Суть времени. Том 1

Выпуск № 3. 15 февраля 2011 года

Мне жалко тратить время на предварительные оговорки перед основной темой, потому что тема очень важная. Тем не менее я все-таки хотел бы эти оговорки сделать, потому что они тоже крайне важны.

Низкий поклон каждому, кто поддерживал и поддерживает нашу позицию в «Суде времени», на передаче «Поединок» и на тех передачах, которые, наверное, еще пойдут в будущем по телевидению. Всем этим людям огромное спасибо, бесконечная благодарность за поддержку. Для нас люди не делятся на хороших и плохих, умных и глупых. Для нас есть люди цельные — сколь угодно простые и даже сколь угодно далекие по каким-то позициям от того, о чем мы говорим, но любящие страну и готовые поддержать тех, кто тоже ее любит, постольку, поскольку они чувствуют, что эта любовь искренняя.

Мы очень ценим начавшийся процесс захватывания все большего и большего числа людей в восходящее движение изменения собственной самооценки, понимания того, что на самом деле они должны выходить из спячки, осознания того, что у них когда-то отняли историю и они должны вернуть ее себе.

Но нам очень важно, чтобы параллельно с этим большим восходящим процессом, который крайне нужен нам всем, происходил еще один процесс. Не знаю, обратили ли вы внимание на то, что наши противники просто уже даже гордятся, что они представляют собой меньшинство — плотное, компактное меньшинство, которое может большинству что-то предписывать. До тех пор, пока они будут лучше структурированы — а структурированность любого движения означает, что у него есть не только периферия, но еще и ядро, причем это ядро структурировано еще более глубоко, продуманно и детально, чем движение в целом, — до тех пор, пока мы не создадим такое ядро, все увеличение нашей массовости не будет стоить ломаного гроша. Эта массовость будет аморфной, никуда не ведущей.

Для того чтобы массовость куда-то вела, должно быть сформировано ядро. Это не ядро избранных. Вход туда абсолютно свободный. Входной билет оплачивается только одним — желанием принять некую сложность, неоднозначность происходящего, глубину его. И каким-то способом к этому присоединиться именно так — за счет понимания, за счет глубины, за счет какой-то внутренней эмоциональной страстности. Мне все время говорят, что слово «страстность» можно понимать по-разному. Не знаю. Бродский писал: «Но что на свете есть сильней, но что сильней, чем страсть?» Страсть — это любовь в высшем ее проявлении, в том проявлении, когда она уже является огнем, который действительно может переплавлять, придавать новое качество, менять людей.

Вот это и есть единственный входной билет. Не эксклюзивность, не закрытость, не попытка создать внутри большого поля еще и маленькое поле избранных, которые пытаются манипулировать всей этой большой энергией в своих целях. Вопрос в одном: вы готовы? Милости просим, вход открыт. Заплатить надо собой. Вот для чего делается программа «Суть времени».

Я уже говорил, что программа «Суть времени» не есть повторение программы «Суд времени». Программа «Суд времени» была хорошо поставленным шоу, но все равно шоу. Программа «Суть времени» хочет быть АНТИшоу. И разница тут такая же, как между пещным действом или католической мистерией — и площадным театром, площадным действом. И то, и другое — прекрасные жанры. Была греческая трагедия — великий жанр (Эсхил, Софокл, Еврипид), и были элевсинские мистерии. В чем, по большому счету, разница между одним и другим? Я много думал об этом как театральный режиссер, который посвятил свою жизнь именно паратеатру, то есть театру, способному ставить современные мистерии.

Разница тут заключается в том, что зрителю театра должно быть интересно, и все определяется качеством этого интереса: «интересно», «очень любопытно», «просто любопытно», «прикольно» и так далее. Это зритель театра. Это зрелище. Такое зрелище может быть интеллектуальным или антиинтеллектуальным, глубоким или плоским, высокоэмоциональным и духовным или омерзительным, но все равно это зрелище.

Тем же, кто приходит на элевсинскую мистерию, кто идет за ней босиком по болотам, в которых копошатся змеи, кто рвется туда, им не «интересно», и не «любопытно», и не «прикольно». Им — НУЖНО. Предельно нужно.

Если у вас есть то, что называется семантическим слухом или абсолютным ощущением того, в чем разница между словами родного языка, то прислушайтесь к этому. «Нужно» и «интересно» — это разное. «Нужно» и «прикольно» — это разное. «Нужно» и «любопытно» — это разное.

Сейчас главная задача, чтобы в том ядре, которое мы формируем и которое уже сформировано у нашего противника, было вот это «нужно». Не «любопытно», не «прикольно» и даже не «интересно», а «нужно». И в этом смысле вполне допустимо, чтобы часть зрителей программы «Суд времени» отхлынула от программы «Суть времени», а другие люди к ней потянулись.

Это не значит, что мы противопоставляем одно другому, что мы в программе «Суд времени» занимались фальсификацией или игрой на публику, а вот теперь здесь тихо-тихо начинаем варить другую кашу. Это просто значит, что если в движении не сформируется внутреннее ядро (а оно существует в любом дееспособном политическом движении), то весь процесс захлебнется и захлебнется очень быстро. Люди перестанут понимать друг друга, они не пойдут в глубину, они не дойдут до предельных оснований, они ничего не сумеют передать широким массам, потому что передавать будет нечего. А противник рано или поздно нащупает слабые точки нашей позиции. Он уже пытается их нащупать. И тогда всякие попытки действительно собрать силы для большой духовной, идеологической, мировоззренческой войны окажутся попытками с негодными средствами. Вот почему мы продолжаем программу «Суть времени».

Еще раз подчеркну, что она является и преемственной, и совсем другой по отношению к программе «Суд времени». Это очень важно понять.

Я заранее приношу извинения тем, кому покажется, что я говорю слишком сложно. Да, сложно. Но, к сожалению, процессы, которые произошли в стране и мире, сложны.

Я понимаю, что кому-то вдобавок еще и обидно. Кажется, что так все просто: ясно, кто противник, а мы все хорошие. Я никого не хочу обидеть, но если некоторые простейшие вопросы не будут проговорены наряду со сложными, то возникнет очень странная ситуация. И я перехожу к одному из таких простейших вопросов.

Понимаете, есть люди, для которых Советский Союз и все, что было советским, очевидно не является благом, а является злом. Чем были Советский Союз, его идеология, которая называлась «коммунизм», и так далее? Для одних это — зло. И им-то все понятно, потому что они освободились от зла. «Да, — говорят они при этом, — освободились очень дорогой ценой. Да, пришлось очень много разрушить по пути. Да, при этом пострадали люди. Но поскольку это было абсолютное зло и мы от него освободились, то это же счастье! Мы же освободили вас от абсолютного зла!»

Это враги, или противники, или люди с другими суждениями, чем у нас, назовите их как угодно, но это — не мы. Это — другие.

