Святой дракон и Джордж. Никто, кроме человека

1

Из успевшего уже стать уютно-привычным тумана полуболи-полузабытья Каллихэна О’Рурка Уэна неожиданно вырвал толчок, за которым последовали басовитое рокотание и сильная дрожь.

«Если ума не хватает, рукам отдыха не знать», — подумал он. Подобно огоньку спички, юмор тут же погас, стоило вспомнить, как легко удался пленителям Каллихэна его арест. Фактически он сам отдался в их руки. Мысль эта угрожала стать психологическим приложением к той физической пытке, которую Каллихэну приходилось сейчас переносить.

Однако О’Рурку удалось с ней справиться — он все еще слишком твердо верил в собственные силы, сохранял убежденность, что если ему дадут время, сумеет выпутаться из любой передряги. Тем временем он опознал характер вибрации: снова заработали двигатели ракеты «космос — атмосфера», на борту которой Каллихэн находился. Челнок готовился к посадке, завершая долгое скольжение от самой верхней точки траектории, началом которой был Нью-йоркский комплекс. Сориентировавшись в окружающей обстановке, Каллихэн пришел в себя достаточно, чтобы еще раз почувствовать, до какой же степени ноет все тело.

Хуже всего приходилось рукам — от локтей до кистей. Заведенные за спину, они были плотно сжаты пружинными смирителями — худшим вариантом старомодных наручников. Создавалось впечатление, будто ему уже никогда не развести рук. И не удивительно — смирители не снимали уже тридцать шесть часов.

Применение смирителей допускалось законом — и Всемирная полиция в полной мере использовала это право с момента его ареста в космопорту Лонг-Айленд Саунд и на протяжении последовавших за тем полутора недель допросов. С точки зрения закона, они вовсе не подвергали арестованного пыткам.

Но фактически Каллихэн был доведен едва ли не до предела выносливости. Иногда ему либо не давали еды, либо еда оказывалась почти не съедобна — заморожена или пережарена. Его запирали в камеру, где выключатель капризно не желал срабатывать, и мощная панель освещения на потолке горела постоянно. Вделанный в стену кран отпускал воду тонкой струйкой — и лишь в случае, если под него подставляли чашку особой формы.

Но почему-то из чашки этой вода просачивалась так же быстро, как изливалась из крана. Когда О’Рурк пожаловался, ему стали приносить воду — но только по одной унции за раз, в крошечном бумажном стаканчике. Его часами напролет допрашивали или держали в смирителях, а спать давали ровно столько, чтобы он не сошел с ума. Тем не менее — и Калли это отлично понимал — если привести все голые факты в виде официального донесения, никто не сумеет доказать, будто ему не предоставили соответствующих условий для отдыха, положенных пищи и питья.

Допросы касались одной темы — Всемирная полиция подозревала о существовании заговора, зревшего на Приграничных Мирах Плеяд, которые при поддержке иноразумной расы молдогов намеревались, якобы, захватить власть над тремя Старыми Мирами — Землей, Марсом и существенно терраформированной Венерой — совершить coup d’etat, государственный переворот. Сама мысль, будто несколько миллионов человек, разбросанных по Приграничью, могут помышлять о завоевании Старых Миров, с их восьмьюдесятью с чем-то миллиардами населения, с контролем над более чем восьмьюдесятью процентами богатств и военных мощностей человечества, сама эта мысль показалась поначалу настолько смехотворной, что Каллихэну даже понадобилось некоторое время, чтобы уразуметь — допрашивающие воспринимают ее совершенно серьезно, с ним не шутят.

Да, как это ни фантастично, с ним не были намерены шутить. И поскольку Каллихэн ни сном ни духом не ведал о перевороте и потому ничего сообщить о нем не мог, его мучители, принимая невиновность за отказ сотрудничать, дошли в давлении на упрямого допрашиваемого почти до предела.

Возможно, промелькнула сквозь головокружение мысль, ему следовало быть сдержаннее, не обзывать полицейских бандой параноидальных космофобов — ведь к тому времени Каллихэн уже убедился, что задаваемые ему вопросы не были просто предлогом для ареста. Впрочем, вряд ли его сдержанность в выражениях что-либо изменила бы. В любом случае, он оказался бы там, где находился сейчас: полуживой, он валялся на каких-то мешках — наверное, с почтой — у задней стенки пассажирского отсека спец-челнока Всемирной полиции. Он лежал на боку со скованными за спиной пружинными лентами смирителей руками, и краем глаза мог видеть один из иллюминаторов в кераметаллическом борту корабля.

Когда его грузили на челнок, Каллихэн был слишком слаб и даже не думал о пункте назначения. Теперь же, когда рокот двигателей и тряска заставили его прийти в себя, О’Рурк поднял голову и постарался рассмотреть что-нибудь сквозь иллюминатор.

Челнок быстро терял высоту, опускаясь к темно-синей поверхности океана, кое-где усыпанной золотистыми веснушками скоплений саргассов. И наличие саргассов, и ослепительный блеск солнца в горячем голубом небе свидетельствовали — место посадки расположено где-то в тропических широтах.

Посреди океанского простора глазам Каллихэна предстала вдруг необычная конструкция. Она напоминала морской нефтедобывающий комплекс, но размерами превышала обычный. Челнок быстро спускался, и Калли, щурясь от яростного тропического солнца, вскоре понял, что на буровую вышку конструкция похожа меньше, чем показалось вначале.

Определенное сходство, конечно, имелось. Массивную металлическую платформу с надстройками поддерживали шесть вертикальных цилиндров, которые уходили в воду в точности, как якорные опоры обычной вышки. Но несмотря на туман боли и усталости, постоянно грозивший окутать его, рефлекс борьбы за выживание и уверенность в себе заставляли мозг работать и сейчас; пусть медленно, но Калли все-таки сообразил: так далеко от берега — а конструкция явно должна находиться в открытом море — никакие якорные опоры не достигнут дна.

Спору нет, внешне конструкция казалась очень основательной, словно в самом деле была прочно заякорена. Но, будучи специалистом по архитектуре и неплохим инженером, Каллихэн постепенно нарисовал в уме вероятную схему ног-цилиндров. В них, очевидно, помещаются подъемники и кое-какое оборудование, и уходят они на глубину не более сотни футов. Там они оканчиваются балластом-балансиром, объем и вес которого соответствуют надводной платформе.

Такой балансир, плюс глубина — никакое волнение не достигает глубины в сто футов — будут держать надводную конструкцию не менее надежно, чем заякоренные в дно опоры. И при этом система намного удобнее в использовании. Общий баланс масс воздуха и воды удерживал верхнюю платформу на высоте футов пятьдесят-восемьдесят — вне пределов досягаемости самых яростных штормовых валов.

Вот и все, что успел увидеть и подумать О’Рурк, прежде чем напряжение не исчерпало последних резервов его сил. Он откинулся на мешки с почтой, перед глазами все завертелось и понеслось куда-то в темноту…

Он смутно помнил, как двое в знакомо-черных мундирах Всемирной полиции тащили его через металлическую палубу. Боль заставила его открыть глаза, он мельком увидел, что они находятся на той самой платформе, которую он заметил в иллюминатор. Потом его втащили в помещение с металлическими стенами, пропахшее машинным маслом, швырнули в угол и оставили лежать.

Некоторое время ничего не происходило, но вот свет померк, и комнатка начала куда-то проваливаться, словно кабина лифта. Спуск продолжался несколько бесконечных секунд, воздух быстро становился густо-теплым. Кабина остановилась, изрядно тряхнув Калли.

Очевидно, он опять потерял сознание. Потому что вдруг обнаружил, что наполовину стоит — наполовину висит в руках некоего субъекта в зеленом мундире.

Раздался удар металла о металл, и тяжелые металлические двери перед ними раскрылись.

— Давай, вываливай! — приказал конвоир.

Рука его толкнула Каллихэна; спотыкаясь, тот вывалился из кабины лифта в полумрак, пропитанный тяжелым запахом человеческого пота. Под воздействием толчка на подгибающихся ногах О’Рурк сделал полдюжины шагов, прежде чем свалился на пол. Благословляя покой, он лежал на металле палубы, и она казалась мягче самого мягкого матраса. Он прижался щекой к прохладному металлу, словно к нежной пуховой подушке.

— Встать! — раздался откуда-то сверху и словно издалека голос охранника. Калли сделал вид, будто не услышал. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Потом он увидел ботинки — такие делали на пограничных планетах. Владелец ботинок остановился на расстоянии фута от носа Калли, металлические оковки на носках развернулись в сторону, откуда доносился голос охранника. Послышался новый голос, не такой громкий:

— Мы присмотрим за ним, Бушер.

— Не возражаю, Джемисон, — ответил охранник. — Чем больше, тем лучше.

— С той стороны, где должен был стоять охранник, послышался звук шагов и третий голос произнес:

— Погоди-ка, Бушер! — Охранник, судя по звуку, уже направился к выходу. — Ты забыл смирители.

— Правда? Вот досада… — посочувствовал тот. — Никто не велел мне их снимать.

— Но их нужно снять сейчас же. Смотри, как врезались ленты в мышцы. Смирители на нем уже не один час.

Ботинки охранника — тяжелые, грозные — вновь оказались рядом.

— Знаешь, Джемисон, если хочешь за ним присматривать — пожалуйста, твое дело. Но мне приказа снимать пружины не давали. И приказы я не от тебя получаю. Пока приказа не получу…

Охранник вдруг странно крякнул, почти взвизгнул и замолчал. Несмотря на боль и головокружение, Калли не мог внутренне не усмехнуться. За время последовавшей довольно долгой паузы вторая пара пограничных башмаков подтянулась поближе к первой. Калли с удивлением взирал на их размеры — едва ли они принадлежали человеку старше двенадцати лет.

— Не старайся запугать меня, Доук!

Храбрость охранника была показной — выдавал его тон.

— Сними… — Голос был странный, какой-то невыразительный, но подразумевающий громадные силу и твердость. По тембру он вполне мог принадлежать подростку, но почему-то сразу можно было не сомневаться, что он ни в коем случае не является мальчишечьим. — Сними их.

Наступила недолгая тишина.

— Ему больно, — продолжал Доук. — А я очень не люблю, Бушер, ты ведь знаешь — очень не люблю, когда ты делаешь людям больно.

Каллихэн почувствовал, как пальцы охранника поспешно занялись замком пружинного смирителя. Гнусаво зазвенев, замок разомкнулся, и упругие металлические кольца ослабили мертвую хватку.

О’Рурк попробовал поднести руки к лицу — и горячая вспышка боли пронзила плечи, спину, все тело, словно его полоснули сварочной горелкой. Калли страшно закричал — или ему только показалось, что он кричит? Потому что темнота, на этот раз полная, вновь охватила его со всех сторон.

2

Впоследствии Каллихэн не мог точно припомнить момента, когда снова начал воспринимать окружающее. А до того… до того он был погружен в полубессознательный бред. Перед ним, приближаясь и удаляясь, проплывали лица.

Сначала Алия Брейт, когда она еще была худеньким, больше похожим на мальчика, подростком и повсюду таскалась за ним среди заросших высокой травой холмов и полей в окрестностях столицы Калестина. Потом снова Алия, но уже взрослая — такой он видел ее два месяца назад, когда она прилетела в зону Приграничных Миров, чтобы уговорить его вернуться на Землю: былые распри между Старыми Мирами и Приграничьем уже четыре года как улажены, и теперь Каллихэн может закончить образование — получить диплом архитектора под руководством Альберта Моннса в Мичигане, где начинал учиться.

Алия стала красавицей. Она уговорила его вернуться, но по пути на Землю, на борту корабля, странным образом переменилась: снова ударилась в политические баталии, связанные с конфликтом между Старыми Мирами и Приграничьем — конфликтом, по ее же словам, давно улаженным. И наконец, лицо Алии, каким Каллихэн запомнил его после посадки… Они стояли в салоне корабля, подплывавшего к посадочному комплексу космопорта Лонг-Айленд.

— Бесполезно, Калли, — ты не изменился. Ты такой же бунтарь, каким был всегда. Наверное, нам лучше не видеться… некоторое время… — она смолкла и несколько секунд спустя добавила: — Нет, Калли, я звонить не буду. Подожду, пока ты позвонишь…

Алия ушла, отразившись в огромном настенном зеркале салона, и смешалась с толпой спешащих к выходу пассажиров. В том же зеркале Каллихэн видел собственное отражение — русые волосы, лицо с четко очерченными скулами, носом и подбородком. Он смотрел ей вслед. Потом, через несколько минут, когда Калли тоже направился к выходу на пассажирский трап, перед ним возникло лицо лейтенанта Всемирной полиции — молодое, с аккуратными усиками. Лейтенант, фланги которого прикрывали двое низших чинов в черном — один из них оказался капралом — внимательно рассматривал документы Калли, прищурившись из-под козырька форменной фуражки.

— Каллихэн Уэн? Не тот ли самый знаменитый космический угонщик, который похитил больше наших кораблей, чем любой приграничник за все время Восстания?

— Бывший угонщик. Вот мое помилование — оно подписано одним из Советников Трехпланетья, Амосом Брейтом. Что вы имеете в виду?

И вдруг О’Рурк понял. Обернувшись, он принялся искать взглядом Алию, но та уже растворилась в потоке пассажиров, текущем к зданию Вокзала. Он посмотрел на лейтенанта.

— Если вы меня арестовываете, то по какому обвинению?

— Обвинению? Что вы, сэр, никаких обвинений. Просто несколько формальных вопросов… — Лицо у лейтенанта было такое вежливое, такое честное… — Если бы вы смогли пройти с нами… это займет всего несколько минут…

Как только его провели в помещение полицейской секции Вокзала, кулак капрала, словно молот, врезал Калли по зубам. Лицо капрала, злобное, жирное… коротко подстриженные жесткие черные волосы… Второй полицейский скрутил руки О’Рурка за спиной… Капрал снова замахнулся…

— Гляди-ка! Кусаться хочет! А ну, держи его покрепче…

— Достаточно, капрал! — приказал лейтенант, поднявшись из-за своего аккуратного служебного стола. Он медленно и отчетливо выговаривал слова, повернувшись к микрофону служебного магнитофона на стене.

— Этот человек оказал вам сопротивление при доставке в кабинет, я видел его угрожающий жест. Ваш удар был вынужденной мерой самообороны. Но прошу вас, больше никакого насилия. Вы двое, наденьте ему смирители.

Холодный металл пружинистых лент смирителя коснулся кожи Калли, обхватив руки от кистей до локтей… Лейтенант, совершенно спокойный, уже сидел на прежнем месте за столом.

— Назовите ваше имя, пожалуйста.

— У вас с памятью плохо? Вы знаете, как меня зовут!

— Имя, пожалуйста…

А потом закрутился водоворот — полторы недели допросов… Кошмарные видения постепенно растворились в темноте — силы оставили Каллихэна, и он погрузился в сон без сновидений.

Ясность сознания возвращалась медленно, будто он всплывал из мрачных глубин к поверхности и солнечному свету. Но когда она вернулась, он был, наконец, свободен от боли, и обрел относительный душевный покой.

В конце концов, Каллихэну удалось разложить факты по полочкам в соответствующем порядке. Алия хитростью заманила его на Землю, чтобы власти Старых Миров, страдавшие в нынешнее время явной манией преследования, получили возможность посадить его за решетку. Ведь во время Приграничного Восстания не было у них в пятке занозы противнее, чем Калли. Теоретически Восстание завершилось шесть лет назад, после подписания Билля о Согласии.

Правда, теперь Каллихэн понимал, что нельзя во всем винить одну Алию. Ведь она по-прежнему оставалась дочерью Амоса Брейта, в прошлом — губернатора Калестина и опекуна Калли, а ныне — старшего члена Трехпланетного Совета, правящего Землей, Марсом и Венерой. Алия была преданной дочерью, и отец мог оказать на нее давление, принудить к поступку, который она совершила.

Если так, Алия не стала его, Калли, врагом. Ей лишь пришлось уступить доводам отца, а это дело поправимое. Главное, ему нужно увидеться с ней, объяснить, что ее ввели в заблуждение. Придя к этому выводу, О’Рурк почувствовал, как внутри разгорается былой огонь — судьба вновь бросала ему вызов, и он встретил этот вызов, будто доброго старого друга. Энергия сопротивления никогда не покидала его. Чем сильнее его били, тем выше подбрасывал его толчок отдачи. Он чувствовал, как начинает мало-помалу возвращаться его старое «я».

Корень зла заключался не в Алие, с ее простой душой воспитанницы Приграничных Миров, а в болезненном страхе, который жители Трехпланетья, в большинстве своем, испытывали перед Приграничьем и цивилизацией молдогов. Алия слишком честна и не станет этого отрицать. А он ей докажет! Даже если понадобится поставить Старые Миры, Приграничье и планеты молдогов с ног на голову! Каллихэн мысленно усмехнулся, представив результат подобной операции.

«Именно так, — сказал он про себя, наполовину в шутку, наполовину всерьез. — Полумеры тебя не устраивают».

И эта мысль окончательно привела его в себя.

Он открыл глаза. Смутно вспомнилось, что он находится здесь уже некоторое время, то просыпаясь, пусть не до конца, то снова проваливаясь в сон.

Тесная камера, просто конура с наклонным потолком — очевидно, наверху была какая-то лестница; Каллихэн припомнил стук каблуков по металлу — люди поднимались и спускались по ней. В тусклом свете он рассмотрел на полу три матраса из пенорезины; они занимали почти все пространство пола.

На одном из матрасов, располагавшемся у самой дальней стены, лежал он сам. А на среднем, скрестив ноги, словно у костра — Калли сам, бывало, любил так сидеть, когда отправлялся на охоту в окрестностях Калестина — расположился худощавый, приятного вида приграничник. Сначала Каллихэну показалось, что они одного возраста, пока он вдруг не заметил, к собственному изумлению, что волосы у того совсем седые.

— Полегчало? — спросил седой.

Голос был тихий, он выдавал образованного человека и принадлежал владельцу первой пары охотничьих ботинок, которые видел Калли, лежа на полу, когда его вытолкнули из лифта.

— Легче, — сказал Калли, пораженный слабостью своего хриплого голоса. Здорово его все-таки отделали!

Седоволосый кивнул.

— Тебе просто нужно было отдохнуть, — сказал он. — И поесть — мы старались тебя подкормить, по мере возможности. Но главное — покой. Покой безо всяких лекарств исцеляет почти всякую хворь, если она вообще поддается излечению.

Это был голос учителя — приятный баритон, точный подбор слов и красивое старопланетное произношение. Но принадлежал голос человеку в потрепанном костюме приграничного охотника, чья поза говорила — человек этот не раз и не два сиживал у костров в лесной чащобе.

— Меня зовут Вил Джемисон, — продолжал седовласый. — Моего товарища — Доук Тауншенд. Может, просыпаясь, ты его заметил.

В самом деле, теперь О’Рурку припомнился некто очень небольшого — не больше пяти футов — роста и не старше пятнадцати лет на вид. Впрочем, возможно, он был и не столь молод — Калли могла обмануть его миниатюрность. Доук, как припоминалось О’Рурку, тоже сидел, скрестив ноги, и смотрел на него — так же, как сейчас Джемисон.

— Я-..— начал было Калли, но осторожность заставила его прикусить язык. Кто знает, стоит ли спешить выдавать свое имя? Но Вил Джемисон уже закончил недоговоренную фразу:

— Каллихэн Уэн, само собой разумеется, — кивнул Вил, — Я тебя знаю. Даже один раз видел — ты был еще мальчиком и жил в доме Амоса Брейта, когда тот служил губернатором Калестина.

— Вот как? Ты, значит, на Калестине бывал? — хрипло спросил Калли.

— И на Калестине, и на всех мирах Приграничья. Я был антропологом в составе первого поселения на Казимире-3 сорок лет назад.

О’Рурк с новым интересом пристально посмотрел на собеседника. Если этот человек говорит правду, ему не меньше шестидесяти пяти. Но за исключением седых волос, выглядел он на тридцать — лицо гладкое, почти без морщин, а тело — ловкое и гибкое. Может, он просто безумен? В тюрьме нетрудно сойти с ума.

— Как это я раньше о тебе не слышал? — задумчиво проговорил Каллихэн. — Ты был среди первых…

— В последние годы я мало бывал на Приграничных Мирах, — с усталой улыбкой отозвался Вил, словно подобные вопросы ему приходилось слышать слишком часто.

— Вот как? А где же? Дома, на Старых Мирах?

— Нет.

Калли с любопытством смотрел на седого.

— Поправь, если ошибаюсь… но вроде больше негде найти людских поселений — либо Приграничные, либо Старые Миры.

— А я и не жил среди людей, — сказал Вил. — Почти все эти годы я провел среди иноразумных, глубоко в зоне молдогов. Сорок с чем-то лет.

О’Рурк молча наблюдал за собеседником. Наверное, он правильно поставил диагноз. Седовласый явно не в своем уме. То, что он утверждает, попросту невозможно. Десяток лет назад молдоги заблокировали Границу. Только в прошлом году они прислали послов сюда, в Трехпланетье. Они требовали отдать им освоенные людьми планеты Приграничья, поскольку Плеяды, как утверждали молдоги, принадлежали им задолго до того, как пришли люди.

3

Однако откровенное недоверие, сквозившее во взгляде Каллихэна, нисколько не поколебало спокойствия Вила Джемисона. Седовласый пребывал в полной безмятежности, чем еще больше распалил любопытство Каллихэна. А что если его сокамерник не сумасшедший, в конце концов? Еще мальчиком на Калестине, куда Калли прилетел со своими родителями-эмигрантами, он слышал легенды о людях, которые контактировали с молдогами.

В самом деле, существовали даже документально подтвержденные факты, припомнил Калли, свидетельствующие о том, что в ранние годы освоения Плеяд молдоги смотрели на людей не как на угрозу, а как на забавную игру природы. Рассказывали, будто некоторым удавалось даже подружиться с молдогами — этими кожистыми ходячими скелетинами, создавшими высокую цивилизацию и державшими под своей властью все звездные скопления дальше Плеяд. Если верить рассказам, людям этим даже удавалось путешествовать на кораблях молдогов между населенными мирами планетных систем звезд класса «же» — звезд, скрытых от землян расстоянием и скоплениями космической пыли.

В то время молдоги, чья психология сильно отличалась от человеческой, в гораздо большей степени принимали людей за то, чем они казались, нежели люди, в свою очередь, молдогов. Судя по всему, повстречав еще одну разумную расу, успевшую выйти в Глубокий Космос, молдоги не испытали ни страха, ни особого удивления. Они не проявляли почти никакого интереса к планетам Плеяд, ограничиваясь редкими разведывательными экспедициями, и не выказывали недовольства, когда люди начали заселять тамошние миры.

Но это было лишь началом. Некоторое время спустя, еще на раннем этапе освоения человечеством Плеяд, в сознании молдогов сработал таинственный эмоциональный переключатель. Разведчики иноразумных перестали наведываться в Плеяды, а корабли людей строго предупреждались, если проникали за пределы скопления, в глубь территории молдогов. Подобно японцам, в семнадцатом веке замкнувшим вдруг границы перед европейцами, молдоги закрыли свои миры для людей. И лишь слухи ходили о людях, которые успели проникнуть на территорию иноразумных еще до неблагоприятных перемен и теперь, якобы, возвращались целыми и невредимыми.

Верить таким слухам теперь стало трудно — ведь молдоги внезапно предъявили абсолютно необоснованные претензии на весь район Плеяд. Сейчас, насколько было известно Каллихэну, их послы пребывали на Земле, обсуждая проблему с членами Трехпланетного Совета. Спокойно, но неотступно требовали они одного: люди должны покинуть уже освоенные ими планеты. Тем временем внутри самого Совета кипели дебаты и борьба фракций. Совет был не в состоянии признать, что уже не управляет населением Приграничья, не в состоянии приказать тамошним обитателям вернуться домой; точно так же не в силах оказались они смотреть в лицо действительности: молдоги были готовы объявить войну человечеству, если последнее откажется незамедлительно эвакуировать население планет Плеяд.

Дополнительную окраску выступлениям членов Совета придавала космофобия — по понятиям Приграничья, не столько боязнь космоса вообще, сколько того неведомого, что таится за границами Солнечной системы. Этой фобии были подвержены почти все жители Трехпланетья. В кривом зеркале страха приграничники представлялись им варварами, а иноразумные существа — чудовищами. Однако ни один из лидеров Старых Миров не признался бы в этом. Даже Алия, сама не подверженная космофобии, отказывалась видеть болезнь. Собственно, этот вопрос и послужил яблоком раздора между Алией и Каллихэном во время перелета с Калестина на Землю.

Но уже сам арест О’Рурка и существование этой плавучей тюрьмы доказывали существование болезни. Ход мыслей Калли неожиданно приобрел новое, очень интересное направление.

Однако не успел он сосредоточиться на этой новой идее, как в их берлогу буквально влетело некое существо — бесшумное, как мотылек, оно словно сложилось, опустилось, скрестив ноги, на матрас и уставилось на Калли. Тот ответил взглядом, исполненным не меньшего интереса. Это был коротышка, тот, кого Вил назвал Доуком Тауншендом.

— Ему лучше? — послышался бесстрастный голос, который тоже запомнился Каллихэну. Слишком спокойный тенор, превращающий любой вопрос почти в утверждение. Вил кивнул.

— Спасибо, парни, — сказал Калли, вспомнив вдруг сцену возле лифта. — Спасибо вам.

Доук промолчал, продолжая безучастно рассматривать О’Рурка. Его можно было бы назвать симпатичным парнишкой, если бы лицо так откровенно не напоминало маску. Странное было лицо — Калли даже задумался, не встречал ли он этого субъекта раньше. За обоих ответил Вил:

— Мы стараемся подхватывать тех, кто попадает сюда в плохой форме. Охранники боятся только Доука. Поэтому мы сразу можем чем-то помочь — например, заставить снять смирители. Тебе еще повезло — ты мог на всю жизнь остаться калекой. Подумать только — этими варварскими устройствами заменили смирительные рубашки. Считается, что рубашки менее гуманны!

— Значит, вы принимаете к себе новых калек? — сказал Калли, переведя взгляд на Джемисона.

— Да, если получается. Но твой случай особый. — Джемисон чуть прищурил глаза. — Ты — Каллихэн О’Рурк Уэн, знаменитый космический угонщик, который во время Восстания в одиночку увел больше десятка кораблей Трехпланетья. Ты представлял для нас особый интерес.

— Какой именно? — Калли увлекся, хотя и был немного озадачен.

— Пока не стоит об этом. Сначала поешь и немного отдохни. Через день-два наберешься сил, тогда мы сможем серьезно поговорить.

Поискав в головах своего тюфяка, он выудил пластиковую банку, щелкнув крышкой, передал ее Каллихэну, и тот почувствовал аромат горячего супа с говядиной.

— Откуда у вас такие деликатесы? — поинтересовался Калли, стараясь занять более подходящую для еды позицию.

— Нам ее выдают, — тихо сказал Вил. — Когда сможешь сам подойти к окошку раздачи, получишь такую же пайку. Сейчас мы с тобой делимся. — Передав дымящуюся банку супа Калли, он присовокупил пластиковую ложку, которая специально крепилась к каждой банке. — Попытайся впихнуть в себя сколько сможешь, а потом спи.

О’Рурк не стал возражать. Совет был очень кстати; к тому же, он узнал столько нового, что следовало как следует обдумать эти сведения.

Следующие несколько дней Каллихэн набирался сил. Он лежал на своем тюфяке из пенорезины и смотрел в металлический потолок, который в самом деле оказался нижней частью перехода между палубами. Таких палуб, занимающих весь объем грушевидной подводной секции, было пять, объяснил ему Вил, и они были битком набиты задержанными, преимущественно — с Приграничных Миров. Сама плавучая тюрьма была известна как Первая станция по задержанию иммигрантов, для краткости — просто «номер первый».

Пока мало-помалу возвращались силы, Каллихэн изучал своих странных опекунов. Один из них, за исключением редких моментов, всегда находился рядом с Калли. Доук оказался не слишком разговорчивым товарищем — но не потому, что не желал поддерживать беседу, а потому, что сказать ему, собственно, было нечего. В обществе Калли он либо спал — зачастую сидя, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене, — либо точил самодельный ножик. Такие ножи делали сами заключенные: лезвие — из полоски металла, заостренной, как игла, и наточенной до остроты бритвы, рукоятка — из тряпок, смоченных для твердости спиртовым лаком. Кроме того, как заметил Калли, Доук любил сидеть и рассматривать содержимое медальона, который на металлической цепочке носил на груди. Тауншенд всегда проявлял большую осторожность, чтобы Калли случайно не разглядел, что же он там прячет. Очевидно, скрывалось там нечто очень интересное — Доук часы напролет просиживал, поглощенный созерцанием.

На пятый день, когда Каллихэн почувствовал, что уже полностью пришел в себя, он выбрал момент, когда Вил остался с ним наедине, и напрямую поинтересовался странным характером Доука.

— Конечно, он немного с приветом, — пожал плечами Вил.

— Так я и думал, — сказал Калли. — Потому охранники его и побаиваются?

— Охрана его боится, потому что Доук не боится охраны, — серьезно сказал Вил. — Даже они понимают — что бы они ни делали, запугать его им не под силу. Если они переступят границу — Доук уже ни перед чем не остановится, не станет рассчитывать последствия. Потому с ним и нянчатся. Конечно, рано или поздно…

Вил вдруг замолчал.

— Рано или поздно — что? — повторил Каллихэн.

— Наверное… — Вил замялся. — Пару дней назад ты спросил, зачем мы тебя взяли к нам. Я сказал тогда, что есть причина, о которой мы поговорим позднее.

Он сделал паузу, словно ожидая реакции Калли.

— Продолжай, — попросил О’Рурк. — Какая же это причина?

— Понимаешь, это место — особое учреждение.

— Тюрьма, как я понимаю.

— По сути, да. Но официально — это лишь пункт задержания при Службе Миграции. Среди арестованных действительно есть несколько человек, незаконно прилетевших на Землю с Марса, Венеры или Пояса астероидов. Но на самом деле — это лагерь для интернированных, для жителей Приграничья; в течение последних трех лет полиция отправляла сюда всякого приграничника, которого им удавалось арестовать — под любым предлогом.

О’Рурк кивнул.

— Видишь ли, все дело в том, что на одного охранника приходится сотня арестованных. И поскольку мы не преступники, мы создали собственную систему управления и собственные законы. Полдюжины человек образуют так называемое Правление. Все его члены — известные участники Восстания, твои товарищи. Как только они узнают, что ты здесь… — Вил пристально посмотрел на Калли, — ты, скорее всего, тоже станешь членом Правления. Если нет, все равно будешь пользоваться немалым влиянием.

— Ну и что? — спокойно спросил О’Рурк.

Вил глубоко вздохнул.

— Я спрятал тебя здесь, чтобы мы могли поговорить, прежде чем тебя узнают старые друзья. Ведь как я уже упоминал, Правление выносит решения, обязательные для всех арестованных. — Он снова сделал паузу, глядя Калли в глаза, — Среди множества решений, — сказал он медленно, — есть одно очень важное: кому из арестованных удастся совершить побег.

4

Калли рассмеялся. Ну и ситуация! Но в смехе не было горечи — во всяком случае, не больше, чем в его чувствах к предавшей его Алие. Каллихэн не ждал, чтобы окружающие вели себя как святые. Скорее, наоборот. Вот почему, наверное, многие так хорошо к нему относились. Ничем другим нельзя объяснить, почему всю жизнь ему в этом смысле везло.

— Вот как! — проговорил О’Рурк. — А я уже начал подозревать, что вы меня пригрели из чистого альтруизма.

— Я не за себя прошу! — быстро сказал Вил. — Нужно спасти Доука. Ты же видишь, какой он. Раньше или позже он убьет какого-нибудь охранника — и погибнет сам.

— Да, вполне возможное дело, — отозвался Калли. — И ты молодец, что заботишься о товарище. Только, подозреваю, причина покажется многим недостаточно веской. Придется Доуку все же ждать своей очереди.

— Не будет никакой очереди, — сказал Вил; его обычное спокойное лицо разом посуровело. — Побег станет первым и последним на Станции номер один.

— Первый и последний? — насторожился О’Рурк, — То есть, ты хочешь сказать, до сих пор никто не пытался бежать?

— Именно, — кивнул Вил. — Ближайшая земля — Новая Зеландия — в полутора тысячах миль отсюда. Единственный способ туда добраться — захватить один из челноков, которые доставляют продукты, материалы и арестованных. Челноки совершают посадку на воду не менее, чем в сотне ярдов от станции. Кроме того, море здесь кишит акулами. Сам поймешь, почему, как только окажешься на палубе.

— Понятно, — протянул Калли. — Вопрос упирается в шлюпку. Чтобы добраться от станции до челнока, нужна какая-нибудь лодка, так?

— Да. Только на номере Первом лодок никаких нет. Грузы и людей перевозят в собственных шлюпках челноков.

— Как же тогда предполагается совершить побег? — спросил Каллихэн.

— Четыре месяца назад Правление решило тайно построить лодку. Среди арестованных об этом мало кто знает. Маленький ялик собирается из полусотни отдельных частей, каждую из которых легко спрятать. Он будет готов через шесть месяцев. Потом придется ждать случая пронести все части на палубу. Когда опустится челнок, арестованные инсценируют бунт — чтобы лодку успели собрать и спустить на воду. В ялике поместится пять человек. Минимум пять — иначе нет гарантии, что удастся захватить челнок. Но и не больше пяти. Это предел.

Он замолчал. Калли задумчиво кивнул.

— Понимаю.

— Значит, пятеро получат шанс на побег. Пятеро — из почти тысячи заключенных. Как ты считаешь, какова вероятность, что мы с Доуком окажемся среди них?

— Как, теперь и ты тоже? — с усмешкой полюбопытствовал О’Рурк. — Скоро ты распределишь все места. А тебе не пришло в голову, что и я был бы не против заполучить местечко?

Вил нетерпеливо отмахнулся.

— Не время шутить! Ты сам знаешь, что будешь в шлюпке! — сказал он, подавшись вперед. — Слушай внимательно! Доука тебе придется взять, потому что тебе необходим я. А я без Доука не уйду. Ты знаешь: я сорок лет провел среди молдогов. Я владею их языком. Больше того, я научился понимать их характер, способ, которым они мыслят. С моей помощью ты сможешь договориться с молдогами. А как только ты с ними договоришься, Старые Миры будут зависеть от твоей милости!

— Например? — со внезапно проснувшимся интересом спросил Калли.

— Не знаю… соответственно твоим целям, наверное. Правительственный переворот… Мне все равно! Главное вот в чем: я могу помочь тебе избежать кровопролития. Поверь мне, я изучил молдогов, я их знаю. На борту их корабля я отправился к их планетам, исследовал там мифы и легенды молдогов. Понимаешь? Мифы и легенды — вот ключ к пониманию мышления иноразумной расы…

— Погоди, погоди, — осторожно прервал его Каллихэн.

Вил замолчал, замер, подавшись вперед, потом напряжение покинуло его; он обмяк.

— Бесполезно, — устало проговорил он. — Ты мне не веришь? Не веришь, конечно. Ты не понимаешь, насколько различается мышление людей и молдогов…

— Постой, я ведь не отказываюсь тебя выслушать. Просто ты слишком спешишь. Давай вернемся немного назад. Почему ты думаешь, что я не позабочусь о месте в шлюпке в первую очередь для себя?

Вил уставился на О’Рурка; изумление в его взгляде становилось все откровеннее.

— Не понимаю вопроса, — сказал он наконец.

— Все наоборот, — усмехнулся Калли. — Это я не понимаю. Ты считаешь, будто мне место в лодке обеспечено, и я даже в состоянии похлопотать за тебя и за Доука. Почему? Я здесь без году неделя. Три тысячи человек или около того, по твоим словам, прибыли сюда раньше меня…

— Но… — Вил изумленно воззрился на Каллихэна. — Ведь ты — главное звено! Кто, кроме тебя, смог бы придумать план захвата Старых Миров — с горсткой приграничников и считанными кораблями? Если кто-то и должен получить шанс вырваться отсюда и вернуться в Плеяды, это можешь быть только ты!

— Очень приятно, конечно, — сказал Калли, — но боюсь, ты несколько неверно осведомлен. Никогда и никаких планов переворота я не строил. Для такой безумной идеи нужно быть полным сумасшедшим.

Вил молча смотрел на Калли.

— Ага, ты мне не доверяешь. Понимаю. Так и должно быть. Но Калли, все заключенные на борту номера Первого знают о заговоре. Нас всех допрашивали!

— Вот как? — О’Рурк задумчиво кивнул. — Теперь начинаю понимать. Вот так и родилась эта фантазия. Параноики!

— Фантазия? — сдавленно повторил Вил, словно у него в горле был комок. — Фантазия?

— Послушай, ты сам из Приграничья, — сказал Каллихэн. — Вот и скажи: может ли подобная идея быть чем-то большим, чем безумной фантазией?

Вил сидел и смотрел на Калли — как ему показалось, бесконечно долго. Потом тяжело вздохнул. Он напоминал резиновую игрушку, из которой вышел воздух — он даже стал казаться как-то меньше.

— Фантазия… — повторил он тем же сдавленным голосом. — Так я и знал… А мы все только и держались этой мыслью, надеялись, что Приграничье захватит власть над Старыми Мирами и спасет нас. Потому Правление и затеяло постройку лодки — чтобы дать знать Конгрессу Приграничья, что мы находимся в плену. Конечно, мы должны были сами понять, это — невозможно! Но мы старались не терять веры…

— По крайней мере, Всемирная полиция веры не потеряла, — заметил Калли. — А убеждать в своей правоте они здорово умеют.

Он откинулся к стене и посмотрел на съежившегося, упавшего духом товарища. Голос Калли сохранял непринужденность, но мысленно он уже быстро оформлял некую новую идею, только что возникшую у него. Он начал, осторожно подбирая слова:

— Не вешай носа! Это безумный мир, безумная вселенная. Старые Миры убеждены, будто Приграничье вот-вот их захватит — хотя нет и намека на реальную возможность подобного переворота. Молдоги, в свою очередь, тоже без малейшей разумной причины требуют отдать им наши планеты в Плеядах.

— Что? — хмуро переспросил Вил, потом занял более вертикальное положение. — Что касается молдогов, то причины достаточно объяснимы. Их можно понять.

— Достаточно объяснимы? — Каллихэн пристально посмотрел на Вила. — Пятьдесят лет они спокойно смотрели, как мы осваиваем планету за планетой, а потом вдруг заявляют, что мы вообще не имели права там высаживаться? Где же здесь смысл? А ведь с этого и потянулась вся ниточка, с этого и началась мания Старых Миров, их страх перед Приграничьем, в результате чего мы и очутились в этом уютном месте.

— Знаю, знаю, — Вил окончательно выпрямился. — В этом-то и дело. Мы не понимаем мотиваций поступков молдогов. Потому Совет Трехпланетья наломал дров во время переговоров с послом Руном и его братьями-послами. Поэтому я и прилетел на Землю — помочь Совету. Но едва я открыл рот, как Брейт спустил на меня Всемирную полицию…

— Брейт? Амос Брейт? — вырвалось у Калли.

— Да, именно он. Я познакомился с ним еще на Калестине. Поэтому мне удалось добиться аудиенции. Но он мне не поверил. Дело в том, что наша культура построена на противопоставлении понятий «правильно» и «неправильно». Но для молдогов эти понятия очень относительны, они не придают им большого значения. Их культура основана на полярности между понятиями «достойно» и «недостойно». Идея не очень легкая для понимания, но Брейт даже слушать не пожелал. Обвинил меня в соучастии в заговоре — в «Фантазии», как ты ее назвал… И ты, конечно, совершенно прав… — Голос его постепенно затих.

— Хорошо, тогда объясни мне причину, по которой молдоги требуют себе Плеяды? — спокойно, даже вкрадчиво спросил Каллихэн.

— Конкретную причину? Она мне неизвестна. Я специалист-антрополог, политикой не занимаюсь. Но абсолютно уверен, что с точки зрения молдогов причина имеется, и вполне разумная — в их понимании, конечно. Выяснить ее сможет лишь тот, кто умеет думать, как молдоги, и знает их культуру.

— Так ли это? — задумчиво сказал О’Рурк и вдруг решил сменить тему. — Ну, а Доук? Он здесь причем?

— Доук? — в первый раз за все время Вил отвел глаза. — Тауншенд появился здесь немного позднее меня. Он почти год нелегально провел на Земле… Искал кого-то — пока его не сцапала полиция. С ним пришлось повозиться. Понимаешь, он несгибаемый человек. Он сказал им правду, они ему не поверили, тогда он вообще перестал говорить. Сюда его привезли в очень тяжелом состоянии — он был хуже, чем ты, даже намного хуже. Ну, а я немного разбираюсь в медицине и помог ему выкарабкаться… Так мы и стали товарищами.

— Так, так, — пробормотал Калли, но мысли его были далеко; с лихорадочной быстротой он оценивал и сравнивал факты и предположения, мозг его работал чуть ли не со скоростью компьютера. Он даже забыл о присутствии Джемисона и не расслышал слов, с которыми обратился к нему седой.

— Что?

— Я сказал — что здесь смешного? Почему ты улыбаешься? — Вил пристально смотрел на О’Рурка.

— Улыбаюсь? — Только теперь Каллихэн вдруг осознал, что у Вила в самом деле были причины для недоумения.

— Если только можно назвать это улыбкой. Больше напоминает волчий оскал. Брейт был твоим другом — на Калестине, когда ты еще был ребенком?

— Он принял меня в семью, — объяснил Калли, и улыбка тут же исчезла. — Я жил в губернаторском особняке. Родителей убили сбежавшие преступники, скрывавшиеся в буше. Брейт знал моего отца еще на Земле. Шесть лет я прожил с ним и его дочерью, а потом сам отправился в буш, стал охотником-траппером. Через два года Брейт оставил пост губернатора, сторонники отозвали его для дальнейшей политической деятельности на Землю.

На миг воспоминания о Калестине, об Алие и ее отце вновь ожили, угрожая поглотить внимание, но ситуация требовала иного направления мыслей. О’Рурк мысленно потер рукой лоб, отодвигая воспоминания подальше, в самый темный уголок памяти, и постарался вернуться к действительности.

— Значит, все арестованные, включая Правление, верят в заговор Приграничья против Старых Миров?

— Да, — подтвердил Вил, с некоторым удивлением глядя на Каллихэна. — Я уже говорил… мы все в это верили.

Калли поднялся и покинул их «берлогу» под лестничным пролетом; Вил последовал за ним.

— Тогда нужно поскорей встретиться с Правлением, — сказал О’Рурк и вновь улыбнулся. — Если вы с Доуком хотите получить места в шлюпке.

— Если мы с Доуком… — ошарашенно повторил Вил. — Но как же теперь это возможно? — Он замолчал. — Только минуту назад ты сам назвал эту идею безумной фантазией… плодом горячечного воображения страдающих манией преследования правителей Старых Миров!

— Так оно и было, — жизнерадостно объяснил Калли. — Но теперь все переменилось — ровно тридцать секунд назад. Ты мне покажешь, как найти это ваше Правление или нет?

— Если хочешь.

Не спуская с Каллихэна изумленного взгляда, Вил обошел вокруг него и начал подниматься по металлическому трапу. — Я тебя отведу. Ты сказал: «Все переменилось»?

— Именно так я и сказал, — подтвердил Калли, поднимаясь по ступенькам вслед за стариком. — Ровно тридцать секунд назад меня осенило: имеется реальная возможность превратить фантазию в действительность.

Вил обернулся и взглянул на Калли в упор.

— И все равно — не понимаю, — сказал он.

— Сдается мне, что ключ к разгадке — причины, по которым молдоги требуют вернуть Плеяды. Если с твоей помощью мы эти причины выясним, то нам, быть может, удастся все-таки провернуть этот захват власти — с выгодой для всех, кого это касается.

5

Четыре месяца и несколько дней спустя наблюдатель, парящий над верхней палубой Станции номер один подобно морской чайке, мог бы заметить несколько человек, чью одежду составляли лишь драные штаны. Люди работали у сетчатого металлического леерного устройства, которое было им по грудь. Ограждение шло по всему периметру платформы — кроме зоны свалки мусора и отходов. В этом месте в океан сбрасывались остатки еды, поддерживая изобилие акул, неусыпно патрулирующих воды вокруг станции. Одним из людей, занятых работой, был Каллихэн. Он счищал краску на одной из толстых леерных стоек — или, скорее, делал вид, будто счищает. Как и все остальные немногочисленные трудовые наряды для верхней палубы, эта работа служила предлогом провести несколько часов на свежем воздухе и солнце и заключалась не в выполнении задания, а в том, чтобы и для следующих смен остался достаточно не законченный кусок.

В данном конкретном случае Каллихэн занимался областью старой краски, очертаниями напоминавшей Ирландию. Смена за сменой Калли с любовью оттачивал ее береговую линию.

Вскоре мимо прошел заключенный, тащивший несколько ящиков. Откуда-то выпал небольшой предмет и откатился в сторону О’Рурка. Тот внутренне напрягся, сохраняя внешнюю безучастность. Не прерывая работы, он краем глаза рассматривал подкатившийся предмет. Это была старая деревянная фишка для игры в шашки. Края у нее стерлись, и теперь она больше напоминала маленькое красное колесо. Калли заставил себя успокоиться. Впервые красное колесико появилось на верхней палубе, вотчине охраны. Очевидно, произошло нечто из ряда вон выходящее.

Каллихэн быстро сунул фишку в карман, потом небрежным взглядом окинул палубу. Неподалеку полировал шваброй и без того чистую палубу Вил Джемисон, перемещая с места на место несколько картонных обрывков и гвоздь. Калли лениво поднял руку и, скрючив палец, продел его в ячейку металлической сетки.

Немного спустя он снова оглянулся — как бы случайно. Вил, энергично драя палубу, приближался к нему. Калли небрежно опустил руку и стал ждать. Когда Вил оказался напротив, что-то случилось со щеткой швабры. Вил присел рядом с Калли, чтобы выяснить, в чем дело.

— Что случилось? — прошептал Вил.

Не поворачивая головы и не двигая губами, Каллихэн ответил:

— Не знаю, но что-то произошло. Собирается народ. Подзови Доука, пусть держится рядом. Скажи, как только подам сигнал, пусть начинает заготовленный спич, как я учил.

— Понял, — пробормотал Вил. — Что еще?

— Все. Не теряй времени. Через пару минут мне нужно двигаться к зоне свалки.

— Понял.

Вил продолжил уборку. Теперь путь его лежал дальше вдоль палубы и — вокруг секции охраны — в другую зону, где работал Доук.

О’Рурк вновь занялся старой краской. Наконец-то появился шанс на побег! Опасаясь, что возбуждение выйдет из-под контроля, он волевым усилием заставил мысли направиться по иному руслу. Этому упражнению по развитию выдержки он был многим обязан еще в былые славные дни, когда только начинал заниматься похищением космических кораблей. Оказавшись на борту первой станции, О’Рурк вспомнил о нем и начал готовить тело и дух к побегу. Упражнения требовали регулярности и настойчивости, как ежедневный бег трусцой, но теперь сторицей компенсировали истраченное время. Возбуждение было легко подавлено, Калли расслабился и перестал даже думать о побеге. Ему удалось занять мысли совсем иным предметом.

Опознавательные жетоны на его голой шее позвякивали в такт движению рук, легко ударяясь о сетку фальшборта. Калли сосредоточился на этом звуке. Это был удачный выбор. На жетонах не было имени Каллихэна О’Рурка Уэна. — они принадлежали совсем другому заключенному по имени Хулио Ортега. Два месяца назад Ортега покончил жизнь самоубийством и был скормлен акулам, унеся на шее жетоны Каллихэна.

Такую замену имен произвели все члены Правления, в которое через неделю после появления на борту Первой станции вошел и Калли. В любом другом центре для интернированных обычные переклички немедленно обнаружили бы подмену. Но охранники на номере Первом были счастливы, соблюдая золотое правило: «Живи и дай жить ближнему своему» — при условии, конечно, что заключенные создавали минимум проблем.

Три любви, думал Калли, три любви было в жизни Каллихэна О’Рурка. В хронологическом порядке — Приграничье, архитектура и Алия. В семь лет от роду он был обычным земным мальчиком, который не слишком радовался переселению на приграничную планету Калестин. В одиннадцать — убитым горем подростком, который выжил лишь потому, что губернатор планеты, Амос Брейт, принял его в семью и — пусть неофициально — стал его опекуном.

Каллихэн нашел заботу и семейное тепло как раз в тот момент, когда больше всего в этом нуждался. Поэтому пять лет спустя, когда он отправился в буш, чтобы стать траппером, травма успела исцелиться — а юный О’Рурк смог обрести первую свою любовь.

Любовь к открытым просторам нетронутой земли, просторам, которые формировали характер людей Приграничья, столь отличавшийся от характера живущих на перенаселенных Старых Мирах.

Ковыряя старую краску, чувствуя жар тропического земного солнца, Калли вспоминал. Два года спустя он вернулся в город, накопив достаточно средств, чтобы отправиться учиться в земной колледж. И в Мичиганском университете ему открылась вторая любовь — архитектура. Чем больше О’Рурк взрослел, тем явственнее чувствовал — он из тех людей, которые не способны просто принимать мир, в котором живут. Ему нужно было этот мир изменить, попытаться приложить к нему руки — на благо или во вред, но иначе он не мог. В более спокойную эпоху, с горькой усмешкой размышлял Каллихэн, ковыряя старую краску, его жажда творчества была бы полностью удовлетворена теми возможностями, которые предлагала архитектура.

О’Рурку удалось втиснуть пять лет обучения в три — работал он без отдыха и каникул, однако финансовые ресурсы оказались истощены, и ему не оставалось ничего другого, как вернуться на Калестин, где и освоенной основной программы было довольно, чтобы получить работу архитектора. Накопив достаточно средств, он мог вернуться на Землю и завершить обучение в аспирантуре. Но не прошло и года, как заполыхало пламя Восстания, и Калли, втянутый в него возродившейся первой своей любовью, оказался на острие событий. Старые Миры не позволяли планетам Приграничья строить или покупать космические корабли. Поэтому Калли поставил рекорд в самом небезопасном деле — он захватывал и угонял эти корабли, жизненно необходимые Приграничью. Восстание победило.

Калли, перед которым открывались радужные перспективы, стал представителем Калестина в новоиспеченной Ассамблее представителей Приграничных Миров — и оказался свидетелем гибели своей первой любви. День за днем Ассамблея все глубже увязала в склоках. На глазах О’Рурка идеалы и идеи, за которые они сражались, погружались в трясину партизанской борьбы фракций, эгоистических местных интересов. Устав от всего этого, полгода спустя он подал в отставку и снова занялся архитектурой.

И вот, когда жизнь, пройдя пик, достигла нижней точки кривой, когда наступило некоторое затишье, внезапно появилась Алия…

— Калли!

Хриплый сердитый шепот заставил Каллихэна вернуться к действительности. Не поднимая головы, он быстро взглянул по сторонам — одними лишь уголками глаз.

Он ожидал увидеть Доука, хотя не в манере коротышки было так шептать. Но Тауншенда в поле зрения все еще не наблюдалось. Глаза Калли на секунду встретились со взглядом громадного, тяжеловесного мужчины, который сейчас проскальзывал за край навеса, скрывавшего зону свалки от посторонних глаз, если не считать, разумеется, чаек и акул. Это был Марк Листром, один из членов Правления, и во взгляде его читался настойчивый вопрос.

— Чего ты ждешь?

Каллихэн впервые видел, чтобы громадный приграничник проявлял подобное нетерпение. Очевидно, он верно угадал причину внезапного сбора — сейчас, при виде Листрома, сомнений у Калли почти не осталось.

Приближался момент побега.

Теперь, наверное, каждая секунда — на вес золота. Но у Кэлли имелись собственные планы и интересы, о которых остальные члены Правления, само собой разумеется, и не подозревали. И Каллихэн не желал рисковать, присоединяясь к собравшимся, пока в поле зрения не покажется Доук.

6

О’Рурк снова занялся слущиванием краски.

В запасе у него пять минут — после чего Правление сообразит, что дело не в элементарной осторожности, и что Калли задерживается по иной причине. После чего… они не станут без него начинать — а может быть, и станут. Если так, он может потерять возможность протащить в число совершающих побег Вила и Доука.

Как и предсказывал Вил, сам Каллихэн без проблем оказался в числе названных Правлением. Это разумелось само собой — кто еще, кроме Калли, бывшего повстанца номер один, должен в самую первую очередь получить шанс на побег? Что же касается Доука или Вила, то их кандидатуры с точки зрения Правления не заслуживали даже упоминания, а не то что обсуждения. Зато они были жизненно необходимы для Калли — по крайней мере, Вил.

Столь необходимы, что Калли даже не мог довериться остальным членам Правления. Существовала вероятность того, что Вил поможет выяснить мотивы, руководившие молдогами, которые настаивали на передаче в их собственность приграничных планет. Если просочится хотя бы слух об этом, и седовласый антрополог по какой-то причине будет переведен в другую тюрьму, все далеко идущие планы Калли потерпят полный крах.

Нет, пусть Вил остается самой мелкой сошкой в глазах общественного мнения арестованных на Первом номере. Вот когда они окажутся в безопасности, на Калестине…

Но для этого Калли должен был найти способ заставить Правление включить Вила и Доука в число избранных для побега. Он начал с поиска слабых мест в уже разработанном плане — и нашел их. Как и подозревал О’Рурк, идея втайне построить ялик и тайно же собрать его была не только трудновыполнима, но и слишком очевидна. Если об этом плане знал Вил, то, вероятно, слишком много других заключенных тоже имели о нем представление. А среди трех тысяч человек не могло не быть стукачей, доносящих охране.

Проверка, которую Каллихэн провел лично и скрыто, подтвердила его подозрения. Калли быстро убедился, что начальник станции уже знал о плане побега; охрана просто давала Правлению возможность выпустить пар — до момента, когда лодка будет готова. Стоит этому моменту наступить — и охрана быстро конфискует j готовые части лодки.

Поскольку план, разработанный Правлением, был заранее обречен на неудачу, Калли принялся искать другой, менее очевидный способ побега. И вскоре его обнаружил. Теперь он рассчитывал купить этой ценой места для Доука и Вила. Но необходимо было выждать момент, когда Правление окажется поставлено перед фактом, и ему не останется ничего другого, как принять в число беглецов и протеже Каллихэна.

Поэтому он выжидал, тем временем с помощью Вила знакомясь с языком и культурой молдогов. Это оказалось сложнее, чем он предполагал. Сначала Джемисон был рад вопросам Калли, потом начал хмуриться, наконец даже резко сказал:

— Приятно, конечно, когда к делу всей твоей жизни проявляют интерес, но зачем тебе все это знать? Ты можешь просто проконсультироваться со мной, если возникнут вопросы.

— Я хочу понять молдогов, — объяснил ему Калли.

— Понять? — Брови Вила удивленно дрогнули. — Но как ты или любой другой человек можете их понять, если ваша исходная предпосылка гласит: «Все молдоги — чудища, уроды»?

— Чудища? — в свою очередь изумился Калли. — Ты меня с кем-то спутал, Вил. Я ведь тоже приграничник, как и ты. Я не с Земли или какого-нибудь другого Старого Мира.

