе информации.

– А вы уверены, что он захочет мне помочь? И вообще, я уже спрашивал вас, можно ли доверять ему так же, как вам?

Давид Сикейрос засмеялся:

– Я ручаюсь за него. Можешь встретиться с ним, сославшись на меня.

– Спасибо! Но было бы лучше, если бы вы сами намекнули ему, что с ним хотел бы встретиться Мануэль Бруксбанк. Не ошибитесь только с моей фамилией и именем, не называйте ему прежнее имя Хосе Окампо. И если можно, дайте мне его домашний телефон…

– Он сам найдет тебя в отеле. Я скажу ему об этом.

– Очень хорошо. А как насчет еще нескольких человек, которых можно было бы использовать в подготовке и проведении планируемой операции.

– Пожалуйста, записывай… Значит, так… Леопольдо Арреналь – раз. Его брат Луис – два. Твой бывший подчиненный в бою под Мадридом и мой хороший ученик по живописи Антонио Пухоль – три. Капитан республиканской армии в Испании Нестор Санчес Эрнандес – четыре. Он сейчас здесь, в Мехико. Майор той же армии Давид Серрано Андонеги – пять. Марио Эррера Васкес – шесть…

Григулевич, вскинув голову, спросил:

– Не помню Васкеса… Кто он такой?

– Это электрик из моей мастерской. Ты его не знаешь, но я за него ручаюсь… Так, кого бы еще назвать. – Сикейрос, сделав паузу, начал вспоминать, потом, взмахнув рукой, воскликнул: – Чуть не забыл твоего тезку Мануэля дель Вильяра Серко! Помнишь этого чилийца? Он тоже был в Испании…

– Да, хорошо помню. До невозможности был смелый человек! Итак он у нас седьмой по счету. Есть еще кто-то?

– А как же! Скрытный и благородный аргентинец Хосе Сааведра – восемь. Мануэль Родригес Бруксбанк – девять и я – Давид Альфаро Сикейрос – десятый. Хорошая компания, не правда ли?! Все, кроме братьев Арреналей и Марио Васкеса участвовали в гражданской войне в Испании.

– Но этого количества, однако, недостаточно… Надо еще столько же боевиков, не посвящая их в суть предстоящей операции. У нас найдутся другие кандидатуры?

– Найдутся. Дай мне какое-то время подумать, кого можно еще привлечь к этому делу.

– Хорошо, компаньеро Сикейрос. Теперь скажите, когда вы можете сообщить о них?

Давид Альфаро недовольно поморщился, но мягко и вежливо ответил:

– Подходи ко мне в мастерскую в это же время через пару дней. Нс раньше.

Григулевич кивнул и тут же попрощался с Сикейросом:

– Адиос. Фуэнте овехуна![13]

После встречи с Давидом Сикейросом Григулевич сам выехал в район Койоакана. Два часа он изучал расположение, подходы и подъезды к вилле Диего Риверы, у которого проживал изгнанник из России. Срисовав все, что можно было, Иосиф вернулся в отель. В тот же вечер его навестил посланный Сикейросом художник Леопольдо Арреналь. Он подтвердил, что не раз ему приходилось бывать на вилле Риверы, и по просьбе Иосифа тут же нарисовал схему расположения охраны по всему периметру виллы с показом контрольных вышек и помещений внутри особняка.

Однако передать эти сведения в Центр Григулевичу не представилось возможным: связь с нью-йоркской резидентурой, через которую осуществлялся выход на Москву, внезапно прекратилась. Это вынудило его направить гневное письмо в Нью-Йорк на подставной адрес резидентуры.

Но и после этого Москва и Нью-Йорк по-прежнему долго молчали. Не зная, что предпринять для налаживания связи с Центром, Григулевич продолжал со свойственной ему увлеченностью и активностью приобретать без санкции Москвы источники информации, которые он планировал использовать для выполнения операции по делу «Старик».

Собранные по заданию Москвы сведения по Троцкому и его близкому окружению Григулевич вынужден был хранить при себе, что было небезопасно лично для него. К тому времени у него закончились еще и деньги, которые присылал отец по его просьбе. Создавшееся положение настолько угнетало, что иногда у него стала возникать предательская мысль: плюнуть на все и уехать к отцу в Аргентину, где всегда был бы и сыт, и мил. Единственное, что удерживало его тогда от этого поступка, так это отсутствие денег на дальнюю дорогу. Не видя выхода из неблагоприятно сложившейся ситуации, молодой разведчик-нелегал от отчаяния решился на рискованный шаг: без санкции Центра поехать в Нью-Йорк и самому выйти на кого-нибудь из сотрудников резидентуры, чтобы выяснить, почему прервалась связь с Москвой и как ему теперь вести себя. Но Бог уберег его от этого опрометчивого шага: мексиканец Леопольдо Арреналь неожиданно запросил у него внеочередную встречу. На ней Леопольдо сообщил сногсшибательную новость о том, что Троцкий и его семья покинули виллу Диего Риверы.

Иосиф, обомлев, двумя руками схватился за голову:

– И куда же он мог сбежать от него?

– Не знаю.

– Получается, что все наши труды пошли коту под хвост?.. – медленно протянул Григулевич. Он был мрачен, подавлен и раздражен. – Хорошо, что не успел я еще отослать в Москву имеющиеся у меня сведения по вилле и твою схему… Но куда же он мог исчезнуть, кто мог приютить его?.. Попробуй все же, Леопольдо, поинтересоваться у Риверы, куда мог слинять его друг Троцкий?

– Теперь они уже не друзья, – раздумчиво пробормотал Арреналь.

Пропустив мимо ушей реплику Леопольдо о том, что Ривера и Троцкий уже не друзья, Иосиф с негодованием произнес:

– Неужели этот Иуда почувствовал или кто-то сообщил ему, что мы охотимся за ним?

– Возможно и почувствовал, но никто, кроме него самого, об этом не знает.

– Ничего не понимаю! У Риверы Троцкий как сыр в масле катался. Был на полном его обеспечении, имел надежную охрану, и вдруг он срывается с насиженного теплого места. Что бы это значило?

