Святое возмездие

Часть вторая

Разговор с Ольгой вышел долгим, почти на всю ночь. Попадья наконец-то сказала своему благоверному все, что хотела сказать последние полтора года, и ничто не могло заставить ее прислушаться к голосу разума и понять – батюшка невиновен, а то, что произошло, произошло помимо его воли.

– Я не хочу остаться вдовой, Миша, – качала головой она. – И я не хочу, чтобы маленький Мишанька остался сиротой. Насмотрелась, как детишки без отцов растут!

Отец Василий сидел на кровати, обхватив кудлатую голову руками, и молчал. Перед этим аргументом все, что он мог сказать в свое оправдание, теряло всякую силу.

– Ладно, Олюшка, – в конце концов тихо произнес он. – Давай спать. Мне через три часа на службу…

Но когда через три часа он, быстро умывшись и перекусив, прибежал в храм, то понял – все только начинается, и пока он бегал по камышам, выясняя, «ху из ху» и вообще кто самый крутой парень на деревне, многое в Усть-Кудеяре изменилось. От гаражей не осталось и следа, храмовая ограда была аккуратно отнесена в сторону на добрых двадцать пять шагов, а освободившаяся площадка при храме тщательно, буквально по ниточке, с армейской маниакальностью выровнена и засыпана мелким желтым песком. Солнце еще не поднялось, но и в предрассветных сумерках он видел – на площадке даже были нанесены известкой ровные толстые линии для построения личного состава.

«Ох, Виктор Сергеевич! – издал нервный смешок отец Василий. – Устроил плац!» И одно дело, что взрывоопасная бугровская смесь православия и устава караульной службы отчетливо отдавала шизофренией, отца Василия не устраивало другое. Судя по тому, как бугровцы начали, они рано или поздно наверняка вытеснят мирскую публику на обочину храмовой жизни. У старушек, поди, и плечи поуже, и строем ходить они так и не выучились – куда уж конкурировать…

Но и это было еще не все. Потому что сразу после службы ему позвонили из патриархии.

– Что там у вас произошло? – недовольным начальственным тоном поинтересовались на той стороне провода.

– Недоразумение, ваше благословение, – дернул кадыком отец Василий. – Все уже утряслось.

– А по нашим данным, вы практически неделю не вели служб. Это, по-вашему, называется недоразумением? Если нет паствы, есть ли пастырь?

И снова ему нечего было сказать.

Отец Василий знал, что такие инциденты в патриархии аккуратно фиксируются и придет время, когда ответить придется за все, за каждый случай нерадения. А значит, хочется ему или нет, надо выходить на Скобцова и Карнаухова и требовать, чтобы эта история была доведена до логического конца, чтобы было ясно сказано, что это – то ли уголовное дело или действительно простое недоразумение. В любом случае у него должен быть серьезный оправдательный документ.

Он позвонил Карнаухову, но главного чекиста района не оказалось на месте. Он позвонил Скобцову, но и тот срочно выехал в область. И тогда он отправился к Щеглову.

Еще за полсотни метров до здания районной администрации он увидел, что передвижной разведывательный пункт, этот «памятник победившей демократии», еще здесь, рядом с центральной площадью. Правда, его оттащили чуть в сторону, за посаженные по кремлевскому примеру невысокие голубые ели, и теперь грозная бронемашина была облеплена механиками в замасленных бушлатах, как бездомная собака клещами. Священник подошел ближе.

– Что, бойцы, есть проблемы? – мягко поинтересовался он.

– Изуродовали, козлы, технику, а мы – разгребай! – ответил пожилой усатый прапор, даже не повернувшись к нему лицом.

– Неужели так серьезно?

– Куда уж серьезнее! Разве можно так с машиной обращаться?! Хоть двигатель… – повернулся к нему прапор и остолбенел, – … пере…бирай…

Он определенно узнал одного из виновников его теперешних мучений.

– Хорошая машина, – поощрительно кивнул ему священник и хлопнул по броне ладонью. – Ладно, не буду мешать. – И быстренько-быстренько, пока еще прапор не опомнился, отошел, спиной ощущая на себе его тяжелый, до глубины души обиженный взгляд.

Но у ступеней администрации священника ждал очередной сюрприз. Слева, там, где неделю назад стояли пожилые татарки с плакатами, сегодня расхаживала совсем иная публика.

Во-первых, насмотревшись по телевизору столичных новостей и явно прослышав, что местный батюшка вернулся, у ступеней снова объявились бывшие владельцы бывших гаражей, отец и сын Самохваловы. И лозунг, с которым они вышли сюда, был тот же самый: «Нет – поповскому произволу!» Только на этот раз лозунг был написан куда ровнее и на довольно большом транспаранте. Священник приветливо улыбнулся пикетчикам и прошел дальше.

Рядом с Самохваловыми стояли четверо затянутых в черное юных бугровцев, они по-прежнему протестовали против засилья исламского терроризма. Священник цокнул языком и переключил внимание на еще более интересный акт протеста.

Прямо за бугровцами стояли пять или шесть человек, почти все в дорогих, настоящих, действительно адидасовских спортивных костюмах, кроссовках «Найк» и стильных очках.

Одного из пикетчиков отец Василий знал. Впрочем, Антона Свиристелкина, единственного в районе эколога, знал весь городок. Одно время этот небритый, с длинными, спутанными волосами, эксцентричный человек преподавал во второй школе ботанику, затем трижды или четырежды пытался баллотироваться в депутаты, призывая людей вернуть матушке-Волге первозданную чистоту, но народ каждый раз предпочитал ему кого-нибудь попрактичнее.

Антоша и сегодня был в своем амплуа и стоял перед входом в здание районной администрации с огромным плакатом на груди.

«Депутаты! – вполголоса прочитал священник. – Остановите необъявленную войну против своего народа!»

В другой раз отец Василий просто прошел бы мимо – Свиристелкин вечно подозревал кого-нибудь в попытке нанести непоправимый ущерб родной природе и, естественно, народу. Менялись только главные злодеи. То он объявлял вендетту энергетикам, перегородившим полсотни лет назад Волгу и тем самым перекрывшим пути нереста осетровых, то птицефабрике, сбрасывавшей едкий птичий помет прямо в речку Студенку. Свиристелкин и сегодня протестовал против действий очередного негодяя – обычное дело. Но в этот раз Антошу окружали вовсе не наивные в своих детских попытках спасти мир пикетами четвероклассники.

Священник остановился как вкопанный и чуть не начал протирать глаза.

– Чего гляделки выставил? – пробасил ему огромный, в два обхвата «эколог». – Видишь, народ протестует.

– Против чего? – сглотнул священник.

– Ну… эта… против вояк, блин.

– А что они натворили? – изумился отец Василий, понимая, что вряд ли этот бугай знает что-либо о противоправных действиях Кузьменко в отношении православной церкви. А что еще такого ужасного могли натворить относительно мирные местные военные, он себе не представлял.

– Они, в натуре, совсем оборзели, – пояснил второй бугай. – Надо им шмон чисто конкретный навести.

– Правильно, – поддержал его первый. – Брыкалов пропел на активе, что у него никаких… эта…

– Вредных отходов, – с готовностью вставил сияющий улыбкой Свиристелкин.

– Во-во, – закивал бугай. – Что никаких отходов. А за базар отвечать надо. Конкретно. Как мужик, – он медленно поднял красную лопатообразную ладонь и задумчиво сжал ее перед собой в огромный кулак. – Реально отвечать.

Священник чуть не поперхнулся. Это определенно была братва. Он огляделся и тут же нашел сему подтверждение. На стоянке неподалеку виднелись два огромных, как танки времен Первой мировой, джипа. Где и как Свиристелкин отыскал таких помощников, было совершенно неясно.

Через пять минут отец Василий уже входил в кабинет главы администрации. Щеглов стоял у выходящего на центральную площадь окна и задумчиво смотрел вниз, на это столь необычное для Усть-Кудеяра проявление политической активности народа.

– Николай Иванович, – напористо начал священник, едва переступил порог. – Давайте расставим все точки на «i».

– Давайте, – равнодушно пожал плечами Щеглов.

– Я бы хотел, чтоб мои показания против Кузьменко не остались незамеченными.

– А я тут при чем? – недовольно поинтересовался Щеглов и жестом пригласил батюшку сесть. – Есть Скобцов, есть тот же Карнаухов, к ним и обращайтесь.

– Да они и так все знают!

– Ну и прекрасно, – печально, одними уголками рта улыбнулся Щеглов. – Что вам еще надо?

– А, помнится, вы искали убийцу милиционера, – язвительно напомнил отец Василий. – Переживали… меня вон даже ненароком подставили. А убийца не только известен, но и спокойно ходит на свободе.

– Я и сейчас правую руку отдам, чтобы этого мокрушника взять! – внезапно вскипел Щеглов. – Но только если вы имеете в виду Кузьменко, то у него, блин, алиби! Железное! Титановое, черт побери!!!

– Как так алиби?!

– А что ж вы думаете, после всего, что вы карнауховским операм наговорили, майора Кузьменко десять раз не проверили?! Шестеро свидетелей подтвердили, что он провел всю ночь с ними, за полторы сотни километров от банка!

– А кто свидетели? – спросил священник. – Офицеры?

– Естественно, офицеры, – уже успокоившись, вздохнул Щеглов. – Так что идите, отец, работайте, и не забивайте себе голову всякой ерундой. Вон, и так уже некоторые говорят, мол, тронулся наш батюшка головкой!

Священник внимательно посмотрел Щеглову в глаза и вдруг отчетливо понял – глава администрации боится. Трудно сказать, чего именно и почему, да только уж страх отец Василий распознавать научился хорошо и тоже мог дать кое-что на отсечение, что Щеглов с ним искренен не до конца.

– А вы как, Николай Иванович, крещены? – неожиданно даже для себя спросил он.

Глава администрации непонимающе уставился на священника.

– То есть? – И вдруг налился малиновым цветом. – Разумеется, крещен… А с чего это вы вдруг спросили?

– Исповедаться бы вам да причаститься, – нравоучительно произнес отец Василий. – Вот и бояться бы меньше стали.

– А с чего вы взяли, что я боюсь? – оторопело спросил Щеглов и мгновенно стал красным как рак.

– Это видать, – пожал плечами священник и понял – он попал, что называется, в десятку, хотя Щеглов не признается в этом ни за что. – Вы приходите в храм, Николай Иванович, – он поднялся со стула. – А то и ко мне домой. Поговорим…

Щеглов тоже приподнялся со своего кресла, да в таком положении и застыл, провожая священника растерянным взглядом до тех пор, пока тот не дошел до дверей и не скрылся в приемной.

Отец Василий медленно шел по зеленой аллее в направлении храма и думал. Если верить Щеглову, кое у кого уже возникли сомнения в здравомыслии священника, и это ему не нравилось, но то, что произошло в Усть-Кудеяре за минувшую неделю, и впрямь отдавало бредятиной.

Ладно, назначение столь неподготовленного человека, как Николай Иванович Щеглов, на должность главы района можно было считать издержками административной политики губернатора. Но в сочетании с двумя покушениями на Щеглова, расследование которых, судя по слухам и по испуганному виду главы, так ничем и не закончилось, такое назначение заставляло задуматься. Весь жизненный опыт священника подсказывал, что преступления, расследовать которые оказывается не под силу органам, кем-то из органов и совершены.

Дерзкий налет на банк, наверное, тоже можно было считать серьезным выпадом против Щеглова. Но здесь все еще более усложнялось. Отец Василий был абсолютно уверен, что человек в маске, жестоко расстрелявший милиционера в двадцати метрах от банка, это майор Кузьменко.

Трудно было сказать, что заставило столь нерядового человека надеть маску и взять в руки автомат. Разве что нечто настолько важное, что и передоверить никому другому нельзя.

Кстати, провел параллель отец Василий, следствие по этому делу тоже оказалось в тупике. Но священник знал и другое. Кузьменко, при всем его весе внутри воинской части, не мог повлиять на следствие! Ни Скобцов, ни прокурор района и близко не подпустили бы к своим делам никого из военных – просто из чувства здорового противоречия.

На фоне этих двух неразрешимых загадок и его недельное бегство от Кузьменко, и так ничего и не давшее похищение Брыкалова, и даже ложное обвинение в покушении на губернатора казались мелочью.

«Покушение! – охнул от пронзившей его догадки отец Василий. – Надо просто узнать, кто свидетельствует против меня. Потянув за эту ниточку, я пойму и остальное!» Он встрепенулся и почти бегом промчался в расположенную неподалеку Усть-Кудеярскую прокуратуру.

Но и там, еле пробившись к перегруженному работой прокурору района Силантьеву, священник ничего нового для себя не узнал. Вроде бы видел его, стрелявшего в сторону губернатора, какой-то лейтенантик – и все!

– Не берите в голову, батюшка, – с явным сочувствием произнес на прощание Силантьев. – И наша система дает сбои, мы же люди, а не машины… Ну, обознался лейтенант, с кем не бывает?

– Подождите, Евгений Мартынович, то есть как это обознался?! – не мог поверить в такой поворот священник. – Меня целую неделю по камышам гоняли, с собаками искали. У меня вон в патриархии куча неприятностей! Просто обознался – и все?! Не-ет! Так не пойдет! Я этого так не оставлю!

– Бросьте, батюшка! – устало отмахнулся прокурор. – Скажите еще спасибо, что не получилось, как со Шмидтом…

Отец Василий безнадежно махнул рукой и вывалился из кабинета. Произвол местной власти действительно не имел границ. По крайней мере Шмидту и впрямь было куда хуже, чем ему. Здесь прокурор был прав.

Несколько лет назад директора знаменитой на всю область птицефабрики решили заменить. Нужной персоной. Но вроде бы неглупый человек Андрей Карлович Шмидт нормальный русский язык понимать отказался, и пришлось делать ревизию. Затем вторую. Затем третью и так далее. Затем у птицефабрики арестовали счет, и в результате ни в чем не повинные куры остались без привозных кормов, и Шмидту пришлось срочно обзванивать совхозы в поисках людей, которые могли бы поверить ему на слово и дать корма в кредит. Таких, несмотря на бурно протекающие следственные действия, оказалось немало, и треклятый немец опять выкрутился. И тогда ему просто вырубили свет и тепло.

Дело было зимой. Шмидт сразу же позвонил в «Теплосети» и «Электросети», затем на местную ТЭЦ, затем в «Усть-Кудеяр энерго», прямо заместителю генерального, выслушал его сбивчивые, невнятные разъяснения и понял, что это навсегда.

Тогда он объявил хорошо оплачиваемый аврал, в течение трех часов разобрал вентиляционную систему недостроенного нового цеха, сварганил несколько работающих на дизтопливе печей, и менее чем через двенадцать часов по вентиляционным коробам в цеха пошел теплый воздух. Конечно, потери были, но семьдесят процентов поголовья, несмотря на необычно суровые, до минус двадцати пяти градусов, морозы, Андрей Карлович спас.

И вот тогда ему впаяли на полную катушку! Так обращаться с имуществом акционеров, как обошелся Шмидт с вентиляцией недостроенного цеха, он никакого права не имел.

Нет, мужик, естественно, сопротивлялся, у него были лучшие в области адвокаты – Шмидту да не помочь! Но его просто взяли измором. Каждую субботу, ровно в семь тридцать утра, за ним приезжали домой, вышибали дверь, валили на пол – как есть, в трико и майке, при жене и детях, – надевали наручники и везли в РОВД. А в понедельник преспокойненько отпускали на работу.

Третью субботу Андрей Карлович дожидался у ворот своего дома, а еще через два дня, в понедельник, скончался у себя в кабинете, прямо за столом – сердце.

Нужный человек, разумеется, тут же принял «наследство», но восстановить разрушенное совместными усилиями налоговиков, прокуратуры и администрации района хозяйство так и не сумел – не хватило ни квалификации, ни связей, ни характера. А усть-кудеярский рынок труда пополнился еще полутора тысячами безработных.

Отец Василий снова прошел мимо здания райадминистрации, скользнул взглядом по бандитско-экологическому пикету и побрел в храм. Город изменился так разительно, что он его просто не узнавал, но думать об этом сейчас было недосуг – ему еще предстояло крестить младенцев.

А к малому повечерию под окнами храма загрохотали сапоги, и в храм, поочередно снимая черные форменные фуражки и красиво ставя их на согнутые в локтях руки, вошли человек восемьдесят бугровцев. Подтянутые парни и лопоухие подростки в черном в считанные минуты забили храм до отказа и наполнили пропитанное духом ладана и пчелиного воска пространство запахом ваксы и пота.

– Ты бы, Виктор Сергеевич, сразу с плаца их сюда не гнал, – наклонившись к уху Бугрова, тихо пожелал священник. – Или уж в баньку перед службой води.

Бугров с истинно христианским смирением наклонил голову.

– Будет сделано, батюшка.

Священник отошел и внимательно оглядел ребят – торчащие чубы, высоко поднятые подбородки, ясные немигающие глаза… Похоже, что они и к общению с богом относились так же, как и к избранной ими нелегкой службе: надо – значит, надо. Отец Василий глубоко сомневался, чтобы хоть кто-нибудь из этих парнишек был способен на глубокое, сердечное покаяние перед господом – они уже считали себя избранными, осененными дланью Христовой.

Бугровцы были еще одной неразгаданной загадкой последнего времени. Отец Василий отличался достаточной наблюдательностью, чтобы заметить – Виктор Сергеевич, при всей своей кажущейся неуправляемости, весьма последователен и активизирует свои действия в строгом соответствии с политическим моментом.

Да, сейчас была весна, но даже регулярные сезонные обострения подорванного фронтовыми перегрузками душевного здоровья не могли вынудить отставного капитана на лишние телодвижения. В милицию за дебоши Виктор Сергеевич по весне и осени влетал регулярно. Детей на кухне строил, супругу под кроватью ползать заставлял – и про это слухи дошли… Но чтобы людей под свои знамена созывать просто потому, что весна… нет, этого прежде не было.

Вообще очень и очень немногое могло заставить Бугрова в срочном порядке начать прямо исполнять свою священную миссию – спасать суверенитет России. Например, назначение в заместители к губернатору человека с неясным этническим происхождением, налаживание чересчур хороших отношений с Западом или чрезмерное умничанье депутатов Госдумы. В данный исторический момент ни того, ни другого, ни третьего не наблюдалось. Депутаты были на удивление послушны и понятливы, в аппарате у губернатора все было тики-так, а Запад устроил целую истерию вокруг нового президента нашей страны – то есть все шло как положено. Так что в связи с чем Виктор Сергеевич активизировал стройные ряды своих соратников, было совершенно неясно.

Постепенно служба подошла к завершению, и отец Василий, дав последние указания диакону Алексию и бессменному сторожу Николаю Петровичу, с огромным облегчением отправился по узенькой, заваленной печным шлаком и помоями улочке домой.

«Исмаилу бы надо позвонить, – думал он, аккуратно обходя огромные лужи. – Как он там?» Отец Василий знал, что муллу выпустили из органов даже раньше, чем его, – не тот человек Карнаухов, чтобы рисковать по-глупому, слишком дальновиден… И все равно острое беспокойство снедало священника. Вспыльчивый, дерзкий мулла вполне мог наделать глупостей, скажем, только для того, чтобы отца Василия выпустили из кутузки побыстрее, – такой уж у него характер.

– Вы, случаем, не батюшка местный? – услышал он за спиной и оглянулся.

Прямо перед ним стояли… Петя и Марина. Бомжи выглядели получше, чем на заброшенной ферме, но беспрерывно чесались.

– Миша?! – оторопела Марина.

– Здравствуй, Маринушка, – широко улыбнулся отец Василий и протянул руку для пожатия Пете. – Привет, Петр.

– Так ты что, поп здешний? – кинулся вытирать грязную руку о такие же грязные штаны Петя.

– Как видишь.

– А мы ваш дом искали-искали, искали-искали, – сразу перешла на «вы» Марина. – Сказали, что у речки. А где тут эта речка, непонятно.

– Пойдемте со мной, – кивнул им священник. – Поужинаем, а там и расскажете, как да что.

Бомжи переглянулись.

– Пошли-пошли, – ободряюще улыбнулся им отец Василий. – Олюшка, поди, блинчиков напекла да картошечки отварила.

– Но только ненадолго, – предупреждающе покачал головой Петя. – Перекусим, и по своим делам.

Немолодой многоопытный бомж знал, как опасно в этой жизни доверяться сладостным мечтам.

– Лады, – засмеялся священник. – Насильно никого удерживать не буду.

– Олюшка-а! – с порога позвал отец Василий. – У нас гости.

– Знаю-знаю, – весело откликнулась с кухни супруга. – Я с одним уже познакомилась.

Священник недоуменно глянул на Петю и Марину. «С кем это она успела познакомиться?» Те в коридорном полумраке изо всех сил прихорашивались, поправляли свои драные пальтишки и плевали на ладони, чтобы пригладить волосы.

– Кого-кого, а друзей ты выбирать умеешь, – выглянула из кухни жена и щелкнула выключателем.

Прихожую залил беспощадно-яркий электрический свет.

– Тогда не будем терять время, – бодренько произнес отец Василий. – И сразу к столу?

– Я п-полагаю, да… пора, – задумчиво произнесла жена и непроизвольно потянула носом.

– Нам бы умыться, – явно превозмогая острое желание поесть того, чем так вкусно пахнет оттуда, из кухни, опустила глаза Марина.

– Ну-у… раз есть такое желание… Иди, Миша, топи гостям баньку, – взяла под локоток супруга Ольга и подтолкнула его к выходу. Конечно, баню было жалко, но это все-таки меньшее из зол. – А там и за стол все вместе сядем. Исмаил с Костей пока подождут.

– Исмаил здесь?! – охнул священник. Только теперь он понял, кого имела в виду Оленька, когда говорила о том, что уже с одним познакомилась.

– Быстро! – сквозь белы зубки скомандовала попадья и пребольно ущипнула мужа за бок.

Отец Василий провел гостей в баню, включил тэн, объяснил, откуда что брать, и прибежал домой.

– Оль, у нас одежда старая осталась?

С минуту назад в замкнутом пространстве предбанника сама идея посадить бомжей за один стол с главным врачом районной больницы и муллой в чем бог послал показалась ему по меньшей мере неосторожной. Духан стоял конкретный.

– Держи, – сунула жена ему в руки уже приготовленные узелки. – Здесь ей, а здесь ему. Не перепутай.

– И поскорее, батюшка! – раздался из кухни веселый Костин голос. – А то вся водка закончится!

Когда отец Василий появился на пороге кухни, бутылка и впрямь уже была начата, но мулла, судя по его напряженному лицу, водки не пил. Началась нудная, насквозь светская беседа, а когда, спустя бесконечно долгий час, на кухне появились раскрасневшиеся Петя и Марина, ситуация еще более усугубилась, и ни водка, ни Ольгины старания не могли разрядить обстановки. Гости в присутствии друг друга зажимались, тоскливо поглядывали в темное окно, а на мастерски задаваемые Ольгой вопросы отделывались односложными «да», «нет» и «угу».

– Ну ее, эту водку! – махнул рукой вконец расстроившийся священник. – Давай-ка, Оленька, наш знаменитый компот!

– Ты уверен? – наклонила голову попадья.

– Абсолютно, – кивнул отец Василий.

Спустя полчаса все пришло в норму.

– Ты же говорил, что это компот, – недоверчиво заглядывал в свою чашку мулла.

– Так и есть! – убежденно кивал священник. – Там градусов не больше, чем в квасе!

– Ой, что-то меня ноги не слушаются, – удивленно произносил Костя и поворачивался к Пете. – Тебе как, ничего?

– Нормально, – кивал бомж. – Только в сон клонит.

Ольга внимательно посматривала на гостей и понимающе вздыхала. Батюшка был прав. Ничем иным, кроме как их фирменным компотом, сплотить эту разношерстную компанию в одно целое было невозможено. А теперь вроде как ничего, общаются!

– Ты мне, Костя, вот что скажи, – нависал над главврачом священник. – Почему Бугров такую активность проявляет?

– Обычный трюк, Мишаня, обычный трюк. Переключение внимания называется. Ты, кстати, узнал, почему за тобой неделю по камышам вся Российская Армия гонялась?

– Нет, – соврал отец Василий.

– Вот тебе и отгадка бугровской активности. Внимание общественности отвлечь надо. Одно массовое мордобитие, где-нибудь на рынке, и никто про батюшку и не вспомнит.

Священник попытался это осмыслить и не смог. Где-то далеко внутри он помнил, что дело не в нем, дело в Кузьменкиных темных делишках да в стрельбе у банка. Но компотик был слишком хорош. Настолько хорош, что спустя еще десять минут он уже нависал над Петей и Мариной, цитируя им Священное Писание и живописуя радости вдохновенного труда во имя господа и на благо человечества.

Утром, вскоре после службы, ему позвонили. Отец Василий поблагодарил прибежавшего с этой вестью в храм диакона и побрел в бухгалтерию. Он все еще чувствовал себя разбитым и с ужасом осознавал, что Исмаил с его жидкой конституцией наверняка поднимался на утренний намаз еще тяжелее.

– Да, – поднял он трубку.

– Батюшка? – прозвенел в трубке голос Карнаухова. – Батюшка, не могли бы вы подойти к нам?

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Ждите.

«Может быть, они что-то на Кузьменко накопали? – вяло думал он. – Это было бы неплохо». И сам же удивлялся тому, сколь безжизненны и автоматичны эти его мысли. На самом деле сейчас ему было глубоко безразлично, накопали чекисты хоть что-нибудь или нет. Слишком разбитым он себя чувствовал.

Только приложившись к остренькому помидорному рассолу и прогулявшись по центральным улицам города, он почувствовал себя лучше.

Местное Управление ФСБ находилось здесь же, на площади, но на подходе священника перехватил парнишка в черных очках и строгом костюме и решительно повел в сторону здания районной администрации, прямо мимо пикетов.

– Олег Николаевич в кабинете главы, – сухо пояснил он и как приклеился, явно намереваясь чуть ли не под ручку довести попа до своего начальства.

– Спасибо, родной, – приостановился священник. – Дальше я сам.

– Вы извините, но… – неожиданно покраснел чекист, и отец Василий понял, как тот еще, в сущности, молод. Парень явно не мог сообразить, что делать. Приказ есть приказ, но совсем игнорировать батюшкин сан он тоже не мог.

– Мне поручено провести вас до самого кабинета, – выпалил парнишка.

– Что ж, поручено – значит, веди, – махнул рукой священник, искренне надеясь, что это не означает очередной – грубо замаскированной под заботливость – попытки задержания.

Карнаухов и впрямь сидел в кабинете главы администрации. Священник огляделся и поздоровался. Кроме начальника ФСБ и Щеглова, здесь нервно теребили карандаши и галстуки Скобцов и старательно отводивший глаза от батюшки Брыкалов.

– Проходите, ваше благословение, садитесь, – сделал приглашающий жест рукой хозяин кабинета и снова переключился на Скобцова. – Значит, я так понимаю, вы настаиваете на разгоне мирного экологического пикета?

– Это я настаиваю, – привстал и подтащил свой стул ближе к столу Карнаухов.

– Я не совсем понимаю, Олег Николаевич, – нервно произнес Щеглов, – чем они вам помешали. Мне, например, пикетчики абсолютно не досаждают.

– Николай Иванович, – язвительно оттопырил нижнюю губу Карнаухов. – Дело не во мне и тем более не в вас. Но был звонок из секретариата, – он приподнял свой карандаш острием вверх. – И мне недвусмысленно дали понять, что именно этот пикет не-до-пу-стим.

Он произнес это с неторопливой, знающей себе цену уверенностью.

– И что прикажете делать? – сглотнул Щеглов.

– Я этим заниматься не буду, – решительно покачал головой Скобцов. – Мне только политических процессов не хватало.

– Скажу – будешь! – зло поставил на место строптивого мента Щеглов.

– Не мне вам объяснять, Николай Иванович, – опустил глаза в стол Скобцов, – чьи это люди. Вы что, хотите, чтобы нас потом до самого Верховного суда адвокаты Пал Палыча таскали?

Руководство района, все четверо, горестно смолкло.

«Ах вот оно что!» – смекнул священник.

Теперь он понял, почему не узнал этих стоящих у ступеней райадминистрации братков. Ребята были из области, из сомовской группировки, и работали на самого Павла Павловича. Но сразу возникал следующий вопрос: а что они здесь, собственно, потеряли?

– Есть только одно решение, – энергично привстал на стуле и снова сел Карнаухов. – Это дело надо поручить Василию Петровичу.

– А почему это мне? – испугался Брыкалов.

– А чего вы боитесь? – усмехнулся начальник ФСБ. – Ребята у вас подготовленные, взвода с головой хватит, да и интерес у вас самый прямой. Не против меня же этот пикет, в конце-то концов, а против вас. Я не ошибся?

В глазах Скобцова вспыхнула надежда.

– И то верно, Василий Петрович! – с энтузиазмом поддержал он идею чекиста. – С вас адвокаты где сядут, там и слезут – один хрен, без военной прокуратуры ничего сделать не получится, а это уже ваша вотчина.

Брыкалова перекосило. Он уже понял, что лезть в эту грязь придется ему.

– Кстати, – внезапно опомнился начальник ФСБ. – А что мы батюшку напрасно держим?

Священник насторожился. Он совершенно не видел никакой возможности для своего участия в операции по разгону пикета.

– Там эти ваши Самохваловы стоят, – пояснил свою мысль Карнаухов. – Так вы подойдите к ним, поговорите.

– То есть?

– А зачем нам лишние люди в момент разгона? – резонно спросил начальник ФСБ. – Площадь-то мы перекроем, и время подберем так, чтобы поближе к вечеру, уже после рабочего дня. Все ж меньше народу толочься вокруг будет.

– Я-то попрошу, Олег Николаевич, – кивнул отец Василий. – А вот что делать, если не согласятся?

– Привлечем, – пожал плечами Карнаухов. – Будут вместе с сомовскими бойцами в одном обезьяннике сидеть. – Он повернулся к Скобцову. – Ты, кстати, клетки приготовил?

– С утра очистил. А бугровских пацанов тоже туда?

– С бугровскими пусть Брыкалов разбирается. Это ведь он у нас по военно-патриотической линии.

– Я скажу Кузьменке, – обреченно вздохнул Брыкалов, – чтобы позвонил Виктору Сергеевичу…

Священник поднялся и неторопливо пошел к выходу, обдумывая, что сказать Самохваловым. Мужики они были с характером, упертые – так, с ходу, и не возьмешь.

Отец Василий как в воду глядел. Самохваловы уперлись – трактором не сдвинуть.

– У вас что, деньги лишние? – качал головой священник. – Хотите, чтобы оштрафовали?

– А с какой это радости нас штрафовать будут? Ты настучишь?

– Пикет вы не зарегистрировали, – начал загибать пальцы отец Василий. – Место занимаете незаконно, да еще и правопорядок нарушаете.

– Ничего мы не нарушаем, – насупились Самохваловы. – Это ты нам все разрушил!

Отец Василий перепробовал все – убеждение, аргументы и даже угрозы, но пикетчики словно в землю вросли. И тогда он плюнул на все и отправился домой. Ему еще предстояло переговорить с Петей и Мариной насчет их возможного трудоустройства.

Однако ни Пети, ни Марины дома уже не было.

– Они почти сразу после вас ушли, – недоуменно развела руками Ольга. – Аж в семь утра поднялись.

– И не болели? – удивился священник. Сам он еле поднялся.

– Да вроде ничего.

– Покормила?

– Конечно. И денег немного дала. Марина сказала, что им еще осмотреться здесь надо насчет конкуренции.

– То есть?

– Я так поняла, они хотят здесь бутылки собирать, – немного виновато пожала полными плечами Ольга. – Ты сам-то надолго? Ужинать будешь?

– Конечно. Мне еще повечерие служить.

Он не слишком надеялся, что Петя и Марина прислушаются к его нравоучениям, тем более в состоянии «под компотиком». И потому, отужинав, не стал переживать насчет дальнейшей судьбы бомжей, легко включился в свой обычный трудовой ритм и успел не только отслужить повечерие, но и поговорить с прихожанами. И лишь к ночи, выйдя в храмовый двор, ощутил моментальный прилив крови к рукам и голове.

Он не сразу сообразил, что вызвало это почти забытое ощущение, но прислушался – и понял. Там, вдалеке, металлически грохотали дюралевые щиты.

Отец Василий хаотически заметался по двору, то прислоняясь горячим, моментально взмокшим лбом к стенам храма, то кидаясь к дверям, но в конце концов признал – он не может с этим бороться.

Последний раз он пользовался таким щитом еще во время службы, при усмирении печально памятного бунта в зоне. Именно тогда погибли его боевые друзья Бош и Муллаев. И именно тогда он сам ощутил, что внутри его самого что-то не так. Потому что он едва не убил человека. И не по необходимости, а просто потому, что хотел убить… хотел ощутить, как хрустнут эти кости под его ударом… С того дня и начался его непростой путь к господу.

– Нет! Хватит! – выдохнул отец Василий и побежал к фонтанчику – обмыть разгоревшееся лицо.

Но, умывшись, понял, что он должен увидеть это. Он должен встретиться с этим еще раз, чтобы наконец решить, может ли бороться с этим внутри себя и может ли победить.

Он сосредоточился, постарался вспомнить, все ли сделал сегодня, понял, что все, и быстрым, решительным шагом направился в сторону центра.

Его остановили на подходе к площади.

– Нельзя туда, батюшка, – веско сказал ему руководивший этой частью оцепления молодой лейтенант.

Грохот щитов стал громче и напряженнее.

– Это я вижу, – кивнул священник. – Ты мне лучше скажи, Самохваловы с площади ушли или так и стоят?

– Это рыжие такие? Один постарше, а второй пацан еще совсем?

– Точно.

– С минуту назад ушли, – улыбнулся лейтенант. – Как поняли, чем дело пахнет.

Грохот щитов стал еще громче.

«Почему они тянут? – подумал отец Василий. – Давно пора начинать». Он старательно вгляделся, но темнота не позволяла ничего разглядеть, и в этот миг что-то сверкнуло, и стоящие у ступенек пикетчики стали видны как на ладони. «Фарами осветили», – понял священник и глянул на часы – 23.30.

В свете фар было видно, что ни бугровцев, ни Самохваловых здесь нет, но участников экологического пикета стало значительно больше – человек двенадцать-пятнадцать. Рослые, крепкие мужики стояли, плотно прижавшись один к другому, и ждали.

Из-за здания райадминистрации строем вышли человек сорок солдат. На головах каски, перед собой – отсверкивающие металлические щиты.

– Стой! Раз-два! – скомандовал офицер, и строй остановился.

Пикетчики сгрудились еще плотнее.

Священник замер. Сзади него солдатики из оцепления просили разойтись редких случайных зевак, зеваки возмущались и норовили прорваться поближе к месту действия, но отец Василий ничего не видел и не слышал, кроме того, что разворачивалось на площади.

Строй развернулся лицом к пикетчикам. Ребята вытащили дубинки и начали ритмично постукивать ими по щитам: «Раз-два-три! Раз-два-три!» Отец Василий хорошо знал, как мощно воздействует это размеренное постукивание на человеческую психику. Но пикетчики не двигались.

Офицер дал отрывистую команду, и строй медленно двинулся вперед. «Раз-два-три! Раз-два-три!» Пикетчики словно вмерзли в асфальт.

– Сатрапы! – пронзительно и тонко крикнули из гущи пикетчиков, и священник узнал голос Антона Свиристелкина. – Душители свободы!

Солдаты подошли вплотную к пикету, последовала короткая отрывистая команда, и дубинки на счет «три» обрушились на головы мужиков.

– Ах ты, бля! – послышался обиженный возглас.

Последовало еще два удара дубинками о щиты, и снова на счет «три» дубинки опустились на головы пикетчиков.

– Братва! – истошно завопил кто-то в дрогнувшей на секунду толпе пикетчиков. – Бей сук!

Началась свалка, и отец Василий еле удержал себя от того, чтобы кинуться в самую гущу событий и решительно принять командование на себя. Пацаны были мало того что зелены, но еще и плохо обучены.

– Ну что они сопли жуют?! – расстроенно дергался отец Василий. – Где этот долбаный офицер?! Куда он смотрит?!

Щиты нестройно громыхнули еще два раза, но третьего удара дубинками по головам не получилось. Братки уже собрались, преодолели первый шок и, навалившись грудью на строй, разорвали его посередине!

Братки срывали с солдатиков каски и отбирали щиты и дубинки.

– Ну, чмошники! – вскипел священник. – Ну, Брыкалов! Ну, козел! Ну кто так ра-бо-тает?!

Он и представить себе не мог, что можно столь халатно относиться к обучению личного состава. Воины, похоже, вообще ни хрена не умели, и теперь, смятые прорывом братвы, ряды солдат перемещались, теряя щит за щитом, дубинку за дубинкой и солдата за солдатом.

Рядом с ним точно так же скрипел зубами молоденький лейтенант из оцепления.

Солдаты, несмотря на чуть ли не троекратное численное преимущество, дрогнули, рассыпались и… побежали.

– Бей сук! – орали толстомордые экологи. – Ломай козлов!

Вслед бегущим раздался презрительный разбойничий посвист, и через минуту или две площадка перед ступеньками райадминистрации была совершенно пуста. И только братки, празднуя победу, с хохотом кидали ненужные им щиты в сторону утирающих кровь и сопли бритых, тощих солдатиков.

Отец Василий, решительно стряхнув с рукава вцепившегося в него офицера оцепления, почти бегом двинулся через площадь.

– Вернитесь! Немедленно вернитесь! – крикнул вслед офицер, но побежать за священникам в гущу братвы не рискнул.

Отец Василий ускорил шаг и, лишь оказавшись лицом к лицу с улюлюкающей и свистящей в два пальца ватагой победителей, остановился.

– Так, Антон, – решительно начал он. – Доказал свое, и хватит!

Братва удивленно переглянулась.

– Вы не понимаете, батюшка, – окинул его бегающим взглядом Свиристелкин. – Нельзя позволить им засорять нашу землю! И мы будем стоять до конца!

– Иди старушек своих учи, буквоед! – засмеялся кто-то в толпе. – А в наши дела не суйся!

– Антон! – строго посмотрел на эколога отец Василий. – С кем ты связался? Я тебя не узнаю.

