Дрожащими пальцами Каролин сняла серьги и положила их в маленькую шкатулку с драгоценностями, что стояла на туалетном столике, и позвонила Присцилле.
Джейсон не удосужился привезти с собой на эти несколько дней камердинера и начал раздеваться сам.
В зеркало она видела, как он снял сюртук и бросил его на стул, потом с помощью специального приспособления начал стягивать свои блестящие сапоги, при этом от напряжения мышцы его ног заиграли.
Она наклонила голову, чтобы вынуть шпильки, но, поскольку пальцы ее не слушались, несколько шпилек упало на пол. Взглянув в зеркало, она увидела, что рубашка Джейсона уже была расстегнута и открывала его мускулистую грудь. Он снял ее, мышцы натянули гладкую кожу. Руки его перешли к пуговицам брюк; Каролин продолжала смотреть в зеркало, ее дыхание остановилось. Вскоре на Джейсоне ничего не было. Узкобедрый и загорелый, он был необыкновенно хорош. Осознав, как она смотрит на него, Каролин вспыхнула и, наклонив голову, снова занялась заколками.
Джейсон накинул на себя бархатный халат, достигавший лодыжек, и подвязал его поясом. Каролин сложила шпильки в фаянсовую коробочку и закрыла крышку. Сцепив пальцы на коленях, она стала гадать, где и как ей раздеться. Если она дождется Присциллы, раздевание в присутствии Джейсона не покажется ей таким затруднительным. Но с другой стороны, третий человек в комнате может только усугубить ситуацию.
Размышления Каролин были прерваны легким стуком в дверь.
— Войдите.
— Добрый вечер, мадам. Добрый вечер, милорд.
— Присцилла. — Джейсон кивком поприветствовал ее и, взяв книгу, уселся в кресло.
Присцилла своими обычными плавными и осторожными движениями принялась расчесывать волосы Каролин. Глаза Каролин были закрыты, и она не видела того взгляда, что время от времени, отрываясь от книги, бросал на нее Джейсон. Волосы потрескивали, как огонь, и в свете лампы блестели, подобно шелку.
Когда Присцилла закончила с ними, они гладкой массой стекали по ее плечам. Каролин поднялась на ноги и повернулась к Присцилле спиной, чтобы девушка могла расстегнуть ряд сбегавших по спинке крошечных пуговичек. Взгляд Джейсона, наблюдавшего, как Присцилла через голову стащила с Каролин платье, оставался непроницаемым. Как только ее руки опустились, выступавшие из кружевной сорочки грудь и плечи оказались обнаженными, Каролин проговорила:
— Дай мне халат, я замерзаю.
— Да, миледи, прошу прощения, — с удивлением отозвалась девушка и поспешно протянула ее зеленый шелковый халат.
Каролин быстро облачилась в него и затянула пояс. Она, чтобы не видеть презрения в глазах Джейсона, старалась избегать смотреть на него. Присцилла встала на колени и, расстегнув крючки высоких ботинок из лайки, которые были на Каролин, сняла их. Потом настал черед быстро сменяющих друг друга чулок, кринолина и нижних юбок. Чтобы снять тонкую хлопковую сорочку, Каролин пришлось сбросить халат. Потом она продела руки и голову в длинную ночную рубашку и под ее прикрытием освободилась от панталонов. Еще раз завернувшись в халат, она ждала, пока Присцилла уберет ее белье и, аккуратно сняв покрывала с кровати, удалится.
Сделав глубокий вздох, Каролин поднялась на маленькую скамеечку и взобралась под простыни. Теплые от грелок, они были уютными. Она натянула одеяла до самого подбородка и поудобнее устроилась на подушках. С громким стуком Джейсон закрыл книгу.
— Спокойной ночи, Синтия.
— Спокойной ночи.
Из комода, что стоял у кровати, он вытащил пару одеял, завернулся в них и улегся на кушетке. Каролин искоса наблюдала за ним. Это кресло было для него коротко, значит, ночь ему предстояла беспокойная. Но она не осмелилась предложить ему лечь в постель, поскольку боялась испытать унижение отказа. Послышался звук выключаемой лампы, несколько вздохов и бормотание, пока Джейсон поудобнее устраивался на своем узком ложе. Каролин сглотнула и уставилась в темный потолок. По всей видимости, ночь будет длинной-предлинной.