— Ничего подобного! — отрезал Джемисон, — Это не имеет, значения — землянин ты или приграничник. На подсознательном уровне все вы реагируете на молдогов одинаково. В глубине, на j животном уровне, вами руководит старая концепция: «чужак» значит «враг». А «враг» значит нечто чудовищное, злобное, отвратительное. Нет, — решительно заявил Вил, — не стану я тебе рассказывать о молдогах. Ты все равно не поймешь, собственные предрассудки не дадут. Когда тебе понадобится конкретная информация, посоветуйся со мной. Но учить тебя всему, что сам знаю, я не хочу — твое неверное восприятие проблемы станет только еще глубже.

Таким взволнованным Калли старика еще не видел. О’Рурк поступил мудро — не стал настаивать, на несколько дней сделал вид, что забыл о разговоре. Тем временем он и сам пришел к заключению, что в словах Вила имеется определенный смысл. Тогда он снова подошел к Джемисону.

— Знаешь, Вил, я подумал и решил, что ты прав. Я в самом деле считал молдогов чудищами — в глубине души. Но ведь без твоей помощи я никогда не смогу взглянуть на них по-другому.

Вил хмуро смотрел на Калли, потом вздохнул.

— Ты прав, — сказал он. — Слишком много приходилось мне встречаться с дураками, которые ничего не желали слушать. Понимаешь, в большинстве своем люди даже знать не хотят о подсознательных барьерах, которые возникают между представителями разных культур. Что же говорить о различиях между человеком и молдогом?

— Попробуй это мне растолковать, ты ничего не теряешь, — предложил Калли. — Например, что ты имел в виду, упоминая о культурных барьерах?

Вил вдруг засмеялся, в голосе его прорезался энтузиазм.

— Ладно, расскажу тебе одну историю. Но сначала ответь — тебе приходилось общаться с людьми, которые в разговоре становятся к тебе так близко, что ты даже ощущаешь их дыхание на лице?

— Действительно, случалось такое, — сказал Калли.

— Ну, тогда я буду тебе рассказывать, а ты имей это в виду, Насколько я знаю, случай этот имел место еще в двадцатом веке. Согласно источнику, произошел он во время дипломатического коктейля, на котором послы Англии и Италии разговаривали друг с другом, стоя лицом к лицу. В ходе беседы они постепенно, сами того не замечая, перемещались через комнату — один пятился, другой наступал. Пятился англичанин, а наступал итальянец. — Джемисон вдруг замолчал, вопросительно глядя на Калли. — Как ты думаешь, почему так получалось? — спросил он.

— Понятия не имею.

— Дело в том, что у людей разных культур разные понятия о комфортном расстоянии до собеседника в разговоре. Для итальянца оно было вдвое меньше, чем для англичанина. В результате, англичанин, смутно испытывая неловкость, начал, сам того не замечая, пятиться, пытаясь установить приемлемую для него дистанцию. Но стоило расстоянию увеличиться, как дискомфорт начинал испытывать итальянец — и теперь уже он подсознательно делал шаг вперед… При этом ни один из дипломатов не осознавал, в чем причина испытываемого ими дискомфорта.

Каллихэн рассмеялся.

— Могу себе представить!

— Очень хорошо, — сказал Вил. — Кстати, что касается молдогов, то у них существуют две комфортных дистанции — «индивидуальная», примерно в восемь футов, и «личная» — около двенадцати дюймов. Но не будем пока об этом. Ты не читал случайно книг Эдварда Т. Холла, он жил в двадцатом веке?

Калли отрицательно покачал головой.

— Среди прочих, он написал книгу под заглавием «Беззвучный язык». Там рассказывается о небольшом городке на Американском Западе, в котором большинство представителей городской власти имели испано-американское происхождение, в то время как очень многие проезжающие через город принадлежали к англосаксонскому типу культуры. Предел скорости в черте города был установлен пятнадцать миль в час — и ни милей выше. Испано-американский полицейский неуклонно задерживал всех, кто превышал скорость — пусть даже ненамного. По сути, ничего страшного, но вскоре англосаксы стали замечать, что арестованные за превышение скорости испаноамериканцы отделывались в суде гораздо легче, чем они, и пришли в негодование.

Калли вновь засмеялся.

— Я бы на их месте сделал то же самое!

— Не сомневаюсь, поскольку твои корни явно ближе к английской культуре, чем к испанской, — заметил Вил. — Но суть в том, что обе стороны — испаноамериканцы и англосаксы — с точки зрения своих культур поступали нормально. Для испанцев закон — понятие формальное. Или ты нарушил закон или нет. Если их задерживал полицейский, они подчинялись беспрекословно. И только после ареста они прибегали к неформальным методам, использовали свои семейные связи, потому что в слабой правительственной системе у всех имелись какие-нибудь друзья или родственники. С другой стороны, англосаксы весьма вольно относились к нарушению закона. Им представлялось, что предел скорости должен быть гибким, учитывая условия и ситуацию на дороге. Но как только в дело включалась машина закона, они становились чересчур официальными и неуступчивыми. Суд должен быть в высшей степени непредвзятым — ничего другого им и в голову прийти не могло. Конфликт между культурами зашел так далеко, что во время одного из задержаний полицейский был ранен, и ему пришлось арестовывать нарушителя с пистолетом в руке. В результате разные этнические группы вели себя правильно, но каждая — согласно собственным культурным канонам, отчего постоянно были на ножах.

— Ну, ладно, — сказал Калли, когда Вил закончил, — идею твою я понял: Совет Трехпланетья и Послы молдогов, сами того не осознавая, говорят на разных языках…

— Иначе и быть не может! — воскликнул Вил. — В том-то все и дело. Они в принципе не могут понимать друг друга: молдоги — нас, людей, а мы, люди — молдогов. Например, главой тройки Послов является адмирал Рун. Люди, естественно, принимают двух остальных за эскорт или помощников. Но как по-твоему, почему — с точки зрения молдогов — они здесь втроем?

— Понятия не имею, — сказал Калли. — Просвети мое невежество.

Вил не заметил юмора. Он был слишком поглощен темой разговора.

— Их трое потому, что в понимании молдогов вообще не существует такого понятия, как «отдельная личность». Примерное соответствие этому — их триада, тесное взаимодействие трех индивидов. Теоретически это трое братьев или сестер, но на практике — любая комбинация из трех особей. Это — ячейка общества молдогов. Они думают и определяют свое отношение к действительности, как единое целое, принимая решения так же, как делает это человек. Они действуют, как единый цельный индивид. Вот почему Послов должно быть три, хотя Рун — Старший Брат, доминанта триады. Очень сомневаюсь, что Брейт и его сотоварищи по Трехпланетному Совету подозревают, насколько зависят решения, принимаемые Руном, от мнений его двух Братьев, не говоря уже о нюансах ведения дипломатических переговоров с трехличностным индивидом.

— Я бы тоже сомневался, — заметил Калли. — Но насколько твои знания достоверны? Ты опираешься на мифы и легенды молдогов, а в сказках случается что угодно. Взять хотя бы земные волшебные истории об эльфах, феях, духах и гоблинах — по-моему, к реальной жизни, к поступкам и мотивам поведения людей они имеют мало отношения.

— Ошибаешься, очень сильно ошибаешься, — с жаром возразил Джемисон. — Все персонажи наших мифов — это глубинные элементы культуры. При их сопоставлении можно увидеть, чем и насколько одна культура отличается от другой, хотя все они — земные, человеческие. Вот, например, балканские легенды об упырях, которые, выпивая кровь жертвы, тем самым превращают ее в сородича-вампира, такого же, как они. Предательство, измена — постоянные элементы истории этого региона, и они отражаются в легендах. Смысл прост: доверять нельзя никому, даже женщине, которая тебя любит, даже лучшему другу. Укус вампира за одну ночь превратит их в самых опасных твоих врагов. Теперь, для противопоставления, посмотрим на регионы Британских островов и северо-западной Европы. Вспомни легенды об английских фантастических созданиях вроде гоблина, брауни или шотландской феи. Как ты считаешь, чем они отличаются от вампира?

Калли на миг задумался.

— Они… не опасны для жизни человека, — сказал он. — По крайней мере, не в том смысле, что упыри…

— Именно так! — воскликнул Вил. — Все они — эльфы, брауни, гоблины, феи — проказливы, но не опасны для жизни человека, если только с ними поступают честно! Короче, их характер противоположен характеру вампиров: они честны сами и любят честную игру.

— Это верно, — задумчиво сказал Калли. — Если вдуматься, то это очень английское выражение: «честная игра».

— Более чем, — согласился Джемисон. — Недаром англичан называли нацией лавочников. И шотландцы, и англичане — оба народа славились тем, что твердо держали данное слово и до последней запятой выполняли условия заключенного контракта.

— А вот ирландцев, — усмехнулся Каллихэн, — нацией лавочников не называли.

— Нет. Но параллельные мифические типы, отражающие общий характер культуры, наблюдаются и здесь. Старый Ник — существо сверхъестественное. Но стойкий и смелый ирландец, особенно если справедливость на его стороне, всегда может победить или перехитрить Старого Ника. То есть, человек на равных противостоит мифическому персонажу — если, конечно, у первого хватает отваги. В раннегерманской легенде о Беовульфе появляется чудовище Грендель, которое питается человеческим мясом — двоюродный брат вампира. Никто не может устоять против Гренделя — пока не появляется герой, Беовульф. Он побеждает демона в бою, загоняет в болото и приканчивает. Теперь попробуем найти соответствия человеческим легендам в мифологии молдогов. Тебе приходилось слышать о «четырех всадниках Апокалипсиса»?

— Да, — кивнул Калли.

— Прекрасно. Итак, в этом мифе четыре персонажа. Соответствующий миф молдогов содержит один персонаж, вернее, три в одном. Имя его — Демон Тьмы. Я сказал о «троих в одном», поскольку Демон Тьмы, как и все молдогские личности, имеет тройственную природу. Собственно Демон — доминанта триады, вождь, лидер; помимо него в триаду входят еще Книжник и Безумец. Легенда повествует, как Книжник и Безумец объединяют усилия, чтобы освободить Демона, а потом — уже всей триадой — они начинают исполнять свое роковое предназначение среди молдогов…

— Минуту, минуту, — перебил Калли. — Что значит — роковое предназначение?

— Мы подходим к сути дела, — сказал Вил. — «Четыре всадника Апокалипсиса» сеют голод, войну, чуму и смерть — все это физические формы, в которых выражается гибель народа. Демон Тьмы в прямом смысле не угрожает народу молдогов физической смертью, потому что для молдогов война, смерть, разрушения, болезни — это не столько зло, сколько симптомы рокового Великого Зла… — Вил торжественно замолчал, внимательно глядя на Каллихэна.

— А именно? — полюбопытствовал тот.

— Перемена, — торжественно провозгласил Вил. — Великое Зло — это Перемена в Аспекте Достоинства.

— Аспект Достоинства? — Калли подавил невольный смешок, но лицо, очевидно, его выдало.

— Над этими вещами молдоги никогда не смеются, — с упреком сказал Джемисон. — Вспомни, я уже говорил: концепция Достоинства — это то самое острие, на котором крутится волчок культуры молдогов, подобно тому, как наша культура, в свою очередь, вращается на острие идеи Справедливости. Совершать правильные поступки, быть на стороне справедливости — неизменно важно для любого представителя любой культуры, независимо от того, какие именно стандарты справедливости и несправедливости данная культура использует. Теперь представим, что ты молдог, доминирующий член триады. Что будет заботить тебя в первую очередь? Ты будешь изо всех сил стремиться быть достойным — в противоположность недостойным.

— А как мне узнать, где достоинство, а где нет? — спросил Калли.

— Никак, — покачал головой Джемисон. — Здесь и таится одно из кардинальных отличий мышления молдогов от человеческого. У отдельного человека всегда есть представление о том, что хорошо и что плохо, и отнять у него это представление невозможно — вспомни череду святых мучеников земной истории. Но у молдогов стандарт достоинства подвержен переменам, и никакой индивид не в силах эти перемены контролировать. Таков один из главнейших аспектов культуры молдогов. С ним живут и умирают — потому что в достаточно большей степени потерять достоинство — судьба, которой любой молдог предпочтет смерть.

Каллихэн внимательно слушал седовласого антрополога, усевшись по-турецки в темном углу под лестничным пролетом.

— Но почему? — тихо спросил он.

— Чтобы понять, тебе придемся напрячь воображение, — сказал Вил. — Дело в том, что быть достойным среди молдогов — это значит жить в соответствии с акциями лидеров, обеспечивающих выживание всего народа. Окажись индивид почему-либо связан с каким-нибудь бедствием — эпидемией, неудачной войной — он потеряет часть своего достоинства. Если подобные события достаточно масштабны и угрожают существованию народа или чересчур часты, тогда виновные теряют достоинство до такой степени, что лишаются статуса лидеров. В понимании молдогов это означает, если попытаться перевести их понятия на наш язык, Перемену в Аспекте Достоинства. Иначе говоря, достоинство покинуло вождей народа и перешло на каких-нибудь других молдогов, которых теперь нужно отыскать, чтобы передать власть в их руки.

Калли присвистнул.

— Теперь ты понимаешь, сказал Джемисон, — что молдог, совершив какой-либо поступок, предприняв некую акцию, не может сразу же определить, сохраняет он достоинство или теряет его. Выяснить это можно лишь после того, как данное событие станет частью истории народа. Молдогу остается лишь полагаться на верность собственного суждения и лелеять надежду, что в исходе событий он достоинства не потеряет.

— Следовательно, концепция Достоинства важнее и выше отдельной личности? — задумчиво спросил Каллихэн.

— Совершенно верно. И следует опасаться не только собственных промахов. Если молдог оказался даже самым косвенным образом связан с какими-либо неудачными акциями, он все равно теряет достоинство. А управлению такие связи, как ты понимаешь, не поддаются. Все дело в стратегии выживания, которую применяет культура молдогов. Они стремятся поставить у кормила власти лучших своих представителей — из всех, имеющихся в данный момент. И косвенная вина — это не тот вопрос, который молдоги станут обсуждать. В их понимании, это всегда является доказанным фактом.

— Но почему ты полагаешь, что косвенная причастность к неудачным акциям не является виной отдельной личности? — спросил Калли.

— Потому, что общество молдогов имеет иерархическую структуру, — пояснил Вил. — Как таковой, молдог принадлежит к фундаментальной ячейке, триаде. Триады входят в семью. Несколько семей образуют септ. Несколько септов — клан. Кланы образуют народ, которым управляет главный — в данный момент — клан. Внутри правящего клана существуют правящие септ, семья и, наконец, индивид, то есть триада, являющаяся вождем в нашем понимании. Если народ постигают какие-то бедствия, начинается потеря достоинства, направленная сверху вниз. Правящий клан низвергается, остальные ведут жестокую борьбу, пытаясь определить, какой из них — Самый Достойный в настоящий момент или, попросту говоря, кто сильнее остальных. И когда Самый Достойный клан одерживает победу, общество меняет ориентацию относительно нового правящего клана, а тот, в свою очередь, выдвигает необходимый ряд правящих ячеек, вплоть до отдельного правителя — точнее, триады правителей.

— А низверженный клан становится недостойным? Так? — уточнил Каллихэн.

— Не совсем. Не весь клан — только королевская, так сказать, семья. — Вил задумался. — Недостойный — это крайняя степень. Если ты стал недостойным — считай, тебя практически нет. В нашем языке этому термину могло бы соответствовать понятие «нечеловеческий» — в самом прямом и буквальном смысле, выводящем личность за пределы человеческого рода. То же самое вытекает у молдогов из термина «недостойный». Какое бы страшное преступление ты ни совершил, молдог никогда не назовет тебя недостойным. Если он действительно полагает тебя таковым, то с его точки зрения вообще нет смысла к тебе обращаться. В крайнем случае, он может обвинить тебя в «малопочтенности».

— А что с остальными членами клана? Отделываются легким испугом?

— Нет, Достоинство покидает весь клан, — сказал Джемисон. — Но степень этого процесса внутри общественной структуры находится в прямой зависимости от того, какое положение данные ячейки занимали, какой властью пользовались и, следовательно, насколько они ответственны. В первую очередь, это триада-«правитель». Для нее существует один выход — самоубийство. Их примеру могут последовать многочисленные родственники, входящие в семью. Остальные семьи «королевского» септа не обязаны, как правило, совершать самоубийства — ни как семьи, ни как отдельные личности. Септы клана, родственные правящему, теряют достоинство в еще меньшей степени и так далее…

— И по легенде, — задумчиво произнес Калли, — виноват во всем Демон Тьмы?

— Нет, — покачал головой Вил, — Демон не является причиной перемещения достоинства с одного клана на другой. Он лишь символизирует Перемену. Там, где он — всегда и всюду начинаются несчастья и бедствия. Если они длятся слишком долго, молдоги делают вывод — достоинство покинуло правящий клан и его внутреннюю иерархию. Как только идея оформилась, каждый из остальных кланов начинает считать преемником достоинства именно себя. Они стремятся взять власть над остальными кланами в свои руки — начинается борьба, в ходе которой определяются новые вожди.

— Значит, — подытожил Калли, — появляется Демон — и все летит вверх тормашками?

— Да. Теперь ты понимаешь, почему фигура Демона — главная среди темных персонажей мифологии молдогов. Теперь, в наши дни, они переросли непосредственное откровенное суеверие, стали технологической цивилизацией, и в этом похожи на нас. Но несмотря ни на что, мифы и легенды остаются неотъемлемыми элементами их культуры.

— Понимаю, — протянул Каллихэн. — Очень даже понимаю. Но расскажи подробнее об этом Демоне. Что конкретно говорит о нем легенда?

Джемисон с удовольствием выполнил просьбу.

…Уголком глаза Калли вдруг уловил некое движение, прервавшее течение его мыслей. Он чуть повернул голову.

Наконец-то! Это был Доук. Постепенно приближаясь, малыш трудолюбиво подметал палубу. У него была такая же швабра, как у Вила, собственно, это и была Вилова швабра — а среди обрывков бумаги Калли заметил знакомый гвоздь. Должно быть, Вил поменялся работой с Доуком, чтобы предоставить тому свободу передвижения. Калли поймал взгляд Доука, едва заметно кивнул в сторону зоны свалки и принялся обрабатывать нижний релинг леерного ограждения, постепенно передвигаясь в том же направлении.

Он продолжал соскабливать старую краску, пока не оказался в виду площадки размерами пятнадцать на шесть футов, открытой в сторону океана. Здесь спускались вниз громадные контейнеры, наполненные мусором и пищевыми отходами. Заключенные, спускавшие их на цепях, цепями же пристегивались для безопасности к стене надстройки — подкармливать акул и прочих морских поедателей падали, собиравшихся в шестидесяти футах внизу, следовало осторожно.

Не разгибаясь, Каллихэн нырнул за угол и оказался в зоне свалки, где обнаружил, что остальные члены Правления в нетерпении ожидают его.

7

В Правление входили люди крепкого сложения, хотя и далеко не всегда выдающегося роста. Исключение составляли Марк Листром, ростом не уступавший Калли, и доктор Джеймс Той совсем седой, тощий, как жердь, и бывший лишь чуть-чуть ниже О’Рурка. Той стоял возле стены в месте, где к ней крепилась цепь с поясом. Пояс пустовал — дежурного мусорщика явно куда-то отослали, чтобы не мешал собранию: еще далеко не все контейнеры были опорожнены, а часть палубы, наклонно уходившей здесь вниз, к воде, блестела от жира и была усеяна объедками. Рядом с мощной цепью и толстым поясом доктор Той казался на редкость хрупким — удивительно, как удавалось ему выживать в тюрьме, где гибли люди намного моложе его — от болезней или кончая жизнь самоубийством.

Рядом с доктором Листром казался громадным, как скала. Именно к нему и обратился Калли, приблизившись к собравшимся.

— Что стряслось?

— Североамериканский челнок прибывает вне расписания, — ответил тот. — Посыльный начальника станции только что сообщил. Даже не челнок, а личная яхта одного из членов Трехпланетного Совета; на борту — три посла-молдога, желают на нас посмотреть. Зачем — неизвестно. Прибудут через три часа — уже даже меньше, чем три! В последних словах слышалось ворчливое неодобрение — упрек, адресованный Каллихэну.

— Прошу прощенья, — сказал О’Рурк, чуть покачнувшись; при этом взгляд его как бы ненароком скользнул в сторону леерного ограждения. Доук продолжал драить палубу, ненавязчиво приближаясь к зоне свалки. Взгляд Доука встретился с глазами Калли, и тот энергично согнул и разогнул палец — знак поторапливаться.

— Что будем делать? — вступил в разговор доктор Той. — Вот в чем вопрос. Лодка еще не готова, да и времени незаметно пронести на палубу готовые части уже не остается.

— Изобразим бунт и захватим шлюпку с челнока, когда она причалит к платформе, — проворчал Листром. — Потом захватим челнок. У нас не будет и сотой доли шанса, ты сам прекрасно знаешь! — возразил Той; очевидно, они начали спорить еще до появления Калли. — За последние два года этот вариант мы уже сто раз пережевывали. Охрана только этого и ждет — что мы нападем на шлюпку с челнока.

— С обычного полицейского челнока! — упрямо настаивал Листром — А это — частная яхта, и пилоты на ней — гражданские…

Калли украдкой бросил взгляд на Доука. Коротышка уже добрался до угла и теперь стоял и ждал. О’Рурк подал ему знак начинать.

— Другого такого случая больше не будет! — яростным шепотом продолжал втолковывать доктору Листром. — Частная яхта с гражданскими пассажирами! Ты головой подумай!

— Именно головой я и думаю, — ответствовал Той. — Охрана будет беречь эту яхту, как зеницу ока — ведь на борту три молдогских посланника. Они будут ее охранять, как никогда и никого не охраняли. Спорю, они уже сейчас злые, как черти — проклинают ответственность, которая свалилась вдруг им на головы. Лично я другого выхода не вижу, как сложить руки и переждать. Нужно закончить наш ялик, дождаться очередного конвойного челнока — все, как планировали…

Он замолчал, потому что к собравшимся спокойно подошел Доук и остановился, приставив швабру к стене. В кругу мужчин мощного телосложения Доук казался совсем подростком. Глаза его внимательно оглядели собравшихся.

— Чего тебе, Доук? — фыркнул Листром, — Это собрание Правления. Ступай отсюда!

— Знаю. Потому я и здесь, — ответил Доук. — Он повернулся к Калли. — У меня имеется решение вашей проблемы.

— Иди отсюда! — заворчал Листром. — Или я тебя за борт скину!

Он с угрожающим видом шагнул к Тауншенду и вдруг замер. Доук повернулся и спокойно сделал несколько шагов, остановившись прямо на отполированных до блеска рельсах, по которым соскальзывали вниз контейнеры с отбросами. Обычно дежурные мусорщики работали здесь, пристегнувшись к стене. Однако на Доуке не было сейчас страховочного пояса.

Каллихэн вздохнул и постарался расслабиться — в животе появился тугой комок. Этот план побега был придуман им самим, но идея встать над шестидесятифутовой пропастью, на дне которой кишели голодные акулы, принадлежала уже лично Доуку.

— Давай, сбрасывай, — обычным своим безразличным тоном сказал Доук. — Или все-таки послушаешь, может быть?

— Говори, — приказал Той. Как и все остальные, он завороженно смотрел на Доука. Тросов среди членов Правления не было, но Доук вел уж слишком рискованную игру — гораздо опаснее, чем у человека, без страховки идущего по канату между двумя небоскребами.

— Ладно, — бросил Доук. — Смотрите вниз. — Он показал на голубые волны, рассекаемые спинными плавниками голодных акул. — Через несколько часов прибудет специальный челнок, — сказал он. — Как я об этом узнал — неважно. Шестеро или семеро смогут бежать — при условии, что доберутся до него, не попав акулам в пасть. Никто из вас понятия не имеет, как это сделать. Но Вил Джемисон знает способ. — Он сделал паузу, выжидающе посмотрел на членов Правления. — Если мы с Вилом будем в числе совершающих побег, я открою вам секрет. Если нет — мы с ним попытаемся бежать сами.

Тауншенд смолк, ожидая ответа.

— Продолжай, — хрипло проговорил Той. — Если план хорош… мы согласны.

Доук не спешил открывать карты. Вместо этого он обвел взглядом остальных собравшихся.

— Мы даем тебе слово, — быстро произнес Калли. — Выкладывай.

— Ладно, — Тауншенд повернулся, снова посмотрел в сторону океана; члены Правления затаили дыхание. — Вот там, — Доук показал на свободный от водорослей участок поверхности неподалеку от станции. — Вот там они посадят яхту — примерно в шестидесяти ядрах по ветру. Такое расстояние покажется им безопасным. Они вышлют шлюпку, подъемник поднимет гостей на палубу. — Он повернул голову и посмотрел Калли в глаза. — Тем временем Вил, я и те, кого вы назовете, будем уже на пути к челноку.

— Вплавь? — спросил Калли, давая Доуку возможность быстро изложить план и поскорее вернуться в безопасность палубы. Скользкие металлические направляющие совсем ему не нравились.

— Нет, мы поплывем вон в тех штуках, — ответил Доук, показывая на аккуратно поставленные друг на друга пустые мусорные контейнеры; они были чисто вымыты океанской водой — после того, как обитатели здешних вод расправились с их содержимым — и на цепях втянуты обратно наверх. — Яхта будет дрейфовать по ветру, — продолжал Доук. — Ветром нас и понесет прямо на нее. В каждом контейнере поместится по человеку. Для акул чистые контейнеры никакого интереса не представляют.

— Понятно, — кивнул Каллихэн, оценивающе взглянув на Доука. — Но мы-то вам зачем? Вы с Вилом могли бы самостоятельно воспользоваться этой идеей.

Доук пожал плечами.

— Кто-то должен отвлечь внимание охраны. Нужно поднять бунт. И нам нужен ты, Калли… так Вил говорит… мы должны вернуться на Калестин. С тобой у нас будет больше шансов.

— Ладно, шагай сюда, — скомандовал О’Рурк.

Доук покинул опасное место на скользком слипе, и люди перевели дыхание. Калли повернулся к членам Правления.

— Будем голосовать, я полагаю, — сказал он. — Стой здесь, — добавил О’Рурк, обращаясь к Доуку. Он построил собравшихся цепочкой, словно дежурный трудовой наряд, и повел их ко второму обычному месту сбора — палубному машинному отделению. Здесь, в безопасной уединенности темного угла — двое заключенных, не входивших в Правление, были оставлены за пределами слухового восприятия, чтобы предупредить собрание в случае появления охраны, — они детально обсудили дело.

Немного придя в себя, члены Правления в один голос выразили самое горячее возмущение — как так, эти двое не только примут участие в побеге, но еще и займут места двух уже отобранных Правлением кандидатов? Каллихэн предложил включить Доука и Вила дополнительно, но тут дала себя знать расчетливость членов Правления, на которую Калли и делал ставку; приняв неизбежное, они решили сохранить хорошую мину при плохой игре и выжать из неблагоприятного расклада максимум пользы. В конце концов было решено, что к Доуку и Вилу присоединятся Калли, Листром и доктор Той. Пять человек — самый безопасный минимум для побега.

На этом собрание было закончено — время уже поджимало — и заключенные поспешили каждый по своим делам, в первую очередь — готовить инсценировку бунта, которой надлежало отвлечь внимание охраны и прикрыть попытку бегства.

Таким образом, три часа спустя пятеро беглецов сидели, притаившись, в нише с чистыми мусорными контейнерами. Над восточным горизонтом в сиянии послеполуденного неба появилась черная точка. Очень быстро она выросла, превратившись, как и предсказывал Листром, в роскошный аппарат класса «космос — атмосфера», рассчитанный на двенадцать пассажиров. Челнок снизился и прошел над платформой Первой станции. Собравшиеся на палубе оборванцы-заключенные приветствовали его издевательскими репликами и смехом. Охранники поспешили броситься на усмирение, а челнок, легко, словно чайка — хотя на вид аппарат был неуклюжим, с крыльями-обрубками и толстым цилиндрическим корпусом — сделал разворот и опустился на синие тихие волны в пятидесяти ярдах от платформы.

— Погоди, — скомандовал Калли, потому что Доук уже начал было пробираться между контейнерами к краю площадки.

В борту челнока открылся люк, из которого выскользнула небольшая моторка. Тут же она поднялась над водой на воздушной подушке и, покачиваясь, замерла. В шлюпку сошли шестеро пассажиров.

Трое из них выделялись безволосыми головами, очень узкими плечами, темной одеждой и такой же темной кожей. Они стояли плечом к плечу, самый рослый — на полголовы выше остальных — в центре. Развернувшись, моторка плавно заскользила над водой к дальнему концу Первой станции, где имелся канатный подъемник, доставлявший визитеров на шестидесятифутовую высоту палубы.

— А что это за молдог в центре торчит? — буркнул Листром, когда шлюпка достигла угла платформы и остановилась у подъемника.

— Один из их космических адмиралов, — тихо ответил из-за спины Калли голос Вила. — Судя по одежде и воротнику. По тем же признакам он — Старший Брат триады. Следовательно, остальные двое — Младшие Братья. Все трое приходятся родственниками Императорской Семье — по линии кадетов. Учитывая все это, я бы предположил, что перед нами — лично адмирал Рун.

— Как тебя понимать? И откуда ты все это знаешь? — пробормотал Листром, рассматривая узкоплечих молдогов в длинных ниспадающих одеждах. Шлюпку уже поднимали на палубу.

Вил засмеялся. Но смех его донесся до Каллихэна словно бы издалека. Сам О’Рурк не отрывал глаз от молдога, стоявшего в центре триады. У Калли всегда был талант интуитивно ощущать мотивы поступков других людей. И сейчас ему казалось, будто он в самом деле чувствовал то же самое, что испытывал адмирал Рун.

Еще мальчиком, на Калестине, когда молдогские разведкорабли наведывались иногда с визитами в колонии землян, ему дважды случалось видеть молдогов. Но никогда раньше он не испытывал при их виде эмоционального соучастия. Возможно, сейчас причиной этого послужили уроки, преподанные ему Вилом. Теперь молдоги представлялись О’Рурку существами иноразумными и вполне человеческими одновременно. Казалось, он чувствовал и понимал эмоции этого инопланетянина, несмотря на всю его очевидную телесную непохожесть.

Как и все молдоги, Рун напоминал карикатуру на человека. Позвоночник был намного прямее, чем у людей, отчего адмирал и его Младшие Братья сильно выделялись осанкой среди сопровождающих-землян. Еще его выдавали слишком узкие плечи — у молдогов плечевые суставы смотрели скорее вперед, чем в стороны. Но более всего поражало лицо в рамке высокого воротника.

Череп был совершенно лыс, на лице также не было никакой растительности, а кожа — темная и такая тонкая, что казалась почти прозрачной. Очертания костей под этой кожей едва смягчались жировой прокладкой, тоже не такой толстой, как у людей. «Мягколицые» — так, по словам Вила, молдоги прозвали людей на своем языке. В самом деле, по сравнению с лицами землян, сопровождавших тройку молдогов, физиономии инопланетян больше напоминали черепа, обтянутые пергаментом.

У Руна не было бровей — их заменяли защитные костяные выступы. Глаза походили на горизонтальные щелки, верхние и нижние веки имели одинаковую подвижность. Нос был длинный, тонкий — словно костяной выступ, заканчивающийся ноздрями, располагавшимися под почти прямым углом к лицу. Щеки напоминали костяные пластинки, а тонкая щель рта разделяла челюсти, имевшие одинаковую ширину.

Шея, видневшаяся в прорези высокого V-образного воротника, казалась тонкой, но при взгляде сбоку становились видны мощные переплетения мышц. В целом молдог производил впечатление существа слабого и хрупкого, что не соответствовало истине, хотя средний представитель этой расы в самом деле уступал ростом и весом типичному землянину.

На лице адмирала Руна, которого сейчас пристально рассматривал Калли, он заметил множество морщинок — словно трещины на лаке, покрывающем антикварную мебель. Однако выражение лица было непроницаемым для человека.

Совершенно непроницаемым — если бы не странная искра понимания, вдруг проскочившая между инопланетянином и Калли. О’Рурку показалось, будто невидимый ветер подхватил его; он вдруг почувствовал себя молдогом, доминантой триады, окруженным непредсказуемыми чужаками-землянами, на нем лежала ответственность за установление взаимопонимания с этими мягколицыми — а они, похоже, были не в состоянии этого понимания достичь.

Сплав чувства одиночества — каким может испытывать его лишь молдог — и отваги… Ощущение это пронзило Калли, словно нож, всаженный под ложечку.

— Достойный… Весьма достойный Старший Брат… — помимо воли пробормотал он на языке молдогов. — О, мой достойный родственник Рун!

Собственный шепот вернул Каллихэна к реальности, и он снова стал землянином.

— …зависит от того, куда вы смотрите, — тем временем говорил Листрому Вил. — Наши знаки отличия для инопланетян тоже ничего не означают. Для молдогов покрой одежды — это все. Вот такой высокий стоячий воротник отличает индивида, занимающего в обществе высокое положение. Воротник отклоняется назад — значит, обладатель одежды военный. V-образная прорезь спереди…

— Да ты, клянусь, эксперт по молдогам! — На грубом, каменном лице Листрома отразилось уважение. Теперь он смотрел на Джемисона совершенно другими глазами.

— Экспертов по молдогам не существует, — скромно отозвался Вил. — Может быть, только среди самих молдогов. И все же…

— Пора! — коротко бросил Калли, и оба тут же прикусили языки.

Шлюпку только что подняли на палубу, и в тот же момент из другой секции вдруг донеслись крики, шум, звон металла — подготовленная инсценировка бунта началась. Пятеро беглецов во главе с Калли бросились к краю платформы и начали спускаться по заранее свешенным цепям.

Каллихэн быстро перебрал руками звенья. Шум над головой становился все громче. О’Рурк достиг предназначенного для него контейнера — тот висел на цепи в какой-нибудь паре футов над волнами. В контейнере оказалось достаточно просторно, и Калли присел на дно. Остальные тоже почти достигли своих мусорных баков. Калли подождал, пока все закончат спуск.

— Готовы? — крикнул О’Рурк. — Хватайте канат!

Пять рук взметнулись одновременно, пальцы крепко обхватили тонкий, но прочный канат, бежавший от контейнера к контейнеру. Теперь, если хотя бы один из беглецов будет по воле ветра прибит к борту челнока, он сможет с помощью каната подтянуть всех остальных. По крайней мере, они на это надеялись.

— Крепи канат! — приказал Калли.

Беглецы сделали на веревке петли и затянули их вокруг ручек контейнеров.

— Теперь — падаем! — сказал Калли и перерезал веревку, соединявшую контейнер и цепь.

Дело было рискованным. Калли попытался уловить подходящий момент, когда под его контейнером как раз проходил гребень волны. В этом случае высота от днища до воды составляла не более фута. Но веревка оказалась прочнее, чем он думал, и когда он ее все-таки перерезал, волна уже прошла. Контейнер рухнул в море, и Калли ощутимо ударило о стенку.

Он выглянул над краем бака — как там остальные? Оказывается, все благополучно справились с операцией. А Доук, занимавший крайний справа контейнер, даже пытался грести по направлению к челноку. Калли подхватил пластиковую полоску — все они запаслись такими, чтобы использовать в качестве импровизированных весел — но первая попытка грести только заставила бак вертеться, как пустотелого металлического дервиша. Подобно своим ирландским предкам, строившим рыбачьи лодки из обтянутых кожей ивовых прутьев, Калли столкнулся с проблемой — как заставить круглый плавучий предмет не вертеться на месте, а двигаться в нужную сторону. В конце концов, он сдался, решив использовать пластиковую полосу вместо руля.

К счастью, ветер довольно быстро нес их прямо к челноку. Сначала О’Рурку показалось, будто они вообще не двигаются с места, но когда бак случайно развернулся, и Калли взглянул назад, то с изумлением обнаружил довольно широкую полоску воды, отделявшую их от платформы Первой станции. Каллихэн развернул бак, чтобы посмотреть на челнок — яхта то появлялась, то исчезала из виду, когда контейнер прыгал на волнах, достигавших трех футов в высоту.

Мало-помалу они продвигались — причем в нужном направлении. Внезапно у Калли перехватило дыхание — что-то со скрежетом потерлось о борт контейнера; бак накренился. Выглянув, О’Рурк увидел серый вытянутый силуэт акулы. Ощущая отвратительный ледяной комок в животе, Калли присел на дно своего металлического поплавка.

Однако больше о борт контейнера никто не терся, и немного погодя он снова выглянул. Челнок оказался уже почти рядом. Со стороны Первой станции доносился не просто шум, а нечто вроде завывания диких зверей. Время от времени щелкали сухие разряды парализаторов. Очевидно, инсценировка бунта вышла из-под контроля предводителей, и сейчас сотни доведенных до бешенства годами заключения в тесных помещениях людей через захваченные подъемники вырвались на палубу, чтобы дать разрядку так долго сдерживаемой ненависти. Калли развернул контейнер в сторону челнока, увидел, что они почти достигли цели, и…

Но их несло мимо!

Упрямые мусорные баки отказывались дрейфовать, вытянувшись широкой цепочкой, обеспечивавшей наибольшие шансы встретиться с челноком. Вместо этого контейнеры с доктором Тоем и Листромом прибило к тем, в которых скрючились Вил и Доук. В результате Калли оказался на левом фланге чего-то больше напоминающего не цепочку, а компактную группу.

Именно слева от Калли и должна была остаться космическая яхта!

Несколько секунд Калли сидел на корточках, глядя на челнок. До него оставалось меньше двух десятков футов, но это были два десятка футов воды и трехфутовых волн. Потом он придал контейнеру более или менее вертикальное положение и отвязал канат, соединявший его бак с остальными.

— Трави канат! — крикнул он остальным и, нырнув в волны, мощными быстрыми гребками поплыл ко все еще открытому люку челнока.

На мгновение Каллихэн вспомнил серый акулий силуэт и едва не потерял мужество. Воображение живо нарисовало, как хищник бесшумно скользит к нему, раскрыв усеянную зубами пасть… Он тут же прогнал предательскую мысль, сосредоточившись на открытом люке.

Но мертвый груз четырех мусорных баков тащил его назад. Несколько бесконечных секунд он сражался с ним, находясь всего в нескольких ярдах от борта космического аппарата; масса контейнеров упорно тащила его мимо. Казалось, борьба не имеет смысла, его пронесет мимо люка раньше, чем он успеет дотянуться… и вдруг рука его, в отчаянном броске, ухватилась за край аппарели. Калли мертвой хваткой вцепился в холодный металл.

Фыркая и пыхтя от напряжения, он подтянул себя к отверстию люка, потом вскарабкался на аппарель, переполз через рельсы-направляющие, по которым соскальзывала в воду шлюпка, и несколько секунд лежал, обессилев и тяжело дыша.

Зачем начал подтягивать к люку остальные контейнеры. На это ушло несколько минут предельного напряжения всех мышц, но в конце концов четверо товарищей оказались рядом с ним. Листром, Доук и доктор Той сжимали самодельные ножи. Только у Вила не было оружия.

— Хорошо, — пропыхтел Калли. — Теперь проверьте, не остался ли кто-нибудь на борту. Доктор, Лис… вы пойдете на корму. Доук, мы с тобой идем на нос. Двинулись…

О’Рурк с Доуком побежали к носовому отсеку. В салоне они разделились, Калли нырнул в пилотскую, Тауншенд занялся камбузом и кладовой.

В отсеке управления никого не было. На секунду задержавшись, Калли окинул взглядом пульт управления. Да, типовая машина для увеселения богатых клиентов. Ткни пальцем почти в любого на многолюдной улице — и тот справится с ее пилотированием, не говоря уже о таком опытном космическом волке, как Каллихэн. Он повернулся и уже направился было в салон…

В камбузе вдруг пронзительно закричала женщина. Калли тут же вспомнил нож в руке мрачного безумца — Доука. Одним броском он оказался в салоне и метнулся в дверь камбуза.

Но ничего страшного не произошло. Загораживая выход из камбуза, стоял Доук, а перед ним — стройная светловолосая девушка в розовом пляжном костюме. Взгляд ее устремился на Калли в отчаянной надежде, что вернулся кто-нибудь из экипажа, и…

Калли тоже стоял, как громом пораженный.

— Алия! — хрипло сказал он.

— Калли! — Она побледнела как снег. — Мне сказали, что ты мертв!

8

Они стояли и смотрели друг на друга. Потом в дверном проеме появился здоровяк Листром.

— На борту пусто… — Листром замолчал, увидев Алию и Калли, но тот, придя в себя, уже начал действовать.

— Заприте ее в каюте! — отрывисто приказал он Листрому, стремительно развернулся на пятках и бросился в рубку.

Прыгнув в пилотское кресло, он ткнул пальцем в стартер, с облегчением увидел, как стрелки на всех нужных циферблатах ожили и закачались в зеленых секторах готовности. Тогда он нажал кнопку интеркома.

— Всем приготовиться! Держитесь, кто как может! — объявил он. — Мы взлетаем!

Пальцы сомкнулись на штурвале. Яхта, словно утка, настигнутая залпом охотничьих ружей, прыгнула вверх, оторвалась от воды и, набирая скорость и высоту, понеслась к горизонту. Над пультом засветился радарный экран. Патрульный корабль, инспектирующий окрестности Первой станции, шел обычным курсом — то есть неминуемо должен был перехватить поднимающий челнок.

— Поворачивай! Почему ты не поворачиваешь?

Это был Листром. Здоровяк стоял в дверях рубки, уцепившись руками за края проема — палуба челнока сильно накренилась. Потом одним броском он достиг кресла второго пилота и плюхнулся на сиденье.

— Нет! — крикнул Калли. — Им уже сообщили о бунте заключенных. Они решат, что мы спешим увезти послов-молдогов от греха подальше… Надеюсь, они так и решат. Может, патруль не рискнет совать нос, куда не просят, и перехватывать нас. Ведь считается, что с Первой станции бежать невозможно?

Листром ничего не ответил. Калли вел челнок прежним курсом. В последнюю минуту патрульный корабль быстро снизился до пятисот метров, уступая яхте дорогу. Коммуникатор молчал — патрульные их не вызывали.

Вскоре челнок уже приближался к верхним слоям атмосферы, небо вверху стало черным, а вспучившаяся горбом линия горизонта скрыла из виду и Первую станцию, и патрульный корабль. Они пропали с экрана.

— Теперь, Лис, — сказал Калли, — вызывай космопорт Сан-Франциско, спроси, намечен ли по расписанию на ближайший час взлет какого-нибудь межзвездного лайнера?

Листром наклонился к панели связи. Прислушавшись, Калли уловил ответ диспетчера из Сан-Франциско.

— Минутку, сэр. Да, «Звезда Севера» уходит на Меропу-3 и остальные планеты Плеяд. Старт через сорок две минуты. После этого…

Калли протянул руку, щелкнул переключателем, изображение перепрыгнуло на экран его консоли.

— Все в порядке, связь буду держать я, — сказал он удивленному диспетчеру. — Пожалуйста, соедините меня с капитаном «Звезды Севера». Немедленно, прошу вас. — В его голосе зазвучали металлические нотки нетерпения, потому что диспетчер не проявил желания исполнить просьбу, а лишь изумленно взирал на Калли. — Я — личный секретарь Алии Брейт, дочери полного члена Совета Амоса Брейта, и вызываю с борта его личной яхты. Мисс Брейт желает переговорить с капитаном «Звезды Севера». Будьте так добры.

Экран погас, став серым. Калли посмотрел на Листрома, Листром — на Калли.

— Сперва я думал пробраться на борт корабля вместе с командой заправщиков, — объяснил О’Рурк, — но теперь мне пришла в голову идея получше.

Он щелкнул переключателем интеркома, соединившись с каютой, возле номера которой горел красный индикатор — значит, там кто-то был. На экране появилось лицо Алии.

— Алия, — не вдаваясь в объяснения, сказал Калли, — я хочу, чтобы ты поговорила с капитаном лайнера «Звезда Севера».

— Калли, — начала она, но вдруг звук пропал, хотя губы девушки шевелились: О’Рурк отключил в ее каюте микрофон.

— Слушаю! — раздался новый голос. На экране Калли увидел мужчину в синем кителе с капитанскими нашивками. Он перевел изображение из каюты Алии на второй экран, не включая, однако, микрофона.

Алия удивленно смотрела на новое лицо на экране.

— Мисс Брейт? — Судя по взгляду, капитан узнал дочь советника, и мысленно Калли вздохнул с облегчением. Снимки Алии довольно часто мелькали в выпусках новостей, но всегда оставалась доля риска, что именно этот капитан ее не узнает. — Мисс Брейт, счастлив вновь гас видеть. Но что с вашим микрофоном? Он включен? Я вас почему-то не слышу…

Губы Алии шевелились. Калли быстро переключил связь с капитаном на свою консоль.

— Капитан? — приветливо, но достаточно официальным тоном сказал он, подавшись к экрану. — Прошу меня извинить, капитан, что-то не в порядке с интеркомом в каюте мисс Брейт. Она просила передать, что желает лететь на борту вашего корабля со своими друзьями. Их пятеро: Они прибудут через полчаса.

— Полчаса? — нахмурился капитан.

— Самое позднее, — успокоил его Калли. — Без багажа. Мисс Брейт ручается, что вам не придется задерживать корабль. Но не могли бы вы просто… дать знать таможенной службе и охране взлетного поля? Для ускорения процедуры… Уверен, советник Брейт будет весьма вам обязан.

— Хорошо, — согласился капитан, еще больше мрачнея. — Но задерживать старт я не буду. Тридцать минут — и ни секундой больше!

— Благодарю, капитан.

— Калли выключил связь и направился к каюте, на дверях которой была прикреплена табличка с именем Алии. Он повернул ручку замка и вошел. Алия комочком сжалась в кресле перед экраном, но при виде Калли вскочила и шагнула навстречу.

— Калли! Как все это понимать? Зачем?

— Сейчас я тебе именно об этом расскажу.

Он говорил быстро, сжато, не давая девушке времени вставить хоть слово. Она побледнела, но твердо смотрела прямо ему в глаза. Она была так красива… Чтобы защититься от ее влияния, Каллихэн заставил голос звучать сухо, даже безжалостно.

— …теперь ты в курсе сложившихся обстоятельств, — завершил он. — Мы намерены захватить корабль и вернуться на нем домой. Если хочешь, можешь лететь с нами. Это на твое усмотрение. Но помни — если поднимешь тревогу, если выдашь нас — погибнут люди, и смерть их будет на твоей совести. Помни — мы всего лишь хотим вернуться домой!

О’Рурк замолчал, с вызовом и ожиданием глядя на нее. Зная Алию, он хорошо понимал, что применяет запрещенный прием, своего рода эмоциональный шантаж. Но, сжав зубы и заставив сердце молчать, Каллихэн был намерен идти до конца. Разве не именно таким способом отец заставил ее заманить Калли на Землю?

— Ну? — выжидающе проговорил он, когда пауза слишком затянулась.

— Я… помогу вам бежать, конечно, — шепотом ответила девушка.

— Хорошо, — О’Рурк повернулся к ней спиной, вышел и запер дверь снаружи.

Сорок минут спустя, яхта опустилась в специальном бассейне с причалами возле космопорта Сан-Франциско. Яхту покинули пятеро мужчин и грустного вида женщина в дорогом платье и тиаре. Они поспешили к терминалу, где на обычные процедуры, связанные с посадкой, им не пришлось потратить ни минуты.

— Мисс Брейт… с друзьями… — сказал пухлощекий стюард, закрывая за ними люк и нажимая на кнопку — сигнал «все на борту» тут же достиг мостика. — Очень рад видеть вас на борту нашего корабля. Прошу вас, сюда, я проведу…

Он захрипел, задохнувшись — пальцы Листрома клещами сжали его горло, острие выточенного в тюрьме ножа уперлось в пухлую складку под подбородком.

— Мы не спешим, — мрачно проговорил Калли. — Проведи-ка нас лучше к служебному лифту.

Потрясенный стюард подчинился и через палубу, на которой они находились, провел их к кладовке, где располагалась вертикальная шахта с неким увеличенным подобием кухонного лифта — устройством, позволявшим стюардам покидать владения экипажа на носу корабля и перемещаться в кормовые сектора, минуя секции пассажирских кают и частных апартаментов.

— Я первый, — сказал Каллихэн.

Он скользнул в трубу шахты и ухватился за цепь, которая понесла его наверх. За ним последовали остальные, включая Алию и трепещущего в страхе стюарда. Оказавшись в кладовой офицерской палубы, они связали стюарда, оставив его и девушку под охраной Тоя. Остальные, ведомые Калли, коротким коридором пробрались к капитанской каюте, где находился оружейный шкаф. Разумеется, он был заперт, но именно на подобный случай припасенные О’Рурком отмычки — тоже произведение тюремных умельцев — легко справились с замком. Каллихэн достал из шкафа три тяжелых карабина-парализатора — подобными пользовались при усмирении массовых беспорядков. Вооружившись, они направились в носовой отсек. Дверь была заперта.

— Готовы? — положив руку на запор, спросил Калли.

Ответом ему послужили молчаливые кивки.

— Вперед!

Он рывком распахнул дверь и ринулся в атаку, остальные — за ним. Капитан «Звезды Севера» и три старших офицера, включая астрогатора и старшего механика генераторов овердрайва, находились у консольных пультов, разбросанных по периметру помещения. На широком обзорном экране сверкали звезды. Младшие офицеры — то есть, второй астрогатор и второй механик — стояли, согласно уставу, позади своих начальников, готовые в случае надобности их подменить. Старший помощник, естественно, стоял позади капитана. Листром, Каллихэн и маленький, но от этого не менее свирепый Доук, ворвались в рубку, словно лисы в курятник.

— Всем оставаться на местах! Продолжать работу! — проорал Калли; трое беглецов развернулись так, чтобы их парализаторы накрывали всех собравшихся в рубке. Калли стоял лицом к лицу с капитаном и старпомом.

— Шаг в сторону, капитан! — приказал он. — Ваш корабль захвачен! Теперь два шага назад… быстро!

Застыв над пультом, капитан тупо смотрел на Калли. Прошло уже четыре года, как соглашение между Старыми Мирами и Приграничьем положило конец этому космическому беззаконию — угону кораблей, мысли о котором лишали сна законных судовладельцев. Казалось, капитан не понимает, что происходит. Потом до него дошел смысл ситуации, и это немедленно отразилось во взгляде и выражении лица.

Отобрать у капитана корабль — все равно, что разлучить мать с ребенком. Четыре года назад капитан, вероятно, не расставался бы с оружием даже в рубке. Но сейчас оружия у него не было, и поэтому он бросился на Калли, намереваясь задушить угонщика голыми руками.

Быстро повернув парализатор, Калли сбоку ударил капитана тяжелым прикладом в голову. Тот рухнул на палубу.

— Оттащите его и позаботьтесь, чтобы не умер! — приказал О’Рурк старпому.

Посеревший лицом старпом отволок капитана в сторону. Каллихэн подошел к пульту.

— Всем отсекам и секциям! Доложить готовность! — приказал он.

Младшие офицеры, преодолев шок, начали докладывать. Не теряя времени — корабль мчался сквозь космическую пустоту, готовясь войти в овердрайв, и времени терять было нельзя — Калли начал маневр. Корабль совершил прыжок, сразу очутившись в световых годах от Солнечной системы и вне пределов досягаемости для всякой возможной помощи со стороны только что покинутой планеты.

— Отлично, — проговорил Калли, отключая свою консоль.

Он посмотрел вокруг — офицеры, тоже отключив свои пульты, стояли или сидели, дружно уставившись на него.

— Итак, вы остались без капитана, — сказал О’Рурк. — У кого из вас, господа, имеются мастер-карточки? Поднимите руки!

Старпом, присевший возле капитана, который уже начал приходить в себя, сразу поднял руку. Потом поднялись руки астрогатора и стармеха.

— Благодарю вас, господа, — сухо произнес Калли. — Теперь мы позаботимся, чтобы до конца перелета никто из вас не поднялся выше пассажирских палуб. Младшие офицеры… В случае аварийной ситуации я вызову вас на помощь. А пока можете спуститься в трюм.

Он повернулся к капитану, который теперь стоял, поддерживаемый старпомом. Половину лица у капитана затянул жуткого вида кровоподтек, который с каждой секундой все больше распухал и наливался синевой. Выражать соболезнований О’Рурк не стал — при сложившихся обстоятельствах это было бы оскорблением. Холодная ненависть, горевшая в капитанском взгляде, была хорошо знакома Калли: к подобному он привык за годы своего космического пиратства.

— Нет! — прохрипел капитан, когда офицеры направились к выходу, а старпом попытался увести туда же и его. Он отбросил старпомову руку и сделал несколько шагов вперед, к Калли, изо всех сил стараясь не упасть.

— Слушайте, вы… Думаете, можно вести корабль, нажав на пару клавиш? Ну, я вас спрашиваю! Что вы знаете о пилотировании таких кораблей? На борту пассажиры и команда, за жизнь которых…

— Я получил мастер-карточку десять лет назад, — холодно ответил Калли. — И совершил больше перелетов, чем вы — в прошлом и будущем, до самой вашей пенсии, пока сидите на коммерческой линии. Ваш корабль в полной безопасности, капитан. Меня зовут Калли Уэн.

— Уэн?.. — машинально повторил капитан. Потом он вспомнил — это было видно по глазам. — Уэн? Значит, вы его забираете? Вам не просто нужно добраться до Меропы!

— Именно, — спокойно подтвердил Калли. — Мы идем на Калестин, и корабль останется у нас.

— Корабль останется… — Капитан сделал вторую попытку вцепиться Калли в горло, но старпом его удержал. Капитану пришлось излить бессильную ярость в словах: — Вор! Поганый пират! Ты за это заплатишь! Тебя расстреляют! Я сам тебя пристрелю…

— Ради бога, сэр, пойдемте же… — проворчал старпом, поглядывая на парализатор в руках пиратов. — Лучше пойдем…

Капитан продолжал выкрикивать угрозы все время, пока старпом тащил его к дверям рубки. Листром проводил их до винтовой лестницы, ведшей в отсек экипажа и дальше — на пассажирские палубы. Небрежно сунув карабин под мышку, здоровяк спустился вслед за ними по ступенькам и скрылся из виду.

— Доук, — приказал Калли, когда Листром ушел, — вызови наверх остальных. Вил…

Он не договорил. В руке Джемисона он увидел что-то вроде чемоданчика.

— Это еще что такое?

Но старик, положив чемоданчик на астрогаторский стол, уже открывал крышку. В чемоданчике лежали какие-то пакеты. Вил взял один из них — это была пачка длинных бумажных полос, скрепленных с одного конца. Калли подошел ближе. На верхней полоске имелся вертикальный ряд… слов? Каждая группа состояла из трех значков. На первый взгляд все они казались одинаковыми, но, присмотревшись, Каллихэн сумел разглядеть различия между этими своеобразными иероглифами.

— Что это? — спросил он.

— Какие-то документы, принадлежащие, очевидно, адмиралу Руну — если тот молдог, прилетевший на станцию, в самом деле был адмиралом Руном, — ответил Вил. — Я нашел чемоданчик на борту челнока и решил прихватить с собой. Ты ведь хотел научиться не только говорить, но и читать по-молдогски. Эти документы пригодятся как учебное пособие.

— Прекрасно, — согласился Калли. — Но я хотел с тобой вот о чем поговорить. Ты говорил, что Доук, в сущности, не опасен. Но мисс Брейт закричала, увидев его.

— Полагаю, от неожиданности. Заверяю тебя…

— Обещаний недостаточно, — твердо сказал Калли. — Если у Доука есть какие-то проблемы с женщинами, я должен знать — и сейчас же. Что ты об этом можешь сказать?