– Вы не понимаете. – Даже в темноте было видно, что Свиристелкин залился краской. – В нашей стране каждый имеет право выразить свое негодование…

– Иди-иди отсюда, поп, шевели костями, – выдвинулся вперед один из братков. – И на Антошу нашего не наезжай. А то я тебя щас конкретно перекрещу – и в лоб, и в пузо!

Отец Василий глубоко вздохнул, взял эколога под руку и отвел в сторону.

– Ну, чего ты этим добьешься, Антон? Они-то уйдут, – кивнул он в сторону братвы. – А ты, между прочим, здесь останешься. Вместе со Щегловым, Скобцовым и всеми остальными.

– Щеглов меня поддерживает, – шепотом сказал Свиристелкин. – Правда, негласно. И эти парни взялись меня поддержать. Как я могу отступить?

– Щеглов поддерживает? – удивился священник. Сегодня утром ему так не показалось, хотя…

– Вы что, батюшка, не видите, что эти военные всему городу, как кость в горле! Главное – не бояться! И они уйдут!

«Щеглов поддерживает, – мысленно повторял священник. – И эти парни взялись поддержать». Что-то в этом было.

– Ну, как знаешь, Антоша, – с сомнением покачал он головой и, тяжело вздыхая, побрел назад, за пределы оцепления.

Больше солдатиков на разгон не посылали. Видимо, хватило у Карнаухова ума не подставлять эту салажню. Через двадцать минут на площадь вышли совсем другие персонажи.

– Менты! – охнула братва и приготовилась стоять насмерть.

Омоновцы, а их было примерно столько же, сколько и пикетчиков – полтора десятка, – вышли без щитов. Они только деловито размялись, покрутили головами, поправили шлемы и без явной команды вразвалочку двинулись к ступенькам.

Братва сгрудилась и непроизвольно отступила на полметра назад. Отец Василий усмехнулся, он знал, что эти полметра – уже начало поражения.

Кто-то протяжно свистнул, и омоновцы стремительно охватили пикет полукольцом и погнали, погнали, погнали противника вдоль елочек прямо во двор здания районной администрации.

Удары дубинками сыпались почти непрерывно, и крики братвы постепенно слились в один протяжный, почти беспрерывный стон. От толпы отделилась тощая нескладная фигура, человек прорвался сквозь строй омоновцев и побежал прочь, за пределы площади. За ним, стремительно нагоняя, кинулся один из омоновцев, догнал и принялся лупить, пока человек не взвыл и не осел на асфальт.

– Антоша! – охнул отец Василий и кинулся на выручку. – Все! Хватит! Хорош, братишка! Хватит, я сказал!

Он перехватил руку омоновца и отбросил его в сторону.

– Хорош! Натешился, и хватит! Нашел на ком отрываться! Иди лучше работай!

Омоновец побежал помогать добивать братву.

Священник нагнулся и приподнял Свиристелкина. Лицо единственного на весь район эколога было залито кровью, глаза стремительно заплывали, а губы и подбородок мелко тряслись. Отец Василий вздохнул, перевалил Антона через плечо и почти бегом потащил его прочь.

Костя, естественно, был на рабочем месте.

– О! Первый поступил! – жизнерадостно объявил главврач районной больницы, увидев на плече священника Антона, и повернулся к окружившим его работникам. – Так! Перекур закончился! Всем за работу! Тимофеевна, у тебя все готово?!

Медперсонал засуетился.

– Что там? Много пострадавших? – спросил Костя отца Василия, помогая снять с его плеча Свиристелкина.

– Трудно сказать, – выдохнул священник. – Их сейчас во внутренний двор администрации загнали.

– О-о! Тогда работы хватит! – он снова обернулся. – Тимофеевна! Готовь и вторую секцию тоже! Бачурина отыскали?

– Пьяный как скотина этот ваш Бачурин! – откликнулась Тимофеевна.

– Работать сможет?

– Нет. Он и пальцы свои не сосчитает, не то чтобы работать.

Священник смотрел, как деловито, как буднично готовятся врачи принять страшный груз, как ругаются по поводу смертельно пьяного анестезиолога, как спокойно ждут, зная, что сегодня могут быть и смерти, прямо на операционных столах, и поражался душевной стойкости этих людей.

– Как ты так можешь? – вздохнул он.

Костя печально улыбнулся.

– Ты ведь отпеваешь время от времени.

– То божья воля, – покачал головой священник. – И злого умысла в ней нет, а здесь человеки друг друга месят.

– А по мне, все как раз наоборот, и твоя доля куда как тяжелее, – совсем уже серьезно отозвался главврач. – Для меня смерть – медицинский факт. Умер человек, и все кончилось: и страсти, и муки. А для тебя это только начало. И будущее после смерти может оказаться еще страшнее, чем настоящее, и божья воля куда…

– Посторонись! – заорали от входа. – Дорогу!

Священник отпрянул. Четверо омоновцев протаскивали сквозь двойные больничные двери своего товарища. Раненый был бледен, а откинутая голова бессильно болталась из стороны в сторону. Священник охнул и побежал звонить Алексию. Этой ночью в больнице могла понадобиться духовная помощь, а он с собой не взял ничего, что необходимо для причащения.

Малый городской актив Щеглов собрал на следующий же день. Обычно на подобные мероприятия ни попа, ни муллу не приглашали, но теперь, видно, вышел другой случай.

Заседание проходило в приемной. Отец Василий приветливо поздоровался с Исмаилом, сдержанно со Щегловым и сел за большой овальный стол рядом с Брыкаловым.

– Что же вы, Василий Петрович, так облажались? – наклонился он к подполковничьему уху. – Это, по-вашему, называется профессиональной работой?

– Оставьте меня в покое. – Брыкалов отсел подальше.

«Как тебя еще не сняли?» – подумал священник. Сколько он помнил, таких слабых людей на руководящих армейских должностях не держали. С другой стороны, отец Василий не мог забыть, что Брыкалов как-то повязан с Кузьменко, покрывает его. Видно, это объясняло многое. Иногда на руководящем месте специально держали именно слабого человека, пешку.

Народ понемногу собрался, и, едва в кабинете появился Щеглов, «разбор полетов» начался.

Сначала глава районной администрации выразил благодарность ребятам Скобцова. Николай Иванович казался вполне искренним, хотя отец Василий никак не мог забыть сказанного в запале Антошей Свиристелкиным, что Щеглов пикет поддерживает.

Затем глава начал предоставлять слово руководителям служб, выслушивал доклады, вставлял свои, порой довольно едкие, замечания, но в целом, следовало признать, держался корректно и нецензурщины почти не было – то ли тщательно за собой следил, то ли просто обвыкся со своим новым положением. Под самый конец Щеглов обратился к служителям культов.

– Исмаил Маратович и Михаил Иванович, у меня в нынешней ситуации к вам только одна просьба: не вмешиваться в политические события. Оставьте кесарево кесарю…

Отец Василий мысленно зааплодировал – похоже, глава начал читать Священное Писание. Иначе с чего бы такая грамотность?

– Да я и не вмешиваюсь, – пробурчал мулла.

– А как ваш поклеп на меня расценивать? – ехидно наклонил голову Щеглов. – Как розыгрыш? Или как неумные понты? Что значит «глава администрации преследует наших мусульман по религиозному и этническому признакам»? Это ведь ваши слова! Ась?

Исмаил густо покраснел – не от смущения, от злости.

– Я за каждое свое слово готов ответить, – процедил он.

– Это правильно. За базар отвечать надо! – не выдержал-таки, употребил привычное слово Щеглов. – Но я хочу другого: чтобы вы в ближайшее время обошлись без стрельбы, угонов, пикетов, жалоб в секретариат президента и прочих противоправных действий! Договорились?

Публика сдержанно хохотнула. До сего момента жалоба в секретариат противоправным действием не считалась. Щеглов и сам почувствовал, что сказал что-то не то, но что именно, не сообразил, и поэтому разнервничался еще больше.

– Стучать вы мастера, а как дело делать, так мне одному приходится отдуваться!

– Кстати, вас, батюшка, это тоже касается! – внезапно поддержал главу района Карнаухов. – Я бы даже сказал, в первую очередь касается.

– Поясните вашу мысль, Олег Николаевич, – смиренно попросил отец Василий. – А то все меня в чем-то обвиняют, а как начнешь конкретно спрашивать, ничего нет!

– Не прикидывайтесь младенцем, ваше благословение, – рассерженно заерзал на стуле чекист. – Вы думаете, я не понимаю ничего! И что угон бронетехники место имел, и что заявление Василия Петровича – полная липа. Вы думаете, я ничего не вижу?! Что вы из меня дурака делаете?!

Все-таки Олег Николаевич напрасно помянул прошлое, пусть и недалекое. Потому что Исмаил внезапно вскипел и приподнялся над столом.

– Никто из вас дурака не делает, – четко выговаривая слова, произнес он. – Вы сами с себя и штаны сняли, и в позицию встали, а потом еще на кого-то обижаетесь!

Кто-то истерически рассмеялся, но остальная публика ошарашенно стихла. Такого откровенного бунта против главного чекиста района не помнили даже старожилы аппарата. Отец Василий пихнул Исмаила ногой под столом, хватит, мол, не встревай, и мулла, все еще полыхая гневом, сел.

Карнаухов понял, что перегнул палку, и отстраненно пожевал губами. Умный, в общем, мужик, он умел брать себя в руки, если надо.

– Надеюсь, что все высказались, – заторопился Щеглов. – Всем спасибо.

Народ растерянно задвигал стульями и, стараясь не встретиться глазами со схлопотавшим плюху Карнауховым, заторопился к выходу.

А буквально через час отец Василий узнал и точку зрения народа.

– Говорят, что Сом хочет своего человека над военными складами поставить! – затараторил встретивший священника на ступенях храма многознающий диакон Алексий. – Представляете?! Поэтому и братва ихняя в пикете стояла!

– Да что ты?!

– Ага! И еще говорят, теперь камуфляжка на рынке вдвое в цене повысится!

– С какой это стати? – не понял отец Василий.

– Из-за пикета! Говорят, ихний командир разозлился, да так и сказал: если, мол, местные такие дураки, что против меня бунтуют, значит, будут за каждую камуфляжку вдвое больше платить!

– Ты же сам только что сказал, что это все сомовская группировка виновата, – поймал Алексия на слове священник. – При чем же здесь народ?

– А-а! До вас, ваше благословение, ничего не доходит! – расстроенно махнул рукой диакон и побежал по своим делам.

Отношения Усть-Кудеяра и расположенной неподалеку воинской части были особенными. Можно сказать, полюбовными. Как только вступили в силу рыночные отношения, на местном базаре начали регулярно появляться то серые солдатские валенки, то светло-зеленые, еще старого образца, бушлаты, то комплекты прорезиненной химзащиты. Рыбаки брали эти товары весьма охотно – и цена невелика, и качество приличное, военное. А уж в сапогах с армейских складов и вовсе ходила половина города. Не на выход, разумеется, так, во двор да по хозяйству.

А когда началась чеченская военная кампания, и вовсе наступила полная лафа. Бог знает, как все это Брыкалов списывал, но факт оставался фактом – военных товаров стало хоть завались. Возможно, оттого и проваливался Антон Свиристелкин на каждых выборах – очень уж подводила Антошу его откровенно антимилитаристская позиция. Все норовил Свиристелкин как-нибудь да ущемить интересы военных. А уж обыватель-то знал, кто в Усть-Кудеяре истинные благодетели. На ком все держится…

Священник отправился домой. Очень хотелось есть, да и по Мишаньке с Олюшкой соскучился.

– Скучно парню в женской компании! – говорила Олюшка. – Отца не видит…

– Ничего, подрастет, буду с ним на рыбалку ходить, – искренне веря в то, что говорит, обещал священник.

– Ой! Слышали мы эти байки! – смеялась жена. – Ты вон даже зарядку бросил делать, а ведь, было дело, аж восемь раз подтягивался.

Отец Василий смущенно оглядывал свое все более выпирающее брюшко и смущенно признавал, что да, зарядка – занятие полезное, и надо бы снова взяться за себя.

За такими мыслями священник и не заметил, как добрался до дому, и здесь его ждал очередной сюрприз.

– А у нас деньги пропали, – сделала комическое выражение лица жена.

– Много? – озадачился отец Василий.

– Все полторы тысячи, что ты мне на хозяйство оставил.

– Из подзеркальника?

– Ага.

Священник вздохнул. Переспрашивать, а не переложила ли жена деньги в другое место, было бессмысленно – за два с лишним года совместной жизни отец Василий неоднократно убеждался, что Ольга никогда ничего не забывает и абсолютно точно знает, где что лежит.

– Ладно, моя вина, – вздохнул он и полез в бумажник – доставать следующие полторы тысячи.

Он понимал, что денежки умыкнули бомжи Петя и Марина. Недаром они так раненько поднялись и так быстренько свалили. Нужно очень долго голодать и получать от жизни одни тычки, чтобы опуститься до столь постыдной кражи в доме своего благодетеля.

Время от времени отец Василий сталкивался с подобной неблагодарностью, но относился к этому философски, прекрасно понимая, что, если он будет расстраиваться и, следуя ветхозаветной традиции, отвечать ударом на удар, он, возможно, и вернет утраченное, но потеряет нечто куда как более ценное. И веру в конечную справедливость, да и самого себя, такого, как есть, – не мелочного и достаточно сильного, чтобы продолжать идти дальше, не обращая внимания на помехи. И чтобы изменить это его отношение к жизни, должно было случиться что-то действительно неординарное и на самом деле непереносимое.

Отец Василий еще не знал, что пройдет совсем немного времени, и именно это с ним и случится.

На следующий день после того, как пикетчиков посадили в обезьянник, в Усть-Кудеяре объявились адвокаты из области. Все правильно. Пал Палыч Сомов никогда своих людей без поддержки не оставлял – это все знают.

Как рассказал позже отцу Василию всесведущий Костя, адвокаты немного покрутились у РОВД, нанесли короткий визит Щеглову и в районную прокуратуру и уже к обеду освободили всех своих клиентов. Так что под контролем правоохранительных органов остался один Антоша Свиристелкин, на тот момент валявшийся со сломанной челюстью и легким сотрясением мозга в травматологии.

Как так получилось, толком потом никто объяснить не мог. Но отпустили всех экологов до единого, даже того, которому как раз шили покушение на убийство омоновца. Милиционеру проткнули легкое заточкой, сразу же приобщенной к делу в качестве вещдока.

И когда возмущенная милицейская общественность плотно наехала на свое начальство и потребовала не спускать дело на тормозах, оказалось, что никакой заточки нет, да, кажется, и не было. Говорят, кое-кому здесь же, по горячим следам, за это набили морду, но поправить положение оказалось почти невозможно – вместе с заточкой из материалов дела ушли и свежеснятые «пальчики». И вот это вызвало в ментовских массах самый настоящий шок.

Ситуация и впрямь была неслыханной. Людей потрясло не произвольное обращение с вещдоками, нет, этим в Усть-Кудеяре поразить кого-нибудь было сложно. Но все понимали – предательство еще хуже беззакония. Одно дело вставить задним числом нужные отпечатки, чтобы повесить глухаря на какого-нибудь стопроцентного козла, и совсем другое – предавать своих товарищей по оружию.

Но еще через день рты пришлось прикрыть даже самым ярым сторонникам справедливости. Потому что, как сообщили компетентные источники, именно Усть-Кудеяр выбрала местом для проведения своей выездной сессии одна из могущественнейших московских правозащитных организаций.

– Я чего-то не понял, – шушукались между собой менты в РОВД. – Чего они здесь потеряли?

– Да это все Сомов, сука позорная, навел! Ребят его, видишь ли, здесь обидели! А кто их обижал? Разрешения на пикет нет? Нет! Властям сопротивление оказывали? Оказывали! Ну и вперед, в клетку! Где вам и положено быть!

– И что теперь?

– Что? Да поимеют нас все, кому не лень! Вон, в прокуратуре не знают, куда жалобы на недозволенные методы следаков девать – все забито! Пронюхали подследственные, что масть пошла, вот и стараются, козлы!

Правозащитников ждали с часу на час. Ждали везде – в прокуратуре и РОВД, в администрации и районном подразделении УИНа. Срочно прятались некоторые дела, добывались новые улики, подгонялись сроки… СИЗО и тот опустел ровно наполовину. Никто и никогда в провинциальном Усть-Кудеяре с подобными организациями дел не имел и, чего от них ждать, не знал. Впрочем, менты еще по ведомственной комиссии МВД помнили, как умеют работать москвичи, и прекрасно понимали, сколь непросто будет откупиться от тех, кто сызмальства притерся к столичным требованиям и расценкам.

В конце концов, как говорили приближенные к верхам всезнайки, Скобцов вышел на старинного, еще армейского друга, работающего в одной из московских силовых контор, наладил связь и по крайней мере смог, что называется, «держать руку на пульсе». Но яйцеголовые правозащитники все не ехали и не ехали, а когда напряжение достигло критических значений, город заполонила братва.

Теперь уже вообще никто ничего не понимал. Огромные, как четырехспальные кровати, машины до отказа забили автостоянку у гостиницы «Волга», а крепкие, сверкающие золотыми цепями и массивными перстнями парни прогуливались по центральной площади города и за полдня внесли в храмовую кассу столько пожертвований, сколько отец Василий собирал обычно месяца за три.

Братки никого не трогали и ни на что не претендовали и, казалось, вообще приехали сюда отдыхать. Но, как рассказал отцу Василию знакомый участковый, уже за полсуток до приезда «высоких гостей» город словно вымер. Нет, учреждения работали, банки валюту меняли, а пацаны в футбол играли – исчезла преступность. Ровно с двенадцати ночи предшествующего визиту дня во все отделения милиции перестали поступать сведения о квартирных кражах, валютных мошенничествах и вообще о сколько-нибудь организованной преступной деятельности. На ходу остались только две сферы: проституция и наркоторговля, да и то лишь потому, что обе сферы относились к числу «производств с непрерывным циклом» – останови, так потом хлопот с клиентурой не оберешься.

Ментам в эти дни не завидовал никто. Как сказал все тот же участковый, всех их Скобцов перевел почти на казарменное положение и заставлял патрулировать абсолютно безопасные улицы чуть ли не круглосуточно. Понятно, что смысла в этом было не много, но страх, как известно, здравым смыслом не руководствуется, и бедные менты, и так имеющие каждый по полторы-две сотни неиспользованных отгулов за переработки, надели чистое белье и пошли патрулировать.

Чтобы прояснить для себя картину, священник попытался дозвониться до главы администрации, но так и не сумел. А секретарша, словно автоответчик, талдычила одно: «У Николая Ивановича совещание. Позвоните попозже». Отец Василий звонил попозже, но результат оставался тем же.

Народ уже начал поговаривать о съезде авторитетов, и священник понимал, что, если это правда, и у Щеглова, и у Карнаухова, и у Скобцова работы выше крыши. Наверняка каждый из них получил собственную бумагу с грифом «совершенно секретно» с четкими и однозначными инструкциями и, возможно, довольно напряженным «планом мероприятий». Но, если честно, отец Василий немного досадовал на Щеглова за эту его недоступность. Как нужен был главе администрации Михаил Иванович, так даже на малый актив пригласили, а как не нужен, так и дозвониться нельзя!

А потом приехали и правозащитники.

Священник узнал об этом в пять утра от нового помощника Щеглова. Этот юркий, настырный и, надо сказать, довольно неприятный молодой человек устроил такой трезвон, что разбудил Мишаньку, за что отец Василий чуть его не пришиб. Прямо здесь, на крыльце.

– Здравствуйте, Михаил Иванович! – бодро оттер его в сторону помощник и протиснулся в прихожую. – Я от Николая Ивановича.

– Вижу, – мрачно кивнул священник.

– Короче, это… москвичи приехали, так Николай Иванович хотел бы знать, есть ли у вас какие претензии, чтобы перетереть это сразу.

– Перетереть? – язвительно усмехнулся отец Василий. – А по-русски это выразить никак нельзя?

– Так это… – растерялся нахал. – Я вам русским языком и говорю: перетереть прямо сейчас, чтобы потом никто ни на кого не обижался.

– Идите в жопу, молодой человек! – не без удовольствия взял его под локоток священник и вывел на улицу.

– Эй! – возмутился помощник. – А что я Николаю Ивановичу передам?

– Раньше надо было беспокоиться, – мстительно пояснил отец Василий. – Не в пять утра и не в день приезда. Так и передай! – И захлопнул дверь.

Он не имел к Щеглову ни одной претензии, но вот эта манера «перетирать дела» совершенно вывела его из себя. «Черного кобеля не отмоешь добела! – подумал он о главе администрации. – Был ты Колян Щегол, им и остался!»

Лишь отслужив утреню и навестив в больнице одну из самых пожилых своих прихожанок, отец Василий позволил себе выйти в центр.

Экологический пикет стоял на прежнем месте, но теперь вместо братвы рядом с перебинтованным Антоном стояли кудлатые молодые ребятишки в легкомысленных курточках и, было видно, весьма дорогих, пусть и потертых джинсах. «Москвичи!» – сразу понял священник.

Впрочем, совсем без братвы не обошлось. Крепкие ребята стояли чуть поодаль, тщательно ощупывая внимательными взглядами зевак и прошмыгивающих мимо пикета служащих администрации. «Порядок соблюдают», – подумал отец Василий и обогнул пикет стороной.

Но совсем избежать нежелательных встреч так и не удалось – чуть поодаль от экологов снова расположился сияющий Самохвалов-старший с новеньким антипоповским плакатом.

– Что, батюшка, пора сливать воду! – весело крикнул он священнику. – Не все вам нашу кровушку пить!

Отец Василий ускорил шаг.

– Документика-то у вас на землю не имеется! – крикнул ему вдогонку Самохвалов. – Мне правозащитники все разъяснили! Придется вам отвечать за свои поступки!

«Чушь какая! – молча возмутился священник и пошел еще быстрее. – Все у нас имеется! Не у нас, конечно, а в администрации, но есть…»

– Не успел Медведев распоряженьице-то подписать! – еще задорнее крикнул ему вслед Самохвалов и рассмеялся.

Священник похолодел. Он сразу вспомнил, как быстро, как скоро произошла тогда смена руководства, и понял, что это могло быть правдой. Отец Василий кинулся в администрацию, он должен был все знать точно!

В коридоре администрации и приемной главы было настоящее столпотворение. Похоже, что здесь собрались все обиженные властью за последние пятнадцать-двадцать лет. Заполошенно бегали по коридору престарелые клерки, а лестничные площадки и туалеты были заполнены курящими.

– Наталья Серафимовна! – пробился к взмыленной секретарше отец Василий. – Где распоряжение Медведева по земле?

Секретарша кинула на священника затравленный взгляд и, отбиваясь по ходу от наседавших на нее жалобщиков, вытащила папку с распоряжениями главы и сунула ее отцу Василию.

– Не было такого распоряжения, – покачала она головой. – Можете проверить. Меня уже сегодня об этом спрашивали.

Священник растерянно принялся перелистывать документы. Вот распоряжение об акцизах, вот о местных налогах, вот о содержании домашних животных… бумаги о передаче земли храму не было!

– И что же теперь делать? – задумчиво произнес он.

Секретарша виновато пожала плечами.

В следующие два дня отец Василий пытался пробиться на прием к Щеглову шесть раз. Крестил младенцев – и бегом в администрацию, причащал взрослых – и скорее в приемную… Но все было бесполезно.

Впрочем, он был не одинок. В эти дни весь городок точно взбесился, всплывали старые, забытые, казалось, обиды и не доведенные до конца дела, с новой силой вспыхивали утихомирившиеся вроде бы страсти. Традиционная, глубоко провинциальная уверенность в том, что «Москва разберется», заставила десятки горожан снова и снова обивать пороги и отирать стены госучреждений.

Жаловались на все и на всех, и никто даже не брал в голову, что приехавшие правозащитники вовсе не представители президента или кабинета министров, а их возможности далеко не безграничны. Да и приехали они сюда вовсе не за тем, чтобы восстановить достоинство гражданина А, попранное десять лет назад в его затяжной сваре с соседом гражданином B или структурой С, которой он отдал двадцать пять лет безупречного труда.

Но самое удивительное, что справедливость все-таки торжествовала. Возвращались незаконно изъятые материальные ценности, были приняты к пересмотру черт-те какой давности дела… может быть, потому, что и глава администрации Щеглов, и прокурор Силантьев, и главный мент Скобцов – все они были такие же глубокие провинциалы, как и пострадавшие, и несли в себе все тот же мистический, логически не объяснимый страх перед «Москвой».

Тучи начали сгущаться даже над главной городской кормилицей – воинской частью. Привезенные по чьему-то заказу, впрочем, что там скрывать, по сомовскому заказу, по сомовскому… экологи взялись за дело споро и профессионально и устроили вокруг бедного Брыкалова целый шабаш. «Что скрывает Министерство обороны?!» – вопрошали плакаты в руках растущих в числе пикетчиков. «Народ должен знать правду!»

А если разобраться, ну что там мог скрывать Брыкалов? Количество списанного морально устаревшего обмундирования? Или пропитого прапорами бензина?

Отец Василий во все эти разборки не лез – своих забот хватало. Так что звонок из патриархии, когда его специально предупредили о позиции принципиального невмешательства, был излишним. Но тем не менее звонок был, и когда отец Василий положил трубку на рычаги, первой его мыслью было: «Кто же меня пасет?» Он глубоко сомневался, что патриархия звонит всем своим служителям по каждому политическому поводу…

А примерно через час после звонка в бухгалтерию ворвался диакон Алексий.

– Батюшка! Ваше благословение! – брызгая слюной, затараторил он. – Они!.. Там!.. Ограду нашу переносят!

– Что?! – священник кинулся вслед за диаконом во двор. Чего-то подобного он ждал.

У храмовой ограды копошилось человек сорок. Все бывшие гаражевладельцы.

– Раз-два! Взя-ли! – командовал забравшийся на столб и возвышающийся над всей этой вакханалией, как питерский матрос над движущейся по улице революционной массой, рыжий Самохвалов. – Е-ще… взя-ли!

– Ты что это делаешь?! – подлетел к Самохвалову отец Василий и сдернул наглеца вниз.

– Полегче, святой отец! – возмутился Самохвалов. – А то еще и моральный ущерб мне заплатишь! У нас правозащита!

– Я тебе покажу моральный ущерб! – затеребил его за ворот священник, отчего самохваловская голова затряслась, как шарик в стакане. – Я тебе устрою правозащиту!

– Полегче, батюшка, полегче!

Священник огляделся. Толпа была настроена решительно.

В прежние времена он не остановился бы ни перед чем. Десять противников – значит, десять! Двадцать? Хорошо, пусть будет двадцать! Но там, у храмовых ворот, все еще стояли его прихожанки, и священник вспомнил о своем долге и… отступил.

– Ладно, – выпустил он старшего Самохвалова, отчего тот шмякнулся о землю, как переспелое яблоко. Отец Василий разогнулся и оглядел толпу. – Вы не правы.

– Вы и сами не правее нас, – отозвался кто-то из толпы. – Привыкли тут беспредельничать! А у нас законы, между прочим, есть!

Они даже не понимали, сколь противоестественно звучат слова о законе в устах самовольных застройщиков. Священник хотел было сказать что-то о законе божием, законе, который выше всех человеческих, но вздохнул, бессильно махнул рукой, повернулся и побрел к храму.

Гаражевладельцы праздновали свою победу до самой ночи. Послали гонца в лавку, потом еще раз, потом еще… И конечно же наутро никого на освободившейся площадке не было – потолокся с четверть часа по разлинованному известкой песку какой-то печальный мужичок, и все. Перенос ограды был скорее демонстрацией намерений, чем реальной попыткой вернуть утраченные позиции. Мужики прекрасно понимали, что вернуть свое хламье на великолепную свободную площадку почти в центре города им уже не позволят. Померла, так померла.

И уже к обеду на пустом месте встал совхозный «КамАЗ»-длинномер с прошлогодней картошкой, а к вечеру появились бабки с подсоленными по местной традиции семечками и жареным арахисом. Священник смотрел из окна бухгалтерии, как толкутся возле бабок идущие из школы подростки, как приценяется народ к картошечке, и испытывал самые противоречивые чувства.

В последнее время прихожан в храме стало ощутимо меньше, и дефицит площадей перестал быть проблемой. И теперь он даже не знал, что лучше – бугровские парни на обсыпанном песочком плацу у него внутри ограды или бабки со своим арахисом и армяне со своей картошкой за ее пределами. И то и другое было, по своей сути, проявлением мирской суеты, гордыни и стяжательства. Он вспомнил слова своего наставника отца Григория. «Сила слова божьего не ограничивается храмовой оградой, – сказал тогда Григорий. – Ибо нет ему преград в мире, созданном его повелением». И что тогда значат все эти заборы и территории? Тщетный самообман.

– Пусть все идет, как идет, – вслух произнес отец Василий и пошел готовиться к вечерней службе.

А на следующий день все снова переменилось.

Отец Василий как раз завершил крещение младенца Александра и давал наставления его юной мамочке, когда в нижний храм вбежал запыхавшийся Алексий.

– Ваше благословение! – восторженно подпрыгнул он. – Услышал господь наши молитвы! Наслал на супостата еще большую силу!

– Что там еще стряслось?

– Изгнание торговцев из храма! – ликующе взвизгнул Алексий, подпрыгнул, провернулся на месте и помчался вон.

– Спаси и сохрани! – перекрестился отец Василий и бегом помчался наверх.

Но никого, слава тебе господи, в храме не было – ни торговцев, ни сил, их изгоняющих. Священник вышел на паперть, беспомощно огляделся по сторонам и только теперь понял, что имел в виду Алексий. Человек пятнадцать бугровцев наводили свои порядки на спорной территории.

– Слюшай, я тебе что сделал?! – защищался продавец картошки.

– Быстро отсюда, ара! – хватали его за ворот парни. – Чтоб и духу твоего здесь не было! И ты, бабка, шуруй отседова!

Священник сбежал по ступенькам вниз и направился к ограде.

– Эй, парни, оставьте их в покое! – крикнул он. – И без вас проблем хватает!

Но бугровцы, собственноручно по ниточке выровнявшие и обсыпавшие эту площадку песком, отступать не собирались.

– Давай-давай! – подгоняли они владельца картошки и случайно пристроившего свой «газончик» на такую удобную стоянку водителя.

Отец Василий с усилием отодвинул косо установленную секцию забора в сторону и вылез наружу.

– Хорош, парни! – уже требовательнее напомнил о себе он. – Закругляйтесь. Все равно здесь без суда не разберешься!

– Да все нормально, батя, успокойся! – улыбнулись ему парни в черном. – Мы порядка не нарушаем. Щас его тихо-быстро в машину засунем, и можно будет назад ограду двигать.

– Отстаньте от меня! – завопил торговец картошкой и попытался вырваться.

– Держи его! – заорали парни.

Кто-то подставил мужику подножку, и, когда отец Василий подбежал, чтобы защитить ни в чем не повинного торговца, того уже молотили ногами.

– Хорош! – кинулся он в самую гущу свалки, схватил продавца за ворот и потащил, прикрывая собой, прочь.

Чтобы подобное не повторялось, они с Алексием натянули между забором и крайним домом несколько ниток шпагата и щедро понавешали красных лоскутов. Но дело было сделано, и когда на следующее утро диакон принес отцу Василию свежий номер «Губернских ведомостей», его лицо действительно было белее мела.

– Там… про вас… написали, – севшим голосом выдавил он и протянул газету.

Священник развернул «Ведомости» и остолбенел. На второй полосе, среди прочей хроники, под заголовком «Черная сотня в Усть-Кудеяре» красовалась его фотография. На ней зверски оскалившийся отец Василий держал за ворот мужчину кавказской национальности, в то время как взятые фотографом со спины парни в черном пинали бедолагу ногами.

Священник охнул и впился глазами в коротенький текст под фотографией. Он отказывался это понимать! Журналист сообщал, что вчера в районном центре в результате спора за земельный участок между православным приходом и местным населением был избит не имеющий никакого отношения к конфликту житель совхоза «Софиевский» Артур Мирзоян. И все! Об остальном красноречиво говорил фотодокумент.

Зазвонил телефон.

Священник поднял трубку.

– Это как понимать, ваше благословение? – пророкотал в трубке уже слишком хорошо знакомый отцу Василию баритон. Звонили из патриархии.

– Что именно?

– Мы тут факс получили с вашей личностью на газетной полосе и, честно говоря, немного ошарашены.

– Это подстава. Я его спасал.

– Хм! А на фотографии я вижу совсем другое. Этот… как его… Мирзоян, он что, действительно никак на эту землю не посягал?

Отец Василий взмок. Там уже поверили в то, что увидели собственными глазами, и теперь только выясняли вторичные обстоятельства дела.

– Я его спасал, – отрешенно повторил он.

– Это вы уже говорили, – с раздражением напомнили из трубки. – Я вас о другом спрашиваю: имел ли этот… э-э… Мирзоян отношение к земельному спору?

– Не имел.

– Ждите замену, – беспощадно подвел итог патриарший чиновник и бросил трубку.

– Что?! – запоздало вытаращил глаза отец Василий.

– Ну? Что сказали? – дернул кадыком Алексий.

– Замену пришлют, – убито сел на стул священник.

– Ой! Простите меня, ваше благословение-е-е! – кинулся к нему Алексий, схватил руку и начал ее лобызать. – Не хотел! Видит бог, не хотел я, чтобы все так вы-ышло-о!

На следующий день фотография с яростно оскалившимся попом, удерживающим на земле порывающегося встать мужчину кавказской национальности, в то время как двое парней бьют его ногами, была напечатана почти во всех газетах области. Кроме ультраправой «Родины», разумеется.

А к обеду священнику позвонил из области сам руководитель Национального фронта за спасение Родины Саранцев и призвал отца Василия крепиться, потому что дорога к свободе трудна и усыпана терниями. Но, добавил Саранцев, Родина всегда будет помнить героев, положивших свои жизни и судьбы, чтобы построить-таки светлое будущее любимого Отечества. Священник сдержанно поблагодарил, положил трубку на рычаги и налил себе еще сто граммов.

Телефон снова зазвонил, но на этот раз отец Василий понадобился Щеглову.

– Вас как, ваше благословение, на малом активе ждать?

– А вы его назначили? – усмехнулся отец Василий.

– Разумеется. Сегодня в пять. У меня в кабинете. Я понимаю, у вас теперь есть дела и поважнее…

«На что он намекает?»

– …но актив есть актив, и если вы придете…

Священник задумчиво нажал рычаг, с минуту слушал, как тоненько поет в трубке зуммер, отпустил рычаг, нажал и снова отпустил… А потом решительно поднялся и пошел в ванную чистить зубы. «Я буду на твоем активе, господин Щеглов. Обязательно буду!»

Главы долго не было. Священник сидел, расслабленно откинувшись на спинку стула, и всматривался в этих столь давно знакомых ему людей. Вот Скобцов, старательно минуя попа взглядом, рассказывает своему соседу, сколько крови стоила ему эта выездная правозащитная сессия и слава богу, что она наконец-то завершилась. Вот прокурор Силантьев негромко объясняет Карнаухову, почему он предпочел не выдвигать обвинение по одному из бесконечной вереницы проходящих через его руки дел. А вот и сам Карнаухов сидит, молча вращая остро заточенный карандаш в руках и делая вид, что ему интересно то, что говорит Силантьев… А вот и Брыкалов.

Отец Василий внезапно поймал себя на мысли, что, как ни странно, единственный человек изо всей этой компании, который вызывал у него хоть какие-нибудь симпатии, был трусоватый, слабый и податливый в чужих руках, словно кусок теста, Брыкалов.

Дверь открылась, и на пороге появился Щеглов.

– Ну, что, господа, все со своими делами разобрались? – начал он.

– Все… да вроде… как же, разберешься с ними… – вразнобой, нестройно отозвался актив.

– Тогда начнем.

Щеглов энергично прошел на свое место и сел во главе стола.

– Правозащитники у нас уехали, экологи тоже…

– Братки тоже, – шутливо напомнил кто-то из актива.

– Так что теперь у нас на повестке дня… О! Чуть не забыл! Прежде чем мы начнем наш актив, я должен вам с сожалением объявить о том, что настоятель нашего храма Святого Николая-угодника отец Василий нас покидает…

Все повернули головы к священнику.

– Спасибо вам, батюшка, за вашу службу, и больше я вас не задерживаю. – Щеглов сказал это так, словно именно он и распорядился судьбой отца Василия.

– А не надо меня благодарить, Николай Иванович, я на тебя никогда не работал, – еще вольготнее откинулся на стуле отец Василий. – И не должен я тебе ничего, даже бутылки коньяка.

Глаза главы администрации панически забегали.

– Это кто ж тебя так напугал, а, Николай Иванович? – усмехнулся священник. – Неужели тот самый Кузьменко?

Он резко подался вперед и вперил немигающий взгляд в Брыкалова.

– Может быть, вы знаете, отчего господин глава так передрейфил? А, Василий Петрович? Кто это так нашего Николая Ивановича напугал – Кузьменко?

– О чем это вы? – дернулся подполковник.

– О Щеглове… О вас… О себе… Кстати, и о бугровцах тоже. Ну как же, теперь вся общественность только про попа-черносотенца и трындит, а про воинскую часть да про экологию эту хренову и думать забыли. Кто теперь вспомнит о каких-то разборках между братвой и вояками? Удобно, блин, устроились!

– Я вас не понимаю.

– Зато я вас всех понимаю, – поднялся из-за стола отец Василий. – Всем спасибо, надеюсь, что не в последний раз свиделись. – И вышел.

Замена ему пришла стремительно, в течение одних суток. Отец Дмитрий сухо, не подавая руки, поздоровался, кинул свой «дипломат» на стол, быстро и деловито ознакомился с документами, принял кассу, в пять минут уволил работавшую с прежним настоятелем главбухшу Тамару Николаевну и дал понять, что более в присутствии прежнего пастыря не нуждается.

«Вот и все! – покачал головой отец Василий. – Вот и все…»

Это была его вторая замена, и если в первый раз патриархия, разобравшись в том, что батюшка не виноват, сдала назад, то теперь… Отец Василий не верил, что ему дадут еще один шанс.

Он пошел к Косте, дождался у него в кабинете, когда главврач завершит свои обычные дневные заботы, и принялся пить, односложно отвечая на Костины попытки хоть как-то расшевелить друга.

