Сверхзадача

Иштван Немере Дело Килиоса

Этой ночью звезды сверкали как никогда. Во всяком случае, мне так казалось. Не припомню случая, чтобы за последние сорок лет, что минули со дня моего появления на в свет, они когда-нибудь были такими яркими.

Я вел машину, Баракс сидел рядом и молчал. У меня тоже не было особой охоты разговаривать. Далеко внизу блестела река, здесь она поворачивала на юг, и в излучине мерцали огни города. Мы летели бесшумно и быстро, и россыпь огоньков скрылась далеко позади, прежде чем я успел сообразить, что это за город мы пролетели. Когда-то здесь шумели бескрайние девственные леса — теперь остались только жидкие рощицы, укрытые непроницаемой темнотой.

Я прибавил скорость. Радар сообщил, что пространство перед нами чистое: диспетчеры освободили нам коридор. На часы смотреть было незачем: туда, куда мы направляемся, не опоздаешь.

Я насвистывал какую-то песенку, Баракс по-прежнему молчал. Оживал он только тогда, когда ему было что сказать. В повседневной жизни это достоинство буквально неоценимо, но сегодня мой попутчик меня раздражал своим молчанием и неподвижностью. Сидит и таращится в темноту за бортом. Любуется летящими навстречу огоньками внизу? Или просто отключился и ничего не видит?

Время от времени под нами появлялись и тут же исчезали то огни речного судна, то горняцкий поселок, то одинокая группа каких-то строений. У нас было такое ощущение, словно мы с Бараксом заперты в крошечной подводной лодке, плавающей в огромном аквариуме.

К сожалению, мне никак не удавалось сосредоточиться на чарующем зрелище, открывавшемся за иллюминатором. Мысли мои были заняты предстоящим заданием. Я видел перед собой шефа. Как правило, он никого к себе не вызывал, отдавал распоряжения, вернее, передавал через секретаря и заместителей все, что хотел сообщить своим подчиненным. Никто из наших парней не мог похвастаться тем, что старик позволил ему проникнуть в святая святых — его кабинет. Немыслимо было даже представить себе, что шеф способен вести долгие беседы с глазу на глаз с кем-нибудь из подчиненных.

Случилось это в полдень восьмого дня одиннадцатого месяца. Я сидел в холле у телевизора: в мои обязанности входило следить за сообщениями на злобу дня по каналам массовой информации. Такое занятие поручали не только мне. С самого утра до позднего вечера в этот день дежурил именно я. И в офисе, и за его пределами царила серая скука: уже много недель ничего не происходило. Парни ползали, как осенние мухи в северном полушарии. Я слышал, что эти насекомые даже погибают там в это время года.

А у нас, напротив, было тепло. В коридорах с кондиционированным воздухом жара не ощущалась, хотя улица раскалена добела. Кажется, еще немного — и с неба посыплются искры. Городской шум сюда не проникает, звукоизоляция отличная: поглощает любые посторонние шумы. Я как раз вспоминал вчерашний вечер, проведенный с высокой шатенкой, которую я подцепил в петхобаре, где почтенную публику перед полночью погружают в глубокий транс световыми эффектами и музыкой. Вечер удался, поэтому я сидел сонный и таращился в телевизор, зевая так, что трещали челюсти.

Вот тут-то из динамика спецоповещения и раздался голос: «Инспектор Медина, немедленно явитесь в комнату номер 100». Я не поверил собственным ушам! Меня зовут в комнату номер 100? К шефу? А голос повторил: «Инспектор Медина, немедленно явитесь в комнату номер 100!» Сомнений не оставалось, вызывали меня. Я встал, и в мою сторону повернулась одна из телекамер внутреннего наблюдения. Дежурный офицер увидел, что я поднялся, и вызов повторять не стал.

В коридоре я не встретил никого из сослуживцев; свободные от дежурства, вахт и заданий, они наверняка отдыхали сейчас в своих комнатах. Лифт бесшумно поднял меня на нужный этаж. В «коридоре власти» я бывал только дважды. И в этот раз снова залюбовался старинными мягкими красными коврами на полу (сейчас такие увидишь разве только в музее) и изящными кристаллами с Каллисто в нишах. И опять следом за мной бесшумно поворачивались телекамеры. Я неизменно чувствовал затылком чужой взгляд. Возможно, мне это только казалось от волнения. Наконец я остановился перед дверью. Сердце мое трепыхалось где-то в области пяток, хотя опасаться было нечего: во-первых, мне давненько не приходилось участвовать в операциях, а во-вторых, вне службы я не сделал ничего такого, за что меня можно было бы вызвать в комнату номер 100.

Дверь бесшумно отворилась. Напротив у стены стоял робот СР, обычно используемый в государственных учреждениях в качестве секретаря.

— Пожалуйста, положите правую руку на красную пластинку, — произнес он. Я подчинился. В мгновение ока машина сравнила отпечаток моей ладони и рисунок папиллярных линий с данными, зафиксированными в центральном компьютере отдела кадров: результат идентификации позитивный.

Последнее говорилось не для меня. Я убрал руку с подсвеченной красной пластины, тотчас же погас свет и слева от меня раскрылись скрытые в стене двери.

— Пожалуйста, — пригласила меня машина бесстрастным голосом.

Опять мягкая ковровая дорожка под ногами, опять космические минералы. Старик, видно, страстный коллекционер камней. Я слыхал, что он облетел всю солнечную систему, побывал даже за ее границами и отовсюду привозил удивительные минералы. Хранил он только те камни, которые собирал сам.

Я уже забыл, какой он из себя. Последний раз мы виделись два года назад. И вот теперь снова передо мной его хмурое лицо. Ходят слухи, что ему за восемьдесят, но по лицу этого не скажешь.

— Инспектор третьего класса Рой Медина явился, — доложила машина у меня за спиной.

— Входите, инспектор, — промолвил шеф и протянул мне руку.

…Приближался рассвет. На корпусе автоматического локатора замигала зеленая лампочка.

— До цели сто километров, — произнес Баракс.

— Вижу, — буркнул я, сбавил скорость и снизился до пятисот метров. Впереди показался берег озера. До цели оставалось около десяти километров.

Сигнал радиомаяка вывел машину к посадочной полосе. Ритмично мигали три красные лампочки. К моему удивлению, нигде не было никаких строений. И только позже, уже перед приземлением, я заметил белый домик с плоской крышей, похожий на обыкновенное сельское бунгало. Над входом светился неяркий огонек. Красные лампы погасли, едва мы коснулись земли. Мои глаза уже привыкли к темноте. Баракс выбрался из машины. Трещали кузнечики, пахло сожженными солнцем травами. Теплый ветерок ерошил волосы.

— Хорошая ночь! — вырвалось у меня. — Гляди, как сияют звезды! Странно: на рассвете мы будем далеко отсюда…

— Хотя практически не тронемся с места, — уточнил Баракс.

На этом наша беседа закончилась, так как кто-то позвал:

— Эй, вы! Идите сюда!

— Это милое приглашение наверняка относится к нам, — заметил Баракс.

Только через некоторое время до меня дошло, что это была шутка. Обычно Баракс серьезен. Не мудрено, что я сразу и не сообразил — ему вздумалось поострить.

На фоне белой стены издали был виден силуэт человека. К освещенной двери мы подошли одновременно.

— Майор Гуров, — представился незнакомец и незаметно покосился на трехмерную фотографию, спрятанную в ладони. — Инспектор Медина?

— Так точно!

На плечах Баракса были погоны Галапола — Галактической Полиции, точь-в-точь такие, как у майора и у меня. Тем не менее, взглянув на него, майор замялся.

— А вы… вы, это… Гм… Ведь вы Баракс, правда?

— Да, — холодно ответил мой спутник.

Гуров тут же сделал «налево кругом» и повел нас в дом. Мы оказались в старомодной комнате с каменными стенами и потолком из настоящего дерева. На широком столе лежали разнообразные пакеты и свертки. Слышалась тихая музыка. Радиоприемник тоже был старинный.

— Когда мы отправляемся? — поинтересовался я.

— В течение часа, — ответил Гуров…

Лицо шефа было холодно и спокойно. Он показал на кресло.

— Присаживайтесь, инспектор.

Как я уже сказал, шефу, по слухам, было около восьмидесяти. Сколько ему лет на самом деле, не знал никто. Во всяком случае, молодость его давно миновала: у крыльев носа пролегали глубокие морщины, да и лоб не был гладким, волосы поседели, различались пряди белые и серебристые согласитесь, необычайная световая композиция. На лице заметно было влияние крови предков — представителей всех континентов. Не состарившись, светились узкие зеленые глаза. Время от времени шефа видели в коридорах нашего здания. Ну, а раз в год он принимал участие в правительственных приемах. Эти приемы обычно передают по всепланетному телевидению. Не секрет, что телеоператоры охотно показали бы крупным планом шефа Галактической Полиции. Однако старик умело избегал взгляда телекамер. Несколько раз им все же удалось поймать его в фокус на секунду-другую, но он тут же словно таял в воздухе. Говорили, что шеф не любит привлекать внимание. Сейчас он сидел напротив и разглядывал меня. Знать бы, что он обо мне думает. Наверняка ведь просматривал мое досье перед тем как вызвать.

— Что вы знаете о хроноклазмах, инспектор? — спросил шеф наконец и откинулся в кресле. Спинка кресла тут же мягко выгнулась, приспосабливаясь к его новой позе.

Вопрос меня удивил. Но, в конце концов, я был не новичком в этом заведении и работал именно в отделе времени, поэтому ответить не составляло мне никакого труда.

— В научной и криминалистической терминологии хроноклазмом именуется явление, когда злоумышленник или группа злоумышленников, пользуясь методом, открытым в 2811 году, и соответствующими техническими средствами, отправляется в прошлое и там вмешивается в исторические события, вследствие чего наступают серьезные и необратимые изменения в ходе исторического развития человечества. Продолжать или не надо?

Шеф задумчиво глядел перед собой, казалось, он забыл о моем присутствии. Но нет — едва я замолк, он поднял на меня свои зеленые глаза.

— Часто такое бывало?

— Хроноклазмы? Науке известны два случая. К счастью, ни тот, ни другой не повлекли за собой слишком опасных последствий. Один из них, собственно, можно назвать «кораблекрушением». В 2814 году молодой исследователь времени Чан Легран отправился в конец 15-го века. Техника возвращения не была тогда достаточно отработана, и он застрял в прошлом — обычная техническая неисправность. Ему пришлось провести в Европе 15-го века 19 лет. Исследователь был художником-любителем, поэтому, чтобы заработать на пропитание, он рисовал: на фоне фантастических пейзажей изображал создания, открытые в 26-м веке на Каллисто, мутантов-людей, чьи гены были искалечены радиоактивным излучением, и микстантов — результат скрещивания людей с животными. Свои картины он продавал местному живописцу по имени Иероним Босх. В конце концов Леграну в этих исключительно примитивных условиях удалось раздобыть необходимые для ремонта материалы и вернуться.

— А что вы знаете о втором случае?

— 2997 год. Пользуясь халатностью взрослых, двое несовершеннолетних пробрались в один научно-исследовательский институт и отправились в 15-й век. Старший, известный под именем Леонардо да Винчи, стал знаменитым художником и изобретателем, а младший, по имени Мальци, выступал сначала в роли ученика Леонардо, а после кончины друга пытался обнародовать изобретения Леонардо.

— Следовательно, эта вторая катастрофа отличалась от первой? спросил шеф тоном экзаменатора.

— Решительным образом. Инженерные проекты беглецов на уровне той эпохи были неосуществимы. Наверняка, основываясь на памяти будущего, Леонардо изобрел движущийся тротуар, танк, броненосец, самолет и вертолет, парашют, скорострельную пушку и подводную лодку. «Открыл» законы перспективы, рисовал карты в проекции Меркатора, описывал сражения будущего, «предсказывал» колониализм, загрязнение окружающей среды… Следует обратить внимание вот еще на что. Во-первых, Леонардо и Мальци не собирались возвращаться в будущее, в свою родную эпоху, в свое время. Во-вторых, живопись Босха не повлекла в свое время изменений в сознании, а на исключительное своеобразие его живописи обратили внимание гораздо позже. А «дело Леонардо» имело громадный резонанс в течение многих веков. Еще в 20-м, и даже в 23-м веках было непонятно, каким образом удалось этому человеку предвосхитить технические достижения будущего и угадать принципы их действия, не говоря уже о его пророчествах…

— Вы упомянули 20-й век, — остановил меня шеф. — Ведь вы специализировались именно на этой эпохе, не так ли?

— Да. Я изучал вторую половину двадцатого и начало двадцать первого века, до двадцатых годов, — ответил я.

— А какова ваша географическая ориентация? Ваш лингвистический интерес?

— Латинская Америка, испанский язык.

— Превосходно! — шеф достал пластиковую папку, положил на стоя и раскрыл ее.

— Теперь прошу внимания, инспектор. Мы долго колебались, кому доверить это задание. И выбор пал на вас.

Прислонясь к стене, Баракс наблюдал, как двое рабочих, составляющих весь технический персонал, краном устанавливают на рельсы машину и вывозят ее из закамуфлированного под деревенское бунгало ангара. Посреди чистого поля рельсы неожиданно обрывались. Не прошло и получаса с тех пор, как мы прибыли сюда, а майор уже явился доложить, что машина готова.

— Разрешите согласовать данные? — спросил он.

Мы возвратились в дом. Где-то вскрикнула птица. Не верилось, что сейчас мы покинем этот мир тишины и покоя.

Гуров расстелил на столе большую, ярко разрисованную карту и мрачно произнес:

— Двойная датировка сегодняшнего вторжения: три тысячи сорок четвертый год, десятый день месяца мая… Я правильно говорю, м-а-я? повторил он по буквам незнакомое слово.

— Да, верно, так раньше назывался пятый месяц.

— Ага, поехали дальше. — Гуров заглянул в свои бумажки. — После долгих колебаний руководство решило срок возвращения пока не устанавливать, мы можем позволить себе только одно, самое большее два вмешательства, не забывайте об этом, инспектор. И будет лучше, если вы уведомите нас о своем возвращении хотя бы за сутки.

Я закусил губу. Шеф говорил, что на проведение операции у нас должно уйти десять-пятнадцать дней, ни сутками больше. Хватит ли?

— А как с географическими координатами? Достаточно ли легко определить место, куда нас забрасывают, или нам придется его искать?

Майор постучал пальцем по карте.

— Это здесь. Ступенчатая пирамида со срезанной вершиной, построена в четырнадцатом веке. Ритуальное сооружение. Местность называется Сан-Фернандо, это в двадцати пяти километрах восточнее столицы, города Боливара, административного центра с 1992 года. Этих данных достаточно, инспектор?

— Думаю, да, — ответил я задумчиво.

— Возьмите одежду, — он сунул мне в руки два пакета. — Это для вас, это для Баракса. Сшито по мерке, изготовлено из материалов того времени, в соответствии с тогдашней модой и климатическими условиями. Здесь еще пачка банкнот, тоже подлинные. Члены других экспедиций привезли деньги из девяностых годов двадцатого века. Естественно, мы отобрали выпущенные раньше мая 1992 года. Ну и документы, удостоверяющие личность, также напечатанные на бумаге того времени, их сделали лучшие специалисты. Еще вопросы есть, инспектор?

— Все в порядке, можно отправляться.

Баракс дожидался перед домом. Я отдал ему сверток с одеждой. Машина посреди поля походила на темный блик. Гуров открыл дверь. Чтобы войти, пришлось наклониться. Подобные аппараты для меня не в диковинку. В конце концов, в такого рода «путешествия» я отправляюсь не впервые.

— Мундиры сложите в эти сундучки, — распорядился Гуров и склонился над пультом. — Через десять минут отправляемся…

Шеф подошел к окну. За броневым стеклом купался в солнечных лучах город. Над голубыми озерами городского парка поднималась туманная дымка.

— Имя: Килиос. Дипп. Историк. Сорок восемь лет. Вот его фотография. Это трехмерная, но вы, конечно, получите двухмерную, черно-белую. Ее и возьмете с собой. Килиос в течение двадцати одного года работал в Дахарском историческом институте. Специализировался на автократиях. На эту тему писал дипломную работу. Позднее опубликовал несколько трудов о политических течениях 19-го и 20-го веков. Вы знаете, инспектор, что такое политика?

— Знаю, так назывались в период с 10-го по 23-й век теоретические и практические взаимодействия различных заинтересованных групп, ответил я.

— Хорошо. Итак, Килиос всю жизнь интересовался политикой. Неоднократно получал лицензии на осторожное проникновение в прошлое с целью исследований. Продолжительность этих посещений никогда не превышала нескольких часов. Никто ничего не подозревал, даже когда Килиос исчез навсегда.

— Исчез? Не может быть!

— И тем не менее, — кивнул шеф. — В наше время для этого есть множество способов. Индивид, желающий исчезнуть, может, к примеру, полететь на какую-нибудь из планет Солнечной системы и оттуда отправиться в прошлое.

— Но ведь машины для путешествия во времени неизменно под строжайшим контролем, — возразил я.

— До сих пор мы тоже так думали. Именно дело Килиоса показало, что с этим не все в порядке. Дипп Килиос с удивительным долготерпением выжидал удобного случая. Ему выдали законное разрешение на проникновение в последнюю четверть 20-го века. Точные временные и географические координаты он выбрал по своему усмотрению. Отправился в прошлое и прислал оттуда пустую капсулу.

— Значит, это преднамеренное бегство? — спросил я. Шеф кивнул.

— Мы тоже это так расценили. Однако тогда мы еще не подозревали, что он намеревается совершить хроноклазм. В прошлом романтические исследователи минувшего или историки не раз «убегали» в интересующую их эпоху и проводили там по нескольку недель или даже месяцев, чтобы лучше познакомиться с жизнью того времени. Были среди них такие, что оставляли записки — куда и когда следует прислать за ними машину. Однако общеизвестно, что риск хроноклазма в подобных случаях велик, поэтому закон об Охране Времени 2812 года строго запрещает подобные экспедиции. Тех, кого удалось вернуть в современность, строго наказали.

— Десять лет на необитаемом острове, — буркнул я.

— А некоторые беглецы, оставшись в чужом времени, случалось, и головой расплачивались, — старинный фразеологический оборот прозвучал в устах шефа совершенно естественно. — Не выдерживали условий. Врачи бессильны были им помочь. Многие погибали, не найдя общий язык со своими новыми современниками. Вы же, инспектор, знакомы с нравами тех варварских эпох: убийства, войны, несчастные случаи были тогда в порядке вещей… В случае с Килиосом ситуация оказалась хуже. Сначала компетентные лица не особенно беспокоились, считая, что это обычное исследовательское путешествие. Однако месяц спустя выяснилось, что историк, прежде чем отправиться в прошлое, скопировал в архивах исчерпывающие описания изобретений, технических новинок и подробные технологические процессы их производства.

— Что это были за изобретения?

— В числе прочих и телепатический аппарат Кальена.

— Вольтранс? — поразился я. — Его же придумали только в начале 23-го века!

— Вы правы, Рой, — шеф задумчиво уставился в стену перед собой. Килиос взял с собой в прошлое описание простейшей конструкции. Как бы то ни было, он без малого на триста лет опережает эпоху, в которой оказался, и это устройство в его руках может стать страшным оружием.

— Если ему удастся его изготовить, — вставил я с надеждой в голосе. Шеф отмахнулся.

— Наши специалисты изучили возможности, какими Килиос располагает в 20-м веке, и утверждают, что он вполне может собрать прототип аппарата и даже выпускать их серийно.

— Когда он сбежал?

— Два месяца тому назад.

— И вы не искали его до сих пор? Ведь если Килиос станет причиной хроноклазма, последствия могут быть куда серьезнее, чем в каком-нибудь другом случае!

— Вот именно, инспектор. Конечно же, мы его искали, но он оказался хитроумным противником. За десятилетия исследований Килиос отлично познакомился с условиями, царившими в ту эпоху. Он знает и наши обычаи. Поэтому хорошо осведомлен, где и когда Отдел Времени Галактической Полиции начнет искать его. У него все продумано. Он в совершенстве овладел диалектом испанского языка, распространенным в 20-м веке. В прошлое он ушел в Маниле. И вот что нам удалось узнать об этой стране. В девяностых годах 20-го века этот регион назывался Филиппинами, и одним из общеупотребительных там языков был испанский. Мы были убеждены, что Килиос укрылся на одном из островов архипелага. Туда и послали агентов. Искали его две недели, но все было бесполезно. Тогда мы поняли, что уход в Маниле был только шагом, предпринятым, чтобы замести следы. Килиоса следует искать в испаноязычном регионе, но в иных географических координатах. Так как беглец из трех тысяч языков, использовавшихся на земле в 20-м веке, знает только испанский, в других лингвистических ареалах розыск можно не вести.

— Это значит, круг поисков сужался до двух десятков тогдашних государств, — буркнул я. — И пока вы решали, в каком из них он, драгоценное время уходило.

— Уходило, потому что Килиос оказался очень хитрым противником и умело водил нас за нос. Поэтому наши сыщики потеряли еще десять дней, разыскивая его в древней Испании. Кое-какие следы Килиоса, правда, отыскались, но они вели в Южную Америку. Мы перебросили в 20-й век вдвое больше оперативных работников и наконец на прошлой неделе преступника удалось локализовать. Более или менее определенно.

— Очевидно, мое задание заключается в том, чтобы привезти его обратно? — перебил я шефа не совсем учтиво. — Но почему именно я?

— Потому что на этот раз задание совершенно особое. Его нельзя доверить первому попавшемуся оперативнику, который умеет выслеживать людей. В случае с Килиосом мы имеем дело не с рассеянным профессором, не с любознательным ученым, забывающим обо всем на свете за любимым занятием, а — как уже было сказано — с преступником. Нетрудно догадаться, что Дипп Килиос хочет сделать в 20-м веке карьеру. Вам знакомо это слово, инспектор?

— Так точно, можно не объяснять.

— Ну так вот. Килиос в этом мире, в мире три тысячи сорок четвертого года, был никто. Один из многих исследователей времени. Хорошо знавшие беглеца люди описывают его как человека честолюбивого, но недостаточно способного и в конечном счете неинтересного, даже посредственного. Психологи Галактической Полиции позже сопоставили психологические данные и всю остальную информацию о Килиосе, которая только отыскалась, и в один голос утверждают, что Килиос в прошлом пытался выбиться в люди. Взобраться наверх по политической лестнице. Несомненно, располагая знаниями, аппаратом «Вольтранс» и будучи информированным о событиях ближайшего будущего, он имеет громадное преимущество перед представителями общества, в которое он направился.

— Этот хроноклазм грозит стать опасным. Где Килиос сейчас?

— Координаты вы получите, инспектор. Нашим оперативникам удалось установить только то, что он в городе. Операция будет небезопасной, Рой. Правительство пришло к убеждению, что мы имеем дело с хроноклазмом первой степени, а значит, с самым серьезным случаем этого рода за все время путешествий в прошлое и существования полиции безопасности времени.

— До какой степени я могу быть свободным в своих действиях? спросил я, чувствуя сухость во рту. Хроноклазм первой степени? Наконец-то какое-то задание. Все лучше, чем месяцами пялиться в телевизор в холле управления.

— Офицеры Галактической Полиции имеют право применять оружие только в случае крайней необходимости, — медленно произнес шеф. — На вчерашнем совещании было принято облечь вас соответствующими полномочиями. Эти полномочия распространяются, естественно, исключительно на Диппа Килиоса и только тогда, когда иной возможности переправить его в настоящее не будет. В этом случае можете его убить.

Я зажмурился. Убить! Отвратительное слово. Первобытное, беспощадное. Способен ли я убить человека? В свое время нас обучали разнообразным приемам, но я еще не слыхал, чтобы кто-нибудь из нас…

— Конечно, я был бы удовлетворен гораздо больше, если бы вы привезли Килиоса живым и здоровым, чтобы он мог принять заслуженную кару, — тут же добавил шеф.

— Мое вмешательство может приобрести такие размеры, что само приведет к хроноклазму второй или третьей степени, — осторожно заметил я после непродолжительной паузы.

— Мы понимаем это и, тем не менее, обязаны рискнуть, ибо дальнейшая деятельность Килиоса может поставить нас в еще более трудное положение. Инспектор! — шеф неожиданно встал, я тоже вскочил.

— Инспектор! Правительство приняло решение предоставить вам полную свободу действий. На месте вы можете делать все, что сочтете необходимым для успеха операции. Я был бы рад, если бы вы время от времени информировали меня о ходе операции.

— Хронотелефон? — спросил я. До сих пор разрешение на его использование давалось лишь в особых случаях.

— Ситуация нетипична, Рой. Связь будет поддерживаться только со мной.

Серьезность момента была ясна. Оставалось договориться еще кое о чем.

— Кого возьмете с собой, Рой? Весь наличный штат Галактической Полиции к вашим услугам. Выбирайте лучших.

— Ну, у семи нянек дитя без глазу…

Пословица понравилась, лицо шефа оживилось. Каждому было известно, что после космических камешков он охотнее всего коллекционировал старинные идиомы, пословицы и поговорки. Я попал в самую точку — он усмехнулся и сказал:

— Услышите что-нибудь в подобном роде, запишите на память, потом передайте мне. Я собираю подобные жемчужинки.

— Рад стараться! — ответил я со смехом. — Что же касается дела, я знаю двадцатый век и знаю, что вдвоем, а то и в одиночку я в состоянии сделать больше, чем целая рота агентов… Нужно раствориться в толпе. Нельзя обращать на себя внимание.

— Возможно, вы правы. Проведение операции — ваше дело, вот и разрабатывайте ее стратегию. Так кого же вы хотите взять с собой?

— Думаю, достаточно будет Баракса.

— Баракса? — брови шефа взлетели, затем так же стремительно опустились. Он сделал вид, что удивился, хотя ожидал такого ответа, потому что с облегчением сказал:

— Знаю, странные у вас отношения с этим человеком, инспектор… Все в порядке, забирайте его.

— Благодарю.

— Желаю вам удачи, Рой.

— Думаю, что она нам пригодится.

Мы спрыгнули на землю. Гуров удерживал машину в воздухе. Звезды, казалось, потускнели. Однако нам было не до созерцания небес — трава доходила до колен и приходилось смотреть под ноги. Гуров сказал:

— Ближайшее селение в одиннадцати километрах к западу. Дорога здесь неподалеку. И не забудьте сообщить нам, когда соберетесь возвращаться.

— Не забудем, — я махнул рукой. — Пока.

Гуров захлопнул люк. Я отступил назад, аппарат пошел вверх. Некоторое время дисковидный корпус был еще виден, но постепенно он таял и наконец совсем растворился в воздухе — Гуров пересек темпоральную границу, а вместе с ней границу пространства. Я глубоко вздохнул. Травы пахли совсем не так, как тысячу пятьдесят два года тому вперед.

— Чувствуешь, какой запах? — спросил я. — Что скажешь?

Баракс огляделся. Я знал, что он воспользовался прибором ночного видения, и, скорее всего, ничего внушающего опасение не обнаружил, потому что ответил:

— Непосредственной угрозы или вредных газов не обнаружено.

— Черт возьми, разве я газы имел в виду? — вспыхнул я, но тут же сообразил, что пускаться в дискуссии бессмысленно. С Бараксом не поговоришь о таких поэтических вещах, как запах цветов.

— Как будем добираться? — невозмутимо спросил мой спутник.

Настроение, навеянное ароматом трав, ему не удалось испортить окончательно.

— Ночь хороша, можно и отдохнуть немного. Куда нам торопиться? Лучше двинемся пешком.

И мы отправились в путь. Сначала шли на север, потом взяли западнее. Было довольно темно, и мы продвигались медленно. Вскоре выбрались на дорогу, о которой упоминал Гуров. Идти стало легче. Серая лента шоссе была чуть более светлой, чем все вокруг. Наши шаги отдавались эхом, как в пещере. Птицы не пели. Леса не было видно, хотя, возможно, дальше на взгорьях и росли деревья. Минут двадцать мы шли не разговаривая. Наконец Баракс нарушил молчание:

— Как ты думаешь, какие у Килиоса шансы?

— Спроси лучше, сколько у нас шансов найти его, схватить и увезти обратно, — буркнул я. Неизвестно почему меня охватила необъяснимая тревога. Ночь. В этом мраке могла таиться неведомая угроза. К счастью, минутная слабость вскоре прошла.

Через полчаса впереди показались огоньки. По местному времени было около четырех часов утра. У дороги стояли белые домики — поселок. Мы стали осторожнее. Между домами никого не было видно. Однако на небольшой площади в центре поселка под стеной здания с башенкой сидели несколько мужчин. Я уже знал, что здание с башенкой — это церковь.

— Подойдем? — предложил я. Баракс был не в восторге от моего предложения, однако беспрекословно подчинился и последовал за мной. Иначе поступить он не мог: я был начальником нашей небольшой экспедиции, а дисциплина есть дисциплина.

Заслышав шаги, сидящие у стены встали, тревожно вглядываясь в темноту. Мы подошли к освещенному фонарями месту, я застегнул пиджак и любезно поздоровался:

— Буэнос ночес, сеньоры!

Это были мои первые слова из 1992 года. Не впервой мне выполнять задания в прошлом, однако в 1992 году гостить еще не приходилось. Правда, на первый взгляд, девяностые годы не слишком уж отличаются от знакомых мне пятидесятых или семидесятых.

— Доброй ночи, — буркнули неохотно аборигены, оценивающе разглядывая наши лица и одежду. Я старался вести себя спокойно и уверенно, держался как можно естественней.

— У нас испортилась машина, это в нескольких километрах отсюда… Мы иностранцы, — таким образом мое несовершенное произношение сразу же получило объяснение. — И хотели бы попасть в Боливар. Или, по крайней мере, в какой-нибудь город поблизости.

Мужчины молчали.

— Если бы можно было одолжить какую-нибудь машину, — продолжил я и, вспомнив о деньгах, которые оставил мне Гуров, поспешно добавил:

— Разумеется, мы хорошо заплатили бы за это.

Аборигены переглянулись, и один из них пробормотал:

— Сейчас что-нибудь придумаем, сеньоры. Подождите.

И они ушли все вместе в одну сторону. В восточной части неба едва заметно забрезжил сероватый неясный свет.

Вдруг из темноты послышались громкие слова команды, и неожиданно появились четверо усачей в одинаковой одежде. Прежде чем мы успели сообразить, что происходит, нас взяли в кольцо. Мы поняли, что это совсем не те люди, чем те, которые нас здесь встретили. У этих на ремнях на правом боку висели черные треугольные коробочки. Оружие, — догадался я, — мундиры. Это означало, что окружавшие нас принадлежат к какой-то военизированной организации.

— К стенке! — крикнул один из них. — Не двигаться!

Мы и не собирались двигаться. Впрочем, к стене становиться мы тоже не стали. Тогда тот, что кричал, подошел ко мне.

— Ты что, не слышал приказа?

— Это вы мне? — удивился я. Ничего не поделаешь, человек не в состоянии переделаться за какую-то минуту. Даже если у меня такая же профессия, как у него, и я знаком с нравами разных эпох. Я слишком долго пробыл в своем настоящем и сейчас не сумел мгновенно перестроиться и приспособиться к отношениям, царящим в давно прошедшем столетии. И тогда…

Позже, когда я вспоминал эти мгновения, ко мне неизменно возвращалось ледяное оцепенение — оно поднималось от колен. Я был просто не в состоянии поверить, что подобное может произойти. Вы ждете, чтобы я рассказал, что же было потом?

Он ударил меня в лицо. Я покачнулся, но не от удара. Какую-то долю секунды я стоял, как в тумане, все еще не понимая, что происходит. Эпоха, в которой мы живем, давным-давно не знает подобного обращения. Прошли века с тех пор, как человек в последний раз поднял руку на другого человека. А тогда события стали развиваться с головокружительной быстротой. Увидев, что произошло, Баракс начал действовать. Двое в мундирах еще валялись на земле, а он уже был рядом с третьим. Наконец и я очнулся от столбняка, схватил того, кто ударил меня, и швырнул приемом, который тысячи раз отрабатывал в спортзале. К сожалению, удар был настолько силен, что полицейский, ударившись головой о мостовую, растянулся без чувств.

Только тогда мне пришло в голову, что обезвредить его можно было бы куда более удобным и безопасным способом. Но, как видно, его удар пробудил во мне первобытные инстинкты, о существовании которых я даже не догадывался. Во мне вспыхнуло желание дать сдачи собственными руками.

Тем временем Баракс управился с третьим, не дав ему времени выхватить оружие. Я перевел дух, ничего не понимая.

— Черт побери! — Баракс использовал свое любимое выражение, которое, что греха таить, подцепил у меня. — Почему он так поступил?

— Бог его знает, — ответил я растерянно. — Это выше моего разумения.

— А что такое «бог»? — тут же поинтересовался Баракс.

— Лексический оборот, — пояснил я и вдруг осознал всю нелепость ситуации. Мы в опасности, стоим над четырьмя бесчувственными телами в форме и беседуем о лингвистике.

— Идем отсюда, — сказал я.

Баракс молча последовал за мной. Я оглянулся. На верхушке белой колокольни блестел крест. Наступал день, и солнечный луч над нами был предвестником приближающегося утра.

Крестьян нигде не было видно.

Опять мы шагали по пустынному шоссе.

— Это были полицейские, — пояснил я Бараксу. — Они следят за общественным порядком.

— Тогда почему он тебя ударил?

Я не сразу нашелся, что ответить. Потом в нескольких туманных выражениях попытался объяснить, что в старину грубость зачастую сопутствовала блюстителям порядка.

Я с азартом принялся рассказывать, а Бараксу было интересно, так как в этой эпохе он еще не бывал. С местным диалектом он был знаком, а с нравами — увы. Задание было у него, как и обычно, четко определено: прикрывать меня и выручать, если попаду в переделку. Поэтому Бараксу было проще. Однако я упустил из виду кристальную чистоту логики Баракса. Если у него возникал вопрос, с ним следовало разобраться, прежде чем переходить к следующему. И мой помощник настойчиво возвращался к событиям в селении.

— О нас полицейские ничего не знали. Крестьяне, наверное, сообщили им, что пришли двое иностранцев. Тем не менее нас сразу же окружили и отнеслись как к врагам.

— Н-да… — я потрогал щеку. — В самом деле, это было несколько неожиданно.

Баракс промолчал, но я почувствовал, что ответ его не удовлетворил.

Светало. Из полутьмы показались горы, на небе появились барашки. Легкий ветерок ерошил мои волосы. Снова запахло сухими травами. Через некоторое время справа от дороги показался одинокий домик. Где-то в той стороне мычали коровы. Какой-то человек грузил в кузов маленького пикапа алюминиевые емкости странной формы. Оставив Баракса на дороге, я подошел поближе и заговорил с этим человеком.

— Лория недалеко отсюда, — сообщил он. — Это небольшой городок. Собственно, я туда сейчас еду, везу молоко. Могу подвезти, если согласитесь поехать в кузове.

— Мы в долгу не останемся, — этими расхожими лексическими оборотами мне уже приходилось пользоваться во время предыдущих путешествий и всегда с успехом.

Так было и на этот раз: молочник спрятал банкноту в карман, явно удовлетворенный. Я позвал Баракса, и через минуту мы уже ехали в сторону Лории.

Несмотря на ранний час, на улицах города было людно. По пути мы обгоняли запряженные мулами двуколки, груженные фруктами и овощами. На рынке царило оживление. Донесся звон курантов с церковной колокольни. Взошло солнце.

Мы спрыгнули с машины. Я огляделся, не привлекли ли мы чьего-нибудь внимания. Но местным жителям было не до нас. Они предлагали свои товары быстроглазым матронам с корзинами, отгоняли мух, заворачивали в бумагу рыбу, перекликались. Скрипели колеса тележек, вопили ослы. Несколько подростков гоняли взад-вперед на мопедах. Какой-то торговец с грохотом поднял жалюзи на дверях своей лавки. Из кофейни неподалеку на террасу выносили столики. Мы были первыми посетителями.

Хозяин, крупный лысеющий человек с волосатыми руками, учтиво спросил нас, что подать. Я попросил кофе и какое-нибудь пирожное. Он склонился к Бараксу.

— А вам чем могу служить, сеньор?

Я сделал попытку взглянуть на моего спутника глазами этих людей. Каким он им видится? Высокий, плечистый, краснощекий. Даже сквозь пиджак заметно, как перекатываются бугры мускулов. Глаза серые. Лицо малоподвижное, походка размеренная. Одет скромно. Фигура атлетическая. Такие обычно нравятся женщинам. Возможно, с точки зрения жителей двадцатого века, он вообще не отличался от аборигенов. Кому придет в голову размышлять над тем, насколько он чужд этому пространству-времени?

— Кофе, пожалуйста, — сказал Бараке, и хозяин, поклонившись, отошел от нас.

Попивая горький обжигающий напиток, мы узнали, что некто Хуарес сдает напрокат автомобили. Его контора была сразу за церковью. Между Лорией и столицей есть автобусное сообщение. Первый рейс — в одиннадцать, второй — в три часа пополудни. Оказалось, что железной дороги здесь нет и близко…

Следовало как-то объяснить наше появление в этом местечке, поэтому я снова рассказал байку об испортившемся автомобиле. Хозяин понимающе кивнул, пряча в карман деньги. Тут мне кое-что пришло в голову. Агенты Галапола, выслеживающие Диппа Килиоса, были здесь несколько дней назад. Возможно, беглеца с тех пор здесь опять видели. Я вынул двухмерную черно-белую фотографию и показал ее владельцу кофейни.

— Вам случайно не знаком этот человек?

Реакция его меня удивила: едва бросив взгляд на снимок, он повернулся кругом и поспешно скрылся в дверях своего заведения. Не понимая, в чем дело, мы с Бараксом переглянулись, пожали плечами, подождали минуту-другую, но хозяин не показывался.

— Если удастся достать напрокат автомобиль, тогда все в порядке, произнес я, обращаясь к своему напарнику, — в противном случае придется довольствоваться автобусом.

Баракс, по своему обыкновению, промолчал. Общее руководство, планирование и обдумывание каждого нового шага всецело лежали на мне. Так же, как и во множестве прошлых совместных операций, он всего лишь помогал реализовывать мои планы. Естественно, при необходимости анализировать события я тоже использовал его блестящие способности.

Мы обогнули церковь и оказались в каком-то переулке. Невероятно тощий старик подпирал стену дома. Я спросил, где нам найти сеньора Хуареса.

Старик мотнул головой, указывая направление. Я снова достал фотографию. Старик посмотрел на фото, потом на меня, сплюнул себе под ноги и поспешно удалился. Я остался стоять, изумленный до предела. Баракс был тоже удивлен, но совсем не тем, что поразило меня.

— Черт побери, что это у него вылетело изо рта?

— Слюна, — пояснил я. — Это называется плюнуть.

— Никогда не слыхал ничего подобного, — покачал он головой.

