Сын Петра. Том 5. Ветер перемен

Глава 1

1710 год, январь, 5. Москва

Алексей медленно шел по строительной площадке и все осматривал. Внимательно. Въедливо. Как и полагается заказчику, желающему, чтобы ему все сделали так как надо…

На дворе стояла зима. Самый ее разгар. Хотя какой может быть разгар в трескучие морозы, которые порой достигали и тридцати, и более градусов ниже нуля? Все-таки Малый ледниковый период давал о себе знать. И Ботнический залив перемерзал регулярно с организацией торгового ледового пути по нему, и в Венеции порой на коньках катались. Что уж тут про Москву говорить? Дубовато было. Дубовато.

Стройку, впрочем, это не останавливало.

Вокруг объекта был возведен легкий деревянный каркас, обшитый досками в два слоя. Не Бог весть что. Но установленные на земле железные печи типа булерьян обеспечивали должный поток теплого воздуха. Те самые печи, что все еще производило самое первое предприятие царевича. Хотя, конечно, их так тут никто не называл. Просто московские железные печи или московки.

Дров они «жрали» много. Прям как не в себя[17]. Однако обеспечивали подходящую температуру для строительных работ. Ну и неплохую вентиляцию. Ведь горячий воздух поднимался вверх, вдоль стен, где охлаждался и опускался по центру. И вновь нагревался… Трубы же печей выводили на улицу, чтобы внутри никто не угорел. Отчего создавался интересный эффект — стройка круглосуточно была окутана дымами и парила из-за просачивающегося горячего воздуха, отчего создавала эффект чего-то потустороннего.

Понятно — с улицы холодный воздух подсасывало. И ощутимо. Особенно когда что-то таскали. Но печи справлялись. И внутри этого «короба» держалось от двенадцати до восемнадцати градусов. Чего вполне хватало для проведения работ.

Этот прием применялся впервые, чтобы максимально ускорить стройку. Слишком уж вопрос был важный. Заодно — демонстрация всему миру инженерно-технических возможностей России. А за ней — за стройкой наблюдали. Просто, из любопытства. Чем Алексей и пытался воспользоваться в качестве пиар-акции. Где и кто еще может ТАК быстро строить, возводя ТАКИЕ здания?..

За минувший год успели много.

Вырыли котлован.

Сделали толстую подушку из гравия и песка, с водоотводом. Благо, что рельеф позволял решить этот вопрос максимально просто и легко.

Залили бетонную стяжку.

Переложили ее пятью слоями грубой ткани, пропитанной битумом. Со смещением внахлест. Не забывая «запаивать» швы.

Поверх легла монолитная плита фундамента из железобетона — одно из самых дорогих решений конструкции. Здание по местным меркам выглядело высоким, хоть и не рекордным. Однако оно было спроектировано так, что нигде нагрузка не превышала ста килограмм на квадратный сантиметр[18]. Примерно. Обычно меньше или сильно меньше. Из-за чего в целом к плите требования были довольно скромные. Даже несмотря на достаточно умеренные качества цемента. И совсем уж «жестить» с толщинами не требовалось, несмотря на заметную перестраховку.

Залили.

Достаточно тонким слоем, кстати. Хотя и минимально достаточным. Плюс-минус под желаемую нагрузку. А сверху расположили «сеточку» из массивных ребер жесткости. Обычно такие решения применялись для перекрытий в эпоху Ренессанса, а тут — использовали для фундамента. Так-то — лишнее, наверное. Однако это они позволили сильно сэкономить на в общем-то еще весьма дефицитном бетоне и железной арматуре. Обеспечивая запас прочности уже в зоне перестраховки. Учитывая хорошо подготовленную подушку, на которую лег фундамент — вполне рабочее решение.

Возвели стены подвала, отлив их из того же железобетона по опалубкам. Подняли на них концы тех самых полотен битумных тканей. Защитив оные внешней стенкой в один кирпич, чтобы грунт их не рвал давлением, а потом присыпав гравием, дабы обеспечить работу дренажа. В комплексе. Грунт вообще был вокруг здания весьма проницаем для воды, с хорошим ее отведением, через систему труб. Грубой, надежной, относительно стойкой к засорам и пригодной для чистки. Потому как сырость есть зло. Что для подвала, что для стен… дом в сырости — к ремонту, как гласит народная мудрость. А уж если сырость пересеклась с морозами… этого добра Алексей в свое время в избытке насмотрелся в Санкт-Петербурге в прошлой жизни…

Сделали эту базу.

Все проверили, давая цементу набрать минимальную прочность тот самый месяц. Ну и пошли дальше по задуманному плану. А именно стали отливать несущие столпы по заранее изготовленным опалубкам, опирая их на те самые ребра жесткости на полу. Укладывать на столбы отдельно изготовленные балки, стандартные, отлаженные еще для перестройки Москвы. Ну и монтируя перекрытия с помощь опять-таки стандартных типовых плит, достаточно узких и легких, позволяющих ими манипулировать ручными лебедками. Ну и, само собой все стыки вязались и заливались для пущей прочности. Особых боковых нагрузок не предполагалось, равно как и землетрясений, но от греха подальше решили так поступить. Вдруг какая беда? Взрыв или еще что? Было бы крайне скверно, если бы каркас при этом сложился словно карточный домик…

За лето кроме достаточно массивного подвала, занимавшего все пятно застройки, возвели первый, самый высокий этаж, и второй — пониже. Теперь же трудились над третьим — завершающим для первого яруса.

Ну и стены выкладывали. Легкие.

Пористого кирпича под рукой не имелось. Поэтому она велась обычным керамическим полнотелым, только с массивными пустотами, заполняемые утеплителем — пористым окатышем вулканического происхождения. Его из Армении завозили по Дону…

В общем — работы велись.

Быстро и основательно.

Во всяком случае царевич, внимательно обшарив все на стройке, не нашел к чему придраться. Архитектор как организатор работ был выше всяких похвал. Воровать же никто не решался, прекрасно понимая КОМУ они строят и что будет, если где-то что-то отвалиться. Да и лейб-кирасиры Герасима с людьми Миледи приглядывали. Ну и архитектор контролировал качество материалов. Иной раз лично. Другой вопрос, как это все било по карману… Не каждый великан сможет так ударить… В какие-то моменты казалось, что дворец строят из чистого золота. Аллегорически. Но из-за высокой стоимости строительство подобные мысли возникали регулярно…

— До весны сколько сделаете?

— Все три этажа первого яруса точно. — ответил Маттеус Даниель Пеппельман.

— Это и так видно, — улыбнулся царевич. — А сверх того?

— Один-два этажа. Много будет работ по крыльям. Треть их протяженности — крыша поверх третьего этажа. Много работ по клепке и сборке стропил[19]. Да и как с их поставками вопрос пойдет не ясно.

— Не успевают?

— Каширский завод загружен сверх всякой меры. И едва справляется с поставкой арматуры. Так что я загадывать не хочу.

— Простой большой будет?

— Нет. Я людей другим займу. Соберу на скорую руку короб и котельную поставлю. И прочие выносные постройки. Их много. Бруса и тонких досок у нас хватает, равно как с печей с дровами. По поздней зиме и ранней весне найдем чем работников занять.

— А к концу осени что успеешь?

— Все будет упираться в Каширский завод и его поставки. Мыслю крылья завершу с башенками. Покрыв крышей и закрыв окнами. Чтобы начать отделку внутренних помещений. Ну и центральную часть на два яруса подниму. Это точно должен успеть. Если с поставками не будет перебоев, то может и больше сделаю. В принципе — гнать этажи несложно при этих приемах.

— А внешняя отделка?

— Первый ярус до осени закончу. Общую отделку. Резьбу по камню должны через год завершить, она нехитрая. Со второго яруса резьбы нет, и отделка пойдет легче.

— И каков общий прогноз? Когда я смогу сюда въехать и жить?

— Года через три, не раньше. Я бы даже на четыре рассчитывал.

— Проклятый пожар! — в сердцах воскликнул царевич. — Как он не вовремя!

— Алексей Петрович, я за этот год закончил гостевой домик. Летом наспех отделаем — осенью заехать сможете. Он достаточно просторный.

— Какой домик? Это еще зачем? — несколько растерялся царевич.

— Как зачем? По плану реконструкции территории вокруг дворца задуман просторный гостевой домик. Навроде охотничьего замка. В полуверсте от дворца.

Алексей нахмурил лоб, силясь вспомнить. Этот аспект дворцового проекта его интересовал минимально. Там точно был какой-то регулярный парк, красивая лестница к реке с каскадом фонтанов и еще что-то. Более-менее он держал в уме комплекс хозяйственных построек, куда он хотел перевести лаборатории и мастерские. Все остальное же помнил смутно…

Маттеус ему начал подсказывать. И царевич, хлопнув себя по лбу, вспомнил.

Да, точно, был в проекте гостевой домик. По своей компоновке схожий со знаменитым Приоратским замком что в Гатчине. Только построенный из полнотелого кирпича, а не по землебитной технологии.

Основной двухэтажный корпус со всеми удобствами, включая ватерклозет, паровое отопление, систему вентиляции с испарительным охлаждением воздуха для летней жары[20] и горячую ванну. К нему был пристроен большой одноэтажный зал с камином. Ну и башенка. Куда без нее?

Неплохое местечко.

Его царевич планировал использовать для уважаемых гостей. А тут — вот Маттеус расстарался. Предусмотрел. Так что Алексей сможет заселиться с молодой супругой в относительно приличное место. Во всяком случае оно выглядело на порядок лучше того гостевого дома, в котором он сейчас ютился. Где ни удобств толком не имелось, ни простора.

А жениться, в силу успешности посольства, он мог уже в этом году. Если ничего не случится. Но даже если с сестрой шаха что-то произойдет нехорошее, то царевичу все равно придется жениться куда раньше, чем достроят дворец.

В общем Пеппельман оказался большим молодцом. Сказывался талант организатора. Углядел ту, казалось, малозначительную деталь, про которую сам Алексей не подумал. Забегавшись в этой суете…

Вышел Алексей из короба строительной площадки.

И ахнул.

Перед ним стоял отец.

И вид его был совершенно бешенный. Глаза навыкат. Усы дыбом. Да и на голове они слегка приподнялись. А ведь он, насколько царевич знал, был на зимней охоте. И еще добрую неделю-другую там провести собирался.

— Что-то случилось? — удивился сын.

— Ты что творишь⁈ — рявкнул царь, хотя старого запала он себе уже не позволял. И подобные сцены устраивал сильно мягче. Больше для проформы и зрителей.

Царевич огляделся с самым удивленным видом. И показал рукой на доски за его спиной, произнес с явным недоумением на лице:

— Как стройка идет проверяю.

— Ты зачем градоначальника казнил!

— Казнил? Нет. Просто выпорол. Он жив.

— Жив? — удивился царь. — Мне донесли, что преставился.

— Куда преставился? Зачем? Ему еще три порки надо принять. Так что за ним с самым трепетом лекари наши присматривают. И лейб-кирасиры, чтобы не убежал. Пойдем, — показал сын отцу на свой неказистый домик, в котором жил. — Покажу все и расскажу.

— Он точно жив?

— Мне с утра докладывали — жив был.

Царь последовал за Алексеем, походя зло зыркнув на одного из своей свиты, который сделал такой вид, будто: а что я? Что слышал, то и рассказал.

— Мы же договаривались! — с порога произнес отец. — Ты не чинишь самоуправства по уважаемым людям без острой на то нужды. Отчего со мной не согласовал?

— Как не согласовал? — удивился парень.

— Почему я не знал о том, что ты его собираешь вот так, прилюдно… это же несмываемые позор! Не для него. Черт с ним. Для всего их рода!

Царевич молча подошел к шкафу. Открыл его. С ходу достал папочку. Развязал завязки и, покопавшись, положил на стол документ.

— Вот.

— Что, вот?

— Согласование с тобой. Ты и подпись свою на нем поставил. Видишь? Али запамятовал?

Петр Алексеевич нахмурился.

Взял бумагу и начал читать. Где-то на середине бросил ее на стол и рявкнул:

— Ты издеваешься надо мной⁈ Где тут сказано, что я одобряют такое позорное наказание для градоначальника?

— Ты ее всю прочитал? — невозмутимо спросил сын.

— Я помню, о чем она! У нас снова город от снега добро не убирают. Дворники стараются, а снег своевременно не вывозят. И у меня из-за того сани перевернулись. Вот я тебе и дал поручение разобраться. Так?

— Так.

— И причем тут градоначальник?

— В бумаге сказано — выяснить причину, устранить, а виновных наказать на мое усмотрение.

— И?

— Градоначальник виновен. Наказание я ему вынес по своему усмотрению.

— Ты рехнулся⁈

— Мы его третий год спрашиваем — справится ли он с вывозом снега. Третий год он отвечает, что да. И в качестве помощи прося денег сверху, чтобы запасти кормов и договорится о поставке лошадей, дабы подогнали к сроку, да с санями особыми.

— И что? Мы же проверяли — он их не разворовывал. Честно их тратил.

— Но каждый раз подводили либо обстоятельства, либо люди, с которыми он договаривался, либо еще что-то. Не так ли?

— И ты за это его решил так унизить?

— Я нашел этих людей. Некоторых. Они ведь каждый год меняются. Провел обыски. И оказалось, что проверяли мы слишком поверхностно. Он все ж таки воровал. Сильно, много, но хитро. У своих подставных он все покупал. Например, старое сено прелое скупал по цене свежего. Его ухари забирали считай за даром, лишь бы вывезли.

Петр нервно прошелся по помещению.

— Сам-то он не при чем, на первый взгляд. Договорился. Все оплатил чин по чину. Даже подешевле находил у кого купить. Только каждую зиму выяснялось, что либо сена пригодного для корма нет, либо лошадей дай Бог десять из сотни поставили, либо еще что. Например, в этом году больных и негодных лошадей пригнали. Приняли их. А потом написали, что изломались они на работах. И неустойку выплатили тем, у кого их брали на зимние работы.

— Он это все только со своими людьми проворачивал?

— Да. Кого смог я отловил такими и были. Сидят в тюрьме, ждут своей участи. Но многие разбежались, мыслю, в Литве или дальше еще где спрятались. Вот тут, — хлопнул по папке царевич, откуда ту бумажку и достал, — краткая сводка по делу. Так то — две дюжины пухлых папок.

— Повесить! — рявкнул царь.

— Кого?

— Всех виновных!

— Так может заодно и того вздернуть, кто тебе наябедничал? Он случаем с болезным не в доле?

Петр нервно дернул щекой.

— Я сам с ним разберусь.

— Лекарей прислать?

— Пришли. И костоправов, и знахарок с примочками. Но вешать засранца нельзя.

— Кто-то из сынков?

— Да. — нахмурился царь. — Пытается в интриги играть. Мерзавец.

— А градоначальника я все ж рекомендую пороть дальше. Лечить и вновь охаживать черенком от лопаты да метлой. Посменно. Чтобы его сменщик думал, что делает. Да и остальным урок.

— Хватит с него позора. В ссылку он у меня поедет.

— Воеводой куда-нибудь на дрейфующие льдины да за Белое море? Вести свет цивилизации белым медведям и моржам?

— Зачем? Он хоть и мерзавец, а все ж толковый. В прошлом немало отличился. Нельзя его за один проступок так с говном мешать.

— Он врал. Тебе и мне. Мы прямо спрашивали. Справишься? И что он нам говорил? Как ты ему теперь доверять будешь?

— Дам ему шанс. В Охотский острог поедет. Ежели за пять лет себя добрым делом покажет — прощу. Специально туда верных людей опосля отправлю, чтобы каждого опросить о том, как он службу служил. Сняв его и увезя перед тем, дабы страху они перед ним не испытывали.

— А если не справится?

