Сын

1

Ей натянули на лицо кожаную маску без прорезей для глаз.

Она поморщилась, но противиться не стала. Месяц назад другая Роженица рассказала, что это стандартная часть процедуры.

– Маска? – переспросила она тогда и чуть не рассмеялась, представив, как это выглядит. – Зачем нужна маска?

– Ну как? Чтобы ты ничего не видела, – девушка перешла на шепот. Эти вещи не разрешалось обсуждать.

Она удивилась еще сильнее:

– Зачем все это?

– Не хотят, чтобы ты увидела Плод, когда он выйдет, – ответила девушка, кивнув на округлившийся живот соседки. – Ну, когда родишь.

– А ты уже рожала?

– Дважды.

– И… как это было?

Вопрос был дурацкий: им все объясняли на занятиях. Показывали процесс производства Плода на схемах, заставляли учить инструкции. Но все-таки одно дело теория и совсем другое – впечатления живого человека. К тому же Правила все равно уже были нарушены.

– Второй раз полегче: не так больно, – заметив, что собеседница замолкла, девушка подняла брови. – Тебя не предупреждали, что будет больно?

– Сказали, будет «неприятно».

– А, ну-ну, – хмыкнула девушка. – Интересный выбор слова. Короче, да, второй раз менее «неприятно». И побыстрее идет.

– Роженицы! – донеслось из громкоговорителя. – Следите за языком. Не нарушайте Правила.

За соседними столами раздались понимающие смешки. Видимо, девушки нередко делились здесь опытом, тем более что других тем для разговоров не было. Но после оклика все замолчали, вспомнив, что в стенах столовой есть микрофоны, так что их всегда кто-то слушает.

Она зачерпнула ложкой суп. В Родильном Доме всегда кормили вкусно и сытно; за питанием Рожениц тщательно следили. Впрочем, в коммуне тоже с едой не было проблем: в жилище Семейной Ячейки, где она росла, ежедневно доставляли продукты.

Ее жизнь изменилась в двенадцать лет – в день, когда она получила Назначение Роженицей. Сначала учителя математики, биологии и права перестали требовать от ее группы прилежания. Для всех стало меньше контрольных и домашних заданий, а на нее и вовсе перестали обращать внимание. В свою очередь, в ее расписании уроков появились предметы «Питание» и «Здоровье», а количество занятий физкультурой на воздухе удвоилось. К диете добавили специальные витамины. Полтора года спустя, после анализов, осмотров и подготовительных занятий ее признали готовой. Это значило, что нужно покинуть жилище своей Семейной Ячейки и переселиться в общежитие при Родильном Доме.

Переезд из одной части коммуны в другую прошел легко: у нее не было никаких вещей. Одежду выдавали в Центре Распределения, а учебники принадлежали школе. Велосипед, на котором она ездила в школу, забрали в ремонт, чтобы затем передать девочке помладше.

В последний вечер в жилище устроили прощальный ужин. Брат, который был старше на шесть лет, уже давно начал Обучение в Департаменте Юстиции, и с ним разрешалось видеться только на публичных мероприятиях. Он стал чужим. Так что ужин накрыли на троих: она и Отец с Матерью, которые ее вырастили. За столом повспоминали прошлое, посмеялись над случаями из раннего детства – например, как она выбросила ботинки в кусты и пришла домой из Детского Центра босая.

Под конец ужина она поблагодарила родителей за воспитание и спросила:

– Вам было стыдно, когда меня назначили Роженицей?

Ей и самой мечталось о каком-нибудь более престижном Назначении. Когда брата взяли в Департамент Юстиции, родители очень гордились: туда принимали только самых умных. Но она в школе не блистала.

– Нет, – отозвался Отец. – Мы доверяем Комитету. Каждому дают Назначение, с которым он справится эффективнее всего.

– К тому же стать Роженицей – это честь, – добавила Мать. – Именно Роженицы производят нас на свет.

Затем ей пожелали успехов. Жизнь родителей тоже менялась: теперь им предстоял переезд в дом для Бездетных Взрослых.

На следующий день она отправилась в общежитие при Родильном Доме, где заселилась в подготовленную для нее комнатку. Из окна виднелась школа, где она еще недавно училась, и игровое поле напротив. Вдалеке, на границе коммуны, блестела река.

Несколько недель спустя, когда она освоилась и познакомилась с соседками, ее наконец вызвали на Оплодотворение.