— Я? — в голосе Вила звучало нехарактерное для старика упрямство. — Это тайна Доука, а не моя. Верно, я говорил тебе, что у него с мозгами не все в порядке. Но кому судить? — Вил вдруг печально улыбнулся. — Может, и я слегка того — я ведь сорок лет исследовал инопланетных духов и гоблинов. Я не имею права рассказывать тебе историю Доука. Он мне доверился…

Джемисон внезапно замолчал, глядя куда-то мимо Калли. Повернувшись, О’Рурк увидел доктора Тоя и коротышку Доука. Они только что ввели в рубку стюарда и Алию.

— Я не против, — спокойно произнес Доук; он явно услышал последние слова Джемисона. — Калли — приграничник, поэтому я не возражаю, — он повернулся к Каллихэну. — Я разыскиваю отца. Он — землянин, и я думал, что он находится где-то на Земле.

— И ты не смог его отыскать? — спросил Калли. — Справочный центр в Женеве, по идее, должен располагать сведениями о любом жителе планеты. Ты пытался с ними связаться?

— Да, — все так же спокойно сказал Доук. — Но я заранее знал, что это бесполезно. Так оно и вышло. Наверное, он сменил имя, фамилию и прочие данные. Понимаешь… он не хочет, чтобы я его нашел.

— Твой отец не хочет, чтобы ты его нашел? — не поверил своим ушам О’Рурк.

— Да. Он знает, что я его убью. Это будет казнь… наказание за убийство.

— Убийство? — Калли смотрел на каменно-спокойного малыша, и по затылку у него бежали ледяные мурашки.

— Убийство моей матери, — тихо объяснил Доук. — Понимаешь, он ее убил. Ему приказали. И полагаю… в тот вечер он был пьян и ему больше нечем было заняться. — Малыш склонил голову к плечу. — Что с этим стюардом делать? — поинтересовался он.

— Развяжи и отпусти вниз, к экипажу, — сказал Каллихэн.

— И отведи мисс Брейт в капитанскую каюту. До конца перелета она будет жить там. Той, поищите способ перекрыть все коммуникации между нашей палубой и остальной частью корабля.

Когда они отправились исполнять полученные приказы, Калли вновь повернулся к Вилу Джемисону.

9

У старика был несчастный вид.

— Итак, теперь ты знаешь, — сказал он.

— Значит, ты имеешь полное право рассказать мне все остальное, — заметил Калли; он машинально очертил в воздухе круг рукой. — Это у него такие фантазии, да?

— К несчастью, все это правда, — печально произнес Вил. — Тебе что-нибудь известно о резне в Фортауне?

— Фортаун! — воскликнул Калли. — Вот оно что!

Конечно, он слыхал об этой истории. В тот год ему исполнилось десять, и он жил на Калестине. Молдогский корабль-разведчик, явно военный, ненадолго совершил посадку в районе небольшого поселения землян. Не причинив никому вреда, молдоги через несколько часов стартовали. Но когда сведения об инциденте достигли бюрократических лабиринтов Трехпланетья, там почему-то заволновались. Были высланы войска — три роты тяжелой космической пехоты. Солдаты занялись возведением укрепления рядом с поселком.

Однако корабль молдогов, никакого вреда не причинивший и вообще не проявивший агрессивных намерений, больше не появлялся. И вскоре бюрократическая машина, выславшая три роты пехотинцев, благополучно вычеркнула их из памяти.

Разумеется, официально они не были забыты — просто так или иначе, но их никак не могли сменить. Срок боевого дежурства периодически продлевался — в конце концов, они ведь находились в такой дали, на самых Плеядах, а в непосредственной близости от Трехпланетья имелись армейские дела и поважнее…

Поэтому Форт и его гарнизон постепенно морально деградировали. Вместе с ними катился в нравственную бездну и прилегающий поселок, известный теперь как Фортаун. Он превратился в рассадник всяческих пороков. В городок Красных Фонарей. В чертову дыру — и к тому же очень опасную.

Шулеры Фортауна потрошили карманы солдат, а проститутки, которые, честно говоря, вообще не должны были бы с волной переселенцев покидать Старые Миры, заражали их болезнями. И наконец наступил день, когда подполковник, командир гарнизона, дошел до предела терпения — таково было, во всяком случае, наиболее благовидное объяснение. Он сам был знаком с проститутками и шулерами не хуже, чем подчиненные ему солдаты. Но в тот день кто-то или что-то его достало. Он собрал гарнизон, выдал оружие и приказал очистить Фортаун от скверны.

Результатом стала Фортаунская Резня. В средние века командиры хорошо понимали эту неизбежную зависимость — если их войска слишком долго осаждали город, то после штурма уже ничто не могло спасти его жителей от грабежей, насилия и убийств. В Фортауне произошло нечто подобное — карательная операция, задуманная взбесившимся солдафоном, перешла в бойню.

И продолжалась она до тех пор, пока Амос Брейт, облачившись в офицерский мундир, не вылетел на место событий, не вошел в Форт и лично не арестовал подполковника. Где Брейт умудрился достать мундир — этого Калли так никогда и не узнал, но помнил, как несколько лет спустя наткнулся на него в дальнем чулане и с тех пор начал еще больше восхищаться Амосом Брейтом — человеком не только честным, но и отважным.

— …значит, мать Доука была среди фортаунских женщин? — спросил Каллихэн. — И отец убил ее во время Резни?

— Так считает Доук. Но ему было всего четыре года и отца он до того ни разу не видел. Мать всегда отсылала его погулять, когда отец приходил в гости. Так что никто не знает наверняка, что здесь правда, а что Доуку только мерещится…

— Понятно… — О’Рурк бросил взгляд в сторону винтовой лестницы. — А как с этим связан медальон?

— Медальон? — Вил чуть заметно отвел глаза. — Какой медальон?

— Тот самый. — Калли с интересом смотрел на старика. — Который он носит на шее. Ты разве не знал?

— А, ты об этом! — сказал Вил, но лицо его стало бледнее обычного. — Доук полагает, что это медальон его матери. А человек на портрете — его отец.

— Ты тоже так считаешь?

— Возможно ли это? — не без раздражения отозвался Вил. — Медальон мог принадлежать кому угодно. А человек на портрете… За шестнадцать лет он мог настолько измениться, что Доук его и не узнает, пусть даже сам уверен, что сумеет. — Вил помолчал, потом добавил: — Вот почему — это тоже одна из причин — я так спешил вытащить Доука с Земли. Даже на Первой станции он вполне мог прирезать совершенно невинного человека, который случайно оказался бы похожим на фотографию в неизвестно чьем медальоне!

Пока Джемисон говорил, рука его комкала рубашку на животе у пояса. Сквозь ткань Калли заметил очертания рукояти ножа — самодельного тюремного ножа, который Вил не вытащил даже на борту яхты, хотя было совершенно неизвестно, кто их там ждет. Проследив взгляд О’Рурка, Вил поспешно опустил руку.

— Поверь мне, — сказал он. — Доук неопасен — или опасен только для человека, в котором опознает отца. И еще меньше он опасен для женщин. В каждой он видит мать и в буквальном смысле готов отдать жизнь, защищая ее… особенно, от другого мужчины.

— Ладно, — кивнул Калли. — Все равно, назначаю тебя ответственным за Доука. Ну, а пока — нужно управлять кораблем!

Собственно, это занятие стало для Калли основным до конца полета. Ему приходилось быть и капитаном, и астрогатором одновременно, поскольку Той и Листром как астрогаторы находились в совсем не той весовой категории. При пилотировании межзвездного лайнера требовались не только математический талант, но еще и особая интуиция, вдохновение — особенно, когда дело подходило к редукции поправки на ошибку точки выхода.

Работа поглощала все время и мысли; Алия же, — заметил О’Рурк, — старательно избегала встреч с ним. В противном случае замкнутость их жизненного пространства — носовой отсек, все двери, ведущие на нижние палубы, наглухо заварены, чтобы не дать капитану и команде шанса вернуть корабль в свои руки — в конце концов вынудила бы их вступить в разговор. Было ясно, что Алия старается не оказаться в положении, при котором она вынуждена была бы с ним заговорить. Калли полагал, что она все еще думает, будто поступила правильно, заманив его в руки Всемирной полиции. К этому печальному выводу Калли отнесся с философским спокойствием. Он не пытался встретиться и заговорить с девушкой. Он умел быть терпеливым и решил ждать, пока события не заставят Алию изменить мнение, и она по собственной воле захочет с ним поговорить.

Каллихэн бросился в работу, как в бурное море, и ему удалось забыть обо всем остальном. Он столь успешно справился с этой задачей, что его в буквальном смысле поверг в смятение Вил, появившийся в рубке незадолго до расчетного момента посадки на Калестин. Старик бросил на астрогаторский куб два листка бумаги.

Один был совершенно обычным; другой напоминал свиток.

— Как это понимать? — Калли бросил на Вила вопросительный взгляд.

— Помнишь, я нашел бумаги молдогов? На яхте Брейта? Те, что думал использовать, обучая тебя их письму?

— Припоминаю, — Калли с любопытством посмотрел на узкую полоску с рядами иероглифов. — Значит, это перевод?

— Да. Не обращай внимания на его вид. Я решил было перевести часть текста, чтобы ты мог с ним поработать. Но обнаружил интересные факты. Очень интересные. И потому перевел весь пакет. Оказалось, это черновой вариант рапорта адмирала Руна своему начальству.

— Вот как? — Калли еще больше заинтересовался.

— Рапорт Руна и его Младших Братьев адресован Младшему Брату Старшего Кузена, восьмого от Трона — триаде внутри Императорской Семьи, к которой Рун обязан обращаться, передавая какие-либо сообщения для триады-правителя.

— Почему бы тебе не пропустить все эти титулы и не перейти к сути? — перебил Калли. — У меня осталось двадцать минут, чтобы закончить расчеты для следующего прыжка.

— Мне и одной хватит. Рапорт не закончен. Руну очень нелегко было его писать. Видишь ли, он сообщает о неудаче своей миссии.

— Неудаче?

— Именно. — Вил нахмурился. — Теперь попробуй думать, как думают молдоги, иначе сообщение не будет иметь для тебя смысл? Рун сообщает, что его Родичи-люди — то есть Брейт и другие члены Совета — по-прежнему слишком умны для него и его Братьев в том, что касается вопроса владения Плеядами.

— Слишком умны? — не поверил Калли, — То есть, Брейту с компанией в самом деле удалось перехитрить молдогов? Они отказались от притязаний на планеты Приграничья?

— Нет, как раз наоборот. Рун сообщает, что Брейт с товарищами уклоняются сообщить ему, какие явные права есть у людей на оспариваемые планеты Плеяд. В результате, опасается Рун, молдогам не останется иного Достойного выбора, кроме как предпринять решительные меры. Он будет продолжать переговоры и приложит все усилия, чтобы в кратчайший срок уговорить Брейта и членов Совета, но тем временем вынужден с огорчением рекомендовать Старшему Кузену со всеми мерами предосторожности привести флот молдогов в полную боевую готовность и провести мобилизацию индивидов-триад всех необходимых специальностей!

10

— Ты появился в самый подходящий момент, — проговорил юноша в вышитых трапперских штанах и куртке. — Считай, сунулся ты в самое логово скальных тигретов!

Они разговаривали в номере, который Каллихэн снимал в гостинице Калестин-сити — О’Рурк, Доук, Листром и юноша — член той самой Приграничной Ассамблеи, из состава которой Калли вышел два года назад. Юношу звали Онвиток Мурфа. Он был худощав и высок — хотя и пониже ростом, чем Листром или Калли — с открытым, круглым, словно у ребенка, лицом, покрытым настоящим приграничным загаром. Он казался беззаботным и милым. Впечатление подтверждалось некоторой склонностью к франтовству в одежде. Но то, как легко покачивался он на каблуках трапперских сапог, как виднелась из-под полы расстегнутой куртки кобура с пистолетом — рукоятка была простая, деревянная, до блеска отполированная прикосновениями ладони — все говорило, что этот юнец способен сохранить достоинство в обществе самых прожженных приграничников. Такого никто не осмелится задеть.

— Другого услышать и не ожидал, — заметил Калли и усмехнулся, правда не слишком весело.

— Конечно… Однако кое-что тут изменилось. Теперь все не совсем так, как полгода назад, когда ты улетел. Это факт.

— В какую сторону?

— Ассамблея — нынче просто театр, фарс. И ты в этом, кстати, тоже виноват. Дело твое, Калли, можешь на меня как угодно смотреть — ничего от этого не изменится. Ты улетел после того, как Билль вроде бы уладил наши конфликты со Старыми Мирами.

Все люди крупного калибра — вроде тебя, с авторитетом в Приграничье — занялись собственными проблемами. А места в Ассамблее отдали крикунам, которым понравилась идея получать жалованье и чесать с трибуны языком… и еще побеждать на выборах.

Онвиток, которого проблемы эти волновали явно глубже, чем можно было судить по спокойному тону, прошелся по номеру — розовый ковер скрадывал звук его широких шагов. Он остановился возле креста Калли.

— Помнишь Брейна Мачина? — громко спросил он.

— Большого такого? С Казимира-3?

— Его. Теперь он со своими головорезами заправляет Ассамблеей. У них большинство — хотя нам и удалось не допустить их в кресло спикера и в кое-какие комитеты. Но это вопрос времени, вскоре они и там окажутся. Теперь возникаешь ты и предлагаешь отпихнуть в сторону Трехпланетный Совет и самим вступить в прямые переговоры с молдогами. Знаешь, даже если бы они тебе поверили — а ведь ты, дружище Калли, как айсберг, шесть десятых всегда под водой — твоя идея им не интересна. У них на жаркое другие барашки намечены!

Сунув большие пальцы за ремень, Мурфа замолчал, глядя на Калли сверху вниз.

— Например? — поинтересовался Калли.

— Смазка, — сказал Онвиток. — Простая добрая смазка. То есть взятка. Приграничье растет, как на дрожжах, а все законы и лицензии проходят через Ассамблею. Каждый день приносит нужному человеку на нужном месте миллионы. Ребята из партии Охотничьих Ножей, прикрывающие Мачина, обеспечивают голосование. А Мачин следит, чтобы машина работала исправно.

Калли нахмурился.

— А что сталось с другими порядочными людьми? Что с Вейдом Либервоем?

— Мертв, — сказал Онвиток, покачиваясь на каблуках. — Мачин прирезал его на дуэли. Был поединок на охотничьих ножах. То же самое с Велкером Джонсоном. Видишь теперь, как система работает? Охотничьи Ножи голосуют, а Мачин не только щелкает кнутом, но и подрезает крылышки оппозиции.

— А старая банда? — поинтересовался Калли. — Всех их Мачин перебить не мог. Как Арт Миллумс?

— Ушел на покой. Говорит, стар стал для политики.

— Эмиле Хазек? Или Билл Ройс?

— Ройс? — засмеялся Онвиток. — Калли, Ройс по уши увяз. Организует банки по всем девяти планетам Приграничья. Он у Бриана Мачина первый клиент. Хазек… Эмиль снова женился, привез молодую супругу, копается на своей ферме и в город носа не кажет. Не трать времени, Калли. Думаешь, у тех, кто сохранил хоть толику совести, не было мыслей снова собрать старую гвардию — ту, что вела нас во время Восстания? Никого не осталось, все сплыли — как ты.

— Понятно, — протянул Калли. — Значит, помощи мне ждать неоткуда, так?

— Почему? Я на твоей стороне, и еще пара человек в Ассамблее! — воскликнул Мурфа. — Только пользы от нас немного. Слишком уж нас мало. Мой тебе совет — оставь Мачина в покое, если не хочешь напороться на охотничий нож. Это у них, знаешь ли, как партийный значок — охотничий нож. Все ребята Мачина их носят.

Калли нахмурился.

— Хочешь сказать, в Калестин-сити больше нет гражданского правопорядка?

— Правопорядка? Как не быть! На улицах драться не разрешают. Но если Мачин заподозрит, что ты хочешь раскачать его лодку, он бросит вызов — как Вейду, как Велкеру. А ты ведь знаешь, что охотничий нож для него — все равно что столовый для нас с тобой. Только идиот вступает в схватку с таким головорезом. Бриан тебя вымотает и зарежет — таким манером он уже немало хороших парней отправил на тот свет. Ты когда-нибудь видел Мачина?

— Нет, но слышать приходилось.

— Ну, когда увидишь, сам все сразу поймешь. — Онвиток глубоко вздохнул и выпрямился. — Ну, а теперь успокой меня — скажи, что внемлешь голосу благоразумия.

Калли покачал головой.

— Мне нужна Ассамблея — Ассамблея, которой я доверяю и которая прикрывает мой тыл, — покачал головой О’Рурк. — Не волнуйся. Не мытьем, так катаньем… И разделаться с Брианом Мачином мы найдем способ. — Он ободряюще улыбнулся. — Полагаю, ты отведешь меня в Ассамблею и поможешь устроить выступления на сегодняшнем дневном собрании.

Онвиток в демонстративном отчаянии возвел руки к потолку.

— Калли, дружище, я сделал, все что мог!

На этом собрание в гостиничном номере закончилось. Каллихэн отправился на встречу с Алией — он должен был отвезти ее в космопорт, откуда девушка на борту лайнера — родного брата «Звезды Севера» — покинет сегодня Калестин, возвращаясь на Землю. Сама же «Звезда Севера», заново зарегистрированная на имя Калли, стояла на ремонтно-профилактическом поле, располагавшемся западнее взлетно-посадочных площадок.

Оказавшись против воли на Калестине, не имея при себе буквально ничего, кроме одежды, Алия была вынуждена принять от Калли денежную помощь. Даже если не считать в качестве приза перешедшей в его собственность «Звезды Севера», О’Рурк располагал здесь достаточным кредитом. Алия приняла помощь, однако ни словом не выразила благодарности и всю дорогу до космопорта хранила молчание. Калли тоже не пытался заговорить с ней. Он твердо верил, что если мысли и мнения человека и возможно изменить, то лишь изнутри, по воле самого человека, а не с помощью настойчивых убеждений. Поэтому он проводил девушку до самого трапа лайнера, так и не обменявшись с нею ни единым словом.

Уже встав на первую ступеньку, Алия повернулась к О’Рурку.

— Я хочу, чтобы ты знал одну вещь, — сказала она; по необычно побледневшему лицу было видно, что девушка изо всех сил старается казаться спокойной. — Я не знала… даже не предполагала, что тебя бросят в лагерь для интернированных. Когда я пыталась тебя отыскать, мне сообщили, будто ты погиб, покончил жизнь самоубийством. Я не могла в это поверить, поэтому и попросила отца одолжить Руну нашу яхту. Отец хотел доказать адмиралу, что люди Приграничья не управляемы, для чего и решил показать ему эту океанскую тюрьму. А я надеялась найти там какие-то доказательства, что ты… умер не по собственной воле… я представила бы тогда эти факты суду… Пусть даже это повредило бы папе.

Калли кивнул.

— Значит, вот зачем послы молдогов прибыли на станцию?

Алия словно не слышала его.

— И еще я хотела тебе сказать… Это была не моя идея — тюрьма для людей из Приграничья.

Она отвернулась и стала подниматься по трапу. Калли вдруг словно очнулся — Алия улетает! — бросился за ней, перепрыгивая через ступеньки, схватил за руку, заставил повернуться лицом к себе.

— И это все? — крикнул он. — Ты сожалеешь, что я попал в тюрьму. Это, видите ли, была не твоя идея. Но ты по-прежнему считаешь, что поступила правильно?

Девушка смотрела на него — прямо в глаза; лицо ее вдруг дернулось, словно она готова была расплакаться.

— Отпусти, — пробормотала она, задыхаясь и, вырвав руку, побежала вверх по трапу.

Калли смотрел ей вслед, пока она не исчезла в темноте пассажирского люка. Потом, вздохнув, пошел к своему кару и включил мотор. Тихо зашипев, машина поднялась на воздушной подушке, качнулась, сделала разворот и помчалась по направлению к городу. Но сразу же за территорией космопорта Каллихэн повернул на север — к холму, который поднимался немного в стороне от шоссе, ведущего к Бонджой-тауну, расположенному километрах в двухстах на север. Эту гору они с Алией изучили еще в детстве. О’Рурк остановил машину, вышел и несколько минут прохаживался по склону. Потом, умиротворенный, он направился обратно в гостиницу, где его поджидал Онвиток; взяв такси, они вместе поехали к зданию Ассамблеи.

Раньше здесь помещался крытый стадион — на полу еще сохранилась разметка баскетбольной площадки. Но скамьи вдоль стен были сняты — за исключением дальней секции. На этих, крутыми рядами уходивших к потолку скамьях и заседали члены Ассамблеи — в том числе и Бриан Мачин.

Калли сразу же узнал его, хотя раньше они не встречались ни разу. Ошибиться было невозможно: Мачин оказался не только самым высоким и плотным среди членов оппозиционной партии, да и вообще среди собравшихся — кроме того, он сидел на самой первой скамье, в центре.

Внешность у Мачина была впечатляющая — и дело заключалось не только в телосложении. Рост его, как прикинул Калли, достигал не менее шести футов десяти дюймов, вес — не меньше, чем трех сотен фунтов. Но главное — несмотря на внушительные габариты, Мачин производил впечатление человека легкого в движениях, гибкого и ловкого. К тому же пропорции его тела были так гармоничны, что даже сидя на первой скамье, он не выглядел великаном — скорее, казался нормальным человеком в окружении карликов и гномов. Он был одет в трапперскую рубашку с металлическими застежками, трапперские же брюки из очень плотной ткани, напущенные на горские сапоги. — И сапоги, и одежда были из очень качественного дорогого материала — не хуже, чем у франта Онвитока. На довольно стройной талии Мачина висели на ремне кожаные ножны, над которыми поблескивала рукоятка охотничьего тесака. Рубашка была расстегнута, открывая мощную, как столб, шею, а лицо отличалось приятностью черт — оно казалось даже благородным, с высоким лбом и мягко вьющимися русыми волосами.

Когда Калли и Онвиток вошли, выступал один из членов Ассамблеи из числа сторонников Мачина. Не доходя до скамей, Мурфа остановил Каллихэна. Они подождали, пока оратор закончил речь и сел, потом Онвиток провел Калли к скамьям справа, нашел свободные места и жестом пригласил Калли садиться, а сам повернулся к человеку, сидевшему за столом на платформе-трибуне возле стены, на полпути между противоположными секциями скамей.

— Уважаемый спикер, — прозвенел голос Онвитока. — Я предлагаю внести изменение в повестку дня. Со мной пришел Каллихэн О’Рурк Уэн, в прошлом — член Ассамблеи. Он располагает сведениями, которые могут оказаться для Ассамблеи весьма интересными. Если Ассамблея позволит, он хотел бы выступить.

— Представитель северо-западной территории Калестина господин Мурфа предложил внести изменение в повестку дня, — объявил спикер. — Господин Мурфа, я передам ваше предложение Ассамблее.

Онвиток сел рядом с Калли, и они принялись ждать, пока предложение ставилось на голосование. Перевесом в двести восемнадцать голосов против двадцати трех дело было решено в пользу предложения Онвитока, спикер объявил результаты голосования и пригласил Мурфу представить Ассамблее господина Уэна.

Калли поднялся. Он испытывал странное, внезапно нахлынувшее чувство. Лица собравшихся были большей частью незнакомы, но послеполуденное солнце, вливавшееся сквозь высокие окна бывшего стадиона, игравшее на гладком, словно полированном, полу, секции сидений, сами стены — все было в точности как в те времена, когда он являлся полноправным членом Ассамблеи. На секунду закружилась голова — О’Рурку показалось, будто он вернулся в прошлое. Словно и его отставка, и решение отправиться на Землю, и сам перелет, и последовавшие за ним арест и заключение в плавучую тюрьму, побег и все остальное — все это лишь пригрезилось ему. Вчера он лег спать, ему приснился странный сон — но вот он снова на заседании Ассамблеи.

Калли пришлось напрячь волю, чтобы прогнать странное ощущение. Наконец, взяв себя в руки, он решительно вышел на пространство между секциями и начал свой рассказ — о тюрьме в океане, о побеге, об убежденности правительства Старых Миров в существовании заговора, в результате которого Приграничье должно, совершив государственный переворот, захватить власть над Трехпланетьем.

— Господин Уэн, — перебил его в этом месте спикер, — вы ведь не считаете, что в самом деле существует кучка сбившихся с пути истинного приграничников, готовящих подобный переворот?

— Какое это имеет значение? — отозвался Калли. — Совет Трехпланетья уверен, будто заговор существует, — вот что важно.

Он обвел глазами членов Ассамблеи, на секунду его взгляд задержался на Бриане Мачине.

— Важно понять, — продолжал он, — почему вдруг Старые Миры поверили в это. А верят они потому, что не могут выяснить подлинной причины, по которой молдоги неожиданно выдвинули требования эвакуировать планеты Плеяд. Они не в силах понять причин и потому готовы поверить во что угодно. Но если мы — мы, приграничники — сможем эту причину выяснить, то окажемся в выгодном положении; мы сами сможем тогда вести переговоры с молдогами — то есть сделаем именно то, на что не способен Совет Трехпланетья. Оказавшись в таком выгодном положении, мы сможем потребовать от Старых Миров все, что нам нужно — вплоть до признания полной нашей независимости, а разве не к этому мы стремились!

О’Рурк снова сделал паузу. Ассамблея слушала его в молчании. Он выждал еще несколько секунд. Калли понимал, что идет по туго натянутому канату. Теперь нужно было крайне осторожно подбирать слова, чтобы Мачин и его головорезы поняли его по-своему, а благоразумные члены Ассамблеи — по-своему.

— Итак, — провозгласил он, — я отыскал человека, приграничника, антрополога, он прилетел сюда еще с первой экспедицией на Казимир-3. Почти сорок лет он провел среди молдогов и знает их язык, как родной. Он уверен, что у молдогов есть вполне разумная причина — с их, инопланетной точки зрения, которая сильно отличается от нашей, человеческой, — требовать того, чего они сейчас добиваются. Он убежден, что причину эту мы сможем отыскать, если отправимся к молдогам. И я скажу, почему мы должны так поступить…

И снова он сделал паузу. Ассамблея молчала. Мачин смотрел на Калли словно бы без особого интереса, немного наклонив голову. Солнце, падавшее сквозь высокие окна, играло на его русой шевелюре.

— Дело не только в ценности сведений, которые окажутся в нашем распоряжении, — продолжил Калли. — Хочу напомнить, что молдоги претендуют на освоенные людьми планеты Плеяд — вот эту самую планету и еще восемь миров. Мы, жители Приграничья, слишком легкомысленно отнеслись к их требованиям. Если Старые Миры могут позволить себе допускать недоразумения при контактах с инопланетянами, то нам это совершенно непозволительно. Мы — их ближайшие соседи. Мы будем развиваться, расти, и в будущем обречены на еще более тесные контакты с ними.

Каллихэн в третий раз сделал паузу. Мачин лениво шевельнулся, слегка опустил веки, словно бы устал слушать. Тотчас же, как по сигналу, среди его сторонников пробежал ропот.

— Таким образом, — сказал О’Рурк, словно бы не слышал этого ропота и не заметил жеста Мачина, — мы оказались между молотом и наковальней. С одной стороны, мы можем многое выиграть, если я отправлюсь к молдогам и выясню их мотивы. С другой стороны, нас ждут серьезные неприятности, если этого не сделать. Все, чего я прошу — это содействия в переоборудовании и вооружении корабля, который я привел, а также выдачи каперского свидетельства, дающего мне право защищаться и захватывать любой молдогский корабль, угрожающий мне или безопасности Приграничья.

Калли сел на место.

На передних скамьях, где сидел Мачин, возникло некоторое оживление. По рядам передавали записку. Когда она достигла мужчины лет тридцати, с черными волосами и густыми бровями и с непременным охотничьим тесаком на поясе, тот встал и попросил у спикера слова.

— Слово предоставляется представителю планеты Даннена, Южный сектор, — объявил спикер.

— Благодарю вас, сэр. Как я понимаю, из только что услышанного можно сделать два вывода, — сказал черноволосый представитель Даннены. — Молдоги намерены начать войну против землян. Это первое. Второе — Уэн просит вооружить его корабль, чтобы он мог отправиться к молдогам, и еще больше их раздразнить. Не вижу смысла ухудшать и без того плохое положение.

Я против помощи.

Он вернулся на место. Онвиток поднял руку, привлекая внимание спикера, и встал.

— Брайс, — начал Мурфа, будучи, очевидно, хорошо знаком с черноволосым данненцем, — судя по твоим словам, ты воображаешь, будто живешь на Земле, в уютной квартирке какого-нибудь мегакомплекса. Молдоги могли бы с нами расправиться в любой момент — ни одна из наших планет не выстоит и двух-трех часов, если они приведут в действие свой боевой флот. Как по-твоему, почему они до сих пор нас не разгромили? А потому, что уверены — стоит им нанести удар, и Старые Миры нанесут ответный всей мощью флота Солнечной системы. Так что, может, вам, ребята, эта идея и не по вкусу, но безопасность наша целиком зависит от Старых Миров. Это факт.

И Онвиток сел на свое место. Брайс был уже на ногах.

— А почему ты так уверен, что мы не утрем нос молдогам? — крикнул он. — Мы, на этой стороне, уверены в обратном!

Онвиток вскочил с не меньшей быстротой, чем его оппонент.

— Легко болтать языком, сидя на Калестине, Брайс! Но то, что вам кажется — это одно. А то, что есть в действительности — совсем другое!

Спикер уже колотил по столу деревянным молотком, призывая к порядку. Брайс что-то кричал в ответ на реплику Онвитока. На обеих трибунах, требуя слова, вскакивали люди. Спикер наконец добился тишины, и все вновь заняли свои места. Стоять остались лишь Брайс и Онвиток.

— Слово предоставляется депутату от планеты Даннена, — объявил спикер.

Онвиток неохотно подчинился и сел. Напротив Калли уже поднимался на ноги Бриан Мачин — медленно, словно башня. Он повернулся к Брайсу, которому только что предоставили слово.

— Не уступит ли депутат от планеты Даннена свою очередь мне?

— Уступаю, — быстро согласился Брайс и сел. Мачин повернулся, и его карие глаза в упор уставились на Калли.

— Имя господина Уэна, — начал Мачин, — широко известно всем жителям планет Приграничья.

Голос Мачина был скорее баритоном, чем басом, и это несколько нарушало впечатление чего-то огромного и неукротимого, которое он производил своей внешностью и манерой держаться. Но даже этот недостаток он сумел обратить в достоинство, произнося слова подчеркнуто тихо, словно бы сдерживаясь, чтобы не поразить слушателей акустическим ударом.

— Но, быть может, следует напомнить господину Уэну, что прошло уже два года с тех пор, как он в последний раз участвовал в заседании Ассамблеи. И обстановка за это время изменилась. — Повернувшись вполоборота к своим сторонникам, он чуть развел руки, как бы молчаливо приглашая согласиться с ним. — Конечно, все мы едины в отношении к молдогам — мы все приграничники. И думаю, никто из присутствующих не остался равнодушен к смелому плану господина Уэна, к его цели — использовать проблему инопланетян, чтобы добиться полной независимости от Старых Миров. Ничего большего мы никогда не желали… — Его взгляд снова встретился со взглядом Калли. Тот усмехнулся, но Мачин продолжал смотреть на него с гранитной серьезностью. Затем продолжил: — Но сначала нам следует спросить себя — в самом ли деле данная акция пойдет на пользу Приграничью? Нам предлагают оказать поддержку акту агрессии по отношению к иноразумной цивилизации. Лично я… — Мачин высоко поднял голову, — лично я, как и многие из нас, уверен — если мы просто проигнорируем как молдогов, так и Старые Миры, у нас не возникнет особых проблем с инопланетянами. Верно, если не учитывать гипотетической поддержки со стороны Старых Миров, молдоги сильнее нас. Но в этом же скрывается и источник нашей безопасности. Наши планеты, как верно заметил господин Онвиток Мурфа, слишком слабы, чтобы представлять для молдогов угрозу. Мы их никогда не беспокоили. Чего нельзя сказать о Старых Мирах. Само их существование, военная мощь, которой они располагают — все это само по себе вызывает тревогу и даже страх. И достаточно какого-нибудь жеста со стороны Трехпланетного Совета, чтобы дать молдогам понять — их военную силу уважают. Почему бы в данных обстоятельствах не оставить инопланетян в покое? Я призываю Ассамблею…

Калли тронул Онвитока за плечо, и что-то прошептал ему на ухо. Тот поднялся.

— Позволит ли представитель Казимира-3 задать вопрос?

Мачин, помолчав, пожал плечами.

— Пожалуйста — но только вопрос.

— Благодарю вас, — любезно кивнул Онвиток. — Господин Уэн задаст вопрос вместо меня.

Он быстро сел, а Калли не менее стремительно поднялся и заговорил, не дав ни спикеру, ни Мачину времени перебить его.

— Вопрос таков: кому это будет выгодно? Для…

Его остановил молоток спикера.

— Господин Уэн, вы нарушаете порядок!

Снова вскочил Онвиток, но Мачин заговорил первым:

— Нет, нет, — протянул он, пристально глядя на Калли. — Позвольте господину Уэну высказаться.

— Должно ли это означать, что вы согласны ответить на вопрос господина Уэна? — поинтересовался спикер.

— Да, согласен, — заявил Бриан Мачин. Тревожные морщинки возле его глаз разгладились, он говорил совершенно спокойно. — Продолжайте, господин Уэн.

— Все достаточно просто, — сказал Калли. Он чувствовал, как напряглись скулы, но заставил голос звучать спокойно, даже непринужденно: — Меня интересует следующее — считаете ли вы, что оставив молдогов в покое, абсолютно все жители Приграничья от этого выиграют? Или это будет выгодно лишь определенной группе, скажем, политической фракции, вроде ваших Охотничьих Ножей?

Когда Калли смолк, в зале на секунду повисла тишина. Такая глубокая, словно все присутствующие как по команде затаили дыхание. Потом снова заговорил Мачин.

— Конечно, я имею в виду всех людей Приграничья, господин Уэн, — произнес он каким-то невыразительным тоном и сел.

Ассамблея перевела дух.

Онвиток вскочил и предложил перенести решение вопроса на завтрашнее заседание — идея эта была одобрена единогласно. Другой член Ассамблеи предложил завершить сегодняшнюю работу. С ним так же единодушно согласились. Онвиток хранил молчание, пока они с Калли не оказались в безопасности гостиничного номера. Юный приграничник плюхнулся в кресло, положил ноги в охотничьих сапогах на кровать Калли и громко утомленно вздохнул.

— Ну, приятель, ты своего добился. Не знаю и не стану спрашивать, отчего ты решил покончить счеты с жизнью. Но один вопрос задам: почему ты меня заранее не предупредил?

— А разве ты пошел бы тогда со мной в Ассамблею? — не без любопытства осведомился Калли.

Онвиток молча смотрел на него.

— Пожалуй, нет, — согласился он некоторое время спустя. — Ну, ладно, может, объяснишь все-таки, зачем ты это сделал? Тебе приспичило познакомиться с тесаком Мачина?

— Мне нужна нормальная, порядочная Ассамблея — крепкий тыл в Приграничье, если я хочу сделать то, чего хочу. А пока в собрании заседает Мачин, мне там ничего не добиться. А первым напросившись на схватку, я могу воспользоваться психологическим преимуществом.

Посмотрев на Калли, Онвиток громко вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Но чего ты в действительности добиваешься? Кроме того, что намерен расчистить авгиевы конюшни в Ассамблее и раздразнить молдогов, чтобы они поскорее начали войну? После стольких лет ты, думаю, можешь доверить мне свою тайну?

Каллихэн задумчиво потер нос.

— На Старых Мирах люди не способны правильно мыслить в понятиях межзвездных и межцивилизационных отношений. У них нет для этого нужного опыта, нет желания, нет нужной подготовки. Они прикованы к понятиям, выработанным замкнутостью Трехпланетья. Это опасно. Их больше нельзя оставлять у кормила власти, где они определяют судьбу человечества. Поэтому я намерен эту власть у них отобрать.

Онвиток сидел, словно окаменев. Калли молча смотрел в изумленные, округлившиеся глаза друга.

— И все? — Онвиток пришел в себя, голос его зазвучал иронично. — Только-то и всего?

— И все, — тихо подтвердил Калли. — Ничего больше.

Мурфа уже открыл было рот, но сказать ничего не успел — в номер постучали. Он ехидно вздернул брови, со вздохом встал, громко шлепнув подошвами по полу, подошел к двери и открыл. Из коридора донесся приглушенный голос. Онвиток вышел, закрыв за собой дверь. Несколько секунд спустя он вернулся в номер и сел на кровать напротив Каллихэна.

— Значит так, — тебе передали сообщение следующего содержания: «Убирайся с планеты или дерись с Мачином завтра утром, за городом». Что я должен передать в ответ?

— Скажи, что охотничий тесак меня вполне устроит, — отозвался Калли. — Добавь, что дуэль состоится в десять утра, на холме Номер Пять, что возле шоссе на Бонджой.

Ночью О’Рурк инстинктивно проснулся — он почувствовал, что в комнате кто-то есть и протянул руку к кнопке выключателя в изголовье постели. Голос Листрома остановил его.

— Калли, — пробасил тот. — Позволь драться мне. Ростом я не ниже тебя, зато весу во мне намного больше.

— Что за глупости, Лис, — возразил Каллихэн. — Не дури. Мачин хочет убить меня, ты ему вовсе не нужен. Если бы он и согласился на замену, все равно мне пришлось бы драться с ним потом. А теперь сделай одолжение, ступай отсюда — мне выспаться надо.

Голова его опустилась на подушку. Несколько тягостных секунд спустя щелкнул замок, а еще через мгновение Калли снова заснул.

11

Холм Номер Пять — по дорожному маркеру шоссе, ведущего в Бонджой-таун — был тем самым, который Калли посетил накануне. Склон с углом подъема от десяти до двадцати градусов заканчивался в пятидесяти ярдах от дороги у подножия отвесной скалы из серого камня. За десятки и сотни лет быстрые весны и не менее стремительные осени Калестина с их заморозками и неожиданной жарой покрыли серую каменную стену трещинами; склон у подножия был густо усыпан серой щебенкой. Среди этих серых каменных потоков с трудом цеплялись за жизнь несколько чахлых кустов. Когда-то на холме росли еще и деревья, но несколько лет назад лесной пожар поглотил их, оставив лишь кое-где обугленные пни.

— Ну что ж, — сказал Онвиток, — сцена как на ладони. Впрочем, ты мог бы выбрать место и поровнее. Конечно, всегда есть шанс, что Мачин подвернет ногу, прыгая по камням. Но то же самое может случиться с тобой. Знаешь, Калли, на вид Мачин, может, и очень громоздок, но на ногах держится не хуже остальных.

Юный франт только что прибыл вместе с О’Рурком к подножию холма. Приехали они на машине, которую тут и оставили. Калли был одет в обычные трапперские рубашку и брюки, на поясе висели ножны с тесаком, который ему пришлось одолжить. Калли вытащил нож, со свистом рассек клинком воздух. В последний раз он держал в руках такое оружие три года назад. Тесак был превосходным и универсальным инструментом, который при случае мог послужить и орудием убийства. Вес четырехфунтового лезвия, отполированная ладонями рукоятка — все это пробудило дремлющие навыки, и лезвие все легче вертелось в руке Каллихэна. Тесак имел немного изогнутый клинок — что-то среднее между широким ятаганом и длинным охотничьим ножом.

— Вот и они, — проговорил за спиной Калли Онвиток.

О’Рурк обернулся. Со стороны Калестина к холму приближался кар, точно такой же, как у него. Даже на расстоянии можно было узнать фигуру Бриана Мачина. За каром на почтительном расстоянии следовал небольшой караван из семи или восьми машин.

— Он, — кивнул Калли. — Ты не забыл о дружелюбно настроенных свидетелях? Будет обидно, если только ты окажешься в состоянии непредвзято рассказать обо всем, что произошло.

— Будь спокоен, дружище, — отозвался Онвиток. — Сейчас дуэли проводятся строго по закону. Здесь будет сам спикер Ассамблеи, с ним — по крайней мере трое полуофициальных свидетелей из партии Мачина, и столько же — с моей стороны. Кроме того, будут присутствовать и еще кое-какие влиятельные лица — Просто как зрители. Ты ведь даже не представляешь, что поставил на кон, бросив вызов Мачину. В Калестин-сити многие по-прежнему помнят, кто такой Калли Уэн. Ты — герой, а Мачин — зловредный великан. Кого-то из вас к концу дня должны развенчать, — Мурфа усмехнулся, но как-то не очень весело.

Первый кар, в котором сидел Мачин, уже почти достиг места назначение Миновав О’Рурка и Онвитока, машина остановилась ядрах в двадцати от них. Караваном тянувшиеся за ним машины одна за другой стали припарковываться у обочины, постепенно заполнив все пространство между карами Калли и Мачина.

— Может, у тебя возникли новые идеи? Пожелания? Указания? У нас осталось еще несколько минут, — сказал Онвиток. — Сейчас я отправлюсь на переговоры с секундантом Мачина. Если у тебя есть пожелания относительно ведения поединка, выкладывай прямо сейчас. Ты имеешь право — ведь оружие выбирал Мачин.

— Да, знаю, — рассеянно проговорил Калли. Он внимательно изучал склон. — Передай — я желаю начать поединок в следующей позиции: мы стоим лицом друг к другу на расстоянии тридцати футов примерно на полпути вверх по склону. — Он повернулся к Онвитоку. — И если хочешь помочь, найти такое место, где бы между мной и Мачином оказалось два-три хороших пня.

Мурфа отправился к дальней машине. Вскоре Каллихэн увидел его на склоне — вместе с секундантом Мачина они привязывали белые полоски материи на пни, расположенные приблизительно на требуемом расстоянии друг от друга.

Покончив с разметкой, секунданты разошлись; Онвиток спустился к О’Рурку.

Калли уже отцепил ножны — они ему не понадобятся — закатал рукава и аккуратно заправил брюки в трапперские сапоги, надежно перетянув шнурками. Внизу, у конца цепочки машин, он видел Мачина, примерно так же готовившегося к началу схватки. Правда, рубашку Мачин снял, и помощники натирали его тело — торс, плечи, руки — маслом, чтобы противнику труднее было схватить Мачина, если они с Калли сойдутся вплотную. Под конец эти добровольные ассистенты заплели волосы великана в косичку, наподобие поросячьего хвостика, чтобы при резких движениях длинные русые пряди не попадали в глаза. Пока помощники суетились, сам Мачин стоял совершенно спокойно, словно отдыхая. Его огромная загорелая грудь поблескивала в лучах солнца; он казался башней, подавляющей всех окружающих.

— И тебе не помешало бы снять рубашку, — посоветовал О’Рурку Онвиток. — Да и смазаться маслом тоже стоит. Зачем давать Мачину лишний шанс? Если он ухватит тебя — это будет конец.

— Я не планирую оказаться так близко от него, — сказал Калли. Он глубоко, нервно вздохнул, словно стараясь сбросить напряжение. — Вдобавок, это один из его методов психологической атаки — заставить меня тоже обнажиться, чтобы стало очевиднее, насколько он мощнее и больше. Не стоит играть ему на руку.

— Дело твое, — пожал плечами Мурфа. — Следи за острием его ножа. Он предпочитает колющие удары рубящим и режущим. Длина его руки с ножом составляет четыре фута, что при выпаде дает ему восемь. Так что смотри, не переоцени дистанцию.

Калли кивнул.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы не светить прямо в глаза и не слепить дуэлянтов. Небо было совершенно ясным, без единого облачка. Солнечные искры вспыхивали в гранях щебня, покрывавшего склон холма; временами налетали порывы теплого ветерка. Почувствовав на лице его мягкое прикосновение, Каллихэн обратил внимание на то, как напряжены мышцы и кожа лица. Ему не нужно было сейчас смотреть в зеркало — он и так знал, что похож на готового к схватке дикого волка. То же самое эхо дикого лесного зова ощущал он сейчас и внутри, хотя к этому первобытному чувству примешивались и другие эмоции: тоскливое одиночество, испытываемое им всю жизнь и ставшее теперь еще глубже из-за Алии; сожаление, даже стремление очутиться в каком-то другом мире — в иначе устроенной вселенной, где не будет столько боли, усилий, крови, которая окажется устроена правильнее и справедливее. Все это он чувствовал сейчас как никогда ясно и сильно. Словно сетка из тонких проволок со всех сторон сжала сердце. Калли поискал среди ее проволочек ту, что означала страх, и она действительно нашлась — ледяная, но его сердце было защищено теплом горькой радости: предстояла битва!

О’Рурк посмотрел на солнце, на безоблачное небо, и ему вдруг подумалось, что через какой-нибудь час он, быть может, навсегда потеряет саму эту способность — видеть солнце. Однако Каллихэн не испугался. Внутри царила пустота — ни страха, ни сожаления. Он ощущал себя монолитным куском гранита и был готов лицом к лицу встретить врага.

— Пора идти, — тронул его за локоть Онвиток.

Пока они поднимались к отмеченному белым узелком пню, из-под подошв трапперских сапог с шорохом осыпался щебень. Калли с Онвитоком остановились — плечом к плечу. В тридцати футах впереди О’Рурк увидел Мачина и его секунданта, над которым великан возвышался, словно дерево над кустом. Солнце светило слева, лучи его стекали вниз по склону. Широченная грудь Мачина блестела. Тяжелый охотничий тесак в самом деле казался в ручище Мачина не больше столового ножа.

Секундант Мачина поднял руку, мурфа повторил его жест, потом хлопнул Калли по плечу.

— Удачи! — пожелал он и в одиночестве направился вниз, к дороге. Секундант Мачина тоже повернулся и начал спускаться к цепочке машин и зрителей.

Каллихэн посмотрел на противника. Тот улыбнулся — почти добродушно — и приветственно поднял руку с ножом. Потом он двинулся на Калли — словно трактор, вспахивая усыпанный щебнем и тонкими пластинками камня склон.

О’Рурк сохранял неподвижность, пока противник не приблизился футов на десять. Потом, прыгнув в сторону, начал отступать вверх по склону. Мачин пытался его догнать, но Калли удавалось двигаться быстрее. Оказавшись футов на двадцать-двадцать пять выше Мачина, Каллихэн побежал поперек склона к тому месту, откуда начал движение Мачин.

Оказавшись рядом с довольно мощным обгорелым стволом, обугленный конец которого доставал Калли до плеча, он остановился и быстро повернулся. Мачин настигал его, находясь самое большее в тридцати футах. Великан ухмылялся, скаля зубы.

На этот раз О’Рурк стойко удерживал позицию до тех пор, пока противник не оказался совсем рядом. Сверкнул нож — великан и в самом деле был быстр, как кошка. Парируя, Калли вскинул свой тесак и быстро пригнулся, отступая под защиту обгорелого ствола. Он был готов к удару, однако тот оказался столь силен, что руку и плечо на секунду буквально парализовало. Как и рассчитывал Калли, столкновение клинков отклонило тесак Мачина — нож врезался в дерево и глубоко застрял. О’Рурк возлагал надежды на секунду, которая потребуется Мачину, чтобы освободить свой нож. Но теперь он потерял это преимущество. Оставалось одно — повернуться и снова бежать — на этот раз вниз по склону.

Каллихэн слышал, как трещит гравий под сапогами преследующего гиганта. Все же ему удалось оторваться и, выбрав участок поровнее, он снова повернул, кинулся вверх, потом, через полтора десятка шагов, остановился.

Напоминающий начало небольшого оползня шум подтвердил — расчеты Калли оправдались. Будучи намного тяжелее своего противника, Мачин не мог так же быстро изменить направление — ему пришлось затормозить, проехавшись по склону на собственной спине.

Делая громадные прыжки, Калли тут же помчался к упавшему противнику. Но когда он подбежал, Мачин уже перевернулся на живот и встал на колени. Он легко отбил удар Калли, а секунду спустя уже вскочил на ноги — громадный, неудержимый, смертельно опасный, как и всегда.

Калли вновь пустился в бегство вверх по склону. Он слышал хруст гравия за спиной, но чем выше он взбирался, тем отдаленнее становился звук преследующих его шагов. Каллихэн рискнул обернуться: Мачин находился в десятке шагов ниже, руки и торс великана блестели — пот смешался с маслом. В его ухмылке Калли почудилось нечто новое — уверенность в победе. Стараясь не терять осторожности, О’Рурк озадаченно смахнул пот со лба и бровей тыльной стороной ладони. Он быстро повернулся налево, чтобы броситься бежать вдоль верхней части склона и… замер в отчаянии.

Калли сам себя загнал — или Мачин оказался хитрее, чем можно было предположить, хотя теперь это уже значения не имело — в часть склона, упиравшуюся в каменный бок утеса. О’Рурк быстро бросил взгляд влево, потом вправо, надеясь отыскать путь к спасению, но Мачин уже перекрыл ему путь к отступлению, и почти никакой надежды на прорыв не оставалось. Калли медлил, а Мачин надвигался, словно умащенный маслом идол языческого божества, вдруг оживший и грозящий сокрушить дерзких смертных. Сверкнул тесак — Мачин сделал выпад, направленный вниз. Калли блокировал его, одновременно делая уходящий нырок. На этот раз он не забыл повернуть лезвие так, чтобы сила парируемого удара не оглушила его, как в первый раз.

Однако толчок все равно оказался весьма болезненным. Впрочем, цели своей Калли добился — он оказался как бы внутри линии обороны Мачина: тот ничего не успевал теперь сделать — О’Рурк был слишком близко. Быстро перевернув тесак, Калли нанес костедробительный удар снизу вверх под нижнюю челюсть гиганта. Нельзя сказать, чтобы великан покачнулся, но удар явно не пришелся ему по вкусу — на долю секунды он замер, приходя в себя. За эту долю секунды Калли успел поднырнуть под мощную, как бревно, левую руку Мачина и вырваться на открытый склон.

Как мог быстро он пробежал шагов десять-пятнадцать, потом остановился и посмотрел назад. Мачин только что пришел в себя и начал погоню, но был еще достаточно далеко, Калли мог позволить себе несколько драгоценных глубоких вдохов.

Боль в груди заставила его удивленно опустить глаза. Слева по ребрам струилась кровь. Оказывается, Мачину удалось его задеть, пусть и неглубоко. В момент удара Калли ничего не почувствовал. Да и сейчас его больше волновали жгущие огнем легкие и сердце, колотившее, как отбойный молоток — мышцам требовалось слишком много насыщенной кислородом крови.

Грудь Мачина тоже вздымалась и опадала тяжело. Пот темной полосой пропитал ткань трапперских брюк вокруг пояса великана. Калли быстро огляделся. Внизу, немного левее и совсем недалеко, он заметил два обгоревших ствола, каждый не менее восьми дюймов в поперечнике. Они стояли слишком близко — Мачину не проскочить между ними! О’Рурк быстро побежал по направлению к этим стволам и остановился под их защитой.

Мачин повернул, кинулся вдогонку, потом затормозил, глубоко вогнав сапоги в рыхлых щебень — он увидел, что если хочет добраться до Калли, ему придется обогнуть деревья. Но тогда О’Рурк успеет уклониться от удара, переместившись в противоположном направлении.

— Уэн! Слушай… — пропыхтел вдруг Мачин. — Может, поговорим?..

— О чем? — выдохнул Калли. — Говорить не о чем… Если только ты не намерен бросить нож и признать поражение…

— Возможно… я бы согласился… но мы должны договориться об условиях…

Внезапно Каллихэн прыгнул назад: его предостерег инстинкт — сродни тому, что предупреждает пса о летящем в него камне. Отвлекая Калли, Мачин неожиданно сделал выпад — как раз то, о чем предупреждал Онвиток. Выпад был столь стремителен, что Калли даже не заметил самого движения. Всего долю секунды назад Мачин стоял за деревьями — и вот Калли уже отскочил на два фута, а Мачин, всем телом вытянувшись вперед, выбросил до отказа руку с ножом, толстую и грозную, как стальная колонна, пробил острием серебристого клинка ту самую точку в пространстве, где только что находилась грудь О’Рурка.

Калли тут же метнулся вперед, в обход обгорелого ствола — он надеялся достать Мачина, пока тот находился в уязвимой позиции. Но Мачин успел-таки занять оборонительную стойку — и все, что мог сделать Калли, это снова броситься наутек.

Сначала он повел Мачина вниз и наискось, подождал противника за барьером из большого пня и кустарника, потом вильнул и обежал прикрытие, чтобы вновь кинуться наверх. Дважды Мачин едва не настиг его. Каждый раз звенела сталь клинков. У Калли прибавилось еще две раны — оба раза нож Мачина только скользнул, но порезы кровоточили; с кровью О’Рурк терял и силы. Мачин же, хотя и пыхтел, и сильно вспотел, не имел ни царапины. Смахивая пот со лба, Каллихэн бросил взгляд мельком на часы.

Невероятно — уже без четверти одиннадцать. Прошло почти три четверти часа. Калли они показались не длиннее пяти минут.

Но теперь, осознав, сколько на самом деле прошло времени, О’Рурк начал чувствовать усталость. В груди жгло, глаза разъедал едкий пот, охотничий тесак казался невыносимо тяжелым, словно кузнечный молот.

Он вдруг остановился. Мачин сделал то же самое. Уже несколько раз они вот так, одновременно, делали передышки. Их разделяло футов двадцать склона, покрытого рыхлым гравием. Левой рукой Мачин опирался на обугленный ствол. Калли пристально смотрел на врага. Ухмылка, которая поначалу казалась намертво приклеенной к лицу Мачина, успела исчезнуть. Он дышал так же тяжело, как и Калли, и даже не пытался этого скрыть. Но в остальном, на взгляд О’Рурка — пусть даже и не совсем ясный из-за пота, заливавшего глаза, — Мачин казался достаточно свежим.

Все равно, больше тянуть время было нельзя. Калли ринулся на Мачина.

Нападения великан не ожидал и среагировал не слишком быстро. Однако он успел все же поднять нож и отбить взмах Калли. Но тут нога его подвернулась на коварном гравии, и Мачин упал на колено.

Секунду спустя он уже стоял, прочно и широко расставив ноги. О’Рурк замер в десятке шагов от него.

— Ну, давай! — хрипло крикнул Калли.

Мачин посмотрел ему в глаза, неприятно усмехнулся и медленно покачал головой, не тратя сил на слова. Ответ и так был ясен Мачин заставит Каллихэна подойти, а сам не сдвинется с места.

О’Рурка вдруг охватило отчаяние. Он рассчитывал измотать противника, чтобы преимущество в силе оказалось уравновешено усталостью. Однако он недооценил сообразительности гиганта. Конечно, Калли мог отказаться от атаки, но этим не выиграл бы поединка; веса в глазах остальных приграничников это ему тоже не прибавило бы.

А ведь О’Рурку нужна была именно победа над Мачином, и непременно на глазах у зрителей. Иначе ему не получить ни людей для экипажа, ни горючего и припасов для экспедиции. А тогда его план провалится.

Каллихэн вновь бросился на врага. Но теперь Мачин был готов отразить атаку. Сталь зазвенела о сталь, и удар едва не вырвал нож из руки О’Рурка. Калли едва успел отпрыгнуть. Теперь положение изменилось — он терял силы быстрее, чем Мачин, который стоял, словно средневековая крепость, презрительно отражая атаки осаждающей армии.

Еще два раза Калли пытался нападать. И каждый раз едва успевал уйти из-под ответного удара. Он остановился, тяжело дыша, чувствуя тяжесть и слабость во всем теле. О’Рурк перевел дыхание и снова бросился на великана.

Он промахнулся. Тяжелый тесак Мачина ударил о нож Калли как раз в тот момент, когда, споткнувшись, О’Рурк потерял равновесие и покатился вниз, увлекая за собой изрядное количество каменной крошки.