— Тебе его и отдам. Сам придумаешься. Ты у нас до этого большой затейник. — кровожадно улыбнулся Петр…

Глава 2

1710 год, февраль, 12. Москва — Версаль

Довольный Алексей бодро «шуршал» коньками по льду, катаясь в свое удовольствие. Ему еще с прошлой жизни нравилось это занятие. Как детей по малости стал на каток водить, так и сам стал с ними выходить на лед. Не часто. Работа увлекаться мешала. А так, в удовольствие, время от времени…

Москву-реку у кремля облагородили.

Выровняли лед, сбив все неровности. Потом прошлись в несколько подходов с ведрами и швабрами, проливая рыхлости, ямки и прочее. А потом открыли каток.

Морозы стояли такие, что по льду реки тяжелые танки легко бы могли устроить гонки. Поэтому царевич, не переживая, и сам выходил покататься. Чтобы отвлечься от рутины.

Не самая безопасная забава, конечно. Слишком много вокруг людей. Сюда ведь выходило много люду, особенно по вечерам. Когда ставили специальные подставки с большими лампами для освещения катка. Так, чтобы жар до льда не доходил.

Красиво.

По местным меркам так очень.

Да и границы катка, оформленные ледовыми скульптурами, загадочно бликовали в языках пламени. Почти что ожившая сказка!

И вот в таком столпотворении людей случиться могло все что угодно. Просто непредсказуемо. Хотя, конечно, спонтанно вряд ли что-то могли серьезное предпринять те, кому голова царевича требовалась. Он ведь мог за зиму выйти один-два раза всего на лед в любое время. Сиди — карауль. А экспромтом в таких делах… возможен, но не сильно. Однако же, чтобы немного снизить риски, Алексей одевал обычную одежду, нанося легкий грим. Вроде накладки на нос или большого шрама через все лицо. Не повторяясь. Ну и катался в компании нескольких лейб-кирасиров, также переодетых. А еще сотня их товарищей дежурила поблизости «по гражданки», готовые оперативно подключиться. И даже если их кто-то узнавал, то думал, что те пришли немного развлечься, но никак не по службе…

Разгон.

Еще.

И царевич попытался сделать простейший поворот.

Получилось. Но он немного не справился с управлением и столкнулся с каким-то парнем. Ну и, как следствие, вместе с ним кубарем полетел на лед.

Шлепнулся.

Очухался.

Подал знак лейб-кирасирам, чтобы не дергались. Однако те все равно помогли Алексею Петровичу встать на коньки. Ну и паренька этого подняли.

— Лихо ты! — воскликнул тот, обращаясь к царевичу.

— Что лихо?

— Ну, это, закрутился вона как!

Разговорились.

Паренька звали Андреем Нартовым и было ему без малого шестнадцати лет от роду. Услышав это имя царевич сразу припомнил знаменитого плотника Петра Великого. Или он был не плотник? В голове у Алексея почему отпечаталось именно «плотник», который придумал массу интересных станков для обработки дерева.

А ведь ранее и мыслей о нем не приходило. Если бы не столкнулся — так бы и не вспомнил. Словно откуда-то из потаенных уголков памяти вынырнуло это воспоминание. Хотя он старался вспомнить всех толковых людей эпохи. Вон — Лейбница того же, Ньютона, который, кстати, тоже в Россию недавно перебрался. Слишком тяжело стало в Англии. И если Лейбниц заведовал Российской академией наук, то Ньютона пристроили ректором Московского университета. Хотя цапались они порой знатно, сказывалась конкуренция и застарелая вражда. Но сойдясь на одной территории в одной команде все больше сотрудничали, чем ругались. Увлекались их пытливые мозги задачками, которые им подкидывал царевич…

Довольно скоро выяснилось, что Андрей этот Нартов мечтает попасть в школу при инструментальной мануфактуре. Вдохновленный тем, какие чудесные станки там делают. Но судьба распоряжалась иначе. Отец стал инвалидом там же, где сейчас и сын его трудился. Он его всему и обучил, что и позволило сыну подменить батю в столь юном возрасте. И теперь на Андрее лежал весь груз ответственности за семью, которую нужно кормить. Приходилось много, очень много работать. Он просто не мог себе позволить учиться. Да даже просто приболеть больше чем на несколько дней…

— Слушай, так я могу помочь тебе в этом деле.

— Шутишь?

— Зачем? Завтра же у тебя выходной. Так ведь ты сказал? Вот и приходи с утра к Воробьеву дворцу да спросил у лейб-кирасир Алексея Петрова. Они проводят.

— Пустое, — махнул рукой Нартов. — Жить то на что? Мы и так впроголодь живем.

— Так ты хочешь учиться или нет? — улыбнулся царевич. — Если хочешь — не робей. Я все улажу…

— Сир, в Москве наконец решился вопрос с невестой.

— И кто же эта несчастная? — зевнув спросил Людовик.

— Насколько я понял ситуацию, сестра шаха Персии.

— Что⁈ — король выпучил глаза на Кольбера и даже как-то подался вперед.

— Сестра шаха Персии, — повторил тот. — Имя не выговорю, да думаю, это и не важно сейчас, так как она примет христианство для венчания. Все европейские кандидатки получили отказ из-за слишком больших сумм, выплаченных для этого. Меньше полутора миллионов ни за одну не дали. Совокупно принц собрал на этих торгах тщеславия пятнадцать миллионов талеров. Приблизительно. По нашим подсчетам. Сведения эти не афишируются, так что мне удалось узнать лишь порядок.

— Признаться, я до конца в это не верил. Думал, что он морочит голову. Даже когда узнал про провозглашение концепции Большого ислама.

— Как оказалось он был честен с самого начала. Удивительная подлость! Говорить правду открыто. Как он посмел⁈ — с трудом сдерживая улыбку, произнес министр иностранных дел Франции.

— Да уж, — усмехнулся король. — Такого себе никто не позволяет. И что же, все эти страны, что желали заключить с русскими династический брак, эту выходку стерпели? Он ведь получается их просто… как это назвать?

— Мошенничество, сир. Он хитростью вынудил их заплатить.

— Да. Верно. Мошенничество. И ничто иное. И какую сумму с них выбил! Ай да Алекс! Ай да кобелиный сын! И как они это проглотили? Мы сможем этим использовать?

— Вряд ли, — покачал головой Кольбер. — Принц предложил всем, кто нуждался в союзе с Россией, этот союз. Пусть и не династический, а оборонительный, но союз. С простым, но очень любопытным уставом. Например, в случае нападения третьей стороны на любого участника союза, все остальные обязаны сразу, как узнают об этом, объявить агрессору войну. Обязуясь вступить в боевые действия не позднее чем через шесть месяцев. Хотя бы ограниченно, если войска придется отправлять на другой континент. И драться, не взирая даже на капитуляцию того, на кого напали. Дабы никто не мог воспользоваться внезапностью и рывком овладеть чьими-то землями.

— И как же тогда заканчивать такую войну?

— Только единогласным решением Верховного совета союза. Собственно эта коалиция так и названа — Советский союз, по названию его высшего органа, состоящего из правителей всех стран-участниц. — произнес Кольбер со спокойным и невозмутимым видом. Он то не знал, что царевич просто пошутил. Настолько тонко, что хихикал в гордом одиночестве. Впрочем, назад уже не отыграть. — Войти в этот союз новые страны могут только при единогласном желании всех участников, выйти, кстати, тоже.

— Это… странно… — покачал головой Людовик.

— Таким образом по мнению принца, как мне сообщили, решили обойти сиюминутную конъюнктуру. Во время войны за Испанское наследство русские уже собирали довольно большой альянс, который рассыпался из-за успехов Карла XII. Поэтому принц и предложил такую формулу. При которой правительства не вправе сепаратно выходить из такой войны, а остальные обязаны, в случае необходимости, освобождать союзников.

— Вряд ли это в интересах Голландии. Воевать за чужие интересы…

— О! Это очень даже в их интересах. Ведь теперь, даже если мы займем их территорию…

— Мерзавцы… как им не стыдно? — покачал головой Людовик XIV с едва заметной усмешкой.

— Стыдно, сир. Как мне говорили, очень стыдно. Но им надоело, что их держава — проходной двор. Это мешает торговле.

— И кто у них там правит в этом совете? Россия полагаю.

— Фактически — да. Но формально представитель каждой страны имеет равный голос. Председательство же на год выдается каждой державе по очереди.

— И кто в этот Советский союз вошел?

— Россия, Мекленбург, Дания, Альба и Эри, Голландия ну и Португалия. На текущий момент. Идут переговоры со Швецией, Персией, Аюттаей и Абиссинией.

— Аюттая⁈ Абиссиния⁈ Это где⁈ Это кто вообще такие?

— Аюттая — это держава на полпути из Индии в Китай. А Абиссиния лежит южнее земель мамлюков в Восточной Африке.

— А их он зачем тащит в союз? — вытаращился король.

— Не только их. Ходят слухи, что еще османов и державу маратхов, что в центральной Индии. Но это просто слухи, хотя я не удивлюсь.

— Ты не ответил. Зачем?

— Для защиты этих земель, например, от нас, ну и собственной экономической экспансии. Внутри союза разрешено вести всю торговлю вести без таможенных сборов и ограничений, а, стало быть, и наценок. Голландцев и португальцев это прям зацепило, а их наличие в союзе вовлекло туда и Данию. Альба и Эри просто нуждались в гарантиях безопасности. А Мекленбург…

— Про Мекленбург я и так знаю, — перебил его Людовик. — Занятно. А остальным? Ну, с кем они ведут переговоры. Что им нужно?

— Швеции нужно дешевое продовольствие и удобный сбыт чугуна. Персии нужна выгодная торговля. Аюттии и Абиссинии тоже, а заодно и гарантии безопасности, как и маратхам с османами.

— Как интересно… Жаль вы не сумели пригласить принца ко мне министром.

— Увы, сир, но это было выше моих возможностей.

— Знаю… знаю… Но как бы у нас дела пошли. Я бы женил его на одной из дочерей Великого Конти и поставил во главе той же Речи Посполитой. Что… ну да ладно… былого не вернуть.

— Насколько мне известно принц изначально мыслил себя помощником и продолжателем дел своего отца. С юности. Отчего он не поехал бы на службу к вам, сир. Чтобы вы ему не предлагали.

— Не мешай мне мечтать! — буркнул шутливо престарелый король.

— Как вам будет угодно, — почтительно поклонился Кольбер. — К слову, говоря о принце… он просил передать вам письмо.

— Письмо?

— Он прислал его мне с просьбой вручить без огласки. Так как он опасается любопытных глаз иезуитов.

— Принес?

— Конечно, — произнес министр, доставая из папки указанный предмет. — Вот.

Король надел тонкие кожаные перчатки. До него дошли слухи, что, опасаясь отравления так поступал принц Алекс. Ну, схожим образом. Решение выглядело разумным, и он решил его взять на вооружение.

Он принял и осмотрел письмо.

Странное.

Тончайшая бумага была сложена во множество слоев и очень хитро проклеена. Из-за чего не имелось никакой возможности вскрыть письмо тайно. Дополнительно спиралькой вокруг него шла приклеенная тонкая шелковая лента с затейливым узором. Что также критически осложняло вскрытие.

Людовик аккуратно, ножиком для корреспонденции, разрезал бумагу. Несмотря на то, что нож был довольно острым, а движения опытными, разрез вышел чуточку неровным и слегка рваным. Как и задумывалось. Слишком нежной сделали бумагу.

Начал разворачивать этот «сверток».

Слой обычной бумаги. Еще. Слой закрашенной черным, чтобы на просвет буквы не разобрать. Потом началось само письмо. Небольшое в общем-то:

Доброго времени суток.

История с замком, вы знаете каким, моих рук дело. Пытаясь добиться союза с известными вам личностями, я оказал им услугу. Подготовил людей и помог все спланировать. В качестве благодарности они попытались воткнуть мне нож в спину.

Я собираюсь им отомстить. Это в наших общих интересах. Ну и было бы славно урегулировать наши противоречия. В конце концов каждый может кушать свой кусок пирога.

С уважением.

P. S. Помните, друг мой, о времени и бумагах.

Король несколько раз прочитал письмо.

Взглянул на любопытно-вопрошающую мордочку Кольбера.

Свернул обратно письмо и положил его за отворот манжеты.

Встал.

Медленно прошелся.

Скосился на изрядно напрягшегося министра и хмуро спросил:

— Африка. Что русские там забыли?

— Деньги, сир. Полагаю, что деньги. Как и все.

— А почему они всячески препятствуют треугольной торговле? Разве принца или его родителя уличали в излишнем благорастворении мыслей? Принц циничная скотина, да и отец его не лучше. Ради собственных целей любого в порошок сотрут. А тут, благие намерения, борьба с рабством. Что за вздор?

— Мы пока не разобрались. Мы не видим прямой выгоды для них. Да, русские начали развивать обычную торговлю с этими землями. Везут товары мануфактурной выработки и меняют на местные ценности: золото, серебро, драгоценные камни слоновью кость, редкие шкуры животных и породы древесины, ну и прочее. Это вполне выгодно. Но работорговля существенно выгоднее. В десятки раз. Зачем им от нее отказываться? Непонятно. Никто, с кем я беседовал, этого не понимают и ищут какой-то тайный смысл, явно нам не очевидный. Тем более, что в силу обстоятельств они бы в самые сжатые сроки заняли место Англии и приумножили бы его. С их-то ресурсами. Это все превратилось бы в золотое дно. Но нет. Отказались. Есть, конечно, выгода косвенная, но она, в сущности, не так уж и важна. Мы потеряли деньги, но куда больше потеряли их союзники — голландцы. Это все очень странно…

— И когда ты мне даешь ответ на этот вопрос?

— Я не знаю… Боюсь, что пока принц не совершит следующий свой ход, мы так и будем лишь гадать.

— Хм. Возможно. А что Иосиф? Как он отреагировал на этот союз? Он ведь ставит Мекленбург в очень странное положение. Крайне опасное для него.

— Иосиф, как мне сообщили, очень скептичен относительно протестантских держав севера. Он опасается, что они соблазнятся этим русским союзом и выйдут из состава империи. И вообще — готовится к этому.

— Разумно. Они там и так — номинально. Только головную боль ему создают.

— Так и есть, сир. И он это понимает, насколько я знаю. Поэтому намерен торговаться с русскими. Часть земель они заберут себе, а другую часть должны уступить ему с гарантиями невмешательства во время введения там католичества. Силой.

— Что он хочет? Саксонию?

— В первую очередь. Но не только. Большой интерес у него еще к Баварии. Там ведь и так католики. Очень удобный регион для присоединения к Австрии.

— А мы вмешаться в этот можем?

— Я бы не советовал сейчас обострять ни с Габсбургами, ни с Романовыми. Нам очень важно обеспечить их лояльность в деле передачи власти Филиппу после вашей смерти.

— Разумеется, — кивнул Людовик. — Я не имею в виду войну или обострение. Скорее дележ по договоренности. Мы ведь тоже можем подключиться и дать гарантии невмешательства.

— Полагаю, сир, что это вполне возможно. И я даже кое-какие изыскания провел. Если мы уступим Саксонию и Баварию Габсбургам, а северо-восток русским, то сможем рассчитывать на запад.

— Вы хотите присоединить их западные владения?

— Не напрямую. Создать три королевства, например, Вестфалию, Гессен и Вюртенберг. Но в вашу корону их прямо не включать, сделав вассалами, посадив там ваших бастардов.

Людовик раздраженно повел подбородком. Хмыкнул. Однако промолчал. Увидев в целом позитивную реакцию на свое предложение, министр иностранных дел достал бумаги из папки и стал более обстоятельно докладывать…

Глава 3

1710 год, апрель, 22. Ферден — Тула

Александр Данилович отпил вина из бокала.

Чуть-чуть.

Едва пригубив, больше для вкуса. И с крайне довольным видом улыбнулся, наблюдая из роскошного кресла за тем, как его люди занимаются сортировкой драгоценностей.