Как и предсказывал Джейсон, следующий день был длинным и трудным. Когда Каролин проснулась, Джейсон уже встал, оделся и ушел. Каролин облачилась в дневное шерстяное платье с длинными рукавами и высоким воротом. Его строгость смягчала кружевная оборка по горловине и манжетам. Ее довольно удивило имеющееся у Синтии количество черных платьев, по всей видимости, оставшихся у нее после траура по отцу Джейсона, умершего несколько лет назад. Все они были хорошо сшиты и из красивого материала. Черный цвет шел ей, он подчеркивал бледный цвет лица и яркие волосы. Все же Каролин ненавидела темные платья, они не подходили к ее настроению.
Похороны проходили в небольшой сумрачной деревенской церквушке в Хиверуэйте. Престарелый пастор тонким, дрожащим голосом произнес надгробное слово, которое Каролин едва слушала. Рядом с ней стояла тетушка Элизабет и тихонько всхлипывала в свой кружевной платочек. Каролин чувствовала себя опустошенной, все свои слезы она уже выплакала. С другой стороны от нее на фамильной скамье Уортингов сидел Джейсон, само присутствие которого согревало ее сердце и придавало силы.
Праху сэра Невилла предстояло покоиться в фамильном склепе Уортингов. На улице стоял пронизывающий холод, пробиравший Каролин, несмотря на надетое толстое пальто и шерстяное платье. Она уже забыла, как холодно было на севере. На мгновение с сожалением вспомнила она палящий зной Антигуа. Джейсон проводил ее до кареты, куда сели также тетушка Элизабет, кузина Белла и еще одна дальняя родственница. Мужчины скакали рядом с каретой верхом на лошадях. Каролин очень хотелось немного побыть одной.
Но такая возможность ей не представилась. После похорон состоялась длинная поминальная трапеза. Еще раз пришлось ей разговаривать с теми, кто пришел почтить память отца и выразить ей свои соболезнование и печаль. В середине дня она почувствовала, что с каждой минутой устает все больше и больше. И вот наконец, когда она больше не могла терпеть ни минуты, она поднялась и вышла из комнаты. Джейсон вышел за ней следом и настиг ее в тот момент, когда она столкнулась с мистером Комстоком, отцовским поверенным в делах.
— Леди Браутон, — официально поздоровался он. — Я вас искал. Настало время прочитать завещание.
— Что? Да.
Рука Джейсона ненавязчиво подхватила ее под локоть. Каролин повернулась к нему, лицо было умоляющим:
— Не мог бы ты пойти вместо меня? Я так устала, кроме того, завещание совершенно не интересует меня.
Она обратилась к поверенному:
— Устроит ли вас, если вместо меня там будет мой муж? Мистер Комсток с готовностью кивнул:
— Да-да, конечно. Лорд Браутон?
Каролин заподозрила, что тот был счастлив иметь дело с мужчиной, а не с бедной и слабой женщиной, которая в любую минуту могла впасть в истерику.
— Естественно, я буду представлять интересы своей жены, — заверил ее Джейсон, скрыв свое изначальное изумление. — Ты действительно этого хочешь, моя дорогая?
— Да, пожалуйста. — Каролин благодарно улыбнулась ему. — Я премного обязана. Мне хотелось немного прогуляться.
Джейсон нахмурился:
— На улице ужасно холодно. Ты уверена в этом?
Каролин кивнула:
— Да, я потеплее укутаюсь.
Она набросила на себя старую длинную накидку Синтии с капюшоном, подбитую теплым мехом. Засунув руки в уютную теплую меховую муфту, она будет надежно защищена от холода. Через заднюю дверь Каролин выскользнула на улицу и отправилась на голый склон Крепостного утеса, который начинался сразу за Грешам-Холлом. По узкой, имеющей плавный подъем тропинке она карабкалась к вершине утеса. Наверху, миновав крупный выход на поверхность горных пород, она остановилась и бросила взгляд на Грешам-Холл.