Леопольдо мягко улыбнулся и, как бы между прочим махнув рукой, обронил:

– Да это все кошечка виновата…

– Ну о чем ты говоришь?! – возмутился Иосиф. – Какая еще кошечка?!

– Наша, мексиканская. Молодая и красивая.

Иосиф еще больше разозлился и гневно выпалил:

– Перестань, Леопольдо, шутить! Мне сейчас не до шуток!

– Я вполне серьезно говорю о кошечке, которая пробежала между Риверой и Троцким. И зовут эту киску Фрида Калло. Она – известная в Мехико актриса и подающая надежды художница. И между прочим жена Диего Риверы. Под ее магическими чарами теряли и теряют голову многие мексиканцы…

– Но при чем здесь Троцкий? – вспылил опять Григулевич. – Он же по натуре – пуританин в семейных отношениях, придерживающийся самых строгих правил. Да и по возрасту он в отцы ей годится. Троцкому же под шестьдесят, если не больше. А ей сколько?

– Лет тридцать. Но ты, очевидно, забываешь афоризм любимого мною русского поэта Алехандро Пушкина: «Любви все возрасты покорны, ее порывы благородны». Поэтому и Троцкий не устоял перед красавицей Фридой Калло. Он не только публично восхищался ее умом и талантом, но и постоянно уделял ей повышенные знаки внимания. Дело дошло до того, что он стал писать и передавать ей тайно любовные записочки. Потом это стало известно Диего Ривере и супруге Троцкого Натали Седовой. Натали простила мужу все, когда он признался ей в этом, а Диего – не простил. Несмотря на попытки Троцкого уладить как-то этот деликатный вопрос, Ривера не пошел на это и отверг напрочь дружбу с ним. И личную, и политическую.

– Теперь мне понятно, – вздохнул Иосиф, – почему в печати стали появляться статьи за подписью Риверы, в которых он с резкой критикой обрушивался на Троцкого. Да и президента Мексики за связь с этим коллаборационистом начал поливать в печати грязью.

– Меня это не удивляет, – скривился Арреналь. – Я давно знаком с Риверой, этот человек довольно неустойчивых политических взглядов, он может дружить с кем угодно. Не исключено, что пройдет какое-то время и он поменяет свою политическую окраску, отшатнется от троцкистов и заявит о своем желании снова возвратиться в компартию Мексики[14], в которой он раньше состоял.

– Бог с ним, это его проблемы! Нас сейчас больше всего должен интересовать Троцкий. Надо срочно узнать, куда он мог деться? Как теперь найти его? – Григулевич кисло взглянул на Леопольдо, ожидая от него обнадеживающего ответа.

И он получил его – Арреналь ободряюще произнес:

– Завтра вечером я все узнаю от самого Диего Риверы.

Через два дня Леопольдо сообщил Иосифу хорошую новость:

– Никуда наш коллаборационист не исчезал. Он переехал на соседнюю улицу Вены.

– И кто же пригрел его на улице Вены?

– Никто. Троцкий сам приобрел для себя не менее прекрасный особняк.

– А кто же помог ему в этом?

– Меня этот вопрос не интересовал, но Ривера сказал, что виллу на улице Вены он купил с помощью американских единомышленников, которые отстегнули ему энную сумму долларов. Кроме того, Троцкий получил от иностранных издательств солидный куш за незавершенную книгу под названием «Сталин». А перед тем как купить этот особняк, он продал свой архив за несколько тысяч долларов Гарвардскому университету…

И тут Иосиф вспомнил о своей беседе в Москве со Шпигельглассом, который обсуждал с ним вопрос не только о покушении на Троцкого, но и об уничтожении его архива. Подергав недоуменно мочку уха, Григулевич снова спросил:

– А откуда стало тебе известно о продаже архива?

– От знакомого мне Боба Шелдона Харта.

– Кто такой?

– Американец. Недавно он был принят в охрану Троцкого. Летом прошлого года я познакомился с ним на одной из улиц Манхэттена в Нью-Йорке. Там я продавал тогда свои картины. Он подошел ко мне и поинтересовался: «Не мог бы я написать его портрет?» Я спросил, сколько он может заплатить мне за это? Когда мы сошлись в цене, он представился мне Робертом Шелдоном Хартом и попросил называть его просто Бобом.

Когда я сделал портрет, он пригласил меня к себе домой, в гости. Сказал, что его отец тоже хотел бы иметь портрет, исполненный мною, и даже похвастался, что отец его дружит с директором ФБР мистером Гувером. Именно этим мистером он тогда и отпугнул меня. Я, естественно, отказался идти к его отцу в гости. А где-то через два дня Харт снова пришел к тому месту, где я продавал картины, и сообщил, что он остался без портрета. Он подарил его своей любимой девушке и стал уговаривать меня написать новый портрет. Но я и на этот раз отказался, сказал, что это будет уже другой, непохожий на тот первый портрет… После этого мы надолго расстались. А вчера совершенно случайно встретились в центре Мехико, выпили текилы за нашу встречу, и за непринужденным разговором Боб рассказал, как он попал в охрану Троцкого. Оказывается, его рекомендовал в охрану сам мистер Гувер. Кроме него самого, сообщил Боб, на вилле есть охранники из Англии, Германии и США…

– А ты не спросил, почему в охране Троцкого так много иностранцев?

– Харт объяснил это тем, что Троцкий после разлада с Риверой перестал доверять мексиканским троцкистам и полиции. И поэтому попросил США заменить ему охрану и обустроить безопасность его нового убежища.

– Что-нибудь в этом плане уже сделано на его вилле?

– Боб рассказывал мне, что вместо деревянного забора, окружавшего патио на улице Вены, уже поставили бетонную стену с колючей проволокой и сигнализацией по всему периметру. Сейчас там заменяют входные деревянные ворота на железные и началось сооружение высокой наблюдательной башни с мощным прожектором.

– Выходит, он по-прежнему опасается за свою жизнь. Что ж, амиго Арреналь, придется тебе снова изучать обстановку вокруг его новой виллы, систему охраны, порядок оформления пропусков и план расположения жилых комнат, спален и рабочего кабинета. Я и Сикейрос очень рассчитываем на твою помощь…

Заметив в глазах Леопольдо искорки гордости за высокое доверие, Григулевич с пафосом добавил:

– Мы можем надеяться на тебя?

