Глава третья.В ХИЖИНЕ ОХОТНИКА НА МЕДВЕДЕЙ

В центре двора стоял четырехугольный блокгауз, хотя и не блокгауз в привычном понимании этого слова, ибо основу постройки не составляли плотно пригнанные древесные стволы. Материалом для нее послужили камни, глина и бруски. Гонты39, покрывавшие крышу, наверняка доставили сюда издалека.

Двери оказались распахнутыми настежь. Когда люди вошли, они увидели сидевшего посреди единственной комнаты индейца. Парня, казалось, вовсе не заботило, где сейчас находился его жеребец, которого тем временем завели в загон вместе с остальными животными.

Теперь Мартин и Хромой Фрэнк могли гостеприимно приветствовать обоих гостей сердечным рукопожатием на собственной территории. А последние уже успели окинуть помещение испытующим взором. В задней его части, очевидно, устроили склад товаров, количество которых было почти на исходе. Несколько прибитых к столбам крышек от ящиков заменяли стол. Из того же материала были сработаны и стулья. В углу располагались лежаки, в своем роде замечательные, обитателям хижины оставалось только позавидовать: вместо одеял их постели были накрыты немалым количеством лежавших друг на друге превосходных шкур серых медведей – самых опасных хищников Америки. Если взрослый гризли встанет на задние лапы, он окажется фута40 на два выше любого, даже очень высокого, человека. Убить такого медведя для индейцев значит больше, чем совершить просто геройский поступок; да и белые, вооруженные гораздо лучше, всегда уступят дорогу этому страшному хищнику, потому что этот злой зверь набрасывается на любую живность без всякой причины.

На стенах висело различное оружие, боевые и охотничьи трофеи, а вблизи камина к деревянным колышкам были привязаны большие куски копченого мяса.

Полдень уже миновал, и, поскольку в это маленькое помещение, где отсутствовали окна, если не считать отверстий в той стене, вдоль которой был устроен склад, мог проникнуть лишь скудный сумеречный свет, в хижине было достаточно темно.

– Массер Боб разжечь огонь, – произнес негр, не согласный с таким поворотом дела.

Он быстро приволок целую кучу сухих веток и благодаря панку41 – «огниву прерий» – без хлопот развел в очаге огонь. Трутом для этого «огнива» обычно служит сухая, легко тлеющая труха, добываемая из сердцевин загнивших деревьев.

Гигантская фигура занятого своим делом негра ярко освещалась пламенем. Он носил широкий костюм из простейшего коленкора42 и не имел никакого головного убора. На то были свои причины – добрый Боб был немного тщеславен и, давно живя среди белых, не желал слыть коренным африканцем. К огорчению негра, его голову венчала густая поросль коротких кудрей, а поскольку эта прическа, не говоря уже о цвете кожи, бесспорно выдавала его происхождение, он крепко потрудился над тем, чтобы иметь ухоженные волосы. Он натер всю голову оленьим жиром и сумел заплести весь свой неукротимый волосатый хаос в бесчисленные тонкие косички, ежовыми иглами торчавшие теперь во все стороны. В отблесках огня его прическа приобретала еще более причудливый вид.

До сих пор присутствующие перекинулись лишь несколькими фразами. И вот Хромой Фрэнк обратился к индейцу на английском:

– Мой краснокожий брат у нас дома. Мы рады ему, и пусть он сообщит нам, что за весть он принес.

Краснокожий озабоченно огляделся по сторонам и ответил:

– Как может Вокаде говорить, когда он еще не вдохнул дыма мира?

Сын Охотника на медведей Мартин тотчас снял со стены калюме43 и набил ее табаком. Когда остальные расселись вблизи индейца, Мартин зажег трубку, сделал шесть затяжек, выдохнул дым вверх, вниз и в четырех направлениях, соответствующих частям света44, и произнес:

– Вокаде наш друг, а мы его братья. Пусть он выкурит с нами трубку мира, а потом обо всем расскажет.

