Свидание у алтаря

Посвящается Джери Кротов

Шаг за шагом, слово за словом…

Мое богатство – это мои друзья.

Сюжет повествования основан на вымысле. Упоминания реальных людей, событий, учреждений и названий местностей использованы лишь для придания ему аутентичности. Все прочие персонажи, а также события и диалоги – плод воображения автора и не имеют никакого отношения к реальности.



Глава первая

Сара Петтиджон поклялась, что никогда больше не выступит в роли Сирены… Но теперь она снова здесь, практически без костюма, ждет своего выхода, спрятавшись от зрителей высоко над сценой, за аркой просцениума. Со своей жердочки она видела зал, битком набитый мужчинами, и понимала, что это не сулит ей ничего хорошего.

Владельцы театра, Джефф и Чарльз, умели поднимать шумиху. Здание было заполнено мужчинами из самых разных слоев общества. Богачи и бедняки, старые и молодые – все эти глупцы заплатили по четыре шиллинга, потому что, как сказал Джефф, мужчины никогда не смогут насытиться видом «сисек». «Они любят смотреть на них, сколько бы это ни стоило».

Сара не собиралась показывать «сиськи». Под прозрачный костюм она надела трико телесного цвета. Конечно, под самим трико почти ничего не было, но, по сравнению с другими женщинами в театре, ее тело было неплохо прикрыто. Сара сама на этом настояла. Из прошлого опыта, когда шесть лет назад ей впервые пришлось сыграть здесь Сирену, она знала, что мужское воображение легко дорисует любые невидимые детали.

Свое настоящее имя, как и в прошлый раз, Сара держала в строгой тайне. Поэтому ее лицо скрывала украшенная поддельными драгоценностями маска, под которой пряталось созданное с помощью толстого слоя грима фантастическое, причудливое женственное личико с длинными ресницами и золотистой кожей. Рыжие волосы скрывал черный парик, заплетенный в толстую косу. Кроме того, Сара отказалась присутствовать на репетициях, предпочтя отрабатывать свою роль в одиночестве. Гордости ей это выступление не прибавит. А погубить свою репутацию она не могла.

В конце концов, она же не актриса. Она – драматург.

Сара согласилась исполнить роль Сирены лишь потому, что Джефф и Чарльз обещали ей поставить ее пьесу.

Ее пьесу.

Долгие годы Сара переписывала и редактировала творения мужчин, которые использовали ее талант, не давая ей никакого шанса на признание. Прошлым летом Колман из театра «Хеймаркет», где она работала уже много лет, пообещал поставить ее пьесу, но когда пришло время выполнить обещание, передумал и поставил вместо нее свою. Ту, которую для него переписала Сара.

Сара ушла. С гордо поднятой головой и пустыми карманами.

И тут ее нашли Джефф и Чарльз.

Эти талантливые антрепренеры впервые поставили «Озорное ревю», чтобы собрать денег и основать театр «Бишопс Хилл». То было представление на один вечер, как и сегодня. Сара тогда отчаянно нуждалась в деньгах на содержание осиротевшей дочери своей сводной сестры. В тот раз она тоже не показывала «сиськи», хотя ради благополучия Шарлен могла бы пойти и не на такое.

Никто, однако, не ожидал, что после единственного представления Сирена станет легендой. Это поразило даже Сару, и она радовалась, что выступала под псевдонимом и что ее настоящего имени никто не знал. Несколько месяцев после спектакля в газетах мелькали личные объявления от мужчин, в которых они умоляли актрису, исполнившую роль Сирены, связаться с ними или просили сообщить любую информацию о ней. К счастью, те несколько человек, которые знали настоящее имя Сирены, не предали ее.

Теперь, спустя годы после открытия своего театра, Джефф и Чарльз были по уши в долгах. Положение стало угрожающим: они могли лишиться театра и надеялись лишь на то, что «Ревю», сработав однажды, спасет их и теперь.

– Все хотят видеть Сирену, – говорил Чарльз. – Ты окажешь нам эту услугу, а мы поставим твою пьесу. И каждый получит желаемое.

Сара неохотно согласилась. Да у нее и не было особого выбора. Средствами на постановку собственной пьесы она не располагала. Шарлен счастливо вышла замуж и жила за океаном, в Бостоне. Пришло время и Саре зажить своей жизнью.

Если танцевать и петь полуголой – единственный способ получить желаемое, что ж, она готова. Одинокой женщине приходится выживать любимыми способами, а уж что умела Сара – так это выживать.

Она поудобнее уселась на узкой скамейке и крепче взялась за шелковую веревку, по которой должна будет спуститься на сцену. Ее номер будет последним в сегодняшнем представлении. До выхода оставался час.

Со сцены уходили два гладиатора – женщины с мечами в форме фаллосов. Их сменил ирландский тенор Уильям Милрой с песней об измене жены. Зрители не обращали на него внимания. Они пришли сюда ради женщин. Кто-то запустил в тенора кочаном капусты, но Уилл успел пригнуться. Следом полетели еще какие-то овощи и даже фрукты, что вызвало общий восторг, особенно когда те достигли цели. Под всеобщие улюлюканье и свист Уильям убежал со сцены.

– Где Сирена? – крикнул кто-то.

Крик тут же был подхвачен, и зрители начали скандировать:

– Сирена! Сирена!

Сара покачала головой. Мужчины бывают просто смехотворны. Весь вечер кричат одно и то же. Ее нервы были на пределе.

На сцену вышла стайка танцовщиц с обнаженной грудью, одетых в костюмы овечек. Мужчины перестали скандировать и бурно приветствовали девушек. Кто-то из ближней к сцене ложи выскочил на сцену и бросился к одной из танцовщиц, пытаясь ухватить ее за грудь. Сара знала ее. Ирена. Девушка завизжала и оттолкнула наглеца, а два нанятых Джеффом и Чарльзом громилы схватили его и бросили в оркестровую яму. Взбучка сопровождалась хохотом и одобрительными выкриками из зала.

Заиграла музыка, девушки начали вытанцовывать по сцене, а за ними припустил пастух – он догонял каждую и тыкал ее посохом в зад. Овечки, почувствовав пинок, издавали жалобное «Бе-е-е!», а зрители передразнивали это «Бе-е-е!», заменяя его непристойностями.

У Сары вдруг возникло желание спуститься на сцену и прочитать этим мужчинам лекцию о хороших манерах. Если они не прекратят свои грубости, ее выступление будет коротким.

Она и в самом деле не станет задерживаться.

Она споет одну песню, выскользнет из театра, прежде чем кто-нибудь узнает, кто она такая, и будет жить дальше так, как ей хочется. Она поставит свою пьесу – «Беспокойная вдова: легкая комедия о мужской глупости», – докажет, что обладает талантом не меньшим, чем любой мужчина, и…

Внезапно ее исполненные решительности мысли прервались: в одной из самых дорогих боковых лож сидел человек, которого она знала.

Не веря глазам, она как можно сильнее наклонилась вперед и покрепче схватилась за веревку, чтобы не упасть со скамьи.

Это был он. Эти широкие плечи и надменный наклон головы ни с чем нельзя было спутать.

На «Озорном ревю» в одной из самых дорогих лож сидел герцог Бейнтон, столп морали и нравственности, единственный в своем роде, делатель министров.

Сара изумленно откинулась назад и глубоко вздохнула.

Кто бы мог подумать! Но, в конце концов, Бейнтон тоже смертный.

А может, он попал сюда случайно?

О нет, вряд ли.

Она отчетливо вспомнила, как он ледяным тоном сообщал ей, что не посещает театров. Ну, разве что иногда, если ставят Шекспира.

Но сегодня ставили не Шекспира.

Забавно было его здесь видеть.

Когда-то герцог ухаживал за ее племянницей Шарлен. Когда Шарлен уехала с другим – кстати, не с кем иным, как с его братом-близнецом, – герцог пустился за ними, и Сара сопровождала его, чтобы в случае необходимости защитить любимую воспитанницу.

В конце концов, герцог не сумел завоевать сердце леди. Шарлен вышла замуж за любимого мужчину, и герцог, стоит отдать ему должное, воспринял это с благородством. Во всяком случае, он повел себя благородно со всеми, кроме Сары. Очевидно, он не ценил в женщинах прямоту и откровенность.

Впрочем, у Сары он тоже не вызывал восхищения. Во время их двухдневного совместного путешествия по Шотландии она убедилась, что более нетерпимого и уверенного в своей правоте мужчины, чем Бейнтон, на свете не сыскать. Когда они расстались, она надеялась больше никогда с ним не встречаться… Однако видеть его сейчас было забавно. Таким зрелищем можно было и понаслаждаться.

Только если ставят Шекспира. Лицемер.

Будь на ней туфли, она бросила бы одну вниз, прямо ему на голову. Пускай бы думал, что это наказание от Всемогущего Господа за пребывание в столь неприличном месте. Сара упивалась бы выражением его красивого лица… А он все же красив. Это Сара не могла не признать. Ей не нравились лишь его слова.

Но смотреть на него было совсем другим делом. Это было приятно.

На самом деле Сара была в восторге, когда герцог впервые обратил внимание на Шарлен. Она желала для своей племянницы самого лучшего мужа, а Бейнтон был лучшим женихом в Лондоне – богат, уважаем, почитаем. И Шарлен обещала стать прекрасной герцогиней. Сара даже вспомнила последние слова, услышанные от Бейнтона. Он оплатил ей частный экипаж, чтобы не проводить с ней еще несколько дней в дороге. Она случайно услышала: «Эти деньги стоят того. Я заплатил бы и вдвое больше… Слишком уж самоуверенна эта особа». Тогда она удивленно заметила, что эти слова больно ее ранили, хотя и ей было в чем его упрекнуть.

Овечки уже почти закончили гарцевать по сцене. Это действие слишком затянулось. Мужчины перестали выкрикивать грубости вместо «Бе-е-е» и начали проявлять нетерпение. Это было главной проблемой подобных развлечений. В отличие от хорошо написанной пьесы, они не могли дать пищу воображению.

Следующим был выход Сирены.

Что же, она хотела выступить как можно быстрее и сразу исчезнуть? Возможно, но это было до того, как она заметила среди зрителей его самодовольство герцога Бейнтона.

Сара встала, обмотала веревкой руку и приготовилась сойти со скамьи, как только овечки покинут сцену. Она чувствовала себя сильной, полной энергии и готовой к тому, чтобы дать лучшее представление в своей жизни.

Если Бейнтон считает, что ему подходят только пташки высокого полета, подождем, что он скажет, увидев Сирену.

Глава вторая

Если бы не беспокойство за друга Ровингтона, Гэвин Уитридж, герцог Бейнтон, уже давно ушел бы с этого «Озорного ревю».

О, конечно, как и любой мужчина, он любил смотреть на женскую грудь – а здесь эту прелесть представляли во всем ее разнообразии и великолепии. Большие, маленькие и средние, груди то и дело подпрыгивали и покачивались перед глазами, так что через некоторое время смотреть на них становилось уже утомительно.

Во всяком случае, для него. Другие зрители, казалось, еще не устали от их вида. У оркестровой ямы собралась толпа мужчин, рвущихся к сцене, поближе ко всем этим танцующим грудям.

Что это была за толпа! В театре зажгли по меньшей мере тысячу свечей, и они хорошо освещали не только сцену, но и зрительный зал. Гэвин разглядел среди собравшихся не менее трех судей Высокого суда и, кажется, всех до единого членов Палаты общин. Восьмидесятилетний лорд Брэдфорд в паланкине наслаждался представлением вместе со своими носильщиками. Отцов сопровождали сыновья. Моряки вперемежку с владельцами суден и лордами, джентльмены бок о бок с мелкими мошенниками и явными бандитами наперебой свистели и отпускали остроты.

По рядам ходили девушки-кельнерши с едва прикрытой грудью и кружками эля по полгинеи каждая, и зрители с готовностью выкладывали деньги.

О да, это был грандиозный вечер, снова напомнивший Гэвину, почему он не выносит театр. Герцог терпеть не мог толпу. Однако он был здесь вовсе не для развлечения.

Гэвин пришел сюда, потому что понял: его доверие к другу, в чьей частной ложе он теперь сидел, подорвано.

Несколько месяцев назад жена Ровингтона Джейн пришла к Гэвину, чтобы просить о помощи. Ров никогда не скрывал любви к азартным играм, но теперь вел слишком рискованную игру. Джейн заявила, что он разорен. Погиб. Влез в долги, обратился к заемщикам и скоро потеряет всю недвижимость, которая находится в его распоряжении. Поскольку отец Ровингтона, тоже игрок, не позаботился о защите своей собственности, такой недвижимости было достаточно много.

Гэвин считал Рова одним из своих самых старых друзей. Они были знакомы еще со школы. Конечно же, он хотел помочь ему, поэтому способствовал выдвижению Рова на доходную должность председателя комитетов при Палате лордов.

Он сделал это по нескольким причинам. Во-первых, человеку, занимающему такой пост, нужно было иметь хорошие отношения с Палатой общин, а у Рова там были широкие связи. Во-вторых, председатель комитетов мог определять приоритет законодательных актов для всего парламента. Гэвин ожидал, что Ров будет следовать его рекомендациям, а доход от этой должности поможет ему выплатить долги.

Однако решение оказалось неудачным.

Да, Ровингтон действительно наладил хорошие отношения с Палатой общин – это было видно по тому, что многие ее члены сегодня заходили поболтать в его ложу. Но он был неуправляем. Не обращал внимания на рекомендации Гэвина, действовал по-своему… И Гэвин начинал подозревать, что Ров может быть замешан в двойной игре, даже в получении взяток.

Высокая зарплата тоже не помогла. Увлечение азартными играми лишь усилилось. Сегодня утром Джейн снова приходила и умоляла помочь. Кажется, Ров заключил пари по всему Лондону, поставив на то, что уложит в постель женщину, известную как Сирена.

– Он ею просто бредит, – сказала Джейн. – Много лет назад он увидел ее выступление и с тех пор все время о ней помнил.