– Да, я беру на себя такое обязательство. Но мне не совсем понятно, почему Харт был так откровенен со мной? Почему он так доверчив[15] со мной?

– Так это же хорошо! – подхватил Иосиф. – Он видит в тебе надежного собеседника, с которым можно свободно общаться на английском языке и тому подобное.

– Может быть и так, – согласился Леопольдо.

В конце июня 1939 года, когда Григулевич потерял уже всякую надежду на связь с советской резидентурой, прибыл курьер из США. Он передал указание о необходимости его приезда в Нью-Йорк для встречи с новым резидентом Гайком Овакимяном.

Перед тем как отправиться в США, Григулевич встретился в обусловленном месте с Леопольдо Арреналем. От него он получил информацию о том, что Троцкий по-прежнему опасается за свою жизнь и, чтобы обезопасить себя, стал часто менять свою внешность и в сопровождении двух-трех телохранителей, не предупреждая их заблаговременно, уезжать вместе с ними надолго в горы. Иногда он не показывался на вилле целыми неделями. В койоаканскую резиденцию Троцкий возвращался только глубокой ночью или ранним утром, чтобы никто не мог увидеть его внезапного возвращения.

– Не раз Троцкий признавался Харту, что его мысли часто возвращаются к революции в России и к тем ошибкам, которые он допускал вместе с Лениным. Но чаще всего он высказывал недовольство тем, что к власти пришел Сталин и что злой дух его витает по сей день даже здесь, в Мексике, в каменном патио на улице Вены…

– Мне кажется, – прервал его Иосиф, – что Троцкий предчувствует свою гибель… Кстати, ты не задумывался, почему он доверяет свои мысли малоизвестному молодому американцу Харту?

– А доверяет он ему потому, что Харт не мексиканец, а американец, отец которого дружит с директором ФБР мистером Гувером.

– А может быть, Харт нам вешает лапшу на уши?..

– Нет, компаньеро Бруксбанк, он не обманывает нас. Недавно я ездил к Харту по его приглашению на улицу Вены и убедился, что Боб сообщал мне достоверную информацию. Я сам видел: на вилле заменили забор на высоченные бетонные стены с колючей проволокой и современной сигнализацией. Достраивается уже башня с прожектором и тому подобное.

– Что еще ты увидел там или узнал?

– Во-первых, значительно ужесточен порядок посещения виллы. Войти в убежище Троцкого можно только через единственную стальную дверь или въехать через массивные железные ворота, предварительно нажав кнопку электрического звонка. Все посетители, входящие и выходящие, проверяются внутренней и внешней охраной и допускаются туда только без вещей и только в сопровождении телохранителя. Проникнуть незаметно на территорию виллы практически невозможно.

– А если сделать подкоп под стены, ограждающие виллу?

– Бесполезно. Незваных гостей разорвут на части выдрессированные злые собаки. Они бегают там по периметру без привязи. Это во-первых. Во-вторых, Троцкий начал увеличивать службу внутренней охраны. Появились, как сообщил мне Харт, новые охранники. – Арреналь достал из нагрудного карманчика тенниски скомканный клочок бумаги, распрямил его и начал неторопливо называть их имена: немец Отто Шуисслер, англичанин Вальтер Карлей, американцы Чарльз Корнелл, Жак Купер и начальник внутренней и внешней охраны Гарольд Робинс.

– Спасибо тебе, амиго Арреналь. Дай мне твои записи, они могут пригодиться мне.

– Пожалуйста, – Леопольдо протянул ему помятый клочок бумаги.

Спрятав записи в карман, Иосиф еще раз поблагодарил его за полезную информацию и сообщил о ближайшем своем отъезде из Мексики на неопределенное время.

– Пока меня не будет здесь, ты постарайся, пожалуйста, – попросил он Арреналя, – и дальше отслеживать обстановку на вилле Троцкого. А чтобы ты не фигурировал в наших документах под настоящим именем, я предлагаю тебе взять какой-нибудь псевдоним. Например, Алехандро Моралес. Как ты на это смотришь?

По кислой гримасе на лице собеседника Григулевич понял, что предложение это не понравилось ему, и потому поспешно добавил:

– Пойми правильно, Леопольдо, это в наших с тобой интересах: никто не должен знать о твоей связи с Коминтерном.

Леопольдо опять состроил гримасу и после короткой паузы пояснил:

– Вы не так поняли меня. Моралесом я не хотел бы быть. Я готов стать в ваших документах просто Алехандро. Это имя созвучно с именем Пушкина, моего поэтического кумира.

– Это даже хорошо! – воскликнул Иосиф. – Имя Пушкина будет объединять нас. Итак, ты теперь Алехандро.

Уезжая в Нью-Йорк, Иосиф не знал и не мог даже предполагать, что он вернется в Мексику лишь через полгода и что за это время ему придется побывать в далеких друг от друга странах на разных континентах, пережить немало тревог, ожиданий и опасений за свою жизнь…

В Нью-Йорке ему сообщили, что Сталин без каких-либо замечаний одобрил план агентурно-оперативных мероприятий «Утка», разработанный с учетом его сведений из Мехико, и что по указанию разведцентра он должен теперь выехать в Советский Союз для получения инструкций по делу «Старик».

…В Москве новое руководство разведки высоко оценило работу Григулевича по подбору людей в Мексике для выполнения операции «Утка»; ему сообщили, что с планом мероприятий по «Старику» он будет ознакомлен в процессе беседы с наркомом Берией.

– Лаврентий Павлович в целом доволен вашей работой, – заметил новый начальник разведки Павел Фитин. – При этом он просил поберечь вас для других не менее важных дел в Латинской Америке. В данный момент мы ставим перед вами очередную, не менее важную задачу по созданию нелегальных подрезидентур в соседних с Аргентиной странах. После Мексики вы вернетесь в Буэнос-Айрес по своим прежним документам на имя Хосе Ротти. Надо вам закрепиться там. Для этого попытайтесь создать собственную фирму прикрытия. Например, по сбыту фармацевтической продукции вашего отца…

– А как же операция «Утка»? – задергался Григулевич. – Или вы отстраняете меня от этого дела?

