Свадьба Тоотса

XIII

На другое утро Пеэтер Леста просыпается от звука голоса Киппеля. На пивной бочке уже горит маленькая коптилка, сам Киппель возлежит неподалеку от него, Лесты, растянувшись во весь рост, в зубах дымится трубка. Предприниматель собирается рассказать какую-то очередную историю и говорит, обращаясь к Лутсу:

– Вы – писатель, вы можете подобные случаи использовать в какой-нибудь из своих книг… Жил-был заядлый рыболов, он просидел с удочкой возле реки так долго, что нос его скосился по течению, то есть, в ту сторону, куда текла река. Да-да. Так вот он и сидел со своим кривым носом, пока однажды кто-то из прохожих не посоветовал ему пересесть на другой берег. Прошло лето или два – и нос рыбака выпрямился.

– Удивительно, как это ваш собственный нос до сих пор не искривился от ночных рыбалок, – зевая, вставляет словечко Леста.

– Аг-га, видали, и второй писатель тоже очнулся! Но это не Бог весть какой фокус – проснуться, когда все петухи уже давно слетели со своих жердочек. Поглядите на господина опмана: с первым кукареку он был уже на ногах. Это я понимаю!

Еще о том, о сем переговариваются гости в жилой риге, прежде чем – как выражается Киппель – «навести на себя фасон». Менее всего этот «фасон» заметен именно на самом предпринимателе. Остается лишь изумляться, как это он, ничуть не смущаясь поношенного, с истрепанными рукавами пиджака и залатанных штанов, умудряется все вновь и вновь похваляться своими редкостными деловыми связями и большими доходами, пространно о них разглагольствуя. Однако предприниматель неколебимо верит в свою счастливую звезду и не дает сиюминутным затруднениям сбить себя с толку. В доме жених оглядывает его с головы до ног и приходит к какому-то решению.

– Видите ли, господин Киппель, – произносит Тоотс, позвав гостя в заднюю комнату, – у меня есть тут еще один костюм, потеплее, чем ваш, не наденете ли вы его на время свадьбы? Поверх можете натянуть тулуп моего отца, старикан болен и все равно никуда не поедет.

– Отчего же нет?! Всеконечно! – соглашается торговец.

И спустя некоторое время из задней комнаты хуторского дома выходит господин до того представительный, что другие гости поначалу никак не могут признать в нем Киппеля. Сам Тоотс стоит на пороге и с улыбкой ждет, какой эффект среди его школьных друзей произведет это явление.

– Д-да-а, – произносит Лутс, – теперь не так-то просто определить, кто тут жених – наш школьный друг Йоозеп Тоотс или делец Киппель.

– Не сомневайтесь, – отзывается Киппель, – такие костюмы я и прежде нашивал.

Лишь после того, как гости и обитатели хутора садятся за стол, обнаруживается отсутствие аптекаря.

– Погодите, – Тоотс поднимается из-за стола, – надо все ж таки поглядеть, что поделывает наш старый друг. Алло, господин провизор! Как ваше самочувствие? Вылезайте пить кофе!

– Ох, нет, – откликается аптекарь из печки и кашляет, – не пойду я пить кофе. Я тут еще немножко погреюсь.

– Ну а в церковь… на венчание?

– Ох, нет! Не пойду. Я – старый и больной, лучше уж я подожду, пока свадьба сюда приедет.

– Так и быть. Но поесть-то вы должны, хотя бы немного.

– После, после, господин Тоотс.

Новый приступ кашля сотрясает тело старого господина, гудом отдается в большой печи риги, словно в погребе. Жених готов уже распорядиться, чтобы еду принесли прямо сюда, к устью печи, готов уже послать кого-нибудь в аптеку за лекарством, однако аптекарь не желает ни того, ни другого – он не хочет никого затруднять в такой день, когда у каждого и так довольно забот. Молодому хозяину не остается ничего другого, как, пожав плечами, вернуться к столу.

В тот же момент наружная дверь дома распахивается и на пороге возникает старший сын мастера-портного Кийра, вежливенько здоровается, после чего обращается к жениху:

– Йоозеп, мне надо бы с тобой немного поговорить.

– Очень хорошо. Сними шубу, садись, пей кофе и говори.

– Нет, я хотел так… с глазу на глаз, немного…

– Ну, время терпит, иди, поешь сначала.

– К сожалению, у меня вовсе нет времени. И кофе я уже давно попил. Большое спасибо.

– Да, ты пташка из ранних, – замечает жених, приглашая гостя в заднюю комнату. – Что стряслось? У тебя такое странное лицо, будто…

– Погоди, Йоозеп, ответь мне сначала, будет сегодня твоя свадьба или не будет?

– Ну… немножко будет.

– Немножко будет..? Как это понимать? Вчера выходило, что она вовсе расстроилась!

– Верно, к тому все шло, так что могло и не быть, дорогой Йорх.

– А сегодня, выходит, будет, но немножко? Что это значит – немножко свадьбы?

– Что это значит? Это значит, что немножко можно, а много нельзя.