– А ты знаешь, что сомовскую группировку вчистую разгромили? – спрашивал Костя.

Священник пожимал плечами – разгромили так разгромили.

– И теперь что здесь, что в области половина бандитских фирм опечатана, менты почти всех за жабры взяли, – налил по следующей Костя.

Священник принял рюмку и чокнулся с другом.

– И ведь как классно все проделали! – продолжал главврач. – Пока Сомов с этими правозащитниками лялькался, они к нему совсем с другого конца подобрались. А только адвокаты уехали… – Костя засмеялся. – Пал Палыч, поди, и понять ничего не успел!

– Суета сует и всяческая суета, – уронил голову на руки отец Василий.

Ольга его не трогала. Отец Василий часами сидел у окна с видом на речку Студенку, лишь изредка покидая свой пост, чтобы попить воды и подойти к Мишаньке. Стройный и ясный мир обвалился и похоронил под своими обломками все его мечты и все надежды.

Он знал, что придет срок, и он предстанет перед господом, и там, на Страшном суде, поймет наконец, и что сделал не так, и зачем явился в этот странный, противоречивый мир. А пока ему предстояло разбираться во всем самому.

Никто не звонил и не приходил. Даже друзья. Где-то в области кочевала из больницы в больницу серьезно приболевшая официантка придорожного кафе Вера, обращенная им в православие. Ушел в дальний рейс, да так и пропал веселый шофер Толян, а Костя… Что-то было тогда отцом Василием сказано, тяжелое, не к месту. В общем, и Костя носа не казал.

Правда, был еще Исмаил, но у него сейчас, поди, и своих дел хватает. И, если честно, бывший священник был бы рад даже, если бы его навестили обокравшие его бродяги Петя и Марина. Чтоб помылись в его баньке, покушали, а потом отправились восвояси – у каждого в жизни своя дорога…

На третий день за Студенкой начались какие-то маневры юных бугровцев, и отец Василий часами наблюдал, как обучает Виктор Сергеевич своих ребят рукопашному бою, с ходу различая, что из того, что показывал Бугров, пережито и пройдено им на личном опыте, а что взято из книжек с глянцевыми обложками. И провести различие было немудрено. То, что Бугров прошел сам, отличалось точностью и филигранной выверенностью, а остальное… лучше бы он их этому не учил.

С ножом, например, Виктор Сергеевич вообще обращаться не умел, но упрямо показывал заученные по картинкам приемы и вряд ли говорил своим парнишкам главное… А главное, на взгляд отца Василия, было то, что если ты вытащил нож, то должен быть уверен, что применишь его, потому что мир вокруг тебя сразу изменится – быстро и необратимо, и сделать вид, что ничего не было, уже не получится.

За свою богатую самым разнообразным опытом жизнь отец Василий, а тогда еще спецназовец Мишаня Шатунов, сломал руки в локтевом суставе четверым, вытащившим нож. Двоим по необходимости, а двоим просто для профилактики – чтобы впредь понимали, на что пошли. Это ведь очень больно и потому запоминается навсегда.

Вскоре на том берегу начали собираться и зеваки, в основном из расположенной там же неподалеку татарской слободы. Местные хулиганы с откровенным интересом поглядывали на тренировки, явно испытывая искушение немедленно воспроизвести то, что показывал Бугров.

А потом появился этот длинноволосый, бородатый человек в клобуке и камуфляже.

Он определенно имел отношение к Бугрову, но никем не руководил и ничего не показывал. Он просто сидел в сторонке и лишь изредка что-то говорил подходящим к нему ребятам. Отец Василий смотрел и не мог понять. По жестам, осанке, постановке головы этот человек определенно имел за спиной семинарскую выучку, но камуфляж в сочетании с монашеским головным убором… Это был полный бред. Такого бывший священник еще не видел.

Он смотрел и смотрел, испытывая странные противоречивые чувства. С одной стороны, не в его сегодняшнем положении предпринимать хоть какие-то действия, затрагивающие интересы православной церкви. А с другой – он не понимал, как отец Дмитрий, которому Алексий уже наверняка рассказал об этой новой для городка персоне, до сих пор не появился здесь и не расставил все точки над «i». Сам отец Василий непременно бы их расставил.

Бывший священник преодолел свое острое нежелание вмешиваться в события и набрал храмовый номер. В этот час утреня уже закончилась, а обычное время для крещения еще не наступило.

– Да, – раздался в телефонной трубке суровый, сдержанный голос.

– Отец Дмитрий?

– Совершенно верно. Чем обязан, Михаил Иванович?

Называть его мирским именем было крайне неутиво. В конце концов, отца Василия лишь временно отстранили от несения служб, а не отлучили от церкви.

– Отец Дмитрий, – отец Василий вдруг понял, как трудно ему выдержать нужный тон разговора. – Вы в курсе маневров на Студенке?

– И что?

– Тогда вы, вероятно, знаете, кто этот человек в клобуке и камуфляже?

– А почему вы задаете мне этот вопрос? – холодно поинтересовался отец Дмитрий.

– Потому что именно вы теперь несете ответственность за наших прихожан, – начал понемногу вскипать отец Василий.

– Не вам меня учить, Михаил Иванович, за что я несу ответственность, – поставил на место бывшего священника отец Дмитрий.

– Извините, если чем обидел. – И бывший священник положил трубку.

К вечеру зрителей у Бугрова прибавилось. Отец Василий смотрел на это шоу и понимал, что если так пойдет и дальше, то не только про конфликт между военными и Сомовым никто не вспомнит, но даже о его отставке. Нет, прихожане, разумеется, помнить его будут, но вот остальные… Вряд ли. Другим будут головы заняты.

А после семи, когда солнце уже начало валиться за горизонт, над Студенкой разнесся протяжный разбойничий посвист. Отец Василий встрепенулся, вышел из дома и пробрался на задний двор – отсюда все было и виднее, и слышнее. Свист повторился.

Отец Василий покачал головой и быстро зашагал по направлению к плотине.

В принципе этим должно было кончиться. Отец Василий не знал, чем думал Бугров, когда устраивал свои показушные тренировки напротив самого хулиганского после Шанхая района Усть-Кудеяра. Местные парни всегда терпеть не могли чистеньких, правильных мальчиков. И лупили при всякой возможности.

Конечно, с Бугровым все было несколько иначе, и бугровские мальчишки вовсе не были такими уж правильными, а среди командного состава почти все по меньшей мере отслужили в армии. Но два дня подряд приходить к татарской слободе на тренировки – это можно было расценить и как вызов. Похоже, именно так все и происходило.

Свист повторился в третий раз, и отец Василий ускорил ход. Он уже представлял, что может произойти, и его такое развитие событий не устраивало.

Пару лет назад, когда он только-только принял приход, шанхайские повздорили со слободскими. Конфликт поначалу был пустячный, и в любое другое время авторитеты развели бы его между собой справедливо и бескровно. Но, как на грех, буквально за пару месяцев до того ушли на зону два шанхайских лидера, и занявшему их место молодняку требовалось укрепить свое влияние среди остальных. Можно сказать, что война им была нужна как воздух. Ну и началось.

В первой же драке пострадало человек сорок. Но ушибы и рваные раны только раззадорили бойцов, и с обеих сторон было решено, что «этих козлов надо мочить». Поэтому к следующей драке подготовились основательно, и она прошла уже с человеческими жертвами. В свалке были убиты одиннадцатилетний слобожанин и гордость всего Шанхая, отличник и действительно талантливый музыкант по кличке Пузырь.

Две эти смерти потрясли Усть-Кудеяр. К разрешению конфликта запоздало подключились менты и родительские комитеты слободской и шанхайской школ, но ситуация стабилизировалась только спустя долгие шесть или восемь месяцев, и все эти шесть или восемь месяцев не обходились без регулярных стычек с весьма тяжелыми травмами для враждующих сторон.

– Помоги мне, господи! – взмолился отец Василий и ступил в холодную воду.

Здесь по скользкой, обросшей водорослями бетонной плотине можно было перебраться на тот берег почти сухим – вода редко доходила даже до середины голени. Но следовало торопиться, и пока бывший священник торопливо шел через речку, он дважды чуть не ухнул с плотины вниз, туда, где двумя метрами ниже разбивалась о камни и брошенные строителями бетонные обломки серая речная вода.

Там впереди уже раздавался возбужденный гомон, прерываемый редкими, резкими криками. Кто-то скомандовал, кажется, Бугров, кто-то закричал…

– Во дураки! – приговаривал отец Василий на бегу. – Точно друг дружку покалечат!

Впереди в быстро наступающих сумерках уже виднелись мечущиеся по берегу фигуры. Похоже, свалка была в полном разгаре и Виктор Сергеевич ничего уже не контролировал.

– Всем стоять! – заорал священник во всю мощь своих легких. – Бугров! Ты где?!

Но Виктора Сергеевича нигде не было. И только несколько мальчишек в черном, на глазах теряя всю свою слаженность, отчаянно отбивались от более опытных и настырных слобожан.

– Давайте, православные! – эхом донесся до него незнакомый голос. – Не посрамим память предков!

«Так, а это что за негодяй выперся?!» – отец Василий метнулся на голос.

Кричал тот самый парень в камуфляже и монашеском клобуке. Он стоял за изгибающейся под напором слобожан цепью мальчишек и громко подбадривал их, призывая на помощь православные святыни.

– Ну-ка, ну-ка! – раздвинул пацанов руками отец Василий. – А ты кто такой будешь?!

Сзади кто-то упал, но обращать внимание на мелочи он сейчас не мог.

– Вперед, славяне! – продолжил парень, так, словно отца Василия здесь и не было.

– А ну-ка пойдем со мной! – прорычал отец Василий, схватил его за ворот камуфляжки и потащил в сторону.

На него посыпались удары, но он даже не отмахивался от пацанов и упрямо волок свою жертву в сторону, к реке.

– Пусти! – сдавленно шипел парень.

– Щас! – охотно кивнул отец Василий и залепил ему такую оплеуху, что тот отлетел в воду.

И тогда бывший священник, а еще раньше бывший спеназовец, а еще раньше бывший местный хулиган сунул два пальца в рот и свистнул так, что у самого уши заложило.

– Пе-ре-кур! – громко скомандовал он. – Кто нарушит, будет иметь дело со мной, Мишаней Шатуновым! Всем отдыхать!

Наступила такая тишина, что отец Василий даже прочистил ухо пальцем – может быть, у него просто со слухом проблемы? Но нет, тишина была настоящая.

– Наших бьют! – одиноко завопил кто-то рядом, и священник обернулся.

– Это кто здесь «наши»? – в полной тишине ядовито поинтересовался он.

– Славяне… – уже менее уверенно произнес кто-то из толпы.

– А я тогда кто? – еще ехиднее поинтересовался отец Василий.

– А ты – предатель Отечества! – выбрался наконец из воды потерявший свой клобук парень и ткнул пальцем. – Дайте ему!

Пацаны неуверенно затоптались на месте. Присмотревшись, они вспомнили, что именно к этому человеку в храм приводил их сам Виктор Сергеевич, а Бугров был и оставался для них высшим авторитетом.

Отца Василия толкнули, и он на лету поймал и развел в разные стороны двух вцепившихся один в другого и никак не желавших остановиться пацанов.

– Остудите их! – распорядился он и отшвырнул каждого в свою сторону.

– Ну, что стоите?! – прикрикнул на своих подопечных, не рискуя выйти из воды, «духовный лидер». – Мочи его!

– Хватит с нас и тебя, мокрого! – рявкнул отец Василий. – А где сам Виктор Сергеевич?

– Здесь я, – подошел ближе Бугров.

Он прижимал окровавленную тряпку к глазу и расстроенно шмыгал носом.

– Что стряслось-то? – с укоризной поинтересовался отец Василий.

– Это все слободские! – плаксиво выдал кто-то из толпы.

– Разговорчики! – прикрикнул Бугров и снова повернулся к бывшему священнику. – В глаз какая-то падла саданула! Не потерять бы…

– Ладно, разбирайся со своими сам, а я с местными потолкую! – махнул рукой священник и пошел к слободским. – Что случилось, Равиль?

– А не будут выеживаться!

Ситуация была достаточно банальная и пока еще не опасная. Слободские действительно восприняли маневры бугровских вьюношей как вызов, а дальше все покатилось как обычно.

Отец Василий внимательно выслушал все, что ему рассказали, взял с Равиля обещание, что, по крайней мере сегодня, никто никого цеплять не будет, дождался, когда наконец Бугров построит и поведет своих, кинул неодобрительный взгляд в сторону ковыляющего позади строя и на ходу выжимающего свой клобук парня в камуфляже и пошел к Исмаилу. Сам он, в нынешнем положении, сколько-нибудь серьезно повлиять на ситуацию не мог, но муллу, слава богу, никто от служб не отстранял – пусть он и объяснит своим правоверным, что такое хорошо и что такое плохо… Глядишь, и обойдется.

Дом Исмаила находился на самой окраине татарской слободы, как раз там, где в Студенку впадал Вороний ручей. Бывший священник с любопытством осматривался по сторонам. Он не был в этих краях, наверное, лет восемь. Или даже больше. Тогда здесь была настоящая глухомань. И теперь он с изумлением отмечал, сколь комфортным для проживания стало это место и сколь многими престижными чертами оно обладает: свежий воздух, прекрасно заасфальтированная улица, подросшие деревья и пара десятков очень и очень приличных домиков у самого ручья.

Отец Василий шел, про себя проговаривая то, что следует сказать в первую очередь, и единственное, что сбивало стройную череду его мыслей, так это жутко хлюпающая, насквозь промокшая обувь. Отец Василий несколько раз останавливался и пытался как-то выжать туфли, выдавить из них остатки воды, но все оказывалось бесполезно – туфли продолжали хлюпать и все норовили свалиться с ног.

У самого ручья отец Василий внимательно огляделся. По всем приметам домом муллы был вот этот – высокий, с округлыми восточными окнами и двумя джипами у входа. Бывший священник почесал затылок – его паства на джипах не ездила. Хотя и слава богу, что не ездила!

Отец Василий аккуратно миновал калитку и, ругнувшись на то, что двор такого шикарного дома не освещен, прошел к двери. Она была открыта настежь, снабженная антимоскитной сеткой от мух.

– Исмаил! – громко позвал он. – Это я, Мишаня!

Из глубин дома раздался какой-то невнятный звук. То ли возглас радости и удивления, то ли недоуменный – священник не разобрал.

– Где ты там? – еще раз спросил он, скинул вымокшие туфли у входа и, оставляя на линолеуме темные сырые следы, прошел внутрь.

В ярко освещенном зале было совершенно пусто. Но в доме определенно кто-то был. «Не вляпаться бы, как в прошлый раз!» – усмехнувшись, покачал головой отец Василий и, немного поколебавшись, присел на пуфик у журнального столика. Пусть хозяин сам к гостю выйдет.

В прошлый раз он примчался причащать умирающего и вот так же никого в доме не обнаружил. Немного поколебавшись, но помня, что вызов срочный, отец Василий предположил, что просто разминулся с родней где-нибудь на дороге, и пошел по комнатам. В этом деле даже одна минута могла сыграть решающую роль.

И, надо сказать, он обнаружил желающего принять последнее причастие. Там, где и рассчитывал обнаружить, – в спальне. С женщиной. В том самом смысле…

Отец Василий не стал скандалить, а просто подождал на крыльце, а через полчасика нормально причастил мужика.

Самое интересное, что прихожанин и впрямь вскоре умер – через четверо суток, но в тот день он буквально брызгал энергией и жизнелюбием. Он и причастился-то, явно не веря, что это последнее в его жизни причастие.

Раздались шаги, и в дверях, ведущих в соседнюю комнату, появилась голова.

– К Исмаилу?

– Да, – кивнул отец Василий.

– Сегодня поздно придет, завтра заходи.

– Ничего, я подожду, – улыбнулся отец Василий и взял со столика цветной буклет с фотографиями окрестностей Мекки.

– Я тебе сказал, поздно придет, – повысил голос мужик. – Иди отсюда! Завтра придешь.

– Не понял, – приподнялся отец Василий. – Ты как со старшими разговариваешь?! – И сам не выдержал, засмеялся своим мыслям. – Я вот Исмаилу наябедничаю, мало не покажется!

– Ладно, проходи! – с четверть минуты пожевав губами, мотнул головой мужик.

Священник встал, прошлепал в мокрых носках за мужиком в соседнюю комнату и растерянно заморгал. Исмаил стоял у стены – злой и бледный. Он кинул на отца Василия быстрый взгляд и, было видно, не обрадовался.

И в этот момент голова отца Василия странно хрустнула, а перед глазами поплыли разноцветные, как новые деньги, круги.

Сознание возвращалось медленно. Сначала в ушах раздался звон, постепенно перешедший в треск и обрывки слов. Затем перед глазами появилась картинка. И лишь потом отец Василий начал отдавать себе отчет в том, кто он и где он.

Теперь Исмаил сидел на полу с завернутыми за спину руками и тревожно поглядывал в сторону разжалованного патриархией священника. Отец Василий скосил глаза вправо. Там, привязанный к стулу, сидел другой персонаж – плохо выбритый, крупный, слегка обрюзгший кавказец. Сам отец Василий полулежал у стены, опершись о нее правым плечом и затылком. В комнате были еще люди, но кто они такие, отец Василий не видел – для этого следовало поднять голову.

Он попытался, и шея моментально отозвалась острой болью.

– Поп очухался, – доложили там, наверху, куда не дотягивался взгляд бывшего священника.

– Да хрен с ним. Пусть лежит.

Отец Василий попытался привстать, но его тут же придавил к полу чей-то ботинок с окованным латунью носком.

– Тебе лежать сказали! Вот и лежи.

– Ты, Махмуд, не понял, куда попал, – продолжил давно идущий разговор кто-то, отсюда не видимый. – Мы с тобой цацкаться не будем.

Привязанный к стулу кавказец приподнял голову и посмотрел куда-то вверх совершенно отрешенным взглядом.

– Переведи ему, Исмаил, если он по-русски не понимает, – предложил тот же голос мулле.

– Он сказал, что может тебя убить, – жутко гнусаво, как видеопереводчик, но на чистом русском языке «перевел» мулла.

Отец Василий хмыкнул – Исмаил был в своем амплуа.

– Ты что, козел?! Смеешься?! – возмутился голос.

– Он понял, – кивнул Исмаил.

– Ты у меня допрыгаешься! – пригрозил голос.

– Ладно, Купон, хорош, мы не за этим пришли, – одернули его.

«Вежливые ребята, – подумал отец Василий. – Даже слушать приятно».

– Значит, так, Махмуд, я повторяю вопрос: у кого товар берешь? – постепенно наливался яростью голос Купона.

– Какой товар? – хрипло спросил Махмуд.

– Те стволы, что ты позавчера саранским пихнул! Вот какой! – взревел Купон. – Что ты целку из себя строишь?!

– Я ничего… про стволы… не знаю, – выдохнул Махмуд и закашлялся.

– Пацанам зеленым будешь баки заколачивать, – устало выдавил сквозь зубы кто-то, до сих пор молчавший. – Стволы были, и ты их скинул саранским. Конкретно – Резаному. Из рук в руки. Он тебя нам и сдал. Ты, козел, лучше колись. Мы не менты. Молчанка с нами не проходит.

– Что… ты… хочешь? – прокашлял Махмуд.

– Откуда стволы взял, мы знаем, – прошелся по комнате Купон. – Брыкаловские стволы… Говори, с кем конкретно работаешь? Кто тебе их дает?

– Кузьма, – обессиленно выдохнул Махмуд.

– Кузьменко, что ли?

– Он.

– А почему он с нами работать не хочет?

– Я не знаю, но вы к нему не суйтесь. Хуже будет.

– Не понял. Ты что – угрожаешь нам?! А, Махмуд?! Ты нам угрожаешь?!

– Нет, Купон. Я правду говору. Кузьма чужих не любит. Ты чужой.

Купон нервно заходил из угла в угол. И вдруг резко остановился.

– Ты ничего не понял, Махмуд. Это ты здесь чужой! Ты!!! Понял?! А я свой! Свой я!!! Свой!!! И это тебя здесь не будет, а я здесь буду всегда!

Купон подлетел к Махмуду, схватил за грудки и принялся трясти, высказывая что-то оскорбительное и совершенно ненужное, пока братва не оттащила его в сторону.

«О-хо-хо! – сказал про себя священник. – А дело-то серьезное! Зря я сюда попал, совсем зря! Напрасно, можно сказать, в гости пошел… Ох, Исмаилушка, ну и знакомые, блин, у тебя!» Он пошевелил руками и ничего не понял – они были совершенно свободны!

– Ладно, Купон, давай думай, что с ним делать, – напомнили откуда-то из угла. – Мочить – значит, мочить…

– Не надо… меня убивать, – закашлявшись, попросил Махмуд. – Я против вас ничего не делал.

– Ты на нашей территории работал!

– Я знаю, что с ним сделаю. – Купон остановился посреди комнаты. – Я его в область отдам, Иващенке. Он как раз из Чечни вернулся, злой как черт! Обра-адуется земляку!

«Иващенко?» – мелькнуло у отца Василия смутное воспоминание. Что-то он слышал об этом начальнике отдела УВД области.

– Не надо… Иващенке! – прокашлял Махмуд. – Не надо, брат!

– Точно. Так и сделаю. Скобцов купленный на корню, а Иващенко – мент тухлый, а теперь еще и обстрелянный. Хрен он тебя выпустит – ни за бабки, ни за как.

– Не надо, не сдавай меня, брат! – взмолился Махмуд и задергался на стуле.

– Все! Хорош! – видимо, принял окончательное решение Купон. – Лесик, Мася, грузи чеха в тачку!

– А с этими что? – ткнули отца Василия в бок окованным латунью ботинком.

– Пусть грехи замаливают! – хохотнул Купон. – Да ты не дрейфь, мулла молчать будет, как немой, иначе в подельниках паровозом пойдет! А поп и сам с Кузьменко не в ладах. Так, поп?

Отец Василий нахмурился и промолчал.

Братва отвязала бормочущего Махмуда от стула и поволокла к выходу. Исмаил дождался, когда все выйдут, и метнулся к отцу Василию.

– Как ты, Мишаня?!

– Хреново. Чем это они меня?..

– Трубой, кажется. Давай помогу.

Исмаил осторожно приподнял отца Василия и усадил на диван. Шею и затылок простреливало острой болью.

– Не знал, что у тебя такие знакомые, – хмыкнул бывший священник.

– Махмуд – мой прихожанин, – сурово сказал мулла. – Ты сам сдал бы прихожанина властям?

– Не оправдывайся. Конечно, не сдал бы. Так тебя за это Щеглов напрягал?

– Да, – кивнул Исмаил. – Ты же знаешь, Щеглов с братвой заодно. Посиди, я сейчас воды принесу, рану промоем.

Исмаил исчез, а отец Василий тяжко задумался. Теперь все стало намного яснее. Щеглов заодно с братвой, Кузьменко «работать» с ними не хочет, а платить – тем более… Нормальный конфликт интересов. А тут еще и он со своими свидетельскими показаниями против Кузьменко выперся. Понятно, что его хотели… это… замочить.

Самым паскудным во всей этой ситуации было то, что он оказался как бы по одну сторону баррикады с братвой. С самого начала, еще с того солнечного денька, когда помог кандидату в депутаты Коляну Щеглу отбиться от неведомых «бандюг». Теперь выходило так, что это скорее всего и не были бандиты – с бандитами у Щеглова все было тики-так.

– Я слышал, тебя отстранили временно, – вошел в комнату с аптечкой в руках Исмаил.

– Ох, неплохо бы, если бы временно, – вздохнул священник. – Я так чую, могут и сана лишить.

– Ничего не поделаешь, Мишаня. Если Аллах дал тебе такую судьбу, значит, такова его воля.

– Знаю, – грустно покачал головой священник и ойкнул. – Ты осторожнее там! Щиплется же!

Отец Василий еще успел обговорить с Исмаилом конфликт слобожан и бугровцев, и оба сошлись на том, что конфликт пустячный и вот именно в таком виде его и надо заморозить.

– Я с ребятами поговорю, – пообещал Исмаил. – Да и с родителями тоже. Неприятности никому не нужны. Ты, главное, со своими бугровцами еще раз потолкуй – что им, во всем Усть-Кудеяре другого места для тренировок не нашлось, кроме как напротив татарской слободы?

Вечером, за ужином, Ольга подала весьма ценную идею.

– Ты бы съездил, Мишаня, в область да зашел бы в «Губернские ведомости», где тебя пропечатали, поговорил…

– И что я им скажу?

– Объясни, как все было на самом деле. Что ты спасал человека, а выставили так, будто бить помогал. А главное, пусть скажут, как фотографа найти. Глядишь, и перед патриархией оправдаешься.

– Да не собираюсь я ни перед кем оправдываться! – вспыхнул отец Василий.

В воздухе повисла неловкая пауза. Такого напряжения между ними не было, пожалуй, никогда.

– А чем тогда жить будем? – помолчав, спросила Ольга. – И кто ты сам тогда будешь?

– Не пропадем, поди, – угрюмо отозвался отец Василий. – Уж тебя-то с Мишанькой прокормлю – не инвалид пока.

– Ты извини меня, Мишаня, если я что не так скажу, – вздохнула Ольга. – Да только мужик без любимого дела страшнее моджахеда – что бы кто вокруг него ни делал, а все будет не по нему. Я не хочу такой судьбы ни для тебя, ни для себя, ни для Мишаньки. Да и гордыня все это.

«Да, это все гордыня, – не мог не признать отец Василий. – И ничего страшного не случится, если я и впрямь съезжу завтра в «Губернские ведомости» и со смирением в сердце попробую все объяснить. Они же люди, должны понять».

На следующее утро он надел новенькую, еще ни разу не надеванную рясу и, обняв Олюшку на прощание, поехал в областной центр. Жизнь уже не казалась ему такой тяжелой, а перспективы столь безрадостными. «Они же люди, должны понять! – твердил он про себя. – Должны…» И когда отец Василий вышел из автобуса и ступил на влажный асфальт большого города, тучи над головой внезапно рассеялись и сверху брызнуло теплыми, весенними лучами солнышко. И сразу все заискрилось, заиграло жизнерадостными цветами, и даже нахохлившиеся воробьи перестали дуться на жизнь и судьбу и принялись, поначалу неуверенно, а затем все громче и громче чирикать, уверенно заявляя свои права на существование.

Рядом с отцом Василием торопились по своим делам озабоченные горожане, зазывали в тепло своих отмытых машин таксисты, по-детски радостно улыбаясь, продефилировали мимо наглаженные омоновцы.

Отец Василий запрыгнул в идущий до центра автобус и поехал искать редакцию «Ведомостей». Судя по адресу, указанному в выходных данных, она находилась неподалеку от правительства области.

Автобус даже не выбрался из привокзального района, когда бывший священник заметил прямо перед собой знакомую фигуру. Он не помнил, откуда знает этого человека, но опущенные вниз плечи и обвисшие щеки расплачивающегося с кондуктором пассажира определенно были ему знакомы.

– А мельче нет? – спросила кондуктор, вздохнула и начала рыться в сумочке. – Подождите немного. Должно хватить.

Пассажир немного повернулся, и отец Василий чуть не свалился с сиденья. Это был Махмуд!

«Не может быть! Его же к Иващенко повезли сдавать!» Он ни секунды не сомневался, что Купон выполнит задуманное и устранит конкурента, пусть и самым непопулярным в криминальных кругах способом – сдаст ментам. Но факт был налицо, а Махмуд стоял прямо перед ним.

Священник приподнялся с сиденья и, расталкивая пассажиров, устремился вперед.

– Махмуд! – позвал он. – Эй, Махмуд!

Торговец оружием вздрогнул, полуобернулся и кинулся к закрытым дверям.

– Куда вы, гражданин?! – взвизгнула кондукторша. – Да что вы делаете?! Прекратите ломать двери!

Но Махмуд не слушал. Он ухватился за створку дверцы и одним рывком оттянул ее в сторону.

– Что ты делаешь?! – встревожился священник. – Подожди!

Мужик явно не соображал, что автобус идет на полном ходу, а значит, можно запросто разбиться.

Священник рванулся вперед, надеясь остановить этого придурка, но Махмуд уже протиснулся в дверь, выбросился наружу и покатился по асфальту под колеса идущей параллельно автобусу легковушки.

Отчаянно завизжали тормоза…

– Остановите! Человек разбился! Водитель! Тормози, братан! Мужика потерял! – вразнобой закричали пассажиры.

Автобус затормозил так резко, что визжащий от ужаса и неожиданности народ потащило вперед по салону. Двери открылись. Отец Василий протиснулся мимо так и застывшей с деньгами в руке кондукторши и спрыгнул на асфальт.

Махмуд уже поднялся и, хромая, бежал прочь.

Позже отец Василий так и не сможет ответить себе на вопрос, зачем он за ним помчался. Может, включился полузабытый спецназовский инстинкт. Но факт остается фактом – он кинулся вслед. Махмуд затравленно оглянулся и, не разбирая дороги, помчался через газоны, ограждения и тротуары.

– Да стой же ты, Махмуд! – кричал отец Василий. – Подожди! Я тебе ничего не сделаю!

Все было бесполезно. И тогда отец Василий перестал беречь свою новую рясу и помчался вслед по лужам и непросыхающей грязи.

– Стоять, я сказал! Посторонитесь, дамочка!

Они промчались через квартал, потом второй, затем пересекли одну из самых оживленных трасс города, но результат по-прежнему был нулевой – дистанция не сокращалась. Хотя и не увеличивалась.

Отец Василий уже покрылся грязными брызгами с головы до ног и теперь мечтал только об одном: поймать придурка, повалить на асфальт, придавить его коленом, да так, чтоб и дернуться не мог, и в высшей степени невежливым тоном потребовать объяснений.

Махмуд нырнул в очередной двор, и это стало его ошибкой – мужик не знал, что этот дом загибается углом. Священник этот двор помнил, гуляли они здесь по молодости с друзьями, а потому торжествующе выдохнул, срезая путь, рванул вдоль другой стороны и буквально через минуту врезался в Махмуда.

Они покатились по мокрому асфальту, собирая на себя бычки, плевки и ошметки грязи, и, только кувырнувшись вокруг себя полных три раза, остановились. Отец Василий, само собой, был сверху.

– И чего ты от меня бегаешь? – задыхаясь от возбуждения и скорости, поинтересовался он.

– Пусти, – потребовал подмятый Махмуд.

Его голос был тверд и самоуверен.

«А ведь если он связан с Кузьменко, то моя судьба зависит и от него, – осенило вдруг бывшего священника. – Возьмешь одного, выйдешь и на второго…» Острая надежда пронзила его. Если Иващенко и впрямь тухлый, то есть честный мент, да еще обстрелянный в Чечне, он может это дело и раскрутить! В конце концов, уже то, что начальник отдела областного УВД Иващенко никак не подчинен усть-кудеярским властям, давало основание рассчитывать на восстановление справедливости.

Это не была такая уж безумная мысль. Он огляделся. Рядом уже начали становиться в рядок любопытные местные пацаны от шести до двенадцати лет.

– Так тебя отвозили к Иващенко или все-таки нет? – поинтересовался отец Василий и уже примерился, как получше завернуть его руку за спину.

– Пусти, поп, – буквально приказным тоном распорядился Махмуд. – Пусти, пока жалеть не пришлось.

– С какой это радости? – весело поинтересовался священник и, едва заметив какую-то тень сбоку, получил страшный удар ногой в грудь.

– А вот с какой, – веско сказал ему ударивший. Он уже нависал сверху, прикидывая, куда бы заехать ботинком во второй раз.

Отец Василий стремительно откатился и встал на колени. В груди сильно саднило.

– Вставай! – распорядился человек, но руки Махмуду подавать не стал.

Священник огляделся. К месту схватки быстро направлялись еще двое мужчин, а из серой «Мазды» внимательно смотрел еще один, с пристальными начальственными глазами. Махмуд уже начал подниматься.

– Вы кто такие? – спросил отец Василий и встал.

– Меньше знаешь, дольше живешь, – даже не оборачиваясь, проронил тот, что его ударил.

Священник вгляделся. Это не был бандит. Но это не был и мент. Такую уверенность в своих действиях он встречал только у Кузьменко. Формально все правильно – свой своего покрывает, но отец Василий никогда не мог предположить, что майорская власть достает даже до области. Впрочем, ничего еще не закончилось.

– Я требую объяснений, – сказал он, старательно обшаривая подошедших «спасителей» глазами и запоминая мельчайшие приметы.

– На том свете объяснят, – спокойно пообещал тот, что его бил. «Светловолосый, рост метр восемьдесят, физически крепкий…» – запоминал священник.

Молодой человек повернулся. «Лицо квадратное, лоб широкий, брови дугообразные, глаза серые, нос прямой, подбородок с ямочкой…»

– Все в порядке, Макс? – подошли наконец остальные.

– Небольшое недоразумение, – кивнул в сторону попа Макс.

– Понятно, – кивнула подмога и решительно двинулась на отца Василия.

Махмуд уже поднялся и, не обращая внимания ни на своих спасителей, ни на священника, похромал к машине. «Уйдет!» – испугался отец Василий.

– Никаких недоразумений! – выставил он ладони перед собой и бочком-бочком двинулся в сторону уходящего Махмуда. В принципе, если его быстро обездвижить, то…

– Куд-да?! – встал у него на пути один из «спасителей». – Здесь стоять!

– Вы не понимаете, – мягко попытался обойти его священник и едва упел поставить блок. Эти ребята били без предупреждения.

Пацанва отбежала подальше, но за схваткой следила с неослабевающим интересом.

Махмуд уже садился в машину. Отец Василий попытался-таки прорваться вслед, но подлетел второй «спаситель», и ему стало не до шуток.

Парни наносили и наносили удары, и если бы не крепкая конституция священника, он давно бы уже валялся на асфальте. Машина с Махмудом внутри тронулась, оставив их всех разбираться самих.

– Да хватит же наконец! – озверел от своей патологической неудачливости отец Василий, перехватил ближайшего за руку и насадил его носом на свой крепкий, словно крышка канализационного люка лоб. Что-то хрустнуло, боец жалобно вякнул и осел вниз.

Второй попытался ударить, но отец Василий почти на автомате сделал парнишке подсечку и аккуратно уложил его личиком в асфальт. Теперь на ногах оставался только Макс.

– Кто вы такие? – спросил его отец Василий, глядя прямо в немигающие глаза последнего противника.

– Я же тебе говорил, – холодно ответил Макс и сунул руку в карман. – Меньше знаешь, дольше…

Окончание присказки отец Василий дослушивать не стал, а просто подхватил полы рясы и метнулся в сторону. Здесь, за гаражами, он помнил это, хоть и был здесь восемь лет назад, есть щель, ведущая в соседний двор.

«Ну вот кто они такие? – твердил он, протискиваясь в словно ставшую в два раза уже дыру. – Зачем им этот Махмуд?! Ведь русские же все! Славяне! А может быть, и православные даже».

Только минут через десять, когда убедился, что никто за ним не гонится, поп остановился и критически осмотрел рясу. Видок был еще тот. «А я ведь в «Губернские ведомости» собирался зайти! – тоскливо подумал он. – Хорошее впечатление хотел произвести…» Отец Василий печально вздохнул и присел на врытую в землю покрышку.

Он подробно вспоминал происшествие, пытаясь выстроить цельную картину и понять, что теперь следует делать, но даже после получаса тяжких размышлений так и не решился что-нибудь предпринять. Махмуда нет, в редакцию не заявишься, надо ехать домой. Он встал и побрел в сторону автовокзала.

На подходе к автовокзалу отец Василий почувствовал, что за ним следят. Бывший священник ощущал на себе чужой, недоброжелательный взгляд.

Он несколько раз останавливался и незаметно – так он по крайней мере думал – озирался. Но ничего не высмотрел. Город жил своей собственной суетной и напряженной жизнью, а горожане изредка удостаивали заляпанного грязью священника ироничной усмешки. И только дети, не обращая внимания на сдержанное шипение родителей, простодушно выворачивали головы, провожая длинноволосого бородатого человека в длинной черной одежде изумленными взглядами. Но чье-то тайное внимание, которое он чувствовал на себе, было совсем иным, совсем другого рода.

Он выстоял небольшую очередь в кассы, взял билет на автобус до Усть-Кудеяра и вышел на привокзальную площадь. Здесь, среди многих десятков людей, он чувствовал себя защищеннее.

Лишь сев в автобус, отец Василий успокоился. Одно время ему казалось, что за автобусом тянется «хвост» в виде роскошного «Гранда Чероки»; довольно болезненно он пережил и проверку документов, устроенную на одном из постов дорожно-патрульной службы, но ничего страшного, слава богу, не произошло. И, когда автобус остановился у заправки на окраине Усть-Кудеяра, от сердца у него окончательно отлегло. Он был дома.

Пассажиры дисциплинированно покинули автобус и направились к огромному, выкрашенному в серо-голубоватый цвет туалету, а отец Василий в числе немногих побрел к бетонной остановке. Отсюда до Усть-Кудеярского автовокзала было всего ничего, но если прямо сейчас двинуться через Шанхай, то в итоге можно не только сэкономить минут пятнадцать, но еще и миновать центральные городские улицы стороной. Это, учитывая состояние его рясы, было немаловажно. Священник почесал бороду, махнул рукой и тронулся в путь.

Окраинная улица была укатана и суха. Справа и слева дорогу обрамляли двухметровые бетонные ограждения автобазы и хлебокомбината, а впереди уже виднелись первые дома. Пройди еще две сотни метров, и…

За спиной послышалось легкое, но стремительно нарастающее гудение. Отец Василий рассеянно обернулся – посреди улицы прямо на него несся тот самый, казалось, давно обогнавший автобус и ушедший вперед «Гранд Чероки»!

Священник охнул и кинулся к забору. Машина вильнула в его сторону. Отец Василий кинулся к другому забору, на противоположной стороне улицы, и машина, как намагниченная, потянулась за ним.

«Господи, помоги!» – взмолился отец Василий, добавил ходу и, собрав свою волю в кулак, подпрыгнул, уцепился за забор и, с усилием подтянувшись, перекинул ногу через забор. Машина чиркнула бампером по бетону прямо под ним и встала.