– Но ставить на то, что она станет его любовницей? – недоверчиво переспросил Гэвин.

– Убедитесь сами. Мой муж – глупец.

Она была права.

Проведя небольшое расследование, Гэвин выяснил, что Ров поставил на это целое состояние. К тому же он заплатил пятьсот фунтов за ближайшую к сцене частную ложу – непомерная сумма даже для достойной пьесы.

Более того, Ров был ужасно доволен собой и делал самые смелые прогнозы относительно этих ставок. Весь вечер приятели подшучивали над его умением «орудовать шпагой». Ров был без ума от актрис, и Гэвин знал это. Ему нравилась Джейн, и он надеялся, что та никогда не узнает о многочисленных любовницах мужа, на которых он тратил, похоже, больше, чем на семью.

Как бы то ни было, Гэвин понял, что довериться Рову было ошибкой. В его голове звучал насмешливый голос отца. Гэвин не раз слышал от него строгие наставления держаться подальше от азартных игр и игроков. Но отец и сам несколько раз неудачно вложил деньги – разве это не то же самое?

Кроме Рова и Гэвина, в ложе находились адмирал Дэниэлс и лорд Филипс, член канцелярии. Оба уже порядком выпили, особенно Филипс. Тут же был и кузен Рова, сэр Джон Хармонд, уважаемый математик, который хихикал во время каждого акта, словно девчонка. И еще двое парней, явных мошенников, что подтверждало дошедшие до Гэвина тревожные слухи о неблагонадежных новых друзьях старого приятеля.

– Это Харрис и Краудер, – беззаботно представил их Ров.

– Ваша светлость, – ответил за двоих Краудер, однако в его голосе не прозвучало той учтивости, к которой привык Гэвин.

Они держались так, будто видели слишком много сильных мира сего, чтобы выказывать почтение пригласившему их в ложу человеку и его друзьям. Ров был для них всего лишь ступенькой – увязшим в долгах лордом, которого они с готовностью съели бы живьем, не будь в этом замешаны его друзья.

У Гэвина было мало близких друзей – как среди мужчин, так и среди женщин. Титул отделял его от многих непреодолимым барьером, а связанные с ним обязанности съедали почти все время. Отец внушил ему, что человек такого положения должен придерживаться более высоких стандартов, чем окружающие.

Поэтому когда его сверстники предавались веселью и развлечениям, он работал. Гэвин чувствовал долг перед своей страной. Он использовал свое весьма значительное политическое влияние, чтобы поддерживать важные проекты и делать то, к чему его обязывал титул. Он гордился тем, что принадлежит к людям, стоящим выше многих других.

Все это оставляло мало времени для личной жизни и общения с друзьями – возможно, поэтому Гэвин так безоглядно доверял Ровингтону. Глядя на полуголых овечек, прыгавших по сцене, он продолжал раздумывать над тем, как уберечь друга от гибели…

От резкого толчка в бок Гэвин чуть было не расплескал содержимое своей кружки.

– Ну что, говорил я тебе, зрелище будет стоящее? – возбужденно спросил Ров.

Он был чуть ниже Гэвина, блондин, а от пьянства и бессонных ночей на его красивом лице уже стали появляться морщины.

– Я говорил – вот, что тебе нужно, Бейнтон, вместо отчетов парламента и Уайтхолла. Мужчине нужна игра. Ты должен высвободить своего внутреннего волка. – При этих словах он ударил Гэвина кулаком по плечу. – Особенно перед тем, как ты свяжешь себя цепями.

Он имел в виду его поиски жены.

– Если бы у меня была такая жена, как у тебя, я бы играл дома, – с нажимом сказал Гэвин, стараясь сохранять спокойствие.

Ров рассмеялся.

– Джейн – хорошая девочка, но есть каждый день одно и то же блюдо становится скучно. Приходит время, когда чувствуешь, что начинаешь слабеть, стареть… и хочется чего-то большего. Ты даже не понимаешь, насколько тебе повезло, что ты избежал этих священных уз…

– Что такое? Что это мы тут обсуждаем? – слегка заплетающимся языком спросил адмирал Дэниэлс, наклоняясь к ним. – Его светлость все пытается подыскать себе жену?

– А я убеждаю его, что не стоит этого делать, – ответил Ров.

– Да, не стоит, – подтвердил Дэниэлс. – Любовница лучше жены. Мне нравится вон та белокурая пампушка. Лакомый кусочек. У нее больше, чем умещается в руку. – И он округлил ладонь, словно держал в ней женскую грудь.

Ров засмеялся, сэр Джон тоже захихикал, и Гэвину захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Его разозлило, что вся эта публика обсуждает его личные дела. Хотя, разумеется, после того, как его бросили две женщины, слухи были неизбежны.

А также советы.

И брачные предложения.

Все прочили ему своих дочерей, сестер, кузин и даже тетушек, уверяя, что именно их кандидатки на роль герцогини подойдут ему лучше всего. Одновременно Гэвин чувствовал, что, глядя на него, эти молодые женщины гадали, что же с ним не так, если его бросили две невесты. Это было унизительно.

Тем не менее следовать советам Дэниэлса и ему подобных он не собирался.

Не успел Гэвин резко ответить ему, как в ложу вошла розовощекая девушка-кельнерша с напитками, которые они заказали. Лорд Филипс шлепнул на поднос свою пустую кружку.

– Поосторожнее, – с упреком сказала девушка.

Филипс сделал изумленное лицо.

– Да ты знаешь, кто я такой?

– Пьяница, – бросила она, ясно давая понять, сколько подобных Филипсу ей сегодня довелось увидеть. – Вот вам еще. – И она протянула ему полную кружку со своего подноса.

Филипс взял кружку и, прежде чем Гэвин разгадал его намерения, вылил все содержимое девушке за пазуху.

Эль разлился повсюду, попал и на Гэвина. А Филипс завершил свою шалость тем, что уткнулся в декольте девушки. Крепко обхватив ее руками за талию, он с силой впечатался лицом прямо в ее грудь.

Девушка завопила, требуя отпустить ее. Огрев Филипса подносом по спине, она попыталась вырваться. Все мужчины вокруг заливались хохотом. Некоторые зрители из соседних лож даже вскарабкались на спинки стульев, чтобы получше рассмотреть происходящее. Они сочли это отличной шуткой и так громко выкрикивали одобрительные реплики, что заглушали происходящее на сцене.

Гэвин счел это безобразием. Он схватил Филипса за воротник и пояс и как следует встряхнул.

– Беги, – сказал он девушке, и ему не пришлось повторять.

Повернув Филипса лицом к себе, Гэвин произнес:

– Завтра у вас заседание комитета, на котором будет регент. Вам надо протрезветь.

Филипс посмотрел герцогу в лицо, пьяно ухмыльнулся и срыгнул. Отвернувшись, чтобы не чувствовать вони, Гэвин отпустил Филипса. Тот рухнул к ногам Харриса и Краудера и там затих.

– Я же говорил, что он отключится первым, – объявил Ров Дэниэлсу. – Плати.

– Завтра утром получите сполна, – беззаботно ответил адмирал.

– Ты что, делаешь ставки по любому поводу? – ужаснулся Гэвин.

– Только если уверен, что выиграю, – уверил его Ров, скрестив ноги и откинувшись на стуле. – К примеру, я поставил на то, что сделаю Сирену своей любовницей раньше, чем любой другой из этого зала.

– Это же смешно, – ответил Гэвин, радуясь, что речь зашла о том, о чем он и собирался поговорить.

– Разве? – нисколько не смущаясь, спросил Ров. Он вынул табакерку и взял щепотку табака. – Может, ты хочешь поставить против меня? – добавил он, смачно чихнув.

– Я не трачу деньги на порочных женщин, – ответил Гэвин.

– Сирена – больше, чем просто женщина, – назидательно, словно простачку, начал объяснять Дэниэлс. – Ты разве не знаешь, кто она? Тогда зачем же ты сюда пришел?

– Нет, Гэвин не знает, – сказал Ров. – Уверен, на ее прошлом представлении несколько лет назад его не было.

Дэниэлс хихикнул, думая о чем-то своем.

– Что ж, тогда вы получите истинное наслаждение, ваша светлость. Это прекраснейшее создание на земле. Похитила все до единого мужские сердца и исчезла бесследно.

– Исчезла? – переспросил Гэвин.

– Ага, – ответил Ров. – Когда здесь впервые ставили «Озорное ревю», она была королевой сцены. Господи, я никогда не видел ничего более чарующего. Не было ни одного человека в театре, который не хотел бы ее.

– Да уж, это точно, – подтвердил Дэниэлс.

– Но она пропала, и никто, включая директоров театра, не мог сказать нам, кто она и куда уехала. Уж я-то знаю – потратил немалые деньги, чтобы разузнать о ней хоть что-нибудь. Но сегодня Сирена снова здесь, и теперь она от меня не уйдет, клянусь! Только не сегодня.

– Ты что, намереваешься выследить ее? – спросил Гэвин.

– Несомненно, Бейнтон, – рассмеялся Ров. – Она актриса. Это честная игра. Они только этого и ждут.

– Но ты не оленя загоняешь. Она человек.

– И весьма хорошенький, – без смущения согласился Ров. – Погоди, сам увидишь. Ты тоже захочешь начать охоту… Хотя нет, ты не станешь содержать любовницу.

Это был их старый спор. Ров не понимал, почему Гэвин не пользуется своим положением герцога, чтобы в изобилии получать женские ласки.

– Ты подозрительно напоминаешь мне монаха, – любил повторять он, и это было шуткой лишь наполовину.

Если бы он знал правду, то просто высмеял бы Гэвина… Потому что Гэвину еще только предстояло «познать» женщину, как любили выражаться толкователи Библии.

Не то чтобы ему этого не хотелось. Он отчаянно хотел секса. Он жаждал почувствовать нежность женщины, жены, друга.

Однако герцогский титул требовал, чтобы его невеста была девственницей. Иначе, как убеждал его отец, откуда ему будет известно, что его отпрыски – действительно его дети?

А если его невеста должна быть девственницей, то разве не должен и он тоже сохранить невинность? Гэвин слышал о том, что в старину рыцари хранили безбрачие, пока с них не снимали обет, и эта идея поразила его воображение. К тому же отец не оставлял ему времени, чтобы распутничать вместе с Ровом и другими молодыми людьми. Он был просто неутомимым учителем и надсмотрщиком для своего старшего сына.

Решив подождать до женитьбы, Гэвин просто не предполагал, что ждать придется так долго. В конце концов, еще с детских лет он был помолвлен с богатой наследницей Элин Моррис. Однако смерть его отца, а затем и ее любимой матери вынудили их отложить свадьбу на несколько лет. Ждать пришлось слишком долго, и Элин вышла замуж за его младшего брата Бена. То была настоящая любовь, и Гэвин не мог настаивать на том, чтобы Элин сдержала данное ему слово.

И вот, в свои тридцать три года, совершенно неопытный, он сидел в комнате, где каждый мужчина заявлял, что знает все женские тайны – во всяком случае, об этом они кричали овечкам, скакавшим по сцене. А Ров был настолько уверен в своей мужественности, что даже заключил пари, поставив на то, что сделает Сирену своей любовницей.

Неудивительно, что Гэвину было одиноко. Ему хотелось верить, что в супружеской постели, в узах, связывающих тела и души мужчины и женщины, есть нечто святое.

– А что, если ты проиграешь свое пари? – спросил он своего самодовольно ухмыляющегося друга.

– Я выиграю.

– А если нет? – настаивал Гэвин, надеясь заставить Рова задуматься о том, что он делает.

– Всегда можно достать денег, – загадочно ответил Ров, и Гэвин понял, что он должен сместить друга с поста председателя комитетов.

Вероятно, не обойдется без неприятностей. Не только для самого Рова, но и для Джейн. Как же взяться за это дело деликатно?

Овечки закончили свой танец наклонами – настолько низкими, чтобы зрители увидели голые ягодицы под их глупыми костюмами. Толпа мужчин одобрительно загудела и затихла в ожидании.

– Время выхода Сирены, – прошептал Дэниэлс, наклоняясь вперед. Даже Харрис и Краудер привстали на стульях.

Филипс поднялся с пола и сонным голосом произнес:

– Я что, ее пропустил?

На него зашикали, и Гэвин поймал себя на том, что тоже напряженно смотрит на сцену.

Сирена. Таинственная женщина. Никому не известно, кто она, но все до единого в этом театре ждут ее появления. И все знают о хвастливом пари Рова. Это придавало вечеру пикантности и напряженности.

И тут в тишине, словно пение птицы, зазвучал чистый и сильный женский голос. Его звуки заполнили весь театр. Гэвин огляделся, ожидая, что она выйдет на сцену из-за кулис.

Вместо этого сверху опустилась толстая шелковая веревка. Вокруг нее обвилось невероятное золотое создание с черными, словно ночь, волосами. Полупрозрачное, легкое, как воздух, платье облегало ее округлые формы и полную грудь. Лицо скрывала сверкающая драгоценностями маска. Полные, сочные губы слегка улыбались. Сквозь юбку виднелись стройные ножки с босыми ступнями.

Реакция Гэвина была немедленной, и игнорировать ее было невозможно. Более прекрасного создания он никогда не видел.

Ему пришлось встать. Он не мог сидеть на месте и был не единственным в этом театре, кто встретил Сирену стоя. Ров аплодировал и поднимал руки, словно приветствуя ее гостеприимным жестом. Сэр Джон возбужденно хихикал. Все остальные мужчины в ложе, включая двоих молодых мошенников, замерли в восхищении.

Она была не просто актрисой.

Это была богиня, и, верная своему имени, она обладала властью привлекать и соблазнять мужчин, когда хотела. Теперь Гэвин понял, почему в театре не было свободных мест. Теперь он осознавал, что, единожды увидев эту женщину, ее невозможно забыть.

Веревка медленно повернулась.

