Свободен - 2

Глава 1

— Так, так, отдел материально-технического обеспечения, — радушно встречает нас Элла Лисовская, поднимаясь из-за стола. Я едва вернуться успела. Едва зашла в кабинет. Да что там, ещё поцелуй моего Рыжебородого Бога на губах не остыл, а она нас уже вызвала. — Проходите, проходите.

Сама отодвигает для нас стулья эта новоявленная коммерческий директор холдинга. И садится не во главе переговорного стола, а напротив меня. Рядом с Рачковой, вежливо покашливающей, но явно, как и все, не знающей, что ожидать от этой приятной брюнетки с влажным взглядом газельих глаз.

А она хорошенькая эта Эллочка. Да что там, красавица! Про таких говорят: домашняя девочка. И не скажешь, что бизнес-леди. И не поверишь, что деловая, хваткая, зубастая. Всё в ней источает уют, кротость, мягкость, приветливость. От тёплого свитерка, надетого вместо строго костюма, до очаровательно женственных черт лица и ласковой улыбки, которой она одаривает каждого, называя по именам.

— Наталья Петровна, — улыбается она словно агент «Орифлейм», зазвавший домохозяек на презентацию. — Наталья Витальевна, Лана Валерьевна. Никого не перепутала?

— Нет, — машем мы головами, отвечая недружным хором.

— Ну и славно. Как вас мало, я даже растерялась, — открывает она перед собой ежедневник и миленько покусывает колпачок ручки, вчитываясь в свои заметки. Такая безобидная. Такая дружелюбная. Что уже хочется блевануть.

Мой будущий и её несостоявшийся муж не сказал о ней ни одного плохого слова. Честь ему, конечно, и хвала за это, но решение его отца объединить «ЭйБиФарм» и «Эллис-Групп» в холдинг, коснулось лично нас обоих, раз теперь придётся каждый день видеть эту Эллу Маратовну, как она только что представилась.

Более того, мне придётся подчиняться ей. Потому что я всего лишь менеджер. А ей — подчиняться Танкову. Потому что парень, который сделал предложение руки и сердца нам обеим, теперь исполнительный директор. И да, субординация в любой компании — это, конечно, святое. Но какое значение имеют все эти бейджики и таблички на дверях кабинетов, когда, глядя друг на друга, мы думаем одно и то же: «Он с ней спал (спит)». Нужное подчеркнуть.

И угадайте, кого она просит задержаться, после того, как поясняет перспективы работы в холдинге и расширение нашего отдела?

— Я не буду делать вид, что мне всё равно, — плотно закрывается она дверь и встаёт напротив. — Есть вещи, которые не забываются. Ни через год, ни через два, ни через двадцать. Никогда. Это больно. Это обидно. Это до такой степени жестоко, что ты не можешь поверить в реальность происходящего. Когда утром он встал, поцеловал тебя сонную, как обычно на прощанье, оставил в кофеварке твою порцию кофе, на столе записку «Люблю тебя! Не скучай!», а вечером сел напротив, посмотрел в глаза и сказал: «Прости! Мы не можем быть вместе. Это будет неправильно». И даже вещи свои не забрал. Просто встал и ушёл.

— Элла, мне…

— Нет, тебе не жаль, — останавливает она меня взмахом руки. — Ты думаешь, что я сука, которая решила во что бы то ни стало его на себе женить. Используя влияние на отца, акции да, собственно, какая разница что, ведь на войне все средства хороши. И да, я готова на что угодно, — опирается она руками на стол, нависая надо мной. — но не ради того, чтобы отомстить… Чтобы заткнуть эту боль. Боль, с которой я живу два этих грёбанных года. Боль, которая не лечится ничем. Ни алкоголем, ни таблетками, ни психологами. Ничем. Только его руками.

Она стоит ещё пару секунд, глядя на меня в упор. А потом отворачивается и уходит к окну. Разглядывает жёсткие листья замиокулькаса. Разворачивает горшок с цветком другой стороной к свету. И словно совсем забывает о моём существовании.

И я физически чувствую её боль. Из женской ли солидарности или просто чисто по-человечески да, я её понимаю. Прекрасно понимаю. Но что бы я сейчас ни сказала, это будет использовано против меня. Потому что ей не нужны ни моё сочувствие, ни моя жалость, ни советы, ни сострадание, ей нужен материал, из которого она по своему усмотрению сделает что угодно: построит обвинительное заключение, сошьёт саван, в который меня завернёт и похоронит, или совьёт гнездо, как та ласточка, из всего что плавает на поверхности, обильно сдобрит своей ядовитой слюной и поселится в нём, чтобы пестовать свои обиды как пустые яйца.

— И всё же мне жаль, — встаю я из-за стола, не желая продолжать этот бессмысленный разговор. Я ничем не могу ей помочь. И я не девочка для битья, чтобы тыкать в меня палкой просто потому, что он выбрал меня. — Я могу идти?

— Идите, Танкова, — разворачивается она и достаёт из кармана телефона. — Я же правильно записала? Ваш номер оканчивается на сорок семь семнадцать?