Над воротами красовалась вывеска с изображением автомобильной шины и гаечного ключа — видимо, здесь находится автомобильная мастерская. Я припомнил, чему меня учили. Семнадцать лет назад на историческом факультете университета я целых полгода изучал символику 20-го века. Предмет был непростой, но, во всяком случае, полезный, в противоположность следующим курсам, посвященным суперсовременным методам криминалистических исследований, совершенно бесполезным при моей профессии. Так я размышлял, пока мы не оказались на просторном дворе, обнесенном стеной. На платформе в подъемниках стояло несколько полуразобранных автомобилей без колес. Вокруг них вертелись двое молодых парней в замасленной одежде. В ответ на мой вопрос мне показали дверь.

Я вошел. Баракс предусмотрительно остался снаружи. К моему удивлению, в конторе меня встретила молодая женщина. Комната с белыми стенами и мебелью темного лака была залита врывающимися через окно золотыми солнечными лучами. Здесь было по-домашнему уютно. Девушка повернулась ко мне, и под лучами солнца вокруг ее головы засиял золотой ореол. Длинные черные волосы опускались на плечи. На смуглом лице сверкнула улыбка.

— Здравствуйте, сеньор, чем могу быть полезна?

Я рассказал, что у нас за дело. Девушка выслушала все с большим вниманием, хотя в уголках ее губ то и дело проскальзывала тонкая усмешка. Потом она сказала:

— Я дочь Хуареса. Отец сейчас вернется. А что касается машины, то отец сдает их только местным жителям, которых хорошо знает, и поэтому не сомневается, что машину вернут… А вы здесь чужой…

— Мы иностранцы, — заметил я, хотя по моему произношению это было и так ясно. — Мы не прочь заплатить за прокат больше, чем вы обычно берете…

— Будет лучше, если мы отбуксируем вашу поломанную машину. Пока отец будет ее чинить, вы сможете воспользоваться нашей. Где вы оставили ее?

По вполне понятным причинам такой вариант меня не устраивал. К счастью, в это время через другую дверь в комнату вошел сам хозяин гаража сеньор Хуарес, коренастый человек лет пятидесяти, с лицом, на котором навсегда застыло выражение удивления окружающим миром.

— Что случилось, Эстрелла?

Девушка объяснила ситуацию. Она говорила очень быстро. Я тем временем ломал голову, как выбраться из этой переделки. Ну что нам стоило тихо-мирно посидеть на остановке и дождаться автобуса? И тут появился Баракс.

— Люди в форме, — невозмутимо сообщил он мне, произнося эту фразу на нашем языке. — Они перекрыли вход.

Я смотрел в это время на Эстреллу и видел, как она испугалась полицейских, которых увидела в раскрытые двери. Похоже, семья Хуареса имела основание опасаться властей. К сожалению, у меня не было времени на размышления. В дверях уже стояли трое с оружием на изготовку, и Баракс придвинулся ко мне.

— Буэнос диас, сеньор лейтенант, — поклонился Хуарес и дрогнувшим голосом спросил: — Какое дело привело вас ко мне?

— Мы разыскиваем этих сеньоров, — указал на нас с Бараксом унтер-офицер, которого Хуарес назвал лейтенантом.

Я принял телепатическое предостережение: Баракс сообщил, что у полицейских по отношению к нам недобрые намерения. Но, по-моему, Бараксу не стоило утруждать свои биодатчики: их неприязненные взгляды были достаточно красноречивы. Однако Баракс все-таки счел нужным предостеречь меня и сделал это надежным и испытанным способом, а телепат он был неплохой.

Унтер-офицер был молод и неопрятен. Он тут же определил, что Баракс всего лишь молчаливый исполнитель, а начальник, и, стало быть, главный противник — я.

— Ваши документы! — процедил унтер-офицер и протянул руку.

Тем временем один из его людей встал между окном и дверью, ведущей в жилую часть дома. Второй оставался на месте.

Мы подали наши паспорта. Унтер-офицер раскрыл их и принялся внимательно изучать. Заметно было, что паспорта его вообще не интересуют. Неожиданно он сунул документы в карман.

— Мне доложили, что вы показываете людям какую-то фотографию, сказал он, ядовито ухмыляясь. — Может, и нам позволено будет посмотреть на нее?

Я достал фото.

— Мы разыскиваем этого человека.

Унтер растерянно уставился на фотографию. Вид у него был на удивление дурацким. Наконец он понял это, изменил выражение лица и взвизгнул:

— Взять их!

Полицейские, размахивая оружием, подскочили к нам, и не успел я опомниться, как на моих запястьях защелкнулись наручники. Баракс стоял посреди комнаты. «Все в порядке», — передал он мне телепатически. Я спокойно встал рядом с ним.

— Так вот, оказывается, что вы за птицы! — ощерился офицер. Его и так неприятное лицо стало совсем мерзким.

— Какие птицы? — не понял я.

— Те самые, что напали на полицейских в деревне!

«Быстро сюда добралось известие о случившемся», — подумал я. Баракс оглядывался по сторонам. Справиться с этой четверкой для него было пустячным делом, так же, как и прошлой ночью, но с меня конфликтов было более чем достаточно.

— Тот полицейский ни за что ни про что ударил меня, — пояснил я.

Считая, что это объяснение удовлетворит офицерика, я очень ошибался. В его поросячьих глазках горела ненависть.

— Ты поднял руку на представителя закона!

— Совсем напротив, это он поднял на меня руку.

Полицейский только отмахнулся и взял со стола фотографию.

— Вам известно, кто это такой?

— Известно, — чистосердечно признался я.

— Почему вы о нем расспрашиваете?

— Это наше дело.

Он долго смотрел на меня исподлобья, взгляд его не обещал ничего хорошего, потом, пошептавшись с одним из своих людей, офицерик со злобной ухмылкой махнул охранникам:

— В камеру! Специальное подразделение выжмет из них все, что понадобится!

Баракс смотрел на меня. «Ну?» — спрашивал он безмолвно. Он думал о побеге. Я покачал головой и, сопровождаемые стражей, мы двинулись к выходу.

Камера оказалась большой комнатой с решеткой от пола до потолка вместо одной стены. Здесь были и мужчины и женщины, пожилые люди и молодежь. Неизменно флегматичный Баракс присоединился к толпе узников.

Он держал себя так, словно ничего в мире его не интересует, но только одному мне было известно, что он украдкой наблюдает за окружающими, пользуясь своим специальным снаряжением.

Меня же, напротив, не слишком заинтересовали товарищи по несчастью, наручники с нас сняли, я оперся спиной о решетку и погрузился в раздумья, машинально растирая запястья. Похоже на то, что наша миссия началась не самым удачным образом. Не прошло и часа с момента появления в 20-м веке, а мы уже успели вступить в конфликт с политическими властями этой географической области. Неподалеку от меня вполголоса переругивались две пестро одетые женщины. Какой-то молодой человек с бородкой оттеснил их в сторону, стал рядом со мной и негромко поинтересовался:

— Как здесь оказался, дружище?

Вопрос меня насторожил, однако взгляд молодого человека был ясным и открытым.

— Чувствую исходящую от него доброжелательность, — сказал Баракс на нашем языке: наверное, ему хотелось меня успокоить.

— Мы собирались взять напрокат машину у сеньора Хуареса. И вдруг пришли полицейские. Никак не возьму в толк, чего они от нас добиваются.

— Надеюсь, не Хуарес вас засыпал, — нахмурился бородач.

— Не думаю. Вы знаете Хуаресов? — спросил я, обращаясь к нему, как к старому приятелю, хотя понятно, что видел его впервые и был более чем вдвое старше его.

— Его дочь Эстрелла — моя невеста, — сказал незнакомец, и лицо его потемнело.

— А как ты здесь очутился? — полюбопытствовал я. Бородач огляделся. Окружающим было не до нас. Тем не менее он придвинулся ко мне, чтобы слышал только я.

— Меня заподозрили в принадлежности к Фронту…

— К чему?

Он изумленно поднял брови.

— Не знаешь, что такое Фронт?

— Мы не здешние. Приехали из-за границы, — пояснил я. В его взгляде появилось беспокойство, и я добавил: — Можешь не говорить, если не хочешь.

Он помолчал. Падающий от окна солнечный луч медленно полз по стене над головами.

Конечно же, мне было знакомо это понятие — Фронт. Однако пока мне приходилось играть роль иностранца, который ни в чем не разбирался. Я надеялся, что рано или поздно это принесет свои плоды. Наконец молодой человек решился.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Меня зовут Лоренцо, живу я в Лории. Эстреллу знаю с детства, во Фронте состою более года. Я шофер, вожу на грузовичке разную всячину в Боливар… Вчера вечером здешние члены Фронта собрались на нелегальную сходку, я тоже там был. Но нас кто-то выдал, и полиция всех арестовала.

— Твои друзья тоже здесь? — кивнул я на гудящую толпу.

— Нет. Двоих утром отвезли в Боливар в главное полицейское управление.

В его голосе послышались нотки страха.

— А с тобой что будет?

— Тоже отправят — следующим транспортом. Вместе с вами.

— Зачем?

— А ты думал, что допрашивать вас будут здесь? Как бы не так! Политических и иностранцев всегда везут в Боливар. Забрать отсюда они могут только троих за раз, потому что в фургон больше не помещается. А в здешнем комиссариате людей не слишком много. Вот фургон вернется, и нас с вами заберут.

Пока мы разговаривали, Баракс стоял поодаль, даже не подавая виду, что прислушивается, но, разумеется, все слышал. Благодаря необычайно чувствительным сенсорным органам, он безошибочно ориентировался в настроении окружающих и всегда мог сказать, надо ли опасаться, замышляется ли что-то против нас. Сейчас Баракс был спокоен, значит, разговаривать с бородачом можно было без помех, в открытую.

— Вам, иностранцам, и невдомек, под каким безжалостным гнетом мы здесь живем. Страна превратилась в одну большую тюрьму.

«Фразы, не более», — наверное, эта мысль явственно обозначилась на моем лице, потому что даже Лоренцо заметил это.

— Я знаю, сказать можно многое, но подумай сам: будь это нормальная демократическая страна, разве полиция обходилась бы с нами так, как обходится?

Он задел чувствительную струнку, напомнив мне ночной инцидент. В то же время я обратил внимание, что молодой человек изъясняется довольно интеллигентным языком… А ведь он сказал, что работает шофером!

— Лоренцо, ты в самом деле шофер?

Он сообразил, что послужило поводом для моего вопроса, и чуть заметно усмехнулся.

— В свое время родичи наскребли немного денег, и мне удалось пробиться в университет. Два года я изучал право, потом организовал политическую демонстрацию в защиту невинно осужденных. Меня вышвырнули на улицу. Я возвратился в Лорию и нанялся шофером к Хуаресу. Полиция не спускала с меня глаз. Возможно, именно я стал невольной причиной провала вчерашнего собрания. Шпики наверняка шли за мной по пятам…

Пока я ломал голову, что значит слово «шпики», Лоренцо продолжал рассказывать. Он говорил о громадных тюрьмах и лагерях принудительного труда, об островах-тюрьмах посреди океана, о специально созданных исключительно для борьбы с демонстрантами подразделениях полиции. Рассказывал о сети осведомителей, незаметно проникающей во все общество. О продажности властей. О безраздельной власти и нерушимом владычестве местных феодалов-латифундистов.

Я не особенно удивлялся. В университете я достаточно долго занимался древностью, в частности этим периодом. Кроме того, мне было известно и будущее. Хоть я и не имел права утешить Лоренцо, но хорошо помнил, что судьба его народа в самое ближайшее время круто изменится к лучшему. Я знал это вполне твердо…

Баракс стоял у решетки. Только он способен был сохранять такое спокойствие. Даже мигать он забывал. И я спрашивал себя, сможет ли кто из окружающих сообразить, что мы явились из другого мира? Скорее всего, нет. Если говорить о телепатии и сверхчувственном восприятии, то люди двадцатого века с этой точки зрения неслыханно примитивны. Поэтому, наверное, и не замечают, что мы… Короче говоря, не видят в нас ничего особенного. Мы оба являем собой элемент, куда более чуждый здесь, чем пришельцы из космоса, хотя, в отличие от пришельцев, мы знаем этих людей, их души, строение их тела, обычаи и даже их будущее. Знание будущего — мощнейшее оружие. Даже если бы мы не превосходили их в физическом отношении, все равно, как ни крути, мы сильнее. Сознание этого давало мне ощущение безопасности.

— Еще немного — и все это кончится, — продолжал Лоренцо с плохо скрываемым возбуждением. — Фронт уже готовится, народ тоже. Нет семьи, в которой кто-нибудь не сидит или не сидел в тюрьме. В горах все больше становится партизанских отрядов, они неплохо вооружены. На прошлой неделе было совершено нападение на воинскую колонну неподалеку от Боливара. Ситуацию не изменит даже то, что военные время от времени делают вид, будто уступают требованиям народа и ставят во главе страны правительство из штатских. Например, как сейчас. Новый диктатор такой же сукин сын, как и прежний.

Полицейские привезли новую партию арестованных. Они заперли камеру. Женщина средних лет с накрашенным лицом, рыдая, бросилась на решетку и принялась с силой ее трясти.

Баракс наконец пошевелился.

— Мы будем бежать или нет?

— Время есть, — успокоил его я, — если бородач говорит правду, нас отвезут в столицу, все равно нам туда надо добираться, не так ли? Во всяком случае, не придется искать транспорт. Подождем, пусть хоть в этом нам поможет полиция.

Баракс промолчал. Мой план был безукоризненным.

Вскоре после полудня у входа в камеру началась какая-то возня. Двое полицейских принесли большую алюминиевую емкость и стали разливать из нее бурую жидкость в грязные жестяные миски. Арестованные по одному подходили к решетке, и через небольшое окошко им подавали миску с варевом и прямоугольный кусок какой-то серой массы. Мы с Бараксом тоже получили по порции.

— Что это такое? — спросил я, заглядывая в миску.

— Суп и хлеб, — Лоренцо с аппетитом приступил к еде, жадно откусывая от ломтя липкого теста, которое он называл хлебом. Баракс вертел миску в руках и все приглядывался к этому «хлебу» — видно, анализировал. Я попробовал «суп» — вкус был ужасен! «Хлеб», напротив, оказался достаточно съедобен, и я съел его. Потом без колебаний отобрал хлеб у Баракса и тоже съел. Тем временем Лоренцо управился со своим супом и теперь беспокойно озирался. Видно было, что он еще голоден.

— Съешь суп моего приятеля, — предложил я ему.

— А он что — сыт? — удивился Лоренцо.

— Худею, — ответил Баракс.

Кто бы мог подумать! Вот это чувство юмора!

Лоренцо слегка удивился, но суп взял и управился с ним столь же быстро. Настроение у него заметно улучшилось.

Время текло очень медленно. Со времени нашего ареста минуло уже много часов, и пока что ничего не происходило. Я уже начал было опасаться, что про нас забыли, как вдруг дверь с треском распахнулась, и на пороге возникло несколько полицейских. Старший был уже не унтер с поросячьими глазками, а совершенно незнакомый мне длиннолицый усатый офицер. Он ткнул пальцем сквозь решетку:

— Ты… ты и ты!

Третьим на самом деле был Лоренцо.

— Выходите!

Решетчатая калитка камеры со скрежетом отворилась, Баракс, пользуясь тем, что нашего языка никто не понимал, проворчал:

— Рой, ты только скажи, я с ними живо управлюсь.

— Молчать! Разговорчики! — заорал офицер, размахивая руками. Он остановился перед Бараксом и грозно уставился на него.

Скорее всего это был газ. Похоже, Баракс брызнул немного в лицо офицеру. Газ бесцветный, ничем не пахнет, усач даже не заметил, как вдохнул его. Через десять секунд глаза его стали слипаться и он прислонился к стенке.

И арестованные, и полицейские растерянно уставились на храпящего офицера. Прежде чем его успели поддержать, он съехал вниз по стене на пол. Полицейские словно очнулись от столбняка, подбежали, подняли и стали брызгать ему в лицо водой, пытаясь привести его в чувство. В конце концов им удалось заставить его стоять, конечно, с поддержкой. Глаза он так и не открыл. Его уволокли и через окно было видно, как расстегивают на нем мундир и обмахивают платочком лицо.

Появился другой офицер. Полицейский пихнул меня прикладом ружья.

— Пошел вперед!

Мы прошли узким коридором — шаги полицейских отдавались эхом. Сквозь распахнутую дверь был виден стоящий во дворе автомобиль-фургон. Наверное, это в нем собирались отвезти нас в столицу. На руки нам снова надели наручники. Наступило какое-то замешательство — что-то выясняли. Пользуясь заминкой, Баракс толкнул меня в бок:

— Рой, ну-ка погляди вон в ту сторону!

Я посмотрел, и дыхание у меня перехватило. С большой прямоугольной фотографии, обрамленной разноцветными бумажными гирляндами, смотрел на меня…

— Лоренцо, — дрогнувшим голосом воззвал я и поблагодарил небеса за то, что полицейские глядели не на нас. — Лоренцо, скажи мне, кто этот человек?

Лоренцо мельком покосился на стену и отвернулся.

— Гальего Рамирес, черт бы его побрал. Наш новый диктатор.

Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы прийти в себя. Со стены на нас взирал не кто иной, как сам Дипп Килиос.

Шеф выразился достаточно ясно: от успеха экспедиции зависело многое. Но только теперь до меня дошло, что Галапол, оказывается, обеспечил мне доступ не ко всему потоку информации. Неужели к моменту нашей отправки там еще не знали, что беглец, виновный в создании хроноклазма, под именем Гальего Рамиреса стал диктатором в этой стране? Ведь специалисты-историки, работающие на Галактическую Полицию, в своих отчетах и рефератах по делу Килиоса наверняка отмечали, что, как свидетельствуют уцелевшие фотографии и кинокадры, бежавший из будущего преступник в стране, именуемой Боливария, угодил в президентское кресло… Я не думаю, что от меня пытались скрыть столь важную информацию. Должно быть, произошло что-то иное, возможно, специалисты слишком торопились, когда просматривали сохранившиеся материалы, им и в голову не могло прийти сравнить фотографии Килиоса с портретами знаменитых в то время высоких государственных чиновников. Или — что тоже не исключалось — до 31-го века не дошло ни одно фотографическое изображение диктаторов этого маленького государства.

Думается мне, что вовсе не в интересах Галапола прибавлять мне хлопот. Лоренцо сказал, что Килиос только неделю назад возложил на себя президентские полномочия. Если мы с Бараксом сделаем свое дело как следует и в течение нескольких дней возвратим в будущее незаконно пробравшегося в 20-й век человека, много ли останется доказательств пребывания здесь Килиоса? Наверняка столь немного, что когда в 3044 году специалисты заглянут в историю этой страны, маленькой латиноамериканской республики, они и следа не сыщут от этого краткого, длившегося всего неделю-другую, правления.

Если Килиос под именем Гальего Рамиреса стал президентом и тем не менее его владычество не оставит практически никаких следов, значит, наша миссия увенчается успехом. Но если нам не удастся в кратчайший срок убрать его из этой эпохи, он причинит столько вреда, что последствия для истории будут весьма значительными. Возможно даже, не только на этом континенте, но и во всем мире: ведь в распоряжении Килиоса технические средства, значительно опережающие эпоху.

Баракс, по обыкновению, стоял спокойно, он даже не смотрел на фотографию диктатора. Лоренцо все озирался по сторонам. Наконец появился какой-то субъект и махнул рукой:

— Марш в машину!

Первым сел Баракс, следом Лоренцо, затем в будку забрался я и двое охранников. Сумрачное пространство между разогревшимися металлическими стенками разделяла решетка. Нам было велено усаживаться на деревянные лавочки в задней части фургона, стражники сели впереди. Прежде чем за нами захлопнулась дверь, я успел заметить, что офицер забирается в шоферскую кабину. Дверь захлопнулась. Нас окутала полутьма, немного света проникало только через два. узких окошка, забранных проволочной сеткой.

— В Боливаре получите свое, — усмехнулся один из стражников, глядя на нас. — В центральной тюрьме с вами не будут нянчиться, небось, пожалеете, что на свет родились.

Угрозы меня не особенно беспокоили. Случайно я поглядел на сидящего напротив Лоренцо. В его глазах стоял ужас. «Хотелось бы знать, мелькнула у меня мысль, — что там вытворяют с заключенными, раз это место пользуется такой дурной славой».

Мотор стал набирать обороты, и мы тронулись по направлению к столице. Размеренный рокот, покачивание и тепло нагоняли на охранников дремоту.

Баракс, вытянув вперед ноги, удерживал равновесие на поворотах. Я оперся спиной о нагретую металлическую стену.

Через некоторое время Лоренцо пробормотал: «Еще немного — и мы будем на месте». Баракс перехватил мой взгляд.

— Сначала стражников?

— Конечно. Наручниками займешься потом.

Видавший виды пиджак на нем все равно не застегивался, уж очень он был силен. Теперь ему пришлось расстегнуть и рубашку. Он подался вперед. Я притиснулся к стенке, чтобы не мешать.

Лоренцо ничего не замечал. Правду сказать, я тоже. Излучение невидимо, оно лежит в частотном диапазоне, недоступном человеческому глазу. Стражники тут же уронили головы на грудь. Теперь они и впрямь походили на спящих. Но это был не сон. Скорее всего, это состояние походило на глубокий обморок. Придут они в себя только через несколько часов.

— Лоренцо, пересядь сюда, — быстро распорядился я. — Подай руку моему товарищу, а сам смотри на меня.

Наверное, было в моем голосе что-то, что заставило его подчиниться. Несколько секунд ему пришлось просидеть в неудобной позе, вывернув шею и теряясь в догадках, что там колдует Баракс над его запястьями. Тем временем Баракс разрушил кристаллическую решетку металла наручников. Он был столь предусмотрителен, что не стал демонстрировать бородачу наручники, а просто спрятал то, что осталось, в карман. Лоренцо был изумлен до такой степени, что не мог промолвить и слова, пока Баракс освобождал меня от браслетов. Наконец он, запинаясь, смог выдавить из себя:

— Н-но как вы могли это сделать? А если стражники сейчас проснутся?

— А ты понаблюдай за ними, скажешь, если они пошевелятся.

Так я снова отвлек его внимание. Он соскользнул со скамейки, стал внимательно следить за бесчувственными полицейскими, не замечая, как Баракс за его спиной несколькими ловкими движениями взламывает запор на дверях фургона. Дверца раскрылась, и мы увидали шоссе и пустынные окрестности, однако люди все же жили здесь, то и дело мелькали приземистые домики, виднелись вьющиеся то здесь, то там проселочные дороги и тропинки. Вдоль шоссе тянулась высоковольтная линия, с другой стороны блестели в послеполуденном солнце рельсы железнодорожного пути. На шум Лоренцо обернулся.

— Что это такое? — снова удивился он, но больше мы не услышали от него ни слова: он просто онемел от изумления.

— Останови машину! — велел я. Баракс моментально выбрал оптимальный, но в то же время самый безопасный вариант действий. В свое время, еще перед тем, как впервые отправиться со мной в прошлое, он ознакомился со старинными транспортными средствами, с основами их действия и даже со способами вождения. Кроме того, Баракс умел «просвечивать» металлические части машины. Наверное, он и на этот раз сделал что-то подобное: несколько пассов руками — и двигатель нашего автомобиля зачихал, а через минуту совсем заглох. Думаю, Баракс сгустил горючее до такой степени, что оно перестало поступать в мотор. Он это умеет.

Машина покатилась медленнее и остановилась на обочине. Из кабины донеслись крики и ругань. Баракс застегнул рубашку и первым выпрыгнул через заднюю дверь. Лоренцо и я последовали за ним. Подметки наших башмаков со стуком припечатывались к черному твердому асфальту. Я огляделся. Неподалеку виднелась шеренга коттеджей и извилистая дорога, усаженная ветвистыми деревьями вдоль обочины.

— Туда!

Мы побежали. Я надеялся, что Баракс сделал свое дело на совесть и уже успел выключить из игры водителя, а заодно и сидевшего рядом с ним офицера. Полицейских бояться нечего, однако движение по шоссе было довольно оживленным и следовало ожидать, что соответствующие службы будут поставлены на ноги. Мы припустили что есть духу.

Лоренцо был так воодушевлен спасением, что несся вперед, как на крыльях, я тоже без труда выдерживал темп. А о Бараксе и говорить нечего — он мчался как локомотив.

Оставив позади примерно с километр, я наконец дал знать, что уже можно не торопиться. В садах, окружавших коттеджи, играли дети, какой-то тип без рубашки и в пижамных брюках подстригал газон. Встречные с удивлением разглядывали нас.

— Мы привлекаем внимание, — заметил Лоренцо. — Сворачиваем за угол и бегом. Ноги в руки!

Последние слова, по правде сказать, я не понял, однако ситуация была недвусмысленная. Мы снова затопали вслед за бородачом. Неожиданно мы оказались среди деревьев: вероятно, это был парк. Встречный бульдог ощерил клыки и натянул поводок, а его хозяин изумленно уставился на трех бегущих гуськом мужчин. Мы миновали несколько ларьков и остановились передохнуть.

— Надо пробираться в центр, — пропыхтел Лоренцо. — В пригороде нас поймают без труда.

— Эти места тебе знакомы?

— Нет. Здесь бывать мне не приходилось. Но в центре народу тьма. В толпе нетрудно раствориться. Уж там-то полиции нас не найти!

Баракс вдруг шагнул на дорогу. К нам приближался зеленый автомобиль. За рулем сидела женщина лет тридцати: светло-каштановые волосы, окрашенные алой помадой губы… Завизжали тормоза. Я мгновенно сообразил, зачем мой товарищ преградил дорогу машине, и пихнул локтем Лоренцо.

— Садимся!

Я сел впереди рядом с женщиной. Глаза ее гневно сверкнули.

— Что вы себе позволяете, господа?

Мне вовсе не хотелось быть грубым. Я улыбнулся владелице машины. Тем временем Баракс забрался в кабину и расположился на заднем сиденье рядом с Лоренцо.

— Мы бесконечно благодарны вам, сеньора. Вы сжалились над несчастными иностранцами. Мы искали такси, но все было безуспешно. Мы уже и не надеялись сегодня добраться до центра города…

Я верил, что у Лоренцо хватит ума помолчать. Мой же акцент придавал словам правдоподобность. Баракс пока молчал. Я видел, как настороженно он озирается по сторонам и опасливо приглядывается к женщине.

— Но я… собственно, я не собиралась в центр… — женщина внезапно улыбнулась, тут же улыбка превратилась в недовольную гримасу.

— Я по глазам вижу, что такая отзывчивая и добросердечная сеньора не оставит в беде бедных иностранцев…

Это подействовало. Она нажала на газ, и машина рванулась с места. Мы катили по широкому шоссе с двусторонним движением и были, видимо, уже недалеко от центра, когда по встречной полосе, завывая сиренами, промчались в сторону предместья полицейские машины.

Женщина вела автомобиль быстро и умело. А я говорил. Восторгался достопримечательностями столицы, которую видел впервые в жизни. Возможно, город и в самом деле был красив, но мы видели пока только здания да бурлящие толпы на улицах, и больше ничего.

Между делом мне удалось узнать, что женщину зовут Флоренция, но она предпочитает более краткую форму — Флора. Я не сводил с нее глаз, и с каждой минутой во мне росло какое-то странное чувство. Нет. Тогда еще не было ничего определенного. Я только смотрел на ее губы, глаза, руки, ноги… Движения ее были плавными — казалось, пальцы, удерживающие рычаг переключения скоростей, исполняют необыкновенный танец. Иногда она бросала короткий взгляд на меня — сначала только на очень краткое мгновение, когда задавала вопрос, и улыбка на ее губах была тогда немного нервной. Я расслабился.

По-моему, просто из вежливости она поинтересовалась, чем мы занимаемся. Первое, что пришло мне в голову, было слово «коммерсант». Насколько я помню, в те времена это была довольно распространенная профессия. Вот я ее и назвал.

— Что вас сюда занесло? — спросила она.

Выражение удивило меня, но вскоре я понял, что оно должно означать. Шефу наверняка понравится, решил я и продолжал импровизировать.

— Наше дело — цветы. Надеемся найти в вашей стране экспортеров, способных обеспечить поставку крупной партии… — я был горд собственной сообразительностью. Скорее всего, ее имя подсказало моему подсознанию образ цветов.

Флора повернула руль. Летящие нам навстречу дома становились выше. Несомненно, мы приближаемся к центру города.

— Ваши костюмы, сеньоры, не внушают доверия… Пожалуйста, не сердитесь, но будь я крупным коммерсантом, я не стала бы вести переговоры с иностранцами, приди они в мой офис в таких затрапезных пиджаках с болтающимися на ниточках пуговицами, да к тому же еще в рубашках не первой свежести.

Я подумал, что заметить такое могла только женщина. Наши костюмы и впрямь заметно пострадали и в ночной драке, и во время ареста, а потом и в бешеной гонке по колючим кустам во время побега.

Я никогда не принимал всерьез слова шлягеров. Какой смысл в выражении «влюбиться с первого взгляда»? Я всегда думал, что это чушь и ерунда. Флора, однако, меня ошеломила. Я не в силах был отвести от нее взгляд. Но при этом все же не забывал о нашей безопасности.

— Мне хотелось бы еще когда-нибудь увидеться с вами, — признался я.

Флора только усмехнулась в ответ.

Наверняка она догадалась, что со мной происходит. Я надеялся получить от нее номер телефона или адрес, но, увы, мои надежды не оправдались. Она была прекрасна.

На углу улицы с довольно оживленным движением стоял цветочный ларек. Идея пришла сама собой.

— Притормозите здесь, дорогая Флора! Будьте добры!

Не знаю, как назывались эти ярко-алые цветы, наверное, какая-нибудь разновидность гвоздики. Пока мои товарищи выбирались из машины, я схватил с лотка охапку цветов и просунул в кабину.

— Спасибо, что подвезли нас. Может, еще увидимся когда-нибудь, сказал я с многозначительной улыбкой и захлопнул дверцу. Помахав на прощанье, Флора отъехала.

— Регистрационный номер экипажа я записал, — сказал Баракс. Секунду я оторопело взирал на него, а он продолжал с присущей ему флегматичностью: — Мне показалось, что ты не прочь бы еще раз встретиться с его владелицей.

— Черт побери! — взорвался я. — Конструкторы снабдили тебя несколькими лишними устройствами.

— Ничего подобного, — парировал он, — только теми, которые могут нам пригодиться.

— Давайте расходиться, — нервно заметил Лоренцо. — И как можно быстрее. Полиция ищет трех человек и с минуты на минуту нападет на след.

— А ты сбрей бороду, — посоветовал я.

— Я иду к друзьям. Завтра в полдень встретимся в соборе Нуэстра Сеньора.

С этими словами он исчез в толпе. Его голова мелькнула разок на лестнице, ведущей под землю. Надпись оповещала, что здесь вход в метро.

Баракс систематизировал то, что нам предстояло предпринять.

— До наступления сумерек следует найти местечко для ночлега, а тебе и поужинать бы не мешало. Завтра утром купим новые костюмы и разведаем район действий.

Он был прав. Мы отправились наугад вдоль улицы. В первом же киоске мне удалось купить подробную карту города, затем поужинать в какой-то харчевне. Пока я с отвращением давился холодной пищей, Баракс торчал у входа, не теряя меня из виду.

Ночлег отыскать было не так просто. Мысль об отеле пришлось оставить сразу, потому что наши документы находились в полицейском участке Лории, а здесь без бумажки ты букашка… Поэтому рассчитывать оставалось только на частный сектор. Некоторое время мы прогуливались, разглядывая шумную толпу на улицах. Потом меня осенило, и я купил вечернюю газету. Среди всякой всячины скоро нам удалось отыскать объявления о сдаче жилья внаем. Я разменял деньги и направился к телефону. Разобраться в принципе действия примитивного автомата было делом нескольких минут. Дозвонившись, мы узнали, что квартиру еще не сдали. Хозяин понял — речь идет об иностранцах, охотно согласился взять нас и объяснил, как быстрее добраться. Было это довольно далеко от центра, и мы взяли такси, но из осторожности вышли двумя кварталами раньше, чем следовало.

К тому времени стемнело. На фоне ночного неба вырисовывались силуэты четырехэтажных блоков, зажглись уличные фонари.

— Какой примитив, — буркнул Баракс уже в дверях. — Провалиться мне на месте, если они не дают больше тепла, чем света!

Конечно, он был прав: при помощи нашей аппаратуры можно было даже на расстоянии определить количество выделяемого тепла. Однако меня в эту минуту больше занимало, где нам удастся переночевать.

На площадке третьего этажа мы позвонили у массивной деревянной двери. Отворил невероятной толщины господин. Его круглое потное лицо расплылось в улыбке. Разговаривая с нами, он сильно шепелявил. Хозяин указал на дверь, которая вела в просторную квартиру с небольшой кухонькой и ванной. Баракс придирчиво осмотрел жилье, я же тем временем занялся переговорами. Чтобы рассеять возможные подозрения, я уплатил за две недели вперед и только после этого сказал, что наши паспорта с багажом пропали в самолете; насколько мне известно, в 20-м веке такое случалось довольно часто.

— В посольстве сейчас готовят дубликаты, — соврал я, — надеюсь, денька через два-три все будет в порядке. И тогда мы уладим все формальности.

Наш довольно растерзанный внешний вид не произвел на хозяина никакого впечатления, зато мое произношение, а главное, деньги, сделали свое дело. Он согласился на все и ушел восвояси. Можно было надеяться, что, по крайней мере, на первое время мы обрели надежное укрытие. Когда на следующее утро я открыл глаза, Баракс стоял у кровати.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — пошутил я.

— Умывайся и давай за дело, — отозвался он хмуро.

— Прежде не мешало бы перекусить, — рискнул возразить я, хотя знал, что намеками на еду его можно вывести из равновесия.

— Надо готовить операцию, Рой, — сказал раздраженно Баракс.

— Хорошо, уже иду. Приготовь пока мне карту.

Во вчерашней газете мы обнаружили полезную информацию: сегодня в половине третьего пополудни президент посетит парламент и выступит с речью перед дипломатическим корпусом.

— Ну-ка, где у нас здесь парламент?

— Надо взять напрокат автомобиль, — сказал Баракс, казалось бы, ни к селу, ни к городу. Однако и на этот раз мы, как обычно, поняли друг друга.

— Заодно обзаведемся новыми костюмами, — добавил я.

— Времени мало, — покачал он головой.

— Позднее увеличим темп действий, — откликнулся я внешне беззаботно. Однако мысли в голове летели во весь опор. Опыт истории учит, что главу государства нужно тщательно охранять и посторонних допускать только в исключительных случаях. Одновременно я припомнил также, что покушения на лидеров государств были не такой уж редкостью и частенько заканчивались успехом. Описание одной такой операции было даже в информационном материале, множество которых я просматривал перед тем, как отправиться сюда. Сообщалось, что в девяностых годах в Боливаре было совершено покушение, однако имя жертвы не сообщалось. Следовательно, что бы мы ни планировали, все было уже предрешено, существовал реальный шанс заполучить в свои руки сеньора Рамиреса.

После завтрака мы купили новые костюмы. Со мной проблем не было фигура стандартная, зато плечистый Баракс произвел настоящую сенсацию. Продавщицы разглядывали его с нескрываемым любопытством. В кабине за ширмой мы переоделись во все новое, расплатились и вышли на улицу.

Я купил газеты, и мы расположились в тени на лавочке в парке. У фонтана дети играли в мяч. Солнце припекало немилосердно, горячий воздух заполнял легкие и прямо-таки обволакивал кожу. Баракс был свеж как огурчик и готов к действию.

— Килиоса необходимо похитить, — решительно заявил он. Говорить можно было смело: подслушай нас кто-нибудь из редких прохожих, ему все равно было бы не понять язык, на котором мы беседовали, потому что в 1992 году он еще не существовал. Разоблачить нас мог только один-единственный человек — Дипп Килиос. Впрочем, маловероятно, чтобы Рамиресу-Килиосу взбрела в голову идея прогуливаться по парку, словно Гарун-аль-Рашиду.

— Ну так пойдем и возьмем его, — съязвил я.

— Как? — спросил он. Мыслил он весьма логично, и главное, конкретно.

— Как правило, президенты живут в хорошо охраняемых дворцах. Меня наверняка сразу же застрелят, а в одиночку даже ты вряд ли сумеешь выполнить задание.

— Ну, это еще бабушка надвое сказала, — проворчал он. Его реакция часто была похожа на мою: за последние несколько лет, пока мы колесили с ним по Солнечной Системе и земным эпохам, он многое сумел у меня перенять.

— Этот ход не годится, — сказал я решительно. — Действовать придется не раньше, чем наш друг высунет нос из ворот дворца. Тогда охранников вокруг будет поменьше, и наши шансы побыстрее управиться с делом значительно возрастут.

— Сегодня он собирается посетить парламент, — напомнил Баракс.

— Так-то оно так, но ведь мы еще не знакомы с местностью. Прежде всего следует разработать толковый план, все проверить, а потом уже выбирать подходящее место и время.

— Тут бы пригодился кто-нибудь, кто лучше нас знаком с городом. Какой-нибудь абориген.

— Ты хочешь сказать, что я не сумею разобраться во всем как следует, — разозлился я. Однако Баракс промолчал, в подобные минуты он обычно сохраняет дипломатическое молчание, словно предчувствуя надвигающуюся бурю. А ведь мой помощник и в самом деле может предчувствовать — чертова уйма аппаратуры, которой он напичкан, оберегает его от любых неприятностей. Баракс — мой товарищ и моя опора, но его реплики я переношу с трудом. Несколько странно, правда, было, что именно из его уст сорвалось:

— Ничего я не хочу сказать, а просто размышляю вслух.

Теперь пришла моя очередь съязвить:

— Размышляешь? Ты?

— У меня тоже есть мозг, — с достоинством парировал Баракс. — И, должен заметить, не из худших.

Здесь он был прав. Его аналитические способности значительно превосходят средний человеческий уровень. И все-таки пока что мы располагаем слишком скудной информацией, чтобы приниматься за разработку конкретного плана. Поэтому я отыскал на карте собор Нуэстра Сеньора.

— Скоро полдень, идем, — поднялся я.

— Куда это?

— У нас назначено свидание с Лоренцо, ты забыл?

— Я никогда ничего не забываю, — буркнул Баракс.

Отыскать собор оказалось проще простого. Он возвышался на краю просторной площади и был изумительно красив. Каждый его кирпич представлял архитектуру прошлого — камни, стрельчатые готические окна, резной портал… Ко входу вели длинные широкие ступени. Нетрудно было догадаться, что внутри собор богато отделан. Дымок свечей, ладана, аромат старинных рам, икон, деревянных скамей… В тридцать первом веке от этих предметов не осталось и следа. Последние церкви на Земле строили в 22-м веке, тогда казалось, что культ Космоса может иметь достаточно широкое распространение. Однако и космические верования в самом непродолжительном времени сами собой угасли.

— Я подожду снаружи, — сказал Баракс.

Это была не деликатность. Просто он руководствовался здравым смыслом — именно так следовало поступать, идя на встречу в незнакомом месте, исход которой неясен. Я спокойно вошел в дверь: на Баракса можно было положиться в любой ситуации. Для него существует одна задача, одна программа действий — оберегать инспектора Медину, своего начальника.

Под сводами храма царили сумрак и тишина: народу в это время здесь было немного. Мои шаги отдавались гулким эхом. Солнечные лучи проникали сквозь узкие стрельчатые окна, украшенные витражами, и ложились на каменные плиты пола разноцветными светящимися пятнами.