Она не знала, чего ждать, и поэтому нервничала. Но процедура, к ее облегчению, оказалась быстрой и безболезненной. Почти незаметной.

– Что, уже все? – удивилась она, когда техник жестом велел ей подниматься со стола.

– Все, – подтвердил он. – Приходите через неделю на анализ и сертификацию.

Она удивленно хмыкнула. В инструкции, которую ей выдали, не было никаких подробностей.

– А что за сертификация? – спросила она.

Техник, который убирал инструменты Оплодотворения, явно торопился. Видимо, за дверью ждали другие.

– Посмотрят, закрепился ли Плод, – нетерпеливо ответил он. – Если да, получите сертификат Роженицы. Еще вопросы есть? – он уже направился к двери. – Если нет, то вы свободны.

Теперь, девять месяцев спустя, это вспоминалось как далекое прошлое. Она лежала с кожаной маской на глазах и старалась глубоко дышать, согласно инструкции. «Неприятно» стало уже несколько часов назад, но сперва ощущения накатывали и отступали, а теперь стали непрерывными. Лицу под маской было жарко. Она пыталась расслабиться, как ее учили: вдох, выдох, продолжать. Неприятные ощущения игнорировать.

«Это не просто неприятные ощущения, – думала она. – Это самая настоящая боль».

Тужась, она издала негромкий стон, выгнула спину и сдалась обрушившейся на нее темноте.

Ее звали Клэр. Ей было четырнадцать лет.

2

Что-то, видимо, пошло не так. Рядом толпились и переговаривались люди; она слышала их сквозь темноту и боль. В голосах звучало беспокойство. Ее снова и снова проверяли какими-то холодными инструментами.

Кто-то нажал на кнопку рядом с ее локтем, и вокруг запястий защелкнулись обручи. На содрогающийся живот опустился какой-то аппарат. Ее тело вспорола жуткая боль; она вскрикнула.

Руки были прикованы к кровати. Пошевелиться было невозможно. Неужели это по инструкции? Она хотела спросить, но голос не поддавался; получался лишь хрип, который никто не слушал.

– П-помогите, – произнесла она, но внимание техников, судя по всему, было приковано к Плоду. Она их больше не волновала. Руки и инструменты копошились у приподнятой середины ее тела. С первой судороги прошло несколько часов, которые состояли из изнуряющей, ритмически нарастающей боли.

– Вырубите ее, – сказал кто-то командным тоном. – Придется его доставать. И быстро!

– Глубокий вдох, – приказали ей, просовывая под маску что-то резиновое, накрывшее рот и нос. Она вдохнула неприятный сладковатый запах, и боль тут же отступила, а заодно с ней и мысли, и ощущение себя.

Последнее, что она осознала перед тем, как отключиться, – что ее живот режут.

Вместе с сознанием вернулась и боль, все еще пронизывающая насквозь, но теперь не жгучая, а ноющая. Зато она могла наконец шевелиться: запястья больше ничто не сковывало. Она лежала в той же кровати, под теплым одеялом, с двух сторон ее ограждали железные бортики. В палате больше не было ни людей, ни оборудования.

Клэр попыталась приподняться, чтобы оглядеть свое тело, но тут же упала назад на подушку от боли. Тогда она просто медленно переместила руки на живот, который помнила округлым и натянутым. Теперь он был плоский и перевязанный. Плод, который в ней рос, извлекли; она его даже не видела. Клэр накрыло тоскливое чувство утраты.

– Ваш сертификат аннулирован.

Клэр пролежала на восстановлении три недели. В течение первой ее лечили, выхаживали и даже немного баловали, но во всем чувствовалась какая-то неловкость. Вместе с ней лежали и другие девушки, поэтому было с кем пообщаться и даже пошутить про вновь обретенную талию. Каждое утро всем делали массаж, затем проводилась щадящая зарядка с инструктором. Клэр восстанавливалась медленнее остальных.

В начале второй недели всех переселили в реабилитационную палату, где разрешалось вдоволь общаться и играть в настольные игры перед возвращением в общежитие. Там их ждали подруги – еще не готовые к производству Плода, но уже раздавшиеся, с большими животами.

Вернувшиеся после родов девушки в одинаковых бесформенных серых платьях и с короткими стрижками отличались друг от друга только поведением. Например, Надя всегда шутила и смеялась, Мириам была, напротив, очень серьезной и стеснительной, а Сьюзан обладала талантом все на свете просчитывать и структурировать.

