Сущий дьявол

Глава 5

В той части плавучей тюрьмы «Суррей», куда не проникают солнечный свет, свежий ветер и даже не долетают крики чаек, сидели двое.

Натан Эштон и его младший брат Тоби, американцы, совершили одно-единственное преступление – оказались в неподходящее время в неподходящем месте: один в качестве лейтенанта, второй в качестве гардемарина – на новом сорокачетырехпушечном фрегате «Мерримак» под командованием капитана Коннора Меррика, где пережили несколько захватывающих приключений, пока не попали в плен к британцам. «Мерримак» сражался храбро, но затонул раньше, чем британцы успели приобщить его к королевскому флоту; а вот с людьми судьба обошлась менее благосклонно. Им был дан выбор: либо поступить на королевский флот, либо очутиться в одной из плавучих тюрем. Патриотически настроенные американцы выбрали второе.

Такими уж они были, граждане своей молодой страны. Наивными и честными людьми.

Сейчас, по истечении трех месяцев, они еще более укрепились в своем патриотизме. А что до наивности, то от нее у них не осталось и следа, едва они ступили на борт плавучей тюрьмы.

То были поистине месяцы кошмара, сравнимые с ужасом преисподней, размышлял тридцатилетний Натан, сидя при свете смердящего фитилька, смоченного в жире, сэкономленном на обеде, – фитилек был опущен в раковину устрицы. Один из узников сверлил ножом отверстие в корпусе судна. Шум от этой работы расслышать было невозможно, потому что вверху заключенные скребли и драили песком палубу. Глубина отверстия достигла девяти дюймов, когда нож прошел насквозь – Натан наконец был вознагражден за свои труды, увидев лучик дневного света. Он приложил нос к отверстию диаметром с монету и знаком предложил своему младшему брату последовать его примеру.

Бледный и истощенный, постоянно недоедающий, страдающий от холода Тоби подполз к дырке, подставил лицо и стал жадно вдыхать свежий воздух. Он закрыл глаза, и по его веснушчатым щекам покатились слезы. Нижние края треснувших очков замутились от влаги.

– Ах, Натан, я не испытывал ничего более приятного с того времени, как затонул «Мерримак». – Он отстранился от дырки, в карих глазах его светилась радость.

Натан сглотнул подступивший к горлу ком. Тоби, самый младший из братьев в семье Эштонов, родился поздно и никогда не отличался крепким здоровьем. Он собирался стать адвокатом или врачом, а на судно своего кузена Коннора пришел по контракту лишь потому, что был уроженцем Новой Англии, их отец поступил как патриот в первой войне, и Тоби счел своим долгом уйти на морскую службу. Однако тяготы военной жизни оказались слишком тяжелы для тринадцатилетнего мальчишки, а жизнь на борту плавучей тюрьмы доконала его окончательно.

Натан положил руку на костлявое плечо Тоби.

– Не переживай, братишка. Скоро мы выберемся отсюда и вернемся домой.

– Мне холодно, Натан.

– Я знаю. Мне тоже.

– И хочется есть.

Приблизив лицо к дыре, Натан стал выгребать опилки. Локтем он показал на оловянную миску позади.

– Ну так ешь, Тоби. Я знаю, это не всякая собака станет есть, но они кормить нас лучше не собираются. Если не будешь есть, ты совсем ослабеешь.

Хлюпая носом и отчаянно пытаясь сдерживать всхлипы, Тоби подтянул к себе миску. Ломти превратившегося в камень хлеба и кусок тухлого, с червями, мяса есть было невозможно. Он наклонил голову, отчего его рыжие когда-то, а теперь пегие от грязи волосы упали на глаза, и принялся выковыривать червей, складывая их рядом на полу.

– Должно быть, я умру здесь, – тихо сказал мальчик.

– Ты говоришь черт знает что! Не смей болтать, ты пугаешь меня.