Подняв одну ногу, она согнула ее в колене. Грациозным жестом обвила веревку одной рукой и начала раскачиваться вперед-назад. Легкая полупрозрачная юбка, колеблясь, подчеркивала изящные округлости бедер, а может быть, открывала и нечто большее. Нечто столь мучительно искушающее, что мужчина готов был отдать за это душу.

И все это время она пела.

Гэвин не слышал слов ее песни. Он воспринимал лишь звук ее голоса, проникающий в самую глубину его души… Голос, звучавший так знакомо…

Внезапно он замер от изумившей его догадки.

Она откинулась назад. Легкая ткань юбки затрепыхалась между ее бедрами. Герцог тут же представил себе, как его руки, пальцы и он сам…

Черная как смоль коса обвилась вокруг нее. Сирена вдруг повернулась и посмотрела прямо на Гэвина.

У нее были зеленые глаза.

На самом деле их трудно было разглядеть, хотя ложа Рова и была почти на самой сцене. Но Гэвин знал наверняка.

Да, он знал, кто она.

Узнавание ошеломило его и одновременно вызвало раздражение. Сиреной была миссис Сара Петтиджон.

Пораженный, он сел на стул.

Сара Петтиджон… Самая неприятная, самоуверенная, своевольная женщина из всех, кого он знал. Во время последней их встречи он не мог дождаться, когда же наконец избавится от ее общества.

Она была теткой леди Шарлен – второй женщины, которая его бросила. И наверняка с благословения Сары – это было вполне в духе миссис Петтиджон.

И вот, она здесь, выставляет себя, почти обнаженную, напоказ всему мужскому населению Лондона.

Хотя, в конце концов, миссис Петтиджон была актрисой. Актрисы выставляют себя напоказ, чтобы заработать на жизнь. Однако Гэвину и в голову не могло прийти, что гордая женщина, с которой он делил экипаж в Шотландии, может выступать перед публикой в таком виде. И все же он не мог оторвать от нее глаз.

На последних нотах своей песни Сирена снова крутнула веревку, и Гэвин скрестил руки, ожидая, что с нее вот-вот слетит вороной парик. Тогда все увидят, что их пленительная богиня – не более чем обычная сварливая мегера с огненно-рыжими волосами.

Но она и вправду выглядела пленительно.

Просто опасно пленительно. Так пленительно, что Гэвин ощутил сильную неутоленную жажду. Даже он, всегда гордившийся способностью к самоконтролю и старавшийся не допускать мыслей, которые возникли у него сейчас.

Веревка, медленно вращаясь, опустилась на сцену. Украшения на маске Сирены засверкали в свете свечей. Грациозно протянув вперед руку, она завершила песню. Повернувшись, снова посмотрела прямо на Гэвина и улыбнулась такой надменной улыбкой, словно чувствовала, что поставила его на место.

Его желание мгновенно пропало.

Как он вообще мог так на нее реагировать, зная, кто она на самом деле?

Зрители, разумеется, не испытывали подобных сомнений. Глядя, как актриса плавно приземляется на сцену, они в исступлении кричали: «Сирена! Сирена!» Они аплодировали. Они свистели. Они вопили, прося продолжения, а она купалась в их обожании.

Сирена помахала со сцены, принимая это обожание, и плавно возвела обе руки вверх, вытянув носки в грациозной позе танцовщицы, словно, почувствовав неодобрение Гэвина, выступала для него одного. И действительно, он едва сдерживался, чтобы не выбежать на сцену и либо накинуть на нее свой пиджак, прикрыв ее наготу, либо взять ее на руки и унести в свою постель…

Гэвин не выбежал на сцену – вместо него это сделал Ров.

Это случилось в мгновение ока. Никто не успел ничего понять, как он уже прыгнул на сцену и бросился к миссис Петтиджон. Он схватил ее за талию, развернул лицом к себе и попытался поцеловать. Черный парик упал на пол, и все узнали тайну Сирены – рыжие волосы волной упали ей на спину.

Гэвин бросился к краю ложи, чтобы прийти ей на помощь и оторвать от нее Рова. Но этого не потребовалось. Она подняла колено и сильным точным движением ударила его прямо в чувствительное место. Если Ров был возбужден так же, как и Гэвин, то удар был очень болезненным.

Ров согнулся пополам, скорчившись от адской боли.

Все в зале замерли, а через секунду взорвались смехом, и на сцену ринулась толпа. Все решили последовать примеру Рова. Мужчины выскакивали на сцену из дорогих лож или, прыгнув в оркестровую яму, подтягивались на руках. У всех было одно желание – коснуться миссис Петтиджон.

Поняв, что ее ждет, она благоразумно поспешила скрыться.

Глава третья

Господи, какая же она дура…

Сара не помнила человека, который выбежал на сцену и набросился на нее. Все ее внимание было приковано к Бейнтону – гордому, могущественному герцогу, который сидел, скрестив руки, и глядел на ее так, будто она была подсудимой, а он – судьей.

О, как ей хотелось крикнуть ему: «Посмотрите на меня!» Сегодня весь Лондон был у ее ног. У нее тоже есть власть и могущество. Она обладает талантом, и, хотя в свои тридцать четыре уже слишком стара для актрисы, все мужчины желали, превозносили, требовали именно ее. Она была Сиреной!

Все это пронеслось у Сары в голове за миг до того, как кто-то развернул ее и впился ей в губы. Она даже не знала его имени – только то, что он был в ложе герцога.

Что, если это герцог подбил его наброситься на нее? Может быть, он решил таким образом ее проучить?

Если это так, то она в нем горько разочаруется. Набрасываться с поцелуем – это совсем не оригинально.

К счастью, за последние несколько недель, прячась ото всех, чтобы не навредить своей репутации, Сара изучила в театре каждую щель. Она ринулась за сцену, слыша за собой топот орды мужчин, которые бросились в погоню, и, мгновенно сообразив, опустилась на колени и нащупала потайную дверцу в полу. Подцепив ногтями край доски, она подняла дверцу и, не раздумывая, прыгнула в темноту. Дверца медленно опустилась над головой.

Сверху не было слышно ни звука. Но через каких-то четыре лихорадочных удара сердца вверху уже раздался топот тяжелых сапог и туфель, а также беспорядочные мужские крики.

Она побежала туда, – крикнул кто-то.

– Кто схватит ее первым, тому первому она и достанется, – прозвучал возбужденный ответ, и снова над головой Сары прогрохотали шаги.

Сара согнулась в три погибели и закрыла уши руками. Она не хотела больше ничего слышать. А если они поймут, что пошли не туда? Если вернутся в театр и выследят ее?

И что они будут делать, если поймают ее? Саре не хотелось даже думать об этом.

Проведя рукой по лицу, она с удивлением обнаружила, что маска все еще на ней. Сняв изысканную вещицу, она отбросила ее в сторону. Никогда больше она не будет играть Сирену. Никогда.

Вверху снова пробежали, потом беготня и приглушенные голоса стали удаляться – разобрать слова уже было невозможно. Саре показалось, что она наконец в безопасности.

Она сидела неподвижно, а мысли ее унеслись туда, куда она редко позволяла им проникать. Сколько раз в детстве, как и сейчас, она сидела где-нибудь, свернувшись калачиком, чтобы не беспокоить посетителей своей матери? Она в совершенстве овладела искусством прятаться так, что ее никто не нашел. Или притворяться, что ее нет.

Мрачные воспоминания… Сара сидела, предавшись им, пока театр не затих. Тогда она позволила себе наконец дышать полной грудью. Выпрямившись, девушка приподняла дверцу. Вокруг было темно, только из-под двери заднего выхода пробивался свет. Слышались отдаленные звуки: в театре закрывали двери, гасили лампы, расставляли стулья. Должно быть, ее преследователи уже ушли.

Сара откинула доску и выбралась из своего убежища. Ее мышцы болели, и она чувствовала груз каждого года из своих тридцати четырех лет. Из тяжелой косы выпали почти все булавки. Она собрала волосы и перебросила их за спину.

Пару секунд Сара думала, не отправиться ли ей прямо домой, но поняла, что не сможет выйти в город в этом платье.

Пробираясь за кулисами с вытянутой вперед рукой, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, она подумала, что Джефф и Чарльз, скорее всего, тоже уже ушли. Чтобы попасть в гардеробные и переодеться, ей понадобится свеча. Иначе через лабиринт коридоров и остатков старой сцены не пробраться. Сара двинулась к свету: там, у заднего входа, непременно будет сидеть сторож – старина Олли. Последнее, что он всегда делает, прежде чем уйти из театра, – гасит свой фонарь.

Все остальные, похоже, уже ушли. Сара надеялась, что обезумевшие зрители не схватили какую-нибудь другую актрису вместо нее и никто не пострадал.

Она услышала шорох метлы по полу. У заднего входа наводил порядок старый Олли. Он работал почти во всех театрах Лондона и отлично знал Сару. Увидев ее, он улыбнулся.

– Здравствуйте! А я-то уж гадал, удалось ли вам от них убежать? Ох и гнались же они за вами! – проговорил он, отставив метлу.

– Странные они, эти мужчины, Олли.

– Это точно.

– Никто не пострадал?

Он покачал головой.

– Не-а, девушки – они умеют за себя постоять. Я крикнул, что вы выбежали через задний вход, и парни помчались туда. Мы тут живо очистили весь театр.

– Я еще никогда в жизни такого не видела. Верно, большой ущерб они причинили?

– Мистер Джефф и мистер Чарльз раскричались, что занавес разорван, но все остальное цело. Их, вообще-то, больше интересовал сегодняшний куш, – сказал он, имея в виду выручку от продажи билетов.

Сара облегченно вздохнула. Если бы Джефф и Чарльз понесли серьезные убытки, то могли бы обвинить во всем ее и отказаться ставить ее пьесу, и тогда все старания оказались бы напрасными.

– Можно я возьму свечу? Мне нужно переодеться.

– Конечно, миссис. – Олли дал ей подсвечник со свечой и зажег ее от своей лампы.

– Надеюсь, Олли, ты понимаешь, что я стараюсь держать свое имя в тайне. Джефф и Чарльз обещали мне, что если я выступлю для них, то они поставят мою пьесу. Мне бы хотелось, чтобы меня знали как хорошего драматурга, а не как Сирену. Я могу на тебя положиться?

Но в ответ раздался голос, принадлежащий вовсе не Олли.

– Боюсь, ваша тайна раскрыта, миссис Петтиджон, – произнес мужчина. Из темноты выступил тот самый блондин, который бросился к ней на сцену. – И на вашем месте я бы гордился таким выступлением. Вы меня покорили.

Нахмурившись, она повернулась к Олли:

– Надеюсь, он тебе хорошо заплатил.

– Простите, Сара, – пробормотал Олли и исчез в темноте.

Блондин шагнул к ней, его намерения были очевидны.

– Не огорчайтесь, миссис Петтиджон, – сказал он. – Я знаю, как доставить женщине особое наслаждение. – Он окинул жадным взглядом ее фигуру в облегающем платье. – Тем более такой прекрасной женщине, как вы. Позвольте представиться. Я Ровингтон.

Сара слышала о нем. Он обожал актрис и считал, что все они только и ждут его внимания. О нем ходило множество историй, и не всегда они выставляли его в благоприятном свете. У него был бурный темперамент – а о мужчинах и их увлечениях она знала много… Больше, чем ей хотелось бы.

– Мы с вами станем хорошими друзьями, – начал он, протягивая к ней руку. Но у нее была идея получше.

Сара схватилась за конторку, за которой обычно сидел Олли, и опрокинула ее прямо перед ним, а сама повернулась, открыла дверь, ведущую за кулисы, и бросилась бежать.

Ровингтон чертыхнулся и рассмеялся. Странно и зло звучал за спиной женщины его смех.

Не помня себя, Сара помчалась вниз босиком по ступенькам, за дверь и по улице. Она слышала голос Ровингтона. Она думала, что он бросится за ней.

Но он, стоя у двери, крикнул почти весело:

Взять ее. Первый, кто ее схватит, получит пять фунтов.

Их много?

Из темноты аллеи выступили три фигуры и двинулись к Саре с разных сторон.

Она замерла в панике. Не может быть, чтобы на нее вот так напали… Внезапно рядом послышался стук копыт.

К ней подъехал обычный наемный экипаж, и одному из парней пришлось отскочить, чтобы его не раздавили. Подъехав к Саре, экипаж замедлил ход. Дверь распахнулась.

Влезайте, – приказал суровый мужской голос. Ей протянули руку.

Она узнала этот голос. Бейнтон.

Он был последним, к кому она обратилась бы за помощью, но Сара боялась даже подумать, что случится, если она останется на улице. Ровингтон не из тех, кто легко воспринимает отказ, а долго бежать она не сможет. Выступление утомило ее, и сил почти не осталось.

Сара оперлась о сильную, надежную руку и позволила втащить себя внутрь экипажа. Все это произошло за доли секунды, и экипаж двинулся, почти не сбавляя скорости. Когда он свернул за угол и выехал на мостовую, незакрытая дверца, хлопнув, широко распахнулась. Вслед им кричали, угрожая и требуя остановиться. Но кучер, к счастью, не останавливался.

Придержав Сару, чтобы она не выпала из подпрыгивающего и раскачивающегося экипажа, Бейнтон наклонился и протянул руку, чтобы закрыть дверцу. На минуту они оказались лицом к лицу.

– Здравствуйте, миссис Петтиджон.

На мгновение, очутившись так близко к нему, Сара перестала дышать и уж тем более думать. Он обхватил ее за талию, их тела соприкоснулись. Их одновременно подбросило на ухабе, и Саре не оставалось ничего, как прижаться к нему, чтобы сохранить равновесие.

И это было не так уж плохо. Она успокоилась и почувствовала себя в безопасности, но, опомнившись, уперлась сгибом ладони ему в плечо. Бейнтон не сразу отпустил ее.