После этого он передал трубку индейцу. Тот принял ее как священный дар, поднялся, сделал также шесть затяжек и ответил:

– Вокаде еще ни разу не встречался с бледнолицыми и черным. Он был послан к ним, но случилось так, что они спасли его из плена. Отныне их враги – его враги, а его друзья пусть станут их друзьями. Хуг!

У индейцев восклицание «хуг!» имеет примерно то же значение, что у нас «да», «конечно», «непременно». Однако употребляется оно для заверения или выражения одобрения, чаще в паузах или по окончании речи.

Вокаде передал трубку дальше. Пока она делала круг, он снова сел и стал ждать, пока последний, Боб, не завершил ритуал закрепления дружбы. Он держался как старый, опытный вождь, да и Мартин недвусмысленно дал понять, что в отсутствие отца является настоящим хозяином дома, несмотря на свою юность.

– Знают ли мои белые братья великого бледнолицего, которого сиу называют Нон-пай-клама – Разящая Рука?

– Ты имеешь в виду Олд Шеттерхэнда? – оживился Длинный Дэви. – Видеть – не видел, но, пожалуй, нет на Западе такого человека, который никогда бы о нем не слышал. Что с ним?

– Он любит красных людей, хотя сам бледнолицый. Он самый знаменитый следопыт, и его пули никогда не проходят мимо цели, а своим кулаком он может сокрушить сильнейшего из сильных. Потому его и зовут Олд Шеттерхэнд! Он бережет кровь и жизнь своих врагов, он лишь ранит их, чтобы делать неспособными к сопротивлению, и, только когда его жизни грозит серьезная опасность, он может убить противника. Много зим назад он охотился там, наверху, у Йеллоустоуна, и был первым бледнолицым, ступившим в тот край. Но на него напали сиу-огаллала45, и он сражался с ними, один против многих! Тогда ему удалось закрепиться на высокой скале, где пули сиу не могли его достать, а он не стрелял в них, поскольку считал, что все люди братья. Два дня и две ночи сидели сиу вокруг скалы, а потом он появился перед ними и предложил бороться с тремя из них – они с томагавками и ножами, а он без оружия. Он сражался с ними и убил их своим тяжелым кулаком, одного за другим, хотя среди них находились Оиткапетай – Храбрый Бизон – никем до тех пор не побежденный вождь и Ши-ча-па-та – Злой Огонь – самый сильный воин племени. От скорбного воя дрожали горы, а от плача сотрясались палатки огаллала. Плач по убитым не стих до сих пор – каждый год в день смерти трех воинов он силен особенно. Сейчас шако – седьмой год, и храбрейшие воины племени отправились в путь к Йеллоустоуну, чтобы у могил погибших исполнить песни смерти. Любого белого, встретившегося им по пути, ждет смерть: его привяжут у могил к столбам пыток и заставят медленно умирать среди мук, чтобы потом его душа служила духам мертвых воинов.

Вокаде сделал паузу. Мартин вскочил и крикнул:

– Боб, немедленно седлай лошадей! Фрэнк, ты должен быстро упаковать боеприпасы и провиант, а я пока смажу ружья и заточу ножи!

– Зачем? – вырвалось у пораженного маленького саксонца.

– Ты не понял, что сказал Вокаде? Моего отца взяли в плен сиу-огаллала, и его должны убить у столба пыток! Нам нужно его спасти! Самое позднее – через час мы отправляемся к Йеллоустоуну!

– Дьявольщина! – воскликнул Фрэнк, также молниеносно вскочив с места. – Чтоб они сгорели, эти краснокожие!

Негр тоже поднялся, подхватил палку, которую внес с собой в помещение, и заявил:

– Массер Боб идти вместе с вами! Массер Боб перебить все красные собаки огаллала!

Тут, подняв руку, заговорил индеец:

– Разве мои белые братья комары, которые мечутся в злобе, когда их дразнят? Или же они люди, которые знают, что дело лучше всего определяет спокойный совет? Вокаде еще не все сказал.