– Они охраняют нас строже, чем французов, – пробормотал Тоби, разглядывая хлеб и пытаясь сломанным ногтем вытащить извивающегося червяка. – Почему, Натан?

– Потому что мы – американцы, братишка. Ты только посмотри на этих французишек. Они готовы все свое время посвятить азартным играм и дракам. Держись от них подальше, чтобы они не приобщили тебя к своим порокам. А ты видел, чтобы кто-то из нас, янки, тратил содержимое нашего кошелька на такую чушь? Нет! Мы свою энергию направляем на то, чтобы убежать. Потому-то британцы и стерегут нас так строго.

– Вот бы нам смыться отсюда, как это сделал Коннор!

– Он вернется за нами, Тоби. Он нас не бросит, обещаю тебе. Но в нужную минуту необходимо быть готовыми.

Тоби примолк, думая о храбром симпатичном кузене, который даже в этих каторжных условиях умел развеселить людей. Именно Коннор научил его, как можно подружиться с крысами. Именно Коннор мог, зажимая нос, есть зараженный долгоносиком хлеб, шутя при этом, что ест «добавочное мясо». Именно Коннор заплатил баснословную сумму в сорок четыре шиллинга в месяц, чтобы все они могли читать «Стейсмен» и быть в курсе новостей. Именно Коннор поддерживал их дух рассказами и воспоминаниями о доме – побуждал думать о будущем.

Тоби сгреб червей и бросил в маленькое ведерко. Когда-то он не мог даже прикоснуться к этой нечисти. Сейчас вид червей больше не ввергал его в ужас, хотя пока еще он не научился есть хлеб с этими тварями. Коннор… Тоби любил своего прагматичного, уравновешенного брата, однако он скучал по кузену. Жизнь стала совсем тоскливой после того, как Коннор совершил побег – из немногих счастливчиков. Как-то ночью, примерно месяц назад, как раз перед приходом на судно нового капитана, один из заключенных одолел охранника и прыгнул за борт. По нему открыли огонь из мушкетов. На следующее утро его тело было обнаружено в той части моря, которая обнажается при отливе. Там его застал прилив, и несчастный утонул. Коннор и Натан пытались сделать так, чтобы Тоби не видел утонувшего беглеца, однако по приказу лейтенанта Редли всех заключенных заставили пройти по палубе и взглянуть на несчастного. Вороны клевали мертвое тело, и Тоби вырвало при виде этого зрелища. Труп не трогали в течение двух дней, только после петиции нескольких заключенных капитан разрешил похоронить бедолагу на берегу.

Это оказалось последним деянием капитана, потому что по возвращении похоронной команды на судне вспыхнул мятеж заключенных, возмущенных столь кощунственным обращением с мертвым. Завязалась потасовка, и один из французов убил капитана ножом в спину.

Новый командир, лорд Морнингхолл, принял плавучую тюрьму неделю спустя.

Тоби ножом пошевелил копошащихся червей, образовав из них большую букву «С». В пяти футах от него приподняла нос крыса, которую Коннор окрестил Полли, и направилась к забракованному Тоби мясу.

– А что, Черный Волк собирается освободить нас? – спросил он.

– Черный Волк не успокоится, пока либо его самого не поймают, либо пока на этом судне не останется ни одного заключенного. Зажги снова фитиль. Видишь, постоянно гаснет в этой сырости.

Тоби отложил нож и зажег фитилек. Затем, завернувшись в обрывки грязной, заскорузлой одежды, он прижался к осклизлой стенке. Натан оглянулся на брата и раздраженно сказал:

– Ешь, Тоби. Ради бога, ешь.

– Я не могу. Это не могу.

Натан закрыл глаза, вознося про себя молитву. Уборка на верхней палубе внезапно прекратилась. Он перестал пилить, боясь, что шум могут услышать.

– Если Морнингхолл обнаружит, что ты делаешь, он посадит тебя в карцер, Натан, – прошептал мальчик, наблюдая за тем, как старший брат сунул в отверстие палец и выгреб оттуда опилки. – Ты ведь не хочешь опять провести десять дней внизу, как тогда, когда посадили тебя и Коннора?