В слабом свете лампы Сара увидела в его глазах блеск интереса. Ее грудь тревожно напряглась. Сердце все еще колотилось. Разумеется, это безумное нападение в театре, спасение от Ровингтона, но было и что-то еще. Она отталкивает его не так сильно, как должна бы…

Герцог Бейнтон по всем меркам был очень красивым мужчиной. Темноволосый, с резко очерченным квадратным подбородком, который свидетельствовал о твердом характере. К тому же природа одарила его пронзительными синими глазами. Все женщины обращали на него внимание. В его фигуре, осанке, в каждом движении сквозила необыкновенная мужественность, окружавшая его невидимым ореолом, – и тонкий пряный аромат его мыла лишь усиливал впечатление.

Однако никто, ни один человек во всем мире не раздражал Сару так, как этот парень, поддерживавший ее рукой за талию. Он был ее полной противоположностью, хотя и спас ее от участи, о которой женщине не хотелось даже думать.

Она развеяла неловкость этого момента.

– Я знаю, о чем вы думаете, и вы этого не получите.

– И о чем же я думаю? – спросил он своим низким, глубоким голосом, как будто мог отрицать очевидную истину.

Сара опустила руку и слегка коснулась выпуклости его бриджей. О, там было твердо, и весьма.

Бейнтон дернулся, будто она ошпарила его, и отодвинулся, отвернувшись.

– Это не то, что вы думаете.

Снова противостояние. В тусклом свете экипажа она даже заметила, как покраснело его лицо.

Наверное, воображение обманывает ее. Редкий мужчина станет в таком случае краснеть, а уж тем более такой неприступный, как герцог Бейнтон.

Она тихо рассмеялась.

– О нет, это именно то, – ответила она. – Если я в чем-то разбираюсь, так это в мужчинах.

Он напрягся, но ничего не ответил.

Экипаж перешел на обычную скорость. Сара выпрямилась на сиденье и отодвинулась к двери, освобождая немного места между собой и его сковывающим присутствием. Ее босые ноги ныли после похождений сегодняшнего вечера. Вот бы сейчас иметь туфли, да и что-нибудь из одежды не помешало бы.

Словно прочитав ее мысли, он снял с себя пиджак:

– Возьмите.

– В этом нет необходимости. Со мной все в порядке.

– Наденьте это.

– Я не хочу, – холодно ответила она. – Мне не холодно.

И она, сжавшись, скрестила руки на груди, опровергая свои слова. Теперь жар его тела не доходил до нее, и по ее спине прошел холодок. Она покрылась мурашками и даже дрожала, – несомненно, не столько от холода, сколько от возбуждения, – постепенно приходя в себя после пережитого… Или же от напряжения, которое испытывала, находясь в его обществе.

– Возможно, я бы не был так… – Он на мгновение умолк, подыскивая нужное слово, и вежливо закончил: – Напряжен, если бы вы не были обнаженной.

Теперь настал черед запылать ее щекам. Она подняла шторку и начала рассматривать что-то за окном, чтобы он не видел ее залитого краской лица.

– Я не обнаженная, – сообщила она. – Я полностью одета. У меня под платьем трико. Так что вы ничего не видели. – Ей пришлось добавить: – Может, вам показалось, что вы что-то видели, но эти глупости – лишь плод вашего воображения.

– У вас босые ноги.

Она сдвинула ноги и поставила одну ступню на другую, словно могла таким образом их скрыть.

– Это только ступни.

Сара начинала узнавать места, которые они проезжали.

– Но ваши ноги тоже обнажены.

Да, он мог это заметить, когда она танцевала на веревке. Сара отодвинула ноги в дальний угол и скрестила их.

– Это всего лишь ноги.

– Это заставляет гадать, какая еще часть вашего тела обнажена.

Его голос прозвучал необычно – в нем появился какой-то новый оттенок. Сара не могла представить, что герцог Бейнтон может говорить таким голосом, и от этого тепло волной прокатилось по всему ее телу.

Сара постаралась не показывать своего смущения. И не смотреть на него. Она не хотела видеть в его глазах интерес и не желала допускать мысли о том, что он мог бы быть ее… возлюбленным.

О нет, этого она не хотела. То есть ее разум не хотел. Обнаженные же части тела, казалось, имели свое мнение на этот счет.

Бейнтон сунул пиджак почти ей под нос и для убедительности встряхнул.

– Наденьте это.

Отказаться было невозможно.

И Сара подчинилась, но только потому, что сейчас ей нужно было защититься от себя самой. Ей не нравились чувства, которые она испытывала, – особенно в его присутствии. Прошло уже много времени с тех пор, как она спала с мужчиной и чувствовала в себе его крепкое естество. В последний раз, когда она ощущала пронзительное желание снова испытать подобное чувство, это ее чуть не погубило. Она не может об этом забыть. Ей нельзя этого забывать…

Разумеется, все складки пиджака Бейнтона хранили его запах, и он обволакивал ее, дразнил…

Экипаж резко остановился. Сара с удивлением обнаружила, что они очутились перед домом на Малбери-стрит, где она жила с Шарлен. С этим домом были связаны лучшие воспоминания в ее жизни…

И тут она поняла: конечно, Бейнтон должен был привезти ее сюда. Он думал, что Сара все еще живет здесь. Он понятия не имеет, что ей пришлось пережить, и она не намеревалась ему об этом рассказывать.

Не ожидая, пока кучер или герцог помогут ей выйти, Сара открыла дверь экипажа и стянула с плеч пиджак герцога.

– Оставьте его, – приказал Бейнтон. – Я не хочу, чтобы вы красовались перед всеми соседями в этом платье. Они могут не знать, что вы под ним не голая.

– В это время все мои соседи уже спят.

Сара вышла из экипажа в наброшенном на плечи пиджаке. Он был прав, сомневаясь в разумности путешествия по Лондону в таком наряде, особенно учитывая, куда она направлялась. Ей снова захотелось, чтобы на ней были туфли. Путь предстоял долгий.

Но сейчас нужно было избавиться от непереносимого, раздражающего присутствия Бейнтона.

– Большое вам спасибо, ваша светлость, за спасение и приятную поездку, – сказала она как можно любезнее, но это оказалось совершенно напрасно, потому что экипаж был пуст – герцог вышел через вторую дверь и обходил его с другой стороны, чтобы подойти к ней.

Полностью одетый Бейнтон производил грозное впечатление.

Однако в одной рубашке, парчовом жилете и без шляпы, особенно в тусклом свете фонаря из экипажа, герцог был совершенно другим. Он казался расслабленным и спокойным. Вполне спокойным – тогда как ее нервы, натянутые после происшествий сегодняшней ночи, казалось, вот-вот порвутся, словно струны скрипки, которую слишком нещадно эксплуатировали.

– Куда это вы идете? – требовательно спросила Сара.

– Проводить вас до двери, – ответил Бейнтон.

– Не нужно. До нее всего пара шагов. Спокойной ночи, ваша светлость. Благодарю вас за помощь. Идите же.

Он остановился в футе от нее.

– Я не уйду, пока не увижу, что вы благополучно вошли в дом.

Сара вздернула подбородок.

– Знаю я ваши уловки. «Войти в дом», говорите?

Герцог нахмурился.

– Что еще, по-вашему, я могу подразумевать?

Она наклонила голову и выразительно посмотрела на выпуклость между его бедер.

* * *

Напряжение в паху Гэвин почувствовал с первой секунды появления Сары Петтиджон на сцене, и оно не проходило.

Хуже всего было в экипаже. Каждый ее жест, дыхание, надменное вздергивание подбородка, возмущенно поднятая бровь, мельчайшие движения губ вызывали это напряжение. Даже сам факт того, что он увез ее от этих преследователей, заставлял кровь в его венах напряженно пульсировать. Когда она смело коснулась его рукой, он чуть было не допустил оплошность.

Однако он был не из тех, кто поддается импульсу.

Он был герцогом Бейнтоном. И у него была стальная воля. Он контролировал себя. Он поступал только благородно и как подобает, хотя ему очень хотелось взять ее на руки и уткнуться лицом в нежные изгибы ее тела.

Разве она не понимает, что ей не нужно раздеваться донага и выступать в этом голом платье, чтобы мужчина ощутил первобытную страсть?

Все дело в ногах, решил он. Босые ноги и ступни. Разве может она не казаться такой слабой и беззащитной, когда он видит ее пальцы на ногах? А беззащитность Сары Петтиджон была очень притягательной. Ему хотелось взять ее на руки. Защитить ее.

Но она наверняка просто плюнула бы ему в лицо. Во всяком случае, благодарить бы не стала.

И потом, вне всякого сомнения, у миссис Петтиджон острый язычок. Он просто дурак, если забыл о том, насколько она независима. К черту все это.

– Я лишь провожу вас до двери – не дальше, – процедил он. – Я понимаю, насколько вам неприятно мое общество. Вам незачем бояться, что я на вас наброшусь.

С этими словами Гэвин двинулся в дому, но она осталась стоять.

Ну разумеется. Это было бы слишком просто.

Он обернулся.

– Вы идете?

– Я не нахожу вас неприятным, – ответила она.

Он моргнул, не понимая, о чем она, пока не вспомнил собственные гневные слова. Вскинув руку, он отмахнулся от ее возражения.

– Да, не нахожу, – настойчиво повторила она, подходя к нему. Форме ее глаз позавидовала бы кошка, а темные ресницы добавляли выразительности каждому их движению. Сейчас эти глаза смотрели прямо на него. – На самом деле я очень благодарна вам за сегодняшнее спасение…

Сара умолкла и даже подняла ладонь, как бы прерывая готовый сорваться с губ поток слов.

Переведя дыхание, она плотнее запахнулась в его пиджак и продолжила:

– Я не испытываю к вам неприязни. Я понимаю, что произвожу такое впечатление, но это объясняется моими недостатками, а не вашими, ваша светлость.

В те дни, когда они вместе преследовали ее племянницу, она редко произносила его титул, а если и делала это, то весьма нелюбезно.

И сейчас это насторожило Бейнтона, но в ее голосе звучало раскаяние. Или нечто похожее – насколько позволял ее самоуверенный характер.

– Вы, наверное, помните, – продолжила она, – что я поддерживала вас, когда вы ухаживали за моей племянницей. Я думала, что вы станете ей хорошим мужем.

– Но из нашего спора у дверей этого самого дома, когда я решился помешать ее побегу с моим братом Джеком, я запомнил вовсе не это.

– Вы тогда были в ярости. Я должна была ее защитить. Уверена, вы меня понимаете, не так ли? – Сара подняла плечи, обращая его внимание на пиджак, который он насильно ей вручил.

– Я бы не причинил ей ни малейшего вреда.

– А своему брату?

Вопрос повис в воздухе. Джек был больше, чем просто братом, – он был его близнецом. После этого побега слухи не утихали несколько месяцев.

– В конце концов я дал ему свое благословение, – уклончиво заметил он.

– Да, дали. Понимаю, как это было трудно.

Пришел черед Бейнтона пожать плечами.

В ответ Сара тоже пожала плечами, а потом протянула ему руку, как равная, словно она была мужчиной.

– Давайте забудем все недоразумения. Я не испытываю к вам неприязни и ни в коей мере не осуждаю вас.

«Даже мое возбуждение?» Но он проглотил эти слова.

Легкая тень улыбки на лице женщины зародила в нем подозрение, что она прочла его мысли. Впрочем, так оно и было.

– И вашу мужественность, – подтвердила она.

Второй раз за сегодняшнюю ночь он почувствовал приливший к голове жар. Никто не умел так его обезоружить. Никто – кроме нее. Это сбивало с толку. В самом деле, лучше им держаться подальше друг от друга. Особенно с учетом того, что Гэвин предпочитал иметь дело с людьми, которые знали свое место и которых он мог контролировать.

К счастью, их прервал возничий.

– Вы хотите, чтобы я вас еще подождал, сэр? – крикнул он, напоминая, что его ждут другие седоки.

– Еще одну секунду, – сказал Гэвин и посмотрел на миссис Петтиджон. – Что ж, думаю, это все.

– Да, – с сожалением согласилась она, словно огорчившись тем, что он ее покидает. – Еще раз благодарю вас, – добавила она уже немного радостнее.

– Пожалуйста, – ответил он, ожидая, пока она войдет.

Сара не двигалась.

– Вы можете ехать. Возничий уже беспокоится, – напомнила она.

– Мы уедем, как только вы войдете. Похоже, леди Болдуин уже спит.

Леди Болдуин была близким другом леди Шарлен и миссис Петтиджон. Гэвин считал, что она живет вместе с ними. Он привык думать обо всех троих вместе.

– Скорее всего, так и есть. Вам необязательно ждать. Я буду смотреть вам вслед, когда экипаж тронется.

– И я должен уехать, оставив вас стоять на крыльце? Особенно после этого ажиотажа в театре? И нападения на аллее? Я тронусь с места не раньше, чем вы войдете.

Она даже не подумала.

– Я войду, как только вы уедете.

Гэвин нахмурился. Свет не видывал столь несговорчивой женщины.

Он поднялся на крыльцо и принялся стучать в дверь.

Что это вы делаете? – возмущенно вспыхнула она.

– Бужу леди Болдуин.

Мисс Петтиджон схватила его за руку, чтобы убрать от двери его сжатый кулак.

– Ее здесь нет, – яростно прошептала она. – Когда вы видели ее с нами, она просто приходила с визитом. На самом деле она живет со своей дочерью.

– И все же вы шепчете, – заметил он, – словно не хотите кого-то разбудить.

Произнеся это слово, он удивился неожиданному уколу ревности. Она не хочет, чтобы он с кем-то встретился – с кем? Зачем же еще ей так тревожиться?

Он заколотил в дверь сильнее, решив выяснить, в чем дело, и у Сары уже не хватало силы его остановить. Лакированная деревянная дверь сотрясалась от ударов его кулака. Он должен узнать, что она от него скрывает.

Прекратите, – возмущенно прошептала Сара. – Сейчас же…

Дверь открылась. Внутри была кромешная тьма, и в тусклом свете фонаря экипажа виднелись только бледные, словно у призраков, лица двоих старичков. На мужчине был ночной колпак, волосы женщины были заплетены в косу.

