Святой Томас

Я не помнил, что обнаружу за тополями, но сразу понял, где нахожусь: сады долины Маравилья. С севера на юг тянулись длинные ряды миндальных деревьев, посаженных с таким расчетом, чтобы уборочной технике было удобно стряхивать зрелые орехи с ветвей. Проходы между рядами были рассчитаны не только на ю, чтобы проехать трактору с корзинами, но и чтобы один ряд деревьев не слишком долго затенял соседний и течение дня, чтобы каждая сторона каждого дерева получала достаточно света, пока солнце путешествует от восхода к закату. Словно верные долгу стражники па посту, деревья уходили во тьму на пару сотен акров.

Я стремился как можно больше увеличить расстоя­ние между собой и преследователями до того, как сек­танты заберутся в сад и обыщут его, а потому побежал на восток вдоль ограждения из досок и проволочной сетки. Преодолев всего тридцать-сорок футов, я заме­тил, что облаченные в черное фигуры перелезают че­рез забор футах в шестидесяти впереди, далеко от того места, где, как мне казалось, им полагалось появить­ся. В роще группа сектантов не свернула в ту сторону, откуда вспорхнула к небу стая птиц. Будто предугадав мои действия, они взяли восточнее.

Никто не крикнул. Меня не заметили.

Пригнувшись, я пробежал шесть футов на юг, к первому дереву в ближайшем ряду, и укрылся за ним, лихорадочно обдумывая, что делать дальше, в какую сторону двигаться, какой стратегии придерживаться.

Выглянув с восточной стороны дерева, я попытал­ся пересчитать собравшихся у забора людей. Все в черном, они выделялись на фоне ночи, но не стояли па месте, затрудняя мне задачу. Как минимум шесть. Может, восемь. В любом случае их слишком много, неудачный расклад.

Мы снова оказались в подобии леса, но леса организованного, геометрического, предоставляющего меньше укрытия, чем естественный. Здесь они могут растянуться в более длинную цепь, и все равно каждый останется в зоне видимости соседей справа и слева. По-прежнему ни одного фонарика. Густота де­ревьев не станет препятствием для приборов ночно­го видения, как это было среди тополей. У них будет чистый обзор. Если я побегу по одному из открытых проходов, меня быстро обнаружат. Даже пересекая проход от одного ряда к другому, я привлеку к себе внимание, потому что с их точки зрения буду единст­венным движущимся объектом в теплом спокойствии миндальной рощи.

Придется держаться одного ряда деревьев, ближе к стволам, пригнув голову, чтобы не получить низкой веткой по лицу или горлу. И нужно двигаться. Они уже выстраивались в цепь, готовились прочесать рощу с севера на юг. Я повернул на юг, следуя своей тактике одного ряда. Я перемещался быстро, но поначалу отнюдь не бегом. В непосредственной близости от преследователей шум шагов выдаст меня за считаные мгновения. Нужно было уйти подальше, прежде чем помчаться во весь дух. Ступая быстрыми мелкими ша­гами, почти скользя по земле, я пытался вспомнить, далеко ли до южного конца сада. Сад был намного длиннее с севера на юг, чем с востока на запад. Сотни акров. Учитывая обстоятельства, смертельное рассто­яние.

Меня беспокоили птицы — еще один вероятный массовый исход из ветвей над головой, внезапный всплеск звука, который объявит: «Вот он!» Я про­шел с тридцать ярдов, когда сова громко вопросила в ночи. Где-то в роще ей ответила вторая сова, и почти сразу же третья. Любой сад привлекает полевых мы­шей и иногда крыс, в зависимости от выращиваемых культур, а совы считают грызунов любого размера де­ликатесом. Остальные птицы предпочитают не устра­иваться на ночлег там, где совы несут ночную вахту, потому что те не прочь закусить своими маленькими пернатыми собратьями.

