Глава 45. Ключник

Зигмунд.
1696 — 1711 годы.

Дорога привела меня в Краков, город моего детства. На ремесленной улице все также стоял запах сыромятной кожи и дыма. Отцовская кузница работала, но теперь там заправлял внук Адама. Мой брат и его сын давно уже перебрались на погост. Я пережил всех своих братьев и сестер, кроме Амброзия. Старый интриган добился-таки епископской митры. Я увидел его на пасхальной мессе в соборе "Святых Станислава и Вацлава". Он уже еле стоял на ногах, тяжело опираясь на посох. Позади маячили служки, готовые в любой момент подхватить его. Правый глаз закрывало бельмо. Костлявые руки в старческих пятнах мелко дрожали. В этом году ему исполнилось 87.

Меня пропустили к епископу для благословения, приняв за шляхтича или почтенного горожанина.

— Здравствуй, брат Амброзий, — прошептал я, касаясь губами его руки.

— Зигмунд, — он пытался рассмотреть меня здоровым глазом. Щурился. — Не может быть!

— Может. Как видишь, я больше не нуждаюсь в вечности на небесах. Мне и здесь неплохо, а вот ты скоро отправишься в Ад.

Охнув, он схватился за сердце. Уронил посох и стал грузно оседать на пол, увлекая за собой служек. Воспользовавшись суматохой, я смешался с толпой прихожан. Покидая собор, я думал об иронии судьбы: Амброзием, то есть бессмертным, нарекли его, а вечная жизнь досталась мне. Той же ночью епископ скончался. Пошли слухи, что его канонизируют, но этого не случилось.

На деньги, выплаченные паном, я мог купить титул с небольшим поместьем. Мог стать купцом и выстроить богатый дом в Кракове или Варшаве. Мог пойти сотником в войско какого-нибудь гетмана или преподавать в университете. Но я выбрал мечту Упыря: купил трактир на восточном тракте в дневном переходе от города, чтобы не попадаться на глаза обозам из поместья Тарквиновского. Кухаркой я нанял разбитную вдовушку с двумя детишками. Время от времени она грела мою постель, как и две служанки, доставшиеся мне в наследство от прежнего хозяина. Жениться я не стал. Не хотелось бросать бабу с детьми, когда пан призовет меня. Да и годы меня не брали. Жена бы заметила — побежала бы к ксендзу. Он донес бы иезуитам. Наступать на одни и те же грабли я не собирался.

Десять лет канули в пустоту. Один день напоминал другой. Я маялся от скуки. Дважды панское войско проходило мимо и возвращалось обратно. Оба раза его вел Владислав, но так и не заглянул в мой трактир. Я понимал причину, но все равно обижался как ребенок, лишенный внимания родителя. Служанки и вдовушка стали замечать мою затянувшуюся молодость. Можно было бы уволить их и нанять новых, но пойдут разговоры. Надо было уходить, продать заведение и отправиться в путь. Покупатели были, место бойкое, прибыльное.

Раздумывая над этим, я протирал кружки. Порог переступил монах в коричневой рясе бенедиктинца. Неторопливо подойдя к стойке, он откинул капюшон. В зале было почти пусто, лишь двое купеческих приказчиков завтракали в углу. Служанки громко гоготали на кухне над какой-то шуткой острой на язычок вдовушки. Они неплохо ладили, несмотря на то, что я спал со всеми тремя, и они об этом знали.

— Чего изволите, святой отец? — неприязненно спросил я монаха, не жаловал я их братию.

— Решил снова повидать тебя, Зигмунд.

Я присмотрелся к нему повнимательней. На вид ему было лет сорок, сорок с небольшим. Глубоко-посаженные карие глаза, смуглая кожа, черные курчавые волосы с сединой на висках, и никакой тонзуры. Я никогда не видел этого человека, но его голос был мне смутно знаком.

— Вижу, запамятовал ты нашу встречу, — он пристально посмотрел на меня.

Я вздрогнул от этого взгляда. В памяти всплыл каземат и странный демон-монах, которого я все эти годы считал предсмертным бредом.

— Кто ты такой!? — я попятился от стойки.

— Петр Ключник. Прости, что не представился при первой встрече. Я не мог так рисковать. У меня, видишь ли, некоторые противоречия с твоим господином.

— Ты назвал его злом, а я не поверил. Так вот, с тех пор ничего не изменилось, монах.

— Ты видишь рясу, но не видишь сути, — он перешел на латынь.

— Вижу, но твой визит напрасен, — я ответил ему на том же языке. — Я верен господину.

— Я могу дать тебе то, чего не дал он, — Ключник щелкнул пальцами — все свечи в зале вспыхнули. Я затаил дыхание, ожидания криков ужаса, но приказчики спокойно пили взвар, не обращая внимания на творящуюся вокруг чертовщину. — Не беспокойся. Я отвел им глаза. Женщины тоже ничего не увидят и не услышат.