Со стороны выглядело все так, словно он ограбил какую-то сокровищницу. Или на худой конец пещеру Али-Бабы. Потому как их тут было много. Очень много. Например, здесь находилась львиная доля драгоценностей английского королевского дома. Их потихоньку продолжал Лондон передавать Парижу за поддержку, оплачивая его услуги. Вот и пошли по рукам. Впрочем, здесь имелись и испанские «брюлики», и французские, и иные, даже натуральные редкости с разных концов света.

Оценить их было крайне сложно.

Слишком много факторов требовалось учитывать, в том числе спекулятивных. Поэтому Меншиков решил ориентироваться только на стоимость металла и камней, отбрасывая всякое художественное и иные значения.

Грубо? Грубо. Ну а что поделать? Как-то оплату принимать требовалось. По сделке…

Данилыч ведь не стал французам «нет». Тогда, во время попыток убедить совершить измену. Да и подписывать что-либо не спешил, сообщив, что за такую цену они могу сами Родину продавать. А то, понимаешь ли, разбежались, предлагая «за банку варенья и коробку печенья» уважаемого человека на такой риск подбить.

Его поняли.

И чуть позже переговоры продолжились.

Потом еще.

И еще.

Потому как как Александр Данилович, успел связаться с Алексеем Петровичем и теперь «разводил кроликов на капусту». Как мог. А мог он это делать хорошо.

Ему сразу, еще во время первого разговора, хватило ума понять суть подвоха. Слишком неосторожно его визави проявили свои намерения. Обещать ему обещали вещи отложенные. С него же просили деньги и собственно измену. Из чего следовало очевидное — получив свое от него собирались избавляться.

Ну а что? Очень удобно. Раз — и русские сами его приберут. Заодно ослабив свое влияние в Мекленбурге, да и «Лас-Вегас» в Бремен-Фердене оставив без умелого руководителя. Причем приберут за дело, отчего вопросов к ним не будет ни у кого. Организовать то слив и аккуратно сдать изменника сложность невеликая.

Слишком уж сладко пели.

И обещали… обещали… обещали… Все что угодно, правда, потом. А Меншиков давно уже вырос из коротких штанишек и прекрасно понимал, что если тебе вот так обещают все что угодно или хотя бы слишком много, то платить не планируют. Так что, усмехнувшись их наивности, сдал их царевичу с потрохами, начав совместную разработку. Раз за разом выводя на иную модель переговоров, а с тем и оплаты. В конце концов искомое им действительно требовалось остро. И продемонстрировать из ножку в панталонах, то есть, отдельные документы, удалось их взбудоражить в должной степени. Ну и перейти к платежам по схеме: «Утром деньги, вечером стулья». То есть, вначале они обещали что-то там после того, как Меншиков заплатит Габсбургам и даст большое приданное для своей дочери. Пытаясь «кинуть» Меншикова на два или более миллиона талеров. А теперь, по итогу продолжительных переговоров, заплатили сами и вперед.

Красота!

Денег с них не требовали. Так как согласно придуманной легенде их будет очень сложно объяснить, равно как и последующие сделки Александра Даниловича с Парижем и Веной. А вот драгоценности — да, в самый раз. Сделки же выглядели как попытки вернуть Бурбонов и Габсбургам вернуть самые важные для семьи фамильные драгоценности, которые дескать проиграли их представители.

Вариант?

А почему нет?

Тем более, что взять с Людовика XIV действительно приличную сумму не представлялось возможным. Просто в силу того, что его казна испытывала трудности с наличностью. Особенно после попыток не допустить взятия царевичем Алексеем принцессы из Габсбургов себе в жены. Дальнейшее давление на этом направлении выглядело откровенно глупо. Людовику ведь как-то выполнять свои финансовые обязательства нужно. Армии платить, флоту, чиновникам и так далее. А у него и так имелись с этим трудности. Если же тряхануть его за мошну еще, то он просто может отказаться от сделки.

Поэтому и сделали ставку на ювелирные изделия. В обиходе большая часть драгоценностей фамилии лежала мертвым грузом. Особенно старых, не имевших актуальной художественной ценности. Меншиков же охотно брал и их.

А потом, в процессе переговоров, согласились «кое-что» принять картинами, скульптурами и прочими интересными предметами искусства. Оценивая их крайне низко, дескать, а кто их купит? Что в известной степени опустошило личную коллекцию королей Франции. Хотя этого никто особенно и не узнал. Они ведь были размазаны тонким слоем по многим дворцам и охотничьим домикам.

Со своей стороны Александр Данилович вполне честно предоставил французам большой комплект документов. Буквально по всем интересующим вопросам — от верстания и подготовки пехоты до особенностей артиллерийских выстрелов. Правда готовил его не он, а царевич…

Идея была предельно простой.

Что Бурбоны, что Габсбурги буквально копытом били, пытаясь выведать эти секреты. И вопрос стоял лишь в том, когда они их узнают. Вот Алексей Петрович и решил выгодно продать то, что через год-другой не будет стоить ровным счетом ничего. Выгодное же дело — оптовая торговля Родиной. Даже царь оценил, когда выслушал весь расклад. А также то, какие сюрпризы решил заложить в эту сделку его хитро-мудрый сынок.

На первый взгляд ничего такого. Хорошие, рабочие варианты. И легко проверялись. Проблемы начинались только когда французы попытаются распространить эти методы, снаряжение да вооружение на всю армию. И, если не окажутся достаточно бдительными, то позже исправить все эти «косяки» становилось непросто. И чем дальше они разгонялись, тем сложнее и дороже. Из-за чего их армия, хоть и будет походить на русскую как братья-близнецы, но в боевой ценности станет уступать существенно.

Передавал царевич не только бумаги, но и кое-что «в металле». Не дефектное. Нет. Напротив, эксклюзивное, штучное, изготовленное при участии ювелиров и лучших мастеровых. Без совершенно лишних украшений, но совершенно исключительного качества. Просто точность геометрии и чистота поверхностей для начала XVIII была исключительной, прецизионной, как и особые качества материалов, отобранных особо.

В этом и была ловушка.

В этом и был подвох. Один из многих.

Так, например, Алексей передал французам через Меншикова крепостной мушкет. Созданный на базе стандартного, который нарезкой, заряжаемый с казны с удобными сменными зарядными каморами. А также его облегченный, ручной вариант обычного калибра. Да вот беда — стволы у них имели полигональную нарезку. Это давало просто изумительную по тем временам точность и живучесть оружия. Но, вместе с тем, и фундаментальные проблемы производства[21].

Царевич ведь в бумаге указывал, что эти образцы «просто взяты» из числа производимых малой серией для испытаний. А не изготовлены штучно при самом деятельном участии ювелиров для вдумчивого навешивания лапши на уши.

И это несмотря на то, что стандартные крепостные мушкеты, на базе которых создавались эти образцы оружия, изготавливались в Туле в объеме до полусотни изделий в год. Стоя при этом — мое почтение.

Да, больше и не требовалось.

Да, для задач армии их вполне хватало.

Однако же если попытаться наладить действительно массовое производства для вооружения армии подобным оружием, то проблемы вставали совершенно чудовищные. Без всяких полигональных нарезок ствола. Потому как эти системы совсем иное поколение оружейных систем, отстоящее от массового для рубежа XVII–XVIII веков на две-три ступени. Из-за чего их приходилось изготавливать на принципиально более примитивном технологическом уровне, со всеми технологическими проблемами.

В общем — ад.

Просто ад.

Про стоимость перевооружения армии такими мушкетами, пусть даже и в обычном калибре, он даже думать не хотел. Она выглядела поистине астрономической. Не говоря уже о ценнике на содержании сего железа через мастерские по ремонту и выпуск запчастей.

В документах же, которые Меншиков передал французам вместе с образцами, говорилось о том, что «стволы» просто взяли со склада. Списав их. Ибо оные сейчас уже выпускали мелкой серией для широких испытаний.

Провокация?

Еще какая!

Порождающая натуральный панический шторм в высших кругах Франции. Ведь, оценив образцы, они могли понять свои возможности. Ну и осознать, НАСКОЛЬКО они отстали. Бегающий по потолку Карлсон, рвущий у себя на заднице волосы будет самим спокойствием перед ними. Побуждая на отчаянные, лихорадочные меры.

С артиллерией тоже самое.

Со всем, буквально со всем. Даже про капсюли материалы слили. Только не все и слегка искаженные. Из-за чего в случае попытки производить и применять капсюли французы должны были упереться в массовый самоподрывы оных. Состав ведь ударной смеси царевич им предложил иной…

Габсбургам, кстати, тоже «продали кусочек Родины». По схожему сценарию.

Ну а что?

Чего их унижать отказом? Они что — самые левые? В конце концов у них также было что взять…

Меншиков старался.

Не за страх, но за совесть.

Ему нравился размах царевича. Ну и грела мысль о том, что он сумел прокатить тех, кто ему самому лыжи уже смазывал…

Алексей Петрович шел по Тульскому оружейному заводу.

Самому передовому предприятию России.

Самому прогрессивному.

Демидов начиная с обычных ручных конвейеров по методикам, предложенным царевичем, шагнул далеко вперед. Обогнав и Каширские заводы Нарышкиных, и даже личные предприятия Алексея, вроде инструментальной мануфактуры и той, печной, которая давно уже переросла свое изначальное назначение. И плавно трансформировалась в Московский механический завод — дивное, надо сказать, получалось там местечко. Там выпускали и походные печи нескольких видов, и керосиновые лампы, и самовары, и горелки, и походные плиты с ручными мясорубкам, и холодильники[22], и многое другое. Самым ценным же местом ММЗ являлся опытное производство, где под руководством Ньютона разрабатывали печатную машинку вполне классического вида. Этакий «Ундервуд». Пьер Вариньон с другой командой трудился над швейной машинкой, пытаясь изобразить что-то в духе знаменитого «Зингера». А Лейбниц и братья Бернули занимались доведением арифмометра до серийного производство и, факультативно, работали над табулятором — статистической машинкой с вводом данных через перфокарты…

Казалось бы — ничего круче и интереснее в мире в это время не было, чем Московский механический завод. Прямо научно-технический фронтир. Однако почти все производство ручное и мелкосерийное. Да, куда как эффективнее, чем обычная мануфактура и, тем более, мастерская, но… но… но…

Тульский завод на фоне всех этих объектов выглядел натуральным промышленным гигантом тех лет. Механизированным. Мощным. С самой высокой эффективностью труда не только в России, но и вообще в мире. Одних только паровых машин тут использовалось тридцать две штуки. Что давало предприятию просто чудовищную по тем годам энерговооруженность и гибкость. На каждый куст оборудования — свой аппарат. Его ремонт и обслуживание не влияло никак на остальные. А еще тут применялись многочисленные прокатные станы и прессы, включая первый в мире опытный гидравлический. Не считая иных технических новшеств. Ну и грамотное разделение труда с высокой дифференциацией. Что позволяло в условиях крайнего дефицита опытных рабочих да мастеров продолжать наращивать объемы производства. Снижая год за годом издержки и себестоимость.

Никита уж постарался.

Сам он не сильно понимал, что нужно делать. Однако с царевича не слезал. И чуть ли не клещами из него тянул информацию. Натурально вынимая ему мозг расспросами. Узнавая в беседах этих нередко больше, чем сам Алексей Петрович думал, что сообщил ему.

Так что сейчас царевич шел по заводу и диву давался.

Тут тебе и новые, чистые, просторные корпуса с паровым отоплением, принудительной вентиляцией и керосиновое освещение, на котором Никита не экономил. И самое передовое оборудование, которое Демидов правдами и неправдами тащил к себе. Токарно-винторезные станки, за которые шла натуральная драка, фрезерные станки, сверлильные и много еще чего иное.

Наверное, добрая четверть всех станков, которые выпускала Московская инструментальная мануфактура, уходило сюда — в Тулу. Где-то честно и открыто, где-то хитростью. Из-за чего оружейный завод Демидова был всем потребным оборудованием «упакован» по полной программе. Даже с некоторым запасом, чтобы в случае поломки станок можно было просто демонтировать, утащив на ремонт, поставив вместо него исправный.

Про остальные моменты тоже не забывали.

Никита Демидов старался, проникнувшись идеями Алексея Петровича, обвязывал завод целым комплексом обеспечения. Тут и госпиталь при заводе имелся с хорошими, матерыми знахарями и лекарями, готовыми оказать помощь при травме или болезни. И жилой комплекс для работников. И столовые с контролем питания. И библиотека. И учебные классы. И даже клуб, где устраивали что-то вроде капустников и музыкальных вечеров. Это была первая и покамест единственная площадка в мире, на которой выступали доморощенные актеры разговорного жанра. Юмористы, то есть. Первые две штуки. И даже шли попытки устроить что-то вроде КВН и «Что? Где? Когда?». Понятно, в усеченном варианте. Но пытались. И Демидов вкладывался в это, нередко сам присутствуя на мероприятиях. Хотя, конечно, участникам остро не хватало образования и кругозора. Из-за чего вся эта самодеятельность остро напоминала «Колхоз Интертейнмент», но почему, собственно, нет? Особенно на безрыбье…

Так-то Алексей Петрович приехал не на завод, на который решил заглянуть заодно. А город посмотреть, который уже завершал первый этап реконструкции…

В Москве основная часть реконструкции завершилась, высвобождая большое количество и рабочих низкой да средней квалификации, и достаточно дешевых строительных материалов. Их требовалось куда-то пристроить, чтобы отрасль не схлопнулась. Вот царевич и занялся реконструкцией иных городов. Первым из которых оказалась Тула.

Как это все стало возможным?

Просто… на удивление просто…

Царевич, с помощью эрзац-МММ, вытянув денег из Голландии, решил прогреть строительство как важную кумулятивную отрасль народного хозяйства. Начал выдавать льготные, считай беспроцентные кредиты и под строительство, и под расширение производства строительных материалов. Требуя в ответ не повышать цен на услуги и продукцию, сохраняя ее качество.

Кто-то все правильно понял.

И вложил полученные бесплатные деньги не только в масштабирование производства, но и его совершенствование. Механизацию и все такое. Ориентируясь на то, как поступают успешные предприятия в Росси. Как следствие такие удальцы сумели даже снизить цены без потери качества, получив от царевича за это дополнительные преференции.

А кто-то и не сообразил, как нужно поступать.

Но тут ситуацию оперативно скорректировала «невидимые руки рынка» и «ноги» в лице лейб-кирасиров. Потому как этих непонятливых людей, которые попытались нарушить условия получения льготных кредитов и обмануть Алексея Петровича, наказывали. В лучшем случае, если они просто чуть-чуть заигрались, вдумчиво «массировали» «невидимыми руками и ногами рынка». А тех, кто совсем потерял берега, так и вообще — тихо душегубили.

Тихо-то тихо, но все, кому надо, прекрасно о том знали. Из-за чего в шутку к царевичу прилипло прозвище «Тишайший», как у деда. Нет, конечно, отдельных персонажей он наказывал публично. Но в основном предпочитал решать вопросы тихо и достаточно жестко… Хотя, и не скатываясь в откровенную жестокость. Главное, чтобы его не пытались обмануть и не нарушали договоренностей. Этого он терпеть не мог и не прощал.

И это был только один аспект реконструкции Москвы. Что совокупно позволило на выходе критически увеличить объем выпускаемых строительных материалов, даже с понижением их цен. Ну и породило множество артелей самого разного профиля… Открывая большие возможности для дальнейшего бурного роста отрасли.

В Москве, правда, продолжались еще строительные работы. Но достаточно ограниченные. Относясь скорее к отделке и элитному строительству. Из-за чего там оставались только самые квалифицированные ребята, да и то — в небольшом количества.

Часть высвободившихся строительных материалов стало расходиться на массовую перестройку церквей. Которая таки началась. Но их все одно выпускалось слишком много. Вот и началась целевая перестройка городов, имеющих значение для державы. На Туле, как первенце, обкатывали этот механизм. Чтобы не сильно рассусоливать и не тратить время на излишнюю возню.