Прямо перед ней находился ее дом с торчащими в крыше дымоходами. За ним виднелся длинный овал Мелководного озера, небольшой островок в его середине, темный массив сосен. Вдыхая острый аромат воздуха, она брела по плоской вершине утеса. В центре его лежала Черная Чаша, небольшое карстовое озеро, имеющее форму полумесяца. Голые стволы лиственниц и медных буков небольшими группками столпились на дальнем конце озера. Там, где стояла Каролин, горбились огромные заросли рододендронов и высились зеленые хвойные деревья. Летом кустарник вспыхивал прекрасным огнем красок, стройные деревья, холодная смесь белого и зеленого.
На краю озера Каролин присела на большой плоский камень. Чтобы было теплее, она прижала колени к телу и устремила взгляд на темные, непроницаемые воды пруда. Местная легенда гласила, что водоем был бездонным и никто никогда не плавал в нем. Однажды, когда ей было двенадцать, Синтия подбила ее искупаться в пруду, и Каролин осмелилась. Но купание это оказалось коротким, и она больше никогда не повторяла попытку, потому что темные воды страшили ее. Когда она вглядывалась в водную гладь, то не могла разглядеть ни малейших признаков дна, и это повергло ее в суеверный трепетный ужас.
Солнце начало клониться к горизонту, и Каролин нехотя поднялась. Нужно было успеть спуститься по узкой тропинке засветло, хотя раз или два она ходила по ней в темноте. К тому времени, когда она достигла Грешам-Холла, уже наступили сумерки. Если она не поторопится и не успеет переодеться, то опоздает к обеду. Тетушка Элизабет ни за что не оставит такой промах без внимания.
Джейсон ждал ее в их комнате, лицо его было сердитым.
— Где, черт возьми, ты была? — воскликнул он, вскакивая с места.
— Я ходила гулять. Я же говорила тебе.
— Три часа? Я просто сходил с ума, думая, что ты где-нибудь упала, ушиблась и не можешь добраться до дома..
Каролин рассмеялась:
— На утесе я в полной безопасности. За всю мою жизнь я миллион раз исходила его вдоль и поперек.
— Что ж, рад, что ты находишь это забавным. А я уже намеревался идти и искать тебя, хотя не имел ни малейшего представления, куда ты могла пойти.
— Я просто поднялась на утес, и это все. Мне нравится сидеть у Черной Чаши. Мне там хорошо думается, там я чувствую… Впрочем, не знаю. Покой, может быть. Мне этого очень не хватало сегодня.
Джейсон продолжал испытующе смотреть на нее, и ей стало не по себе. Она отвернулась и принялась расстегивать воротник.
— Где Присцилла?
— Я отослал ее. Меня сводило с ума ее поведение. Она постоянно подбегала к окну и выглядывала наружу. Сегодня я помогу тебе.
Отведя в сторону ее неловкие пальцы, он проворно справился с длинным рядом мелких пуговок. Каролин стояла не шевелясь, она боялась, что его руки могут задеть ее тело. Закончив, он раздвинул половинки платья и некоторое время разглядывал ее спину.
Каролин почувствовала теплое неожиданное прикосновение его губ, прижавшихся к ее спине. Она вздрогнула, и сердце подпрыгнуло в груди. Джейсон поднял голову и провел пальцем по тому месту, которое он поцеловал.
— Откуда у тебя этот шрам? Каролин сглотнула.
— Я не помню, — солгала она.
Она получила его много лет назад, когда была ребенком. Однажды она скакала, низко склонившись над лошадью, и зацепилась за ветку, которая даже сквозь одежду нанесла ей глубокую царапину. Одно время у нее на этом месте был длинный и заметный шрам, но по мере того, как она становилась старше, он, похоже, рассосался. Теперь на этом месте была тонкая белая линия, не более дюйма длиной.
— На вид он старый.
— Наверное, я получила его, когда была ребенком. Ты же знаешь, как ведут себя дети. Вечно ударяются обо что-то, падают.