А есть мы. Мы, которые считают, что Советский Союз, его идеология, его исторический путь — это благо. И не говорите мне, что это «чуть-чуть благо и чуть-чуть зло». Понятно, что в любом явлении есть то и другое. Вы должны выбрать свою позицию. Это благо? Да или нет? Если нет — не смотрите наши передачи. Зачем? Но если это благо, то следующий простейший вопрос — почему его отняли? Почему? Ведь этого блага больше нет. Мы потеряли страну. Это наша страна, мы ее любим — почему мы ее потеряли? Разве можно двигаться дальше без ответа на этот вопрос?

Говорят, что у нас это отняли злые силы, враги. Простите, но я слишком много знаю про ту эпоху! Приведу только один пример. Вы помните «тбилисские события», когда саперными лопатками якобы убили определенную часть митинговавшего грузинского населения, и сделала это «свирепая армия», десантники? По этому поводу начались страшные крики.

Было два расследования. Одно вела Генпрокуратура, которая вообще сказала, что, по данным Международного Красного Креста, рубленых, резаных ран на телах нет, что люди погибли от асфиксии — сжатия грудной клетки. Они сели на землю, а потом по ним побежала толпа. Это была версия Генпрокуратуры, генпрокурор написал соответствующий доклад.

И была версия Собчака, согласно которому армия преступная, а военные — кровавые палачи, которые рубили мирное население на куски.

Эти две версии обсуждал Съезд народных депутатов. Помните, как он избирался? Он избирался в значительной мере по так называемому корпоративному принципу: от армии, от партии и так далее. Это не было прямое избрание нашими гражданами по мажоритарному принципу или по партийному. Это был некий корпоративно-цеховой принцип. Соответственно, там было определенное количество генералов, военных, избранных от армии. По-моему, были еще депутаты от профсоюзов, точно были от партии.

Итак, Съезд народных депутатов СССР должен был решать, чья версия верна: версия Собчака, которая окунала армию в грязь, или версия Генпрокуратуры.

Так случилось, что мои близкие друзья попросили меня помочь генпрокурору и всем, кто отстаивал его версию. Я считал, что это абсолютно необходимо делать. Когда мы начали это делать, в наш адрес раздались угрозы в предельной форме, но мы все равно это делали. Мы напечатали листовки, в которых говорилось: «Требуйте правды о Тбилиси», и эти листовки были выложены на столы делегатов съезда. Мы собрали материалы, убедили сделать телефильм (его делал талантливый тележурналист Невзоров), в котором генпрокурор изложил свою версию. Ее тоже показывали депутатам.

Депутаты обладали полнотой информации по поводу этих двух версий. Но при чем тут полнота?

Для военных речь шла о своей касте, если хотите, о своем цехе, о своей армии как родной и любимой группе. Даже не о стране, потому что было ясно, что признание версии Собчака — это развал страны. Но, в конце концов, не только же о стране шла речь. Шла речь, повторяю, о сообществе людей в мундирах, о корпорации, о касте, назовите любое другое слово.

За версию генпрокурора — при наличии наших листовок, при наличии фильма, в условиях полноты информации и абсолютно примитивной ясности, что есть благо и что есть зло, что есть за армию и что есть против армии, что есть за Советский Союз и что есть против, — проголосовало абсолютное меньшинство военной фракции Съезда народных депутатов, генералов и офицеров! А их было много.

Что вы мне хотите сказать? Что все они были завербованы ЦРУ? Это было бы слишком просто. Я могу привести по этому поводу много подобных примеров.

Значит, это зло — сотворенное. У нас отняли благо не какие-то чужие негодяи. Это произошло с серьезным участием различных групп в обществе и, прежде всего, в элите. Я был допущен к анализу первичных материалов по выборам Ельцина в 1991 году президентом РСФСР. Могу вам твердо сказать, что в домах, где проживали сотрудники Комитета госбезопасности, и в других привилегированных домах за Ельцина проголосовали (а тогда свобода выборов была достаточная) от 92 до 96% жителей этих домов.

Я присутствовал на Съезде народных депутатов России, когда, если помните, такая шестерка: Горячева, Исаков и другие — пытались снять Ельцина с поста президента РСФСР. По рядам бегали мои партийные друзья, которые говорили секретарям обкома: «Куда ты жмешь, на какую кнопку?» Секретарь обкома отвечал: «Главное — Мишку скинуть». — «Подожди, что значит — Мишку? Что ты говоришь? Ельцин же против Советского Союза! Он же разваливает страну, он же за капитализм!» — «Сначала Мишку скинем, а потом с Ельциным разберемся».

Все люди, которые жали на эти кнопки, были агентами ЦРУ?

Пыталась ли сделать с Горбачевым хоть что-то партия, уже лишенная узды Комитета госбезопасности и других органов, которая на ней была, предположим, при Сталине или в постсталинскую эпоху? Она уже понимала, что Горбачев ее уничтожает. Но она проголосовала за него как за Генсека на XXVIII съезде. И не сняла его на Пленумах в промежутке между съездами.

Я никогда не забуду его глаза, как он смотрел на этих членов Пленума. Он смотрел на них с бесконечным презрением. Они раз за разом не снимали его. Он выполнял перед ними «танец удава Каа перед бандерлогами». Они не были агентами ЦРУ, они были «бандерлогами».

Как так получилось? Как получилось, что значительная часть элиты капитулировала, сдала страну, что общество на самых разных уровнях не смогло этому противостоять, что делегаты XXVIII съезда не сняли с поста убийцу партии и страны? Ведь уже было понятно, кто такой Горбачев. Но этого же не было сделано!

Вопросов очень много. И это только простейшие вопросы. Это вопросы о том, какую слабину дало само общество. Почему оно отдало страну? И ведь мы понимаем, что оно отдало ее без боя. Неужели нам не ясно, что по всей стране была возможность сопротивляться тому, что называлось распадом СССР. И по всей стране эта возможность не была реализована. Прежде всего, в Москве. Часть тех, кто шел манифестировать против 6-й статьи Конституции (о власти КПСС, правящей партии), собирал Московский городской комитет партии, потому что такова была разнарядка, указание Кремля. И это же было сделано!

На Съезде народных депутатов СССР соответствующее большинство могло много раз решить вопросы с Горбачевым, но не решило. Наши противники все время будут нас спрашивать: «А почему потом в республиках проголосовали за суверенитеты и против Советского Союза?» И так далее. И мы будем долго давать разъяснения.

Но если мы даже на нашем узком обсуждении, в программе «Суть времени», не можем поставить перед собой эти вопросы и не ищем глубоких ответов — с чем завтра будут выходить в серьезные идеологические бои люди? Они окажутся абсолютно разоруженными, как они оказались разоруженными в конце 1980-х годов, когда надо было отвечать на многие больные вопросы истории, а у них не было ответов, потому что они сидели на голодном благостном пайке. Который был хорош, пока надо было просто жить, но который оказался абсолютно недостаточен, когда стало надо бороться, воевать за свою правду.