Разговоров о производстве Плода было на удивление мало. Если кто-нибудь спрашивал, как прошло, в ответ обычно следовало пожимание плечами и ничего не значащее «нормально» или саркастичное «могло быть и хуже».

– С возвращением.

– Спасибо. Что у вас интересного?

– Да ничего. Две новенькие вот пришли. Еще Нэнси перевели.

– А куда?

– На Овощеферму.

– Здорово. Она туда и хотела.

Нэнси недавно произвела третий Плод, а после третьих родов всех Рожениц переводили работать на Овощеферму, Доставку Еды или в Центр Распределения. Клэр почему-то запомнила, что Нэнси нравилось проводить время на солнце, и к тому же несколько месяцев назад одну ее подругу как раз туда перевели. Конечно, она надеялась провести остаток трудоспособной жизни в компании приятного ей человека. Клэр была за нее рада.

Что касалось ее собственного будущего, то думать о нем было страшно. Она почти ничего не помнила, но ясно было одно: при производстве что-то пошло не так. И, судя по всему, никому больше не делали операцию на животе. Клэр пыталась расспрашивать тех, кто производил Плод больше одного раза, но ее вопрос неизменно всех удивлял.

– У тебя живот тоже до сих пор не прошел?

Мириам, которая восстанавливалась в одной палате с ней, не поняла вопроса. Сейчас они сидели рядом за завтраком.

– Как это? У меня ничего не болело.

– У меня шрам болит, – призналась Клэр, осторожно погладив живот.

– Какой еще шрам? – Мириам поморщилась. – Нет у меня никакого шрама! – На этом она повернулась и заговорила с кем-то еще.

И так было всякий раз, когда Клэр заговаривала с другими Роженицами. Со временем боль прекратилась, но тревога, что случилось нечто непоправимое, не уходила.

А потом ее вызвали.

– Клэр, – произнес громкоговоритель однажды за обедом, – проследуйте после трапезы в канцелярию. Это срочно.

Клэр нервно оглянулась. Напротив сидела Алиса, ее одногодка. Они приятельствовали еще со школы, и их назначили Роженицами на одной Церемонии. Но Оплодотворение Алисе назначили на более поздний срок, чем Клэр, поэтому она была в самом начале цикла производства.

– Чего им надо? – удивилась Алиса.

– Не знаю.

– Ты что-нибудь нарушала?

– Может, белье забыла сложить…

– Да ну, за это не вызывают в канцелярию.

– Вообще да, было бы странно.

– Значит, ничего серьезного, – произнесла Алиса, складывая свои тарелки в стопку. – В любом случае скоро узнаешь. Увидимся!

Надежда на «ничего серьезного» не оправдалась.

После трапезы Клэр стояла, опустив голову, перед комиссией, лишившей ее сертификата.

– Собирай вещи, – сказали ей. – Тебя переводят.

– Почему? Я поняла, что-то пошло не так, но я же…

Члены комиссии снисходительно улыбались.

– Ты не виновата.

– Не виновата в чем? – спросила Клэр, прекрасно зная, что задавать вопросы не рекомендуется, но не сдержалась. – Пожалуйста, вы не могли бы уточнить?

Глава комиссии пожал плечами.

– Такое иногда случается. Патологию должны были заметить гораздо раньше, тогда бы тебя не оплодотворили. Кто проводил твой первый осмотр?

– Я не помню, как ее звали.

– Ладно, выясним. Если других ошибок на ее счету нет, она получит второй шанс.

Ей велели идти, но она еще раз повернулась в дверях.

– А с Плодом все хорошо?

Глава комиссии посмотрел на нее с неодобрением, но затем смягчился и кивнул одной из сидящих рядом женщин на стопку бумаг, приказывая найти информацию.

– Номер? – спросила женщина, но он ее проигнорировал.

– Ладно, – произнесла женщина. – Поищу по имени. Ты же Клэр?

Вопрос был риторическим: ее ведь вызвали сюда по имени. Но она все равно кивнула. Женщина провела пальцем по странице.

– Нашла. Плод номер тридцать шесть. Да, вижу комментарии об осложнениях.

Она подняла взгляд. Клэр держала руку на животе. Женщина положила лист обратно в стопку и поправила ее по краям.

– Мальчик здоров, – сказала она.

Глава комиссии посмотрел на нее с нескрываемым осуждением.

– Плод, – поправилась женщина. – Я хотела сказать, с Плодом все в порядке. Осложнения, возникшие при производстве, его не затронули.