Из-за колонны вынырнула тень. Мои глаза уже привыкли к полумраку, я узнал всклокоченную бороду и приблизился.

— Здравствуйте, незнакомец, — приветствовал меня Лоренцо. (Ну да, я вспомнил, ведь я ему так и не представился!) Вид у него был встревоженный, я буквально ощущал исходящее от него беспокойство. Где ваш товарищ?

— Неподалеку. Как твои дела, где прятался?

— У друзей. — Больше он не сказал ничего, да я и не настаивал. Мы присели на узкую неудобную скамью, и Лоренцо тут же зашептал:

— Вчера я дал знать Эстрелле, и утром она приехала за мной…

Не знаю, почему, но его бородатая физиономия показалась мне удивительно похожей на лицо, изображенное на одной из икон. На человека, которого бесчисленные древние источники именуют сыном божьим. На Христа. А он продолжал:

— Она сказала, что вы показывали фото президента Рамиреса и спрашивали, кто он такой. Вы что, ненормальные?

— Ничего подобного, — поспешил заверить я его. — Мы приехали из-за границы со специальным заданием. Только и всего. Мы должны арестовать вашего президента.

— Что?! — Лоренцо вытаращил на меня глаза. — Арестовать Рамиреса? Тогда вы точно тронутые.

Я не совсем понял выражение «тронутые», однако интонация не оставляла сомнений в том, что молодой человек о нас думал.

— Однако быстро же ты успел забыть, каким образом мы освободились из «черного ворона», — напомнил я. Передо мной начал вырисовываться смелый, крупномасштабный план. — Перед талантами Баракса здешняя полиция бессильна.

— Это верно. Я сам видел. Не знаю, как это у него получается, но трюки были первоклассными.

«Не знаешь, и никогда не узнаешь», — подумал я. Мы не имели права на очередной хроноклазм. Аборигены не должны были догадываться о наших способностях. Достаточно было того, что уже натворил здесь Килиос. И того, что он успеет еще сделать в ближайшие дни. Я нутром чуял, насколько опасным стало влияние этого перебежчика на ход истории с того самого момента, когда он стал главой государства. Боливария, правда, страна небольшая, но все же…

Знать бы только, что намеревается сделать этот полоумный. Наверняка можно было бы «сочинить» что-нибудь похитрее. Мы или раскроем его замысел или не раскроем. Но, если все пойдет гладко, он уберется отсюда прежде, чем сможет реализовать свои планы, которые могут привести к столь трагическим последствиям. В 31-м веке у него будет возможность ответить за эту выходку — и отчитываться он будет перед специальным судом.

А пока что все было таким далеким и туманным.

— Чего вы, собственно, добиваетесь? — спросил я.

— Мы?

— Фронт.

Лоренцо беспокойно огляделся.

— Ч-ш-ш! Не так громко! Даже у стен бывают уши!

Я обрадовался: шеф будет доволен, когда я передам ему эту поговорку. Да, даже… у стен… бывают уши… Я наслаждался этой фразой и едва не воочию увидел стены, нашпигованные микроскопическими подслушивающими устройствами.

— В скором времени вспыхнет восстание, — прошептал возбужденный Лоренцо мне на ухо. — Люди уже не в состоянии больше терпеть! Партизаны все подготовили! И власти, по-моему, тоже догадываются о чем-то!

Я опасался, и не без основания, что этот парень снова примется провозглашать политические лозунги. Поэтому пришлось его тут же перебить.

— Как Рамирес добрался до власти? Что это, собственно, за человек?

— Известно о нем немного. Раньше Гальего Рамирес был кондитером в предместье.

— Раньше? Значит, его здесь давно знают?

— Конечно. Ведь он живет в Боливаре сорок лет.

Я обмер. Неужели мы так ошиблись? Неужели Килиос и Рамирес не одно и то же лицо?

А Лоренцо продолжал:

— Одни говорят, что он никогда не занимался политикой, другие клянутся, что он уже много лет подготавливал себе почву. Утверждают, что все свои деньги Рамирес направил на подкуп государственных чиновников, а в последнее время словно с цепи сорвался. Ораторствовал перед покупателями — у него была своя лавочка — и даже привлек этим к себе внимание тайной полиции. Ему раз-другой пригрозили, что, если он не прекратит заниматься агитацией, его посадят. Но это не помогло. Тогда был отдан приказ об аресте Рамиреса. Так он распропагандировал явившихся полицейских! За короткое время Рамирес добился неслыханного успеха. На его сторону становилось все больше чиновников, полицейских, армейских офицеров. Тогда уже и правительство забеспокоилось, но прежде чем они успели пошевелить пальцем, Рамирес сделал последний шаг — во главе трех сотен солдат и полицейских занял парламент и призвал заседавших там депутатов отправить в отставку президента, а на освободившееся место посадить его, Рамиреса. Они пришли к власти, не пролив ни единой капли крови.

— Так что же это за человек, ваш кондитер? — опешил я. — Он что-мессия? Златоуст? Народный трибун? Чародей?

— По-моему, ни то, ни другое, ни третье, — прошептал Лоренцо. — Я слушал по радио его речь, когда он давал присягу на президентство. Ничего нового и интересного, обычный набор простых фраз, как всегда. Это политика всех диктаторов. Мол, следует разрушить старую преступную систему, прогнать продажных чиновников, снизить налоги и так далее. Вернемся к демократии, ура! Ура! Ура!

— Погоди-ка. Так ты слушал его речь. Скажи, случаем, не заметил ли ты у него странного акцента? Не говорил он на вашем языке как иноземец, ну, вроде меня?

— Нет, — Лоренцо решительно покачал головой. — Он говорит совсем не так. В конце концов, как ему еще говорить? Множество народа знает его десятки лет, правда, в основном, это жители района Агрота… Это он, никаких сомнений. Низенький лавочник лет пятидесяти… Жители Агроты всю жизнь покупали у него торты и пирожные.

— Что же с ним стряслось? С чего это он полез в политику?

— Позавчера по телевидению передавали интервью с Рамиресом. Так он сказал, что нашел способ сделать Боливарию самым богатым и могущественным государством мира…

Что-то здесь не сходилось: выглядело это так, словно я пытался подогнать друг под друга две шестерни с разным количеством зубьев. Я прервал Лоренцо: сейчас было важнее получить еще кое-какие данные.

— Погоди-ка, дружище. Где тебя можно найти, если вдруг ты мне понадобишься?

— Понимаешь, мне не хотелось бы рассекречивать явку…

— Хорошо. Но, возможно, мы можем друг другу внезапно понадобиться, понимаешь, неожиданно. Скажи хотя бы, где можно оставить для тебя записку.

Минуту он колебался.

— Ладно. Удобнее всего для этого харчевня «У моряка». Это возле реки, в порту. Связаться поможет хозяин, он такой высокий, лысый.

Лоренцо снова огляделся и встал. Мы попрощались. Он ушел, а я прошелся еще немного по собору и только потом вышел на залитую солнцем площадь.

После обеда я собирался нанять автомобиль в одной из крупных прокатных контор, однако оказалось, что это невозможно было сделать без документов. Неподалеку вертелся какой-то коротышка с неприятным лицом. Разочарованный, я вышел из конторы. Коротышка тут же подскочил ко мне и заявил, что если бы я обратился к его родственнику, то без всяких документов получил бы почти новый автомобиль. Я протянул крупную банкноту, взамен он сообщил мне адрес своего родственника. Мы поймали такси и отправились в пригород.

«Родственник» оказался сварливым типом с еще менее симпатичной рожей. На заднем дворе у него скрывался отлично оборудованный пункт торговли автомобилями. Я мог выбрать машину какой угодно марки и размера, причем некоторые из находившихся здесь выглядели совершенно новенькими. Несомненно, машины были краденые, но как бы там ни было, я все же сделал свой выбор, и помощник хозяина на моих глазах прицепил на нее таблички с регистрационными номерами. Затем он наставительным тоном объяснил, что если остановит полиция, то я должен сказать, что взял эту машину напрокат в какой-нибудь соседней стране. Затем он пересчитал деньги, сунул их в нагрудный карман и помахал нам рукой на прощанье.

Старый адрес кондитера мы отыскали в телефонной книге заранее. Прежде чем стать диктатором, он жил на Королевской улице, в доме под номером 88.

Через полчаса в районе Агрота мы остановили машину.

— Я пойду вперед, а ты не торопись, топай следом.

— Все равно я тебя одного не отпустил бы, — буркнул Баракс и вылез из машины.

В подворотне у меня из-под ног выскочила кошка. Несло затхлым из подвального окна. Лестничная клетка с замызганными стенами, казалось, была предоставлена сама себе и держалась только на честном слове. На старомодной доске болтался листок бумаги с надорванным краем — это был список жильцов. Против слов «Рамирес, кондитер» значилась цифра 2.

На втором этаже стояла мертвая тишина. На почерневшей от времени двустворчатой двери висела массивная табличка «Гальего Рамирес». Я постучал. Ни шороха. Я нажал ручку, дверь была не заперта. После недолгих колебаний вошел и тут же почувствовал эманацию злой воли. Это была не то прихожая, не то коридор. Стояла кромешная тьма, и я не мог видеть того, кто излучал злобу.

Дальнейшее произошло мгновенно.

Кто-то за моей спиной захлопнул дверь, и перед лицом сверкнул пронзительно-слепящий голубой свет лампы-вспышки фотоаппарата. Одновременно сильные руки вцепились в мои предплечья. Я попытался было высвободиться, и тогда тот, что был сзади, ударил меня по затылку. Я повалился на пол, однако сознания не потерял.

«Баракс, на помощь!» — едва не вырвалось у меня вслух. Неожиданно вспыхнул свет. Оказалось, что я счел прихожей просторную комнату: наверное, именно такие в старину называли холлами. У стены стояло несколько шкафов, низенький столик и пальма в деревянной кадке.

Их было шестеро. Один стоял у дверей, двое держали меня. Шесть пар черных глаз впились в мое лицо. Они улыбались. Это были полицейские только в штатском платье.

— Попался? — спросил тот, что держал фотоаппарат. — А ну говори, кто ты такой и кто тебя послал?

Молчать было бесполезно, Баракса рядом не было. Пришлось заговорить.

— Это ведь квартира господина Рамиреса? Это отсюда начинался славный путь великого вождя нации Гальего Рамиреса, ведь правда?

— Кончай трепаться, старичок! Лучше скажи, как…

Он не договорил. Дверь с ужасающим грохотом слетела с петель и погребла под собой стоявшего на страже полицейского. Те, что держали меня, от неожиданности отпустили и обернулись на шум. Обе руки Баракса ударили одновременно. Полицейские повалились, как снопы. Мой помощник, вместо того чтобы пустить в ход лучевое оружие или газ, решил «размяться», как он называл этот процесс. Конечно, на свете нет ничего совершенного. И Баракс не был исключением. Иногда его начинает буквально тошнить от современной техники, от едва ли не безграничных возможностей, которыми он располагает, и вместо этого он применяет проверенные временем, хотя и примитивные, средства… Все это молнией пронеслось в моей голове. Толком над этим я так и не поразмыслил, потому что пришлось вцепиться в того типа, что был у них старшим. Фотоаппарат полетел в угол. Полицейский собирался ребром ладони съездить мне по шее, но я вовремя парировал выпад и нанес ответный удар ему в висок. Каким-то чудом другому удалось выхватить пистолет. Я молниеносно развернул оглушенного старшего и прикрылся его телом. Прозвучал выстрел, и бедняга обмяк у меня в руках. В следующий миг Баракс оказался рядом со стрелком. Схватил его и просто швырнул в стену. Посыпалась штукатурка и дешевые картинки. Полицейский сполз на пол и больше не шевелился.

Последний из шестерых сделал попытку улизнуть. Он шмыгнул в проем выломанной двери и бросился наутек. Только теперь я сообразил, что Баракс выломал дверь прямо с кирпичной коробкой — на полу валялось несколько кирпичей.

— Перехватить его? — Баракс был спокоен и даже не торопился. Он верил в свои необыкновенные способности. При необходимости он был способен развивать скорость, превышающую человеческие возможности.

— Догони, только сюда приводить не стоит. Я иду следом.

Баракс кивнул. К тому времени, как он бросился в погоню, беглец успел спуститься и уже был в дверях подъезда. Я подхватил с пола фотоаппарат и поспешил покинуть разгромленную квартиру. И только сейчас почувствовал, как зверски болит у меня голова. Но обращать на это внимание не было времени. Важно, что я сумел уцелеть. Я вынул из аппарата пленку, сунул ее в карман, сам аппарат закинул в подвал через провонявшее кошками окно и вышел на улицу.

Баракс и полицейский в штатском стояли, прижавшись друг к другу, под стеной соседнего дома. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что они поглощены оживленной беседой. Но я-то знал, как отчаянно пытается тот высвободиться из стальных объятий моего товарища.

— Отпустите меня, — заскулил полицейский, завидев меня. — Я тут ни при чем… Отпустите, умоляю!

— Посмотрим, — сурово произнес я. — Марш в машину.

Баракс зашвырнул его на заднее сиденье и притиснул к левой дверце. Полицейский был тощим маленьким типчиком — удивительно, как его взяли на такую работу. Я сел за руль.

Вскоре мы выбрались за пределы района и очутились на берегу реки. При виде пустынного берега мне пришла в голову неплохая мысль. Я затормозил. Вокруг не было ни одной живой души, только громоздились пакгаузы да по грязно-серой воде двигалось несколько барж. Жара стояла, как в парной. По спине у меня пот катился ручьем.

Баракс обшарил карманы пленника. Нашел наручники, полицейское удостоверение и немного денег. Удостоверение было без фотокарточки на картонке с косой трехцветной полосой было напечатано: «Политическая полиция». Незадачливого агента звали Альберто.

— Ну что, Альберто, неудачный расклад? — щегольнул я свежеприобретенной фразой.

— Я тут ни при чем! — заскулил пленник.

— Говори, зачем вы затаились в том жилище? Что вы замышляли?

— Ничего! Мы только ждали!

Мне даже не пришлось делать знак Бараксу. Он положил руку агенту на колено.

— Не… н-на-а-до! — взвыл тот, пытаясь освободиться, но, конечно же, безуспешно.

— Не раздражай моего приятеля, он шутить не умеет, — усмехнулся я. — Скажи, кого вы ожидали в квартире Рамиреса?

Агент, бледный как смерть, заговорил. Время от времени он умолкал, но стоило Бараксу поднять руку, и слова опять начинали литься из бедняги, как вода из сосуда.

— Мы уже неделю находимся там безвылазно. Известно только, что должен появиться какой-то чужеземец.

— Кто отдал распоряжение?

— Начальник тайной полиции полковник Негадес…

— Умница, Альберто. Теперь запомни фамилию: Медина. М-е-д-и-н-а. Медина.

— Запомнил, — пролепетал перепуганный агент. — Медина. Кто это такой?

— Это я. Когда придешь в себя, явишься к полковнику и передашь ему от меня привет.

И я кивнул Бараксу. Тот бережно коснулся ладонью затылка полицейского, и тут же, оглушенный порцией излучения, Альберто растянулся на сиденье.

— Выбрось его на дорогу, — приказал я и запустил мотор.

Вечером по хронотелефону я связался с шефом. Это было нелегко. Собственно, потому-то я и не любил пользоваться этим аппаратом и каждый раз мучительно искал предлог, как бы избежать связи. Эта штука словно изобретена не в наше время — груба, сложна в обслуживании и ненадежна в работе. Приходится тратить кучу времени на поиски нужной волны, на отсечку помех, возникающих из-за разности темпорального потенциала и изменчивости магнитного поля Земли. Поэтому я не стал терять времени зря и прямо связался с центральной станцией Галапола. Там были в курсе, как отыскать шефа, независимо от того, где он находится в данную минуту.

— …Рой?

— Да, шеф. У нас затруднения. — Говорить следовало четко и лаконично: тоненькая ниточка, связывающая нас, через секунду-другую могла оборваться через толщу столетий…

— Рамирес или Килиос? — спросил он.

Это меня утешило. Значит, и они уже знают. Теперь можно надеяться, что к этому времени они проследили все, что могли.

— Рамирес, — отозвался я.

— Анализаторы буквально только что разыскали его фотографию. Он слишком недолго был президентом Боливарии, поэтому и фотографий осталось совсем немного.

— Значит, он существовал на самом деле? Это не Килиос?

— Еще не знаем. Весьма вероятно, что их что-то связывает. Возможно также, что речь идет об одном и том же человеке. У нас нет времени, инспектор, поторопитесь.

— Шеф! Должен вам сказать, что Килиос ждал нас и расставил ловушки.

— В таком случае, Рой, вам придется проникнуть в государственный аппарат. У меня в памяти застряла фамилия… полковник Негадес. Я правильно произношу? Вам знакомо это имя?

— Да. Совершенно верно. Есть такой. Он довольно значительная шишка.

— Рой! Передаю ключевые слова: «полиция», «Негадес», «переворот», «временное правительство». Это все, что нам удалось расковырять в архивах.

— Несомненно, это тот самый человек.

— Надеюсь.

— Что ж, пойдем по этому следу.

— Окончательное решение за тобой. У тебя есть еще что-нибудь?

— Пока все, шеф. Остальное в другой раз.

Отыскать харчевню «У моряка» в порту у реки было несложно. Узкие улочки выходили на просторную площадь, у бетонного мола выстроились в ряд пахнущие рыбой баркасы. Наступило время сиесты, поэтому прохожих на набережной было немного.

— Какой номерной знак был у автомобиля, на котором мы позавчера ехали в город? — спросил я.

— БА 27441, - ответил Баракс без запинки.

Я вырвал листок из записной книжки и написал:

«Лоренцо! Пожалуйста, разберись, кто хозяин машины с номером БА 27441. Меня интересует его домашний адрес. Завтра зайду за ответом. Привет. Незнакомец».

— Сеньора Флора будет рада, — кивнул Баракс.

— Жди здесь, — велел я и вошел в харчевню. В открывшуюся дверь навстречу мне ударила волна шума, духоты и запаха алкогольного перегара. Хозяина, лысого великана, я увидел сразу. Не заметить его было невозможно: он был на целую голову выше меня, хотя я довольно высок. За столами, застеленными клетчатыми скатертями, было полным-полно народу. Те, кому не хватило места за столиками, стояли у стен, держа в руках свои стаканы. Я протиснулся к стойке и подозвал хозяина. Нельзя сказать, что на мой зов поторопились. Наконец он подошел и недоверчиво смерил меня взглядом. Я подумал, что в здешних местах чужих недолюбливают.

— Мне нужен Лоренцо, — вполголоса произнес я.

— Не знаю я никакого Лоренцо, — отрезал хозяин.

— Ладно, ладно, — я вынул банкноту и положил на стойку. Сверху положил записку. — Вот это для вас, а это для него.

Он метнул на меня враждебный взгляд: именно так должен отнестись к слишком осведомленному незнакомцу опытный конспиратор. Я успокоился и вернулся к машине. Баракс обозревал окрестности из кабины. По улице брели редкие прохожие. Дома купались в потоках солнечного света.

Мы поехали к центру. В нескольких словах я обрисовал Бараксу наши дальнейшие действия. Он покачал головой:

— Рискованная игра.

— Ставка высока. Так что рискнуть стоит. Забыл, что поставлено на карту?

— Последствия хроноклазма могут быть непредсказуемыми! — скопировал Баракс голос шефа. В этом он был непревзойденным мастером.

Несмотря на жару, главный железнодорожный вокзал кишел народом. Баракс остался на автостоянке в машине, которую мы поставили так, чтобы ему был виден вход в здание вокзала. В зале ожидания я подошел к телефону-автомату и в телефонной книге отыскал номер полицейского управления. Отозвался мужской голос. Я решительно заявил, что желаю поговорить с полковником Негадесом. Послышались щелчки переключений коммутаторов.

— Слушаю, — отозвался другой мужской голос.

— Пожалуйста, Негадеса.

— Кто спрашивает?

— Медина.

— Медина? Имя, занятие?

— Этого достаточно. Передайте полковнику, что с ним хочет поговорить Медина, и соедините нас. Да поживее!

Наступила изумленная тишина: видимо, секретарь полковника не привык, чтобы с ним так разговаривали. Наконец я услышал:

— Негадес слушает. Кто говорит?

— Медина. Тот самый, что вчера в квартире Рамиреса вдвоем с коллегой управился с вашими болванами, полковник.

Последовала продолжительная пауза — шпилька угодила точно в десятку! Помолчав, мой собеседник заговорил уже другим тоном:

— Чего вы добиваетесь?

— Встречи с вами.

— Минуту! — на некоторое время в трубке воцарилась мертвая тишина. Потом что-то щелкнуло, и полковник продолжал:

— Зачем нам с вами встречаться?

— Это не телефонный разговор.

— Вы, надеюсь, не думаете, что я и в самом деле начну вести переговоры с незнакомыми людьми. Мое положение…

— Именно о вашем положении и пойдет речь, полковник. И о карьере тоже. Вы ведь не откажетесь разом перешагнуть две-три ступеньки иерархической лестницы? Подумайте, через десять минут я перезвоню вам.

Я повесил трубку и неторопливо вышел из зала ожидания. Как раз в это время из автомобиля, остановившегося у главного входа, выскочили двое полицейских в форме. Я спокойно продолжал свой путь к автостоянке. Баракс запустил мотор. Навстречу, завывая сиренами, пролетело еще несколько автомобилей, в одном из них были люди в штатском. К тому времени, когда полицейские окружили вокзал, мы были уже далеко и спокойно катили по широкой автостраде. Машину вел Баракс.

Вчера вечером он запечатлел в памяти план города, и необходимость в карте отпала. Несмотря на оживленное движение, мы без труда добрались до площади Святой Троицы и остановились возле телефонной будки. Я снова набрал номер Негадеса.

— Ай-яй-яй, полковник! — пожурил его я. — Вы пускаете в ход такие затасканные приемы!

Негадес только дышал в трубку. Следовало торопиться, потому что они снова могли засечь таксофон, с которого я звонил.

— Итак, я думаю, что у нас с вами есть о чем побеседовать. Для вашего же блага приходите через час в кафе «Кальвадос» на площади Святой Троицы. В руках у меня будет номер «Эль Диа». По ней вы меня узнаете.

И я поспешно бросил трубку. Из телефонной будки виднелась вывеска кафе «Кальвадос». Над выставленными на тротуар столиками легкий ветерок шевелил маркизы в красную и голубую полоску. Вокруг было спокойно. Однако я знал, что, возможно, в скором времени тишину разорвет грохот выстрелов. Тайная полиция способна на всё.

Автомобиль мы припарковали на противоположной от кафе стороне площади. С заднего сиденья я взял вчерашний номер «Эль Диа». Вокруг не было заметно ничего подозрительного. Баракс с газетой в руках уселся за столиком на улице и, коверкая язык, как и положено иностранцу, заказал кофе. Я же тем временем поднялся на веранду и расположился в полном одиночестве у парапета, откуда можно было наблюдать за сидящим внизу Бараксом, и тоже заказал кофе и несколько пирожных: с детства люблю сладкое. Официантка была молодая и симпатичная. Чем-то она напоминала Флору. Странно, подумал я, женщины одинаково привлекательны во все времена.

Появились новые посетители. Сначала двое молодых плечистых людей заняли места за столиком Баракса, затем еще двое, наконец, еще трое. Потом человек постарше, правда, в гражданском, но с военной выправкой, занял место между Бараксом и черным ходом. Мой приятель спокойно сидел перед полной чашкой кофе. Наблюдая за ним, можно было заметить, что он к ней даже не притронулся. Газета, лежащая на столике, молодого человека тоже не интересовала.

В установленный час перед кафе остановился черный лимузин. Жаркое солнце ослепительно засверкало на его полированном корпусе. У входа в кафе пальмы в кадках грустно повесили свои листья.

В дверях появился человек лет пятидесяти. На его подбородке виднелся старый шрам. Взгляд был живой. Один из молодых людей невольно встал, чтобы поприветствовать начальника. Человек с военной выправкой закусил губу. Тот, что был со шрамом, бросил мрачный взгляд на проштрафившегося подчиненного и решительным шагом приблизился к Бараксу. Тот что-то негромко сказал. Атмосфера в кафе накалялась.

Секретные агенты в зале перестали дышать. Баракс тоже насторожился — на это у него были свои причины.

Негадес пожал плечами и направился к лестнице. Его люди, сидевшие в боевой готовности на краешках стульев, несколько расслабились.

Полковник поднялся ко мне на веранду.

— Прошу вас, сеньор Негадес, — я улыбнулся как можно приветливей и указал на кресло возле себя.

— Сеньор Медина?

— После двух телефонных разговоров могли бы уже узнавать мой голос, полковник. В нашей профессии это элементарнейшая вещь.

— В нашей профессии? Вы что, тоже служите в полиции?

— Да, сеньор Негадес. Даже, если быть точным, в тайной полиции. Только не в боливарской.

— В чьей же?

— Сейчас это неважно. Я говорил, что могу позаботиться о вашей карьере. Естественно, не безвозмездно.

Полковник откинулся в кресле. Официантка не появлялась: очевидно, ее задержали на кухне его люди.

— Мы встретились при довольно странных обстоятельствах, — начал Негадес. — Не знаю, могу ли я доверять вам.

— Вам не хочется стать президентом этой страны? Разве это не цель вашей жизни, а, полковник?

Он удивился.

— Стать президентом? — прошептал он. Глаза его как-то странно заблестели. Любопытство смешалось со страхом. Я попал в самое чувствительное место. Именно это было его горячим желанием. Я с легкостью мог так утверждать, потому что знал будущее! Даже если и не в деталях, а только в общих чертах, все равно мне было известно, какую роль сыграл позже Негадес. Я поспешно продолжал:

— Знаю: этого поста добиваются многие. Генералы, политиканы, еще кое-кто. Но сеньор Рамирес наверняка не захочет расстаться со своим креслом. Однако это не должно вас особенно беспокоить, полковник. Рамиресом займусь я.

— Что вы имеете в виду?

— Повторяю, если мы с вами договоримся, с теперешним президентом у вас хлопот не будет. Более того, не исключено, что совместными усилиями нам удастся отодвинуть в сторону и других претендентов.

Негадес глубоко вздохнул.

— Каковы ваши планы, Медина? Я должен их знать! Может быть, вы хотите разделить со мной власть?

— Нет. Я даже не останусь в этой стране. Говорить о подробностях пока рано, но верить мне вы можете. У меня мало времени, полковник. С этим делом я должен покончить как можно скорее. Самое большее — дня три-четыре.

На лице Негадеса было написано, что он не верит мне ни на грош. И вдруг совершенно привычным движением он выхватил из кармана пистолет и направил его на меня.

— Хватит, Медина! Я выбью из вашей головы то, что вами задумано. Одно неосторожное движение — и вы покойник.

Самоуверенная улыбка застыла на моем лице. Прошло еще несколько мгновений, прежде чем я понял, что проиграл.

— Идите вперед и скажите вашему приятелю, чтобы без глупостей, иначе я застрелю вас как бешеного пса.

Это тоже была редкая идиома, однако в тот момент я не сумел оценить ее по достоинству. Я встал. Негадес отодвинулся на безопасное расстояние и, нахохлившись, как ястреб, следил за каждым моим движением. Я мгновенно оценил ситуацию: контратака не сулила ничего хорошего. К тому же я был безоружен. Мое оружие — Баракс, но его рядом не было в этот момент.

Итак, мы сошли вниз. Я сказал Бараксу:

— Уступим пока. Думаю, полковник желает обсуждать наше предложение в более спокойной обстановке.

Мой товарищ медленно поднялся. Агенты из-за соседних столиков подбежали и надели на нас наручники. Баракс с непроницаемым спокойствием наблюдал за происходящим. На улице меня ослепило солнце. В первую черную машину втолкнули меня. Для Баракса подали вторую. Я был спокоен. В конце концов, дела приняли желательный оборот. Я вступил в контакт с человеком, который в ближайшие дни станет ключевой фигурой надвигающихся событий. Я сказал ему именно то, что следовало сказать. Несомненно одно: пока мы не будем знать наверняка, что замышляет полковник, игру прерывать не стоит. Было бы ошибкой нагромождать один хроноклазм на другой. Пока нам следовало остерегаться действий, в результате которых здешние власти могли бы приписать нам нечеловеческие, сверхъестественные способности.

Машины замедлили свой ход перед серым угрюмым зданием. «Да, подумал я, — здесь придется нелегко». У входа стояли полицейские в форме. Поднялся массивный металлический шлагбаум, и машины гуськом въехали в пустой сумрачный бетонный двор. В мгновение ока вокруг нас образовался настоящий муравейник из агентов в штатском и в форме. Между ребер мне воткнули сразу два револьверных ствола. Это было необычное ощущение: я едва не пожалел, что в свое время — в моем далеком прошлом, которое наступят очень нескоро, — вступил в Галактическую Полицию. Я стиснул зубы и поискал взглядом Баракса. Сердце у меня тревожно колотилось.

Баракс напоминал статую, в которую вдохнули немного жизни. Двигался он размеренно и неторопливо. Агенты теребили его, толкали, но ничего не могли поделать; он оставался спокоен и невозмутим, насколько можно быть спокойным в наручниках. Его состояние передалось и мне. Ни одна живая душа в этом мире, кроме меня, не могла знать, что Баракс смерти не боится. Он идеальный товарищ и телохранитель, который способен найти выход из любого, даже безвыходного положения. Можно было надеяться, что и на этот раз Баракс не изменит себе.

Негадес распоряжался. Команды эхом отражались от голых стен. Если у меня и были какие-то сомнения относительно того, куда нас привезли, то они рассеялись, когда я разглядел множество зарешеченных окошечек.

Через пять минут меня втолкнули в спартански обставленную комнату казенного вида и усадили в кресло. Наручники не сняли. Баракс был помещен в другую камеру, а вокруг меня встали пятеро агентов. Негадес осклабился.

— Ну? Теперь мы можем поговорить без помех, Медина или как там тебя.

Один из агентов приблизился, угрожающе занеся надо мной руку.

— Стой! — остановил его полковник. — Позже. Если наш приятель не пожелает говорить по-хорошему.

Он сказал «приятель», но в голосе его были далеко не дружеские нотки. Негадес угрожал мне, и я прекрасно понимал, что дело принимает скверный оборот. Пришлось ставить на карту все.

— Полковник, — начал я, — в ваших интересах…

— Молчать! — заорал он и лицо его исказилось от гнева. — Отвечай, Медина, кто тебя сюда послал? С востока ты или с севера? Может быть, тебе платит Рамирес? Чем ты хотел купить меня?

Получается, я впустую говорил о захвате власти? Или полковник не поверил, что я могу помочь ему в этом? А может, побоялся поверить? В одном я был уверен твердо: намерений своих он не оставил. Я сам читал в исторических трудах, что какое-то время он стоял у кормила государственной власти… Во всяком случае, ясно было, что без Баракса сейчас не обойтись.

И я сконцентрировался.

«Д-е-й-с-т-в-у-й!!!»

Далеко его не могли увести. Он должен был получить мою команду!

— Так что, будешь молчать? Не станешь же ты отрицать, что в кафе пытался втянуть меня в антиправительственный заговор?

Надо протянуть время. «Действуй, Баракс! Действуй!»

Я глубоко вздохнул.

— Конечно, не стану отрицать, полковник.

Негадес обвел присутствующих торжествующим взглядом. Он уже чувствовал себя на коне, как тогда говорили в подобных обстоятельствах. Снова полковник повернулся ко мне — вернее, начал поворачиваться…

Где-то совсем рядом раздался ужасающий вопль. Сначала я даже не поверил, что человек может так кричать. Такой мукой, отчаянием и безнадежностью был наполнен этот животный крик, что кровь застыла в жилах. На лице Негадеса появилась гримаса злобного удовлетворения.

— Скажи, Медина, поскорей, пока твой приятель не опередил тебя. У нас есть средства заставить заговорить даже немого!

Но мне-то было ясно, что кричал не Баракс. Он на такое был просто не способен. Ему невозможно причинить боль.

В коридоре послышался топот. Кто-то бежал. Одновременно лампа на столе полковника дважды мигнула и стала медленно гаснуть. Агенты переглянулись. Только теперь я в полной мере ощутил, насколько беспомощен человек в наручниках.

В комнату ворвался взъерошенный агент в форме.

— Господин полковник! — зашептал он в ужасе, дрожа всем телом. — Тот, второй…

— Что? — рявкнул Негадес. — Умер? Ну?

— Мы хотели пропустить его через ток, как вы сказали, но… я не поверил бы, если бы не видел своими глазами! Мы уложили его на железную койку, Гонсалес взялся за рубильник и повис на нем.

— Это он кричал?

— Так точно, господин полковник. Потом он потерял сознание.

Лампа погасла окончательно. «Я здесь!», — завибрировал в моем мозгу телепатический сигнал, посланный Бараксом. Я молниеносно метнулся в угол, поближе к закрытому жалюзи окну.

Раздался мощный удар, дверь упала в комнату. В сочившемся из коридора сумрачном свете Баракс показался великаном. Он был без наручников.

— Баракс, вторая ступень! — крикнул я.

Приказ еще не успел отзвучать, а движения Баракса уже ускорились. Сухо захлопали удары. Люди Негадеса не успевали даже крикнуть, валясь в стороны, как кегли. Полковник бросился наутек, но я успел подставить ему подножку. Падая, Негадес выхватил пистолет. Мгновенно Баракс прыгнул, заслонил меня и получил пулю прямо в грудь.

— Спасибо, — сказал я и приемом каратэ уложил Негадеса.

— Твое оружие, — Баракс сунул мне в руки бластер. Потом он разорвал браслеты моих наручников. Один полицейский поднялся на локтях — видно, хотел получить еще. Я ударил его рукояткой пистолета в висок, и мы выбежали в коридор.

Здание наполнилось тревожными звонками. Было слышно, как внизу кто-то подает команды в мегафон.

— Охота началась, — сказал Баракс, неизвестно зачем — я и сам знал, что происходит.

— Лучше выключи звонки.

Он вырвал из стены светильник и взялся за обнажившуюся проводку. Из-под пальцев посыпались искры. Через окно было видно, как на соседних улицах погас свет.

— Я запустил в сеть десять киловольт, — флегматично доложил он. Провода сгорели.

Мегафоны и звонок смолкли. Однако было слышно, что к нам приближаются. Со стороны лестницы показались вооруженные люди. Против такой толпы следовало действовать быстро и эффективно. Я выстрелил, и порции невидимых лучей устремились к нападающим. Теряя сознание, полицейские повалились на пол.

— На крышу! — скомандовал я. Не успел я закончить фразу, как Баракс понесся по коридору. Ни дать ни взять гоночный автомобиль!

— Эй, парень, вечно ты забываешь, что я всего лишь обыкновенный человек, — пожурил я его, едва поспевая за ним. — Переключайся на первую ступень, иначе мне тебя не догнать.

Наконец мы выбрались на плоскую крышу. Наверное, здесь была оборудована посадочная площадка для вертолетов, потому что то тут, то там попадались нарисованные знаки. Однако самих машин нигде не было видно.

— Идут, — спокойно заметил Баракс.

Полицейские выскочили из двух люков одновременно. Мы разом выстрелили из бластеров, и они тут же повалились друг на друга.

— Бегом! — крикнул Баракс. Похоже, он взял на себя руководство операцией! Обижаться не стоило, так как я твердо знал, что только он сейчас способен спасти нас благодаря своим данным.

Мы перебежали крышу. В углу за водосточным желобом виднелись перила пожарной лестницы.

— Иди первым, я прикрою, — приказал он мне.

Лестница вела на крышу соседнего здания, более низкого.

«Да поторопись же!» — уловил я его мысленный приказ.

С крыши этого дома я перебрался на чердак и просигналил Бараксу: «давай». И он тут же оказался в воздухе. Не моргнув глазом, он спрыгнул с крыши тюрьмы примерно с высоты 35 метров. На миг у меня перехватило дыхание. Что делать, вот такой он и есть, этот Баракс. Не случайно я взял с собой именно его…

На чердаке чужого дома мы едва не заблудились. В конце концов отыскалась узкая лестница, и мы сбежали вниз. С улицы доносились приглушенные крики.

— Наверное, устроили облаву, — заметил, как обычно, спокойно Баракс.

— Идем! — сказал я решительно.

На первом этаже оказался ведущий во двор коридорчик. Мы никого там не заметили, но на всякий случай Баракс прочесал двор пучком излучения. Через темную подворотню мы выбежали на улицу. Спускались сумерки. Вдалеке виднелось несколько людей в форме: они ждали нас у другого выхода. Из-за угла выехал автомобиль. Он неторопливо приближался: агенты осматривали подворотни.

— Очень кстати, — усмехнулся я. — Нам как раз нужна машина.

Автомобиль неспешно приближался. Я выставил из-за угла ствол бластера и нажал на гашетку. Машина прокатилась еще несколько метров и остановилась.

Баракс открыл двери и выбросил на мостовую бесчувственные тела полицейских. Мы уселись в машину, и я нажал на газ.

— Ты чуть не убил человека, — сказал я некоторое время спустя. Мы мчались по ярко освещенной улице. Наступил вечер. На одной из площадей к самому небу вздымались струи воды из фонтанов и там рассыпались дождем. Из окон разноцветных автобусов выглядывали красивые девушки. На высоком помосте перед супермаркетом играл духовой оркестр. Саксофон блестел, как золотой.

— «Чуть» не считается, — сказал Баракс без тени раскаяния. — Они хотели пытать меня электрическим током, чтобы я сказал, откуда мы и кто нас послал. Ну вот я и выдал им пару тысяч вольт. Не повезло тому бедняге.

Я промолчал. А что тут скажешь? Хроноклазма мы, скорее всего, не сотворили — полицейские все свалят на замыкание в электрической сети. Им даже в голову не придет, что происшедшее с тем несчастным полицейским — дело рук арестованного…

— Что за эпоха, черт побери! — выругался Баракс. — Сначала они бросились меня колотить, но я только посмеивался. Потом полицейские поняли, что так им ничего не добиться, и решили применить ток. Рой, зачем им это нужно?

— Сложный вопрос, Баракс. Такой был обычай в ту пору.

— А тайная полиция существовала затем, чтобы так обращаться с людьми?

— Да, подобные организации для этого и существуют. За это платят жалованье ее функционерам. Ясное дело, платят им больше, чем самым лучшим специалистам в других сферах деятельности.

Баракс с сомнением покачал головой.

— Так что же получается? Правительство платит полицейским, чтобы они выступали против значительной части общества?

— Именно.

— Они что, еще не знают, что ни один человек не может главенствовать над другим? Что сознанием людей нельзя манипулировать в свою пользу?

— Они не желают принять к сведению эту простую истину, — кивнул я.

— В таком случае, они — безнадежные дураки! — покачал головой Баракс. Я думал, что на этом он закончит свои рассуждения, но нет: мой друг завелся снова.

— Значит, они добились того, что все живут в страхе?

— Ты прав.

— В таком случае, было бы жаль, если бы того полицейского убило током, — неожиданно заявил Баракс. Вообще-то логика его меня не застала врасплох, но сейчас я от него этого не ожидал.