Итак, если Советский Союз и советская идеология — благо, то почему это благо было:

а) отдано вообще,

б) отдано без боя?

И, наконец,

в) вы понимаете насколько смехотворно объяснение, согласно которому это все сделало только ЦРУ, иноземные страшные силы, Запад?

Это объяснение абсолютно смехотворно, потому что оно игнорирует реальность, во-первых. И, во-вторых, оно не дает ответа на вопрос о том, что делал КГБ и все другие наши спецслужбы, призванные защищать страну. В конце концов, можно сказать, что ЦРУ и другие внешние противники делали свое дело — да, злое для нас, но они выполняли свой долг перед своими странами, которые называли нас врагом, «империей зла».

А как выполнили свой долг наши спецслужбы? Мы же видим, каков результат! Они-то что сделали? Они просто все проморгали? Они состояли тогда из настолько непрофессиональных людей? Или они все-таки содержали в себе некую элитную стратегическую двусмысленность? Какую?

Если мы в этом не разберемся и не поймем, за счет чего мы потеряли СССР, как мы вернем потерянное? Если мы этого не поймем, как мы будем вести серьезные идеологические бои? А они нам еще только предстоят.

Вот для чего нужна программа «Суть времени».

Мы должны признать то, что говорит наш противник. Александр Николаевич Яковлев не зря сказал: «Мы сломали хребет»[2]. Представьте себе существо со сломанным хребтом. С хорошей мускулатурой, с ясно мыслящим мозгом — и с переломанным позвоночником. Это существо может шевелиться, оно может дотянуться до кнопки голосования, оно даже может говорить о том, как все плохо, но оно не способно к эффективному, мощному действию.

Это не значит, что я констатирую, что ситуация безнадежна. Я просто ставлю диагноз и говорю: если это существо с переломанным позвоночником — значит, надо позвоночник лечить. Это сложнейшая медицинская операция (не знаю, лазерная, сверхточная), но его надо вылечить. И тогда это существо, став полноценным народом, продемонстрирует все свое величие, как демонстрировало не один раз в истории. Но, пока позвоночник переломан, оно будет еле шевелиться, а мы будем радоваться тому, что эти шевеления стали более массовыми, что рот существа с переломанным хребтом более или менее яростно проговаривает проклятия в адрес тех, кто сломал ему хребет.

Но задача же в том, чтобы этот хребет вылечить! Ведь только в этом задача, если речь идет о настоящей борьбе, а не о сублимациях, компенсациях, шоу, театрализациях. Нет другой политической задачи! И эту задачу должно на себя взять «ядро» политического движения. Оно должно сделать эту работу и передать ее результаты «периферии», потом периферии «периферии» и всему народу.

В этом нет никакой уничижительности по отношению к другим. Эту работу делают профессионалы. И мы собираем их и говорим: «Вот это и есть задача национально мыслящей интеллигенции. Она тяжелейшая, но ее надо решить. Потому что, если мы ее не решим, это конец народа, конец страны и это мировая катастрофа».

Есть художественные образы, которые иногда гораздо важнее, чем любые аналитические выкладки. Я буду говорить о двух образах. Первый — мандельштамовский.

Мандельштам говорит о присяге четвертому сословью. Если кто не помнит, то третье — это буржуазия, а четвертое — это обездоленные, пролетариат. А вот, может быть, самые важные строчки:

А теперь то, главное, что все, наверное, помнят:

Здесь Мандельштам — это анти-Яковлев. Яковлев с радостью говорит: «Мы сломали хребет». А Мандельштам говорит о клятве четвертому сословью и о том, что нужно своею кровью склеить «двух столетий позвонки». То есть срастить сломанный хребет.

А есть другой образ, тоже всем хорошо известный. Здесь речь идет не о переломанном хребте, а о порванной цепи времен. Это говорит Гамлет. Когда-то я по-английски учил этот монолог наизусть и могу сказать, что Шекспир вообще очень часто использует совсем простонародный, грубый язык. И если более или менее точно перевести слова Гамлета, то это не «порвалась дней связующая нить, как мне обрывки их соединить?», не «порвалась цепь времен» и не «век расшатался». Гамлет говорит, в переводе на русский, буквально примерно так: «И почему это именно мне выпала доля чинить это долбаное время?»

Он говорит о том же, о чем говорит Мандельштам. Тут что «цепь времен», что «сломанный хребет», который надо срастить. В этом — задача программы «Суть времени». И мы ее будем решать. Кто хочет решать вместе с нами — идите сюда, смотрите нашу передачу. Кто не хочет — придет потом, когда мы покажем результаты, когда мы соберем ядро и когда мы сможем выдать эти продукты. А параллельно с этим мы будем говорить о том же самом в других жанрах, в других программах. Только что я выступал в программе «Поединок» (канал «Россия-1», 10.02.2011).

Повторяю, если ядро не будет собрано, то вся наша работа псу под хвост. И самое страшное, что на протяжении предыдущих двадцати лет никто ядро не собирал. Я не говорю вам, что я знаю, как его собирать. И мне, в конце концов, совершенно неважно, кто его соберет — я или кто-то другой. Давайте собирать его вместе, советуйте, как это делать.

Но поймите, что без этого никакая страна возвращена не будет. Что тогда все, о чем мы разговариваем, это ностальгийные сопли, а не серьезный мужской разговор. Мужской разговор сейчас должен начаться здесь, между своими, в программе «Суть времени», для того чтобы время связать, починить, как говорил Гамлет. Для того чтобы тем мерзавцам, которые ломали хребет, противопоставить нашу способность срастить этот хребет и создать возможность полноценного политического движения.

Этой возможности нет. Если бы она была, то не сейчас, в 2011 году, а гораздо раньше ситуация была бы исправлена. А она не исправлена, она усугубляется и будет усугубляться дальше. Потому мой диагноз верен. Может быть, очень неприятен, но верен. И до тех пор, пока это не поймут все, ситуация будет только усугубляться. Пусть сейчас это поняли немногие. Главное, чтобы эти немногие собрались и начали работать. Работать над тем, о чем мы говорим.

И тут я перехожу к главному. К тому, от чего отвлекся на эту развернутую преамбулу. Увы, без такой преамбулы дальше разговаривать было невозможно.

Итак, я перехожу к главному — советскому наследству. У советского наследства есть несколько слоев: факты, смысл этих фактов, неочевидные уровни, то, что было не достроено.

Что такое советское наследство в его полноте? Оно есть только наша опора для будущего движения? Или оно само содержит в себе некоторое будущее?

В упомянутой мною программе «Поединок» господин Капица говорил о том, что все спорят о прошлом, а надо идти в будущее. Конечно, надо в него идти.