– Вот как, – со злостью произносит рыжеголовый, – говоря по правде, Йоозеп, тебя и сам черт не разберет! Само собою, разумеется, это некрасиво – браниться в дни праздников, но я до того возмущен, что готов помянуть нечистого по меньшей мере двадцать четыре раза подряд. И во всем этом виноват ты, враль, каких свет не видел.

– Я? Что же такого я опять сделал?

– Что ты опять сделал..? Я приходил сюда вчера – правда, ты вряд ли еще помнишь об этом! – и ты сказал мне четко и ясно, что никакой свадьбы не будет и просил меня купить веревку… Ну вот, и в деревне говорят то же самое – не будет. Хорошо же, а сегодня встречается мне Либле и говорит, что будет, клянется на чем свет стоит и дает голову на отсечение, что не врет. И вот я прихожу сюда, и что же слышу – немножко будет. Так ведь и рехнуться недолго. Будет и не будет, не будет, но будет все же, и в результате ни один черт не знает, будет или не будет, даже сами жених и невеста уже ничего толком не знают. Того и гляди начнут бегать взапуски по деревне и у каждого встречного-поперечного спрашивать «Будь так добр, скажи, будет сегодня моя свадьба или не будет?»

– Ну до этого вряд ли дойдет. Ты малость преувеличиваешь, дорогой Йорх.

– Нет, ничуть не преувеличиваю! Я не понимаю, зачем созывать свадебных гостей, если ты не знаешь, когда состоится свадьба?

– Говорят же тебе, что сегодня немножко будет.

– Тьфу! – Рыжеголовый сердито сплевывает. – Будь ты неладен! Ведь ты и мне своим приглашением голову заморочил, я, дурак, как серьезный человек, загодя заказываю лошадь, ну, думаю, приеду, приеду. Ну вот, а сегодня утром, после всего, что ты мне вчера наговорил, иду, стало быть, на хутор Рейну и говорю, что лошадь не нужна, свадьбы не будет – не стану же я разъезжать по Паунвере ради собственного удовольствия. И что же – на обратном пути встречается мне Либле: свадьба будет, и всё тут! Поди, пойми вас с вашей свадьбой! Суетятся, как два дурака!

– Дорогой Йорх, ну чем ты недоволен?! Ведь никто, кроме тебя, и не суетится. Ежели ты уже теперь, скажем, как шафер, в такой запарке, что же с тобой будет, когда ты сам задумаешь жениться? Тебя пригласили – приходи! По моему разумению, это сказано достаточно ясно.

– Ясно?! А как же вчерашний разговор? А сегодняшний? Ясно?! Подумай, я еще и посейчас не знаю, будет свадьба или не будет.

– Будет, будет.

– Будет? Стало быть, все же будет на самом деле? – Вконец рассвирепевший портной смотрит на Тоотса злыми глазами. – Вот и ответь, где, черт побери, я теперь раздобуду лошадь?

– Да-а, это трудный вопрос. Мои все заняты… к тому же, у меня тут целая рота безлошадных. Может, и еще подойдут.

– То-то и оно.

– Знаешь что, Йорх, – Тоотс внезапно хватает школьного приятеля за пуговицу шубы, ведь ты, хм-хм-пых-пых, ведь ты ездил в Россию учиться на управляющего – приезжай-ка ты, право, верхом.

– Верхом?! На чьей спине? Не на твоей ли?

– Ну… – собирается Тоотс что-то сказать, но школьный приятель, сердито махнув рукой, спешит за двери. Рыжеголового приводит в такую ярость вовсе не затруднение с лошадью, а то обстоятельство, что свадьба все же будет и что именно он, Аадниель Кийр, вчера, можно сказать, разнес по округе ложный слух.

Едва Кийр отходит немного от Юлесоо, как навстречу ему попадаются первые свадебные гости: хозяева хутора Лепику с ватагой своих ребятишек, которые заполнили дровни, словно груда узлов. Даже батрак, которому Кийр летом шил новый костюм, едет вместе с хозяйским семейством, – каким-то чудом он уместил свой зад на самом кончике дровней, тогда как ноги волочатся по снегу.

Портной останавливается, секунду думает и, издав носом странный звук, делает шаг в сторону дровней и здоровается.

– Здрасьте, здрасьте! – отвечают ездоки.

– Хи-хи, – произносит рыжеголовый, – вы, небось, думаете, что на свадьбу едете!

– А… что?

– Лучше не ездите, не срамите себя, – Кийр презрительно машет рукой. – Никакой свадьбы, ничего там не будет. Я только что оттуда. Ничего похожего.

– Но ведь намечалась. Приглашали.

– А вы слушайте больше болтовню юлесооских Тоотсов!

– Видала? – Хозяин хутора Лепику оборачивается к жене. – Чего ж нам делать-то?

Жена что-то недовольно бормочет, но что именно, не слышно. Тем временем подъезжают еще двое ездоков.

– Поезжайте, поезжайте вперед! – кричит закутанный в тулуп длинноусый человек, Кийр узнает в нем арендатора церковной мызы. – Поезжайте вперед, небось, в одни гости едем!