— Любая жизнь — бесценна.

— Рой, ты смотришь на это общество через призму логики 31-го века, — упрекнул меня мой товарищ.

Голос его меня удивил. Баракс говорил как-то иначе, не так, как обычно… Напрасно я вглядывался в его лицо — оно было столь же непроницаемо, как всегда.

Машину мы бросили на просторной стоянке возле какого-то ресторана и пешком пошли домой. Я поужинал и улегся спать. Баракс осмотрел квартиру, проверил окна и двери и вошел в мою комнату.

— Знаешь, Рой, я подумал, что если бы все одновременно восстали, то можно было бы прогнать правительство и полицию…

— Ты предлагаешь совершить революцию, только и всего, — сонно пробормотал я. — Не мешай мне спать, дружище.

Я уснул. А он неподвижно стоял, охраняя мой сон до самого рассвета.

— Если бы во всех городах и селениях в одну и ту же минуту на полицейские участки было совершено нападение… — продолжал Баракс вчерашним тоном в половине восьмого утра, когда я проснулся. Словно не разделяла начало и конец произнесенной им фразы целая ночь, потому что мысль у него начала излагаться с того самого места, где он прервал ее вчера.

— Ага, ты уже имеешь в виду заговор, — проворчал я неохотно и побрел умываться. Терпеть не могу разговоров о политике натощак с утра пораньше. Баракс, наглец, естественно, последовал за мной в ванную и запальчиво продолжал:

— Если бы они так поступили, это был бы конец существующему строю, правда, Рой?

— Нет, дорогой мой друг, нет, милый мой Баракс, — пробулькал я сквозь пену с зубной щеткой во рту. — Никакого конца не было бы, потому что реализовать такой заговор невозможно.

— Так что же получается, Рой, ситуация безвыходная?

— Совсем наоборот. Ведь то, что ты сейчас видишь, — седая древность. Человечество справилось с этим точно так же, как и с другими своими бедами. Почитай труды историков.

Он оставил меня в покое, и я наконец смог закончить утренний туалет.

Перед полуднем в узких улочках припортового района было немноголюдно. Машину мы поставили на том же месте, у кафе «Кальвадос». Поблизости ничего подозрительного не было.

Нам удалось без приключений добраться до площади на набережной. Едва мы затормозили, машину окружили оборванные детишки.

— Сеньоры, дайте монетку! — кричали они.

Баракс удивился.

— Рой, чего они хотят?

— Просят подаяния, старик.

— Подаяния? Что это значит?

Я посмотрел на Баракса:

— Потерпи. При случае объясню.

Сквозь толпу детей я пробрался к входу в харчевню. На этот раз в зале было сравнительно мало народу. При моем появлении великан за стойкой отложил в сторону свое полотенце и поднял на меня большие влажные телячьи глаза.

— Наверху вас дожидаются, — произнес он негромко и указал на узкую лесенку у задних дверей, ведущую на второй этаж.

Секунду я колебался: вдруг это западня? Хотя Баракс, в конце концов, неподалеку, достаточно поднять тревогу — и он явится в мгновение ока.

Меня встретил седой человек — выглядел он, во всяком случае, значительно старше меня.

— Меня прислал Лоренцо, — сказал он. — Мое имя, скажем, Лопес.

— Я Рой Медина, допустим, что меня так зовут на самом деле, улыбнулся я, внимательно изучая незнакомца. Было ему лет 60–65, лицо его покрывала сеть бесчисленных морщин. — Значит, и вы законспирированы?

— Обстоятельства вынуждают, — уклончиво, но не враждебно отозвался он.

— Откуда мне знать, что вы не шпик? — спросил я, и тут же мне пришла в голову мысль, как это проверить: — Допустим, вы знаете Лоренцо. В таком случае, вам должно быть известно, как зовут его невесту.

— Эстрелла Хуарес, живет она в Лории, — ответил он без запинки и тут же поправился: — Я хотел сказать, жила в Лории. Теперь она здесь, вместе с Лоренцо.

— Значит, и она скрывается, — я выглянул в окно. Площадь хорошо просматривалась. Наш автомобиль был виден, как на ладони. Дети уже разбежались. Баракс ждал меня в машине — он был настороже.

— В некотором смысле все мы скрываемся, — покачал головой Лопес. Одни скрывают свои мысли, другим приходится скрываться самим. Да, кстати, вот ответ на ваше вчерашнее письмо.

Он сунул мне в руку листок, я едва взглянул на него и положил в карман. Сейчас меня больше интересовал мой собеседник.

— Вы не похожи ни на крестьянина, ни на ремесленника, сеньор Лопес.

— Я профессор латиноамериканской литературы, преподаю в Боливарском университете, то есть хотел сказать — преподавал… Может быть, снова буду преподавать.

— Если победит Фронт, — кивнул я.

— Да, если мы победим, — ответил он с надеждой в голосе. — Но до этого еще далеко.

— Гораздо ближе, чем вы думаете. — я едва успел прикусить язык, этого нельзя было говорить! Даже намекать нельзя на неизбежность победы Фронта! То, что для меня было свершившимся фактом, для этих людей было туманным будущим. И тут мне пришла в голову оригинальная мысль.

— Сеньор профессор! Много ли в городе ваших людей?

— Вы же понимаете, что на подобные вопросы я не могу отвечать.

— Да, конечно, я же чужой. Тем не менее, вам очень пригодилось бы, если бы кто-нибудь устранил президента Рамиреса?

— Вы намекаете на покушение?

— Не совсем, но можно сказать и так.

— Разумеется, мы бы воспользовались этой ситуацией, но только в том случае, если бы знали, скоро ли произойдет вмешательство…

— Этого я не могу вам обещать.

— Нелегко вести переговоры на подобные темы, сеньор Медина. На кого, собственно, вы работаете?

— Вы же понимаете, что на подобные вопросы я отвечать не могу, как вы только что сами выразились, сеньор профессор, — усмехнулся я. Поэтому остановимся на гипотезе, что я прибыл издалека. Скажем, из-за границы. Принимая во внимание некое давнее дело, наших людей интересует исключительно личность президента Рамиреса. С внутренними делами Боливарии мы не имеем ничего общего, вмешиваться в них мы не намерены. Тем не менее, мне кажется, что вы, Фронт, и мы, охотники за Рамиресом, можем с успехом сотрудничать. Из нашей операции и вы можете извлечь пользу, сеньоры.

— Это звучит как отрывок из сценария авантюрного фильма, — с некоторым недоверием усмехнулся профессор — Хотя я готов обсудить ваше предложение с руководством. И если оно согласится, мы вам поможем.

— Когда я узнаю ответ?

— Дня через два-три.

— Где вас можно будет найти? — вопрос был риторический. Что поделаешь, не выходит у меня ничего с этой конспирацией. Лопес улыбнулся. Его морщинистое лицо сразу стало симпатичным.

— Сегодня 26-е, значит, 28-го, ближе к вечеру, придете сюда. Вас встретит Лоренцо.

Неожиданно профессор протянул мне руку. Я подумал, что он был обо мне не очень высокого мнения и считал либо тайным агентом, либо наемным убийцей, или, в лучшем случае, интеллигентным террористом. Поэтому по достоинству оценил его жест. К концу 20-го века кое-кто склонен был придавать этому жесту большое значение.

Мы направились в сторону парка. Движение по улице было довольно оживленным, однако наша машина шла ровно — за рулем опять сидел Баракс. На листочке, полученном от Лоренцо, стояло только: «Флоренция Вадерос, Альжерирас, 186».

— Это на северной окраине, довольно далеко от центра, — пояснил Баракс, взглянув на записку. — Что будем делать дальше?

В этот момент мы проезжали мимо собора Нуэстро Сеньора. Я уже начал сносно ориентироваться и без карты.

— Не мешало бы еще разок пообщаться с одним нашим знакомым.

Баракс покачал головой.

— Опасное дело ты затеял, Рой.

— Знаю, но нам нужна информация. Полковник Негадес один из тех, кто решает судьбу Боливарии.

— Вчера ты нашел случай убедиться, что с ним не просто договориться.

— Возможно, но с тех пор он кое-что обдумал и будет более сговорчивым, — возразил я. Баракс молча вынул пистолет и подал его мне. Потом остановил машину у телефонной будки.

Я набрал номер.

— Пожалуйста, полковника Негадеса.

— Кто спрашивает?

— Медина.

Снова такое же, как и в первый раз, продолжительное молчание, потом знакомый голос:

— Негадес слушает.

— Говорит Медина. Как самочувствие, полковник?

Негадес молчал. Видимо, он не ожидал, что я позвоню еще раз.

— Что же вы, полковник? Вы уже пришли в себя после вчерашней встречи? В нашей с вами профессии иной раз приходится признавать, что проиграл. Однако вам не кажется, что мы не закончили вчера переговоры? Мое предложение остается в силе, сеньор Негадес.

— Да, но…

— Бросьте, коллега. Речь идет о вашей карьере. Если вы на самом деле желаете осуществить свои смелые планы, встреча со мной также входит в ваши интересы. Приходите сейчас в собор Нуэстра Сеньора. Только на этот раз в одиночку, полковник.

Наконец мы дождались полковника, хотя прошло целых двадцать минут. В собор он вошел не совсем уверенным шагом. Заметил меня сразу, да я и не прятался. Сквозь стрельчатые витражи лились голубые, алые, желтые, зеленые световые водопады. В глубине на скамьях виднелось несколько склоненных старух со сплетенными в молитве руками. Я почувствовал себя святотатцем.

— Подойдите, полковник. Я вижу, вчерашнее происшествие произвело на вас впечатление.

— Скажите, Медина, как это у вас получилось?

— Мы располагаем неизвестным вам оружием и при необходимости без колебаний пускаем его в ход, — ответил я как можно более любезным тоном. Я начал уже ненавидеть этого человека. Но рвать с ним было нельзя, он нам нужен. Во всяком случае, до поры до времени.

— А сейчас чего вы от меня хотите?

— Немного информации, и, конечно, полной секретности нашей встречи.

Я наблюдал за его лицом. На нем были написаны не только страх и неуверенность, но и коварство. Полковник не мог не клюнуть на такую приманку: ему хотелось власти, и он уже высчитал, какую пользу можно извлечь из нашей с ним беседы.

— Вы правы, Негадес, никогда не следует забывать о собственных интересах.

Мое замечание застало его врасплох.

— Откуда вы знаете, о чем я думаю?

— У меня сверхчувственные способности, — ухмыльнулся я. Собственно говоря, это не было ложью. По сравнению с людьми 20-го века мы в 31-м благодаря успехам психологии располагали способностями, которые здесь могут показаться совершенно сверхъестественными, хотя такое древнее чувство, как телепатия, было знакомо и нашим предкам.

— Так чего же ты хочешь? — выдавил полковник, судорожно проглатывая слюну.

— Информацию о текущей жизни президента Рамиреса, самую разнообразную. В частности, нас интересует, чем он будет заниматься в ближайшие дни. Когда, где и с кем встретится, в каком направлении и как выедет из своего прекрасно охраняемого дворца.

— Так значит — покушение? — прошептал Негадес. Его охватило волнение.

— Ну, ну, коллега, только без истерики, — сказал я. — Честно говоря, я весьма поверхностно знаком с тем, что происходило в Боливарии в последнее время, но, по-моему, вы уже пережили несколько государственных переворотов и путчей.

— Верно. Но до сих пор мне не приходилось бывать в таком положении, как сейчас.

— Тем лучше. Без разбега легче прыгнуть.

Он ненадолго задумался.

Потом на его лице появилось хитрое выражение.

— Что я получу в обмен на информацию?

— Другую информацию.

— Это значит…

— Вы будете предупреждены, когда устранят Гальего Рамиреса. Полковник, вы — шеф секретных служб Боливарии. Неужели я должен вам объяснять, какую ценность может иметь в ваших руках подобная информация?

Он кивнул, его лицо на миг исказила нервная гримаса, но уже через секунду оно было спокойно — по крайней мере, внешне.

— А вы мне верите?

— Не так, чтобы очень, — откровенно признался я. — Но без вас мне не обойтись. А если вы хорошенько поразмыслите, то придете к выводу, что без меня вам тоже не обойтись. Если бы не я, если бы не то, что мы планируем совершить в самое ближайшее время, вы растратили бы свои силы в закулисной борьбе и ничего, наверное, не добились бы. А так одним махом вы можете взобраться на самый верх, и только от вас будет зависеть, как крепко вы уцепитесь за бразды правления.

— Какие гарантии, что вы меня не обманываете? — он метнул на меня взгляд исподлобья.

— Гарантии? Сеньор Негадес, я думаю, достаточно будет моего заявления, что нас не интересуют ваши внутренние дела. Мы посланы сюда для того, чтобы выполнить одно-единственное задание. И мы его выполним, полковник, независимо от того, будете вы нам помогать или нет. Если необходимая нам информация будет получена от вас, мы вознаградим именно вас. В случае вашего отказа в высших эшелонах власти наверняка отыщется человек, который предоставит нам необходимые сведения. Вы уже познакомились с нашими возможностями, вернее, с небольшой их частью…

— Хорошо. Когда вам нужна информация?

— Не позже вчерашнего дня, совсем в духе доброго старого 20-го века.

— Завтра поздно вечером, — отрезал полковник. Негадес задумался. Лоб у него наморщился, как у молодой таксы. — И, пожалуйста, Медина, не звоните больше в управление.

— Только при чрезвычайных обстоятельствах. Завтра в десять вечера жду вас перед собором.

Я щелкнул каблуками и наклонил голову. Он нерешительно поклонился в ответ, повернулся и пошел прочь. Едва Негадес вышел, я принял сигнал обеспокоенного Баракса: «Все в порядке?»

«Да», — отозвался я и поднял глаза на одну из священных картин, изображающую седобородого старца. Глаза его лучились нечеловеческим спокойствием. Я почувствовал горечь. Доверенное руководством задание начинало нравиться мне все меньше. Я чувствовал себя кладбищенской гиеной: грабил могилы и копался в останках давно умерших людей в поисках почерневших безделушек… Ведь все эти люди вокруг меня тысячу лет как мертвецы. Все, за исключением одного Диппа Килиоса.

Перевалило за полдень, когда мы приехали в район Хувантул. По дороге около парка заправились горючим — резкий запах скверно очищенного бензина раздражал чувствительные датчики Баракса. Район раскинулся на двух холмах. Здесь преобладали большие красивые виллы, участки окружали высокие раскидистые деревья и живые изгороди.

— Наверное, здесь могут обитать только толстосумы, — подумал я вслух, забыв о Бараксе. Лучше бы мне помолчать.

— Толстосумы? — переспросил мой товарищ несколько неуверенно.

— Ну, те, у кого много денег.

— А где они их раздобыли? — спросил он вроде бы равнодушно, но я уже понял, что без лекции не обойтись.

— Заработали благодаря предприимчивости, спекуляции, ловкости, мошенничеству… — начал я перечислять.

— А другие? — перебил он. — Нищие?

— Рабочих мест меньше, чем желающих работать.

— В таком случае все скверно организовано!

— Ты неплохо соображаешь, — похвалил я. — Бесспорно, организация архискверная. Многое в этом мире никуда не годится.

— Можно было бы поправить.

— Без тебя поправят. Что ты все кипятишься? Мы по уши погрязли в прошлом, а тебе хочется, чтобы все работало, как часы, как у нас, в 31-м веке. Опомнись, Баракс, на дворе 20-й век!

Он погрузился в размышления. Тем временем я нашел нужный дом. Узкая асфальтовая дорога вилась среди садов, и вот на железных прутьях ворот блеснула белая табличка: «Альжерирас, 186».

— Останови немного дальше.

Ничто, кроме пения птиц, не нарушало тишину. Городской шум сюда не доносился. Мы вышли из машины.

— А, собственно, зачем нам эта женщина? — спросил Баракс, без всякой на то необходимости употребляя множественное число и искоса взглянув на меня.

Меня так и подмывало сказать ему, зачем, но он все равно никогда этого толком не понял бы. Меня сжигало желание. Я хотел видеть Флору, слышать ее голос, видеть, как она улыбается. Для Баракса пришлось изобрести предлог, хотя в нем было и зерно истины.

— Наша квартира в центре может каждую минуту «провалиться», а этот дом кажется мне подходящим убежищем, — объяснил я и пошел вперед. Калитка была не заперта. На ухоженном газоне росли декоративные цветы и деревья. Под одним из самых тенистых стояли белые садовые кресла.

Пока я восхищался садом, Баракс, как это и положено ему, обнаружил под травой тонкий кабель в пластиковой оболочке, бегущий от ворот к дому.

— Устройство сигнализирует, что мы прошли через калитку, — сообщил он. И, конечно же, оказался прав, потому что, когда мы подошли к белому двухэтажному дому, дверь из мореного дерева отворилась и появился средних лет человек, на хозяина, впрочем, не похожий.

— Господа?

— Буэнос диас. Мы хотели бы встретиться с сеньорой Флоренцией Вадерос.

Баракс стоя за моей спиной, делал вид, что любуется зданием. На самом деле, используя свои необыкновенные способности, он просматривал, что происходит за стеной дома. При этом он мог пускать в ход излучения нескольких видов. Не слишком толстые стены не были препятствием для его зрения. Трудности могли появиться при просвечивании старинных массивных каменных или бетонных стен толщиной больше метра.

— Сеньоры нет дома. Соблаговолите зайти в следующий раз, господа.

— Она на втором этаже в маленькой угловой комнате, — подсказал Баракс на нашем языке, так что понял его только я.

Я улыбнулся как можно любезнее и попросил:

— В таком случае, сбегайте в угловую комнату и сообщите мадам Флоренции, что пришел Рой Медина. И добавьте, будьте добры что на этот раз Медина явился без цветов.

Человек поморщился, но все-таки ушел, оставив нас стоять на террасе. От нечего делать я стал разглядывать сад. Я увидел бассейн, окруженный кустами алых роз. Выложенные плоскими каменными плитками дорожки извивались между цветущими клумбами.

Дверь скрипнула, и на пороге появилась Флора. Сердце мое как-то странно забилось. Никогда я еще не переживал ничего подобного. Новое незнакомое чувство было приятным, но в то же время немного пугало.

— Здравствуйте, сеньоры, — поздоровалась девушка. Это подучилось у нее удивительно мило.

Я поклонился, как это было принято, мне приходилось видеть в видеофильмах. Краем глаза я успел заметить, что Баракс тщательно копирует мои движения, он схватывал все на лету…

— При расставании я обещал сеньорите, что мы еще встретимся. И вот мы перед вами…

— Значит вы узнали, где я живу? — засмеялась Флора. — Давайте погуляем по саду. Вас как профессионала должны заинтересовать мои цветы.

Ее тон свидетельствовал о том, что она не очень-то верила в то, что мы на самом деле торгуем цветами.

Через какое-то время Флора спросила:

— Каким ветром вас к нам занесло?

— Каким ветром? — я с запозданием понял, что она имела в виду. В этом двадцатом веке любят выражаться так витиевато. — Несомненно, это вы, мадам, были благоухающим теплым эфиром!

Она засмеялась. Меня очень волновал ее смех.

— Спасибо за комплимент, сеньор…

— Медина.

— …Сеньор Медина, это была шутка?

— Упаси бог! — А неплохо у меня получается с их жаргоном!

Баракс плелся за нами «хвостиком» по узкой дорожке. Мы обошли кругом бассейн, полюбовались зарослями декоративного бамбука. Потом дорожку обступили неизвестные мне цветы. Флора без умолку болтала:

— Между прочим, я чувствовала, что вы придете!

— Вот те раз! — изумился я. Меня словно громом поразило. Телепатия?

— О, нет, всего лишь женская интуиция, — лукаво улыбнулась она. Наши взгляды на мгновение встретились, потом она поспешно отвела глаза. Тогда мне как-то не пришло в голову, что и она тоже частица огромного океана минувшего, окружающего нас, и что она мертва… уже тысячу лет.

— Как идет торговля? — спросила она.

Мы остановились под очень старым деревом со стволом необъятной толщины. Баракс оперся рукой о ствол. «Сто девяносто лет?» — проворчал он. Действительно, что ему Флора? Его заинтересовало дерево, и от нечего делать он с помощью своего технического оснащения «заглянул» в глубь ствола и пересчитал годичные кольца. Нашу беседу Баракс пропускал мимо ушей, хотя наверняка чувствовал, что между мной и Флорой что-то происходит, рождается какое-то непередаваемое словами взаимное влечение…

— Торговля как торговля, — промямлил я. — Довольно неплохо. Сегодня как раз мы провели весьма многообещающие переговоры с представителями двух конкурирующих фирм.

— А к нам в Боливарию вы надолго?

— Еще неизвестно, — пожал я плечами и, извинившись, в свою очередь поинтересовался: — Прошу простить мою бестактность, но вы не представили меня своему супругу. Или вы, э-э-э, не замужем?

Флора улыбнулась. Это была улыбка зрелой женщины, видящей насквозь все мои уловки. Она чувствовала, что нравится мне, — я и не скрывал этого. Мое доброе отношение к ней лежало в основе нашего знакомства, все остальное было производное от этого. Традиции недвусмысленных любезностей, нравственных условностей, паутина слов и жестов, старая волнующая игра…

— Мой муж дипломат. Сейчас он посол в африканской стране. Только не спрашивайте меня, где это. Мне никогда не удавалось запомнить. Руанда, Малави, что-то в этом роде.

Женщина была прекрасна. Как когда-то говорили: прелестна. Она нравилась мне все больше. Мы снова посмотрели друг на друга, и снова наши взгляды встретились. На этот раз не случайно. В моих глазах Флора могла прочесть, чего я хочу. По ее взгляду я понял, что она не имеет ничего против.

— Мы, кажется, ищем убежища, а ты ведешь себя, как какой-то Казанова!

Услыхав это, я на миг забыл даже о Флоре.

— Что ты сказал? Казанова? Тебе-то откуда известно это имя?

— У меня тоже есть какие-то зачатки образования, — обиженно сказал Баракс. — Думаешь, в свое время только тебя программировали таким объемом знаний?

— Можно поспорить по поводу того, кого программировали, а кто учился по собственной воле, — вспыхнул я. Флора улыбалась. Солнце золотило ее лицо, и кожа ее была цвета молочного шоколада. Недавно, в начале 20-го века, мне доводилось такой пробовать. На Баракса она даже не смотрела — видно, чувствовала его неприязнь. Потом она повернулась и, улыбаясь, пошла дальше.

Пока мы прогуливались, камердинер накрыл на террасе стол к вечернему чаю. Я объяснил отсутствие аппетита у Баракса желудочным заболеванием, и потому на столе было только два прибора. Но уж чашечку кофе Бараксу Флора налила, как он ни отказывался.

Мы болтали о том, о сем, и, наконец, речь зашла о жилье. Очень кстати я вспомнил о том, что мы сняли очень плохую квартиру. И вдруг Флора просто сказала:

— Если вам понадобится встретиться с каким-нибудь серьезным партнером, не водите его в ресторан. Мой дом в вашем распоряжении, сеньор Медина. Только позвоните предварительно. Вот номер моего телефона — 516–82–84.

Я бросил взгляд на Баракса и понял — номер он запомнил. В этом смысле он был лучше всякой записной книжки: занесенные в его память данные доступны только мне и никому другому, включая и моего шефа. Между мной и Бараксом была связь особого рода, но сейчас не время было размышлять на эту тему.

Я был очень благодарен Флоре.

— Обязательно воспользуюсь вашим любезным предложением. Возможно, даже в скором времени. А вы завтра случайно не собираетесь поехать в центр города?

Она загадочно улыбнулась.

— Почему это вас интересует? А если бы я в самом деле оказалась там — совершенно случайно, разумеется?

— Один мой знакомый был бы очень рад, если бы часов около восьми вечера заметил вас, скажем, в кафе «Кальвадос», разумеется, совершенно случайно…

— Ах, так? — рассмеялась Флора. Она была обворожительна, но, к сожалению, ничего мне не пообещала.

Вечером Баракс снова собрался прочесть мне нотацию на темы морали, но не успел он произнести и двух фраз, как я заставил его замолчать. То, что он произносил мне проповедь, показалось мне совершенно невыносимым.

— Что с тобой, Баракс? Неужели шеф поручил тебе следить за моей нравственностью? Не скрою, эта женщина мне нравится, но ведь дело не только в этом.

— Ну, конечно, сейчас ты придумаешь подходящий предлог, — изрек он хмуро.

— Дом расположен в очень хорошем месте. Это нам пригодится. А поэтому прежде всего следует войти в доверие к хозяйке.

— Вне всякого сомнения, кто-кто, а ты-то уж сумеешь втереться в доверие. И, по-моему, сейчас стоишь на правильном пути, — заметил мой спутник ядовито. Приходится признать, что за время наших совместных экспедиций в прошлое Баракс весьма неплохо развился. По крайней мере, в некоторых областях. Но заставить его замолчать было не так-то легко.

— Подумай только, ты, исключительный экземпляр! Если нам удастся похитить Килиоса, где его держать? Может быть, здесь, в этом злосчастном доме в самом центре города? Вот тогда-то и пригодится загородная вилла с садом!

— Так я и знал, что подходящий предлог у тебя найдется, — проворчал Баракс недовольно.

Вечером я снова связался с шефом. Рассказал о Флоре и ее прекрасном доме. Он, видимо, почуял, что за этим кроется, и попросил точные данные о ней. Спросил, кто ее муж. На сотрудничество с Негадесом он нас благословил, но потребовал предельной осторожности.

На следующий день в город мы вышли только к полудню. Собственно, ничего особенного нам не было нужно. Мы просто собирали информацию. Перед туристическим центром висел плакат: большая фотография президентского дома с надписью, извещавшей, что агентство ежедневно организует экскурсии по этому знаменитому зданию, равно как и по зданию парламента, по дворцу, некогда принадлежавшему вице-королю, где теперь разместился музей. Мы тут же вошли и очутились в прохладном зале с кондиционированным воздухом. Здесь уже собралась горстка желающих. За конторкой стоял темноволосый человек с физиономией шельмеца.

— Сеньоры?

— Мы хотели бы осмотреть президентский дворец.

— Сожалею, сеньоры. В день мы можем пропустить только одну группу из двадцати человек. На сегодня все места уже заняты.

— Нам было бы очень приятно, если бы сегодняшняя группа как исключение состояла из двадцати двух человек. Наша благодарность приняла бы значительные размеры…

Я вынул пачку банкнот.

Это произвело впечатление — он так и впился глазами в деньги.

— Сейчас посмотрим, нельзя ли для вас что-нибудь сделать, — сказал он, вынул пухлую тетрадь и сделал вид, что изучает список, но я понял, что один вид денег уже уладил дело.

— Возможно, мы сумеем поместить вас в группу, — сказал он наконец, — автобус отправляется через час от первого подъезда нашего агентства.

Я положил перед ним несколько бумажек. Глаза его заблестели, и молодой человек тут же накрыл деньги ладонью.

— Прошу меня простить, но из соображений безопасности мы вынуждены фиксировать личные данные туристов, посещающих президентский дворец. Будьте добры, ваши паспорта…

Я нагнулся к нему, заглянул в самое дно хитрых черных глаз и медленно, выразительно процедил:

— Вот наши паспорта, видите, сеньор? — и снова продемонстрировал пачку банковских билетов.

— Ну, хорошо, — произнес молодой человек, улыбаясь, и спрятал деньги в карман.

— Значит, через час у входа в агентство? — я вежливо раскланялся. Баракс сухо кивнул.

— Не нравится мне этот тип, — уже на улице сказал мой спутник. — Он способен на любую пакость.

— Приятно слышать. Оказывается, и ты уже пользуешься старинной терминологией.

— Не шути. Чувствую, заваривается какая-то каша.

— В старину таких, как ты, называли пессимистами. Я же уродился оптимистом, и это известно всему Галаполу и даже тебе, дружище.

— Какая чушь! — махнул Баракс рукой, и снова я поразился естественности его реакции.

Между тем он продолжал:

— Ты же знаешь, Рой, что я не могу быть ни оптимистом, ни пессимистом. Просто у меня предчувствие.

— У тебя предчувствие? — съязвил я. И тут же улыбка на моем лице неожиданно застыла: мы шли как раз мимо большого торгового центра, и какой-то фотограф вдруг направил на нас свой фотоаппарат. Щелчок, и мы с Бараксом оказались запечатленными на целлулоидной пленке.

— Фотографируют! — шепнул я Бараксу. Что надлежит делать в таких случаях, он и сам знал. Невидимый луч вроде рентгеновского, однако иной природы, тут же уничтожил изображение. Не ведая о том, уличный торговец, кланяясь, поспешил к нам.

— Ваши фотографии, сеньоры, недорого, совсем недорого!

— Спасибо, не нужно. — И мы заторопились прочь.

Через час мы вернулись к туристскому агентству. У подъезда стоял автобус, в который села наша группа. Тут же находились обвешанные камерами японцы, немки в очках, без умолку болтающие американские туристы, два элегантных негра и несколько мулатов — эти, скорее всего, были местными. Управляющий агентством появился только на минуту, оглядел экскурсантов, задержал ненадолго взгляд на нас с Бараксом и вышел.

Водитель закрыл двери, и автобус покатил по запруженным машинами улицам города.

— Не нравится мне это дело, — опять проворчал Баракс. — В автобусе двадцать шесть пассажиров, считая нас.

Я понял, что он имеет в виду.

— Тот прохвост сказал, что во дворец пускают группами и только по двадцать человек. Может быть, он лгал, чтобы выманить побольше денег?

— И с помощью одной и той же басни надул еще четырех иностранцев? покачал головой мой товарищ.

Я стал смотреть в окно. Автобус как раз выехал на дворцовую площадь и через несколько секунд остановился перед коваными воротами. Вооруженные до зубов охранники проводили нас скучающими взглядами. Ворота остались позади, и мы оказались в великолепном ухоженном парке. Под огромным старым деревом нас дожидалась экскурсовод — молодая женщина в очках.

Четыре крыла главного корпуса окружали маленький внутренний дворик с несколькими деревьями. Нас провели только по двум нижним этажам. Стены высоких просторных коридоров украшали прекрасные картины, портреты правивших ранее президентов. Тянулись громадные двухцветные залы, обставленные мебелью в чехлах.

Экскурсовод пояснила, что здесь иногда тоже бывают дипломатические приемы, а в угловом зале каждый очередной президент принимает у послов верительные грамоты. Меня так и подмывало поинтересоваться у нашего гида, где расположены кабинет и спальня президента. Слава богу, я вовремя удержался: нельзя было привлекать внимание окружающих. Нашлись другие, которые задали этот вопрос. По-моему, это были местные жители. Экскурсовод заметно волновалась, но все же объяснила, что в течение дня его высокопревосходительство чаще всего бывает на третьем этаже южного крыла — там он совещается с министрами. Ночует же он в хорошо охраняемом доме — однако уточнять, где именно, она не стала. В остальных частях дворца нам не встретилось ничего неожиданного или такого, что могло бы нас заинтересовать. Баракс записал в памяти интерьеры залов, лестницы, высоту потолков, взаимное расположение окон и дверей и теперь мог при необходимости в любую минуту воспроизвести план огромного здания. Если не удастся схватить Рамиреса где-нибудь за пределами дворца, волей-неволей придется прийти за ним сюда.

Гуляли мы около часа. Затем гид отвела нас обратно в парк, причем я обратил внимание, что по пятам за нами настойчиво следуют несколько крепких парней. «Не забудь записать, где расположены электрические провода», — напомнил я Бараксу, и мы сели в автобус. Я намеренно устроился на заднем сиденье, чтобы эти парни расположились впереди нас. Автобус проехал ворота, выкатился на улицу и повернул в сторону музея. Я посмотрел в заднее окно. Следом за нами ехал черный автомобиль.

— Видал? — спросил я Баракса на нашем языке. Он даже не оглянулся.

— Они здесь что, на каждом шагу?

— Таковы все диктаторские режимы, — нашел я возможность блеснуть своими историческими познаниями, хотя обстановка была не из лучших. В государстве с такой структурой власть предержащие видят свою опору только в двух вещах: во лжи и страхе. Ложь проявляется в идеологической надстройке, основанной на ложных предпосылках, так как диктаторские режимы с экономической точки зрения всегда в худшем положении, чем системы народно-демократические. В конце концов, по-иному просто не может быть — они при помощи определенной теории пытаются приукрасить жалкую действительность, пытаются убедить внешний мир и собственных граждан, что весь народ совершенно свободен и живет, как у Христа за пазухой. А так как результаты их усилий, как ни крути, в достаточной мере сомнительны, приходится держать наготове другое оружие — страх. Диктаторы существуют, пока народ запуган. Правящая клика — королевский двор, хунта или любая другая группировка, — едва захватив власть, тут же создает аппарат притеснения. Это лучшее доказательство того, что правители — даже в будущем! — не намереваются перейти к управлению страной в соответствии с демократическими принципами. Функционеры аппарата угнетения пользуются всяческими льготами и привилегиями, и не преследуются за злоупотребления. Таким образом обеспечивается господство единой воли ограниченной группы людей. Все остальное этому подчинено. Сторонники диктатора — не очень многочисленный, но зато весьма сильный лагерь. Его сила военно-политический аппарат с сетью информаторов, составляющий систему быстрого оповещения. Информаторы, руководствуясь теми или иными мотивами, составляют рапорты обо всем, что происходит в их окружении и о чем им удалось собрать информацию. А так как такие доносчики есть везде, правительство располагает оперативной информацией как о настроениях, так и о действиях и даже намерениях отдельных групп и лиц. Конечно же, обществу известно о существовании доносчиков — вот польза, извлекаемая кликой из этого явления негативной обратной связи, — и граждане живут в страхе. Таким путем господствующая группа получает возможность без особых хлопот разделять общество на отдельных индивидуумов, опасающихся друг друга, и без помех властвовать. Помнишь управляющего из туристического агентства? Так вот, это и был один из таких информаторов.

— Пользуюсь случаем, — перебил меня Баракс, — чтобы напомнить тебе, что мы в опасности.

— Будь добр, избавь нас от преследования.

Баракс повернулся в кресле и поднял руку. На всякий случай я заслонил его собой, хотя остальные пассажиры были поглощены созерцанием городских достопримечательностей за окнами и им было не до нас. Так как мы заняли места в самом хвосте автобуса и даже сыщики сидели к нам спиной, то никто не заметил, что в заднем стекле появилась маленькая дырочка.

Преследовавший нас автомобиль резко сбавил скорость, а из-под его капота повалил черный дым. Мы как раз ехали по одной из самых оживленных улиц центральной части города. Через мгновение машина с полицейскими осталась далеко позади.

— А с этими что делать? — я кивнул на расположившихся впереди шпиков. Автобус выехал на площадь Победы. Цветочницы наперебой предлагали свой товар. Японцы щелкали фотоаппаратами направо и налево. Стоял солнечный теплый день, небо над городом напоминало нежно-голубое покрывало.

— Газ, — по-своему бесстрастно ответил Баракс.

Я не стал возражать: в нашем положении лучше избегать всяческих сенсаций. Кроме того, подумал я, об этой акции наверняка станет известно полковнику Негадесу, и кивнул: «Действуй!»

Баракс достал платок, пропитанный филбостаном, и подал мне. Я прижал платок к носу, а мой товарищ несколькими движениями, которые со стороны могли показаться странными, распылил в воздухе снотворный газ. Я дышал сквозь платок, химический реактив нейтрализовал газ. Две пожилые американки и японец неподалеку от меня уронили головы на грудь: они уснули мгновенно. По мере того как газ распространялся, засыпали сидевшие все дальше от нас.

Мы поднялись и направились к водителю.

— Нельзя ли здесь притормозить? Мы выйдем.

— Пожалуйста, сеньоры, — вежливо отозвался шофер.

Дверь за собой нам пришлось закрыть самим, потому что в следующее мгновение водитель спал так же крепко, как и остальные экскурсанты.

— На всякий случай будь неподалеку, — сказал я Бараксу. Было без десяти восемь. Мой товарищ с непроницаемым лицом обозревал окрестности.

— Будь осторожен, — отозвался он. Как и во всех прежних экспедициях, он думал прежде всего о моей личной безопасности. У каждого из нас было свое задание: мне — привезти обратно в 31-й век Килиоса, а ему — прежде всего обеспечить мою безопасность.

— Мы, наверное, зайдем в какой-нибудь ресторан. Как бы ни развивались дальнейшие события, следуй за нами.

— Тебе еще предстоит встретиться с полковником Негадесом.

— Времени хватит и на полковника.

— Лишь бы ты не забыл обо всем на свете…

— Но-но, Баракс! Разумеется, я рад, что ты печешься о моем моральном облике, или тебя просили присмотреть за мной в Галаполе?

К «Кальвадосу» я подошел чуть раньше. С этим кафе у меня были связаны не очень приятные воспоминания, но когда я просил Флору о свидании, мне в голову пришло только это название. Перед освещенными витринами толпились люди. Где-то неподалеку играл бродячий оркестр. По улицам текли реки автомобилей. Перемигивались рекламы кинотеатров. Уличные торговцы расхваливали свой товар. На мгновенье меня охватило странное чувство: мне припомнился летний вечер двадцатилетней давности. Я ожидал девушку — это было в моем родном городе. Так же текли реки людей, пахло разогретым асфальтом, даже огни реклам и музыка казались теми же самыми. Не помню, пришла ли девушка на свидание. Осталась лишь память об ожидании, полном сдержанных страстей, и это так похоже было на то, что я чувствовал сегодня.

Флора опоздала на пятнадцать минут. Едва я увидел ее, идущую навстречу, меня захлестнуло жаркой волной. Молодая женщина была прекрасна. Белоснежное платье, золотистые туфельки и пояс очень шли ей. Волосы мягкой волной падали на плечи.

— О, сеньор Медина! — улыбнулась она.

— Добрый вечер, сеньора. Какая счастливая случайность! — подхватил я игру.

— Вы верите в случайности?

— Только в счастливые, вроде сегодняшней! — мы расхохотались, двое развеселившихся гномов в человеческих джунглях.

Я пригласил Флору прогуляться по парку. Здесь, в узких аллейках, слышен был только звук наших собственных шагов. Городской шум уступил место приятной тишине. Не помню, о чем мы говорили, хотя и знаю, о чем ни разу не упомянули: о ее муже, моем гражданском состоянии, деньгах, коммерции, политике. Ведь даже в 20-м веке можно было найти много других тем для беседы.

Сомнений не оставалось — я влюбился во Флору. Мне нравилось все, что она делала, все, о чем она говорила. В глубине души я надеялся, что тоже нравлюсь ей. В противном случае она не пришла бы сегодня вечером.

Ужинали мы в ближайшем ресторанчике. Полумрак рассеивали горящие на столах свечи. Золотистые язычки то и дело беспокойно вздрагивали в стеклянных абажурах. Из динамиков на стенах лились негромкие гитарные переборы.

После легкой закуски подали вино. Я пригубил — изумительно! — и круто перевел разговор на другую тему. На меня вдруг нашло вдохновение — ведь благодаря дипломатическим связям Флоры, вероятно, можно будет попасть в окружение Рамиреса.

— Милая Флора, а что вы знаете о президенте?

Флора удивилась.

— До сих пор мы избегали говорить о политике, сеньор Медина. Что я могу знать о президенте?