– Скажи сначала – в опасности мой отец или нет? – поторопил его Мартин.

– Ты это услышишь.

– Я требую, чтобы ты сказал сейчас же! – вскипел юноша.

Но тут же раздался предостерегающий возглас Толстяка Джемми:

– Успокойтесь, мой юный друг! Поспешность никогда не доводит до добра. Сначала пусть Вокаде расскажет, а потом у нас будет возможность посовещаться, и мы станем действовать.

– Действовать? Вы тоже с нами?

– Само собой разумеется. Мы выкурили калюме и, стало быть, теперь друзья и братья. Длинный Дэви и Толстяк Джемми еще никого не бросали на произвол судьбы, а тем более тех, кто нуждался в их помощи. Мы оба ехали в Монтану, чтобы поохотиться там на бизонов, но если мы ненадолго заглянем в Йеллоустоун, чтобы станцевать вальс с сиу-огаллала, от нас не убудет. Но все следует привести в надлежащий вид, иначе нам, двум старым охотникам, такое будет не по нраву. Итак, сядьте и не горячитесь, как подобает в подобных случаях. Наш краснокожий друг прав – мы ведь люди! Понятно?

– Это верно! – согласился саксонец. – Суетиться никогда не стоит. Надо все обдумать.

После того, как все трое снова уселись на место, юный индеец продолжил:

– Вокаде вскормлен сиу-понка46, друзьями бледнолицых. Позже ему пришлось стать огаллала, но он лишь ждал возможности, чтобы покинуть их. Теперь он должен был идти с их воинами к Йеллоустоуну. Он присутствовал при том, когда они напали ночью на спящего Грозу Медведей и его спутников. Огаллала во время поездки к Йеллоустоуну предстоит быть очень осторожными, ибо там, в горах, живут шошоны47, их враги. Вокаде выслали как разведчика, чтобы он высмотрел вигвамы шошонов, но он не сделал этого, а быстро поскакал на восток, к хижине Грозы Медведей, чтобы сообщить его сыну и его другу о том, что охотник взят в плен.

– Ты молодчина! Я тебе этого никогда не забуду! – не смог сдержать своих чувств Мартин. – Но мой отец знает об этом?

– Вокаде ему сказал об этом и выслушал описание пути. Он разговаривал с Грозой Медведей тайно, и ни один сиу не смог этого заметить.

– Они могут обо всем догадаться, если ты не вернешься к ним!

– Нет, они подумают, что Вокаде убили шошоны.

– Передал ли мой отец через тебя нам какие-либо указания?

– Нет, Вокаде должен сказать вам, что Гроза Медведей и его спутники в плену. Теперь мой белый брат сам знает, что нужно делать.

– Конечно, знаю! Я еду, и сейчас же, чтобы освободить их!

Мартин хотел вскочить снова, но Джемми крепко схватил его за руку и придержал:

– Стоп, мой мальчик! Разве вы хотите лететь сломя голову, чтобы еще сегодня вечером попасть в лапы к индейцам и поджариваться на медленном огне? Подождите еще немного, молодой человек! Толстяк Джемми охотно поможет вам, но он не имеет ни малейшего желания протаранить лбом стену вашего дома. Мы ведь еще не все узнали. Пусть Вокаде скажет нам, где именно произошло нападение на вашего отца.

Индеец тут же ответил:

– У воды, которую бледнолицые называют рекой Палвер, четыре рукава. У западного и произошло нападение.

– Стало быть, все случилось на той стороне кэмпа Мак-Кинни, что южнее ранчо Мэрфи. Эта местность не очень хорошо мне знакома. И все же, как мог такой знаменитый охотник быть столь неосторожен, что позволил взять себя в плен?

– Охотник спал, а человек, стоявший на посту, не был вестменом.

– Только так и можно все объяснить. В каком направлении огаллала собирались двигаться потом?

– К горам, которые зовутся белыми Большой Рог.

– Значит, к Биг-Хорн. А дальше?