Он услышал хруст гравия под сапогами Мачина — гигант бросился в погоню, предвкушая, как разделается, наконец, с упорным противником, пока тот не успел еще встать на ноги. Прямо перед Калли оказался небольшой обрыв — примерно восьмифутовая отвесная стенка, нарушавшая однообразие склона. Калли перекатился через край, Мачин прыгнул за ним.

Зрителям это, должно быть, показалось чудом — падая, Калли успел сгруппироваться, подобрать ноги и приземлиться вертикально. Почти в тот же миг на него свалилось огромное тело Мачина.

Едва не потеряв сознания от мощного удара, О’Рурк ничком упал на камень. Ему показалось, будто он раздавлен в лепешку. Несколько секунд спустя он пришел в себя, откатил в сторону тело Мачина и, шатаясь, выпрямился. К нему уже бежали — лидировал, конечно, Онвиток.

— Калли, дружище, ты не ранен? — крикнул Мурфа. — Где твой нож? Мачин… — Юноша вдруг запнулся, словно у него перехватило дыхание. Он смотрел на неподвижное тело Бриана Мачина — нож О’Рурка по самую рукоять вошел в грудь великана. Открытые глаза Мачина смотрели в небо, мертвые губы застыли в зловещей ухмылке. — Слава героям! — прошептал Онвиток, словно не веря собственным глазам. — Ты все заранее рассчитал?

Каллихэн устало кивнул. Это действительно был его последний шанс. Отчаянный шанс — О’Рурк надеялся, что Мачин, видя упавшего противника, бросится в погоню, и что сам он, скатившись с обрывчика, успеет встать на ноги и поднять для удара нож, чтобы встретить преследователя, который, скорее всего, не успеет как следует приготовиться к прыжку.

Непонятно как, но план сработал. Вот он, Мачин — мертвый. Но Калли до того был измотан, что потерял способность чувствовать что-либо, кроме усталости и опустошенности. Голова закружилась, и О’Рурк испугался, что потеряет сознание. Он своими руками убил человека.

Словно сквозь вату, Каллихэн чувствовал, что Мурфа ведет его вниз, к машине. Перед глазами плыл туман. Потом он опустился на благословенно мягкое сиденье; Онвиток занял место водителя. Миг спустя зашипела воздушная подушка, кар поднялся над дорогой, легко, как флюгер на ветру, развернулся, маневрируя боковыми и донными соплами, и, стремительно скользя над шоссе, помчался в Калестин-сити.

12

— Шесть недель прошло, — заметил Онвиток.

Они с Каллихэном стояли у окна в комнате административной башни; под ними лежало взлетно-посадочное поле, на котором все это время кипела работа по переоборудованию корабля, когда-то называвшегося «Звездой Севера».

— Всего полтора месяца назад ты дрался с Мачином, и уже через несколько дней после этого был, как огурчик. Значит, добрых пять недель ты маялся от безделья. Тем временем напряжение в отношениях между Старыми Мирами и молдогами продолжало нарастать. Почему ты медлишь, Калли? Разве корабль и экипаж не готовы?

— Готовы, — не поворачивая головы, отозвался О’Рурк, внимательно рассматривая корабль.

Пассажирский лайнер, переименованный в «Беи», что на языке молдогов означало «Колесница», был переоборудован от носа до кормы. Большинство пассажирских кают были превращены в технические помещения. В оставшихся установили двухэтажные койки. В носовом отсеке многие офицерские каюты были ликвидированы, чтобы установить дополнительное астрогационное и исследовательское оборудование. И, наконец, в наружной обшивке кое-где зияли провалы портов — там стояли турели боевых лазеров и тяжелых плазменных излучателей.

Был отобран нужный Калли экипаж — и это оказалось не менее трудным делом, чем переоборудование лайнера. Популярность О’Рурка после его победы была столь велика, что желающих участвовать в экспедиции нашлось даже слишком много. Однако ему нужны были люди с особыми качествами, а не просто любители приключений или откровенные бандиты из буша, соблазнившиеся возможностью пограбить молдогов. Каллихэну нужны были люди, верившие в будущее Приграничья, вроде тех, что присоединились к нему шесть лет назад, во время Восстания. Поэтому отбирал он тщательно и придирчиво. Прежде всего он вписал в судовую роль Пита Хайда — жилистого долговязого волшебника пространственной и подпространственной астрогации, чей талант намного превосходил даже способности самого Калли. Старшим помощником был назначен Листром. И все остальные в экипаже были лучшими из лучших, людьми с опытом, закаленными, знавшими и Приграничье, и глубокий космос, и при всем том — мастерами на все руки. Нет, будь дело только в корабле и экипаже, то Калли мог бы покинуть Калестин еще две недели назад.

— Между прочим, — сказал О’Рурк, поворачиваясь к другу, — мы стартуем завтра, в четыре сорок утра. Но для полного счастья, я хотел бы увидеть в Ассамблее Эмили Хазека — прежде, чем мы улетим.

— Эмили? Да его с места не сдвинешь, я же тебе говорил!

Я ему каждый день звонил… — Онвиток замолчал. — Не дразни старого друга, Калли. Дело вовсе не в присутствии Хазека среди членов Ассамблеи.

Калли рассмеялся.

— Нет, конечно. На самом деле я ждал нужного момента. У молдогов есть большой ежегодный праздник, они отмечают его на всех планетах — что-то вроде карнавала, когда все привычные законы и обычаи складывают под замок в дальний чулан.

— Вот оно что! — воскликнул Мурфа. — Раз в год, да? Очень по-человечески, однако. Понятия не имел, что у молдогов могут быть такие праздники!

— Как и все остальные — кроме Вила Джемисона. Вот этого момента мы и ждали.

— Мне ты мог бы и сказать правду! — Тон Онвитока был мягче, чем обида, заключенная в словах. — А этот Вил — настоящая ходячая энциклопедия жизни молдогов. Он все знает — только спроси.

— Если бы все было так просто, — хитро улыбнулся Калли. — Вил знает о молдогах в десять тысяч раз больше, чем все люди вместе взятые, но и ему известна лишь тысячная доля того, что может рассказать о себе и своем обществе обычный молдог. Например, Вил очень смутно представляет, как найти планеты, на которых он побывал, когда путешествовал на корабле молдогов. И не может нам указать, на каких планетах расположены технологические, военные или административные центры их цивилизации. А мне необходимо знать подобные вещи.

— Тогда что же делать? — нахмурился Мурфа. — Не можешь же ты действовать на чужой территории вслепую?

— Мы отправимся на планету, которую он посетил первой, — сказал Калли. — Она называется Хедер Тъаи. — Он улыбнулся. — Если тебе любопытно, то в переводе это означает «Могила Хедера». С Могилы мы и начнем. Ну, будем держать пальцы крестом — вдруг повезет?

На следующее утро, без двадцати пять по времени Калестин-сити, «Беи» покинула планету. Через восемьдесят минут после старта они вышли за пределы атмосферы и астрогатор Пит Хайд начал составлять программу для серии из двадцати первых прыжков, которые, как он рассчитывал, должны были привести корабль к выбранной планете.

Эти так называемые прыжки представляли собой процессы переноса, трансляции, менявшей математическую позицию корабля относительно теоретического центра Галактики. Практически эффект заключался в том, что — абсолютно без временного промежутка — корабль исчезал из одной точки и возникал в другой, расчетной.

В теории ничто не ограничивало расстояния, которое корабль мог таким образом преодолеть. Но на практике невозможно было достичь нужной точности вычислений за разумно продолжительное время работы. И чем больше было расстояние — тем сложнее и продолжительнее вычисления. В результате — и это имело огромную важность — тем больше была вероятная ошибка в координатах выходной точки прыжка.

Если представить вероятность и величину ошибки в виде графика, они выглядели, как круто поднимающиеся кривые. Если дальность прыжка превышала пятьдесят световых лет, ошибка могла оказаться больше, чем сама дистанция перемещения.

Поэтому, когда «Беи» направилась вглубь территории молдогов, сами прыжки не занимали ни доли секунды. Но каждый требовал от двенадцати до четырнадцати часов вычислений. И в первую очередь после каждого прыжка нужно было тщательно перерассчитывать собственное положение корабля. Только после этого вычислялась следующая точка назначения.

Таким образом, маленькие корабли преодолевали бесконечные пространства Галактики громадными прыжками, но с большими промежутками между ними. Тем не менее, на третий день «Беи» уже достаточно глубоко вторглась в пределы территории молдогов, оставив далеко позади границу-периметр, приблизительно установленный иномирянами, и достаточно глубоко, как надеялся Калли, чтобы крейсера молдогов, охранявшие границу, остались далеко позади. Каждый прыжок сопровождался выбросом энергии, скрыть который было невозможно. Эти вспышки не могли не появиться на экранах детекторов, следящих за данным участком космоса. Но и молдоги тоже использовали принцип пространственных смещений. Поэтому О’Рурк надеялся, что у них не возникнет подозрений, будто в глубине их собственной территории подобные вспышки может производить корабль землян. Сначала молдогам нужно допустить мысль о появлении земного корабля, и только после того, как подозрение возникнет, — а откуда бы ему взяться? — они пристальнее всмотрятся в экраны детекторов.

Десять дней спустя «Беи» достигла района, где должна была находиться планетная система, включавшая Хедер Тъаи. Звезда была типа «же-ноль».

Перейдя на обычную пространственную тягу, они подобрались к двум окраинным мирам системы, прикрываясь, словно щитом, меньшей из двух лун внешней планеты. Перейдя на круговую орбиту, Калли оставил системы управления в состоянии повышенной готовности и собрал экипаж в кают-компании.

— Итак, — объявил он, — пора посвятить всех вас в причины, по которым мы избрали именно эту планету. Наша экспедиция — не диверсия и не налет. Мы не собираемся атаковывать корабли или наземные базы молдогов. Мы будем вызывать дьявола.

Реакция собравшихся была неоднозначной — смех пополам с удивлением.

— Я имею в виду именно то, что вы слышали, — продолжал Калли. — Нам требуется имя — имя одного из демонов мифологии молдогов. Зовут его Рат И’лан; в переводе это имя означает «Демон Тьмы». Обычно он путешествует на корабле под названием «Беи». Как и все персонажи молдогских мифов, демон этот — троичный индивид. То есть, на самом деле демон всего один, но при нем постоянно находятся два смертных брата-молдога. Мы задумали совершить посадку в месте, где, по легенде, произошло первичное воплощение Демона Тьмы, и инсценировать это воплощение. Мы позаботимся, чтобы все местные молдоги были поставлены в известность. Демоном буду я, Вил и Доук станут играть роли «братьев». Итак, мы трое плюс пятеро для управления челноком и чтобы нам помочь пробиться обратно, если возникнут сложности. Кто желает отправиться с нами?

Вверх взметнулись руки добровольцев, но неожиданно заговорил астрогатор Пит Хайд:

— Ничего, если сначала я задам вопрос, Калли?

— Давай, — согласился О’Рурк.

— Молдоги все еще верят в демонов? Я о таком впервые слышу.

— Нет, Пит, они верят не больше нашего, — ответил Калли.

Снова раздался смех. Калли выжидал, обводя взглядом собравшихся.

— Дело в другом, — добродушно сказал он, когда все успокоились. — С одной стороны, суеверными нас действительно не назовешь. Но с другой, мы не можем сказать, будто суеверия умерли окончательно. Вил полагает, что примерно так же обстоят дела у молдогов. Они больше не верят в Демона Тьмы — по крайней мере сознательно. Но где-то в глубине их душ еще живут суеверия, и потому если с нашим появлением будет связано имя демона, это повлечет разнообразные эмоции. И когда мы поднимем шум… Будут какие-нибудь возражения? У кого-нибудь появились идеи?

Ни возражений, ни идей не появилось. Калли отобрал пятерых добровольцев — включая Пита, который очень желал попасть в состав десантной партии — и спустя полчаса открылся грузовой люк, выпуская челнок, в котором теперь было тесно. Обогнув местную луну, суденышко начало спуск к планете иноразумных.

Калли решил посадить челнок на ночной стороне. Выключив двигатели, последнюю тысячу футов спуска пилот вел челнок на планирующем полете. Кораблик коснулся грунта легко и тихо, как садящаяся на подушку муха.

Местность вокруг была гористой, воздух — густой, со странным запахом, но вполне пригодный для дыхания. Неподалеку шумела стремительная горная речка — воды ее рассекал, образуя два русла, черный каменный утес. Затем рукава соединялись, и со скоростью экспресса поток вновь устремлялся по склону вниз.

Куда ни кинь взгляд — повсюду в пейзаже преобладал черный цвет. Кое-где скалы уступили воздействию ветра и воды — в этих местах образовались каверны и пещеры. В самой большой из этих пещер, обнаруженной на зловещем черном каменном острове, восемь землян спрятали челнок — тащить его пришлось на руках. Благодаря аккумуляторам кинетической энергии, челнок парил в нескольких дюймах над грунтом, и вся операция прошла успешно.

Укрыв челнок, они вернулись на открытую местность, и Калли запустил в дружелюбно подмигивавшее звездами небо воздушный шар-разведчик. Тонким проводом аэростат соединялся с небольшим видеоэкраном. Шару пришлось подняться на шестьсот футов — только после этого его объективам стала доступна местность позади черных пиков. На экране возникло четкое изображение двух поселений молдогов. Они располагались в близлежащих долинах рядом: одно — в пяти милях к западу, второе — в каких-то двух милях к северо-востоку. Огоньки поселений мерцали сквозь ночной туман, словно блуждающие призрачные огни на земных болотах.

— Вот и наши зрители, — сказал Калли, глядя на экран. Он обернулся к Листрому. — Как полагаешь, Лис, сколько им понадобится времени, чтобы добраться сюда?

Щурясь, Листром посмотрел на экран.

— От этого ближнего, думаю, минут пятнадцать. От дальнего — двадцать пять, может быть, тридцать.

— Ну, ладно, — Калли повернулся к Вилу. — Расскажи им легенду, Вил.

Дженисон поднялся. В мерцающем свете звезд и ближней луны, которая только что поднялась над вершинами пиков, его фигура казалась призрачной. Но голос звучал спокойно, казалось, антрополог читает лекцию в студенческой аудитории.

— Молдогская легенда гласит, — начал он, — что среди этих утесов с незапамятных времен дремлет демон. — Вил указал на черный монолит. — Все молдоги знают, что здесь спит демон, но не настолько глупы, чтобы его будить. Как вам известно, индивиду в нашем, земном понимании, у молдогов соответствует триада из трех существ. Поэтому сам по себе демон никогда не проснется, он безвреден, если к нему не присоединятся еще две живые составляющие. Тогда он станет нормальным трехчастным индивидом — личностью в понимании молдогов.

Вил сделал паузу.

— Позвольте еще раз повторить, — продолжал он. — Нормальной с точки зрения молдогов является личность-триада. Но как и среди людей, меж молдогами встречаются индивиды, выходящие за рамки нормы. В данном случае это редкие единичные индивиды, по какой-то причине не имеющие возможности войти в состав фундаментальной ячейки общества — триады. Один из таких типов — это молдог, чьи обязанности заставляют его жить или работать в одиночестве. Название этого типа можно весьма приблизительно перевести, как «книжник». Другой тип называется «одиночка»; по чисто эмоциональным причинам, по своему темпераменту этот тип не подходит для жизни в составе триады. Но поскольку молдоги не в состоянии вообразить, что нормальный индивид может существовать вне трехчастной единицы, на данный тип ставится клеймо безумца. Поэтому одиночку, выступающего в данной легенде, мы тоже будем называть Безумцем — с точки зрения молдогов такую роль мог играть лишь индивид с психическими отклонениями.

Вил перевел дыхание и посмотрел на Доука. Тот ответил спокойным, как всегда, хладнокровным взглядом. — Теперь вернемся к легенде. Она повествует, как по воле случая два таких ненормальных индивида встретились в том самом месте, где находимся мы сейчас — Книжник (его стану изображать я) и Одиночка, он же Безумец (это будет роль Доука). Завязалась долгая беседа; потом наступила ночь, эти двое развели костер и приготовили ужин. Они все беседовали и беседовали. Оказалось, что каждый из них обладает качествами, дополняющими качества другого — как в обычной нормальной триаде. Книжник владел знаниями оккультного свойства, с помощью которых можно было пробудить дремлющего в скалах демона. У Безумца имелась необходимая для этого отвага. Поэтому, ведомые инстинктивным желанием стать частью триады, они объединили усилия и разбудили демона.

Вил снова замолчал. В голосе его звучала непривычная торжественная суровость.

— Их план сработал. Поднялась страшная буря. Явился демон — и немедленно присоединился к паре сообщников, дополнив и завершив образование триады. Теперь он стал настоящим Демоном Тьмы, то есть занял место доминанты в триаде, состоящей из него самого, Книжника и Безумца. И, как гласит легенда, они отправились в странствия по градам и весям молдогов. А там, куда они приходили, начиналась Перемена Аспекта Достоинства. Вот и вся история.

Вил кончил рассказ. Его место занял Калли.

— Теперь вы знаете легенду. А я изложу вам наш план. У молдогов есть очень чувствительные приборы, регистрирующие запахи. С их помощью они будут воссоздавать события, которые здесь произойдут. На берегу этого острова мы подожжем специальные деактивационные шашки, содержащие серу. Вил и Доук примутся играть свои роли на другом берегу речки. Серные шашки, магниевые осветительные ракеты и акустические усилители, заменяющие гром — все это обеспечит нам нужные сценические эффекты. Пока Вил с Доуком будут заниматься своим делом на том берегу, все остальные вынесут из челнока нужное оборудование и подготовят его к работе. За дело!

И они взялись за дело. Расположив шашки кольцом перед входом в пещеру, Каллихэн подал знак Вилу и Доуку, которые уже перебрались на другой берег. Оставив небольшой костер, возле которого они сидели, эти двое вброд перешли речку и присоединились к остальным, ждавшим в кольце серных дымовых шашек. После этого О’Рурк включил акустическую систему, чтобы создать впечатление громовых ударов.

Под раскаты грома они стояли и ждали, время от времени запуская ракеты, имитирующие вспышки молний. Выждав десять минут, Калли дал сигнал зажигать шашки. После этого, собрав оборудование, земляне отступили в пещеру, где был спрятан челнок.

Там они принялись ждать. Как полагал Листром, молдогам потребуется минут пятнадцать, чтобы от ближайшего поселка добраться до острова. На самом деле время составило больше получаса — к этому моменту серные шашки (преисподняя у молдогов, как и у людей, ассоциировалась с дымом и горящей серой) успели почти выгореть. В темноте на речном берегу замелькали огни.

Они появились со стороны, где находилось дальнее поселение. Но не успели эти молдоги приблизиться к острову, как с противоположного направления тоже показались пятнышки света. Калли выждал, пока первая группа подойдет достаточно близко, чтобы в отсветах их фонарей можно было рассмотреть самих молдогов, потом повернулся к Листрому, сидевшему в пилотском кресле, и приказал:

— Взлетай!

Листром включил двигатели на полную мощность. С ревом рассекая воздух, челнок вылетел из черного зева пещеры. Теоретически они должны были уйти беспрепятственно. Но у молдогов, очевидно, было с собой оружие, и они — на всякий случай — держали пещеру на прицеле. Замелькали вспышки выстрелов, затрещал наружный корпус, пробитый в нескольких местах, один из двигателей тонко взвыл и замолчал. Челнок накренился, нырнул, Листрома швырнуло на пульт.

Калли одним рывком выбросил Листрома из кресла и плюхнулся на его место. Пальцы его запрыгали по клавишам, он пытался скомпенсировать потерю одного двигателя. В этот момент О’Рурк услышал свист воздуха, через пробоины покидавшего корпусу перевел челнок на горизонтальный полет — они успели уже забраться слишком высоко — а затем по плавной кривой направил суденышко вниз, к более плотным слоям атмосферы. На высоте в пять тысяч футов он включил автопилот и занялся осмотром повреждений.

Листром потерял сознание — молдогская пуля прошила его навылет. Больше никто ранен не был; главной потерей оказалось полное выведение из строя двигателя номер два. Но разрывные пули молдогов проделали дыры в небронированном корпусе челнока — залатать эти пробоины вряд ли удастся.

Аварийные гермокостюмы были по приказу самого Каллихэна оставлены на корабле — чтобы освободить место для дополнительного груза дымовых шашек, прочего оборудования и восьми человек команды. Без этих скафандров до корабля им не добраться — с таким же успехом «Беи» могла находиться не на теневой стороне малой луны, а в родных Плеядах. Им не преодолеть сотню тысяч миль безвоздушного пространства между планетой и ее спутником.

Теперь они стали пленниками планеты. Через несколько часов молдоги поднимут тревогу и начнут погоню.

— Вил, — сказал Калли, — я сейчас выключу все наружные огни, оставлю только освещение кабины. Посмотри, что с Лисом, ладно?

13

— Как он там? — не оборачиваясь, поинтересовался О’Рурк.

— Думаю, все будет в порядке, — ответил Вил. Вместе с Доуком он склонился над Листромом, который все еще не пришел в себя. Тело его вытянулось на полу, заняв почти весь проход.

— Рана хорошая, чистая, сквозная, — констатировал Вил. — Пробита мышца плеча. Полагаю, сознание он не от этого потерял. Скорее всего, его ударил по голове осколок оболочки, вырванный разрывом пули. Он уже приходит в себя.

— Хорошо, — проворчал Калли.

Он снова сел в пилотское кресло. Повинуясь прикосновению его пальцев к клавишам сканера, на экране медленно разворачивалась карта лежащего под ними мира.

— Подойди-ка сюда на минутку, Вил, если можешь.

— Иду, — отозвался старик. — Пит управится с перевязкой сам.

Послышался шорох, звук шагов, и Джемисон втиснулся между креслом и стенкой.

— Что случилось?

— Если мы в течение шести часов не смоемся с планеты, молдоги выставят заслон и запечатают нас здесь намертво.

— Вот как? — спокойно отозвался Вил. В зеленоватом отсвете дисплеев и шкал пульта лицо его казалось на редкость безмятежным.

— Именно, — подтвердил Калли. — Итак, это родная планета Демона Тьмы. Какие-нибудь еще легенды ты о нем знаешь? Насчет того, что он совершил после пробуждения?

— Имеется несколько. Но почему ты спрашиваешь?

— Потому что нам понадобится помощь — любая. И легенды тоже могут послужить источником полезных сведений. Я предполагал приземлиться в каком-нибудь солидных размеров поселении, выбросить парочку разноцветных дымовых шашек — для подтверждения нашей демоничности — и отправиться восвояси, на «Беи», пока нас не сцапали военные. Но теперь у нас в корпусе полно дыр, и мой план рухнул. У нас осталось в лучшем случае шесть часов, и мы не успели бы починить корпус, даже будь у нас инструменты и материалы. Единственный другой способ — покинуть планету на молдогском корабле. Два космопорта этой планеты расположены в Барат Чи и в Колау Ран. Если не терять времени, то у нас остается шанс угнать какой-нибудь кораблик — прежде чем молдоги привезут в горы нужные приборы и специалистов и определят, что церемонию с Демоном разыграли земляне, и прежде чем они догадаются, что для побега нам нужен их корабль. Неплохо было бы провернуть мимоходом какую-нибудь диверсию, чтобы отвлечь их внимание, пока мы будем захватывать корабль. Как ты считаешь, что бы такого мог выкинуть Демон Тьмы?

— Колау Ран… — задумчиво пробормотал Вил. — Нет, я перепутал. Это было в Кол Мар. Именно там началась чума — первый знак Перемены Аспекта.

— Не страшно, — успокоил его Калли. — Не имеет значения. Пусть это будет другой город. А что именно он сделал, чем он вызвал эпидемию? И сможем ли мы это повторить?

— Он пришел туда вместе с Книжником и Безумцем, зарезал вииньи — это такое животное, вроде козленка — и положил тушу у главных врат города. Нет, теперь такое не получится: городские ворота исчезли из архитектуры молдогов вместе с городскими стенами, после того как современные виды оружия сделали эти стены бесполезными.

— Ничего… Ничего… — пробормотал Каллихэн, словно разговаривая сам с собой; он лихорадочно размышлял, на скулах играли желваки.

— Теперь городские ворота — это космопорт! То, что надо! Так, что нам еще потребуется, кроме этого животного, как там оно называется… Мы должны особым образом одеться?

— Ну… — Вил задумался. — Наверное, обычные накидки, без клановых эмблем конечно, нам с Доуком пригодились бы. Но у нас их нет. Придется остаться в одежде, которая на нас. Но Демон, как считают, был восьми футов ростом, черный, с большой кожистой складкой, торчащей за головой.

— Вот как? Ну, хорошо… я что-нибудь придумаю, — проговорил О’Рурк. — Я хочу, чтобы молдоги поняли — мы люди, которые изображают легенду о Демоне. А пока что надо достать этого твоего… козленка.

За спиной Калли послышался стон.

— Вот и наш Листром проснулся! — с не совсем естественной живостью воскликнул Калли. — Эй, Лис, ты живой? Слушай, Вил, где нам найти это животное?

Несколько секунд Джемисон размышлял.

— Я помню одну народную песню про пастуха вииньи, там говорится о долинах среди высоких гор. Полагаю, там мы и найдем подходящего дикого вииньи.

— Долины среди высоких гор… — задумчиво протянул Калли. — Что-нибудь вроде того горного кряжа, над которым мы как раз пролетаем. — Палец его нажал клавишу, и по сканеру поползла лента рельефной карты континента. — Все большие города расположены по берегам или на равнинах внутри континента. — проинформировал самого себя О’Рурк. — Если пастбища находятся на склонах горной цепи, лучше всего поискать неподалеку от большого города, где возможен повышенный спрос на мясо — но только чтобы он не лежал слишком близко к горам, иначе для пастбищ не останется пространства — при современных технологиях.

Он всматривался в карту. Наконец, щелкнув клавишей, остановил ее движение.

— Кажется, нашел.

Каллихэн встал, повернулся к Листрому и увидел, что верзила уже окончательно пришел в себя и сидит, прислонившись к стене рубки. О’Рурк присел на корточки рядом.

— Как чувствуешь себя, Лис? — заботливо спросил он. — Сможешь немного побегать — так, на дистанцию футов в сто? Часиков через пять-шесть, а?

— Я в полном порядке, — чуть морщась, откликнулся тот. — Пит закатил мне такую дозу обезболивающего… Сотня футов, говоришь? Полагаю, справлюсь без труда. Только я бы сейчас чуть-чуть подремал — на всякий случай, для страховки.

Листром закрыл глаза. О’Рурк выпрямился и повернулся к остальным.

— По моим предположениям, времени у нас от пяти до шести часов, — объявил он. — Мы направляемся к большому городу, Колау Ран, где попробуем захватить корабль. Вил, Доук и я — мы будем инсценировать появление Демона, чтобы отвлечь внимание молдогов, а вам предстоит осуществить сам угон. А пока надо поохотиться на одно местное животное — оно нам понадобится для спектакля. Пит!

— Здесь я, — отозвался из-за спины Калли голос Хайда. О’Рурк обернулся.

— Пит, ты, вроде, лучше всех управляешься с инфракрасными сенсорами. Садись за сканер и начинай поиск животного размером с козленка и примерно такого же веса. Я буду вести челнок низко над местностью, где мы, возможно, наткнемся на этого, как его… вииньи.

Однако понадобилось четыре часа, чтобы обнаружить стадо вииньи и поймать одного из них. Полтора часа спустя, уже почти перед восходом солнца, управляемый Питом челнок проплыл над огнями космопорта Колау Ран, миновал здание терминала и направился к взлетно-посадочному полю, где стояли корабли.

До корабля, который наметил Калли, было уже совсем близко, и пока что появление челнока не привлекло внимания обслуживающего персонала. О’Рурк сделал ставку на уверения Вилла, будто появление незнакомого аппарата заинтересует молдогов в меньшей степени, чем если бы на их месте оказались люди — и пока что надежды оправдывались.

Признаки беспокойства молдоги начали проявлять лишь после того, как челнок плавно опустился на поле возле самого трапа, выбранного Каллихэном корабля. Они оставили работу и повернулись в сторону кораблика непривычных очертаний. Молдоги внимательно наблюдали за суденышком, однако никто ничего не предпринимал. Пит нажал кнопку, и в борту челнока распахнулся люк.

— С дороги, с дороги! — прогудел Калли.

Он натер лицо и руки графитом, а также, использовав обивку одного из кресел, соорудил себе черный балахон с графитом же вымазанным капюшоном. Потом он подхватил крепко связанного вииньи. Молдогский аналог козленка оказался довольно тяжелым для своих небольших размеров.

Но в венах О’Рурка уже пел адреналин. Калли чувствовал небывалую легкость, эйфорию и распирающую яростную энергию. Он спрыгнул на покрытие взлетного поля, быстро обошел челнок и направился к зданию терминала. Краем глаза он отметил, что за ним следуют Доук с Вилом, первый — справа, второй — слева. Быстрым, но уверенным шагом они пересекали взлетное поле, направляясь к терминалу и застывшим в неподвижности молдогам.

До входа было ярдов шестьдесят, не больше. Стояла полная тишина, если не считать звонкого стука их подошв по взлетному полю, покрытие которого напоминало бетон. Молдоги продолжали хранить молчание и неподвижность, пристально глядя на марширующую к ним троицу. Лица инопланетян, казалось, были совершенно бесстрастны. Калли чувствовал, как внутри у него все туже и туже скручивается какая-то пружина. Но он гордо шагал, высоко подняв голову. Кожа на скулах у него натянулась, как на барабане.

Только сейчас О’Рурк заметил, что от покрытого негустым курчавым черным мехом животного в его руках исходит густой маслянистый запах. Все чувства у Калли необыкновенно обострились — он слышал сейчас даже самые тихие звуки, а зрение, казалось, приобрело микроскопическую ясность и четкость.

Они проходили всего в нескольких ярдах от одного из молдогов. До находившегося прямо перед ними терминала оставалось меньше двадцати футов. Они остановились перед входом — вместо дверей молдоги использовали устройство вроде жалюзи — и Калли положил «агнца» у порога. Потом он вытащил нож, поколебался…

— Калли… — тихо, но с явным желанием дать понять, что медлить нельзя, сказал Вил.

Нож дрогнул в руке О’Рурка, но тут он увидел глаз вииньи — стеклянный, мертвый. Животное уже не дышало — трудно сказать, что его убило: возможно, слишком сильный удар при поимке. Калли полоснул ножом по глотке вииньи, поднял тушу и швырнул наземь — темная, казавшаяся почти черной кровь кляксой расплескалась по жалюзи и брызнула на бетон.

— А теперь пошли отсюда скорей! — тихо сказал Каллихэн.

Они повернулись и быстро, но уверенно зашагали в сторону челнока. Молдоги стояли и смотрели — но в большинстве своем не на людей, а на зарезанного вииньи. Калли, Доук и Вил плечом к плечу быстро шли, стараясь, однако, не выдать, насколько они спешат. Калли смотрел прямо перед собой — на челнок и приплюснутую сигару инопланетного корабля за ним. Каждый шаг гудящим эхом отдавался во всем теле; казалось, даже силуэты кораблей танцуют в такт стуку подошв. Шаг, еще шаг и еще — они подходили все ближе, пройдя уже почти половину пути. Позади по-прежнему царила тяжелая, набухшая тишина.

Вдруг кто-то из молдогов закричал — сначала тонко, почти визжа, потом более басовито и хрипло. Эхом отозвался еще один голос, потом третий, затем целый хор — молдоги орали во все горло.

— Не останавливайтесь! — проворчал Калли. Он услышал, что за ними кто-то бежит — судя по звуку, один-единственный молдог. О’Рурк уже хотел было обернуться, но Вил тронул его за локоть.

— Нет, пусть это сделает Доук! — вполголоса сказал Джемисон, глядя прямо перед собой.

Они не замедлили шага. Преследователь был уже близко. Доук вдруг мягко развернулся и пропал из поля зрения. Что-то глухо ударило, молдог вскрикнул — крик его оборвался на середине. Наступила тишина. Секунду спустя Доук занял свое место слева от Калли, на ходу засовывая нож в ножны на поясе. Молдоги позади продолжали отчаянно орать, однако броситься в погоню больше никто не решился.

Едва троица достигла челнока и начала огибать нос, как в корпус со звоном и характерным визгом рикошета что-то ударило — стреляли со стороны терминала.

— Бегом! — скомандовал Калли, и под прикрытием челнока они помчались к трапу, спускавшемуся на бетон из одного из вспомогательных люков в борту молдогского корабля.

Первым вскарабкался на борт Вил, за ним — Доук: Калли прикрывал отступление. Когда О’Рурк со всем возможным проворством влез на четвереньках в люк, то обнаружил, что по обе стороны трапа лежат Листром и еще один из членов команды челнока и ведут огонь в направлении терминала.

Оказавшись в безопасности, Каллихэн и сам тут же залег, осторожно выглядывая над комингсом люка. Отсюда ему было хорошо видно взлетное поле до самого здания терминала. Молдоги успели разбежаться — за исключением десятка тех, кто лежа, приникнув к бетону, или присев на корточки, стрелял по открытому люку. Огонь молдоги вели очень упорядоченно, словно специально обученные солдаты или полицейские.

— Прекратить огонь! — приказал Калли. — Закроем люк!

Не поднимаясь, все трое отползли вглубь шлюза, потом Калли посмотрел туда, где на земных кораблях было принято располагать управление наружным люком. Но стена была серая, голая — просто металлический лист. Калли быстро повернулся, скользя взглядом по стенам, но тут люк начал плавно закрываться, и футах в десяти возле маленькой панели управления Калли увидел Пита. Тот подмигнул, а секунду спустя тяжелая крышка с тихим стуком встала на место.

— Где пилотская рубка? — быстро спросил О’Рурк.

— На носу, как у наших кораблей, — ответил Пит. — За мной!

Они помчались по тесному проходу с металлическими стенами, миновали круглое помещение — очевидно, астрогационно-наблюдательный пункт — а потом коротким коридором добрались до подковообразной рубки. Здесь, перед широким консольным пультом, стояло несколько пилотских кресел. В углу лежал на полу связанный по рукам и ногам молдог.

Бросив взгляд на инопланетянина, Каллихэн направился к трем креслам, стоявшим впереди остальных.

— А где другие? — спросил он.

— Всего пятеро было. Мы всех достали, — сообщил Пит.

Калли уже усаживался в центральное кресло.

— Позови сюда кого-нибудь, — приказал он, — а вы вдвоем присоединяйтесь ко мне. Чтобы поднять этот корабль, нужны три человека — так уж устроено у молдогов управление.

— Понял! — Пит выскочил из рубки.

Калли осмотрел пульт. По крайней мере, здесь он был на знакомой территории. Несколько лет назад, во время Восстания, ему удалось добыть снимки рубки управления молдогского корабля, и он много упражнялся на макетах молдогских пультов, пока они не стали ему привычны почти как земные. Правда, этот представлял усовершенствованную модель: кое-где ручное управление было заменено автоматическим с цветными светящимися индикаторами. К счастью, диапазон зрения и слуха у молдогов приблизительно соответствовал человеческому. Калли было известно, что аварийные сигналы у молдогов трех цветов — голубого, зеленого и желтого, что соответствовало прогрессии земных пультов — от красного к желтому и зеленому. Теперь О’Рурк мог определить, что корабль практически готов к старту. Оставалось в последний раз проверить все системы — дело пяти минут. Это они успеют сделать, проходя атмосферу, хотя такое было против всех правил безопасности — как земных, так и молдогских.

За спиной раздался топот, и в кресло справа плюхнулся Пит; Вил занял место слева.

— Приступим, — сказал Каллихэн. — Я буду называть системы; как только я называю одну из них, один из вас нажимает кнопку или поворачивает рукоятку под табличкой с названием этой системы и докладывает мне показания контрольных приборов. Все ясно?

Помощники кивнули. Калли начал проверку. Покончив с основными системами, он начал поднимать корабль — сначала на гравитационных репульсорах, которые использовались молдогами вместо накопителей кинетической энергии, потом, набрав высоту, врубил плазменные двигатели, почти не отличавшиеся от тех, что использовали земляне. Неожиданно корабль содрогнулся всем корпусом; от носа до кормы прокатился глухой звон; на пульте замерцали желтые огоньки. Калли перебросил несколько рукояток, герметически отрезав кормовые секции корабля.

О’Рурк включил обзорный экран, дающий телескопическое изображение взлетного поля внизу. Так и есть: посреди поля стояла какая-то установка — нечто вроде пушки на колесном ходу. Калли добавил мощности на плазменные двигатели, ускорение вдавило людей в спинки кресел.

К счастью, судя по всему, первый выстрел достал их почти случайно — корабль находился на пределе дальнобойности молдогского орудия. Больше попаданий не было. Атмосфера уже почти осталась позади, и угрожать им могла лишь скорая погоня. Но пока что не было заметно, чтобы космопорт покидал еще какой-нибудь корабль. План Калли сработал — им удалось бежать.

О’Рурк перешел с плазменных двигателей на обычную межпланетную тягу. Несколько секунд он сидел неподвижно, переводя дух, потом повернулся к помощникам.

— Пока вы мне больше не нужны, — сказал он. — Но будьте рядом. Нужно обогнуть планету и спрятаться за луну, на которой ждет наш корабль. Это я могу сделать и сам. Но как только мы нырнем за луну, я должен буду сделать один быстрый прыжок — и сразу же вернуться. И тогда мне без вас не обойтись.

— Прыгнуть и вернуться? — озадаченно нахмурился Пит. — Какой в этом смысл? Лучше пошлем сигнал на «Беи» и прыгнем сразу на пару световых лет, чтобы покинуть эту систему.

Калли покачал головой.

— Пит, пораскинь мозгами. Мы создадим энергетическую вспышку, молдоги подумают, что мы сделали как раз то, что ты советуешь, а мы на самом деле затаимся рядом.

Пит продолжал хмуриться.

— Думай, Пит, думай, — настаивал Калли. — Что предпримут молдоги в первую очередь? Вышлют корабль. Но не в погоню за нами — вспышка введет их в заблуждение, в глубинном космосе им нас никогда не найти. Они вышлют корабль, чтобы как можно скорее передать сообщение о нашем появлении, корабль направится туда, где расположено правительство молдогов — на Имперскую Планету.

Лицо Пита прояснилось.

— Понял. Ты хочешь напасть на этого посыльного, как только он покинет атмосферу? Мы застанем их врасплох, и у нас окажутся уже два корабля!

— Нет, — покачал головой О’Рурк. — Мы будили демона не для того, чтобы захватывать молдогские корабли. Ради этого мы могли и людьми остаться. Нет, мы проследим за кораблем-курьером. Я хочу знать, где находится столичная планета молдогов. Так что тебе придется работать, как никогда — они не должны нас заметить до самой посадки. А вот тогда мы их и накроем!

Пит кивнул, встал и вышел из рубки.

Каллихэн молча проводил его взглядом. Пит не задал самого очевидного вопроса — что О’Рурк намерен делать потом, когда захватит корабль-курьер под самым носом у правительства молдогов, возле планеты, где сконцентрированы мощные военно-космические силы инопланетян, поскольку это планета-столица. И очень хорошо, что не спросил.

14

— Фокус в том, — объявил Калли, когда собрались все его помощники, — что нам предстоит не просто захватить корабль-курьер, за которым мы скрыто последуем. Нам нужно захватить его почти у самого места назначения и притом таким образом, чтобы не поднять тревогу — Имперская Планета молдогов наверняка хорошо защищена.

Калли потребовалось немногим более трех часов, чтобы произвести задуманный маневр — обогнуть планету и выйти на орбиту над теневой стороной малой луны. Потом он рассчитал прыжок с нулевой прогрессией.

Примерно еще тридцать минут он держал корабль в тени луны, чтобы их не могли обнаружить с планеты — примерно столько, по его мнению, могли потребовать расчеты небольшого прыжка за пределы системы. Потом он нажал на нужные клавиши.

Казалось, ничего не произошло — полная тишина, даже ни малейшей вибрации. Только на десятке индикаторов вдруг запрыгали стрелки, замигали световые сигналы, сообщая о значительной потере энергетических ресурсов. Приборы молдогов непременно зарегистрируют невидимую корону этой энергетической вспышки.

Затем Калли направил корабль к условному месту на теневой стороне, где была спрятана «Беи». Доук, единственный из команды, кто мог втиснуться в молдогский скафандр, выбрался наружу через вспомогательный люк и зажег условный сигнал — красный, зеленый и синий огни. По этому сигналу на «Беи» должны были опознать челнок.

Калли ждал ответа. Несколько секунд тянулись, казалось, бесконечно — и вот на имитирующей скалу оболочке, под которой прятался корабль приграничников, загорелись три соответствующих огня — зеленый, красный и голубой. Каллихэн опустил захваченный корабль молдогов рядом с «Беи» и вместе с помощниками перешел на ее борт. Необходимо было провести совещание.

— Итак, в какой последовательности мы действуем? — спросил Вил, стоявший рядом с Доуком и Листромом, плечо и грудь которого были плотно забинтованы.

— Во-первых, — начал О’Рурк, — мы должны следовать за кораблем-курьером и нас не должны заметить. Я предполагаю, что курьер взлетит через час или около того. Так что времени перемонтировать какое-нибудь оборудование или оружие с «Беи» на захваченный корабль у нас нет. Эту работу придется делать в промежутках между прыжками. А теперь, Лис, — он повернулся к Листрому, — я назначаю тебя капитаном «Беи». Пусть второй помощник пилотирует корабль, пока ты сам не сможешь сесть за пульт. Половина экипажа перейдет со мной на новый корабль. Вил и Доук, держитесь со мной, на всякий случай — вдруг нам понадобится полный демон? Пилотировать молдогский корабль будем мы — пока я не обучу замену.

Калли внимательно осмотрел собравшихся.

— Возражения? Предложения?

Ответом было выжидающее молчание.

— Тогда за работу, — сказал он. — Разойдись!

Калли принялся отбирать людей для второго экипажа. Потом по недавно протянутому коридору-рукаву они перешли с «Беи» на захваченный корабль.

Сразу после этого соединительный коридор был убран, а люки задраены. Связь между кораблями поддерживалась с помощью коротковолнового передатчика с радиусом действия с пятьдесят миль — чтобы молдоги не могли случайно перехватить разговоры. О’Рурк так же позаботился, чтобы название на борту молдогского корабля было изменено: вместо «Чар-о-Неи», или «Братская любовь», он именовался теперь «Нанш Ракх» — «Отмщение». Оба корабля поднялись на достаточно высокую орбиту, чтобы следить за появлением курьера.

Ждать пришлось недолго. Через полчаса сенсоры засекли старт из космопорта Колау Ран. Они последовали за взлетевшим кораблем на дистанции в четыре тысячи миль. «Беи» и «Нанш Ракх» сохраняли интервал в полмили — если бы молдогам удалось их засечь, то на экранах детекторов два корабля выглядели бы, как один.

Однако ничто пока не указывало, что преследование обнаружено. Отойдя от планеты на безопасное расстояние примерно в один ее диаметр, корабль-курьер исчез во вспышке невидимого излучения, знаменующего совершение прыжка.

На борту «Беи» Пит Хайд был наготове, склонившись к большому кубу-сканеру. Этот объемный экран моделировал межзвездное пространство примерно в три тысячи световых лет диаметром. Из-за очень крупного масштаба этот сканер регистрировал только самые горячие звезды и вспышки уходящих в смещение кораблей. В трехмерной черноте его то и дело мерцали искорки таких вспышек. Курьер, только что покинувший Колау Ран, немедленно затерялся бы в его глубинах, если бы Пит не знал, во-первых, стартовой точки корабля и, во-вторых, приблизительной дистанции первого прыжка — около пяти световых лет. Поэтому он установил периметр соответствующего диаметра с центром в точке отправления. Было крайне маловероятно, что одновременно с курьером из прыжка точно на этом периметре выйдет еще какой-нибудь корабль. В результате, когда в глубине куба замерцала искорка энерговспышки — примерно в трех с половиной световых годах от точки исчезновения курьера — Пит немедленно зафиксировал ее координаты. В течение двадцати минут «Беи» и «Нанш Ракх» последовали за курьером, выйдя из прыжка приблизительно на расстоянии светового года от молдогского корабля — достаточно далеко, чтобы не вызвать никаких подозрений. Приграничники стали ждать, пока преследуемый корабль не завершит расчетов второго прыжка.

Тем временем «Беи» и «Нанш Ракх» встали борт к борту — их разделяло теперь не больше двадцати ярдов. Рабочая бригада занялась переустановкой кое-какого вооружения с «Беи» на захваченный корабль.

Они успели перемонтировать лишь две из восьми намеченных установок, когда курьер ушел во второй прыжок. Но Пит Хайд был начеку. Он засек точку выхода — снова в пяти световых годах.

И вновь «Беи» и «Нанш Ракх» разошлись на минимально безопасное расстояние, совершили прыжок и вышли на расстояние светового года от курьера. Снова началась работа по переносу боевых установок. Ко времени третьего прыжка она была завершена на треть.

Еще два прыжка — и перенос вооружения и приборов был закончен. Теперь «Нанш Ракх» был вооружен, и управлять им могли люди, понятия не имеющие о пультах и приборах инопланетян. Конечно, победить в схватке с нормальным военным кораблем, вроде того же курьера, «Нанш Ракх» не мог — для этого он был вооружен слишком легко. Но привычные молдогскому глазу очертания должны были позволить ему подойти достаточно близко к преследуемым, чтобы воспользоваться преимуществом внезапности и нейтрализовать огневое преимущество молдогов. «Беи», с ее явно земными обводами, такого преимущества не имела.

После очередного прыжка Калли перешел на «Беи», чтобы поговорить с Хайдом.

— Что скажешь? — спросил он, входя в рубку связи. — Уловил, куда они направляются?

Пит вытащил из уха наушник, через который сканер передавал ему данные об энергетических показателях и расстояниях.

— На шестьдесят пять процентов или даже больше, — сказал он. — Похоже, что они идут к Эн-тысяча пятьсот двадцать. Это планетная система из двенадцати компонентов, звезда класса A-ноль, расстояние от нас — сорок три светогода. — Он улыбнулся уголком тонкогубого рта. — Еще пару прыжков, и я скажу точно.

— У нас нет времени, — объяснил Калли. — Мы должны оказаться там раньше них. Поэтому с каждым прыжком придется подбираться все ближе. Иначе нам их не обогнать.

— Хочешь начинать прямо сейчас?

— Хочу быть уверенным, что мы окажемся у цели раньше, чем они, — ответил Каллихэн. — Тогда у нас будут все шансы застать их врасплох. Из последнего прыжка они выйдут не ближе, чем за пять диаметров системы?

— Пожалуй, — нахмурился Пит. — Я поступил бы именно так — чтобы осталось время для последней коррекции. Судя по всему, астрогаторы на курьере еще осторожнее меня. Но ты понимаешь, что если мы устроимся в засаде, всегда остается статистический шанс — пусть и очень небольшой — что они свалятся нам прямо на голову?

— Знаю, — подтвердил О’Рурк. — Но придется рискнуть — или нам вообще нечего здесь делать. Я на тебя рассчитываю, Пит. Ты обведешь их вокруг пальца.

— А что мне еще остается, — буркнул Хайд. — Я стану рассчитывать прыжки подлиннее, риск ошибки будет возрастать с каждым разом — можно лишь надеяться, что ошибки сбалансируются.

— Я верю в тебя. Пит, — сказал Калли. — Ты их сбалансируешь.

— Вот спасибо, — скорчил гримасу Пит. — Благодарю за доверие!

Калли вернулся на «Нанш Ракх». Пока корабль совершал следующие восемь прыжков, постепенно обгоняя молдогский курьер, О’Рурк обучал двух помощников работе с сенсорами и сканерами инопланетного корабля. Одновременно он и сам упражнялся за пультом — вместе с Доуком и Вилом. Управление молдогскими кораблями было рассчитано на трех пилотов. Поэтому вместе они — подобно настоящей триаде — могли легко управлять любым захваченным инопланетным судном — если таковое, разумеется, подвернется.

Наконец, два корабля приграничников оказались на расстоянии одного смещения от окраин системы звезды Н-1520, примерно в полупрыжке впереди курьера с Колау Ран. Пит был вызван на борт «Нанш Ракх», дабы возглавить приборно-сенсорный отсек.

— Слушай, Пит, — обратился к нему Калли, когда долговязый гений астрогации появился в рубке, — как ты полагаешь, что они сделают, выйдя из прыжка? И сколько им понадобится времени?

Пит задумчиво потер длинный нос.

— Если ничего неожиданного не произойдет, — сказал он, — их астрогатор выведет корабль из прыжка на расстоянии десяти — пятнадцати световых дней от границ системы — он намного предусмотрительнее меня. Потом ему понадобится время — час или два — на расчет короткого последнего броска. С расстояния в полдюжины диаметров системы он или совершит новый прыжок, очень маленький, чтобы сразу оказаться вблизи цели, — на подготовку к такому уйдет минут двадцать, — или последний прыжок будет сориентирован в точку на окраине системы, откуда корабль пойдет на обычной пространственной тяге. В любом случае, удар мы должны нанести во время длинного периода вычислений, пока курьер находится в нескольких световых сутках от системы.

— Прекрасно, — сказал Калли. — Тогда всецело передаю операцию в твои руки. Рассчитай нужный прыжок — я полагаюсь на твою интуицию. После прыжка продолжай следить за монитором. Как только промелькнет курьер, быстро рассчитывай бросок прямо на него — но только для одной «Нанш Ракх». «Беи» последует за нами несколько минут спустя. Я не хочу, чтобы на курьере что-то заподозрили, увидев сразу два корабля. Если нам хоть немного повезет, мы успеем подойти на близкую дистанцию и расстрелять их внешние установки, пока они сообразят, что происходит. Ты все понял?

— Все, — успокоил Пит и отправился в приборный отсек.

Хайд оказался точным предсказателем. Корабль из Колау Ран вел себя так, словно его пилоты читали мысли Пита. Курьер вышел из прыжка в шести с половиной световых сутках от Н-1520. Когда преследуемый корабль появился на экранах сканеров «Нанш Ракх», расстояние между ними составляло меньше светового дня. «Нанш Ракх» совершил прыжок и вышел в обычное пространство не далее, чем в ста пятидесяти милях от молдогского курьера.

Конечно, появление корабля не прошло — и не могло пройти — незамеченным для команды посыльного судна. Но молдоги, судя по всему, приняли его за случайность: просто еще какой-то корабль направлялся к Н-1520, только и всего. Никаких признаков тревоги они не проявили. Тем временем Пит с лихорадочной быстротой заканчивал вычисления.

Три минуты двадцать секунд спустя на пульте перед О’Рурком заверещал интерком.

— Готово… — хрипло доложил Пит и продиктовал вереницу цифр.

Пальцы пилотов — Калли, Вила и Доука — стремительно забарабанили по клавишам, вводя в пульт необходимые данные. Корабль вошел в прыжок. Словно из ничего на обзорном экране материализовалось вдруг молдогское посыльное судно. До него было всего каких-то полмили. Теперь на его борту была заметна некоторая активность, свидетельствовавшая о несомненном удивлении — сенсоры «Нанш Ракх» регистрировали усиление лучевой и магнитной активности внутри и вокруг курьера.

И все же его команда явно колебалась — посылать сигнал тревоги или нет. Основания для этого были: слишком близко для простого совпадения оказался незнакомый корабль. Турели боевых установок курьера начали разворачиваться в сторону «Нанш Ракх», хотя пока это была простая мера предосторожности.

Однако «Нанш Ракх» уже держал противника на прицеле. Ударили бледные иглы лазерных излучателей — сами лучи были невидимы, свет исходил только от прожекторов наведения. Сначала был расплавлен модуль связи, затем наступила очередь боевых установок.

Сделав «бочку», курьер повернулся другим бортом, чтобы дать залп из уцелевших установок, но лазеры «Нанш Ракх» опередили удар противника. Эти установки тоже оказались уничтоженными раньше, чем успели нанести заметный урон — два или три скользящих попадания, даже не пробивших внутренний корпус «Нанш Ракх», нельзя было принимать в расчет.

Пробоины самозатянулись — полужидкий материал, наполнявший пространство между внутренним и внешним корпусами, немедленно выдавился в пробоины и затвердел под воздействием вакуума, став гладким, как стекло.

— На абордаж! — рявкнул Калли.

«Нанш Ракх» начал маневр сближения. Со звоном ударили о корпус курьера захваты магнитных присосок. Подчиняясь движению пальцев О’Рурка, «Нанш Ракх» маневрировал вдоль корпуса курьера, одновременно поворачиваясь вокруг собственной продольной оси, пока грузовые люки обоих кораблей не оказались более или менее совмещены. Тогда корпуса плотно прижались друг к другу. Внутренний люк в шлюзе «Нанш Ракх» отъехал в сторону, и абордажная команда в скафандрах, ринувшись в шлюз, загерметизировала все щели в местах, где соприкасались корпуса кораблей. Затем направленный заряд разворотил наружный люк курьера, и в пробоину, словно разозленные осы, с оружием наготове устремились люди с «Нанш Ракх», чтобы взять под контроль вражеский корабль.

Абордажная команда облачилась в скафандры по приказу Каллихэна — ему был знаком прием защиты от пиратов, при котором атакуемый корабль открывал все люки, и нападавшие погибали от удушья. Мера предосторожности оказалась излишней, так же, как и личное оружие атакующих, тоже почти не пригодившееся. Лишь одна из триад-офицеров, находившихся в рубке управления, попыталась ввязаться в бой, застрелив кого-то из нападающих, за что им тут же пришлось поплатиться: двоих убили на месте, а третьему сильно обожгло выстрелом руку, так что он больше не мог держать оружия. Впрочем, к тому времени, когда курьер оказался полностью в руках нападавших, и в рубку его вошли Калли, Доук и Вил, раненый уже полностью восстановил самообладание.

Именно к этому уцелевшему члену триады и обратился Калли. Он говорил по-молдогски, используя личное местоимение второго лица, несмотря на то, что два других «брата» молдогского офицера были мертвы.

— Если вы прекратите сопротивление, больше никто из вас не пострадает.

Все молдоги, находившиеся в рубке, были просто поражены, услышав родную речь. Их лица повернулись к Калли. Секунду спустя тот, к кому обращался О’Рурк, полностью овладел собой и заговорил:

— Кто… ты (единственное число)?

— Сам я (собирательное местоимение) — Демон Тьмы. Рядом со мной (единственное число) ты видишь Книжника, а по ту сторону, вот там, где некто (единственное число, личность неизвестна) напрасно старается сопротивляться, ты видишь Безумца.

Каллихэн сделал паузу. Молдог продолжал смотреть на него, храня молчание — оно затянулось… Слишком.

— В чем дело? Произвели мы на него впечатление или нет? — по-английски спросил у Вилла О’Рурк. — По лицу его ничего не понять. Что скажешь?

— По-моему, он совершенно спокоен, — тоже по-английски ответил Вил Джемисон. — Но уверен, что мы впечатление произвели. Он намеренно старается этого не выдать.

— Разве не знаете вы (триада), и вы (группа индивидов или триад), мягколицые иноразумцы: Демон Тьмы — не мягколицый иноразумец!

— Откуда тебе известно? — парировал Калли, перейдя на молдогский.

— Ты знаешь все лики Демона? Или вы (коллективный индивид) знали, пока братья твои не погибли? Можешь ли ты (отдельный индивид) по праву знающего утверждать, будто Демон не является в том обличье, которое сочтет подходящим? Поразмысли! На этот раз он избрал мягколицых. И еще поразмысли — в этом обличьи Демон предвещает, быть может, будущее ваше (триады) и вас (всех молдогов. — всего рода целиком).