— Я имел в виду — что он за человек? Можно ли с ним иметь дело?

— Вы хотите торговать с самим президентом? А не слишком ли вы высоко замахнулись, сеньор Медина? — улыбнулась она.

— Обожаю размах, — парировал я, улыбаясь, и она наверняка прочитала в моих глазах, что это относится не только к президенту. Она улыбнулась и вернулась к теме:

— О нем известно так мало… Как президент он принес присягу совсем недавно. В соответствии с дипломатическим протоколом боливарийские послы будут вызваны из-за границы и представлены президенту. Когда вызовут из Африки моего мужа, на прием в министерство иностранных дел наверняка пригласят и меня. Может быть, тогда мне удастся перекинуться словечком с его превосходительством.

«До этого уж точно не дойдет», — подумал я.

— Вы хотите встретиться с Рамиресом? — спросила она, пробуя вино.

— Да. Появилась возможность заключить крупный контракт, но из-за масштабов операции требуется специальное разрешение. Обычная взятка здесь не поможет. Вот я и подумал, что если бы можно было встретиться с президентом, возможно, разрешение на экспорт и удалось бы получить.

— Выдумаете, что я знакома со столь влиятельными лицами, что смогла бы свести вас с Рамиресом? — ее глаза на миг затуманились. Нетрудно было догадаться, о чем она подумала. Я коснулся ее руки, взял ее пальцы в свои.

— Нет, Флора. Не затем я искал встречи. Вы очаровали меня, очаровали до такой степени, что я сижу перед вами и выбалтываю профессиональные секреты… Простите меня, больше это не повторится.

Лицо ее прояснилось, и, может быть, затем, чтобы показать, что и она не придает значения той заминке, которая произошла в нашем разговоре, она сказала:

— Ну, раз уж мы заговорили о президенте… Вы слышали, что он нынче совершил?

— Я не читаю газет, — покачал я головой. Одновременно где-то в глубине сознания я ощутил успокаивающий сигнал: Баракс сообщил, что он рядом, что он начеку и все пока в порядке.

— Сегодня утром из Верунды прибыла правительственная делегация. Вы, наверное, знаете, Верунда граничит с нами. Она немного крупнее Боливарии, и наши отношения традиционно плохие. Какой-то пограничный конфликт полуторавековой давности. Я в этом мало что понимаю. Мой муж прочитал бы вам целую лекцию на эту тему. Суть дела в том, что появился шанс поправить отношения. С самого начала Рамирес намеревался заключить с Верундой мир и поэтому пригласил их президента. Президент Верунды приехал рано утром, и, вообразите себе, уже в полдень они провозгласили совместное коммюнике об объединении наших стран.

— Надо же, — равнодушно произнес я.

Флоре показалось, что я не понял всей значительности этого факта.

— Вы не поняли, сеньор Медина? Это великое дело! До сих пор Боливария и Верунда двадцать один раз воевали, врагами были практически всегда. Теперь же этот Рамирес, этот…

— Этот кондитер из захолустья…

— Н-да, вам это трудно понять. Однако именно этот человек проявил себя гениальным дипломатом, сеньор! За два часа он достиг большего, чем все предшествующие правители за сто лет! Он убедил руководителей Верунды прекратить вековую вражду, ему даже удалось склонить их к слиянию наших государств!

— Минутку! — перебил я. — Где это произошло?

— В летней резиденции президента, на окраине города.

— Значит, не в президентском дворце?

— Нет. Делегацию Рамирес принимал в летнем дворце, а после полудня вернулся в город. Я видела его в программе теленовостей.

Уже подали мороженое, а я все еще размышлял над услышанным. Что греха таить, эта информация застала меня врасплох. Каким образом Рамирес сумел добиться столь скорого и театрального успеха? А может, это дело рук Диппа Килиоса? Ясно одно: переговоры состоялись и закончились с результатом почти невероятным.

После ужина я проводил Флору к машине. Мы долго прощались в круге яркого света под уличным фонарем. Я догадывался, что просить позволения проводить ее домой пока еще рано.

— Когда я смогу снова вас увидеть? — спросил я.

— А вы уверены, что хотите снова меня увидеть? — кокетливо улыбнулась она.

— Ни в чем не уверен более, чем в этом, — ответил я, ничуть не погрешив против истины. Постоянной связи у меня еще ни с кем не было, и сейчас, глядя в темные глаза Флоры, я чувствовал, как передо мной распахивается Вселенная, полная неизвестности.

— Приходите завтра обедать, — шепнула Флора тихонько. — В двенадцать.

— Приду, — пообещал я, и она села в машину.

Когда фонари ее машины скрылись в темноте, я оглянулся: уже давно у меня было чувство, что Баракс где-то поблизости. Ну конечно, он наблюдал за нашим прощанием из-за афишной тумбы.

— Все в порядке? — спросил я как можно более официальным тоном.

— У меня — да, — отозвался он. Могу поклясться, что этот иронический тон он позаимствовал у меня, причем не так давно.

— Если ты считаешь, что из-за женщины я потерял способность анализировать ситуацию и принимать решения…

— Именно так!

— В таком случае, прошу — отвяжись. Для меня это важно, и больше на эту тему я дискутировать не намерен.

Мы молча глядели друг на друга среди текущей по тротуару толпы, пока Баракс не напомнил:

— Без двадцати десять.

Ничего не поделаешь. Мы сели в машину и отправились к собору Нуэстра Сеньора.

Перед огромным сооружением не было ни души. Огни едва горели, даже электрические фонари, казалось, боялись ночи: под ними на мостовой дрожали бледные световые круги. Я не ожидал, что здесь будет так пустынно. В воздухе ощущалось напряжение, доносившийся издалека шум предвещал неведомую опасность. Но, возможно, это мне только мерещилось — я же знал будущее, и в общих чертах мне было известно, что произойдет в этом городе в течение ближайшего месяца и позднее…

Негадес был пунктуален: он явился секунда в секунду. Часы на башне стали бить десять, когда он появился на площади. Оглядевшись по сторонам, полковник решительно направился к нам. Я встретил его в тени арки.

— Добрый вечер, сеньор Негадес.

— Добрый вечер, Медина.

— Вы плохо выглядите, полковник, — он и в самом деле был бледный, осунувшийся. Я чувствовал исходившую от Негадеса напряженность. Знаете что, лягте сегодня пораньше и хорошенько выспитесь. Вам еще понадобятся силы.

Он уже не удивлялся, что я читаю его мысли, и мрачно предложил:

— Давайте к делу!

— Вы правы. Ну, что ж, послушаем, что вам удалось разузнать.

Полковник колебался — еще можно было отступить. Однако амбиции победили. Он жаждал власти, а того, кто рвется к ней, ничто не может остановить.

— Завтра с утра президент примет делегацию парламентских партий. После полудня он даст аудиенцию более чем десятку делегаций из провинций, вечером по программе отдых.

— Значит, он целый день из дворца носа не высунет?

— Да. Ваши планы, видимо, могут быть с успехом реализованы не раньше, чем послезавтра.

— Продолжайте, полковник.

— Двадцать девятого с утра президент посетит одну из провинций. Время выезда: 9.30. Маршрут следования: центр города — парк Тимпана Авенида де ла Пас — Южная автострада. Конечный пункт маршрута: центр провинции Вальтено, это десять километров от Боливара.

— Сопровождение?

— Скорее всего, четыре президентские машины, четыре автомобиля охраны и эскорт — еще несколько автомобилей. Правительственные лимузины — все черные «империалы».

— В какой машине будет Рамирес?

— Заранее это никому не известно, даже самому президенту. Все решает начальник охраны непосредственно перед отправлением.

— Кто сопровождает Рамиреса?

— Министр обороны, министр сельского хозяйства, губернатор провинции Вальтено и еще несколько чиновников рангом пониже.

— Вы не поедете?

На его лице мелькнула едва заметная усмешка.

— Нет, коллега. Я как раз буду очень занят. Дела, понимаете, дела.

— Понимаю, понимаю, полковник. Смотрите, не ошибитесь. Операцию я попытаюсь провести 29-го, около десяти утра. Если вдруг сорвется, долго ли ждать снова подходящего случая?

— В тот же день президентский кортеж будет возвращаться в столицу. Маршрут тот же.

— Какие меры безопасности будут приняты?

— В черте города полицейское оцепление будет довольно плотным. Задействуют и солдат. Можно сказать, будет настоящий кордон. За городом, вероятно, он будет слабее.

— Отлично. Еще одно, Негадес. Как вы расцениваете нынешний финт президента?

— Вы имеете в виду договоренность с президентом Верунды? Это было неожиданно. Хотя информацией я еще не располагаю.

Было ясно, что больше он ничего не скажет. Теперь на уме у него только одно — захват власти.

— Ладно. Делайте свое дело, Негадес. Не сомневаюсь, что вы загодя внедрили своих единомышленников во все высшие органы управления, так что особенного труда вам это не составит. Уверен — послезавтра вы будете президентом Боливарии! — Я наверняка знал, что так и случится на самом деле. С тем большим удовольствием я мог обещать ему это. Вдруг он заволновался.

— А что будет с Рамиресом?

— Пусть это вас не волнует, полковник. Я же сказал — мы устраним Рамиреса из дальнейших событий. Вам больше не придется считаться с его существованием.

По-моему, он вообразил, что мы сделаем из Рамиреса решето. Мне не хотелось его разочаровывать. Вдруг я спохватился.

— Скажите, полковник, с какой стати вам взбрело в голову оставить полицейскую засаду в старой квартире Рамиреса?

— Мне приказано было дожидаться появления неких иностранных агентов, — ответил он с иронической усмешкой. Он вообразил, что все понимает.

— А откуда стало известно, что такие агенты появятся?

Негадес замялся.

— Рамирес лично отдал такое распоряжение в первые часы своего правления.

— Понятно… — пробурчал я. — Понятно… — У меня пересохло в горле. Худшие опасения подтвердились. — Большое спасибо за информацию, полковник, можете идти.

Он побрел через площадь. Я проводил полковника взглядом. Наконец шаги его стихли. Судьба Рамиреса и Боливарии была решена.

На следующий день я проснулся отдохнувшим и полным сил. Даже Баракс, казалось, двигался быстрее, но это только казалось, потому что мой помощник никогда не знал усталости.

Мы снова прослушали запись отчета полковника и отправились в путь.

Авенида де ла Пас — широкая городская артерия. На ее тротуарах стоят, как неживые, деревья, удушенные выхлопными газами автомобилей. Из окна машины я разглядывал проносящиеся мимо многочисленные магазины и торговые центры. Этот участок трассы можно было не принимать в расчет — покушение здесь невозможно. Тротуары запружены людьми. Мало того — завтра вдоль проспекта выстроится полицейский кордон.

Южная автострада прорезала долину и поднималась в горы. Если верить карте, то здесь должны быть еще шоссейные дороги, по которым ездили, пока не построили автостраду. Сейчас ими, скорее всего, почти не пользовались.

То и дело автострада ныряла в туннели: строители прорезали или просверлили насквозь особенно высокие и крутые скалы. Временами пейзаж напоминал Швейцарию: я побывал там однажды в начале 21-го века. Однако растительность здесь была совершенно иная. Вскоре мы въехали в очередной туннель. Он оказался недлинным: почти сразу же перед нами открылось освещенное солнцем шоссе. И тут же за поворотом снова разверзлась черная пасть нового туннеля.

Здесь меня осенило.

— Вот подходящее место, Баракс!

— Ну и хорошо, — буркнул он, по своему обыкновению холодно.

— Смотри, вход во второй туннель забаррикадируем, а сюда, в этот узкий колодец между туннелями, опустимся сверху!

— Газ применим или излучение? — совершенно бесстрастно поинтересовался мой помощник.

— Будет лучше, если применим только парализующее излучение, чтобы не опасаться хроноклазма. Никому не придет в голову, что покушающиеся пользовались неизвестным оружием. Как только мы дадим знать, что покушение удалось, полковник поднимет путч. Его люди займут стратегические пункты и государственные учреждения. Негадес провозгласит себя президентом. В такой ситуации никто не станет докапываться, почему вся свита бывшего диктатора мгновенно лишилась чувств прямо посреди автострады. Это будет чистая, я бы сказал даже стерильная работа, дружище! Охрана проваляется без сознания от 18 до 22 часов. В течение этого времени никто не сможет рассказать об обстоятельствах покушения и о том, как выглядели нападавшие.

Баракс кивнул, соглашаясь с моим планом.

— А не боишься? Негадес уже раз обманул нас.

— Да, я знаю, он умен и неразборчив в средствах. Но не беспокойся, на него тоже найдется управа. Кроме того, сейчас важнее всего добраться до Рамиреса.

Туннель закончился. Неподалеку обнаружилась развилка: старое узкое шоссе сворачивало в горы. Мы поехали по этой дороге и очень скоро отыскали место для засады: с края стометрового скального обрыва как на ладони виднелся ярко освещенный солнцем отрезок автострады и два косо срезанных входа в туннель. Это и был тот самый «колодец».

Детали операции мы проработали минут за десять. Оружие у нас всегда было при себе. Только безопасности ради мой бластер, как правило, находился у Баракса. Попади он в руки непосвященных — то есть жителей 20-го века — Галапол и соответствующие органы отдали бы меня под суд за хроноклазм. А Баракса, скорее всего, оправдали бы, ибо я один несу ответственность за действия, в том числе и за промахи нашей экспедиции.

— Это будет нетрудно, — сказал мой товарищ.

За городом дул ветер и было не так жарко. По небу плыли маленькие облака, вокруг желтых и лиловых цветов летали пчелы.

Мы спустились на автостраду и направились в город. К этому времени движение по Авениде де ла Пас усилилось. По проезжей части с ревом катились тяжелые грузовики. Завидев лоток с цветами, я остановил машину. Баракс не преминул съязвить по этому поводу:

— Сеньор Медина снова вошел в роль прожженного коммерсанта.

— Представь себе. А если не знаешь, то учти на будущее, невежда неотесанный, что воспитанный человек всегда приходит к даме с цветами. Можешь это усвоить.

— «Сеньор Медина, вы верите в случайности?» — заговорил он вдруг голосом Флоры. И моим собственным голосом ответил: «Только если случается что-то хорошее…»

— Подслушивал? Ну, это переходит все границы.

— Для твоего же блага, — пояснил Баракс уже собственным голосом. В интересах дела и для обеспечения безопасности операции я постоянно должен быть в курсе всего, что с тобой происходит. Так мне было приказано.

— Но это же сверх всякой меры!

— А какова мера? — проворчал он, и я бы мог поклясться, что в глазах у него сверкнули веселые искорки. Я успокоился. В конце концов, история с Флорой все равно будет составлять часть моего рапорта так же, как и все, что касается нашей экспедиции. Баракс располагает техническими возможностями, которые позволят впоследствии руководству Галапола проанализировать каждый наш шаг. Например, Баракс способен воспроизвести пятичасовую непрерывную запись: разговоры, звуки — всё! Он мой телохранитель, а заодно и надсмотрщик. И если честно, я не могу быть на Баракса за это в обиде. Ведь он всего лишь орудие в руках шефа. Как, впрочем, и я сам.

Купив огромный букет, мы помчались в район Хувентул. На углу мальчишка в белой шапке продавал газеты. Притормозив, мы купили несколько штук. Мне было, правда, не до чтения, но все же я успел заметить, что на первой полосе под огромными кричащими заголовками обсуждался план объединения Боливарии и Верунды. Основное место было отведено широкой улыбке Гальего Рамиреса.

Оставив Баракса в машине, что моего спутника нисколько не обидело, я поспешил в дом. Флора приняла меня на террасе. Она была в элегантном платье кофейного цвета, волосы высоко зачесаны.

Я произнес множество старинных комплиментов, и мы сели за стол. Только теперь Флора поинтересовалась, что с Бараксом, хотя это было с ее стороны скорее всего обычной вежливостью.

— Вы знакомы с боливарской кухней? — спросила она.

— Нет, мадам. Я впервые в этой эпо… гм, я хотел сказать, впервые в вашей стране и еще не имел удовольствия…

— В таком случае, отведайте вот это: совершенно изумительная рыба.

Старый камердинер подал кофе и вышел. Через открытое окно из сада доносилось пение птиц, проникал аромат цветов. Мы оба чувствовали, как нас влечет друг к другу. Каким-то участком сознания, сохранившим остатки здравого мышления, я наблюдал за собственными реакциями. Что это со мной? Неужели это и есть любовь? Почему же я никогда не переживал ничего подобного в своем времени? Неужели мы, люди будущего, не способны испытывать это чувство? Неужели я могу по-настоящему любить только здесь и сейчас? И больше нигде и никогда?

Мы поднялись из-за стола. Флора остановилась у окна и посмотрела в сад. Я подошел и обнял ее. Она склонила голову ко мне на плечо, и я поцеловал ее.

Флора ответила на мой поцелуй, губы ее дрожали.

— Кто ты? — спросила она.

— Человек, чужеземец. Не бедный, не богатый. Не молодой, но и не старый. Не красивый, но и не урод.

Я снова поцеловал ее. Флора не противилась — она тоже этого хотела. Я расхрабрился. Кровь ударила мне в голову, в висках стучало.

Все прошло так же непринужденно и прекрасно, как происходило в старых и новых фильмах.

Спальня была рядом — и я на руках отнес Флору в постель.

Часа два спустя, когда я наслаждался ощущением приятной истомы во всем теле, неизвестно почему во мне проснулось неясное беспокойство.

Флора лежала у меня на плече. Она не спала. Повернув голову, я встретился с ее затуманенным, смеющимся взглядом.

— Как мне хорошо с тобой, Рой, — прошептала она чуть слышно.

Я любил ее, и мне было замечательно с нею. Я нежно поцеловал Флору и вдруг снова «услышал» в мозгу вибрирующий сигнал. Да, это зовет Баракс!

— Я сейчас вернусь, любимая.

— Поторопись, — шепнула она.

Машину Баракс припарковал недалеко от ворот, чтобы не терять из виду вход в дом. Я сел в кабину рядом с ним.

— У тебя просто талант врываться в прекраснейшие моменты моей жизни.

— Я и так был излишне терпелив: честно дожидался, пока ты закончишь свои гимнастические упражнения.

— Ты это… ты это так называешь? Ах да, я и забыл, что слова «дружба», «любовь», «секс» для тебя пустой звук.

— «Дружба» — нет, — возразил он неожиданно, не глядя на меня.

Что-то в его голосе заставило меня сдержаться от насмешки. Бедняга Баракс, ведь ему итак нелегко: один на всем белом свете, независимо от времени и пространства. Или, если угодно, наперекор пространству и времени. И нечего удивляться тому, что, даже сидя в машине, он точно знал, чем мы занимаемся в доме. Через стенки, не особенно толстые, он мог не только видеть, но и неотрывно следить за основными функциями моего организма: работой сердца и мозга, кровяным давлением и дыханием с помощью вмонтированной в него аппаратуры. Я частенько забывал, что в наших совместных с ним экспедициях при мне неотлучно находился супермен, который знает и может знать обо мне больше, чем целый легион лекарей, психиатров и начальников.

— Зачем звал?

— А погляди, — он сунул мне газету, развернутую на одиннадцатой странице. — В остальных эта статья тоже есть.

То, что Баракс назвал статьей, было обыкновенной полицейской ориентировкой. Власти объявили розыск Лоренцо. Приметы были указаны на удивление скрупулезно и точно.

В остальных газетах информация была точно такая же. Нас не искали. Это можно было расценить как реверанс со стороны Негадеса. Думаю, в подобных делах политического характера право решать принадлежало ему. Наверняка полковник устроил так, чтобы нас не разыскивали. Зато Лоренцо, очевидно, решил не щадить. Похоже, если его схватят, смертного приговора не избежать. Кто бы ни был в этот момент в кресле президента, так и случится, ибо Народный Фронт — смертный враг любого диктаторского режима.

В свою квартиру в городе мы решили не возвращаться. Береженого Бог бережет.

— Я приду вечером, — пообещал я Флоре.

— Я буду ждать, — ответила она.

В порт мы добирались сорок минут, потому что попали в час пик. Солнце клонилось к западу. Я остановил машину в узком переулке недалеко от харчевни. Баракс знал свое дело: он сел так, чтобы хорошо видеть не только дом, но и подступы к нему. У входа, подпирая стенку, стояло несколько мужчин. Они были слегка навеселе. Я смело переступил порог — сигналов об опасности не было. Рыжий детина за стойкой бара поднял на меня глаза. Народу было очень много, но внимание на меня обратил только он. Шум стоял почти непереносимый.

— Добрый вечер, сеньор, — поздоровался бармен. Похоже, конспираторы по мне не соскучились: отношение к моему визиту было проще всего определить по их ангелу-хранителю.

— Добрый вечер. Мне можно подняться?

— Безусловно, сеньор.

Наверху меня дожидался Лопес. Его морщинистое лицо светилось улыбкой.

— Здравствуйте, сеньор Медина.

— Добрый вечер, сеньор профессор.

Форма, в которую было облечено мое приветствие, доставила ему заметное удовольствие. Он проводил меня в маленькую каморку, где в желтом круге света настольной лампы сидели двое: Лоренцо и Эстрелла.

— Салют, амиго! — обрадовался молодой человек и пожал мне руку. Он послушался совета и сбрил бороду, поэтому выглядел намного моложе. Лоренцо оказался совсем юным. И вообще, если он отважится отсюда выйти, ни один полицейский шпик не опознает его в уличной толпе. О том, что его разыскивает полиция, я не стал упоминать, потому что ему наверняка уже было известно об этом.

Длинные черные волосы смуглянки Эстреллы искрились и переливались на свету. Знакомые глаза улыбнулись мне.

— Добрый вечер, сеньор Медина.

Мы расположились вокруг стола. Я выжидательно посмотрел на Лопеса, профессор стал очень серьезным.

— Итак, я беседовал на интересующую вас тему с коллегами из руководства. Откровенно говоря, они не поверили вам, сеньор Медина. Они считают вас иностранным авантюристом, приехавшим поудить рыбку в мутной воде и собирающимся в лучшем случае использовать наше движение в собственных целях. А кое-кто даже подозревает, что вы и ваш приятель служите режиму Рамиреса, есть и такие.

Я промолчал.

— Это мнение большинства, — извиняющимся тоном произнес Лопес. Они не верят даже тому, что вы планируете покушение на президента. Поэтому руководство считает дальнейшие контакты с вами излишними и даже небезопасными.

Наступила гнетущая тишина. Эстрелла отвернулась. Такого я не ожидал, потому что встретили меня с искренним, как мне показалось, радушием. Впрочем, Лоренцо был действительно искренен, я чувствовал, как в нем поднимается возмущение. Лопес молча уставился в одну точку. Тогда Лоренцо не выдержал и вскочил:

— Дурачье! Они не видели того, что видел я! Рой и его товарищ имеют такое, о чем мы и мечтать не смеем! Я им верю!

Я заставил себя сдержаться и, окончательно успокоившись, холодно произнес:

— На сей раз, сеньор профессор, ваше руководство ошибается. Что бы там ни было, покушение состоится, и президент Рамирес уйдет с политической арены. Власть, скорее всего, перейдет к полковнику Негадесу, нынешнему начальнику тайной полиции. Не спрашивайте, откуда мне это известно. Главное лишь то, что я об этом знаю. Но если вы спрячете головы в песок, то и на этот раз упустите свой шанс. Переворот застанет ваше движение врасплох и вам не удастся надлежащим образом воспользоваться происходящими изменениями. Более того, вы можете оказаться в неприятном положении.

— Минутку! — остановил меня Лопес. — Я передал вам коллективное мнение руководства. Однако в освободительном движении существует второе крыло. Известно, что словами диктаторский режим не свалить. Что бы ни говорили Иисус или Ганди, противостоять насилию может только сила. Наша цель — революция. Было ли в истории что-либо разрушительнее революции? Поэтому я вам верю, Медина. Верю даже в то, что вы готовите покушение. Если оно удастся и мы вовремя об этом узнаем, партизаны спустятся с гор и смогут немало сделать. А ведь есть еще и подпольщики в городе, они только и ждут приказа. Вам интересно будет знать, что одновременно с покушением в столице и наверняка еще во множестве других городов страны можно будет ожидать беспорядков и неповиновения властям.

— Ну, раз так, ситуация предстает совсем в другом свете. — Я посмотрел на часы. — Слушайте внимательно, повторять не стану. Я тут кое-что придумал, чтобы вы поверили, что покушение и впрямь состоится. Я приглашаю Эстреллу и Лоренцо быть свидетелями.

— Что? — изумились одновременно профессор и молодые люди.

— Вы хорошо слышали. Лоренцо с Эстреллой, завтра в шесть утра подъедете на машине к большой автостраде на Авениде де ла Пас. Потому что… теперь я обращаюсь к вам, сеньор профессор. Покушение произойдет завтра утром. Надеюсь, вы не станете сообщать эти сведения своему руководству. Тайна, известная многим, перестает быть тайной. Сразу же после покушения Лоренцо поставит вас в известность, и вы сможете включиться в дело. Надеюсь, что еще сегодня ночью вам удастся поднять по тревоге своих друзей, сеньор профессор. Завтра около полудня в государственном аппарате наступит страшный хаос. Генералы заподозрят в устранении Рамиреса полицию, а остальные министры и их приспешники будут исходить из предположения, что это военный мятеж. Тем временем, как я уже упоминал, власть захватит полковник Негадес. Ненадолго, на несколько часов, самое большее — на два-три дня. Спихнуть его с этой чрезвычайно шаткой должности — это уже ваша задача, профессор.

— Вы умеете предсказывать будущее? — удивился Лопес.

— Нет, — усмехнулся я. — Знай я будущее, разве пришел бы сюда сегодня? Я и мысли не допускал, что Фронт может отказать мне в доверии.

— Как в любом другом революционном движении, у нас между собой соперничают разные направления, — печально улыбнулся Лопес. Подробностей пока, похоже, не будет: по его лицу было видно, что у него не было никакой охоты посвящать во внутренние дрязги всяких там иностранцев, приезжающих поразвлечься.

— Утром мы будем на месте, — пообещала Эстрелла.

Лоренцо проводил меня до лестницы.

— Я верю тебе, Рой, — сказал он, прощаясь.

— Да ладно, — махнул я рукой. Горечь обиды еще не прошла.

Неторопливо пробравшись к выходу из харчевни, я вышел на улицу и вдохнул пропахший рыбой воздух. Баракс виден был издалека, словно пожарная каланча. В этом чужом мире только на него можно было положиться до конца.

Ночевали мы у Флоры. Множественное число не следует понимать буквально: Баракса поместили в садовой сторожке, которая казалась идеальным укрытием — окруженная раскидистыми деревьями и густым кустарником, она пряталась в глубине сада, была достаточно далеко и от виллы, и от улицы.

Был в сторожке и подвал без окон, который прежний владелец виллы превратил в мастерскую. Даже прислуга сюда редко заглядывала, как мы заключили по тонкому слою пыли на подоконнике единственного окошка. Здесь-то Баракс и провел ночь, не жалуясь на отсутствие бытовых удобств, потому что они ему были не нужны.

Флора была великолепна. Меня, правда, угнетало сознание того, что в будущем нам придется расстаться. Мы открывали друг друга. Она была гораздо интересней, умней и глубже, чем мне показалось в начале нашего знакомства. Я решил было, что это пресыщенная богатством, избалованная, скучающая женщина. Теперь мне было понятно, что Флора одна из жертв своей эпохи: в погоне за благополучием родичи выдали ее за нелюбимого. Однако было бы неправдой сказать, что ей не нравилась роскошь. Мне пришло в голову, что в 31-м веке ей была бы обеспечена куда более роскошная жизнь, хотя богатство это доступно значительно более широким массам.

Светало. Я попытался высвободиться из объятий Флоры, но сделал это недостаточно осторожно. Она проснулась и повернулась на другой бок. Из-под простыни показалась красивая нога.

— Куда это ты в такую рань? — пробормотала она, не открывая глаз.

— На аэродром, любимая. Приезжает один богатый контрагент, мы должны его встретить. — И прежде чем она успела что-либо сказать, я поцеловал ее. Флора улыбнулась и опять погрузилась в сон. Я поспешно оделся.

Баракс дожидался меня уже в машине.

— Здорово, дружище!

— Салют, амиго! — отозвался он и запустил двигатель. Мы выехали на улицу.

— Что это ты сияешь? — удивился я. Мой товарищ просто излучал хорошее настроение.

— Рад, что наконец-то приступаем к настоящему делу.

— Ты что же, думаешь, что мы до сих пор только развлекались?

— Я-то уж точно не развлекался, — заявил вдруг этот прохвост. — А что, у вас с Флорой будет ребенок?

— Надеюсь, нет, — вырвалось у меня.

— Стоило ли в таком случае всю ночь так стараться?

— Нет! Это уму непостижимо! — вспылил я. — Иной раз от твоих вопросов хочется на стену лезть!

— Неплохо сказано, — признал он. Машина шла на большой скорости, и мы уже катили по центральной части города. — Тем не менее ответ неудовлетворителен, — сказал мой спутник.

— Ты говоришь, как компьютер.

— А я компьютер и есть, не забывай, — сказал он и плавно свернул на Авениду де ла Пас.

А в самом деле, что было бы, если бы Флора родила от меня ребенка? По спине пробежали мурашки. За такой хроноклазм Галапол и правительство придумали бы для меня особенное наказание. И поделом: достаточно только подумать, что в таком случае я стал бы основоположником новой генетической линии. И через тысячу лет, в 31-м веке, сонмы моих потомков были бы рассеяны по всему миру, и вполне возможно, я сам мог бы оказаться собственным потомком.

Движение было небольшое, но на многих перекрестках уже торчали патрульные машины. С нескольких грузовиков спрыгнули полицейские в белых касках. Значит, Негадес сказал правду — они выставляют сплошной кордон.

В конце квартала у большой автостоянки в темно-вишневой машине нас дожидались Лоренцо и Эстрелла. Сам не знаю почему, при виде их я очень обрадовался. Они пропустили нашу машину вперед и покатили следом.

Город остался позади. С одного из пригорков я обратил внимание на скопище каких-то сооружений из досок и жести поодаль от шоссе. Вчера я их здесь не заметил. Оказывается, и Баракс увидел их только сейчас.

— Что же это такое?

— Трущобы, — буркнул я, опасаясь, что сейчас посыплются вопросы типа «Почему люди в них живут? Почему не переберутся в добротные городские дома?» и так далее. Однако мой спутник снова меня удивил.

— Профессор Лопес и партизаны борются за то, чтобы эти бедолаги тоже могли жить по-человечески?

— Именно! — я пришел в восторг. — Как это ты додумался?

— Дедукция, — ответил он уклончиво.

Через некоторое время показались горы, стоящие вокруг всей автострады. Мы миновали туннели, свернули на обнаруженную вчера вечером боковую дорогу и поехали в горы. Солнце поднялось уже достаточно высоко, воздух прогрелся. Чистое небо обещало хороший день. День 29 мая 1992 года.

Поднявшись на плоскогорье, мы подъехали к тому месту, где скала, как в жерле вулкана, круто обрывалась в расселину между двумя туннелями к вьющейся далеко внизу автостраде. Вишневый автомобиль остановился позади нас.

— Буэнос диас! — улыбнулась нам Эстрелла. Она не была красавицей, просто одна из тысяч городских девушек, однако лицо ее и взгляд были особенно милыми. И — она любила Лоренцо, не заметить этого мог бы только слепой. Рядом с ним она буквально расцветала. Эстрелла жила любовью — она была готова преодолеть любую опасность, лишь бы рядом был ее Лоренцо. Поэтому девушка вступила в ряды Фронта, поэтому ушла в подполье, подвергая свою жизнь опасности. Да, это мне нравилось. В 31-м веке почти не осталось настоящих трудностей, и женская любовь стала другой…

Однако не время было размышлять о любви. Я еще не посвятил их в наши планы. Мы немного полюбовались пейзажем, потом Баракс укрылся в кустах на краю обрыва, а мы вернулись вниз, на автостраду. Неподалеку от выхода из второго туннеля за скальным выступом мы спрятали машины: загнали их багажниками вперед в заросли. Потом вдвоем с Лоренцо наломали свежих веток и замаскировали автомобили от взгляда сверху. Наверняка, прежде чем проехать правительственному кортежу, ответственные за безопасность проконтролируют трассу с воздуха.

Я был прав. В половине восьмого послышался рокот: со стороны города приближался вертолет. Мы спрятались. До девяти часов они дважды с гулом пронеслись над пустынной дорогой. Наверное, частные машины направляли в объезд. Потом промчались полицейские автомобили. Один остановился перед туннелем, и из него вышли четыре человека в форме.

— Это нам только на руку, — сказал я Лоренцо.

Полицейские невольно облегчили нашу задачу: их машина встала на самой обочине. Таким образом, чтобы забаррикадировать вход в туннель, мне не придется возиться с собственной машиной. Я следил за медленно ползущей стрелкой на часах. 9.22. Если полковник не солгал, президентский кортеж уже в пути. Сейчас, наверное, едут по Авениде де ла Пас…

— Баракс! — позвал я в маленький микрофон, приколотый к воротнику.

— Готов! — донесся лаконичный ответ. Лоренцо и Эстрелла переглянулись. Но теперь мне было уже не до них. Я на четвереньках подполз поближе к шоссе и очутился рядом с жерлом туннеля. Было хорошо слышно, как переговариваются полицейские. Не чувствуя опасности, они весело перешучивались.

Я достал оружие.

В 9.40 с включенной сиреной проехала патрульная машина — конвой приближался. Донесся голос Баракса:

— Рой, я их вижу! Впереди две полицейские машины, за ними следом один, два, четыре черных «империала». Снова две полицейские машины, еще несколько лимузинов. Я начинаю!

— Я тоже! — отозвался я. Поднял пистолет и вышел из зарослей. Полицейские стояли в двадцати метрах от меня. Пучок излучения ударил по ним. Хватило и одного импульса длительностью в две сотые секунды. Полицейские повалились, как подкошенные. Я подскочил к машине и запустил двигатель. Уже был слышен гул моторов приближающегося конвоя. Я поставил полицейскую машину поперек туннеля и только успел выскочить из нее, как завизжали тормоза передней полицейской машины.

«Рой, я в туннеле, следую за ними!» — доложил Баракс. Я представил, как мой товарищ, прыгнув с обрыва, пикирует к дороге и с невероятной, невозможной для человека скоростью нагоняет уходящие автомобили.

Я прильнул к выступу бетонной стены, держа бластер наготове. Ствол выдвинул из-за выступа только после того, как все машины сбросили скорость до безопасной. Только тогда я нажал на спуск. Излучение веером обмахнуло мрачный туннель. Тут же послышалось несколько глухих ударов и зазвенело разбитое стекло. Все-таки кто-то из водителей успел затормозить. Я еще раз полоснул по машинам — для верности. Бегущему же за ними Бараксу излучение не должно было повредить.

С момента, когда я выскочил из полицейской машины, прошло не более 30 секунд. Наступила мертвая тишина.

— Сюда, Рой, — позвал Баракс.

Я нырнул в темноту.

Когда глаза привыкли, я разглядел машины. Одна встала поперек туннеля, у другой был смят капот, у третьей разбиты фары. Полицейские в форме и в штатском поникли на сиденьях. У одного лицо было в крови, наверное, ударился о ветровое стекло. Все были живы, но должны прийти в себя только через 15 минут. Две дюжины мертвых автомобилей в полутьме туннеля производили странное впечатление.

— Вот он, — сказал Баракс, открывая одну из машин и, словно мешок, вытаскивая из просторного седана бесчувственное тело. Через мгновение он уже поворачивал голову спящего так, чтобы на нее падал свет со стороны выхода из туннеля.

— Дипп Килиос.

— То есть президент сеньор Рамирес.

— Точно! Идем!

Баракс, как ребенка, подхватил на руки президента и без малейшего напряжения понес его к выходу из туннеля. В зарослях нас уже дожидались Лоренцо и Эстрелла. Они ошарашенно переводили взгляд с нас на тело человека в черном смокинге.

— Рамирес! — хрипло воскликнула девушка.

— Убит? — спросил Лоренцо.

— Ну, что вы, всего лишь без сознания, — поспешно произнес я. Эстрелла, садитесь в машину и сообщите обо всем сеньору Лопесу. Лоренцо, хочешь мне помочь?

— Во всем! — ответил он, и глаза его загорелись энтузиазмом. Нам все равно нужен был кто-то сторожить Рамиреса-Килиоса, а лучшей кандидатуры для этого нельзя было и сыскать.

— Отвези его в горы, Баракс покажет дорогу.

— Шум двигателей на высоте 22 метра, азимут 11 градусов, неожиданно сообщил Баракс, запихивая тело Рамиреса в багажник нашего автомобиля. Лоренцо принялся помогать ему.

— Это вертолет, — буркнул он. Эстрелла сбросила со своей машины маскировочные ветви и села в кабину. Баракс с обычным своим нечеловеческим спокойствием торчал среди зарослей. Он стал неторопливо поднимать руку.

— Лоренцо, в машину! — скомандовал я.

Вертолет шел над автострадой по направлению к городу. Видно, искал конвой. Стоит пилоту обнаружить патрульную машину, забаррикадировавшую вход в туннель, и разлегшихся на обочине полицейских, и он тут же даст знать об этом на базу.

Думаю, он ничего не заметил. Как только машина показалась над деревьями, из руки Баракса раз и другой вырвался ослепительный фиолетовый луч. Все импульсы угодили точно туда, куда направляло их совершеннейшее электронное устройство. В воздухе разлетелись в разные стороны лопасти маленького винта на конце хвоста вертолета (этот ротор уравновешивает реактивный момент и препятствует фюзеляжу вращаться в сторону, противоположную вращению несущего винта). Вертолет с воем закружился вокруг собственной оси, и пилоту пришлось повести его на вынужденную посадку к ближайшему плоскогорью.

— Порядок! Поехали!

Первым тронулся наш автомобиль — с Бараксом, Лоренцо и ценным грузом. За ним в вишневого цвета опеле поехали мы с Эстреллой. Я был за рулем. Через четверть часа мы уже были в Боливаре. Движение на улицах пришло в норму, кордоны уже сняли. На первом же перекрестке наши машины разделились.

— С Лоренцо ничего не случится? — забеспокоилась девушка.

Мы проезжали центральный парк. Движение на улицах еще более усилилось. Жизнь города начала приходить в нормальное состояние.

— Ну, что вы, мой коллега присмотрит за ним, — усмехнулся я.

— Ваш товарищ — необыкновенный человек, — отозвалась Эстрелла с глубокой убежденностью в голосе. Я усмехнулся. Настроение сразу поднялось. Необыкновенный человек!

— Сеньорита, я остановлю машину у ближайшего телефона. Вы сумеете связаться с профессором Лопесом?

— Конечно.

Я подрулил к обочине и остановился возле красной телефонной будки. Сквозь прозрачную стенку было видно, как она, оживленно жестикулируя, говорит что-то в трубку.

Вернулась она сияющая.

— Отряды выступили!

— Какие отряды?

— Партизанские! В горах! Профессор поднял их по тревоге еще ночью. Утром они займут несколько городов — так, по крайней мере, запланировано. А потом двинутся на Боливар.

— А что здесь, в городе?

