Святой Томас

Кассирша в билетном киоске под номером четыре оказалась полной женщиной с длинными каштановы­ми локонами. Чтобы посетители оставались допоздна и почаще тратили деньги, на ярмарке была организо­вана лотерея с джекпотом. Я заплатил, и кассирша вручила мне входной билет.

— Голубчик, обязательно дождись большой лоте­реи в одиннадцать сорок пять. Три вечера подряд по­бедители уходили до розыгрыша, и джекпот увеличил­ся до двадцати двух тысяч долларов. Надо быть там, чтобы выиграть. Не выбрасывай билет. Сегодня твой вечер, голубчик.

Она так блаженно улыбалась, что эти ее заранее заготовленные слова показались мне настоящим про­рочеством.

Интуиция, которая редко меня подводит, упорно подсказывала, что ярмарка таит секреты. Если бы я их разгадал, ответы помогли бы понять смысл ночного кошмара и природу нависшей над Пико Мундо угрозы. Сообщество работников ярмарки — карни — доволь­но закрытое, в целом они более законопослушны, чем обычные люди. Однако нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что несколько сатанистов могли затесаться н ряды «Братьев Сомбра» и остальные карни не подозревали об их дьявольской сути и остром интересе к терроризму.

Оплатив билет и попав на ярмарку, я первым де­лом направился к южному краю парка аттракционов, гдe в прошлом располагался длинный ряд шатров, предлагающих игры (не игровые автоматы) и сувени­ры. Развлечения тут были почти такими же, как рань­ше: «Дворец бинго», «Брось монетку», тир с духовыми ружьями, «Одежка-раскраска», когда художник аэрографом рисует на футболке любые картинки по вашему желанию, «Результат налицо», где с помощью аквагрима на вашем лице воплотят почти любую фантазию.

Я не собирался маскироваться, но когда дело до­шло до ярмарки, передумал. По возможности лучше побродить неузнанным. Последние одиннадцать меся­цев я не жил в Пико Мундо, но знал множество мест­ных. Более того, после событий двухлетней давности в торговом центре «Зеленая луна» мои фотографии попали в газеты, и меня могли узнать многие из тех, с кем я не был знаком.

Некоторые из них обязательно скажут, что я герой, отчего мне станет неловко. Я никогда не считал себя героем, особенно если учесть, что даже при моем вме­шательстве в тот день погибло девятнадцать человек. Почти также сильно меня беспокоило, что кто-нибудь из узнавших меня окажется сектантом, а на данный момент сектанты пытались меня убить.

Полог палатки «Результат налицо» был полностью откинут. Внутри висели увеличенные фотографии пре­дыдущих клиентов, чьи лица послужили холстом для работавших здесь художников.

Мне стало интересно, как выглядели эти лица до того, как их разрисовали. Конечно, чистое лицо может оказаться ложью, а правдой — темнота за ним.

Симпатичная темноволосая женщина лет сорока сидела на стуле около стола, на котором были разложены кисточки, пузырьки с краской и маленькие пакетики с блестками самых разных цветов. Она касалась кисточкой и губкой лица девочки-подростка, замер­шей перед ней на другом стуле, рисуя вверх от подбо­родка и добравшись уже до лба. Получалась цветочная композиция, и казалось, будто девочка рассматривает мир сквозь букет полевых цветов. А может, эта девоч­ки должна была стать луговой нимфой с лицом из цветов. Вторая девочка, подруга той, что сидела на стуле, наблюдала за работой уже в образе леопарда. Ее лицо насыщенного золотисто-оранжевого цвета было раз­рисовано черными пятнами и реалистичными усами.

В палатке работала и вторая художница. Она не была занята, а потому улыбнулась, вопросительно подняла бровь и жестом пригласила меня присесть на стул перед собой. Судя по внешности, эта худож­ница приходилась первой дочерью. Привлекательная, с черными волосами и серо-зелеными глазами, это, несомненно, была та мертвая женщина из моего сна. Первый труп, проплывший мимо по затопленным улицам Пико Мундо.

— Как ты хочешь выглядеть? — спросила она, когда я опустился на стул.

— По-другому, — ответил я. — Полностью по-другому.

Мгновение она молча меня разглядывала.

— Я могу нарисовать любое из лиц, которые ты видишь на стенах, или что угодно другое. Любого персонажа или животное. Или нечто абстрактное.