Но, во-первых, как-то наивно в передаче, которая посвящена обсуждению Горбачева, Ельцина и катастрофы Советского Союза, указывать на необходимость говорить о будущем.

Во-вторых, как-то наивно считать, что без починенного прошлого вообще возможно какое-то будущее.

В-третьих, мы так далеко откатились назад, что прошлое стало будущим. «Воспоминания о будущем» — так бы можно было назвать нашу передачу.

И наконец, в-четвертых, внутри этого прошлого есть ростки нашего будущего. Их надо выявить и потом прыгнуть туда. Но для этого надо прошлое починить. Его надо осознать в этих четырех компонентах: факты, смысл фактов, неочевидные моменты и то, что было не достроено.

Почему же наше прошлое столь важно для будущего?

Ответ на этот вопрос зависит от того, понимаем ли мы то, что творится в мире. У нас на глазах происходят события катастрофического масштаба. Все, что произошло сейчас в Алжире, Тунисе, Египте и так далее, это мировой процесс гигантского значения.

К сожалению, когда люди не понимают смысла происходящего, им безумно трудно. Даже когда перед ними на столе лежат факты, в которые, казалось бы, можно всмотреться невооруженным глазом — без микроскопов, без телескопов, — даже тогда люди эти факты не осознают. Крупный ученый Ноам Хомски говорил, что когда в мозгу нет матриц, то человек видит перед собой нечто, прямо очевидное — и не замечает.

На наших глазах сейчас происходят события, о которых вроде бы все говорят, но которые никто не осмысливает. Кроме того, никто не осмысливает, как эти события связаны а) с советским наследством, которое мы обсуждаем, и б) с нашим будущим.

Трагедия эпохи заключается в том, что, даже когда элита, интеллектуальная часть общества, его внутреннее ядро получает очевиднейшие факты, когда им кладут эти факты прямо на стол и говорят: «Смотрите, что происходит», — они находятся в плену своих концепций, иногда совсем примитивных.

Одна из таких примитивных концепций заключается в том, что радикальный исламизм является врагом Соединенных Штатов. А поскольку Соединенные Штаты — это самый страшный враг России, то радикальный исламизм как враг врага является нашим другом.

Я согласен с тем, что Соединенные Штаты — это очень страшный враг, что сегодняшний мир однополярен и что если один полюс взбесился, сходит с ума, то это не значит, что мир стал многополярным. Никто не бросил вызова США, и США до сих пор вертят процесс туда, куда хотят. И они вертят его в страшную сторону.

Я с другим не согласен — что Соединенные Штаты Америки и радикальный исламизм, это, знаете ли, такие непримиримые враги, что уж если один из них (радикальный исламизм) наш враг, то другой уж обязательно друг. Это ловушка! Но ловушки — одно из объяснений того, почему Россию, русских так сильно «сделали».

Объясняю. Русские в войне непобедимы. Наверное, русские — это самый сильный народ в том, что касается войны. Не буду разбирать малые народы, пуштунов и так далее. Не буду говорить о вьетнамцах. Говорят, что немцы вполне сопоставимы с русскими. Мне кажется, что русские сильнее всех в том, что касается войны. Но вы читали книгу Ричарда Никсона «Победа без войны»? Что такое победа без войны? Если не было войны, то что же было?

Была игра, очень тонкая, очень холодная, многоходовая, которая намного сложнее и важнее, чем война. В войне никто бы русских не победил. Но была игра. А игра ведется руками и мозгами людей, за сотни лет привыкших к господству.

В войне можно победить, обладая профессионализмом, страстью, простотой и талантом. Когда-то мне пришлось знакомиться с материалами моделирования на основе математической стратегической теории игр. И могу сказать, что когда мы просчитывали на моделях ряд операций Великой Отечественной, то выявили, что операция «Багратион» была проведена математически идеально. Ее проводили люди, которые еще недавно ходили в лаптях. Они ее провели по высшим законам математики, там не было допущено вообще ни одной ошибки. Я не буду это говорить про киевский «котел» или про начало войны. Я говорю о конкретной операции.

Военачальники наши «сделали как детей» всех этих высокоученых победителей Европы: Рейнсгардов, Типпельскирхов, Йорданов, Вайсов и т. д. Они были из очень простых семей, но это им не помешало, потому что они были умны, талантливы, мобилизованны, страстно любили Родину, они были профессиональны. Достаточно.

Но есть вещи, которые культивируются очень долго. Я не знаю даже, как это объяснить, но есть нечто в самом инстинкте и духе господства, что взращивает ЭТО за столетия. ЭТО называется игрой.

Я помню, как Александр Андреевич Проханов убеждал меня что-нибудь написать по поводу фильма «Казино „Рояль“». Я говорю: «Саш, ну что я буду писать по поводу фильмов?» — «Нет, нет, я там чувствую что-то метафизическое, что-то безумно важное».

Когда Горбачев сел за стол мирового преферанса, его там обыграли, как ребенка. Но речь идет вообще о мировой игре. Вот этой игре надо учиться.

Почему надо говорить о своем поражении? Потому что если ты не признал поражения — в игре или в «холодной войне», неважно, — то ты никогда не победишь. Любой настоящий реваншизм, а речь идет о здоровом реваншизме, начинается с того, что ты признаешь, что тебя «сделали». И дальше у тебя возникает настоящая спортивная, военная, боевая злость. Если такая злость не возникает наряду с другими чувствами (а она не возникнет, пока ты не признаешь случившегося), то ты все время будешь жить в полусне и увлекать себя какими-то сонными бормотаниями. Так нельзя. Так можно проспать страну. Ее один раз уже проспали.

Итак, надо признать, что в этой игре (или «победе без войны») мы проиграли. И что для того, чтобы в следующий раз в ней победить, нужно учиться игре, нужно понимать ее во всей ее сложности. А это очень трудно сделать, но нужно, поймите, нужно! Чтобы простые граждане — наши физики опомнившиеся, математики, технари и другие — вдруг начали копаться в деталях происходящего, чтобы все эти люди поняли, что такое игра. А это нельзя сделать, не разбирая конкретных примеров.

Нет ничего наивнее и глупее представления, что в игре враг твоего врага — это твой друг. Нет ничего наивнее представления о том, что радикальный исламизм, проклинающий Соединенные Штаты, не нужен Соединенным Штатам. Соединенным Штатам нужен инструмент и удобный противник для большой игры. Удобный противник, хороший враг, такой, как надо, иногда гораздо полезнее друга.

В Соединенных Штатах в принципе существовали и существуют две главные стратагемы. Одна — это, скажем так, стратагема Республиканской партии или «фирменное блюдо имени Генри Киссинджера», согласно которой Ближний Восток держится на следующих китах — Израиль, Египет, отчасти Турция — и на стабильных военных режимах, про которые давно говорилось: «Сукин сын, но наш сукин сын», то есть на светском авторитаризме. Другая стратагема — скажем так, «фирменное блюдо имени Збигнева Бжезинского». Она состоит в том, что Соединенным Штатам нужен радикальный исламизм, для того чтобы играть на всех полянах.