Захлопали дверцы, но батюшка тормозить не стал и, спрыгнув с той стороны забора, помчался по заставленной ржавым оборудованием территории хлебокомбината.

– Эй! Куда?! – заорали ему от проходной, но он продолжал мчаться без оглядки.

«Мафия проклятая! – ругался он, огибая очередной цех и прикидывая, куда бежать дальше. – Черт меня дернул с этим Махмудом связаться! Господи, пронеси!»

Мимо проехал автопогрузчик, и отец Василий, запрыгнув на подножку, уцепился за дверь и, сделав водителю знак, мол, гони, въехал вместе с ним в склад. Здесь оказалось темно, вокруг были поддоны, уставленные мешками с мукой. Отец Василий спрыгнул и кинулся в ближайший проход между поддонами. Сердце колотилось так, что его удары отдавались и в висках, и в руках, и в ногах.

Раздались возбужденные крики. Отец Василий перекрестился и выглянул. В светлом проеме настежь открытых ворот метались фигуры.

– Где он, бля?!

– Да вот только что тут был!

– Ты – туда, а ты на складе проверь!

– Хорошо, Макс.

«Макс?! Ну да, кто же еще! – Священник ощутил, как моментально взмокла его спина. – Что ж, парни, посмотрим, чья возьмет!»

Раздались торопливые шаги.

– Эй, братишка! Попа здесь не видел?!

Хлопнула дверца автопогрузчика. Водитель невнятно ответил что-то вроде «тебе надо, ты и ищи». Отец Василий прижался щекой к пыльному мешку.

– Времени нет, – с сожалением произнес преследователь. – А то я бы тебе показал, как хамить!

Шаги раздавались уже совсем рядом. Священник изготовился.

– Оп-паньки! – неожиданно сказал кто-то за его спиной, и в затылок попу уперся холодный металл. – А вот и наш батюшка! На пол!!! Макс! Он здесь!

Отец Василий начал медленно поднимать руки вверх.

– На пол, я сказал! Плохо понял?! – ствол отвели в сторону.

Отец Василий уже знал, зачем. Сейчас тот, что стоит прямо за ним, ударит его рукоятью в затылок. Точнее, он думает, что успеет ударить… Священник резко присел, провернулся и подсек мужика столь стремительно, что тот так и повалился с разинутым от неожиданности ртом.

– Ни с места! – заорали сзади, но отец Василий чувствовал – этот, сзади, в него стрелять не будет – не те интонации.

Он прыгнул через уже пытающегося встать мужика и рванул вдоль длинных рядов поддонов с мукой.

– Стой! Стрелять буду! Стоять! – орали сзади, но все это был чистой воды блеф – различить бегущую фигуру в складской темноте было практически невозможно.

Загрохотали отдающиеся многократным эхом от стен выстрелы, и отец Василий понял, что снова ошибся. В него не просто стреляли, в него стреляли прицельно. После каждого выстрела мука из мешков брызгала прямо над его головой. «У него глаза кошачьи, что ли?» – только и успел подумать священник, как был вынужден рухнуть на землю.

– Макс! Он здесь! – еще раз повторили там, у входа в склад.

– Вижу! Давай вперед! Брать живым не обязательно.

Отец Василий охнул. Это могло быть блефом, рассчитанным на то, чтобы сломать его еще до поимки, но могло оказаться и правдой.

Большой, толстой, вывалянной в муке ящерицей он стремительно пополз, а затем и побежал прочь, мечтая только об одном: добраться до вторых ворот в другом торце склада, туда, гда брезжил дневной свет. «Хоть бы охрана успела милицию вызвать! – думал он. – Пока они меня не прикончили!»

– Вон он! – заорали сзади. – Во-он!

Отец Василий вырвался в светлое пятно проема ворот и изо всех сил, оставляя позади себя тучу мучной пыли, помчался вперед. Добежал до забора, прыгнул, подтянулся и в мгновение ока оказался на той стороне.

Сзади, за забором, слышался отчаянный лай потревоженных погоней и стрельбой хлебокомбинатских собак, а прямо перед ним стоял… тот самый «Гранд Чероки». Отец Василий вернулся на то же место, откуда начал свое бегство.

Священник метнулся к водительской дверце, рванул ее на себя и, двинув шофера в челюсть, выдернул его наружу. Упал на роскошное кожаное сиденье, повернул ключ и, едва сдерживаясь, чтобы не заулюлюкать от охватившего его восторга, тронул огромную машину с места.

– Ах ты, бля! – было последнее, что он расслышал.

Священник мчался по пустынной улице, на ходу обдумывая свои ближайшие действия. «Первое дело, надо позвонить Скобцову – он у нас главный мент, пусть и разбирается с этой мафией. Затем, вне зависимости от результатов звонка в милицию, надо предупредить Ольгу: пусть хватает Мишаньку – и к соседям! Мало ли чего этим придуркам в голову ударит… И, конечно же, надо предупредить Исмаила. Или нет?» Отец Василий никак не мог решить, опасны ли эти странные «друзья» торговца оружием Махмуда для муллы. Впрочем, предупредить надо в любом случае.

Впереди показалась перегородившая дорогу длиннющая «Алка», и отец Василий ударил по тормозам. Сдал назад, присмотрелся – нет, не проскочить! Он посигналил. Ноль реакции. Здесь, на узких окраинных улочках, никто к правилам дорожного движения всерьез не относился. И этот водитель наверняка не считал большим грехом перекрыть движение по всей улице на часик-другой.

Священник ругнулся и вышел из машины.

Он почти бегом подошел к кабине. Пусто. Священник огляделся и вдруг понял, что вот он, прямо за «Алкой», стоит большой бугровский дом! А там есть и телефон, и наверняка три-четыре самых боеспособных бугровских бойца за веру и Отечество сидят на лавочке, семечки лузгают… Он рассмеялся и побежал вперед. Виктор Сергеевич должен подсобить.

Калитка оказалась открытой.

– Бугров! – завопил священник, врываясь в чистенький, как армейский плац, двор. – Виктор Сергеевич! Где ты?!

– Что там еще стряслось? – послышался недовольный возглас с возвышающегося над двором, словно капитанский мостик, кухонного балкона. – Батюшка?!

Отец Василий задрал голову. Прямо над ним, на балконе, с чашкой чая в руке застыл забинтованный Бугров. В уцелевшем его глазе застыла сложная смесь ужаса и недоумения. Священник глянул на свою выбеленную мукой рясу и понимающе цокнул языком.

– Пособники исламистов напали! – выдохнул отец Василий. – У тебя телефон работает?!

– Конечно. Нет-нет! Не надо заходить внутрь! – испугался Виктор Сергеевич, поняв, что священник воспринял это «конечно» как приглашение пройти в дом. – Я тебе сам телефон вынесу!

– Быстрее, Виктор Сергеевич! – переминался с ноги на ногу отец Василий. – Каждая минута дорога!

– В чем это они вас? – Бугров вышел на крыльцо с мобильником в руке.

– Некогда, потом расскажу! – Священник принялся набирать номер начальника милиции.

Сначала с малюсеньких кнопочек соскакивали пальцы, затем оказалось, что телефон занят, затем снова сорвалось… А время шло.

– Мука, – задумчиво всмотрелся уцелевшим глазом Бугров и вдруг улыбнулся. – Из вас что, манты хотели сделать?

– Люля-кебаб! – отмахнулся отец Василий, и в тот самый момент, когда он услышал в трубке далекий голос начальника милиции, калитка отворилась и во двор, один за другим, вошли четверо махмудовских «друзей». Тоже в муке. Священник так и застыл с телефоном в руке.

– Кто говорит?! – раздраженно крикнул в трубку Скобцов. – Вас не слышно! Перезвоните…

Пошли короткие гудки.

– Ну, что, поп, отбегался, – вперед вышел Макс.

Бугров присвистнул.

– Ты, мужик, лучше отойди в сторонку, – посоветовал Макс. – А то мы и тебя ушибем.

– Извини, друг, не в моих правилах нашу православную церковь оставлять в беде, – усмехнулся Бугров и присвистнул еще раз. – Эй, вы там! Заснули, что ли?!

На ведущей на второй этаж деревянной лестнице прогремели быстрые шаги, и на крылечке появились, как и ожидал священник, три добрых молодца в майках и камуфляжных штанах.

– Так кого ты хотел ушибить? – поинтересовался Бугров. – Меня?

Макс лениво полуобернулся к своим.

– Разберитесь.

Мужики сошлись на расстояние вытянутой ноги и остановились, явно оценивая друг друга. Отец Василий коротко выдохнул и встал четвертым. Теперь, если считать и Макса, их было поровну.

– Ладно, ты меня убедил, – так же лениво проронил Макс, тронулся вперед и тут же нанес удар ближайшему к нему бугровцу.

Парень охнул и осел вниз, на колени, и в следующий миг двор наполнился хрустением ребер и челюстей.

И те и другие дрались умело, но люди Макса все-таки превосходили бугровцев своей выучкой. Отец Василий сразу отметил, что самый опасный в этой компании Макс, и попытался взять его на себя, но Макс грамотно прикрывался бугровцами, а один раз даже своим бойцом. Он вообще предпочел от боя с ним уходить и заниматься остальными. В результате буквально за минуту все бугровские воины были выведены из строя, и священник остался один против двоих.

– Все, поп, опять приехали, – улыбнулся разбитым ртом Макс и сунул руку в карман.

– Стоять! – гулко прозвучало рядом.

Священник не стал оборачиваться. И не только потому, что боялся выпустить из поля зрения противника, просто звук передернутого затвора «калаша» он знал слишком хорошо.

– Ты, мужик, лучше пушечку свою спрячь, – зло дернув губой, посоветовал Макс. – Птенцов своих желторотых пугай. Ты еще не понял, с кем связался.

Бугров ответил нецензурно, но по существу.

– И что дальше? – усмехнулся Макс.

– Отойди, батюшка! – распорядился Бугров. – Я их придержу. Мобила у тебя?

Священник ощупал карман – телефон был еще здесь.

– У меня.

– Скобцову звони. А еще лучше сразу Карнаухову. Понял? Давай.

Священник кивнул и, не спуская глаз с Макса и второго оставшегося на ногах бойца, сдал назад, прошел спиной мимо выставившего перед собой старый «АКМ» Бугрова и начал набирать 02 – терять время, пытаясь выйти непосредственно на Скобцова, он не мог.

– Не суетись, поп, – нагло усмехнулся Макс. – У меня все схвачено.

– Это мы посмотрим, – ответил отец Василий. Трубка молчала. Он попытался еще раз и понял, что все бесполезно – телефон был сломан.

– Вы бы лучше волну не подымали, – продолжал гнуть свою линию Макс. – А то как бы пожалеть не пришлось.

Священник ему не верил. Он чувствовал, что Макс просто тянет время, дожидаясь, когда его бойцы очухаются, а в том, что они очухаются раньше бугровских, отец Василий не сомневался. А если он еще поймет, что телефон не работает… «Не пришлось бы Виктору Сергеевичу стрелять!» – охнул он про себя, прекрасно понимая, чем это для всех них закончится. Сначала стрельба, затем долгие разбирательства с ментами и прокуратурой и, в конце концов, суд.

– Отпусти их, Виктор Сергеевич, – попросил он, беспрерывно продолжая для виду набирать скобцовский номер на разбитой клавиатуре мобильника. – Пусть идут.

– Чего-чего? – не понял Бугров.

– Отпусти их, говорю. Я на них зла не держу, а тебе и подавно грех сюда впутываться… Начнешь стрелять, только хуже сделаешь.

– А ты в своем уме, батюшка?! – зло поинтересовался Бугров, но отец Василий видел, что до Виктора Сергеевича кое-что начало доходить.

– Ты Скобцову как, дозвонился? – спросил он.

«Нет, балбес! – послал ему мысленную «телеграмму» священник. – И не дозвонюсь уже! Потому и прошу не выпендриваться!»

– Занято. Карнаухов тоже не отвечает, – сказал он вслух.

– Значит, звони в дежурную часть.

– Отпусти их. Я тебя прошу. Это лучший вариант.

– Послушай попа, дядя! – рассмеялся Макс. – Он дело говорит!

– Заткнись, козел! – оборвал Макса отставной капитан и повернулся к попу. – Ты уверен?

Священник молча кивнул.

– Ну, как знаешь! – прокашлялся Бугров и показал стволом на калитку. – Вперед, суки, на выход! И чтоб больше мне на глаза не попадались!

Макс еще раз усмехнулся и, не теряя чувства собственного достоинства, помог подняться своим бойцам и повел их за ворота.

– Ты что, охренел?! – жарким шепотом спросил Бугров священника, когда они скрылись. – Ты что меня так подставляешь?! Почему на попятный пошел?! А я за тебя, как последний дурак, подпрягся!

Отец Василий молча сунул Бугрову разбитый телефон. Они посмотрели один другому в глаза и поняли, что разговаривать, собственно, не о чем.

За воротами мягко загудел двигатель, и невидимая отсюда машина, быстро набирая скорость, умчалась прочь. Бугровские парни помаленьку поднимались и помогали подняться остальным.

– Ты сказал, они пособники исламистов? – недоверчиво переспросил Бугров, вытирая взмокшее от напряжения лицо. – А рожи вроде славянские. Откуда знаешь, что они пособники?

– Случайно. Не вовремя в гости сходил, – вздохнул священник. – Ты извини меня, Виктор Сергеевич, что к тебе их притащил. Видит бог, не хотел. Честное слово. Не думал, что они такие шустрые. У тебя это единственный телефон? Второго нет?

Второго телефона у Бугрова не оказалось, и отец Василий, торопливо распрощавшись, задними дворами вышел на соседнюю улицу и, уже не обращая внимания на удивленные взгляды горожан, побежал дальше. Он понимал, что Макс крутится где-то неподалеку, и вероятность попасть в его лапы до того, как он успеет предупредить жену, муллу и правоохранительные органы, весьма высока.

Конечно, удобнее было остаться у Бугрова с его «калашом», но судьба Исмаила и, не приведи господь, Олюшки с Мишанькой беспокоила его все сильнее и сильнее. Священник добрался до ближайшего магазина и, не обращая внимания на протестующие возгласы продавщиц, влетел в подсобку.

– Где телефон?!

– Здесь, – удивленно посмотрел на странного посетителя крупный, постоянно вытирающий лицо огромным платком мужчина.

Священник кинулся за загородку и схватил трубку. Набрал номер своего дома… «Давай же, Оленька! Быстрее! – молил он. – Бросай все и к телефону! Это же я тебе звоню!»

– Да-а, – послышался певучий, с явным подмосковным акцентом голосок жены.

– Оленька! Хватай Мишаньку и быстро к соседям! А лучше из города! Деньги знаешь где?!

– Господи, помоги! – перепугалась жена. – Что опять стрялось?!

– Некогда, Оленька! Ты помнишь, где лежат деньги?!

– Конечно…

– Бери все и уходи!

– Ты что, опять вляпался? – Голос жены задрожал.

– Да.

Повисла пауза.

– Хорошо, – уже взяла себя в руки попадья. – Сколько у меня времени?

– У нас уже нет времени.

Хозяин магазина даже забыл вытирать стекающий по лицу пот. В его глазах застыло острое сострадание – мужик понимал, что может стоять за таким звонком.

Отец Василий решительно нажал рычаг и только теперь вспомнил, что не напомнил жене, что надо выпустить Стрелку. Сейчас, весной, при обилии молодой травы, кобыла вполне могла позаботиться о себе сама. Но времени перезванивать не было, и он набрал домашний номер Исмаила. Телефон не отвечал. Тогда отец Василий поднатужился, вспомнил номер мечети и набрал его.

– Мечеть. Говорите, – послышался на том конце провода голос то ли девушки, то ли подростка.

– Мулла на месте?

– Исмаил Маратович пошел домой. Будет примерно через час. Что ему передать?

– Скажите, что звонил отец Василий. И скажи, что вчерашнее дело не закончено. Ты все… – Отец Василий затруднился, какой род употребить: «поняла» или «понял». – Ты все запомнишь?

– Конечно, батюшка. Скажу, что звонили вы и вчерашнее дело надо закончить.

– Нет, солнышко, не так. Оно не за-кон-че-но. Теперь понятно?

Отец Василий дождался внятного подтверждения, кинул трубку на рычаг и рухнул на свободный стул. Его руки и ноги дрожали.

– Чем вам помочь? – спросил хозяин магазина.

– Машина у вас есть?

– Есть.

– Татарскую слободу знаете?

– Конечно. Я там живу.

– Тогда отвезите меня к дому муллы. И побыстрее, если можно.

Они домчались до татарской слободы в пять минут. Священник поблагодарил мужика за столь своевременно оказанную помощь и помчался к знакомому дому.

– Исмаил! – заорал он уже на подходе. – Ты здесь?! – влетел в открытую дверь и помчался по комнатам. – Исмаил!!!

– И чего ты так кричишь? – вышел из кухни с чашечкой кофе в руке мулла. – Чего хочет бледнолицый брат мой? О Аллах! Что это с тобой? Кто это из тебя хотел пельмень сделать?

– Исмаил, беда!

– Скальп вроде ни с кого еще не сняли, – наклонил голову мулла, но, поняв, что священнику не до шуток, отставил кофе в сторону. – Что стряслось, Мишаня?

– Ты знаешь, что Махмуд на свободе?

– Нет, – удивился мулла.

– Я его в городе встретил и… это…

– Что? – Взгляд муллы стал твердым и напряженным.

– Короче, странные друзья у твоего прихожанина. Мало того, что меня чуть на месте не пришили, так еще и слежку устроили!

– Что нужно кавказцам от православного священника? – озадачился Исмаил.

– Какие, на хрен, кавказцы! Наши! То есть славяне! Мне кажется, это Кузьменкины люди! Отморозки самые настоящие! Меня Бугров от них еле отбил!

Исмаил вздохнул. Он категорически не переваривал Бугрова. Но для него друг всегда оставался другом, даже такой «панславист», как отец Василий.

– Чем тебе помочь? Спрятать?

– Я думаю, теперь не только мне прятаться надо.

– Не понял.

– Твой Махмуд со слишком серьезными людьми завязан. Если я для них стал ненужным свидетелем, то и ты тоже.

– Ты что, всерьез думаешь, что правоверный меня сдаст? – сделал брови шалашиком Исмаил.

– Если уже не сдал.

Исмаил хмыкнул, покачал головой, забрал с журнального столика недопитый кофе и направился в одну из комнат. Он уходил молча, но вся его спина выражала такое негодование, такое презрение…

– Если тебе нужно убежище, – в самых дверях внезапно развернулся он, – мой дом – твой дом. Если нужна защита, я всю слободу под ружье поставлю! Но не смей говорить таких вещей! Правоверные неспособны сдать своего муллу ни-ко-му! Ты хорошо расслышал, что я сказал?! Ни-ко-му!

– Прости меня, Исмаил, – остановил его отец Василий. – Я, наверное, неправильно выразился. Но это другие люди, понимаешь? Им безразличен и ты, и я. Это просто другие люди, и они не твои прихожане.

– Ты Скобцову звонил? – снова отставил кофе в сторону мулла.

– Забыл! – охнул священник. – Сейчас! От тебя позвоню! – Он поискал глазами телефон. – А! Вот он! Сейчас! У Бугрова мобильник сломался. А потом я забыл… Понимаешь, какое дело? Забыл!

Он стремительно набрал номер начальника местной милиции. В трубке послышались короткие гудки: «Занято!»

– Ну-ка, ну-ка, а это еще кто такие? – насторожился мулла и подошел к окну.

Священник приподнялся. Во дворе муллы стоял до боли знакомый «Гранд Чероки», а рядом сверял номер дома с написанным на бумажке… Макс.

– Это они! – выдохнул священник. – Сматываемся!

– Подожди! – Исмаил никак не мог поверить, что его друг оказался прав. – То есть как так сматываемся?! Это мой дом! И это мой район! Это – татарская слобода! Да я щас позвоню, и через две минуты сюда сто человек прибежит!

– У тебя уже нет этих двух минут, – покачал головой отец Василий. – Но я надеюсь, что хоть запасной выход у тебя есть.

Исмаил задвигал челюстями.

– Ты поступай как знаешь, Мишаня, а я перед какой-то паршивой братвой не отступлю!

Отец Василий застонал – эта исмаиловская братва его уже достала! Ну вот только же вчера сидел мулла у стеночки, как ягненок, и смотрел, как лупят по мордасам такого же правоверного, и, наверное, ждал, что вот-вот очередь дойдет и до него. А теперь куда там! «Не отступлю!»

– Некогда, Исмаил, героя из себя корчить! – схватил он его за руку. – Себя не жалеешь, меня пожалей!

Но муллу как заклинило.

Макс уже подошел к двери.

Священник бросил Исмаила, подбежал к журнальному столику, перевернул его и в два приема отделил полированную увесистую ножку.

– Держи! – кинул он ее Исмаилу. Тот поймал.

Раздался звонок.

Отец Василий оторвал вторую ножку и в один прыжок оказался у двери.

– Он точно здесь? – вполголоса спросил за дверью Макс.

– В мечети сказали, что дома, – неуверенно ответили ему.

Дверь приоткрылась, и отец Василий медленно отвел ножку назад. Сердце било, как церковный колокол.

– Эй, хозяин! – крикнул в приоткрытую дверь Макс. – Ты дома?!

– Дома, – вместо того, чтобы молча дождаться, когда эта тварь войдет, и садануть ее по котелку, ответил мулла.

Священник застонал. Повидал он глупостей на своем веку, но такой!..

Макс растерялся, но быстро взял себя в руки.

– А войти можно?

Мулла поставил ножку от журнального столика в угол.

– Почему нельзя, дорогой? Заходи.

Отец Василий сделал ему зверское лицо и стремительно метнулся в зал и шмыгнул за портьеру – бить Макса по котелку после того, как Исмаил сам же пригласил его в дом, было как-то неправильно.

Макс вошел.

– По какому вопросу? – вежливо поинтересовался мулла.

– По духовному. Мы одни? Не помешают?

– Не беспокойтесь. Мы совершенно одни, – провел его в зал Исмаил. – Извините за беспорядок. Дети мне журнальный столик сломали, как раз хотел его починить. Так что у вас за вопрос?

– Здесь вчера был Махмуд, – сразу приступил к делу Макс. – И мне нужно знать, что он рассказал сомовской братве.

– Купоновской, вы хотели сказать, – поправил его мулла.

– Мне разницы нет. Все одно, Купон под Сомовым ходит.

– А вы, я извиняюсь, конечно, кто будете? – вежливо поинтересовался мулла.

– Вас не должно это беспокоить, – усмехнулся Макс. – Я тот, кто должен все знать, и это главное.

– Боюсь, вы ошиблись адресом, – хмыкнул мулла.

– Нет, все верно, улица Краснофлотцев, четырнадцать, – возразил Макс. – Я проверял.

– Но вы ведь не заметили на моем доме таблички «Здесь живет стукач»? Ведь нет?

– Ну, что ж, – поднялся из кресла Макс. – Очень приятно было с вами познакомиться, хотя жаль, конечно, что разговор не получился.

– И мне жаль. Прощайте…

– Прощай, мулла, – жестко сказал Макс, и уже по этой внезапно прорезавшейся в его голосе жесткости отец Василий понял – пора.

Он вышел из-за портьеры, поднял ножку от столика вверх…

– Ма-акс, – тихонько позвал он. – Мак-си-ик…

Макс удивленно повернулся и, получив звонкий удар в лоб, с тем же выражением удивления на лице рухнул на пол. Пистолет с глушителем выпал из ослабевшей кисти и отлетел к ногам Исмаила.

Отец Василий кинулся к пострадавшему и пощупал пульс. Слава всевышнему, пульс был.

– Ну, что, довыпендривался? – с осуждением посмотрел он на Исмаила. – Чуть из-за тебя смертный грех не совершил! И заповедь нарушил!

– Это, интересно, какую такую заповедь? – пнул пистолет ногой под диван мулла. – «Не спасай друга своего»?

– Непротивление злу насилием, – вздохнул священник.

– Чего-чего? – иронично изогнул бровь мулла. – Ты знаешь, я пророка Ису почитаю, но вот с этой заповедью он, по-моему, поторопился. Лет эдак тысячи на три…

Этот теологический спор мог продлиться до бесконечности. Священник махнул на все рукой.

– Где у тебя запасной выход?

– Нету у меня запасного, – пожал плечами мулла.

– Тогда через окно пошли, – поднялся священник. – Пока нас с тобой не замочили на хрен!

Исмаил тяжело вздохнул и выглянул в окно.

– Ладно, пошли. А то, я смотрю, ко мне еще двое гостей…

Отец Василий улыбнулся – похоже, что до муллы дошло.

Они выскочили через глядящее на Вороний ручей окно и бегом помчались к дому отца Василия – надо было убедиться, что Ольга ушла.

– Ну, хорошо, – на бегу рассуждал мулла. – Вот мы сбежали, а что дальше?

– Не знаю, – задыхаясь, ответил священник. Бежать и говорить при его комплекции одновременно было сложно.

– Ладно, от тебя Скобцову позвоним. Должен же кто-нибудь этих беспредельщиков остановить. Но это точно не щегловские люди? Ты же знаешь, если они от Щегла, Скобцов нам не помощник!

– Точно не щегловские! Ты что, не понял? Щегловские вчера у тебя гостевали. А эти с другой стороны, с брыкаловской…

– Эх, Мишаня, чует мое сердце, и Скобцов нам не поможет! – махнул рукой мулла. – Если эти ребята из воинской части… сам знаешь, Скобцову туда вход заказан.

– Но здесь-то он хозяин! – возразил поп. – Вот пусть и разбирается!

– Эх, Мишаня! Здесь хозяин тот, у кого власти и бабок больше! А Скобцов – человек подневольный. Что скажут, то и сделает.

Они уже выбежали на открытое пространство у самой речки Студенки. На берегу, на том самом месте, где вчера тренировка бугровских вьюношей чуть не закончилась грандиозным побоищем, пыталась воспроизвести увиденные приемы малолетняя пацанва из татарской слободы.

– Салям алейкум, Исмаил Маратович! – хором поздоровались они и, открыв рты, даже приостановили свою самодеятельную тренировку – бегущий мулла поразил их еще больше, чем щедро усыпанный мукой православный батюшка.

– Родителям передайте, у меня сегодня неприемный день! – помахал им рукой мулла. – Мухтару скажите, пусть меня в мечети заменит! А Равилю – что, если будет в бутылку, как вчера, лезть, уши надеру!

– Хорошо, Исмаил Маратович! – так же хором ответила мелкотня и побежала вслед. – А у вас тоже тренировка, да? Можно с вами?

– Брысь! – замахал руками отец Василий. – Вас мне еще не хватало!

– Вы слышали, что старший по возрасту вам сказал? – грозно поинтересовался мулла на бегу. – Чему я вас учил? Вот и выполняйте!

Пацанва разочарованно отстала. Впереди уже показалась плотина.

Мулла начал разуваться.

– Ну, какого шайтана ты вчера приперся?! Махмуд бы и сам с Купоном разобрался, без лишних свидетелей! А теперь снова, как зайцы, бегаем! От тебя мне одни неприятности!

– Это тебе из-за меня неприятности?! – возмутился священник. – Между прочим, мои православные оружием не торгуют и на джипах не ездят! Это все твои!

– Ой-ой-ой! – издевательски закачал головой мулла и ступил в холодную воду. – А кому ты пять минут назад ножкой от стола в лоб залимонил? Моему, скажешь? Своему православному и залимонил! Да и приехал он не на «Запорожце»! Поправь меня, если я ошибся!

Отец Василий свирепо задышал и прибавил ходу. До дома было уже совсем недалеко.

Когда они забежали в дом священника, там было пусто. Отец Василий кинулся к тайнику – денег не было. Значит, Ольга успела и теперь сидит или дома у Веркиной мамы, или, в крайнем случае, у Анзоровой родни – был и такой аварийный вариант. Он облегченно вздохнул, стянул с себя уделанную в муке рясу, затем пропотевший подрясник, схватил с вешалки свою рабочую куртку и принялся звонить Скобцову.

– Аркадий Николаевич? Аркадий Николаевич, это отец Василий. Тут такое дело, снова на меня напали!

– Подавайте заявление в общем порядке, – сухо ответил Скобцов. – Мы займемся. А вообще-то, Михаил Иванович, я бы вас попросил по этому телефону больше не звонить. Есть дежурная часть, туда и обращайтесь, если вас «ноль-два» не устраивает! – И положил трубку.

Отец Василий растерянно опустил трубку на рычаги.

– Что такое? – поинтересовался мулла.

– Сказал, в дежурную часть обращаться! В общем порядке. Сам же мне этот телефон дал!

– А что ты хочешь, Мишаня, – печально покачал головой Исмаил. – Ты же теперь вроде как не батюшка, а так, обычный гражданин. Как все.

Отца Василия как ударили по голове. Теперь до него, как никогда ясно, дошло, какая метаморфоза произошла в его жизни из-за этого «временного отстранения от несения служб»!

– Ну ладно, Аркадий Николаевич, – проглотив обиду, пригрозил он далекому и недоступному теперь Скобцову. – Придется мне, видимо, самому Карнаухову звонить. Посмотрим, как ты потом запоешь!

– Не успеешь, Мишаня, – взял его за рукав Исмаил.

– Почему?

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился прижимающий окровавленный платок ко лбу Макс. И в руке у Макса был «АКС».

– На пол!!!

Отец Василий так и не понял, когда Исмаил успел заглянуть на кухню – может быть, когда он сам звонил Скобцову… трудно сказать. Но только удар, который нанес мулла, был еще страшнее поповского, потому что на этот раз Макс получил в лоб Ольгиной блинной сковородкой.

Сковорода загудела, как колокол, с оттяжкой и долгими переливами звуков. Макс отлетел в руки поднявшихся вслед за ним на крыльцо бойцов, да так и замер, тихо и благостно.

Но упиваться победой было некогда. Отец Василий и мулла переглянулись и дружно помчались к черному ходу – у священника, в отличие от Исмаила, таковой имелся.

– Сюда! – крикнул отец Василий и потащил муллу в примыкающий к его участку неглубокий, но длинный, обильно поросший камышом овраг.

Они вышли из камышей только у самой речки, но тут же нырнули в тальниковую «зеленку», и уже через полчаса были черт-те где, чуть ли не у самого Шанхая.

– Все, перекур! – объявил задыхающийся отец Василий.

– Эх ты, а еще омоновец! – ехидно ухмыльнулся мулла.

– Бывший омоновец, – напомнил священник.

– Есть две вещи, которые остаются с нами навсегда, – нравоучительно возразил Исмаил. – Армия и вера. Нельзя стать бывшим омоновцем, так же как и бывшим попом. Это навсегда!

– Твоими бы устами, да мед пить, – опечалился священник. – А вот в патриархии так не считают, и, уверяю тебя, бывшим попом стать можно очень быстро.

– Не переживай! – махнул рукой мулла. – Разберутся. Не звери, чай, в вашей патриархии работают. Такие же люди.

Они сидели в придорожных кустах, наблюдая за редкими в этот вечерний час прохожими и за еще более редкими машинами и никак не могли решить, куда податься теперь. Священник считал, что нужно добираться до телефона и звонить начальнику ФСБ Карнаухову. А вот Исмаил был настроен менее оптимистично.

– Не будет Карнаухов тобой заниматься, – качал он головой. – Был бы ты по-прежнему при храме – другое дело, а теперь… Очень я сомневаюсь.

И только отец Василий хотел возразить, сказать что-то такое, отчего Исмаил бы все понял, как мимо прошла… Леночка. Та самая любовница Брыкалова, которую они повязали в квартире товарища подполковника.

– Не понял! – моргнул он.

– Чего такое?

– Смотри, это она?

– Кто?

– Да Леночка же! – удивился такой плохой памяти священник. Лично он эти удивительные, уникальные, как теперь говорят, эксклюзивные формы запомнил на всю оставшуюся жизнь.

– Точно! – охнул мулла и сложил ладони рупором. – Ле-на-а! Постой!

– Ты что делаешь?! – возмутился священник. – Головой хоть немного думай!

– Да все нормально, не боись! – отмахнулся мулла и снова крикнул. – Леноч-ка-а!

Леночка остановилась и недоуменно посмотрела на колышущиеся кусты.

– Лена! Иди сюда! Мы здесь!

Леночка поколебалась и подошла.

– Кто здесь?

– Это я, Леночка… Исмаил, – с вожделением высунул бороду из кустов мулла.

– Вы?! – В глазах Леночки были испуг и недоумение.

– Вы извините нас, Лена. – Священник тоже высунул голову из кустов и произнес как можно более солидным, бархатистым баритоном: – Мы не хотели вас напугать.

– И вы здесь? – Бедная барышня совсем растерялась и вдруг испуганно вскрикнула: – Господи боже, да вы совсем седой!

– Где?! – в свою очередь испугался отец Василий. – Ох нет, не беспокойтесь, пожалуйста, это не седина, – огладил он засыпанную присохшей мукой бороду. – Леночка, в этом районе откуда-нибудь позвонить можно?

В прекрасных Леночкиных глазах пробудилось любопытство.

– А что вы здесь делаете? Ну, в кустах, я имею в виду…

– Мы на задании, – трагическим шепотом, так, словно выдает страшную тайну, произнес мулла.

Девушка на пару секунд ушла в себя и, кажется, поверила.

– Мне начальнику ФСБ позвонить надо, – чистую правду сказал отец Василий.

– У меня вообще-то есть телефон. То есть не у меня, а у моей мамы. Я-то сама в военном городке живу. Но если вам очень надо…

Мужики возбужденно переглянулись. Ее доверчивость и наивность и впрямь не знала границ.

– Премного благодарны, – пробормотал священник. – А далеко ваша мама живет?

– Да вот же наш дом, – показала Леночка в сторону двухэтажного покосившегося купеческого особняка. – На первом этаже.

Мамы дома не было. Отец Василий прошел по скрипучему полусгнившему полу в зал и увидел то, к чему так долго не мог прорваться, – телефон.

– Звоните, – кивнула ему Леночка. – Только быстрее, а то мне еще в магазин бежать, а потом на фабрику – маму встречать.

Исмаил галантно поклонился и почти насильно поцеловал Леночке руку.

Отец Василий поднял трубку, и в тот самый момент, когда он набрал последнюю цифру номера Карнаухова, связь оборвалась. Отец Василий подергал рычаги, но телефон молчал как убитый.

– Леночка, у вас телефон не работает, – сообщил он.

В дверь позвонили – долго и требовательно.

– Господи боже мой! – побледнела девушка. – Это Вася! Все-таки он меня нашел!

– Брыкалов? – удивился священник.

– А вы разве с ним не порвали? – заинтересованно наклонил голову Исмаил. – Хотите, я его выставлю? Он меня послушает, будьте уверены.

«Еще бы он тебя не послушал! – зло подумал отец Василий и положил трубку. – Сломал мужика…»

– Не надо никого выставлять! – зло посмотрела на Исмаила Леночка. – Вы мне и так в прошлый раз всю личную жизнь испортили!

Звонок повторился. Долгий, требовательный и, как определил про себя отец Василий, хамский.

– Я его сама выставлю, – решительно сказала Леночка. – Но вас чтобы здесь и духу не было! Не дай бог он вас опять увидит!

– То есть? – не понял отец Василий.

– Ну… спрячьтесь куда-нибудь! – нетерпливо и раздраженно топнула ногой Леночка. – В шкаф, например! Вам не впервой! Быстро!

Отец Василий и мулла переглянулись и молча двинулись в спальню.

Звонок повторился уже в третий раз.

– Да куда вы пошли?! – раздраженно схватила их за рукава Леночка. – Нечего вам в спальне делать! Вот сюда полезайте!

Она стремительно запихнула их в просторный встроенный прямо в коридоре шкаф и пошла открывать дверь.

– А если у них прямо сейчас личная жизнь начнется? – жарким, тревожным шепотом поделился с товарищем своей озабоченностью мулла.

– Потерпишь. Вот скажи мне, чего ты из кустов выперся? А сейчас человека чуть не подвели! И потом, личная жизнь обычно происходит в спальне! А мы, как ты можешь убедиться, здесь.

В коридоре послышался удивленный и немного испуганный Леночкин голос.

– Ничего не знаю! – решительно сказала она. – Немедленно уходите.

– Нет, не будет у них личной жизни, – удовлетворенно прошептал мулла. – Тех, на кого глаз положили, на «вы» не называют.

Дверь захлопнулась, но мужчина остался внутри. Сюда хоть и слабо, но долетали низкие звуки мужского голоса.

– Так, щас я ему морду набью, – прошептал мулла.

– Ты же сам его в правоверные принимал! – усмехнулся священник. – Забыл, что ли?

– А пусть к девушке не пристает! – решительно сказал Исмаил и приоткрыл дверцу.

– Че ты дуру из себя лепишь? А?! Шмара дешевая! – прогрохотал чей-то бас, совсем не брыкаловский, но удивительно знакомый. – Будешь мне баки забивать, я с тобой по-другому побазарю!

Исмаил стремительно прикрыл дверцу. Правда, не до конца.

– Ладно, Купон, мы не за этим пришли! – одернули обладателя знакомого баса.

Отец Василий чуть не присвистнул. Вот уж действительно: тесен мир!

– Это же Купон! – жарким шепотом произнес мулла.

– Я слышу, – мрачно отозвался священник. – И он пришел не один, с братвой.

– Надо послушать, – высказал на удивление здравую мысль Исмаил. – Здесь дуром переть не стоит.

Слышно было отлично. Сначала шло откровенное давление, и мулле стоило больших усилий усидеть смирно, тем более что к Купону у него все-таки счеты были – что бы он там отцу Василию раньше ни говорил. Леночка плакала, отнекивалась и, похоже, начисто забыла, что у нее во встроенном шкафу сидят два потенциальных защитника. Такое бывает.

– Где, конкретно, Брыкалов и Кузьменко с чехами встречаются?! – грохотал на всю квартиру Купон. – Место! Назови мне место!

– Я не знаю про ихние дела-а-а! – плакала Леночка. – Я ничего про это не знаю-у-у! Видела раз какого-то кавказца, они его Махмудом называли-и…

– Ну, про Махмуда я и сам знаю, – с ненавистью произнес Купон. – Ничего, я с этим козлом еще поквитаюсь. Отвечай, сука, кто Кузьме помогает? Не может быть, чтобы он сам все дела делал! Кто?! Говори!