– Морнингхолл не намерен ничего обнаруживать. Ты видел его лицо? Меня больше беспокоит Редли, вот это настоящий сукин сын.

Наверху уборка возобновилась, там теперь не только скребли, но и поливали палубу водой. Натан снова наклонился к отверстию.

– Я уже могу просунуть два пальца, Тоби. К концу недели мы сможем обмазаться жиром и выскользнуть отсюда.

– Я не смогу переплыть это расстояние, Натан. Ты плыви сам.

– Я никуда не поплыву без тебя, и ты это прекрасно знаешь.

– Я дождусь, пока стану сильнее, и тогда тоже смогу поплыть.

– Ты не станешь сильнее, если не будешь есть.

– Я не могу это есть, – с горечью прошептал мальчик. – И поэтому мне придется ждать, пока придет Черный Волк и вызволит меня отсюда. – Он уткнулся носом в рваный рукав, чтобы не чувствовать зловония. По его щеке скатилась крупная слеза. Он молча наблюдал за тем, как улепетывала в угол крыса с его мясом.

Черви извивались на полу.

Какая разница! В темноте крысы и их отыщут.

В эту ночь Гвинет не смогла заснуть. Она лежала на просторной кровати, уставясь в потолок, слушала, как тикают часы. Она думала о Морнингхолле, о его дьявольски красивой фигуре и демоническом лице, о его руках, излучавших огонь, и губах, которые обожгли ее поцелуем. Она вздохнула и перевернулась на спину. Однако Гвинет снова видела перед собой его лицо, его руки. Измученная бессонницей, она поднялась, подошла к окну и, сев на обшитое бархатом кресло, стала смотреть на Портсмутскую бухту. Огни многочисленных кораблей, бросивших в ней якоря, сверкали, словно звезды в полуночном небе.

Она с ужасом подумала о том, что ей суждено увидеть, когда она завтра вновь посетит плавучую тюрьму. А в том, что она поднимется на борт «Суррея», сомнений не было: Ричард, брат Уильяма, нехотя дал ей на то разрешение, хотя транспортное управление не склонно было пускать кого бы то ни было на борт плавучих тюрем. Но она знала, как подойти к Ричарду, и полагала, что сможет справиться и с транспортным управлением.

Больше всего ее беспокоил и притягивал к себе лорд Морнингхолл.

А если быть честной – он пугал ее. Ибо никогда прежде она не испытывала подобного смятения чувств, как в тот момент, когда оказалась в его объятиях.

Гвинет рассеянно отвела в сторону упавшие на лоб волосы. Тиканье часов становилось все невыносимее и, кажется, способно было свести с ума. Гвинет сбросила с себя ночную рубашку, подошла к гардеробу и надела простенькое платье из голубого муслина, сверху накинула индигового цвета накидку, отороченную собольим мехом. Она не боялась выходить из дома одна: с ней были Матти и дамский пистолет, который подарил ей Уильям на ее двадцатилетие, что могло вполне оградить Гвинет от приставаний особо назойливых субъектов. Гвинет зарядила свое оружие, сунула его в ридикюль и, накинув темный плащ, осторожно двинулась к лестнице.

Матти, словно догадываясь о намерениях хозяйки, лежал у двери и помахивал хвостом. Гвинет нагнулась и потрепала пса по спине.

– Прогуляемся, Матти?

Пес мгновенно вскочил, отряхнулся, тряся ушами, – получилось очень громко. Соблюдая осторожность, чтобы не разбудить сестру, Гвинет прицепила поводок к ошейнику, отперла дверь и выскользнула в ночь.