— Удиви меня, — сказал я.

Она снова улыбнулась.

— Никто раньше не просил меня об этом. Никому не хочется рисковать и в итоге выглядеть глупо.

— Зачем тебе делать так, чтобы я выглядел глупо?

— О, я бы и не стала. Зачем мне это? Большинство людей хотят выглядеть круто, а между круто и глупо очень тонкая грань.

Мне понравился ее голос. Немного сиплый. Во сне она не разговаривала. «Контумакс» произнес труп де­вочки, принесенный вслед за ней.

— Как тебя зовут? — спросил я, пока она изучала пузырьки с краской, явно раздумывая, что именно на­рисовать.

— Конни. А тебя?

— Норман. — Я подумал, что мы оба соврали. — Давно работаешь на ярмарке?

— Я на ней выросла. Чем ты занимаешься, Нор­ман?

— Я библиотекарь.

Она поймала мой взгляд.

— Ты не похож на библиотекаря.

— А на кого похож?

— Ты похож на Итана, а не на Нормана и выгля­дишь скорее как морской котик или армейский рейнд­жер, а не библиотекарь.

— Вообще-то, нет. Я не крутой парень.

— По-настоящему крутые парни никогда не гово­рят, что они крутые.

— Некоторые говорят. А потом бьют тебя, чтобы это доказать.

— Ты не выглядишь побитым. — Она открыла пузырек с краской.

— Я избегаю конфликтов.

— Валишь другого парня первым, до того, как тот ударит?

— Предпочитаю бежать от таких со всех ног.

Она взяла кисточку.

— Пожалуйста, закрой глаза. И не открывай. Не хочу, чтобы в них попала краска.

Я закрыл глаза и спросил:

— Почему Итан?

— У меня есть старший брат Итан. Это древнееврейское имя, означает «постоянный», «уверенный».

— Он тоже разрисовывает лица?

— Его прочили в управляющие «Дворца бинго», который принадлежит моему отцу. Но он решил зани­маться другим делом. Если кисточка щекочет, скажи мне, и я постараюсь по возможности рисовать губкой.

— Не щекочет. Чем занимается твой брат?

— Он морской котик.

Мне захотелось открыть глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, но я не стал этого делать.

— Должно быть, я немного похож на твоего брата.

— Ты совсем на него не похож. Но в тебе есть что-то от Итана.

— Это хорошо?

— Лучше не придумаешь.

— Ты меня засмущала.

— Итан сказал бы так же.

Работала она быстро и примерно через десять ми­нут сказала, что можно посмотреть на результат, по еле чего вручила мне большое ручное зеркало.

Вокруг глаз была нарисована маска Арлекина. От волос до подбородка тянулся узор из черных и белых ромбов, таких идеально ровных, несмотря на контуры моего лица, что за этой четкой геометрией мои черты почти исчезли. Меня не узнала бы даже Сторми.

— Арлекин — клоун, — сказал я.

— Вернее, паяц. Когда я спросила, как ты хочешь выглядеть, ты сказал «по-другому, полностью по-дру­гому». Не могу представить, кто отличается от тебя сильнее, чем паяц.

Я поймал ее пристальный взгляд.

— Конни, твои сны когда-нибудь сбывались?

Она ответила не сразу. Забрала у меня зеркало и положила его на стол. Потом встретилась со мной глазами, удержала взгляд и наконец сказала:

— Только однажды. Я не часто вижу сны.

— Это был сон о наводнении? О том, как затопило целый город?

Она взглянула на мать, которая закончила с под ростками и теперь работала с десятилетней девочкой, родители которой восхищенно наблюдали за процес­сом. Никто из них не обращал на нас внимания, но Конни все равно понизила голос.

— Нет. Не о наводнении. Это был сон про... про парня, который заходит сюда и говорит, что хочет выглядеть «по-другому, полностью по-другому».

Она говорила так серьезно, что я поверил.

— Приснился мне вчера ночью, — сказала она.

— Я попросил удивить меня, и тебе это только что удалось.

— Во сне я знала, что тот парень в беде, у него враги.

— Не знаю, что и сказать.

— Наверное, не надо ничего говорить. Если скажешь, твои проблемы могут перейти ко мне.

Я кивнул, вытащил бумажники заплатил.

— Не волнуйся, — сказала она мне вдогонку. — Тебя родная мать не узнает.

— Она и так не знает, — ответил я.