– Нет, почему же, – улыбнулся Фитин и перевел взгляд на своего заместителя Павла Судоплатова. – «Утка» остается пока с вами, – шутливо обронил он. – Можете ее отстреливать через подобранных вами исполнителей. Так ведь, Павел Анатольевич?

– Да. Общее руководство операцией на месте будет возложено на известного вам по событиям в Испании Тома, – ответил Судоплатов. – То есть Эйтингона. А здесь, в Центре, ответственным за мероприятия по «Старику» назначен я. Обо всем остальном мы поговорим завтра в кабинете наркома внутренних дел…

На встрече с разведчиком-нелегалом Берия поинтересовался выполнением поручения по делу «Утка» и возникавшими трудностями в работе, потом нарком посмотрел на часы и, взглянув на Фитина, неожиданно для всех объявил:

– В час ночи я должен быть в Кремле, на приеме у товарища Сталина. Поэтому мы сейчас прервемся, а через два часа снова встретимся этим же составом у меня…

Возвратившись из Кремля, Берия пригласил ожидавших его в приемной Фитина, Судоплатова и Григулевича в свой кабинет, заказал всем чай и, обращаясь к разведчику-нелегалу, негромко заговорил:

– Я сообщил товарищу Сталину о вашем приезде в Москву и нашей незаконченной беседе. Вождь остался доволен моим сообщением об успешно проведенной вами подготовке операции «Утка» и поставил перед нами задачу по нанесению удара по всем центрам троцкистского движения за рубежом. При этом в который уже раз товарищ Сталин упрекнул меня в том, что чекисты, несмотря на его указание о ликвидации врага номер один, по непонятным для него причинам до сего времени ничего не смогли сделать с ним.

Берия, сделав паузу, посмотрел на Судоплатова. Тот приглушенным голосом сразу же отозвался:

– Но вы же знаете, что расправиться с ним нам длительное время не удавалось по ряду причин. Во-первых, он не задерживался подолгу ни в одной зарубежной стране: ни в Турции, ни в Норвегии, ни во Франции. Времени для проработки всех вопросов нам всегда не хватало. Во-вторых, у него надежная и большая охрана. Чтобы хорошо изучить ее слабые и сильные стороны, как это сделал сейчас Григулевич в Мексике, у нас тогда не было возможности…

– Ну, хорошо, не будем повторяться, – перебил Судоплатова необычно тихим голосом Берия и, взглянув на Григулевича, сказал:

– Вам лично товарищ Сталин просил выразить благодарность за настойчивость и преданность при выполнении задания в Мексике. Прошу вас, Павел Михайлович, – нарком повернулся к начальнику разведки, – за успешное проведение подготовительного этапа операции «Утка» и создание условий для завершающего этапа представить к награждению Григулевича орденом Красной Звезды. Указ товарищ Сталин подпишет в том случае, если Троцкий будет на том свете.

Фитин встал и отрапортовал:

– Мы доложим вам, товарищ нарком, такое представление.

– Хорошо, садитесь. Теперь мы должны обсудить, кто может стать непосредственным руководителем группы исполнителей операции «Утка». Начнем опять с вас, Павел Анатольевич, поскольку вы являетесь руководителем специально созданного штаба по разработке этой операции.

Ранее Сталин и Берия уже обсуждали этот вопрос в Кремле. Они остановились на кандидатуре мексиканского художника Давида Альфаро Сикейроса. Но Берия, чтобы снять с себя ответственность в случае неудачного покушения и свалить потом вину на руководителей внешней разведки, решил перестраховаться и потому поставил вопрос в их присутствии.

Судоплатов, глядя на сидевшего напротив Григулевича, хотел было назвать его фамилию, поскольку он занимался организацией и подготовкой боевиков, но в самый последний момент передумал и сказал:

– Учитывая, что Том, уже выехавший в Мексику, утвержден организатором этой акции на месте, но по соображениям конспирации он не может в ней прямо участвовать, как и присутствующий здесь разведчик-нелегал Григулевич, поэтому, мое мнение, группу боевиков должен возглавить товарищ Сикейрос…

Григулевич был ошеломлен: ему было до глубины души обидно, что не он станет руководителем этой группы. Берия, заметив его волнение и намерение что-то сказать, произнес:

– Сейчас мы предоставим вам слово. Пусть Павел Анатольевич закончит свою мысль.

– Почему именно Сикейрос? – продолжал тем временем Судоплатов. – Да потому что он лучше, чем кто-либо другой, знает подобранных исполнителей по делу «Утка», Он же должен взять на себя закупку и хранение оружия, а также приобретение одежды для экипировки боевиков под полицейских или военнослужащих. В плане агентурно-оперативных мероприятий эта группа значится под условным названием «Конь»[16]. В качестве резервной мы задействовали вторую группу под названием «Мать». Возглавит ее сорокашестилетняя испанка Каридад Меркадер…

– Она наш агент? – перебил его Берия.

– Да, Лаврентий Павлович. Она и ее сын Рамон завербованы в Испании три года назад товарищем Эйтингоном.

Переведя взгляд на Фитина, Берия спросил:

– А что нам может сказать в отношении выбора руководителя группы «Конь» начальник разведки?

Павел Михайлович встал, одернул гимнастерку и, посмотрев на наркома, почтительно-корректным тоном произнес:

– Я тоже считаю, что это должен быть Сикейрос. А Иосифа Ромуальдовича, как незаурядного молодого разведчика-нелегала, нам надо поберечь и как-то обезопасить. При подборе исполнителей он мог уже засветиться перед ними.

Нарком задвигался в кресле и, не глядя ни на кого, недовольно рыкнул:

– Ну, хорошо, а что в таком случае должен делать наш молодой и незаурядный разведчик-нелегал?

– Я предлагаю отвести его от участия в операции. Он и так уже многое сделал для ее подготовки, – ответил Судоплатов.