В чем разница между этими стратагемами?

В соответствии с первой стратагемой — по Киссинджеру — Соединенным Штатам нужен новый мировой порядок, они воспринимают господство как порядок, подчеркиваю. И Киссинджер, и Бжезинский мыслят категориями американского мирового господства, но Киссинджер и его люди воспринимают (я условно называю здесь Киссинджера, условно говорю «республиканцы») господство как новый мировой порядок или как Четвертый Рим.

Что такое Рим? Рим — это когда в провинциях стоят легионы и когда эти легионы поддерживают Pax Romana — порядок, согласно которому кто-то может стать гражданином Рима, а кто-то будет его рабом; когда будут строиться дороги, а одновременно Риму подчинятся слои местных дикарей. И когда у всего этого есть единый центр — Цезарь. На каждой территории, где Рим становится сапогом своих легионеров, должен быть порядок. Сумма этих микрорегиональных порядков есть новый римский порядок.

Соединенные Штаты мечтали установить такой порядок вообще и особенно после того, как Советский Союз рухнул. Мечтали, но у них оказалась кишка тонка. Оказалось, что американский народ, зажравшийся, заснувший в своем конформизме, не хочет обеспечивать этот новый мировой порядок своею кровью. Ведь что такое новый мировой порядок сейчас? Это не только план модернизации для покоряемых стран — такой, какой был когда-то для Японии и Германии. Это необходимость держать 300–400 тысяч солдат в Ираке, 500–600 тысяч — в Иране (потому что без такого оккупационного контингента любые бомбардировки есть верх кретинизма), это готовность вводить войска в Пакистан и дальше. И нужно предложить всем этим странам, повторяю снова, нечто наподобие японского или европейского сценария модернизации в условиях оккупации: план Мак-Артура или план Маршалла.

Соединенные Штаты к этому не готовы. Американский народ не хочет иметь трехмиллионную сухопутную армию, потому что это армия с обязательным призывом. Соединенные Штаты поняли, что они такой порядок установить не могут.

Но они не могут и отказаться от мирового господства! Во-первых, они не хотят. Англосаксы никогда не отказываются от мирового господства. Никогда! Во-вторых, они не могут это сделать по объективным причинам. Потому что у Соединенных Штатов осталось, за исключением высокотехнологической индустрии, в которой занято несколько миллионов людей — отнюдь не большинство населения, два средства господства: печатный станок и авианосцы.

Печатный станок печатает деньги и навязывает их миру, а авианосцы бомбят тех, кто не хочет брать эти деньги, и они их берут. Других средств нет. Если Соединенные Штаты уступят мировое господство — исчезнет печатный станок. И что тогда будет с Соединенными Штатами? Они упадут не с первого места на второе! Они упадут с первого места на четвертое или пятое. А когда они так упадут, в Соединенных Штатах начнется катастрофа распада. Даже если бы они захотели уступить мировое господство, они понимают, что не смогут избежать в этом случае катастрофы. Поэтому они этого делать не будут.

Но если Соединенные Штаты не могут и не хотят уступить мировое господство и одновременно не могут обеспечивать его в режиме, условно говоря, «нового мирового порядка имени Киссинджера» — значит, они должны обеспечивать его иначе. Отсюда новый термин — «новый мировой беспорядок». Не ПОРЯДОК, а БЕСПОРЯДОК! Я впервые осознал серьезность этой концепции, когда начал знакомиться с работами Стивена Манна, который занимался приложениями теории хаоса в политике еще с 80-х годов XX века, а затем был высокостатусным дипломатом в разных странах, советником Госдепартамента по Каспию и т. д. Мне стало ясно, что это достаточно хорошо разработанная теория, использующая серьезный математический аппарат и одновременно выходящая на политическую практику.

Бжезинский отличается от Манна тем, что, во-первых, он старше. Во-вторых, он гуманитарен, а не технократичен. И в этом смысле он всегда глубже. В конце концов, вопросы-то стоят простые. Если твоя страна перестает быть привлекательной для инвестиций, то инвестиции начинают течь куда-то еще. Но если там, куда они текут, будет плохо, то у тебя будет хорошо. Все относительно. Что значит «хорошо»? Что значит ты «хороший» или «плохой»? Извините! Ты, может быть, очень плохой, но если все вокруг ужасные, то ты хороший. И инвестиции текут к тебе. Поэтому если в других точках мира сделать плохо, то у тебя будет хорошо. Почему не помочь конкурентам, чтобы у них стало плохо? И тогда у тебя станет хорошо. Это и есть фирменное блюдо Бжезинского — Обамы, отличающееся от блюда Буша — Киссинджера.

Но есть две вещи, в которых американская элита и глобальная западная элита едины. Скажу сначала об американской элите.

Высшая формула американской «реал-политик» звучит просто (хотя все делают вид, что ее не понимают): «Главный враг — это страна, которая в наибольшей степени приблизилась к неким потенциалам, дающим возможность бросить вызов американскому могуществу». Точка. Чем ближе страна приблизилась к уровню, с которого она может бросить вызов американскому могуществу, тем она опаснее. И совершенно наплевать при этом, какова ее идеология. Является ли эта идеология идеологией свободы и демократии, или идеологией авторитаризма, или любой другой идеологией (например, советизма) — неважно! Важно, что вы приблизились к уровню, с которого можете бросить вызов американскому могуществу. Советский Союз приблизился больше всего — он враг номер один. Китай приблизится больше всего — он враг номер один. Европа, консолидировавшись, приблизится больше всего — она враг номер один. Любой, кто приближается в наибольшей степени к уровню, когда можно еще только бросить вызов американскому могуществу, становится врагом номер один. В этом единый закон. Тут едины республиканцы и демократы.

Кто сейчас в наибольшей степени начинает бросать вызов американскому могуществу? Китай. И в целом регион Азии. Как справиться с этой угрозой? Вот что мучает умы политических интеллектуалов в Соединенных Штатах. Это первый вопрос.

И есть второй глобальный вопрос, который мучает умы всех: «Скажите, пожалуйста, — говорят все, — что делать с миром, в котором китайцы и индийцы завоюют уровень благосостояния, равный американскому? С миром, в котором к одному миллиарду, который именует себя золотым, прибавится еще четыре миллиарда, которые тоже захотят коттедж, а в коттедж электроэнергию, две машины, а в баки бензин и так далее?»