– Чего вы без толку вперед рветесь, – отвечает Кийр за хозяев хутора Лепику. – Лучше прикиньте, как повернуть обратно – свадьбы не будет. Я там только что был, не знал, куда от стыда деться.

– Что за разговор? Ведь Либле приходил приглашать.

– Ну, Либле мог и пригласить, он и меня тоже приходил приглашать, только от этого не легче. Если вы не верите мне, подите, поглядите сами.

– Чего нам глядеть, – высказывает свое мнение батрак с паунвереской мельницы, это он сидит в санях арендатора, – лучше попробуем развернуться.

– Черта с два ты в этих сугробах развернешься! – сердито отзывается арендатор. – Тут и лошадь утопишь. Нет, ему надо было хотя бы предупредить, ежели он хочет, чтобы его стоящим мужиком считали. Видать, в нем все еще сидят старые школьные замашки. Ничего не попишешь. Придется поворачивать, не оставаться же среди дороги. Те, первые, ясное дело, тоже повернут обратно.

– Постой, не спеши! – восклицает мельничный батрак, поглядев назад. – Следом еще две штуки едут. Повремени чуток!

Но поздно, арендатор успевает повернуть своего белого жеребца, молодое горячее животное топчется в снежном сугробе, увязнув по брюхо, сани переворачиваются, батрак и арендатор с проклятиями летят в снег. Те «две штуки», о которых первый предупреждал второго, чуть было не наезжают на лепикуские дровни, останавливаются, и вновь подъехавшие гости с интересом ждут, чем закончится барахтанье в сугробе.

– Держи, держи правее, дьявол! – кричит из первых саней какой-то краснолицый толстяк. – Ты что, никогда вожжей в руки не брал?!

Но тем двоим, что барахтаются в снегу, от этого совета не легче, они не в состоянии держать ни правее, ни левее, поскольку ноги обоих запутались в санной полости.

– Вот недотепы! – восклицает краснолицый молодой человек, вылезая из своих саней, чтобы помочь потерпевшим. – Нечего было оставлять кучера дома, ежели самим с лошадью не управиться.

С этими словами он помогает арендатору и батраку подняться на ноги, берет взбудораженного жеребца под уздцы, чтобы вывести его на твердую дорогу. Дело подвигается успешно, однако именно в этот момент большой гнедой мерин самого спасителя почувствовал свободу и, что еще хуже, решил использовать ее по своему усмотрению. Словно бы, между прочим, мерин захватывает зубами шапку-ушанку лепикуского батрака, при этом, по-видимому, прихватив и его волосы, отчего парень со страшным воплем вскакивает на ноги, словно тычок. Настает черед мерина испугаться, – он мгновенно отпускает шапку и волосы лепиского батрака, однако вдобавок к этому считает своим долгом еще и прыгнуть в придорожную канаву, доверху заметенную снегом.

Видя это, полнолицый молодой человек, – а это никто иной, как известный нам Яан Тыниссон из деревни Канткюла, – оставляет белого жеребца на попечение его хозяина и спешит выручать своего мерина. В то же время обычно такая смирная лепикуская кобыла Тийу начинает пятиться и делает это, невзирая на понукания, до тех пор, пока не переворачивает полные ребятишек дровни точнехонько против саней Тыниссона. И вот теперь на проселке – груда орущих узлов, и каждый узел орет на свой лад. В самом низу этой груды кряхтит сам хозяин хутора Лепику, требуя, чтобы слезли, наконец, с его спины и освободили правую ногу, иначе он и шевельнуться не сможет. Батрак, ноги которого чуть не придавило бортами саней и дровней, сидит, скорчившись как мартышка, в санях Тыниссона и моргает глазами.

Сравнительно спокойной до сих пор оставалась лишь самая задняя лошадь, теперь же и она все напряженнее следит за топтанием белого жеребца в снегу и, слыша брань арендатора, прижимает уши к голове. И вдруг, прежде чем ее хозяин успевает принять меры, это последнее сохранявшее спокойствие животное поднимается на дыбы, фыркает и уже готово рвануться по проселку в сторону хутора Юлесоо.

Сообразив, что лепикуские детишки в опасности, хозяин лошади натягивает одну вожжу и сознательно направляет животное в сторону от дороги. По случайности, это происходит так неудачно, что «последняя спокойная» сталкивается грудью с белым жеребцом. В санях взвизгивает какая-то молодая женщина.

– Вот так-то! – кричит при виде этого нового злоключения арендатор, весь вываленный в снегу, с обвисшими усами. – Так! Так! Ну и свадьба! Спешите, спешите на свадьбу – колбасы уже дымятся на столе!

И, словно бы всей этой неразберихи еще недостаточно, со стороны хутора Лойгу приближаются новые сани с людьми. Ржание лошадей, брань мужчин, щелканье кнутов, звяканье колокольчиков и рев детей разносятся над обычно такой тихой проселочной дорогой.

Глядя на эту свалку, Кийр злорадно хихикает. Вот вам свадьба Тоотса! Спешите же, спешите к Тоотсу на свадьбу!