– Да, – произнес мужчина хрипловатым от страха голосом.

Гэвин сдвинул брови, услышав, как миссис Петтиджон отступила с крыльца назад, в темноту. Но у него хватило благоразумия вежливо поклониться и спокойно ответить:

– Простите, что разбудил вас. Я только хотел проводить миссис Петтиджон домой.

– Миссис Петтиджон? – переспросил старичок, вытянув шею, чтобы разглядеть даму позади Гэвина.

– Да, – подтвердил Гэвин, начиная чувствовать неловкость. Он повернулся, чтобы втащить Сару на крыльцо, но она не стала переминаться с ноги на ногу в ожидании под уличным фонарем. Герцог взглянул на экипаж.

– Она побежала вон туда, – любезно сказал возничий. – Со всех ног, как только можно бежать босиком.

Гэвин повернулся к старичкам.

– Миссис Петтиджон здесь не живет, не так ли?

– Нет. До нас здесь жили какие-то женщины, но мы не знаем, как их зовут.

– Простите меня за беспокойство, – извинился Гэвин.

Возничему он приказал:

– Следуйте за мной.

– Это дороговато будет, сэр.

Гэвин чуть не прорычал ему, что он герцог Бейнтон и деньги не имеют для него значения. Но здравый смысл вовремя подсказал ему: не следует допускать, чтобы об этой его ночной эскападе заговорили в городе. Он потянулся за деньгами и тут понял, что его кошелек остался в пиджаке. Черт их всех побери!

– Я заплачу вам вдвойне за эту поездку, – сообщил он возничему. – Но сначала мне нужно поймать эту даму.

Несколько секунд возничий решал, стоить ли доверять слову этого джентльмена. Для Гэвина это было внове – до сих пор никто не ставил под сомнение его слова.

Наконец возничий принял верное решение.

– Тогда идите сюда, сэр. Мы ее догоним.

Гэвин встал на подножку, не открывая дверцу экипажа. Просунув руку в окно, он крепко ухватился за стенку, чтобы быть готовым спрыгнуть, как только в поле его зрения покажется миссис Петтиджон.

– Вперед, старина.

– Но! – крикнул возничий, и экипаж пустился в погоню.

Глава четвертая

Сара знала, что бессмысленно пытаться убежать от герцога, но все-таки должна была попробовать.

Когда он узнал, что женщина уже не живет на Малбери-стрит, ей не хотелось больше с ним видеться. И слышать его высокомерный тон. И его вопросы, которые он не имел права задавать.

Его не касается, как она живет. Может, он полагает, что раз Шарлен вышла замуж за его брата, то теперь он имеет право вмешиваться? О нет, вовсе нет.

Сара сунула руки в карманы пиджака и продолжала идти, спотыкаясь и наступая босыми ногами на все, что только могло быть на уличной мостовой. Оказавшись наконец дома, она первым делом как следует отскребет подошвы…

Частый стук копыт и грохот колес по мостовой дали ей понять, что Бейнтон не собирается оставлять ее в покое.

Пропади он пропадом, этот Бейнтон.

Хотя, по правде говоря, она знала, что герцог последует за ней. Он был упрям – это качество часто соседствует с властностью.

Экипаж подъехал ближе. Стоящий на подножке герцог Бейнтон спрыгнул рядом с ней, не дожидаясь, пока экипаж полностью остановится, и вышел вперед, преграждая ей путь.

Саре пришлось остановиться, но она намеревалась обойти его. Однако, прежде чем она успела это сделать, он подошел и, резко распахнув пиджак, просунул руку в верхний карман, расположенный как раз у ее груди. Коснувшись ее тыльной стороной ладони, он вынул из него маленький кошелек с монетами.

Бросив его возничему, Бейнтон снова плотно запахнул на Саре пиджак.

– Все в порядке? – спросил он.

Возничий открыл кошелек и довольно промычал.

– Тут больше, чем мы договаривались, сэр.

– Тогда поезжайте за нами, но не слишком близко, – приказал герцог.

– Да, сэр.

Сара раздраженно тряхнула головой и снова двинулась вперед. Бейнтон пошел рядом, приноравливая свой шаг к ее прихрамывающей походке.

– Вам следует уехать в этом экипаже, – сообщила она. – Я в него с вами больше не сяду.

– Вам и не нужно этого делать. Я с удовольствием пройдусь. В конце концов, я же обут.

– Вы можете пройтись хоть в преисподнюю, меня это не волнует, – пробормотала она и тут же подпрыгнула, наступив пяткой на что-то острое.

Он чуть коснулся ее локтя, помогая ей удержать равновесие.

– Так вот куда мы идем? В преисподнюю? – невозмутимо спросил он.

Она отдернула руку.

– Куда я иду, вас не касается.

– Нет, касается. Я – глава семьи. Мое дело – заботиться обо всех моих родственниках, даже самых дальних. Ваша племянница замужем за моим…

Я знала, что вы это скажете, – набросилась на него Сара. – Но вы ошибаетесь, – подняв указательный палец, произнесла она, делая ударение на каждом слове. – Я принадлежу самой себе. Вы не имеете надо мной никакой власти. Так что можете влезать в экипаж и отправляться куда вам угодно.

Вместо гневных оскорбительных слов, которые она ожидала в ответ на свое заявление, Бейнтон произнес извиняющимся тоном:

– Я не могу. Я нанял экипаж на всю ночь и, кажется, заплатил кучеру столько, что хватит еще на семьдесят ночей. Я не могу оставить вас одну в темноте, когда на вас толком ничего нет, кроме моего пиджака. Либо мы будем петлять по всему городу, либо я провожу вас домой, где вы будете в безопасности. Подумайте, – добавил он, слегка опередив ее и повернувшись к ней лицом. – У вас есть выбор – петлять или ехать домой. Что вы выбираете?

У Сары болели ступни. Ноги под тонким платьем совсем промерзли. Она начинала терять силы… И сейчас ей хотелось одного – забраться в постель, укрыться с головой и до завтрашнего утра не волноваться о том, что скажут Джефф и Чарльз по поводу бедлама, который она устроила в театре.

И потом, Бейнтон был сейчас вовсе не таким надменным и властным, напротив – добрым.

– Я бы хотела поехать домой.

На его лице не было никаких следов триумфа или выражения наподобие «я так и знал». Он просто дал знак возничему остановиться и открыл перед ней дверь. А потом протянул руку, чтобы помочь взобраться в экипаж.

Сара вложила в нее свою ладонь. Она могла поклясться, что за этот краткий миг успела почувствовать даже в легком прикосновении жаркое биение его пульса. Все-таки она всегда была к нему слишком чувствительна. Слишком настроена на него, слишком внимательна.

Однако Сара осознала еще и то, что, хорошо понимая, чего хотят от нее мужчины, она не умела достаточно верно о них судить. О, это понимание далось ей нелегко…

Герцог взобрался вслед за ней в экипаж и спросил:

– Где вы живете, миссис Петтиджон?

– На Болден-стрит.

– Болден? Я не слышал об этой улице.

– Возничий должен ее знать.

Бейнтон открыл дверь, высунулся наружу и сказал:

– Отвезите нас на Болден-стрит.

– Вы уверены, сэр? Нету там ничего хорошего, на Болден-стрит.

– А что в ней плохого? – спросил герцог.

– Да там хуже, чем у дьявола в преисподней, – последовал ответ.

Герцог минуту подумал, а потом постучал в крышу.

– Что ж, тогда нанесем визит дьяволу.

И, закрыв дверь, он откинулся на сиденье.

Возничий что-то пробормотал своей лошади – Сара не расслышала, что именно, – и колеса экипажа загрохотали по мостовой.

Они с герцогом сидели бок о бок. Сара старалась не обращать на него внимания, но это было трудно: его нога касалась ее бедра, и вообще, его массивная фигура заняла почти все место в узком экипаже.

Сара ждала, что Бейнтон начнет ее расспрашивать. Она понимала, что у него много вопросов. В конце концов, это Бейнтон. Высшее олицетворение моральности и истинности. Она точно знала, как поставит его на место.

Но он ни о чем не спрашивал.

Проходили минуты.

Он подвинулся. Сиденья были обиты жесткой кожей, но, кажется, под ней была хорошая вмятина. Из-за тряски Сара оказалась чуть ближе к Бейнтону. Она старалась не дышать, чтобы чувствовать аромат его мыла. Он ей нравился. Сара уже забыла, как хорошо могут пахнуть мужчины.

Казалось, герцогу нравилось их безмолвное путешествие – да и Сара предпочитала ехать молча… Если бы только его молчание не так ее беспокоило. У него должны были быть вопросы. Настойчивые попытки выяснить, что происходит, – это в его характере.

Наконец, не в силах больше терпеть молчание, Сара повернулась к Бейнтону.

– Я потеряла этот дом на Малбери-стрит. Просрочила арендную плату. И прежде чем вы начнете разнюхивать, должна предупредить вас, что дочь леди Болдуин запретила своей матери иметь ко мне хоть какое-то отношение, и та должна повиноваться, если хочет иметь крышу над головой.

Сара снова повернулась вперед.

– Очевидно, ее дочь, как и многие другие, считала, что, выбрав другого жениха, Шарлен бросила вас, хотя вы двое не давали друг другу никаких клятв. И я не понимаю, почему все считают своим долгом в это вмешиваться, – с жаром говорила Сара. – Что бы ни произошло – это касается только вас и Шарлен, а не Шарлен и всего Лондона.

– Наверное, я знаменитость? – предположил герцог.

Сара бросила на него презрительный взгляд, и он рассмеялся. Этот смех прозвучал как-то неловко и резко, словно Бейнтон смеялся редко.

Женщина опустила взгляд и недовольно умолкла. Рукава пиджака были слишком длинны для нее, и из них виднелись только кончики ее пальцев.

– Но вам пришлось уйти с Малбери-стрит не из-за меня, правда? – спросил Бейнтон не без участия.

– У нас были проблемы и до вашего знакомства с Шарлен. Однако, когда с ней стали связывать ваше имя, арендодатель готов был пойти на уступки касательно платы за дом. Он позволил нам заплатить позже. А потом, когда Шарлен вышла за лорда Джека, он выставил счет, который оказался мне не по карману.

– Вы могли обратиться за помощью ко мне.

– Я не принимаю благотворительности.

– Да, но в некотором смысле я – член семь… – Он умолк, заметив ее взгляд.

Сара подняла шторку, закрывающую окно с ее стороны, и сказала:

– Мы почти приехали.

Герцог тоже выглянул в окно. И нахмурился еще больше.

– Это не похоже на безопасное место. Особенно для женщины.

Теперь настал ее черед промолчать, и она была немного польщена, увидев, что ее упрямство действует ему на нервы так же, как его молчание заставляло ее беспокоиться.

Сара узнала свой угол Болден-стрит и потянулась, чтобы постучать по крыше. Экипаж остановился. Она открыла дверь и поспешно выпрыгнула, но герцог помешал ей закрыть дверь, просунув в нее руку.

Было уже далеко за полночь. Несколько шумных молодых людей, очевидно навеселе, спотыкаясь, взобрались на крыльцо ближайшего дома и постучали в дверь. Она сразу открылась, яркий свет залил крыльцо, и молодые люди ввалились внутрь, громко приветствуемые женскими голосами.

Слабый свет фонаря осветил озабоченное лицо Бейнтона.

– Благодарю вас, ваша светлость. Можете возвращаться домой.

Сара направилась к дому, и Бейнтон, разумеется, пошел следом. Она понимала, что запретить ему проводить ее до двери не удастся.


Гэвин был не просто обеспокоен тяжелым положением Сары Петтиджон. Он был встревожен. Даже в темноте было видно, в каком ужасном состоянии окружающие дома. Выглядело все просто зловеще – он даже представить себе такого не мог.

– Мне подождать, сэр? – нервно спросил возничий.

– Да, – бросил Гэвин через плечо. Он поспешил за миссис Петтиджон, радуясь, что на ней светлое платье, которое можно различить в такой кромешной тьме.

Сара свернула за угол и вошла в проход между двумя домами. Откуда-то раздался мужской стон, но она не замедлила шага, и Гэвин тоже поспешил за ней. Они прошли по узкому проходу и подошли к ступенькам с тыльной стороны одного из домов. Женщина остановилась и, сняв пиджак, протянула ему.

– Здесь я живу. Вам не нужно идти дальше.

– Я провожу вас до двери, – упорно настаивал Бейнтон.

Миссис Петтиджон нетерпеливо хмыкнула, но не стала протестовать. Вместо этого она начала молча подниматься по ступеням, ведущим на первый этаж, а затем дальше – на второй.

Перед лицом Гэвина покачивалась ее грациозная фигура. Ее бедра колыхались прямо на уровне его глаз. Она не оборачивалась.

Поднявшись на самый верх и держась за перила, Сара прошла по узкой лестнице до двери, у которой сидели два кота, готовые начать драку. Увидев Сару, они с недовольными криками бросились наутек. Женщина остановилась перед входом, и Гэвин услышал, как она ищет спрятанный где-то у двери ключ.

– Вам следует носить его на себе, – предупредил он.

Сара обернулась. В темноте не было видно выражения ее лица, но Гэвину показалось, будто она по-детски показала ему язык. Ключ повернулся в замке.

– Убедились? Я дома, – сказала она тоном, не оставляющим сомнений в том, что это прощание. – Благодарю вас, ваша светлость. Приятно было снова с вами встретиться. Спокойной ночи.

Миссис Петтиджон хотела было захлопнуть за собой дверь, но Гэвин решительно прошел в ее комнату. Наверняка в царстве теней светлее, чем здесь.

– Я подожду, пока вы зажжете свечу.

– Как вы надоедливы! – воскликнула она.

Гэвин услышал, как она прошла в комнату. Мгновение спустя он увидел искру, потом еще. Наконец трут затлел, и разгорелся небольшой огонек. Сара понесла его к свече, которую в этой кромешной тьме видела только она.