— Совершенно верно, — киваю я, взявшись за ручку двери.

— А может нам нужно подружиться? — смотрит она на меня скорее задумчиво, чем изучающе или враждебно. — Как-нибудь напиться вместе? Поплакать? И я, наконец, смирюсь, приму и отпущу это. Я не плохой человек, — выдыхает она, опускает глаза в телефон, тыкает по клавишам. — Я понимаю, что ты ни в чём не виновата.

Глава 2

«Ну, где же ты, Артём свет Сергеевич со всей своей мудростью, что прошлое надо оставлять в прошлом? — усмехаюсь я, рассматривая фотографии, что прислала Людоедочка Маратовна. — Вот оно твоё прошлое. Стучится в нашу дверь. В дверь, которую вышибут, если я не открою. И как мне теперь это развидеть?»

Как выкинуть из головы эту милоту, что сохранили снимки. Фотографии, где они так откровенно счастливы? Милуются. Обнимаются. Он зарывается лицом в её растрёпанные волосы. Сидя на кресле, кутаются в один плед. И он… с бородой. С чёртовой рыжей бородой, которую отращивал два года. То есть это было снято не два года назад. А уже после того как свадьба не состоялась. И расстались ли они тогда? И знает ли эта Эллочка, что я стала причиной их разрыва? Судя по всему — нет. Танков не из тех, кто стал бы болтать, ведь даже я этого не знала. То есть я для неё — просто претендентка на роль жены номер два. Хочет показать, что у них всё тоже было красиво и чтобы я на многое не рассчитывала? Но невольно сказала мне о другом. А знает ли мой Скрытный, что у Эллочки есть эти фото?

— И что мне со всем этим делать? — всплёскиваю я руками, стоя у своего рабочего стола. И честно говоря у меня сейчас только одно желание: взять коробку, сложить туда свой нехитрый скарб и уйти.

— Лан, ты чего? — подскакивает со своего места Витальевна. — Задание что ли какое получила от нового начальства? В другой отдел тебя решили перевести?

— Почему в другой отдел? — невольно напрягаюсь я. — Что уже ходят такие слухи?

— Ну твой точно не оставит тебя здесь простым менеджером, — пожимает она плечами. — А в связи со всей этой реорганизацией, я подумала, может, он под руководство Эллы Маратовны тебя поставит. Такая девочка приятная. И толковая. Нам с Петровной очень понравилась. Или это ты из-за него и вздрюченная? Он, кстати, раза три забегал. И тоже что-то дёрганный. Тебя искал. Нашёл?

— Я о своём, — отмахиваюсь я от НВ, падая на стул. Значит, о том, что Танкова связывают с Лисовской отношения куда более близкие, чем рабочие, здесь пока не в курсе. Только надолго ли? И я, конечно, делиться не собираюсь. Но чувствую, наша личная жизнь скоро легко станет достоянием местной общественности.

Ударила бы этого Елизарова чем тяжёлым да не по голове, а по причинному месту, которым он в последнее время думает. Если вообще думает. И да, я понимаю, у него бизнес на первом месте. Но нам с его сыном в этом Бермудском треугольнике теперь как работать?

— Понимаю, до свадьбы считаные дни, — подсказывает мне НВ ответ на свой вопрос. — А оно то там не срастается, то тут не готово. Платье забрала?

— Нет, конечно! В день свадьбы сразу и заберу, и надену, — откидываюсь на спинку совсем без сил.

— А-а-а, — хитро улыбается она. — Чтобы жених не видел. Ну-ну.

— Господи, что за день такой сегодня, — с тоской смотрю на часы. До вечера ещё как до Луны. А я уже еле живая.

— Лана, — в четвёртый раз, судя по подсчётам Витальевны, заходит в наш кабинет моё Бородатое Не Знаю Что.

— Договор с «Эридой» у тебя на столе.

— Да плевать я хотел на эту «Эриду», — опирается он на стол, рассматривая меня с пристрастием. — Есть что-то, что я должен знать?

— Давай мы вечером об этом поговорим, — даже не делая над собой усилий, любя взлохмачиваю я его идеально уложенные и зачёсанные назад волосы.

И прямо не знаю с чего начать, когда вечером на кухне накладываю ему на тарелку тушёную брокколи.

С увольнения, с беременности, со встречи с Бережным или с разговора с Эллочкой?

«Точно не с беременности, — невольно улыбаюсь я, глядя как морщится Мой Худеющий Сладкоежка, ковыряя капусту. — Пугать его раньше времени не буду. А то начнёт надо мной трястись. Беременность подождёт».

И увольняться не буду. Всем врагам назло. Эта Эллочка с её должностью пока под вопросом. А оставить своё Медно-Солнышко ей на съедение: хрен ты, Маратовна, угадала. Нет, я не ревную. Ну разве что совсем чуть-чуть. Для порядка. Даже если она останется, я буду за ними пока присматривать, а, значит, и так всё пойму насколько там всё плохо, без пыток калёным железом — раз. Через неделю стану его законной женой — два. И это будет уже совсем другой уровень допуска, не оставляющий ей шансов. А через тридцать недель уйду в декрет — три. И к тому времени уже, надеюсь, всё само собой устаканится. А, может, и раньше.