Пропахший морем воздух был прохладным и бодрящим. В нем смешались запахи соли, водорослей и дыма из многочисленных труб стоящих в бухте судов. Гвинет почувствовала озноб и подняла капюшон. Над головой шелестели на ветру листья каштана, высоко в небе среди серебристых облаков скользила луна, освещая каким-то восковым светом заборы вдоль улиц, отражаясь светлыми бликами в металлических поручнях, окнах домов и покрытых черепицей крышах. Улочка, по которой она шла, была узкая и пустынная; дома, казалось, доставали до неба. Где-то вдалеке залаяли собаки, и если бы Гвинет напрягла слух, она услышала бы голоса пьяных посетителей дешевых таверн, возвращающихся домой.

Она подтянула пса поближе к себе и двинулась дальше. Изо рта шел пар, но тело от быстрой ходьбы постепенно согревалось. Она рассчитывала, что прогулка освежит ее, а затем она сможет заснуть. И уж никак Гвинет не собиралась идти до самого порта. Но именно здесь она оказалась и, остановившись, увидела перед собой плавучую тюрьму «Суррей», похожую со стороны на огромный гроб.

Было очень тихо, даже таверны успели к этому часу закрыться.

Чувствуя, что дрожит, Гвинет обхватила себя руками. Матти уселся у ее ног и зевнул. Она нагнулась и потрепала его за уши. Именно в этот момент Гвинет увидела бесшумно скользящую по глади бухты лодочку.

Стараясь ничем не нарушить тишины, Гвинет пристально вглядывалась в темноту. Суденышко было едва различимым, и Гвинет даже не была уверена, что видит его. Однако и Матти, по всей вероятности, заметил его и принялся старательно принюхиваться к запахам, которые нес с моря бриз. А затем тихонько заскулил.

Не было никаких сомнений: лодка двигалась, словно фантом, без плеска весел и скрипа уключин. Гвинет внезапно пришло в голову, что она слишком заметна здесь, на открытом пирсе. Она потянула Матти за поводок:

– Пошли, Матти. Нам пора.

Однако пес уперся, не желая сходить с места и не спуская глаз с движущегося предмета. Лодка скользила между большими фрегатами и военными кораблями, стоящими на якорях лихтерами и невзрачными рыбацкими лодками – бесшумная, никем не замеченная. На ней можно было различить одинокую фигуру в черном. Она почти сливалась с такой же черной водой.

Гвинет в удивлении приподняла брови. Лодка направлялась прямо к плавучей тюрьме. Черный Волк? Да нет же…

Лодка остановилась футах в пятидесяти от кормы плавучей тюрьмы. На борту судна что-то бесшумно задвигалось. Тишину ночи нарушили всплески, а затем Гвинет различила три головы, движущиеся по воде, и тянущиеся за ними следы волн. Человек в лодке помог пловцам подняться в нее и бросил спасенным покрывало. Затем лодка медленно двинулась назад, прокладывая путь среди стоящих на якорях судов, и наконец исчезла в ночной тьме.

Матти оглянулся на хозяйку, которая все еще продолжала смотреть на бухту. Она нервно погладила пса и тихо рассмеялась.

– Ты можешь считать меня неисправимым романтиком, Матти, но мне кажется, что мы только что видели Черного Волка в действии.

Гвинет повернулась – и сдавленно вскрикнула.

На другом конце пирса она увидела высокую неподвижную фигуру человека во всем черном.

Человек отрезал ей путь к отходу. Затем стал медленно приближаться.

Матти ощетинился и предупреждающе зарычал. Гвинет оцепенела. «Привидение» продолжало приближаться, полы черного плаща развевались, обнажая ноги в сапогах. Шляпа человека была низко надвинута на лицо в маске. Матти рванулся вперед, натянув поводок, его грозное рычание перешло в бешеный лай. А фигура продолжала приближаться, становясь все больше и выше, пока не остановилась в каких-нибудь десяти футах.

Оскалив зубы и рыча, Матти прижался к ногам хозяйки.

– Спокойно, – прошептал человек в маске. Собака смолкла.

Взглянув на закрытое темной маской лицо, Гвинет невольно сделала шаг назад.

– Право, миледи, на войне хватает шпионов и без женщин, – продолжил незнакомец.