Послышался звук очередной пощечины, и мулла заерзал.

– Слышь, Мишаня, может, пора? – как-то жалобно спросил он. – Вдвоем мы справимся. Вот увидишь!

– А ты знаешь, сколько их?

– По-моему, трое.

– По-моему, тоже. Подожди…

– Ладно, Купон, хорош, – одернули бандита. – Здесь по-другому надо. Она ж брыкаловская баба! Вот и давай этого козла на живца ловить. Пришлем ему ухо. А не одумается, другое.

– Думаешь? – В голосе Купона слышалось глубокое сомнение. – Щегол на него вышел, а толку? Строит из себя целку. Мол, я – не я и лошадь не моя.

– Правильно. Так и должно быть. Щегол ему долю предлагал, а на хрена Брыкалову доля, если он все имеет: сколько ни продаст, все ему… А с бабой может выйти, как надо.

– А если не выйдет?

– Значит, по частям свою шлюху получит.

– Как по частям?! – охнула Леночка. – Ребят, вы что такое говорите?! Да мы с Васей уже две недели как поссорились! Он все равно за меня ничего не даст! Честное слово!

– Не свисти! – презрительно отозвался Купон.

– Честно-честно! – прорыдала Леночка. – Хоть у кого спросите! Не надо по частям! Хоть у ребят спросите!

– Каких таких ребят? – подозрительно спросил Купон.

– А вот этих! – вывалился из шкафа Исмаил. Не вытерпел.

Отец Василий смотрел из темноты в практически распахнутую дверь, но выходить не торопился. Отсюда все было достаточно хорошо видать. Исмаил растерянно оглянулся, но священник ткнул его жестким пальцем в зад. Мол, выперся, так давай, действуй!

– Оставь девчонку в покое, Купон, – жестко сказал Исмаил, показывая за спиной кулак священнику. – Она правду говорит, Брыкалов на нее в обиде.

– А ты что здесь делаешь?! – оторопел Купон. – И почему в шкафу сидел? Я не въезжаю… ты что, ходишь к ней?!

– Это тебя не касается, Купон, – покачал головой Исмаил.

– Не слишком ли часто я тебя встречаю? А, мулла? – проронил Купон. – Слушай, а может быть, ты и работаешь на Кузьму?! Что скажешь?

Братва переглянулась. Мысль была неглупая.

– А ну-ка иди сюда, – щелкнул пальцами в воздухе Купон. – Разговаривать будем.

– Я все сказал, Купон, – покачал головой Исмаил и непроизвольно отступил назад к шкафу. – Больше мне сказать нечего.

– Зато я не все сказал, – недобро усмехнулся Купон и, даже не поворачиваясь, жестко распорядился: – Взять его!

К Исмаилу подлетели два крепких братка, подхватили его под белы руки, но мулла уперся изо всех сил и оттаскивать себя от шкафа не давал. И только отец Василий догадывался, почему. Все это время Исмаил отчаянно тряс за спиной кулаком, прозрачно намекая священнику, что ему потом «светит», если он так и будет отсиживаться в шкафу.

– Все правильно! – возбужденно заходил по комнате Купон, пока его бойцы оттаскивали от шкафа Исмаила. – Мечеть – самое обалденное прикрытие! Менты туда не сунутся! А чехи да азеры – спокойно ходят! Скоро вы там?! Вы что, вдвоем с этим лягушонком справиться не можете?!

– Я не работаю с Кузьменко! – пропыхтел мулла, отчаянно цепляясь руками за дверку шкафа. – Я вообще ни с кем не работаю!

Дверка скрипела, трещала и норовила оторваться и раскрыть место пребывания еще одного участника событий. Отец Василий тихо придвинул к себе старое, пахнущее нафталином пальто и спрятался за ним. Чем больше Купон скажет, тем понятнее будет вся логика этих закулисных событий.

– Что вы там возитесь?! – рассвирепел Купон. – А ну, отойди! Я его сам…

Он подскочил к мулле, навалился всем телом, но гибкий и сильный, словно дикая кошка, Исмаил вывернулся, и Купон с грохотом повалился на пол и совсем озверел.

– Да я тебя… – начал он и схватил муллу за горло.

– Миша… – прохрипел Исмаил. – Сука…

Отец Василий вздохнул, отодвинул пальто в сторону и шагнул вперед.

– Что?.. И ты здесь? – вытаращил глаза Купон и даже на секунду отпустил Исмаила. – Вы чего, попы, сговорились?! – Он вдруг булькнул. – Или вы это… вдвоем к ней ходите?

Отец Василий окинул внимательным взглядом комнату, пересчитал бандитов и врезал Купону с левой. Мужик хрустнул зубами и отлетел по коридору почти до двери.

В комнате повисла мертвая тишина. Никто не кричал, не бегал по комнате и не пытался никому ничего доказать.

– Как ты, Лен? – спросил отец Василий.

– Вроде ничего, – хлюпнула носом Леночка. – Только блузку, сволочи, порвали! – барышня заправила свой роскошный бюст в оставшиеся от блузки лохмотья.

– Тогда собирайся, здесь теперь оставаться не стоит.

Купоновские бойцы проморгались и наконец-то вышли из ступора.

– А ну тормози! Как это «собирайся»?! Команды собираться не поступало!

– Здесь я командую, – тихо и многозначительно пояснил внезапно вышедший вперед из-за дверцы шкафа Исмаил. – И если мой друг сказал – собирайся, то, значит, надо собираться. А скажет, пора баиньки, значит, пора баиньки.

– Че-го? – не могли поверить в такое хамство бандиты. – Это ты кому говоришь, чурка нерусская?!

Исмаил легко провернулся вокруг себя и, словно исполняя сложное балетное па, аккуратно въехал пяткой в подбородок ближайшему купоновцу. Тот стукнулся головой о стену и плюхнулся на покрытую кружевами и рюшечками кровать Леночкиной мамы.

– Теперь понятно, кто в доме хозяин? – наклонил голову Исмаил, и отец Василий осуждающе вздохнул. Форсу у бывшего десантника было куда больше, чем надо, – пацан пацаном!

Оставшийся на ногах последний бандит затравленно отступил к стене.

– Не подходи! – угрожающе просипел он. – Урою!

– Пошел вон, – кивнул в сторону двери отец Василий и повернулся к Леночке. – Собирайся, здесь нам оставаться не стоит. Ты сама-то до военного городка доберешься?

Конечно, про военный городок отец Василий сказал для отводу глаз – они оба прекрасно понимали, что Леночку теперь надо прятать, и прятать надежно. Ни одно обычное место теперь для этого не подходило. А то и впрямь перешлют девчонку Брыкалову по частям… С этих козлов станется.

Отец Василий вытащил оба обездвиженных тела во двор, Исмаил, перемежая пинки с подзатыльниками, выгнал из квартиры вжавшегося в угол последнего бандита, и Леночка трясущимися руками закрыла дверь на ключ.

– Я не хочу в военный городок, – едва они отошли от дома подальше, дрожащим голосом сказала девушка. – Я не для того отпуск брала, чтобы там торчать.

– Успокойся. Туда тебе сейчас и нельзя, – сказал Исмаил и повернулся к попу. – Где ее прятать будем, Мишаня?

– Давай к Бугрову, – после секундного размышления предложил отец Василий. – Виктор Сергеевич мужик надежный.

– К этому фашисту? – перекосило муллу. – Да я ее в татарской слободе так спрячу, никто не найдет!

– В слободу нельзя, – цокнул языком священник. – Там наверняка уже наблюдатели Макса тебя пасут. Да и меня тоже.

Исмаил шумно вздохнул. Это была чистая правда. Они умудрились перейти дорогу обеим враждующим группировкам – и брыкаловской в лице Макса, и сомовской в лице Купона.

– Не хочу я к Бугрову, – угрюмо произнес мулла. – Не верю я таким людям. Помяни мое слово, Мишаня, они только снаружи надежные, а копни…

– У нас нет выбора, Исмаил. И потом, не такой уж Виктор Сергеевич и страшный, как ты думаешь. Ну, с приветом немного… а кто в наше время без привета?

– Я, – важно произнес мулла. – Я без привета.

Отец Василий многозначительно кашлянул.

Фамилию Бугрова священник назвал прежде всего потому, что к дому Виктора Сергеевича можно было относительно легко пробраться. Кроме того, отставной капитан однозначно не был связан с бандитами. С Брыкаловым да, какие-то отношения были – священник прекрасно помнил, как легко договорился товарищ подполковник с бугровскими пикетчиками. Но и то: Макса, например, Бугров не знал. Этого было достаточно.

Самое паршивое, отец Василий понятия не имел, что станет делать дальше. «Ну, спрячем мы Леночку у Бугрова. Ладно, – думал он. – Ну, сами пересидим у него дня три. Как бы Исмаил ни выделывался, а все одно где-то залечь надо, и он это понимает. А потом? Что – потом?»

Он вспомнил старую историю про бандеровца, отсидевшего то ли в подвале, то ли на чердаке что-то около тридцати лет и совершенно одичавшего от такой жизни. Отца Василия подобная судьба не устраивала.

Но и выбора особенного не было. Что ни говори, что ни придумывай себе в утешение, но то, что он после той самой губернаторской охоты остался жив, иначе, чем чудом, и назвать было нельзя. Да и его удачное пока бегство от Макса и Купона явно несло на себе отпечаток божественного вмешательства. Но захочет ли бог в третий раз повторить подобное чудо? Не переполнилась ли чаша его терпения? Отец Василий не знал.

Ему уже до чертиков обрыдло быть заложником чужих разборок. Но опять-таки и здесь он не управлял своей судьбой. Возможно, потому, что там, наверху – на самом верху, – на его счет были собственные планы.

Не более чем через полчаса они подошли к бугровским воротам и остановились.

– А может, не надо, Миша? – уныло то ли спросил, то ли попросил мулла.

– Не говори ерунды, – отмахнулся священник. – О себе не думаешь, так хотя бы о ней, – кивнул он в сторону Леночки, – подумай, – и нажал кнопку звонка.

Калитку открыла жена Бугрова.

– Лидия Ивановна, а Виктор Сергеевич дома? – спросил отец Василий.

– Проходите, батюшка, я сейчас его позову, – оторопело кивнула Лидия Ивановна и повернулась к дому. – Витя! К нам гости!

– Кто там еще? – вышел на крыльцо Бугров, но при виде священника чуть не кинулся назад и лишь огромным усилием воли удержал себя в руках. – Что на этот раз?..

Весь его вид показывал, как он раскаивается, что связался со священником пару-тройку часов назад.

– Ничего особенного, Виктор Сергеевич. Просто нам бы отсидеться где-нибудь… Недолго. Хотя бы дня три.

– И речи не может быть, – твердо сказал Бугров.

– Но, Витя… – начала Лидия Ивановна.

– На кухню иди! – зло сверкнул уцелевшим глазом Бугров. – Не понимаешь, так не суйся!

– Может быть, где-нибудь в сарае место найдется? – стремительно теряя надежду, поинтересовался священник.

– Никаких сараев! – отрезал Бугров. – Подставил меня, так что и не… – он никак не мог подобрать нужное слово. – Я раньше думал, что ты мужик! А теперь… А теперь…

– А что теперь? – спросил священник. – Чего ты злишься, я что-то не понимаю! Что я тебе не позволил глупостей с этим автоматом наделать? Этого простить не можешь?

– Не мужик ты, батюшка, не мужик! – с чувством произнес Бугров и картинно выбросил руку вперед. – Вон из моего дома!

– Я тебе говорил, – повернулся к священнику Исмаил. – Гнида, она и есть гнида. Пошли, Леночка, здесь небезопасно.

Отец Василий глянул на Бугрова, затем на Лидию Ивановну, затем на выходящих в калитку друзей и направился к выходу. Он видел, что прямо сейчас происходит чудовищное, ничем не оправданное недоразумение, и так происходить не должно. Но он также понимал, что объяснить им это сейчас не получится, как нельзя в пять минут изменить то, что формировалось в этих людях всю их жизнь. Особенно если учесть, что они не хотят это менять.

Леночка покинула их спустя минут сорок, когда солнце уже село и на городок опустились густые фиолетовые сумерки.

– Вы извините, ребята, – кусая прелестную губку, сказала она. – Я устала и замерзла, а тут недалеко моя подруга живет. Переночую у нее, а там видно будет.

– Давайте мы вас проводим, Леночка, хоть убедимся, что вы дошли и все в порядке, – сразу же предложил Исмаил, но она решительно отказалась.

– Здесь рядом, а в вашей компании я выгляжу дура дурой.

Леночка повернулась и помахала им рукой.

Мулла глубоко вздохнул и побрел вслед за отцом Василием в небольшой сквер у бывшего детского садика. Здесь можно было спокойно посидеть и обсудить свое положение без риска быть замеченными со стороны.

– Какая женщина! – повернулся к священнику мулла. – Ох и дурак будет Иса, если такую женщину упустит!

Отец Василий попытался сообразить, кто такой Иса, вспомнил, что именно так именуется недавно обрезанный Брыкалов, и невольно улыбнулся.

– Ты не о том думаешь, Исмаил, – хлопнул он товарища по плечу. – Ты лучше скажи, где нам отсидеться и кому теперь жаловаться?

– А кому ты на Купона пожалуешься? Скобцову? Так он под Щегловым ходит. А Щеглов с сомовской братвой чуть ли не породнился, – махнул рукой мулла. – Я всем, кому только можно, на Щеглова пожаловался. И что толку?

– А с «крестничком» твоим что делать? Ну, с Брыкаловым? Мне этот его Макс ничуть не больше, чем Купон, понравился. Он, конечно, симпатяга, но уж очень на киллера смахивает.

– Иса тут ни при чем, – покачал головой мулла. – Да и Макса он вряд ли знает. Я думаю, Иса просто закрывает глаза на некоторые детали, но сам ничем не руководит. Это все Кузьменкины происки.

– Мне от этого не легче, – вздохнул священник. – А теперь к делу. Где ночевать будем?

– А где вон они ночуют? – кивнул Исмаил в сторону мусорных контейнеров.

Отец Василий вгляделся и усмехнулся – в стоящих у бывшего детского сада контейнерах сосредоточенно ковырялись два бомжа. Наступившая темнота не позволяла разглядеть деталей, но что-то очень знакомое было в их движениях.

– Так это же Петя и Марина! – охнул он и пошел к старым знакомцам. – Петя! Это ты?! Марина! Привет!

Бомжи переглянулись и попятились.

– Петя! Куда же ты?! Марина! – побежал вслед священник.

Бомжи дружно развернулись и вчистили изо всех немолодых сил. Священник ускорил ход. Марина почему-то хромала, а Петя не мог бросить свою подружку, и через полсотни шагов отец Василий схватил Петю за ворот.

– Ты чего, Петр? Чего ты боишься?

– Не тронь его! – кинулась на священника Марина. – Это я деньги взяла! Он не знал ничего!

Отец Василий усмехнулся и отпустил бомжа.

– То-то я смотрю, бежите, как скипидаром намазали. Пошли со мной, разговор есть.

Бомжи опасливо переглянулись.

– Не бойтесь, ничего плохого не сделаю. Мне и моему другу убежище нужно. На время. Вы-то сами где остановились?

– Тебе – убежище?! – удивилась Марина, но потом, видимо, сообразила, что у него, вероятно, снова какие-то неприятности, и покачала головой. – И что тебе спокойно не живется? Не понимаю. Работа непыльная: вышел, протарахтел пару молитв, и на боковую. И денег, я слыхала, у попов куры не клюют! Может, тебя свои подставляют, чтобы кормушку отобрать?

Священник расхохотался. Он знал, что разуверять эту публику бессмысленно – все равно не поверят, что работа священника вовсе не так легка. И поэтому он просто похлопал Марину по плечу и повел бомжей за собой назад, в сквер, где их должен был дожидаться мулла.

Но когда они вернулись в сквер, Исмаил совершал намаз. Петя и Марина присели рядом со священником на скамью чуть поодаль и, поглядывая искоса на непривычные манипуляции ушедшего глубоко внутрь себя мусульманина, принялись вполголоса обсуждать сегодняшние провалы и успехи.

– А я тебе говорила, нечего к универсаму соваться. Эти козлы все себе забирают. И участковый там – зверь настоящий. Вот и нарвались…

– Если бы ты меня слушала, – не соглашался Петя, – ничего бы и не случилось.

Когда Исмаил закончил, все трое поднялись. Петя сказал:

– Пошли с нами. Мы с Маринкой отличное место нашли. И сухо, и тепло, и публика приличная живет – не шумит, не ругается и в ментовку не стучит.

Убежище оказалось большим, действительно сухим и действительно теплым подвалом хрущевской панельки. Где-то далеко хлопали подъездные двери, бегала по лестницам детвора, но здесь, в темной, пронизанной обнаженными кишками водопроводных и отопительных труб утробе дома было уютно и спокойно. Только немного темновато.

– А неплохо вы устроились, – одобрительно покачал головой отец Василий.

– Мы вот картонных ящиков из-под холодильников натаскали. Лежишь, как на диване, гладко, чисто, сухо. И кран здесь есть, даже помыться можно. Петя, приготовь гостям постели, а я пока ужин на стол подам, – сказала Марина.

Священник и мулла переглянулись. Постель и ужин – это круто!

Марина открыла торчащий из трубы кран, демонстративно тщательно помыла руки, потом достала из-за трубы небольшой картонный ящик и вытащила аккуратно упакованные в целлофан две буханки хлеба.

– Вы только не подумайте, это не из контейнера хлебушек. Петя у нас вкуса плесени не переносит, поэтому докупать приходится…

– А вот на этом вы будете спать, – принес целую кипу длинных сложенных картонных ящиков Петя.

– Вы уж простите меня, батюшка, за деньги… – внезапно попросила Марина. – Я как увидела, что столько денег в одном месте лежит, будто разум потеряла. И вернуть их вам уже не смогу – отняли у меня ваши деньги.

– Ладно. Бог, я думаю, простит.

Они легко перекусили и улеглись на гофрокартон. Марина и Петя заснули быстро и легко, а отец Василий и Исмаил все ворочались на скользкой бумажной поверхности и пытались не думать о будущем.

– Нет, это не жизнь, – вздохнул Исмаил. – Уж пусть меня лучше убьют, чем вот так вот по подвалам от всякой шушеры прятаться.

– Знаешь, Исмаил, я давно уже готов предстать перед всевышним. А с тех пор, как понял, что за все придется ответить, так и вовсе смерти бояться перестал. Меня лично, – он подчеркнул это «лично», – меня лично смерть не пугает и не отвращает. Пугает другое: не успеть и не сделать то, что должен сделать. Пугает не успеть понять что-то важное, что-то такое, что обязательно сделает нашу жизнь более светлой, более осмысленной, а значит, и более доброй.

– Мужики, давайте спать! – заворочалась во сне Марина. – Сколько можно?

Раздался непонятный треск, и отец Василий открыл и снова закрыл глаза – от яркого света стало невыносимо больно.

– Лежи не дергайся! – жестко предупредили его и, ткнув концом дубинки в лицо, стремительно перевернули спиной вверх, завернули руки за спину и защелкнули на запястьях браслеты.

– Мой готов, – сказали сбоку.

– У меня тоже, – откликнулся тот, что держал отца Василия. – Та-ак… господа бомжи, всем на выход. Поднимайся, жирный, поднимайся! Я тебя на горбу тащить не буду! Смотри, какое брюхо на помоях отъел!

Отец Василий хотел сказать, что он не бомж и что если они хотят, то за документами можно съездить прямо сейчас, но вдруг испугался. Он понял, что как только менты поймут, что задержали в подвале местного священника, они обязательно разболтают об этом каждому встречному и поперечному. А это означает, что не пройдет и нескольких часов, и он обязательно окажется в чьих-нибудь руках – или у Макса, или у Купона.

Устроившие облаву менты ему лично были незнакомы. Значит, в лицо скорее всего не опознают. Документов при себе у него тоже нет. Значит, повезут в область, в приемник-распределитель. Такова служебная технология.

«Да это ж прекрасно! – осознал вдруг священник. – Можно за государственный счет в ментовской машине в область прокатиться и при этом совершенно не рисковать попасть в руки какого-нибудь Купона или Макса. Они-то все будут нас здесь искать, в Усть-Кудеяре! А мы там всплывем! И сразу в областное УВД или даже в Управление ФСБ! Никто и понять ничего не успеет, как я во все инстанции жалобы накатаю! Точно. Так и сделаю».

– Давай шевели костылями! – пребольно ткнули его дубинкой в поясницу. – Если схлопотать не хочешь!

– Мишаня, – шепнул мулла. – Что делать будем?

– Все нормально, Исмаил, – на ходу повернулся к мулле священник. – У тебя документы с собой?

– Не-ет.

– Значит, и тебя в область повезут. Это классно.

– Чего ж тут хорошего? Я лично в область не собираюсь. У меня намаз через пару часов.

– Если мы все правильно сделаем, там до нас ни Купон, ни даже Макс не дотянется! Просек?

До муллы, кажется, начало доходить.

– А что мы должны сделать?

– Главное, не рыпаться, но и правды не говорить. Тогда точно в область отправят, а там и пальчики снимут, и фотографию бесплатную сделают.

– Шире шаг, граждане бичи! Не задерживай! – крикнули сбоку.

– Если только у Макса своих людей в ментовке нет, – вздохнул мулла.

– А даже если и есть? В бумаги нас внесут, а тех, кто по документам в ментовке прошел, достать куда труднее! Ментовка – это тебе не подвал. Сообразил?

Их вывели во двор, подбадривая тычками дубинок, провели к спецмашине и только здесь отца Василия освободили от наручников. Он огляделся и понял, что браслетики надевали только на него и на Исмаила, наверное, потому, что посчитали потенциально опасными.

– Первый поше-ол! – негромко скомандовали сбоку.

Исмаил поднялся по ступенькам и исчез в металлическом чреве машины.

– Второй поше-ол!

Теперь в машину полезла Марина.

– Третий поше-ол!..

Кроме них, в машине сидели и стояли еще человек десять. И все бомжи.

– Слышь, братан, – обратился священник к соседу с изрядно помятым и пропитым лицом. – Не знаешь, куда везут?

– А ты что, впервые замужем? – усмехнулся сосед. – В ментовку. Куда еще?

– А что потом?

– А паспорт у тебя с собой?

– Нет, – честно признался священник.

– Тогда дальше отправят, в область.

Отец Василий удовлетворенно крякнул. Он был рад, что не ошибся. Теперь его занимало только одно – лишь бы не встретить в этой милицейской смене никого из знакомых. Священник искоса глянул на Исмаила и улыбнулся. Мулла определенно чувствовал себя не в своей тарелке. Бедолага никогда не служил в органах правопорядка, не пил водки, он и русским-то не был… а потому отнестись к происходящему так же легко, как и отец Василий, не мог.

– Расслабься, Исмаилушка, – хлопнул товарища по коленке священник. – Все идет как надо. Обещаю тебе, что не пройдет и пяти часов, как ты будешь строчить очередную жалобу непосредственно начальнику областной ФСБ и вообще будешь чувствовать себя как огурчик.

Отец Василий наклонился к Петру.

– Петя, если что, говори, что мы вместе с тобой на фермера работали, а потом в город подались. А что, да как, да откуда, ты, мол, и не знаешь. Лады?

Машину трясло и кидало на разбитой райцентровской дороге, отчего бомжи валились и хватались друг за дружку, но ни жалоб, ни возмущения это не вызывало – обычное дело, попались так попались, чего уж теперь возмущаться. И как только тряска прекратилась, машина притормозила, затем снова тронулась с места, а потом загремели металлические ворота на улице, заскрежетали замки, и в светлом проеме отворившейся двери показалось розовощекое лицо молодого милиционера.

– По одному на выход!

Все шло как по писаному. Бичей быстро рассортировали по наличию документов, разделили на две неравных группы, и отец Василий с удивлением отметил, что беспаспортных оказалось всего-то ничего – шесть человек: они с муллой, Петька с Маринкой да еще двое нестарых мужиков. Их разделили, и Маринку отправили в женскую камеру, а спустя еще пару часов, уже на рассвете, всех шестерых повезли в область.

– Что, Марина, сбежала от своего благодетеля? – весело поинтересовался сидящий в окружении более молодых милиционеров седой как лунь капитан из областного приемника-распределителя.

– И что? – с вызовом спросила Марина.

– Как что? – усмехнулся капитан. – Убытки у Тимофеича теперь. Вот и делай людям добро после такого свинства.

– Это когда ты мне добро сделал? Когда Тимофеичу продал? – враждебно поинтересовалась Марина. – Так это ваши дела. Я тебе ничего не должна.

– Не свисти, Маринка. Все ж не объедками из контейнеров у него питалась, да и работа нормальная, на свежем воздухе.

– В жопу себе засунь эту работу! – огрызнулась Марина. – Я человек вольный, у меня бабка цыганкой была.

Менты захохотали.

– Ты дура, Маринка, – продолжил капитан. – И сама без царя в голове, и Петьку на бродяжничество подбила. А чего ради? Чтобы снова грязью по уши зарасти да всякую заразу из контейнеров жрать?

Священник стоял вместе с остальными в сторонке и задумчиво выскребал из бороды присохшую муку.

– А это что за башибузук?! – внезапно посмотрел в сторону Исмаила капитан. – Кто такой? Что-то я раньше тебя в наших краях не видел. И рожа, как я посмотрю, сытая, почти чистая.

– Безработный я, – выдавил мулла. – Временно.

К уху капитана наклонился молодой сержант и что-то прошептал.

– Да помню я! – огрызнулся седой. – Ничего твоему Купону не сделается, если немного подождет!

Отец Василий похолодел. Молодой тихо возразил, но что именно, священник не слышал.

– Если я сказал, найдем, значит, найдем, – уже взял себя в руки седой. – Не суетись под клиентом. – И снова повернулся к Исмаилу: – От кого бегаем? Лучше начистоту говори.

– Мы с Сережей вместе от Тимофеича ушли, – выступил вперед священник.

– Это он-то Сережа?! – хохотнул капитан. – А мама как назвала?

– Сергали, – потупил взгляд Исмаил.

– А чего от Тимофеича ушли?

Мулла молчал, видимо, не знал, что и соврать. А священник с огромным облегчением медленно выдохнул, он и не надеялся, что внимание капитана удастся переключить. Но удалось, и капитан снова забыл о Купоне и вспомнил о Тимофеиче.

– Чего молчишь?! – повысил голос капитан. – Отвечай, когда спрашивают!

– Бил он нас, – снова вставил свои пять копеек многоопытный отец Василий.

– Вас, милые мои, не бить, так вы на шею сядете! – откинулся на спинку стула капитан и повернулся к своему молодому советнику. – Петьку с Маринкой обратно к Тимофеичу, а этих двоих бурлаков придержи. И пузатого, и этого абрека, – он окинул внимательным взглядом щуплую, но гибкую фигуру Исмаила. – Может, он террорист какой. С Кавказа сбежал и теперь только и думает, чего бы учудить.

Молодой милиционер кивнул.

– Да напомни Тимофеичу, что должок растет.

Бездокументных бомжей снова засунули в переполненную камеру. Мулла с вызовом оглядел своих новых соседей, но никто на него внимания не обращал, и он наклонился к уху священника.

– Что-то мне кажется, ты не то ментам говорил. И вообще, кто мне обещал светлый кабинет и приятную секретаршу? – Исмаил пытался шутить, но в голосе его слышался страх.

– Подожди, Сергали, – назвал Исмаила на ходу придуманным именем священник. – Сейчас у них идет развод, а через полчаса придет новая смена, вот тогда и заявление подадим. И потом, с нас еще пальчики не снимали. Имей терпение, и все будет нормалек.

– Еще раз ловлю на слове, – покачал головой мулла.

Но через полчаса все повернулось иначе. Загрохотали железные засовы, прогремели, гулко отдаваясь от стен, шаги подкованных сапог, и в дверях камеры появился… Тимофеич!

– Встать! – привычно скомандовал старший по камере, и бомжи, хмуро протирая глаза, неторопливо поднялись.

– А эти у тебя как оказались?! – выпучил глаза Тимофеич, увидев старых знакомых.

– Сегодня ночью поступили, – весело отозвался сопровождающий фермера старлей. – Вместе с Петькой и Маринкой.

– Ну, что, гаврики! – потер ладони Тимофеич. – Настал ваш час! – Он повернулся к старлею. – Они мои.

– Ну-у… я не знаю, Тимофеич, – покачал головой старлей. – Мне их придержать велели.

– Для кого это? – подозрительно хмыкнул фермер. – Для Ашота, что ли?

– Я точно не знаю, – пожал плечами старлей. – Я что-то такое слышал, для Купона.

Священник внутренне подобрался.

– На хрена Купону бичи?! – хохотнул Тимофеич. – Он что, ферму решил основать?! «Купон и сыновья»… Хе-хе! Знаешь, Коля, не говори ерунды. Я их беру. Они мне мно-ого чего должны! А Купону других отдашь. У вас этого добра много.

– Как знаешь, – пожал плечами старлей. – Только с капитаном потом сам будешь утрясать.

– Не боись, утрясу, – оскалился Тимофеич.

Старлей повернулся к священнику, затем кинул взгляд на муллу, усмехнулся и хлопнул его дубинкой по плечу.

– Вперед, орлы! Трудоустраивать вас будем.

«Господи, благодарю!» – взмолился отец Василий и почувствовал, что аж взмок от напряжения.

Тимофеич приехал на потрепанной, обитой жестью «автолавке». Когда старлей при помощи своего сержанта засунул Исмаила и отца Василия внутрь, Петя и Марина были уже там.

– Привет, ребята! – поздоровался священник. – Ну что, на волю?!

– Какая воля, Мишаня? – уныло отозвался Петя из своего угла. – В рабство едем.

Отец Василий рассмеялся.

– Рабом нельзя сделать. Рабство должно быть внутри. А я не раб!

– Это ты сейчас так говоришь, – мрачно произнесла Марина. – А на цепь посадят, да под ружьем, да кормить не будут, пока норму не выполнишь, так совсем по-другому запоешь!

Машина тронулась. Эти люди не знали, какой опасности они с Исмаилом только что избежали. А повернись дело чуть иначе, и не жалобу они бы писали, а стояли перед Купоном и думали, чего бы еще соврать, чтоб хоть немного продлить свою жизнь. А Тимофеич? Да что там Тимофеич! Тимофеич – ребенок, пустое место по сравнению с Купоном да Максом.

Священник еще раз рассмеялся и ткнул Исмаила в бок.

– Что невеселый такой?! Или тебе все еще чистый кабинет и приятная секретарша грезятся?

– Часы отняли, – вздохнул Исмаил. – Как теперь намаз совершать?

– В сердце своем, Исмаилушка, в сердце, – посоветовал священник. – Бог всевидящ, лишь бы ты молился от души.

Дорога была столь отвратительной, что, когда они прибыли на место, все внутренности от тряски, казалось, съехали со своих мест и почти оторвались. Машина встала, а через некоторое время дверца открылась и внутрь заглянул ствол ружья.

– Первым выходит жирный! – дрожащим от злости и нетерпения голосом распорядился Тимофеич.

«Сейчас я тебе устрою «жирного», – подумал отец Василий. – Век помнить будешь!» Он пружинисто спрыгнул на землю и тут же получил такой удар по затылку, что небо в глазах покачнулось и поменялось местами с землей. Священнику задрали штанину, и через секунду щиколотки коснулся холодный металл. Сознание уходило…

– Вставай! Должок отрабатывать пора! – шлепнули его по щеке, приподняли и потащили прочь от машины.

Единственное, что успел увидеть отец Василий до того, как его завели в сарай, была расстилающаяся вокруг бескрайняя степь. Странно, но он почему-то рассчитывал увидеть знакомую заброшенную ферму.

– Сюда!

Священника втолкнули в темноту помещения. Загремело железо, и он остался один. Пахло навозом и прелой соломой. Отец Василий осмотрелся. От щиколотки тянулась длинная толстая цепь. Он задрал штанину и увидел широченный железный браслет. Он был не замкнут, а просто заклепан. Наглухо. Священник хмыкнул, побрел вдоль цепи и отметил, что крайнее ее кольцо прикреплено огромным амбарным замком к надетому на идущий вдоль стены железный прут кольцу. Чтобы сломать такой замок, нужен был по меньшей мере лом. Священник рассмеялся. Он напоминал себе сторожевого пса.

«Кавказский пленник, – скользнула неясная мысль. – Впрочем, почему кавказский? Поволжский!.. И как мне отсюда бежать? Надо дождаться Исмаила, – решил он. – Вместе мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем».

Отец Василий тяжело опустился и сел у стены. «Надо помолиться святому Угоднику Николаю, – подумал он. – Должен помочь». Но сил, чтобы встать на колени или просто хотя бы собрать мысли в одно, не было.

Ворота скрипнули, и священник с надеждой уставился на идущую от входа светлую солнечную дорожку. Ему очень не хватало Исмаила. Но это не был мулла. Это был Тимофеич.

– Отдыхаем? – зловеще поинтересовался фермер. – Не рановато?

– Нормально, – расслабился священник. – В самый раз.

Его тошнило. И не только от этой гнусной рожи.

Тимофеич постукал по ладони чем-то, похожим на прут, и вдруг размахнулся. Острая боль пронзила плечо отца Василия.

Фермер опять размахнулся, и вновь всплеск боли! Священник кинулся на Тимофеича, но в метре от него рухнул на землю – дальше цепь не пускала.

– Тимофеич! – сказали от ворот. – Пошли с нами. Там этот коротышка бунтует!

– Иду, – недовольно прошипел фермер и снова взмахнул рукой.

Отец Василий снова охнул и стремительно откатился в сторону. Только теперь он понял, что это был кнут. Обычный пастуший кнут. Простота, с которой Тимофеич возродил в начале третьего тысячелетия уходящее корнями в древнеримскую историю наказание, потрясла его. «Ну, гад! Я тебе это припомню!» – от всего сердца пообещал отец Василий.

До конца дня Тимофеич больше не появлялся. Зато пришел его помощник – заросший, месяца три, наверное, не мытый мужичок, четко разъяснивший священнику его новые функции и недвусмысленно давший понять, что и кнут, и, так сказать, пряник для тех, кто работает на Тимофеича, абсолютно реальные понятия. И что если до конца завтрашнего дня навоз из коровника убран не будет, отцу Василию, во-первых, не дадут жрать, а во-вторых, накажут.

– Не-ет! Это еще хуже, чем Купон! – сказал отец Василий вслух. – Отсюда надо сматываться, и побыстрее!

Он еще раз осмотрел и ощупал цепь, но изъянов не обнаружил. Он внимательно оглядел огромную «шахтерскую» лопату, но гвоздя в ней не было – лезвие на черенок насадили просто так, без дополнительного крепления. Впрочем, и сама лопата была неплохим оружием – голову снести можно запросто! «Господи, прости меня! – испугался священник. – О чем я думаю?! Какую голову?! Изыди, нечистый, не искушай!»

Он вдруг ясно осознал, что ничего настолько страшного, чтобы переступить заповеди господни, не произошло. Кнута немного досталось? Так и господа нашего бичевали. Свободу отняли? Но в кандалах ведь только тело, а дух его свободен, был и остался свободен! Да и не вечер еще, можно и тело освободить. Дайте только срок, и все вернется на круги своя, а он к Олюшке…

Как только отец Василий подумал про Олюшку, ему снова поплохело. Он понимал, что с Ольгой скорее всего все в порядке, но он также понимал, что жена переживает, а ей, пока она кормит маленького Мишаньку, волноваться никак нельзя! Эта мысль его подстегнула. «Я вернусь к тебе, Олюшка!» – мысленно пообещал он, поднялся и взял в руки лопату.

Работа пошла легко. Правда, железный браслет быстро натер ногу, и отец Василий вынужден был остановиться, чтобы смастерить из собственной майки немудрящий подкандальник. И дело заладилось. Священник немного задыхался – сказывался-таки излишний вес, но кидал навоз к воротам играючи и остановился, лишь когда совсем стемнело. Он оценил размеры накиданной кучи и понял, что еще немного, и в сарай станет невозможно войти.

Отец Василий переместился к воротам, насколько позволяла цепь, и черенком лопаты толкнул одну из створок. Створка отошла в сторону, и в сарай сразу проник свежий, пахнущий полынью и влажной весенней землей ветер. «Надо было сразу открыть, – подумал он. – Легче дышалось бы!»

Священник взвесил в руках лопату и воткнул ее в кучу. Теперь следовало выкидать навоз наружу, а там его, как сказал фермерский помощник, отгребут трактором.

– Неплохо работаешь, – услышал он над самым ухом и оглянулся – за створкой ворот стоял Тимофеич.

– Стараюсь долг побыстрее отработать, – серьезно ответил священник.

– Это правильно. Будешь стараться, за пару-тройку лет отработаешь.

Отец Василий смолчал.

– Скажи спасибо, что я тебя участковому нашему не сдал, – продолжил фермер. – Он до сих пор свою машину восстановить не может. Чем это вы на него наехали? «Кировцем»?

Отец Василий задумался. Он припомнил, что Тимофеич, когда они переехали ментовский «уазик», так и сидел в собственном багажнике и своими глазами увидеть происходящее не мог. Да и менты вряд ли поняли в темноте, что скрывается под густо привязанными проволокой в качестве маскировки ржавыми дверцами от комбайнов и радиаторными решетками от машин.

«Кировцем», – потупил он взор.

– Я так и подумал, – удовлетворенно хмыкнул фермер. – Но, заметь, решил тебя властям не сдавать. Чтобы ты, так сказать, искупил трудом…

Отец Василий молча слушал.

– Ты что думаешь, – присел на корточки Тимофеич, – мне все это, – обвел он рукой уходящую до самого горизонта степь, – даром дается? Нет, не даром. Но я не хнычу. А наоборот, думаю, как таким, как ты, заблудшим душам помочь. Вон Николаич, помощник мой, до заместителя вырос, а был еще хуже тебя – грязный да вонючий. Но искупил трудом, доказал, так сказать, свое право на место под солнцем.

«Ну и ну! – покачал головой отец Василий. – Так говорит, словно это он мне место под солнцем выделил».