— Странно, но мне кажется, что я его никогда не видел.
Каролин изо всех сил старалась дышать ровно. Она ничего не могла сказать ему. Пока она еще нуждалась в его утешении и поддержке, каким бы несправедливым способом ей это ни доставалось. И через неделю правда не изменится.
— Я и не подозревала, что ты так хорошо знаешь каждый дюйм моего тела.
— К несчастью, нет. — Он положил руки ей на плечи и повернул к себе лицом.
Его внезапный гнев, казалось, рассеялся, и на лице появилось странное выражение. Оно не было проявлением удивления, досады или желания, это была какая-то смесь всех этих трех чувств.
— Джейсон, что-то не так?
Медленно освободил он из рукавов ее руки.
— Я не уверен. В течение последнего часа я был очень зол на тебя. Но теперь это мне не кажется таким важным. — Он прикоснулся к ее ключицам и начал ласкать их пальцами. — Скажи, дорогая жена, тебе это нравится?
— Что?
Он улыбнулся и слегка ущипнул ее кожу:
— Это. Мои прикосновения. Твои глаза стали такими глубокими, туманными, губы слегка приоткрылись и обнажили зубы, я даже вижу кончик языка.
Его руки поднялись выше, и он провел пальцами по ее губам, слегка задев при этом острые края зубов и влажный кончик языка.
От пронзительного желания, возникшего в лоне, Каролин закрыла глаза.
— Что ты хочешь от меня? — прошептала она. — Моего унижения? Мне нужно признаться тебе, как сильно я…
— Я только хочу поцелуя. Поцелуй меня, Синтия. Противостоять его мольбе Каролин не могла.
Приподнявшись на цыпочки, она обвила шею Джейсона руками и поцеловала его долгим поцелуем. Он обнял ее, но не стал продолжать поцелуй. Он ничего не требовал, только брал то, что она давала ему. Каролин целовала его с наслаждением. Потом прижалась головой к его груди. Грудь его часто вздымалась. Тепло его рук было испепеляющим.
— Благодарю, — прошептал он хрипло. — Ты сказала мне то, что я хотел узнать.
— Что именно? — Она, озадаченная, подняла голову.
— Я в другой раз скажу тебе об этом. — Кривая, почти мальчишеская улыбка тронула его губы. — Теперь нам лучше одеть тебя к обеду, иначе твоя тетка задаст нам трепку.
Довольно успешно он помог ей облачиться в вечернее платье из черного бархата. Каролин пригладила волосы. В течение всего обеда она снова и снова ощущала на себе взгляд Джейсона, иногда задумчивый, иногда испытывающий, порой мягкий, порой жгучий. Она почти не участвовала в общей беседе; все ее мысли были заняты внезапной переменой в поведении Джейсона. Как только она появилась, он весь кипел от гнева, он был так разъярен, как бывает разъярен отец на непослушное дитя. Но, успокоившись, он стал довольным, любящим, желающим ее. Он даже попросил ее поцеловать его! Похоже, он хотел ее без своей обычной брезгливости. Почему? Может быть, поцелуй ее был свидетельством происшедших в ней или в нем перемен? Но Каролин не могла себе представить, что могло растопить лед, столько времени сковывавший его сердце. Она уговорила себя не беспокоиться. Просто принять. Принять и радоваться.
Этот вечер был невероятно длинным. Ее глаза все время обращались к высоким дедовским часам, стоявшим у стены. Как она хотела, чтобы они поторопились. Вскоре после девяти она поднялась и попросила извинить ее, сославшись на то, что слишком устала. Джейсон взял ее руку, и они вместе вышли.
Присцилла ждала ее в комнате. Пока служанка помогала ей раздеться, она постоянно чувствовала, что Джейсон смотрит на нее. Но сейчас глаза его почти ощутимо ласкали ее и гладили. В то время как вчера он бросал непроизвольные, краткие взгляды. Сегодня ее раздевание заняло все его внимание. Он хотел ее и даже не собирался скрывать этого. Сердце Каролин бешено заколотилось. Неужели сегодня ночью он придет к ней?