Использовался все тот же высокий Ренессанс в стиле, включая крытые тротуары. В городе в рамках реконструкции должен был устроен водопровод, канализацию с полями аэрации и прочее. В общем — все тоже самое, что и в Москве, только масштаб поменьше. А чтобы придать городам хоть какую-то индивидуальность, единственным уникальным «дизайнерским решением» являлась центральная площадь и ее оформление. Все остальное потом и своими силами.

Производителям же строительных материалов, под шумок, еще выдали кредитов на тех же условиях. Цен не поднимать, качество держать, а объем наращивать, занимаясь «прокачкой» производственных мощностей.

Многие стонали.

Такие ведь прибыли можно поднять!

Даже отец его не всегда понимал эти поступки сына, но не лез. В конце концов Алексей хорошо наполнял казну. Конечно, хотелось бы больше, но и так все выглядело хорошо. Он, как показывала практика, справлялся не в пример хуже. А от добра бобра не ищут…

Царевич же почти всю свою внутреннюю и внешнюю политику выстраивал от стратегии индустриализации.

Работорговля? Мерзость. Но если бы она могла помочь России взрывным образом нарастить промышленность, то он бы и ей занялся. Благо, что в те годы ее никто не осуждал. А его собственные моральные устои можно было бы задвинуть куда-нибудь на полочку. Ибо дело превыше всего.

Наркоторговля? Туда же. В конце концов деньги он и так неплохо добывал, катая всеми возможными способами «наших западных партнеров». Но деньги ведь инструмент, а не самоцель, как у некоторых адептов «золотого тельца». Не больше и не меньше. И царевич использовал этот инструмент совсем непонятным для местных образом, в том числе из-за принципиально иных целей.

От той же африканской торговли он что хотел добиться? Правильно — наращивания экспорта промышленных товаров, производимых в России промышленных товаров.

С персидской торговлей? Аналогично.

Да и с иными.

А торговля оружием была чем? Способом прогреть и развить российскую оружейную промышленность. Чтобы рано или поздно она совершила качественный переход, набрав критическую массу квалификации и технических возможностей.

С тканями тоже самое.

С переработкой древесины и сельским хозяйством.

С металлом.

С кожей.

И так далее.

Алексею требовалась настоящая, полноценная индустриализация. Причем сразу в фабричное производство, минуя мануфактурное. Ну или плавно через него проходя. Без остановок.

Все остальное не имело особого значения.

Войны.

Политики.

Личные или общественные трагедии.

Он готов был пойти на все что угодно ради достижения поставленной цели. С умом, разумеется. Прекрасно понимая последствия многих излишне радикальных поступков. Поэтому, не стесняясь карать провинившихся, Алексей не скатывался в откровенный террор. Другого народа у него не было. Что он отчетливо осознавал. Равно как и элиты. Что-то воспитать можно, но это уйдут десятилетия с непредсказуемым итогом. Поэтому царевич работал с тем, что было. Подергивая за яйца эти элиты как опытный кучер за поводья лошадей.

Царевичу лично для себя многого не требовалось.

Удовлетворительный уровень комфорта он уже давно себе обеспечил. Поэтому вся его сущность была подчинена амбициям и одной большой глобальной цели — индустриализации. Алексея грела мечта о том, как изменится Россия, если в нее хотя бы несколько десятилетий подряд с умом вкладываться. Жестко подавляя спекулятивные лихорадки, воровство и головотяпство. Хотя бы несколько десятилетий подряд…

Это был путь удивительной гордыни.

Это был путь несбыточной надежды.

Но почему нет? В конце концов, как говорил Цезарь, великие начинания даже не надо обдумывать. Надо браться за дело и делать его. Иначе, заметив трудности и устрашивших их, отступишь… опустишь руки… испугаешься. Вот Алексей и делал дело, стараясь гнать от себя мысли о невозможности того, к чему он стремится…

Глава 4

1710 год, июнь, 2. Река Юдома [23] — Москва

Тишина.

Леонтий Злобин выплюнул травинку, выражая свое недовольство. Выставленные в дозор казаки заметили людей. Вооруженных. Незнакомых. Которые явно присматривались к ним, но на контакт не шли.

Кто именно это был — Бог весть.

В здешних племенах он не сильно разбирался. Проводника из местных, что с Иркутска был, отправили по осени еще с посланием с его товарищами. К семьям. Все равно вставали на зимовку и в них нужды не было…

По прошлому году команда Злобина Леонтия Степановича прошла по реке Юдоме. На легких лодках. Местами перетаскивая их волоком. С запасами пороха, сухарей и соли, ну и прочей походной снеди.

Изучили «на выпуклый глаз» гидрографические особенности реки, проводя замеры глубин. Лодки шли этаким «строем фронта» в два эшелона, прощупывая фарватер посредством особых приспособлений[24]. А там, где нащупывались аномалии, проверяли и промеряли особо. Вручную. Но глубины требовались небольшие для стандартного парохода, поэтому таких остановок было немного. И до ледостава прошли по реке. Выяснили узкие места. Прикинули объем работ. Ну и отправили вестового со товарищи с посланием.

Сами же стали зимовье готовить. С землянками и прочими необходимыми мерами. Все-таки места тут суровые и обычные срубы порой промерзали на всю глубину стены.

Ну а потом и зимовать.

И вот, в ближе к концу ноября, команды охотников заметили следы людей. Других. Которые к лагерю те не подходили, но наблюдали. Когда к ним пытались приблизится — отходили, не идя на контакт. Попытка же их зажать и таки уже поговорить привела только к одному — потасовке. Гости сходу начали пускать стрелы и сумели легко ранить даже двух казаков.

Места здесь были очень непростые, поэтому охотники ходили группами. Оттого, видимо, и сумели пережить свои выходы. Ибо после того инцидента с перестрелкой стало ясно — вряд ли эти наблюдатели относились к пришлым конструктивно. И одиночек почти наверняка принимали бы с фатальным итогом.

Группы, которые и так по пятеро ходили, усилили. Доведя до восьмерки. Да и бдительность повысили. Что очень скоро позволило вскрыть не реализованные места засад, откуда так и не совершали нападений. Видимо в силу излишне многочисленности охотничьи команд. Которые, впрочем, не столько охотились в привычном понимании, сколько всякие силки да ловушки ставили. А эти неизвестные стали заниматься вредительством — разряжая впустую их или ломать. Ну и свои ставить, уже на пришлых, то есть, на людей. Хоть и неумело. Это явно было неумелым подражанием с их стороны, что и спасало казаков.

Пару раз удавалось затеять с ними перестрелку.

И даже один раз кого-то подстрелить. Но его товарищи, отходя, своего добили, чтобы не обременять себя раненным. Ну и не давать возможности его допросить.

Пакостная, мрачная обстановка усугублялась…

Понимая, что это «первые ласточки» Леонтий и остальной «творческий коллектив» этой экспедиции занялся заготовкой леса. И его накоплением у стоянки. Благо, что он рос совсем недалеко и вполне пригодный для возведения пусть небольшого, но острога, то есть, маленькой деревянной крепости.

Таких по землям Сибири стояло к 1710 году уже очень много. Разных. И технология их в целом являлась ходовой, отработанной. А тут еще и у Леонтия Злобина кое-какие материалы имелись на эту тему. Так что по весне, как земля просохла, и начали его строить…

Возводимый ими острог был прямоугольный в плане, размеров где-то двадцать на десять саженей[25], если в новой державной системе СИ. По углам укрепления ставили башни простыми срубами на четыре стены с выступающими с них боевыми площадками, позволяющими стрелять вдоль тына. Причем площадками, закрытыми стенкой их теса с узкими бойницами, а также крышей с крутыми скатами.

Между башнями располагалась куртина максимально простого вида — частокол. С тыльной же его стороны прилегала классическая «ферма» из столбов и перекладин с косыми распорками, поверх которых шел настил боевой площадки, прикрытый сверху навесом. Чтобы и в дождь можно было стрелять, да и в целом непогода не так сильно мешала.

На южном узком торце укрепления находились ворота. Обычные, распашные наружу. Но с массивной упорной рамой, подпертой изнутри косыми упорами. Дабы труднее выбить. В одной из створок — калитка, также открывающая наружу. Слабовато, конечно. Однако две башенки позволяли накидывать очень уверенно по незваным гостям что пулей, что картечью, что даже дробью…

Еще бы вал со рвом, колодец да большую наблюдательную башню. Но это потом. Как и перестройку самих укреплений — основательнее. Все-таки эта конструкция выглядела откровенно временным решением. Да и маленьким. Здесь просто не разместить нормально строительную артель и казаков усиления. Впрочем, даже на это сил и рабочих рук не хватило. К моменту, когда заприметили поблизости большой отряд неприятеля северную, узкую стену еще не успели возвести, равно как и северо-западной башню и небольшой фрагмент западной стены.

В итоге да — укрепления имелись. Но весьма условные. А недостающий их фрагмент они стали спешно перегораживать, сооружая баррикаду из лодок и прочего имущества. От греха подальше…

Злобин скосился на казака, равнодушно щурящегося куда-то вдаль.

— Идут, — тихо буркнул кто-то.

Злобин вскинулся.

Поймал взглядом, куда один из бойцов указывал рукой. И подняв зрительную трубу стал изучать ситуацию. А та выглядела очень дурно. Во всяком случае на первый взгляд.

К ним приближалось два отряда туземных воинов. Первый шел с копьями и в ламеллярных доспехах. И каких-то накидках кожаных на плечи. Странных, но мало ли? Леонтий в этом вопросе не разбирался. Этих было около двух с половиной — трех сотен человек. Еще пара сотен бойцов бодро бежала трусцой с луками в руках, лишенная напрочь доспехов.

Внушительно.

Серьезно.

Основательно.

Во всяком случае для его отряда в три десятка бойцов. Пятеро егерей со штуцерами — теми самыми «кентуккийскими винтовками» российского «розлива», которые Алексей делал для нужд лейб-кирасир и лейб-егерей, ну и простым егерям, что формировались потихоньку, они перепадали. Ну и двадцать пять казаков с новенькими армейскими мушкетами самого стандартного образца.

Доспехов не было.

Вообще.

Никаких.

Поэтому, если дойдет до ближнего боя, казакам и егерям явно несдобровать. Отчего Леонтий про себя матерился. Ему ведь предлагали, когда он собирался в поход, для всех легкие, тонкие латы в три четверти. Но он отказался, посчитав, что они станут только отягощать отряд в походе. Сейчас же он мог только мысленно ругаться да корить себя за недальновидность…

Так или иначе бойцы заняли оборону на баррикаде. Потому как именно сюда вся эта масса неприятелей и приближалась.

Четверо егерей отправились на южные башни. Парами. Чтобы оттуда вести огонь и хоть как-то контролировать ситуацию. Пятый остался с Леонтием, также вооруженным длинным штуцером, прямо тут — на позициях. Казаки разбились на тройки и рассредоточились по баррикадам. Одевшись на всякий случай в зимнюю одежду. Чтобы, если дело дойдет до ближнего боя, хоть какую-то защиту иметь… хотя бы символическую…

Переговоров явно не намечалось.

Гости выдвинули вперед лучников. И те, выйдя на дистанцию обстрела, начали без лишних прелюдий пускать в защитников тучи стрел. В основном довольно поганых, не имевших даже оперения да с каменными наконечниками. Но «тряпочным» стрельцам за глаза хватало и таких гостинцев, в случае попадания. Удивительно острые края кремневых пластинок могли в чем-то дать фору металлическим. После попадания же частенько крошились, оставляя в ране массу мелких каменных обломков. Но обычно происходило именно это.

Выжил?

Выжил.

Но ненадолго, так как в условие местной медицины такое ранение вело почти наверняка к сепсису и смерти от заражения крови. Если вычистить все это не смогли. Так что стрельцы, прикрываясь от обстрела, охотно использовали подручные средства. В ход шло все — и корзины, забитые всяким барахлом, и какие-то эрзац щиты из нескольких тесовых «обрубков», перевязанных веревкой, и другое.

Главное — избежать такого попадания.

Как таковых залпов не было. Они пускали стрелы по готовности в интересные каждому из них цели. Из-за чего те свистели и гудели они почти непрерывно.

Бойцы ближнего боя тем временем пошли на сближение. По которым из южных башен били егеря из своих длинных штуцеров. Отрабатывать они стали еще когда неприятель находился метрах в четырехстах. И не в лучников, что стояли рассеянно, а в «контактников», идущих плотной толпой. Длинные стволы их «карамультуков» вполне позволяли накидывать в скопления на такой дистанции. И очень результативно.

Теперь же, когда те сблизились достаточно, начали целить в их командиров. Чтобы деморализовать. Благо, что тех легко было различить из-за наиболее яркого и пышного вида.

Наконец их поддержали и мушкеты.

Пулями.

Хотя стрелять под обстрелом лучников приходилось тяжело. Один прикрывал, придерживая что-то, защищающее от стрел — второй стрелял. Третий перезаряжал и подавал оружие.

Нападающих такой прием не отпугнул. Даже напротив — они ускорились. Маленькие залпы по пять выстрелов не выглядели опасно. Но было это непросто… Казаки еще накануне с вечера устроили небольшое предполье — ползая в сумерках, набили в земле с самого уязвимого направления, множество маленьких колышков. Всего на ширину ладони выступавших из земли, но острых и беспорядочно расположенных. Поставили несколько «растяжек». По траве натянув веревки чуть на нижней трети щиколотки. То тут, то там в сажень шириной. Да прочих мелких ловушек.

И это возымело свой эффект.

Разогнавшиеся было противники влетели в это предполье и резко замедлились. Где их и угостили мушкеты уже картечью, которая на столь небольшой дистанции была весьма действенна. Даже по ламеллярным доспехам из кости или какого-то подобного материала. Может даже китового уса — отсюда не разобрать.

Пятый егерь вместе с Леонтием работал по командиру неприятеля. Вон он красовался в окружении нескольких всадников поодаль. Где-то в пяти сотнях метрах на пригорке.

Вот одной пулей помимо засадили совсем.

Второй его товарища свалили, засадив куда-то в бедро.

Третьей сбили ветку с дерева рядом…

Но тот стоял на месте, демонстрируя храбрость.

Тем временем пехоту, идущую в рукопашную на русских, встретили залпы мушкетов уже не картечью, а довольно мелкой дробью. Ибо били с них практически в упор — с дистанций в десять-двадцать шагов.

И на этом все.

Потери достигли критического значения. Неприятель стал откатываться. Да и колчаны у лучников опустели…

До вечера атаки повторялись еще дважды.

Лучники даже пытались маневрировать, занимая места поудобнее и выходя так, чтобы «накидывать» в спину, пусть и наискосок. Но баррикады им в этом мешали. Этого ожидали и это предусмотрели, прикрывшись с тыла небольшими валами из всякого имущества да коробов. Тряпки, сухари и прочее. В них стрелы и застревали.

Штурм же, предпринимаемый неприятельской пехотой, с каждым разом становился все более вялым. Потери давили на моральные качества. Да и меньше ее банально становилось. Таяла на глазах. Отчего для получения критических потерь требовалось уже пропорционально меньшего количества бойцов их поразить. Посему в третий натиск даже до дроби не дошло. И до картечи дошло скорее случайно…

Вечером они отошли.

Полностью пропав с поля зрения. Отчего создавалось впечатление, будто совсем ушли.

— Тихо-то как… — произнес инженер, прислушиваясь.

— Ночью как бы не напали, — не разделяя этого благостного настроя, произнес казацкий голова.

— Так разве можно, после таких потерь?

— А чего нет то? Ежели так отойти, то значит все смерти зря. А ежели ночью нас дожать, то вот сколько всего возьмут. И мушкеты, и огненные припасы, и прочее.

— И что делать? — напрягся Леонтий Степанович.

Вывод напрашивался сам собой…

Поэтому, дождавшись сумерек, обитатели недостроенного острога, отошли к юго-восточному углу крепости. Где и укрепились, обложившись довольно массивной баррикадой. С запада им сюда стрелы забрасывать было нельзя — река. С востока и юга — тоже, так как очень близко к стене. С севера — баррикада высокая. Так что не такой уж и богатый вариант действий оставался у противников.