– Они пройдут мимо Головы Злого Духа…

– А, мимо Девилс-Хэд – Чертовой Головы! – кивнул Толстяк.

– …к воде, что берет там начало и впадает в реку Большого Рога. Огаллала знали, что там обитают враждебные шошоны, и потому Вокаде был послан, чтобы выследить их. Поэтому ему сейчас неизвестно, куда огаллала двинулись дальше.

– Это и не нужно. У нас есть глаза, и мы найдем их следы. Когда произошло нападение?

– Прошло четыре дня.

– Да уж! – покачал головой Джемми. – А когда они поминают убитых воинов?

– В ночь Полной Луны. Именно в такую ночь были убиты три воина.

Джемми мысленно сосчитал, а потом произнес:

– Если так, то у нас достаточно времени, чтобы догнать краснокожих. Еще целых двенадцать дней до полнолуния. Как сильны огаллала?

– Когда Вокаде покинул их, огаллала было пять раз по десять и еще шесть.

– Стало быть, пятьдесят шесть воинов. Сколько пленников?

– С Грозой Медведей – шесть.

– Тогда, во всяком случае, на первых порах мы знаем о них достаточно. Нам не нужно долго совещаться. Мартин Бауман, что собираетесь делать вы?

Молодой человек поднялся, вытянул вверх правую руку, как это делают, когда хотят произнести клятву, и ответил:

– Я даю обет спасти моего отца или отомстить за его смерть, даже если мне одному придется преследовать сиу и бороться с ними! Я скорее умру, но не нарушу свою клятву!

– Нет, один ты не поедешь, – вмешался Хромой Фрэнк. – Я, естественно, поеду с тобой и ни в коем случае не покину тебя.

– И массер Боб тоже ехать с вами, – объявил негр, – чтобы освободить старый масса Бауман и биться насмерть с сиу-огаллала. Пусть они все сгинуть в ад!

При этом он скорчил такую гримасу и так громко заскрежетал зубами, что стал похож на разъяренного медведя.

– Я тоже еду с вами, – снова заметил Толстяк Джемми. – С великой радостью вырву из лап краснокожих их пленников. А ты, Дэви?

– Что за дурацкий вопрос! – раздался невозмутимый голос Длинного. – Думаешь, я останусь здесь и буду чинить свои башмаки или молоть кофе, пока вы будете разыгрывать великолепную комедию? А я-то думал, что ты достаточно знаешь своего старого компаньона.

– Ладно тебе, старый енот. Наконец-то подвернулось настоящее дельце. Стрельба по зверью тоже может наскучить. А Вокале, что будет делать наш краснокожий брат?

– Вокаде – мандан, на худой конец питомец сиу-понка, но никак не огаллала! Если белые братья дадут ему ружье с порохом и свинцом, он будет их сопровождать и либо умрет вместе с ними, либо одолеет врагов! – дал ответ краснокожий юноша.

– Молодец! – похвалил маленький саксонец. – У тебя будет ружье и все остальное, даже свежая лошадь, поскольку у нас их четыре, а стало быть, больше, чем надо. Твой жеребец устал, пусть он бежит рядом, пока не отдохнет. Когда отправляемся в путь, друзья?

– Прямо сейчас! – за всех ответил горячий Мартин.

– Конечно, мы не можем терять времени, – согласился Толстяк. – Но чрезмерная поспешность нам тоже ни к чему. Мы поедем по безводным и бедным дичью местам и должны позаботиться о провианте. Боеприпасов прихватим как можно больше, само собой разумеется. Вообще подобные экспедиции надо готовить так, чтобы ничего не упустить и не забыть. Нас всего шестеро против пятидесяти шести огаллала, а это кое-что значит! К тому же мы не знаем, не задумали ли еще чего-нибудь те девять конокрадов, которых мы сегодня поучили уму-разуму. Безусловно, мы должны сначала убедиться, покинули они местность или нет. А как обстоят дела с этим домом? Вы собираетесь оставить его без защиты?

– Да, – немного растерянно ответил Мартин.