— Здешнее подполье пока сидит тихо.

Досадно. Но что у меня, в конце концов, общего с их движением? Разве только то, что Лоренцо помогает стеречь Рамиреса, пытался я переубедить себя, сознавая, что неправ. Общего у меня с ними много, и мне это отлично известно, вероятно, известно также, чем закончится катаклизм в Боливарии. Знание ближайшего будущего — тяжелая ноша, и оно неизбежно оказывает влияние на мои собственные поступки.

— Боевые дружины в городе выжидают: в самом деле похищение Рамиреса вызовет замешательство? Им не хочется рисковать, но в подходящий момент они перейдут в наступление.

— Пусть делают, что хотят, мне все равно, — сказал я. — Куда едем, сеньорита?

— Будьте добры, в порт, сеньор Медина. Если вас не затруднит.

Меньше чем через час такси везло меня в район Хувентул. По радио взволнованный голос сообщил, что неизвестные совершили покушение на одного из государственных деятелей. Я удивился, зачем делать из этого тайну. Ведь мой водитель такси сразу понял, о ком идет речь.

— Слыхали, сеньор? Держу пари на сотню, Рамиреса прикончили. Опять, наверное, генеральский путч.

— Скорее всего, вы правы, сеньор, — согласился я. Волнение охватило город. Как только радио сообщило о покушении, улицы стали неузнаваемы. Завывая сиренами, сновали полицейские машины, перед учреждениями появились армейские броневики. Под одним из надземных путепроводов стояли два танка. Туда-сюда следовали грузовики, набитые солдатами в стальных шлемах. Видно, у Негадеса были сторонники в армии.

На окраине я вышел, прошел пешком с полквартала и поймал другое такси: не следовало забывать об осторожности. В этой машине тоже было включено радио, передавали бравурный марш, а потом, после минутного молчания, я услышал знакомый голос:

— Граждане! Братья! Враги государства и демократии совершили злодейское покушение на законного президента… — полковник Негадес был никудышным оратором, а, может, просто опыта не хватало. Слишком ясно чувствовалось, что речь свою он читает по шпаргалке. Неумело расставляя акценты, делая короткие перерывы, чтобы перевести дыхание, совсем не там, где следовало бы. Однако, как мне кажется, я был единственным человеком в Боливарии, кому было до этого дело.

Он закончил свое обращение к народу, и диктор сообщил, что выступал полковник Негадес, глава нового правительства, и непосредственно вслед за этим последовало объявление комендантского часа и военного положения.

Я попросил водителя остановиться и вышел. Оставшиеся два квартала прошел пешком. Виллы по обеим сторонам улицы словно вымерли. Ворота Флоры были на запоре, чему я обрадовался: наверное, Баракс догадался принять меры предосторожности, укрылся где-нибудь в саду и задействовал свои датчики. Если так, то он в курсе всего, что происходит в радиусе километра от виллы.

Камердинер впустил меня, и я прежде всего отправился навестить Флору. Она как раз заканчивала утренний туалет. На столике в угловом кабинете стояли остатки скромного диетического завтрака. Мои надежды оправдались — Флора забыла наш разговор на рассвете.

— Ты ничего не слышал? Знаешь, что случилось? Президента Рамиреса убили! И недели в президентах не был!

— Насколько мне знакома история этого континента, у вас подобное не в диковинку! — отозвался я осторожно.

Флора приникла ко мне, и во мне возникло чувство жалости. Хотя я и не впервые в прошлом, только сейчас почувствовал, что люди всего лишь жалкие марионетки в руках случая. Игрушки судьбы — как здесь говорят. Именно это и отличает мир моего времени от двадцатого века.

Флора боялась будущего, чувствовала себя беспомощной перед ним. Думаю, что мое присутствие для нее много значило. В первые дни она не понимала еще, что нас соединяет.

— Это любовь, — сказала она мне невесело. Мы стояли, крепко обнявшись. Ничего подобного я еще никогда не переживал. В моем настоящем мире — там, где я родился, — отношения между мужчиной и женщиной были совершенно другими. Более деловыми и холодными. Не знаю, что на меня здесь так подействовало. Неужели Флора? А может, еще и окружение, люди, дух эпохи? До сего дня я не верил, что существует что-либо подобное, но сейчас, благодаря Флоре, я почувствовал вкус этого, и меня охватило какое-то странное чувство. Флора, город, настроение — все это переплелось во мне в какую-то неразрывную цепь, но прежде всего была любовь.

Может быть, и с Килиосом произошло что-то подобное? Может быть, и он нашел свою женщину? Встретил, наконец, настоящую любовь? Или его любовь — это власть? Вскружили голову безграничные возможности? Сознание того, кем способен был стать — и стал на самом деле вершителем человеческих судеб? Сознание того, что, зная будущее города, страны и людей, способен стать их господином, а затем и господином времени…

Флора высвободилась из моих объятий.

— Если это и впрямь государственный переворот, в скором времени возвратится мой муж! — в ее глазах была тревога.

— Давай подождем, пока ситуация не прояснится, — сказал я.

Музыка по радио снова прервалась, и диктор объявил, что границы и аэродромы закрываются до особого распоряжения. Пока что никто не сможет покинуть пределы страны, но нас это уже не интересовало.

Лоренцо я нашел в подвале садовой сторожки. На железной койке лежал Рамирес.

— Спит, — прошептал Лоренцо.

— Можно говорить громко, сейчас он все равно не проснется.

— Твой друг Баракс… Он очень силен…

— Потому-то я и взял его с собой, — ответил я и осмотрелся. Рамирес дышал размеренно, мышцы его были расслаблены, сердце работало нормально. Мое внимание привлек цвет кожи: наверное, он только и делал, что загорал, прибыв в 20-й век, промелькнула у меня мысль.

Я посмотрел на часы.

— Скоро полдень. До завтрашнего утра Рамирес наверняка не очнется. Так что здесь пока делать нечего.

— А что делать, когда он придет в себя?

— Посмотрим. Не торопи события, Лоренцо. Ты обещал нам помогать.

— Я и не отказываюсь! — он посмотрел мне в глаза. В его искренности можно было не сомневаться.

Я сказал Лоренцо, где оставил Эстреллу, и мы стали говорить о городском подполье.

— Ты, конечно, прав, Рой. Сейчас и они могли бы подняться. Но людей мало, оружия не хватает. Потому-то Лопес тянет с началом восстания в столице. В горах у нас много людей, готовых выступить в любой момент, там легче восполнять потери… Они уже выступили, — он кивнул на радиоприемник. — К вечеру мы о них услышим.

Лоренцо был прав. Через несколько часов даже боливарское государственное агентство новостей не в силах было опровергнуть то, о чем заграничные радиостанции говорили с самого полудня.

Вечером я взял еду для Баракса — ее, конечно же, съел Лоренцо. Даже за ужином молодой человек вертел ручку радиоприемника: политическая ситуация в стране до сих пор не прояснилась. Правда, в столице хозяйничал Негадес, но в южных штатах страны бывший заместитель министра обороны генерал Кастельяно организовал путч. Воспользовавшись активизацией партизанского движения, генерал сослался на внутреннюю угрозу и сколотил временное правительство. В своем выступлении по радио генерал назвал столичную группировку Негадеса самозванцами и объявил ее незаконной.

Баракса я нашел в саду. Стемнело, тучи заволокли небо, луны не было видно. Свет уличных фонарей не проникал в глубину сада.

— Как дела, Баракс?

— Ничего. Вокруг все спокойно.

Тем не менее его голос и настроение меня насторожили.

— Говори, старик! — приказал я.

— Килиос наверняка тщательно изучил все, что произошло в ближайшую неделю или месяц, прежде чем отправиться в прошлое. Мы знаем, что будущее ему известно. Он знает, как будет складываться политическая ситуация в Боливарии. Так как он сам играл одну из ключевых ролей, он должен был бы знать, что утром 29 мая падет жертвой покушения… Но если он сознательно отдался в наши руки! Если по доброй воле сунулся в западню? Получается, нам нужно ждать контрудара! Может быть, даже сегодня ночью.

Я смотрел на хмурое небо и думал, что пока все равно ничего нельзя сделать. Придется дождаться, когда наш пленник очнется, а до той поры быть настороже. Я надеялся, что после того, как Рамирес-Килиос придет в себя, все выяснится.

— Рой, ты меня любишь?

— Люблю. — Это слово значило для меня сейчас больше, чем где-либо и когда-либо в жизни.

— Я боюсь за тебя.

— Не бойся. Такая у меня работа.

— Знаю. Но ведь ты не коммерсант. И не цветами ты занимаешься, ведь правда?

— Правда. Но давай пока не будем об этом говорить.

— Мне хорошо с тобой, Рой.

— И мне хорошо с тобой, Флора.

«Если бы я мог взять ее с собой!» — подумал я и сразу же представил себе, какой может разыграться скандал. Все на свете были бы против меня — шеф, руководство, Галактическая Полиция с ее отделом контроля времени и даже друзья. Тот, кто сознательно позволяет себе вмешиваться в течение времени, не имеет права работать в отделе контроля времени.

— Я люблю тебя, Рой!

— И я люблю тебя, Флора!

До самого утра так ничего и не произошло. Флора спала спокойно, зато я проснулся ни свет ни заря. В окно было видно, как на горизонте появляется узкая белая ленточка. Я старался не шевелиться, надеясь, что еще засну. Неясная тревога, заставившая меня проснуться, отступила. Неподвижность была приятна. На какое-то время я утратил чувство реальности, забыл, в каком я веке. Может быть, в тридцать первом?

Но как только глаза мои открылись, я тут же вспомнил, где мы находимся. Нет, уже не уснуть. Флора ровно дышала рядом. Я тихо поднялся и пошел принять душ. Пустил ледяную воду. И вдруг явственно ощутил — что-то случилось! Баракс сквозь стены увидел, что я уже не сплю, и позвал: «Сюда, Рой!»

При моем приближении дверь сторожки открылась.

— Здравствуй, Баракс.

— Привет, Рой. Он просыпается.

Так вот в чем дело. Он — это не кто иной как наш Килиос-Рамирес.

Лоренцо спал тут же в чуланчике. Это упрощало дело. Будить его мы не стали. Стараясь не шуметь, спустились в подвал, зажгли свет. Когда пленник проснется и поймет, что случилось, голые серые стены, пустые полки и жалкая железная койка послужат подходящей декорацией и произведут надлежащее впечатление.

Килиос-Рамирес дышал неровно, руки его беспорядочно подергивались. Мы перевернули его на спину. Он был очень бледен — а ведь каким смуглым выглядел вчера. Бледность была вызвана замедленным кровообращением. Парализующее воздействие лучевого оружия служило причиной ослабления жизненных функций, мы с Бараксом уже сталкивались однажды с подобным случаем.

— Черты лица идентичны, — сказал Баракс о Килиосе. И вдруг я подумал: а чем, собственно, с физиологической точки зрения отличается человек, рожденный тысячу лет спустя, от человека 20-го века? Да ничем. Я, Рой Медина, точь-в-точь такой же, как Лоренцо. Умри я здесь и вскрой мое тело врачи, оно ни в малейшей степени не отличалось бы от тел современных людей. Ничего не выдало бы чудовищной разницы в возрасте. Конечно, попади под их ланцеты Баракс…

К счастью, Бараксу никогда не угрожала больница или прозекторская, за это можно было смело ручаться.

— Ну, как там Килиос?

Я наклонился к нему. Лицо Рамиреса в самом деле было очень похоже на то, что было на наших фотографиях. Небольшие мешки под глазами, морщинки у крыльев носа…

Пленник пришел в себя только в 7.02. Открыл глаза, несколько раз судорожно втянул в себя воздух, облизал сухие губы. Я дал ему воды. Он выпил целый стакан и только после этого огляделся. С изумлением поднялся на койке и сел. Баракс с каменным выражением лица взял его руку.

Я сказал на нашем языке:

— Дипп Килиос! Я работник Галактической Полиции. Именем Всемирного правительства вы арестованы. Ваши личные права недействительны до особого распоряжения. При первой же возможности вы будете доставлены обратно в 31-й век.

Он молчал. Мне почудился в его глазах странный блеск. Рамирес удивленно оглядел нас.

— Что происходит? — спросил он. — Вы кто такие, господа?

Говорил он по-испански.

— Игра окончена, Килиос, — продолжал я на нашем языке. — Долго мы не могли напасть на ваш след, но теперь-то уж вам не удастся вывернуться.

Рамирес снова посмотрел на меня так, словно я говорил с ним на тарабарском языке.

— Я Гальего Рамирес, законный президент Боливарии! — снова заявил он на испанском языке.

Видно было, что он заставляет себя говорить твердо. И я, и Баракс чувствовали, что Килиос боится, хотя и тщательно скрывает это.

— Вы только притворяетесь Рамиресом, Дипп Килиос, — отрезал я. — Но игра окончена, понимаете? Так что оставьте в покое испанский язык и признайте, что партия проиграна.

Он снова пробормотал что-то по-испански. Я уловил только обращение к Богу. Тут-то и появились у меня первые сомнения. Я посмотрел на Баракса и передал телепатему: «Внимание! Не подчиняйся!» Дождался подтверждения, что приказ получен и понят, и сказал вслух на нашем языке:

— Я лучше выйду, терпеть не могу вида крови. Убей этого несчастного. По крайней мере, не придется сторожить.

Я вышел в сад. Баракс остался с пленником.

Уже рассвело. Золотистое солнечное сияние залило сад и деревья. От кустов пролегли резкие тени. В районе Хувентул царила тишина. Только в кронах деревьев пересвистывались птицы. Утро было чудесное.

Подождав минут пять, я возвратился в подвал. Баракс подал знак: толку никакого. Пленник не проявил ни малейшего признака страха. Или нервы у него стальные, или он не понимает вашего языка. Мы с Бараксом переглянулись, и я сел на краешек кровати.

— Итак, поговорим по-испански, сеньор.

— Давайте поговорим, — поспешно отозвался он с заметным облегчением. — Наконец-то мы понимаем друг друга. Может быть, и договоримся.

— Вы не поняли, о чем мы только что говорили — я и мой товарищ?

— Нет. Не знаю даже, на каком языке вы беседовали, сеньор. Ничего подобного мне слышать еще не приходилось.

Я посмотрел на Баракса, и он понял, что я от него хочу:

— Не лжет.

Это был крах. То, что вчера и позавчера было лишь подозрением, сейчас, на рассвете 30 мая 1992 года, стало действительностью. Мы обманулись. Вернее, дали себя обмануть. Дипп Килиос перехитрил нас.

В подвал спустился Лоренцо. Многообещающе и со сдержанным, но плохо скрываемым гневом посмотрел на Рамиреса. Потом повернулся ко мне.

— Все в порядке, Рой?

— Пойдем выйдем.

Надо было срочно что-то придумать.

На дворе все уже было залито солнцем. Птицы пели на все голоса. Было тепло, природа дышала покоем. Мне было обидно от этой несправедливости, потому что для меня покоем даже не пахло.

— Лоренцо, — начал я. — Мы подозревали, что похитили настоящего президента, а оказывается, это его двойник. Тебе не приходилось слышать о том, что президенты обычно имеют оплачиваемых государством двойников? Вот я и думаю, что это как раз такой двойник. Всего я тебе сказать не могу, но одно ты должен знать: мы подозреваем, что Боливарией правит не бывший кондитер, а очень похожий на него внешне человек.

— Так значит, настоящий президент еще на свободе? — Лоренцо побледнел от волнения.

— Да, но ничего не бойся. В ловушку мы не попали. Будь у него где-нибудь спрятан радиопередатчик или что-нибудь в этом роде, Баракс непременно обнаружил бы. Через двойника им на наш след не выйти. Настоящий президент нас не ищет. Он занят другим — генеральский мятеж куда серьезнее. Наемного двойника он просто спишет как неизбежные издержки. Его сейчас куда больше заботит, как управиться с полковником Негадесом и генералом Кастельяно. А у повстанцев что новенького?

— Радио молчит. Но если бы я смог дозвониться к Эстрелле, все прояснилось бы. Кроме того, она успокоилась бы, узнав, что со мной все в порядке.

— А почему ты решил, что Эстрелле нельзя позвонить? Беги, звони, на кухне есть телефон.

Лоренцо ушел, а я принялся обсуждать со стариком-камердинером меню на завтрак. Уверен, старик отлично знал, что за отношения сложились между хозяйкой и мною, однако ничем не показывал этого. Наоборот, держался со мной, как с хозяином дома, это было приятно и подкрепляло мою уверенность в себе. Флора еще спала. Стараясь не шуметь, я вышел. В саду Лоренцо догнал меня.

— Ну, что сказала Эстрелла?

— Повстанцы на подступах к Боливару. На востоке и на севере заняты важнейшие города. Генерал Кастельяно объявил себя президентом, но на его стороне только часть вооруженных сил. Здесь, в столице, власть в руках полковника Негадеса. Городское подполье выжидает. Люди Лопеса тоже ждут, пока повстанческие отряды с гор подойдут поближе к городу.

Мы спустились в подвал сторожки. Лоренцо присел на краешек койки и спросил нашего пленника:

— Скажите, как сделать торт «Маддалена»? Что для этого нужно?

Рамирес оживился. Впервые на его лице появилась бледная тень улыбки.

— Молотые орехи, миндаль, сахарная пудра, яйцо, масло, чуточку рома, ну, и, конечно, тончайшего помола кондитерская мука…

Он подробно описал, как следует готовить и выпекать тесто, а затем продолжал:

— Когда корж будет готов, наверх я накладываю марципановые шарики. Некоторые поливают торт шоколадом, но, по-моему. это большая ошибка: вкус получается совершенно иной.

Лоренцо потащил меня в угол.

— Рой, вне всякого сомнения, это кондитер Рамирес! Я нарочно спросил Эстреллу, как сделать торт «Маддалена». А если этот человек знает толк в подобных делах, я голову даю на отсечение, что перед нами не кто иной, как самый настоящий президент Боливарии собственной персоной.

Я взглянул на часы.

— Сеньор Рамирес, сейчас вы позавтракаете, а часов, скажем, в десять я готов буду выслушать вашу историю.

— Какую историю?

— Ну, как же, историю про человека, который так разительно похож на вас…

Я не сводил с него взгляда. Меня интересовали его глаза. И я заметил, как при моих словах в них зажглась какая-то искорка. В элементарных реакциях я разбирался неплохо.

— Вот о нем-то и расскажете. В противном случае мне придется вас убить.

С этими словами я вышел. А он остался наедине с собой.

Сегодня Флора была какая-то не такая, как вчера и позавчера. За завтраком она вздрагивала, услышав любой шорох, ела нервно, говорила больше обычного.

— Рой, если в городе начнутся беспорядки, мы тоже окажемся в опасности. Мой муж служил свергнутому президенту, и эта солдатня, или бог знает кто там нынче у власти, могут ворваться в дом. У моего мужа было достаточно недругов в министерстве.

— Не бойся, любимая. Ноги здесь ничьей не будет. Ничего плохого с тобой не случится. У меня есть влиятельные друзья.

— Думаешь, сейчас можно на них рассчитывать?

— По крайней мере на одного наверняка.

Я подумал о Негадесе. Видимо, этот прохвост снова мне понадобится. Главным образом, по той причине, что Дипп Килиос все еще на свободе и одному богу известно, где он находится. А ведь мы обязаны его схватить! Мы не имеем права возвратиться без него. Потому что именно за этим мы переправились через реку Времени. Именно за этим преодолели вспять более чем тысячу лет.

— Как ты думаешь, можно ли мне выйти в город? — спросила она уже несколько спокойнее. — Нужно кое-что купить, вдруг объявят осадное положение. Ну, и… моя бедная мамочка, я пыталась к ней дозвониться, но в том районе, по-моему, была перестрелка: телефоны не работают и тока нет. Я должна убедиться, что с нею, бедняжкой, ничего не случилось.

— Иди, не бойся. И не забудь купить газеты.

Хорошо, что все утро ее не будет дома, можно без помех беседовать со специалистом по кондитерской части.

В подвале мы были вдвоем, но даже через стены я чувствовал на себе взгляд Баракса. Кроме того, он еще и записывал нашу беседу.

Рамирес был еще бледнее, чем сегодня утром, он со страхом глядел на меня. Он боялся нас, я отчетливо воспринимал волны излучаемого им страха. Неожиданно мне стало жаль этого человека, такого несчастного, такого одинокого. Неужели это тот самый диктатор, от одного имени которого все трепетали?

Правда, президентское кресло он занял только неделю назад и не успел еще натворить много гнусностей, которыми славятся диктаторы, не успел еще испачкать руки кровью невинных.

Ему не было и пятидесяти, но выглядел он на все шестьдесят, даже шестьдесят пять.

— Не бойтесь, сеньор Рамирес. Мы уже знаем, что вы не тот человек, которого мы ищем. Мы рассчитывали схватить совсем другого. Произошла ошибка.

— Но… — начал он, — президент Рамирес — это я, — в отчаянии он пытался подчеркнуть важность своей персоны в надежде, что мы сочтем его ценным приобретением и не станем обижать. Откуда было знать бедняге, что у меня в отношении его совсем другие планы…

— Давайте играть в открытую, Рамирес. Мне нужна информация о другом Рамиресе. Расскажите мне все, что вам о нем известно.

В уголке его губ задергалась жилка.

— Он пригрозил мне. Он приказал никогда никому об этом ничего не рассказывать. Он отомстит моим близким.

— Оставьте его нам. Чем больше вы о нем расскажете, тем скорее мы нападем на его след. Нам нужен он, а не вы. Но добраться до него мы сумеем только с вашей помощью. И в средствах особенно разборчивы не будем. Если не хотите плохо кончить, говорите! Когда вы с ним встретились впервые?

Он вздохнул, как пловец перед прыжком в воду, решиться было непросто, но для себя он уже все решил.

— Это было две недели назад. Однажды вечером раздался телефонный звонок. Мужской голос с иностранным акцентом сообщил, что сейчас ко мне придут по очень важному делу. Пришел он. Меня сразу поразило его сходство со мной. Неожиданный гость заверил меня, что он мой брат. Я удивился. Но он утверждал, что у моих родителей был еще один сын, то есть он. В детстве его увезли за границу, там воспитывали чужие люди, поэтому он так плохо знает родной язык. История была темной, но родители мои давно умерли и проверить, правда ли это, я не мог. Во всяком случае, наше поразительное сходство, казалось, подтверждало его слова.

Пришелец попросил разрешения переночевать и умолял никому, кроме жены, не рассказывать о нем. Сказал, что он изобретатель, работает над неким устройством, которое произведет настоящую сенсацию в науке, но работа еще не завершена. Нуждается в тишине и уединении, чтобы доделать прибор. Он сказал, что за ним по пятам следует агент враждебного государства, готовый на все, лишь бы только раздобыть описание или модель аппарата.

О готовых на все агентах он говорил дрожащим голосом, опустив голову. Думаю, только теперь до него дошло все значение этого выражения. В его представлении слова Килиоса полностью подтверждались: вот они, беспощадные агенты, напавшие на него… Среди нас единственного Баракса можно было назвать способным на все, но его талант был совершенно другого рода. В то же время нетрудно было догадаться, что за «изобретение» имел в виду Килиос. Транслятор воли, вольтранс! Ага, значит, уже есть зацепка — в течение первых шести недель своего пребывания здесь Килиосу не удалось смонтировать его. Неужели это удалось ему сделать за неделю президентства?

— Продолжайте, сеньор.

— Я принял его. Жене он понравился. Мы очень привязались к нему. В первые дни наш новый знакомый был скромен и нетребователен. Жил в чуланчике на чердаке, никуда не выходил. Только иногда просил принести тот или иной каталог электрических приборов, отмечал в них какие-то мелкие детали и просил это купить. Всегда аккуратно платил за все. Денег у него было много, а тем временем я готовил почву для своей политической карьеры.

— А когда он начал говорить с вами о политике?

— Сразу же, как только закончил свой прибор.

Я кивнул. Конечно, этого следовало ожидать. Без вольтранса он был бы здесь никто — скрывающийся, дрожащий от страха беглец. Но теперь… У меня стало сухо во рту.

— Я слышал, полиция приходила вас арестовывать. Вы и раньше занимались политикой?

— Да. Хотя многие и считали меня всего лишь кондитером, действовать я начал давно. Нечего и говорить, что подготовка почвы заняла много времени и поглотила уйму денег. Хотя у меня и были высокопоставленные сторонники… Однако теперь я думаю, что, не будь его, мне ничего бы не удалось достичь…

— Вы не ощущали ничего необычного, когда он склонял вас к этому удивительно смелому, даже странному шагу?

— Откуда вы знаете? — удивился Рамирес. — Мы беседовали в его каморке на чердаке, он ковырялся в своей машине, и вдруг я почувствовал, что мне нехорошо — словно я был в скоростном спускающемся лифте. Но через мгновение все стало мне казаться легким и ясным. Я не видел перед собой никаких преград. Все, о чем мы говорили, казалось возможным, и даже мне самому этого захотелось. А в самом деле, почему бы мне не стать президентом страны сразу, теперь же, раз я собираюсь сделать это столько лет? Мне не хотелось быть кондитером, это отец настоял. Меня всегда привлекала политика. Теперь я знал, что стоит мне сделать первый шаг, и я могу оказаться высоко, очень высоко.

Я не сводил глаз с Рамиреса. Лицо его раскраснелось, глаза горели азартом. Только через несколько минут он опомнился, огляделся и судорожно вцепился в край кровати.

— Если бы я знал, что все это закончится таким образом…

— Политика — скользкая штука, сеньор Рамирес. Однако времени у нас мало, поэтому давайте немного сократим нашу беседу. Не приходил ли он вам на помощь, когда нужно было уговорить тех или иных людей, чтобы они приняли вашу сторону?

— Случалось, особенно в последние дни перед тем, как я взял власть в свои руки. Он обычно в это время находился в соседней комнате со своим прибором.

Все ясно. Транслятор воли действовал безупречно. Килиос применял его, тем самым совершая преступление — он нарушал течение времени. Чего можно добиться с помощью такого аппарата, вряд ли нужно объяснять. Даже в эпохи с более развитым чувством этики встречались политики, которые пытались навязать свою волю другим.

— Значит, вы вскоре пришли к убеждению, что при помощи двойника сумеете решить проблемы Боливарии?

— Более того! Я смог заново создать, переиначить весь мир! воскликнул он запальчиво, но сразу опомнился. — В тот памятный день, перед тем как мы отправились в парламент, он доказал мне, на что способен. Заявил, что с этого момента он со своей машиной в полном моем распоряжении. Взамен я как будущий диктатор должен буду обеспечить ему охрану. Всегда и при любых обстоятельствах. Это его предложение — использовать машину для того, чтобы парламент выбрал меня. А потом он натолкнул меня на мысль созвать глав сопредельных государств и во время визита облучить их таким образом, чтобы они подписали все, что мы им подсунем. Действуя таким образом, можно было бы объединять все больше и больше стран под моим руководством.

— Наивно.

— Сначала и я так думал. Но он меня успокоил, сказал, что мы время от времени можем наносить визиты в другие государства и там убеждать толпы принять наши требования…

Значит, Килиос уже планировал соорудить установку с более широким радиусом действия.

— Итак, вы с семьей переехали в президентский дворец. Там спрятать его было трудней.

— Да, но не невозможно.

Пришла очередь главного вопроса:

— Где он теперь?

— Понятия не имею, — Рамирес покачал головой. — Вчера утром, когда я покинул город, он находился в моей летней резиденции.

— Так это вы уговаривали президента Верунды присоединиться к Боливарии? — я встал и направился к двери. — Вашу судьбу мы решим позже, сеньор Рамирес.

И вышел.

На этот раз установить связь по хронотелефону было непросто. Аппарат трещал — общение сквозь эфир и через столетия было исключительно сложным делом. Однако в конце концов сквозь треск удалось разобрать:

— Медина! Алло, Медина!

— Приветствую вас, шеф!

— Что нового? — донеслось уже более четко.

Я рассказал все вкратце. Шеф молчал. Да и чем он мог помочь? Разве что информацией.

— Рой, у вас есть еще несколько часов. Скоро в городе начнутся уличные бои. Есть только один способ напасть на след Килиоса. Ищите вольтранс! — скрежет и треск на линии опять усилились, смысл сказанного доходил с пятого на десятое, а об остальном оставалось только догадываться. Потом слышимость стала немного улучшаться, и вдруг я с некоторым удивлением уловил имя Флоры.

— …руководство одобрило связь с этой женщиной…

— Спасибо, — пролепетал я, на секунду позабыв даже о Килиосе. Что это с ними? Шеф уговорил их дать такое разрешение? Ничего похожего раньше никогда не случалось. Полиция Времени не позволяет обзаводиться подобными связями. Правда, доложить все равно пришлось бы обо всем. Да и комиссия, расследующая ход операции, узнала бы все от Баракса. Слова шефа привели меня в изумление. Так может, ее даже разрешат забрать с собой в 31-й век?

Связь прервалась окончательно.

Хронотелефон вмонтирован в Баракса, так что он был в курсе, но, по обыкновению, не отреагировал. Заметил только, что пока я разговаривал, Флора села в машину и уехала в город. Помолчав, Баракс спросил:

— Килиос еще в городе?

Даже он понимал, что это сейчас самое важное.

— Очень даже может быть. Начнутся уличные бои — тогда ему вообще отсюда не выбраться.

Пора было приниматься за дело.

Несколько секунд рационально мыслящий мозг Баракса анализировал сотни возможных ситуаций и комбинаций. После этого Баракс заговорил:

— Шеф предположил, что раз аппаратура Килиоса находится где-то в одном месте, он может пустить ее в ход…

— Понял, можешь не продолжать.

Я поспешил в дом. Лоренцо и старик-камердинер слушали на кухне радио. Мужской голос как раз сообщил, что партизанские формирования подходят к городу. Я притворил дверь и понесся к телефону.

В телефонной книжке было множество номеров президентского дворца. Отдел протокола, секретариат, служба безопасности, по крайней мере, еще около двух десятков других отделов. Несложно было догадаться, что действительно важные номера засекречены и в телефонном справочнике их нет. Поэтому я сделал вывод, что наиболее информированные люди — это сотрудники службы безопасности, испытанные сподвижники Негадеса. И я позвонил именно туда. Ответил мужской голос:

— Служба…

— Я хочу поговорить с президентом, — перебил я говорившего. На другом конце провода меня, видимо, приняли за обыкновенного психа и положили трубку. Я снова набрал номер.

— Служба…

— Я Рой Медина и не советую снова бросать трубку, — сказал я совсем другим тоном. — Полковник, я звоню совсем не ради удовольствия. Мне нужно передать известие большой важности.

— Никогда не слышал вашего имени, сеньор, — донесся голос, в котором уже слышалась некоторая почтительность, что я и воспринял не без удовольствия.

— Мне нужен полковник Негадес, — потребовал я.

Несколько минут в трубке шуршал ток. Какая все-таки примитивная техника была в этой эпохе! Потом послышался другой голос:

— Сеньор Медина?

— Да. Я должен обменяться с его превосходительством несколькими словами. Это касается чрезвычайно важного дела.

— Вам не кажется, что сейчас не самое подходящее для этого время?

— Для этого никогда не будет подходящего времени, дружище. Скажите Негадесу, на проводе Медина, который хочет сообщить кое-что относительно одного кондитера.

Секретарь наверняка сообразил, что «кондитер» — это какой-то тайный пароль. Потому что не прошло и минуты, как меня соединили. Наконец-то я услышал знакомый голос.

— Негадес слушает.

— Здравствуйте, полковник. Извините, это по привычке. Здравствуйте, господин президент.

— Сеньор Медина, я же предупредил вас, чтобы вы мне не звонили.

— Думаете, в нынешней ситуации меня допустили бы к вам лично? Без документов, зато с подозрительным иностранным акцентом? Но оставим это.

— Вы хотели мне сообщить что-то о кондитере?

— Да, полковник. Похоже, что мы дали маху.

— Что вы хотите этим сказать? — в голосе его послышалось беспокойство.

— Это не тот человек, понимаете? Вчера утром он послал в резиденцию своего двойника. Мы похитили из президентского конвоя не того человека.

Некоторое время Негадес дышал в трубку.

— Он жив? — наконец спросил он.

— Конечно, с ним ничего не случилось. У меня есть веские доказательства, что это совсем не тот человек, что был нам нужен. В противном случае разве я тратил бы свое драгоценное время, чтобы дозвониться к вам? Можете поверить, у меня достаточно собственных неприятностей по этому поводу.

— В таком случае, где он?

— Совершенно очевидно, что пока не смеет показываться на людях. Укрылся где-то в городе и ждет подходящего случая. Мне кажется, далеко уйти он не мог. Скорее всего, он в летней резиденции. Узнайте, не случилось ли там за последние 24 часа чего-нибудь необычного, не исчезали ли солдаты, не терял ли кто-нибудь сознание. Не было ли кому-нибудь из персонала плохо? Не удивляйтесь, полковник, я знаю, по каким признакам можно обнаружить его присутствие.

— Чтобы узнать это, нужно время. Вы, вероятно, догадываетесь, что у меня есть и другие дела!

— Поторопитесь, это в ваших интересах. Пора решительно покончить с этим делом!

— Через два часа свяжитесь со мной по телефону, запишите номер…

Лоренцо отставил чашку. Его черные глаза горели энтузиазмом.

— Все зарубежные радиостанции твердят, что наши напирают! Кольцо партизан стягивается вокруг города!

— А что говорит официальное радио Негадеса?

— Почти не упоминают о партизанах. Ругают генерала Кастельяно и верные ему части: подлые бунтовщики. Генерал, мол, снюхался со смутьянами. Пытаются таким путем восстановить против генерала другие подразделения армии и колеблющихся офицеров.

— А что народ?

— Выжидает. Рой, наш народ пережил уже достаточно много таких переворотов. Люди не торопятся выражать свое мнение, они научились осторожности — береженого бог бережет.

— А время уходит, — сказал я с раздражением. Лоренцо не догадывался, что я имел в виду. На его загорелом лице не было и тени озабоченности, он улыбался.

— Куда торопиться? Не сегодня завтра Негадес и Кастельяно вцепятся друг другу в глотки. А когда они ослабят друг друга, руководство Фронта подаст знак. Подпольщики соединятся с партизанами, и к вечеру город будет в наших руках.

— А что в провинции?

— Несколько округов уже в руках повстанцев. Достаточно будет занять телеграф и телестанцию в Боливаре, и дело в провинции, считай, выиграно.

Он потянулся за стаканом, отпил воды.

— Что будем делать с Рамиресом?

Я пожал плечами и вышел в сад.

— Мне кажется, Килиос не мог сбежать, — встретил меня Баракс.

— Ты прав. Прячется где-нибудь. Город кишит солдатами, осведомителями и агентами Негадеса, усердствующими чиновниками, дорвавшимися до власти. Появись он на улице — схватили бы в тот же час: подумали бы, что это вырвавшийся из рук террористов Рамирес.

— Лишь бы это ему не взбрело в голову, не то придется начинать все сначала.

Солнце палило. Я разглядывал кроны деревьев, мелкие голубенькие цветы, усыпавшие кусты, и думал о Флоре. Где она, что с ней?

Вдруг Баракса осенило:

— Так ведь Килиос не может знать будущего. Ему известно только то, что написано в исторических исследованиях. Из такого далека разве разглядишь подробности? Минуло тысячелетие, до потомков дошли только документы, описывающие ситуацию в общих чертах. Однако Килиос наверняка знает, что произошло после путча, какая из трех противоборствующих сил взяла власть и какова была судьба президента Рамиреса.

— Зато о собственной судьбе он и догадываться не может! — я весело хлопнул Баракса по плечу. — Все, что он прочел в древних исторических трудах, касается бывшего кондитера, а не его, Килиоса. Он, как и мы сейчас, стоит беспомощный перед разворачивающимися событиями. Почем ему знать, как закончится его запутанное дело? В хрониках-то не осталось и следа его собственного пребывания здесь.

Баракс был собой доволен. Я уже не впервые замечаю, что он буквально расцветает, стоит нам сделать какой-нибудь особенно удачный вывод.

— За исключением одной вероятности: если он сам не управляет ходом событий, — остудил я его энтузиазм. — Потому что может статься и такое: зная ближайшее будущее, он именно на этом построил свою затею. Зная, что Галапол отправит за ним в прошлое своих людей, он именно поэтому прячется. Именно поэтому распорядился, чтобы агенты присматривали за бывшим жилищем своего двойника. Знал, что мы обязательно сунемся туда за разрешением загадки Рамирес-Килиос сходство или тождество? Надеялся, что оттуда нам не удастся уйти живыми.

— И наверняка расставил нам еще множество других ловушек. Хотя, если он знал о покушении, зачем отпустил Рамиреса объезжать провинции, отдав прямо в наши руки?

— Текущие политические интересы требовали, чтобы новый диктатор объехал свою страну — таков обычай. И нельзя забывать, что Килиос, возможно, пока не собирается менять течение истории.

Я задумался. Все это до сих пор не давало мне покоя. Ведь что будет, если…

— Если окажется, что Килиос с самого начала рассчитывал, что мы похитим Рамиреса? — подхватил Баракс. Мы с ним думали об одном и том же.

— Тогда нашему положению не позавидуешь, — бросил я сердито. — Это означало, что мы реализовали и сейчас продолжаем реализовывать его планы.

— Килиос хочет уцелеть любой ценой, — Баракс трезво оценивал ситуацию. Правда, это был единственный отправной пункт, на который можно было с уверенностью опереться. — Он же прибыл сюда вовсе не затем, чтобы покончить с собой. Он знает, что Галапол пошлет за ним столько оперативных работников, сколько потребуется. По моему мнению, стоит принимать в расчет еще одну возможность: на этом этапе развития событий единственная цель Килиоса — надуть нас. Он до тех пор будет плутать и вилять, пока мы, наконец, не сдадимся и не покинем этот проклятый век, не вернемся в будущее и не доложим, что не нашли его.

— И думать об этом не смей!

— Конечно, конечно. Но меня не оставляет чувство, что спектакль с Рамиресом он затеял только затем, чтобы навести нас на ложный след. Килиос неизменно опережает нас на один шаг и в конце концов ускользнет из западни.

«У меня такое чувство» — в устах Баракса эти слова прозвучали по меньшей мере непривычно. Но дело не в этом.

— Пока Рамирес был при нем, он получал текущую информацию обо всех важных происшествиях. В том числе и о том, что касается его самого. Сейчас же, напротив, за ним охотятся, а информатор исчез. Возможно, он даже не в курсе происходящего в городе. Это может его дезориентировать и толкнуть на неверный шаг.

— Этим можно воспользоваться!

— Посмотрим!

Баракс замолчал, потом спросил:

— Рой, что будет с Рамиресом?

— Умрет. Завтра, — отозвался я. — Именно так записано в хрониках, и что бы там ни было, изменить этого мы не в силах.

— Каким образом? — не унимался он.

— Точно не знаю. Источники говорят только, что его нашли застреленным где-то на улице. Где именно — никто не знает. Главное, что труп найдут и опознают. Это уже не наше дело.

В условленное время я позвонил Негадесу. Он не ответил. Трубку взял секретарь, который сообщил, что его превосходительство выехал за город на войсковой смотр и до сих пор не вернулся. Он вежливо попросил позвонить еще раз, попозже.