«Потому что этот будущий отец, — кошусь я, как он воюет с «кустами» капусты, — вряд ли позволит мне работать и нервничать из-за этого, когда узнает». Вот даже не сомневаюсь. У него от одного упоминания о детях глаза горят. Нет, становятся как у просящей лакомство собачки. Он хочет ребёнка. Очень хочет. И не смогла я ему отказать. Так мы и перестали предохраняться. Но с хорошими новостями повременю.

В общем, решаем неожиданно свалившиеся на нас проблемы по мере поступления. А то что-то мы расслабились за эти два месяца беззаботного счастья. Так скоро и ценить его перестанем, принимая как должное.

Глава 3

— Точно-точно отец подумал. Он же не идиот. Объединение всегда делает компанию мощнее. А они с Лисовским были как две палочки Твикс: правая и левая. Только разорвали компанию пополам. В итоге ни одной ни другой возможностей не хватает.

— А чья была идея разойтись? — с тоской посматриваю я на холодильник. И я бы сделала, конечно, и сливочный соус и запекла эту зелёную «вкусняшку» в духовочке с сырком. Но… диета так диета.

— Лисовского, — стойко жуёт он как корова траву. — Ему казалось, что отец всё стал делать не так. Прибыль маловата. Используется не так. В общем, с той поры как он вложился в покупку бывшего фармзавода, и они прямо горели общим делом, много воды утекло. Он считал, что отец стал сдавать. Отец — что Лисовский потерял связь с реальностью. Но в итоге из-за этого раздела пострадали оба.

— Так значит, Эллу ты знаешь давно?

— С рождения, — разводит он руками. — Но мы не дружили. Больше собачились. Она с книжками в платьицах. Я с синяками на велике. Она с родителями на пикник, я с друзьями на речку.

— А как получилось, что ты пошёл работать к Лисовскому, а не к отцу?

— Лисовский нравился мне больше, — пожимает он плечами. — Знаешь, как это обычно бывает? Отца я, конечно, люблю. Но Лисовский был мощнее, резче, мыслил шире, рисковал. С ним было интереснее, что ли. Отец вечно осторожничает, перестраховывается, выжидает. Тот шёл напролом. Был крут. Во всех смыслах этого слова. В том числе и на расправу.

— И ты бросил его дочь у алтаря и остался жив? — усмехаюсь я.

— Я скажу тебе честно, Лисовский был единственным человеком, который меня поддержал. Он боготворил дочь. Даже компанию свою назвал в её честь. «ЭлЛис» — Элла Лисовская. И всегда считал её своей маленькой принцессой, а её деловые замашки — баловством. По его убеждению, в семье мужик должен зарабатывать и никак иначе. А девочек надо баловать, — улыбается он, явно являясь адептом веры Марата Лисовского. — И, если девочка просит: куклу, новое платье или свою компанию, святая мужская обязанность — дать ей эту игрушку.

— С чего же он вдруг проникся к тебе? Посчитал тебя недостойным его дочери?

— Может быть, — чешет он затылок, усмехаясь. — Но скорее, он считал, что я стал её новой игрушкой. И, похлопав меня по плечу, сказал сакральную фразу: «А я то думал ты подкаблучник, Тёмыч, а ты мужик». И отпустил.

— А любимая дочь ему это простила?

— Подозреваю, нет. Возможно, это его и подкосило. А может, просто так совпало. Что теперь говорить. Его уже скоро год как нет в живых.

Тяжело вздохнув, он встаёт, чтобы унести пустую тарелку. Мимоходом целует меня в шею.

И, может, я, конечно, и не права, но ведь дома, наедине, он действительно ласковый как телок. И это его трепетное отношение, забота, кофе по утрам, которое он мне тоже варит, потому что встаёт раньше. И целый час гремит в спортзале железом, пока я сплю. Всё это в быту и даёт ощущение его мягкости. Нежности. Подкаблучности. Его уступчивость в мелочах. И его выбор в любом незначительном споре в пользу «лишь бы ты улыбалась». Всё равно с какой стороны я буду ставить свою зубную щётку. Без разницы какого цвета коврик я постелю в ванной. Не важно, что он хочет смотреть футбол, если я хочу смотреть фильм. Лишь бы я улыбалась. И он уйдёт смотреть свой футбол в гостиную. Но, самое смешное, что ведь я скорее приплетусь и буду смотреть с ним футбол, чем мы будем драться за пульт.

— Тебе зелёный? — наливает он на двоих чай.

— Наложницу императора, — оглядываюсь я.

Господи, когда он рядом, какие Людоедочки! Какие Крокодилы Гены. Замрите все! Есть он и я. Есть мы, подходящие друг к другу как ключ к замку, как части головоломки, как два пазла. Всё остальное так незначительно и неважно, что мне даже стыдно, что я непонятно в чём засомневалась.

И пока он идёт к внезапно зазвонившему домофону, я недрогнувшей рукой удаляю полученные фотографии и отправляю в «чёрный список» ненужного мне абонента.