– Нет, так дело не пойдет! За что же мы будем потом давать ему орден?! – резко обронил Берия. – Да, он участвовал в подготовке операции, но он же не хуже Сикейроса знает подобранных и изученных им лично ликвидаторов. Вот пусть вместе с ними и доводит дело до логического завершения. Если не в главной роли, то на вспомогательной его вполне можно было бы использовать. Пусть Эйтингон определит, где его лучше задействовать. А впрочем, давайте послушаем мнение самого Иосифа Ромуальдовича…

Посчитав себя несправедливо обиженным, Григулевич хотел встать, но ноги его плохо слушались. Берия, заметив его замешательство, махнул рукой:

– Говорите сидя. Вы там, на Западе, не привыкли почитать старших по возрасту и по должности.

– Я, товарищ нарком, готов участвовать на любом участке операции. Будь это налет с оружием в руках на входных воротах виллы или при проникновении в рабочий кабинет… Или в спальню Троцкого. – Григулевич подбирал слова осторожно, стараясь, чтобы Берия правильно понял его. – Словом, я готов на все, выполню любой приказ…

Нарком смотрел на Григулевича, не спуская глаз.

– А какое лично у вас мнение в отношении выбора руководителя группы? Может быть, у вас, как человека, занимавшегося формированием этой группы, есть другие, более достойные кандидатуры?

Разведчик-нелегал подумал секунду-другую, потом улыбнулся и полушутя обронил:

– Других кандидатур, кроме моей, у меня нет.

Не придав значения его реплике, Берия снова спросил:

– А можем ли мы стопроцентно полагаться на иностранца Сикейроса, доверяя столь ответственное задание руководителя чужого ему государства?

– Можем, – искренне и твердо заверил наркома Григулевич. – Сикейрос известен в Латинской Америке как художник-монументалист. Он первым в Мексике бросил вызов «чистому», салонному искусству, основал и возглавил Национальную лигу борьбы против войны и фашизма. А в испанской республиканской армии дослужился до подполковника…

– А вы не задавались вопросом, Иосиф Ромуальдович, откуда у известного художника появились вдруг качества боевого офицера? – неожиданно повернул разговор в другую плоскость нарком Берия, подмигнув Судоплатову.

– У него, товарищ нарком, прекрасное военное прошлое! – не растерялся Григулевич. – Он с юношеских лет принимал участие в мексиканской революции с оружием в руках, затем сражался в повстанческой армии. Искусство и политическая борьба для него всегда были неразделимы. Это показала и гражданская война в Испании, где он сначала был командиром бригады, а потом командовал дивизией. Это сильный и мужественный офицер, отличавшийся большой личной храбростью и высоким авторитетом среди бойцов республиканской армии…

– Достаточно, Иосиф Ромуальдович, – остановил его Берия. – Вы убедили меня в правильности сделанного нами выбора. Итак, я утверждаю Сикейроса руководителем первой группы. На него же возлагается приобретение оружия и необходимой экипировки для боевиков…

Берия сделал небольшую паузу, посмотрел загадочно на Фитина и громко произнес:

– Переходим ко второй проблеме, на которую сегодня обратил внимание товарищ Сталин. По его указанию прошу вас, Иосиф Ромуальдович, по прибытии в Мексику довести до сведения Сикейроса и Эйтингона, что число жертв при осуществлении покушения на Троцкого должно быть с нашей стороны минимальным. Это необходимо для того, чтобы потом не разразился нежелательный для нас международный скандал, в ходе которого нашу страну начнут представлять в неприглядном виде, а нам придется потом оправдываться. О «руке Москвы» в Мексике никто не должен знать. Пусть Сикейрос сам готовит своих людей к покушению на Троцкого. А вам и Эйтингону приказываю, – произнес он голосом, не терпящим возражений, – не встречаться впредь ни с кем из исполнителей операции. Необходимую работу по «Утке» вы должны теперь проводить только через Сикейроса. Если кого то из его боевиков полиция зацепит и начнет допрашивать по факту налета на койоаканскую виллу, то все они должны давать одинаковые показания. Они должны говорить, что нападение являлось продолжением протеста мексиканцев против проживания Троцкого в их стране. А чтобы возбудить у них и у самого Сикейроса жгучую ненависть к Иуде двадцатого века, вооружите их вот этим выступлением Троцкого.

Нарком взял со стола отпечатанный на машинке листок и, поправив пенсне, начал читать:

– Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым страшным деспотам стран Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная. В буквальном смысле этого слова красная, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн…

Берия сделал паузу, отпил глоток воды из стакана и снова обратился к Григулевичу:

– Послушайте, что он дальше говорит: «Если мы раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупления, до идиотизма, до животного состояния…» Представляете, что несет за границей этот масон тридцать третьей степени! Ну чем не Гитлер?!.. А мы вот все терпим его. – Нарком уставился исподлобья тяжелым, свинцовым взглядом на Судоплатова, потом, смягчившись, сказал: – Возьмите, Иосиф Ромуальдович, этот текст и передайте его Сикейросу. Пусть он зачитает его своим боевикам перед тем, как напасть на виллу.

Берия передал листок Григулевичу, затем откинулся на спинку кресла и, неуклюже закинув ногу на ногу, обращаясь к начальнику разведки, сказал:

– План операции и все прилагаемые к нему материалы в целях обеспечения их секретности будут храниться у меня, в моем сейфе. Никаких следов об «Утке» в ваших делах и папках не должно оставаться…

В кабинете воцарилось гробовое молчание, все покорно смотрели на Берию.

– Будем считать эту тему закрытой, – продолжал он непреклонно. – Перехожу к последнему вопросу: что нужно сделать каждому из вас по операции «Утка». Вам, Павел Анатольевич, необходимо сообщить шифровкой Овакимяну, чтобы он передал Григулевичу условия и способы связи с агентом «Амуром» и выделил бы пятнадцать тысяч долларов Сикейросу на покупку оружия и тому подобное, о чем мы уже говорили… Второе: Эйтингон наделяется на период завершающего этапа подготовки и осуществления операции самыми широкими полномочиями для принятия самостоятельных решений. И не только по вопросам, связанным с операцией «Утка», но также и по вербовкам целевой агентуры без санкции Центра.