Гвинет ухватилась рукой за ошейник пса, словно за спасительную нить.

– Кто вы?

– Вы сами меня назвали, моя дорогая. Черный Волк. А кем еще, по-вашему, я могу быть?

– Черный… – Гвинет бросила взгляд на бухту, но маленькой лодки там уже не было видно. – Тогда кто же…

– Один из моих соотечественников, – ответил мужчина. – Не могу же я устраивать все побеги один.

Мужчина подошел поближе. Матти еще теснее прижался к ногам Гвинет, потихоньку ворча. Она сделала еще шаг назад, понимая, что совсем близко вода.

– Право, славная леди, – шепотом проговорил Черный Волк, вгоняя Гвинет в дрожь, – надеюсь, вы умеете плавать. Потому что, видите ли, я одет так, что не смогу спасти вас, а мне чертовски не хотелось бы видеть, как вы тонете.

Гвинет смотрела на него со смешанным чувством обожания, ужаса и любопытства.

Он протянул руку, чтобы увести ее от края пирса. Гвинет испуганно посмотрела на затянутую в черную перчатку руку.

– Может, вы по крайней мере расскажете мне, что привело вас сюда в такой час? Я не люблю сюрпризов. Как и шпионов.

Это прозвучало как угроза.

Гвинет выпрямила спину, отстраняясь от протянутой руки.

– Я… я не могла заснуть.

– Отчего же?

«Потому что существует дьявольский маркиз по имени Морнингхолл, который заставил мою кровь кипеть, вот почему».

– Мне кажется, это не ваше дело, сэр.

Мужчина улыбнулся:

– Разумеется, не мое. Боюсь, что я также не засну… после того как увидел такую красавицу, как вы. – Он улыбнулся плутовской улыбкой и сделал шаг вперед. Рука его по-прежнему тянулась к ней, Гвинет не сдвинулась с места, хотя сердце ее отчаянно колотилось. Матти еще плотнее прижался к ее ногам.

Черный Волк потянулся к ней.

Гвинет попыталась отступить – и ее нога почувствовала сзади пустоту.

– Не надо! – воскликнул Черный Волк и в мгновение ока схватил ее за запястье.

Сквозь материю перчатки Гвинет ощутила тепло его руки и мужскую силу. Неотрывно глядя ей в глаза, он потянул руку Гвинет к себе и приподнял до уровня своих губ. Наклонив голову, он самым галантным образом поцеловал тыльную сторону ее ладони.

Сердце Гвинет забилось еще отчаяннее, однако она не испытывала страха.

Мужчина выпрямился и отпустил ее руку. Она чувствовала тепло его пальцев. Продолжая смотреть ей в глаза, он придвинулся ближе… еще ближе… настолько близко, что ее грудь прижалась к его груди, и ей пришлось отвести голову назад, чтобы видеть его лицо в маске. Он улыбнулся – она увидела белую полоску зубов в темноте.

– Я не думаю, что…

Он не дал ей сказать – его губы прижались к ее губам. Она попыталась сопротивляться поначалу, но затем всецело отдалась поцелую. Голова у нее закружилась, кровь застучала в висках и ушах, а его рука скользила по ее спине вниз, к округлым ягодицам, крепко прижимая ее к своим чреслам. Гвинет почувствовала жар в груди, внизу живота и ухватилась за складки его плаща, испугавшись, что может потерять сознание, и моля Бога о том, чтобы этого не случилось. Черный Волк не прерывал поцелуя, его язык погрузился во влажность ее рта и встретился с ее языком. Затем он поднес руку к ее подбородку, тронул шелковистую кожу ее лица и лишь затем медленно отстранился.

– Ах, леди! Если бы за каждый побег я был вознагражден так, как сейчас! Аи revoir, ma cherie![1]

Повернувшись, он зашагал прочь и скоро растворился в темноте, оставив ошеломленную и дрожащую Гвинет на пирсе вместе с трясущимся у ее ног Матти.