Да, я знаю, что он не девственник, не евнух, и не святой. «Ну, захаживал он к тебе по старой памяти, уже будучи с бородой. И что?» Он и не скрывал, что у него даже «предпочтения» имеются. Но мне нет до этого никакого дела. Всё это было до меня. Я тоже после Бережного не в монастыре жила. Мы взрослые люди. Взрослые настолько, что я даже не собираюсь с ним это обсуждать. И посвящать его в наши девчачьи междусобойчики — тоже. Мужчины не умеют играть в женские «игры». Начнёт переживать, дёргаться, вмешиваться. А Эллочке в морду не дашь, внушение не сделаешь. Может, именно этого она и добивается: чтобы он начал нервничать. Ведь ей не я нужна, он.

— Да, Тамара Иванна, эта большая чёрная машина ко мне, — кивает он в трубку домофона. — Да, именно с этими номерами. Откройте, пожалуйста, шлагбаум. — И тут же отвечает в зазвонивший телефон: — Захар, я сейчас спущусь на парковку.

— Зачем ты спустишься? Пусть он поднимается. У нас целая сковорода капусты, — улыбаюсь я, обнимая своё Счастье у двери. — Накормим его ужином.

Глава 4

И уже сам Андрей Захаров изящно сглаживает то досадное недоразумение, что с ним приехала не кто иная, а на минуточку… Светочка.

— Как хорошо, что вы знакомы, — скромно улыбается он. — Никогда не приходилось знакомить девушек друг с другом.

Хотя у меня остаётся стойкое ощущение, что он просто понятия не имеет что это к нему там сзади прилипло и как «это» зовут.

Но ему же достаётся и оправдываться почему нас с ним до сих пор не познакомил мой будущий супруг.

— Очень рад, что этот, — многозначительно оборачивается он на Танкова, — наконец решил меня представить.

На что Артемий Продуманный хитро потирает бороду жестом «Козёл, говоришь?»

А я через две секунды этой встречи, в толкотне прихожей и сумятице неловких фраз, уже точно знаю почему мой Догадливый этого не сделал.

Этот чертовски обаятельный, беспощадно красивый, бессовестно шикарный Андрей Захаров, известный в узких кругах как Захар, оставляющий за собой след из разбитых сердец, брошенных мужей и томных женских вздохов длиной в Млечный путь. От которого «не выползти до утра». У которого «без срывов». Эта секс-машина смотрит на меня как на невесту своего друга, но видит пирожное, до которого, как и мой Сидящий На Диете, он бы добрался в один прыжок, будь у него такая возможность. Я — его незакрытый гештальт. Я сорвалась дважды. И моя очередная недоступность разжигает в нём такой охотничий инстинкт, что он его едва скрывает.

Без анестезии, в которой я танцевала с ним тринадцатого октября того злопамятного года. Без влитого в него виски, которое искажало его фокусировку в день новогоднего корпоратива. Сейчас его мужская привлекательность засасывает как космическая воронка. Для наглядности: несчастный Корякин, который благополучно вернулся на родину вместе с нами, со своим намёком на лёгкий курортный романчик был как безобидное чернильное пятнышко по сравнению с азартом этой чёрной дыры.

И не сомневаюсь: его агрессивная сексуальность действует на существ женского пола так, что те рядом с ним становятся скорее предметами, чем здравомыслящими созданиями. Безотказно. Что наглядно демонстрирует похожая на улыбающуюся вешалку Светочка.

Но меня пение этой мускулистой сирены трогает чуть более, чем никак.

Меня, как Одиссея, уже намертво привязали к рыжебородой мачте. И ни от взгляда льдистых глаз Захара в обрамлении загнутых чёрных ресниц, ни от его аккуратной смоляной щетины на чувственных скулах, ни от сочного баса, которым он произносит слова, не щекочет у меня ни под ложечкой, ни в животе, ни в одном другом месте, известном своими слабостями и склонностями к приключениям.

Зато присутствие рядом с ним деревянной по пояс Светочки очень удивляет моего Бесстрашно Согласившегося Нас Познакомить даже больше, чем меня. Хотя вида он, конечно, не подаёт. Но и рисковать ужином, равно как и моим благоразумием, он явно не собирается.

Поэтому пока непрошибаемая Светочка как ни в чём не бывало восхищается дизайном, семеня за мной по квартире как болонка, и рассказывает мне как лучшей подружке, что устроилась в медицинскую компанию, специализирующуюся на диагностике, они там с Захаром потратили на разговор хорошо если десять минут. Гости, наверно, дольше на лифте поднимались, чем провели времени у нас.

И не могу сказать, что вздыхаю с облегчением, когда они уходят. Но пальцы на всякий случай скрещиваю. Ибо вот только этого Горячего Парня мне в ассортименте разных неприятностей и не хватает. Хотя он всё же оставляет в моей душе незабываемый след, как любая красивая, совершенная от природы вещь.

— Все хорошо. Зал арендовали. Тебе понравится, — яростно прижимает меня мой Неожиданный к стене прямо в прихожей.