Снова повисло долгое молчание, потом офицер-молдог разразился долгой речью.

— Я-тот-что-был до смерти моих братьев и я-что-остался — мы храним наше достоинство, и потому не собираемся спорить о том, что есть очевидная чушь. Поэтому я (один) и мы (все присутствующие молдоги) вообще отказываемся говорить об этом. Я-тот-что-был и мы (все присутствующие) делаем обычное предложение. Мы совершим обычное в таких случаях самоубийство, освобождая вас (всех присутствующих землян) от любых последствий кровной мести со стороны семей нас (всех присутствующих молдогов), если вы обязуетесь доставить наши тела нашим семьям на планету Хедер Тъаи.

— В этом нет нужды, — перебил его Калли. — Я не вижу здесь ничего Недостойного. Некоторое время будете нашими пленниками. Потом вам предоставят корабль для возвращения на Хедер Тъаи. Правда, вы останетесь пленниками на борту этого корабля почти до конца полета.

— Мы… все? — Офицер-молдог явно колебался.

— Да, полностью сохраняя Достоинство. — О’Рурк повернулся к Питу Хайду и заговорил по-английски: — Сколько у нас пленников?

— На борту — двадцать три.

— Я (триада) сам обещаю вам (всем молдогам), — сказал Калли, повернувшись к офицеру, — что вы все, все двадцать три члена команды, вместе с другими, взятыми в плен вместе с другим кораблем, вернетесь на родную планету. Вам (всем молдогам) будет предоставлена орбитальная шлюпка…

Калли не успел договорить. Все молдоги одновременно, как по команде, громко, с присвистом, охнули. Глаза офицера, с которым разговаривал О’Рурк, словно ввалились в глазницы, и молдог молнией бросился на приграничника. Он прыгнул ногами вперед, обвив ими талию О’Рурка. Ответный удар Каллихэна был чисто рефлекторным. Под костяшками пальцев правой руки он почувствовал кости черепа инопланетянина. В следующий миг пилот уже распростерся на полу у ног Калли — не менее мертвый на вид, чем двое его погибших в абордажной схватке «братьев».

Остальные молдоги не то заворчали, не то застонали. Тут же они были скручены Питом Хайдом и его помощниками. Вил уже сидел на корточках рядом с офицером, которого ударил Калли.

— Он не умер… только потерял сознание, — быстро сообщил Джемисон по-молдогски, обращаясь к остальным офицерам, которые напрасно старались вырваться из рук землян, чтобы разорвать Калли на клочки. — Мы (триада), соблюдая Достоинство, наказали его, не убивая. Теперь вы (все присутствующие) знаете — мы (триада) в самом деле Демон. Потому храните Достоинство и ведите себя тихо!

Офицер-молдог дернулся, приходя в себя. Остальные прекратили сопротивление. Один из них сказал:

— Я (триада), во имя Достоинства, не согласен признать вас (триаду) за Демона Тьмы. Но мы (все присутствующие) соблюдаем Достоинство. Наш первый кузен шевельнулся — значит, он жив. Мы (триада) признаем — произошло недоразумение. Достоинство нас (всех присутствующих) вы (триада) вправе обжаловать.

Каллихэн посмотрел на Вила.

Если тебе интересно, — по-английски сказал Джемисон, — то ты только что воспроизвел часть легенды. Считается, что Демон Тьмы убивает одним прикосновением. Поэтому офицер предполагал, что будет убит — такова цена его неповиновения. Остальные были уверены, что ты его убьешь.

— Не понимаю, — отозвался Калли. — Они что же, не видели — я его ударил, а не просто дотронулся?

— Видели, — улыбнулся антрополог, — но не поняли или не поверили тому, что увидели. Понимаешь, плечевой сустав у молдогов устроен таким образом, что они не умеют наносить прямой удар. Если молдог попытается ударить, как ты только что это сделал — он или вывихнет себе сустав, или просто не причинит своим ударом никакого вреда.

— Понятно. — Калли хмуро посмотрел на лежащего на полу пилота — тот как раз открыл глаза и сел, удивленно озираясь. — Но почему он на меня бросился?

Вил перестал улыбаться.

— Об этом я должен был бы заранее тебя предупредить. Помнишь, я упоминал о наследственных отношениях внутри молдогской семьи? Они намного сложнее и жестче, чем у людей. Закон о наследовании требует доказательств смерти старшего родственника, что в подавляющем большинстве случаев требует от претендента предоставить тело усопшего. Только после этого наследник может занять место покойного родственника. К несчастью, вы с Питом посчитали только живых молдогов, как бы подразумевая, что тела убитых «братьев» ты не разрешишь отправить вместе с ними. И что еще хуже, — антрополог поморщился, — легенда о Демоне Тьмы утверждает, будто Демон, подобно большинству злобных потусторонних созданий, пожирает тела своих жертв. Вот почему офицер, бросившийся на тебя, пришел к выводу: раз ты намерен играть роль Демона, то, следовательно, оставишь у себя тела его «братьев», чтобы затем их съесть.

— Понятно, — кивнул О’Рурк. — Представляю, что он испытал, если на самом деле подумал такое.

— В том-то и дело, что этого не можешь даже вообразить, — сказал Вил. — Во всяком случае, не думаю. Идея поедания мертвого тела для молдогов намного отвратительнее и страшнее, чем для нас. Это ведь не просто ужасно, это полная потеря Достоинства — таким образом ты уничтожаешь не просто тело, а целую цепочку наследования, что в свою очередь может разрушить семью, которая управляет септом, управляющим кланом. В итоге ужасные бедствия могут постигнуть тысячи тысяч молдогов.

Оглушенный О’Рурком пилот уже полностью пришел в себя и поднялся, хотя и держался на ногах еще не слишком твердо. Однако он явно был готов снова броситься на Калли. Вил тут же встал между ними и начал тихо, уверенным, убеждающим тоном беседовать с ним. Постепенно антропологу удалось успокоить молдога — тот сделал шаг назад и поднял глаза на Калли.

— Мое Достоинство к твоим (личности) услугам, — сказал он.

— Исключительно достойно с твоей стороны это признать, — ответил Калли. — Буду считать твой долг списанным, если ты доставишь мне удовольствие рассказом о своей семье, септе и клане.

Он кивком головы указал на вход в рубку.

— Но пока вы (все присутствующие) будете разведены по каютам, чтобы отдохнуть и прийти в себя.

Он повернулся к Хайду.

— Запри их в каютах, Пит, — по-английски приказал О’Рурка, — и сразу же возвращайся сюда.

Пит вывел пленных молдогов из рубки. Когда он вернулся, Калли с Джемисоном были увлечены серьезным разговором. Доук терпеливо слушал, стоя рядом.

— Что дальше? — Поинтересовался Пит.

— Теперь я хочу допросить того молдога. Если я узнаю о нем все необходимое, ‘ то смогу выдавать себя за друга его семьи, септа и клана, когда мы совершим посадку на пятой планете этой системы.

— На пятой планете? Посадку? — переспросил Пит.

— Пятая планета — это Имперский Мир молдогов, их столица, — объяснил Калли. — Я знал, что она должна быть пятой от светила, но в какой именно системе — это мы выяснили только сейчас.

— Значит, это и есть Имперская Планета? Но ты сказал, мы совершим посадку? А разве системы обнаружения и космической обороны…

— Все правильно, — улыбнулся Каллихэн. — Сохраняй спокойствие, Пит. Все продумано. Этим займутся те, кто знает молдогский язык. Поэтому ни ты, ни другие спускаться на планету не будут — только мы с Вилом; Доук останется в челноке — на случай срочного взлета. Как раз поэтому я и тянул с началом вашего похода. Мы прибудем на Имперскую Планету в тот самый момент, который мне нужен — во время праздника Вседостоинства, это нечто вроде молдогского варианта Мардигра[2]. Все законы, правила и порядки в известной мере отменяются. И пока длится праздник, даже земляне, если только не станут нарушать довольно свободных границ карнавальных правил, смогут ходить всюду, где им вздумается… пока молдоги не узнают, конечно, что мы играем в Демона Тьмы.

— Но в чем смысл? Ну, будете вы трое бродить по карнавалу, — возразил Пит. — Но вас ведь будет всего трое! Вы ничего не сможете!

— Мы сможем кое-что выяснить — например, где расположен Генеральный штаб. Или где находится дворец Королевской Семьи, — с улыбкой ответил Калли. — Короче, мы получим ответы на многие вопросы, которые я задал бы тому бедняге офицеру, и на которые он не смог бы ответить, даже если бы захотел.

15

— Чего нам следует остерегаться? — спросил О’Рурк, когда они с Вилом, покинув челнок, направились к стоянке такси неподалеку от космопорта столицы Имперской Планеты. Доук остался в пилотской рубке челнока — на тот случай, если им придется срочно покинуть этот мир.

— Честно говоря, почти всего, — признался Вил. — Не могу сказать, что мы пребываем в безопасности.

— Так я и думал, — отозвался Калли.

До сих пор все шло слишком легко и гладко. На захваченном курьере нашлись карты Имперской Планеты, с помощью которых они отыскали столицу и ее космопорт. Челнок спокойно, не таясь, вошел в атмосферу. Диспетчер космопорта попросил их назвать себя, на что Вил откровенно заявил, что на борту трое мягколицых, что они прибыли с Хедер Тъаи, что они друзья — и он назвал имя старшего помощника с захваченного посыльного судна. Направляются они в столицу, чтобы посмотреть на праздник Вседостоинства.

На любом из Старых или Приграничных Миров такой информации едва ли хватило бы, чтобы удовлетворить диспетчера. Но, как объяснил Вил, у молдогов концепция абсолютной ответственности лидеров подкреплялась соответствующей концепцией абсолютного доверия к лидерам со стороны подчиненных. Уже один только факт появления троих землян здесь, в самом сердце империи молдогов, доказывал, что они имели на это право. Вот если бы их корабль засекли на границе между территорией молдогов и планетами Плеяд, его расстреляли бы немедленно: тем, кто охранял границы, было приказано не допускать мягколицых в пределы империи; диспетчерской же службе столичного космопорта такого приказа никто не давал.

Каллихэн с Вилом подошли к стоянке такси — эти автоматизированные машины внешне напоминали старинные земные кареты, которые запрягались лошадьми. Однако ни лошадей, ни даже колес у этих экипажей не было — они парили в нескольких дюймах над дорогой, используя генераторы-репульсоры.

— Очевидно, их программы позволяют доставлять пассажиров в любую названную точку, — задумчиво проговорил Калли. — Что касается безопасности… Карнавал ведь имеет свои правила, не так ли?

— Безусловно, — согласился Джемисон. — Во время праздника Вседостоинства действуют многочисленные послабления законов и правил. Но на подсознательно исполняемые поведенческие нормы это не распространяется. Если мы нарушим одно из этих неписаных правил, переступим грань, у нас могут быть большие неприятности. И нас могут задержать, пока не кончится праздник. А потом начнутся очень большие неприятности.

О’Рурк распахнул дверцу одного из автоматических такси — первого в ряду свободных экипажей — и тут же замер; рука его инстинктивно рванулась к пистолету, спрятанному под длинным молдогским балахоном — одеяния эти они с Вилом позаимствовали у пленных молдогов.

Некто маленький, темный, пронзительно чирикая, пулей выскочил из кабины через противоположную дверцу. Метнувшись за странным существом, Каллихэн увидел, что это маленький молдог — очевидно, ребенок. Малыш подбежал к соседней машине и открыл дверцу — оттуда выкатился еще один юный молдог, стремительный, как ртутный шарик; они громко зачирикали друг на друга, а несколько секунд спустя из третьего такси выскочило очередное молдогское чадо и присоединилось к первым двум.

— Кто это? — шепотом спросил О’Рурк. Джемисон успел забраться в такси и выглядывал наружу через заднюю дверцу.

— Я бы сказал, три юных сестры, — шепотом ответил он. — Каждая спряталась внутри одного из такси, чтобы пугать пассажиров. Но нас двое, и мы — люди; кажется, мы ее напугали гораздо больше.

— А что это за странные звуки? — поинтересовался Калли. — Раньше я ничего подобного от молдогов не слышал.

— Это они смеются, — хмыкнул антрополог, — а учитывая их возраст и пол, можно сказать — хихикают.

Обсудив происшествие, три юные молдожки с опаской приблизились к такси, в котором сидели Вил и Калли. Снова раздался взрыв своеобразного смеха, а потом та, что была повыше остальных, нерешительно обратилась к Калли:

— На самом ли деле ваши две Крайнедостойности — мягколицые? — Вместо вопросительной интонации речь ее кончалась новым приступом нервного смеха.

— Я (личность) — действительно, — ответил О’Рурк.

Теперь разразилась целая буря повизгиваний и чириканий.

Три юные молдожки о чем-то оживленно переговаривались.

— Он сказал «я (личность)»! — воскликнула одна из младших сестриц. Они начали шептаться, потом самая высокая вновь заговорила с Калли:

— Вы (личность)… — начала было она, но ее остановил приступ смеха у младших сестриц. Успокоив их взглядом, она продолжала: — Надели костюм, изображающий Демона Тьмы. Это действительно было вашим намерением?

— Действительно таково было мое (личности) намерение, — ответил Калли. — А со мной — тоже мягколицый, как видите — Книжник. Его тоже можно узнать по костюму.

Снова смех, затем яростное перешептывание.

— Не будете ли вы (личность) столь любезны, чтобы сообщить нам (триаде), что именно вы намерены делать этим вечером праздника Вседостоинства? — поинтересовалась старшая сестрица.

— Мы (триада) направляемся в ваш (всех молдогов) город, — сказал Калли, — чтобы посмотреть праздник и провести время со всем возможным Достоинством.

Три сестрицы заспорили — опять-таки шепотом.

— Вы (триада) сами — мягколицые, поэтому не знаете всего как следует, — сказала та, что повыше ростом. — Разве не рассказывали вам (триаде), что Демон Тьмы — это всегда трое, как это и должно быть у всех личностей, Достойных или нет?

— Это мне (личности) действительно известно, — помимо воли улыбаясь, сказал Калли. — Но вы (триада) сами хорошо видите, что нас, мягколицых, всего двое, поэтому втроем мы быть никак не можем.

Юные молдожки принялись совещаться. Потом, совершенно неожиданно, старшая сестра одним стремительным прыжком оказалась в кабине — дверца, в которую выглядывали Вил с О’Рурком, была открыта. Землянам пришлось поспешно отодвинуться вглубь кабины.

— Мои сестры согласны! — выдохнула сквозь смех старшая. — Я буду Безумцем для вас (триады); чтобы получился настоящий полный Демон!

Не ожидая ответа, она уселась на сиденье, захлопнула дверцу, крикнула что-то в окошко своим сестрам, засмеялась, помахала рукой, потом тронула клавишу на пульте, и такси, плавно скользя над дорогой, покинуло стоянку.

— Вы (личность), — сказала молдожка., искоса глянув на Калли и проглотив смешок, — должны называть меня Безумцем — всегда, иначе не получится полного настоящего Демона из нас (триады)!

— Прекрасно, Безумец, я согласен, — кивнул О’Рурк.

— И помните — я ничего не боюсь, как это и приличествует Безумцу!

— Постараюсь не забыть, — подчеркнуто серьезно сказал Калли. — Вы не против, если я объясню положение Книжнику? Он тоже говорит на вашем языке, даже достойнее меня, но мы понимаем друг друга быстрее и лучше, если разговариваем на родном языке мягколицых.

— Не возражаю. Даже интересно будет послушать речь мягколицых.

— Благодарю.

Калли обернулся к Джемисону — девушка управляла такси, Калли сидел посередине, Вила прижали к дальней стенке.

— Что будем делать? — по-английски спросил О’Рурк. — Я предполагал подцепить какого-нибудь взрослого жителя, а теперь эта девчонка… Похоже, она не отвяжется. Как ты думаешь, может она знать что-нибудь полезное для нас?

— Должен признаться, такой вариант мне в голову не приходив, — тихо и тоже по-английски отозвался антрополог. — Но почему бы и нет? Она вполне может знать, где находится Дворец Королевской Семьи. Кроме того, риск нарушить какие-нибудь подсознательные табу может стать для нас намного меньше, если мы будем в обществе ребенка. Она, очевидно, любит пошутить и рассматривает свою выдумку как новую шалость. В другое время она никогда не оставила бы сестер. К тому же, обрати внимание, она относится к нам с заметной робостью — ведь мы инопланетяне, и мы старше ее, а молдогских детей с раннего возраста приучают уважать старших. Она будет считать, будто мы знаем, что делаем — даже если мы сами понятия не имеем, что происходит… Это окажется очень кстати.

— Ладно, — согласился Калли. — Пусть она остается нашим проводником.

Он умолчал о собственном, личном возражении против участия юной молдожки в их авантюре. Согласно первоначальному плану, они с Вилом надеялись подобрать какого-нибудь Одиночку. Это оказалось бы удобнее в том случае, если бы при побеге им пришлось этого одиночку убить. Почему-то Калли считал само собой разумеющимся, что одиночкой окажется взрослый молдог мужского пола. Теперь ему становилось не по себе при мысли, что им, заметая следы, придется, может быть, покончить с «Безумцем». Однако О’Рурк решил не думать пока о такой возможности. Повернувшись к Безумцу, он заговорил на родном языке молдожки.

— Мой брат и я — мы очень рады твоему обществу. С этого момента постараемся говорить только на Достойном языке и пользоваться языком мягколицых лишь в самом крайнем случае.

— Я не возражаю, — важно заявила Безумец. — Теперь мы (триада) — полный Демон, и готовы творить разные жуткие, Недостойные шутки. Что мы будем делить?

— Ну, скажем, — предложил Калли, — поищем в городе место, где оставим некий знак нашего присутствия?

Безумец буквально затряслась — не вздрогнула, как это делают люди, а затряслась всем телом, словно собака, вылезшая на берег.

— Верно! Как верно! — вскричала она. — Демон обязан оставить знак появления! Где же мы его оставим?

— Ты знаешь город и окрестности лучше меня или Книжника, — сказал Каллихэн. — Может, оставим его в месте, где находятся большие военные космолеты?

— Нет, не подходит, — решительно сказала она. — В столице нет больших военных кораблей, только несколько посыльных судов. Флот размещен на десятой планете. А без разрешения семьи мне нельзя покидать планету.

Космопорт уже остался далеко позади. Такси ехало вдоль шестиполосного бульвара с рядами местных деревьев, похожих на тополя с большими листьями. Теперь стало понятно, чем заменялось в городе ночное освещение — через каждые двадцать — тридцать ярдов попадались огромные — футов по десять — факелы, установленные на толстых столбах. На каждом горело по три факела, создавая впечатляющий эффект.

— Где мы сейчас? — спросил Вил.

— На Имперской Парковой дороге, естественно, — отозвалась Безумец. — Отсюда можно направиться куда угодно. Надо только решить, где оставить знак… А ну-ка, стоп!

Они только что поравнялись с несколькими витринами, также освещенными изнутри тройными факелами — похоже, это были небольшие магазины.

Безумец быстро нажала клавишу, такси затормозило. Ни слова не говоря, молдожка выскочила наружу, обежала машину и исчезла в одном из магазинчиков.

— Что она задумала? — полюбопытствовал Калли, перейдя на английский.

Вил покачал головой. На его лице играли отсветы мечущегося пламени факелов.

— Понятия не имею, — сказал он.

Минуту-другую спустя Безумец выскочила из магазинчика, впрыгнула в такси и включила двигатель.

— Теперь, — гордо заявила молдожка, — я настоящий Безумец.

Калли внимательно посмотрел на нее, но поначалу ничего нового не заметил. Потом он обратил внимание, что к одеянию добавлена какая-то полоска из чего-то вроде картона, изменившая форму и высоту воротника — теперь по форме воротника молдожку можно было принять за одиночку мужского пола. Кроме того, Калли заметил у нее на талии ремень, а на нем — черные ножны, из которых торчала толстая рукоятка — похоже, игрушечного меча.

— Понятно, — и не давая себе времени на раздумья, он добавил: — Пока ты была внутри, мы с нашим братом — Книжником приняли решение. Мы оставим знак нас (триады) у дворца Имперской Семьи.

Несколько секунд Безумец изумленно смотрела на Калли, — а потом снова затряслась всем телом. Лишь несколько мгновений спустя молдожка, кажется, смогла взять себя в руки и обрела дар речи.

— Ужасно! Чудовищно! Потрясающе удивительно! Слышали бы мои сестры! — воскликнула она. — Мы (триада) будем как настоящий Демон! Мы оставим знак у порога Самого Наидостойнейшего! Вы (двое) замечательные мягколицые!

Безумец направила такси на крайнюю левую полосу движения, где машины двигались несколько быстрее. Теперь они ехали по внутренней полосе трехрядной дороги, пересекающей район, напоминающий парк. Среди деревьев то тут, то там пылали тройные факелы, бросая скачущие тени на густолистные кроны и стелющуюся растительность, соответствующую земной траве. Часто попадались молдоги — то триадами, то целыми группами триад они переходили или даже перебегали от одной освещенной факелами площадки к другой. Кое-где, соединив руки и образовав круг, они словно танцевали вокруг какого-нибудь куста, дерева или столба с факелами. Калли обратил внимание, что каждый такой хоровод состоит из девяти индивидов.

— Что они делают? Танцуют? — поинтересовался он у Безумца.

Молдожка воззрилась на О’Рурка. У Каллихэна что-то сжалось внутри — он инстинктивно почувствовал, что допустил «ляп», нарушил одно из местных неписаных табу, на которые не распространялась свобода Праздника Вседостоинства.

— Я… не понимаю, — пробормотал Безумец. — Танцуют?

Она посмотрела в окно — на поляне, в каких-нибудь пятидесяти футах от такси, хоровод из девяти молдогов кружил возле столба с факелами.

Вдруг она, кажется, поняла — и разразилась щебетом, который соответствовал хихиканью — об этом Калли уже успел узнать на стоянке такси. Но сейчас приступ смеха у молдожки был намного продолжительнее.

— Я допустил какую-то ошибку… — поспешно начал извиняться Калли, но она перебила его:

— Нет, никакой ошибки не было… — Снова приступ смеха. — Ты ведь знаешь!

— Знаю? Что знаю? — поинтересовался Каллихэн.

Теперь Безумец захохотала так, что ей пришлось спрятать лицо в ладонях. Отвечать она была просто не в состоянии. Калли поспешно искал возможность переменить тему беседы.

— Далеко еще до Дворца Имперской Семьи? Долго нам еще ехать?

— Не… недалеко, — Безумец справилась с приступом смеха и посерьезнела. — Мы (триада) прибудем на место через… — мысленно переведя молдогские меры в земные, О’Рурк получил около пяти минут. — Какой именно знак мы (триада) там оставим?

— Я (личность) решу, когда увижу Дворец и немного поразмыслю, — ответил Каллихэн.

Вообще-то он уже приблизительно представлял себе расположение зданий на территории Дворца Имперской семьи. Хотя Джемисон ни разу там не бывал, однако в нескольких книгах, которые он изучал, пока жил среди иноразумных, имелись иллюстрации с видами дворца. Беда заключалась в том, что это были изображения и схемы, а не планы и карты. К тому же Дворец постоянно перестраивался и даже переносился в разные места — согласно перемещению Аспекта Достоинства. Коронным Миром становилась родная планета нового правящего клана, и там всякий раз строили новый Дворец Имперской Семьи. Общий план каждого из дворцов соответствовал требованиям традиции, но насколько было известно Вилу, в проект всегда вносились изменения, зависящие от типа местности, предрассудков данного клана или даже личных вкусов и предпочтений членов правящей семьи.

Безумец, кажется, была удовлетворена ответом Калли. Такси катило дальше. Дорога нисколько не изменилась — разве что группки молдогов на парковых полосках встречались все реже, а потом и вовсе пропали, хотя факелов отнюдь не стало меньше. Наконец Калли увидел в окно что-то вроде цепочки огней впереди. Вскоре они стали ближе, превратившись из цепочки в бесконечный ряд трехфакельных светильников, казалось, просто висящих в воздухе. Ряд их тянулся слева направо, насколько хватало глаз. Вскоре стала ясна и причина этой оптической иллюзии — факелы были установлены поверху черной стены около двадцати футов высотой, преграждавшей путь. Она была сплошной, если не считать полуоткрытых ворот — хотя их створки и не были полностью распахнуты, все равно просвет между ними достигал в ширину футов сорока. Безумец остановила такси у самых ворот, где дорога заканчивалась пятачком вроде небольшого асфальтированного круга.

И этот пятачок, и сами ворота, и пространство за ними были безлюдны, словно все вокруг вымерло. Заглянув в ворота, Калли заметил вдалеке мерцающие огни факелов.

— Что мы (триада) будем теперь делать? — прошептала ему в ухо Безумец.

— Прости, я должен поговорить с братом на нашем родном языке, — ответил Калли и, обернувшись к Вилу, проговорил по-английски: — Что тут происходит? В округе ни души. Ворота нараспашку. Что-то здесь не так.

— Во время карнавала Вседостоинства все не так, — ответил седовласый антрополог. — Но я согласен — это уже чересчур. Дворцовые ворота открыты, охраны нет. Где-нибудь внутри должна быть охрана: думаю, на самом деле она следит за воротами — для защиты не от врагов, ибо когда нет Перемены Аспекта просто вообразить невозможно существование врагов Имперской Семьи, от случайного Одиночки или ненормального.

— Ну же! — нетерпеливо прошептала Безумец на ухо Калли. — Что мы (триада) будем делать? Оставим знак Демона на столбе ворот?

Повернувшись к Безумцу, О’Рурк перешел на молдогский:

— Нет, — сказал он решительно. — Я полагаю войти туда и…

У Безумца вырвался странный звук — словно у нее перехватило дыхание. Молдожка замерла, словно окаменев. В глаза ее стоял ничем не прикрытый ужас.

— Ого-го-го! — тихо сказал по-английски Вил. — Кажется, мы влипли.

16

— В чем дело? — поинтересовался Калли, намеренно придав голосу холодную уверенность и глядя на Безумца, словно вообще не слышал слов Джемисона, — Что с тобой? У ворот нет ни одного охранника.

Молдожка затряслась всем телом.

— Но там же Оно! — с трудом выговорила она. — Ты не видишь, Оно — незримое, но Оно охраняет ворота… так бывает всегда во время Праздника Вседостоинства, когда охрана уходит на праздник.

— Оно? Что ты подразумеваешь под этим? — требовательно спросил Калли.

— Как что? Конечно же, королевского… — Слово, произнесенное затем Безумцем, оказалось совершенно неизвестным Калли, раньше, он никогда такого не слышал; но нетрудно было догадаться, что смысл его аналогичен словам «дракон» или «чудище». Ночной воздух показался вдруг слишком зябким. Вил не ошибся — они наткнулись на глубинное подсознательное табу, и ситуация на миг забалансировала на лезвии ножа. Если Безумец испугается, попробует бежать и поднять тревогу, Калли останется лишь одно — остановить молдожку силой. Быть может, придется ее убить. Каллихэн лихорадочно искал спасительный вариант. Вдруг его осенило.

— Старая сказка! — презрительно скривился он. — Неужели ты все еще веришь в сказки?

На какой-то миг он испугался, что допустил фатальную ошибку. Но постепенно Безумец начала успокаиваться. Молдожка обессиленно опустилась на сиденье. Теперь она казалась совсем маленькой.

— Все равно, мне эта идея не нравится! — сдавленным голосом сказала она наконец. — Ты (личность) — мягколицый и не боишься, наверное… — Она снова употребила то самое неизвестное слово, — но мне… не нравится.

Пугать Безумца больше не стоило, и О’Рурк быстро проговорил:

— Ладно, скажу тебе, что я сделаю. Ты и мой брат — вы останетесь ждать здесь, чтобы предупредить, если появится охрана. Я войду туда один.

Безумец смотрела на Калли глазами, полными удивления и робости. Не ожидая ответа, он открыл дверцу и бесшумно выскользнул наружу, через плечо бросив Вилу по-английски:

— Не отпускай ее. Не давай ей поднять шум. Я вернусь через пять минут, самое большее. Просто хочу посмотреть, что и как там расположено.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и бесшумно, но быстро побежал к левому столбу ворот. Там он остановился, осмотрелся по сторонам и заглянул в ворота. Дворцовая территория, протянувшаяся на много акров, то здесь, то там была усеяна мерцающими огоньками. Судя по всему, пространство внутри стен лежало как бы в выемке. Удача сопутствовала Калли. Он находился на самом краю и отсюда мог видеть почти все здания и постройки. Еще одну две секунды он выждал, бросив взгляд сначала вправо, затем влево — нет ли вдруг охраны? — но ничего подозрительного не заметил.

Обогнув воротный столб, он скользнул в темноту. Ночь как будто стала еще темнее. Оставшаяся позади стена отсекала свет факелов, даже тех, что стояли вдоль ее внешнего края — стена была слишком толстой и потому угол падения света оказался невыгодным.

О’Рурк подождал немного, чтобы глаза привыкли к сгустившейся темноте. Потом стал осторожно пробираться в глубь дворцовой территории. Постепенно глаза адаптировались; теперь ему уже хватало бледного света луны — раньше Калли его не замечал, мешали огни факелов, — чтобы разобрать, как расположены здания и даже рассмотреть местность между ними.

Впадина, в которой расположился дворец, не отличалась гладкостью дна. Здесь встречались холмики, распадочки, белели извилистые тропинки, бежавшие между зданиями и столбами с тройными факелами, в свете которых очертания этих зданий становились видны.

Оставив ворота ярдах в ста позади, Калли остановился, рассматривая лежащие впереди к внизу дворцовые строения и стараясь согласовать то, что он сейчас видел, со сведениями, полученными от Вила.

Несколько минут он, казалось, пребывал в полной растерянности. О’Рурк совершенно не понимал, где что находится. Потом он определил большое прямоугольное здание с факелами на стенах, как Главный Дом. Здесь должна быть резиденция трех королевских братьев, из которых и состояла триада-правитель королевской семьи, в свою очередь, предводительствовавшая королевским септом, а септ — королевским кланом.

После этого он уже разобрался с планировкой всего дворцового комплекса. Все стало на положенные места. Калли отыскал взглядом здание, которое должно было представлять собой резиденцию королевских Жен, Флигель Кузенов и, наконец, неподалеку от Главного Дома заметил небольших размеров здание — Детскую, или Ясли. Здесь обитали Наследники Трона. О’Рурк повернулся и поспешил назад к воротам, ориентируясь на свет, падавший в промежуток между створками. Теперь, повернувшись к воротам лицом, он заметил асфальтированную дорогу, ведущую от ворот в глубину территории. Калли взял левее и несколько секунд спустя мягкий дерн под ногами уступил место твердой поверхности дороги. Калли посмотрел вперед, в сторону ворот — до них оставалось ярдов тридцать. Он увидел ждущее такси и даже рассмотрел в первом окне два силуэта — Безумца и Вила.

При виде Безумца Калли припомнил, что должен еще кое-что сделать. В первоначальный план действительно входила идея оставить знак Демона где-нибудь на Коронном Мире. Здесь, в Королевском дворце? Почему бы и нет? Быть может, лучшего места и не придумаешь.

Он отыскал под складками балахона карманчик, в котором ждал своего часа небольшой аэрозольный баллон с краской. Вытащив его, Калли нажал на головку распылителя и изобразил на местном асфальте обычный молдогский знак Демона — стилизованное изображение черного пика, пещеры и двух горных потоков, то есть то самое место, где, предположительно, был разбужен спящий Демон. В результате получилось что-то вроде после чего Калли помчался к такси.

Он рванул на себя дверцу и прыгнул в машину. Безумец скорчилась возле Вила на дальнем краю сиденья. Сначала Калли не обратил на это внимания. Он схватил рычаг управления, привел такси в движение и, развернув машину, направил ее вдоль дороги, по которой они прибыли. Калли сосредоточился на управлении, стараясь вести такси с максимально возможной скоростью, но не вызывая подозрений. Поэтому он даже вздрогнул, когда Вил тихо сказал ему по-английски:

— Кажется, мы действительно влипли, Калли. Посмотри.

Калли на секунду скосил глаза в сторону Джемисона. Молдожка, свернувшись в клубок, прижалась к антропологу. Не обязательно было разбираться в молдогской медицине, чтобы заметить, что поза явно неестественная, как неестественны и неподвижность юного создания, и его молчание.

— Что с ней? — стараясь не выдать тревоги, спросил Калли, и вновь перевел взгляд на дорогу, — что с ней, как ты думаешь?

— Понятия не имею. Она просто смотрела, как ты брызгаешь краской на дорогу. Но на этот раз совершенно ясно: мы где-то нарушили местное табу — и весьма серьезно; она испугана до смерти.

— Ничего, — уверенно сказал Калли. — Шума она пока не поднимает, и хорошо. В порту мы ее уложим где-нибудь в сторонке, там ее вскоре и найдут. Главное, смыться с планеты, вернуться на корабль — а там пусть поднимает тревогу.

— Ладно, — тихо сказал Вил. — Поплюй через левое плечо.

Они мчались по темным улицам к огням космопорта — подобно слишком ранней заре, они играли и манили на далеком горизонте. Когда такси остановилось у стоянки, поблизости никого не было видно. Подчиняясь внутреннему порыву, Калли быстро развернул машину и повел ее по взлетному полю прямо к их челноку.

Безумец продолжала лежать неподвижно и молча. Глаза молдожки были устремлены на Калли — во всяком случае, каждый раз, оборачиваясь, он встречал их стеклянно-блестящий взгляд.

Но по чертам лица инопланетянки невозможно было прочесть, что происходит у нее внутри, почему она никак не выходит из непонятно чем вызванного столбняка.

Такси остановилось подле люка. Перегнувшись через Безумца и Джемисона, Калли открыл дверцу с их стороны.

— Вынеси ее наружу, Вил. Я следом. Мы оставим ее здесь. Если нам повезет, она придет в себя не раньше, чем ее найдут.

Антрополог вытащил молдожку и опустил на шершавое твердое покрытие поля. Она уже немного пришла в себя, но когда наружу выбрался О’Рурк, резко отшатнулась.

— Нет причин бояться, — сказал ей Калли по-молдогски, как можно ласковее. — Мы тебя напугали. Но мы не желали причинить тебе вреда. Мы сейчас улетим.

Повернувшись в сторону челнока, О’Рурк увидел, что люк распахнулся, и наружу ступил Доук. Завидев его, Безумец начала истошно кричать. Времени терять было нельзя.

— Быстро! — рявкнул Калли, подхватывая молдожку. — В челнок, с ней. Доук, стартуем!

Безумец оказалась легкой, словно вместо косточек у нее были сухие прутики. Схватив ее в охапку, Калли двумя широкими шагами достиг люка, вскочил внутрь и опустил молдожку в пассажирское кресло. За его спиной со звоном захлопнулся люк. Безумец продолжала вопить, здесь, в замкнутом пространстве салона, это было еще хуже. У Калли заложило уши; он плюхнулся в соседнее кресло и взял тоненькие, хрупкие ладошки перепуганного ребенка в свои большие, сильные руки, стараясь успокоить молдожку.

— Взлетай, Доук! — рявкнул он, не глядя, через плечо.

Секунду спустя челнок подпрыгнул, Калли и молдожку прижало к креслам. Ее крик неожиданно прекратился. Несколько секунд она тихо лежала, потом медленно опустила ноги на пол, выпрямилась и освободила руки; глаза ее, казалось, светились. Потом она повернулась и подчеркнуто внимательно посмотрела в затылок Вилу и Доуку, которые занимали сейчас два из трех пилотских кресел, и наконец снова посмотрела в глаза Калли.

— Вы (триада), — странно тихим голосом сказала она. — Триада — с самого начала. Ты (личность) вошел в ворота и даже королевский… (снова незнакомое слово) не остановил тебя. Ты оставил знак Демона и вернулся.

— Ты не должна тревожиться, — мягко проговорил Калли. — Мы — всего лишь мягколицые, и это — только шутка в Праздник Вседостоинства. Мы передадим тебя твоим соплеменникам, и они позаботятся, чтобы ты (личность) в целости и сохранности вернулась к Семье и Сестрам.

Молдожка отвернулась, и О’Рурк видел только ее узкую спину и нечеловечески узкие плечи, какие могут быть только у молдогов. В салоне челнока царил полумрак.

— Нет, — тем же сдавленным голосом сказала она. — Демон принимает любой облик, какой пожелает — даже мягколицых, которые делают вид, будто они — всего лишь мягколицые. Ты (личность) — Демон Тьмы, и я потеряла Достоинство.

Калли пытался сказать что-нибудь, чтобы успокоить ее, но в голову ничего не приходило. Он посмотрел на Вила и Доука, потом на приборы пульта. Все было в порядке. Челнок уходил от планеты. В сущности, уже сейчас им ничего не угрожало, а через полчаса они будут в полной безопасности. Вдруг Безумец не то всхлипнула, не то закашлялась. Подавшись к Калли, молдожка вдруг прижалась к нему.

О’Рурк не повернул головы, но был рад, что она, наконец, нашла в себе силы нарушить заговор неприкасаемости. Наверное, она пробила ледяную стену шока, теперь ей будет лучше. В любом случае, он отправит ее к пленным молдогам, и с ними ей будет намного лучше. Среди своих она придет в себя намного быстрее. Она ведь еще такая юная… и должна быстро адаптироваться.

Челнок вышел на траекторию, ведущую к здешней луне. Тридцать пять минут спустя он обогнул спутник планеты и приблизился к борту захваченного курьера. В борту открылся люк, и челнок скользнул в отверстие. Люк затворился.

— Мы (все присутствующие) прибыли на место, — сказал Калли, повернувшись к Безумцу.

Она ничего не ответила. Но, поворачиваясь, О’Рурк задел ее плечом, и молдожка вдруг подалась вперед, упав прямо поперек колен Калли. И только тогда он увидел грушевидную рукоятку маленького меча. Лезвие глубоко вошло в грудь молдожки. Она была мертва.

Калли сидел и смотрел на мертвую девочку, не в силах поверить собственным глазам. Из ступора его вывел голос Вила. Подняв голову, О’Рурк увидел, что антрополог обернулся и смотрит на мертвую девочку.

— Я все равно отнесу ее к молдогам, — услышал Калли собственный голос, доносившийся как бы со стороны.

Тело девочки было таким легким, почти невесомым. Каллихэн вышел в шлюз челнока, потом — в коридор, по которому добрался до каюты, где под охраной двух приграничников содержались пленные молдоги. Калли приказал охранникам открыть замок. Дверь распахнулась. О’Рурк, за которым следовали Вил и Доук, с тельцем Безумца на руках, шагнул внутрь. Пленные офицеры в разных позах сидели или лежали, но увидев Калли, дружно вскочили.

— Что ты (личность) принес нам (всем молдогам)? — сухо спросил старший офицер, но смотрел он не на Калли, а на мертвую девочку.

— Объясни им, Вил, — попросил Калли. Джемисон насколько возможно кратко и в самых обтекаемых выражениях рассказал молдогам о событиях последних нескольких часов.

— А теперь, — заговорил Калли по-молдогски, когда Вил закончил рассказывать, и наступила тишина, — я (личность) намерен поместить тело в грузовой отсек номер один, вместе с телами ваших (присутствующих молдогов) достойных братьев. Я (личность) желал, чтобы вы (все молдоги) знали о поступке этой девочки во имя Достоинства, и чтобы тело ее было возвращено Семье, когда вы будете отпущены на свободу.

— Мы (все молдоги) очень довольны, что ты (личность) все это рассказал, — ответил старший офицер. — Ибо теперь я должен потребовать, чтобы ты (личность) не помещал этого тела с телами Достойных братьев меня-который-был. Это тело надлежит поместить в другой отсек. Но мы (все молдоги) позаботимся о его возвращении в Семью.

Калли уставился на молдога.

— Как это понимать? — по-английски спросил он у Вила.

— Она потеряла Достоинство, вот и все, — ответил антрополог. — Но почему — не могу понять.

— Сейчас выясню, — мрачно пробормотал Калли и перешел на молдогский.

— Позвольте узнать, почему тот, кто храбро лишил себя жизни, не достоин делить один отсек с вашими (всех присутствующих) мертвыми братьями? Они (двое) храбро дрались и погибли. Не менее храбро поступила и эта юная сестра, покончившая с собой во имя Достоинства.

— Да, поступок в самом деле отважный, — согласился офицер. — Но не более. И больше в пользу сестры нечего сказать. Она помогала вам (триаде), а вы изображали Демона Тьмы — и неважно, верила она или нет, что ты (личность) действительно Демон в личине мягколицего. И потому она потеряла Достоинство.

— Но ведь это не ее (личности) вина! — не сдержался Калли. — Я (личность) уверяю вас (всех молдогов), что она ни о чем не ведала и была не в силах помешать нам (триаде), если бы и знала.

— Это правда, конечно, — согласился молдог. — Но не понимаю, почему ты (личность) столько говоришь о трагедии потери Достоинства этой юной сестрой? Это трагедия, но так уж случилось. И повторяю — ее не должно помещать в холодильный отсек вместе с нашими Почтенными мертвыми братьями. Она не имеет на это права.

С этими словами молдог повернулся к Каллихэну спиной — правда, не полностью, что было бы откровенным оскорблением. Но жест был достаточно ясным — разговор окончен, дело решено и обсуждать здесь больше нечего.

Калли повернулся и вышел в коридор: Вил последовал за ним.

— Запирай дверь! — хрипло приказал охраннику О’Рурк и вдоль коридора зашагал в кормовой отсек, где размещались два рефрижераторных грузовых отсека.

Сначала он взялся за ручку двери той камеры, где лежали мертвые офицеры-молдоги. Но когда рука его уже коснулась металла, Калли вдруг заколебался. Долгую секунду он стоял в нерешительности, потом вздохнул и отпустил ручку. Вместо того, чтобы отпереть первую камеру, он открыл вторую и вошел. От ледяного, стерильного воздуха перехватило дыхание. Калли осторожно положил мертвую девочку на одну из полок, расправил платье, уложил руки молдожки прямо вдоль туловища, и накрыл лицо капюшоном. Потом он отступил на шаг, еще на секунду задержался, глядя на мертвую девочку, повернулся на каблуках и вышел. Тяжелая металлическая дверь рефрижераторного отсека номер два со звоном захлопнулась. Звон был холодный и безжалостный.

Только сейчас Калли заметил Вила. Больше в коридоре возле холодильных камер никого не было. Они посмотрели друг на друга. Потом седовласый антрополог печально улыбнулся:

— Пойдем, Калли, — тихо сказал он, — пойдем, выпьем по чашечке кофе или чего-нибудь покрепче. У каждой разумной расы свои жестокие сюрпризы, причем жестокими они могут казаться не им самим, а другим иноразумным. Хотя от этого, по-моему, не легче.

17

— Значит, ты настаиваешь? — спросил Пит Хайд. — Мы могли бы сэкономить полдня на обратном пути, обойдясь без этого дополнительного прыжка в точку связи. Неужели так важно узнать, были для нас сообщения или нет? Всего через три дня мы будем дома.

— Нет, — твердо повторил Калли. — Сначала сместимся в точку связи. Потеря времени сейчас роли не играет. Мы покинули Приграничье шесть недель назад. Что там делается сейчас? У нас еле-еле хватает людей на пять молдогских кораблей. И вслепую влететь в опасную переделку нам сейчас никоим образом не желательно. А небольшой крюк — всего полдня — может спасти нам жизнь.

Каллихэн не стал говорить, что практически не сомневался — в точке связи их ждет информация. Такие вещи трудно объяснить человеку вроде Пита. Но когда они покинули Калестин, то положили начало определенной социальной реакции; и сейчас, подобно химической, она должна уже принести результаты.

К тому же, людей для шести кораблей, которыми командовал Калли, в самом деле едва хватало. «Беи» и захваченное посыльное судно без помех покинули Коронный Мир и растворились в пространстве — слишком много кораблей входило и выходило из смещения в этом районе, и потому затеряться среди множества энергетических вспышек не представляло особого труда. Затем они отправились в рейд по обитаемым планетным системам молдогов, используя карты, найденные на борту захваченного курьера. В ходе рейда они захватили еще шесть молдогских кораблей, которые, ничего не подозревая, вступили с ними в контакт. Два последних были разоружены и отпущены на свободу — вместе с пленными молдогами и телами погибших.

В пяти световых годах от Калестина находилась точка связи — условная точка в пространстве, достаточно близкая к Калестину, чтобы туда можно было выслать автоматический зонд-курьер, используя только один прыжок. Калли должен был появиться в этой точке, чтобы получить сообщения зонда — или зондов, посланных Онвитоком или кем-нибудь другим.

Два дня спустя эскадра О’Рурка вынырнула в обычное пространство в сотне миль от условленной точки. Тотчас же в рубке «Беи» зазвенел сигнал тревоги, сквозь который невозможно было услышать попискивания зондов — если таковые действительно подавали сигналы. Калли пулей помчался в рубку.

— Корабль! — крикнул Пит, когда О’Рурк ворвался в рубку. — Но это наш, не молдогский!

Он не успел продолжить, потому что ожил динамик пространственного коммуникатора типа «корабль — корабль», вмонтированный над пультом:

— «Беи»! Вызываю «Беи»! Говорит калестинский корабль «Вандерлюст». Повторяю, говорит калестинский корабль «Вандерлюст». Ты здесь, Каллихэн? Это Онвиток Мурфа. Повторяю, вызывает Онвиток Мурфа…

В два шага Калли достиг панели коммуникатора и до упора вдавил кнопку передатчика.

— Онвиток!.. — Калли, почти никогда не поддававшийся слепой злости, обнаружил вдруг, что злость эта вот-вот возьмет над ним верх. — Я же тебя просил… Ладно, неважно. Переходи к нам. Сейчас же!

Пять минут спустя юный франт появился в рубке «Беи». Калли был мрачнее грозовой тучи. Онвиток открыл было рот, чтобы сказать что-то, но О’Рурк заговорил первым:

— Я же тебя просил — ни при каких обстоятельствах Калестина не покидать! — рявкнул Калли. — Те, кто стоял за спиной Мачина и его парней, ухватятся за первую же возможность взять власть над Ассамблеей. Вернуть ее в свои руки. Ты это понимаешь?

Онвиток смотрел на грозного Каллихэна скорее с удивлением.

— Клянусь Небом, Калли, ты стал просто телепатом! — воскликнул он. — Откуда ты узнал? Кто-то сотнями нанимает ребят-ножевиков! Я как раз об этом хотел с тобой поговорить, потому и явился сюда.

— Дело совершенно очевидное… — начал Калли; он уже взял себя в руки и заговорил спокойнее. — Мачин был не настолько умен и влиятелен. Он был просто ширмой для политической машины, которую якобы сам придумал и которой якобы управлял. Но управлял ею не он. Потому я и оставил тебя на Калестине. Поскольку я улетел, они просто вынуждены были выйти на свет, но пока там оставался ты, они не рискнули бы на попытку переворота. И тогда по моем возвращении мы бы с ними разобрались. Понимаешь, в одном отношении Приграничье не отличается от Старых Миров: ему тоже необходима хорошая встряска, чтобы проснуться и увидеть проблемы такими, как они есть, увидеть действительность.

— Полностью с тобой согласен, Калли, дружище! — воскликнул Онвиток. — И приношу извинения, что нарушил данное тебе обещание. Но ведь ты ничего толком не объяснил, когда улетел! Ну ладно. Ты был прав: за спиной Мачина действительно кто-то стоял — похоже, это Ройс. Сейчас он набирает настоящую небольшую армию из всякой трапперской шпаны — того и гляди, мы получим веселенькую гражданскую войну!

— Может, нам как раз этого и не хватает… — Калли поспешил прервать сам себя. — Но ты, кажется, сказал, что это только половина новостей?

— А, да… довольно любопытная новость… Восемь человек — родственники членов Трехпланетного Совета и некоторые другие важные персоны — как раз сейчас направляются с визитом к молдогам. Они добровольно вызвались стать заложниками, чтобы доказать молдогам — Совет Старых Миров не причастен к твоему рейду на территорию молдогов. — Онвиток искоса посмотрел на Калли, потом продолжил: Среди добровольцев — Алия Брейт.

— Алия? — вырвалось у Калли. Но вспышка тут же погасла, он задумался. — Где Вил? А, вот ты где… Как, по-твоему, примут молдоги корабль с заложниками?

— Заложники, не говоря уже о добровольцах — концепция, молдогам незнакомая… — начал Джемисон, но Калли, подняв руку, заставил его замолчать и повернулся к Онвитоку.

— Корабль с заложниками не совершал посадки на Калестине? Он уже вошел на территорию молдогов?

Онвиток покачал головой.

— Сообщение пришло с кораблем, который покинул Землю тремя днями раньше. Предполагалось, что заложники не будут делать остановок в пути. Они должны были направиться прямо к месту встречи с молдогским кораблем сразу за границей Плеяд.

— А координаты ты знаешь? — быстро спросил Каллихэн.

— Примерно пятнадцать световых лет в направлении центра Галактики от Калестина — ничего более определенного я узнать не смог, — ответил Онвиток.

О’Рурк снова повернулся к антропологу.

— Извини, что перебил тебя, Вил, — мягко сказал он. — Просто вдруг пришла в голову мысль… Ладно, на чем мы остановились? Что могут молдоги сделать с заложниками, как ты считаешь? Существуют у молдогов какие-нибудь легенды, сказки, мифы, где встречаются заложники и обмен заложниками?

Вил хмуро потер переносицу.

— Я как раз начал тебе объяснять, — сказал он. — Ничего подобного у молдогов нет.

— Совсем? — в свою очередь нахмурился Калли.

— Я даже не припомню слова в молдогском языке, которое переводилось бы именно как «заложник». В нашем понимании эта концепция вообще не содержит для них смысла. Видишь ли, в понятиях их культуры любой заложник по сути уже мертвец — по крайней мере, в том, что касается его Семьи. Для Семьи он умирает. Единственная существенная разница — тело его не вернется в Семью, цепочка наследования прервется.

— Почему?

— Потому что, как они это понимают, любой член семьи, если он становится угрозой для выживания этой семьи, предпочтительнее мертвый, чем живой. Как бы ни хотелось ему жить, но обязанность его — умереть; тогда семья официально может определить на освободившееся место кого-то другого. Долг по отношению к семье превосходит обязанности по отношению к себе самому, а ответственность перед септом важнее долга перед семьей, клан — выше септа, выживание же молдогов как расы — превыше всего. Следовательно, то, что в наших глазах является вершиной самопожертвования, для молдога — сущий минимум.

Калли хмуро посмотрел на седовласого антрополога.

— Но корабль молдогов должен встретиться с кораблем заложников. Значит, они их все-таки примут?

— А ты в этом полностью уверен? — парировал Вил. — Откуда ты знаешь, что молдоги знают о плане Совета Старых Миров и что они с этим планом согласны?

Калли сел на койку, жестом пригласив Джемисона занять стул напротив.

— Не могу представить, чтобы заложников отправили без предварительной консультации с молдогами_; — сказав О’Рурк. — К тому же, Рун и его братья могут все еще находиться на Земле. Я вот что хочу знать, Вил — как, вероятнее всего, поступят молдоги, если все-таки примут заложников?

Антрополог задумался.

— Единственное, что мне приходит на ум, — легенда о Девяти сестрах из Огх. Они сдались враждебному клану, потому что все взрослые мужчины их клана были мертвы, а наследники воинов — еще слишком юны. Если бы Девять сестер не сдались, они были бы вынуждены продолжать войну с тем кланом — как регентши при юных наследниках. Погибнув, они оставили бы детей на попечении септа, желали те этого или нет — следовательно, враги получали законное право расправиться с детьми. Сдавшись враждебному клану, сестры избежали этих двух возможностей. Во-первых, они были женщинами, а не воинами, и потому, блюдя Достоинство, враждебный клан не мог их казнить, несмотря на сам факт сдачи. А поскольку сестры теперь были вроде бы и живы, и в то же время некоторым образом мертвы, дети могли просить помощи у нейтрального клана. Это был ловкий ход, решение сложного культурного конфликта, который казался неразрешимым.

— Ну, а как можно применить эту легенду к заложникам? — спросил О’Рурк.

— Попытаюсь предугадать. Скорее всего, молдоги заподозрят какую-то ловушку, хитрость со стороны людей.

— Ловушка… задумчиво повторил Калли и на несколько секунд погрузился в размышления. Потом взгляд его встретился с глазами Вила: — Как ты полагаешь, свяжут они сдачу заложников с тем, что делал я… мы делали? С нашим рейдом?

Джемисон медленно кивнул.

— Думаю, да. Не забывай, молдоги уверены, будто все, что мы натворили, было одобрено нашими начальниками и старейшинами. Поэтому Трехпланетному Совету придется сильно попотеть, чтобы доказать свою непричастность.

— Итак, — сделал вывод Калли, — молдоги воспримут заложников как еще одну пощечину, вроде моего Демона Тьмы?

Антрополог вздрогнул.

— Вот об этом я не подумал, — сказал он. — Да, в самом деле, они вполне могут взглянуть на дело с такой стороны. Это будет вполне в характере молдогов.

— Но, — продолжил Каллихэн, — заложников они сначала примут?

— Да. Им придется… — Вил замолчал. — Я понял, Калли. Не сомневаюсь, молдоги позаботятся о приеме заложников. Тебя волнует, как именно?

— Совершенно верно.

Джемисон встал, в задумчивости прошелся по каюте. О’Рурк сидел и смотрел на него, а Доук, устроившись на подлокотнике кресла, словно птица на ветке, тоже не спускал с антрополога глаз. Немного походив в молчании, Вил опустился на прежнее место напротив Калли.

— Существуют давние традиции отношений между кланами, септами и семьями, которые не очень между собой ладят, — сказал Вил. — Есть устоявшиеся процедуры. И поскольку прежде они имели место на границах между кланами, можно предположить, что и на этот раз молдоги прибегнут к той же процедуре. То есть если заложники хотят, чтобы их приняли, молдогский корабль встретит их на границе между территориями землян и молдогов, где заложники перейдут на борт корабля инопланетян.

— Ты имеешь в виду настоящую линию границы — хотя не представляю, как они ее определяют? — или область Приграничья, на которую они претендуют? — быстро спросил Калли.

Вил несколько секунд как-то странно смотрел на Каллихэна.

— Погоди, погоди… Знаешь, мне это не сразу пришло в голову. Только теперь, когда ты сказал… встреча должна была бы состояться на самой ранней линии границы. Короче, соглашаясь на встречу на линии первой границы, молдоги фактически соглашаются на договор, вслух этого не произнося.

— Тогда мы можем вычислить это место, — задумчиво проговорил О’Рурк. — Место, где первый молдог встретил первого человека, так?

— Неплохая идея, — согласился Вил. — Но не совсем верная. Это должна быть точка, в которой военный корабль молдогов впервые вступил в контакт с человеческим кораблем или с колонистами.

Доук вдруг не то кашлянул, не то что-то приглушенно воскликнул. Затем, когда О’Рурк с Вилом замолчали и удивленно посмотрели на него, произнес одно-единственное слово:

— Фортаун.

Снова тишина — Калли смотрел на Вила, Вил смотрел на Калли.

— А он прав, — проговорил наконец антрополог.

— Но заложников не могут передать молдогам на Калестине, — возразил Каллихэн. — Я не говорю уже о том, вообще позволим ли мы подобное здесь, в Приграничье. И даже если позволим, то уйдут недели, чтобы пробить бюрократические рогатки между Трехпланетным Советом и Ассамблеей.