Помолчав, она добавила:

– С тобой тоже все будет в порядке, Клэр.

– Куда меня переводят?

Ей наконец стало страшно. Они ведь до сих пор не сказали, что ее ждет. Сказали только, что отзывают сертификат. Значит, она больше не будет Роженицей. Это логично, раз ее тело плохо справилось с этой задачей, но вдруг… Вдруг после отзыва сертификата людей просто удаляют?

Ответ комиссии, однако, был утешительным.

– В рыбный Инкубаторий. У них там не хватает рук. Прямо утром начнешь Обучение. Быстро разберешься, что к чему: к счастью, ты очень смышленая.

Глава комиссии махнул рукой, обозначая конец встречи, и Клэр отправилась назад в общежитие, чтобы забрать вещи. В здании царил тихий час. Роженицы дремали; двери в их комнатки были закрыты.

«Мальчик, – думала Клэр, собирая вещи. – Я родила мальчика. У меня сын».

И чувство утраты снова накрыло ее.

3

– Тебе выпишут велосипед, – сообщил Дмитрий, директор рыбного Инкубатория, встретивший ее у входа. Прибытие Клэр не было для него сюрпризом – его явно предупредили.

Клэр кивнула. За год в общежитии, даже с учетом прилегающих площадок, у нее не было нужды куда-то ездить. Сюда она пришла пешком, с сумкой через плечо. Инкубаторий находился не так уж далеко от Родильного Дома, и дорога была ей знакома, но после прошедших месяцев казалось, что вокруг все по-новому. Проходя мимо своей бывшей школы, она увидела детей на уроке физкультуры. На нее смотрели удивленно, потому что девушка, идущая куда-то в одиночестве среди дня, – это редкость, а пешком и вовсе ходить было не принято. Все, кому требовалось добираться из одного места в другое, пользовались велосипедами.

Какая-то девочка с ленточками в волосах весело помахала ей рукой. Клэр улыбнулась в ответ, вспоминая, как сама вплетала себе в косу такие ленточки. Тут же появился тренер и прикрикнул на девочку. Та насупилась и вернулась к гимнастике.

Она посмотрела на жилища, стоящие вокруг Центральной площади, нашла то, в котором выросла. Теперь там жили другие люди: назначенные друг другу супруги, возможно, уже подавшие прошение на ребенка…

Она отвела взгляд от Воспитательного Центра. Туда отправляли Плоды сразу после рождения. Чаще всего – рано утром. Однажды, проснувшись на заре, Клэр увидела из окна своей комнатки, как их привозят: в велоприцепе лежали несколько корзинок с туго спеленатыми кульками. Курьер предъявил охраннику документы работника Родильного Дома, и тот пропустил его через ворота.

Сейчас Клэр гадала, привезли ли уже ее мальчика, ее Плод номер тридцать шесть, в Воспитательный Центр. Иногда переезд из Родильного Дома могли отложить на несколько дней или даже недель: каждый Плод многократно проверяли, чтобы убедиться, что он здоров.

Она вздохнула. Пора перестать об этом думать.

Проходя мимо Департамента Юстиции, она вспомнила Питера, старшего брата, который вечно ее дразнил. Если бы он сейчас выглянул в окно и увидел ее, узнал бы? И если да – что бы он почувствовал? Почувствовал бы хоть что-то?

Дальше был Дом Старейшин, где проживали и работали члены Комитета. Еще дальше – ряд компактных служебных построек. Ремонт велосипедов. И, наконец, Клэр увидела реку на границе коммуны. Ее темный и быстрый поток пузырился вокруг камней.

Река всегда внушала Клэр страх. Детям часто напоминали, что к ней опасно подходить. Что один мальчик там утонул. Еще рассказывали, будто кто-то умудрился перебраться на ту сторону то ли вплавь, то ли по высокому, закрытому мосту. Вероятнее всего, это было неправдой. Но и эти слухи, и сама река с ее нескончаемым шумом и движением завораживали и пугали Клэр.

У велосипедной дорожки она подождала, пока мимо проедут две девушки. Слева уже виднелись рыбные садки Инкубатория. Когда-то она бегала сюда с другими детьми, чтобы посмотреть, как серебристые существа мечутся в воде.

Теперь ей предстояло здесь работать и жить. Как долго?