Как только Присцилла вышла из комнаты, Джейсон поднялся и стал раздеваться сам. Каролин взобралась на кровать и, до пояса натянув одеяла, сидела и смотрела на него. Он не спеша снял туфли и чулки. Такими же ленивыми движениями он развязал галстук, снял сюртук, расстегнул на рубашке пуговицы. Раздеваясь, он ни на минуту не спускал с Каролин глаз. Он видел, как зарумянились ее щеки, как время от времени кончиком языка она смачивала губы, как под шелковой сорочкой набухли ее соски. Каролин тоже не могла оторвать от него взгляда. Внутри ее зарождалось и болезненно разрасталось удивительное чувство восторга.
Джейсон отбросил в сторону последние предметы своего туалета и стоял перед ней совершенно нагой и несмущенный. Желание его было очевидным и сильным. Неслышными шагами он подошел к кровати и всего в нескольких дюймах от нее застыл. Каролин едва могла дышать.
— Сегодня я хочу спать с тобой.
Она смотрела на него широко распахнутыми глазами. Голос ее изменил ей.
— Сегодня и все другие ночи, — продолжал он. Он протянул руку, взяв ниспадающую прядь волос, намотал ее на палец. — Видишь ли, я хочу отменить старое соглашение и составить новое. Я хочу твое тело и твоей любви. Никакого больше притворства. Я хочу, чтобы ты действительно была моей женой. Ты согласна заключить со мной новую сделку?
Легкое дрожание его пальцев, которое она ощущала, вздымало в ней волны желания. Он с нетерпением и со страхом ждал ее ответа.
— Да, — едва слышным шепотом ответила она. Она сглотнула и ответила более твердо:
— Да, я согласна.
Его ноздри затрепетали. Он взял ее руку и, поднеся к своему лицу, прижал ладонь к своей щеке. Он покрыл поцелуями каждую подушечку ее пальцев и снова вернулся к ладони. Его жаркое дыхание обжигало ее кожу, заставляя дрожать все тело.
Джейсон закрыл глаза.
— Я хочу, чтобы сегодня тебе было хорошо со мной. Хочу дать тебе такое наслаждение, которого ты никогда не знала. Ты позволишь мне это?
Каролин кивнула:
— Тебе не нужно спрашивать. Я твоя.
Он снова прижался ртом к ее ладони и закрыл глаза. Его тело оставалось неподвижным. Потом он отбросил изысканные покрывала. Медленно поднимая ее ночной наряд, он дюйм за дюймом обнажал ее тело: сначала колени, потом бедра и наконец через голову снял совсем. Глаза Джейсона стали с жадностью исследовать ее нагое тело. Он лег подле нее и, взяв в одну руку пышную грудь, не спеша обследовал ее, потом так же лениво добрался до другой. Все это время взгляд его следил за своей рукой и за тем, как она отвечает на его ласки. Она не скрывала охватившего ее желания. Соски ее набухли.
Руки его продолжали творить свое чудо у нее на спине. Он проследил пальцами каждый ее позвонок и спустился к плавным линиям ягодиц. Звук его прерывистого дыхания волновал Каролин не меньше, чем его опытные руки. Она тихо застонала и беспокойно повела ногами, сгорая от желания. Джейсон не упустил возможности. Он сзади просунул руку между ее ног и, ощутив самое интимное место, центр ее желания, издал вздох наслаждения.
— Очень хорошо, — выдохнул он. — Все хорошо. Ах, моя милая девочка!
От изнеможения Каролин застонала и закусила простыню:
— Джейсон, прошу тебя, я не могу… О да! Джейсон, пожалуйста, поцелуй меня.
Он повернул ее на спину и увлек под себя. Он покрывал поцелуями ее губы, глаза, щеки, шею. Они были такие сладкие и нежные, как мед. Он целовал ее всю. Его губы и язык ласкали все ее тело, грудь, живот, а пальцы продолжали свое захватывающее дух исследование. От этих прикосновений Каролин изгибалась, задыхалась, была не в состоянии ни говорить, ни думать. Она хотела его всего; ее руки метались по всему его телу, лаская его плоть, где только могли достать.