— А что тебя так смутило в появлении Светочки? — ещё способна я думать, пока его губы скользят от уха по шее к плечу, и борода оставляет волнующий щекочущий след.

— Не пойму, зачем она ему, — резко останавливается он и медленно поднимает на меня глаза. — Или пойму?

— Оставь свою паранойю, — отрицательно качаю я головой в ответ на его молчаливый вопрос. — Она ничего обо мне не знает. И Захару это точно не пригодится, — улыбаюсь я. — Нравится себе нервы щекотать? Или настолько не доверяешь своему другу?

— Просто люблю тебя. Безумно, — впивается он в мои губы.

«Ого! — только и остаётся мне воскликнуть и усмехнуться: — Да твоя я! Твоя», — когда его несокрушимый натиск плавно перемещается в спальню.

— Пусть твой Захар почаще что ли заходит, — едва дыша, выползаю я из-под своего Неутомимого Бога.

— Танкова, — откидывает он волосы с мокрого лба и укоризненно качает головой на мою улыбку. — Я же могу повторить для закрепления результата.

— Я всё поняла, поняла, — спасаюсь я бегством на край кровати, но всё равно оказываюсь в его горячих влажных объятиях. — А твоего отца она бросила? Светка?

— Понятия не имею. Мы о таких вещах не говорим, — откатывается он обратно на середину кровати, но уже вместе со мной.

Глава 5

«Без условий. Без обещаний. Без обязательств. Это и отношениями нельзя было назвать, — всплывают у меня в памяти его слова, едва я просыпаюсь. Ещё не открыв глаза, вспоминаю его севший голос. — Ей было очень плохо после смерти отца. А я просто был рядом. Как компресс. Как грелка. Как лекарство. Но нельзя было этого делать. Нельзя».

«Уходя — уходи», — согласилась я и… его не разлюбила.

Мы проговорили всю ночь. Почти до утра. Вместе убирали осколки. Часа в два пошли доедать свою тошнотворную капусту. И я, конечно, рассказала всё, что знала о Бережном. Плохого, хорошего, странного. Разного. Всё, кроме одного. Про то, что он меня ударил. Не смогла. Побоялась, что моему Ранимому будет слишком больно это слышать, а потом мой Мститель найдёт Гену и пришибёт.

А Артём рассказал мне про свои отношения с девочкой, девочкой и женщиной, на которой он так и не женился.

Долгие, сложные отношения. От детской неприязни до влюблённости. От робкого поцелуя до первого секса, когда он студентом приехал на каникулы. Отношения урывками, или, скорее, рывками вперёд. Отношения, в которых они вязли без шанса вырваться. Которые назвали «любовью». И привыкли так считать.

Да, утром я первым делом вспомнила его слова и… всё равно не разлюбила.

— В следующую субботу ты проснёшься уже моей женой, — прижимает он меня к себе. Крепко-крепко. Щекочет, вдыхая мой запах.

— Разве это что-то изменит? — трусь я о его неандертальскую щёку.

— Вот ты мне и скажешь, — улыбается он. — Изменит это что-нибудь или нет.

Я вывихнула за день мозг, но так и не придумала где, когда сказать ему о том, что я беременна. Да так, чтобы это было не хуже, чем его первый поцелуй на Стеклянном мосту, или его признание в любви посреди океана. Но именно в этот момент вдруг и понимаю: когда, где и как. В следующую субботу, на этом самом месте, в его руках, когда проснусь его женой.

«Если, конечно, дотерплю. Или не придумаю что-нибудь лучше», — разворачиваюсь я, чтобы на него посмотреть. На моё Несовершенное Совершенство.

И как так выходит, что чем больше я нахожу в нём неидеального, тем люблю только сильней?

— Как там кстати, Валька? — собираю я Биг Боссу с собой на обед контейнеры с отварными куриными грудками и приготовленными на пару овощами (всё, как сказал), пока он дочитывает газету. В своём макбуке, конечно, не бумажную, но свежие газеты с утра — это тоже ритуал. — Я не в том плане, что мне не нравится, что ты теперь и в выходные работаешь. И не рассмотреть ли тебе возможность уйти работать к нему. А просто про Вальку, — добавляю я, пока он задумавшись пытается из новостей экономики вернуться ко мне.

— И всё же я отвечу на все три твоих вопроса, — помогает он мне поставить контейнеры в пакет. — Выходные — это временно, пока идёт реорганизация. Очень много сейчас работы.

— Надеюсь, — соглашаюсь я, когда моя рука получает поцелуй и ложится на его небритую щёку.

— Лан, я не могу сейчас уйти, — поднимает он на меня понимающий взгляд.

— Я и не прошу, Тём.

— Послушай. Во-первых, я единственный человек, что знает «от и до» работу и «Эллис-Групп», и «ЭйБиФарма». Во-вторых, это хороший доход. Мы многое сможем себе позволить, если я останусь. Например, дом. Мы же говорили с тобой про детей и дом?

— Да, да, да и мы работаем над этим, — улыбаюсь я. И про себя добавляю, что у нас неплохо получается.