Взрослым гражданам коммуны выделяли жилища после подбора супруга или супруги. Но Роженицам супругов не полагалось, и Клэр об этом задумалась только теперь. Раз она больше не Роженица, может ли она подать прошение на подбор супруга?

Клэр вздохнула. Эти мысли тревожили ее. Она отвернулась от садков и отправилась, наконец, ко входу в Инкубаторий, где ее уже ждал Дмитрий.

Оставшись наедине со своими мыслями в комнатке, где ее разместили, Клэр выглянула из окна и снова увидела реку. День выдался длинным и утомительным. Еще утром она проснулась в знакомой обстановке, в месте, где она прожила много месяцев, а к вечеру ее жизнь перевернулась. Другие Роженицы, вероятно, будут гадать, куда она подевалась: им не дали попрощаться. Впрочем, вскоре они о ней забудут.

Наутро ей выдали бейджик с именем, ознакомили с рабочим местом и представили другим работникам. Те показались ей симпатичными. Кто-то был постарше Клэр и вечером уходил в свое жилище к супругу или супруге, кто-то, как и она, жил в общежитии Инкубатория. Одна из девушек, Хезер, была ее ровесницей и присутствовала на той же Церемонии Назначения – вероятно, даже помнила, как Клэр назначили Роженицей. Догадка подтвердилась: Хезер явно ее узнала, но ничего не сказала. Клэр тоже промолчала. Да и что тут скажешь.

Клэр надеялась, что между ней и другими работниками ее возраста сложится что-то вроде дружбы: ее встретили довольно приветливо. Она помнила, как это было в общежитии Родильного Дома: сперва вы вместе ходите есть и по делам, а со временем появляются общие шутки – здесь, должно быть, они все на тему разведения рыбы. Клэр поняла, что уже скучает по теплому чувству общности с другими Роженицами, и ее кольнуло грустью, что в общежитие дороги больше нет.

Предстоявшая ей работа выглядела не слишком сложной. Лаборанты в халатах и перчатках выдавливали икру из усыпленных рыбьих самок. Как зубную пасту из тюбика, подумала она, наблюдая за процессом, когда ее знакомили с производством. Схожая же процедура проводилась с самцами: у них брали нечто, называемое «молоками». Затем эта кремовая субстанция добавлялась к свежей икре. Клэр объяснили, что все надо делать быстро и чисто, чтобы избежать попадания бактерий. Также следовало соблюдать правильную температуру. Все было выверено и четко.

В соседней лаборатории, освещенной тусклыми красными лампочками, девушка в перчатках осматривала лотки с оплодотворенной икрой.

– Видишь глазки? – спросила она у Клэр и указала на лоток с поблескивающей розовой икрой. Клэр присмотрелась и заметила, что почти на каждой икринке действительно было по два темных пятнышка.

– Ого, – откликнулась Клэр, пораженная тем, что у чего-то столь маленького и даже не похожего еще на рыбу могут быть глаза.

– А теперь обрати внимание, – девушка показала металлическим инструментом на бесцветную икринку без глаз. – Эта мертвая, видишь? – она аккуратно изъяла икринку пинцетом и выбросила в раковину. Потом вернула лоток на подставку и подошла к следующему.

– От чего она умерла? – спросила Клэр, отметив, что невольно говорит шепотом. В комнате было так темно, тихо и прохладно, что разговаривать вслух казалось неправильным. Но девушка ответила нормальным спокойным голосом:

– Понятия не имею. Может, ошибка при оплодотворении… – она удалила еще одну мертвую икринку со следующего лотка. – Их надо вынимать, чтобы не заразили живых. Я слежу за этим ежедневно.

Клэр ощутила смутную тревогу. «Ошибка при оплодотворении». Такая же, как и у нее? А вдруг ее Плод выкинули куда-то, как эту бесцветную икринку без глаз?

Нет. Они же сказали, что номер тридцать шесть «в порядке». Клэр попыталась отогнать тревожные мысли и вернуться к голосу служащей, которая что-то объясняла.

– Клэр? – Дмитрий заглянул в лабораторию. – Идем, покажу тебе столовую. И твое расписание почти готово.

Предстоявшие Клэр дежурства сводились в основном к уборке, потому что в лабораториях следовало поддерживать безупречную чистоту. Она закончила осмотр производства, потом поужинала с другими работницами, которые, как и она теперь, жили при Инкубатории. Разговоры по большей части сводились к занятиям во время отдыха: ежедневно у них был целый час, когда можно было делать что хочешь. Кто-то собирался доехать на велосипеде до реки и там пообедать: если попросить персонал кухни заранее, они могут упаковать еду с собой. Двое молодых парней договорились играть в мяч. Кто-то собирался посмотреть, как ремонтируют мост. В целом это была приятная болтовня ни о чем, и Клэр подумала, что давно не находилась в настолько свободной атмосфере. Надо же: можно просто взять и прогуляться после обеда. Или вечером.