А он не подвел.

И атаковал.

Гурьбой навалившись на это эрзац-укрепление под утро. В самый «собачий час». Но все оказалось тщетно. От тяжелой пехоты в доспехах мало что осталось. Она была сломлена и подавлена. В бой пошли лучники, по которым и картечь, и дробь работали изумительно. Хватило одного залпа, считай в упор, чтобы охладить их прыть. Останавливая. А потом еще одного для обращения в бегство. Теперь уже окончательного и бесповоротного. Даже на утро не пришли договариваться о погребении павших.

Сломались.

Оно и не удивительно… такие потери…

Злобин же Леонтий Степанович со товарищи остался на этой стоянке. Лечить раненых да острог доделывать. Ожидая подхода строительной артели, оную с весной должны были отправить сюда. Если, конечно, посланник его добрался до Иркутска и успел передать на кораблик, идущий к Нижнему Тагилу, послание. Если же нет, то хотя бы подкрепление из Иркутска должно было подойти. С припасами…

Он же продолжит свою работы.

И после сооружения острога да жилых построек в нем, займется накоплением материалов для сооружения плотины. Не очень большой. Тут ведь реку всего на пару саженей надо поднять, дабы сделать проходимой для желаемых кораблей. Во всяком случае на этом участке. Поэтому и объем работ намечался довольно умеренный.

Причем плотину без шлюза для прохода кораблей. Климат тут больно суровый. Попортит его сильно буквально в несколько лет. Вместо него Злобин решил остановиться на двух наклонных поверхностях с рельсовым путем и погружаемой тележкой. На самой же плотине поставить водяное колесо, которым за канаты эту тележку и тягать через редуктор понижающий.

Не сам придумал, ясное дело.

Это было одно из типовых решений в пакете рекомендаций, переданных ему перед отправлением. Дабы можно было гибко все адаптировать к местности…

Кирилл медленно подал ручки вперед, пуская пар в цилиндры. И гусеничный трактор плавно, без рывка, тронулся. Важное преимущество поршневых паровых машин — крутящий момент у них не зависел от оборотов. Из-за чего вот так мягко и можно было начинать движение.

Залязгали гусеницы.

Даже чуточку позвякивая пальцами и их стопорами.

Обычно это не слышно из-за рокота дизельного двигателя. А тут вот — пожалуйста. Сказывалось еще одно преимущество подобного типа машин — они были очень тихими тихими и практически не давали вибраций.

Удобно и комфортно.

И если не требовалось получать больших скоростей — еще и чрезвычайно практично. Потому что с очень небольшого количества условных лошадиных сил машины могли снимать очень впечатляющие тягловые усилия. Дизель даже кратно большей мощности нервно курил в сторонке при «виде» от тех медленно ползущих поездов из прицепов с грузами, которые были по силе отсталому и унылому паровику…

В отличие от той сырой поделки, что по совету Миледи, Кирилл продемонстрировал царю, этот трактор доработали.

Например, сделали кабину с удобным сидением. Ничего особенного. Легкая металлическая рама, собранная на заклепках с обшивкой из тонких досок и большим остеклением для хорошего обзора. Технологически — «колхоз». Впрочем, тут практически все проходило по этой категории. Зимой в такой кабине из-за близости топки было тепло, а летом из-за поднимаемых передних и задних окон, словно «лобовуха» ГАЗ-АА, терпимо все проветривалось. Да, не фонтан. Но все лучше, чем та жердочка, которой изначально ограничился Кирилл.

Баков у машины было два: рабочий и маршевый. Первый размещался прямо над топкой специально для того, чтобы подогреть и повысить текучесть топлива. А им вполне могла быть и нефть, и остаток от ее перегонки. Второй бак располагался за трактористом и под ним в виде двух больших таких массивных сообщающихся цистерн с хорошим объемом.

Переливание топлива в рабочий бак обеспечивалось простенькой ножной помпой. Предполагалось, что тракторист может и несколько минут «поработать ножкой», накачивая рабочий бак. Поглядывая на простейший поплавковый индикатор запаса топлива.

Ну и главное — гусеницы.

Марганцевой стали, о которой прекрасно знал царевич, под рукой пока не имелось. Опыты с тигельным легированием только велись. Причем с переменным успехом из-за низкой повторяемости результата. Поэтому пока пришлось применить для трактов обычное пудлинговое железо. Ему придавали нужную форму. Потом долго поверхностно насыщали углеродом в железных ящиках с углем. Ну и закаливали, стремясь к тому, чтобы поверхностный слой у них получился очень твердым, а внутренний — мягким.

Муторно.

Сложно.

Но по сравнению с чугунными траками такие демонстрировали приличную живучесть. Условно, конечно. Но теперь хотя бы этим аппаратом можно было пользоваться…

Последним важным нюансом стало то, что трактор чуть-чуть облегчили, чтобы он влезал по массе на платформу чугунной узкоколейке. По массе и габаритам. Не своим же ходом его перевозить? Ну и специальную конную платформу сделали для транспортировки вдали от рек и чугунок. Да, для таково формата перевозки требовалась восьмерка степных лошадок. Но это выглядело такими мелочами…

Петр сидел рядом и, потягивая из чашки ароматный чай, наблюдал за испытаниями. Которые происходили без лишних фокусов. Спокой. Размеренно. Кирилл, находясь под внушением Алексея, не лихачил и не чудил.

Покатался туда-сюда.

Поразворачивался.

Покрутился.

А потом подъехав к специальному стенду, стал монтировать бульдозерный отвал. Это первое навесное оборудование, которое для трактора сделали.

Из рамы машины выступало два упора на которые надевали две стойки держателя. Втыкали стопоры. Аналогично их крепили к ножу. Потом вытягивали цепи, которые можно было через редуктор и трещотку вручную наматывать на барабаны, приподнимая нож.

Медленно.

Зато можно. И прямо из кабины.

Пока так.

Да и, в конце концов, для работы нож не так уж и сильно требовалось поднимать. В большинстве случае достаточно его чуть приподнимать…

В планах у царевича был целый комплекс самого разного оборудования. Как навесного, вроде этого ножа, так и прицепного. Острая нехватка рабочих рук требовала компенсации. Вот он тракторами паровыми и занялся. Они на каких-нибудь магистральных земляных работах могли обеспечить чудовищный, просто взрывной рост производительности. Например, при прокладке дорог или возведения плотин.

Десяток таких тракторов могли заменить едва ли тысячу работяг с лопатами. И требовал принципиально иных логистических расходов в плане поставок. Так что в механизации Алексей видел один из способов преодоления острого дефицита рабочих рук…

— Кхе-кхе… — кто-то прокашлялся, привлекая внимание.

Царь и царевич отвлеклись от испытания трактора и уставились на вестового.

— Посольство государь, — доложился тот Петру Алексеевич. — Василий Васильевич просил сообщить, что персы посольство прислали. От Коломны сигнальными башнями передали. До вечера должны быть тут, в Москве.

— Целое посольство? — удивился Алексей.

— Да. Если ничего не напутали при передаче, то с невестой. Свыше двадцати больших стругов идет.

— Добился своего? — усмехнулся царь, обращаясь к сыну.

— Не спеши, отец. Рано еще делить шкуру неубитого медведя. Откуда же мы знаем какие условия они в итоге выдвинут?

— Скорее медведицы, — хохотнул Петр…

Глава 5

1710 год, июль,19. Южно-Китайское море — Мадрид

Капитан китайского пиратского корабля довольно оскалился. Как и сообщили им друзья, русские вновь отправили этим маршрутом несколько кораблей, груженных всякими ценными товарами.

Вон — пять крупных галеонов шли кильватерной колонной. Явно хорошо груженные, отчего глубоко сидящие. А значит не уйдут. А то ведь в прошлый раз один из трех галеонов сумел уйти.

Упущение.

С каждого из них было столько добычи.

Теперь уж наверняка…

Китайские пираты, выходя из-за острова, стали сближаться на сходящихся курсах. Готовясь к абордажу. Часть легких судов ушло вперед, чтобы опередить русскую эскадру и встать к ней с другого борта. Не давая полноценно работать артиллерии. Ведь в эти годы личного состава обычно имелось только на полный штат одного борта. И необходимость ведения огня на два борта резко снижала частоту выстрелов. Для абордажа — самое то.

Впрочем, в этот раз галеоны шли другие… совсем другие. Хотя внешне казалось, будто бы просто несколько крупнее. Ну хорошо, сильно крупнее. И все.

К началу 1710 года уже полным ходом шла судостроительная программа, в рамках которой голландцы в самом тесном сотрудничестве с португальцами строили русским крупные галеоны. Этакий вариант манильских с водоизмещением в 2000 тонн, только по португальским наработкам[26] и из португальских материалов. И к лету 1710 года уже имелось двадцать пять таких больших галеонов, которые и составляли русские Атлантическую, Индийскую и Тихоокеанскую эскадры. Причем строительство продолжалось с темпами от трех до пяти кораблей в год, грозя превратить эти эскадры-переростки в полноценные торговые флоты. Не самые многочисленные, но вполне себе достаточные для нужд России на текущем этапе.

Сам царевич в эти судостроительные дела практически не вмешивался. Просто выставлял довольно точные и жесткие технические задания, а потом въедливо все проверял. Ну и дооборудовал корабли, куда уж без этого?

Вооружал их по единому стандарту 6-дюймовыми карронадами, расположенными только на верхней палубе на специальных лафетах с гравитационной компенсацией отката. Продвигая и развивая эту конструкцию.

Кроме того, на все эти галеоны ставили опреснитель и железные печки, обложенные теплоизоляцией для повышения экономичности и пущей безопасности корабля. А также дополнительно оснащали достаточно большим количеством помп для откачки воды.

Ну и красили подводную часть обшивки «русской зеленой» краской. Той самой, что в оригинальной истории была известна как «парижская зелень». Она себя уже отлично зарекомендовала в теплых водах, отлично защищая от морских червей и различного обрастания.

В теории он хотел еще парусное вооружение усовершенствовать, но не лез. Продолжая свои работы и изыскания по линейки будущих винджаммеров, именуемых им барками. Сил и средств на все у него попросту не хватало…

Вот на эти галеоны китайские пираты на своих джонках и набросились. Рассчитывая, как и в прошлый раз, на достаточно легкую добычу.

Но не тут-то было.

Раздались гулкие и раскатистые выстрелы.

Тяжелые дрейфгугели, называемые тут дальней картечью, летели в джонки, устраивая там натурально грязь. Кровавую грязь. Если и не выводя корабль из строя с первой «подачи», то сильно его «тонизируя». Там ведь не только малые ядра прилетали, но и целый рой щепок от их попадания в борта разлетался. С десяток же таких попаданий отправляли даже крупную джонку в дрейф из-за чрезвычайного ущерба палубной команды. Да и рангоут с такелажем немало страдал, местами до полной потери эффективности.

А карронады били, били, били… Выдавая порядка двух выстрелов в минуту. По крайне мере поначалу. Ведь неприятеля заметили загодя. И из порохового погреба выстрелы подняли без спешки, накопив их по несколько штук у каждого орудия. Перезаряжать же короткие стволы не было великой сложностью. Особенно с теми приспособлениями, которые применялись. Например, «вязанка» картечи подавалась на тележке в лоток, который на вывешенном рычаге легко поднимался перед стволом, куда всю эту тяжесть легко и засовывали. Отчего заряжающие не сильно то и утомлялись. Да и лафет позволял избегать работ, высунувшись за бор, как это бывало при заряжании обычных морских пушек.

Ну и открытый воздух.

О! Это, наверное, было наиважнейшим преимуществом. Ведь вся артиллерия галеонов размещалась на верхней палубе. Отчего пороховой дым там не накапливался и сдувался ветром. А потому команды не угорали от нехватки воздуха, как в закрытых деках обычных линейных кораблей.

Иными словами, эти 6-дюймовки «застучали» так часто и бодро, что от навалившихся на них пиратских джонок, только перья в разные стороны полетели. Всем на удивление.

Особенно вытаращились французские советники, прекрасно знавшие возможности морской артиллерии. И что если первые несколько выстрелов крупные линейные корабли из своих больших орудий делают относительно быстро, то потом выдают их все реже и реже. Вплоть до выстрела в три-пять минут или того хуже.

А тут — ТАКОЕ…

Они просто не верили своим глазам. Да и китайские пираты, с которыми они шли, тоже. Они ведь регулярно нападали на тех же португальцев и отлично представляли себе возможности современной корабельной артиллерии…

Четверть часа минуло.

Артиллерийский огонь стих.

Эскадра из пяти 2000-тонных галеонов выходила из облаков порохового дыма, оставляя за собой побитые «лоханки» пиратов. Многие из которых имели весьма внушительные размеры. Никто из них не смог сойтись для абордажа. Да и далеко не все пытались. Вон как разбегались. Сразу как «запахло жаренным» прыснули во в разные стороны.

Галеоны же как шли своим курсом, так и продолжали идти. Они не отклонились от него ни на градус. И даже скорость не сбрасывали. Адмирал же, пившей во время нападения чай, так и не вышел на мостик, не посчитав это все чем-то значимым. Дескать, капитаны сами разберутся.

Демонстративно не вышел.

На борту ведь имелись представители союзников. И немного пустить пыль в глаза было необходимо. С которыми, собственно, он и пил этот самый чай. Разве что в конце, как дежурный офицер доложился о прекращении боя, вышел с гостями на мостик, чтобы и состояние корабля продемонстрировать, и разгром неприятеля.

Голландцы с португальцами были впечатлены.

Сильно.

Эти пираты немало крови попили и тем, и другим. И продолжали пить. А тут такой контраст…

Трофеи же? Да какие трофеи на этих пиратских кораблях, идущих на дело? Они же налегке. Немного не очень качественного оружия и какие-то минимальные припасы. Может чуть денег и каких-то украшений. Это не стоило того времени, которое бы эскадра на них потратила. Не говоря уже о потерях, ведь джонки пришлось бы штурмовать. А это не лоханки Магриба. На них могли завязываться очень крепкие драки из-за особенностей их компоновки…

— И как это понимать? — хмуро спросила Мария Анна Австрийская, заходя в кабинет к своему супругу — Филиппу V, королю Испании.

— Слушай, но это же просто фрейлина… — как-то растерялся тот, видя чрезмерно грозный вид жены.

— Да причем тут эта драная кошка⁈ — раздраженно вскинулась королева, которую дополнительно разозлило ее упоминание. — Русские! Отчего ты им уступил?

— А тебе какое дело?

— Ты хоть понимаешь, что стали говорить при дворе?

— Я сам эти слухи и распускал, — оскалился Филипп. — Через эту самую «драную кошку».

— Ты⁈ — не поверила жена. — Впрочем, это многое объясняет.

— А ты думала, что я закрою глаза на то, чтобы у меня за спиной подобное болтали? Вот еще.

— И зачем? Слухи то мерзкие.

— Зато я теперь знаю тех, кто их охотно распространяет. А ведь эти люди заверяли меня в преданности и верности. Какая прелесть, не правда ли?

— Это… правильный, но странный поступок.

— Мне как-то шепнул духовник, что русский принц, о котором говорят по всей Европе, буквально в каждом салоне, очень уважает книгу Макиавелли «Государь». Я ее почитал. И многое понял в его поступках. И в том, что неправильного делаю я. Вот — пытаюсь исправиться. Ведь для укрепления своего положения на престоле нужно понять — кто твой друг, а кто твой враг. И такие слухи, очень хорошо позволяют это прощупать. С тем, чтобы потом предпринять определенные меры.

— Тебе не стыдно? Я за тебя очень переживала!

— И я благодарен судьбе за это. И очень бы разочаровался, если бы ты промолчала и никак не отреагировала.

— Приятно слышать, — улыбнулась Мария Анна. — И все же, зачем ты это все устроил с русскими? Только ради запуска слухов?

— А какой смысл идти на обострение?

— У нас в Новом свете достаточно войск, чтобы стереть их в порошок. И это было бы справедливо. Ведь они захватили самым наглым образом нашу землю!