Я несколько раз наблюдал различные обсуждения в международной интеллектуальной элите. Обсуждается все что угодно, кроме этого тупого и простого вопроса. Потому что на него нет ответа. Потому что в тот момент, когда появятся четыре миллиарда, претендующих на тот же уровень благосостояния, что и у американцев, существующий мир рухнет. Но никто не даст им появиться и потому, что такое появление означает, что Соединенные Штаты будут глубоко отброшены и окажутся в зоне непреодолимой катастрофы. И потому, что с миром непонятно что делать. Нет новых идей по поводу того, что делать с миром.

На этом рассуждения останавливаются, и следующий пункт этих рассуждений прост: надо менять всю мировую философию. Ибо на протяжении XVIII, XIX и даже начала XX века мировая философия имела ответ на вопрос, что есть прогресс — гуманизм, некая модернизация (которую у нас очень плохо понимают и которую путают с технической модернизацией: апгрейдом самолетов, компьютеров и прочим; модернизация — это глубочайший процесс). Считалось, что эта модернизация должна происходить повсеместно и закончиться тем, что во всех странах мира установится благоденствие. Говорилось: «Да, у африканцев или индийцев оно установится позже, потому что они дикари. Их сначала надо будет научить чему-то, неся „бремя белых“, по Киплингу. Но когда-нибудь потом и они будут наслаждаться тем же „просперити“ (процветанием)!». В этом философия глобального модерна.

Эта философия, которой навскидку лет 450, завершилась. Наступает конец почти 500-летней эпохе определенной философии. А у нас почти все, включая высшую политическую элиту, верят, как дети, что эта эпоха продолжается. И что, соответственно, у России есть место в какой-то там модернизации.

Поясняю. Модернизация («модерн» или «модернити»), взятая как большая стратагема, а не как способ апгрейда самолетов или компьютеров, заключается в первом приближении в следующем. Есть традиционное общество, общество до-«модернити» (крестьянское, коллективистское, аграрное). И есть необходимость создать современное индустриальное общество. Берется материал из традиционного общества, выдергивается оттуда крестьянин — порядочный, трудолюбивый, очень скромно живущий, совсем нищий. Этому крестьянину дают чуть-чуть больше и ставят его к станку. Из-за этого «чуть-чуть больше» он согласен работать, поскольку альтернатива для него — совсем маленькие деньги. Поэтому у него сильная трудовая мотивация.

Модернизация — это процесс, при котором в топку бросается, как дрова или уголь, «традиционное общество», и поэтому паровоз едет. Он едет до тех пор, пока есть что бросать в топку, — это первое.

Второе. Как модернизация это бросает в топку? Она уничтожает коллективистское традиционное общество. Она его индивидуализирует, атомизирует, переводит в современное состояние, навязывает ему другие стандарты регуляции и так далее. Читайте Гоббса, а также Вебера и других.

С этой точки зрения, модернизация сегодня идет только на Большом Дальнем Востоке, в одной из частей мира. И, между прочим, авторитарные партии, коммунистические или другие, прекрасно с этим справляются. Это Китай. Это полуавторитарная Индия, которая формально демократическая, но в которой есть очень сильное ядро. Это Вьетнам, из которого я недавно вернулся потрясенным, потому что очень скоро нам придется говорить совсем не о том, что мы должны будем догонять Китай (это смешно, мы Китай уже не догоним, если будем так двигаться).

Очень скоро нам придется говорить о другом — о том, догоним ли мы Вьетнам, где два или три урожая в год, а не зона негарантированного земледелия, как у нас. Где вокруг Ханоя стоят огромные заводы по электронной сборке. Где можно взять рабочую силу из традиционного общества в огромном количестве (ткачи, которые привыкли к тонкой работе руками, женщины и мужчины) и где этот человеческий материал очень просто довести до «наночистоты» — обучить, поставить к современным станкам и организовать сборку по технологиям XXI века. Этих людей огромное количество, и страна очень быстро движется вперед. Под руководством коммунистических партий, с мавзолеями Мао Цзэдуна и Хо Ши Мина. С 8–11% роста ВВП в год!

Гармония между богатыми и бедными обеспечивается правящей авторитарной партией. С одной стороны, она изымает часть дополнительного произведенного богатства у богатых и говорит им: «Не отдадите — палкой по голове». С другой стороны, передавая изъятое бедным, она говорит: «Если бедные потребуют больше, тоже палкой по голове». Баланс строится на том, что там капиталистический класс может дать эти 8–11% прироста богатства и он находится в узде крупных партий.

И рост населения… Молодые вьетнамки и вьетнамцы, разъезжающие на мопедах (красных, в основном, они их любят), как бы говорят: «Мы все рвемся в „просперити“, мы готовы работать сколько угодно!» И регион растет. Как коммунистические Вьетнам, Китай, так и полудемократическая Индия, так и классически капиталистические Южная Корея, Сингапур и так далее. Весь регион Большой Дальний Восток стал регионом № 1, регионом модерна.

Есть второй регион — Большой Запад, в который входят и Соединенные Штаты. Этот регион отказался от модерна как такового. Он присягнул постмодерну как форме жизни: имморализм, отсутствие индустриального движения, опора не на традиционное общество, не на индустрию, а на сервис. Это гигантский сервисный регион. По мне, так наполовину мошеннический, но, скажем так, финансово-сервисный, информационно-сервисный. Чуть-чуть высоких технологий добавлено туда. Вот что это за регион.

И теперь на глазах у нас формируется третий регион. Если первый регион — это регион модерна, если регион № 2 — это регион постмодерна, то третий — это регион контрмодерна, где люди говорят: «А мы не хотим этого вашего „модернити“, в отличие от вьетнамцев, китайцев и кого угодно. Это все скверна, это все зло. Мы хотим песок, пустыню, верблюда, саблю и шатер. И шли бы вы куда подальше с вашим „модернити“ и, тем более, „постмодернити“. Вы наши враги, мы хотим другого».

Этот регион, конечно, в основном исламский. Но ислам есть очень разный. Есть ислам, стремящийся к модернизации. Есть ислам полусветский, совсем уже модернизированный. И есть контрмодернистский радикальный исламизм. У меня полные шкафы материалов, которые кричат о том, что именно западные лидеры, западные цивилизации убивали и уничтожали умеренное, нерадикальное начало в исламе. Что это они взращивали новую культуру радикального исламизма. Что она искусственно взращенная. Но, в любом случае, третий регион уже есть.

Почему мы говорим только об исламе, хотя мы должны говорить о регионе контрмодерна и архаики в целом (и есть регионы другой архаики)? Потому что, конечно, исламистская архаика самая мощная. Это миллиард нагретых людей, которые рвутся к тому, что они считают своим благом и своей истиной, и будут рваться все мощнее и мощнее. Это уже понятно.

Итак, есть три эти региона. Три региона, запомним:

Регион № 1 — Большой Дальний Восток, модерн.

Регион № 2 — Большой Запад, постмодерн.

Регион № 3 — Большой Юг или контрмодерн.