Наконец комната осветилась теплым золотистым светом.

Гэвин осмотрелся. Не смог удержаться. Она точно ему этого не простит, но он всего лишь человек.

Когда-то он очень любил их дом на Малбери-стрит. Пожалуй, сам особнячок был довольно старенький и слегка запущенный, но атмосфера в нем всегда была очень уютной, благородной, милой и хранила отпечаток ее личности. Гэвину этот дом казался очень гостеприимным. Конечно, он был по уши влюблен в одну из его обитательниц, леди Шарлен… Но обратил внимание и на миссис Петтиджон. Во всяком случае, внимание несколько большее, чем обращают просто на хозяйку и собеседницу. В первый миг их встречи его поразили ее глаза. Они были изумрудного цвета. Необыкновенные глаза, в которых светился ум.

Но эта комната ей совершенно не соответствовала. В ней едва хватало места для стола, двух покосившихся стульев и убогой койки на полу. В углу стояли две картонные коробки, рядом с ними – аккуратно уложенная стопка бумаг высотой почти со стол. В комнате не было даже очага, чтобы согреться.

Угол стола был залит толстым слоем затвердевшего воска. Сара растопила кусочек и, соорудив таким образом примитивный подсвечник, установила свечу прямо в него. Тусклый свет осветил жалкие остатки трапезы: черствую корку хлеба, кусок сыра, небольшой кувшин. Она плохо питается. Неудивительно, что сейчас она выглядит более худой, чем он ее запомнил.

– Ну что, теперь довольны? – сказала она. – Оставите меня в покое?

– Это ниже вашего достоинства, – пробормотал он и шагнул к стопке бумаг в углу, чтобы посмотреть, что это такое.

Увидев, куда он направляется, Сара быстро преградила ему путь, даже вытянула вперед руку, пытаясь его остановить.

– Я в безопасности, можете уходить.

– Что это за бумаги?

– Моя работа, – ответила она.

– Работа?

– Мои пьесы.

Все это?

Ее изумрудные глаза вспыхнули резкими гордыми искорками.

– Да, все это. Я предана своей работе. А теперь уходите, ваша светлость. В моей жизни вас уже было достаточно.

Резкие слова. Он повернулся к ней, желая сказать что-нибудь примирительное.

Но Сара не дала ему такой возможности.

Уходите, – приказала она. – Пожалуйста. Я устала. У меня нет больше сил.

Что он мог на это сказать?

Гэвин шагнул к двери. Открыв ее, он вышел и… обернулся к ней.

– Миссис Петтиджон…

Она захлопнула дверь у него перед носом. В замке повернулся ключ.

Гэвин был изумлен. Он – герцог Бейнтон. Еще никто не захлопывал дверь у него перед носом. Никто не осмеливался вести себя столь неразумно… Кроме одного человека.

Секунду герцог раздумывал, не сломать ли ему дверь. Она была не слишком крепкая, а он был слишком разъярен.

Сара вела себя так, будто он вмешивается в ее жизнь, – но ей необходимо, чтобы кто-нибудь в нее вмешался! Разве она не понимает, зачем те типы лезли на ступени соседнего дома – непристойного дома?

И вокруг было полно таких домов. Больше того, этот узкий проход – просто идеальное воровское логово! Да он может сходу назвать несколько причин, по которым миссис Петтиджон нельзя здесь оставаться… Но Гэвин знал, что она не станет слушать его доводов.

Как и благодарить его за спасение. Слишком она независима, черт возьми.

Еще минут пять он стоял и смотрел на ее дверь, пока немного не успокоился. На самом деле сейчас он не мог ничего – только уйти.

И все же он шагнул в коридор, вернулся обратно к ее двери… И наконец заставил себя спуститься по ступеням. Возничий был просто счастлив увидеть его. Даже лошадь, казалось, обрадовалась.

На другой стороне улицы, в том доме, куда входили молодые люди, открылась дверь, и одного из них вышвырнули на улицу. Он лежал прямо на мостовой и заливался пьяным хохотом. Несколько окошек открылось, и проститутки стали осыпать его насмешками и руганью.

– Вперед, – приказал Гэвин и назвал адрес Менхейма, лондонского особняка Бейнтонов.

Ему не пришлось повторять еще раз. Герцог откинулся на сиденье и почувствовал, как опустел экипаж. Но присутствие миссис Петтиджон все еще ощущалось в воздухе. Она не пользуется духами. Ей это не нужно. У нее есть собственный аромат.

Смешно, что раньше он никогда не замечал этого в других женщинах. А может быть, именно смелость Сары Петтиджон отличала ее от остальных представительниц ее пола?

«Я не принимаю благотворительности». Какая глупость слышать такое от женщины. Благотворительность – это способ для мужчин заботиться о женщинах. Удовлетворять их нужды – моральное обязательство мужчин, долг чести.

Он почти услышал, как миссис Петтиджон фыркнула в ответ на этот довод.

Экипаж подъехал, и Гэвина встретил темный и безмолвный Менхейм. Лакей сообщил ему, что его мать давным-давно дома и спокойно спит в своей комнате. Что ж, по крайней мере, одна женщина в этом мире еще нуждается в его защите.

Он поднялся наверх к себе и обнаружил в кресле у дверей своей спальни спящего слугу Майкла. Разбудил его и отослал в кровать. Раздеться он может и сам.

Он очень устал, но уснуть не мог. Ему очень не нравилось, что Сара Петтиджон осталась одна в таком месте.

По привычке вытянувшись голышом на чистых простынях, он закрыл глаза, но сон не шел. Перед мысленным взором стоял ее образ: спускаясь на шелковой веревке, она изящным движением ноги управляла ее вращением. Она сказала, что не была обнажена, но Гэвин легко мог представить ее без одежды. Это было прелестно.

Господи, а эти волосы…

Ни у кого не было таких сияющих волос. В его воображении на ней не было черного парика. Она была без маски, и яркий водопад рыжих волос спадал ей на плечи и спину…

Гэвин попытался перевернуться на живот, чтобы унять сладострастные волны и возникающие в голове образы, но это было неудобно – он снова возбудился так, как и представить себе не мог.

И не потому, что ему просто нужна была женщина. Ему нужна была она.

Он хотел ее.

Гэвин вскочил с постели и воззрился на свое гордо качающееся мужское орудие. Раньше оно всегда ему подчинялось, но не сегодня. Этой ночью он остро почувствовал, что давно пора им воспользоваться. Что в его возрасте большинство мужчин уже женаты, в постели их кто-то ждет – те, которые могут нежной лаской утолить их желания и избавить от одиночества.

Да, Гэвин был одинок, и так продолжалось уже давно. На самом деле он начинал скучать от жизни, от ее рутины, от одних и тех же ежедневных целей и задач.

Однако сегодняшний вечер с миссис Петтиджон был больше, чем приключением. Она не боялась смотреть на него как на равного. В ней были прямота и честность, которые ему нравились. Он определенно не мог знать заранее, какие слова слетят в следующую секунду с ее прекрасных губ.

Да, эти губы. Как им идет эта красная помада. Раньше он не замечал, насколько они полны и свежи. А теперь ему пришла в голову мысль о том, какими они должны быть на вкус…

Проклятье! Надо остановить эти мысли. Ему не уснуть, если он будет продолжать представлять ее в своей постели.

А поскольку вожделение все равно не давало ему уснуть, он вспомнил о нескольких делах, которые стоило обдумать. Накинув халат, он прошел в кабинет. У него было несколько докладов, которые следовало просмотреть перед завтрашним заседанием членов Английского Банка. Ничто так не усыпляло его, как чтение деловых бумаг, но даже эти нудные документы не могли отвлечь его от соблазнительного образа Сары Петтиджон.

Он читал, но ничего не понимал. Напротив, вычурный почерк одного из документов напомнил ему, с какой природной грацией она вскинула руки в конце выступления. Эти руки, которыми она ухватилась за него в экипаже, чтобы удержаться от падения на резком повороте…

И в голову ему пришла новая мысль.

«Я не принимаю благотворительности», – сказала она.

А что, если он не станет ее предлагать?

Что, если он предоставит ей carte blanche?

Она актриса. Предположим, когда-то она была женой. Миссис Сара Петтиджон. Он знал, что многие актрисы придумывали себе несуществующего покойного мужа, поскольку статус вдовы давал больше свободы, особенно в их кругах… Их круг … Свобода иметь покровителей – людей, которые будут заботиться о них и содержать их в обмен на услуги… А Гэвин хотел ее услуг. Они были ему необходимы.

И потом, большинство мужчин его положения содержали любовниц.

И если он заведет любовницу, весь свет будет знать, что он – любовник, что он мужчина. Разве не пора уже избавиться от этой девственности?

Господи, как ему ненавистно это слово. Но правда есть правда: он – неудовлетворенный, раздраженный девственник.

По правде говоря, он совершенно не чувствовал себя неудовлетворенным и недовольным, пока не увидел сквозь прозрачную ткань платья обнаженные ноги миссис Петтиджон, обвивающие шелковую веревку.

Ее выступление разожгло в нем пламя, и он не успокоится, пока не погасит его. Он ее хотел. Просто и ясно. Его покровительство было бы для нее лучшим выходом. Он мог защитить ее от таких, как Ров, находивших удовольствие в охоте на женщин. Он мог позаботиться о том, чтобы с ней обращались так, как она заслуживает.

И разве это не общепризнанный закон жизни: женщине нужен мужчина, а мужчине – женщина? Во всяком случае, так всегда говорили ему мать и двоюродная бабушка, кавалерственная дама Имоджин. Разумеется, они имели в виду скорее жену, а не любовницу, но Гэвину просто необходимо удовлетворить это мучительное вожделение, иначе он никому не сможет быть подходящей парой.

Взглянув на все с этой стороны, он почувствовал, что Сара Петтиджон просто не может не позволить ему быть ее покровителем. В конце концов, это из-за нее он, черт возьми, настолько возбужден. И он расскажет ей, как сильно это возбуждение.

Сию же минуту.

Нужно спасти ее от ее же упрямства.

Гэвин встал из-за стола и вернулся в спальню. Он оделся так энергично, будто проспал сто дней подряд. Предвкушая небывалый день, он прошел в конюшню и запряг своего коня, которого приобрел совсем недавно, чтобы хоть как-то пробудиться от летаргического сна. Арес, серый в яблоках жеребец в черных носках, приветственно заржал при виде Гэвина, разбудив одного из конюхов.

– Позволите мне помочь, ваша светлость? – спросил мальчик, протирая глаза.

– Нет, приятель, я сам, – ответил Гэвин, подтягивая седло и беря уздечку.

– Нортон шкуру с меня сдерет, если я не помогу, ваша светлость.

– Значит, он ничего не узнает. Подай-ка мне фонарь.

Парень повиновался.

– Изволите сказать, куда вы отправитесь, ваша светлость? Нортон говорит, что ему всегда нужно знать, где находится каждая лошадь.

– Скажи ему, что я поехал на встречу.

– Но еще не рассвело, ваша светлость, – недоверчиво возразил паренек.

– Тогда скажи, что мне надо повидаться с женщиной, – ответил Гэвин и от одних этих слов почувствовал такую веселость, какой никогда не испытывал. Он пришпорил коня.

В конце концов, он не гоняется за какой-то обыкновенной женщиной. Он претендует на саму Сирену и собирается вытащить Сару Петтиджон из ее бедственного положения.

Освещая себе дорогу фонарем, он скакал по пустынным улицам Лондона и думал о том, что в его окружении нет ни одного мужчины, который не будет ему завидовать.

Глава пятая

Прошло несколько часов, прежде чем Сара наконец уснула.

Выпроводив Бейнтона, она еще целый час ходила по комнате, вспоминая мельчайшие подробности их разговора и придумывая хлесткие возражения, которые поставили бы его на место.

Наихудшим из всех был момент, когда он заинтересовался ее пьесами. «Моя работа», – услышала она свой высокомерный голос. «Работа?» – переспросил он, будто женщины никогда не занимаются такими вещами. Или будто сочинительство – это не тяжелый труд. На самом деле этот труд более тяжелый, чем мог представить себе такой аристократ, как он, – ведь Бейнтон никогда не работал. У него для этого были слуги.

А потом, разъяренная, она представила, как запихивает в его надменный рот листы со своей пьесой. Она заставила бы его съесть все до единого – будет знать, как ее допрашивать. Да, заставила бы!

На самом деле она не могла дождаться, когда Джефф и Чарльз поставят ее пьесу. Она выбрала «Беспокойную вдову», потому что это была веселая комедия, хотя и с остроумным концом – особенно в кульминации, когда герой падает на одно колено и признается в любви вдове. Эту сцену она представляла себе очень живо. Без сомнения, после первого же представления жители Лондона толпами повалят в театр. По всему городу пойдут разговоры о том, как великолепна новая пьеса, они достигнут ушей герцога Бейнтона, и он будет гадать, что же это за новый талантливый драматург появился в Лондоне и покорил столицу.

Может, его любопытство окажется настолько сильным, что он даже станет искать этого драматурга – и найдет?

Сара представила себе их встречу. В ее воображении она почему-то была одета в георгианском стиле, в напудренном парике и даже с мушкой, а в ушах – блестящие серьги с имитацией бриллиантов. Она поняла, что выбрала для их встречи костюм, который надевала ее мать, когда играла в постановке «Унижение паче гордости» – это была последняя сыгранная ею роль, а потом она стала любовницей лорда Твиндейла.

Сара считала, что этот костюм прекрасно демонстрирует царственность и самоуверенность. Именно такой она и хотела быть в присутствии Бейнтона.

Что касается его, то в ее воображении он был одет довольно мрачно. Что-нибудь красно-коричневое. У него был смиренный, сокрушенный вид. Эта картина была такой утешительной… Однако нельзя сбрасывать со счетов реальность.

Бейнтон никогда не смирится перед ней.