— Что ты знаешь об этой их колонии?

— Небольшое поселение. От ста до двухсот человек. Там некому сражаться. И если отправить сотню солдат, то…

— То эти солдаты бы просто погибли.

— Но почему?

Король вяло улыбнулся и, пройдя по комнате достал из шкафа бумаги. Порылся в них. Вынул несколько листов.

— Если быть точным, то, по последним сведениям, в этом поселение… Ново-Архангельске, — медленно, по словам прочитал король, — проживает двести сорок семь человек. Из них более сотни — женщины.

— Чуть больше того, что я предположила, — пожала плечами королева. — Что это меняет?

— Указанные женщины — местные. Из ближайших племен. Их взяли в жены переселенцы. Став родственниками этим туземцам. А их там много.

— Наши солдаты не справятся с туземцами?

— Русские превратили этот маленькое поселение в большой рынок, куда приезжают на торг люди со всей округи. Они продают ножи, топоры, котелки, ткани и… оружие, много оружия. По сведениям, которые мне предоставили иезуиты, там только за минувший год было продано больше тысячи мушкетов. Огненными припасами они тоже торгуют широко и бойко.

— Опрометчиво, — нахмурилась королева. — Давать в руки туземцев хорошее оружие очень опасно.

— Да. Но уже сейчас, если мы попытаемся затеять военную операцию против этого поселения, то нам потребуются очень серьезные силы. Потому как местные туземцы выступят на их защиту. Без всякого сомнения они плохие солдаты. Но у них более тысячи мушкетов. И почти наверняка в открытый бой они с нами не пойдут, предпочитая засады и налеты. Это не считая того, что практически все мужское население поселения — военные поселенцы. Каждый из них умеет обращаться с оружием.

— Мы не в силах вывести из Мексики пятьсот или даже тысячу солдат?

— Можем. Но имеем при этом большие шансы потерпеть поражение. Даже отрядом в тысячу. И даже в две. Что влечет за собой очень серьезные проблемы с репутацией. Все ведь будут говорить, что это поселение защищала сотня бойцов, опуская туземцев в стороне

— Я не верю своим ушам… — покачала головой королева. — Ты серьезно?

— Это поселение укреплено. Русские об этом позаботились первым делом. Иезуит, побывавший там, очень неплохо его описал. Там стоит древесно-земляной форт о четырех бастионах. С достаточно высокими стенами, чтобы трудно было взять его наскоком. Ну в должной степени толстыми, требующими применения полноценной осадной артиллерии. У самих же русских там есть минимум восемь 6-фунтовых пушек. Стрелки же, по словам того иезуита, вооружены поголовно длинными штуцерами.

— Как же они там все это построили?

— А там нет ничего сложного и трудного, — кисло улыбнулся король. — Все эти толстые стены форта — просто земляной вал, укрепленный бревнами. Это вот так примерно выглядит, — произнес он, протягивая супруге листок. Там были нарисованы от руки, но вполне искусно, коробки срубов, идущих стеной, забитые изнутри землей.

Она глянула.

Покачала головой и вернула назад.

— Это имеет значение?

— Да, в общем-то нет. Главное — сам факт достаточно крепкого форта. Мы можем послать туда флот с тяжелыми орудиями. Но само укрепление находится на некотором удалении от берега. И с воды по нему стрелять не получится. Выгружать же артиллерию на берег крайне рискованно в силу лояльных русским туземцев.

— Я тебя правильно поняла? Мы не можем выбить оттуда русских?

— Мои генералы не уверены в успехе предприятия. Если очень захотеть, то мы сможем их разгромить. Но в этом случае, почти наверняка, нам придется понести очень серьезные потери. Проще договориться. Тем более, что у нас и южнее тех мест нет поселений. Те земли наши лишь формально, по сути же там живут туземцы своей жизнь. Многие из них даже не слышали о том, что они мои подданные.

Королева медленно прошлась по кабинету, поджав губы в этакую куриную жопку.

— Нельзя было с ними договариваться… никак нельзя. Разве что сговориться о том, чтобы они миром ушли оттуда.

— Отчего же?

— У Испании хватает земель, над которыми нет должного контроля. И что же? Теперь каждый сможет туда лезть, ставить крепость и объявлять своими владениями?

— Если бы англичане не оказались… хм… заняты на своем острове, я бы с тобой согласился. А так… — пожал плечами Филипп. — Французы так поступать не будут в силу обстоятельств. Португальцы не решатся. Голландцы? Тем более. Кто еще?

— Португальцы и голландцы теперь в военном союзе с Россией. Наглости может и прибавится.

— Такой поступок — есть нападение. Фактические открытие военных действий. А значит не является условием для вступления в силу устава этого оборонительного союза.

— Разве?

— Это было оговорено в заключенном мною с русскими договоре о разграничении интересов. Они там прямо прописали, что подобные поступки совершаются каждыми странами на свой страх и риск. И, если провоцируют военный конфликт, то считаются нападением. А значит каждая страна сама выкручивается.

— Они на это пошли?

— После того, как я согласился разделить с ними земли Северной Америки. Как некогда с Португалией мы поделили Южную.

— А почему я об этом не слышала?

— Потому что слухи я запустил только о продаже русским земель этого поселения. Но им продано сильно больше.

— И сколько они заплатили? По слухам не то пять, не то десять тысяч талеров.

— Полмиллиона талеров. Живой монетой. Сразу. Что очень крепко пополнило казну.

— Полмиллиона? Ну это совсем другое дело… — явственно повеселела Мария Анна. — И когда ты хочешь сказать правду двору? А то все эти слухи… — сделала она характерный знак ручкой.

— Я еще несколько недель понаблюдаю, — улыбнулся Филипп. — После чего дам официальный прием и совместно с русским послом расскажу об условиях договора.

— Представляю, какими дураками станут выглядеть эти кляузники. — усмехнулась супруга.

— Именно… именно… а русские, пускай варятся в этом ужасе, который они там развели. Уверен, что эти толпы вооруженных туземцев рано или поздно обернут свои мушкеты против них… И они сами захлебнуться в собственной глупости.

— А если нет?

— Тогда пускай владеют этими пустынными землями на краю света, — развел руками Филипп и жизнерадостно улыбнулся…

Глава 6

1710 год, август, 2. Москва — под Уфой

Алексей принял бокал с прохладительным напитком, благодарно кивнув официанту.

Шел очередной прием.

И очередная светская беседа.

Сжигающая бесценное время совершенном бездарным образом.

Царевичу же приходилось улыбаться.

Вежливо.

Подчеркнуто вежливо. И очень осторожно подбирать слова, чтобы не давать волю своему раздражению. Он понимал — это все делается без злого умысла. Но легче от этого не становилось…

Персидское посольство уже давно обговорило все интересующие вопросы. И теперь просто шло ожидание… и подготовка к свадьбе.

К невесте ему доступа не давали. Что там, в Персии, что тут. Даже на той тайной встрече, которую, как царевичу казалось, организовали только ради шутки, они лишь несколькими фразами обменялись. В остальное же время шли переговоры либо с самим шахом, либо с разными уважаемыми людьми. Не обязательно персами. Вообще. Сам приезд Алексея секретом не являлся, поэтому в Исфахане он умудрился «пересечься» и с кое-кем из индусов, и с арабами, и представителями негуса Абиссинии.

Было чем заняться.

Плотно так.

Поспать бы.

И разговоры крайне скользкие, сложные, требующие чрезвычайной концентрации внимания. Отчего изматывающие…

Здесь же, в Москве, невесту сразу взяла в оборот Евдокия Федоровна и Миледи. Подтянув ряд других уважаемых дам. В довесок к той «группе поддержки», что приехал с Шахрабано из дома. И в этот «женский мир» его не приглашали. Он там явно был лишним. Формально то девушке нужно было подготовиться к принятию православия. Что же там на деле происходило он не знал, да и не хотел. Лезть туда он просто не имел никакого желания. Хватало того, что изредка сообщала Миледи. Дескать, жива-здорова и вполне довольна жизнь. В Лавру Троицкую съездили с царицей. Еще куда-то. В общем что-то точно происходило…

Сам же Алексей был всецело вовлечен в развлечение гостей. Просто потому, что приходилось постоянно организовывать всякого рода встречи, приемы, посиделки, симпозиумы и так далее. Очень помогал отец, который являлся известным знатоком в сих делах, но «главную скрипку» все же приходилось играть царевичу. Тем более, что вместе с большим персидским посольством в Москву стягивались и другие гости, привлеченные новостями о свадьбе. И их тоже забывать было нельзя…

С каждым днем в Москве становилось для Алексея все более душно, нервно и волнительно. И хотелось, бросив дела, прикинуться ветошью или дохлым тараканом. Слишком уж чуждым для него был этот светский стиль жизни. Хорошо хоть с размещением проблем не было, с кормлением и бытом. Гостиницы и постоялые дворы, построенные в ходе реконструкции города, вполне справлялись. Причем на уровне куда лучшем, чем в иных столицах мира…

В Москве еще на стадии продумывания реконструкции была введена система классификации гостиниц. По звездам. Постоялые дворы имели по этой системе одну или две звезды, а собственно гостиницы — от трех до пяти. О том, как и что там ранжировалось в XX–XXI веке Алексей толком не знал. Никогда не было интересно. Поэтому тут он был вынужден выдумывать систему сам, выводя ее их трех прогрессий.

Первая — просторность помещения и его обстановка. От крохотных коморок, в которых кроме узких одноместных кроватей и шкафов для одежды не было ничего, до просторных номеров с несколькими специализированными комнатами. Для каждой звезды был установлена гарантированная обстановка, отделка и так далее.

Уборка не была связана с количеством звезд и осуществлялась ежедневно везде. Со сменой белья. Да и матрацы после каждого клиента пропаривались перегретым паром от греха подальше. Может быть и перебор, но только таким образом, в сочетании с пропаркой белья, получалось хоть как-то бороться с разного рода живностью. Клоповники или блоховники разводить Алексей не собирался.

Вторая линия — это удобства. Одна звезда подразумевала наличие ватерклозета с умывальниками на этаже. Общего. Пять звезд — отдельную комнату в каждом номере с полноценной ванной, умывальником перед зеркалом и ватерклозетом. Причем вода подавалась из котельной и холодная, и горячая. И да — отелей, в которых не имелось бы ватерклозетов в Москве не строили. Вообще. Это был личный пунктик Алексея, через который он хотел популяризовать подобное новшество.

Третья прогрессия заключалась в питании и дополнительных услугах. В отличие от будущего, здесь при любой гостинице, даже с одной звездой, имелась точка питания. Пусть и простенькая, но в обязательном порядке. Отличия заключались только в ее качествах, ассортименте, обслуживании и так далее. Ну и для пяти звезд подразумевалось наличие дополнительно кафе, вроде того, что держал сам царевич, только поменьше и с более скромным ассортиментом напитков, и бара.

По услугам чуть по другому. У первой и второй звезды их было ровно две без ранжира, а именно доступ к собственной бане и «парковка» для транспортных средств. То есть, конюшня и сарай для карет-телег и прочих повозок. А вот дальше, начиная с трех звезд, начиналось стремительно растущее изобилие…

Постоялые дворы практически полностью размещались на окраинах города. Гостиницы — ближе к центру. И, как следствие, цены очень сильно варьировались. Но не так чтобы и свободно. На каждый номер гостиница должна иметь смету использования с указанием наценки. И если эта наценка выходила за рамки установленной сетки, превышая ее, к владельцам заведения могли прийти лейб-кирасиры для разъяснительной беседы.

Невидимая рука рынка она такая…

Алексею требовался определенный уровень цен и сервиса. Он за него боролся. И он его получил. Из-за чего гости, наезжающие на свадьбу, и ранее в обновленной Москве не бывавшие, либо вообще первый раз посещающие ее, оказывались в полном восторге. Сравнивая мысленно с тем, что у них устроено дома или, допустим, в крупных городах мира, которым им довелось посещать…

— Уборные говорят об организации намного больше, чем красивая вывеска и лощенные приказчики, — любил говаривать царевич. — Сразу видно, с кем ты собираешься иметь дело — с людьми порядочными или засранцами.

Впрочем, о чистых улицах он был примерно того же мнения…

— Мой государь наслышан о ваших бедах с кочевниками, — осторожно произнес посол Ирана, во время одного из бесконечных приемов, начиная давно вынашиваемый разговор. Разумеется, говорил он это царю, хоть и в присутствие царевича.

— Они, признаться, нас порядком утомили. — буркнул царь. — Мы не хотим с ними воевать Нам даром не нужны их бесплодные земли. Но они прикладывают все усилия для войны, словно их кто-то науськивает.

— Так и есть, — кивнул посол. — Мы слышали, что от них не так давно уезжали миссионеры.

— Иезуиты? — подался вперед царевич.

— Нет. Точно не они. Но кто, мы так и не поняли.

— Значит… хм…

— Да, мы думаем, что эту попытку похищения кто-то заказывал из Европы. Ваши раскольники и отдельные дурные головы среди степняков — лишь исполнители. Да и война эта… хм… вас пытаются втянуть в долгую и по возможности изнурительную борьбу в степи. Очевидно, отвлекая от чего-то…

— И как вы думаете, нам нужно поступать?

— Воевать. — улыбнулся посол. — Да и вы, как мы знаем, и так к этому готовитесь. А раз так, то мой государь просил обговорить с вами вероятный раздел тех земель.

— Он разве может сейчас туда отправиться походом?

— Он в Египет не может отправиться немедля всеми силами. Османы не контролируют свои города в Леванте. А без них поход в Египет невозможен. Будет бесконечная череда стычек, осад и попыток договориться с городами. Поэтому в ближайшие год-два, может быть три, крупных боевых действий в тех краях не предвидется. И, раз уж так все складывается, то… — развел руками посол.

Алексей переглянулся с отцом.

Тот пожал плечами, выражая полное равнодушие. Его все эти события с Средней Азии откровенно раздражали, и он не хотел в них вникать.

— И как бы вы хотели поделить эти земли?

— Все зависит от ваших военных успехов.

— Это слишком обтекаемо… — покачал головой царевич.

Разговорились.

В теории персы хотели подмять под себя всю Среднюю Азию. Включая улус Джучи. Но прекрасно понимали — сделать это вряд ли смогут из-за логистических проблем. А если даже смогут, то потом как это удерживать? Тем более в формате идущей войны между улусом и джунгарами. Ну и, очевидно, понимая, что забирать все, не поделившись с русскими, такое себе решение. Не поймут.

— Давайте по другому, — покачав головой, произнес царевич.

— Как?

— Зачем вам эти земли? Вот вы их заняли и что дальше?

— Признаться, не сильно понимаю твой вопрос.

— Насколько я знаю, у вас относительно приличное влияние только в землях старого Хорезма. Так что устанавливать власть вам комфортно и просто будет только там. Кроме того, вам нужен удобный доступ к Бактрии. Желательно по реке.

— К Амударье все равно вести караваны, — развел руками посол.

— У меня есть кое-какая идея… — улыбнулся царевич.

Он как-то там, в XXI веке, читал об этом проекте, берущем свои корни из советской идеи поворота сибирских рек вспять. Только шагнув дальше… сильно дальше. Да и вся его реализация выглядела принципиально проще.

В советском проекте подразумевалось строительство множества каналов. Здесь же — плотины. Если быть точным — двух. Которые в районе Сибирских увалов должны перегородить Обь и Енисей. Одна примерно двадцать километров, вторая — в десять. С высотой до 120 метров[27]. Причем они вполне могли быть грунтовыми, гравитационными. Хотя, конечно, в перспективе их было бы неплохо облицевать камнем со стороны воды.