Позже, уже в своей комнате, она осознала, что хочет сделать, когда будет время. Не просто погулять, а попытаться найти Софию, ее ровесницу, которой исполнилось двенадцать в один год с Клэр. Не то чтобы они дружили, скорее были просто знакомы, поскольку учились вместе. Но София сидела рядом с Клэр на Церемонии Назначения.

«Роженица», – провозгласила тогда Главная Старейшина, обращаясь к Клэр, когда настала ее очередь узнать свое Назначение. Пожав протянутую руку, Клэр вежливо улыбнулась залу, взяла документы и вернулась на место. София встала следующей.

«Воспитатель», – произнесла Главная Старейшина.

Сейчас, вспомнив про это, Клэр сообразила, что София работает в Воспитательном Центре. Там, где теперь находится ее Плод, ее ребенок.

Шли дни. Клэр ждала подходящего момента. Работники рыбного Инкубатория проводили свои перерывы друг с другом, так что выглядело бы подозрительным, отправься Клэр куда-то одна. А ей нужно было выглядеть работящей, ответственной и самой обыкновенной. Непримечательной девушкой, не вызывающей никаких подозрений.

Поэтому она ждала. Втянулась в работу и коллектив, обзавелась приятельницами. И однажды коллеги предложили ей пообедать вместе у реки.

Они прислонили велосипеды к деревьям, сели на плоские камни в высокой траве и принялись раскладывать еду. Мимо них по дорожке проехали двое парнишек на велосипедах, хохоча и маша им рукой. Потом один воскликнул:

– Ух ты, смотрите! Баржа!

Оба живо побросали велосипеды и скатились по склону к реке, чтобы поглазеть на судно. На открытой палубе баржи громоздились деревянные контейнеры.

Рольф, один из лаборантов, посмотрел на часы, а затем на мальчиков и покачал головой:

– Сейчас в школу опоздают.

Остальные понимающе захихикали. Они-то уже выросли, и строгие школьные правила теперь казались им забавными, а не устрашающими.

– Я тоже как-то опоздала, – сказала Клэр. – Увидела, как садовник поранил руку, когда подрезал кусты у школьной канцелярии. Я встала как вкопанная и смотрела, как ему бинтуют кисть, а потом сопровождают в Центр Реабилитации, чтобы наложить швы. Вообще я мечтала, чтобы меня назначили медсестрой…

Клэр спохватилась, но было поздно: воцарилось неловкое молчание. Какое-то официальное объяснение ее внезапному появлению в Инкубатории, безусловно, существовало. Но подробности, скорее всего, не разглашались, и коллеги вряд ли были в курсе, откуда ее перевели. Не справиться с исходным Назначением, быть переназначенным считалось стыдным, и о таком предпочитали молчать. Так что если у кого и возникли в тот момент вопросы про историю Клэр, задавать их никто не стал.

– Комитету виднее, кого куда назначить, – сухо произнесла Эдит, передавая бутерброды по кругу. – И вообще, работа в Инкубатории чем-то похожа на медицину. Лаборатории, исследования, процедуры всякие…

– Вообще-то я тоже об Инкубатории не мечтал, – подал голос долговязый Эрик. – Очень надеялся попасть в Юстицию.

– Там мой брат, – ответила Клэр.

– Ну и как ему?

Клэр пожала плечами:

– Вроде хорошо. Но мы не видимся: он старше и переехал, как только закончилось Обучение. Может, теперь у него даже есть супруга.

– Ты бы знала, – заметил Рольф. – Браки заключают публично, на Церемонии. Я, кстати, подал прошение на подбор супруги, – добавил он с гордой улыбкой. – Столько форм пришлось заполнить!

Клэр не стала говорить, что пропустила последние две Церемонии. Роженицы не покидали Родильный Дом в период производства Плода. Клэр никогда не видела беременных, пока не стала одной из них. Она понятия не имела, как меняется женское тело после Оплодотворения, пока не понаблюдала за другими Роженицами и за собой. Никто не объяснял ей, что значит «произвести Плод».