На следующее утро газеты вышли с броскими заголовками, сообщающими последние новости:

«НА ПЛАВУЧУЮ ТЮРЬМУ „СУРРЕЙ“ СОВЕРШИЛ НАЛЕТ МСТИТЕЛЬ В МАСКЕ! ЧЕРНЫЙ ВОЛК УНЕС ЕЩЕ ТРЕХ АМЕРИКАНСКИХ ОВЕЦ! ПОЗОР КОРОЛЕВСКОМУ ФЛОТУ!»

И так далее, и тому подобное…

Тем временем Деймон сидел, уставясь в раскрытый на соответствующей странице справочник Петерсона. Причиной дьявольской головной боли, согласно автору, могло быть все – от опухоли в головном мозгу до нервных перегрузок в обыденной жизни.

Скорее всего причиной было последнее.

Взбешенный адмирал Болтон уже побывал на судне и уехал. Почти пятьсот заключенных приветствовали его такими криками, что корабль едва не раскололся надвое. Редли охрип, призывая к порядку. Громко стучали молотки плотников, заделывавших обнаруженную дыру, этот грохот пытались перекрыть чьи-то голоса. Деймону доложили, что нашли еще одну дыру, диаметром с мужской кулак, над самой поверхностью воды. Редли отправился, чтобы найти виновника, а Деймон, сидя на вращающемся стуле, прижимал пальцы к вискам, пытаясь успокоить головную боль. Редли вернулся, ведя за собой в каюту вызывающего вида американца по имени Натан Эштон.

– Десять дней карцера, никак не меньше, капитан! – загремел Редли с порога, однако Эштон стал протестовать, после чего Редли потребовал четырнадцать дней. Деймон продолжал отстраненно покачиваться на стуле, и Редли наконец вытолкнул виновника из каюты, однако тот продолжал грозить, что и впредь не откажется от попыток побега.

Стало ясно, каким образом беглецы сумели проскочить во время ночной вахты мимо семерых часовых, которые непрерывно расхаживали по корме. У пятерых часовых обнаружили на голове огромные, величиной с куриное яйцо, шишки, а еще двое, судя по всему, были подкуплены заключенными.

Дикие крики и вопли не умолкали. Деймон молил Бога лишь об одном: чтобы ночные события, а также наказание Натана Эштона не привели к мятежу. Редли рассказывал ему о том, как заключенные обошлись с его предшественником. Массируя виски, он выглянул в кормовое окно. От берега отчалила шлюпка, в ней находилась леди Гвинет Эванс-Симмз.

Боль в висках стала вовсе невыносимой. А шум на судне все усиливался, и Деймон понял, что леди Симмз уже на борту. Он налил в стакан бренди и повернулся на стуле лицом к двери, вытянув ноги. В дверь постучали.

– Войдите, – сказал он, небрежно покачивая стаканом бренди.

Фойл впустил в каюту женщину и мгновенно вышел. А Деймон тут же забыл о головной боли.

Ее волосы были зачесаны наверх и закреплены перламутровыми гребнями. Поверх столь эффектной прически возвышалась шляпа на манер папахи из розового бархата, украшенная жемчугом и цветными перьями, что придавало гостье весьма решительный и воинственный вид. Лебединую шею ее обрамляло жемчужное ожерелье, лиф из голубого бархата подчеркивал обольстительную полноту груди. Бледно-лиловые юбки, прошитые серебряной ниткой, гармонично завершали ее царственный наряд. В руках она держала зонтик, и если судить по тому, как она смотрела на Деймона, от нее вполне можно было ожидать удара этим зонтиком по голове. И все же он знал, что, несмотря на внешнюю надменность и холодность, эта штучка была страстной особой. Об этом свидетельствовал румянец на ее щеках – реакция на его откровенное разглядывание, а также внезапное смущение, а затем и гнев, отразившийся в потемневших фиалковых глазах. После изрядно затянувшегося обмена взглядами Деймон наконец насмешливо улыбнулся и в приветствии поднял свой стакан.