— Но не обязательно, чтобы все произошло именно в Фортауне. Фортаун — только ориентир для воображаемой линии в пространстве.

— Понятно, — сказал Калли. — В данном случае — линия проходит просто через саму планету. Сохраняя относительно равные расстояния от этой линии до Земли с одной стороны и Коронного Мира с другой, получим границу.

Вил с нескрываемым уважением посмотрел на Каллихэна.

— До этого я не додумался, — признался он. — Я думал, что возможны и другие места, кроме Калестина. Но ты прав. Вдоль этой линии, в пятнадцати световых годах по направлению к центру Галактики — где-то там корабль заложников встретится с кораблем молдогов.

— Прекрасно. Это все, что мне нужно было узнать, — сказал О’Рурк. — Пит, начинай вычислять прыжок. Переведи людей с остальных кораблей на «Бей» — чтобы у нас была полная боевая команда. А ты, Лис, — повернулся он к великану, — отведи остальные корабли на Калестин. Пусть их там вооружат и подготовят команды.

— Понял, — Листром вышел из рубки. Онвиток последовал за ним.

Менее чем два часа спустя «Беи», вновь с полным экипажем, совершила прыжок в точку, которая находилась на расстоянии пятнадцати световых лет от Калестина вдоль по воображаемой линии, вычисленной Питом. Еще через восемь часов «Беи» достигла предположительного района встречи. Здесь корабль завис неподвижно. Пит Хайд пристально наблюдал за пространством внутри монитора — сферой радиусом в десять световых лет.

— Пока ничего определенного, — сообщил он Каллихэну, когда тот четыре часа спустя зашел узнать, нет ли новостей.

Он отложил шарик наушника и, передав вахту двум помощникам, потер покрасневшие от усталости глаза, встал и потянулся.

— Наверное, уже пора? Как ты считаешь? — спросил О’Рурк. — Мы уже должны были бы засечь корабль или молдогов, или заложников.

— Не обязательно, — отозвался Пит. — Мы лишь недавно легли в дрейф и как следует прощупать такой большой участок еще не было времени. Кое-что мы смогли предугадать — на основании данных компьютера и собственных наблюдений. Похоже, мы все-таки засекли молдогский корабль. Если это не ошибка, они находятся на расстоянии восемнадцати световых лет вглубь территории молдогов и направляются почти прямо к нам…

Его прервал один из помощников по имени Ред Орфа. Развернув кресло, он протянул командиру двухкамерный отпечаток изображения в объемной сфере сканера, сделанный компьютером. На снимке был виден энергетический всплеск, отмеченный белым маркером.

— Взгляни на это, Пит, — сказал Орфа.

Бросив взгляд на отпечаток, Хайд передал его Калли.

— Вот и корабль с заложниками, — сказал он. — Двенадцать световых лет от нас, направляется в ту же точку. — Он выжидающе посмотрел на Калли. — Встреча с кораблем молдогов — примерно через шесть часов. Когда ты думаешь сделать перехват?

Калли покачал головой.

— Перехватывать заложников нельзя, это будет пиратством. Но если мы отберем их у молдогов уже после перехода на борт инопланетного корабля, неприятностей с законом Старых Миров мы избежим. Так что будем пока выжидать. И перехватим их корабль после первого прыжка из точки встречи.

Так они и сделали. Притаившись, они наблюдали, как корабль с Земли встретился с молдогским. Около трех часов корабли находились вместе. Потом человеческий корабль исчез в энергетической вспышке, знаменовавшей прыжок, и вынырнул в четырех световых годах от точки рандеву — уже на территории, контролируемой людьми. Примерно двенадцать минут спустя молдоги тоже совершили прыжок — примерно на такое же расстояние, но в глубину своей территории.

— Отлично, — сказал Калли. — После следующего мы их перехватим.

Пит рассчитал возможный курс молдогского корабля. Через двадцать минут они пустились в погоню, вынырнув из прыжка менее чем в ста тысячах миль от молдогов. Несколько минут казалось, что инопланетяне даже не заметили их появления. Но потом, когда «Беи», ведомая опытной рукой Пита, быстро сократила дистанцию, сделав микропрыжок на восемьдесят тысяч миль, молдоги поспешно исчезли из обычного пространства.

— Пит! — рявкнул Калли в интерком.

— Все в порядке, Калли, — откликнулся голос Хайда. — Мы держим их на сканере. Достанем самое большее через пару часов.

Каллихэн отпустил кнопку интеркома, и связь прервалась. Он сел в пилотское кресло. Пока что ему, Вилу и Доуку делать было нечего. Сейчас идет дуэль астрогаторов — Пита Хайда и молдога, имени которого они не знают и, наверное, не узнают никогда.

Они произвели вычисления и сделали смещение. Потом еще раз. И еще. Постепенно, корректируя погрешность, Пит уменьшал время и расстояние, разделявшее два корабля. С каждым разом у молдогов оставалось все меньше времени на расчет нового спасительного прыжка. «Беи» придвигалась все ближе и ближе. Прыжки становились все короче, доля ошибки — все меньше. Словно две блохи в большой коробке, вдруг подумал Калли и ядовито усмехнулся про себя — одна старается убежать, а вторая стремится ее поймать. И преследователь постепенно изматывает преследуемого. Чтобы успокоиться, О’Рурк мерял шагами рубку, поглядывая на своих компаньонов. Вил тщательно чистил старомодный револьвер, купленный еще на Калестине; антрополог с тех пор не расставался с ним, хотя, кажется, ни разу не использовал в деле. Доук шлифовал лезвие любимого, сделанного еще в тюрьме ножа, к которому теперь была приделана резная деревянная рукоятка. Подобно ревниво оберегаемому медальону, этот нож, который он почти никогда не выпускал из рук, стал словно частью Доука.

Погоня продолжалась. Но ничего драматического в ней не было. Час за часом медленно и методично Пит, сидя со своими помощниками у пультов астрогационной секции, настигал корабль молдогов. Он оказался лучшим астрогатором, чем молдог. За погоней наблюдали лишь бесчисленные равнодушные звезды.

Калли покинул рубку и отправился осмотреть корабль. Все были вооружены, гермокостюмы — наготове. Кое-кто дремал, но беспокойно; кто-то читал, писал письма или тихо разговаривал с соседом. Но напряжение нарастало. Калли ощущал его, как все туже скручиваемую пружину. Люди должны были отвлечься, хотя бы ненадолго.

В кормовом отделении лазерного огня О’Рурк обнаружил, что все шестеро лазерщиков играют в покер на кожухе дублирующего компьютера. Помощник командира секции, худощавый молодой человек с хитрой усмешкой по имени Майк Бурджва, уже обзавелся приличной горкой цветных пластиковых фишек.

— Только не обчисти их до последнего, Майк, — весело сказал Калли. — Когда догоним молдогов, наводчики должны думать о лазерном огне противника, а не о деньгах в твоем кармане.

— Какие деньги, адмирал! — воскликнул Майк. У него были почти черные глаза и акцент траппера-профессионала. — Мы играем на пару рюмочек крепкого.

— На пару, вы его послушайте! — фыркнул Лиги Дженкинс, командир секции. — Он крепкого не принимает, только пива. Смотрите, адмирал, у него все фишки — пивные! Как он собирается выпить двести сорок ящиков прежде, чем бутылки рванут?

— Калестинское пиво больше не взрывается, — парировал Майк. — С первого числа… Со Старых Миров завезли технологию. Предметы современной роскоши и к нам проникают, Лиги, пора бы тебе это знать. — Он передал Калли одну из фишек, — Взгляните, адмирал. На пластике с одной стороны была выдавлена бутылка, на другой — слово «пиво».

— Это мой кузен и моя — наша — фирма, адмирал, — сказал Майк. — Из пяти пивных фишек получается фишка на крепкое. Две фишки крепкого — одна шампанского. Здорово придумано, да? «Бурджва и Шоли, Игровое Оборудование» — это мы.

Он выиграл опять, загреб фишки банка и потянулся за новой, еще нераспечатанной колодой, которую тоже показал Каллихэну.

— И на это посмотрите, адмирал! Приграничная колода номер один, лучшие игральные карты во всех Плеядах. Нитроцеллюлозную пленку мы добываем из растений прямо на Калестине. Шестьдесят четыре карты — как раз для приграничного бриджа. Посмотрите!

О’Рурк посмотрел. Карты были выполнены очень профессионально. Перевернув колоду, он заметил на обратной стороне пластиковой упаковки красную печатку. В памяти тут же вспыхнула искра, мгновенно разгоревшаяся в огонек идей — теперь Калли знал, как снять напряжение перед боем! Он подбросил колоду, поймал и громко рассмеялся.

— Что тут смешного? — полюбопытствовал Майк.

Игра прекратилась, все уставились на Калли.

— Держи, Майк! — рассмеялся Каллихэн, бросив колоду владельцу. — Лови! Но смотри, не взорвись!

Загорелая ладонь Майка поймала колоду, словно это было сырое яйцо с очень тонкой скорлупой. Судя по тону Калли, это была шутка, но кто знает? На рудниках, бывало, бросали динамитные шашки.

Майк осторожно осмотрел колоду со всех сторон.

— Как она может взорваться?

— Ну, может, как раз эта и не взрывается, — сказал Калли. — Но вы ведь позаимствовали название у предприятия, которое называлось «Приграничный Импорт», правильно?

Майк с опаской покосился на О’Рурка.

— Ну, да, — сказал он. — А как вы узнали?

— Дай-ка мне карты. — Калли протянул руку, и Майк передал колоду. О’Рурк перевернул ее, показав всем красную печатку. — «Приграничный Импорт» — эту фирму основали еще в те времена, когда я угонял корабли Старых Миров. Магазины импортных товаров были открыты в Нью-Йорке, Верхнем Марстауне, Венус-сити. Преимущественно ввозились обычные экзотические мелочи — вроде зубочисток, сделанных в Приграничье, из-за чего цена на них была в пять тысяч раз выше, чем для нормальных земных. Но кое-что там можно было найти и для ребят вроде меня — ведь нужных инструментов я на Землю привозить не мог.

Калли ковырнул ногтем большого пальца красную печатку.

— Из чего у вас карты сделаны, Майк?

— Я же говорил — нитроцеллюлоза. В сущности, пироксилин. Потом начнем делать из пластика…

— Но пока дешевле использовать нитрат целлюлозы, — констатировал Калли. — Настоящая нитроцеллюлоза, то есть тринитрат целлюлозы — это военный пироксилин, совсем другое. Взрывается он очень шумно. Так вот, в этих магазинах продавались карты с таким же названием, как у вас, причем все шестьдесят четыре листа были сделаны из военного пироксилина, а вот эта маленькая печатка была одновременно запалом и реле времени. Сорвите печатку — и получите просто колоду карт, но если поддеть ее ногтем вот так, — Калли показал, как именно, — через три секунды колода взорвется. Ложись!

Он швырнул колоду на стол, и все инстинктивно присели. Нераспечатанная колода упала на кожух компьютера, а Калли отправился дальше, хохоча во все горло. К своему удовольствию он услышал за спиной смех — игроки поднимались на ноги.

Теперь Калли знал, что положил начало популярной шутке, которая скоро облетит весь корабль и даст разрядку напряжению, грозившему стать невыносимым. Теперь, пока не переменится название сорта карт, всякий раз, когда игрок будет вынимать и распечатывать новую колоду, над ним будут посмеиваться — не собирается ли он устроить небольшой взрыв?

О’Рурк перешел в машинную секцию, чтобы проверить режим работы плазменных двигателей, когда его вызвали по интеркому с мостика.

— Адмирал, — послышался голос Пита. — Мы их накроем через один прыжок.

Калли поспешил в рубку. Там он нашел Доука и Вила — те уже заняли свои кресла и ждали только его. Калли плюхнулся в центральное кресло и ткнул пальцем в кнопку интеркома.

— Я в рубке, мы готовы, — сообщил он Хайду.

— Понял. Следите за экраном. Через восемь секунд — прыжок.

На экране перед Калли сияли незнакомые узоры незнакомых созвездий. Вдруг изображение мигнуло — и появилось снова. Прямо впереди — миль тридцать-сорок, не больше — сверкала, отражая белый свет недалекого солнца класса A-ноль, серебристая точка корабля молдогов. Секунду спустя, когда включилось увеличение, изображение заполнило почти весь экран: корпус медленно вращался вдоль продольной оси, разворачивая в сторону противника внешние огневые установки.

— Есть! — рявкнул Калли в интерком, перебрасывая тумблер на консоли своего пульта — сигнал того, что пилот взял управление на себя. — Ныряем под него, — приказал он Вилу и Доуку.

Пальцы его запрыгали по кнопкам и клавишам, «Беи» помчалась вперед, нырнула под брюхо молдогского корабля, который как раз этот момент дал задний ход — пилот расценил маневр Калли как попытку тарана. Металл зазвенел о металл, и магнитные присоски прочно прижали корпус «Беи» к корпусу атакуемого судна. Калли немедленно привел свой корабль во вращение, одновременно продвигая его вперед. Тем временем лазеры расправлялись с наружными огневыми установками противника. Пилот молдогского корабля попытался стряхнуть нападающих, но магниты держали крепко.

Теперь грузовой люк молдогского корабля был почти напротив люка «Беи». Калли нажал кнопку сигнала. Во всех отсеках прозвучал звонок — абордажная команда должна была вступить в дело.

До сих пор у Калли не было времени надеть гермокостюм. Он потратил десять секунд, чтобы облачиться в него, и этой задержки оказалось достаточно, чтобы он чуть не опоздал — когда О’Рурк примчался к шлюзу грузового люка, оказалось, что его люди уже успели вскрыть корпус молдогского корабля. Пока что все шло по обычному плану. Но только до этого момента. Потому что на этот раз молдоги были готовы отразить атаку — все они были вооружены и надели гермокостюмы. Дрались они отчаянно, до последнего. Только через час сорок три минуты по коммуникаторам гермокостюмов был передан сигнал — корабль молдогов оказался полностью в руках людей.

Каллихэн устало вернулся в рубку управления — он сражался в самой гуще схватки в носовых отсеках — чтобы встретить заложников. Поисковая группа только что доложила, что земляне обнаружены в спальном отсеке жилой палубы. Когда их ввели в рубку, Калли удобно расположился в кресле с чашкой дымящегося кофе в руке. На лицах заложников можно было прочесть самые разные выражения — от робости и подавленности до изумления и негодования. Почти последней вошла женщина, при виде которой Калли вдруг вскинулся и сел прямо. Ее огромные глаза в упор смотрели на него.

— Калли! — сказала она. — Я могла бы и сама догадаться, что это твоих рук дело!

Это была Алия.

18

— … Да, это правда, — сказала Алия. — Заложники — это папина идея.

Голос ее подрагивал, что, впрочем, было неудивительно. Вернув корабли в точку связи, О’Рурк приказал привести всех заложников, чтобы они стали свидетелями церемонии — Калли предложил пленным молдогам достойное возвращение к их семьям.

В результате молдоги попытались покончить с собой. Попытки эти не удались — команда Калли была наготове — но произвели на землян не самое благоприятное впечатление. Люди были потрясены. Но лишь Алия и еще двое увидели в этом определенное выражение разницы в мышлении людей и молдогов, указание на то, что Трехпланетный Совет допускал серьезные ошибки в политике отношений с этой иноразумной расой. И только одна Алия была готова признать, что идея выдачи заложников оказалась ошибкой.

Но дальше этого признания отказывались идти и она. Девушка не могла сделать следующего логического шага и признать, что отец ее, Амос Брейт, ошибался и во многом другом, когда дело касалось молдогов.

— Конечно, послать добровольцев-заложников придумал отец, — повторила она. Они с Калли стояли в рубке «Беи». Больше здесь никого не было. Молдоги уже отправились восвояси — после того, как с их корабля полностью сняли вооружение.

— Да, папа был неправ — в этом смысле. Он принял неправильное решение. Но ты хочешь меня убедить, что одна-единственная ошибка означает, будто он ошибается во всем, что касается молдогов.

— Но разве ты не видишь — во всем, что он делает, он руководствуется тем же неверным принципом? — возразил Калли. — Начнем с того, что он меня арестовал…

— Ну, хорошо… В этом, возможно, он тоже ошибался! — Алия упрямо вскинула голову. — Но мы говорим сейчас о другом. Твоя беда в том, Калли, что ты хочешь сделать папу виноватым во всех твоих неприятностях. Я тебя не осуждаю, конечно. Но ты не там ищешь виноватых. Если тебе нужно кого-то обвинять — обвиняй меня! Это я вытащила тебя с Калестина на Землю, подставила под арест — пусть даже и не подозревая, что тебя упрячут в то самое место… — Она поежилась. — В плавучую тюрьму.

— Но с самого начала это было идеей Амоса, — Калли обнаружил, что Алия обладает способностью смягчать его гнев даже в такие моменты, когда это больше никому не удавалось. — Он исходит из неверных предпосылок, в основе своей неверно представляет, чего хотят молдоги и почему они поступают именно так, как поступают…

— Нет, не верю — даже несмотря на тот спектакль, который ты здесь нам показал! — возразила Алия. — У тебя нет полноценных доказательств! И если выбирать между тобой и папой, кому я должна верить? Конечно, он совершает ошибки — это естественно. Он всего лишь человек. Но вот ты — ты всего полгода просидел в провинциальной Ассамблее, тогда как отец всю жизнь занимается управлением, старается действовать в интересах людей, которыми его поставили управлять. Так кому же я должна верить? Думаешь, ему легко? Легко ему было на прошлой неделе предложить Руну эвакуацию Приграничья?..

Она вдруг замолчала, явно испугавшись тех слов, что сорвались с языка.

— Эвакуацию Приграничья? Он предложил отдать Плеяды молдогам? — Каллихэн едва не бросился на девушку. — Когда он сделал это предложение? Какое право он имеет распоряжаться тем, что ему не принадлежит?

Закончить тираду он не успел. В рубку ворвался Пит Хайд.

— Калли! Только что вышел из прыжка Листром, с ним восемь кораблей. Через пять минут мы с ним соединимся. У него есть для тебя новости… Он немедленно перейдет к нам на борт.

— Какие новости?

— Он не сказал. — Пит со странно каменным лицом смотрел на Каллихэна; губы его были плотно сжаты.

— Не сказал… — О’Рурк в упор взглянул на астрогатора, развернулся на каблуках и бросил через плечо: — Пойдем в рубку. Посмотрим, в чем там дело.

Калли лично послал запрос на приближающиеся под командой Листрома корабли — на экране сканера ближнего радиуса эскадра выглядела стайкой серебристых пескарей.

— Капитан Листром просил передать, что прибудет через несколько минут, — сообщил незнакомый Калли человек. — Он попросил подождать, пока не сможет переговорить с вами лично.

О’Рурк отключил связь, покинул рубку, коридором прошел в кают-компанию, а оттуда — ко вспомогательному бортовому люку. Алия и Пит следовали за ним. На скулах Калли играли желваки. Несколько минут спустя послышался звон магнитных захватов. Потом между кораблями установили герметическую трубу — переходник, и Листром перешел на борт «Беи».

Увидев Калли, он остановился. Лицо великана было мрачно.

— Что случилось? — спросил О’Рурк.

— Онвиток убит, — с трудом выговорил Листром. — Через четыре дня после возвращения. Калестин полностью в руках Ройса…

И он рассказал обо всем, что произошло — просто, прямо, не стараясь опускать ранящие моменты.

На следующий день после того, как Онвиток стартовал с Калестина, чтобы встретиться с Калли, Билл Ройс вынес на обсуждение Ассамблеи предложение арестовать О’Рурка и Мурфу по обвинению в деятельности, имевшей место на территории молдогов, «каковая деятельность могла повлечь опасность для жизни граждан Приграничья». Когда Онвиток вернулся, предложение было одобрено — в Ассамблее в тот день оказалась лишь горстка сторонников Ройса. Все остальные фактически оказались под домашним арестом — Ройс успел сколотить хорошо вооруженную армию головорезов, которые уже целую неделю скрытно стягивались в Калестин-сити.

Добившись своего, Ройс уже не обращал внимания на Онвитока, а отдал приказ захватить космопорт и все корабли, принадлежавшие к эскадре Калли.

Но произошла некоторая заминка. Полдюжины головорезов решили проявить похвальную инициативу, напали на номер в гостинице, где находился Онвиток, схватили юношу и повесили на заднем дворе, в арке ворот, ведущих на стоянку каров. Затем, довольные собой и в ожидании похвалы, поспешили отыскать командира — Ройс как раз отправлялся в космопорт.

К изумлению линчевателей, никто не собирался их хвалить. Ройс отнюдь не собирался убивать столь популярного в Приграничье политического деятеля, как Онвиток. Ройс обошелся со своими головорезами круто, показав, что под костюмом банкира еще осталось кое-что от былого угонщика космических кораблей: он велел швырнуть провинившихся за решетку. Одновременно он решил спасти хотя бы часть первоначального плана, захватив оставленные Калли корабли.

Отдав приказ выступать, он помчался в космопорт, надеясь застать людей Калли врасплох. И это ему бы удалось, если бы один из членов Ассамблеи, принадлежавший к числу умеренных последователей Ройса, потрясенный линчеванием Онвитока, не позвонил и не предупредил Листрома. Оказавшись перед фактом, тот задумчиво постучал по массивной челюсти громадным, покрытым шрамами кулаком. Конечно, его корабли, если поднять их в атмосферу и будь они в полной боевой готовности и с укомплектованными экипажами, могли бы не только в два счета разделаться с бандой Ройса, но и стереть с лица планеты несколько городов размером с Калестин-сити. К сожалению, термин «полная боевая готовность» с большим трудом можно было применить к стоявшим в доках захваченным кораблям, и у Листрома едва хватало обученных людей, чтобы поднять их с планеты. О ведении боя нечего было и думать.

В конце концов, он решил предоставить право окончательного решения Каллихэну, собрал всех людей, поднял корабли и направился к точке связи.

— …Вот такие дела, — хрипло сказал великан, заканчивая рассказ. Он не привык к таким долгим речам, и голос у него подсел. Теперь он ждал, как оценит его действия О’Рурк.

Но Калли был слишком занят собственными мыслями. Повернувшись, он отошел к экрану крупномасштабного сканера и принялся в молчании созерцать звезды. Он рассчитывал, что ситуация в Ассамблее дойдет до точки взрыва — чтобы встряхнуть население Приграничья и вернуть к активной жизни таких ветеранов, как Эмили Хазек. Но он не предполагал, что взрыв произойдет так скоро и так больно’ударит. Онвиток принадлежал к числу его самых близких и старых друзей в Приграничье.

О’Рурк жестоко ругал себя — ведь это его приказы стали причиной смерти Онвитока, он собственными руками послал друга на смерть. Сейчас Калли страстно хотелось только одного — ощутить под пальцами короткую бычью шею Ройса.

Некоторое время спустя красный туман ярости рассеялся, и Калли снова обрел способность рассуждать. Он обнаружил, что смотрит прямо на яркий огонек-маркер, обозначавший на экране место, где должен находиться Калестин — примерно в тридцати световых годах от «Беи».

О’Рурк уже совершенно успокоился. Так с ним случалось всегда: когда угасали алые языки первой вспышки гнева и рассеивался черный жирный дым ярости, мысли становились прозрачными, четкими, словно алмазными. Эта способность не раз спасала Калли жизнь — еще в бурный период диверсий на космических трассах Старых Миров. Панорама событий предстала перед его мысленным взором с необыкновенной ясностью и отчетливостью, все части головоломки стали на положенные места.

— Лис, — сказал он, — ты возьмешь заложников, включая мисс Брайт, и все корабли, кроме «Беи». Отправляйся назад, на Калестин, но посадку сделай в высокогорье, на землях Эмили Хазека. Там, среди фермеров из числа бывших астронавтов, ты найдешь добровольцев для пополнения команд. Расскажи Эмили все, что произошло, передай мою просьбу — собрать людей и выбить Ройса из Калестин-сити. Нет, скажи так — это не просьба, это приказ. Ты понял меня?

— Да, — лаконично ответил Листром.

— Отлично. И пусть передаст сигнал тревоги на остальные планеты Приграничья. Пусть от моего имени призовет их присоединяться к нашей эскадре — на чем угодно, хоть на космических корытах. Сколоти флот — все равно, из чего и какой — половину вышли на патрулирование вокруг Приграничья, как будто они — военные крейсера. Остальные веди на Землю. Ясно?

— Да, Калли, — отозвался Листром.

— Когда прибудешь в Солнечную систему, останови флот как раз за пределами чувствительности сканеров ближнего радиуса, а три молдогских корабля направь на лунную базу — в Штаб-квартиру Флота Старых Миров. Передай адмиралам, что Приграничье заключило с молдогами соглашение, в соответствии с которым молдоги снабдили нас боевыми кораблями, которых хватит, чтобы покорить планеты Старых Миров. Весь флот Трехпланетья, который находится на лунной базе, накрыт прицелом огневых установок этой эскадры молдогских кораблей. Они должны капитулировать, сдаться представителю Приграничья — то есть тебе.

— Боже мой, Калли! — не выдержал Пит. — Ты что, серьезно думаешь, будто они станут слушать Лиса? Они его без лишних слов упрячут в камеру, вот что они сделают!

О’Рурк пристально посмотрел на худощавого астрогатора — Хайд тут же прикусил язык.

— Нет, — сказал Калли. — Не упрячут. Старые Миры до смерти запугали себя идеей переворота, который якобы готовит Приграничье. Адмиралы, с которыми вступит в переговоры Лис, окинут взглядом три молдогских военных корабля, потом начнут переговоры с правительством. — Он повернулся к Листрому. — Собственно, ты им сам посоветуй связаться — со мной или с Амосом Брейтом. К тому времени я уже с ним свяжусь, и мы — любой из нас — подтвердим твои слова.

— Калли… Папа не станет! — воскликнула Алия.

— Станет, — медленно произнес О’Рурк. — У меня, кажется, есть способ его убедить.

— Он не поверит тебе, что бы ты ни говорил. Но о каком способе ты ведешь речь?

— Я… — начал было Калли, но тут же оборвал себя, вспомнив, что в этой части планы его касались Алии и остальных заложников.

— Отправляйся с Лисом. Быстрее! У меня нет лишнего времени.

— Погоди, Калли! — девушка схватила его за руку, в то время как Лис тащил ее за другую, стараясь увести. — Послушай меня! Быть может, я все-таки ошибалась. Я должна предупредить… Папа теперь — совсем другой человек. Ты помнишь его по Калестину, думаешь, будто знаешь его, но это не так. Только я его знаю — теперь. Если ты мне поверишь, я тебе помогу, подскажу, как поступить…

— Извини, — сказал О’Рурк. — Уведи ее, Лис.

Он быстро отвернулся, резко освободив руки, а Листром не дал Алие броситься вслед за Калли.

— Пойдем, Пит, — приказал Каллихэн.

Он покинул кают-компанию. За спиной его Алия крикнула:

— Калли, вернись! Ты не понимаешь! Он не поверит тебе, что бы ты ему ни говорил, не поверит! Я знаю…

Войдя в рубку, О’Рурк повернулся к Хайду, который следовал за ним по пятам.

— Пит, мы переходим на «Нанш Ракх» и немедленно отправляемся к молдогам. Вычисли курс на Коронную Планету.

19

Экран давал максимальное увеличение, но Коронный Мир молдогов все равно казался лишь световой точечкой на фоне черноты, исколотой иглами других светил. Шел десятый день похода «Нанш Ракх»; корабль приближался к цели — к четвертой планете системы светила класса Ж-ноль. Четырежды их пробовали остановить и даже преследовали патрульные крейсера молдогов. Четыре раза они вслепую производили прыжки на дистанцию больше десяти световых лет, чтобы сбросить «хвост». И в результате им четырежды приходилось часов по пятнадцать проводить в дрейфе, пока Пит, пользуясь лишь данными внешних наблюдений, заново вычислял их позицию.

— Вил… — позвал Калли, и седовласый антрополог встал рядом с ним у большого экрана. — Когда мы покидали Калестин, я был уверен — молдоги нас здесь не ждут. Как ты считаешь?

Вил ответил не сразу.

— Мне важно знать твое мнение, — подбодрил О’Рурк.

— Это, конечно, лишь мое предположение, — сказал Вил, — но ты, кажется, принял верное решение. Весьма вероятно, что здесь нас не ждут. Если молдоги на Коронном Мире верят в тебя, как предтечу перемены Аспекта, то никак не могут ожидать твоего повторного появления. Ведь ты уже побывал на их планете и оставил знак.

— А если они не верят, что я — Демон?

— Все равно, они не станут поднимать тревоги. Последние, кто желали бы поверить в реальность перемены Аспекта — это Королевская Семья, септ и клан. Они постараются забыть о неприятном инциденте. — Джемисон искоса посмотрел на Калли и улыбнулся. — Поэтому, я бы сказал — тебя здесь не ждут. Это не значит, конечно, что ты можешь совершать высадку среди бела дня. В тот раз нам помог Праздник Вседостоинства со всей его неразберихой. Теперь нас арестовали бы в течение пяти минут.

— Не волнуйся, — успокоил его Калли. — Среди бела дня мы на посадку не пойдем. — Он повернулся к астрогатору. — Пора за дело, Пит.

О’Рурк с Хайдом принялись вполголоса совещаться: нужно было найти лучший способ приблизиться к поверхности Коронного Мира. Чтобы сфотографировать королевский дворец, требовалось сорок миллисекунд. Наконец они пришли к следующему выводу: корабль совершит прыжок, выйдет в нормальное пространство в трех диаметрах планетной системы от центрального светила и дальше пойдет на обычной планетарной тяге, пока не углубится в зону так называемой «серой» видимости — то есть полмиллиона миль от Коронного Мира. Здесь их не смогут засечь крупномасштабным сканером, а для более точного обнаружения они все еще окажутся слишком далеко от планеты.

Десять дней спустя металлический цилиндр «Беи» лег в дрейф примерно в четырехстах восьмидесяти тысячах миль от Коронного Мира. Тем временем Хайд рассчитывал короткий, но сложный двойной прыжок.

— Готово, — объявил он наконец.

— Всем службам — доложить готовность! — приказал Калли.

Они вошли в прыжок. С точки зрения находившихся на борту «Нанш Ракх», ничего не произошло; только приборы зарегистрировали увеличение светового потока — очень краткое, продолжительностью всего сорок миллисекунд. Те, кто смотрел на экраны, даже не успели заметить этой вспышки солнечного света — слишком короткой была она для человеческих глаз.

Пит торжествовал. Они умудрились совершить небывалое — прыжок к самой границе атмосферы планеты, а затем, после того, как высокоскоростными камерами были сделаны нужные снимки, прыжок назад, на расстояние в четыре световых года от системы. Операция прошла без сучка и задоринки. Камеры сработали великолепно. Пит разложил на столе большие двухмерные отпечатки, представлявшие собой аэрофотоснимки местности — прямоугольника площадью пять на десять миль.

Тем временем Вил уже набросал предположительную схему королевского дворца, на которой отметил относительные размеры и взаимное расположение зданий, в которых обитали члены Королевской Семьи. Калли постарался вспомнить свой визит во дворец — пылающие факелы на стенах зданий, знак Демона на дорожном покрытии… Потом все трое уселись на стол, сопоставляя изображение на аэрофотоснимках с тем, что они помнили и знали.

Им потребовалось немногое — всего лишь определить назначение самых больших зданий. Через несколько минут Вил постучал ногтем по снимку номер семь.

— Вот здесь, — сказал он. — Это должен быть дом Наследников.

— Тогда остается решить следующее, — резюмировал Калли, — как нам туда прорваться, подняв возможно меньше шума? Какое лучше выбрать время?

— Я уже подумал об этом. Подобно людям, молдоги ведут дневной образ жизни, но кроме того у них есть период вечерней активности — примерно два с половиной часа незадолго до полуночи. После этого наступает время ночного отдыха. — Антрополог усмехнулся. — Конечно, если они ждут нападения, то именно в это время. Как известно, на Земле любили начинать войны в самый тихий предрассветный час.

— Ясно, — сказал Калли. — Начинаем готовиться.

На том они и расстались.

Пятьдесят три часа спустя «Нанш Ракх» совершил прыжок в верхние слои атмосферы на ночной стороне Коронного Мира, а потом, перейдя на планетарные двигатели, начал спускаться к королевскому дворцу. Насколько можно было судить по приборам, тревоги их появление не вызвало. В ночной час, по земным стандартам соответствующий второму часу ночи, они бесшумно совершили посадку рядом со зданием, где, как они предполагали, жили Наследники Трона.

Распахнулся вспомогательный бортовой люк, и из него выпрыгнули Калли, Доук и еще шестеро. Все были одеты в черное, причем костюмы до некоторой степени напоминали молдогские — высокие плечи, воротник-капюшон и шапочки, имитировавшие безволосые черепа молдогов. К тому же лица и руки были для пущей маскировки покрыты черной краской. Пригибаясь, приграничники бросились к ближайшему входу в здание — до него было ярдов тридцать.

Вход был закрыт раздвижной — как у кабины лифта — дверью. Калли прилепил пригоршню вязкой пластической взрывчатки прямо на вертикальную щель, потом отступил на несколько шагов и выстрелил в заряд из маленького лазерного пистолета.

Глухо ухнул взрыв. Три четверти двери исчезло, оставив черную, со рваными краями дыру, сквозь которую спокойно могли пройти два человека в ряд. Не теряя времени, Каллихэн первым ринулся в здание.

Они оказались в коридоре — довольно узком и очень плохо освещенном — на потолке через большие интервалы тускло мерцали квадраты из какого-то светящегося материала. Калли нажал кнопку мощного фонаря, и ржаво-красные стены вдруг словно прыгнули на людей.

— Третий поворот направо. Не отставайте! — не оборачиваясь, отрывисто приказал О’Рурк.

Топот бегущих ног казался оглушительным, как гром. Только сейчас Калли обратил внимание на необычный запах — пахло чем-то растительным, словно свеже нарезанными овощами, и одновременно резким и свежим, как будто озоном. За третьим поворотом направо открылся другой коридор — покороче и ярче освещенный. И только теперь приграничники услышали свистящие голоса молдогских женщин — те были явно встревожены ночным вторжением и криками звали на помощь. Из распахнувшейся двери показался молдог с оружием в руке — из-за спины Калли ударил луч, и молдог рухнул на пол.

Двери по сторонам коридора начали открываться, из них выглядывали молдоги. Сзади выкрикнул что-то грубый голос, явно мужской; яркой вспышкой полыхнул выстрел — один из людей О’Рурка вскрикнул и упал. Кто-то выругался и выстрелил в ответ. Завязалась перестрелка.

Тем временем Калли продолжал бежать вперед. В конце коридора путь ему преградила скользящая дверь с закрытыми створками. О’Рурк выстрелил в нее, потом ударил всем весом. Дверь подалась, и Калли кувырком перелетел через порог, оказавшись в небольшой комнате, пол которой был покрыт ковром зеленых растений, напоминавших земной папоротник. Он тут же вскочил на ноги. Запах здесь был так силен, что от него кружилась голова. Прямо перед собой Калли увидел трех маленьких молдогов: одеты они были как взрослые, но ростом достигали от трех у самого маленького до четырех — у стоявшего в середине — футов. Этот средний обеими руками сжимал местный аналог пистолета. Рядом с О’Рурком оказался вдруг Доук.

— Доук… — начал было Калли, но тот опередил приказ. Прыгнув головой вперед, он обхватил среднего молдога за пояс и выбил оружие.

Каллихэн шагнул вперед, споткнулся, потом схватил двух остальных молдожат, зажал — одного под левой рукой, другого — под правой. Доук подхватил самого старшего. Вместе они вышли в коридор. Молдогов нигде видно не было — если не считать трех неподвижных тел на полу коридора: они были либо убиты, либо без сознания. Двери по обе стороны коридора были закрыты, но крики женщин оставались по-прежнему слышны. Один из людей Калли получил сильный ожог левого плеча — двум товарищам приходилось чуть ли не тащить его на себе. Остальные трое оставались в арьергарде для прикрытия. Как можно быстрее приграничники направились наружу — по коридору до поворота, потом по длинному коридору до наружных дверей, к прохладному воздуху за стенами здания. Не было слышно никаких признаков погони, но едва люди покинули здание и побежали к кораблю, как из пробитого в дверях отверстия ударила ослепительно-белая нить разряда. Явно это был не пистолет, а что-то потяжелее. Снаружи доносились голоса, шум и завывание сирен. В соседних зданиях, до сих пор невидимых под покровом ночной темноты, начали зажигаться огни. Когда люди достигли бортового люка, все вокруг затопил яркий, как в солнечный полдень, свет — над ними вспыхнула осветительная ракета. В этом призрачно-белом сиянии силуэт корабля и фигурки людей стали видны не хуже, чем черные контуры голодных волков среди беленького овечьего стада.

— В корабль! — рявкнул Калли.

Люди, которые на мгновение инстинктивно замерли, словно пойманные с поличным грабители, вновь ожили и поспешно забрались в корабль. Звякнул люк. Калли тем временем уже включил интерком.

— Старт! — скомандовал он.

Он не успел еще договорить, как «Нанш Ракх» начал подниматься. В рубке сидел у пульта Вил. Он уводил корабль вверх, прочь от планеты. На экранчике в шлюзе, где все еще находился Калли, быстро проваливался вниз залитый светом королевский дворец. Вдруг корпус «Нанш Ракх» дернулся, зазвенел — в корабль попала зенитная ракета. Каллихэн помчался в рубку.

Вил сидел в среднем кресле, которое обычно занимал О’Рурк. Увидев Калли, он быстро скользнул в свое привычное правое кресло. Каллихэн плюхнулся на свое место. Секунду спустя Доук уже сидел в кресле слева.

— Есть повреждения? — спросил Калли, стремительно нажимая клавиши на консоли перед собой.

— Ничего серьезного, — ответил Вил. — Ракета угодила в кормовой грузовой отсек. Я загерметизировал эту секцию.

— Отлично!

На обзорном экране линия горизонта уже начала понемногу изгибаться; над ней чернела полоска свободного космического пространства. Щелкнув клавишей интеркома, Калли вызвал Пита:

— Ты готов к прыжку?

— Готов.

Последовала секундная пауза; горизонт на экране выгнулся еще круче, а потом исчез — вместе с планетой. Теперь на экране были лишь звезды и космическая тьма.

Калли устало откинулся на спинку кресла. В динамике щелкнуло, по внутренней связи разнесся голос Пита:

— Мы вышли на расстоянии около четырех светолет от системы, — сообщил он. — Мне потребуется три часа, чтобы рассчитать еще один прыжок на такую же дистанцию.

— Хорошо, — согласился Калли. Развернув кресло, он посмотрел на Вила.

— Что скажешь? Поспешат ли они сообщить обо всем, что мы сделали, на Землю — адмиралу Руну и его Братьям?

Антрополог нахмурился.

— Не сомневаюсь, что они придут к заключению, будто Наследники Трона уже мертвы. Ведь похищение — это концепция, столь же неведомая молдогам, как и идея заложников. И по той же причине. Какой смысл красть людей, если тебе, чтобы сохранить Достоинство, придется сперва позволить им совершить самоубийство, а потом вернуть тела семье? Поэтому день-два они постараются держать новость в секрете — пока не обсудят случившегося и не примут плана действий.

— Ну, а когда они все обсудят?

— Тогда не думаю, чтобы они стали зря тратить время и посылать курьера к Руну. Разве что вместе с мощным боевым флотом — чтобы придать веса их требованиям вернуть тела похищенных Наследников Трона. Ты уже и так потряс их социальную структуру, разыграв Демона Тьмы. Теперь ты еще и нарушил линию престолонаследия. Иначе как возвращением тел Наследников заполнить этот пробел не удастся. В спокойной обстановке ситуацию можно было бы облегчить, несколько затушевать — но не теперь, не при нынешних условиях, которые ты сам и создал, изображая Демона Тьмы. Короче говоря, — улыбнулся Вил, — нет сомнений, что правящую династию ты поставил в весьма шаткое политическое положение.

— Это я и хотел услышать, — отозвался Калли.

— Вот как? Ну, а теперь, когда ты своего добился — куда мы направим стопы?

— На Землю, — коротко ответил О’Рурк.

20

С каждым прыжком «Нанш Ракх» приближался к Земле. Вскоре стало ясно, что налет на Коронный Мир оказался для молдогов полнейшей неожиданностью. Человеческий корабль успел совершить три прыжка — и лишь тогда сканер зарегистрировал энергетические вспышки, знаменовавшие начало погони. Но к этому времени, заверил своего командира Пит, надежды перехватить «Нанш Ракх» у молдогов уже не оставалось — разве что благодаря какой-нибудь непредвиденной случайности.

Тем временем экипаж занимался ремонтом кормового трюма, поврежденного зенитной ракетой во время рейда на королевский дворец Трех юных Наследников Трона Калли препоручил заботам Вила — и не только потому, что Джемисон по своему темпераменту более чем кто-либо подходил для подобной работы, но и потому, что лишь он в достаточной степени владел языком молдогов.

Каллихэн был слишком занят устранением повреждений, и потому с тех пор, как Наследников доставили на борт, не видел их. Он почти забыл об их существовании, они стали просто частью его плана. Они даже не занимали мыслей О’Рурка — думал он только об Амосе Брейте и о том, как с ним увидеться.

Проблема даже не сводится к тому, размышлял Калли, сквозь прозрачное бронированное окошко вакуум-скафандра глядя на бригаду ремонтников, приваривающих последнюю секцию кормового трюма, каким способом добраться до Брейта. Проблема в том, чтобы добраться до него неузнанным. Ибо, будучи членом Трехпланетного Совета, Брейт постоянно был окружен специально подготовленными телохранителями, которые знали любого из реальных или потенциальных недругов советника. Калли не испытывал особого желания расстаться с жизнью еще до того, как Амос Брейт узнает о его прибытии на Землю…

О’Рурк почувствовал, что по локтю его барабанят чьи-то пальцы, повернулся и увидел еще одного человека в вакуум-скафандре. Сквозь прозрачное забрало он различил лицо Вила. Джемисон поманил Калли за собой, первым нырнул во временный воздушный шлюз, откуда перешел в наполненную воздухом секцию. Оказавшись в уюте тепла, света и пригодного для дыхания воздуха, антрополог поднял забрало и сдвинул назад капюшон подшлемника, чтобы удобнее было разговаривать. Калли последовал его примеру.

— Что случилось?

— Юные молдоги желают с тобой переговорить.

О’Рурк кивнул. Вил посмотрел на него с любопытством.

— Кажется, ты не удивлен?

В его взгляде и тоне было нечто, не очень понравившееся Калли. Он улыбнулся.

— Я предполагал, что раньше или позже они все-таки захотят со мной поговорить, — сказал он. — А что, если я приду попозже?

— Конечно, — буркнул Вил. — Если не сейчас, то попозже.

— Отлично. Но я все-таки приду.

Он провел пальцем от шеи вниз, раскрывая шов, потом шагнул из скафандра. Тем временем Джемисон тоже освободился от своих космических доспехов.

— Пошли!

Вил шел первым. Когда они оказались в носовой секции, Вил остановился возле трех дверей, ведущих в бывшие офицерские каюты: одна была отведена самому Джемисону, средняя — трем пленным принцам, третья — Калли. Дверь, ведущая в каюту О’Рурка, оставалась запертой, тогда как каюта Вила была постоянно открыта, чтобы юные молдоги всегда могли в случае необходимости позвать седовласого антрополога.

Молдоги ждали, стоя плечом к плечу, — самый высокий посередине; в такой же церемониальной позиции Калли впервые увидел их во время налета на дворец. Наверное, они подражали взрослым. Все трое стояли и смотрели на Каллихэна.

Только теперь О’Рурк смог как следует, не спеша, рассмотреть юных молдогов. Они были меньше своих сверстников-землян — так же, как взрослые молдоги были меньше и тоньше взрослых людей. Но в поведении Наследников Трона не ощущалось ничего детского — они стояли непоколебимо, прижавшись плечом к плечу, храня гордое, многозначительное молчание. Они и внешне — на глаз землянина, — мало напоминали детей. Безволосые, круглые, словно биллиардные шары черепа; костистые, туго обтянутые кожей лица — все это придавало им сходство со старичками. И все же нельзя было отрицать, что в них имелось и нечто детское. Это были глаза — большие, любопытные, без присущего взгляду взрослых оценивающего выражения. В непривычных чертах инопланетян Калли мог все-таки уловить подсознательную тягу, потребность в защите и опеке, столь свойственную обычным земным детям и так хорошо знакомую О’Рурку.

Потребность эта была инстинктивной, и Калли ощутил такое же инстинктивное желание ответить на этой немой призыв. Но он тут же погасил улыбку, заставив себя думать только о деле.

— Итак? — Он повернулся к Вилу. — Я здесь. Что им нужно?

— Они ждут, чтобы ты спросил об этом их.

Калли посмотрел на маленьких принцев.

— Я (личность) здесь, — с подчеркнутой вежливостью сказал О’Рурк по-молдогски. — Что вы (триада) желали мне сообщить?

Услышав голос Калли, самый маленький из Наследников едва не нарушил строй, но его тут же втянули на место.

— Мы (триада) вызвали тебя, — заговорил самый рослый из братьев, — потому что мы — не просто обычный Достойный индивид. Мы (триада) — это Самые Наидостойнейшие Наследники Самых Наидостойнейших семей. Мы не обязаны ждать твоего предложения достойно возвратить нас в наши семейства. Мы (триада) вызвали тебя, чтобы потребовать такого предложения, и немедленно.

— Достойное предложение, — повторил вслед за ним Калли, и с задумчивым видом кивнул. Потом повернулся к Вилу и проговорил по-английски:

— Они все это всерьез, как ты полагаешь?

— Абсолютно всерьез. И что бы ты ни собирался им ответить, советую делать это не менее серьезно. Они желают, чтобы их тела были возвращены, дабы не прерывалась линяя наследования. И ты сделаешь серьезную ошибку, если воспримешь это требование как нечто меньшее, чем оно есть на самом деле.

— Никак иначе я его воспринимать и не собирался, — заметил Калли, задумчиво разглядывая молдогских принцев, и продолжил уже по-молдогски, обращаясь к ним: — Я (личность) до сего момента не сделал вам (триаде) такого Достойного предложения, — сказал он, тщательно выговаривая слова, — поскольку не собирался делать его вообще. Для него нет причины. Я (личность) продержу вас (триаду) здесь еще некоторое время. Но затем вы (триада) будете невредимыми возвращены в свои семейства.

Когда он кончил свою короткую речь, молдоги несколько секунд молча смотрели на него, ничем не выдавая своей реакции. Потом вновь заговорил старший Брат, который стоял в середине триады:

— Быть может, ты не уверен, что мы (триада) достаточно мудры и взрослы, чтобы самостоятельно совершить Достойное действо. Потому я, Хиркер, Старший Брат, заверяю тебя, что в полной мере на это способен. И скромно прошу оказать моим Младшим Братьям всякую помощь, которая может им понадобиться прежде, чем я завершу Достойное действо. — Он погладил по голове самого маленького из братьев. — Особенно это касается Отги, который, сам видишь, пока еще не слишком хорошо понимает подобные вещи.

Калли бросил взгляд на Вила, но седой антрополог стоял с каменным лицом, подобным маске идола. О’Рурк повернулся к трем юным принцам.

— Если вам (триаде) кое-что известно обо мне (триаде), то вы должны понимать — я (личность) редко требую от пленников Достойного действа. Я (триада) — не обычный похититель. Как вы, быть может, слышали, я (личность) — Демон Тьмы!

Шесть детских глаз несколько долгих секунд безмолвно смотрели на него. Потом тишину неожиданно нарушил тоненький голосок самого маленького Брата:

— А где твоя третья черная рука?

Калли замер — вопрос застал его врасплох. Этого он не ожидал. Он вспомнил, что, согласно легенде, у Демона действительно была третья рука, которую он обычно прятал под складками одежды. О’Рурку пришлось сделать усилие, чтобы подавить улыбку. Никто из взрослых молдогов не требовал от него предъявления третьей руки. Очень интересная разница обнаруживалась между мышлением юных и взрослых инопланетян!

Тем временем три маленьких молдога смотрели на Каллихэна с выражением, которое можно видеть в глазах детей на Земле, когда взрослые употребляют в их присутствии какое-нибудь запретное слово или выражение. Потом старший Брат подобрался и сделал шажок вперед, к Калли. Остальные немедленно последовали за ним, заняв положенные им места слева и справа.

— Ты — не Демон Тьмы. Ты даже не достойный индивид, — обвиняющим тоном сказал старший Брат. — Ты всего лишь мягколицый!

— Это действительно так, — кивнул Калли. — Я (личность) — мягколицый. Во времена, когда Самые Достойные Отец и Дядья вас (триады) были в возрасте не старше вашего нынешнего, вы (все молдоги) не имели представления о мягколицых и как вести с ними дела. Но когда вы (триада) станете взрослыми Самыми Достойными, вам и вообще всем молдогам потребуется понимание мягколицых — таких, как я.

Костистые, обтянутые тонкой кожей личики смотрели на Каллихэна. Дети были озадачены.

— Я (личность) не могу тебя понять, — сказал, наконец, Хиркер.

— Правильно, ты (личность) не понимаешь меня (личность), — согласился Калли. — Но попытайся понять, что есть способ совершать поступки, равный Достойному, не лучший и не худший, чем он. И согласно этому способу я (личность) являюсь вполне достойным. И если я (личность) позволю тебе (личности) совершить Достойное действо, я свое Достоинство потеряю. В этом и заключена разница между молдогами и мягколицыми, и вы (триада) должны постараться ее понять, пусть сразу это и не получится.

Повисла долгая тишина.

— Я (личность) понимаю все, что необходимо понимать, — упрямо заявил самый высокий из молдогов. — Если во главе народа стоит сильный клан, на всех планетах царят мир и безопасность для всех людей. Так говорят все. В клане должен быть септ, который ведет остальных, в септе — одна главная семья, а в семье, которая ведет всех, — Самый Достойный из Всех, как Барти и его Братья, наши Отец и Дядья.

— И очень скоро вы (триада) вернетесь живыми к Самому Достойному Барти и его Братьям, — сказал Калли.

— Но даже короткое время — это уже Недостойно — возразил Хиркер. — Если не все члены семьи на месте — неважно, живые или мертвые — эта семья уже Недостойна, как и ее септ, и ее клан — и у народа, в таком случае, нет настоящего правителя. Уже сейчас наш Отец и его Братья больше не правят нашей семьей, семья — септом, а септ — кланом. И наш клан, быть может, уже утратил Достоинство — а все это потому, что ты не желаешь позволить нам совершить Достойное действо. Ты непочтенная личность!

С этими словами старший Брат, а с ним и остальные повернулись спиной к Калли. Это был драматический жест — учитывая столь юный возраст молдогов. Лишь самый младший брат несколько испортил торжественность момента, потому что не удержался и через плечо бросил взгляд на О’Рурка — что он там делает? Старший Брат быстро повернул голову малютки Отги в нужном направлении.

Калли повернулся и вышел, Вил — вслед за ним. Лишь когда за ними щелкнул замок двери, и они оказались в безопасном одиночестве, О’Рурк позволил себе улыбнуться. Но тут же посерьезнел. Он посмотрел на антрополога.

— В любом случае, — сказал он твердо, — нельзя допустить, чтобы они причинили себе вред. Если им удастся покончить жизни самоубийством, все наши усилия пойдут прахом.

— Об этом я позабочусь, — пообещал Вил. — Вообще-то… понимаешь, хотя они и разговаривают, как взрослые, на самом деле они еще дети. Дети очень гибки, легко применяются к ситуации, и теперь, когда ты решительно сказал им «нет», я думаю, они смирятся. Извини, что тебе пришлось бороться одному — я подумал, что так будет убедительнее. Извини.

— Не за что тебе извиняться, — сказал Калли. — Я так и понял. Очень хорошо, что ты пришел к такому выводу — надеюсь, ты не ошибся, и они смогут приспособиться к ситуации.

— Да, — медленно произнес Вил. — Они, конечно, не шутили, но… Поскольку они предприняли попытку, и она не удалась, они могут просто смириться с неудачей. Так поступают дети любой разумной расы.

— Очень хорошо. Если ты уверен, что идею самоубийства они отбросили, тогда можно выпустить их из-под замка, пусть бегают по кораблю… Только чтобы обошлось без травм.

— Я присмотрю за ними, — пообещал Вил.

Что и было сделано. В результате через день или два, троица Наследников уже вовсю носилась по коридорам корабля, рассматривая изменения, произведенные в оборудовании молдогского корабля, чтобы сделать его более удобным для людей. Юные принцы совали любопытные узкие носы в каждую щель, и вскоре их уже с радостью встречали в отсеке экипажа. Единственным местом, куда Вил не разрешал им заходить, была рубка управления. Наследники страдали, но не нарушали запрета, хотя любопытство было для молдогов не менее характерно, чем для людей, и наступил день, когда Калли, находившийся в рубке управления вместе с Питом и Доуком, услышал птичьи голоса принцев у самой двери в рубку.

О’Рурк распахнул дверь. На пороге, плечом к плечу, стояли Наследники Трона. Вила поблизости видно не было. Хиркер, самый высокий, как всегда стоял в центре триады. Секунду спустя из-за поворота торопливо вышел Вил.

— Извини, Калли, они от меня сбежали…

— Ничего страшного? — поинтересовался Калли по-английски, но ответил Хиркер — словно понял, о чем идет речь.

— Мы — Самые Наидостойные на борту этого корабля, — упрямо сказал он, — и потому можем ходить всюду, где хотим.

Отга уже вытянул шею, чтобы заглянуть в рубку, вход в которую загораживал Калли, стремясь увидеть, какие изменения произвели там люди. Протянув руку, Хиркер заставил порывистого младшего брата вести себя достойно положению.

— Я (личность) приношу извинения, — сказал Калли. — Я (личность) согласен: вы (триада) являетесь Самыми Наидостойными на борту. Но несмотря ни на что я по-прежнему не могу впустить вас (триаду) в рубку управления.

Принцы смотрели на него. Хиркер, если Калли правильно научился понимать выражение лиц молдогов, хмурился. Но тишину нарушил неукротимый Отга, пропищав:

— Для Самых Наидостойных нет запретов!

— Есть, — возразил Каллихэн.

— Ты Недостойный, ты не можешь так говорить нам (триаде)! — заявил Отга.

Принцы снова уставились на Калли.

— Возможно, — спокойно сказал О’Рурк, — но я прав.

— А при чем здесь это? Ты Недостойный. Какая разница, прав ты или нет? — буркнул Хиркер.

— Очень большая, — спокойно сказал Калли. — Вы (триада) больше не находитесь на борту молдогского корабля. Вы на корабле людей. И здесь все, что неправильно, делать нельзя, пусть даже действие это дважды Достойно или те, кто собирается его совершить, Самые Наидостойные. На борту корабля людей правильность важнее Достоинства.

Хиркер нахмурился. Он явно был озадачен и не знал, что сказать. Но Отгу не так-то легко было привести в смущение.

— Почему неправильно будет, если мы войдем в рубку? — поинтересовался он и заулыбался довольно, уверенный, что теперь-то поймал Калли.

— Потому что для людей главное — не Достоинство, а правильность. И у людей считается неправильным, если юные создания, пусть даже Очень Достойные, входят в помещения, где им может грозить опасность, без сопровождающего их компетентного взрослого. В рубке есть приборы, которые вы (триада) можете повредить, даже не подозревая об этом. Есть также приборы, которые могут причинить вред вам, поскольку вы их не знаете и не понимаете, как они действуют. Поэтому вы не правы, желая сюда войти, ибо с вами нет компетентного взрослого, который побеспокоился бы о вашей безопасности.