– Ты головой не качай! – повысил голос Тимофеич. – А не веришь, у Николаича спроси, он подтвердит. Такой же пес смердючий был, точь-в-точь как ты. А теперь челове-ек! И работники его уважают, и я ценю. Вон в прошлом годе даже тулуп ему свой подарил. Хорошая вещь, добротная, сейчас таких не делают. И отцу моему служил, и мне, а теперь вот и Николаич носит не нарадуется.

«Заманчивую перспективку ты мне обрисовал», – задумчиво ковырнул навоз лопатой отец Василий.

– Что скажешь?

Отсюда отец Василий запросто мог достать его лопатой. Он представил, как пройдет широкое лезвие вдоль горла, разрывая сухожилия и хрящи гортани, и даже зажмурился.

– Заманчиво, – глянул он в небо. – Даже не знаю, что и сказать.

– Ничего-ничего, я не тороплю, – поднялся с корточек Тимофеич. – А что кнутом тебя немного поучил, так ты не обижайся. Для твоей же пользы. Вон Николаич не обижается, понимает, что это не со зла. И ты не обижайся. Ну, давай, работай. Не буду мешать.

С работой отец Василий управился к следующему полудню – на полдня раньше срока. Время от времени он приостанавливался и прислушивался, надеясь понять, куда сунули остальных, но никаких намеков на судьбу Исмаила, Петра и Марины не обнаружил.

А потом пришел Николаич. Он подогнал «Беларусь» и отгреб выброшенный во двор навоз в сторону, а затем, знаками отогнав отца Василия в глубь коровника, быстро отомкнул цепь и перецепил кольцо на крюк трактора.

– Вперед! – распорядился он и полез в кабину.

Отец Василий подобрал цепь и пошел вслед за медленно едущей «Беларусью», старательно вглядываясь в то, что его окружает. Шесть выстроившихся в ряд коровников, засыпанный навозом и соломой двор, зеленый строительный вагончик, огромный стог прошлогоднего сена, хозяйский особняк с наветренной стороны… В общем, хутор. Нормальный кулацкий хутор со всеми прибамбасами, включая батраков. Точнее, рабов.

Трактор отъехал за последний коровник, остановился, и в груди у отца Василия все аж зашлось от радости. Впереди, метрах в десяти от него сидел на земле… Исмаил.

– Салам алейкум, Исмаил! – заорал священник. – Здорово, братишка!

Исмаил вздрогнул и повернулся к нему. Отец Василий опешил. Правая половина лица муллы представляла собой сплошной синяк, а глаз заплыл до состояния узенькой, обрамленной багровой опухолью щелки.

– Иди к нему, – распорядился Николаич и, дождавшись, когда священник отойдет от трактора, отцепил кольцо цепи и быстро примкнул его к стоящему рядом столбу.

– Как ты, братишка? – обнял муллу отец Василий. – Кто это тебя? Тимофеич?

– Куда ему? – попытался усмехнуться Исмаил и скривился от боли. – Он себе двух новых нукеров завел, взамен тех, что мы тогда отоварили. Вот они и постарались.

– За что?

– Жить на цепи отказался. Я не собака. А уж работать – тем более. Я не раб. И я не вещь.

Исмаил внимательно оглядел священника.

– А тебя, я вижу, не тронули.

– Я работал, – краснея, признал отец Василий.

– Христианское смирение? – язвительно усмехнулся Исмаил и охнул от боли.

– Да, – кивнул священник.

Подошел Николаич.

– Ты, – ткнул он черным от мазута пальцем в лицо священнику. – Будешь старшим. Если маленького работать не заставишь, тебя накажут. Жрать сегодня вам принесут. Срок для ямы под фундамент два дня. Сегодня считается. Понял?

– Понял, – кивнул отец Василий. – Сделаем.

Исмаил презрительно фыркнул.

Николаич внимательно на него посмотрел и отошел.

– Руки-ноги целы? – спросил отец Василий. – Не переломали?

– Целы, – выдавил Исмаил и вдруг буквально заполыхал от ярости. – Никогда им этого не прощу! Каждый мне ответит!

– Нельзя так, Исмаил, – покачал головой священник. – Ненависть иссушает.

– Ты не понимаешь, друг, – неожиданно сбавил тон мулла. – Только достоинство делает нас людьми. Иначе какие мы, к шайтану, люди? Без достоинства мы животные. Понимаешь?

– Достоинство и ненависть – не одно и то же, – снова покачал головой священник. – Ты меня, Исмаилушка, извини, но ты еще слишком молод, если не понимаешь этого.

– И что же нам теперь, на этих козлов за помои пахать?

– Почему? – улыбнулся отец Василий. – Я здесь задерживаться не собираюсь. Сегодня же и уйдем.

– Как?!

Отец Василий встал и подошел к столбу, к которому их обоих приковали. Это был обыкновенный, черный от времени сосновый электрический столб – их неизвестно откуда и неизвестно куда тянулась целая череда, длиннющая линия от горизонта до горизонта. Проводов давно не было – срезали, возможно, тот же Тимофеич это и сделал.

Священник коснулся амбарных замков, колец и глубоко ввинченных в мертвую плоть дерева толстенных, заваренных в кольцо крюков, к которым и крепились их цепи. Вывинтить их руками было невозможно. А кроме лопат на хлипких осиновых черенках, никаких инструментов им не выдали.

Священник опустил взгляд пониже. Нижняя, примотанная к верхней толстенной ржавой проволокой часть уже изрядно прогнила от влаги и земной соли, и сломать или подкопать ее можно было попробовать.

– Мишаня, Исмаил, – позвали их.

Отец Василий обернулся. Прямо за ним стояла Марина. Глаза опущены вниз, плечи безвольно обвисли.

– Я вам покушать принесла, – тихо сказала Марина.

– Храни тебя господь! – искренне поблагодарил священник. – А Петя где?

– На исправительных работах.

– Это как?

– Колодец роет. За то, что бежал. Там и ночует. Там и ест.

– Бежать не думаете? – поинтересовался Исмаил.

– Нет! Что вы! – испуганно отшатнулась Марина. – Мы и так проштрафились! Куда уж нам бежать?! Да и все равно ведь поймают. Правильно сказал Тимофеич, у него вся милиция куплена.

– Ну, это он, положим, загнул, – улыбнулся священник. – Чтобы всю милицию купить, никаких денег не хватит, аппетиты у них ого-го!

Но воодушевить Марину не удавалось.

– Вы кушайте, – поставила она закопченный котелок на землю. – Здесь пшеница вареная. С солью.

– Ты лучше скажи, спички у тебя есть? – наклонил голову священник и невольно потянул носом – есть хотелось страшно.

– Есть немного, – неуверенно обронила Марина.

– Давай, – протянул руку отец Василий. – А то я курить начал, а спичек нет.

Марина испуганно огляделась по сторонам, вытащила из-под юбки коробок и протянула священнику.

Они поужинали, а потом отец Василий взял лопату и начал торопливо, напоказ, пробивать траншею под фундамент будущего седьмого коровника.

Натянутая по контурам запроектированного строения белая пластиковая веревка позволяла двигаться достаточно точно, и траншея получалась ровной и даже красивой. Исмаил сидел сбоку и бессмысленно кидал мелкие камешки перед собой.

– Присоединяйся, друг, – попросил отец Василий. – Разомнись. Двигаться завсегда лучше, чем сидеть.

– Я не раб, – цокнул языком Исмаил. – За бесплатно не работаю.

– А ты думаешь, я для Тимофеича землю кидаю? – улыбнулся священник. – А напрасно. Я землицу для себя кидаю.

– Могилу ты себе роешь, – покачал головой Исмаил. – Не телу своему, нет. Могилу своему духу ты сейчас копаешь. Достоинство свое человеческое хоронишь!

Это прозвучало так высокопарно, что отец Василий едва удержался, чтобы не рассмеяться. Исмаил и впрямь был словно большой ребенок.

– Маловерный, – ласково улыбнулся он. – Говорю тебе, ныне же будешь со мной на воле. Вот докопаю до столба, а там еще полночи работы, и вперед!

Исмаил невольно приподнялся и всмотрелся. Даже в наступающих сумерках было видно – отец Василий, вместо того чтобы повернуть под прямым углом, «увлекся» и бьет траншею точно к столбу, к которому их приковали.

– Сам подумай, Исмаил, – вполголоса продолжил отец Василий. – Неужели два таких здоровых мужика, как мы, не упрут этот столб на себе?

– Миша, ты гений, – прошептал Исмаил и схватился за лопату.

– Не здесь! – решительно перенаправил его энтузиазм отец Василий. – С другой стороны копай. А то слишком подозрительно будет выглядеть.

Исмаил принялся копать в другом месте. Но было видно, как разрывает его желание немедленно принять участие в строительстве дороги на волю. И в этот момент об лопату священника что-то звякнуло. Он наклонился, нащупал помеху и с некоторым усилием вывернул из земли кусок толстенной арматуры.

«Благодарю тебя, господи! – прослезился отец Василий. – Всем сердцем, всем духом своим благодарю!» Теперь путь на волю стал еще короче. Может быть, на два часа, а может быть, и на полночи. Теперь не нужно откапывать столб целиком, вместе с его нижней, прикрученной ржавой проволокой частью. Теперь достаточно просто раскрутить проволоку, соединяющую две части столба.

Он аккуратно отложил арматурину в сторонку и обессиленно присел на край траншеи.

– Что случилось, Мишаня? – прошептал Исмаил.

– Все нормально, братишка, все нормально…

Когда окончательно стемнело, а Николаич перестал шастать от коровника к коровнику, отец Василий кивнул Исмаилу, поднял присыпанный землей спасительный кусок ржавого железа, подошел к столбу и воткнул арматурину в петлю. Исмаил схватился за второй конец арматурины. Они поднатужились, с усилием сделали пол-оборота и тут же услышали, как с легким треском покосился столб.

Они переглянулись и сделали еще пол-оборота. Толстенная, но на удивление мягкая проволока ослабла еще сильнее, и столб накренился еще круче! Сдерживая переполняющую их радость, невольники делали оборот за оборотом, пока верхняя часть столба – метр за метром – не коснулась земли. И тогда они осторожно дораскрутили проволоку, бережно рассоединили части столба, положили свое «иго» на землю и только теперь вздохнули полной грудью.

Они тихо-тихо, обняв столб и мелко переступая, помчались вперед, туда, где по их расчетам, находилась Волга с ее бескрайними камышовыми плавнями и тальниковыми джунглями.

Ночь была теплой и звездной; небо – чистым-чистым, но месяц где-то подзадержался, и поэтому назвать местность чересчур освещенной было нельзя. Но это им было только на руку.

– Молодец, что спички взял! – пропыхтел мулла, когда они отбежали примерно на полкилометра. – Хоть у костра согреемся, если что.

– Я не для этого… их взял, – задыхаясь, ответил священник.

– А для чего?

– Если столб пережечь… в том месте, где входят крюки, дальше побежим уже без столба… только с крюками.

– Ну, ты голова! – восхитился мулла и вдруг словно взбесился. – И ты все это время молчал?! И мне ни слова?!

– Ты такой суровый сидел. Все о достоинстве своем человеческом думал. Мне и подойти… было страшно.

Исмаил хохотнул, и священник почувствовал огромное облегчение. Если уж Исмаил смог рассмеяться над самим собой, значит, его душевное состояние и впрямь на поправку пошло.

– Я, Мишаня, вспомнил, какой ты смиренный ко мне заявился, – пояснил причину своего смеха Исмаил. – Ягненок ягненком! Прямо агнец жертвенный!

Он так ничего и не понял.

– Ты на меня не обижайся, Мишаня, – вдруг выдавил Исмаил. – Я знаю, что бываю несносным, но это у меня характер такой. Десантный. Не умею я вилять ни хвостом, ни задом. От того и неприятности.

– Бог простит, – вздохнул священник.

Они бежали всю ночь. Сначала быстро, а затем все медленнее и медленнее. Столб тяжелел и тяжелел с каждым пройденным километром, и они то клали его на правое плечо, то перекладывали на левое, а то и пытались тащить на головах, поддерживая руками с обеих сторон. Но вскоре ничего уже не помогало, и они продвигались вперед на одном характере.

У отца Василия вскоре начало отчаянно колоть сердце, но он боялся попросить Исмаила двигаться медленнее – в таком деле, как путь к свободе, расслабиться – слишком часто означает проиграть. Уж это он знал.

Давным-давно, еще в «той жизни», в бытность спецназовцем, он участвовал в поимке двух беглых зэков. Рецидивисты были дерзки, но слишком еще молоды и не умели держать себя в руках, тем более когда силы на исходе. Преступники благополучно миновали огромное число постов и даже две специально на них устроенные засады, но потом не выдержали многодневного бегства и заночевали в колхозном телятнике на краю деревни. Там их и обнаружил пастух, и именно там, спустя четыре часа, их и повязали.

Священник не хотел такой судьбы для себя. Слишком хорошо он запомнил отчаяние, испытанное поставленными на колени лицом к стене беглецами.

– Мишаня, я слышу Волгу, – вдруг как-то неуверенно выдохнул Исмаил.

– Как это? – не понял священник.

– Обыкновенно. Я ее точно слышу!

Отец Василий знал, что слух у муллы особенный, невероятно тонкий, и все равно он с трудом представлял, как можно услышать шум реки на таком расстоянии, да еще шум такой степенной реки, как Волга.

– Ты что, камыш слышишь? – спросил он.

– Это само собой! – нервно отозвался Исмаил. – Я теперь и реку слышу! И рядом совсем! Километр от силы!

– Тогда прибавим ходу, – собрав всю свою волю в кулак, предложил священник.

– А ходу нам так и так прибавить придется! – помрачнел вдруг мулла. – Потому что за нами едут.

– Погоня? – ужаснулся священник.

– Точно. Я узнал. Это «Фольксваген» хозяйский.

Они добавили скорости.

– Они приближаются, – через пять минут отрапортовал Исмаил.

Священник отчаянно вращал головой и вглядывался в сиреневую предрассветную даль, но ни рощицы, ни леска не обнаруживал. Степь да степь, а руки уже совсем отваливались.

Он терпел еще десять минут. Потом еще пять. Потом еще три… Солнце уже приближалось оттуда, снизу, к линии горизонта, и наступил момент, когда впереди заблестела тонкая серебристая полоска великой реки. И в тот самый момент, когда светило высунуло свой раскаленный краешек наружу, он понял: все, больше он не может!

– Мишаня, стоп! Хорош! – чуть ли не прорыдал Исмаил. – Я больше не могу!

Они с огромным облегчением, без единого слова скинули свою ношу и упали рядом. Тело вибрировало от напряжения, грудь ходила ходуном, а в висках словно стучал паровой молот.

– Они близко? – хрипло спросил священник.

– Да.

– Думаешь, найдут?

– Непременно. Они идут прямо на нас. Как знают, где искать.

– Надо было в степь двигать, – вздохнул священник. – Надо же, триста шестьдесят градусов на компасе, а мы выбрали самое неудачное направление.

– Не вини себя, – тихо произнес Исмаил. – Любой нормальный человек в нашем положении двинул бы к Волге.

Вскоре звук приближающейся машины слышал даже отец Василий. Они решили не вставать до последнего. Убежать все равно не удастся, а так, лежа, они имели шанс остаться незамеченными. И уж по меньшей мере могли немного отдохнуть.

Звук машины приближался. Он стал таким громким, что отец Василий даже чувствовал, как вибрирует земля. Внезапно грузовик встал, и через пару секунд они услышали голос Николаича.

– Вон они! Я же говорил, далеко не уйдут!

– Что, встаем? – спросил муллу отец Василий.

– Встаем.

Они поднялись и замерли. В зареве рассвета лица преследователей зловеще отсвечивали красным. Тимофеич и его помощник вышли из новенького «Фольксвагена» и подошли ближе.

– Вот и делай после этого добро людям, – покачал он головой. – Вот правильно мне говорили, сколько бича не корми, а он все равно добра не помнит!

Фермер повернулся к Николаичу.

– Что скажешь?

– Пусть идут работать, – хмуро сказал Николаич. – Фундамент надо готовить.

– Правильно, – кивнул Тимофеич и снова повернулся к мулле и отцу Василию. – Только честный труд сделает из вас людей. Та-ак… бревнышко подняли и бегом вперед машины!

Исмаил и священник тупо наклонились и подняли бревно.

– Вперед, я сказал! – заорал Тимофеич и вытащил кнут.

Друзья неловко развернулись и едва не зацепили бревном фермера.

– Глаза разуйте! – взмахнул кнутом Тимофеич. – Смотрите, куда идете!

Отец Василий глянул на Исмаила. Тот улыбнулся. И тогда они развернулись еще раз, и на этот раз бревно попало как раз туда, куда надо, – прямо по фермерскому котелку. Тимофеич охнул и схватился за голову.

– С-суки! Николаич, тащи ружье!

Помощник кинулся к машине, но отец Василий прибавил ходу и буквально припечатал надсмотрщика концом бревна к машине. Николаич натужно вякнул и, схватившись за живот, осел на землю. Друзья, не сговариваясь, швырнули бревно на землю и кинулись к своим обидчикам – длина цепей позволяла.

Священнику достался Николаич. Он нанес ему пару зубодробительных ударов, отшвырнул прочь от машины и кинулся помогать Исмаилу – тот еще возился с превосходящим его по массе фермером.

– Дай я, – отодвинул муллу отец Василий и с ходу вырубил мерзавца. – А теперь – в багажник!

Они подхватили обмякшее тело, затем Исмаил сбегал в машину за ключами, и через две минуты оба рабовладельца были вдавлены в багажник, как рыба в банку.

– Готово! – усмехнулся отец Василий и с усилием захлопнул крышку багажника. – Ну, что, братишка, на волю?!

Но все оказалось не так просто. Просто сесть и поехать мешало бревно. Они снова раскрыли багажник, тщательно обшарили пленников, но ключей от огромных амбарных замков ни у того, ни у другого не оказалось. В машине не нашлось даже монтировки, так что ни отвинтить, ни вырвать крюки было просто-напросто нечем. А возвращаться на ферму не хотелось.

И тогда они приоткрыли обе левых дверцы, аккуратно водрузили бревно сверху и тихо, придерживая его левыми руками и старательно объезжая малейшие кочки, тронулись в путь.

Грунтовка была на удивление ровной, и если бы не проклятущее бревно, ехать было бы сплошным удовольствием, но приближался очередной поворот, и сидящий за рулем Исмаил испуганно притормаживал – как его ни придерживай, бревно с грохотом слетало на каждом повороте и, подскакивая, катилось прочь, угрожая оторвать своим «владельцам» прикованные крепкими цепями правые ноги.

Только у самого выезда на асфальт они разыскали в куче мусора немного проволоки и приторочили опасный предмет к дверцам более-менее надежно. И все равно ехать быстрее тридцати километров в час Исмаил опасался.

– Куда теперь? – не оборачиваясь, спросил Исмаил.

– В область, я думаю. Нам с тобой так и так на силовиков надо выходить. ФСБ или УВД – без разницы, но светиться надо везде и поярче.

– Согласен. Только учти, что в центр города нас с этим, – кивнул Исмаил в сторону привязанного к дверкам бревна, – не пустят.

– У шоферов монтировку попросим.

Исмаил кивнул. Сейчас, когда солнце еще только поднялось, транспорта на ведущем в областной центр второстепенном шоссе не было вообще, но он знал, что через несколько километров, когда они выедут на одну из главных трасс, все изменится.

Они миновали еще четыре километровых столбика, и впереди показался перекресток.

– Вот шайтан! – внезапно ругнулся Исмаил.

– В чем дело?

– Гаишники.

Отец Василий вгляделся. У самого выезда на трассу внезапно показался уютно расположившийся за деревьями и потому не замеченный ими вовремя пост дорожно-патрульной службы. Но останавливаться и сдавать назад было поздно: вооруженный короткоствольным автоматом патрульный уже заметил их и теперь внимательно наблюдал за груженным длиннющим, явно ворованным столбом новеньким «Фольксвагеном».

Исмаил сердито засопел. Он понимал – тут ничего не поделаешь.

Милиционер поднял жезл, и Исмаил принялся медленно тормозить.

– Ваши права, – потребовал козырнувший и скороговоркой представившийся патрульный.

– Слышь, командир, я дома права забыл, – начал отмазываться Исмаил. – Но я сейчас привезу.

– Документы на машину, – протянул руку патрульный.

Исмаил судорожно пошарил в бардачке, но там было пусто.

– Да я все документы сдуру оставил. Вот бревно попросили отвезти, думал, пока темно, успею. Ну, пока движение поменьше.

– Выходите, – коротко распорядился патрульный и поправил сползающий с плеча автомат.

Исмаил глянул на священника. Тот пожал плечами.

– Надо выходить. Мы с этой дрянью далеко не уедем, все равно повяжут.

Мулла тяжко вздохнул и, чтобы нечаянно не сбросить висящее буквально на соплях бревно, вылез из машины через правую дверцу. Прикованная к ноге цепь жалобно звякнула.

– А это что такое? – оторопел милиционер. – А ну-ка отойди от машины!

Исмаил отошел на несколько шагов, но дальше не пускала цепь. Фуражка патрульного медленно ползла вверх, вслед за бровями. Он поднял рацию и машинально приложил ее к уху:

– Васек! А ну-ка бери ребят и ко мне!

Отец Василий вздохнул и тоже принялся вылезать из машины. Патрульный осторожно, так, словно машина была заминирована, обошел ее стороной и непонимающе уставился на кандалы.

– Что это у вас?

– Кандалы, – пожал плечами священник.

Было видно, что патрульный само слово понял, но в то, что оно отражает действительность, не поверил.

– А белое что такое торчит?

Священник глянул на свою ногу и поправил вылезшую из-под железного кольца майку.

– Подкандальник, – пояснил он. – Чтобы не натирало…

– Вы что, ребята, из Чечни? – как-то криво и неуверенно улыбнулся патрульный.

– Не, мы с Поволжья, – устало сказал Исмаил. – Местные.

И в этот момент в крышку багажника постучали. Патрульный кинул быстрый взгляд на багажник, затем на переминающихся с ноги на ногу каторжников, но трогаться с места не стал. И правильно сделал. К нему уже бежала вооруженная до зубов подмога.

Когда фермера и его помощника вытащили из багажника, те были совершенно багровые от напряжения. Их немного кидало из стороны в сторону, глаза вылезали из орбит от нехватки кислорода и сдавленности, но соображать они уже начали. По крайней мере, оба сразу же начали отрицать свою причастность к «каторжанам».

– Я фермер местный, ребята, – чуть не плакал Тимофеич. – Все своим трудом! Все мозолями трудовыми! А этих граждан я впервые вижу!

– Не свисти, Тимофеич, – издевательски рассмеялся Исмаил. – Ты все равно так и так попал! Так что плачь понапрасну!

– Лейтенант, – сразу обратился к офицеру отец Василий. – Это какой район?

– Усть-Кудеярский, – немного удивленно ответил милиционер.

– Тогда звони Карнаухову, – назвал священник фамилию начальника районного отдела ФСБ. – Знаешь такого? Скажи, что здесь Исмаил Маратович и Михаил Иванович его ждут. И пусть времени зря не теряет, дело важное.

Офицер на секунду задумался и кивнул в сторону Тимофеича и его помощника.

– А с этими что?

– Карнаухов со всеми разберется. Ты, главное, позвони.

Офицер отошел к шмонающим машину подчиненным, сказал пару слов и направился к будке.

– Скоро будем кофе у Карнаухова пить, – толкнул плечом Исмаила отец Василий. – Как полагается, в чистом кабинете с чистой секретаршей.

– Мужики! – вместо ответа позвал милиционеров Исмаил. – Монтировка найдется? А то смерть как надоело за собой это бревно таскать!

Патрульные переглянулись, и один из них кивнул.

– Сейчас принесу.

Исмаил глянул на фермера и вдруг широко улыбнулся.

– Слышь, Тимофеич! У меня в СИЗО единоверцы сидят. Так я их специально попрошу, чтоб тебя каждый день дрючили!

Фермер вздрогнул. Видимо, что-то себе представил. Священник нахмурился и ткнул Исмаила в бок.

– Рано празднуешь, братишка. Его вина пока что не доказана.

– Ничего, – помассировал затекшую от многочасового удерживания бревна руку Исмаил. – Пусть немного потрясется, раз уж по-человечески не понимает.

Было видно, как заметался фермер. Он подошел к одному патрульному, затем ко второму, принялся что-то жарко шептать и наконец, видимо, получив разрешение, метнулся к машине и достал радиотелефон.

– Ах ты! – ругнулся Исмаил. – А я и не заметил! Давно бы уже и Карнаухову позвонили, и в область.

– Напрасно ты его дразнил, – покачал головой отец Василий.

Монтировку искали долго. К этому времени у машины остался караулить только один патрульный – интерес интересом, а работа работой. К будке подъехал белый «жигуленок», и из него вылез кто-то до боли знакомый, кто-то из прошлого.

– Узнаешь? – толкнул священника Исмаил.

– Где-то видел, а где?..

– Это мы по его «уазику» на пээрпэ проехались.

«Точно!» – охнул отец Василий. Именно этот мент повстречался им тогда у заправки, именно он отреагировал на крик Тимофеича из багажника еще тогда, в первый раз… и именно через его служебный «уазик» переехал Исмаил на огромной бронемашине.

– Теперь я понимаю, кому Тимофеич по телефону звонил, – прикусил губу Исмаил. – Ну, держись, Мишаня! Сейчас будет концерт.

Мулла как в воду глядел. Мент выскочил из будки не один, а с офицером, и, размахивая руками, потащил его к фермерской машине.

– Я тебе говорю, он нормальный мужик! Можешь мне поверить! Башку на отсечение даю!

– А людей в кандалы ковать – это как, нормально, по-твоему? – не сдавался офицер.

– Каких таких людей? – не понял фермерский дружок.

– А вон тех, видишь?

Милиционер всмотрелся и вдруг начал медленно багроветь.

Он сразу узнал мерзавцев, передавивших ему служебный транспорт почти пополам.

– Да ты знаешь, кто это такие?! Да я их, бля, по всему району ищу! Ай, спасибо, что задержал! Ай, спасибо!

Мент кинулся трясти патрульному офицеру руку, бросил, метнулся к кандальникам, поймал предупреждающий взгляд Тимофеича, снова метнулся к офицеру. Он разрывался на части от самых противоречивых желаний и явно не знал, что предпринять.

– Если эта гнида на меня кинется, не удерживай, – не поворачиваясь, предупредил священника Исмаил.

– Не будь мальчишкой, – шепнул священник. – Он и так попал, а если теперь еще и кинется, ему потом придется слишком много объяснять. А вот если кинешься ты, у него будет козырь. Понял?

Мулла скрипнул зубами и промолчал. Видно, понял.

– …Карнаухов… – услышал отец Василий знакомую фамилию.

Офицер явно пытался объяснить своему коллеге, что не все так просто.

– Блефуют, – уверенно отозвался фермерский дружок. – Мне они тоже чуть ли не министром грозили.

Но было заметно: офицер сомневается в правдивости слов своего коллеги и жутко не хочет оказаться в положении человека, отдавшего людей, в которых заинтересована ФСБ.

И в этот миг раздался визг тормозов.

Все дружно оглянулись. Прямо напротив «Фольксвагена» один за другим тормозили большие черные джипы. Захлопали дверцы, и священник увидел… Купона.

«Господи, а этот каким образом здесь оказался?!» – охнул он.

– Привет, командир, – махнул Купон дорожному офицеру. – Как служба?

– Благодарю, Сережа, хорошо, – кивнул офицер.

– Тут мои люди у тебя застряли. Я их заберу.

– Кто? – озадаченно поднял брови офицер.

– Вот эти двое.

– Те, что в кандалах?

– А они уже в кандалах?! – искренне удивился Купон. – А кто надел?

– Вроде как вон тот, фермер…

– Ур-рою! – сделал Тимофеичу «козу» бандит.

Фермер благоразумно отодвинулся.

– Привет, мужики! – весело поздоровался Купон и присел рядом с кандальниками на корточки. – Ну, что, поехали?

– Зачем? Куда?

Отец Василий категорически не понимал, кто мог сообщить Купону о них и как это бандит умудрился добраться сюда раньше, чем люди от Карнаухова.

– Думу думать будем, – усмехнулся Купон. – Вы, надеюсь, помните, что у нас недорешенные дела остались.

– Мне с тобой говорить не о чем, – насупился, отодвинулся Исмаил.

– И я с тобой все давно решил, – прямо посмотрел бандиту в глаза священник.

– Это вам так только кажется, – усмехнулся Купон. – Иллюзия.

Было видно, как нравится ему это красивое иностранное слово.

– Почему мои друзья до сих пор в кандалах?! – картинно выкрикнул Купон. – Братва! Тащи инструмент!

Братки кинулись к машинам за инструментом.

– Сереж, – робко покачал головой обалдевший от такого внимания к этим заросшим бородами, словно два графа Монте-Кристо, кандальникам патрульный офицер. – Я их тебе не отдам.

– То есть как не отдашь? – привстал Купон.

– Вот, коллега говорит… – кивнул офицер в сторону фермерского дружка. – Они у него по уголовному делу проходят.

«Коллега» бочком-бочком отодвигался назад и отчаянно соображал, как ему не вступить в конфликт с человеком самого могущественного мафиози области.

– Это мы разведем, – выставил ладони вперед бандит. – От ответственности никто не уйдет. Я гарантирую.

– И это… – офицер явно не решался произнести фамилию начальника районного отдела ФСБ.

– Что еще?! – в голосе Купона слышалось нетерпение.

– Карнаухов заинтересовался.

– Блин, братан! Ну, че ты мне гонишь?! – расстроенно двинулся на гаишника Купон. – Ты же знаешь, я с ФСБ дел не имею. И они ко мне никаких претензий…

– Они уже должны выехать, – неуверенно произнес офицер и на всякий случай отодвинулся.

– Ладно, и это утрясем, – немного расстроенно пообещал Купон. – Ты же меня знаешь. У меня и среди разведки нашей доблестной хорошие друзья есть.

От машин к кандальникам уже мчались парни с монтировками, пассатижами и зачем-то домкратом.

– Сереж, – покачал головой гаишник. – Не торопись. Я тебе как… – он явно не отваживался произнести слово «друг». – Я тебе как друг советую. Не спеши…

– Не переживай. Все будет нормалек.

Купон равнодушно отвернулся от офицера и подошел к «Фольксвагену».

– Что вы, как неживые?!

– Блин, Купон, кандалы расклепаны!

– Вам что, братаны, пожизненное повесили?! – захохотал бандит. – Это какой такой прокурор додумался?!

– Вон тот, – одновременно кивнули на Тимофеича Исмаил и отец Василий.

Фермер дернул кадыком и подался на полшага назад. Казалось, еще секунда, и он повернется и побежит, без оглядки, со всех ног. Но Купон только крякнул, махнул рукой и присел рядом с бревном.

– Монтировкой выверни, – посоветовал он. – Дай я сделаю! Всему вас надо учить!

Крепкие, накачанные парни вывернули крюки из бревна в пять минут. Затем еще раз осмотрели клепки на кандалах, покачали головами и потащили Исмаила и отца Василия в один из джипов.

– Эй, офицер! – крикнул священник гаишнику. – А что ты людям Карнаухова скажешь, когда они приедут?

Гаишник ответил взглядом побитой собаки. Все было ясно. Шакал, он и есть шакал – ни отваги, ни ответственности, ни офицерской чести. Отец Василий подобрал свою цепь и сел в джип – сопротивляться в его положении было бессмысленно, слишком неравны силы.

Колонна джипов стремительно набрала скорость, и вскоре и пост дорожно-патрульной службы вместе со своим трусливым и продажным личным составом, и Тимофеич со своим помощником, и его друг в погонах исчезли из вида.

Братва молчала. Молчал, как ни странно, даже Купон, хотя, казалось бы, ему есть что сказать этим двум бородатым святошам. Молчали и сами «святоши». Позади рабство, впереди неизвестность, а сейчас они просто набирались сил.

Их везли в область, и лишь на одном из поворотов отцу Василию на миг показалось, что за ними пристроился «хвост», но лишь на один миг. Шедшая за ними машина отстала, а затем и вовсе свернула в сторону.

Исмаил задумчиво перебирал свою цепь, видно, искал слабое звено, чтобы разорвать его лежащей здесь же, в салоне монтировкой и хоть немного уменьшить тяжесть ноши. Но в этой цепи слабых звеньев не было. Отец Василий смотрел на пролетающие мимо пейзажи и не мог насмотреться. Он понимал, прямо сейчас происходит что-то очень важное, недаром Купон молчит, и не пройдет и нескольких часов, как ему, возможно, придется предстать перед ангелами господними. Он хотел быть к этому готовым.

Перед самым областным центром колонна джипов повернула к бывшему совхозу «Заречный». По слухам, именно здесь, в роскошном особняке, жил сам Павел Павлович Сомов, крупнейший и известнейший предприниматель области, а по совместительству и главный мафиози.

Как говорили, именно Павел Павлович помог деньгами нынешнему губернатору на последних выборах. Именно Павел Павлович удачно пристроил к хорошему и беспроигрышному делу – торговле зерном – непутевого губернаторского зятя. И поэтому именно Павел Павлович был тем единственным во всей губернии человеком, чье слово порой весило больше губернаторского.

«Снова будут спрашивать о Кузьменке и Брыкалове, – с тоской подумал отец Василий. – Снова будут бить по морде и угрожать. И снова никого не будет интересовать чистая, не подтасованная ни под чьи интересы правда. Все как всегда».

Если честно, отец Василий не понимал, зачем Павлу Павловичу Сомову ссориться с военными из-за рынка сбыта подержанных «калашей», – а судя по всему, именно это и было гвоздем всего последнего конфликта, включая пикет экологов и выездную сессию московских правозащитников. Ну есть же у Сомова деньги! И приличные. Зачем еще и этот криминал?!

Но он сам же себя и одергивал. Сколько он видел таких, кующих бабки до последнего вздоха и совершенно не умеющих остановиться. Они вели себя так, словно деньги могли заменить им счастье или устранить чувство собственной неполноценности и ущербности. Они поступали так, словно деньгами можно было купить то, в чем они так отчаянно нуждались, – любовь, дружбу… достоинство, наконец.

Джип начал тормозить, и отец Василий вгляделся. Так и есть. Прямо перед ним высился отстроенный в псевдоготическом стиле высоченный особняк Павла Павловича Сомова. «И не боится же нас сюда везти! – подумал священник. – Самоуверенный как танк! Думает, что все купил».

– Где это мы? – начал озираться Исмаил.

– Щас узнаешь, моджахед хренов! – немного нервно отозвался Купон.

«Он боится! – безошибочно определил священник. – И как боится!»

– Выходи! – скомандовал Купон и первым ринулся из машины. Его буквально трясло от внутреннего напряжения.

Бандиты торопливо кинулись из машины, чуть ли не волоком вытаскивая за собой пленников. Цепи мешались, цеплялись за ноги, гремели. Их стремительно протащили к парадному входу, и священник покачал головой – совсем растерялись ребята, видать, крепко их Сомов дрючит, без пощады и скидок.

– Заходи!

Священник подхватил цепь поудобнее и переступил через порог. Внутри было тихо, невероятно красиво и даже… благостно. Почти как в храме. Лучшие архитекторы губернии, лучшие, самые утонченные художники и дизайнеры старательно, напрягая все свои душевные силы, вили это паучье гнездо. Строили так, чтобы уставший от чужой крови и слез Пал Палыч мог хоть где-нибудь почувствовать себя чистым от всего. Как будто это возможно при подобной судьбе.

Их потащили вверх по устланной голубым ковром лестнице, мимо позолоченных светильников и витражей и аккуратно втолкнули в огромную, почти пустую комнату.

Священник огляделся. У окна, за небольшим изящным столиком сидел Пал Палыч. Был он печален и как-то одухотворенно светел, словно вышел из многодневного поста. А справа от него стоял… глава усть-кудеярской администрации Николай Иванович Щеглов собственной персоной.

– Это они? – тихо спросил Сомов.

– Да, Павел Павлович, – так же тихо ответил Щеглов.

– Пусть подойдут.

Исмаила и священника повели вперед, и они пошли, гремя цепями.

– Почему в цепях? – Сомов, казалось, даже не удивился, просто спросил.

– Такими взяли, Пал Палыч, – ответил Купон.

– Я слышал, батюшка, – поднял прозрачные водянистые глаза на священника Сомов, – у вас с Кузьменко вышел конфликт?

Отец Василий кивнул.

– Тогда зачем вы его покрываете?

– Я его не покрывал, – сипло ответил священник. Горло совершенно пересохло.

– Кто покрывает его людей, тот и его покрывает, – безапелляционно констатировал Сомов и обратил взгляд на муллу. – Так это ты брыкаловским оружием торгуешь?

– Я оружием не торгую, – заносчиво ответил Исмаил.

– Не свисти. Махмуда у тебя взяли. Что он там делал?

– Он мусульманин, – гордо поднял голову Исмаил.

Сомов встал из-за стола и прошелся вдоль огромного окна. Все остальные подавленно молчали.

– Ты их обрабатывал? – неожиданно повернулся он к Купону.

– Да, – соврал бандит.

Сомов пригляделся к разбитому лицу муллы и было видно, что поверил.

– И что?

– Твердят одно и то же: ни с кем не работаем, никого не знаем.

– И при этом мулла прячет у себя Махмуда, а батюшка спасает муллу. Интересный треугольник. И брыкаловская шлюха молчит. Надежные у Брыкалова люди, не чета моим.

Сзади всхлипнули.

Исмаил и отец Василий оглянулись. В правом углу комнаты, поддерживаемая с двух сторон качками, стояла Леночка.

Исмаил дернулся, и отец Василий, опережая его, чтобы не сделал мулла какую-нибудь глупость, шагнул вперед.

– Леночка здесь правда ни при чем, – громко сказал он. – Мы с Исмаилом при ней Брыкалова допрашивали и даже угрожали, что, мол, подружкой займемся. Он молчал.

– Вы допрашивали Брыкалова? – удивился мафиози. – Это когда ж такое было? – Он повернулся к Щеглову. – Почему я ничего об этом не знаю?

– Врут, – выдавил сквозь зубы глава района. – Подружку свою покрывают.

Сомов внимательно вгляделся в глаза отца Василия и снова повернулся к Щеглову.

