Существо в подвале

Это был большой подвал, и размеры его не соответствовали тому дому, который находился над ним.

Хозяин признавал, что подвал, скорее всего, построили для совершенно иного здания, а дом появился сверху позднее. Вероятно, первый дом сгорел, и обедневшие владельцы решили возвести на его месте менее значительное сооружение.

Вьющаяся каменная лестница соединяла подвал с кухней. У основания этого ряда ступенек прежние владельцы дома складывали дрова, зимние припасы и разный хлам. Барахло постепенно отодвигалось все дальше, но куча росла и росла, пока не нависла над полом какой-то баррикадой бесполезных вещей. Что находилось позади этой баррикады — никто не знал, да никто и не интересовался. За несколько сотен лет никто не преодолевал этих завалов, никто не удалялся в черную бездну дальнего края подвала.

Лестница упиралась в крепкую дубовую дверь, отделявшую кухню от подвала. Эта дверь была, в некотором роде, такой же особенной и так же отличалась от остальной части дома, как и подвал. Столь странную дверь вряд ли кто-то ожидал бы увидеть в современном доме; конечно, необычно было и то, что дверь находилась во внутренней части дома — толстая, крепко сбитая, ловко подогнанная, с огромными железными полосами и замком, который выглядел так, словно был перенесен сюда прямиком из обители мрака. Если бы дверь отделяла дом от внешнего мира, это было бы понятно; но подобная дверь, разделявшая кухню и подвал, казалась странной и неподходящей.

С самых первых месяцев жизни Томми Такер казался несчастным в кухне. В передней комнате, в гостиной и особенно на втором этаже дома он вел себя как обычный здоровый ребенок; но стоило отнести его в кухню — он тотчас начинал плакать. Его родители, простые люди, ели на кухне за исключением тех дней, когда у них бывали гости. Поскольку денег не хватало, госпожа Такер делала большую часть работы сама, хотя иногда она нанимала прислугу, чтобы заняться экстренной субботней уборкой; таким образом, большую часть времени хозяйка проводила на кухне. И Томми оставался с ней по крайней мере до тех пор, пока он не начал ходить. И почти все время он был решительно несчастен.

Когда Томми научился ползать, он не терял времени, всячески стараясь выбраться из кухни. Едва мать отворачивалась, как малыш уползал со всей возможной скоростью к той двери, которая вела в переднюю часть дома, к гостиной и в прихожую. Удаляясь от кухни, он казался счастливым; по крайней мере, он переставал плакать. А когда его возвращали в кухню — завывания мальчика убеждали окружающих, что у него желудочные колики; тогда на помощь приходили шарики кошачьей мяты и настой шалфея.

Пока мальчик не научился говорить, Такеры не имели ни малейшего представления, что заставляло его так сильно кричать, когда он оказывался на кухне. Другими словами, ребенок вынужден был страдать в течение многих месяцев, пока не получил хоть какой-то помощи, и даже тогда, когда он объяснил родителям, в чем дело, они не смогли ничего понять. Не следовало этому удивляться — они были трудолюбивыми, простыми и бесхитростными людьми.

Наконец они узнали от своего маленького сына следующее: если дверь подвала была закрыта и надежно закреплена тяжелым железным засовом, Томми мог по крайней мере спокойно есть; если дверь была просто закрыта и не заперта, он дрожал от страха, но сохранял спокойствие; но если дверь была открыта, если даже малейшая темная полоса была видна, если дверь была хотя бы неплотно притворена, тогда трехлетний малыш кричал до изнеможения, особенно если его усталый отец запрещал Томми покидать кухню.

Играя в кухне, ребенок приобрел две занятные привычки. Тряпки, обрывки бумаги и деревянные щепки он непрерывно запихивал под толстую дубовую дверь, чтобы заткнуть щель между дверью и порогом. Всякий раз, когда госпожа Такер открывала дверь, она обнаруживала какой-то хлам, подложенный сыном. Это раздражало ее, и малышу не раз доставалось за подобные поступки, но наказание не действовало никоим образом. Другая привычка была столь же необычна. Как только дверь закрывали и запирали, Томми отважно приближался к ней и ласково гладил старый замок. Даже когда он был настолько мал, что ему приходилось стоять на цыпочках, чтобы коснуться замка кончиками пальцев, он тянулся к железу и медленно проводил по нему руками; позже, когда мальчик вырос, он привык целовать замок.

Его отец, который видел мальчика только в конце дня, решил, что в подобном поведении не было никакого смысла, и пытался — на свой суровый лад — отучить парня от глупостей. Конечно, много работавший, занятой человек даже не пытался понять психологию и причины поведения сына. Все, что знал отец, сводилось к одному: его маленький сын ведет себя очень странно.

Томми любил свою мать и старался сделать все возможное, чтобы помочь ей в домашнем хозяйстве, но одной вещи он делать не хотел — и никогда не делал: он не пересекал границы между домом и подвалом. Если мать открывала дверь, он с криком выбегал из кухни, и никогда не возвращался по своей воле, пока не был уверен, что дверь заперта.