Такими же ленивыми движениями Джейсон сполз по ее телу вниз, пока не оказался между ее ног. Он опустил голову, а она вскрикнула:
— Нет! Ты что делаешь?
— Доставляю тебе наслаждение, — хрипло ответил он. — Доверься мне. Расслабься. Я ничего неприятного для тебя не сделаю.
Каролин с трудом заставила себя расслабиться и отдалась на волю его ласк. Она никогда не могла себе представить той потрясающей, захватывающей радости, какую его губы и язык вызывали в ней. Теперь все ее внимание, каждое чувство было сконцентрировано там, в центре ее тела. Там, где его рот оставлял влажную печать, ее тело горело и пульсировало. Его язык терзал твердую почку центра ее наслаждения до тех пор, пока она не набухла и не запульсировала. У нее перед глазами заплясало множество вспыхивающих искорок. Чувство набирало силу и скорость до тех пор, пока не стало таким острым, что отозвалось болью. Каролин в стенаниях произнесла имя Джейсона, голова ее упала набок, и тогда в глубинах ее тела радостным взрывом лопнуло что-то, чему нет имени, и электрическими волнами пробежало по всему телу. Она вся напряглась; бедра, когда удовольствие переполнило всю ее, поднялись, и с глухим стоном она упала и расслабилась.
Ее глаза распахнулись, в них появилось выражение незащищенности, выражение женщины, получившей высшее удовольствие. Джейсон, увидев румянец на ее щеках, улыбнулся, но в его глазах не было мечтательного тумана, мягкости или удовлетворенности. Он был как свернутая пружина. От сексуального возбуждения он весь дрожал. Каролин кончиками пальцев прикоснулась к его напряженным бокам.
— Иди ко мне сейчас, — прошептала она. — Я хочу ощутить тебя внутри себя.
Из горла Джейсона вырвался хриплый стон, и он медленно погрузился в нее. Все так же медленно начал он свои ритмичные движения, то глубоко погружаясь, то почти полностью оставляя ее. Лоб его и верхняя губа покрылись испариной. Каждое его движение вызывало в ней новое желание. Наконец он достиг своей высшей точки. Взрыв его необузданной страсти вызвал в ней новую вспышку ее потрясающего переживания. Вместе они достигли вершины и на мгновение растворились друг в друге и в собственной радости.
Джейсон безвольно обмяк в ней, дыхание его было тяжелым.
— Я люблю тебя, — прошептал он прямо в ухо и поцеловал ее мочку.
Глаза Каролин от удивления расширились, и в тот же миг она испытала взрыв невыразимого счастья.
— Я люблю тебя, — тихо призналась она.
Боль терзала ее грудь. О да, он любил, все это так. Как безумно ей хотелось, чтобы предметом его страсти была она. Но не ее любил Джейсон. Он любил Синтию!
В течение последних двух дней их пребывания в Грешам-Холле и по дороге назад, во время всего пути следования в Кент, Каролин продолжала находиться под впечатлением непонятной перемены в поведении Джейсона. Если раньше при каждом удобном случае он старательно избегал ее общества, то теперь он почти все время находился подле нее. Она часто ловила на себе его теплый и любящий взгляд. Он брал ее за руку, обнимал за плечи, временами он оставлял свое занятие и целовал ее в губы и щеки. Ночью, когда они оставались одни, он страстно занимался с ней любовью, и иногда она просыпалась среди ночи, разбуженная потоком его поцелуев, которыми он покрывал ее лицо и тело. Он владел ею с нежностью и страстью, властно и требовательно, с радостной готовностью обследуя ее тело и находя те местечки, лаская которые мог доставить ей наслаждение.
В сжатом пространстве купе поезда, следующего в Лондон, он спал вместе с Каролин на ее узкой постели. В этой крохотной комнатке их уединения он снова и снова дарил им обоим необъяснимое счастье. Он никак не мог до конца насладиться ею, и Каролин была счастлива выполнять его желания. Он учил ее таким вещам, которые доставляли удовольствие ему самому, удивляясь и радуясь ее готовности учиться. В своих ухищрениях и уловках они были свободны, а когда жажда утолялась, они смеялись и весело болтали о разных светских пустяках. Каролин не без успеха гнала от Себя всякую мысль о будущем. Она отказывалась думать о том, что случится, когда они вернутся домой. Как она скажет Джейсону правду и что потом будет делать? Вместо этого она просто жила и наслаждалась каждым прожитым днем, каждым мгновением.