Двигаясь все быстрее, длинными шагами, двига­ясь, двигаясь, ожидая криков и выстрелов, я пытался вспомнить, что находится в конце сада. Я не припоми­нал ни дома, ни трейлера, никаких жилых помещений. Это место принадлежало крупной корпорации, не се­мье, и, насколько мне известно, никто не оставался на территории сада на ночь. Здесь была громадная пере­рабатывающая фабрика, где из зеленых плодов вы­нимали косточки, а затем гладкие миндальные зерна освобождали от твердой волокнистой скорлупы. Мо­жет, еще три-четыре подсобных строения: гаражи для уборочной техники и прочего оборудования, склады продукции, офисы. Если я выберусь живым из сада и между мной и преследователями окажется несколько (даний, от очков ночного видения им будет мало толку. Обшаривая пространство вокруг зданий, нельзя держаться цепью. Рано или поздно им придется разде­литься, и у меня появится больше вариантов.

Ночью могли дежурить один или два охранника - не для того, чтобы патрулировать сад, но чтобы предотвратить кражу ценного оборудования и машин Это проблема. Не потому, что охранник, не подумав сперва пристрелит меня, а вопросы задаст уже в следующей жизни. Если сектантам у меня на хвосте хватило дерзости разнести в клочья «Эксплорер» из автоматического оружия в районе, где на шум вызывали полицию, они вполне способны приветить охранника пулями. Я не хотел брать на себя ответственность за то, что привел их к жертве. Оставалось надеяться, что постройки в саду защищены лишь добротными стальными дверями и ультрасовременными системами сигнализации.

Штук шесть сов, устроившихся по всему саду, периодически ухали друг другу. Их голоса отдавались пугающим эхом между деревьями, будто подгоняя меня — или подбадривая преследователей. Пришло время бежать во весь опор, не обращая внимания на создаваемый шум. Держась того же ряда деревьев, я широкими шагами рванул вперед, впечатывая ступни в землю, хватая ртом воздух и шумя так, что теперь слышал только ближайшую сову.

Мне казалось, невозможно бежать и стрелять одновременно — по крайней мере, не прицельно. Даже если меня заметят. Чтобы оставаться у меня на хвосте и не терять из виду, им придется воздерживаться от стрельбы и бежать в одном темпе со мной. Оши­бочка: если у них «узи» или другие автоматы, можно переключиться со стрельбы одиночными патронами на стрельбу очередями. Один из них как раз это и сде­лал. В миндальной роще раздался резкий пулеметный стрекот, наверняка согнав с насестов даже бесстраш­ных сов. Цельнометаллические пули со страшной мо­щью впивались в стволы, громче, чем гвоздомет вби­вает стальные стержни в балку, и достаточно громко, чтобы я различал эти удары среди выстрелов.

Низкая очередь врезалась в землю у меня за спи­ной, плечи и затылок обдало грязью и галькой. Я мет­нулся от одного края ряда к другому, уходя под прикрытие деревьев, и стал петлять между ними, все больше рискуя получить по голове крепкой веткой.

Вопль. Громкий, пронзительный, долгий вопль. Огонь внезапно прекратился, и я подумал, что, воз­можно, один из преследователей слишком резво су­нулся вперед, обогнал стрелка и получил пару пуль

Пока страшные крики, словно нечто материальное, расползались по роще, я перестал кружить между де­ревьев и побежал вдоль западной стороны ряда. Горе­ли ноги. Болела грудь. Каждый выдох горячий, словно из топки. Я больше не мог держать такой темп. Мара­фонец из меня примерно такой же, как человек дейст­вия.

Я подумал, что необходимость позаботиться о ра­неном вынудит пару преследователей отстать, тем самым увеличив мои шансы на выживание. Впереди в темноте показались бледные контуры — белые доски южной ограды. Если сектанты задержатся еще на десять-двадцать секунд, я успею перебраться через забор и хотя бы на время скрыться из виду. Прогремел выстрел, и крики прекратились. Еще один выстрел — скорее всего, чтобы убедиться, что кричавший за­молчал навсегда. Они не из тех, кто бросает раненого товарища. Они из тех, кто прикончит его, чтобы не отвлекаться. Другого не следовало и ожидать, учитывая, что Джим и Боб казнили Вольфганга, Джонатана и Селену только потому, что я, предположительно, увидел их лица. Истинно верующие. Фанатики. Смерти они не боялись. По их мнению, смерть приходит вместе с наградой. Наверное, они думали, что в аду их ждут королевские почести. Расстрел товарища задержал их секунд на пять, если вообще задержал, но забор воз­вышался уже прямо передо мной.