Хиркер вдруг перестал хмуриться и показал на Вила.

— Прекрасно! Мы (триада) назначаем его компетентным взрослым для сопровождения!

Калли покачал головой. Этот жест был незнаком молдогам, но юные принцы научились его понимать за последние несколько дней.

— Нет. Вы (триада) понимаете еще не до конца. Компетентный взрослый — это не такое простое дело. Для столь юных лиц, как вы, действительно компетентными могут быть только члены вашей семьи или те лица, которые указаны ответственным членом вашей семьи. Вот поэтому было бы неправильно впустить вас в рубку, — сказал Калли, аккуратно затворяя дверь прямо перед носом у принцев. — На борту корабля людей всегда нужно поступать только правильно.

Дверь закрылась, громко щелкнув. Калли прислушался. Сначала он ничего не услышал — несколько секунд стояла полная тишина. Потом затараторили тоненькие детские голоса, засыпая вопросами Вила. Калли улыбнулся и вернулся к работе.

Десять дней спустя «Нанш Ракх», двигаясь самым экономичным курсом и совершая прыжки на самые выгодные дистанции, уже покинул территорию молдогов, миновал Приграничье и теперь быстро приближался к Солнечной системе и своей конечной цели — Земле. Корабль уже влился в транспортный поток на линии между Землей и Плеядами — теперь их приближение к Земле едва ли могло быть особо замечено. И сканер не зарегистрировал пока энергетических вспышек, характерных для перемещения большого флота — такого, какой Калли велел Листрому собрать и направить к Земле.

Если у Пита и остальных было время, чтобы волноваться на сей счет, то у О’Рурка его уже не оставалось. Он верил Листрому — учитывая к тому же, что партнером Лиса должен был стать Эмили Хазек. И на Землю Каллихэн был намерен пробраться задолго до появления флота Листрома. Но чем дальше, тем тревожнее становилось на душе у Пита Хайда. «Нанш Ракх» благополучно пересек внешние зоны Солнечной системы и лег на геоцентрическую орбиту — никаких препятствий им не чинили, не считая рутинной проверки со стороны диспетчерской орбитальной службы.

— Просто не могу поверить, — ворчал Пит, вызвав Калли по внутренней связи со своего поста в приборном отсеке. — Что происходит? Где Листром? Ну ладно, Лис еще не появился, но Трехпланетье? Почему нет паники? Ведь молдоги вот-вот готовы начать вторжение! Где дополнительные посты проверки, где усиленная патрульная служба?

— Это паралич, — объяснил Калли. — Понимаешь, испуг перешел в столбняк.

Пит ничего не успел возразить, потому что ожил внешний коммуникатор.

— «Нанш Ракх», вам разрешена посадка, — это был вызов с диспетчерского спутника. — Точка посадки — сетка восемь тысяч Полюс, две тысячи четыреста Экватор…

— Понял вас, диспетчер, — ответил Доук, намеренно выговаривая слова с трапперским тягучим акцентом, изображая переводчика, нанятого молдогами на одной из планет Приграничья, дабы облегчить процедуры посадки. На борту «Нанш Ракх» находились воображаемые грузы, направленные в молдогское посольство.

Корабль вошел в атмосферу. Космопорт, в который они были направлены, располагался на окраине Феникса, штат Аризона. Доук специально попросил направить корабль в какой-нибудь другой космопорт, а не самый популярный и суматошный на Лонг-Айленде, бывший к тому же и самым большим на Земле. Причиной такого пожелания он назвал меры предосторожности, необходимые для пользующихся дипломатической неприкосновенностью инопланетян, якобы командующих кораблем. Диспетчер без задержки удовлетворил просьбу. Космопорт возле Феникса был идеальным вариантом — достаточно тихий, чтобы там не путались под ногами те, кто кое-что знает о молдогах, и при том не слишком удаленный от Нью-Йоркского мегалополиса — всего двадцать минут пути.

— Ты думаешь, они в самом деле поверили, будто мы — молдоги? — спросил Пит, когда посадочные опоры «Нанш Ракх» коснулись бетона посадочной площадки космопорта Феникс. Пит покинул рубку управления, оставив за себя Доука. Теперь ему, как астрогатору, делать было нечего. Вычисляя прыжки, Пит казался человеком с железными нервами или вообще без таковых, но когда он покидал астрогаторскую, у него появлялась тенденция к излишней тревожности и мнительности.

— Полагаю, да, — ответил Калли, выключив внутреннюю связь и поднимаясь. — Корабль у нас в самом деле молдогский. Так почему бы дам не оказаться инопланетянами? Кто же еще мы такие? — Он улыбнулся Питу. — Если перед тобой стоит молдог, ты же не спрашиваешь у него документы — и так видно, что он инопланетянин. Стоит взглянуть на обводы нашего корабля — и всякому станет ясно, что мы — молдоги. И пока мы сохраняем дипломатическую неприкосновенность, нас не осмелятся беспокоить. — Доук вполне может попросить помощи у полиции, если кто-то начнет излишне интересоваться кораблем. Амос Брейт очень удивится, обнаружив, что я прибыл в гости — но ему и в голову не придет, что я прибыл на борту молдогского корабля.

— Тогда мы сидим себе тихо — и ждем от тебя новостей, так?

— Или новостей от меня, или появления Листрома и его эскадры, — сказал Калли. — Если он появится, свяжись с ним и скажи, что меня он найдет через Амоса Брейта. Я буду в здании Трехпланетного Совета.

— Ты так уверен, что все сработает, как ты задумал, — фыркнул Пит. — Думаешь, стоит тебе поговорить с Амосом, а Лису появиться на лунной Базе — и они так сразу поднимут лапки вверх и вручат тебе ключи от Зала Совета? А ты не забыл, что молдоги наверняка послали на выручку своим Наследникам Трона боевой флот — и флот этот сейчас на пути сюда?

— Не забыл. Больше того, именно на него я и рассчитываю, — хладнокровно сообщил Калли и похлопал Пита по плечу. — Что до всего прочего, если бы я и потратил час на объяснения, ты бы все равно ничего не понял. Поверь мне еще раз на слово, идет?

Пит кивнул — хотя и без особого энтузиазма.

— Еще какие-нибудь вопросы, друзья? — улыбнулся Каллихэн, переводя взгляд с Пита на Вила, стоявшего рядом с астрогатором. Антрополог молча покачал головой.

— Удачи, черт бы тебя побрал! — проворчал Пит.

21

Вагоном подземки, который мчался по безвоздушному туннелю с почти орбитальной скоростью, Калли направился в Канзас-сити, где предстояло сделать пересадку на другой маршрут, ведущий в Нью-Йоркский мегалополис. В пути он обнаружил, что охвачен довольно необычными чувствами.

Странно было вновь чувствовать себя на Земле — как в былые времена, когда он тайком пробирался сюда, чтобы угнать очередной космический корабль для восставших миров Приграничья. Одновременно О’Рурк испытывал непонятно откуда взявшееся чувство возвращения домой. Когда он прилетел на Землю в прошлый раз — злополучный визит, закончившийся арестом — то чувствовал себя чужаком, которому предстоит приспособиться к порядкам и обычаям землян. Теперь же, двигаясь в толпе пассажиров с естественностью и спокойствием хищника, преследуемого охотниками, но уверенного, что сумеет их обмануть, Каллихэн не чувствовал напряжения, не дававшего ему покоя предыдущий раз.

О’Рурк смотрел на соседей по вагону подземки: они читали, разговаривали, закусывали и выпивали, просто дремали — и казались ему намного ближе и понятнее, чем когда-либо раньше. Они ничем не отличаются от жителей Приграничья, думал Калли, пока вагон тормозил, приближаясь к станции назначения — Нью-Йоркской жилой агломерации. Собственно, и с молдогами у них не так уж много различий. Обстоятельства формировали их соответственно определенному культурному шаблону, и вырваться из рамок этого стереотипа только благодаря своей свободной воле они не могут. И чтобы спасти их от себя самих, он, Калли, должен этот шаблон изменить.

Из здания вокзала он пневматической трубой добрался до центра. Выбрав ресторан, сквозь прозрачную стену которого было прекрасно видно небоскребы Трехпланетного Совета, Калли устроился в уютной укромной кабинке, заказал завтрак и первым делом поднял трубку телефона.

На экране появилось лицо — среднего возраста женщина с очень аккуратной прической и тщательно нанесенным, неброским макияжем. Все в ней говорило о крайней собранности и деловитости, скрытых достаточно искренней доброжелательностью.

— Секретариат советника Брейта, — сказала женщина. — Что я могу для вас сделать?

— Я бы хотел поговорить с кем-нибудь из личного персонала советника, если возможно, — с не меньшей любезностью в голосе ответил Калли. — Не могли бы вы пригласить Тома Доноу?

Женщина внимательно взглянула на Калли; последовала чуть заметная пауза нерешительности. Очевидно, секретарь не узнала Калли Уэна — он покрасил волосы в темно-каштановый цвет и загримировался. Во всяком случае, взгляд ее никаких подозрений не выдал.

— Боюсь, как раз сейчас его здесь нет, — ответила женщина. — Что ему передать?

— Буду очень благодарен, если он выберет время, когда я смогу его застать и поговорить. Я звоню по поручению другого человека, у которого срочное сообщение для господина Доноу. К сожалению, мы оба не может оставить господину Доноу наши координаты, чтобы он нам перезвонил. Но если бы вы передали ему мои слова и приблизительно назвали время, в которое удобно перезвонить…

— Даже не знаю, право, — сказала женщина, записывая что-то в блокнот. — Господин Доноу — личный секретарь советника Брайта, он почти постоянно находится в распоряжении советника. Невозможно сказать, когда он появится в кабинете.

— И все же, если появится возможность, передайте ему мое сообщение, — сказал Калли. — У моего друга в самом деле очень важная информация для господина Доноу. Возможно, делу поможет, если вы упомянете Банк Приграничных Миров… полагаю, он прекрасно поймет, о чем идет речь.

Во взгляде женщины мелькнула настороженность.

— Приграничный Банк? Тот, что принадлежит господину Ройсу? Одну минутку, пожалуйста…

Изображение исчезло, но экран стал не серебристо-мерцающим, а тускло-серым — значит, на противоположном конце линии просто нажали кнопку «пауза». Калли терпеливо ждал. Примерно полминуты спустя изображение вновь загорелось, и появилась та же самая женщина.

— Очень сожалею, — произнесла она, — но сейчас никак невозможно связаться с господином Доноу. Он находится в офисе Совета — вместе с господином советником они готовят повестку дня заседания, которое начнется в час. Но если ваш друг сможет подъехать к зданию Совета, я распоряжусь, чтобы ему приготовили пропуск на главном входе. Он сможет подняться в офис советника Брейта и подождать там.

— Это было бы просто великолепно! — просиял Калли.

— Отлично, — Она снова взяла ручку. — На чье имя выписать пропуск?

— Господин Смит… Уильям Смит, — продиктовал О’Рурк. Она записала имя и фамилию.

— Уильям Смит… Пропуск будет ждать, и я передам господину Доноу, чтобы он, как только освободится, вышел в приемную и встретил вашего друга.

— Благодарю вас, — сказал Каллихэн и повесил трубку.

Едва он успел закончить разговор, как подкатила автоматическая сервировочная тележка с заказанным завтраком. Переставив тарелки и стаканы на свой столик, Калли принялся за еду. Он был слишком опытен в политических и прочих баталиях, чтобы рваться в бой сломя голову, а кроме того, по собственному опыту, знал, что ему лучше всего действовать на сытый желудок. Брейта он отыскал — и это было главное. Теперь нужно было составить план, как действительно повидать отца Алии.

Едва кончив завтракать, Каллихэн покинул ресторан и отправился ко главному входу комплекса Трехпланетного Совета. Назвав имя Уильяма Смита, он получил от облаченного в черный мундир полицейского круглый значок с изображением трех планет, заключенных в окружность; вдоль нижней дуги маленького диска было написано его имя, а вдоль верхней — слово «Посетитель». О’Рурк прошел в фойе, к круглому столу справочной службы, и попросил выдать ему жезл-проводник.

Девушка в справочном бюро показала, как пользоваться жезлом — это было очень просто, нужно было лишь поворачивать рукоятку, пока в прорези не появится надпись «офис советника Брейта». Теперь жезл был настроен, и мог указывать дорогу. Девушка передала жезл Калли, тот принял проводник, поднял его, и тот сразу же повернулся, указывая в сторону лифтов. О’Рурк встал на очередной поднимающийся диск, который вознес его на три десятка этажей и остановился; прозрачная стена шахты лифта скользнула в сторону, и Калли, следуя указаниям жезла, зашагал по широкому коридору, устланному зеленой ковровой дорожкой, залитому мягким светом, с роскошными подвижными фресками на стенах.

Жезл дважды подсказывал, где сворачивать, пока О’Рурк не оказался у другого лифта. Поднявшись еще на изрядное количество этажей, Калли вышел в круглый холл, от которого отходило несколько коротких коридоров. Здесь кипела деятельность, мимо то и дело с озабоченным видом пробегали служащие, по большей части — посыльные и курьеры. Жезл указал на один из коридоров, но Калли туда не пошел. Вместо этого он повернул рукоятку жезла, выключив его, а потом с нерешительным видом обратился к одному из спешащих курьеров:

— Прошу прощения…

Тот остановился.

— С моим указателем что-то стряслось — не работает. Вы не скажете, ресторан для обслуживающего персонала на этом этаже?

— Нет, не на этом, — кратко ответил курьер — круглолицый розовощекий молодчик, которого так и распирало от сознания собственной значимости, — на восемь этажей ниже. А что с вашим указателем? Позвольте, я посмотрю.

Он скорее сам взял жезл из руки Калли, чем подождал, пока О’Рурк его предложит, и посмотрел на рукоятку.

— Ничего удивительного. Он у вас выключен. Видите вот эту ручку?

— Вижу.

— Нужно, чтобы в прорези была надпись «ресторан». Вот так… — И, повернув рукоятку, как положено, курьер вручил жезл Калли. — Только повнимательнее с ней. Можно незаметно для себя выключить эту штуку — и тогда заплутаете в здешнем лабиринте, того и гляди, попадете в неприятности.

— Я буду крайне осторожен, — заверил его Калли.

— Это самое главное, — сказал курьер и отправился по своим делам.

Калли последовал в направлении, которое теперь показывал заново настроенный жезл, и в результате вернулся к лифтовым шахтам. Ступив на уплывающий вниз диск, он вновь принялся вращать рукоятку, пока в прорези не появились слова «подвальная энергостанция». Диск довольно долго уносил Калли в глубины здания. Наконец Калли очутился в коридоре с голыми мраморными стенами и металлическими дверями, расположенными через правильные интервалы. Он прошел до ближайшей развилки и там наугад попробовал открыть одну из дверей. Та оказалась запертой. О’Рурк оставил дальнейшие попытки и энергичным шагом двинулся вдоль коридора — со стороны он выглядел как человек, спешащий по делу. Людей здесь встречалось намного меньше, чем наверху, но все равно, пустынными нижние этажи назвать было нельзя. Кроме энергетических установок и щитовых, здесь располагались склады и архивы. Калли то и дело попадались клерки — как мужчины, так и женщины — и довольно много курьеров.

Он бросил взгляд на часы. Без двадцати час. Значит, если секретарь не ошиблась, через двадцать минут начнется заседание Совета. Свернув в коридор побезлюднее, Калли некоторое время шагал с сосредоточенным видом, пока не заметил курьера, ростом и фигурой похожего на него самого. Когда тот проходил мимо, Калли стремительно развернулся и нанес бедняге молниеносный удар ребром ладони по шее. Человек обмяк и рухнул на пол, словно марионетка с перерезанными нитками.

Калли быстро нагнулся, вскинул бесчувственное тело на плечи, как это делают пожарники, и размашисто зашагал вдоль коридора, пробуя все двери подряд. В первой комнате, которая оказалась незапертой, несколько клерков склонились над микрографом — они раздраженно подняли головы, когда О’Рурк чуть-чуть приоткрыл дверь.

— Прошу прощения… — пробормотал Калли, затворил дверь и поспешил дальше.

Наконец, две попытки спустя, Каллихэн обнаружил комнату, от пола до потолка забитую пачками бланков и каких-то формуляров в прозрачных пластиковых упаковках. На один из таких тюков он и уложил свою ношу. Курьер до сих пор не пришел в себя. Калли пощупал пульс, приподнял веко: если бедняге повезет, он отделается головной болью и ушибом шеи.

Вытащив из кармана моток скотча и положив его поблизости на одну из пачек, Калли быстро раздел курьера, скрутил ему лентой лодыжки и запястья, заведя руки за спину, и заклеил рот. Потом сам переоделся в униформу курьера.

Когда Каллихэн выходил в коридор, курьер, на котором теперь оставались только трусы да майка, уже начал подавать признаки жизни. О’Рурк вышел, захлопнув за собой дверь. Когда замок щелкнул, он посмотрел вперед, потом назад — коридор был пуст. Тогда он сунул в официальный конверт Трехпланетного Совета, прихваченный в только что покинутой комнате, несколько пустых бланков, заклеил его и, неся конверт вместо жезла, оставленного рядом со связанным курьером, энергично зашагал к лифту. Там он громко назвал номер этажа, на который первоначально препроводил его жезл. Диск начал подниматься.

Вновь войдя в круглый холл, он быстро зашагал вдоль коридора, по которому в первый раз не пошел. В конце обнаружился еще один круглый холл, но поменьше; за столиком здесь сидела средних лет секретарша — явно сестра-близнец той, что разговаривала с Калли по телефону.

— Лично советнику Брайту… Срочно, из его офиса, — сообщил он, показывая пухлый конверт.

— Вот как? Хорошо… Он в рабочем кабинете. Можете пройти. — Видя некоторую заминку, она добавила: — Вы новенький? Третья дверь налево, рядом с конференц-залом.

— Спасибо.

Перед указанной дверью он остановился и постучал.

— Войдите, — ответил голос, в котором нельзя было не узнать советника Амоса Брейта, несмотря на то, что дверная панель приглушала звук.

О’Рурк коснулся кнопки замка, створки распахнулись, он вошел в кабинет и услышал за спиной щелчок затворившейся двери.

В комнате находились два человека; оба повернулись ему навстречу — и, вздрогнув, замерли, словно пораженные громом. Свет падал в комнату через единственное широкое и высокое окно. Амос Брейт — невысокий, плотный, темноволосый — сидел за рабочим столом. Рядом, передавая ему какой-то документ, стоял высокий, широкоплечий, седовласый человек. Оба молча смотрели на О’Рурка, пока тот приближался к столу. Потом Брейт сумел преодолеть оцепенение.

— Калли!

Помощник советника быстро отдернул руку с бумагами и сделал шаг назад — к двери в дальней стене кабинета.

— Погоди, Том, — небрежно бросил Каллихэн. Человек, который действительно был личным секретарем Амоса Брейта еще во времена, когда Калли был мальчиком, а Брейт — губернатором Калестина, снова замер. — Я должен поговорить с Амосом с глазу на глаз. Если после этого возникнет необходимость вызвать полицию — ты вполне успеешь это сделать.

— А с чего ты взял, что я стану с тобой разговаривать, Калли? — хрипло спросил Амос.

Его лицо, побледневшее было, снова стало приобретать нормальный цвет. Каллихэну показалось, что Брейт стал больше сутулиться и вообще, как-то ссохся за годы, прошедшие с их последней встречи. И морщины у рта и возле глаз стали глубже, резче.

— Потому что я здесь, чтобы предложить тебе сделку, Амос, — весело сказал Калли. — Дай слово, что выслушаешь меня, а потом дашь беспрепятственно уйти — не прикажешь Тому вызвать полицию. А я даю слово, что сообщу тебе сведения, с помощью которых ты решишь все свои проблемы. Если же ты вызовешь полицию прямо сейчас, то гарантирую — вскоре ты об этом пожалеешь. — Он посмотрел прямо в темные, старчески запавшие глаза советника. — Ну, что ты выбираешь, Амос? Мы оба, если помнишь, всегда славились умением держать слово.

Брейт напрягся.

— Все мои проблемы? — повторил он подозрительно.

Он пожевал нижнюю губу, размышляя о чем-то, потом, очевидно, принял решение. — Ладно. Даю слово и принимаю твое. Том, подожди… там.

— Хорошо, Амос, — кивнул седой. Он повернулся, угрюмо взглянул на Калли и вышел через дверь в дальней стене.

О’Рурк и Брайт проводили его взглядами. Потом посмотрели друг на друга.

— Ладно, Калли, — осторожно сказал Амос; ом встал и, обойдя стол, остановился лицом к лицу с О’Рурком. — Теперь все в твоих руках. Полагаю, ты отдаешь себе отчет, что я поставил на карту? Мою репутацию, даже место в Совете — и только потому, что поверил твоему честному слову. Так что лучше тебе не разочаровывать меня.

Каллихэн смотрел на советника. Все эти годы он помнил Амоса Брейта как человека, полного кипучей энергии, умевшего заставить других слушать и подчиняться. Таким он был, например, в дни Фортаунской резни, когда без страха, безоружный, справился с буйством опьяненных кровью солдат и арестовал их безумного командира — с помощью его же подчиненных! А теперь, в кабинете, взнесенном почти на самый верхний этаж небоскреба, откуда управлялись три самых богатых и могущественных человеческих планеты, стоял призрак той фигуры, что отпечаталась в памяти Калли. Амос Брейт стал толще телом, но спал с лица. У него появились густые, седеющие усы. Черные волосы неестественно контрастировали с осунувшимся лицом и седыми усами. Амос стал сильно сутулиться. Больше того, изменился даже его голос: теперь он напоминал лай старого пса, напрасно защищающего давно остывший очаг опустелого дома. О’Рурку припомнилось предупреждение Алии. Да, отец ее в самом деле сильно изменился.

— Надеюсь, мое предложение того стоит, — отвечая на скрытую угрозу Амоса, сказал Калли. — Я пришел сюда, чтобы снять с тебя всю ответственность. Что может быть драгоценнее?

Брейт уставился на него.

— Как это понимать?

— Как? Это следует понимать, как тот самый переворот, coup d’etat, которого вы так боялись, Амос. Приграничье берет на себя управление Старыми Мирами. Возможно, для тебя это сюрприз, но сюда идет боевой флот молдогов.

— Знаю, — хрипло сказал Брейт. — Рун только что отправился ему навстречу. Он должен вернуться через восемь дней — доставить ноту молдогских правителей. И я повторяю — что за чушь ты несешь?

— Чушь? — переспросил Калли. — Действительно, чушь! Четыре года вы трясетесь от страха, четыре года хватаете людей из Приграничья, ни в чем не повинных и ни о чем не подозревающих, бросаете их в тюрьмы — и теперь это называется чушью! Ну, хорошо. Дела обстоят следующим образом. Молдоги готовы начать войну. Вы с ними договориться не можете, но мы, Приграничье — можем. Мы знаем, как избежать войны. Я же говорил, что у меня есть ключ ко всем твоим проблемам. Поэтому мы берем власть в свои руки. Трехпланетный Совет поступит очень благоразумно, если пойдет нам навстречу и эту власть спокойно передаст. Ты, Амос, можешь начать с того, что объявишь о своей добровольной отставке и призовешь остальных членов Совета поступить таким же образом.

— Я должен уйти? Вот так взять и уйти? — Брейт повернулся к двери, за которой несколько минут назад исчез Том Доноу.

— Пойдем! — хрипло сказал он.

Калли проследовал за советником. Они перешли в комнату больших размеров, в дальнем конце которой на возвышении вроде сцены или подиума стоял круглый стол. Вокруг него сидели пятеро — их лица были знакомы Калли. Это были остальные члены Трехпланетного Совета: всего, включая Брейта, их было шестеро — по два представителя от Венеры, Марса и Земли. Тут же стоял Том Доноу — его седые волосы казались светящимся ореолом на фоне панорамного видеоэкрана.

Инстинктом животного, попавшего в ловушку, О’Рурк почуял опасность и замедлил шаг. Но было поздно. Произошло то, чего он наполовину ожидал: руки его оказались схвачены сзади двумя охранниками в черной форме — двухметровыми здоровяками из Всемирной полиции. Он был беспомощен.

— Итак, — сказал Амос, направляясь к столу, — вы все слышали?

— Да, — Каллихэн узнал Влачека, старшего представителя от Марса. — Мы все слышали по внутренней связи. Но… ты ведь не думаешь, что это может оказаться правдой, хотя бы частично? Не может быть, чтобы приграничники смогли договориться с молдогами, избежав войны!

— Прекрати! Не строй из себя добропорядочного гражданина, который только и знает, что информационный бюллетень в вечерних новостях! — Рявкнул вдруг Брейт, напомнив Калли прежнего Амоса. Казалось, он вдруг стал выше ростом, как башня возвышаясь над остальными членами Совета.

— Это нечестно, Амос… — начал было Влачек, но Брейт одним свирепым взглядом заставил его замолчать.

— Нечестно! Какое нам дело до того, что честно, а что нет? Или до спасения человечества? Приграничник скажет слово, а вы уже и уши развесили. Или вы все забыли? Мы же пришли однажды к заключению, не оставившему ни тени сомнения — дальний космос разрушает человеческую личность, перестраивает человеческий организм… Они перестают быть людьми!

— Успокойся, Амос! — сказал человек, сидевший спиной к О’Рурку. — Сейчас не время для пропагандистских речей. Это не выборная кампания…

— Вам нужны факты!? — стремительно обернулся в его сторону Амос. — Доказательства у нас имеются, пусть мы и не знаем пока причин. Человечество вырождается, оказавшись за пределами Солнечной системы. Взгляните на этих дикарей из Приграничья! Вспомните, что случилось с солдатами в Фортауне на Калестине четырнадцать лет назад! Они потеряли человеческий облик в буквальном смысле слова! Скажете, я не прав?

Каллихэн засмеялся — он понял, куда клонит Амос. Брейт сделал вид, будто не услышал его смеха.

— И я сам был там, позвольте напомнить вам! — в голосе советника появились почти гипнотические нотки, какой-то особый [ритм, принуждающий слушающего бездумно верить всему, что скажет поднаторелый в манипулировании мыслями оратор.— Я уже не говорю о данных статистики! Я говорю о том, что есть на самом деле...— с губ Брейта брызнула капелька слюны.— Пространство за границами Солнечной системы — это не место для нормальных людей. Там могут существовать лишь иноразум][3]ные существа, вроде молдогов. А люди, оказавшись там, начинают меняться! Я это доподлинно знаю. И вы знаете, что я знаю, ибо я сам был там, на Калестине, и вернулся сюда, на Землю, чтобы рассказать вам! — Подавшись вперед, Амос ритмично бил ладонью по столешнице. Голос его перешел почти в крик. — И вы отказываетесь слушать правду — правду, которую говорю вам я — и готовы поверить в ложь — ложь, которую внушает вам человек, подобный этому? — Он вскинул руку, указуя пальцем на Калли. Его выпученные, налитые кровью глаза приковали к себе взгляды членов Совета. Они смотрели на Амоса, словно впав в транс — кто-то сидел неподвижно, кто-то нервно постукивал пальцами по столешнице, у кого-то отвисла челюсть.

— Именно, поверьте лучше мне! — услышав насмешливый голос Калли, все они вздрогнули. — Амос сообщил вам не все. Если говорить по сути, Амос полностью себя дезавуировал…

— Заткните ему пасть! — рявкнул Брейт.

Каллихэн не успел договорить — один из полицейских одним шлепком залепил ему рот и всю нижнюю часть лица специальной заплаткой — кляпом.

— Уведите его! — приказал Брейт. — Посадите под замок! Когда вернется Рун, передадим его молдогам… чтобы доказать, что к действиям этого безумца мы не имеем никакого отношения. Молдоги поймут, что все это — вина Приграничья.

— Амос! Подожди… — вскочил со своего кресла Влачек. — Одну минуту. Он собирался что-то сказать…

Ну и что, собирался? И даже если он сам верит в то, что хотел сказать? В любом случае, это ложь. И ничем другим быть не может — если это говорит он, это уже заранее ложь. Уведите его!

— Но постой… — Влачек невольно отшатнулся, когда Брейт вдруг стремительно обернулся и посмотрел ему прямо в глаза. — Он хотел что-то сказать о тебе, Амос. И если члены Совета чего-то не знают, мы должны…

— Ты меня подозреваешь, Влачек? — Брейт заговорил почти ласково, почти спокойно. — Меня? — Он развел руками. — Как можешь ты — или кто-либо из вас — меня подозревать? Не забывай, у меня мандат, выданный избирателями, и не только здесь, на Земле, но и на твоем родном Марсе тоже. Согласно недавним опросам общественного мнения, меня поддерживает восемьдесят процентов населения на всех трех планетах. Это вдвое больше, чем поддержка всех остальных представителей планет — вроде тебя. Влачек. И ты намерен сказать своим избирателям, Влачек, что подозреваешь меня — меня — на основании слов какого-то дикого приграничника? — Брейт замолчал; он стоял неподвижно, пристально глядя на Влачека; тот тоже безмолвно стоял. — Садись, Влачек, — тихо сказал Амос, и Влачек подчинился. — Я не виню тебя. Я тебя прощаю. Нам всем приходится тяжело. Мы все испытываем напряжение, чудовищное напряжение. Но мы его выдержим. Мы передадим этого смутьяна адмиралу Руну, мы отречемся от Плеяд и от полулюдей-колонистов, которые не дают молдогам покоя.

Брайт повернулся к облаченным в черные мундиры сержантам Всемирной полиции, которые крепко держали Калли, заломив ему руки за спину.

— Уведите арестованного, — тихо приказал он. — Заприте его где-нибудь неподалеку и не спускайте с него глаз. Но позаботьтесь, чтобы у него было все необходимое… в разумных пределах.

Он посмотрел на О’Рурка.

— Извини, мой мальчик, — печально сказал Брейт. — Мне в самом деле жаль тебя, Калли. Когда-то ты был для меня как сын… И до сих пор я думаю о тебе, как о сыне. Но мы должны быть готовы идти на жертвы… Даже если это наши сыновья, даже если это наши собственные жизни… Во имя человечества!

Брейт медленно опустился в кресло.

— Уведите его, — снова приказал он.

Полицейские вывели Каллихэна из кабинета и, прошагав по коридору, вышли в центральный холл. Люди бросали удивленные взгляды на странную троицу — полицейские продолжали держать О’Рурка за руки, заломив их за спину. Спустившись лифтом на несколько этажей и миновав несколько коридоров, они наконец втолкнули Калли в какую-то комнату.

Его раздели и тщательно обыскали. Потом охранники унесли его одежду, даже туфли, выдав взамен душевые шлепанцы, казенное белье, спортивные брюки и свитер. Только после этого с него сняли кляп.

— Так намного лучше, — прокомментировал Калли, растирая губы и подбородок.

В ответ полицейские ничего не сказали. О’Рурк почувствовал, что руки его свободны, услышал звук удаляющихся шагов, потом стук двери. Обернувшись, он понял, что его оставили одного. Единственная панель освещения в центре потолка бросала тусклый свет на жесткую койку, стол, стул, настенный видеоэкран и небольшой шкаф; за металлической ширмой имелся санузел.

Калли присел на койку, потом лег и перевернулся на спину. Он принялся изучать потолок: где-то в комнате должны быть потайные видеокамеры. Можно было расслабиться: Амос сделал ровно столько, сколько О’Рурк от него ожидал — не больше и не меньше. И тем самым советник бросил в почву семена собственного грядущего краха. Сейчас он, должно быть, отдает приказ держать присутствие Калли на Земле в секрете. А секрет уже наверняка просочился за пределы здания Совета.

Каллихэн закрыл глаза и некоторое время спустя заснул крепким сном.

22

Разбудил его металлический стук — дверь открыли, потом закрыли снова. О’Рурк приподнялся на локте и увидел, что у порога стоит на полу поднос с обедом. Поднявшись с койки, Калли взял его и занялся едой.

Покончив с этим занятием, он прошелся по комнате, исподволь отыскивая опытным взглядом бывалого арестанта слабые места своей очередной камеры. Возможно, ему удастся бежать.

Однако комната представляла собой просто металлический ящик. На экране тянулись к облакам башни Нью-Йоркского мегалополиса. Очевидно, комната находилась на одном из верхних этажей здания Совета — в случае, если на экране было настоящее изображение, а не запись, разумеется. В течение следующих двух часов он, как ни старался, ничего интересного и полезного не обнаружил. Лежа на койке, Калли смотрел в гладкий потолок, на молочно-белую осветительную панель. Оставалась, конечно, очень слабая надежда вывести из строя охранника — или охранников? — когда ему снова принесут еду. Однако, когда это произошло, надежда развеялась, как дым. Двое полицейских держали Калли под прицелом лазерных пистолетов, а третий внес в комнату поднос и поставил его на столик. Потом, захватив пустой поднос, охрана удалилась. Попытка завязать разговор наткнулась на холодное молчание. Четыре часа спустя — в девять по часам Калли — панель в потолке потускнела, и комната до семи утра погрузилась в полумрак.

Завтрак был подан в восемь. Калли съел его, но больше из чувства долга перед собственным организмом. Потом, охваченный апатией, прилег на койку и принялся заново рассчитывать все этапы и временные составляющие положения, в котором он оказался.

Амос сказал, что Рун, после переговоров с командирами боевого флота молдогов, должен вернуться на Землю через восемь дней. Один можно уже вычеркнуть. Вычеркнем еще один — на всякий случай. Следовательно, остается шесть. Самое большее через шесть дней Калли должен оказаться на свободе и начать действовать.

Теоретически Листром вполне может выручить его до истечения этого срока. Калли хорошо знал своих людей и достаточно точно мог спрогнозировать ход событий в Приграничье после того, как они с Листромом расстались в точке связи.

Когда это было? Двенадцать суток они пробирались к Коронному Миру, два дня ушло на похищение принцев, десять — на возвращение, плюс время, проведенное здесь, — всего получается двадцать три. Итак, что могло произойти на Калестине за эти двадцать три дня?

Один день — на возвращение и посадку в верхней фермерской зоне. Потом не более чем полдня, чтобы отыскать и вытащить на свет Божий Эмили Хазека. Затем довольно сложный период. Эмили потребуется дней пять, не меньше, чтобы собрать вооруженное ополчение и двинуться на штурм Калестин-сити, находящегося в руках головорезов Ройса, то есть, шесть дней из двадцати трех.

За сутки отряд Эмили должен достичь столицы. Еще день нужен, чтобы взять ее под контроль. Головорезы Ройса хороши в уличных драках, но для настоящего боя им не хватает умения и желания. Два плюс шесть — восемь из двадцати трех.

Затем снова наступает медленный период. Эмили вышлет корабли на Даннену, на Казимир-3 и на остальные миры Приграничья. Тем, в свою очередь, придется потратить некоторое время на сбор отрядов. В лучшем случае Листром получит флот лишь недели две спустя. Четырнадцать дней и восемь — двадцать два. Следовательно, Листром мог выступить в поход только вчера.

Столь многочисленному соединению кораблей потребуется не меньше четырех суток на переход от Калестина к Солнечной системе — даже принимая во внимание преимущества астрогации на хорошо изученной трассе. Значит, Листром достигнет окраин Солнечной системы не раньше, чем послезавтра. Нужно дать ему еще два дня — на контакт с лунной Базой, на переговоры с Нью-Йорком. Лишь после этого он, быть может, станет спасителем Калли.

Таким образом, О’Рурк должен провести в заключении еще шесть дней. Четыре из них пройдут без всякой надежды на помощь со стороны Листрома. А раз так, Каллихэну придется самостоятельно выбираться из этой металлической коробки.

Пока же ему оставалось одно — сидеть тихо и не терять надежды. Надежды, что он верно оценил нынешний характер Амоса Брейта, правильно понял состояние общественного мнения на Старых Мирах, сформированного тем же Брейтом. Тот, прежний Амос, которого Калли знал на Калестине, не допустил бы подобной ошибки — не поместил бы О’Рурка под замок, стремясь изолировать опасный вирус. Тот Брейт понял бы, что тем самым — при почти стопроцентной вероятности утечки информации за пределы здания Совета — он помещает вирус в инкубатор, где тот успеет вызреть.

Но от прежнего Амоса, кажется, мало что осталось. И если сведения об опросах общественного мнения верны и восемьдесят процентов поддерживают Брейта, то и большинство населения Старых Миров изменилось не в меньшей степени — и не в лучшую сторону. Болезнь зашла далеко. Охранники, приносящие еду, станут для Калли лакмусовой бумажкой. Их реакция покажет, какие именно перемены происходят снаружи — если таковые будут происходить, конечно. Каллихэн О’Рурк Уэн, явившийся защищать Старые Миры от надвигающегося боевого флота молдогов, арестован, посажен под замок по приказу Амоса Брейта. И слух об этом неминуемо должен просочиться наружу если уже не просочился.

— Кто посеет ветер, пожнет бурю — старая пословица права, — невесело подумал Калли. Отравленный собственным психическим ядом, Амос уже несколько лет манипулировал Старыми Мирами, используя два кнута, два страха — перед молдогами и перед Приграничьем, иноразумными монстрами и безумными выродками. И если люди Трехпланетья окажутся между Сциллой и Харибдой, между угрозой вторжения инопланетян и путчем, приводящим к власти Приграничье — что выберут зараженные космофобией обитатели Старых Миров?

В этой схеме имелся слабый элемент, напомнил себе Калли. Люди должны сделать выбор вовремя, чтобы у них оставалось время спастись. Время сейчас было на вес золота, даже дороже — для всех, кроме О’Рурка, которому предстояло как-то убить шесть дней вынужденного безделья. Калли спокойно растянулся на койке, заставив себя не думать о нынешних проблемах, направив мысли в прошлое, к дням его юности, когда он только что покинул особняк губернатора Брейта и отправился в калестинский буш, чтобы стать траппером.

Воспоминания потекли, как река. Его первая охотничья вылазка, первые несколько дней в дикой, нетронутой цивилизацией стране… Сознание его еще не успело перестроиться, и грубая трапперская куртка все еще пахла городской гарью.

Ощущение времени, как потока частиц — бесценных минут, часов, дней, которые нельзя растрачивать понапрасну — заставляло Калли ускорять шаги, гнало дальше и дальше, в чащу буша. Чувство ограниченности и пределов возможностей заставляло его помнить о бремени рюкзака и винтовки. А груз неосуществленных притязаний заставлял точно рассчитывать, чего будут стоить добытые им шкурки. Поэтому первые несколько дней он чувствовал себя пришельцем на чужой территории, он был непрошенным гостем среди скал, деревьев, узких тропинок, перевалов и белоснежных горных пиков.

Но подобно постепенно выветривающемуся запаху городской гари, через несколько дней мало-помалу начали рушиться психологические барьеры. С каждым новым утром, когда он просыпался под открытым небом, с каждым ночным костром Калли внутренне изменялся. К концу четвертого дня он уже слился с первозданной природой. Вернее, был ею поглощен. Он больше не воспринимал время состоящим из минут и часов — Калли плыл сквозь него, спокойно, естественно, подобно планете, совершающей годичный круг своей орбиты.

Расстояние, которое он проходил от одного горного кряжа до другого, темно-синего и туманного на фоне голубого неба, казалось ему одним великанским шагом, и Калли совершал их лениво, мерно, сквозь череду восходов и закатов. Ноги его научились шагать автоматически, самостоятельно.

Потом, наконец, начали замедляться мысли. Калли уже не шел, а словно плыл, перестав ощущать вес рюкзака и винтовки, и мысли его становились длинными и ленивыми, как переход от одной гряды к другой…

Погрузившись в воспоминания, О’Рурк почти не заметил, как прошли пять следующих дней. Он едва ли заметил, что дверь комнаты открывалась и закрывалась теперь с почтительной осторожностью, а еда стала вкуснее и разнообразнее. Но пришло утро, когда внутренние часы Калли подали тревожный сигнал, и он вернулся к действительности — наступил шестой день. Время истекло — а Листром не появился.

Он сел и принялся за только что принесенный завтрак. О’Рурк чувствовал, что засиделся, и теперь перспектива активных действий казалась ему очень привлекательной. Позавтракав и приведя себя в порядок, он присел на койку и мысленно пробежался по всем этапам и поворотам своего плана, словно боец, который перед атакой проверяет, заряжен ли автомат.

Наконец, удовлетворенный — кажется, он ничего не упустил — Калихэн подошел к двери и забарабанил в нее кулаком.

23

Казалось, стука никто не слышит, хотя Калли грохотал изо всех сил.

— Охрана! — гаркнул он. — Охрана! Откройте! Мне нужно поговорить!

За дверью послышались голоса, но ее все равно не открыли. Постучав еще немного, О’Рурк вернулся к койке, присел и стал ждать.

Минуты три спустя щелкнул замок, и дверь распахнулась. В проеме стояла обычная троица охранников. Один, с сержантскими нашивками на рукаве, тяжело дышал, словно ему пришлось пробежать изрядное расстояние, чтобы присоединиться к двум остальным. Все трое смотрели на Калли.

— Что… — сержант перевел дыхание. — Что случилось, господин Уэн?

Его вежливый тон очень сильно отличался от холодного презрения, с которым полицейские относились к Калли в первые дни. Слухи, отметил про себя Калли, в самом деле начинают просачиваться.

— По-вашему, я должен сидеть и смотреть на голые стены? — сердито сказал он. — Неужели нельзя принести мне почитать… или еще что-нибудь, чтобы занять время?

К этому времени сержант успел отдышаться.

— Все что угодно, сэр. Таков приказ. Все, что угодно… В разумных пределах. Вы только скажите, что вам принести…

— Несколько фильмокниг и просматриватель, — сухо сказал Калли. — И колоду карт — это можно устроить? Я бы поиграл сам с собой в приграничный бридж, если уж больше делать нечего.

— Конечно! Непременно! — отозвался сержант, доставая из нагрудного кармана черный служебный блокнот и стило. — В конце есть чистые страницы. Вырвите и запишите все, что вы хотели бы получить. Мне придется утвердить ваш список — но это займет лишь пару лишних минут.

Калли поднялся, взял стило и блокнот, вырвал полдюжины чистых листочков, составил список из нескольких книг, включив туда же колоду карт, потом, словно вспомнив, добавил просьбу о свежих выпусках новостей. Листочек он вместе с блокнотом вручил сержанту.

— Я пометил там… колода должна быть в шестьдесят карт, такие делают у нас в Приграничье. В Нью-Йоркском комплексе когда-то был магазин импортных товаров, там такие колоды продавались. Чтобы играть одному, нужно четыре джокера разных цветов. Смотрите, чтобы не всучили ваши земные карты, мне они ни к чему.

— Если список будет передан вниз, вы получите именно то, что нужно, господин Уэн.

Сержант вышел в коридор, дверь снова была закрыта и заперта. Калли сел на койку и принялся ждать. Минут двадцать спустя он услышал щелчок замка — дверь отпирали. На этот раз сержант пришел один.

— Пожалуйста, сэр. Прошу прощения… сводку новостей принести не разрешили. Это от меня не зависит…

Он передал Калли четыре фильмокниги и просматриватель, а также колоду карт в пластиковой упаковке.

— Спасибо, — поблагодарил Калли. — Закройте на минутку дверь, я хочу кое-что вам сказать.

Немного помявшись, сержант затворил дверь.

— Спасибо, — тихо проговорил Калли. — Я решил воспользоваться случаем и сказать, что лично против вас ничего не имею. — В глазах сержанта мелькнула искра благодарности. — И против Амоса Брейта тоже. Полагаю, вам известно, что на Калестине я по существу был его приемным сыном. Амос был тогда великим человеком.

— Он и сейчас… великий человек. — В голосе сержанта звучала слабая, но заметная нерешительность.

— Вы верите в это? — Калли пристально посмотрел на него.

— Конечно… — снова чуть заметная пауза. — Ведь он единственный в Совете знает обе стороны — я хочу сказать, он одинаково знает Старые Миры и Приграничье. Больше того, — сержант заговорил увереннее, — он десять лет провел в Приграничье и смог вернуться… — он запнулся, смутившись.

— В своем уме? Неизменившимся? — подсказал Калли.

— Ну, в общем… да.

— Это интересно, — сидя на койке, О’Рурк откинулся к стенке и улыбнулся уголком рта. — А если с ним все-таки произошла перемена? А если он тихо свихнулся, пока находился на Калестине — только этого никто не заметил?

— Но как это возможно? — голос сержанта был тверд.

— Странно, странно… только он один… из тысяч людей… нисколько не изменился под влиянием Приграничья. Из всех жителей Приграничья — только он. Все спятили, он один сохранил ясность рассудка!

— Потому он и великий человек, — сержант сделал шаг назад, положил руку на дверную ручку. — Если вам больше ничего не нужно, господин Уэн, я вернусь к…

— Но если жизнь в Приграничье не прошла для Амоса даром, и он лишь скрывал этот факт, то многие, узнав теперь об этом, начнут по-другому к нему относиться, верно?

Сержант бросил на Калли удивленный взгляд.

— Вы имеете в виду… — он замолчал.

— Что? Что вы хотели спросить? — О’Рурк с невинным видом посмотрел в глаза охраннику.

— Нет, ничего. — Сержант повернулся и вышел.

Калли проводил его взглядом. Щелкнул замок. О’Рурк печально покачал головой — он знал, что скрытые видеообъективы передадут это движение тем, кто наблюдает сейчас за комнатой. Потом принялся с рассеянным видом осматривать свои приобретения.

Одну за одной он вставлял кассеты фильмокниг в просматриватель. Затем небрежно взял колоду карт.

Пластиковая оболочка была гладкой и прозрачной. С этикетки смотрели на Калли слова: «Первая Граница — 60 карт». О’Рурк одобрительно кивнул: это была настоящая колода — из тех, которыми пользовались в свое время космические угонщики — взрывчатка, которую Калли описывал Майку и другим товарищам по оружию еще на борту «Нанш Ракх».

Каллихэн предположил, что нынешние владельцы магазина могли сохранить несколько старых колод, не подозревая об их истинной сущности. Только приграничник мог попросить такую колоду — если, конечно, она не лежала на витрине. А наличие колоды в шестьдесят карт было зарегистрировано в памяти магазинного компьютера — и больше нигде. Теперь у О’Рурка имелось оружие. Он перевернул колоду, чтобы осмотреть красную печатку-наклейку, одновременно служившую запалом и реле времени.

Но ее там не оказалось!

Секунду Калли тупо смотрел на колоду — на то место, где должна быть печатка. Потом понял, что произошло: колоду уже вскрывали. Выполняя предписания устава, охрана распечатала колоду, чтобы проверить, не спрятано ли между картами что-нибудь полезное для арестованного. Ничего подозрительного не обнаружив, они вновь запечатали колоду, использовав кусочек скотча.

Потенциально колода вполне могла взорваться, но без запала была не опаснее самой заурядной стопки бумаги. Задумавшись, Калли отодвинул карты, кассеты фильмокниг и все остальное в сторону, прилег на койку и закрыл глаза. Немного подремав, он вскочил и вызвал охранника.

— Слушаю, господин Уэн?

— Знаете… — Калли дружелюбно улыбнулся. — Нельзя ли поставить сюда какое-нибудь растение? Чтобы не так мрачно было. Цветок в горшке, что-нибудь еще в этом роде…

— Я узнаю.

Дверь захлопнулась. Но меньше чем через час была распахнута вновь — охранник внес цветущую герань в тяжелом керамическом горшке.

— Вот это уже лучше! — поблагодарил его Калли. — Поставьте вот туда, на столик, пожалуйста.

Сам он тем временем продолжал раскладывать на койке карты, явно готовясь к партии в приграничный бридж. Дверь со звоном захлопнулась. Калли втянул носом воздух, одобрительно кивнул — пряный запах герани уже наполнил комнату.

Остаток дня он провел за игрой в карты и чтением. Когда осветительная панель померкла, О’Рурк небрежно смахнул на пол разбросанные по койке карты — так, что они упали в узкий промежуток между койкой и столиком. Потом разделся, залез под простыню, натянув ее до самого подбородка, и повернулся лицом к стене. Примерно полчаса он никак не мог успокоиться, ерзая и ворочаясь. Наконец дыхание его выровнялось, и он перестал шевелиться.

Весь остаток ночи — с точки зрения тайного наблюдателя, следившего за Калли, — арестант спал. Лишь несколько раз он поднимался, набирал в стакан воды, выпивал, снова набирал и относил к кровати, где ставил на пол, в промежуток между койкой и столиком. Время от времени О’Рурк беспокойно шевелился, что явно указывало на новый приступ жажды, которую он и утолял водой из приготовленного стакана.

Так все это могло представляться тайному наблюдателю. На самом же деле Калли работал под прикрытием столика, не теряя времени. Начал он часа через три после того, как якобы заснул. Затем, стараясь не выдать себя лишним движением, он принялся отвинчивать металлические ножки столика — те две, что были ближе к кровати. Первая ножка упорно сопротивлялась попыткам Калли открутить ее. Но постепенно, делая вид, будто тревожно шевелится во сне, Калли удалось сдвинуть дело с мертвой точки. Потом все пошло легко — нужно было лишь терпеливо, дюйм за дюймом поворачивать ножку.

Освободив ее, он осторожно, чтобы не нарушить равновесия столика, балансировавшего на трех оставшихся, упер конец отвинченной ножки в изгиб локтя, прижав к полу противоположный. Правой рукой и зубами он терпеливо трудился над колодой карт.

Медленно и аккуратно он разорвал карты на мелкие кусочки и пропитал каждый обрывок водой из стакана. Когда картон размок до состояния папье-маше, О’Рурк принялся засовывать кусочки в отвинченную трубку, перемежая с порциями земли, позаимствованной из цветочного горшка, и наполовину пережеванными остатками ужина.

Чтобы заполнить трубку, ушла почти вся ночь. Это была нелегкая работа. Когда в трубке не оставалось больше места, почти вся колода оказалась использованной. Потом Калли начал осторожно привинчивать ножку на место, спрессовывая начинку, пока кашица не выдавилась темным ободком вокруг гнезда. Потом он аккуратно подобрал прозрачную пластиковую обертку колоды, сунул в нее оставшиеся пять карт и положил в нагрудный карман рубашки — со стороны колода казалась полной. И только теперь О’Рурк заснул с чувством исполненного долга.

Часа три спустя принесли завтрак, и Калли был разбужен. Он заставил себя встать, поковырял яичницу с ветчиной, выпил кофе. Потом потер покрасневшие глаза и отправился к умывальнику. Умывшись, почистив зубы, побрившись и придя таким образом в более человеческое состояние, О’Рурк присел на стул. Он протянул руку к столику, ладонь его легла на просматриватель для фильмокниг. Калли без особого интереса вставил в него кассету, но мысли его были сосредоточены на металлической ножке стола, превращенной за ночь в бомбу.

Это и в самом деле была бомба. Нитроцеллюлоза, смешанная с землей из цветочного горшка, богатой органическими элементами, самовозгорится через несколько часов.

Рассчитать время точно Калли не мог — он был не настолько хорошим химиком. С подобными смесями О’Рурк не раз имел дело — когда в годы Восстания угонял для Приграничья космические корабли — и потому не сомневался: при нормальной комнатной температуре смесь достигнет точки самопроизвольного возгорания и взрыва еще до обеда.

Оставалось сделать две вещи: поместить ножку стола как можно ближе к той стороне двери, где находился замок, и найти наиболее безопасную позицию для себя.

И для того, и для другого он изобрел достаточно убедительный предлог. Сначала он так долго смотрел в окуляры просматривателя, что наблюдателю это наверняка до смерти надоело. Потом Калли решил заняться уборкой камеры. Сначала он с помощью простыни тщательно вымыл пол, после чего бросил грязную простыню мокнуть в раковину умывальника. Затем перепоясался сложенным, как кушак, полотенцем. Потом, словно только что подумав об этом, снял с кровати все остальное белье. Для этого пришлось отодвинуть столик — теперь он частично перекрывал дверной проем, а начиненная импровизированной взрывчаткой ножка оказалась притиснутой вплотную к замку. Белье он отнес к умывальнику и оставил там.

Наконец О’Рурк решился даже на такую крайность, как перенос матраса в ванную. Там он прислонил пенорезиновый тюфяк к металлическому листу ширмы-перегородки — защита получилась достаточно надежная. Калли приготовил набор сердитых и путаных доводов — на случай, если охрана, встревоженная странными маневрами арестанта, поспешит задать несколько вопросов относительно причин его выходящего за привычные рамки поведения. Однако охрана признаков беспокойства не выказывала, и он занялся стиркой, чтобы убить медленно тянущиеся утренние часы.

Стирая белье, он — под воздействием однообразной работы — впал в полугипнотическое состояние, из которого был вырван громом взрыва. Годами выработанные рефлексы бросили Калли на пол; накрыв голову руками, он прижался к матрасу. Но удара взрывной волны он так и не почувствовал. И лишь секундой позже до Каллихэна дошло, что слышал он вовсе не взрыв самодельной бомбы.

Он заглянул в комнату и нашел ее в прежнем состоянии. Все пребывало на старых местах — в целости и сохранности. Снова донесся громовой раскат: это металлическая дверь камеры гремела под ударами кулаков — или даже прикладов?

— Калли? Ты здесь? — это был голос Листрома. — Отойди подальше от двери. Через минуту мы тебя вытащим.

Калли увидел, как металл возле замка засветился красным, потом обозначилась тонкая темная линия надреза; она становилась все шире, показался кончик бледного огня сварочной горелки. Вдруг в коридоре затрещали выстрелы, кто-то пронзительно закричал, затопали сапоги.

В этот миг Калли вспомнил о своей доморощенной бомбе. Одним прыжком он достиг двери, схватил столик и швырнул его в сторону ванной, за перегородку. Потом кинулся в дальний угол и присел.

Темная линия надреза на металле двери оставалась какой была — резать почему-то перестали. Бледная струя пламени резака тоже исчезла.

— Быстрее! Вытаскивайте меня! — крикнул Калли в надежде, что голос его все же расслышат сквозь шум. — У меня здесь бомба, она вот-вот взорвется!

Возня, топот и выстрелы в коридоре не прекращались. Огонек горелки так больше и не появился. Кажется, его не услышали.

Калли сидел, скорчившись в своем углу. Вдруг пониже замка появилась черная точка — она постепенно выросла, показался огонек горелки. Описывая дугу, огонек двинулся вверх, на соединение с уже прорезанной щелью. Потом, не дойдя до конца, остановился. Несколько секунд ничего не происходило. Потом раздался грохот — словно прямо в комнате взорвалась небольшая бомба, отчего Калли инстинктивно втянул голову. Когда он снова посмотрел на дверь, замок уже висел на изогнутой полоске металла.

Дверь рывком распахнули. В комнату ворвались люди со здоровяком Листромом во главе. О’Рурк кинулся им навстречу, стараясь вытолкнуть обратно в коридор, подальше от двери.

— Наружу, наружу… — крикнул он; рядом мелькнуло лицо Алии — у Калли внутри похолодело. — В комнате бомба!

На этот раз его услышали, люди врассыпную бросились вдоль коридора. Из комнаты в спину Калли полыхнуло огнем, завизжали осколки. О’Рурку показалось, будто его огрело сзади громадным мешком с песком. Он упал.

Каллихэн был оглушен, но лишь на несколько секунд. Тело его, как у хорошего боксера, само знало что делать. Он вскочил; туман перед глазами уже начал рассеиваться. Прямо перед собой он увидел Алию. Листром, падая, сбил ее с ног, но девушка уже поднималась — как и многие остальные. Увидев Калли, Алия всхлипнула и бросилась в его объятия, прижавшись так крепко, словно до окончания времен не собиралась выпускать Калли на свободу.