– Тогда легко может статься, что по возвращении вы обнаружите его сожженным или, по меньшей мере, ограбленным.

– О последнем мы позаботимся.

Юноша достал кирку и быстро очертил ей на глиняном полу четырехугольник, после чего легко срыл глину. Оказалось, что там под хорошо утрамбованной глиной был скрыт деревянный подвальный люк, ведущий в достаточно просторное углубление, где можно было спрятать все, что они не брали с собой. Если потом снова хорошенько утоптать глину над запертым люком, ни один непосвященный не догадается о существовании этого укрытия. Даже если бы постройка сгорела, глиняный пол защитил бы вещи от порчи и гибели.

И все занялись тем, что содержимое хижины, которым они не могли воспользоваться в поездке, стали складывать в погреб. Так же они поступили и с медвежьими шкурами, среди которых одна сразу привлекала всеобщее внимание своими размерами и краг сотой. Едва Мартин заметил, что Джемми с нескрываемым восхищением впился в нее взглядом, он быстро выхватил шкуру из рук Толстяка и швырнул ее в отверстие.

– Уберите ее! – произнес он. – Я не могу видеть этот мех! Он заставляет меня вспоминать самые ужасные часы моей жизни.

– Это звучит так, будто вы прожили уже целый век на этом свете или на вашу долю выпали тяжкие испытания, мой мальчик.

– Возможно, я и вправду пережил нечто такое, что и не с каждым траппером случится.

– Ого! А не задаетесь ли вы, мой мальчик?

Мартин бросил на Толстяка почти гневный взгляд.

– Полагаете, что с сыном Охотника на медведей не могло произойти ничего подобного?

– Спорить, конечно, не стану…

– Так скажу вам, что, будучи четырехлетним мальчишкой, я боролся с типом, носившим ту самую шубу, которой вы только что так сильно удивились.

– Четырехлетнее дитя с таким гризли? Я знаю, что дети Запада сделаны из другого теста, нежели те сынки, что в городах подкладывают грелки в ножки своих папаш. Встречал я тут как-то мальчишку, который в Нью-Йорке по возрасту был бы первоклашкой, но ружье знал как свои пять пальцев. Но, хм, гризли! Что же все-таки тогда произошло с медведем?

– Это случилось внизу, в горах Колорадо. Тогда у меня еще была мать и сестренка трех лет – на год младше меня, стало быть. Отец ушел, чтобы позаботиться о мясе, мать была во дворе и колола дрова для очага, ведь дело было зимой, а в горах в это время очень холодно. Я находился в комнате с маленькой Людди – мы были совсем одни. Она сидела между столом и дверью прямо на полу и играла с куклой, которую я выстругал из полена, я же стоял на столе, пытаясь большим деревянным ножом вырезать буквы «М» и «Л» на толстой балке, которая под нашей, как сейчас помню, остроконечной крышей вела от одной бревенчатой стены к другой. Это были начальные буквы имен: моего и Людди. Я по-мальчишески хотел увековечить их. Увлеченный этой кропотливой работой, я едва обратил внимание на громкий крик матери, раздавшийся снаружи. Он больше не повторялся, и я беззаботно продолжал потеть над своим делом. Потом я услышал, как дверь с шумом распахнулась, едва засов с нее не слетел. Я был уверен, что это мать так шумно вошла, потому что в руках несла дрова. И даже не обернулся, а только сказал: «Мам, это для Людди и меня. Потом очередь твоя и папы». Вместо ответа я услышал грозное рычание и обернулся. Должен заметить, господа, что время было не дневное, но снаружи лежал снег, а в очаге горел огонь, пламя которого освещало комнату. То, что я увидел в этом свете, было, конечно, ужасно. Прямо перед бедной Людди, от страха потерявшей дар речи, стоял гигантский серый медведь. С его короткой шерсти лохмами свисали ледышки, а из полураскрытой пасти шел пар. Онемевшая сестренка, словно моля о пощаде, вытянула вперед куклу, будто хотела сказать: «Возьми мою куклу, а меня не трогай, злой медведь!» Но гризли не знает сострадания. Ударом лапы он повалил Людди и затем раздавил ей головку своими стальными челюстями.