– Смотрите! – сказал Эрик. – Баржа швартуется на причале Инкубатория. Ну наконец-то! Значит, там мой заказ.

Он обернулся на мальчишек, которые по-прежнему наблюдали за судном, окликнул их и показал на свое запястье с часами:

– Уроки начнутся через пять минут!

Мальчики неохотно взобрались обратно по склону к своим велосипедам.

– Спасибо, что напомнили, – вежливо сказал один из них.

– А баржа еще будет здесь после уроков? – с надеждой спросил второй.

Эрик покачал головой:

– Они быстро разгрузятся.

Мальчик понурился. Выравнивая велосипед, он сказал товарищу:

– Вот бы меня назначили на баржу… Они, наверное, бывают в местах, про которые мы и не слышали! Может, я б даже увидел…

– Если не вернемся вовремя, нас вообще никуда не назначат, – нервно перебил второй мальчик. – Давай быстрее!

Первый замолчал, и оба поехали в сторону школы.

– Что он такого надеялся увидеть? – недоуменно произнес Рольф. Все принялись убирать и упаковывать несъеденное.

– Другие места. Какие-нибудь другие коммуны… Баржи много где останавливаются. Интересно же! – Эрик свернул салфетки и положил их в корзину.

– Чего интересного? Везде все одинаковое. Ну подумаешь: еще одна школа, еще один Детский Центр, еще один Инкубаторий…

– Эти пустые разговоры, вполне возможно, нарушают какие-нибудь правила, – деловито заметила Эдит. – Вряд ли это прямо серьезное нарушение, но…

Эрик закатил глаза и вручил Рольфу корзинку:

– Отвези назад, ладно? У меня еще одно дело. Заберу кое-что в Центре Распределения, директор просил.

Рольф закрепил корзину ремешками на раме велосипеда и сказал:

– Вообще, знаете, я вот представил: работаешь на барже… коммуны пусть и одинаковые, но ты же все время в пути, картинки меняются… Так что, может, ты и прав. Даже если это нарушает правила, – добавил он, метнув взгляд в сторону Эдит. Та промолчала.

– Только опасная, наверное, работа. Река-то глубокая, – улыбнулся Эрик и огляделся, чтобы убедиться, что все собрано. – Ну что, готовы?

Клэр и Эдит, кивнув, покатили велосипеды к дорожке. Эрик помахал им и поехал в другую сторону.

Всю обратную дорогу Клэр думала про любопытство. Была вероятность, что размышления об устройстве вещей и впрямь нарушали какие-нибудь правила. Можно было узнать наверняка, изучив Книгу Правил в канцелярии Инкубатория, но этот солидный том был напечатан противным мелким шрифтом, и на памяти Клэр никто в него не заглядывал. Как бы там ни было, любопытство, даже если оно под запретом, не написано у людей на лице. Оно такое же невидимое, как тайна. Как воображение. Как мечты.

И, крутя педали, Клэр погрузилась в мечты: как она, подобно Эрику, будничным голосом сообщит остальным, что у нее «еще одно дело». Как, не вызывая подозрений, поедет в Воспитательный Центр. Как найдет там Софию и все узнает.

Нужно только выбрать подходящий момент.

4

…И однажды он подвернулся.

– Школьный биолог так и не вернул мне плакаты с инфографикой, – вспомнил Дмитрий за обедом. – Они же мне завтра утром понадобятся!

Места в столовой Инкубатория не закреплялись за конкретными работниками, поэтому Клэр в тот день просто заняла пустой стул рядом с директором. Так она оказалась за одним столом с ним и коллегами из технической службы.

– Давайте я заберу? – предложила Клэр, ставя на стол свой поднос.

– Да, спасибо, – кивнул директор. – А то завтра волонтеры придут на изучение принципов работы Инкубатория. Без инфографики некоторые вещи трудно объяснить.

Дмитрий действительно всегда использовал инфографику, показывая новичкам производство.

– Проще сообщить в школу. Пусть кто-нибудь из учеников принесет, – сказал один из техников, уже закончивший есть и теперь протиравший свой поднос. – Биолога накажут, и поделом, – добавил он злорадно.

– У меня все равно еще одно дело рядом, – поспешила вставить Клэр. – Мне школа по пути.

Лгать было запрещено. Все знали и соблюдали это правило. Но Клэр решила, что не такая уж это и ложь: дело у нее и вправду было. Главное, чтобы никто не спросил, какое именно. Впрочем, остальные уже отвлеклись: комкали салфетки, смотрели на часы и готовились вернуться к работе.