Они остановились в Лондоне, чтобы навестить мать Джейсона. Каролин была счастлива снова увидеться с Селеной. Селена встретила ее с не меньшей радостью. То и дело она бросала удивленные взгляды на своего сына, который был раскован, беззаботен и открыто обожал свою жену. Но по поводу его удивительного преображения она не проронила ни слова.
Во второй день их пребывания в доме его матери Джейсон уехал по делам. Каролин наедине беседовала с Селеной.
— Дорогая, я вдруг узнаю, что у тебя была сестра, которая с кем-то убежала!.. Всем было известно, что сэр Невилл хотел выдать свою дочь замуж за человека из старинного и знатного рода.
— Полагаю, что последнее — правда, — признала Каролин. — Семья отца менее двух веков назад занималась торговлей. Он считал, что это позорное пятно еще не совсем было заглажено.
— А как насчет сестры, это правда? — настойчиво поинтересовалась Селена.
— Не-ет, не совсем. — Каролин отвела взгляд от слишком пронзительных глаз женщины. Ей вдруг внезапно захотелось рассказать этой доброй женщине всю правду.
Селена терпеливо ждала продолжения и не давила на Каролин. Каролин сглотнула и принялась рассматривать руки. Она не могла ей сказать. Какой бы понимающей ни была Селена, она не примет мистификации актрисы, притворявшейся ее невесткой, которая легла в постель с ее сыном без благословения на брак, да еще продолжает лгать ему относительно себя. От слез у нее сдавило горло.
— Я… я люблю Джейсона. Я хочу, чтобы вы поверили этому.
— Я верю, моя дорогая. Это видно по твоим глазам, по тому, как ты поворачиваешься к нему, когда он входит в комнату, как цветок следует за солнцем. И это взаимно.
Но Каролин подругой причине чувствовала себя несчастной. Если он узнает, как Каролин обманула его, он возненавидит ее. Она вспомнила то отвращение, которое прозвучало в его голосе, когда он спросил, неужели она так низко пала, что стала актрисочкой. Одного факта, что на протяжении пяти лет она была актрисой в странствующей труппе, будет достаточно, чтобы вызвать в его глазах презрение. Но кроме всего прочего, она еще лгала ему, обманывала его. Его гордость будет задета: он решит, что она сделала из него дурака. Он почувствует себя униженным оттого, что признался ей в любви, и возненавидит за то, что она вновь пробудила в нем искру любви к Синтии. И сердце его снова будет терзаться от боли, потому что Синтия не изменилась и она не любит его. Теперь он разгневается на нее еще больше, чем если бы она рассказала обо всем до смерти отца. Если бы она тогда раскрыла правду, он выкинул бы ее на улицу немедленно.
Все же она должна сказать ему! Она ненавидела этот обман, в котором жила. Само то, что он, занимаясь ли с ней любовью, признаваясь ли ей в своей любви, всегда считал ее Синтией, было для нее незаживающей раной. Она гадала, как долго еще сможет терпеть эту пытку и продолжать обман.
Каролин зажала рот и подавила в себе признание, готовое сорваться с губ. Наблюдавшая за ней Селена озабоченно нахмурилась и быстро сменила тему:
— Моя дорогая, я тебе рассказывала об именинах леди Эбернейти?
Каролин с благодарностью улыбнулась:
— Нет, кажется, нет. Что же там случилось?
Селена с головой окунулась в воспоминания и с улыбкой поведала ей о вечере в доме этой достойной женщины. Темы о перемене в Джейсоне и их браке они больше не касались.