Теперь скажите мне честно, положа руку на сердце: где здесь место России? Россия может войти в Большой Дальний Восток и конкурировать с ним по части модерна? У нее нет традиционного общества! Она уже трижды себя модернизировала, она давно вошла в постиндустриальный мир. Она теперь назад из него вышвырнута. Наши Академцентры были прогрессивными частями постиндустриальной культуры. Модернизация проводилась несколько раз: при Петре, при Столыпине, при Сталине. И потом еще, когда разрушались бесперспективные деревни. У нас нет традиционного общества, которое мы можем бросить в топку модернизации, это утопия! Мы не можем таким способом идти, потому что, даже если бы мы захотели, у нас нет для этого ресурсов. Понимаете? — нет! Вообще нет.

Поэтому разговоры о классической модернизации — разговоры в пользу бедных. Мы не можем заставить людей так работать. И у нас нет столько молодых людей, сколько есть там, и мы не можем заставить их работать так, как они работают. И мы не можем даже дать им так мало, как дают там, чтобы они почувствовали себя счастливыми, потому что они уже имели больше. К тому же мы северная страна. Северная, понимаете? Тут нужен дом, нужно топливо, нужно каким-то образом обогревать себя. Мы не можем конкурировать в сфере аграрного производства с регионами, которые имеют 100-процентную дотацию на сельхозпродукты, или с регионами, где есть три урожая в год. Это же понятно! Мы не регион модерна, мы не Большой Дальний Восток.

Но мы и не Большой Запад. Все, кто стремится втащить нас в этот Большой Запад, просто наивны до предела. А ведь эти наивные попытки идут уже 20 лет.

Так кто же мы? Мы и не этот Юг.

Но это же катастрофа! Наша Родина бесконечно нам нужна, бесконечно нами любима и бесконечно для нас ценна. Но с точки зрения этой картины (которая не единственная!), ее приговорили все внешние силы. Ей просто нет места на формирующейся карте мира! Идет великая глобальная перестройка. И события в Египте, Алжире и других местах — это великая перестройка из формата «модерн для всех» в формат «трехчленки».

Но ведь это не все, потому что внутри этого формата есть ведь еще одна вещь. Именно Большой Запад и формирует Большой Юг — для удара по Большому Дальнему Востоку, потому что самым опасным врагом Большого Запада, остановившегося в своем развитии, является регион, который продолжает развитие. Это и Китай, и Индия, и — на перспективу — коалиция каких-нибудь стран Большого Дальнего Востока. Там продолжается развитие. Самая кошмарная мысль для американцев — это объединение Японии с Китаем в процессе индустриального и постиндустриального роста.

Мы обсуждаем одно Сколково, которое «то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет». Китайцы создали 1200 государственных инновационных суперцентров! И заманивают туда наших ученых. И те идут, ибо тут они нищие, а китайцы платят больше. Большой Дальний Восток стремительно развивается, и он бросит вызов мощи Соединенных Штатов и совокупного Запада. А чтобы он не бросил вызов, его надо остановить.

Но останавливать его прямой ядерной войной никто не может и не будет. Никто никогда не осмелится вести прямую ядерную войну против Китая, хотя и она обсуждается. И, между прочим, обсуждалась, в частности, группой B-2 («Би-2») под руководством Вулфовица, которая говорила, что последний срок, когда такую войну можно вести, — это 2017 год.

Мы входим в этап неравномерности развития империализма, который хорошо описали Гильфердинг и Ленин. Суть заключается в том, что Китай — это сейчас «Германия 1914 года», Соединенные Штаты — это «Великобритания 1914 года», а мир катится после обрушения СССР не во Вторую мировую войну, которая была войной идеологий, а в Первую мировую. Третья — аналог Первой, потому что это война за остановку развития «новой Германии», теперь называемой Китаем и Большим Дальним Востоком в целом.

Поскольку все боятся этой войны, а Большой Дальний Восток вооружается стремительно, то, скорее всего, будет принято единственно возможное решение — использовать теорию хаоса, т. е. бросить на этот Большой Дальний Восток всю мощь Большого Юга. Создав этот Большой Юг как управляемого тигра, который может порвать чужое горло. Вот для чего его формируют. Вот почему модель Киссинджера меняется на модель Бжезинского у нас на глазах.

Меня много упрекали за то, что я говорю, что для России Буш лучше, чем Обама, что вся эта перезагрузка — от лукавого. Но теперь-то все уже ясно! Обама снял маску. Просто этого никто не видит. Почему Буш лучше? Не потому, что он любит Россию, а Обама ненавидит. Плевать нам, кто любит ее, а кто нет. Главное, что ее все ненавидят. Там, в той стране, которую мы обсуждаем, — ненавидят все, кроме отдельных граждан, деятелей культуры (я говорю о политической элите). Нам неважно, любят они нас или ненавидят, мы не дети. Нам важно, чтобы они на сегодняшний день, пока мы слабы, воевали не с нами. И по возможности (опять-таки потому, что мы безумно слабы) поднимали цены на нефть. Да, нефтяное проклятье. Но вы только вообразите, что сейчас эти цены упадут до 19–15 долларов за баррель, вообразите, что тут стремительно разовьется! Тут никакие новые великие силы не разовьются. Тут другое произойдет, другое.

Значит, нам было важно, чтобы Буш делал то, что он делал. Мы должны были его проклинать и проклинали. Опасней всего, конечно, были Чейни и неоконсерваторы, потому что в 2008 году они уже решились воевать с нами, и это было еще опаснее, чем Бжезинский. Но если б они воевали не с нами, а с Большим Югом, то это бы значило, что не состоялась главная опасность — понимаете, главная! — когда Запад объединяется с Большим Югом. Для нас это опаснее всего. Это проект Бжезинского, это афганская история, повторенная опять. Это есть наша тотальная смерть, это есть стратегия хаоса, и это сейчас происходит на наших глазах. Именно это и ничто другое.

А мы пытаемся делать вид, что мы этого не видим. Мы, как страус, прячем голову под крыло, а трезвый анализ событий, рациональную беспощадность происходящего и глобальную суть этого происходящего топим в сентенциях. Кто нам нравится, кто нам не нравится… Речь идет о судьбе нашего народа и судьбе мировой цивилизации, а мы рассуждаем в совершенно других категориях. И поскольку рассуждаем в совершенно других категориях, то даже тогда, когда нам на стол выкладывают абсолютные доказательства, мы все равно не хотим их видеть. Все равно не хотим понимать, что эти доказательства носят беспощадно очевидный характер.

Обсуждая беспощадные доказательства того, что за событиями в Алжире, Тунисе, Египте стоят просто американцы, что это новая стратегия Обамы, которая является фактически римейком старой стратегии Бжезинского (а в условиях наличия новой модели мироустройства она является даже чем-то большим, еще более опасным, чем стратегия Бжезинского), мы, прежде всего, имеем дело со знаменитым «Викиликсом». Всем нам на стол положили секретные документы, после которых говорить о том, что не американцы делали события в Египте, просто нельзя.