— Вот, видишь, — улыбается он в ответ. — А в-третьих, у Вальки увы, всё не так радужно пока, несмотря на китайцев. Он мне не откажет, конечно, но ему своим куском хлеба делиться придётся. А так и его юридическая компания при работе, они будут делами холдинга заниматься. И столярная фабрика пашет. И я не буду без нужды дружбой злоупотреблять, — встаёт он. — Или мне подумать над этим?

— Нет, — уверенно качаю я головой. — Они на свадьбе-то с Ленкой будут?

— Не знаю с Ленкой или нет, — садится он в прихожей на пуфик, чтобы завязать шнурки. — Но Валька точно будет.

— Не знала, что у него ещё и юридическая фирма есть, — вручаю пакет, когда он встаёт.

— Чего только у него нет, — приподнимает он моё лицо за подбородок. И… о, этот его фирменный «маленький поцелуй»! Одними губами, нежно-нежно. И я ещё мычу восторженно, закрыв глаза, но он уже отстранился. — А скажи-ка мне, а где наши месячные?

«Упс!» — замираю я, и приоткрываю только один глаз.

Глава 6

— На этой неделе должны быть или на следующей? Что-то я сбился со счёту.

«Так это… на прошлой, вообще-то должны были быть», — сглатываю я. И уже набираю воздуха в грудь чтобы признаться, когда у него в кармане требовательно оживает телефон.

— На следующей? — показывает он жестом, отвечая на звонок.

— Угу, — неопределённо киваю я.

— Люблю тебя. Не скучай, — произносит он одними губами, выходя. И уже с лестничной клетки звучит его сердитый голос, кого-то отчитывая в трубку, а я, с облегчением выдохнув, закрываю дверь.

Чуть не попалась! Дотянуть бы хоть до свадьбы с этим контролёром. А то придётся признаваться без всяких сюрпризов. Но сначала к гинекологу запишусь. А то тесты тестами, а вдруг ложная тревога.

Не отходя от телефона, записываюсь.

И вообще столько дел успеваю за этот день переделать.

Врубив музыку в наушниках, стираю, глажу, мою, убираюсь.

И выхожу из дома только ближе к вечеру. Потому что всё же придумала квест «как сообщить будущему отцу о беременности», но для этого нужно сходить до магазина с детской одеждой. А заодно прогуляться, поговорить с Леркой, да на обратном пути в ближайшем магазинчике купить на ужин кефир да пополнить запасы по мелочам.

— Лан, я же в роддом ложусь с понедельника, — вздыхает в трубку моя глубоко беременная подруга. — Прости что меня не будет на свадьбе.

— Лерочек, да я же знала, что ты или только родишь, или уже вот-вот. Ещё когда мы свадьбу запланировали на 1 марта. Мама тоже вырвется со своей «посевной» всего на три дня. У них там страда. Так что из моих и будут только мама с мужем, тётка да брат. И вообще церемонию небольшую решили. Только свои, самые близкие. Ты как?

— Да уже быстрей бы разродиться, — снова вздыхает она. — Сил никаких нет.

— Да не говори! — улыбаюсь я. — Я правда тоже самое про свадьбу думаю. Быстрей бы уже всё закончилось. А то навалилось что-то всё разом. Его бывшая. Бережной...

— А этот ещё откуда? — оживляется Лерка.

И пока рассказываю ей свои последние новости, дохожу до двухэтажного «Бубль-Гумма», что в двух остановках от нашей квартиры в центре. И прощаюсь с Леркой лишь потому, что телефон посылает последний печальный сигнал «батарея на нуле» и сам отключается как раз на ступеньках магазина.

Я наивная думала, что куплю только пару пинеток разного цвета да пустышек и назад. Что там ещё можно придумать в качестве намёка? Какую головоломку моему Рыжебороду загадать? Вот, на бороду ему этих пустышек во сне навешаю. В волосы две ленточки заплесту: розовую и голубую. Проснётся с утра в следующую субботу, увидит себя в зеркале и все поймёт.

Но мир детских кроваток, колясок, ползунков и костюмчиков меня никак не хотел отпускать. Не знаю, час я там бродила или два. Но уже присмотрела в детскую и белый комод с пеленальным столиком. И кроватку круглую многофункциональную.

И хорошо, что денег с собой взяла немного — покупаю в итоге только то, что задумала. Но до магазинчика самообслуживания возле дома захожу уже в надвигающихся сумерках.

Корзинка уверенно наполняется, пока я иду по рядам. Останавливаюсь у молочных полок. 

— Привет!  Уже думал, что тебя не дождусь.

Этот голос заставляет меня вздрогнуть так, что пакет с кефиром, на котором я рассматриваю срок годности, выскальзывает из рук, падает, лопается...

— Чёрт бы тебя побрал, … — отпрыгиваю я от разлетающихся брызг и густого белого пятна, что расползается по полу.

— Андрей, — лыбится он, подсказывая.

А тем временем Тёма...

Глава 7

— И зачем ты меня ждал? И вообще, зачем ждать? Позвонить, зайти никак? — к счастью не надо мне смотреть на Андрея-Бодрея, пока я оттираю брызги кефира с брюк.