— Хочешь научить меня зажигать свечи? Так у меня для этого кресало есть, — я перешел на польский. Латынь я знал неплохо, но говорил на ней с трудом. Книги читал, но не общался. Для Ключника же этот язык был как родной, а я не хотел давать ему лишнего преимущества, пусть и столь ничтожного.

— Я обучу тебя магии, Зигмунд, если захочешь.

— Я не маг, это пан по этой части.

— Ошибаешься, ты перерожден его магией Крови, значит, способен направлять Силу. Поверь, я знаю о чем говорю. В отличи от твоего, мой господин учил меня этому.

— Если у тебя такой отличный хозяин, то почему ты не с ним?

— Рема больше нет, — он вздохнул.

— Это как!? — я ужаснулся, представив смерть Тарквиновского. — Они же бессмертные, почти боги.

— Их тоже можно убить, хоть и очень сложно.

— Как ты это пережил?

— Моя душа по-прежнему кровоточит, даже пятнадцать веков спустя.

— Ого! Так долго?

— Эта боль — мой вечный спутник.

— Как это произошло?

— Станешь моим учеником — расскажу, — он набросил на голову капюшон. — Буду ждать тебя на рассвете у дороги. Если не придешь — прощай.

Петр повернулся и вышел из трактира — свечи разом погасли, а посетители снова ничего не заметили.

В тот же день, почти за бесценок, я продал трактир отставному десятнику, чем немало огорчил кухарку и служанок. Пришлось рявкнуть на них, чтобы уняли причитания и слезы. Промучившись всю ночь сомнениями, с первыми петухами я оседлал лошадь и вышел на тракт, где ждала меня одинокая фигура Ключника.

— Ты правильно поступил, Зигмунд, — он улыбнулся мне.

— Я еще ничего не решил. Пана я не предам. Хочешь меня учить — учи, а нет — так у меня и своя дорога найдется.

— Я буду учить тебя, но ты должен во всем слушаться меня. Магия дело непростое — поначалу может не получаться.

— Ничего, упорства мне не занимать. А насчет послушания, если не будешь настраивать меня против господина, я готов.

— Тогда нужно продать твою лошадь и раздобыть рясу. Монахов не трогают и везде пускают.

— Как скажешь.

Мы продали мою кобылу первому попавшемуся лошаднику. Заглянули в Бенедиктинский монастырь в Тынце за одеждой. Я выстрогал увесистый посох, и мы отправились в путь.

Как и обещал, Ключник поведал мне свою историю. Он родился за сто лет до рождества Христова в Риме, в семье потомственного вора. Когда подрос, продолжил династию. Довольно скоро превзошел отца, ибо был талантлив и умен. К сорока годам о нем ходили легенды в воровской среде, а его услугами пользовались даже патриции. Однажды он украл символический Ключ от Рима, ради куража, за что заработал прозвище Ключник.

Как-то раз его наняли выкрасть один артефакт из дома очень влиятельного сенатора. Тогда-то он и попался, впервые за всю карьеру. Рем мог убить его или сдать страже, но оставил при себе и приблизил. Став фамильяром, Петр начал обучаться магии. К его воровскому таланту добавились: умение отводить глаза, менять внешность и прочие трюки. Он стал лучшим соглядатаем Рема.

Чаще всего Ключнику приходилось присматривать за непокорным пятым отпрыском господина, который постоянно плел какие-то заговоры и интриги против отца. Он гордился тем, что за все годы шпионажа Квинт ни разу не заметил его. Рем регулярно получал доклады о происках сына, но ничего не предпринимал. Оставаясь глухим к предостережениям, он попал в ловушку и погиб. Такова была печальная повесть моего наставника.

Поначалу магия давалась мне с трудом. Два месяца ушло лишь на то, чтобы крохотный камушек покачнулся от моих мысленных усилий. Потом пошло быстрее и легче, но я все равно дико уставал, словно снова стал новобранцем.

Пять лет мы странствовали по дорогам Польши, Литвы, Пруссии, Силезии, Австрии и Славонии. Мы ходили от города к городу, нигде надолго не задерживаясь. Речь Посполитая медленно приходила в упадок, раздираемая постоянными конфликтами выборных королей с магнатами. Соседи стремились отхватить куски пожирнее. Если раньше пограничные конфликты заканчивались победой польского войска, то теперь это происходило все реже и реже. Территория неумолимо сокращалась, но до раздела было еще далеко.

Как-то вечером в предгорьях Низких Татр мы сидели у костра, отдыхая после дневного перехода.

— Я больше не буду тебя учить, Зиг, — неожиданно сказал мой наставник.

— Почему!? — удивился я.

Он поворошил палкой угли в костре и ответил:

— Ты достиг предела. Преодолеть ограничения твоего хозяина я не смогу.

— И что теперь? Я не готов остановиться на достигнутом.