– Нет, Коля, не врут. Я такие вещи вижу. Сдается мне, кто-то из вас облажался, или ты, или Купон… А что за конфликт у тебя с вояками вышел? – обратился Сомов к священнику.

– Я Кузьменко опознал, – честно сказал отец Василий.

– Как это? – поднял брови мафиози.

– Кузьменко милиционера возле банка убил. Я видел.

– А ты не ошибся? – спросил неожиданно напряженным голосом Сомов.

– Нет. Он меня тоже на охоте опознал, потому все и завертелось.

Павел Павлович поджал губы и отвернулся к окну. Наступила такая тишина, что стало слышно, как тяжело дышит главный мафиози области.

– Ну вот, Щегол, а ты говорил, что сделал все, что можно. Кузьма же тебя подставил тогда! Ты знаешь, сколько мне сил стоило тебя перед губернатором отстоять?! А ты такую компру упустил! Я бы сейчас и Кузьму, и Брыкалова вот где держал! – Сомов сжал кулак.

– Я говорил с прокуратурой и ФСБ, – волнуясь, начал оправдываться глава района. – Они говорят, мы все проверили, у Кузьменко алиби!

– Не с прокуратурой нужно было говорить, а со мной, – покачал головой Сомов. – Был ты Щегол, Щеглом и останешься! Понятно, что они прокуратуре отстегнули! А за такие бабки, как у них, какое угодно алиби можно соорудить – хоть Кузьме, хоть кому.

Сомов еще раз прошелся по кабинету и отвернулся к окну.

– Ладно… Отпусти их, Купон.

– Отпустить? – бандит не мог поверить в то, что слышит.

– Мне что, повторить? – с ленцой в голосе произнес Сомов.

– Как так, Павел Павлович? – волнуясь, спросил Щеглов. – Они же все расскажут!

– Кому? – повернулся к главе района Сомов. – Кому интересны их рассказы? Тебе? Карнаухову? Скобцову? Да и что такого интересного они могут рассказать?

Щеглов молчал.

– То-то же. Никому они не интересны. Разве что Кузьме. Сними с них цепи, Купон, да развези по домам.

Купон со товарищи вывел всех троих из дома, взял у сомовского водителя зубило и в пять минут срубил заклепки с кандалов, а затем посадил в свой огромный джип и, отодвинув шофера, лично сел за руль. Ему было плохо, и он тоже ничего не понимал, но приказ есть приказ.

Исмаил обнял и прижал к себе притихшую Леночку, а отец Василий отвернулся к окну и смотрел, как, становясь все меньше, убегает вдаль огромный, построенный в псевдоготическом стиле сомовский дом.

Теперь, когда сам Павел Павлович Сомов распорядился их отпустить, со стороны бандитов ничто не грозило. Можно так сказать, что они получили индульгенцию, которая будет оставаться в силе до тех пор, пока они не перейдут дорогу лично Павлу Павловичу. Но это вряд ли было возможно. Разные у них дороги. Были разные и, даст бог, будут всегда.

Правда, оставался еще Кузьменко с его Максом… Священник попытался представить, как далеко может пойти торгующий подержанными «калашами» майор, и не смог. Жизненные цели этого жестокого человека так и оставались для него загадкой.

Они уже выехали за пределы пригорода, и джип летел к Усть-Кудеяру, оставляя позади совхозы и фермы, посты ДПС и переезды. Их стремительно обошел некогда черный, а теперь забрызганный грязью до самой антенны «Мерседес», и Купон недовольно покачал головой.

– Вот чмо! Такая машина, а он за ней совсем не следит. Разве так мож…

Раздался визг тромозов. Купон стремительно сбрасывал скорость.

– Ну что он делает, гад?!

Священник всмотрелся. «Мерседес» быстро тормозил, да еще как-то не по-людски, прямо посреди полосы. Купон попытался обойти его, но навстечу, как назло, шел междугородный автобус. И тогда он вывернул руль и обошел «мерса» справа.

– Во дебил! – возмущенно выдавил Купон. – Я бы таких на площади ремнем порол!

Но оставшийся было позади «мерс» снова обходил джип.

– Похоже, нами интересуются, – прокомментировал происходящее отец Василий.

– Да я уже вижу, – буркнул бандит и вытащил из багажника огромный, блестящий, как елочная игрушка, пистолет. – Ну, я ему сейчас поинтересуюсь!

«Мерседес» предпринял еще одну попытку обгона, и Купон, бросив пистолет на сиденье, добавил газу. Заляпанная грязью машина вроде бы отстала. И в этот момент из «Мерседеса» начали стрелять.

Купон окончательно струхнул и утопил педаль газа в пол. Хрустнуло и просело заднее стекло, Исмаил с Леночкой рухнули на сиденье, а священник наклонил голову к коленям и принялся истово молиться.

– Я, бля, вам поинтересуюсь! – как заведенный орал Купон. – Я, бля, поинтересуюсь, – но сам только добавлял газу.

Из «Мерседеса» выпустили по ним целую очередь. Лобовое стекло жалобно тенькнуло и пошло трещинами.

– Телефон есть?! – осенило священника.

– В бардачке!

Отец Василий сунул руку в бардачок и быстро нащупал продолговатый корпус мобильника. Вытащил и принялся набирать знакомый номер.

– Кому?! – крикнул Купон.

– Скобцову!

– Ты что, дурак?!

– Все нормально, Купон! Я знаю, что сказать! Аркадий Николаич?! Да, это я! Аркадий Николаич! Здесь молодежь пьяная корриду на дороге устроила! Стреляют! Да, молодежь! Да, уверен! Откуда я знаю?! Да вы их тоже знаете! Это сынок молочаевский! Да, я его вижу! Прямо сейчас! Обкурились, наверное! Выручай, Аркадий Николаич!

Отец Василий знал, что говорит. Престарелый плейбой Вадик Молочаев, сын Петра Семеновича Молочаева, генерального директора объединения «Усть-Кудеяртрансавто», как-то по молодости лет набил Скобцову, тогда еще приехавшему в краткосрочный отпуск курсанту милицейского училища, морду. И Аркадий Николаевич этого не забыл. Джип стремительно приближался к Усть-Кудеяру. Впереди уже показались шанхайские автобазы.

– Вот только что пост прошли! Да им по хрену, Аркадий Николаич! Мы от них уйдем в овраг! Попробуйте здесь! Хорошо! Мы на джипе, а они на «Мерседесе»! Чей джип?! Муллы джип!

Купон крякнул и покачал головой, но мешать не стал.

– Хорошо! Я понял! Только быстрее, Аркадий Николаич!

Священник повернулся к Купону.

– Гони в овраг. Если менты успеют, их возьмут!

Купон сдвинул брови, пригнулся к рулю и, как только впереди показался знаменитый усть-кудеярский овраг, крутнул руль вправо и съехал по грунтовке вниз.

«Мерседес», похоже, повторить маневр не сумел и проскочил мимо, но не прошло и полминуты, как священник снова увидел заляпанную грязью машину. Их догоняли. Но здесь, на дне широченного оврага, покрытого сетью дорог, теряющихся в березовых перелесках, поймать их было почти невозможно. В» Мерседесе» это понимали и гнали, не щадя ни машину, ни себя.

Купон свернул налево.

Машина снова ухнула по склону вниз и, сшибая ветки и теряя остатки лобового стекла, вылетела на идущую параллельно дорогу.

– К мосту! – распорядился священник.

– Понял! – стиснул зубы Купон и поднажал еще.

Из «Мерседеса» вслед им прозвучал одиночный выстрел, но это было уже от бессилия. Впереди уже показался мост.

Священник оглянулся. Преследователей нигде не было.

– Ну-ка притормози, – тронул он Купона за плечо.

– Еще чего!

– Притормози. Если они нас потеряют, менты их не возьмут!

– А мне по барабану!

– Притормози, я сказал!

И в этот миг сбоку, ломая кусты, на дорогу, прямо перед ними, вылетел «Мерседес». Купон резко ударил по тормозам и встал.

– А ты боялся, что нас потеряют, – мрачно обронил он, дал задний ход, развернулся и повел машину прямо сквозь молодой тальник.

Гибкие ветви хлестали по машине, добивая остатки лобового стекла, джип кидало и подбрасывало, но отец Василий был счастлив, как никогда. Что-то внутри его кричало: сейчас все станет ясно! Раз и навсегда!

Они выскочили на очередную грунтовку, и Купон, притопив педаль до упора, помчался под мост. До него оставалось метров двести от силы. Священник оглянулся. «Мерседес», естественно, сидел на хвосте. «Вот и молодцы! – порадовался отец Василий. – Вот и огурцы!»

Купон резко сдал вправо, прижался боком к высоченному бетонному «быку» и затормозил. Священника кинуло вперед.

– Ну и где твои менты?! – заорал Купон.

Священник огляделся по сторонам. Никого. И только «Мерседес» плавно подруливал к джипу… Подрулил. Встал. Из форточки показался ствол «АКСа».

– Всем стоять! – прогремела под мостом усиленная эхом команда. – Только дернись, козел!

Священник еще раз огляделся. Отовсюду: из кустов, из-за бетонного «быка» – выезжали ментовские машины! А одна даже с громкоговорителем на крыше. Никогда прежде отец Василий подобной концентрации правоохранительных сил в городке не видел. Разве что на первомайском параде.

«Мерседес» резко сдал назад, но деваться ему было уже некуда – дорогу надежно перегородил старенький, битый-перебитый милицейский «уазик».

– Оружие на землю! – громыхнуло под мостом. – А затем по одному выходим из машины и ложимся харями вниз!

Купон было дернулся выйти, но священник вовремя поймал его за рукав.

– Это не нам.

Из «Мерседеса» сначала посыпались два «АКСа» и несколько пистолетов, а затем неспешно, с глубоким чувством собственного достоинства вышли, один за другим, четыре человека.

– Кто это? – обеспокоенно спросил Исмаил. – Мишаня, ты их знаешь?

Отец Василий вгляделся и покачал головой – он их не знал. Это определенно не были люди Макса и уж точно это не были устькудеярцы.

– Всем лечь лицом вниз! – грозно повторили в громкоговоритель, и мужики неспешно, так же, как и вышли, с глубоким чувством собственного достоинства, начали ложиться на холодную, влажную землю.

– Нам точно не надо выходить? – повернулся к священнику встревоженный Купон.

– Что, условный рефлекс срабатывает? – засмеялся с заднего сиденья Исмаил.

– Точно не надо, – покачал головой священник. – Скобцову мы не нужны. Ему Вадик Молочаев нужен.

– Но его же здесь нет, – никак не мог «догнать» бандит.

– Значит, я обознался, – развел руками отец Василий. – С кем не бывает…

К лежащим на земле мужикам медленно подошли одетые в бронежилеты и каски и снаряженные автоматами омоновцы. Они медленно, неторопливо, явно испытывая тонкое эстетическое наслаждение, пинками тяжелых армейских ботинок придали задержанным художественно законченное положение. И вот только тогда из машины вышел Скобцов.

– Теперь и нам пора, – повернулся к спутникам отец Василий, вылез из машины и дружески помахал начальнику местной милиции рукой. – Здорово, Аркадий Николаевич!

– Здравствуйте, Михаил Иванович, – радостно кивнул в ответ Скобцов. Он буквально лучился счастьем. Поймать своего старого врага Вадика Молочаева на применении огнестрельного оружия – он об этом и мечтать не мог. – У вас все в порядке?!

– Если не считать пулевых пробоин и предстоящего ремонта на пять штук баксов, остальное все хорошо! – Священник заглянул внутрь джипа: – А ну-ка быстро вылезайте! Мне свидетели нужны!

Купон тяжко вздохнул и начал вытаскивать свое большое тело из салона.

Священник, широко улыбаясь, отошел от машины и направился к задержанным, на ходу оценивая ситуацию. Он соврал насчет Вадика, но это ничего. Теперь, когда Скобцов этих гавриков задержал, ему придется прояснить ситуацию до конца. Так или иначе, а придется.

Скобцов подошел и, было видно, удивился.

– Не понял, – растерянно сказал он. – А где Молочаев? Вы кто вообще такие?

– Кто-кто! Мент в пальто, – ядовито отозвался с земли один из задержанных, видимо, старший. – С этого и надо было начинать. А то сразу – руки за голову! Мордой в грязь!

– Ближе к делу! – рассерженно произнес Скобцов.

Он и так был расстроен отсутствием среди них Молочаева и совершенно не желал терпеть сарказм в свой адрес от каких-то мудаков, да еще попавшихся на применении оружия.

– ФСБ мы, вот кто, – приподнялся мужик. – Областное управление.

Священник охнул. Этого еще ему не хватало! Он-то думал, что за ними кузьменковские люди гнались, а оказалось… Черт знает что оказалось!

– Документы.

– Держи.

Скобцов принял из рук лежащего у его ног мужчины корочки и углубился в чтение. И по тому, как менялось его лицо, отец Василий понял: мужик не соврал, это действительно ФСБ.

– А почему стреляли? – поинтересовался Скобцов.

– А ты глаза разуй да на джип глянь, – приподнялся с земли фээсбэшник и встал на колени. – Видишь, чья машина?

– Чья? – Скобцов явно не знал этих номеров.

– Сомовская машина, – тихо сказал фээсбэшник. – Вот чья.

– Этих поднять, – хмуро приказал омоновцам Скобцов. – Но не отпускать. А я схожу позвоню.

– Сходи-сходи, – издевательски кинул ему вслед поднимающийся с земли фээсбэшник. – Может быть, в следующий раз умнее будешь.

– Я че-то, в натуре, не понял, – растерянно проронил Купон. – Это что же получается? ФСБ Пал Палыча пасет? Или они уже конкретно войну объявили?

– Я тоже ничего не понимаю, – пожал плечами отец Василий и, махнув рукой на условности, подошел к поднимающимся с земли фээсбэшникам. – Что случилось, мужики? Вы зачем по нас стреляли?

Фээсбэшники отводили глаза в сторону и молчали.

– Вы мне морды-то не воротите! – начал медленно, но верно звереть священник. – Из области, говорите? Что я такого областному Управлению ФСБ сделал, чтобы на меня, как на зайца, охотились?! А?!

Фээсбэшники молчали, но даже молчали они как-то зло, с чувством.

И тут у него в голове что-то словно перевернулось. «Как на зайца, – повторил он мысленно собственные слова. – Как на зайца…» Да, точно. Именно так, именно этими словами он думал, когда уходил по пылающим камышам от людей Кузьменко. «Не может быть, чтобы Кузьменко и областную ФСБ купил! – подумал он. – Такого в принципе не бывает!»

«Стоп! – одернул себя священник. – Не надо все валить в одну кучу!» Он понимал, что не тот у Кузьменки уровень, чтобы ему «крышевала» областная ФСБ. Нет у ФСБ таких интересов, чтоб провинциального майора покрывать. Да и быть не может. А без разрешения начальства чекисты ни за что не стали бы применять оружие в столь густо населенном районе, даже за деньги. Даже за очень большие деньги. Если они не полные дураки. «А дураков там не держат», – завершил свою мысль отец Василий.

Легче всего было считать, что чекисты охотились не за ним, а за Купоном. Такое бывает. Но священник чувствовал, что вовсе не Купон был главной мишенью в сегодняшнем «тире на колесах». Потому что Купон в этой многослойной игре – фигура даже меньшая, чем бывшая любовница командира полка Леночка.

Скобцов вернулся мрачнее тучи. Он возвратил документ фээсбэшнику и взял под козырек.

– Извините, товарищ капитан.

– То-то же, товарищ мент, в следующий раз головой думайте, а не тем, чем обычно, – мстительно усмехнулся тот и повернулся к своим: – Поехали.

Фээсбэшники быстро и деловито отобрали у омоновцев конфискованное оружие и, даже не глянув на прощание в сторону несостоявшихся жертв, сели в «Мерседес» с замазанными грязью номерами и стремительно умчались по узкой грунтовке прочь.

Скобцов мрачно посмотрел на отца Василия и махнул рукой:

– Ну вас на хрен, батюшка! Одни неприятности от вас.

– Работать надо лучше, Аркадий Николаевич, и не будет никаких неприятностей, – язвительно заметил священник. – Вот смотрите, что вы только что сделали: гражданину Российской Федерации ни за что машину вдребезги расстреляли, а вам хоть бы хны! Собственными, так сказать, руками отпустили преступников, а теперь еще и обижаетесь.

– Этот гражданин… – начал Скобцов и вдруг осекся. – Да пусть они сами с Сомовым разбираются! Что у меня, шея самая толстая?! Или платят больше всех? Почему как какое-то говно, так обязательно Скобцов должен разгребать?! А если гражданин Сомов имеет претензии, так пусть идет в областную прокуратуру и заявление, как положено, подает!

Начальник милиции развернулся, подал своим офицерам и сержантам знак, и машины тронулись, пошли и одна за другой, надрывно воя натруженными, давно уже требующими ремонта двигателями, скрылись за опорами моста.

– Садитесь, – кивнул Купон.

– Да нам тут недалеко, – начали отнекиваться пассажиры.

– Ничего не знаю, – покачал головой бандит. – Пал Палыч сказал по домам развезти, значит, надо развезти.

– Тебя как батюшка с матушкой величают? – поинтересовался священник.

– Вениамином, – ответил Купон.

– Вот что, Вениамин, – заговорил священник. – Нам здесь уже недалеко, а вот если ты позволишь мне еще раз воспользоваться телефоном, я буду весьма признателен.

– Пользуйся, – пожал плечами Купон-Вениамин.

Отец Василий достал из бардачка мобильник и вдруг понял, что его трясет от возбуждения и страха. Много дней он умудрялся как-то убеждать себя, что с ними все в порядке, и теперь больше всего боялся узнать, что это самообман.

Дрожащими пальцами священник набрал номер телефона Веркиной матери, и лишь когда на том конце взяли трубку, его словно накрыла теплая волна. Ольга еще не сказала ни слова, а он уже чувствовал – это она.

– Да, – пропела Олюшка.

– Это я, – прохрипел священник.

– Миша? Мишенька! С тобой все хорошо?!

– Да, Олюшка. Со мной все хорошо. А как ты?

– Скучаю, – сказала Ольга. – И боюсь.

– Не надо бояться, – сглотнул священник. – Не надо. Все будет ладно.

Ольгин голос пропал среди внезапно побежавших шумов, и Купон-Вениамин взял трубку из его рук.

– Теперь бесполезно. Он у меня с капризами. Сколько себе ни говорю, что новый куплю, а как соберусь, так эта зараза начинает как часики работать – не придерешься! Ну, что, – повернулся он к Исмаилу и Леночке. – Никого подвезти не надо? Ну, как хотите… Тогда я поехал.

– Спасибо тебе, Вениамин, – кивнул священник.

Купон походкой перекачанного атлета прошел к машине и вдруг остановился.

– Это… я вот что хочу вам, батюшка, сказать… думаю, может, пригодится. – Бандит никак не мог решиться. – Вы ведь тоже с этими козлами вроде как попали… Короче, знаете, кто это был?

– Фээсбэшники, – уверенно кивнул священник.

– Не просто. Я эту харю до конца жизни помнить буду.

– И что? – напрягся отец Василий.

– Короче, Махмуда у нас эти самые мужики и отобрали.

– Махмуда?! – охнули Исмаил и священник.

– Ага. Они, конечно, документов не предъявляли. Колеса очередями пробили, вот так же мордами в грязь положили и эта… отобрали, короче, этого чеха.

– Ты чего-нибудь понимаешь? – повернулся к мулле отец Василий.

– Миша, ни хрена не понимаю! – Исмаил впился глазами в Купона. – А ты точно запомнил?! Ты уверен, что это он?!

– Еще бы! Меня, кроме этой падлы, еще никто мордой в землю не ронял. Разве такое забудешь?

Это была новость! «Так… – пытался подвести итог услышанному отец Василий. – Что мы видим? Фээсбэшники отнимают у сомовских бандитов торговца оружием, но только для того, чтобы потом почти сразу отпустить. А когда я пытаюсь этого самого торговца повязать, появляется Макс, человек Брыкалова… Постой! А с чего я решил, что Макс – брыкаловский человек? Был бы он из части, Бугров бы его точно знал! Он ведь всех офицеров части знает. Черт! Неужели и Макс фээсбэшник?!»

– Ну, я поехал, мужики, – напомнил о себе Купон. – Только эта… вы, если что, Пал Палычу не говорите, что эта… я вам сказал. Хорошо?

Он явно уже пожалел о том, что проболтался, хотя и видел – информация попала точно в цель. Уж кому-кому, а этим людям она определенно открыла глаза.

Купон сел в машину, завел ее и, теряя остатки лобового стекла, медленно скрылся в зеленом буйстве тальника и берез. А поп и мулла, как полные придурки, стояли друг напротив друга, бессмысленно таращили глаза и ничего не могли сказать.

– Мальчики, вы чего?!

– Прости нас, Леночка, но у нас с батюшкой, кажется, проблемы, – сказал Исмаил.

– И серьезные, – отрешенно, глядя куда-то в пространство, добавил поп.

Ближе всего от моста находился дом священника. Поэтому все трое, не теряя времени, отправились к нему, и только здесь, приняв душ и плотно перекусив тем, что нашлось в холодильнике да в погребе, они почувствовали, что первый шок прошел.

– Что делать-то будем, Мишаня? – с болью в черных круглых глазах спросил мулла.

– Надо в ФСБ идти.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Такие вещи замыливать нельзя, и чем плотнее будет контакт с ними, тем безопаснее наши перспективы.

– Чего-то ты не то говоришь, – покачал головой мулла. – Ты что, все уже позабыл? Они же нас чуть не расстреляли!

«Он слишком многого еще не знает, – подумал отец Василий. – А потому и боится».

– Я знаю, что говорю. Единственный способ остановить Макса и прочих – наябедничать их непосредственному начальству.

– А если начальство в доле?

– Это вряд ли. Но даже если и в доле, надо жаловаться. Только тогда они не смогут сделать вид, что ничего не случилось.

– Ну, как знаешь, – с глубоким сомнением в голосе проронил мулла. – И мне тоже с тобой идти?

– Лучше, конечно, сходить, – кивнул священник. – Если спать спокойно хочешь.

В Усть-Кудеярский отдел ФСБ они отправились втроем. И если через дежурного все трое прошли нормально, то в приемной застряли, и надолго. Поначалу Карнаухов проводил совещание, затем главный чекист стремительно пробежал в кабинет своего заместителя и не показывался около часа, затем ему позвонили, затем ему самому понадобилось срочно сделать звонок. И наконец отец Василий не выдержал.

– Послушайте, Олег Николаевич, – схватил он чекиста за рукав, когда тот намеревался прошмыгнуть в свой кабинет после очередного исчезновения. – Я отсюда сам не уйду! Только на носилках! Вам понятно?

Карнаухову страсть как не хотелось тратить свое действительно драгоценное время на отставного священника, пусть даже когда-то они и ездили вместе на губернаторскую охоту… Он скривился, попытался выдернуть руку, не смог, обиделся и лишь тогда хмуро кивнул.

– Проходите…

Мулла, священник и Леночка вошли в огромные карнауховские апартаменты и сели поближе к столу хозяина кабинета.

– Олег Николаевич, – на правах старшего начал отец Василий. – Нас интересует один простой вопрос: какого, извините за выражение, хрена ФСБ на нас охотится?

– Че-го-о?! – поднял брови Карнаухов. – Кто-кто на вас охотится?..

– ФСБ, – повторил священник.

– А вы, Михаил Иванович, случаем, у психиатра не наблюдаетесь?

– Я это готов подтвердить, – встрял в разговор мулла. – Не далее как полтора часа назад нас едва не расстреляли ваши коллеги из областного управления. Скобцов сам их обезоруживал.

– Я тоже слышала, – бойко вставила Леночка. – Начальник милиции при нас их допрашивал.

– Ну, не знаю, – недоверчиво тряхнул прической Карнаухов. – Аркадий Николаевич, как вы понимаете, передо мной не отчитывается, а областное управление тем более. Скобцов удостоверился, что документы настоящие?

– Откуда нам знать? Он куда-то звонил…

– А если он звонил, то к нему и обращайтесь. Еще вопросы есть?

– Вот мое официальное заявление, – вытащил заранее приготовленный листок отец Василий.

– И мое тоже, – добавил мулла. – Отдай ему, Мишаня.

– Вот наши заявления, и я прошу вас официально зарегистрировать их в секретариате.

– Без проблем, – улыбнулся главный чекист района. – У меня сегодня как раз целая коллекция таких заявлений подобралась: одно о похищении сильно пьющего мужа инопланетянами, и еще одно по поводу жидо-масонского заговора на оптовой базе. Ваши бумажки будут смотреться в этой компании вполне адекватно.

Поп и мулла переглянулись. Или Карнаухов действительно не причастен ко всей этой истории, что называется, ни сном, ни духом, или он к этой встрече подготовился заранее и куда лучше, чем они.

– Отдайте ваши заявления секретарю в приемной, – доброжелательно улыбнувшись, кивнул Карнаухов. – Она их при вас же и зарегистрирует.

– До свидания, Олег Николаевич, – поднялся со стула священник.

– До свидания, Михаил Иванович.

Они зарегистрировали заявления и вышли на центральную площадь. И оба чувствовали себя так, словно только что дружно провалились в наполненный доверху сортир.

– Мне в мечеть надо, Миша, – печально вздохнул Исмаил. – Ты уж не обижайся.

– Я тебя провожу.

– И я, Исмаил, – вцепилась в рукав муллы Леночка. – Я боюсь одна оставаться.

– Конечно, Ленусик, – ласково улыбнулся ей Исмаил. – Теперь я тебя никому не отдам, не бойся.

Если честно, то священник отчаянно завидовал мулле. Не из-за Леночки, нет, упаси бог! Но все-таки при деле мужик. При мечети… Отец Василий и сам охотнее всего ушел бы сейчас в пост и ночи напролет стоял бы у чудотворной иконы Николая-угодника, чтобы вернуть себе прежнее, утраченное во время этой бессмысленной беготни состояние духа. Но в храме теперь правил службы совсем другой человек, и бывший священник даже не был уверен, будет ли ему дозволено оставаться в храме на ночь. Опала, она и есть опала.

«Надо позвонить в патриархию, – решил он. – Может быть, они уже выслали проверяющего, а мне и неизвестно ничего».

– Как думаешь, Карнаухов не врет? – прервал его размышления мулла.

– Олег Николаевич – профессионал. Вряд ли он, конечно, не знает о сегодняшнем казусе под мостом. Но и то, что область перед ним не отчитывается, тоже верно.

– Но выйти-то он на свое начальство должен! – с жаром рубанул воздух ладонью Исмаил.

– А ты бы стал выходить на главного муфтия России из-за одного полоумного мусульманина? – вопросом на вопрос ответил священник.

– Из-за двух, – упрямо нахмурился Исмаил и пояснил: – Нас двое, и, заметь, оба не последние люди в районе!

– Из-за трех! – встряла в разговор Леночка. – В меня ведь тоже стреляли!

– Извини, Леночка, конечно же, из-за трех, – улыбнулся ей Исмаил.

– Понимаешь, Исмаил, – вздохнул отец Василий. – Я бы с радостью разделил твое негодование, если бы сам в прошлом в этих структурах не работал. Пойми, там есть свои законы, такие же незыблемые, как смена времен года… И если начальство сказало «люминь», значит, «люминь», и никак иначе. А еще есть тайна следствия…

– Да какая там, на хрен, тайна?! – возмутился Исмаил.

– Не торопись! – остановил его жестом священник. – А есть еще определенные, тщательно выверенные аналитиками ходы…

– Тщательно?! – с огромным сарказмом переспросил мулла. – Что ты называешь тщательно выверенными ходами? Этот дурацкий беспредел?!

– А если их целью не являлось кого-нибудь убить? – остановился отец Василий и придержал муллу за рукав. – Не слишком ли откровенно они мазали сегодня?

– Мазали?! Да мне всю шею осколками посекло!

– А если их целью являлось вывести Сомова из состояния душевного равновесия? Так, чтобы задергался мужик! Ошибок наделал! Ты что думаешь, они зря Купону свои лица сегодня показали? Не-ет, дружок, эти ребята ничего за так просто не делают… Запомни.

Исмаил задумался. Можно было допустить, что сегодняшний случай – всего лишь обыкновенный чекистский ляп, как в любой работе. А что, если нет и священник прав?

Они и не заметили, как дошли до мечети. Исмаил представил свою спутницу крупной пожилой татарке, попросил за ней присмотреть и прошел вместе со священником в приемную. И вот тут Исмаила ждал сюрприз. Небольшая приемная при мечети была заполнена людьми, и главными действующими лицами здесь были двое молодых, но уже седобородых то ли татарина, то ли башкира в халатах и чалмах.

Мулла побледнел.

– Миша, прощай! Мне сейчас будет плохо!

– Может, помощь нужна? – обеспокоился бывший священник.

– Какая помощь?! – отмахнулся Исмаил. – Давай иди, я потом позвоню.

– Ну, как знаешь.

Священник пошел в сторону дома Веркиной мамы – его ждала встреча с Ольгой. И вдруг остановился. Он ясно вспомнил, как тяжело ему пришлось после того, как он сдал дела отцу Дмитрию. Нет, поначалу-то он крепился, но потом… И если вспыльчивого, неуравновешенного Исмаила ждет даже вполовину меньшее… Муллу не следовало оставлять одного.

– Исмаил! – позвал отец Василий, но мулла уже здоровался с «гостями».

– Исмаил!!! – повторил он еще громче.

Мулла обернулся.

– Я буду здесь, – ткнул он пальцем в чистенькую, свежеокрашенную скамейку у старого тополя.

Исмаила не было долго. На лавочку, кряхтя, несколько раз подсаживались деды, вокруг тополя с визгом носились темноглазые детишки, что-то свое обсуждали у магазина напротив мечети две хорошо одетые пожилые женщины в цветастых платках. И у всех присутствие в таком специфическом месте одетого в мирское, но тем не менее хорошо известного в городе православного священника вызывало искреннее удивление. А мулла все не появлялся.

И только к вечеру, когда солнце начало валиться за горизонт, Исмаил вышел на улицу. Он был разъярен.

– Исмаил! – позвал отец Василий, и мулла подошел и сел рядом.

– Плохо дело, Мишаня. Кажется, и мне каюк, – сглотнул он.

– Что стряслось?

– Какой-то негодяй муфтию настучал, что я, мол, с боевиками якшаюсь.

– А ты якшаешься?

– Это они Махмуда в виду имели, – махнул рукой мулла и вдруг взорвался. – Это ж нашелся какой-то… Ну вот кто мог нашептать?!

– Да кто угодно. Сомов мог, когда думал, что у тебя с Махмудом совместный бизнес. ФСБ могла в каких-то своих целях… Да и вообще, у тебя что, мало недоброжелателей?

– Нет у меня недоброжелателей, – покачал головой мулла.

– Я тоже так о себе думал, – усмехнулся отец Василий. – А как от служб отстранили, так и оказался одинок.

– Знаешь что, Мишаня, а пойдем-ка мы вмажем!

– Тебе сейчас не пить надо, а срочно Махмуда искать.

– Это еще зачем? – устало потер лоб мулла. – Морду ему напоследок набить?

– Сведи его лицом к лицу с ними, – кивнул священник в сторону мечети. – Пусть на Коране клянется, что ты здесь ни при чем.

Исмаил как очнулся.

– А это мысль.

– Ты ведь знаешь, как его найти? – полуутвердительно спросил отец Василий.

– Точно не знаю. Но одно местечко есть, – живенько поднялся мулла. – Могут помочь.

– Я с тобой.

– Ой, Мишаня, – с глубоким сомнением на лице покачал головой Исмаил. – Боюсь, что твоя славянская физиономия там будет лишней… А впрочем, какая разница? Меня там тоже не ждут. Поехали.

Уже спустя пять минут они на новенькой исмаиловской «Тойоте» возвращались в областной центр. Мулла вел машину легко и уверенно, залихватски обгоняя и самым бесстыдным образом подрезая идущий впереди транспорт. И хотя зависть нехорошее чувство, в эти минуты отец Василий отчаянно ему завидовал. Его собственный, вконец разбитый пару месяцев назад «жигуленок» так и ржавел в гараже. И пока священник даже не мечтал о ремонте.

Нет, умом отец Василий понимал, что все дело в преданности и щедрости паствы. И хотя русских в Усть-Кудеяре было подавляющее большинство, в храм ходили от силы тысячи две. И то нерегулярно. Остальные или пили, или, считая себя христианами, оставались бесконечно далеки от заповедей Христовых. Признавать это было больно, но приходилось. Мусульмане, пожалуй, и держались подружнее, и бога не забывали. А значит, и у пастыря дела шли – недаром Исмаил на «Тойоте» ездит. Это ж какие пожертвования надо собирать, чтобы такое себе позволить. И всего-то через пару лет работы в городе.

– Богатые у тебя прихожане, – вслух позавидовал он.

– А-а! – махнул рукой мулла. – Это видимость. Думаешь, на «Тойоте» езжу, значит, у мусульман денег куры не клюют? А ты по слободе пройдись… Чай да лепешки, а все остальное почти как у вас… Чтоб барана зарезать, так это какой повод нужен!

– Не прибедняйся, – усомнился отец Василий. – Что я, не вижу, кто на базаре стоит?

– А что базар? Это все приезжие… Среди своих у меня от силы десяток зажиточных, а этих, заезжих, в нашу мечеть маковым калачом не заманишь. Кстати, вот мы и приехали…

Исмаил притормозил у большого дома из красного кирпича за глухой изгородью. Священник огляделся. Это была северная окраина областного центра, как-то он здесь побывал. Давно, правда. Мулла повернулся к священнику.

– Ты бы, Миша, и впрямь здесь пока посидел.

– Нет, Исмаил, не выйдет, – покачал головой отец Василий. – Я с тобой.

Он не мог этого объяснить, но внутри его отчаянно сигнализировал, прямо-таки верещал от натуги «маячок» опасности. Отец Василий почему-то знал – если отпустить Исмаила одного, есть риск его больше не увидеть. Никогда.

– Тогда слушай, – вздохнул Исмаил. – Здесь живет очень уважаемая семья. С Кавказом плотные связи имеют, с губернатором на «ты»… Поэтому не вздумай дергаться.

– А если ствол в рожу сунут? Или к бревну прикуют? – криво усмехнулся отец Василий.

– Не дрейфь. Будешь вести себя достойно, никто ничего тебе не сделает. Я же тебе говорю, семья уважаемая, авторитетная, на мелочи здесь никто не разменивается.

– Я бы Махмуда мелочью не назвал.

– О том и разговор. Они могут знать, где он, а вот скажут ли, это еще вопрос. Но у меня выбора нет.

– Что-то мне кажется, тебе лучше сразу в областную ФСБ идти, – вылезая из машины, пошутил священник. – А что? Приди, разъясни товарищам ситуацию. Так и так, мне нужно алиби для духовного начальства. Помогите найти человека… А я вам в благодарность песенку закажу на местном телевидении. В день чекиста.

– Ладно, Мишаня, хорош, – приподнял руку мулла. – Будь посерьезнее.

Священник вздохнул. Он просто нервничал.

Прошли к дому, и мулла позвонил.

– Будь посерьезнее, – еще раз предупредил священника Исмаил.

– Вам кого? – по-русски спросил открывший дверь горбоносый подросток.

– Ибрагим дома?

– Проходите, – с удивлением глянув на отца Василия, посторонился мальчишка.

Они последовали за ним вверх по мраморной лестнице, вошли в просторный холл с высокими, метров шести потолками и приостановились. На диваничике у телевизора, напряженно поглядывая на непрошеных гостей, сидели четверо молодых горских парней. Напряжение было буквально разлито в воздухе, как запах, как туман, оно почти резало глаза. Подросток коротко сказал что-то не по-русски, и выглядевший старшим парень что-то ответил, а затем поднялся и исчез за одной из дверей.

– Идемте, – пригласил мальчишка визитеров и повел их за собой в другую дверь. – Дедушка сейчас подойдет.

Дверь тихо открылась, и на пороге беззвучно появился не такой уж старый кавказец с чисто выбритым лицом и в нормальном, цивильном костюме.

– Исмаил? – удивился он, подошел и обнял муллу. – Что случилось?

– Познакомьтесь, Ибрагим-ата, это мой друг Миша, – представил отца Василия Исмаил.

Священнику подали руку и одновременно окинули жестким, оценивающим взглядом.

– Садитесь, прошу вас, – жестом указал на диванчик Ибрагим. – Сейчас принесут чай.

– Некогда, Ибрагим-ата, – печально покачал головой Исмаил. – Неприятности у меня. Прошу вашей помощи.

В глазах Ибрагима моментально возникла, да так и застыла холодная, беспощадная сталь. Похоже, он не любил, когда его просили о помощи.

– Говори.

– Ко мне от муфтия приехали, Ибрагим-ата, – пояснил мулла.

– Это хорошо, – важно кивнул старик.

– Я знаю, – уныло согласился Исмаил. – Другая беда. Им сказали, что я имею нежелательные связи с Кавказом. А муфтий, как вы понимаете, этого не хочет.

– А при чем здесь я?

– Им указали на Махмуда…

Зрачки Ибрагима дрогнули, а губы сжались.

– Я не понял три вещи, – откинулся на спинку кресла старик, бросив скользящий взгляд на отца Василия. – Кто такой этот Махмуд? Почему люди муфтия так сильно озабочены твоими связями с Кавказом? И почему ты пришел ко мне?

Исмаил хотел ответить, но Ибрагим остановил его коротким и властным жестом руки.

– Не знай я тебя два года, я указал бы тебе на дверь, будь ты хоть трижды мулла! Что-нибудь еще?

Он говорил на таком правильном русском языке, что отец Василий восхитился. Судя по всему, это была очень образованная семья. Но было очевидно и другое: разговор окончен, и этим холодным «что-нибудь еще?» Ибрагим от Махмуда открестился.

– Извините меня, Ибрагим-ата, – поднялся с дивана Исмаил. – Я и сам еще многого не понимаю, особенно после того, как Махмуда дважды спасали фээсбэшники… Я, наверное, пойду, Ибрагим-ата, еще раз извините, – мулла тронул отца Василия за плечо и направился к двери.

– Стой!

Это прозвучало, как выстрел. Исмаил медленно повернулся к хозяину.

– Ты хот понымаешь, что сказал?! – Ибрагим так разволновался, что начал говорить с акцентом.