Связаться с Негадесом удалось только поздно вечером. Он усталым голосом сообщил, что не оставил без внимания то, что я ему сообщил, но результатов пока нет. Полковник дал мне понять, что при создавшейся ситуации у него есть дела и поважнее. Тогда я позвал к телефону Баракса, и он воспроизвел перед трубкой несколько фраз, записанных на звуковой кристалл. Потом я снова взял трубку.

— Слышали, уважаемый коллега? Это ваш голос. В соборе Нуэстра Сеньора я записал все, что вы говорили. И вашу информацию о маршруте следования президента Рамиреса, и где именно удобнее совершить на него покушение. Как вы думаете, много дал бы за эту информацию генерал Кастельяно, или руководство Фронта, или зарубежные средства информации?

— Паршивец! — зашипел в бессилии полковник, словно змея под каблуком человека. — Вы что, шантажируете меня?

— Успокойтесь, коллега. Если эта запись достанется вашим политическим противникам, они без колебаний ее обнародуют. Информация послужит доказательством, что вы продали президента иностранным агентам…

Внезапно я сообразил — в руках у меня есть еще кое-какие козыри. Рамиреса ведь тоже можно использовать. Только одному мне известно, что завтра он умрет…

— Ну, и не забывайте, что у меня в руках двойник Рамиреса. Он цел и хорошо себя чувствует, и я в любую минуту могу выпустить его на свободу или послать генералу Кастельяно. Этот человек — вылитый кондитер, и только мы двое, вы и я, знаем, что это не одно и то же лицо. Поэтому категорически вам советую, полковник, не предпринимать против меня ничего.

Негадес промолчал. Трубка буквально излучала ненависть. Я хмыкнул и продолжал:

— Вам только и нужно — добыть информацию, а остальное мое дело. Я найду и вывезу настоящего Рамиреса, после чего исчезну из страны, и вы больше обо мне никогда не услышите.

Через несколько мгновений Негадес ответил:

— Сейчас комендантский час, значит, вы, Медина, все равно никуда не сунетесь. Завтра же в пять часов утра позвоните мне, к этому времени нужная вам информация, думаю, будет у меня в руках. Это вас удовлетворяет?

Я положил трубку.

Прибыл я из будущего, а своего собственного будущего не знал, да и знать не мог. Не ведал, что со мной будет в ближайшие часы. Не догадывался, что замыслил против меня новый диктатор Боливарии полковник Негадес. Случись наихудшее и закончи я здесь свое биологическое существование, хроноклазма никакого не будет. Я никто! Для моих современников — всего лишь инспектор третьего класса Медина, исполняющий обязанности ищейки. Погибни я во время операции, взамен пришлют кого-то другого.

А для живущих здесь я не значу даже и этого. Всего-навсего какой-то бродяга-иностранец, без роду и племени. В крайнем случае, швырнут в безымянную могилу, и — конец. Никто не заплачет.

Никто?

Ну, разве что Флора…

Баракс разбудил меня без четверти пять. Лоренцо и Рамирес спали. Морщины на лице незадачливого диктатора разгладились. Он спал безмятежным сном.

— С востока доносится стрельба, — доложил Баракс. Но я, как ни вслушивался, ничего не услышал.

— До источников звуков около 35 километров, — пояснил мой помощник. Он считал совершенно естественным, что воспринимает звуки, которые, как бы я ни старался, мне никогда не услышать. Чувствительность его датчиков значительно превышает возможности человеческих органов чувств.

— Танки идут. По асфальтированному шоссе. Да, еще пять или шесть вертолетов, — добавил Баракс. На таком расстоянии ни танки, ни вертолеты нам ничем пока не угрожали, поэтому он заговорил о другом:

— Что будем делать?

— Если Негадес нападет на след, пойду в условленное место.

— В одиночку?

— А Рамиреса кто будет стеречь? Пока кондитер в наших руках, полковник будет плясать под нашу дудку.

— Не очень-то на это надейся.

Ровно в пять я набрал номер. Солнечные лучи рассыпали золото. Легкий ветерок шевелил цветы и ветки живой изгороди, обрамляющей подстриженный газон. Я надеялся, что с Флорой не случилось ничего плохого.

— Медина слушает.

— Доброе утро, сеньор, — подобострастно отозвался секретарь. Сеньор президент просил вам передать…

— Слушаю!

— Вчера патруль дважды отправлялся на прочесывание верхнего этажа летней резиденции. В обоих случаях солдаты возвращались, не выполнив задания. Один из патрульных признался, что не успел он ступить на площадку верхнего этажа, как его затошнило. Сержант, старший в патруле, тут же велел вернуться, чего впоследствии никак не мог объяснить. По приказу президента дворцовая стража прекратила все операции и была удвоена. Его превосходительство сказал, что вы можете войти во дворец. Он уже распорядился, чтобы вас пропустили. Он только просил, чтобы, во избежание лишней огласки, вы шли поодиночке.

— Ясно. Все в порядке. Буду через час.

Мы с Бараксом ехали по городу. Навстречу то и дело попадались солдаты. На перекрестках пустынных улиц торчали танки и броневики. Никто меня не остановил. Хотя уже совсем рассвело, прохожих почти не было. Боливар, казалось, вымер.

Белоснежный летний дворец с множеством башенок и шпилей, со стрельчатыми окнами совсем не походил на крепость. Просто светилось веселое пятно среди зеленого парка, полного цветов. Железная кованая ограда вела вдоль плавно изгибающейся дороги. На тротуаре стояли солдаты. Я на всякий случай остановил машину в отдалении и уверенно зашагал ко входу.

— Я — Рой Медина. Командир охраны должен быть предупрежден о моем приходе.

Секретарь не солгал — меня и в самом деле ждали.

Навстречу мне вышел совсем молодой офицер, смуглый и подтянутый. Он протянул мне руку.

— Лейтенант Райас. Мне приказано сопроводить вас на верхний этаж дворца.

— Что произошло с патрулем?

— Не ясно. Во всяком случае, туда они не добрались. Говорят, что не смогли.

По всему было видно, что дело казалось лейтенанту очень странным.

С улицы к воротам подкатил черный лимузин. Райас извинился и отошел от меня. Через минуту он вернулся. Я догадался — что-то случилось. Он прятал глаза, и поведение его вроде бы изменилось, хотя он и старался это скрыть.

Я понимал, в каком положении должны были находиться армейские офицеры. В стране появился новый президент, однако никому не было известно, что стало с предыдущим, то есть Рамиресом. Люди вроде Райаса верно служат президенту — любому законному главе правительства, которому они присягали на верность.

— Что случилось? — спросил я.

— Нет, ничего, — он смешался и опять отвел глаза.

— Что бы там ни было, прошу продолжать охранять дворец. Не выпускайте никого, пока я не разрешу, — сказал я.

Лейтенант почему-то усмехнулся.

Я стоял спиной к двери и вдруг позади себя услышал какой-то шорох. Прежде чем я успел оглянуться, голову пронзила острая боль. Я лишился чувств.

Придя в себя, я сразу же отметил, что, во-первых, лежу навзничь, а, во-вторых, голова все еще болит: видимо, удар по затылку был нанесен рукой специалиста. Прежде чем открыть глаза, я некоторое время прислушивался. Вокруг было тихо. Для начала я как можно незаметнее сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Меня очень интересовало, где я нахожусь. Медленно и осторожно я открыл глаза.

Тесная каморка с беленными известью стенами. Стены близко, подозрительно близко. Потолок тоже невысоко, если встать на ноги, можно дотянуться. Я сел и увидел, что сижу на примитивной кровати, сколоченной из досок. Несомненно, это были тюремные нары, а каморка камера. До сих пор и то и другое были известны мне только по лекциям. Голова ужасно болела. Я был один. Под потолком светилось маленькое окошко. Наверное, снаружи сияло солнце. Или это был искусственный свет? Неизвестно. Прямо передо мной была железная черная дверь.

Мне никогда в жизни не было так плохо. Перед глазами все расплывалось. Я снова улегся на нары, вздохнул и потерял сознание.

Очнулся я вовремя: в камеру вошли несколько человек. Я хотел было подняться, но один из них грубо толкнул меня на нары. Лица их рассмотреть я не мог: меня все еще захлестывали волны темноты.

— Ну, птенчик, — начал один из них хриплым голосом. — Шефу хочется услышать ответы на два вопроса.

Язык с трудом ворочался у меня во рту. Мысли разбегались, я едва соображал. Но гости не дали мне времени на размышление.

— Где кондитер? — зарычал хрипатый. — И где спрятана лента с записью?

«Значит, это люди Негадеса. Полковник желает заполучить компрометирующую его запись. И в придачу Рамиреса.» Словно сквозь туман я увидел у одного из них странное устройство. По-моему, раньше это называлось шприцем.

— Ничего в…вам… не скажу, — пробормотал я, не в силах в полной мере осознать грозящую опасность.

— Скажешь, — заверил меня хрипатый. — Твое счастье, что нам некогда ломать тебе кости и мы выбрали метод более скорый.

Я почувствовал укол. В голове зашумело, но это не было вызвано болью. Я вдруг стал каким-то легким — и больше уже ничего не ощущал. Летел высоко, освобожденный из мира обязанностей, из мира страхов, из мира проклятой гравитации.

— Говори! — подгонял меня чей-то голос. — Где кондитер? Где спрятана лента?

И я заговорил! Рассказал о районе Хувентул. Сказал об улице Альжерирас. Не утаил даже, что запись у моего напарника Баракса, который дожидается меня тоже на улице Альжерирас. Выбалтывая все это, я глупо посмеивался, даже хихикал. Люди Негадеса поспешно вышли. А я этого даже не заметил, паря в полутьме, без мыслей, без чувств.

Сознание ко мне вернулось только вечером. Четырехугольник окошка чернел на белой стене. Горела свисающая с потолка примитивная лампа накаливания.

Голова трещала. Я вообще ничего не чувствовал. Тело казалось пустым, я не слышал даже биения моего сердца. Только ценой значительных усилий удалось восстановить в памяти происшедшее — и меня охватили стыд и ярость: я выдал Баракса! Попался, как желторотый сопляк! Без всякого сомнения, за всем этим стоял Негадес. Только он знал о записи, только в его интересах было избавиться от нее во что бы то ни стало. И, скорее всего, только ему одному мешал кондитер Рамирес или его двойник, что, впрочем, было одно и то же.

Что происходит на вилле? Где Баракс?

Мне вспомнилось, с какой сердечностью принял меня лейтенант в летней резиденции, однако не прошло и минуты, как кто-то подъехал и отношение ко мне офицера круто изменилось. Очевидно, он получил приказ относительно моей персоны. Я ходил по камере, ненавидя самого себя, весь мир, двадцатый век. В какую гнусную западню я дал себя увлечь!

Наверное, за мной наблюдали скрытые камеры, так же, как и во время моего пробуждения здесь, так как вскоре отворилась дверь и вошли несколько человек в форме. Это были не полицейские, они скорее походили на военных. Двое из них сковали мне запястья наручниками, третий, стоя на пороге, достал листок бумаги и, строго глядя на меня, прочитал наизусть:

— Боливарский чрезвычайный военно-полевой суд приговаривает иностранного шпиона и террориста Роя Медину за покушение на бывшего президента Боливарии Рамиреса к смертной казни. Приговор привести в исполнение немедленно.

Ноги подо мной подкосились. Смерть? И вдруг я сообразил, что нахожусь в прошлом. Смерть — одна из древних форм наказания. Конечно, в наше время ее не существует, но здесь и сейчас… Они меня и впрямь готовы казнить. И не видят в этом ничего необычного. Для них это в порядке вещей. Будничная работа. У меня ведь всего одна жизнь! Я простой смертный. Только Баракс вечен!

— БАРАКС!

Я понятия не имел, где расположено здание, в котором я был заперт. А если за городом? Как далеко может быть Баракс? Наверное, телепатический сигнал ему не передать. Если бы он воспринимал мои мысли, я был бы на свободе давным-давно. Да, Баракс не близко. Преодолеть это расстояние, и быстро!

Языком я нащупал нижний восьмой справа зуб. Крайний коренной зуб. Язык отыскал маленькую кнопку. Сколько я тренировался снимать ее с предохранителя!.. Получилось! Кнопка была свободна! Код? Какой же код? Обычного маяка наведения недостаточно. При помощи миниатюрного радиопередатчика, какие в свое время вмонтировали в Галаполе в зуб каждому инспектору, мне нужно было как можно скорее передать сигнал «Спасите наши души». Три длинных, три коротких, три длинных автоматическое устройство импульс за импульсом выплескивает в эфир отчаянный призыв.

Меня ведут пустынным коридором. Резкие звуки шагов эхом отдаются от серых стен. Шагающий позади солдат сверлит взглядом мою спину. Спускается по лестнице. Еще коридор. Часовой у зарешеченной стены долго ищет ключ, вставляет его в скважину, с трудом поворачивает. Дверь раскрывается со скрежетом. За нею опять коридор, уходящий вдаль. На потолке тлеют слабые потолочные светильники. Все это напоминает декорации какого-то приключенческого видеофильма. С той разницей, что фильмы я смотрел дома, сидя в уютном кресле, а теперь конвоиры-солдаты ведут на плаху меня, Роя Медину, работника Галактической Полиции… Не знаю, долго ли мы шли…

Радиус действия микропередатчика 25–30 километров, и сейчас все зависит от того, принимает ли Баракс мои сигналы и поспеет ли он вовремя!

Я уже сбился, подсчитывая лестничные пролеты, зарешеченные двери, бесконечные коридоры и холодные запертые засовы.

Офицер приказал остановиться — мы подошли к очередной двери. Как я буду вести себя в свои последние минуты? Гордо? Отважно? А что станет с моим телом? Останется здесь, за тысячелетие до своего времени? Здесь его похоронят, хотя в соответствии с законами времени не родился еще на свет даже мой прапрадед.

— Отпереть! — скомандовал офицер. Двое солдат навалились на дверь, и она открылась. Меня вывели в окруженный со всех сторон бетонными стенами узкий коридор. Стояла ночь. Свет горел только в нескольких окнах. У стены дожидался взвод солдат. Они стояли неподвижно, словно статуи.

Я огляделся. Баракс, где ты? На тебя вся надежда…

Наручники с меня сняли. Подошел офицер. Его лицо белело во мраке.

— Есть ли какие-нибудь пожелания? — спросил он сварливым голосом.

Наверное, это и есть последнее желание приговоренного, припомнил я. Читал когда-то. Лихорадочно стал размышлять, что бы такое придумать, чтобы выиграть время, но прежде чем успел проронить хоть слово, офицер повернулся.

— Желаний нет, следовательно… Сержант!

— Есть! — из шеренги выступил солдат, заметно старше остальных по возрасту.

— Отведите приговоренного к стенке!

На подкашивающихся ногах я потащился за солдатом. Одновременно, подчиняясь отрывистой команде, замерший посреди двора взвод солдат колыхнулся и, гулко чеканя шаг, отошел к противоположной стене.

«Это и есть экзекуционный взвод!» — похолодел я.

— Повернитесь. Глаза завязывать? — спросил сержант. Спросил совершенно нормальным, спокойным голосом. Словно спрашивал, не подать ли стакан воды. Это показалось мне таким невероятным, что я растерялся и в следующие секунды не мог сосредоточиться на чем-либо. Видимо, сержант разглядел в моих глазах немой протест, потому что убрал платок и отвернулся. Прожекторы светили прямо в глаза, я стоял, как на сцене, ослепленный юпитерами, не видя зала.

А в «зале» прозвучала еще одна команда, и настала тишина. Глубокая, жуткая тишина. Немигающие лампы сияли. Мир вместе со мной погружался в небытие. Ружейного залпа еще не было слышно, еще нет! Не гремели военные башмаки. Молчание и тишина!

Я оцепенел от страха. Сейчас конец, сейчас… Потом мне показалось, что я слышу залп.

Однако было тихо-тихо.

Потом…

— Я здесь, Рой, — послышался знакомый голос.

Ужас понемногу отступал, как уходит ледяная морская волна.

— Баракс?

— Да, — отозвался он обычным своим спокойным голосом. — Я стою среди солдат.

Он был окружен неподвижными телами в форме.

— Излучение? — спросил я негромко, пытаясь унять бешено колотящееся в груди сердце.

— Ясное дело. Пускай вздремнут чуток, — отозвался он. — Но черт побери, что с тобой было, Рой?

Прежде чем я собрался с мыслями, из окна грохнул выстрел и пуля свистнула у самого моего виска. Мерзкое ощущение. Инстинктивно я кинулся за широкую спину Баракса. В это время из железной двери выскочил солдат с автоматом и прицелился в нас.

— Силовое поле! — крикнул я. Баракс, наверное, успел подумать о том же. Между принятием решения и действием прошло шесть тысячных долей секунды. Еще бы, при включении третьей ступени! В таких случаях реакция Баракса столь стремительна, что ее не уловить человеческим взглядом.

Силовое поле Баракс применяет неохотно: этот способ обороны поглощает очень много энергии. Но на сей раз он решил, что другого выхода нет.

Прозвучала автоматная очередь, но нас было уже не достать. Однако несколько пуль все же попали в Баракса до того, как поле стало вокруг нас несокрушимой стеной. На пиджаке его одна за другой появилось несколько отвратительного вида дыр. Но длилось это всего миг сработало лучевое оружие, и солдат повалился ничком.

— Идем отсюда!

Баракс обхватил меня сильными руками. Я уцепился за его руку, и мы полетели. Сначала вертикально вверх: желудок у меня как бы оборвался. Одновременно Баракс поливал все вокруг снотворным излучением. Стрельба утихла. Крыши казарм провалились вниз.

Мы быстро мчались над улицами. Гравитационный двигатель бесшумно и легко нас нес. Горизонт раздвигался. Внизу светились только уличные фонари, а жилые кварталы казались черными прямоугольниками.

— Что на вилле?

Баракс ответил не сразу:

— Рамиреса убили.

— Опустись в каком-нибудь парке.

Бесшумно и мягко мы приземлились на траву.

— Рассказывай.

Мы стояли на траве меж розовых кустов и декоративных растений. Парковые деревья разделяли окутанные ночным мраком окрестности на равномерные квадратные промежутки. В отдалении блестели городские огни. В воздухе царил густой аромат цветов.

— Все утро от тебя не поступало сигналов, и я понял — что-то случилось. Однако передатчики ничего не улавливали. Наверное, расстояние было слишком велико. Лоренцо тоже беспокоился, что ты молчишь. С Рамиресом не было никаких хлопот. Шло время. Потом вдруг после 15 часов по местному времени мои датчики выхватили неясный сигнал, слишком маломощный, чтобы запеленговать источник. «Это когда мне сделали тот проклятый укол», — подумал я. Вскоре к вилле со всех сторон одновременно подъехали машины.

— Они окружили улицу Альжерирас, — прошептал я. — Ищейки Негадеса получили подкрепление. Машины были армейские?

— Да. Я быстро сориентировался. Наглухо заблокировал окрестности в радиусе двух или трех кварталов. Но было еще неясно, в самом ли деле они охотятся за нами. Мы вывели машину из гаража. Лоренцо сел сзади с Рамиресом, я — за руль.

— Молодец, нельзя было дожидаться, пока они начнут штурм, похвалил я Баракса.

— Они пошли цепью, словно охотились на волков. Быстро приближались прямо через дворы и сады. Я дал газ, и мы поехали вниз по улице Альжерирас.

— Но все было перекрыто?

— Естественно. Не проехали мы и ста метров, как навстречу выскочили два военных джипа. За ними бежали солдаты в полевых мундирах с нацеленными на нас ружьями. Мне пришлось включить силовое поле.

— Хорошо сделал.

— Как раз наоборот. Но заметил я это только через несколько секунд. Я вел машину так, чтобы проскользнуть между вездеходами. Они открыли по нам огонь, и наша машина остановилась.

— Да, под воздействием силового поля возникает наведенное магнитное поле.

— Электрическое зажигание машины отключилось. Двигатель заглох. Следовало немедленно принять решение: оставить поле, но тогда машина так и останется посреди дороги и рано или поздно загорится, потому что изрешечена пулями, или отключить поле и как можно скорее уносить ноги… Я убрал поле, запустил мотор и дал газ. Лоренцо что-то кричал сзади, но я его не слышал. Солдаты бросились в погоню. Я применил излучение, и это дало нам некоторое преимущество. Однако ненадолго они продырявили нам колеса. И тут же Рамирес получил две пули, одну в голову. Жить ему оставалось считанные минуты.

Лоренцо ранили в плечо. Когда машина остановилась, необходимо было что-то предпринять, потому что неприятель приближался. Нужно было выбирать: Рамирес или Лоренцо. Под колпаком моего силового поля мог поместиться только один из них. Кого же мне было взять с собой полуживого диктатора или раненого друга?

— Рамирес все равно был обречен, — прошептал я после паузы.

— Я тоже так решил, — кивнул Баракс. — У меня не было ни минуты раздумья. Биодатчики отметили, что сердечная деятельность Рамиреса прекратилась. Наступила клиническая смерть. Скончался он в ту самую минуту, когда я затащил Лоренцо под колпак своего силового поля. Потом включил третью ступень реакции и бросился вперед.

Я представил себе это зрелище со стороны. Включив третью ступень, Баракс был способен передвигаться с головокружительной скоростью. Он удаляется от точки старта, как спринтер в фильме, пущенном с ускорением.

— Я бросился вперед, а Рамирес остался на тротуаре. Я пробежал улицу Альжерирас, и лишь когда потерял солдат из виду, снизил скорость до нормальной. Слегка одурманил Лоренцо, чтобы он не сообразил, как нам удалось уйти от погони. Позже, когда он пришел в себя, я сказал ему, что это из-за раны в плечо ему привиделась всякая ерунда. Потом я перевязал Лоренцо рану и посадил в такси. Он сказал, что поедет в порт, потому что там его ждут Эстрелла и профессор. А я дождался следующего такси и велел ехать в сторону Летней резиденции. В парке неподалеку дождался темноты: думал, что ты все еще там, во дворце…

— А потом вдруг пришел сигнал со стороны?

— Да, с совсем другого конца города! Я быстро запеленговал источник сигнала и, не опасаясь, что меня кто-нибудь увидит в кромешной тьме, поднялся в воздух. Шеф инструктировал меня, что антигравом можно пользоваться только по ночам.

Вокруг стояла тишина. Пахли розы, деревья стояли, как черные стражи.

— Идем, Баракс.

— Куда это?

— В Летний дворец. К Диппу Килиосу.

По дороге мы разработали план действий. Теперь нам противостоял не примитивный туземец Негадес, а наш современник и достойный противник. Нечего было и надеяться, что Дипп Килиос сдастся без борьбы. Пришлось тщательно обдумывать каждую деталь.

— Думаешь, обойдется? — скептически проронил Баракс под конец.

— Чего ты опасаешься?

— Я боюсь за тебя, Рой.

Я почувствовал, что меня накрыло какой-то теплой волной. Никто никогда не беспокоился обо мне. Почему? Почему Бараксу пришло такое в голову? «Кого возьмете с собой, инспектор?» — «Только Баракса» вспомнил я разговор с Шефом. И вот вам доказательство того, что я не ошибся в выборе помощника. Баракс был хорошим партнером на Бете Кассиопеи, и на Марсе, и точно так же можно было на него положиться в древние века на Земле. Что бы там ни говорили в 3044 году, Баракс был не только машиной для исполнения конкретных и логических приказов.

— Не беспокойся, старик. Мы выиграем эту игру, но придется поставить на карту все!

— Это что, новая идиома?

— Да, запиши ее для шефа. Но сейчас я говорю серьезно. По-моему, на нас приготовлена ловушка, и ты или я должен сунуть в нее голову, чтобы второй мог вступить в бой и победить.

— Ты переоцениваешь мои возможности, Рой.

— Я уверен, что ты справишься. Если Килиос все еще во дворце, взять его можно только так. Не забудь, от меня ты не получишь ни одного сигнала. Действуй самостоятельно, но из виду меня не выпускай, постоянно следи за событиями.

— В Летней резиденции толстые стены старинной кладки. Сквозь них ничего не увидишь, я уже пробовал.

— Не страшно. При твоих-то возможностях… Подумай о том, что только так мы можем возвратиться в свою эпоху, Баракс.

Пока мы летели, он размышлял. Летний дворец был уже недалеко: я сверху видел улицу, на которой он находился. Потом показалась ограда.

— У ворот несколько человек. Ограда не охраняется.

— А изнутри?

— Ни людей, ни собак я не чувствую.

— Тогда снижаемся.

Никем не замеченные, мы бесшумно пролетели над оградой и приземлились у стены дворца.

— Подними меня на балкон.

Секунда беззвучного полета — и я уселся на балюстраде балкона. Повернулся лицом к дому, встал ногами на каменный пол. Прошептал:

— Гляди в оба, Баракс!

— Это значит «быть начеку». Я готов, — сказал он и исчез.

Я вошел вовнутрь.

К счастью, балконная дверь была не заперта. Видимо, таким образом в теплые ночи старинный дворец проветривался. Я очутился в просторном зале, почти не обставленном. Вскоре глаза мои привыкли к полумраку. С оружием в руках я чувствовал себя в безопасности, но тем не менее тщательно следил за тем, чтобы не задеть что-нибудь.

Из зала я направился в дальний конец коридора, отыскивая лестницу наверх. Одна дверь была неплотно прикрыта, сквозь щель проникал свет. Из комнаты доносились голоса. Прижимаясь к стене, я подкрался и заглянул в щелку. Двое солдат слушали радио.

«Противниками демократии убит Гальего Рамирес. Тело его сегодня днем выставлено в зале парламента» — доносилось из приемника. Я бесшумно отошел от двери.

Лестница была в противоположном конце коридора. Горели маломощные электрические светильники, имитирующие свечи. На верхнем этаже стояла мертвая тишина. Килиоса здесь наверняка не было.

Этот этаж был отведен под кабинеты и канцелярии. На дверях виднелись таблички с именами и цифрами. И вдруг я вспомнил, что именно здесь, в этом дворце, Рамирес убедил президента Верунды и его свиту принять идею объединения двух стран.

Да, вольтранс! Если Килиос здесь, устройство тоже должно быть поблизости. Вероятнее всего, беглец во времени и шагу не делает без него. При помощи аппарата он способен подчинить своей воле кого угодно, даже меня.

Я судорожно перевел дыхание. Нет, лучше об этом не думать!

На последний этаж вела куда более узкая лестница. Как осторожен я ни был, шума не удалось избежать. Я затаился и замер, стараясь не дышать, слыша только звук собственного сердца. Через некоторое время до меня снова стало доходить, что мы находимся в двадцатом веке.

Перед дверью, выкрашенной белой краской, я остановился и прислушался. Во дворце стояла тишина. Дипп Килиос, ты где-то здесь, ты обязательно должен быть здесь! И мы застанем тебя врасплох, чего бы нам это ни стоило!

Я сунул руку в карман, нащупал бластер и тихонько приоткрыл дверь. За ней было темно. Зал? Коридор?

После некоторого колебания я отправился дальше. Деревянный пол поскрипывал под моими ногами. Снова стена. Я на ощупь двинулся вдоль нее. Вдалеке мелькнул очень слабый свет. Я стал медленно продвигаться в том направлении.

Еще один зал. Здесь пол был устлан толстым и мягким ковром, я пошел свободнее, удачно обходя столы, широкие кресла, направляясь к старомодной двустворчатой двери. Между створками просачивался и падал на пол желтоватый лучик.

Я заглянул в щель и, хоть и был готов к этому, почувствовал, что дыхание мое участилось. В комнате за широким столом сидел Дипп Килиос.

Во рту у меня сразу пересохло, сердце заколотилось где-то в гортани. Торопиться было уже ни к чему. Руку холодила рукоять бластера. Я видел только этого человека, больше никого и ничего. Он был очень похож на президента Рамиреса. Дуло бластера медленно закрыло его голову. Стоит мне пустить в ход оружие — и все наши проблемы будут решены. Еще секунда — и беглец будет в моих руках.

Я нажал на гашетку.

И ничего не произошло. Дипп Килиос сидел за столом, как ни в чем не бывало. Я решил, что бластер не сработал, и нажал гашетку еще раз. Шкала показывала, что доза достаточна, чтобы усыпить взрослого мужчину не менее чем на 20 часов.

Килиос поднял голову, теперь свет падал так, что можно было рассмотреть его лицо. Я поразился: Дипп Килиос улыбался. Это было подобие улыбки, но тем не менее все же улыбка.

На голове его поблескивал металлический обруч. Он окружил себя силовым полем! Провода индуктора опоясывали бедра и голову, откуда шли к металлическому кольцу, едва заметному в его буйной шевелюре.

Ну вот, еще одно устройство из числа тех, что он, по словам шефа, унес с собой в прошлое, если не считать вольтранса. Впрочем, об этом можно было догадаться заранее: о своей безопасности он всегда заботился.

В приступе бессильного отчаяния я опустил оружие. Килиос, не переставая улыбаться, проговорил:

— Входите, инспектор, я давно жду вас.

С порога я еще раз выстрелил, хотя знал, что без толку. Просто от отчаяния. Тут меня охватило странное чувство. Поднялась дурнота, спазм вслед за желудком охватил всю грудную клетку и горло. Мне даже показалось, что я ощущаю, как сужаются сосуды в мозгу… Пальцы мои сами собой разжались, и бластер упал на пол. Надо было нагнуться за ним, но не было сил заставить себя сделать это. Я словно брел в море жидкого свинца, каждое движение давалось с трудом, требовало непосильного напряжения. Я тяжело дышал, и с меня градом лил пот.

— Что? Плохо себя чувствуете, инспектор? — с едкой иронией поинтересовался Килиос.

— Мои ноги… — пробормотал я с глупым видом. Язык 31-го столетия так естественно звучал в этих стенах, за десять веков до своего возникновения.

— Не тратьте зря силы, вы в моей власти: я парализовал вашу волю.

Кресло стояло всего в нескольких шагах, но, добравшись до него, я чувствовал себя таким измученным, словно тащил на плечах гору. Сел я с большим облегчением.

— Что вы хотите со мной сделать?

К счастью, думать и говорить было не трудно. Зато ни рукой, ни ногой пошевелить я был не в силах: Килиос, очевидно, еще больше увеличил мощность своего излучения. Дурнота постепенно миновала. Именно так описывали учебники ощущения попавших под воздействие транслятора воли.

— Имейте в виду, — продолжал я, — сколько веревочке ни виться, а конец все же будет.

Странное дело, воля моя была парализована, а я его не боялся. Правда, до известной степени тело все же повиновалось, я мог говорить, двигать губами, шеей, головой.

— Будет, — согласился он и положил перед собой лучевой пистолет. Только не такой, как рассчитывает Галапол.

Я оценил взглядом расстояние до оружия. Нет, не дотянуться.

Он проследил за моим взглядом.

— Эти игрушки напоминают мне мое прошлое.

— Будущее, — поправил я. Он покачал головой.

— Для меня это прошлое. То, что давно миновало. Мое будущее в 20-м и 21-м веках.

— Не будет у вас никакого будущего, — возразил я. — Что не удалось мне, получится у других. Надо будет — Галапол пришлет сюда хоть сотню агентов.

— Не пришлет, — усмехнулся Килиос, — Ни одного. — Взгляд его был холоден и тверд. Решительный, беспощадный и враждебный взгляд.

Я не стал вступать с ним в дискуссию. Зато Килиосу, видно, охота было поболтать после одиночества, проведенного в последние недели. И ничего удивительного: с момента пересечения темпоральной границы ему постоянно приходилось прятаться. С той минуты, как в его силки угодил Рамирес, он даже на людях не мог показаться, сходство стало его темницей! Уже несколько недель он не был на свежем воздухе, не мог гулять по улицам и паркам Боливара, пообедать в ресторане. Следы лишений отразились на его лице. Движения его были усталыми. Он сам себя засадил в самую страшную тюрьму, которую только можно себе представить.

Он прятался, чтобы Галапол поверил: Рамирес и Килиос — одно и то же лицо, и то, что случилось с президентом, случилось с ним. Неужели он рассчитывал, что, если Рамирес будет убит, ему удастся исчезнуть бесследно?

И вдруг появился я, человек из его бывшего мира. Некто, от кого не нужно, даже невозможно скрыть свои мысли и свою подлинную сущность. Все случившееся оказалось долгим, трагическим и рискованным балом-маскарадом, на котором ему приходилось бороться против чужого мира в одиночку, без товарищей, союзников, без друзей или сообщников.

И язык… да, наш язык. Наконец-то он получил возможность вновь им воспользоваться. Ему хотелось услышать хорошо знакомые слова. Он будет говорить! Нужно воспользоваться его настроением!

— Вы же знали, что Галапол пошлет нас по вашему следу.

— Конечно, знал. На этом-то я и построил свой план: рано или поздно вы должны были убедиться, что Рамирес — это я. Когда через настоящего Рамиреса я получил известие, что в его бывшей квартире на Королевской улице появились двое суперагентов, которых не удалось схватить, я был доволен собой. Значит, люди из Галапола заглотнули приманку. Прибыли вдвоем ловить меня…

Он засмеялся неприятным смехом.

— Килиос, я никак не пойму, вы в самом деле считаете, что вам удастся изменить ход истории?

Он ответил спокойно, хоть и не прямо на мой вопрос:

— Меня поразила профессиональная болезнь. Знаете, в последнее время историки частенько начинают испытывать влечение к эпохам, которые они исследовали и с которыми поэтому знакомы более тщательно. Быть может, случается так потому, что открыта возможность путешествовать во времени, и подобное влечение в любой момент может быть удовлетворено. Я тоже поддался этому соблазну. Как историку и исследователю времени мне несколько раз разрешали пересекать темпоральную границу и хотя бы на несколько часов попадать в 20-й век. И я очень переменился. Вообразил, что совершенствую технику путешествия во времени. Мы создали, по сути, систему параллельно существующих миров. Понимаете, инспектор? Прежде время текло только в одну сторону. То, что прошло безвозвратно, было уже недостижимо. Теперь мы в любую минуту можем воскресить любой момент прошлого. Мы добились того, что все эпохи существуют для нас одновременно. Чуть ли не простым нажатием кнопки можно перенестись в любое время и место, куда нам заблагорассудится. Подумайте только, палеонтологи изучают мир, каким он был 20 миллионов лет назад… А ведь уже работают над приборами, которые обеспечат возможность путешествия к моменту Большого Взрыва, положившего начало Вселенной — ко времени, когда, возможно, и времени-то не было…

Наверное, Дипп Килиос спохватился, что находится не на университетской кафедре. После короткой паузы он продолжал уже спокойнее:

— Я не нашел себе места в 31-м веке. И не только как историк, но и как человек. Особенности и законы моей профессии заставляют ученого всего лишь регистрировать прошлое, прорабатывать эпохи, процессы столкновения идей, классифицировать события, основываясь на каких-то критериях. Однако я не видел особого смысла в такой работе. Любой другой мог бы сделать это. А не сделал бы — тоже не страшно. Эта бесцельность угнетала меня, и все больше влекло живое, настоящее прошлое. Мне хотелось жить в нем, погрузиться в самый водоворот страданий и страстей, настоящей борьбы…

— Почему же вы не отправились в Средневековье? — спросил я иронически. — Скажем, побывали бы в «шкуре» гребца на галерах. Настрадались бы вдоволь!

— Ничего вы не понимаете! Наша жизнь словно запечатлена на каком-то суперкристалле видеозаписи. Четкое изображение, превосходный звук — и бесцветное, стерилизованное действие… Можно воспроизвести тысячу раз, а качество будет такое же. В 31-м веке нет даже неожиданностей. Более тошнотворной и безнадежной будет только эпоха, в которой люди победят смерть и будут жить вечно.

— Оставь эти басни, Килиос! — наш разговор начал действовать мне на нервы. — Не для того ты привез сюда генератор силового поля и схему вольтранса, чтобы погрузиться в давно прошедшую эпоху и воссоединиться с живущими здесь! Чепуха! Ты хотел иметь преимущество перед туземцами, а это значит — господствовать над ними! Вот твоя подлинная цель!

— И это тоже, — Килиос улыбнулся неожиданно искренне. В его холодных глазах разгорелось пламя. — Раз уж я решился на такой риск и должен был скрываться с одной стороны от агентов Галапола, а с другой — от людей, которые могли меня разоблачить, то с какой стати мне становиться одним из пяти миллиардов червяков, которые в любой миг могут быть стерты с лица Земли более сильным червем или погибнуть просто в результате несчастного случая? Никогда еще ни одному историку не выпадало счастье формировать исторические процессы и явления по своей воле и в соответствии с собственным воображением! Я буду первым, инспектор! Первым! И мне выпал этот случай! Посмотрим, что будет, когда я столкну с пьедестала истории глиняного колосса! Я изменю очередность и порядок вещей, считавшихся необратимыми, потому что они произошли в прошлом, я сотворю мир заново, инспектор!

— Но последствия…

— Последствия меня не интересуют.

— Вам этого никто не позволит! Галапол сделает все возможное и невозможное, чтобы вытащить вас из этого времени!

— Думаете, я не знаю? Я готов. Галапол всегда посылает за беглецом во времени. Почему я должен быть исключением? Я уже обвел вокруг пальца двух агентов. Вот только не принял в расчет, что вы не прикончите Рамиреса, а похитите его, и, таким образом, поймете, что он — это не я.

— Вы знали, что это мы напали на Рамиреса?

— Я догадался, когда узнал, что эскорт оказался парализованным. Лучевое оружие — из арсенала 31-го века. Я слышал, что вы действуете вдвоем. Что с вашим напарником?

— Убит.

— Значит, это был он? Час назад по радио сообщили… Какой-то Медина?

— Инспектор Рой Медина, — сказал я и проглотил слюну.

— Радио сообщило, что за нападение на президента Рамиреса расстрелян иностранный шпион. Из этого стало ясно, что его спутник на свободе и скоро явится ко мне. Догадаться, где я укрылся, было не трудно, не правда ли?

— Верно.

В голове у меня назойливо вертелось: «Негадес опять солгал. На этот раз обществу. Ведь приговор не привели в исполнение. Может, он надеялся, что ложное известие приведет моих предполагаемых союзников в замешательство? Я вспомнил о Лопесе, Лоренцо, Эстрелле… Значит, для них я уже мертв. Только бы Флора не поверила!»

— Значит, я в западне, — произнес я отчетливо, чисто выговаривая слова, потому что знал, что Баракс тоже меня слышал. — Килиос, вы знали, что Рамирес сегодня будет убит?

— Конечно, знал. Я достаточно скрупулезно проштудировал историю Боливарии за 1992 год. В архивах я выкопал старые пыльные материалы, которых рука исследователей не касалась по меньшей мере лет 800. С точки зрения будущего этот регион был совершенно незначителен, именно поэтому он меня и притягивал. Убежав из стерильного мира, именно здесь я мог бы найти самого себя. Конечно же, у меня с собой было несколько схем. Но только для того, чтобы стать хозяином своей судьбы. Мне было известно, что днем 31 мая изрешеченный пулями труп Рамиреса будет найден на улице в районе Хувентул. Следовательно, Галапол и все остальные организации в будущем, разыскивающие меня, будут убеждены, что я убит, и откажутся от преследования.

