— Все еще ночь? Небо еще не посветлело? — тяжело дыша спросил старик.
Какие же это были долгие годы… Как медленно тянулось время… Но сейчас старик знал — конец был уже близок. Старик готовился к этому. Что ж, он неплохо справлялся со своими обязанностями. В одиночку, но неплохо. Правда, не совсем в одиночку.
— Снаружи все еще темно? Мрак не рассеивается? — снова спросил старик.
— Пока нет. Но через час, наверно, наступит утро, — ответил его товарищ, глядя в густую черноту за окном. — Если вам неприятна темнота, я зажгу огонь.
— Нет, не нужно, Дзиро. Я хочу своими глазами увидеть свет утра.
— Здесь ночи очень длинные, — сказал Дзиро. — А вам кажутся еще длиннее, так как вы не любите темноты.
— Все это пустяки, Дзиро. Просто сегодня особенная ночь. В тех краях, где я родился, эту ночь называют новогодней, а утро, которое наступит, утром Нового года.
— Новый год? — хрипло спросил Дзиро и замолчал.
— Да. Новый год. Я знаю, тебе это непонятно. Неважно. Мне хочется, чтобы ты меня выслушал… Видишь ли, Дзиро, каждый год — это веха в нашей жизни. Проходит год, наступает новый, и мы на год становимся старше. И так все время, пока совсем не состаримся, как я…
Старик надолго замолчал. Потом продолжал:
— Но когда-то давным-давно я был очень молод и радовался, что становлюсь на год старше. Я любил одну девушку… Ох, как давно это было… И она меня любила… Да, очень молодые мы были, совсем молодые. Почти дети… Ты слушаешь, Дзиро?
— Да, слушаю, но не совсем понимаю.
— Это неважно, ты только слушай. Так вот, мы были почти дети и не могли еще жить вместе. И поэтому мы очень хотели поскорее стать старше. И мы радовались, когда кончался старый год и начинался новый. Каждый раз под Новый год мы тайком выбирались из дома, встречались в саду и ждали восхода новогоднего солнца…
— Новогоднего солнца?
— Дзиро, бедняга, ты ничего не понимаешь, но это не имеет никакого значения. Ты только слушай, слушай, Дзиро… Знаешь, как это бывает? Сначала — ночью — небо черное, как чернила, а звезды крупные и яркие. Потом звезды начинают бледнеть. Потом на востоке, у самого горизонта появляется узенькая светлая полоска, и на сердце становится светлее… Вот этого-то света мы и ждали каждый раз… И когда наконец звезды совсем гасли и в бледно-голубом небе появлялось новогоднее солнце, мы улыбались друг другу и шли по домам. И однажды она мне сказала: «Встретим еще раз новогоднее солнце, а потом будем вместе, всегда вместе…» Дзиро, ты слушаешь?
— Да.
Но голос старика прервался. Потом Дзиро услышал какой-то странный звук — кажется, старик плакал.
— Дзиро, ты не поймешь этого… Ты никогда ничего не поймешь… Она умерла…
Дзиро растерянно молчал.
— Это очень печальная история, Дзиро. Очень печальная, самая печальная на свете… Нет ничего горше, чем смерть любимой… Впрочем, тебе этого не понять… Потому-то я и приехал сюда. Бежал от нестерпимой печали. Бежал в края, где ночь длится почти пятьдесят часов…
— А-а… — вдруг сказал Дзиро. — Над горизонтом появился свет. Кажется, наступает утро.
Старик хотел приподняться, но мучительно закашлялся и упал на подушки.
— Дзиро, прости, не могу сам. Поддержи меня. Дзиро помог ему.
— Спасибо, Дзиро! Ты верно и долго служил мне…
Да, небо на востоке, кажется, посветлело, но мои глаза уже застилает туман. Дзиро, скажи, мрак рассеивается?
— Да.
— В небе уже заиграли золотые лучи?
— Да.
— Края облаков стали розовыми и прозрачными?
— Да, все вокруг стало розовым. Старик удовлетворенно кивнул.
— Благодарю тебя, Дзиро. Теперь уложи меня поудобнее и укрой. Мне холодно…
Старик лежал с закрытыми глазами. Он больше не шевелился и не спрашивал, взошло, ли солнце. На его лице застыл блаженный покой.
Дзиро немного постоял около него, потом открыл дверь и вышел наружу. Свет новогоднего утра разлился по бесконечно далекой от Земли планете. На крыше хижины играли розовые блики.
Металлическая грудь Дзиро вспыхнула под лучами яркого солнца, Глупышка робот, не ведавший, что такое любовь и смерть, маленький стальной оруженосец, верой и правдой служивший своему хозяину — рыцарю, пионеру космоса, ибо так повелевал ему электронный мозг, взял ведро и зашагал вниз по тропинке к источнику. Но пить воду было уже некому.