Эти плотины должны имитировать ледниковый щит, запирающий указанные реки. Что приведет к подъему уровня воды в Енисее и превращая его в приток Оби где-то в районе долины рек Кети и Кас. Самая же Обь, разлившись, затопит довольно большой участок тайги между Самарово[28], Тюменью и Уральским камнем. Возрождая таким образом древнее Западно-Сибирское озеро. Когда же оно заполниться, то вода потечет по Тургайской ложбине, пробитой ею же еще в Ледниковый период, в Аральское море. Что увеличит водосброс в него примерно раз в десять. «Безнаказанно» это не останется. Море это увеличится в размерах, примерно вдвое. И в свою очередь прольется по Узбою в Каспий.

Алексей умолчал, что уровень воды Каспийского моря тоже поднимется. И довольно существенно, превратив Царицын в морской порт. Но не быстро…

Персам при такой конфигурации он предлагал земли южнее Узбоя и западнее Сырдарьи. Открывая возможность прямого речного судоходства если не до Бактрии, то до ее границ. В тот же Самарканд, Ташкент и так далее.

Россия же при этом получает речной путь без плотин и шлюзов от Москвы до Байкала и далее в Кятху. Огромное озеро на в общем-то бесплодных землях, которое сможет серьезно улучшить рацион местного населения. Оно ведь будет относительно неглубоким и явно рыбным. Ну климат смягчит южнее Сибирских увалов. Особенно сильно «аукнувшись» в землях вокруг Аральского моря, которое, станет если не пресноводным, то чуть солоноватым.

Что же до негативных факторов, то, на взгляд Алексея, они не имели особенной значимости. Прикаспийскую низменность затопит? Ну и леший с ней. Северная ее часть все равно в эти годы практически не заселена. Южная ничтожно малая. А западная достаточно узкая для того, чтобы людей оттуда переселить без лишней спешки. Решив, заодно, массу местных проблем.

Ухудшится климат севернее Сибирских увалов? Этого его волновало еще меньше. В крайнем случае белые медведи будут кушать туземцев где-то восточнее те мест. Да, где-то там располагался Норильск. Но к нему, что так, что этак — целое приключение добираться. Повышение же солености воды по побережью Карского моря должно было наоборот сказаться позитивно с точки зрения ледовой обстановки.

Иными словами — последствия его интересовали меньше всего. Они просто не выглядели чем-то значимо плохим. Да, изменятся экосистемы. Но такое количество пресной воды совершенно точно позитивно скажется на опустынивании Среднеазиатского региона и северных Прикаспийских земель.

Это примерно он послу и рассказал. Вкратце.

И отцу.

И даже примерно обрисовал график работ и их объем…

— Ну у тебя и фантазия, — покачал головой Петр Алексеевич.

— И как мы можем поспособствовать исполнению этой мечты? — вполне серьезно спросил посол.

— Выделив рабочих и прокорм для них. Мы их до Перми довезет. Там по чугунной дороге в Нижней Тагил, который станет базой снабжения. Оттуда будет удобно снабжать рабочих на Оби. Тысяч двадцать-тридцать рабочих должны лет за пятнадцать-двадцать управиться.

— Да уж… — покачал головой посол.

Петр Алексеевич же зевнул. Он уже в известной степени привык к таким упражнениям сына. Умственным. Хотя, конечно, идея выглядела привлекательная. И государю становилось понятно то упорство, с которым царевич доводил до ума паровой трактор. Если оно, конечно, связано. Даже две-три сотни этих «игрушек» там, на строительстве грандиозных плотин, позволит критически ускорить их возведение.

Они переглянулись с послом. Задумчивые. Каждый о своем.

Алексей же, видя такую реакцию, утратил интерес к теме и переключился на способы заваривания чая. Однако слово не воробей…

Тауке-хан медленно ехал на своем коне, мерно покачиваясь и всем своим видом показывая расслабленность. Хотя внутри его корежило, словно сильно сжатую пружину.

Он не имел ни малейшего желания находиться тут. И делал то, к чему, по сути, его принудил совет биев.

В его понимании они занимались самоубийством.

Глупым и лишенным всякого смысла. Ибо после ЭТОГО избежать полноценной, серьезной войны с Россией не получится. В принципе. Ибо у любого терпения и нежелания есть пределы. А русские, несмотря на определенные жесткие меры, явно не стремились ввязываться в большую войну в степи…

После скоропостижной смерти биев, причастных к попытке похищения царевича Алексея, по всей округе стали муссировать слухи, будто это хан их убил. Отравил. Дескать, выполняя договоренности с русскими, которые требовали их выдачи.

Собрался курултай.

И хану, чтобы его там же, на курултае, не убили, пришлось идти на крайние меры. Оправдаться он не мог. Ведь смерть тех биев была в его интересах. А донести мысль о том, что сие есть глупость великая и так примитивно подставиться мог только откровенный дурак, не вышло.

Все были на эмоциях.

И, что самое печальное, многие требовали крови. Вот Тауке-хану и пришлось провозгласить большой набег на Уфу. Прекрасно понимая, насколько это глупо… Ведь если русские сумели выследить и правильно заманить в ловушку исполнителей, то уж это они точно сумеют узнать. Загодя. Еще до выступления войска.

Почему на Уфу?

Так ведь именно башкиры испортили похищение. Надо наказать. Ну и дальше пойти, если тут все сложится…

И вот, заприметив что-то хан натянул поводья, останавливаясь.

Вдали из-за перелеска им навстречу выходило башкирское войско. А от них, погоняя коней ногайками, скакал передовой дозор, чуть было не столкнувшись нос к носу с башкирами.

Тауке помрачнел.

Вот так драться он не хотел и надеялся с башкирами договорится…

Время тянулось медленно.

Вязко.

Его войско подтягивалось, собираясь в кулак. Их противники поступали также. Очевидно, башкиры подставили «под ружье» всех, кого смогли. Из-за чего войско так долго и накапливалось. Час. Второй. Третий…

— Проклятье! — тихо прошипел кто-то из спутников.

— Что? — недовольно поинтересовался хан.

Тот же молча указал на запад, где вдали показались какие-то всадники. Еще черные, едва различимые точки.

— Кто это? — спросил кто-то из биев.

— Калмыки, кто еще? Я ведь говорил! — буркнул хан.

Все крайне недовольно и раздраженно промолчали. Никто ведь не любит эту проклятую фразу «А я говорил!». Но гнетущая тишина продлилась недолго. Минут семь, может восемь. Не больше.

— Смотрите! — воскликнул кто-то справа.

Все устремили взгляды туда, куда он показывал и… не сказали ни слова. Потому что там, с востока, показались еще всадники. Судя по всему — царские полки. А ведь Тауке-хан предупреждал. И если башкиры располагались прямо перед войсками хана, где-то в пятистах метрах, то калмыки и русские оказались сильно смещены назад. То есть, сближаясь они отрезали и фланг, и тыл войску улуса…

— Доволен? — раздраженно буркнул один из биев, обращаясь к хану. — Ты их верно и навел! — с чем и выхватил саблю…

Глава 7

1710 год, август, 29. Рим — Москва

— Я рад, что нам наконец удалось встретится, — вполне благожелательно произнес уже престарелый Людовик XIV.

— Взаимно, — вполне благодушно кивнул Иосиф Габсбург, — да еще в таком интересном месте.

— Да. Рим… — согласился его визави, — колыбель европейской цивилизации.

— Разве не Греция?

— Я как раз по этому поводу и хотел поговорить. Что вы думаете по поводу русских?

— Признаться, я не понимаю. Такой неожиданный переход. О них можно много чего думать. Какой именно вопрос вас интересует?

— Вас не пугает стремительный рост влияния русских у турок? Новый султан, судя по всему, сделал ставку на них. Уничтожив при том, янычар. Из-за чего сместить его стало крайне непросто.

— Я полагаю, что это ситуативный союз и в скором времени он распадется. Вы же знаете — у турок семь пятниц на неделе. И они всегда себе на уме. Договоренности с ними значат немного.

— Да вы, мой мальчик, я погляжу оптимист, — улыбнулся Людовик. — Разве вы не поняли до сих пор, что этот молодой паук пытается сделать?

— Вы о принце Алексе?

— Да. Именно. И то, что вы поняли, о ком я говорю, означает ваше согласие со мной в его оценках.

— Не совсем. Его отец на паука не похож совершенно. Он скорее слон в посудной лавке. А учитывая активность принца и тот факт, что мы говорим о русских, больше вариантов и не остается. Но лично я, признаться, его пауком не вижу. В нем нет коварства. Хитер, возможно. Но не коварен.

— Очень зря, что не считаете. Впрочем, я не настаиваю. Называйте его, как хотите. Куда важнее суть.

— И какова она?

— Есть два больших дела, над которыми, год за годом, этот паучок трудится. Первое — это создание непробиваемого союза. Достаточно для того, чтобы добиться военного и, как следствие, политического доминирования. Персия… такой странный выбор, не так ли? Столько усилий. Столько стараний. И все зачем? Не задумывались? Все дело в том, что такой союз создает конфигурацию, при которой турки всегда будут находится в два огня. Сам принц, правда, называет такую конфигурацию — поставить в два яйца.

— Как простите? — поперхнулся Иосиф.

— Персы держат турок за одно яйцо, а русские — за второе.

— Какая пошлая вульгарность!

— Но прекрасно передающая суть. — оскалился Людовик.

— И зачем они создали эту конфигурацию? Ради чего?

— Затем, что это вынудит турок пойти на уступки. И вовлечет их в союз. Вы ведь знаете, что именно русское оружие помогло мамлюкам успешно завершить свое восстание. Это тоже было сделано для общей цели — загнать турок пинками в союз. Когда же удастся оформить эти три державы крепкими договорами и фактическими связями, они окажутся совершенно непробиваемыми. Никто в мире с ними справиться не сможет. Ибо на любом театре военных действий, сопряженном с одной из этих стран, всегда можно будет концентрировать силы двух этих держав. С какой бы ты стороны на них не напал. Ну, почти. Есть узкие места. Но ничего не мешает союзникам отправить туда войска и прочую помощь. Не удивлюсь, если они еще и армии как-то… хм… стандартизируют. Принц любит это слово. И оно неплохо соответствует сути ситуации.

— Турки еще не согласились… — чуть помедлив произнес Иосиф.

Людовик молча протянул ему сложенный лист бумаги, ловко извлеченный им из-за отворота манжеты.

— Это записка моего министра иностранных дел. По данным разведки. Прочтите.

Иосиф молча кивнул и поступил так, как его просили.

Читал долго.

Видимо перечитывал и думал. Наконец он произнес:

— У меня таких сведений нет.

— Моя страна порядка двух веков была верным союзником турок и имеет там очень много ушей и глаз. Как никто другой. Поэтому сие не удивительно. Впрочем, я не настаиваю. Вы вправе мне не доверять. Так что проверьте. Просто проверьте мои слова. А этот лист, заберите, чтобы ничего не запамятовать.

— Вы так уверены в этой записке?

— Все предыдущие по прошествии времени показывали свою точность. В основном. Да, ошибки случаются довольно часто, но не в главном. Но, как я и говорил, проверьте. Не спешите с выводами.

— Если это правда, то…

— То вашей державе конец. — вежливо улыбнулся Людовик.

— Разве это не в ваших интересах?

— Хорошая шутка, — произнес король, улыбка которого стала грустной. — Вы полагаете, что я настолько мелочный и злопамятный, чтобы остаться с этим чудовищем один на один? Или тем более оставить его в наследство Филиппу?

— Не такое уж и чудовище…

— А кто? Простите великодушно, но в моих глазах он именно хладнокровное чудовище откуда-то из морских глубин.

— Вы говорили о двух делах, которыми плотно занимается принц. Первое — это военный союз, основанный на силе армий русских, османов и персов. Ну и, полагаю, флоте португальцев, датчан с голландцами. Во всяком случае — пока.

— Да. Все верно. До флота я пока не дошел.

— Хорошо. А что за второе дело?

— Торговля. — вновь улыбнулся Людовик. — У него обширные торговые интересы в западной и восточной Африке, Персии, Индии, Индокитае, Северной Америке… Да и с Китаем какие-то дела идут. Насколько я знаю, он сейчас развивает сухопутный путь туда — по рекам. Россия потихоньку превращается в торговую империю, в которой голландцы лишь перевозчики… извозчики, если вам будет угодно. Да и у португальцев такая же судьба, судя по всему, выходит. Но их все устраивает, потому что у принца все получается и объем торговли быстро растет.

— Торговая империя, — покачал головой Иосиф. — Мне с трудом верится в то, что вы сейчас говорите серьезно.

— Я и сам бы хотел пошутить, но, увы, не могу. Объем торговли России с Персией и Китаем уже сейчас больше, чем у Франции со всем миром. И он продолжает увеличиваться. При этом у них есть и другие направления, которые также развиваются. Они везут оружие, ткани, доспехи, а также бытовые железные и чугунные изделия. По нашим сведениям, за минувший год русские только мушкетов вывезли на продажу восемьдесят пять тысяч штук.

— СКОЛЬКО⁈ — подался вперед Иосиф.

— Восемьдесят пять тысяч. И это, судя по всему, не предел. Кстати, очень неплохих мушкетов. Мы закупили небольшие пробные партии в разных местах. Изучили их. И мои генералы пришли к выводу, что они лучше, производимых у нас. Существенно лучше.

— Лучше?

— Замки обычные, хоть и добротные, а вот стволы очень добрые, прямо загляденье. И, что занятно, они свои мушкеты продают дешево. Дешевле любого, сделанного в Европе. Кстати, восемьдесят пять тысяч — это не считая того, что русские поставили персам и туркам. А им оружие они тоже поставляют. Мы полагаем, что в этом году они вывезут не меньше, а то и больше.

— Звучит невероятно…

— Опять таки, я не прошу вас верить моим словам. Проверьте. Сведений по пистолетам, карабинам и холодному оружию у меня нет. Просто не интересовался. Но, думаю, там тоже много интересного. В Москву добрая половина Золингена переехала. И они все трудятся на одном предприятии с очень приличной выделкой оружия. Их армии столько не нужно. Куда оно уходит? В арсеналы? Сомневаюсь.

— Хорошо, допустим вы правы. Допустим. Просто мне сложно представить, что страна, которую еще в дни моего детства, считали варварской, дикой, отсталой, производит столько хорошего оружия. Но если это так. И если они действительно вскорости укрепят союз с османами, который только вашими усилиями не заключается… Тогда это…

— Ну же, смелее, — мрачно усмехнулся Людовик.

— Это катастрофа…

— Да, катастрофа. И это чудовище, пробив нашу дипломатическую защиту в Великой Порте, сожрет вас. А потом я окажусь один на один с ним. Или, что хуже, мой мальчик, мой Филипп.

— Зачем ему на нас нападать?

— Их мотивы мне не ясны, однако, намерения хорошо видны. Бремен-Ферден они не только охотно приняли, но и всецело там укрепляются. В Мекленбурге также пытаются застолбить свои позиции. С Саксонией ведут переговоры, ломая вам всю игру. С Речью Посполитой. Они вмешивается в наши дела по всему миру! Полагаю, вы слышали историю с испанскими землями на севере Тихого океана? Он просто ненасытен и лишен всякого такта… варвар, истинный варвар. Скифы. Или, во всяком случае, их наследники. И теперь эти скифы, соединившись с персами…

Людовик замолчал, разведя многозначительно руками.

Иосиф отпил вина.

Задумчиво посмотрел в окно. Обдумывая слова. И неспеша с выводами. Ему совершенно очевидно, что Людовик специально накручивает его для того, чтобы что-то предложить. Что-то на что в обычной обстановке он бы не согласился.

Это с одной стороны, а с другой лежали восемьдесят пять тысяч мушкетов, которые русские вывезли на продажу. Это ведь катастрофа! Если они их столько изготавливают, то что мешает двум-трем десяткам тысяч этих изделий «внезапно» оказаться в Венгрии во время очередного восстания?

Так-то русским вроде незачем так поступать. Но вдруг Людовик прав, и они действительно споются с турками? Вон — персидскую принцессу в жены наследнику берут. Что о многом говорит в плане вектора их внешней политики.