Школьные коридоры были ей знакомы, так что дорогу до кабинета биологии она нашла без труда.

Учитель биологии ее не узнал: она его уроки не посещала. С двенадцати лет, с момента Назначения, учебные программы для разных категорий учеников были разные. Некоторые из группы Клэр остались в школе изучать научные предметы. Например, Маркус – Клэр почему-то его запомнила. Его назначили инженером. Сейчас он, наверное, уже закончил курс биологии и перешел к высшей математике, астрофизике или биохимии – чему-нибудь из тех сложнопостижимых предметов, о которых они шептались в детстве. Но их проходят не здесь, а в каком-то из других корпусов учебного центра: это уже высшее образование.

– Я собирался их вернуть, – произнес биолог чуть раздраженно, вручая Клэр свернутые плакаты. – Просто не понял, что вернуть нужно так срочно. Передай это Дмитрию.

– Конечно, передам.

Клэр отправилась по коридорам назад к центральному входу, по пути заглядывая в пустые кабинеты. Уроки уже закончились, у детей сейчас были часы добровольной работы в разных частях коммуны. Некоторые кабинеты Клэр хорошо помнила и даже узнала учительницу грамматики, которая собирала вещи со стола. Клэр не рассчитывала, что та ее заметит, но женщина повернулась и улыбнулась ей.

– Ты Клэр, да?

Клэр настороженно кивнула в ответ.

– Ну надо же! – воскликнула учительница. – А что ты…

Она осеклась и не закончила свой вопрос, хотя Клэр видела, что ей любопытно. Разумеется, она помнила, что Клэр назначили Роженицей, а значит, понимала, что той нечего делать в школе, как и в других общественных местах коммуны. Но расспрашивать, что ее сюда привело, было бы невежливо, так что учительница ограничилась еще одной улыбкой.

– Зашла кое-что забрать, – пояснила Клэр и показала ей плакаты. – Хорошего дня.

Выйдя из школы, она выдвинула свой велосипед из стойки рядом с лестницей. Аккуратно прикрепила плакаты к багажнику. Садовник, пересаживавший куст неподалеку, бросил на нее взгляд, лишенный интереса. Мимо промчались двое детей на велосипедах: видимо, опаздывали на свои часы добровольной работы.

Клэр чувствовала себя странно. Она была здесь много раз, и в коммуне ничего не изменилось, но сейчас, став работником Инкубатория, она впервые оказалась так далеко от места выполнения своих обязанностей.

Впереди пролегала дорожка, по которой она ездила в школу из дома. Она даже могла разглядеть жилище, где выросла.

Интересно, вспоминают ли ее родители? А Питера? Все-таки благополучно вырастили двоих детей, выполнили задачу Взрослых Супругов. Их сын получил престижное Назначение. А дочь – нет.

«Роженица», – снова прозвучал в памяти голос.

Тогда, на Церемонии, стоя на сцене после Назначения, она не могла разглядеть лица родителей в толпе. Зато хорошо представляла, какое разочарованное на них было выражение. Они-то рассчитывали на большее для своей дочери.

«Стать Роженицей – это честь, – вспомнила она слова Матери, произнесенные в прощальный вечер. – Именно Роженицы производят нас на свет».

Нарочитая бодрость в ее голосе не ускользнула тогда от Клэр. Когда на ужин по инструкции была невкусная каша с рыбьим жиром, Мать объясняла, что в такой еде много витамина D. И голос ее звучал так же неубедительно бодро.

Клэр отъехала от школы, но на углу рядом с перекрестком помедлила. Можно было просто повернуть направо, проехать за зданиями Департамента Юстиции – и через несколько минут уже быть в Инкубатории. Но она отправилась прямо, потом налево, мимо тонущего в листве Дома Старых; затем взяла направо, объехала грузовик с продуктами возле Детского Центра и двинулась прямиком к Воспитательному Центру.

Удивительно, но в школьные годы она никогда не проводила здесь часы добровольной работы. В Детском Центре она часто и с удовольствием играла в развивающие игры с малышами и детьми постарше, но именно младенцы ее не интересовали. Кое-кто из ровесников считал, что они ужасно милые, но не Клэр. Насколько ей было известно, все взаимодействие с младенцами сводилось к бесконечному кормлению, укачиванию, купанию – и все это перемежалось громким плачем. Нет, этого она избегала.