После этого Берия перевел взгляд на Григулевича и, приняв обычную рабочую позу в кресле, сказал:

– Вы и Сикейрос должны осознавать: без устранения Троцкого мы не можем, как показали события в Испании, быть уверены в поддержке нас единомышленниками по международному коммунистическому движению. В случае нападения фашистов на Советский Союз союзникам будет трудно выполнить свой интернациональный долг, потому что Троцкий, как я уже говорил, приложил и продолжает прилагать немалые усилия, чтобы расколоть это движение. Сейчас очень важно, чтобы левые силы не распылялись на какие-то ПОУМы и Четвертые Интернационалы. А эта опасность есть и будет сохраняться до тех пор, пока жив Троцкий.

Берия встал, вышел из-за стола и направился к Григулевичу. Фитин и Судоплатов, а за ними и Иосиф, тоже встали. Нарком подошел к разведчику-нелегалу, положил руку на его плечо и, словно благословляя на великое дело, вежливым, приятельским тоном заговорил:

– В Мексике возьмите себе новый псевдоним – «Фелипе». Так вас назвали в плане мероприятий по операции «Утка». И пусть Сикейрос при инструктировании своих боевиков почаще ссылается на вас: «Фелипе» сказал», «Фелипе сообщил», «Фелипе» просил», «Фелипе» ориентировал», «Фелипе» обратил внимание» и тому подобное. Объясните Сикейросу, зачем это нужно, и пусть он почаще напоминает им, что они теперь имеют дело не с Мануэлем Бруксбанком и не с Хосе Окампо, которого хорошо знали по военным делам в Испании и по боевым операциям мадридской и барселонской резидентур Шведа, а с неким «Фелипе». Итак, вы теперь «Фелипе», но проживать вы должны по тем же документам Мануэля Бруксбанка.

– После ликвидации Троцкого, – продолжал Берия, – незамедлительно перебирайтесь в Аргентину и создавайте там свой нелегальный разведывательный центр с подрезидентурами в соседних государствах – Уругвае, Чили, Бразилии, Боливии. Да и в других странах Латинской Америки.

Вечером 23 мая 1940 года Давид Сикейрос и Иосиф Григулевич получили от Эйтингона указание приступить к выполнению операции. К полуночи они собрали в заранее обусловленном месте всех участников покушения, переодетых в одежды полицейских и военнослужащих. Сикейрос, переодетый в форму пехотного майора, не досчитавшись одного, спросил у старших групп:

– Кого нет среди вас?

– Нет Морриано Эррера Васкеса из моей группы, – сообщил Антонио Пухоль.

Сикейрос сморщился так, как будто проглотил больной помидор.

– Он что… побежал в полицейский участок сливать информацию? Я же видел его вчера в Санта-Роса[17] при передаче денег ребятам. Так почему же его нет?!

– Потому что не надо было отвозить им деньги накануне проведения операции, – недовольно буркнул Антонио.

– Откуда я знал, что именно сегодня поступит команда о начале операции.

– После вашего отъезда из Санта-Росы ребята настолько упились, что сегодня они отправили его в Мехико за похмельем. Ну, а он, известное дело, сначала похмелился сам, да так крепко выпил, что затерялся на обратном пути.

– Откуда тебе стало известно об этом?

– Я только что вернулся из Санта-Росы, хотел забрать его на дело, но увы!

Окинув беглым взглядом толпу боевиков, среди которых было немало подвыпивших и с больной головой, Сикейрос, махнув рукой, сказал:

– Ладно Антонио, обойдемся без Эрреры. – И, взглянув на часы – было уже полтретьего ночи, – добавил: – Мною, товарищи, получен приказ приступить в четыре утра к выполнению операции «Утка» в Койоакане. – Он снова бросил взгляд на часы. – Ровно через час мы должны уже быть на улице Вены…

Внимание боевиков к майору стало безраздельным.

– Учтите, камарадо, нам предстоит действовать, – продолжал Сикейрос, – против хорошо вооруженных охранников. Среди них есть немцы, англичане и американцы. С внешней стороны вилла охраняется мексиканцами, то есть местными полицейскими. Их должна бесшумно обезоружить и связать группа Санчеса Эрнандеса. Она же будет караулить их до завершения операции. Группа Леопольдо Арреналя точно также поступает с внутренней охраной. Группе лейтенанта Антонио Пухоля предстоит брать штурмом особняк Троцкого. С этой же группой пойду и я. Уверен, что мы победим!..

– Почему вы так уверены? – вдруг раздался из толпы хмельной голос.

– Потому что я лично буду участвовать в покушении на Троцкого. У нас есть большое преимущество – элемент внезапности и то, что один из охранников на воротах – наш человек. Он откроет нам двери по условному сигналу и мы проникнем на виллу ровно в четыре утра, когда все будут спать мертвецким сном. Как торнадо, мы должны сокрушить все на своем пути…

– А вдруг вашего человека не окажется на месте, и он не откроет нам железные ворота? – прервал Сикейроса все тот же хмельной голос из толпы.

– В таком случае мы начнем штурм высоких стен. Все необходимое для этого у нас есть – и морская веревочная лестница, и ножницы для резки колючей проволоки над стеной, и инструмент для взлома чего угодно, и кое-что еще. Если даже нас обнаружат в момент штурма и завяжется перестрелка, все равно мы должны действовать решительно. Во что бы то ни стало мы обязаны проникнуть в дом. Там в течение пяти минут мы должны решить поставленную задачу по ликвидации Троцкого. После этого сразу же возвращаемся к выходу, где кроме наших машин будут стоять старый «форд» и новенький «додж». Быстро садимся в них и исчезаем с объекта. Ключи от машин будут в замках зажигания. Их вставит наш человек из охраны. – Подумав, Сикейрос добавил: – И последнее, о чем я должен еще раз предупредить всех: уничтожение кого-либо из охранников в нашу задачу не входит.

– А как быть с четвероногими охранниками? – поинтересовался Леопольдо Арреналь.