— Вижу, ты вошел во вкус.

— Как же иначе!? Это ведь Сила, да еще какая! Столько всего можно сделать, достичь.

— Есть один способ, но ты вряд ли на него согласишься.

— Почему?

— Воспримешь это как предательство, — блики вновь разгоревшегося костра отбрасывали пляшущие тени на его лицо — выражение его глаз невозможно было прочесть.

— Ты сперва скажи, а я уж сам разберусь, как на это реагировать.

— Тебе придется разорвать Кровную связь с господином.

— Ты прав, попахивает предательством. Если я на это не пойду?

— Тогда нам предстоит расстаться.

— И куда мне теперь? — с горечью спросил я.

— Может, Квинт призовет тебя, даже продолжит обучение. В чем я сильно сомневаюсь. За пятнадцать лет он ни разу не вспомнил о тебе.

Я пожал плечами, понимая его правоту. Краем сознания я всегда ощущал присутствие пана. Наверняка, он знал о моих магических экспериментах, но молчал, что бесило. Обида и пустота — вот, что я теперь испытывал к нему.

— Хорошо, — я хлопнул по коленям, приняв самое непростое решение в своей жизни. — Освободи меня.

Кого не взять пытками, того одолеет соблазн. Магия в этом первая. Ее не сравнить ни с властью, ни с деньгами, ни с бабами. Ключник знал, на какую наживку меня ловить: сперва научил малому, потом подсек и вытащил ушлого "карася". Ловко. Даже осознавая это, я не мог сорваться с крючка.

— Тогда вставай и пошли, — он поднялся и принялся затаптывать костер. — Нам предстоит идти всю ночь, но к рассвету доберемся.

— Куда? — я поднялся вслед за ним.

— Есть особое место. Там обнаженная жила Земли. Она поможет с ритуалом. Квинт силен — моей магии для разрыва вашей связи не хватит, но тягаться с целой планетой он не сможет.

— Планетой?

— Да. Планеты имеют свою магию, как и звезды, — он указал на купол ночного неба. — Все они подобны нашему Солнцу. Это источники Силы Света в нашей вселенной.

Я вдруг вспомнил труды Коперника, которые Тарквиновский спас от огня инквизиции. Его теория поразила меня. Ксендз учил, что Земля плоская. Ученый муж утверждал: круглая, и вертится вокруг Солнца, как и другие планеты. Я не мог в это поверить, но пан сказал, что Коперник прав, хоть и отрекся от своих убеждений в страхе перед пытками. Это я мог понять. Сам побывал в иезуитских подвалах, но предателем не стал, по крайней мере тогда.

К утру мы пересекли перевал и начали спуск. Меня беспрестанно тошнило как бабу на сносях, порой и выворачивало.

— Тебе плохо от избытка Силы, — пояснил Петр. — Со мной тоже так было, когда я нашел это место.

— Как ты с этим справился? — я подавил очередной приступ тошноты.

— Приобщился к жиле. Правда, чуть не сгорел при этом. Зато теперь чувствую себя отлично, даже слишком, — он хохотнул, наблюдая, как я снова побежал к ближайшей сосне, исторгнуть очередную порцию желудочной желчи.

— Ничего смешного, — я вытер рот рукой, возвращаясь к нему.

— Я не над тобой смеюсь, Зиг. Просто у меня эйфория от переизбытка Силы.

Мы не дошли и до половины спуска, когда я упал и забился в конвульсиях.

— Тише, тише, — успокаивающе зашептал он, положив мне на лоб холодную ладонь. — Дальше мы не пойдем, а то сгоришь.

Я почувствовал какое-то воздействие с его стороны — мне сразу полегчало: дрожь прекратилась, тошнота прошла. Я расслабился, но из-за сильной слабости встать на ноги не мог.

— Лежи! — приказал он, видя мои бесплодные попытки подняться. — Теперь слушай. Ты должен полностью мне довериться. Ритуал будет долгим и болезненным. Я замещу твою Кровную связь магией Земли. Ты лишишься воспоминаний, связанных с Квинтом.

— А иначе нельзя? — как-то не хотелось вычеркивать большую часть жизни из памяти.

— Помнить все — тяжкая ноша. Порой я завидую тем, кто, пережив смерть хозяина, все забыл. Их жизнь началась сызнова. Они не отягощены болью, терзающей меня веками.

— Нет, я хочу помнить.

— Что ж, это твой выбор, — в его руке, как у балаганного фокусника, появился бриллиант размером с голубиное яйцо. Множество граней дробили свет в радугу. Он протянул его мне: — Держи. Это "Вместилище души", артефакт, сохранивший мне память.

— Красивый! — я взял его. — Такой холодный. Он, правда, способен вместить душу?

— Нет, только память. У него множество имен, но я называю его именно так. Для меня память — неотъемлемая часть души. Без него я был бы совсем другим человеком.

Загрузка...