Она почувствовала сожаление, и ее мысли обратились к тому, чему уже никогда не суждено сбыться.

Ее охватило одиночество.

Бейнтон никогда не увидит ее пьесы. Это ниже его достоинства. И ее матери больше нет. Разочарование, цинизм и пристрастие к опиуму скоро свели ее в могилу, и, кроме Сары, не было никого, кто тосковал бы о ней.

Сара оглядела свою комнату и увидела ее глазами Бейнтона. Здесь не было ничего от нее. Это была пустая оболочка по сравнению с той жизнью, которую она когда-то вела, и женщина была безумно рада, что Шарлен уехала и благополучно обитает вдалеке от всего этого. Ее жизнь теперь в Бостоне. У нее будут дети, любовь и все, что приходит вместе с ними – все то, что потеряно для Сары.

Возмущение Сары угасло, и ей хотелось плакать. Нужно лечь в постель. Завтра будет важный день. Она встретится с Джеффом и Чарльзом, чтобы обсудить свою постановку. Герцогу Бейнтону не удастся нарушить ее планы.

Она разделась, аккуратно свернула костюм Сирены и уложила в коробку. Надев через голову плотную хлопковую ночную рубашку, она задула свечу. Ее койка была очень неудобной, но она постаралась убаюкать себя приятными мыслями о завтрашнем дне и уснула беспокойным сном.

Обычно она не видела снов, но эта ночь была исключением. Саре снилось, что она идет по темному и опасному месту, в котором раньше никогда не бывала, но она находилась там не одна. Рядом был герцог Бейнтон, он защищал ее и указывал дорогу. Она радовалась, что он рядом, потому что вокруг слышались насмешливые, дразнящие голоса. Ей даже казалось, что она видит лица, но в этом смутном, запутанном сне не могла как следует их рассмотреть.

Она была уверена лишь в том, что рядом Бейнтон… И тут раздался стук.

Услышав этот звук, Бейнтон остановился, а Сара продолжала идти вперед. Она подумала, что он догонит ее, но герцог не двигался. Он просто исчез, и она осталась одна с этим ужасным стуком, который становился все громче и настойчивее…

Сара встрепенулась, проснувшись и с изумлением обнаружив, что она дома, в постели, а не идет по темным улицам. Все ее тело болело, словно она прошагала не одну милю, – и тут она вспомнила, что так оно и было. Прошлой ночью она неплохо размялась, а вот выспаться и как следует отдохнуть ей не удалось.

– Миссис Петтиджон! Проснитесь! – раздался голос герцога Бейнтона, продолжавшего колотить в ее дверь.

– Что же там такое?..

Сара наскоро пригладила волосы. Перед сном она не стала заплетать косу, и сейчас их тяжелая густая копна была спутана. Часть лица отекла, будто она слишком долго спала, в глазах чувствовалась резь, словно их засыпало песком. Она протерла глаза.

– Миссис Петтиджон, откройте дверь. Я должен обсудить с вами очень срочное дело.

Из-за двери пробивался свет, словно уже настал день, но это было невозможно.

До сознания Сары дошло слово «срочное». Что может быть такого срочного, о чем он не мог сказать ей вчерашней ночью? Она сразу же подумала о Шарлен.

Сейчас, во время англо-американской войны, переписка между Сарой и ее племянницей была затруднена. Если кто-то и мог получать информацию от Шарлен, то лишь могущественный герцог Бейнтон.

Ее охватил страх за Шарлен. Она подскочила к двери и распахнула ее. Оказалось, что свет, пробивающийся снаружи, исходит от фонаря в его руке. Прищурившись, Сара еще шире распахнула дверь.

– С Шарлен все в порядке? – спросила она.

– Да, конечно, – ответил он, без приглашения проходя мимо нее в комнату. Сняв шляпу, он положил ее на стол, рядом поставил фонарь.

– Тогда к чему такая срочность? – в замешательстве спросила Сара.

Но Бейнтон не обращал на нее внимания. Он остановил взгляд на ее босом большом пальце ноги, который виднелся из-под длинной ночной сорочки. Сара вспомнила, как тепло звучал его голос, когда он поинтересовался, какая еще часть тела у нее обнажена. Она быстро спрятала ногу под сорочку, но он тут же перевел внимание на спутанные волосы, разбросанные по плечам. На что бы он ни смотрел, его взгляд был похож на прикосновение, и ей хотелось от него спрятаться.

Внезапно он объявил:

– Я хотел бы провести с вами ночь.

Эти слова не сразу дошли до ее еще сонного сознания, но как только это случилось, она чуть не расхохоталась… Но тут же поняла, что он совершенно серьезен.

Его присутствие, его личность заполняли каждый уголок этой жалкой комнаты. Он был слишком хорош, чтобы в ней находиться. Слишком полон энергии и жизни.

И сознания собственной значимости.

Стоя у все еще открытой двери, Сара произнесла:

Этот факт был установлен еще вчера, когда вы сказали что-то о моей груди и сделали комплимент моим ногам, ваша светлость. Думаю, вас не удивит мой ответ – нет. А теперь спокойной ночи или доброго дня – в зависимости от того, который теперь час.

И она жестом попросила его выйти.

Но он не двинулся с места.

– Выслушайте меня, и … – он продолжил, словно предполагая, что убедить ее не удастся, – если вы все еще будете настаивать, чтобы я ушел, я это сделаю.

Если?

Несмотря на свой сарказм, Сара ощутила любопытство. У Бейнтона никогда не было любовниц. До нее доходили слухи, которые передавали друг другу актрисы и танцовщицы – они всегда были в курсе таких вещей. Он был самым желанным холостяком в Лондоне и самой вожделенной добычей для любой женщины не самых строгих правил.

Кроме того, она никогда не получала подобных предложений.

Да, когда она была моложе, за ней гонялись мужчины. Однако после того мучительного фарса, в который превратился ее брак, она больше никого не подпускала близко к себе. Пожалуй, ей больше нравилось быть хозяйкой своей жизни. Плохой муж вполне может привести женщину к таким выводам.

Она закрыла дверь.

– Говорите.

– Я вам не нравлюсь. Я понимаю, – поспешил он прибавить, – но я не настроен против вас.

Это было для нее новостью.

– Я считаю вас упрямой, – добавил он, – и иногда неразумной, но это не преступление.

– Как это мило с вашей стороны, ваша светлость.

Бейнтон не обратил внимания на ее насмешливый тон. Вместо этого он зашагал по ее тесной комнате точно так же, как всего час или два назад шагала она.

– У меня есть проблема, – сказал он. – Я должен жениться. И я женюсь. У меня есть деньги. Я герцог. Есть женщины, которые захотят выйти за меня замуж.

– Две уже отказались, – вкрадчиво напомнила она.

Он остановился.

– Да, отказались, и в этом отчасти заключается трудность. Вы – одна из немногих, кто знает, что я поступил честно и дал им выйти замуж за тех, кого они избрали. Это произошло не потому, что они сочли меня недостойным или нашли во мне какие-то изъяны. Однако остальные не знают всех обстоятельств.

Бейнтон остановился, словно борясь с собой, а затем продолжил:

– Некоторые считают, что я не совсем мужчина.

– Какие глупости, – ответила Сара.

– Но это так.

Она хотела опровергнуть его заявление, но… Он был прав. До нее доходили перешептывания неких недоумков, гадавших, что же с ним не так и почему Шарлен выбрала другого. Они даже подкатывали к Саре, надеясь выведать у нее что-нибудь, и очень разочаровывались ее молчанием. Она знала, что эти слухи абсолютно несправедливы, но что она могла сказать? Кто поверит актрисе?

Он протянул ей руку и усадил ее на один из стульев. Пододвинув второй, он сел напротив, так что они почти соприкасались коленями.

– Прошлой ночью, миссис Петтиджон, вы создали образ, желанный для всех без исключения мужчин в театре.

Это была правда. Она стала сенсацией.

– Я ничего особенного для этого не делала.

– Вам это и не нужно. Мужчины алчны. Они видят – и уже хотят. Если бы вы были со мной, это помогло бы мне восстановить репутацию.

– Я не публичная женщина.

Она стала подниматься, но он поймал ее руку.

– Это деловое предложение.

– Я. Не. Публичная. Женщина, – с нажимом повторила она.

– Я никогда вас такой не считал. Однако вы создали такое впечатление – возможно, ложное, но люди думают, как им угодно.

– И что же они думают относительно цены, за которую я могу себя продать?

– Или воспользоваться этим моментом для своей выгоды. Что есть такого, что вам нужно, но вы не можете это получить, миссис Петтиджон? Может быть, безопасность? Или прекрасный дом, который был бы вашим?

– Снова пытаетесь проявить заботу обо мне, ваша светлость?

– Вы отказались принимать благотворительность.

Сара раздраженно хмыкнула. Что ж, если он использует ее же слова против нее, пусть это будет на его совести. Она скрестила руки на груди.

– У меня свои принципы.

– Да, весь мир знает, что миссис Сара Петтиджон – не просто актриса. У нее есть принципы, – ответил он. – Она никогда не опустится до того, чтобы петь, дрыгая ножками на раскачивающейся веревке над головами толпы голодных мужчин, ведущих себя, словно свора псов.

На мгновение Сара возненавидела его.

Но она не станет оправдываться.

У нее были веские причины участвовать в «Озорном ревю». Одинокая женщина должна делать все, что в ее силах, чтобы выжить. Ей нет надобности объяснять свое поведение его надменности. Она ответит ему такой же надменностью.

– Свора псов, одним из которых были вы, – насмешливо напомнила она.

– Да, я был там, – признался он.

Она смотрела на него, рассерженная и уставшая. Точнее, изможденная.

На миг она почувствовала, что может не выдержать этой жизненной борьбы. Насколько же должно быть тяжело, чтобы она сдалась, сказала «да» и получила дом – свой дом, который никто не сможет у нее отнять?

Она не должна поддаваться искушению. Ведь ее мать сдалась. Но все же любопытно…

– В Лондоне и его окрестностях по меньшей мере полдюжины пташек, любая из которых, будь она рядом с вами, вызвала бы зависть всех ваших знакомых, ваша светлость. Почему же я?

– Я искал такую, которая не наделает глупостей, – ответил он. – Мне не нужны внебрачные дети.

Умно. Бейнтон был богат. Поддерживать родившегося от него ребенка было бы для него делом чести, и мать этого дитяти могла бы считать себя обеспеченной на всю жизнь.

– Кроме того, мне нужна та, на чью осмотрительность я мог бы положиться.

– И вы считаете меня именно такой? – недоверчиво спросила Сара.

– Собственно говоря, да. У вас действительно есть принципы.

– Пожалуй, мне приятно это слышать.

– Пожалуй?

– Да, пожалуй. Я несколько смущена, – сказала она. – Вы ждете от меня осмотрительности и при этом, очевидно, желаете дать понять всему Лондону, что мы – любовники. Какую игру вы ведете?

– Никакой игры. Мне нужна помощь, и вы – единственная, кому я могу доверять.

– Потому что… – подсказала она.

– Потому что я девственник, миссис Петтиджон.

Сара застыла, не зная, не ослышалась ли она.

Однако он не смеялся и вел себя совсем не так, как если бы это был розыгрыш. Он был удивительно серьезен, и она поняла, что он говорит правду.

Она выпрямилась, положила руки на колени и просто сказала:

– Не беспокойтесь. Это временно.

Он вздрогнул на стуле, словно собираясь возразить.

– Но сейчас это так, – объявил он. – Вы думаете, я этого хочу? В моем возрасте?

– Тогда почему это так?

– Видите ли, принципы есть не только у вас. Я подумал, если моя жена должна быть девственницей, то будет справедливо, если я приду к алтарю в таком же состоянии… чистоты, если можно так выразиться.

– О, ваша светлость, вы романтик.

В ответ на ее замечание он смущенно нахмурился.

– Разумеется, я романтик. – Он пожал плечами и, смущаясь, продолжил: – Однако вам известна история моих поисков жены.

– Да.

– И теперь, если мои знакомые узнают…

Умолкнув, он продолжил свою речь жестом руки, и Сара с трудом удержалась от смеха.

Итак, Бейнтон – красивый, знатный, обладающий всеми качествами, необходимыми для прекрасной жизни, – и тревожится из-за подобных пустяков?

Сара не могла в это поверить. Она покачала головой.

– Тогда исправьте это, – предложила она. – Познайте жизнь, уйдите в загул.

– Я пытаюсь, – ответил он, снова садясь напротив нее. – Я хочу этого.

– Со мной?

Он сдвинул брови.

– Конечно. Поэтому я здесь.

– Нет.

– Что – нет? Вы имеете в виду, я не здесь? Но я здесь.

– Я не собираюсь вас развлекать.

– Вы не обдумали все как следует…

– О, я прекрасно все обдумала…

– …потому что иначе вы увидели бы в этом много преимуществ.

Каких преимуществ? – Сара встала и окинула взглядом свою лачугу. – Да, дом – это было бы прекрасно. Не беспокоиться о деньгах – еще лучше. Но я уже это проходила, ваша светлость.

– У вас был покровитель?

– У моей матери. Так бывает, если женщина остается одна. Если она не становится швеей или гувернанткой, личной прислугой, нянькой или, самое ужасное, компаньонкой какой-нибудь своенравной старой леди, то у нее остается весьма небольшой выбор. Но я хочу от жизни чего-то большего. Не просто найти способ обеспечить себя – я хочу, чтобы моя жизнь имела значение.

Он посмотрел на нее так, словно она произнесла что-то на тарабарском языке.

– Но ваша жизнь и так имеет значение.

Сара снова села на стул напротив него и наклонилась вперед, стараясь донести до него смысл своих слов.

– У вас есть цели. Но они есть и у меня. Мои произведения – смысл моей жизни. Моя миссия или, если хотите, мое основание ходить с высоко поднятой головой и не жить за чужой счет.

– Я вас обидел, – смущенно ответил он.

– О да. Так и есть.