– Да, конечно, – посмотрел в глаза хозяину дома Исмаил. – Я сказал, что Махмуда дважды спасали фэфэсбэшники.

– Так, – тяжело задышал Ибрагим, но вскоре взял себя в руки и внимательно посмотрел на отца Василия. – Вы, Миша, не подождете в холле?

Внутри у священника все оборвалось. Он понимал, по какой тонкой нити ходит над пропастью его друг. Потому что сейчас, кажется, ему придется «отвечать за базар». Пора было встревать.

– Я свидетель и видел, как Махмуда спасали фээсбэшники, – пояснил священник. – Если вас это беспокоит.

– Тогда останешься… – совсем уже безумным взглядом посмотрел на него Ибрагим. Он не просил, он приказывал. Он уже взял жизни обоих этих людей в свои руки.

Поп и мулла переглянулись и направились к диванчику. Что сказано, то сказано, теперь начнется…

Ибрагим открыл дверь, подал отрывистую команду, и через три-четыре секунды в комнате появились четверо молодых людей, смотревших в холле телевизор. Ибрагим сказал еще что-то, и один вышел, чтобы еще через пару минут снова зайти. А вслед за ним в дверях появился и… Махмуд.

Торговец оружием сразу узнал отца Василия. Взгляд его стал напряженным, а зрачки забегали.

– Говори, Миша, – властно распорядился старик.

– Здравствуй, Махмуд, – посмотрел в глаза торговцу отец Василий. – Расскажи мне, пожалуйста, кто тебя отбил у Купона.

– Купона? – прищурился Ибрагим. – Это же, кажется, сомовский человек?

Священник молча кивнул.

– Говори, Махмуд, – распорядился Ибрагим.

Тот был совершенно не готов к такому обороту. Он растерянно глянул на Ибрагима, с ненавистью на отца Василия и как-то совершенно отчаянно – на муллу.

– Друг помог, – выдавил он.

– А почему у твоего друга корочки ФСБ? – жестко поинтересовался священник.

– Не знаю. – Этот крупный, видный мужчина сразу как-то съежился и, казалось, даже стал меньше ростом… и вдруг, словно что-то про себя решив, распрямился. – А кто тебе сказал про корочки?!

– Сегодня он пытался расстрелять меня, Исмаила и Купона, – пожал плечами священник. – Я позвонил Скобцову, тот их взял, – отец Василий глянул в сторону Ибрагима. – Это легко проверить.

– Говори, Махмуд! – по-русски приказал почерневший от новости Ибрагим.

– Я не понимаю, что он говорит! – залопотал торговец оружием. – Это неправда! Я никого не предавал! Я не имею дел с ФСБ!

– А Макс? – подался вперед священник. – Кто такой Макс? Тот, что от меня тебя прикрыл…

Махмуда как ударили по голове.

– Макс? – удивился Ибрагим, спросил одного из парней что-то по-своему, выслушал ответ и повернулся к Махмуду. – Он про какого Макса говорит? Не про того, который Малика в прошлом году убил?

Махмуд закрыл лицо руками.

– Я ничего не знаю про Макса! Я ничего такого не знаю!

Старик буквально окаменел.

– И ты пришел в мой дом! – с горечью произнес он по-русски, покачал головой и подал знак парням.

Те стремительно подошли к Махмуду и встали по бокам от него.

И в этот миг во дворе послышался какой-то шум. Старший из парней бросился к двери, но тут же, отброшенный ударом, отлетел в сторону и повалился за диван. Остальные парни тоже кинулись к двери и замерли. На пороге стоял… Купон.

– Здорово, Ибрагим! – ухмыльнулся он.

– Я тебя в свой дом не приглашал, – покачал головой старик.

– А я без приглашения! – по-хамски громко рассмеялся Купон. – Я вот за этим человечком пришел, – ткнул он пальцем в Махмуда. – Разговорчик у меня к нему имеется.

– Сегодня с ним буду разговаривать я, – жестко возразил Ибрагим.

– Ошибаешься, – покачал головой Купон. – Сначала я, потом Пал Палыч, а уж потом ты… Если очередь дойдет.

Ибрагим медленно поднялся, но на него уже смотрели стволы – отовсюду: из окон, из-за плеч Купона и даже из двери, ведущей в сад.

– Ты лучше не дергайся, Ибрагим, – с угрозой произнес Купон. – Целее будешь.

Старик мрачно ругнулся на своем языке и снова сел в кресло.

– Пошли, Махмуд, – кивнул Купон. Торговец оружием поднялся и побрел к бандитам.

Купон усмехнулся, хлопнул Махмуда по плечу, переправил его в дверь, в руки своих братков, и глянул на священника.

– У вас все в порядке?

– Спасибо, Купон, – кивнул отец Василий и остался сидеть. – Никто нас силой не держит.

– Ну… вам виднее.

Хлопнула дверь, а еще через полминуты за окном взревел двигатель. Ибрагим сидел не двигаясь и что-то напряженно обдумывал. И вдруг улыбнулся.

– A la guerre com a la guerre, – произнес он с отличным французским прононсом и кивнул «гостям». – Я вас более не задерживаю.

Отец Василий и мулла дружно встали и так же дружно вышли через холл во двор, а затем и в калитку.

– Рассвирепел старик, – нервно улыбаясь, покачал головой Исмаил. – Чую, сегодня кому-то перережут горло.

– Похоже, – согласился священник и только тут почувствовал, что его трясет.

Они прошли к исмаиловской «Тойоте», забрались внутрь, и мулла повернул ключ зажигания.

– Надо фээсбэшников предупредить, – произнес отец Василий.

– Ты что такое говоришь?! – развернулся к нему Исмаил. – Ты что, всерьез хочешь этим козлам стукануть?!

– Почему козлам? – не согласился отец Василий. – А кто еще, по-твоему, должен этим заниматься? Или ты хочешь, чтобы сомовская братва и дальше бал правила?

– Только не ФСБ! – решительно затряс головой Исмаил, тронул машину и вывернул на Северное шоссе. – С меня хватит одной попытки расстрела!

Он никак не мог забыть утреннюю погоню.

– Никто тебя убить не хотел! – раздраженно сказал священник. – Хотели бы, так убили!

– Вот говорит в тебе ментовское прошлое! – цокнул языком Исмаил. – Ты не обижайся, Мишаня, но мусором ты был, мусором и остался!

– Да ты на себя посмотри! – взорвался отец Василий. – Террористов покрываешь! С Ибрагимом этим подозрительным связи держишь! Понятно, что тебе менты не по сердцу! А кто людей будет от таких, как Махмуд, защищать?! Ибрагим твой?!

– Ой-ой-ой! – скорчил рожу мулла и дерзко обошел неторопливо едущий «BMW». – А то, можно подумать, много твои менты людей защитили! Где они были, когда я на цепи сидел? А?! Правильно! Они других граждан Федерации другим рабовладельцам продавали!

– А! – махнул рукой отец Василий. – С тобой не договоришься! Куда ты едешь?! Отвези меня к телефону!

– Я еду домой, а телефон в бардачке.

Священник пошарил в бардачке, нащупал мобильник и набрал номер приемной Карнаухова.

– Михаил Иванович? – сразу узнала его секретарша. – Вы извините, но Олег Николаевич велел с вами не соединять.

Отец Василий непонимающе тряхнул головой, и вдруг его осенило.

– Скажите, что это срочно и касается Махмуда.

– Хорошо, я попробую…

Священник шумно выдохнул и откинулся на спинку сиденья. Сейчас он узнает, имеет ли Карнаухов ко всему этому бардаку отношение. Если не имеет, то трубку не возьмет и говорить с ним не будет.

– Я слушаю, – прозвучал раздраженный голос главного чекиста района.

– Олег Николаевич, сомовская братва только что захватила торговца оружием Махмуда, – скороговоркой выпалил священник.

– Какого такого Махмуда?! Что вы мне голову морочите?! – заорал Карнаухов. – Я скоро с ума сойду от вашей мании конспирации! Дайте мне спокойно работать!

В трубке пошли гудки.

– Вот видишь, – усмехнулся мулла и еле успел уйти на свою полосу от идущего в лоб и отчаянно сигналящего «КамАЗа». – Козлы они эти твои менты да чекисты. Только поэтому мафия и бессмертна.

Отец Василий отвернулся. Его душили слезы обиды.

Мулла вывел машину на трассу и, посвистывая, помчался к Усть-Кудеяру. Оба молчали. Отец Василий прикрыл глаза и отвалился на спинку. Ему было тяжело от такой реакции Карнаухова, но еще тяжелее он переживал эту дурацкую ссору с Исмаилом.

– Ты не сердись, Мишаня, – первым нарушил молчание мулла. – Но только ты порой, честное слово, как ребенок себя ведешь. Как наивный десятилетний подросток.

– Куда ты так гонишь? – вздохнул священник. Он и сам знал, что это правда.

– Пробую Купона догнать. Он не мог далеко оторваться.

– А почему ты думаешь, что они в Усть-Кудеяр направились? По-моему, логичнее к Сомову.

– Не-ет! – засмеялся мулла. – От Ибрагима и сразу к Пал Палычу? Это вряд ли. Пал Палыч не такой дурак. И, кроме того, все концы все одно к нам ведут, разве ты еще не понял?

Они нагнали Купона уже в полной темноте, у самого въезда в Усть-Кудеяр. Сначала отец Василий сомневался, тот ли это джип, но когда они подошли ближе, сомнения рассеялись – за рулем сидел сам Купон-Вениамин. Мулла почти сразу же благоразумно отстал и спрятался за идущим в хвосте бандитского джипа «Опелем».

Некоторое время все так и шло. Впереди джип, за ним «Опель», а уж за ним Исмаил со священником на «Тойоте». Но на съезде в усть-кудеярский овраг джип притормозил и резко повернул на сбегающую вниз грунтовку.

– Дай-ка мне телефон, – попросил мулла.

Немного поуспокоившийся отец Василий протянул трубку.

Исмаил начал набирать номер.

– Але, – не своим, каким-то тоненьким голоском пропищал он в трубку. – Это Виктор Сергеевич?

«Кому он звонит?» – подумал священник. Он знал только одного Виктора Сергеевича – Бугрова, но нелюбовь муллы к патриотам была ему известна, так что вряд ли он звонит Бугрову…

– Господин Бугров? Это доброжелатель вам телефонирует… Тут эта… в овраге ваши ребятишки с чехами хотят сцепиться. Ну, что я, без глаз, что ли? Ваши на «уазике» приехали, а чехи на джипе…

– Ты что делаешь, гад?! – возмутился отец Василий. – Отдай трубку! Отдай, я сказал!

Исмаил увернулся, крутнул рулем, и священника отбросило к дверце.

– У чехов «Мерседес» номер шесть семь три… – сказал он и преспокойно отдал телефон священнику.

Отец Василий тут же принялся набирать бугровский номер. Но было уже поздно. Там постоянно шли короткие гудки. Виктор Сергеевич, видимо, времени не терял и собирал своих старших воспитанников. А потом Бугров со товарищи будут по всему оврагу искать набитый чеченцами джип, чтобы предотвратить или остановить несуществующую драку. А нарвется на Купона.

– Ты же столько людей только что подставил!

– С волками жить – по-волчьи выть, – парировал мулла. – А ты как поступаешь? Ах, Россия в опасности! – придурочным голосом спародировал он священника. – Ах, я спасу Россию! И стук-стук чекистам…

Отец Василий молча отвернулся к окну.

– Пойми, Мишаня, – уже совсем другим голосом сказал мулла. – Это, может быть, единственный шанс для меня вытащить Махмуда из этой мясорубки, представить его пред светлы очи старших товарищей и успокоить муфтия.

Отец Василий вздохнул и повернулся к Исмаилу.

– Это твой шкурный интерес. А Бугров-то здесь при чем?

Отец Василий уже с десяток раз пожалел, что подкинул мулле саму эту идею – представить посланцам муфтия Махмуда. Но камень был брошен, и теперь по воде пошли круги.

Они крались с погашенными фарами вслед за джипом, чтобы не привлечь внимания купоновских братков, но потом джип несколько раз мигнул, и мулла свернул с дороги в кусты и заглушил двигатель.

– Теперь пешком, – сказал он. – Ты как, со мной?

Священник вздохнул. Как бы они ни ругались, оставлять Исмаила одного он не хотел.

– Брось этого Махмуда разбираться самого, – тихо предложил он. – Сам наворотил, пусть сам и расхлебывает. А с муфтием как-нибудь договоришься. Не зверь же он, должен понять…

– Этот твой отец Дмитрий, что тебя на посту сменил, он как, с тобой договаривался? – вместо ответа спросил он. – Пойми, нас обоих подставили. Я допускаю мысль, что никто этого не хотел, но так уж получилось. Просто я в отличие от тебя так просто этого не оставлю. Так ты идешь?

Отец Василий недовольно покачал головой, потихоньку стащил и сунул в карман лежавший на панели мобильник и вылез из машины.

Они шли по темным зарослям как можно тише, почти шаг в шаг. Исмаил с его необычайным слухом скоро начал слышать, откуда именно доносятся звуки побоев, и теперь, несмотря на обступившую их глухую ночь, вел священника за собой, словно сверхточный компас.

– Он оправдывается, – время от времени сообщал он. – А теперь Купон угрожает. Что он говорит, я пока не слышу, но угрожает, это точно.

Они прошли еще немного и остановились в густых тальниковых зарослях. Отсюда происходящее можно было не только слышать, но и видеть.

Машина стояла на поляне. Махмуд сидел прямо на земле перед капотом джипа. Похоже, его пристегнули наручником к бамперу. Купон сидел перед ним на корточках и время от времени лениво совал в физиономию торговца смертью огромный кулак.

– Давай подойдем ближе, – предложил отец Василий.

Ему и самому вдруг стало интересно, из-за чего он потерял свое рабочее место. В том, что Махмуд причастен к этому не менее, чем Кузьменко, он был уверен.

– Я и отсюда все слышу, – шепнул Исмаил. – Он спросил, где они с Кузьмой обычно встречаются. А Махмуд говорит, что лично встречался только дважды, – начал озвучивать ответ кавказца Исмаил. – И теперь ему просто звонят и говорят, где забрать товар и как передать деньги.

– И где? – заинтересовался священник.

– Вот Купон и спрашивает, где это происходит, – тихо произнес Исмаил. – А тот говорит, в старом бомбоубежище.

– Оно же затоплено, – удивился священник.

– И Купон то же самое сказал. Сейчас, подожди… Кажется, Махмуд теряет сознание…

– Придуривается, – покачал головой отец Василий. – Они его и не били почти.

– И Купон то же самое говорит. Кричит – не придуряйся, мы тебя еще не били. Постой! – внезапно встревожился мулла. – Это что он задумал?!

– А что такое? – спросил отец Василий, но теперь уже видел все и сам.

В джип сел один из братков. Он завел машину и дал задний ход. «Потерявший сознание» Махмуд вскочил на ноги, но браток добавил газу, и торговец запнулся, повалился на землю и замычал от боли. Джип начал нарезать по поляне круг за кругом, и повисшего на браслете Махмуда, подбрасывая на кочках, поволокло вслед.

– Фашисты! – прошипел мулла.

– Они одного поля ягодки, – старательно преодолевая жалость к страдающему человеку, жестко обрезал отец Василий. – А его и вовсе жалеть не надо, что заслужил, то и получает.

Он сказал это и вдруг понял, как фальшиво прозвучала эта фраза в его устах. Почитай, шесть лет он не просто говорил другими словами, а и с другим чувством внутри, и эта его сегодняшняя отстраненность от чужого страдания ощущалась столь же чужеродно, как сухая заноза или железный, холодный металлический осколок в живой плоти.

«Господи! – испугался он. – Что со мной?!» Отец Василий ощутил, сколь далеко он был в этот миг и от церкви Христовой, и от заповедей, и от самого себя прежнего – пусть страдающего от неумения преодолевать крайности своей грешной натуры, но искреннего и действительно любящего людей. Каким он увидел себя сейчас, его просто потрясло.

Священник поднялся и побрел вперед. Он не знал, что именно станет делать, но одно он понимал точно – это надо остановить.

– Споко-ойно! – Исмаил сделал подсечку, и священник всем телом рухнул в бурьян. – Куда тебя понесло?!

– Их надо остановить, – судорожно выдохнул священник. – Так нельзя! Они не должны так делать! А мы – позволять…

– Тихо, Мишанька! – приказал Исмаил и прислушался. – Кто-то едет… Подожди немного, не ерепенься. Еще успеешь проявить свое человеколюбие, вот увидишь.

И в этот момент джип остановился. Купон неспешно подошел к слабо шевелящемуся Махмуду и, было видно, выдернул изо рта у него кляп.

– Я повторяю свою вопрос, – отчетливо услышал отец Василий. – Кто вам «крышует»? Ты меня понимаешь? Кто… вам… «крышует»? Повторить?

Махмуд затряс головой, заплакал и подтянулся поближе к машине. Было видно, как бережет он подцепленную к бамперу кисть.

– Так и руку оторвать можно, – покачал головой мулла.

Священник не ответил. В этот момент он остро ощущал, какая дикая, огромная пропасть отделяет Купона-Вениамина и его братков от царства божия, от любви. Как трудно будет им всем на пути вверх.

К Махмуду подошли двое братков и на миг закрыли картину происходящего. Но звуки были достаточно красноречивы и сами по себе – Махмуд плакал.

– Кто-то едет, – негромко предупредил мулла, но теперь и священник тоже услышал звуки двигателя.

На поляну вырулил «ГАЗ-66», и из кузова посыпались люди в черном. Это были вызванные муллой бугровцы.

– Всем стоять! – громко прозвучала команда, и братки стремительно укрылись за капотом джипа.

– Руки за голову! – прозвучала вторая команда, и послышался отчетливый звук передергиваемого затвора «калаша». – Кто дернется, положу на месте!

В свете фар показалась крепкая фигура Виктора Сергеевича. Он неспешно, с полным сознанием своей силы и власти подошел к пленнику и вгляделся.

– Не понял! – растерянно произнес он. – Это же чех! А где наши?!

– Ты кого-то потерял? – медленно, враскачку подошел к нему Купон.

– А ты кто такой? – спросил Бугров.

– А ты?

– Военно-патриотический союз. Капитан Бугров, – веско представился Виктор Сергеевич. – Что-то я не понял, а где чехи?

– Есть у меня один, да не про твою честь, – усмехнулся Купон.

– Вижу, – мрачно ответил Бугров.

– А видишь, так вали отсюда. И пацанов своих забирай.

Виктор Сергеевич явно растерялся. Он видел, что произошла какая-то накладка. Разборки налицо, но никаких следов того, что здесь находится кто-то из его парней, нет.

– Здесь, кроме вас, никого? – недоверчиво наклонил он голову и поправил сползающую повязку на глазу.

– Здесь вообще никого нет! – разозлился Купон. – Слепой, что ли?!

– А что ты голос повышаешь?! – развернул плечи пошире Бугров.

– Я не понял, мужик, ты права приехал качать?! – с «распальцовкой» придвинулся Купон. – Так я тебе и второй глаз выбью!

«Так, – понял священник. – Пора вмешиваться!» Он достал из кармана исмаиловский мобильник и быстро набрал номер Скобцова. Мулла настороженно тронул его за плечо.

– Все нормально, – шепнул ему священник. – В ментовку звоню.

– Да, слушаю, – весело ответил Скобцов, и священник с облегчением вздохнул. Ему все больше нравилась скобцовская привычка задерживаться на работе до глубокой ночи.

– Аркадий Николаевич, – шепотом начал он.

– Опять вы?! – застонал Скобцов. – Что там еще?!

– Аркадий Николаевич, тут, в овраге, бугровцы с бандитами что-то не поделили.

– Вы что там, в овраге, круглосуточное дежурство организовали?! – то ли смеясь, то ли рыдая, спросил Скобцов.

– Нет, но, кажется, сейчас начнется побоище.

– Как вы меня достали! – с чувством произнес главный мент города. – Сами не разберутся?

– Аркадий Николаевич, поспешите. Тут с обеих сторон человек двадцать. Если сейчас не остановить, завтра у ваших оперов работы будет выше крыши.

– Опять этот долбанутый поп звонит… – объяснил кому-то рядом Скобцов и снова переключился на священника. – Ладно, щас людей пришлю.

Отец Василий сунул телефон в карман. Разборки на поляне шли полным ходом, но до рукоприкладства еще не дошло. Пока Бугров и Купон просто выясняли, «у кого шея толще».

– Ты, я вижу, неместный, – усмехался Виктор Сергеевич. – Думаешь, если на джипе в наш город прикатил, так сразу самый крутой стал?!

– А ты что, мужик, смерти не боишься?! – не отступал Купон.

Мулла тронул священника за рукав.

– Слышь, Мишаня, давай Махмуда выкрадем.

– Как ты себе это представляешь? Он же браслетом прицеплен. Бампер отломать?

– И то верно, – вздохнул мулла и вдруг прислушался. – Кажется, менты едут.

– Что-то рановато, – усомнился священник. – Я ведь только что позвонил, и минуты не прошло.

– А кто же это тогда?

Мимо пронеслась черная тень, и на поляну выскочил знакомый «Мерседес».

– Боже мой! – вырвалось у священника. – Неужели…

Так оно и было. Из машины стремительно выскочили Макс и этот второй, кажется, капитан, тот, что стрелял в них сегодня!

– Всем стоять! – вытащил пистолет капитан и навел на Купона.

– Ты?! – Купон не мог поверить, что судьба снова свела его с главным обидчиком и снова он в той же роли.

– Только дернись! – жестко предупредил капитан.

Макс уже отцеплял Махмуда от бампера.

– Не понял! А это еще кто такой? – удивился Бугров, и тут до него дошло, что возле бампера возится тот самый тип, что накостылял его парням во дворе его собственного дома.

– К бою! – заорал он, тут же получил от фээсбэшника рукоятью пистолета в лицо и повалился на землю.

Бугровцы на миг оторопели. Но только на миг.

– К бою была команда! – перехватил командование какой-то ушлый заместитель Виктора Сергеевича.

Бугровцы мигом рассредоточились за укрытиями, а командиры отделений защелкали затворами. Виктор Сергеевич пытался подняться, но не мог.

Махмуда уже тащили в «Мерседес».

– Не дайте им уйти! – прохрипел Бугров.

Парни в черном внезапно и на удивление дружно кинулись к «Мерседесу» и, так же слаженно навалившись, оторвали его колеса от земли и поставили на бок. Фээсбэшники растерялись.

– Отнять у них чеха! – распорядился Купон.

Отец Василий и мулла во все глаза смотрели на поднявшуюся в темноте круговерть и ничего не понимали. Купоновцы тянули Махмуда к себе, люди капитана ФСБ – к себе, Макс отбивался от бугровцев, но те повисли на нем, как собаки на кабане, и вот уже сам Виктор Сергеевич, придерживая повязку одной рукой, другой норовил заехать кулаком в физиономию наглеца.

Бугровцы навалились на фээсбэшников и явно одерживали верх. Численно ослабленный Макс уже не мог отстоять Махмуда, и несчастный кавказец, несколько раз перекочевавший из рук в руки, теперь надежно удерживался купоновской братвой. И никто, естественно, не стрелял – бойцы боялись попасть в своих в этой толчее, да и явно не хотели шума.

– Так, Мишаня, я пошел! – привстал Исмаил и ящерицей скользнул из кустов.

– Куда ты?! – кинулся за ним отец Василий.

– Махмуд будет мой, – на миг обернулся Исмаил и кинулся в самую гущу событий.

Священник застонал и бросился вслед. И только он настиг муллу и схватил его за воротник, поляна ярко осветилась, и над ней прогрохотал знакомый голос из громкоговорителя.

– Всем оставаться на местах! Бугров, сволочь ты эдакая! Где ты, мать твою?!

Священник, щурясь от бьющего в лицо света, поднял голову. Поляна вся была окружена пятнами фар. И в свете этих фар было видно, как стоят с дубинками наперевес крепкие фигуры местных омоновцев. «Скобцов! – с облегчением понял он. – Ай, молодец, Аркадий Николаевич! Не подвел!»

– Бугров, где ты, я спрашиваю?! – это был усиленный и слегка искаженный громкоговорителем голос Скобцова.

– Здесь я! – откликнулся Виктор Сергеевич, как раз в этот момент сумевший оседлать Макса и только-только собравшийся сунуть ворвавшемуся в его двор наглецу пару тычков в его противную рожу.

– Что это ты там делаешь? – удивился в громкоговоритель Скобцов.

– Уму-разуму одного шибздика учу, – мрачно отозвался Бугров, осознавший, что кайф ему все равно сломали.

– Хорошо. Значит, так. Всем оставаться на местах. Кого застукаю с заточкой или ножом, пусть пеняет на себя.

Купоновцы зашевелились.

– Огнестрельное оружие, у кого оно есть, кидаем на землю. Если кто дернется, сами знаете, что я с вами сделаю.

На этот раз зашевелились чекисты.

Омоновцы пошли между застывшими после команды мужиками, заглядывая каждому в лицо и выдергивая тех, кто казался им особо подозрительным. Они все еще думали, что это обычная драка – за бугровцами такая паскостная привычка портить ментам статистику водилась.

– Товарищ подполковник! – крикнул один из омоновцев. – Тут мужик мне корочки сует, кричит, что он фээсбэшник.

– Опять? – не соображая, что его прекрасно слышно, застонал прямо в микрофон милиционер. – Господи, как они меня задолбали! – И, уже прокашлявшись и взяв себя в руки, добавил: – Пусть в общем порядке ждет.

Разбирательство длилось долго. Омоновцы построили задержанных в два ряда, так, чтобы освещение было наилучшим, развернули ряды спинами один к другому и приготовились к проведению методичного, неспешного, детального досмотра и проверке документов. Отец Василий стоял и посматривал на соседей. И, надо сказать, это зрелище впечатляло.

Бугров, успевший-таки напоследок съездить еще пару разиков Максу по физиономии, сообразил, что бил офицера ФСБ, и буквально почернел от горя. Он никак не мог понять, как так случилось, что они, честные российские офицеры, оказались по разные стороны баррикад. И только заметив невдалеке от себя отца Василия, он определенно понял, кто главный злодей, стравивший нормальных русских людей в противоестественной для них драке. По крайней мере, выражение лица у него изменилось с растерянного на сосредоточенное и злое.

Купону тоже приходилось нелегко. Махмуда, как лицо кавказской национальности, сразу же выцепили из толпы и отвели в автозак, и теперь несчастный бандитский бригадир напряженно думал, что говорить Сомову. То, что Пал Палыч не простит ему потери торговца смертью, было очевидно.

– Щеглову надо звонить, – дружелюбно посоветовал стоящий рядом Исмаил. – Скобцов только его слушает.

– И то верно! – обрадовался Купон и, настороженно озираясь, чтобы не вызвать ответных мер со стороны прогуливающихся между рядами омоновцев, сунул руку в карман. – Блин, мобилу в машине оставил!

– Миша, дай Вениамину мой телефон, – с самым невинным выражением лица обратился к стоящему рядом священнику Исмаил.

Отец Василий вздохнул и, покачав головой, протянул мобильник. Он так и не мог примириться с этой страстью Исмаила к провокациям.

– Вот спасибо, мужики! – прошептал осчастливленный Купон. – Век не забуду!

Еще не общупанный, не обхлопанный и не опрошенный народ, заметив телефон, задергался. У всех где-то там, за пределами этой освещенной фарами поляны, были те или иные заступники, но вот телефон оказался только у муллы.

Исмаил не отказывал никому. Он терпеливо дожидался, когда лениво прогуливающийся вдоль ряда омоновец на миг отвернется, и тут же передавал трубку очередному претенденту на звонок. Священник вздыхал. Сдать муллу ментам было как-то не по-людски, но он прекрасно понимал, как осложнится работа милиционеров, если здесь начнет работать телефонное право.

– Что ты делаешь, Исмаил? – шипел он. – На фига оно тебе надо?!

– Не могу отказать людям, – счастливо улыбался мулла.

– Провокатор хренов! – качал головой священник.

– А ты стукач! – парировал мулла.

Через каких-нибудь четверть часа все подозрения отца Василия с лихвой оправдались.

Первым выдернули Купона. Судя по всему, Щеглов уже позвонил Скобцову и замолвил словечко за своего человечка. По крайней мере, из автобуса вышел заместитель Скобцова, громко спросил, кто здесь Пискунов, и, когда Купон откликнулся, его вывели из строя, отправили в автобус и вскоре отпустили вместе со всей братвой.

Буквально через полминуты наступила очередь Макса и того капитана, что не далее как сегодня расстрелял купоновский джип. Освобождать его вышел сам Скобцов. Начальник районной милиции хмуро вытянул капитана из строя, спросил, кто еще с ним был, и вполголоса распорядился вернуть бывшим задержанным оружие, документы и ключи от автотранспортных средств.

А потом уже начали поодиночке выдергивать и бугровских пацанов. Не у всех у них папы входили в число элиты, а потому оставшиеся в строю провожали уходящих с усмешкой, как неполноценных. Сказывался-таки на них создавшийся десятилетиями пролетарский менталитет городской окраины.

Машины подходили и подходили, и только за священника, муллу и, как ни странно, за Бугрова замолвить словечко было некому.

– А Купон-то еще здесь, никуда не ушел, – шепнул Исмаил отцу Василию.

– Где? – не понял священник.

– Да вон, посмотри, с ментами торгуется.

Отец Василий вгляделся. Точно! Неподалеку от автобуса, слабо освещенные отблесками света из его окон, стояли знакомые фигуры братков. Вот милиционер кивнул, сделал едва заметный жест рукой и медленно тронулся к автозаку.

– Он мента купил! Махмуда хочет вытащить! – охнул от внезапной догадки мулла и аж запрыгал на месте от раздирающих его чувств. – Мишаня, скажи омоновцу, что нельзя этого делать!

– Хочешь, чтобы я вместо тебя стукнул? – мстительно улыбаясь, поинтересовался священник.

– Какой ты злопамятный! Они же его сейчас уволокут, и хрен где я его потом найду! Пока где-нибудь в Студенке не всплывет!

– Тебе надо, ты и говори, – отвернулся священник.

– Вот оно, твое христианское человеколюбие! – пыхнул гневом Исмаил.

– И твоя гордыня тоже, – парировал священник и вдруг подумал, что мулла-то прав, и спасать торговца оружием надо немедленно – утащит его Купон, и привет!

И в этот момент за автозаком послышался шум схватки. Омоновцы встрепенулись и бегом-бегом помчались на путеводный звук. Прозвучал выстрел, второй, третий, затем крик – страшный, гневный, затем еще два выстрела подряд!

– Господи, что там? – выдохнул отец Василий, огляделся, понял, что больше их никто не пасет, и кинулся вслед за ОМОНом.

Раздались еще два выстрела, и сразу наступила тишина. Священник протиснулся вместе с муллой сквозь сгрудившихся вокруг спецмашины омоновцев и охнул. На ярко освещенной, укатанной до глянцевого блеска грунтовке лежал в луже крови большой, грузный Купон. Он умирал. Это было видно так же ясно, как и то, что вцепившийся ему в глотку Макс уже мертв. Мертв был и лежащий здесь же Махмуд, но лежал он тихо, в сторонке у колеса, совершенно буднично и просто.

«Лучше бы я сообщил! – ужаснулся отец Василий. – Прости меня, господи, если сможешь!» Он оглядел поле сражения еще раз. Да, здесь не хватало того капитана ФСБ, что чуть не расстрелял их поутру, как не было здесь и второстепенных фигур из купоновской бригады. Но все значимые лица последних дней лежали здесь.

Он повернулся, протиснулся мимо остолбеневшего Бугрова, схватил муллу за руку и вытащил его из толпы.

– Дай-ка мне телефон, – попросил он.

Мулла кивнул и полез в карман.

– А ну, посторонись! В сторону, я сказал! – Это прорывался к месту происшествия Скобцов. – Что там случилось, батюшка?

– Телефонное право сработало, Аркадий Николаевич. Не тех вы людей по звоночкам выпустили, не тех.

– Не понял, – сурово сдвинул брови Скобцов.

– Завтра поймешь, – махнул рукой священник. – Завтра ты все поймешь.

Он пошел прочь, на ходу набирая знакомый, главный, пожалуй, номер, который следовало набрать, – коммутатор воинской части.

– Девушка! Будьте добры Кузьменко. Буду признателен. Да, я подожду.

– Зачем? – дернул его за рукав мулла. – Зачем ты ему звонишь?

– Обрыдло, – покачал головой священник и провел рукой по горлу. – Во как обрыдло!

– Кузьменко, слушаю…

– Короче, господин майор, – сосредоточенно начал отец Василий. – Махмуда твоего взяли. Здесь в овраге, под мостом. Макса тоже взяли.

– Вы о чем?

– Капитан, правда, сбежал, но Макс в посттравматическом шоке и рассказывает все и обо всех. И знаешь кому?

– Кому? – не выдержал напряжения Кузьменко.

– Армейской контрразведке. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Тебя, поп, чего-то сегодня понесло, – делано усмехнулся в трубку Кузьменко. – Фантазии у тебя какие-то больные.

– Я тоже так сначала подумал. Но, понимаешь ли, в чем дело, господин майор, Макса-то мой однополчанин обрабатывает. Прямо сейчас. А уж я-то знаю, где он служит. Можешь проверить, если желание есть.

– Мне-то что с того? Чего я буду проверять? – стараясь казаться невозмутимым, спросил Кузьменко. – Пусть хоть кто его обрабатывает. Да и не знаю я никакого… как ты его назвал? Макс?

– Я мог бы тебе и не звонить, – как не слышал, продолжил отец Василий. – Но знаешь, мне приятно, что все так закончилось. Больше всего на свете я мечтал о той минуте, когда лично позвоню тебе и сообщу нечто подобное.

Кузьменко молча слушал.

– Но я даже не представлял, что это будет так приятно. Ты слышишь меня, Кузьменко? Эй! Кузьменко!

Трубка молчала.

Священник усмехнулся и вернул мобильник мулле. Тот лишь качал головой.

– Я знаю, что это провокация, – отвечая на его молчаливое покачивание, произнес отец Василий. – И я знаю, что это грех. И я искренне надеюсь, что господь меня простит.

– Пошли отсюда, Мишаня, – обнял его за спину Исмаил. – Нечего нам с тобой здесь делать, с самого начала было нечего…

Под утро, а если быть совсем уж точным, то через двадцать пять минут после этого звонка, на складах вооружений местной воинской части начался пожар. На постах донельзя распущенного и расхристанного полка, само собой, достаточного количества средств для пожаротушения не оказалось, а потому за неделю выгорело все.

К месту пожара стянули почти все противопожарные силы области, и, как говорили сведущие люди из аппарата, одно время в Усть-Кудеяр собирался вылететь даже сам Шойгу. Но те же сведущие люди поведали, что главу МЧС грамотно уговорили этого не делать – спасти все одно тут ничего не спасешь.

Уже к обеду в городе снова объявились москвичи, но на этот раз публика прилетела серьезная, действительно серьезная. Но вот отдуваться за все пришлось Брыкалову. Кузьменко выстрелил себе в рот в пять пятнадцать утра, сразу после проведенной им внеочередной проверки постов на складах артвооружений, через три минуты после обнаружения караулом начала пожара.

Отца Василия забрали только спустя сутки. Он не мог объяснить себе, почему они вышли на него так поздно – то ли сказалась извечная армейская расхлябанность, то ли, скорее всего, у военных следователей просто нашлись дела поважнее, чем допрос одного из главных свидетелей, если не сказать, участников. Не секрет ведь, что своевременное прикрытие начальственного зада зачастую намного важнее установления истины.

Хотя истину, конечно, установили. Не ту, на которой позже настаивал в долгой беседе со своим другом-священником главный врач районной больницы Костя. Разумеется, ни о какой торговле оружием с боевиками и речи быть не могло – русские офицеры не продаются. И не ту, что оказалась по сердцу мулле, решившему, что плановой поставкой оружия на Кавказ от начала до конца руководило областное Управление ФСБ под общим контролем неких неназванных мистических сил в Кремле.

Просто уровень боевой подготовки и воспитательной работы в части оказался не на должном уровне, что не могло, рано или поздно, не привести к какому-нибудь ЧП. Вот оно и случилось. Понятно, что выводы были сделаны, а виновные найдены и наказаны.

Ну а что касается майора Кузьменко, то не секрет, что его личная жизнь дала в последнее время трещину – он пережил развод. А это для любого человека огромный стресс. И нервы не выдержали… Слишком уж близко к сердцу принимал старший офицер царящий в стране беспредел и столь роковым образом сказавшееся на его семье общее падение нравов и моральных устоев общества.

Трудно сказать, как пережил бы все это бывший священник, если бы не маленький сын, не любовь Ольги и не преданность друзей. Диакон Алексий, Исмаил и Костя, пожертвовав своими личными делами, попеременно дежурили возле него, помогая смириться с новым, совершенно диким и противоестественным для любого нормального мужика состоянием человека не у дел. Они-то и вышли на патриархию и добились-таки обещания не ставить на батюшке крест и выслать проверяющего, способного установить объективную истину. По мере возможности, конечно, объективную – большего никто и не просит.

Но только в день святого Николая Чудотворца, когда отец Василий преодолел навалившуюся тоску, пришел в храм и встал на колени перед иконой, он понял, что еще не все потеряно. Потому что ясно осознал, что натворил.

Он молился всю ночь. Он умолял простить его за грех гордыни и желание мести. И он искренне раскаивался в том, что попытался разрубить сплетенный вокруг него чудовищный, морочный гордиев узел из ложных обвинений и неправедных преследований. Потому что результат его освобождения стал еще хуже былого плена.

Он вышел поутру из храма тихий и смиренный. Возле дверей в бухгалтерию мирно беседовали принявший приход из его рук отец Дмитрий и приехавший из патриархии проверяющий. Взбежал на паперть и приложился к его руке по-прежнему преданный ему диакон Алексий, и уже шли и шли в храм первые, самые ранние, прихожане.

– Бог в помощь! – обратились к нему, и отец Василий внезапно и остро понял, как сильно помогает бог этой земле, этой стране и этим людям. Потому что если бы он не помогал, то давно не стало бы ничего – ни земли, ни страны, ни людей.

– Значит, прощает, – сказал он вслух и заплакал от счастья.