– Ага, вот какой темперамент вы демонстрируете при наличии дела, леди Симмз. Интересно, проявляете ли вы такой же темперамент и в спальне?

Гвинет раскрыла ридикюль, извлекла миниатюрный пистолет и направила дуло на его грудь. Деймон поднял бровь.

– Я не намерена больше выслушивать вашу чушь, Морнингхолл. Совершенно непростительно то, что вы совершили на днях.

– Меня не подводит моя память, – пробормотал Морнингхолл, сверкнув глазами, хотя отлично помнил, что именно он совершил, а при взгляде на ее розовые губы и соблазнительную грудь у него вновь появилось искушение испытать то головокружительное ощущение.

– Меня, кстати, тоже. Вставайте.

Он глотнул бренди, демонстративно игнорируя наставленный на него пистолет.

– Должен сказать, что для меня это сюрприз. Я знал, что вы опасны. Но вы, оказывается, еще и вооружены.

– Я хочу осмотреть судно. Сейчас.

– В самом деле? – Морнингхолл взмахнул стаканом, не выплеснув при этом ни капли. – А я хочу командовать фрегатом и еще хочу, чтобы у меня прекратилась головная боль. Сейчас. Немедленно. Но я знаю, что не каждое мое желание мгновенно исполняется, и поэтому даже не собираюсь их высказывать. Не стоит этого делать и вам, дорогая ведьма.

Он встал и нарочито медленно двинулся к ней, а подойдя, неожиданно схватил ее за руку и вывернул запястье, направив дуло пистолета в сторону. В глазах Гвинет промелькнул скорее страх, чем гнев. Продолжая удерживать ее запястье, он наклонился к ней, приблизив свои глаза к ее глазам.

– Не надо угрожать мне, леди Симмз. Уверяю вас, вы можете пожалеть об этом.

Затем, чтобы окончательно унизить гостью, отпустил ее руку.

Некоторое время Гвинет оставалась неподвижной, ее щеки полыхали от гнева. Затем она стала массировать запястье, исподлобья глядя на Морнингхолла. Он видел, как билась жилка у нее на шее, видел, сколько ненависти и ярости в ее взгляде.

Гвинет сунула пистолет в ридикюль, прошла мимо Морнингхолла, обдав его запахом персиков, и села на стул, который он только что освободил, упершись зонтом в пол и бесстрашно встретив взгляд Морнингхолла.

– Вы поражаете меня своим самомнением и высокомерием, милорд. Неужели вы и в самом деле считаете, что производите неотразимое впечатление на меня? Что вы напугали меня?

Продолжая держать в руке стакан, он небрежно оперся о спинку кровати.

– Я не пугаю вас, но я вижу – вы хотите меня.

– Подобно тому, как я хочу дьявола, чью компанию, должна признать, я бы предпочла вашей. Но я пришла сюда вовсе не для того, чтобы сравнивать ваши разрушительные чары с чарами сатаны и даже не с чарами Черного Волка. Тут и сравнения быть не может.

– Я не думаю, что у вас есть основание и право высказывать подобные суждения.

– Почему же нет? Прошлой ночью мне довелось встретиться с этим героем вон на том пирсе, – возразила Гвинет, показывая в окно. – Он поистине неотразим. Просто великолепен! Я могу понять, почему едва ли не каждая женщина в Портсмуте готова увлечься им. Должна признаться, он потряс меня!

Она поняла, что достигла цели – его мужская гордость была уязвлена. Он плотно сжал губы, его глаза сверкнули каким-то странным блеском. В них зажглись веселые искорки – но лишь на мгновение, и взгляд его вновь стал холодным и бесстрастным. Он смотрел на нее так долго, что Гвинет первая передернула плечами, а сердце вдруг заухало в груди. А он перевел взгляд ниже – на ее губы, шею… наконец, на грудь.