Мартин прервался… Никто не нарушил зловещей тишины, пока он сам не продолжил:

– Я тоже не мог пошевелиться от страха. Хотел позвать на помощь, но не мог издать ни звука. Судорожно сжимая в руке длинный деревянный нож, я хотел спрыгнуть со стола, чтобы бороться с медведем за жизнь сестры, но, увы, от страха буквально окаменел. Зверь двинулся на меня и поставил свои передние лапы на стол. Но слава Богу! В этот момент я смог снова двигать своими конечностями. Ужасное, смрадное дыхание медведя уже обожгло мне лицо, но у меня хватило сил, зажав нож зубами, ухватиться руками за балку и подтянуться наверх. Гризли тотчас рванулся следом, но опрокинул стол. В этом было мое спасение! Я закричал, но напрасно – мать не появилась, хотя мой голос должен был быть ей слышен: дверь оставалась по-прежнему открытой, и холодный воздух вихрем носился по помещению. Гризли вытянулся во весь свой рост, чтобы сбросить меня с балки. Вы видели его шкуру, а значит, должны мне поверить, если я скажу вам, что он совершенно спокойно мог бы достать меня передними лапами. Но у меня в руке был нож, и я крепко держался на балке, обхватив ее левой рукой, а правой стал колоть его ножом в растопыренные лапищи. Разве можно описать мои вопли и мой страх! Как долго я защищался – не знаю; в такой переделке и четверть часа кажутся вечностью. Наконец силы оставили меня, но обе передние лапы медведя были сильно исколоты и искромсаны, и тут я сквозь собственный крик услышал лай нашей собаки, которую отец взял с собой на охоту. Снаружи, перед хижиной, пес поднял такой яростный лай, который я никогда не назвал бы собачьим; тут же он ворвался внутрь и сразу же бросился на гигантского хищника. Любой из вас наблюдал, пожалуй, хоть раз, как охотничьи собаки набрасываются на медведя, а тот их шутя раскидывает. И вот один-единственный пес против огромного гризли, а рядом – никого, даже его хозяина, вооруженного ружьем и ножом! Такое надо видеть и слышать! Вы знаете, что одичавшие собаки в Штатах стали поистине бедствием. Они вырезают целые стада овец. В одном только Огайо кто-то подсчитал, что ежегодно от зубов этих прожорливых брошенных зверей гибнут около шестидесяти тысяч голов, а по всем Соединенным Штатам – полмиллиона. Эти псы отличаются необычайной дерзостью и при случае могут одолеть и медведя. Такая собака жила и у нас после того, как мы ее приручили. Внешне это была обыкновенная безобразная дворняга, но страшно сильная и верная. Когда наша собака бросилась на медведя, она не взвыла, а жутко зарычала, прямо как хищник. Она вцепилась медведю в горло, готовая разорвать его, но медведь в минуту растерзал бедную своими мощными лапами. Собака была буквально разорвана на куски, а разъяренный гризли опять повернулся ко мне.

– А ваш отец? – перебил его Дэви, который, как и другие, слушал этот рассказ, затаив дыхание. – Где собака – там неподалеку должен быть и человек.

– Разумеется. В тот момент, когда гризли снова поднялся под балкой, чтобы наконец схватить меня, и оказался спиной к двери, появился отец, бледный, как сама смерть. «Отец, помоги!» – выкрикнул я, пытаясь в очередной раз ударить медведя своим детским оружием. Отец не ответил – у него тоже дыхание сперло. Он вскинул заряженное ружье! Но тут же опустил его. Ствол дрожал в его руках. И тогда он отбросил ружье, выхватил нож – «боуи» и сзади прыгнул на гризли. Схватив хищника левой рукой за смерзшуюся шерсть, он сделал небольшой шаг в сторону и воткнул длинный клинок48 по самую рукоять между известными двумя ребрами. И тотчас отскочил назад, чтобы не попасть под руку смертельно раненному зверю. Чудовище застыло и издало неописуемый рев или стон, судорожно забив в воздухе передними лапами, а потом вдруг рухнуло замертво. Как позже оказалось, клинок пронзил его сердце.