– Я же говорил вам, что специально выдрессированные самим Троцким собаки способны разорвать любого постороннего человека. Вот их-то вы и можете уничтожать, применяя оружие. Учитывая, что через некоторое время после завершения операции полиция начнет поиск напавших на виллу, напоминаю вам еще раз, что в случае последующего ареста кого-нибудь из нас никто не должен ни в чем признаваться. И уж тем более выдавать наших друзей. А теперь, если кто-то из вас сомневается в успехе дела, то может покинуть нас… Есть такие? – Сикейрос окинул взглядом молчавшую толпу и, подождав еще секунд пять, сказал: – Ваше молчание я расцениваю как согласие участвовать в операции. – И, посмотрев на часы, скомандовал: – А теперь все по машинам!

Без четверти четыре боевики Сикейроса прибыли на место. Оставив транспорт за квартал от резиденции Троцкого, они пешком направились к вилле. При подходе к ней от общей группы отделилось шесть боевиков во главе с капитаном Санчесом Эрнандесом. В темноте они бесшумно подкрадывались к охранникам, вырывали оружие, затыкали кляпом рот и связывали каждого веревками. Через сорок секунд, – именно столько времени отводилось на то, чтобы обезоружить и положить на землю всю наружную охрану, – капитан Эрнандес лучом фонарика подал сигнал Сикейросу.

Увидев свет от фонаря, Сикейрос махнул рукой и, увлекая за собой боевиков, устремился к воротам. Нападавшие на полусогнутых ногах, пригнувшись, словно исполняя какой-то зловещий танец ацтеков, побежали вслед за своим командиром. У входной двери в патио[18] Сикейрос надавил на кнопку звонка. И сразу же из-за двери отозвался негромкий юношеский голос:

– Кто там?

– Это Пабло из Барселоны, – также негромко ответил словами пароля Сикейрос.

– Ну, если это Пабло из Барселоны, тогда заходите, – отозвался агент «Амур», отворяя ворота.

Как только они распахнулись, в них стремительно ворвалась группа боевиков, возглавляемая Леопольдо Арреналем. Забрехавшие собаки оказались привязанными к своим конурам. Застигнутые врасплох сонные охранники не успели даже вскрикнуть и взяться за оружие. Связав их и закрыв в отдельную комнату, боевики отключили звуковую сигнализацию, электричество, перерезали телефонные провода и подали Сикейросу сигнал к началу штурма дома-крепости. Нападавшим боевикам до мельчайших подробностей было известно расположение комнат в особняке, хотя никто из них прежде в нем не бывал. План резиденции Троцкого был добыт через ранее внедренную в секретариат койоканского затворника агентессу Патрию[19]. Схема расположения комнат была потом подтверждена другим агентом советской разведки – Раймондом[20].

В дом, окруженный деревьями с причудливо перемежавшимися пышными декоративными агавами и кактусами, первыми ворвались Давид Сикейрос и Антонио Пухоль, а за ними и остальная группа боевиков. Началась беспорядочная пальба из автоматов и ручного пулемета Томпсона. Послышался звон разбитого стекла, шум падающих со стен кусков бетона и страшный детский вскрик: «Деда, деда, деда!».

Троцкий испуганно запричитал:

– Они похитили Севу… Они похитили его… Они похитили…

Жена, понимая, что если и дальше лежать в постели, то ей и мужу не остаться в живых, столкнула всхлипывающего Троцкого на пол и вместе с ним забилась в угол под кровать. Тем временем Давид Сикейрос и Леопольдо Арреналь вбежали в спальню со стороны детской и открыли огонь. Они стреляли, не целясь, отчаянно и яростно. С противоположной стороны к ним присоединился Антонио Пухоль с ручным пулеметом. От перекрестного огня стреляные гильзы дождем сыпались на пол. Спальня мгновенно наполнилась пороховой гарью, внутрикомнатная перегородка, продырявленная автоматными и пулеметными очередями, искривилась и накренилась. Казалось, что внутри дома, не говоря уже о спальне, пули все смели на своем пути, не оставив его обитателям шанса на выживание. Боевики постоянно перебегали с места на место, и тем самым создавалось впечатление, что нападавших на виллу было намного больше, чем на самом деле. Страх парализовал охранников внутри дома, они все попрятались, прикрываясь выступами стен, или полегли на пол.

Через пять минут по сигналу Сикейроса свинцовая вакханалия прекратилась, и в окна полетели зажигательные снаряды и взрывные устройства, но ни те, ни другие не сработали.

Решив, что все, кто находился в спальне, теперь спят вечным сном, Сикейрос отдал команду к отходу. На фоне начинавшегося мутного рассвета человеческие фигурки устремились к стоявшим напротив железных ворот старому «форду» и новенькому «доджу».

Как только все уселись, машины выехали за пределы виллы, где к ним присоединились еще два автомобиля с группой капитана Санчеса Эрнандеса. Боевиков, живших в Мехико, развезли по домам, остальных отправили на ту же базу в деревне Санта-Роса.

Утром 25 мая 1940 года радио Мексики сообщило потрясающую новость: «Два часа назад группа неизвестных лиц в полицейской и армейской форме совершила в Койоакане на улице Вены вооруженное нападение на виллу Троцкого. Ранее наше правительство предоставило этому человеку политическое убежище. Нападавшие разоружили охрану виллы и обстреляли спальню, выпустив по ней более трехсот пулъ. Однако никто из находившихся в доме не пострадал[21]. Троцкий, его жена и внук остались живы. В настоящее время полиция ведет расследование»[22].

Услышав это радиосообщение, Григулевич похолодел: «Такого не может быть?!» У него учащенно забилось сердце, перехватило дыхание, виски сжало, словно щипцами. Недоумение и раздражение – все слилось. «Я же сделал все возможное для успешного проведения операции: подобрал надежных людей, хорошего руководителя операции. И на тебе! Все псу под хвост! Что же теперь будет, когда узнает Берия? – спросил самого себя Иосиф. – И зачем я согласился не участвовать в этой операции! Если бы я принял на себя руководство, то все было бы по-другому. А теперь мне несдобровать…»

Навязчивая черная мысль об отмщении Берией не давала Григулевичу покоя, его все больше тревожило: «Как же могло так получиться: выпущено более трехсот пуль, и ни одна не попала в цель? Может быть, при покупке вместо боевых патронов продали холостые? Но это же можно будет проверить, если у кого-то из боевиков остался хоть один патрон…»

Григулевич решил встретиться с Сикейросом. По дороге в мастерскую художника Иосиф купил свежий номер газеты «Эль Популяр» и первым делом обратил внимание на колонку новостей. Из нее он узнал об исчезновении с койоаканской виллы охранника Троцкого Роберта Шелдона Харта. «Что это?.. Предательство агента «Амура» или целенаправленная дезинформация? – Григулевич все больше погружался в раздумья о причинах неудачного покушения. – Можно было бы оправдать эту неудачу, если бы в операции участвовали неподготовленные люди, а то ведь были отважные и решительные бойцы во главе с комбригом Сикейросом. Да и само нападение было не импровизированным, а заранее подготовленной акцией, отработанной на базе Санта-Роса. Что же все-таки произошло там?..»