Оговорюсь: всегда есть естественный протест, естественная энергия народных масс, всегда есть ошибки или преступления режимов, особенно авторитарных — мубараковского или других. Я не говорю, что американцы это делают полностью, просто покупают каждого египтянина и выводят на улицу. Конечно, процесс другой. Речь идет о том, чтобы превратить некие предпосылки, скопившуюся энергию в процесс с определенной направленностью. Но как можно, имея перед собою документы «Викиликса», отрицать то, что это делали американцы? Как можно это делать, имея перед собой, например, такие вот доказательства?

Документ из посольства США в Каире, опубликованный «Викиликсом» и переданный газете «Te Daily Telegraf».[3]

Итак, это классическое специальное донесение. Поставьте там другие имена активистов и информаторов, представьте, что речь идет о счетах не каирских (не египетских) олигархов и политиков, а других, поставьте вместо одной страны другую — и вы увидите, как именно вывариваются эти планы. Оппозиционеры ничего не смогли бы, если бы их не готовили. А вот теперь мы знаем, как их готовили и кто. И после этого вдвойне нужно быть слепым, глухим и абсолютно обалделым, чтобы не понимать, что, кто и как делал.

Из статьи Владимира Овчинского «Сетевой революционер Обама», опубликованной агентством «Росбалт» 9 февраля 2011 года:

Всё это есть в открытой печати! Называются имена, даты, центры подготовки. Рассказывается, как эта подготовка велась. Это типичная подготовка спецопераций, классическая, помноженная на некоторые факторы. И что? Нужно видеть всё и говорить, что этого нет. А зачем? Для того чтобы прятаться за какие-то стереотипы, иллюзии. Но когда факты — беспощадные, страшные — давят на стереотипы и иллюзии, то либо эти стереотипы и иллюзии должны уйти прочь, либо человек становится неадекватным. И не только человек — движение, политическая элита… А ведь от интерпретации приведенных фактов и от их учета зависит буквально вопрос о том, будут завтра жить граждане России на своей земле или они будут валяться — закопанными в ней или гниющими на поверхности.

Но это еще не все, поскольку тут речь идет о новом факторе, о том самом интернет-факторе, который отчасти замалчивают.

свидетельствует о том, что это не локальный египетский процесс. Что это большой процесс, что это большая глобальная перестройка, в том числе и с использованием новых технологий.

Из статьи Владимира Овчинского «Сетевой революционер Обама», опубликованной агентством «Росбалт» 9 февраля 2011 года:

Итак, мы видим серию событий, видим, что все они готовятся по одному лекалу, видим, кто за этим стоит и куда это в принципе ведет, но мы должны сказать, что этого нет. Чего нет? Мы знаем, что еще в 2005 году в Американском Университете в Каире Кондолиза Райс, тогда госсекретарь Соединенных Штатов (это не администрация Обамы, а еще администрация Буша на своем закате!), заявила: США действовали в течение ряда лет ошибочно (имелась в виду доктрина Киссинджера), опираясь в регионе на стабильность, даже если она мешала тяжкой работе сил демократии. Но больше США такой ошибки не сделают; прежняя доктрина тем самым отменяется, а США позволят теперь работать тяжелым силам демократии везде.

Но ведь все понимают, что в Египте есть две силы: военные и исламисты («Братья-мусульмане»), что третьей силы просто нет. Я в разговоре с одним египтянином спросил: «А на кого будет опираться у вас демократия, демократические лидеры, если нет военных и „Братья-мусульмане“, как вы говорите, — это опасная сила? На кого демократия будет опираться?»

Он посмотрел на меня жалобными глазами и говорит: «Как „на кого“? На Конституцию!» Я спрашиваю о социально-политической опоре, а он ничего сказать не может, потому что всем понятно, в чью пользу развивается процесс.

На обсуждении у Шевченко («Первый канал», программа «Судите сами», 3 февраля 2011 года) человек, учившийся в Каирском Университете, говорит: «Братья-мусульмане — одна из немногих организаций, которая может пожать плоды того, что сейчас происходит».

Я отвечаю: «Вы говорите: „Мы же видим, что Братья-мусульмане воспользуются…“ Вот вы видите, что они воспользуются, а Джон Бреннан, советник Обамы, не видит, Обама не видит… Конечно же, они тоже видят, кто именно и чем воспользуется…»

Говорят, что Обама не поддержал революцию в Египте. Это наглая ложь, ее опровергают прямые заявления Обамы.

Из специального заявления президента США Барака Обамы 2 февраля 2011 года:[4]

Это смертный приговор союзнику США Мубараку. Почему? Потому что он уже не союзник. Потому что доктрина Киссинджера демонтирована. Потому что начинается строительство нового мира. И потому что те, кто вчера был союзником, сегодня являются шлаком, пылью у ног, грязью, их просто отряхивают и убирают в сторону. Мубарак умоляет Обаму: «Надо чуть-чуть подождать, я передам власть!» — «Нет, это должно начаться сейчас, мы слышим голос египетского народа!» И Обама обращается к египетским военным. Но ведь не только Обама воздействует на процесс!

Из заявления госсекретаря США Хиллари Клинтон в интервью американскому общественному радио NPR 6 февраля 2011 года:

«Братья-мусульмане» — это организация, созданная в 20-е годы XX века в зоне Суэцкого канала. В появлении которой огромное участие приняли англичане. Которая была взращена на идеях радикального исламизма и глобального джихада и создания единого Халифата. Которая никогда от этих идей не откажется, поэтому и является всемирной. И для которой отдельные национальные государства — это просто грех, джахилия. Это организация, которая сейчас пытается натянуть на себя маску мирности и которая, совершенно понятно, во всех регионах хочет строить только этот глобальный халифат, т. е. Большой Юг. Ее генезис, ее структура, ее ориентация всем ясны. Все понимают, что это она неумолимо движется после отбрасывания военных.

И американцы это делают. Зачем? Они такие глупые и не понимают, что они делают? Они не понимают, что они сделали, демонтировав Ирак и подогрев радикальный исламизм там?

Они создают Большой Юг.

И тут возникает вопрос: если они его создают примерно для тех целей, о которых мы говорим… если надвигающиеся события неминуемо аукнутся нам в Средней Азии… если это все так, то в чем тут новые мрачные угрозы, которыми начинен формирующийся у нас на глазах мир, подводящий черту под почти 500-летней эпохой формальной декларации модерна?

И в чем тут наша надежда? Почему именно в безнадежности этого мира для нас коренится надежда?

И как эта надежда связана с той драгоценностью, которая содержится внутри забываемого, неанализируемого, отбрасываемого советского наследия? Что там есть внутри такого, что может этот мир абсолютной безнадеги превратить для нас в мир рывка и надежды?

Вот об этом поговорим в следующий раз.