По счастливой случайности никто не был ранен, хотя весь пол в коридоре засыпало осколками — это было все, что осталось от мебели. Кто-то вдруг неуверенно засмеялся, к нему присоединились другие голоса. Несколько секунд спустя хохотали почти все, как дети на празднике, где вдруг произошло что-то неожиданное и смешное. Даже Алия, чуть отодвинувшись от Калли, дрожащей рукой смахнула слезы с ресниц и тоже принялась смеяться.

Первым посерьезнел Калли. Постепенно успокоились и остальные. Глядя на его суровое лицо, они мало-помалу переставали смеяться. Калли осмотрелся — здесь был не только Листром, но и Вил, Доук, Пит Хайд, даже седовласый Том Доноу.

— Как вы меня отыскали? — поинтересовался О’Рурк.

Листром показал на Алию.

— Она сумела выяснить, куда тебя упрятали… С помощью этого вот человека… — он кивнул, указывая на Тома.

— Но почему ты здесь, с Лисом? — Калли обернулся к Алие. — Как ты здесь очутилась?

— Я уговорила Листрома взять меня с собой. Я подумала… Если у тебя неприятности, я смогу помочь, поговорить с папой… — она с виноватым видом замолчала.

— Ничего страшного, — мягко сказал Калли. — Теперь уже не придется.

— Верно, — согласился Листром. — Но если бы она меня не подгоняла, мы опоздали бы на день-два.

Он рассказал Калли, как развивались события последних недель. Следуя приказу О’Рурка, Листром привел корабли к Калестину, посадил всю эскадру на каменистое сухое плато не далее как в десяти милях от фермы, принадлежавшей космическому экс-угонщику, прошедшему огонь, воду и медные трубы — тертому малому по имени Эмили Хазек. Едва успела рассеяться поднятая посадкой пыль, как показался Хазек собственной персоной, а с ним еще десяток фермеров-соседей. Листром поведал им новости о событиях в Калестин-сити и передал приказ О’Рурка.

Человек калибром помельче поинтересовался бы, какое Калли имеет право приказывать, но Хазек был не из таких — что и доказал делом. Изрыгая проклятия на полудюжине разных языков одновременно, он сунул бразды правления хозяйством своей милейшей молодой супруге, от которой последние полтора года его не могли оторвать никакие силы Вселенной. Через два дня, прочесав фермерские районы, он прибыл к Калестин-сити во главе армии из двенадцати тысяч вооруженных фермеров на вездеходах-глайдерах с турельными лазерными установками.

Слухи о приближении армии Хазека опередили само ополчение, и наемники Ройса позорно бежали. Эмили разогнал остатки Ассамблеи, швырнул Ройса и его приспешников за решетку, после чего составил новую Временную Ассамблею, назначив себя спикером.

Это новое законодательное собрание выслало корабли-курьеры на все остальные планеты Приграничья — с приказом вооружить и отправить в их распоряжение все имеющиеся корабли, а также начать подготовку к отражению возможной внешней атаки. Тем временем Калестин-сити тоже занялся возведением системы обороны против нападения с орбиты.

К моменту, когда персонал космопорта закончил работу и эскадра Листрома с полностью укомплектованными экипажами готова была стартовать, три четверти кораблей Приграничья уже собрались у Калестина. Конечно, смешно было надеяться, что такая космическая самооборона-ополчение устоит против хоть одного крыла регулярного молдогского флота. Но на сканерах инопланетян десяток этих кораблей, одновременно входящих в прыжок, вполне можно было принять за боевое охранение армады, обороняющей Приграничье.

Тем временем, при содействии Эмили и под нажимом Алии, Листром в предельно краткий срок покинул Калестин и отправился к Земле. Флот его представлял собой сборную эскадру из пятидесяти кораблей всех родов и видов.

На расстоянии одного прыжка от Солнечной системы крупномасштабный сканер на борту «Нанш Ракх» засек появление флота, и Пит Хайд верно угадал в нем команду Листрома, а не передовой отряд молдогов. Пит немедленно поднял «Нанш Ракх» навстречу с Листромом, которая и состоялась на безопасном расстоянии от лунной Базы.

Листром отослал «Нанш Ракх» обратно на Землю вместе с Алией, чтобы выяснить судьбу Калли, а сам во главе группы из трех молдогских кораблей совершил посадку на лунной Базе — как и приказывал ему О’Рурк.

В душе Листром не мог представить себе, что ему удастся обмануть или напугать командование Базы. Но он отличался упрямством и всегда исполнял приказы от и до, а кроме того понимал, что визит на Базу может сработать как блеф, поддержав Алию и всех остальных, находившихся в этот момент на Земле. Себя и команды трех молдогских кораблей верзила полагал в относительной безопасности. По молдогским кораблям стрелять не станут — пока не удостоверятся на сто процентов, что на борту нет молдогов. В самом худшем случае он сможет спокойно удалиться. В лучшем — поможет надавить на Трехпланетный Совет, заставив его освободить Калли.

К большому удивлению Листрома, арест О’Рурка и перспектива вторжения молдогской армады оказали на измученное давними страхами человечество ожидаемое воздействие — именно то, на которое рассчитывал Каллихэн. Адмиралы лунной Базы уже потеряли твердость духа. Листром не знал, что при первом же появлении его кораблей на сканерах Базы они пришли к заключению: молдоги, потеряв терпение, явились наводить порядок.

Все остальное сделали почти суеверный страх перед иноразумными существами и реакция на арест Калли. Офицеры лунной Базы были такие же люди, как и остальные жители Старых Миров. Услышав, что эти ужасные молдоги заключили союз с жестокими варварами-приграничниками, персонал лунной Базы потерял волю к сопротивлению. Командующий, адмирал Пилхард, хорошо понимал, что отдай он приказ сражаться, большая часть его подчиненных откажется. Вздохнув — ведь он был уже пожилым человеком, который лично не имел желания развязать межзвездную войну с последующим взаимным истреблением людей и молдогов — адмирал решил сдаться на милость приграничников. По крайней мере, приграничники были людьми. Он не стал консультироваться со своими начальниками в Трехпланетном Совете. Он предпочитал не рисковать — вдруг с Земли придет приказ драться?

Таким образом, не пролив ни капли крови, Листром, к собственному изумлению, оказался во главе восьмидесяти процентов космических сил человечества. Он несколько растерялся, поскольку не знал, что делать дальше. Впрочем, он хорошо понимал, что действовать нужно — и быстро. Оставив два корабля охранять захваченную Базу, он направился на Землю, к космопорту Лонг-Айленда, где предполагал отыскать Алию, Вила и остальных, ушедших На борту «Нанш Ракх» выручать Калли. Только О’Рурк мог возглавить переворот.

На Земле уже знали о случившемся — лазерная связь работала безупречно. Остальное сделали слухи. Космопорт оказался покинутым, повсюду царил хаос, население, подобно кроликам в норах, затаилось в своих домах, поскольку бежать было некуда.

Корабль Листрома опустился почти рядом с «Нанш Ракх». По видеофону Листром связался с Вилом, Доуком и Алией, которые вместе с Томом Доноу находились в офисе советника Брейта. Доноу, совершенно потрясенный последними событиями и тем воздействием, которое они произвели на Амоса, открыл Алие место заключения Калли. Как раз в этот момент в офис ворвались Листром, Пит Хайд и десяток вооруженных до зубов приграничников. Охрана особого сопротивления не оказала.

— Где сейчас Амос? — быстро спросил Калли, как только Листром закончил рассказ.

— В конференц-зале Совета, на шестьдесят втором этаже, — ответил верзила. — Доноу сказал, что ты знаешь, как туда пройти…

— Вперед! — перебил его Калли, помчавшись по коридору. — Где лифт?

— Туда! — Листром, догнав его, показал в сторону блока лифтовых шахт.

Встав на один из больших многоместных дисков, уплывающий вверх, Каллихэн повернулся к Листрому.

— Ты оставил своих людей командовать лунной Базой?

— Да.

— Передай, пусть объявят боевую готовность. Не думаю, чтобы флот молдогов появился так быстро, но… лучше быть наготове.

Листром снял с ремня коммуникатор и связался с «Нанш Ракх», а Калли тем временем обернулся к Хайду:

— Как далеко находятся молдоги, Пит?

— Не менее трех прыжков, — ответил астрогатор. — В последней сводке упомянут одиночный корабль, приближающийся к Солнечной системе. Не иначе, как Рун и его младшие Братья.

— Значит, он скоро будет здесь. Возможно, уже совершил посадку. Где принцы? На борту «Нанш Ракх»?

— Да, — подтвердил Пит.

— Приведи их сюда. И чтобы ни одна пушинка на них не упала — даже если придется охранять их всей командой!

— Понял.

На очередном этаже Пит покинул платформу лифта и поспешил к шахте, в которой диски уплывали вниз.

— Вил?

— Да, Калли? — седовласый антрополог стоял за его спиной.

— Пошли человека на нижний этаж, пусть узнает, как скоро явится сюда Рун. Пусть вызовет тебя, как только что-нибудь узнает.

Вил повернулся к одному из приграничников штурмового отряда.

— Калли… — Это был голос Алии. — Что ты думаешь делать дальше?

— Попробую уговорить Амоса, чтобы он передал мне право вести переговоры с Руном и его братьями.

— А если он не послушает тебя? — спросил Листром.

Калли быстро взглянул на верзилу Листрома, потом на Алию — та пристально смотрела ему в глаза.

Тогда… все равно придется вести переговоры, — сказал он.

Ты убьешь папу? — глухо сказала Алия. — Молдоги не поверят тебе, если он сам не скажет, что передает власть в твои руки — или пока они не увидят его мертвого тела.

— Необязательно. К тому же, я все еще полагаю, что смогу его убедить.

— Не сможешь. Теперь уже никто… не сможет. Неважно. Делай, что считаешь нужным. Для блага всех нас…

— Но я в самом деле уверен… — не договорив, Каллихэн быстро оглянулся. — Вил, вы с Доуком… Где Доук?

Вил как-то странно посмотрел на Калли.

— Я только что отослал его вниз.

— Верни его! — воскликнул Калли. — Вы оба должны быть со мной во время встречи с Руном. Он должен видеть полного Демона, правильно? Или я ошибаюсь?

— Нет, — с трудом выговорил Вил. — Если ты собираешься продолжить переговоры с адмиралом Руном, это лучше делать полной триадой.

— Тогда верни Доука. Немедленно… — Вил медленно повернулся. — Нет, погоди, не ты. Ты нужен мне здесь. Харв… — обратился О’Рурк к одному из приграничников. — Отыщи Доука и передай приказ — немедленно вернуться ко мне.

— Подожди… — начал Вил, но Харв уже спрыгнул с диска и пропал из виду на ушедшем вниз этаже. Вил пожал плечами.

— Приехали, — сообщил Том Доноу.

Платформа остановилась. Он вышел в тот самый круглый холл, который Калли хорошо помнил. Сейчас здесь не было ни души. Вслед за Доноу они прошли по коридору к массивным резным дверям из красного дерева; створки их были распахнуты настежь. Наконец они достигли зала Совета.

Амос в одиночестве сидел за столом на возвышении; на экране за его спиной виднелось небо, солнце на котором уже клонилось к закату. Зал ничуть не изменился со времени ареста О’Рурка, только три кресла напротив Амоса были заменены сиденьями вроде больших подушек, которыми пользовались молдоги. Правая рука Брейта лежала на каком-то черном предмете на столе, размерами и внешним видом напоминавшем коробку из-под обуви. Советник смотрел прямо перед собой и не заметил тихо вошедших в зал людей — толстая ковровая дорожка скрадывала звук шагов.

— Так, — сказал Калли. — Алия, ты идешь рядом со мной. Вил и Лис — тоже. Остальные — за нами, но не слишком близко.

Их шаги по паркету зала отдавались эхом, казавшимся оглушительным. Амос поднял голову. Он пристально смотрел на идущую к нему делегацию, пальцы крепко сомкнулись на черной крышке странной коробки.

— Стойте там! — хрипло приказал он, когда до стола оставалось футов десять. — Или я взорву и вас, и все остальное. Клянусь!

Калли остановился.

— Так-то лучше, — сказал Брейт. — Ты ведь знаешь, я всегда без страха делал то, что должен.

— Не сомневаюсь, Амос, — спокойно произнес Калли. — Я знаю, что пугать тебя бесполезно. Но как именно ты собираешься нас взорвать?

Амос погладил черный ящичек.

— Видишь?

— Вижу.

— Я предполагал, что когда-нибудь окажусь в такой вот ситуации, — словно размышлял вслух Брейт. — Я пытался доказать молдогам, что мы не намерены с ними воевать, что Старые Миры им не угрожают. Но я позаботился и о запасном варианте — на случай, если мы не сможем ничего доказать и окажемся без средств ведения войны. С помощью этого пультика, — он ласково похлопал черный ящик, — я могу подать специальный сигнал — и практически все военно-космические комплексы Солнечной системы будут взорваны, включая лунную Базу — она в первую очередь. Том, подтверди.

— Это правда, Калли! — послышался испуганный голос Доноу. — Еще пять лет назад Совет приказал тайно заложить заряды — даже военные об этом ничего не знали. Амос убедил всех, что военный переворот и захват власти Приграничьем — лишь вопрос времени. Он в самом деле может все взорвать…

— Достаточно, Том, отдохни, — перебил его Брейт. — Калли уже знает достаточно. Поэтому ни шагу дальше, вы все! Ждать придется недолго. Пять минут назад я получил сообщение: Рун и остальные послы уже совершили посадку. Они будут здесь через несколько минут. Я передам всех вас в их руки — пусть поступают с вами, как считают нужным. Ибо вы — предатели рода человеческого.

Советник посмотрел на Калли, на Тома, на Алию, на тех, что стояли поодаль, потом снова на Алию. Взгляд его был холоден, как лед.

— Все вы, — хрипло повторил он, — все вы — предатели.

25

Наступила тишина.

— Через несколько минут? — заговорил наконец Калли.

— Пять или меньше;— ответил Брейт.

— Слишком долго, — странно тихим голосом сказал Калли. — Они не успеют.

— Не успеют? — запавшие глаза Амоса были устремлены на Калли.

— Не успеют тебя спасти, — объяснил Калли.

— Спасти меня? — хрипло засмеялся советник. — От чего?

— От себя самого. Ты намерен использовать пульт, не так ли, Амос? Как только войдут Рун и послы, ты подашь сигнал и взорвешь лунную Базу. И все прочие — только чтобы показать молдогам, что они могут не опасаться людей. А как они поступят с Приграничьем — это не имеет значения, так?

Вил, стоявший за спиной Калли, издал какой-то странный звук — не то кашлянул, не то хотел что-то сказать, — но у него не получилось.

— Вы это сделаете? — он справился с голосом. — Вы что, вообще молдогов не понимаете? Если вы разоружитесь, это не убедит их в вашем дружелюбии! Как раз наоборот! Вы абсолютно не представляете природы мышления молдогов…

— Конечно, не представляет, — вмешался Каллихэн. — Но не трать зря силы, Вил. Даже если бы Амос разбирался в способе мышления молдогов, ничего не изменилось бы. Он уже принял решение. Не так ли, Амос?

— Именно так, — хладнокровно сказал Брейт, глядя на О’Рурка сверху вниз. — Как только Рун войдет… Думаешь напасть на меня? Даже не мечтай, Калли. Эту комнату я тоже могу взорвать.

— Вместе с собой?

— Вместе со мной, — кивнул советник. — Думаешь, это меня остановит? Меня не испугаешь, я же тебе говорил.

— Да, внешней угрозой тебя не испугаешь, верно, — согласился Каллихэн.

— Что? Что ты имеешь в виду? — Амос пристально посмотрел на О’Рурка.

— У всех есть тайные страхи, — спокойно сказал Калли. — Человек может не испугаться разъяренной толпы, но если окажется в темной комнате…

— Я не боюсь темноты, — отрезал Амос.

— Нет, боишься. Есть одна такая особая темная комната, Амос.

Алия, стоявшая рядом с Калли, вдруг громко вздохнула. О’Рурк положил руку ей на плечо, не давая себя перебить.

— Все эти годы ты был слишком занят, чтобы вспоминать о ней, — продолжал Калли. — И ты готов устроить всему остальному человечеству братскую могилу — лишь бы только спрятать в ее глубине эту маленькую темную комнату. У тебя мания, Амос. Ты боишься глубокого космоса.

— Я боюсь глубокого космоса? Я полжизни провел на борту космических кораблей! — фыркнул Брейт.

— Не о том речь. Ты боишься того, что может таиться в глубинном космосе. Ты ведь понимаешь меня, Амос? Большая часть людей на Старых Мирах больны этой манией. Вот почему ты так популярен, вот почему ты выигрывал на выборах — и не один раз. Вот почему ты можешь диктовать свои условия остальным членам Совета. Общество выбирает лидеров по своему образу и подобию. Ты стал самым влиятельным членом Совета потому, что больше остальных похож на людей, которые поставили этот Совет управлять собой!

— Калли, — медленно произнес Брейт. — Ты ведь не настолько глуп, чтобы всерьез надеяться заговорить мне зубы?

— Возможно. Но если ты не хочешь меня слушать, я не смогу тебя спасти.

Советник фыркнул.

— От чего?

— Я уже сказал — у тебя фобия. Это болезнь, корни ее — социокультурного происхождения. Глубоко внутри — там, где притаилось твое темное животное подсознательное «я» — у тебя есть картинка: территория, которая по праву принадлежит человечеству. И границы ее — это пределы Солнечной системы.

— Но это же факт! — отрезал Брейт.

— Нет. Мы должны следовать мышлению молдогов. Они считают, что межзвездной расе принадлежит столько пространства, сколько она может удерживать и использовать. Так мыслит действительно галактическая раса. Вот почему в Приграничье никто не боится жить за пределами Солнечной системы. Мы не лезем из кожи вон, чтобы доказать себе, будто не имеем права жить там, где живем — в отличие от вас, космофобов!

— Из кожи вон? — мрачно захохотал Брейт.

— Именно. Ты морально и психологически схлопываешься, лишь только сунешь нос за границы Системы. А потом оправдываешь этот коллапс теорией, согласно которой не имеешь права там находиться.

Советник снова захохотал. Казалось, он наслаждался собственным смехом, потому что, запрокинув голову, смеялся громче и громче. Но когда Калли сделал шаг вперед, он сразу же замолчал. Пальцы его крепче обхватили черную коробку пульта.

— Стой, где стоишь! — рявкнул он.

— Стою, — успокоил его О’Рурк.

— Хорошо, — Брейт откинулся на спинку кресла и усмехнулся. — Итак, мы, космофобы Старых Миров, саморазрушаемся, чтобы доказать, будто ты прав! — Он снова хихикнул. — Ты кое-что забыл, Калли.

— А именно? — поинтересовался Каллихэн.

— То, что я жил на Калестине, и это никак на меня не повлияло. Если бы я не видел, что произошло с беднягами в гарнизоне Фортауна, я бы до сих пор мог оставаться губернатором Калестина. Но после Фортаунской резни понял, что обязан вернуться и добиться, чтобы Старые Миры узнали, какая это смертельная опасность для человечества — Приграничье; чтобы они поняли — люди, оказавшись за пределами Системы, перестают быть людьми. Но я — я остался прежним, меня болезнь не тронула. — Он подался вперед и понизил голос, глядя Калли в глаза. — И знаешь, почему?

О’Рурк молчал.

— Я тебе скажу. Я был слишком крепок! И люди — здесь — это чувствуют! Вот почему они меня выбрали, доверяют мне!

Каллихэн молча смотрел на него. Потом медленно повернулся в сторону дверей — они стояли распахнутыми, так что были видны коридор и кусочек пустого холла. Калли просто стоял и глядел. Не меньше минуты Брейт в молчании созерцал затылок О’Рурка. Потом хриплым шепотом сказал:

— Что с тобою случилось? Что ты там высматриваешь?

— Твою темную комнату, — отозвался, не оборачиваясь, Калли. — Ты хочешь меня выслушать? Что ж, готовься. Это может начаться в любую минуту.

Хрипло вздохнув, советник выпрямился. Потом фыркнул и посмотрел в сторону, на экран — солнце уже висело над самым горизонтом.

— Калли… — нерешительно начал Вил.

— Тихо! — не повышая голоса приказал Калли, продолжая всматриваться вглубь коридора. — Всем молчать! Ни слова!

Наступила тишина. Секунды тянулись, как часы…

— Пора! — сказал Калли. И хотя голос его был почти шепотом, всем показалось, будто по залу прокатилось эхо. — Пора, Амос! Время истекло!

— Что? — Вздрогнув, Брейт посмотрел на Калли, на тех, кто стоял за его спиной, потом перевел взгляд на двери. По ковровой дорожке к залу беззвучно приближался Доук. — Что ты хочешь этим сказать? — советник подался вперед, прикрыв ладонью глаза — с экрана било закатное оранжевое солнце. — Это еще кто такой?

Доук уже прошел половину коридора, озадаченно глядя на собравшихся в зале людей. Потом взгляд его упал на Брейта, сидевшего за установленным на возвышении столом. Словно заколдованный, он смотрел на советника, и шаг его стал неуверенным. Потом, не отрывая взгляда, он пошел быстрее, и еще быстрее.

— Кто это, я спрашиваю? — выкрикнул вдруг Амос.

Словно услышав сигнал, Доук бросился бегом. Оттолкнув Калли, Вил прыгнул на возвышение — туда, где сидел Амос. Теперь Доук мог его хорошо видеть.

— Доук! — каркнул Вил. — Назад! Это не он! Клянусь, это не он!

Но тот уже мчался к подиуму — он видел только Амоса Брейта; Доук был бледен, как смерть, лицо его перекосилось, словно он сдерживал крик… одно-единственное слово…

— Отееее…

Никто не успел сообразить, что происходит. Доук врезался в столпившуюся на его пути группу, как камень в гладь пруда. Кто-то упал, Доук вынырнул из сумятицы, в руке его был любимый тюремный нож, лезвие которого теперь отблескивало красным.

— Останови его, Лис! — крикнул О’Рурк, бросаясь наперерез. Но Листром отшатнулся, по руке его заструилась кровь… Доук оказался прямо перед Калли… нырнул под вытянутую руку… до стола оставалось всего два шага…

За спиной Каллихэна, — он стремительно обернулся, понимая, что не успеет уже, — дважды прогремел старомодный револьвер Вила, тот самый, который антрополог таскал несколько месяцев, ни разу не использовав.

Калли увидел Вила с древним орудием убийства в руке — из ствола змеился дым, лицо старика перекосилось, седые волосы разметались. Рядом, как изваяние, застыл Амос Брейт. Худенькая фигурка Доука падала — две пули словно молотом ударили в него, остановив бег.

Вил отшвырнул револьвер, спрыгнул с возвышения и упал на колени рядом с Доуком. Советник прижимал к себе черный ящичек пульта, с опаской глядя вниз. Лицо у него было удивительно глупым.

— Зачем… — пробормотал Брейт, — зачем ты меня спас?

Вил разорвал рубашку Доука, чтобы осмотреть раны. Потом он поднял голову и бросил на Брейта свирепый взгляд.

— Это ваш сын. Калестин, Фортаун.

Брейт окаменел. Сначала казалось, будто он не понял слов антрополога. А потом он стал странно оседать.

— Сын… — пробормотал он. — Значит… его не убили… Боже… Нет, не он…

Пульт выпал у него из рук. Но советник словно не заметил, что остался без черной коробки. Пошатываясь, Брейт сошел с подиума. Ноги у него подкосились, и он упал на колени по другую сторону от распростертого тела Доука. Подняв потрясенное лицо, Амос посмотрел на Калли.

— Это правда, — хмуро подтвердил О’Рурк. — Я старался сделать так, чтобы вы не встретились, чтобы он не вошел сюда, но…

— Он умер? — Это был голос Алии. — Вил?..

— Нет, — хрипло сказал Джемисон.

Руки его быстро двигались, словно обладали собственной независимой волей, и не имели никакого отношения к седовласому старику — Сейчас я остановлю кровь, и если мы быстро доставим его в больницу… — Он взглянул на Брейта. — Доук думал, будто вы убили его мать, потому что на вас всегда была военная форма, когда вы приходили. Я не мог рассказать ему раньше… Тогда бы он понял, что мне все известно — о вас и его матери…

— Но откуда вы… — Амос изумленно смотрел на Джемисона.

— Я часто наведывался в Фортаун, старался помочь, чем мог, — объяснил антрополог. — Было уже ясно, что добром дело не кончится. Так я услышал, что и вы там… бываете. Я нашел мать Доука — за ночь до того, как ее увидели вы… она была уже мертва. Одна из женщин уже забрала Доука, но об этом я узнал позже. Доук так и не узнал, кто вы на самом деле. Мать всегда отсылала его, когда вы приходили. У него остался только медальон с вашим портретом. Потому он и подумал, что вы — один из солдат гарнизона и убили его мать, напившись в ту ночь до бесчувствия. Все эти годы он охотился за вами, чтобы отомстить.

— Лучше бы он меня убил… — Брейт заплакал, как старик; он стоял на коленях, качался и плакал. Потом вдруг начал валиться на бок — Алия подхватила его, как мать подхватывает ребенка. Советник жалобно посмотрел на нее.

— Алия… — пробормотал он. — Я не мог… рассказать тебе…

— Думаешь, я не догадалась? Давным-давно! — сердито воскликнула девушка, обнимая отца. На глаза ее тоже навернулись слезы. — Думаешь, я не знала обо всем еще до того, как мы улетели с Калестина? Но я понимала: если хотя бы слухи о том, что произошло с тобой на Калестине, проникнут на Землю, ты потеряешь место в Совете… И я сказала себе: ты — великий человек, несмотря ни на что. Именно тот человек, который им здесь нужен! И пока Калли… — Запнувшись, она посмотрела на О’Рурка. — Но ведь ты тоже знал! — воскликнула она. — Откуда?

— Наверное, подсмотрел портрет в медальоне Доука, — не поднимая головы, проворчал Вил, продолжая накладывать повязку. Без куртки и рубашки Доук казался таким слабым и худым!

— Нет, я не подсматривал, — Каллихэн покачал головой. — Просто Доук слишком похож на тебя, Алия. Этого нельзя не заметить. Может, кто-нибудь другой и не обратил бы внимания, но только не я. И у него походка, как у Амоса. И едва я угадал главное, обнаружилась еще сотня мелких деталей… — Он повернулся к Джемисону. — Знаешь, когда я понял наверняка? Когда Доук балансировал на скользких направляющих, заставляя Совет Сопротивления принять вас двоих в число совершающих побег. Амос сделал бы это именно так, как Доук — точка в точку.

— Ну, сойдет, — сказал Вил, кончив бинтовать. — Отнеси его на нижний этаж, Лис, и узнай в справочном, где ближайшая больница…

Но едва Листром нагнулся, чтобы взять на руки Доука, который так и не пришел в сознание, как возле двери послышался шум, и в зал ворвался запыхавшийся курьер.

— Молдоги… Адмирал Рун! — выдохнул он. — Уже в лифте… С двумя братьями…

— Быстро! — приказал О’Рурк Листрому. — Переодень несколько человек в полицейскую форму… Доука вынеси через боковую дверь — она ведет в личный кабинет Амоса. Амос, покажи Лису, куда идти. Амос, да возьми себя в руки, наконец — Доука поставят на ноги, можешь не сомневаться! Все остальные — выметайтесь отсюда, и как можно скорее! Нет, только не ты, Алия. Вил, мне будет нужна твоя помощь.

— Какая от меня польза, если нет Доука? — проворчал Вил.

Листром с Брейтом выводили людей из зала через кабинет советника.

— Ты должен иметь полную триаду, чтобы вести переговоры с триадой Руна, — сказал Джемисон. — И я уверен, Рун уже имеет описания нашей внешности. Кто займет кресло Доука?

— Алия, — лаконично ответил О’Рурк.

Он схватил испачканную кровью рубашку Доука, швырнул ее в угол, за кресло, потом сбросил обмотанное вокруг талии полотенце и сунул его Алие.

— Вот, прикрой голову.

Сначала Алия смотрела на него, не понимая, но потом быстро схватила полотенце.

— Зачем? — Вил удивленно переводил взгляд с Каллихэна на девушку.

— Калли ведь сказал! — нетерпеливо воскликнула Алия. — Мы с Доуком похожи! — Углом полотенца она принялась энергично стирать с лица косметику. — Вил, передайте мне куртку Доука! Жалко, зеркала нет… Вот! Теперь я складываю полотенце как косынку, чтобы не было видно волос… — сложив полотенце треугольником, она одной рукой подняла волосы, а другой повязала полотенце вокруг головы, туго затянув концы. — Вот! Ну, как я теперь выгляжу?

Девушка была одного роста с Доуком, и куртка пришлась ей впору. Если не считать косынки, придававшей Алие несколько пиратский вид, она и в самом деле была очень похожа на своего сводного брата.

— Чудесно! — сказал Калли. — Теперь занимаем места за столом, быстрее!

Троица едва успела опуститься в кресла, когда появились несколько приграничников в кое-как натянутых мундирах Всемирной полиции, с пистолетами на боку и поспешно заняли места по обе стороны входа. Несколько секунд спустя в проеме показались три молдога в обычных длинных балахонах. Они направлялись к столу, за которым с торжественным видом восседали Калли, Вил и Алия. Балахоны молдогов, почти доходившие до пола, создавали впечатление, будто послы не идут, а плывут, скользя над полом. Тот, что шел в середине триады, был выше остальных — он почти не уступал ростом Калли. Более того, в нем чувствовал жесткость и неуступчивость. Пораженный О’Рурк понял, что снова неведомо каким образом узнал адмирала Руна. Его необычный рост, внутренняя напряженность — все это он заметил еще во время визита адмирала на плавучую тюрьму, когда Калли с товарищами совершил побег.

Теперь, снова увидев Руна, Каллихэн почувствовал возвращение чувства сопереживания, невидимой эмоциональной связи. Узнав адмирала, О’Рурк начал постигать небольшие различия между ним и младшими Братьями. Он заметил, что щеки Руна более впалые, морщинки под глазами резче, а туго обтягивающая череп кожа, кажется почти прозрачной.

Молдоги плавно приближались. Люди молча смотрели на них. Когда триада остановилась у возвышения, Калли поднялся, вместе с ним — Алия и Вил.

Глаза Руна встретились со взглядом Калли — и О’Рурку показалось, что глаза молдога странным образом западают, как бы уходят вглубь черепа, подобно глазам того капитана на захваченном молдогском курьере, который бросился на Калли. Несколько секунд Рун стоял неподвижно, потом взгляд его опустился, он уставился на пятна крови Доука, все еще темно и влажно блестевшие на паркете. Адмирал пристально смотрел на эти пятна, потом снова поднял голову и взглянул в лицо Калли.

Наконец он заговорил — медленно, тщательно выговаривая слова. Его английский был почти лишен акцента.

— Мы пришли, чтобы беседовать с моим Крайне Достойным кузеном Брейтом. Вместо этого нас встречают лица, осмелившиеся издеваться над нами, изображая персонаж из нашей легенды. Эти лица захватывали наши корабли, угрожали жизни и здоровью наших людей. Где сейчас находится мой Крайне Достойный кузен Брейт?

— Прошу извинить меня… — начал было Калли по-английски, но тут же оборвал себя и перешел на молдогский: — Я сожалею, но лицо, о котором вы (личность) ведете речь, больше не имеет права говорить от лица всего человечества. Следовательно, вам придется говорить со мной (личностью) — Каллихэном О’Рурком Уэном, и с моими братьями — Вильямом Джемисоном и Доуком Тауншендом. Среди нас произошло то, что у вас называется Переменой Аспекта Достоинства. Теперь я (личность), мои септ, семья и клан — а это все мягколицые, живущие на планетах Плеяд — теперь мы (все поименованные люди) возглавляем человечество.

Рун снова молча посмотрел на Калли, потом заговорил по-молдогски:

— Следовательно, ты (личность), — сказал он веско, — будешь отвечать мне (личности). Потому что вы, люди, должны ответить перед нами, молдогами. Ты (личность) ответишь за вас (всех людей).

26

На мгновенье в зале повисла полнейшая тишина. Потом Калли спокойно проговорил:

— Нет. Отвечать будете вы. Отвечать перед нами. Ты (личность) будешь отвечать мне (личности).

В лицах инопланетян не дрогнула ни одна черта. Помолчав немного. Рун ответил:

— Ты (личность) хорошо говоришь на языке молдогов. Но все же ты можешь говорить одно, а понимать другое.

— Нет, — возразил О’Рурк. — Здесь нет ошибки. Я (личность) говорю то, что подразумеваю. Позволь, я повторю сказанное на родном языке мягколицых, — он перешел на английский: — Ты, твои братья и твой народ — вам придется сейчас ответить за все обиды, нанесенные моему народу. — Он снова перешел на молдогский: — Не присядешь ли с нами (триадой), чтобы обсудить это дело?

Рун явно размышлял, какое решение принять. Потом поднялся на подиум, к столу; братья последовали за ним. Они заняли сиденья-подушки, расположившись лицом к лицу с Алией, Калли и Вилом. Молдоги сидели, подобрав под себя ноги, но не наперекрест, как это делают на Востоке, а параллельно, так что колени смотрели прямо вперед.

— Очевидно, вы (триада) начнете с того, что объясните мне (триаде) какие основания у вас (всех молдогов) жаловаться на нас (всех людей)?

— Я (личность) удивлен, — холодным тоном начал Рун, — что ты (личность) не имеешь представления о причинах нашей обиды на людей. Ты (личность) нападал на наши корабли, угрожал жизни наших людей, нарушал наши границы, наконец, похитил Наследников Трона. Ты (личность) не станешь отрицать, что я (личность) говорю правду?

— Не стану. Но я (личность) отрицаю одно: эти действия не могут быть основанием для обиды вас (всех молдогов) на нас (всех людей). Потому что все названное тобой (личностью) — основание для нашей обиды на вас.

Несколько секунд Рун хранил зловещее молчание.

— Вижу три объяснения твоим словам, — сказал наконец адмирал. — Первое: твои слова лишены смысла, потому вы (все люди) — народ безумцев; в этом случае не имеет смысла далее с тобой разговаривать. Второе: смысл слов твоих (личности) намеренно искажен, чтобы нас запутать или запугать — в этом случае нашему Достоинству нанесен непоправимый ущерб, и смысла далее разговаривать с тобой (личностью) не имеется. Третье: ты (личность) говоришь правду, слова твои имеют смысл, но я (личность) не понимаю тебя. Только вероятность существования этого третьего объяснения не дает мне (триаде) немедленно прекратить переговоры.

— Третье объяснение соответствует действительности, — подтвердил Каллихэн. — И если излагать суть кратко, в нем заключена наша обида на вас (всех молдогов). Вы не понимаете нас (всех людей). И даже не пытались понять, насколько я (личность) могу судить. Вы (все молдоги) неверно понимали действия людей и сделали их основанием для обиды.

— Как иначе возможно расценить насилие против нас (всех молдогов)? — спросил Рун. Глаза его снова казались глубоко запавшими, ушедшими вглубь черепа.

— Если взрослый без причины ударил взрослого, — спросил О’Рурк, — послужит ли это основанием для обиды?

— Определенно, — ответил Рун.

— А если взрослый ударит взрослого, чтобы не дать последнему совершить Недостойный поступок? Явится ли это основанием для обиды?

Глаза Руна казались теперь запавшими не так глубоко, как несколько секунд назад.

— Нет.

— Но и в первом, и во втором случае был совершен акт насилия. Явится ли он причиной для обиды или нет — это зависит от намерений совершившего акт. Разве не так?

— Я (личность) признаю, что слова твои (личности) верны, — согласился Рун. — Ты утверждаешь, что за вашими действиями имелась цель, нам (всем молдогам) неизвестная? И цель эта меняет основание для обиды — не вы против нас, а наоборот?

— Именно это я (личность) утверждаю.

Солнце на видеоэкране уже коснулось горизонта. Его закатные красные лучи били наискось сквозь весь зал Совета. В закатном свете молдоги казались темнее, чем обычно. Рун походил на зловещую почти черную статую.

— Тогда я (триада) хочу услышать о ваших целях. От их обоснованности будут зависеть наши (всех молдогов) действия.

— Ты (триада) сейчас о них услышишь, — сказал Калли. — Они проистекают из единого источника — факта, что мы (все люди) имеем отличную от вас (всех молдогов) систему оценки мыслей и поступков. Ты (личность) задаешься вопросом: «Достойно ли то, что я собираюсь сделать?». Я (личность) вместо этого спрашиваю себя: «Справедливо ли я поступаю?»

Рун холодно блеснул глазами.

— Я (личность) хорошо представляю это различие, — сказал он. — Мы еще несколько лет назад о нем догадались. Но и вы (все люди) знаете, что такое Достоинство, поскольку в языке вашем имеется соответствующее слово. И, следовательно, должны сознавать ответственность в поступках, которые затрагивают понятие «Достоинство» и нас (всех молдогов).

— Ты (личность), — быстро возразил адмиралу Калли, — продолжаешь упорствовать в непонимании. У вас (всех молдогов) тоже имеются слова, обозначающие то, что правильно и неправильно. Но если один из вас потерял Достоинство, успокоится ли он, сознавая, что поступил правильно?

— Ни в коем случае, — сказал Рун. — И я полагаю, ты (личность) это знаешь.

— Согласись тогда, что то же самое справедливо в отношении людей.

Рун снова замолчал — пауза длилась несколько секунд. Постепенно линии морщин вокруг его глаз стали мягче, глаза больше не были такими запавшими.

— Если это верно, — сказал он, — то нашим народам сильно не повезло: мы столь различны — и при этом вынуждены быть соседями.

— Вовсе нет, — возразил О’Рурк. — Лучше поблагодарить судьбу, что между нами, соседями, существует лишь одно большое различие.

— О чем ты (личность) говоришь? — Рун удивленно воззрился на Каллихэна. — Это не просто большое различие, оно — как расстояние между звездой и звездой. Невозможно представить разумные существа, не имеющие понятия о Достоинстве. Мы полагали, что вы (все люди) хотя бы частично имеете такое представление.

— Имеем, — откровенно согласился Калли. — Но я (личность) сомневаюсь, что вы (все молдоги) в равной степени имеете представление о правильном и неправильном, справедливом и несправедливом, потому что ты (личность) продолжаешь говорить так, словно полагаешь Достоинство более высокой мерой, чем правильность. А ведь они равны по своей важности, каждая — для своей расы.

— Едва ли тебе (личности) удастся мне это доказать, — произнес Рун; в голосе его слышалась новая нотка — по контрасту с обычно невозмутимым тоном адмирала, нота эта звучала почти взволнованно.

— Могу. И покажу, как вы (все молдоги) не понимали нас (всех людей), хотя мы вас при этом понимали.

Калли выжидающе замолчал.

— Я (личность) внимательно слушаю, — произнес Рун. — Говори.

— Отлично! — Голос О’Рурка стал тише, доверительнее. — Начну с того, что покажу, как мы (все люди) с самого начала умели понимать Достоинство — с самого первого контакта наших народов. А ты (личность) поправь меня (личность), если я в чем-то ошибусь. Договорились?

— Договорились, — согласился Рун.

— Первое… — Каллихэн загнул палец. — Когда молдоги вступили в контакт с людьми на планетах Плеяд, они не признали нас за цивилизованный народ.

— Правильно, — подтвердил Рун. — Люди обладали развитой технологией, но в поступках ваших не было ничего, подобного поступкам молдогов. Поэтому мы предположили, что вы — люди — особый вид разумных животных, с которыми нам лучше не ссориться. Вы были нам мало интересны.

— Второе… — Калли загнул следующий палец. — Вы заметили, что людей в Плеядах становится все больше, что мы строим там города, что у нас имеется общественная организационная структура. Она отличалась от молдогской, но явно была намного развитее, чем у самых разумных животных. Вам впервые показалось, что мы — тоже цивилизованный народ, межзвездная раса, хотя совершенно не похожая на молдогов. Поэтому вы закрыли границу между вами (всеми молдогами) и нами (всеми людьми), чтобы обсудить между собой наш статус.

— Это правда, — согласился Рун. — Вы правильно нас поняли.

— Далее, — О’Рурк загнул еще один палец. — Вы (все молдоги), обсудив положение, пришли к неслыханной идее: люди, оставаясь не-молдогами, являются одновременно полноправными цивилизованными личностями. Мы — не животные, мы — такие же разумные существа, как молдоги. И, следовательно, вы должны вести с нами дела, соблюдая всяческое Достоинство.

— Ты (личность) говоришь правильно, — бесстрастно подтвердил Рун.

— Следовательно, — Каллихэн опустил ладонь на стол, — вы предприняли первый шаг к Достойным отношениям с людьми. Вы предложили нам свидетельство собственного Достоинства — официально потребовали передать вам (всем молдогам) часть принадлежавшего нам (всем людям) межзвездного пространства, дабы показать нам, что молдоги — гордый, храбрый, уверенный в своем Достоинстве народ.

— Совершенно верно, — сказал адмирал Рун, — но вы на это требование не ответили Достойным требованием противоположного свойства, чтобы молдоги и люди путем Достойных переговоров установили общую границу. Через человека по имени Брейт вы неясно дали понять, что можете уступить Плеяды.

— И это был столь Недостойный поступок, что в глазах молдогов он не мог быть ничем иным, кроме как хорошо продуманным оскорблением. Мы (все люди) как бы намекали, что вы (все молдоги) недостаточно Достойный народ, недостаточно храбры и могущественны, и требуете в свое владение территорию, заранее предполагая, что требованию уступят.

— Именно так и произошло, — сказал Рун, в голосе которого звучала несгибаемая твердость — насколько человек мог различать оттенки эмоций, окрашивающие голос молдога. — Хотя и невольно, вы (все люди) не оставили нам иного выбора, как только добиваться исполнения выдвинутого требования, которое первоначально было лишь жестом Достоинства. Мы (все молдоги) вынуждены были начать войну против людей. Но ваши корабли были не хуже наших, то есть война привела бы ко взаимному уничтожению. И хотя провокация была слишком откровенной, мы предприняли попытку вступить в переговоры с человеком по имени Брейт.

— Который дал тебе (триаде) понять, — с не меньшей твердостью продолжил Калли, — что только люди, живущие на планетах Плеяд, в Приграничье, желают войны с молдогами. И ты (триада) воспринял это утверждение как дополнительное оскорбление, прекрасно понимая, что планеты Плеяд не выстоят против сил вашего флота даже одного дня.

— Правильно. Но нам удалось сдержать себя. И мы получили новое оскорбление. Ты (личность) и другие — человек по имени Брейт уверял, что все вы с планет Плеяд — вторглись в наше пространство, на наши планеты, совершая бессмысленные и оскорбительные действия, например, имитируя мифического Демона Тьмы, якобы предвещая тем самым Перемену Аспекта Достоинства. Более того, вы атаковали наши корабли, захватили их команды, нарушили рамки всякого Достоинства и похитили Наследников Трона, угрожая прервать линию наследования семьи Барти, которая возглавляет народ молдогов, что привело бы к действительной необходимости переменить Аспект. Нашему терпению пришел конец. Дальше мы (все молдоги) уступать не в состоянии, если не желаем потерять всякое Достоинство. Люди толкают молдогов к войне — да будет так! Если только ты (личность) не убедишь меня (личность), что у вас есть веские причины… — Рун показал хищным костистым пальцем на заходящее солнце — жест был очень неожиданным, потому что до сих пор молдог сидел как каменный. — …До того, как закатится ваша главная звезда. Иначе войны с молдогами людям уже не отвратить. Войны до конца!

Рука Руна упала, как плеть.

— Но сначала скажи, — попросил Калли, — верно ли я (личность) истолковал смысл ваших (всех молдогов) действий?

— Ты (личность) истолковал наши действия правильно, — сказал Рун. — Но сейчас, в критический момент, какое значение может иметь твое понимание наших Достойных мотивов?

— Потому что! — Голос Калли был подобен удару хлыста; Алия и Вил вздрогнули; О’Рурк указал пальцем на молдогов. — Я обвиняю вас (всех молдогов) в неумении и нежелании понять действия нас (всех людей), хотя мы понимали ваши действия! Обида нанесена не молдогам, а людям — весомая, обоснованная обида!

Рун, не дрогнув ни единым мускулом, хранил молчание, пока Каллихэн не опустил указующий перст.

— Я (личность) жду ответа, — сказал Рун — глаза его вновь казались глубоко запавшими, — в каком непонимании ты (личность) обвиняешь нас?

— Как я уже объяснял, люди пользуются мерилом Правильности там, где молдоги используют мерило Достоинства. Когда мне (личности) потребовалось истолковать поступки Моих Почтенных Кузенов-молдогов, предъявивших права на планеты Плеяд, я не стал задавать вопрос: «Какое право имеют они требовать Плеяды?» Нет, я спросил: «Где и как мы (все люди) затронули Достоинство молдогов?» В результате я понял истинные причины ваших действий. — Калли перевел дыхание. — Но вы (все молдоги) и ты (личность), говорящий от их имени, не сделали того же со своей стороны. Вы не спросили: «Какое право имеют люди так поступать?» Вас трогала лишь ваше Достоинство — никто из вас не увидел истинной причины. Следовательно, виноваты вы (все молдоги) и ты (личность), говорящий от их лица! — Калли подался вперед. — Скажи! — повелительно произнес он. — Кто будет более Достоин у молдогов — тот, кто пытается понять поступки своего соседа, или тот, кто таких усилий не прилагает?

Рун чуть заметно вздрогнул. Голос его уже не звучал так твердо, как прежде, но ответил он немедленно, не задумываясь:

— Двух мнений быть не может. Тот, кто прилагает усилия к пониманию, более Достоин.

— Благодарю, мой кузен Рун, — хладнокровно сказал О’Рурк. — Таким образом, мы пришли к заключению.

— Мы пришли к заключению, — согласился Рун. — Но теперь я (личность) вынужден требовать объяснения ваших действий с точки зрения Правильности.

— Я (личность) отвечу, пусть выслушает меня мой кузен Рун. В тот момент, когда молдоги выдвинули свое Достойное требование, у людей наступило время Перемены Аспекта Правильности, то есть в тот момент не было вождя, который мог бы говорить от имени всех людей.

— Я (личность) принимаю это объяснение, — сказал Рун. — Но мы (все молдоги) ценим действия, а не оправдания их отсутствия.

— Тогда я (личность) продолжу. Поскольку не было вождя, не могло быть и ответа — немедленного ответа. Мы бы дали его, конечно — как только завершилась бы Перемена Аспекта. Но в тот момент нам требовалось время, и ни Достоинство, ни Правильность не обязывали людей заявлять, что мы — народ, разделенный на две неравные части из-за Перемены Аспекта.

— Я принимаю и это объяснение, — голос Руна был лишен какой-либо эмоциональной окраски и казался очень далеким, отрешенным.

— Следовательно, — продолжал О’Рурк, — нужно было оттянуть время, давая молдогам понять, что мы переживаем Время Перемен и не в состоянии дать немедленный ответ. — Назовет ли мой кузен Рун хотя бы одно из наших действий, которое давало бы вам (всем молдогам) понять, что мы не намерены принять во внимание возможность войны?

Рун молчал несколько долгих секунд.

— Я (личность) не могу назвать подобного действия. Более того, мы (все молдоги) ждали беспрецедентно долго — насколько это позволяло Достоинство. Но ты (личность) говоришь, что вы (все люди) намеренно ввели нас в заблуждение, а это подразумевает оскорбление!

— Нисколько! Потому что мы пытались через мои (личности) поступки дать понять истинную причину нашего промедления. Неужели мой кузен Рун сам этого не видит? Зачем еще могло понадобиться мне и моим братьям, сидящим здесь, вторгаться в пространство молдогов и принимать личину Демона Тьмы? Это был знак Перемены Аспекта — единственный, который в моем понимании молдоги должны были понять и признать. Но почему было решено, будто мягколицый Демон знаменует Перемену Аспекта среди молдогов? Полагаю, что мягколицый Демон указывает на соответствующую перемену среди мягколицых!

На этот раз Рун сидел в молчании необыкновенно долго.

— Должен признать, — заговорил он, наконец, — что если сказанное — правда, мы (все молдоги) в самом деле нанесли обиду вам (всем людям), а не наоборот. И все же, похитив Наследников Трона, ты (личность) совершил поступок слишком серьезный, чтобы он был только лишь знаком Перемены. Аспект Достоинства всех молдогов оказался в опасности. Возместить ущерб ты (личность) можешь только, если вернешь тела Наследников и дашь объяснение. Какое? Этого я (личность) не могу себе представить. С точки зрения Достоинства оправдания такому поступку быть не может.

— Совершенно верно, — согласился Каллихэн. — И с точки зрения Правильности — тоже. Но если соединить Почтенность и Правильность — мы получим оправдание — единственно возможное. Сыновья и племянник Барти и их братья — живы.

— Живы? — Рун выкатил глаза. — Как такое возможно? Вы их не убили? Они не покончили с собой? Старший из них достаточно взрослый, чтобы понимать…

— Мы (триада) не позволили им совершить самоубийство, — перебил Калли, понимая, что это уже оскорбление, но сделав ставку на то, что в критический момент все условности подвергаются сомнению.

— Не позволили… — глубоко запавшие глаза Руна уставились на Калли. — Это почти самое глубокое оскорбление! Зачем же было их похищать?

— Дабы продемонстрировать, как возможно сосуществование Почтенности и Правильности, — ответил О’Рурк. — Не погрешив против Правильности, люди совершили немыслимое для молдогов — похитили Наследников Трона в период, когда среди вас не происходило настоящей Перемены Аспекта Достоинства. Но Правильность не позволила нам совершить то, что молдоги совершили бы с легкостью. Правильность запрещает нам отбирать жизнь у детей — даже детей врагов — или позволять детям отобрать жизнь у себя самих. — Калли замолчал. Но прежде, чем Рун успел что-либо ответить, заговорил опять: — Наоборот, Правильность требует от людей заботы о детях. Мы берем на себя ответственность за их здоровье и жизнь. Это аналогично тому, что подразумевает Достоинство, хотя и не одно и то же. Ты (личность) и я (личность) хорошо видим тонкости и различия в смыслах, но детям они не важны. И именно это люди надеялись продемонстрировать молдогам, пока принцы находятся в наших руках. Я (личность) полагаю, что замысел удался — ваши дети смогли понять людей, как я — молдогов, что было уже доказано.

Сначала всем показалось, будто адмирал Рун не собирается отвечать. Но он заговорил, очень медленно и отрешенно:

— Я (личность) не верю услышанному. Но даже если бы все было именно так, я не вижу со стороны молдогов стремления понять вашу странную Правильность и ее требования.

— Взгляни вокруг, кузен Рун! — твердо и убежденно сказал Каллихэн. — Сама вселенная тому доказательство. Я (личность) с самого начала всеми силами стремился к тому, чтобы две великие галактические цивилизации могли сосуществовать мирно, не поглощая или уничтожая друг друга, а сотрудничая. И ключ к сотрудничеству — ответственность, которую люди и молдоги должны принять на взаимно выработанных условиях, оценивая поступки каждой стороны ее собственными мерками…

Рун молчал, словно каменный. Калли подался вперед.

— Конечно, — сказал он, — многого мы не сможем понять до конца. Люди никогда не прочувствуют вашего братства, троичного единства сестер и братьев. Но и молдоги, соответственно, в полной мере не ощутят нашей уверенности в силах одиночки, бросающего вызов вселенной — лицом к лицу, один на один. Вы не поймете до конца, что такое наше «я». Но так ли это важно? Нам не нужны взаимные объятия, нам нужно научиться правильно воспринимать друг друга, чтобы выжить, быть друзьями и добрыми соседями по Галактике. Выбор один: взаимное уважение, приятие — или взаимное уничтожение.

Калли замолчал, и Рун снова ничего не ответил. Взгляды младших Братьев адмирала были устремлены на высокую фигуру, сидевшую в центре триады; Братья тоже хранили молчание. Калли быстро нащупал на столе коммуникатор, нажал кнопку; послышался гудок вызова.

— Найдите мне Пита Хайда, — тихо сказал О’Рурк по-английски, — он где-то рядом с залом Совета…

— Калли? — голос Пита был слышен только О’Рурку; в коммуникаторе использовался направленный сонический луч. — Я в холле. Возле поворота в коридор.

— Пит! — Каллихэн заговорил быстро, сливая слова, чтобы адмирал и его братья не уловили смысла — вся триада пристально смотрела на лидера землян, словно пыталась прочесть его мысли. — Где принцы? Ты их потерял?

— Черта с два! — пропел голос Пита. — Я с ним здесь уже полчаса торчу.

О’Рурк медленно, с облегчением вздохнул.

— Пора, Пит! Приведи их сюда, сейчас же!

— Хорошо… Я только и ждал твоего…

— Скорее, Пит!

— Понял.

Секунду спустя Каллихэн увидел в дверном проеме — двери были приоткрыты, — как по ковровой дорожке коридора к залу приближаются Пит, Листром и трое Наследников молдогского Трона. Они вошли — и принцы увидели Руна и его Братьев.

Наследники тут же вознамерились со всех ног броситься к адмиралу, но Пит и Листром удержали их за руки.

— Дядя Рун! — тоненьким голоском крикнул Хиркер, пытаясь выкрутиться из мощной лапы Листрома. — Это я (личность), Хиркер! Мягколицые не разрешали мне к тебе (личности) прийти!

Рун стремительно обернулся, его Братья тоже. Через мгновенье все трое были уже на ногах. Калли, Алия и Вил тоже поднялись.

— Отпусти их! — приказал О’Рурк Листрому по-английски, и трое Наследников помчались к возвышению, где стоял стол переговоров. У края они остановились, Хиркер — в центре, как и положено. Он направил обвиняющий палец на Калли.

— Дядя Рун! Вот эти мягколицые, которых ты (личность) видишь сейчас, похитили нас (триаду)… И вот этот не разрешил нам совершить Достойное действо! Поэтому мы (триада) до сих пор живы!

Рун шевельнулся — как-то неловко, однако, не успел и рта раскрыть, как самый младший из принцев, Отга, пропищал:

— Дядя Рун! Отведи меня (личность) на корабль мягколицых, чтобы мне разрешили посмотреть рубку управления! Даже Самым Достойным Правильность не позволяет входить в рубку мягколицых без Ответственного Компетентного лица из его семьи!

Рун взглянул на малыша — Отга тут же застыдился, сделал шаг назад и занял положенное ему место в шеренге триады. Потом Рун медленно перевел взгляд на Хиркера, который все еще указывал пальцем на Калли. Рука Хиркера медленно опустилась.

— Мой Крайне Достойный Племянник, — веско сказал Рун, — к указанному лицу Недостойно обращаться таким образом. Ибо теперь он (личность) зовется Кал’хэн Орак У’н, вместе со своими Братьями он возглавляет семью, септ и клан, предводительствующие мягколицыми людьми. И в грядущие годы тебе (личности) предстоит вести с ним (личностью) переговоры, касающиеся отношений двух народов — молдогов и людей — когда ты (личность) сядешь на место дяди Барти и его Братьев. Высокое положение означает высокую ответственность, и ты (личность) был не совсем Достоин в отношении кузена У’на!

Юный принц посмотрел на адмирала Руна, потом — виновато — на Калли.

— Я (личность) очень сожалею, — пробормотал он. — Простит ли меня (личность) мой Крайне Достойный кузен — в надежде, что я (личность) отныне буду более Достоин в отношениях с ним? Я еще очень мал, — добавил Хиркер, и в голосе его послышалась неожиданная уверенность, — но я (личность) расту и учусь. Очень, очень быстро!