Он никогда не объяснял, почему так себя вел. На самом деле он отказывался говорить об этом, по крайней мере с родителями, и это продолжалось довольно долго; поскольку Томми себя вел подобным образом, родители все сильнее убеждались, что с их единственным ребенком что-то не так. Они пытались, как могли, отучить мальчика от его необычных привычек; не в состоянии изменить его поведение, они решили просто игнорировать странности сына.

Точнее, родители не обращали на них внимания, пока Томми не исполнилось шесть лет; настало время пойти в школу. Он был крепким маленьким парнем к тому времени, и более сообразительным, чем обычные мальчики, которые начинают заниматься в подготовительном классе. Мистер Такер иногда гордился им; отношение ребенка к подвальной двери оставалось единственным, что мешало отцовской гордости. Наконец семейству Такеров больше ничего не оставалось делать, кроме как обратиться к местному доктору. Это был важный случай в жизни Такеров, настолько важный, что пришлось облачиться в воскресную одежду и вести себя соответственно.

— Вот в чем дело, доктор Готорн, — сказал несколько взволнованный мистер Такер. — Наш маленький Томми достаточно большой, чтобы ходить в школу, но он ведет себя по-детски, когда дело касается нашего подвала, и хозяйка и я думали, что вы можете нам сказать, что следует делать. Наверное, это его нервы.

— Когда он был совсем маленьким, — продолжала миссис Такер, подхватив нить беседы, как только ее муж сделал паузу, — Томми очень сильно боялся подвала. Даже теперь, когда он уже большой мальчик, он не желает помогать мне, когда я прошу отнести что-то вниз или наоборот — принести из подвала на кухню. То, что он делает, не естественно для ребенка, и это затыкание щели тряпками и то, как он целует замок — все приводит меня к опасению, что он может стать не вполне нормальным, когда вырастет.

Доктор, готовый помочь новым клиентам и смутно припоминавший какие-то лекции о состоянии нервной системы, которые он прослушал в медицинском колледже, задал несколько общих вопросов, выслушал сердце мальчика, исследовал его легкие, осмотрел глаза и ногти. Наконец он сделал вывод:

— Мне он кажется прекрасным, здоровым мальчиком.

— Да, во всем, кроме подвальной двери, — ответил отец.

— Он когда-нибудь болел?

— Нет, ничем, но пару раз плакал и кричал так, что лицо синело, — ответила мать.

— От страха?

— Возможно. Это всегда случалось в кухне.

— Сделаем так: вы выйдете, а мы с Томми побеседуем наедине Можно?

И доктор легко и непринужденно уселся рядом с напуганным шестилетним мальчиком.

— Томми, что находится в том подвале, которого ты так боишься?

— Я не знаю.

— Ты когда-нибудь видел это?

— Нет, сэр.

— Когда-нибудь слышал? Может, чувствовал запах?

— Нет, сэр.

— Так откуда ты можешь знать, есть ли там внизу что-то?

— Могу.

— Почему?

— Потому что оно там.

Вот и все, чего удалось добиться от Томми. Наконец его кажущееся упрямство вызвало у врача почти такое же раздражение, которое оно в течение нескольких лет вызывало у мистера Такера. Доктор подошел к двери и пригласил в кабинет родителей.

— Мальчик думает, что внизу, в подвале, что-то есть, — заявил он.

Такеры удивленно смотрели друг на друга.

— Это глупо, — наконец сказал мистер Такер.

— Всего лишь обычный подвал с барахлом, дровами и бочками сидра, — добавила миссис Такер. — С тех пор как мы переехали в этот дом, я каждый день спускалась вниз по каменным ступеням, и я точно знаю, что там ничего нет. Но мальчик всегда кричал, когда дверь была открыта. Я теперь вспоминаю, когда он еще был грудным младенцем, он всегда плакал, когда открывалась дверь.

— Он думает, там что-то есть, — сказал доктор.

— Именно поэтому мы и привели его к вам, — ответил отец. — Это — детские нервы. Возможно, есть капли или какое-нибудь другое средство, которое успокоит его.

— Я скажу вам, что надо сделать, — посоветовал доктор. — Он думает, внизу что-то есть. Как только он поймет, что был неправ и что там ничего нет, он позабудет о своих страхах. Ему слишком долго потакали. Вам нужно всего лишь открыть эту дверь и заставить его остаться на кухне. Забейте гвоздь так, чтобы открытую дверь нельзя было закрыть. Оставьте его там одного в течение часа, а затем вернитесь, посмейтесь и покажите ему, как глупо бояться пустого подвала. Я дам несколько успокоительных средств, и это поможет, но важнее всего показать ему, что бояться нечего.

По дороге домой Томми пытался сбежать от родителей. Они поймали его после долгой погони и держали с обеих сторон всю оставшуюся часть пути. В доме он сразу исчез и был обнаружен в комнате для гостей под кроватью. День для мистера Такера уже был безнадежно испорчен, он решил держать ребенка под наблюдением до вечера. Томми отказался от ужина, несмотря на просьбы огорченной матери. Тарелки были вымыты, вечерняя газета прочитана, вечерняя трубка выкурена; и тогда, и только тогда, мистер Такер достал свой ящик для инструментов и вытащил молоток и несколько длинных гвоздей.