— Я звонил. В домофон. Но никто не ответил. Решил тебя подождать. А зайти, когда Танка нет? Я же не самоубийца, — снова улыбается он.

— А зачем тогда тебе я? Без Танка? — и хоть за моей спиной и нет моего Рыжебородого, посмотреть в упор на это Ходячее Соблазнение, во все его искрящиеся, как лёд на солнце, глаза смелости мне хватает.

Хотя от того, что мне совсем не нравится это его неожиданное появление и настойчивость, я веду себя как стерва.

— Поговорить о Танке. О мальчишнике. Уделишь мне несколько минут? Не здесь, конечно, — оглядывается этот Неотразимый Сатана в маленьком торговом зале.

— А здесь чем тебе не подходит? — беру я другой пакет кефира.

— А оплачу, — показывает он прибежавшей работнице магазина на почивший кефир, а потом снова поворачивается ко мне. — Не знаю, как-то, — небрежно пожимает плечами. — Хотелось бы посидеть. Может, в кафе? Кофе попьём. Поговорим.

— Исключено, — уверенно качаю я головой. — Но можем поговорить на улице.

Он усмехается и снисходительно морщится, когда я протестую против того, чтобы он платил за мои покупки, протягивая свою золотую карту на кассе.

Добавляет к счёту жвачку, пачку презервативов, какие-то дорогие сигареты, конфету на палочке.

— Хотя, ты права, что-то ты не для кафешки одета, — торжественно вручает он мне конфету, когда мы выходим на улицу. Распихивает свои покупки по карманам, пока я открываю и закрываю рот, не найдя что ответить. Но этот сноб словно и не замечает моего онемения. — Ну, давай хоть пройдёмся.

— Я в магазин, а не на светский раут шла, — отхожу я подальше от переполненной урны, в которую Захар выкидывает чек. И пусть подавить желание убрать в «шишку» выпавшие пряди волос не могу, словно извиняясь, что я и причёсана не очень, капюшон на голову всё равно натягиваю, потому что на улице к вечеру похолодало. И, может, этому Кронпринцу рядом со мной теперь даже идти будет стыдно, тем лучше: быстрее отправится восвояси.

— Ясно, — буркает он, словно мной действительно сильно разочарован, усмехается. — А как же главное правило всех девушек, что даже мусорное ведро нужно выносить накрашенной? — забирает он у меня пакет, чтобы нести самому.

— Андрей, давай ближе к теме. Что там на счёт мальчишника, и я пойду. Мне ещё ужин готовить. Я и так припозднилась. И вообще устала, — кипит во мне обида, возмущение, негодование, когда я останавливаюсь на развилке тропинок. И вообще я чувствую себя полной дурой. Какого чёрта я перед ним ещё и оправдываюсь? И какого чёрта он ведёт себя так, будто я что-то ему должна?

— Танк не хочет мальчишник категорически.

— Ну, я его понимаю, — пожимаю я плечами. — Прошлый раз как-то ничего хорошего из этого не получилось. И кажется, его тоже устраивал ты?

— Но у вас же всё по-другому, — неожиданно наклоняется он к самому уху, обдавая меня запахом мятной жвачки, которую уже засунул в рот, и ароматом своего густого мужественного парфюма. — Посмотри на меня.

— Что? — непроизвольно поворачиваю я голову и едва успеваю отпрянуть — так близко его губы.

— У меня щека грязная? — так и стоит он, склонив голову набок.

И на его щеке действительно красуется непонятно откуда взявшийся чёрный след, словно мазнули чем-то. Впрочем, может, он был, я его лицо не рассматривала.

— Грязная.

— А так? — делает он ещё грязнее, растирая это что-то, похожее на сажу.

— Стало намного чище. Ещё потри, — усмехаюсь я.

— В общем, если что, ты его отпускаешь? — словно забывает он про свою щёку и убирает снова выбившуюся прядь из моей причёски за ухо, под капюшон, хотя я и отодвигаюсь невольно от его протянутой руки. — Просто скажи «да» или «нет».

— Андрей, я ничего не скажу. Это мальчишник. Не мне решать.

— Ясно, — опять отворачивается он, словно второй раз во мне откровенно разочаровался. — И даже не хочешь знать, что это будет? Где?

— Блэк-джек со шлюхами? Или гольф-клуб и свежий воздух? Нет, не хочу.

— Настолько ему доверяешь?

— У меня нет причин в нём сомневаться.

— Тогда я буду считать, что это «да», — улыбается он довольно.

— Как хочешь, — пожимаю я плечами.

— Проводить тебя? До дома?

— Спасибо, как-нибудь дойду, — принимаю протянутый пакет, облегчённо выдохнув, но сделав шаг в сторону, вдруг упираюсь в его грудь, перегородившую мне дорогу. И в его взгляд, вдруг потемневший и тот самый, которым он смотрел на меня в прихожей.

Глава 8

— В магазине, — поворачиваюсь я к зеркалу в прихожей и с удивлением обнаруживаю на лице чёрный мазок.