В мастерской Давида Сикейроса он застал сидевших за столом с окаменевшими лицами Леопольдо Арреналя и Антонио Пухоля. На столе стояли стаканы и наполовину опорожненный графин текилы.

– Присаживайся, Мануэль, – мрачно произнес Сикейрос. Он плеснул из графина в стакан и, протягивая его гостю, сказал: – Выпей с нами, так легче переносить неприятности.

– Это ужасно, товарищи, что вы провалили такое дело! – произнес Иосиф, усаживаясь напротив Сикейроса.

– Самое страшное нас может ждать впереди, – перебил Антонио Пухоль, и слабая улыбка искривила его губы. – После этой неудачи ребята из Санта-Росы могут теперь запить и где-нибудь проговориться о покушении на Троцкого…

Григулевич был ошеломлен – такое ему просто не могло прийти в голову. После небольшой паузы он спросил:

– Я не понимаю, как могло случиться, что вы стреляли по спальне, выпустили, как сообщалось утром по радио, более трехсот пуль, и ни одна из них не попала в спящих? Куда же вы стреляли? В потолок, что ли?

Крупное продолговатое лицо Сикейроса нервно дернулось. Не глядя на Иосифа, он отхлебнул из стакана текилы и только после этого, старательно подбирая слова, заговорил:

– Там творилось что-то несусветное. Под градом пуль постель Троцкого должна была превратиться в кровавое месиво. Но как он остался жив, нам совершенно непонятно. Какой-то злой рок! Ну не мог он и его жена остаться невредимыми!

Григулевич, совершенно подавленный, остекленело уставился в невидимую перед собой точку, потом отрешенно спросил:

– Но вы хоть проверили, были ли супруги Троцкие в постели?

– Нет, ничего мы не проверяли, – ответил Арреналь.

– Это и была ваша главная ошибка, – заметил Иосиф. – Скорее всего, Троцкого в спальне не было. Его мог предупредить перед началом операции тот же Шелдон Харт. Возможно, он и в самом деле предатель?

– Мы обсуждали эту версию, – продолжил его мысль Сикейрос. – Наверное, так оно и было: Харт предал нас и уехал вместе с нами, исчез с виллы на угнанном «додже», чтобы мы его не заподозрили. Но если Шелдон Харт был подсадной уткой, то кто же внедрил его в наши ряды?

Лицо Григулевича менялось на глазах присутствующих: оно делалось то гневным, то печальным и выражало соответствующую гамму чувств – то смятение, то отчаяние, то ярость.

Иосиф представил себе, что будет со всеми ними, если агент «Амур» действительно окажется предателем[23] и именно он выдал их полиции.

Тяжелое, напряженное молчание длилось несколько секунд, потом Григулевич расстроенно заговорил:

– Это я включил Харта в операцию «Утка». А где он сейчас?

– На Ранчо-де-Тланинилапа. На нашей загородной базе.

– Но он же может сбежать оттуда и выдать полиции всех вас?!

– Не сбежит. – Сикейрос посмотрел на свои наручные часы. – Он уже мертвец.

– Как мертвец? Откуда вам это известно?

– Три часа назад я встречался с Томом, – продолжал Сикейрос. – Он приказал мне направить кого-нибудь из надежных людей на Ранчо-де-Тланинилапа для ликвидации внедренного тобой Шелдона Харта[24].

Григулевич был окончательно сбит с толку и обозлен.

– А вдруг окажется, что он не был виновен в провале этой операции? Могли же быть и другие причины, позволившие Троцкому остаться в живых… Нет, я не нахожу больше сил говорить об этом.

– Да и не надо ничего говорить! – гневно выпалил Сикейрос. – Давай-ка лучше пропустим еще по одному стаканчику текилы и забудем про все. – Взяв со стола графин, он плеснул Иосифу в стакан.

Григулевич торопливо замотал головой:

– Нет, Давид, ничего забывать нельзя. Троцкий и вирусы троцкизма должны быть уничтожены. Любая затяжка влечет за собой еще большую опасность, ты это знаешь не хуже меня…

За столом стало тихо.

– Сегодня, при встрече с Томом, – наконец произнес Сикейрос, – я предложил повторить тем же составом ту же акцию и на той же улице Вены…

– Но теперь уже никто не откроет вам ворота резиденции, – не дал договорить ему Григулевич. – Другого такого «Амура», каким был в охране Троцкого Харт, у нас больше нет.

– А мы обойдемся без «амурной» помощи. У нас имеются веревочные лестницы, есть ловкие ребята-скалолазы и много оружия. Через неделю мы будем готовы заново начать штурм крепости.

– Ты говорил об этом Тому?

– Говорил.

– И как он отреагировал?

– Отрицательно. Сказал, что существует уже запасной вариант покушения на Троцкого[25]. А какой именно, по соображениям секретности он не стал мне рассказывать.

Иосиф задумался. Он понял: если Том не выполнит указание Берии ликвидировать главного врага Сталина, то по возвращении в Москву ему грозит смертный приговор.

– Ты чего закис, Мануэль? – прервал его размышление Сикейрос. – Выпей с нами немного текилы, и потом поедем вместе в ресторан «Амбассадор». Пребывать и дальше в таком нервном состоянии нам нельзя!

– По соображениям личной безопасности я не могу пойти с вами в ресторан – это многолюдное место. И вам не советую. Неужели вы не понимаете, что это опасно для всех нас?! – Иосиф вышел из-за стола, попрощался с каждым и покинул мастерскую Сикейроса…