Его брови снова сдвинулись к переносице, желваки напряглись.

– Но вы не хотите благотворительности.

– Не хочу.

– Я ее не предлагаю.

Сара понимало, куда он клонит. Это изумляло ее и вместе с тем забавляло.

– Вы думаете, что если я стану вашей любовницей, то это даст вам возможность заботиться обо мне, а я смогу чувствовать себя полезной?

Он на мгновение задумался.

– Таково мое намерение.

– И вы не понимаете, почему бы мне не принять ваше предложение, не так ли? – продолжила она за него.

– Честно говоря, я изумлен. Мне кажется, это решит сразу несколько проблем.

– И вы могли бы сделать такое предложение знатной леди? Или женщине благовоспитанной?

Бейнтону показалось, что лучше ему быть поосторожнее. Он отвел глаза.

– Вы же знаете, это было бы неправильно.

– Поскольку?.. – продолжила она тоном строгой учительницы.

– Такое предложение могли бы счесть оскорблением.

Сара снова наклонилась вперед.

– Мой отец – лорд Твиндейл, покойный. Я родилась в результате внебрачной связи, ваша светлость, но я не вижу, каким образом это делает меня менее уважаемой, чем его дочери, урожденные леди Твиндейл.

– Думаю, вы знаете ответ на этот вопрос.

– Вы правы. Мне понадобилось много лет, чтобы это преодолеть. На самом деле мое чувство значимости основывается вовсе не на том, кто был мой отец. А на том, кем я сама себя считаю.

Гордые слова. И смелые. Она сидела, словно окруженная их ореолом.

Бейнтон их услышал. Возможно, он им не поверил, но все же на миг они поняли друг друга.

И она ожидала от него извинений. Она была готова к его бормотанию о том, что он не вполне понял ее ситуацию. Она даже ждала, что он попросит прощения, что было бы ей очень приятно. Скорее всего, он нечасто приносит кому-либо извинения.

Вместо этого Бейнтон молча сидел перед ней с непроницаемым выражением лица – и вдруг наклонился, взял ее за подбородок и, прежде чем она поняла его намерения, поцеловал ее.

Она растерялась.

Его рука на ее щеке была такой теплой. А его губы на ее губах – горячими.

Это был не поцелуй искушенного повесы. В нем не было требования – лишь неприкрытое желание и ощущение чуда.

Несмотря на свои лучшие побуждения, Сара ответила на поцелуй.

Она не помнила, когда в последний раз целовала кого-либо. С тех пор прошло уже много лет. Небрежный поцелуй молодого актера, который поймал ее в уборной, в расчет не шел. Бейнтон не пытался ее щупать. Он говорил с ней, а разве не прекрасно, когда с тобой говорят на твоем языке? Иметь мужчину, который предлагает ей уважение и почитание? Чувствовать, как ее обнимают его руки? Ощущать так близко жар его тела?

Она уже давно забыла все это, но его поцелуй напомнил ей все.

Ее губы раскрылись, стали мягкими. Она почувствовала, что не хочет отодвигаться. У нее вдруг возникло желание чего-то большего.

Герцог почувствовал ее движение и повторил его.

Бейнтон был новичком в соблазнении. Он не очень понимал, что делает. Его поцелуй был искренним, честным и – странное дело – восхитительным.

На миг Сара ощутила его аромат, и это было приятно. Очень приятно.

Кто-то из них вздохнул. Она поняла, что тихий вздох удовольствия исходил от нее. Герцог был слишком увлечен, лаская ее, притягивая ее к себе.

На мгновение она увидела себя и Бейнтона в этой комнате словно со стороны. Они целуются, страсти разгораются… Если она не будет осмотрительной, рука герцога окажется у нее на груди…

Его рука оказалась у нее на груди, и Сара вскочила со стула. Она схватилась за стол, чтобы поставить его между их стульями. Коснулась своих губ. Не могла не коснуться. Они словно были не такими, как раньше, – она это чувствовала.

Изменились в ней не только губы. Ее сердце колотилось. Кровь пульсировала в ушах.

Казалось, Бейнтон был потрясен не меньше, чем она. Он повернулся к ней всем телом. Их глаза встретились. Она увидела в его взгляде вопрос. И поняла его. Бейнтона это все тоже застало врасплох.

Кто бы мог подумать, что они оба так бурно отреагируют друг на друга?

А она отреагировала. Даже в эту минуту ее обнаженное тело под плотной ночной рубашкой хотело только одного: забраться к нему на колени и узнать, будет ли второй поцелуй таким же сладостным, как и первый.

Прочь, – услышала она собственный голос, прозвучавший словно откуда-то из преисподней. – Прочь из моего дома.

Герцог не сдвинулся с места. Он вел себя так, словно все еще был под воздействием поцелуя. Но Сара уже пришла в чувство. Она подошла к двери и рывком открыла ее.

Прочь.

Наконец Бейнтон тоже пришел в себя. Он схватил со стола шляпу и шагнул к женщине.

Сара хотела было отступить, однако гордость не позволила ей шагнуть назад. Она выпрямилась на месте, не зная, что будет делать, если он снова ее поцелует. Сжав губы, она постаралась дать понять и ему, и себе, что не хочет этого.

Он остановился перед ней. Сара была довольно высокой, как для женщины, но Бейнтон все же возвышался над ней.

Он сжал зубы, и желваки его задвигались.

– Уходите… пожалуйста, – прошептала она. – Сейчас же.

Услышав ее просьбу, Бейнтон шагнул из комнаты, но на пороге остановился.

– Если я вам когда-нибудь понадоблюсь…

– Не понадобитесь.

– Но если вдруг это случится, пошлите за мной.

Этого не будет. Он и без того слишком уж близок к ней.

– Благодарю вас за визит, ваша светлость.

Он поколебался, не зная, возразить ей или нет, но все же распрямил плечи, быстро поклонился и вышел. Сара торопливо закрыла за ним дверь и повернула ключ в замке. Она услышала, как по лестнице стучат его ботинки.

И наступила тишина. Глубокая тишина, не предвещавшая ничего хорошего.

Тишина, означавшая одиночество.

Прислонившись спиной к двери, Сара медленно опустилась на пол. Он оставил у нее свой фонарь. Казалось, что этот свет – часть его, он заполняет окружавшую ее черноту.

Другой мог бы вернуться, ворваться в комнату, требуя, чтобы она выслушала, угрожая ей. Но не Бейнтон. Он был слишком горд. Она понимала. У нее тоже была гордость.

Ее глаза остановились на рукописи, которую она повсюду носила с собой. Ее работа. Воплощение всей ее сущности, ее личности… Но этот поцелуй…

Поцелуй Бейнтона был простым, даже наивным, и невинным в своей жажде, своей страсти. Он напомнил ей, кто она такая.

– Не верь, – предостерегла она сама себя. – Не позволяй себе поддаваться пустым мечтам.

Но этот поцелуй все же не выходил у нее из головы.

Глава шестая

На следующее утро Сара проснулась, вздрогнув, и с тревогой обнаружила, что уснула, скрючившись на полу у двери.

Спину и ноги ломило, ныла каждая мышца. И не только из-за неудобной позы. Изрядную боль явно вызвали напряжение вчерашнего выступления и прогулки босиком по улицам Лондона.

Воспоминания о прошлой ночи снова вихрем пронеслись у нее в голове. Сара оглянулась на оставленную на столе лампу, чтобы убедиться, что визит Бейнтона ей не приснился. Фитиль почти догорел. Женщина вскочила и поскорее задула его, чтобы сохранить остатки фитиля и масла.

Она опустилась на один из стульев. Они все еще стояли друг напротив друга, и ей ясно представилась широкоплечая фигура Бейнтона, сидящего на одном из них во время их вчерашнего разговора.

Подумав об этом, Сара почувствовала острую боль в голове. Отбросив назад спутанные волосы, она одной рукой помассировала висок. Где-то в доме пронзительно вскрикнул младенец, а в другом конце какой-то мужчина издавал отрывистые громкие звуки, словно рубил дрова.

Прошлой ночью у нее была возможность сделать свою жизнь легче и комфортнее.

– Но ты ею не воспользовалась, – напомнила она себе. – И не станешь.

Она почти услышала, как мать, качая головой, укоризненно цокает языком.

– Я живу по-своему, – сообщила она призраку матери и решила, что самое время заняться делом.

Судя по звукам, проникающим сквозь тонкие стены дома, было уже позднее утро. Все участники вчерашнего представления наверняка собрались в театре, чтобы получить плату. Нельзя слишком надолго откладывать расчет за выступление. Когда Джефф и Чарльз окончат все расчеты, они будут готовы поговорить с Сарой о ее пьесе. Она надеялась на успешный разговор.

Мытье в ее стесненных обстоятельствах всегда был нелегким делом. Воду нужно было носить от насоса, расположенного ниже по Болден-стрит. Сара ежедневно совершала это путешествие. Во-первых, потому что верила в необходимость ежедневного мытья, во-вторых, потому что хотела выглядеть наилучшим образом на предстоящей встрече. Однако последнее потребует от нее немалых усилий. Она была уверена, что под глазами у нее огромные круги, и виноват в том, что она не выспалась, конечно же, Бейнтон.

Накинув поверх рубашки одно из повседневных платьев, Сара надела туфли и, пригладив волосы расческой, отправилась за водой. Вернувшись через четверть часа, она принялась приводить себя в порядок.

Остатками хлебной корки, маленьким кусочком засохшего сыра и водой Сара заглушила голод. Затем тщательно оделась, выбрав прогулочное платье травянисто-зеленого оттенка, которое выгодно подчеркивало цвет ее волос. Кроме того, это было ее лучшее платье. Она убрала волосы в высокую прическу, выпустив вдоль щек две длинные пряди.

Сегодня в Лондоне будет сыро. В небе висели низкие серые тучи. Сара надеялась, что успеет дойти до театра, прежде чем начнется дождь.

У нее была только одна шляпка, и женщина берегла ее как могла. Шляпка была из бронзового шелка, отделанная полосатыми лентами зеленого и голубого цветов. Эти ленты они выбирали вместе с Шарлен. Сара очень любила это сочетание цветов, что было очень удачно, поскольку позволить себе новую шляпку она не могла. Сразу же после успеха своей пьесы она проведет целый день, выбирая шляпки, ленты и туфли. Ей так хотелось наконец надеть туфли с целыми каблуками и чулки, не заштопанные уже дюжину раз.

А еще она купит крем для лица. Обломок зеркала, в который она смотрелась по утрам, показывал ей появляющиеся вокруг глаз морщинки. Хорошо еще, что у нее темные ресницы. У рыжеволосых ресницы часто бывают светлыми.

Наконец, одетая во все лучшее, Сара была готова выходить. Она чуть сдвинула шляпку набок, надела перчатки, накинула на плечи плащ на случай, если все-таки по дороге в театр ее застанет дождь, и взяла из стопки рукописей «Беспокойную вдову». Эту пьесу она считала своей лучшей работой.

Рукопись состояла из отдельных листов. Сара бережно уложила их в кожаную папку. Текст отдельных ролей она уже начала копировать, но у нее кончилась бумага, и чернила тоже были на исходе. Она должна поговорить об этом с Джеффом и Чарльзом.

Ей нужен заем. Она отмахнулась от гонорара за исполнение роли Сирены, чтобы они согласились поставить «Вдову». Однако за квартиру давно уже пора было платить, а снова переезжать, пусть даже из такой бедной комнаты, ей не хотелось.

В голове мелькнула мысль, что Джефф и Чарльз, возможно, разрешат ей быть руководителем постановки. Разумеется, она планировала помогать в постановке и даже выйти на сцену, если в этом будет необходимость. Она отлично сыграла бы главную героиню пьесы, вдову.

Но она определенно желала быть режиссером-постановщиком. Эта история зрела в ней целых пять лет, и никто не представлял ее лучше, чем она. Никого она не волновала больше, чем ее. А главное, это позволило бы ей наконец найти свое место в этом мире, который так часто казался ей столь равнодушным и безжалостным.

Прогулка до Бишопс Хилл была хорошим упражнением для ног. В воздухе висел туман. Сара спрятала папку с бумагами под плащ и продолжала идти.

Завидев впереди здание театра, она с удивлением обнаружила, что порядочная часть вчерашней компании все еще толпится у входа. Они явно были чем-то недовольны. Когда она подошла ближе, несколько человек подозрительно уставились на нее. Однако узнать ее было трудно. Она хорошо поработала над сохранением тайны личности Сирены.

Но тенор Уильям Милрой знал ее в лицо и подошел к ней.

– Если вы за оплатой, то можете с тем же успехом идти мимо, – сообщил он со своим милым ирландским акцентом. – Они нас кинули.

Сара застыла на месте.

– Они – что? Кто?

– Кинули нас. Сбежали. Видите доски на дверях? Хозяин театра был тут час назад и заколотил вход. Эти ублюдки и его оставили ни с чем.

– Вы говорите о Джеффе и Чарльзе? – с надеждой уточнила Сара. – Вчера они заработали целое состояние.

– Да, и наверняка забрали его с собой, – согласилась актриса по имени Ирен. – Когда к полудню они не показались в театре, один из парней пошел посмотреть на квартиру, которую они снимают. Она была пуста. Соседи сказали, что слышали ночью, как они уезжали. Они смылись.

– Нет, – не поверила Сара. Услышанное не укладывалось в ее голове. – Я знаю их много лет. Они не могли так поступить.

– Но они это сделали, – возразила Ирен.

– Чертовы подонки, – сказал человек, исполнявший прошлой ночью роль пастуха.

Он повернулся и пошел прочь. Одна из актрис, девушка с тугими черными кудрями, бросилась вслед за ним.

– Куда ты идешь? Что нам делать? – кричала она ему вдогонку.

– Найдем пивную, – ответил он на ходу, повернувшись и продолжая идти спиной вперед. – Идешь?

Она посмотрела на остальных.

– Мне надо в Ковент, – сказал один.

– Я иду, – ответил другой.

Загрузка...