Гвинет почувствовала, что начинает воспламеняться. Как жаль, что она убрала пистолет, но не доставать же его теперь.

Морнингхолл стоял все так же, опершись о спинку кровати и пронзительно глядя на нее. Не шевелясь и не говоря ни слова.

Она смело встретила его взгляд, демонстрируя всем своим видом, что ему ее не запугать.

Наконец Морнингхолл, выпрямившись, направился к своей гостье. У Гвинет оборвалось сердце. Он подошел к самому стулу, где она сидела, и с недоброй улыбкой уставился на ее губы. Затем с какой-то вкрадчивой зловещей грацией обошел стул вокруг – видимо, имея в виду одну лишь цель – вывести ее из равновесия. Гвинет не пошевелилась. Он стоял у нее за спиной, его пальцы касались спинки стула, находясь где-то совсем рядом с ее затылком. Она замерла. Маркиз двинулся дальше, не спуская с нее взгляда, явно дразня и провоцируя ее, наконец он остановился, опершись обеими руками на подлокотники и сделав ее как бы своей пленницей – его дьявольские глаза оказались совсем рядом.

– Вы хотите, значит, осмотреть судно?

Гвинет бесстрашно глянула в демонические глубины его глаз.

– Да. Не понимаю, почему об этом нужно так долго говорить.

Он еще ниже склонился над ней.

– Я не касаюсь того, что происходит на судне, за этими дверьми. Это работа Фойла. Возможно, он вам поможет.

– Возможно, и поможет. Но я бы хотела, чтобы сопровождали меня вы.

Он слегка выпрямился, и солнечный луч коснулся его пышных волос. На его губах заиграла та же пугающая улыбка. Гвинет ощущала исходящий от него жар, видела его гнев, и ее ноги готовы были сами пуститься в бегство. Но она вжала их в пол и крепко вцепилась в ручку зонтика.

Он заметил ее страх, и улыбка его стала откровенно злорадной.

– А это почему? – вкрадчиво спросил он, снова наклонясь над ней.

– Вы сами сказали, что вас не касается то, что происходит на судне. Наверное, пришла пора вам наконец лицезреть те ужасные условия, в которых вынуждены жить заключенные.

Дьявольские глаза Морнингхолла сверкнули.

– Мне наплевать на те условия, в которых они вынуждены жить. Они сами стелили себе постель, пусть сами и спят в ней.

– Вы презираете людей лишь за то, что они сражались на другой стороне и, к несчастью для них, попали в «нежные руки» королевского флота? – зло бросила Гвинет.

Он наклонился к ней так близко, что она ощутила на своем лице тепло его дыхания, всего его могучего тела.

– Я не напрашивался на то, чтобы меня назначили командиром плавучей тюрьмы. Мне не нравится быть командиром плавучей тюрьмы. И мне не нравитесь вы, леди Симмз. Честно говоря, в настоящий момент у меня нет иного более острого желания, чем швырнуть вас на кровать и поступить с вами так, как вы того заслужили. И если вы будете и дальше дразнить и раздражать меня, вы разбудите во мне зверя.

Гвинет прижалась затылком к спинке стула.

– Вы всегда прибегаете к запугиванию и пустым угрозам, чтобы добиться того, чего хотите, Морнингхолл?

– Уверяю вас, моя дорогая, что они вовсе не пустые. И я буду счастлив подтвердить это.

Глаза его недобро сверкнули, и он победно выпрямился, чувствуя себя хозяином положения.

– А я буду счастлива пристрелить вас, если вы попытаетесь это сделать, – не очень убедительно проговорила Гвинет. Морнингхолл бросил на нее презрительный взгляд, и она поблагодарила Бога за то, что маркиз не слышит, как гулко колотится ее сердце. Дрожащей рукой она открыла ридикюль, извлекла из него пистолет и сделала вид, что рассматривает его отделку. Лишь спустя несколько секунд она изобразила сладкую улыбку на лице и сказала: – Пожалуйста, начнем осмотр.