Значит, я был прав! Именно так планировал Килиос! Но… вместе с тем это означает, что… Килиос заметил смятение на моем лице и злорадно улыбнулся.

— Догадываетесь, инспектор? Конечно, вы не вернетесь в будущее, не сможете сообщить, что я все еще жив. Агенты Галапола начнут разыскивать вас и узнают, что вы с вашим приятелем, ликвидировав Рамиреса-Килиоса, пали жертвой безжалостного режима. Если одновременно с его гибелью и я исчезну из поля деятельности Галапола, я — выиграл. В следующий раз появлюсь только тогда, когда в моих руках будет власть и возможность преобразить этот мир! Но до того момента я должен раствориться в толпе. Бесследно исчезнуть, инспектор!

В его темных зрачках загорелся странный огонь. Ведь Килиос был уверен, что я — единственный свидетель, способный помешать ему в осуществлении планов. И этого свидетеля нужно было убрать. Я не мог предугадать, в какое мгновение он решится на последний шаг. Похоже, Килиос не собирался торопиться. Ему прежде хотелось насладиться моим поражением. И в этот момент я заговорил:

— Вам не скрыться, Килиос. Галапол никогда не примирится с потерей сотрудника. Потянут за одну ниточку, за другую и поймут, что Рамирес это не вы. Ведь кондитер здесь жил с самого рождения!

— К этому времени я буду уже далеко. Весь боливарский эпизод был нужен мне только для того, чтобы инсценировать собственную кончину. А сейчас все позади, и я уеду в другую страну. Спасибо Рамиресу, теперь в моих руках огромные средства: я завладел львиной долей государственного золотого запаса Боливарии. Я исчезну — и не останется ни малейшего следа!

«Я здесь, Рой!»

Восприняв телепатический сигнал, я без колебания скомандовал: «Действуй!», а вслух спросил:

— Вы бы удивились, если бы я заявил, что вы все равно проиграли? Что никуда уже не сбежите?

— Я только посмеялся бы, инспектор. Меня никто и ничто не остановит.

— Всю нашу беседу я записал на звуковой кристалл, Килиос. Микрофон у меня за лацканом пиджака. Можете полюбопытствовать… Приемник на улице, в моей машине…

В его темных глазах мелькнула растерянность. А я неторопливо продолжал:

— Разыскивая меня, агенты Галапола найдут и машину, и запись. Вот тогда-то и начнется настоящая охота, мой дорогой. Вы же знаете, что убийство соотечественника, да к тому же офицера Галапола, правительство не может оставить безнаказанным.

Он задумался.

«Куда подевался этот Баракс? — промелькнула у меня нетерпеливая мысль. — Он что, не понимает, что моя жизнь снова в опасности?»

Обливаясь потом, я продолжал:

— Сдавайтесь, Килиос. Поедем обратно в 31-й век, может быть, суд смягчит вам наказание.

— Десять лет на безлюдном острове? — он засмеялся. — Нет уж, предпочитаю скрываться. Но из происшедшего я извлек урок — никогда больше не появлюсь, это точно. Всегда оставаясь на втором плане, действуя из-за кулис, изменю мир. Стану вождем примитивных туземцев, жителей 20-го века. Завладею их наукой, их деньгами, даже их ядерным оружием…

Я приходил ко все более твердому убеждению, что Килиос нездоров. Нормальный человек ни за что не решился бы на такой шаг. А он взял со стула лучевой пистолет и направил на меня.

И тогда прозвучал голос Баракса:

— Не двигайтесь, Килиос!

Голос доносился со стороны дверей. Я не мог оглянуться, голова не поворачивалась. В поле моего зрения был только Килиос. Историк не подчинился приказу. Он мгновенно повернул пистолет и выстрелил. Мне было видно, как мигнул индикатор. Он стоял на отметке максимальной мощности. Это означало смерть!

Как ни в чем не бывало, Баракс шел к столу.

Шаг. Еще шаг.

Килиос судорожно дергал спусковой крючок. Он выстрелил еще четыре раза, прежде чем сообразил, что это ничего не дает.

— Сдавайтесь, или я приведу в действие дезинтегратор, — бесстрастно сказал Баракс, надвигаясь на испуганного Килиоса.

— Нет! — воскликнул беглец. — Я защищен силовым полем! Ничего твой дезинтегратор мне не сделает!

Баракс надвигался, не останавливаясь. Все его устройства были наготове в ожидании единственного подходящего момента. Бараксу будет достаточно тысячной доли секунды, чтобы нанести неотвратимый удар. Влияние вольтранса не ослабевало. Я все еще не в силах был пошевелить хотя бы пальцем. Мою волю сковывали путы крепче стали. Килиос прыгнул к столу.

— Ну, против вольтранса тебе не устоять, сукин сын!

Баракс невозмутимо надвигался. Напрасно Килиос увеличивал мощность аппарата, тщетно хлестал его пучком излучения. Лицо его исказилось: он понял, что бессилен. И в этот момент из пальца Баракса ударил тонкий луч лилового света. Раз, другой. И я почувствовал, что освобождаюсь от действия вольтранса.

Баракс лазером сжег этот прибор.

Дипп Килиос не стал дожидаться, что будет дальше. Оказывается, в коконе силового поля можно двигаться достаточно быстро. Тяжело дыша, он встал между мной и Бараксом.

— Убирайтесь вон, или я сейчас втащу инспектора под защиту силового поля и убью!

Перед силовым полем и Баракс был бессилен. В полутьме смутно белело его лицо. Пошевелиться я все еще не мог — мышцы так задеревенели, что малейшее их сокращение вызывало боль.

Баракс решительно заговорил:

— Я работник Галактической Полиции. От имени инспектора Роя Медины я объявляю вас арестованным, Дипп Килиос!

— Нет! — воскликнул Килиос. Он прыгнул, протягивая ко мне руки. Я был еще слаб, руки висели плетьми и сопротивляться было невозможно. Его скрюченные пальцы вцепились в мое тело.

Больно! Тело охватило огнем. Подо мной словно что-то взорвалось. Я почувствовал, что падаю в черную бездну.

…На рассвете я пришел в себя и не сразу сообразил, что мы все еще в тайнике Килиоса в Летнем дворце.

Я лежал в постели, а неподалеку на полу валялся Дипп Килиос. Неизвестно, спал он или был мертв.

Ко мне наклонился Баракс.

— Ну, наконец-то, — произнес мой друг с упреком. — Я уж думал, что ты очнешься только на будущей неделе.

— Привет. Будь добр, дай стакан воды. В горле совсем пересохло. — Я сел. Очень хотелось пить. Прежде чем подать стакан, Баракс окунул в него мизинец. — Не валяй дурака, Баракс! Зачем ты изображаешь невоспитанного кельнера из туземного кафе?

— Я не валяю дурака, — обиделся он. — Я проверяю, не вреден ли для человеческого организма химический состав здешней воды. Я же должен о тебе проявлять заботу.

— Чего ты сердишься? Еще только утро, я проспал всего часа два.

— Ты дрыхнул двадцать шесть часов!

— Что?

— Тебе досталось немного, когда я ударил его парализующим лучом. Сегодня второе июня.

— Кто меня парализовал? — переспросил я недоуменно.

— Я, — сказал Баракс спокойно.

Его слова были для меня такой неожиданностью, что я вскочил. Тело слушалось безукоризненно, в мышцах не осталось и следа паралича. Видимо, я в самом деле проспал больше суток. Я начал смутно что-то припоминать.

— Минутку, дружище. Помню, Килиос потянулся ко мне, по-моему, даже схватил…

— Так все и было, — Баракс спокойно кивнул. — Из-за силового поля нападать на него было бесполезно. А когда он пригрозил, что втащит тебя под силовое поле, я понял, что наконец подвернулся случай разделаться с ним. Твое тело могло проникнуть в пространство, прикрытое силовым полем, только если бы Килиос выключил его. Хоть на короткий миг. Известно, что другим способом границу поля не в силах преодолеть никакое материальное тело или излучение. Наш приятель рассчитывал, что ему будет достаточно секунды. Не видя в моих руках бластера, он подумал, что я безоружен. К тому же откуда ему было знать, что я способен на расстоянии разрушить стену силового поля, не говоря уже о том, что просто его выключить. Не знал Килиос и того, что я, не пошевелив и пальцем, могу с точностью до десятитысячной доли секунды привести в действие вмонтированный в мою грудную клетку бластер. И вот, едва Килиос выключил поле, чтобы втащить тебя к себе как заложника, я ударил его парализующим лучом.

— А заодно и меня.

— А что было делать? Насколько мне известно, еще никто не умер, пролежав сутки без сознания… — Я мог бы поклясться, что в голосе его звучала ирония. Он продолжал уже серьезно: — В течение десятитысячной доли секунды мне пришлось принять решение: брать ли Килиоса или позволить ему держать тебя и дальше, подвергая твою жизнь опасности. Ты тоже потерял сознание, но Килиос наконец-то в наших руках.

Логика Баракса была неопровержима. Я встал на колени и осмотрел пленника. Килиос дышал равномерно, казалось, что он спокойно спит.

— Скоро тоже проснется, — предупредил Баракс. — Ты моложе и крепче, поэтому проснулся первым. Что будем делать дальше?

— Все зависит от того, что происходит снаружи.

— Не хочу огорчать тебя, Рой, однако народ в смятении. Перестрелка не утихает со вчерашнего дня. Партизаны Лопеса сражаются с солдатами. Здесь, около дворца, тоже было жарко.

— Ты что, все 26 часов просидел возле нас?

— 26 с половиной, — поправил он. — Ну конечно, я опять забыл, что время для него течет совсем иначе. То есть совсем не течет. Летит стремглав. Полчаса для него — целая эпоха… — А сейчас 6 часов 44 минуты утра по местному времени, — закончил он все тем же бесстрастным тоном.

На этот раз хронотелефон работал прекрасно.

— Шеф?

— Да, Рой. Я слушаю.

— Мы взяли Килиоса и возвращаемся домой.

— Вас подберут в Сан-Фернандо, — ответил он. — Когда туда сможете добраться?

— Здесь очень неспокойно. Но к 12 по местному будем на месте.

— Вот и отлично. Между 12.00 и 12.06 майор Гуров пересечет темпоральную границу. Поторопитесь…

— Еще одно, шеф. Я о той женщине…

— Догадываюсь, что вы хотите сказать. Вы любите ее?

— Да…

— И хотели бы взять ее с собой в 31-е столетие?

— Да, шеф.

— Зная будущее, правительство санкционировало связь между вами и той женщиной, — сейчас голос шефа был холодным, словно он готовился предостеречь меня от чего-то.

— Зная будущее?

— Рой, у меня в руках фотокопия одной из боливарских газет. Газету выпустило правительство Народного фронта через неделю после того, как путч был подавлен. В ней есть некролог…

Сердце мое застучало, как молот. А шеф продолжал:

— Сеньора Флоренция Вадерос, 34 года, улица Альжерирас, 186, супруга известного дипломата, на второй день путча врезалась своим автомобилем в неожиданно выехавший из боковой улицы военный бронеавтомобиль и скончалась на месте… Рой!..

Что было потом, не знаю. Баракс выключил телефон. Помню только, что я сидел и тупо глядел в пол. Не знаю, сколько времени это продолжалось.

Флора… Передо мной вставало ее лицо. Я чувствовал прикосновение ее пальцев. Флора… мертвая…

В голосе Баракса прозвучало сочувствие:

— Я все понимаю, Рой, но подумай, как мало времени у нас с тобой осталось. В 12.00 нам надо быть в Сан-Фернандо. Вместе с Диппом Килиосом.

Имя это подействовало на меня, как стакан холодной воды. Я очнулся. Килиос! Да, сейчас наша цель — Килиос. Это работа, задание, долг. Нужно было забыть о Флоре.

Я подошел к окну и увидел, что на газонах, на тротуарах стояли сотни людей. Они облепили даже железную решетку ограды. Некоторые размахивали флагами. И все хором скандировали какие-то лозунги. Перед ними на истоптанном газоне среди розовых кустов стояли солдаты с ружьями на изготовку. Нетрудно было догадаться, что назревает вспышка. Если ничто не помешает…

Все это очень встревожило меня. Что бы мы ни предприняли, какие бы технические средства ни применили, среди бела дня это ничего, кроме хроноклазма, не вызовет. Короче говоря, с Килиосом нам через толпу не пройти, не привлекая внимания. Ведь у него внешность Гальего Рамиреса.

А Килиос вскоре проснется! Надо поторапливаться. Как же выбраться из дворца? Стрельба приближалась. Дрались уже где-то на прилегающих к дворцу улицах.

Еще раз я увидел перед собой лицо Флоры. Странным образом в это же время передо мной возник шеф. И я все понял. Они знали, что Флора умрет. Знали, когда я еще докладывал о нашей связи. Анализаторы, настроенные на ее фамилию, мгновенно обнаружили некролог. Именно поэтому шеф проявил такой либерализм и дал согласие на продолжение нашей связи. Он знал, что хроноклазма не произойдет…

Я обошел комнату. Лазер Баракса наполовину сжег вольтранс. Восстановить аппарат было невозможно, но на всякий случай мы разобрали его на мелкие части и расшвыряли по полу. Магнитные индукторы генератора силового поля постигла та же участь. Мы внимательно осмотрели помещение и уничтожили все записи и документы, принадлежащие Диппу Килиосу. Тем временем толпа снаружи увеличивалась. Шум усилился. Пора было уходить. Через несколько часов майор Гуров явится в 20-й век, чтобы вывезти нас отсюда.

— Угостить его еще порцией излучения? — Баракс спокойно кивнул на Килиоса. Беглый историк глубоко дышал, по его бледному лицу пробегали судороги. Все свидетельствовало о том, что он проснется в ближайшее время.

— Не нужно. В крайнем случае, свяжешь его, — отмахнулся я, нервно расхаживая по комнате. Вдруг на глаза мне попался телефонный аппарат, угловатый и несовершенный. А что, если? Больших надежд питать не стоило, однако это все же был шанс. Я набрал номер коммутатора.

Дворец все еще был в руках военных. Ответил дежурный.

— Мне младшего лейтенанта Райаса, — попросил я.

— Он сейчас в подвальных помещениях.

— Соедините меня с ним немедленно.

Прошло какое-то время.

— Райас у аппарата. Кто говорит?

— Рой Медина.

Наступила тишина, потом послышалось недоверчивое:

— Медина? Не может быть, его же расстреляли…

— Вы еще верите таким, как Негадес? Не с того же света я вам звоню!

Офицер был потрясен.

— Так вы живы?

— Можете убедиться. Я здесь, на самом верху. И со мной еще кое-кто. Приходите, сами увидите.

Я бросил трубку и стал ждать. Интересно, что подумает Райас, увидев пленника, да еще в таком состоянии?

— Баракс, уложи Килиоса в постель, — распорядился я быстро, и в этот момент на столе пронзительно зазвенели маленькие звоночки.

— Сигнализаторы датчиков с лестничной клетки? — удивился я. Погоди, Баракс, как же ты прошел мимо них незамеченным?

— Пустяки, — откликнулся он. — Биодатчики реагируют только на характерное излучение человеческого организма.

В комнату ворвался лейтенант Райас. В его быстрых черных глазах светилось любопытство. Вид у него был уставший, щека нервно подергивалась.

— Медина, это в самом деле вы?

— Можете убедиться, что не призрак.

— Мадре де Диас! — офицер остолбенел: взгляд его упал на кровать. Это же президент Рамирес! Значит, он жив?

— Да, приспешники Негадеса убили и выставили на всеобщее обозрение двойника президента. А Гальего Рамирес — вот он, правда, несколько одурманенный лекарствами. В свое время вы присягали ему на верность, лейтенант. — Я указал на лежащего. — Сразу же после покушения мы спрятали его здесь. В противном случае мятежники… ну, вы понимаете, что было бы в противном случае. Так вот, лейтенант, ваш долг — помочь нам спасти вашего законного президента.

— Да, да, конечно… — пробормотал Райас, беспомощно, совсем не по-военному. Но не прошло и минуты, как он пришел в себя. Смуглое лицо его вновь стало строгим, вдолбленная навеки уставная верность присяге победила.

Народный бунт был для него чужим и опасным. Революция могла лишить его достояния, положения в обществе, чина, возможно, даже жизни. Расчет был верен, лейтенант скорее всего встанет на сторону законной власти. В его представлении и революция, и путч Негадеса были недолговечными авантюрами. Он рассчитывал, что позже, когда положение стабилизируется, Рамирес наградит его. Наверняка он уже видел золотые звездочки на своем мундире.

Мои последние сомнения рассеялись. Килиос все еще не пришел в себя. Готовый вмешаться Баракс был поблизости.

— В городе восстание, — торопливо стал объяснять лейтенант. Штатские голодранцы вооружились и штурмуют казармы и другие стратегические объекты. В окрестностях радиостанции идут тяжелые бои.

— Надо отсюда выбираться.

— Толпа вокруг дворца все увеличивается. Как только сюда подойдут вооруженные формирования, начнется штурм дворца. У меня всего полсотни солдат. Если мы окажем сопротивление, нас просто-напросто убьют.

— Машины у вас есть?

— Три грузовика и вездеход.

— Ну, так не связывайтесь с толпой. Неужели вы готовы рискнуть жизнью президента? — мы оба посмотрели на бледного, как смерть, Рамиреса. — Объявите, что вы сдаете дворец в обмен на то, что вас выпустят.

Он застыл в нерешительности, но тут где-то неподалеку застрекотал автомат. Со звоном посыпались осколки стекол, штукатурка с потолка.

— Пойду распоряжусь, — пробормотал Райас и облизнул пересохшие губы.

— Захватите бинты и три военные куртки.

Он сурово посмотрел на меня и выбежал. Вскоре внизу раздался его голос, усиленный мегафоном.

Вернулся он еще более растерянный.

— Порядок. Нам дают пятнадцать минут на то, чтобы освободить помещение. Потом сброд займется грабежом.

На Килиоса напялили мундир и забинтовали голову так, что получилась огромная чалма, закрывающая половину лица. Теперь в раненом солдате было не узнать президента Рамиреса. Затем переоделись и мы. Лейтенант поторапливал.

Снизу прибежал какой-то сержант.

— Сеньор лейтенант, сдаем объект?

— Так приказано, — Райас сжал пальцы в кулак.

На площадке перед дворцом солдаты садились в грузовики. Последними были повар с помощниками: они принесли с собой несколько окровавленных бараньих туш. Райас сел за руль головного вездехода. На заднем сиденье Баракс опекал Рамиреса. Я сел рядом с лейтенантом.

— Поехали!

Первым тронулся грузовик, за ним покатили мы. Я привстал на сиденье и бросил последний взгляд на дворец. Черный человеческий муравейник кишел вокруг белого здания, похожего на испанский торт. Город представлял собой печальное зрелище. Навстречу то и дело попадались дымящиеся остовы сгоревших автомобилей, перевернутые киоски и мусорные баки. Витрины большинства магазинов были разбиты, на перекрестке лежал мертвый человек, лицо его прикрыли газетой.

— Едем на юго-восток! — крикнул я. — Нужно выбираться на дорогу в Сан-Фернандо. Тогда президент будет спасен!

Райас кивнул, обогнал грузовик и вышел в голову колонны.

На часах было четырнадцать минут одиннадцатого.

Мы катили по знакомой Авениде де ла Пас. Ну, не смешно ли? Воинский эскорт сопровождал Диппа Килиоса к месту отправления в 31-й век! Моим коллегам из Галапола в иных эпохах, по-моему, еще не приходилось участвовать в столь дерзком предприятии. Так в 31-м веке назывались подобные лихие операции. Конечно, гордиться собой было не особенно много причин, потому что судьба наша еще не определилась окончательно, но все же…

В боковых улицах виднелись баррикады, тишину то и дело разрывал грохот канонады. К тому же Килиос начал просыпаться. Он что-то бессвязно бормотал на нашем языке. К счастью, за гудением мотора его не было слышно. Баракс был наготове при первой необходимости усыпить историка новой порцией излучения. До развилки на южной окраине было рукой подать, когда путь нам преградила баррикада из грузовиков и старых автобусов. Над ними ветер трепал флаги, голые по пояс молодые люди размахивали автоматами. Райас затормозил, грузовики за нами тоже остановились. Посреди широкой открытой улицы мы были как на ладони превосходная мишень для повстанцев.

— Укрыться! — закричал лейтенант. Я не совсем понял, что он собирается делать. Но тут первая очередь пронеслась над нашими головами. С осаждающими дворец мы договорились, но эти-то ничего не знали. Восставшие видели только, что перед ними солдаты ненавистного им режима.

Обе стороны начали готовиться к схватке. Партизаны только вступили в город, наверное, это была их первая стычка с правительственными войсками. По людям Райаса было видно, что им охота расквитаться за недавнее.

Положение не сулило ничего хорошего. Несколько секунд мы с Бараксом безмолвно совещались. Уходим.

Райас выскочил из машины и отдавал команды солдатам, которые под прикрытием грузовиков занимали огневые позиции. Это облегчало дело. Отрывисто застрекотали пулеметы.

Я пересел за руль и дал газ. На бешеной скорости мы помчались обратно. Над головами просвистело несколько пуль, с придорожных деревьев посыпались срезанные ветки. Взвизгнули шины, и я резко свернул в переулок. Потом снова повернул. Теперь мы ехали на юг параллельно Авениде де ла Пас. Даже гул мотора не мог заглушить звуков стрельбы.

Эта дорога с автострадой не соединялась. Мы очутились на узком старом шоссе, меж приземистых жалких домов. И вдруг блеснула табличка: «Сан-Фернандо — 26 км».

— Давай снимем куртки, — предложил Баракс. Я согласился. Килиос пришел в себя, но по лицу его было видно, что он еще не понимает, где он и что с ним происходит. Баракс держал Диппа за руку, словно железными клешнями. Военную куртку я бросил на колени — вдруг пригодится. Под нее сунул лучевой пистолет.

Предместья постепенно уступали место трущобам. На перекрестках собирались кучками оборванные люди, в основном мужчины. Женщины с разноцветными пластмассовыми ведрами стояли в очереди к колодцу. Дети приветливо махали нам — наверное, принимали нас за партизан. Я помахал им в ответ.

Город остался позади. «Сан-Фернандо — 22 км», — гласила следующая табличка.

Было уже около одиннадцати. Гуров пересечет темпоральную границу с точностью до десятых долей секунды, поэтому лучше приехать раньше, чем опоздать даже на несколько минут.

Мы даже подумать не могли, какое странное приключение приготовила нам судьба.

Джип мчался на юго-восток, шоссе было пустынно, и я уже радовался, что до места мы доберемся без всяких хлопот. Беспощадно палило солнце, воздух обжигал наши лица. Вдали синели горы. Монотонно урчал двигатель, джип пожирал километр за километром, как здесь говорят. И вдруг на повороте я увидел танки! Я нажал на тормоза. Неуклюжие темно-зеленые стальные машины широкой цепью ползли через поле, окутанные клубами серого дыма. Их было не меньше сотни. Между ними катили пятнистые бронеавтомобили, подгребая под себя сожженную солнцем траву.

— Это, видимо, части генерала Кастельяно идут на столицу, — быстро проговорил Баракс. Его мозг за десятую долю секунды проанализировал положение и возможные варианты нашего поведения. Их было много, но ни один не гарантировал спасения. Наверняка офицеры уже заметили нас в бинокли, и, может быть, наш автомобиль уже попал в перекрестье прицела. И слева, и справа чистое поле, не скроешься!

В бессильной ярости я заскрипел зубами: все идет прахом в двух шагах от цели. Мы глупейшим образом угодили в случайную ловушку, влезли в нее вместе с Килиосом. А с ним бежать будет еще труднее, даже если вообще удастся унести ноги.

Ценой огромных усилий, применив лучевое оружие, а то и дезинтегратор, можно, конечно, пробиться через ряды армии Кастельяно но ведь из-за этого разразится ужасный хроноклазм! Дома, в 31-м веке, нас за это по головке не погладят. А у меня нет ни малейшего желания провести 15–20 лет на необитаемом острове. Да еще, может быть, в обществе Диппа Килиоса. Я, кусая губы, бормотал какие-то проклятия, бывшие в ходу в 20-м веке, как вдруг…

Как вдруг нас накрыл прозрачный голубовато-серый колпак. Снаружи сквозь него сочился молочный свет. Впрочем, возможно, этот свет шел не снаружи, а светился сам материал колпака. Не знаю почему, но у меня сложилось впечатление, что нас снаружи не видно. Вместо серого асфальта внизу тоже было это голубовато-серое вещество. Колеса джипа словно зависли в воздухе. Я чувствовал, что вес мой уменьшился и изменилась сила притяжения. Что это могло быть?

Я повернулся к Бараксу и встревожился еще пуще: Баракс словно окаменел. Это было так не похоже на его обычную неподвижность в минуты бездействия! Заметить это мог только я. Стихли небольшие телепатические сигналы, которые я обычно принимал от него постоянно. Как правило, в наших с ним совместных экспедициях Баракс таким путем передавал мне большое количество полезной информации. Что за черт?

И вдруг я понял — Баракса выключили. В мгновение ока мой товарищ стал мертвым, хотя, честно сказать, не в привычном понятии этого слова. Он просто перестал функционировать. Уставясь в пустоту, он замер на заднем сиденье. Его сильные пальцы закостенели на запястье Диппа Килиоса.

И в этом было какое-то утешение.

А сам Килиос? Я пристально посмотрел на него и испугался. С ним творилось что-то странное. Его открытые глаза были мутными и бессмысленными. Тонким дрожащим голоском он напевал детскую песенку из нашего времени.

По спине у меня пробежал холодок. Все говорило о том, что мы стали жертвой враждебной деятельности. С неведомой целью нам ограничили свободу передвижения, возможно, даже переместили в иную точку пространства. Без нашего согласия и не предупредив заранее! Наверняка те, кто это сделал, замыслили недоброе! И все-таки что-то здесь не сходилось. Я задумался. В 20-м веке технически невозможно было создать такое силовое поле с пониженной гравитацией. Пузырь пузырем, но они отключили Баракса! А такое не по силам никому не только в этом веке. Такое невыполнимо даже в тридцать первом! Еще мгновение, и я, кажется, начал что-то понимать…

— Не успел, — послышался голос. Может, он прозвучал в пространстве или прямо в моем мозгу. Может быть, я даже его вообще не слышал, а просто ощутил в своем сознании.

«Не бойся, Рой», — сказал голос. Они знали главное и не скрывали, что знали: им было известно, что я боюсь и что меня зовут Рой. Я не ответил. Честно сказать, я и не знал, как это сделать. Но раз они в курсе того, в каком состоянии духа я нахожусь, даже читают мои мысли, как открытую книгу…

«Не бойся, Рой», — повторил голос. Мне вдруг почудилось что-то знакомое в этом, по-моему, принадлежащем женщине голосе.

«Мы пришли вам помочь», — продолжал голос.

«Каким образом?» — удивился я.

«Мы переместили вас вперед во времени».

«Без приборов?» — изумленно спросил я. Тут-то меня и обдало жаром: я, наконец, догадался, какой будет ответ.

«Мы преобразовали вокруг вас пространство».

«Надолго?»

«На сколько понадобится. По этой территории передвигаются вооруженные формирования, это угрожает вашей безопасности».

«Кто вы?»

«Люди, Рой. Такие же, как вы. Только из будущего».

«Я сам из будущего, из 31-го века!»

«Нет, мы из значительно более позднего времени».

Я онемел, в голове образовалась какая-то странная пустота. Возможно, от этой сферы исходило излучение, утомляющее мозг. Мне вовсе не хотелось закончить жизнь, подобно Килиосу: тот лепетал уже совсем как младенец, и, похоже, утратил всякое чувство реальности. Я перевел дух и снова сосредоточился.

«Почему вы решили помочь нам?»

«Прошлое надо бережно охранять, Рой. У нас такое же задание, как и у тебя. И мы боремся с нарушителями времени. Но если теперь вам не удастся вернуться в свое будущее, Дипп Килиос может стать причиной серьезных неприятностей. Он готовил ужасный хроноклазм».

«Вы тоже инспекторы Галапола?»

«Можно сказать и так. Нам приказано любой ценой обеспечить вам безопасность и возвращение в 31-й век».

«А вдруг, несмотря ни на что, у вас ничего не выйдет?»

«Должно выйти. При нужде мы можем вызвать любую помощь. Все эпохи борются с нарушителями времени. Цепь развития человечества простирается в бесконечность, Рой».

Понятно, мне до смерти хотелось засыпать моих собеседников вопросами, но нетрудно было догадаться, что ответа на них я не получу. Основные правила нарушать никому не позволено. Так же, как я не имел права рассказывать Лоренцо о будущем Боливарии. Они не скажут ничего об эпохе, которая наступит после моей собственной, не скажут, какова будет моя судьба. Кроме границы темпоральной, есть еще граница моральная, и пересечь ее бывает куда опаснее, чем совершить хроноклазм.

«Ну, все. Удачи тебе, Рой. Прощай.»

«Спасибо…» — ответил я. Не знаю, почему вдруг нежный женский голос заставил сжаться мое горло. Я не мог побороть желания признаться говорившему со мной, что голос его напомнил мне Флору: «Где-нибудь… когда-нибудь… мне хотелось бы с тобой встретиться». Она не ответила, хотя я знал, что она здесь: об этом свидетельствовала серебристо-голубая сфера. Вместо ответа на меня нахлынула теплая, ласковая волна чувства. Надеюсь, это был ответ. Я попытался послать ей такую же волну, но опоздал. Мозг погрузился в блаженное помрачение, альфа-ритм ослаб, как волны в утомленном бурей море.

Я поднял руку и понял: вернулась нормальная сила тяжести. Голубой туман растаял. Колеса джипа стукнулись об асфальт. Снова в небе засверкало солнце.

Я зажмурился. Будущее… Неужели люди Галапола еще не сталкивались с посланцами отдаленных эпох? В своей гордыне мы считали до сих пор, что только нам дано путешествовать во времени. А ведь ученые 35, 42 или 50-го столетий наверняка занимаются тем же, чем и мы. Тоже ловят своих наглых и жалких преступников. Разведчики их, знающие языки, обычаи и законы давно минувшего, ходят среди нас, как в 20-м, так и в 31-м веке…

Появилась возможность переходить темпоральную границу — ив каждой эпохе размножились пришельцы из будущего: резиденты, исследователи, любопытные, просто наблюдатели, преступники… Но можно ли рассказать это у себя? Нужно ли упоминать об этом инциденте шефу и специальной комиссии Галапола по делу Килиоса, когда меня вызовут свидетелем? Все сильнее я склонялся к убеждению, что об этом следует молчать. Главным образом потому, что нам помогли. Возможно даже, успех всей нашей операции был следствием благословенного вмешательства. Если бы шефу стало известно, что вернуть Килиоса нам удалось только благодаря технической помощи из далекого будущего…

Хозяева голубого шара стоят на страже истории. Истории, органическим элементом которой стала наша экспедиция в Боливарию конца 20-го века. Впоследствии, возможно, еще при моей жизни, а может, и позже славная экспедиция Роя Медины и Баракса будет записана в альманахи, а памятные кристаллы — в специальные исторические труды. Мотивы поступка Килиоса будут проходить в школе как поучительный пример. Эта экспедиция стала частью прошлого, которое нельзя изменить. Потому-то наши потомки и присмотрели за нами и приняли меры, чтобы наше предприятие окончилось успешно. Возможно даже, что на протяжении всей операции они незримо были с нами. В Лории, в Боливаре, на Южной автостраде, на вилле по улице Альжерирас, в тюрьме и во дворце…

Туман рассеялся. Серебристо-голубое сияние исчезло без следа.

Джип стоял посреди шоссе. Голубой шар исчез. Снова я почувствовал на лице жар солнца. Пошевелился. Первым делом посмотрел на Килиоса. Он молчал. Невидящими глазами он уставился куда-то вдаль. Лицо его было равнодушно.

Неожиданно включился Баракс.

— Рой?

— Да?

Я старался, чтобы мой голос звучал как можно более естественно и даже в мыслях избегал упоминать о случившемся. Не хватало еще, чтобы Бараксу стало известно то, что даже люди не могли бы воспринять спокойно. Я огляделся. Дорога опустела. Однако следы гусениц и автомобильных шин, отпечатавшиеся на поле, говорили о том, что недавно здесь прошла целая армия. Ветер раскачивал стебли растений. Пели птицы.

Было так спокойно…

Я нажал на газ, и мы поехали. Стальные пальцы Баракса снова сжали запястье Килиоса. Часы подтвердили мои подозрения: мы передвинулись во времени на сорок минут. До появления Гурова осталось 1200 секунд. Следовало поторапливаться.

Баракс не унимался:

— Странное дело, Рой. Время ощутимо передвинулось вперед.

— Тебе померещилось.

— А куда подевались солдаты? Только что навстречу нам двигалось несколько тысяч человек. А теперь их и след простыл.

— Рядом проехали, ты что, не видел? Баракс, да ты заснул! попытался я разыграть недоумение. — Присматривай за Килиосом, я прибавлю скорость.

— Ладно, — буркнул он и погрузился в размышления. Нетрудно было догадаться, над чем: он просто был не в состоянии представить, что его вот так взяли и отключили. Ну, бог с ним. Мне не хотелось больше думать об этом. Баракс никогда ничего не забывает — и все же я надеялся, что, отчитываясь, он не придаст особого значения этому происшествию.

По обочине верхом на осликах ехали крестьяне. По неширокой речке медленно плыла баржа. Похоже было, что здесь никому нет дела до того, что творится в столице. Села и поля дышали вечным покоем.

Килиос окончательно пришел в себя.

Первым делом он попытался освободиться. И, конечно же, безуспешно. Подергался и сник, уныло глядя в сторону. В зеркальце было видно его угрюмое лицо. Любоваться Килиосом мне вовсе не хотелось: дорога шла плохая, мне надо было быть внимательным, да и до Сан-Фернандо осталось уже немного. Мы миновали мост, и джип заюлил меж холмов. Вскоре показался и городок.

На рыночной площади я остановил машину, подозвал какого-то мальчишку и спросил дорогу к старой пирамиде. Маленький сорванец охотно проводил нас. На часах было уже 11.51. От пачки денег, что тогда вручил мне Гуров, осталось несколько бумажек, и я отдал их мальчишке. Радость его была неописуема.

Пирамида высилась на восточной окраине города. Я и представить себе не мог, что в средние века люди умели строить такое. Швы между камнями ступенчатой рукотворной горы заросли буйной тропической растительностью. Вершину пирамиды словно срубили — она была плоской, из-за этого постройка производила впечатление незавершенной. Каждая грань была не менее ста метров в длину. Каменные блоки складывались в лестницу к небу с узкими и очень высокими ступенями.

— Идем наверх, — приказал я. Баракс, разумеется, повиновался немедленно, зато историк заупрямился.

— Куда вы меня тащите, инспектор?

— Не сопротивляйтесь, Дипп, иначе мне придется снова усыпить вас.

— Усыпить? А, помню. Я разрядил бластер в этого типа, — он кивнул на Баракса. — И он жив? Инспектор, а кого это расстреляли военные?

Баракс не слушал. Он просто тащил его за собой. Волей-неволей пленнику приходилось карабкаться следом. Сопя, он оглянулся на меня.

— Откройте тайну, инспектор. Почему излучение не повредило вашему коллеге?

— Потому что излучение действует только на людей, — усмехнулся я.

— На людей? — Килиос даже остановился, но Баракс с безжалостным равнодушием тащил его за собой. — Вы хотите сказать…

— Именно. Мой напарник — новая модель почти идеального человекоподобного робота. Супер-андроид. Всемирное правительство по сей день держит существование этих роботов в тайне, потому-то вы и не знали о нем.

— И этот че… этот андроид, он тоже полицейский? — вырвалось у Килиоса.

— Да, он работник Галактической полиции. Нейрологи создали особого рода биологическую связь между его мозгом и моим, каждый из нас в курсе того, о чем думает его напарник. Мы, так сказать, не только коллеги, но и единомышленники, и это помогает нам бороться с такими, как вы. Так-то вот.

Я взмок, прыгая по камням. Пот струйками бежал у меня по спине. Баракс, как автомат, без устали поднимался наверх. Хорошо ему, мелькнула у меня мысль, ядерный микрореактор обеспечивает ему все потребности в энергии на ближайшие две тысячи лет. Килиос озирался по сторонам, взвешивая шансы на побег. Он все еще не сдавался. Но от стальной хватки Баракса освободиться было невозможно.

— Идите спокойно! — приказал ему Баракс. — Сейчас будем на месте. Уже недалеко.

— Будет еще всякая машина мною командовать, — буркнул Килиос, цепляясь ногами за края каменных ступеней.

— Баракс не машина, он мой товарищ, — сердито отрубил я. На часах было без двух минут двенадцать. Плоская вершина пирамиды была уже рядом. Окрестности как будто вымерли: многодневное военное положение, комендантский час, закрытые аэродромы — все это отнюдь не способствовало наплыву туристов. К тому же сейчас было время сиесты.

— Поторопитесь! — крикнул я. Если Гуров прибудет и не застанет нас на месте, он просто возвратится назад, и бог знает, когда нам удастся пересечь темпоральную границу.

Недолго думая, Баракс поднял Килиоса на руки и ускорил шаг. Я с трудом поспевал за ними. Историк предпринял последнюю попытку. Болтая в воздухе руками и ногами, он завопил:

— Инспектор! Отпустите меня! Или давайте уйдем вместе! С вашим андроидом мы все препятствия одолеем! Лучевое оружие поможет вам завоевать мир, инспектор! Заново построим вольтранс, поймите, целый мир для нас двоих, инспектор!

— Бросьте, Килиос, — пропыхтел я. До вершины оставалось еще несколько ступеней. — Историю не изменишь. Именно поэтому мы вам и помешали.

— Человек и машина? — не унимался историк.

— Ошибаетесь, Баракс и Медина! — отрезал Баракс.

Мы выбрались на вершину.

— Вовремя! — воскликнул Баракс, вытягивая руку.

Над плоской, раскаленной солнцем каменной площадкой возвышалось удивительное кольцо. Оно было металлическим, однако солнце не отражалось на его поверхности. А края его были словно вдавлены в воздух, и контуры расплывались.

Гуров подхватил под руки шипящего от злости Килиоса и помог втащить его в машину.

— Порядок, Рой? — воскликнул Баракс. Его глаза радостно сияли. Да, Баракс был счастлив, совсем как человек.

— В основном, это твоя заслуга, — сказал я и подал ему руку. Он удивился. Баракс понимал значение этого жеста. Может, это прозвучит странно, но, по-моему, он был растроган, когда сжал мою руку. Голос Баракса подозрительно сорвался.

— Иди, Рой, отправляемся.

Я огляделся. Вдохнул запах раскаленного солнцем камня. Сейчас будем дома. Но ведь и здесь я был дома. С Флорой. Несколько дней я жил здесь полнокровной жизнью. Был счастлив. А мой дом… Как человек всех эпох, сколько бы я ни путешествовал по столетиям, всегда я буду на Земле дома — в своем обширном бескрайнем доме.

Я вздохнул и поднялся в машину. За мной бесшумно затворилась дверь.