— Я собираюсь отворить дверь и забью ее гвоздями, чтобы ты не мог ее закрыть, Томми. Так сказал доктор. Томми, ты должен быть мужчиной и остаться здесь, на кухне, один в течение часа, и мы оставим здесь лампу, а затем, когда ты поймешь, что бояться нечего, ты станешь хорошим, настоящим мужчиной, а не каким-то непонятным существом, которого отцу приходится стыдиться.

В последний момент миссис Такер поцеловала Томми, заплакала и прошептала мужу, что ему не стоит этого делать, что нужно подождать, пока мальчик подрастет; но хозяин дома остался неумолим — гвоздь был забит в пол, чтобы толстая дверь не могла закрыться, и мальчик остался один, рядом с горящей лампой и темной открытой бездной дверного проема, в которую он уставился глазами, такими же горячими и яркими, как пламя лампы.

В тот же вечер доктор Готорн ужинал со своим бывшим однокурсником, человеком, который занимался психиатрией и особенно интересовался детскими расстройствами. Готорн рассказал Джонсону о своем новом пациенте, о маленьком сыне Такеров, и поинтересовался мнением друга. Джонсон нахмурился.

— Дети — странные существа, Готорн. Может быть, они чем-то похожи на собак. Возможно, нервная система у них более чувствительна, чем у взрослых. Мы знаем, что возможности нашего зрения ограничены, то же касается нашего слуха и обоняния. Я твердо уверен, что существуют формы жизни, которых мы не можем ни видеть, ни слышать, ни обонять. И мы постоянно вводим себя в заблуждение, уверяясь, что их не существует, потому что мы не можем доказать их существование. У этого малыша Такеров может оказаться удивительно обостренная нервная система. Он может смутно ощущать присутствие в подвале некоего существа, которое остается незаметным для родителей мальчика. Очевидно, его страхи небезосновательны. Заметь, я не утверждаю, будто в подвале кто-то или что-то есть. На самом деле я уверен, что это — всего лишь обычный подвал, но мальчик с самого раннего детства думает, что там кто-то есть, и этого уже достаточно — так же плохо, как если бы там и в самом деле что-то было. Но мне хотелось бы узнать — что заставляет его так думать. Дай мне адрес, и я завтра зайду туда и побеседую с мальчуганом.

— Что ты думаешь о моем совете?

— Извини, старик, но я думаю, что это была совершенная ерунда. На твоем месте я бы по дороге домой зашел туда и посоветовал этим людям ничего подобного не делать. Малыш может ужасно испугаться. Видишь ли, он определенно уверен, что внизу что-то есть.

— Но там ничего нет.

— Возможно, и нет. Без сомнения, он неправ, но он так думает…

Все это настолько взволновало доктора Готорна, что он решил последовать совету своего друга. Стояла холодная, туманная ночь, и врач, блуждая по лондонским улицам, чувствовал, что покрывается гусиной кожей. Наконец он добрался до дома Такеров. Он теперь вспомнил, что однажды уже бывал здесь, давно, когда маленький Томми Такер явился на свет. В окне гостиной горел свет, и через мгновение мистер Такер отворил дверь.

— Я пришел взглянуть на Томми, — сказал доктор.

— Он на кухне, — ответил отец.

— Он крикнул один раз, но с тех пор он молчал, — плакала мать.

— Если бы я ей позволил поступить по-своему, она отворила бы дверь, но я сказал ей: "Мать, настало время нашему Томми стать мужчиной". И я уверен, что он теперь точно знает: бояться было нечего. Вот и час прошел… Полагаю, нам стоит пойти, выпустить его и уложить спать?

— Это был нелегкий час для маленького мальчика, — прошептала жена.

Неся свечу, мужчина шел перед женщиной и доктором, наконец он отворил дверь кухни. В комнате было темно.

— Лампа погасла, — сказал мужчина. — Подождите, я сейчас ее зажгу.

— Томми! Томми! — позвала миссис Такер.

Но доктор помчался туда, где на полу виднелась белая фигурка. Резким голосом он потребовал больше света. Дрожа, он исследовал все, что осталось от маленького Томми. Трепеща, он заглянул через открытую дверь в подвал. Наконец он посмотрел на Такера и его жену.

— Томми… Томми был ранен… Полагаю, он мертв!… - доктор запнулся.

Мать бросилась на пол и подхватила изорванное, искалеченное тело, которое совсем недавно было ее маленьким Томми.

Мужчина взял молоток, вытащил гвозди, закрыл дверь и запер ее, а затем достал длинный гвоздь, чтобы укрепить замок. Потом он схватил доктора за плечи и встряхнул его.

— Что убило его, доктор? Что его убило? — кричал он в прямо в ухо Готорна.

Доктор отважно смотрел на собеседника, хотя ужас сжимал его горло.

— Откуда я знаю, Такер? — ответил он. — Откуда я знаю? Разве вы не сказали мне, что там ничего не было? Ничего не было? В подвале?