Спустя несколько дней они уехали из Лондона, сгорая от нетерпения увидеть Лорел и снова оказаться в Браутон-Курт. Каролин немало была удивлена тому, как наполнилось ее сердце радостью и любовью, когда вдали она увидела Браутон-Курт, изысканный и ненавязчиво красивый. Она улыбнулась и воскликнула:
— Ах, как приятно снова оказаться дома!
Джейсон бросил на нее быстрый взгляд и улыбнулся:
— Я всегда чувствую то же самое. Курт своим очарованием околдовал и тебя.
— Да, думаю, что это так. Я только хочу…
— Хочешь чего? Продолжай.
Каролин не предполагала затевать этот разговор, поскольку боялась обидеть Джейсона, но, раз уж так получилось, она закончила мысль:
— Я как-то видела на чердаке удивительно красивую мебель. Тогда я подумала, что было бы неплохо одну-две комнаты обставить ею. Мою комнату и, возможно, гостиную наверху.
Его глаза от удовольствия заблестели.
— Но, дорогая, ты сама заново обставила весь дом. А теперь ты хочешь вернуть все на место?
Значит, Синтия сама убрала Браутон-Курт по последней моде, сделав его слишком совершенным и до некоторой степени пустым. Могло бы показаться странным, что теперь ей вдруг захотелось сменить мебель на старую.
— Я не имела в виду весь дом, — поспешно объяснила она. — Только комнату или две. Я думаю, что мне разонравился стиль моей спальни. Мне бы хотелось чего-то более простого и изысканного. Жаль, что мебель на чердаке ветшает понапрасну, тем более что она так соответствует стилю дома и эпохе, когда он был построен.
Мы могли бы мебель из моей спальни поставить в одну из пустых комнат третьего этажа.
— Конечно. Ты свободна в выборе, можешь изменить любую комнату по своему вкусу и желанию. Я привык к перестановкам, моя мать бесконечно занималась этим.
Карета остановилась. Снова они обошли выстроившихся для приветствия в ряд слуг. Каролин осталась довольна собой, потому что на этот раз она называла каждого из них по имени и для каждого у нее нашлись отдельные слова приветствия. Она вспомнила, какой была нерешительной, когда увидела их впервые. Как только они закончили эту процедуру, Джейсон и Каролин вместе поднялись в детскую.
Лорел бросилась на шею к ним обоим, обвила их руками и приложила максимум усилий, чтобы обнимать и целовать их одновременно. Каролин, вставшая, чтобы поприветствовать Лорел на колени, от такого избытка чувств со стороны девочки потеряла равновесие и упала на пол. Со смехом она села, и Лорел уселась у нее на коленях. Каролин взглянула на Джейсона, и улыбки, которыми они обменялись, были теплыми и многозначительными. Она подумала, что никогда раньше не видела его таким счастливым и раскрепощенным. Глубокие складки вокруг глаз и рта расправились, и теперь, когда уголки рта были приподняты, его лицо уже не казалось грустным. Каролин страстно пожелала, чтобы он таким оставался всегда, чтобы они могли остановить это мгновение и оно могло длиться всю их жизнь.
Она почувствовала, как ей стало не по себе, и оглянулась. Ее взгляд встретился с глазами Бонни, рот которой был крепко сжат и выражал неодобрение, а в глазах няни светились негодование и злоба. Каролин понимала, что Бонни считает, что она предала свою сестру и превратилась в покорную рабыню Джейсона. Но это была не правда. Она любила Синтию и не собиралась ее бросать. Но столкновение с такой воинствующей преданностью испортило момент близости и тепла. Ее жизнь может оставаться такой всегда. Находя для себя одно оправдание, другое, она продолжала оттягивать момент правды, пытаясь сохранить радость любви и страсти Джейсона. Но больше оттягивать было нельзя. Ради Джейсона, ради нее самой она должна была рассказать ему об обмане.
Горячие слезы обожгли ей глаза, она наклонила голову, чтобы скрыть их. Скоро все кончится. Она все скажет Джексону, уйдет, чтобы кое-как влачить существование, а не радоваться жизни. Две недели — назвала она срок. Она даст себе еще две недели, еще две недели будут они наслаждаться, а потом расскажет ему обо всем. Прежде чем все кончится, у нее будет еще две недели радости.