– Слава Богу! – перевел дух Толстяк. – Воистину помощь в последний миг. А ваша мать, мой юный сэр?

– Она… О, я больше никогда ее не видел.

Парень отвернулся, словно стыдясь чего-то, и быстрым движением руки смахнул с глаз слезинки.

– Не видели? Почему?

– Когда отец снимал меня с балки, он весь дрожал; я тоже трясся, как в лихорадке. Он спросил меня, где Людди, и я, громко разрыдавшись, рассказал ему, что произошло. Я ни разу ни до этого, ни после не видел у него такого лица, каким оно было тогда – серым, как камень. Он издал лишь один-единственный крик, но что это был за вопль! А потом замолчал, сел на скамью и обхватил голову руками. На мои слова он не отвечал, а когда я спросил его о матери, он лишь покачал головой, но когда я потом хотел было выйти, чтобы поискать ее, он так крепко схватил меня за руку, что я едва не вскрикнул от боли. «Стой! – приказал он мне. – Это не для тебя!» Потом он снова сел и сидел неподвижно, пока не погас огонь. Затем он запер меня и начал что-то делать за хижиной. Я пытался протиснуться между блоками, из которых был сложен дом, и, в конце концов, это удалось мне. Когда я выглянул, то увидел, что отец вырыл глубокую могилу – медведь, перед тем, как войти в дом, напал на маму и разорвал ее. Я так и не услышал, как отец молился за упокой ее души, и потому что он застал меня тогда у стены и позаботился о том, чтобы мне не удалось больше ничего увидеть.

– Ужасно! – Джемми отвернулся, тоже едва не прослезившись.

– Да, это в самом деле было ужасно! Отец долгое время болел, и ближайший наш сосед прислал человека, чтобы помочь нам и позаботиться обо мне. Потом, когда отец снова поправился, мы покинули то место и… стали охотниками на медведей! Стоит отцу узнать, что где-то поблизости появился медведь, он не найдет себе места, пока не застрелит его или не воткнет ему в сердце клинок. А я, теперь и я могу сказать, что сделал свое дело – я отомстил за мою маленькую Людди! Поначалу, когда я держал какого-нибудь медведя на мушке, у меня, конечно, екало сердце, но мой талисман бережет меня, так что перед гризли я чувствую себя не менее спокойно, чем перед енотом.

– Талисман? – уточнил Дэви. – Ба, вот те раз! Молодой человек, не верьте этой чепухе! Это же грех, вы нарушаете первую Божью заповедь!

– Нет, мой талисман вовсе не то, что вы думаете. Взгляните на него! Он висит там, под Библией.

Парень указал на стену, где на полочке лежала большая старинная Библия. Под полкой на деревянном гвоздике висел кусочек деревяшки в палец толщиной. Было ясно видно, что это нечто похожее на голову.

– Хм! – пробормотал Дэви, который, как и все янки, был несколько твердолоб. – Не хотел бы я все же, чтобы эта вещь была идолом.

– Нет, я не язычник, а добрый христианин. Вы видите здесь остатки деревянной куклы, которую я тогда вырезал сестре для игры. Я сохранил ее на память о том страшном моменте и вешаю талисман на шею всегда, когда должен сопровождать отца на медвежью охоту. Если мне кажется, что опасность слишком велика, я хватаюсь за куклу – и медведю конец! В этом можете не сомневаться!

Тут Джемми по-дружески опустил ему руку на плечо и заверил:

– Мартин, вы славный малый! Примите меня в свои друзья, и вы не пожалеете. Вы можете смело оказать мне такое же безграничное доверие, как безгранично мое брюхо. Я не подведу!

Загрузка...