«Ну чистый спецназ в боевой раскраске, — тру я щёку как ни в чём не бывало, хотя затылком чувствую тяжесть взгляда моего Тирана. — Испачкал меня своей «сажей», значит, шутник?»

— Три часа?

— Я гуляла, воздухом дышала, — разуваясь, загораживаю я собой брошенный на пуфик пакет, чтобы Артемий Суровый в него ненароком не полез. — Или мне уже из дома выходить нельзя?

— А зачем отключила телефон? — помогает он мне снять пальто, но ледяной голос не становится теплее.

— Он сел, просто сел, — что-то достало меня оправдываться. И я вытаскиваю из кармана, и молча вручаю ему «сдохший» аппарат. Собственно, на этом я считаю разговор законченным. Но мой Ревнивый — нет.

— Ничего не хочешь мне больше сказать? — идёт он за мной до гардеробной.

— А ты мне? — стягиваю я с себя свитер, мельком глянув в зеркало.

«Неужели и правда у меня такой непрезентабельный вид, что меня прямо ни в одно кафе бы не пустили? — до сих пор скребутся в душе кошками отголоски дурацкого разговора с Захаром.

— Я раз сто позвонил. Всё бросил и приехал. Опросил консьержку. Посмотрел записи с камер наблюдения. Я чуть с ума не сошёл. Уже хотел тебя разыскивать. И ты мне в ответ: «в магазине». И это всё? — стоит он Утёсом Оскорблённой Добродетели, пока я переодеваюсь в домашнее.

— А я отмыла всю квартиру. Перестирала ворох белья. Погладила два вороха. И пошла в магазин за продуктами, чтобы у нас был ужин. Я много чего хочу сказать тебе, Артём, — подойдя вплотную, застёгиваю я под самое горло замок кофты. — Но не говори со мной, пожалуйста, таким тоном.

— А каким? — идёт он за мной по пятам. — Каким тоном я должен с тобой говорить, когда где-то у нас под окнами, если мне не изменяет память, ошивается твой бывший, а ты шлялась неизвестно где три часа.

Я разворачиваюсь быстрее, чем он успевает сообразить. И пощёчина звучит звонче, чем я собиралась её залепить. И его голова дёргается сильнее, чем я рассчитывала.

Внутри я испуганно замираю, сама от себя не ожидая такой выходки. Но голос у меня даже не дрогнул:

— Это за «шлялась», — забираю я у него из рук свой телефон. И воткнув его в зарядку на кухне, начинаю выкладывать на стол продукты из пакета, пока Тот, Кого Я Вижу Первый Раз так и стоит в проёме двери между кухней и прихожей, молча, с алеющим на щеке пятном.

А у меня в руках там, под упаковкой яйц, охлаждённым мясом и расфасованными свежими овощами, на дне пакета, в фирменном целлофане «Бубль-Гумм» лежит то, что я пытаюсь утаить, прикрываясь этим «гуляла», пока он мне инкриминирует непонятно что. И сердце сжимается от того, как всё это глупо. Как хочется бросить всё, обнять его, успокоить, нормально поговорить. Но я как та взбрыкнувшая лошадь, словно закусила удила и никак не могу остановится, комкаю пакет, прикрывая свои «секреты», иду к холодильнику.

— Лан, ты просто гуляла и зашла в магазин? Это всё? — шагает мой, такой же Непреклонный, из той же породы норовистых и упрямых коней, к столу.

— Нет, — открываю я холодильник. — Ещё я видела Захара.

— И? — разглядывает он пакет с кефиром.

— И ничего. Поговорили и разошлись. О тебе поговорили, между прочим. О мальчишнике. И, кстати, платил Захар, — выкладываю из упаковки яйца в специальные ячейки.

— За что?

— За всё, — захлопываю я дверцу холодильника, пока он всё ещё разглядывает кефир. Выуживаю конфету на палочке среди продуктов и кладу перед ним. — Вот, держи, на сдачу дали.

— И почему ты сразу мне об этом не сказала?

— О чём? Господи, Артём, о чём?

— Да ни о чём! — отталкивает он конфету. — Я тут себе места не нахожу. 

— Ты не собирался возвращаться раньше восьми, — собираю я со стола пакеты с овощами.

— Ну, прости, что стал переживать из-за твоего молчания и приехал раньше.

— Тём, что происходит? — разрывая упаковку, бросаю я овощи в мойку.

— Ничего особенного, — пожимает он плечами и показывает на себе. — И ты, кстати, щёку не оттёрла.

А потом разворачивается и уходит.

Просто разворачивается и просто уходит.

И я швыряю чёртовы чистые овощи в салатник, а потом отмыв лицо, долго сижу в ванне, глядя на крошечные пинетки и вытирая текущие слёзы.

Я не понимаю кто из нас прав, а кто виноват, и в чём. Не понимаю, что пошло не так. Но я не хочу, не могу, не буду с ним ссорится.

Он сидел на диване, тупо переключая телевизор, явно не замечая, что происходит на экране. А потом ушёл к рабочему столу.