— Хорошо, — наконец, после, наверное, четверти часа раздумий, которые Людовик терпеливо ждал, произнес Иосиф. — Вы для чего-то это мне все рассказывали. Получилось интересно. Но переходите к сути вашего предложения.

— Оно лежит на поверхности. Русские хотят получить Великую Порту под свой контроль. Если не всю, то большую ее часть. Это значит, что нужно их упредить.

— Вряд ли турки променяют союз с русскими на дружбу с нами, — усмехнулся Иосиф.

— Я не говорю о дружбе. Я говорю о захвате. В рамках возрождения Восточной Римской Империи. Ведь Священная Римская Империя Германской нации себе исчерпала и на текущий момент — существует лишь на бумаге. Разве нет?

— И как это понимать? — нахмурился Иосиф.

— Так и понимать. Чтобы противостоять этому новому Атилле, надвигающемуся с востока, нам нужно объединить усилия. Это можно сделать только в формате возрождения Западной и Восточной Римских империй. Я приму корону Запада, как некогда Карл Великий. Вы — корону Востока. Здесь. В Риме. Не сейчас, но место действительно символическое и отлично подходящее для этого.

— Отказавшись от короны Священной Римской Империи…

— А ее нет этой империи. Просто нет. Или, быть может, вы правите Пруссией или Баварией? Что протестанты, что католики, не находящиеся под вашим прямым правлением, вроде Чехии, называют вас император больше из уважения. Вы им ничего приказать то и не можете. Не так ли?

Иосиф поджал губы и прищурился, с трудом сдерживая вспышку эмоций. Но справился под насмешливым взглядом Людовика. Ведь тот был прав. Полностью. У него в державе такого не творилось. Он был королем в своем королевстве. Наконец, совладав со вспышкой, Иосиф произнес максимально спокойным тоном:

— В виду вероятного объединения корон Франции и Испании вы предлагаете мне неравнозначный обмен.

— Император Востока должен владеть городом Константина. И я, как император Запада выдвину все доступные силы для того, чтобы помочь его отбить. А также, если получится, старинные земли Рима в Малой Азии и Леванте.

— Оу… — опешил Иосиф.

— Я это говорю предельно серьезно. Взамен я хочу Италию, чтобы раздел был как в былые годы. Германию же мы поделим. На троих поделим. Русским кое-что потребуется скормить, чтобы они не вмешивались. Мне известно, что вы инициировали военный конфликт у них в степи. Это хорошо. Это их отвлечет. Я сейчас работаю с нашими китайскими друзьями в надежде спровоцировать войну еще и там. Ну и было бы неплохо вовлечь их с головой на северо-восток германских земель. А вынудить Данию напасть на Швецию, выходя из-под пунктов договора, вообще сказочно будет. Им ведь Балтийская торговля ой как нужна. Встанут враскорячку на несколько лет. Да, у них войска хорошие, если не сказать отличные, но их не так много, чтобы быть сильными везде и сразу. Плюс кое-какие трудности в Африке им можно организовать и в Персии. Я слышал там у вассального правителя Афганистана есть острое желание добиться независимости.

— Хм. Допустим. Но раздел будет не как в былые годы. Египет то под вашим контролем.

— Мы воспользуемся мамлюками в борьбе с союзниками русских, и когда они станут истекать кровью, вы легко заберете себе Египет, вышвырнув их оттуда. Я предлагаю честно поделить все так, как было в старину. С поправкой на германские земли. И оговорить договор военной взаимопомощи так, чтобы в случае войны с русскими, наши армии выступали бы заодно. Италию я не прошу отдать вперед. Мы заключим договор. Сначала берем вам город Константина и Балканы. Потом уже решаем вопрос с Италией и Баварией, которую я вам уступлю.

Иосиф вновь замолчал, отвернувшись к окну.

Он думал.

Предложение звучало крайне дико, но очень любопытно. Слишком интересно, чтобы быть правдой. Но и отмахиваться от него не хотелось. Ведь от перспектив голова начинала кружиться. Взятие Балкан и Константинополя открывало перед Габсбургами качественно иные перспективы. А уж занятие Малой Азии с Левантом и Египтом…

За кадром оставалась переписка Алексея с Людовиком и Кольбером. В которой тот исподволь пытался стравить Францию с Австрией через клинч в Италии. Именно царевич на свою голову и вложил Людовику мысль о Западной Римской Империи, как инструменте, позволяющем легитимно объединить короны Франции и Испании. А также обосновывающий права Людовика на Италию.

Но тот понял все по своему. Или, быть может, царевич недооценил его ум и сообразительность…

Алексей выстрелил и замер, прислушиваясь к своим ощущениям.

Револьвер.

Он держал в своих руках револьвер.

Такой кондовый, словно в матерых вестернах. Этакий Colt Walker по силуэту, компоновке и концептуально.

Предельно простой. Одинарного действия, то есть, требующий взводить курок каждый раз перед выстрелаом. Капсюльный… тут как раз и пригодились те самые колпачки, которые изначально царевич сделал. Заряжание было точно таким же, как и у ранних револьверов — с рычажным прессом, дабы «упаковывать» пулю аккурат в зарядную камору барабана. Ну и завершал эту красоту длинный нарезной ствол 45-ого калибра.

— Да… прям приятно… — с удовольствием произнес Алексей Петрович, который с превеликим счастьем сбежал на эти стрельбы с бесконечной череды светских встреч.

После чего охотно начал перезаряжать это оружие, не давая никому.

Как же он истосковался по чему-то вот такому…

Брал заранее приготовленные кулечки бумажных патронов. Вставлял их в каморы барабана. Запрессовывал рычагом. Проворачивал. Ставил новый. И так — пока все не заполнится. Потом из импровизированного тюбика вроде кожаного мешочка с железным «дудком» схожим с натруской, выдавливал немного топленого свиного сала в каждую камору. Чтобы искры не прорвались при выстреле и не подорвали соседние заряды. Ну и в самом конце ставил капсюли.

Закончил.

Перевел револьвер с предохранительного взвода на боевой. И… решить пошалить сделав серию выстрелов по-ковбойски — от бедра. Зажимая спусковой крючок и рукой быстро-быстро «шлепая» по курку, легким ударом отводя его в боевое положение.

Герасим оживился.

Да и все на площадке.

Интересно же вышло.

Потом он зарядил два револьвера и попытался изобразить стрельбу по-македонски — с двух рук. Благо, что рукоятка у этого образца, была довольно удобной, в отличие от оригинальных ранних Кольтов. И получалось вполне сподручно большим пальцев взводить курок после каждого выстрела.

Бам-бам-бам…

Зазвучали они. По очереди. Потому что руки работали не синхронно…

Наконец, прозвучали пустые щелчки, и царевич же с неохотой положил на стол револьверы, взявшись за карабин. Это был вариант того мушкета, заряжаемого с казны — с вариантом затвора Фергюсона, рама которого была изготовлена из бронзы. Только тут оружие имело 50-ый калибр и нормальный такой нарезной ствол…

Алексей немного подержал оружие в руках, покрутив и поигравшись. Словно бы примеряясь. Открыл крышку замка. Закинув на него «трубочку» капсюля, привязанного к бумажному патрону, захлопнул крышку пальцем и рывком оборвал нитку, державшую капсюль. Получилось не очень ловко, но вполне прилично. Потом, ухватившись за скобу, повернул ее вправо до упора. И запихнул бумажный патрон в открывшуюся зарядную камору. Вернул скобу обратно. До щелчка стопора. Стряхнул лишний порох, срезанный винтом вместе с «жопкой» патрона. Взвел курок. И, приложившись, выстрелил.

На все про все у него вышло секунд десять-двенадцать.

Хотя он в общем-то не спешил никуда и делал все не очень уверенно. С задержками и «лагами», будто припоминая что-куда. Но все равно. Пять-шесть выстрелов он бы мог на таком оружии выдавать. Герасим же, наловчившийся уже, бил десять раз. Иногда одиннадцать.

Еще раз зарядился.

Выстрелил.

Еще.

Положил на стол карабин.

Новый комплекс вооружения выглядел очень интересно. Хотя, конечно, его не отпускали мысли о переделочных мушкетах, да, заряжаемых с казны, но с гладкими стволами. Слишком уж ценной была возможность накидывать хорошо картечью и дробью. Слишком много наблюдалось ситуаций, требующих подобного обращения…

Все такое вкусное… все такое нужное… Алексей Петрович просто не мог определиться с тем, что же нужно начинать делать для перевооружения армии в качестве основного оружия. Гладкий ствол выглядел функциональней и критически проще, доступнее, а нарезной… тут и говорить нечего — вон какая красота…

Глава 8

1710 год, сентябрь, 28. Южно-Китайское море — Москва

Большой и длинный барк очень бодро шел, пользуясь попутным ветром. Не очень сильным, но на верхних ярусах вполне ощутимым. Отчего создавалось обманчивое впечатление: море волновалось не сильно, а поди ж ты, вон как шпарил…

Это был тот самый корабль, который Алексей строил, ориентируясь на клипперы второй половины XIX века.

Набор из пудлингового железа, ну, то есть, низкоуглеродистой стали. Фрагменты простейшего проката: полосы да уголки собирались в двутавровые балки на заклепках. Может быть и не самый прочный вариант, но превосходящий дерево на голову или даже на две. В особенно в плане живучести и долговечности.

Обшивка корпуса трехслойная из дубовых досок умеренной толщины, пропитанных слабеньким раствором «русской зелени[29]». Что кратно повышало стойкость к гниению, обрастанию и пожиранию ее водной живностью, очень ценящей на вкус древесину. Причем между слоями, уложенными внахлест, располагалась грубая ткань, пропитанная смолистым составом с этой ядовитой краской. Ну и подводная часть дополнительно покрывалась ею же. Одна радость — вся эта дрянь не испарялась и не поднималась в воздух с пылью. Отчего в целом для экипажа требовалось главное — не грызть обшивку. Даже по пьяни и на спор. А если и грызть, то не увлекаясь слишком сильно…

Внутри корпус отделывался и «застраивался» древесиной сильно смолистых пород. В первую очередь сосной. Из нее же делались и водонепроницаемые переборки с раздвижными дверями на металлических направляющих. Это решение позволяло загружать в корабль типовые, относительно небольшие контейнеры «фургонного стандарта» через единое окно. И дальше растаскивать их вдоль корабля. После чего задраивать эти раздвижные двери, обеспечивая водонепроницаемость переборок.

Сверху, над корпусом красовались четыре высокие составные мачты и далеко выпирающий бушприт. Парусное вооружение поначалу было аналогичное шхуне, только большой. Чтобы упростить обращение с ним. Однако полноценные испытания на Балтике привели к переходу на полноценное. Так что все мачты несли прямые паруса аж в четыре яруса. Дополняя их изрядным количеством разных косых, большинство из которых ставилось в растяжку между мачтами.

Это решение позволило куда гибче применять корабль. При подходящем ветре можно было поднять прямые паруса и выжимать хорошую скорость. А если с ветром имелись сложности, то прямые паруса убирались и начинались игры с косыми. Ну или применялись какие-то комбинации. Разумеется, без квалификации в таких делах никак. Поэтому во главе этого корабля был поставлен один из самых опытных голландских капитанов, проведших в море более тридцати лет. С опытом кругосветных плаваний. И четыре помощника к нему, из русских специалистов, уже имеющих опыт на галеонах. Чтобы подготовить смену. Да и верховую команду набрали тоже очень матерую. Опять же — преимущественно голландскую, дополнив ее русскими юнгами.

В будущем Алексей планировал оснастить корабль маленьким паровым двигателем для привода лебедок. Что критически бы облегчило работу с парусами. Да и вообще… простор для маневров по модернизации имелся. Сейчас же и так было замечательно…

И вот этот самый барк, который при своих трех тысячах тонн являлся уже, по сути, полноценным выжимателем ветра — винджаммером, шел по Южно-Китайскому морю. То есть там, где активность китайских, да и японских пиратов традиционно была очень высокой.

Хорошо шел.

Бодро.

Сквозь достаточно оживленный трафик самых различных джонок. Возможно даже пиратов. Но та отповедь, которую те получили при крайнем нападении[30] на русские галеоны, заставило их вести себя осторожнее. А тут — вон — хорошо просматривались пушечные порты по верхней палубе. Точно такие, как и на тех больших галеонах.

Страшно на такой лезть.

Да и догнать бы.

А скорость у него где-то в два-три раза превосходила джонки. Он бодро «накидывал» где-то узлов по двенадцать. Те же, в зависимости от размера и высоты мачт, по текущей погоде шли едва шесть.

Пушки, скорость и размер.

Они отпугивали.

Они напрягали.

Крайне манила добыча. Все понимали — на таком корабле точно должны перевозить что-то особенно ценное. Ведь не просто же так он идет такой весь из себя красивый? Но уж больно самоубийственной выглядела атака. Автономность же барка была такова, что он спокойно мог на переходе от Риги к Охотску один-два раза приставать к берегу. Причем необязательно. Да и то — за дровами для опреснителя.

Запасы еды у него были представлены консервами. Теми самыми — в банках из белой жести, которые Алексей Петрович «продавал» голландцам как очень нужный именно им товар. Ну и солонина, сухари и прочие подобные продукты хранились в больших железных бочках, луженных изнутри оловом и задраенных герметично. Отчего не портились. Всяко лучше сохранялись они намного лучше, чем по старинке. Вода же генерировалась опреснителем, работающим на дровах или угле. Вон — парил дымок почти постоянно. Понемногу.

Дорого, но подставлять такой корабль под угрозу захвата на стоянке не хотелось. Да и испытания… на этом корабле не испытывали, наверное, только морскую воду. Потому как он уже третий год изучался, «склоняясь на все лады». Парусное вооружение то не просто так переделали — на парусном вооружении шхуны от фрегатов оказалось не уйти в определенных ситуациях. А это означало совершенно не иллюзорную вероятность перехвата. Да и иных доводок и доделок хватало. Мелких, на первый взгляд, но важных. И это кругосветное путешествие, в которое он отправился, было финальным испытанием, окончания которого ожидали в Павлограде два его систершипа. Неоснащенные их корпуса. Чтобы по двадцать раз не вставать.

У Павлограда, кстати, несмотря на все сложности и нехватку персонала, шли работы по созданию судостроительного завода. В качестве градообразующего предприятия. И сразу хорошего. Чтобы обеспечить большую интенсивность работ. То есть, со стапелями, укрытыми в здоровенных таких ангарах. Климат то уж больно сложный, чтобы с открытыми стапелями развлекаться. Заодно учились эти самые грандиозные ангары строить. Да и сухие доки для ремонта ими же перекрывались.

Ну и, само собой, все делалось с большим запасом по перспективным габаритам. На вырост. Так, например, два главных стапеля сразу рассчитывались на длину возводимого судна до 60 саженей в новой СИ. Это 152 метра примерно. Под эти же размеры рассчитывались и оба больших сухих дока. Четыре же малых стапеля ориентировались на сорок саженей, то есть, 101 метр, как и три малых сухих дока.

Много?

По меркам начала XVIII века — космос!

Впрочем, Петр Алексеевич и сам в оригинальной истории тяготел к подобным вещам. Соорудив на Кронштадте здоровенный сухой док, совокупной длинной за полкилометра. Он, правда, рассчитывал там сразу ставить на ремонт по несколько кораблей. Но так и тут ничто не мешало на одном большом стапеле закладывать и строить два и более корабля поменьше. А потом спускать их по очереди…

Кроме стапелей и доков в Павлограде потихоньку возводились кирпичные корпуса сопутствующих производств. Ведь где-то требовалось собирать клепанные наборы, пропитывать древесину для обшивок и так далее. Да и жить работникам не в поле должны…

По старой терминологии весь этот завод с весьма дорогим и сложным производством располагался в посаде. За пределами крепостных стен. Опасно. Но учитывая тот факт, что все побережье Финского залива контролировалось Россией, а на острове Котлин строился порт-крепость Петроград — вполне нормальное решение. Там и цитадель мощная, и выносные форты, как на самом острове, так и на островах, включая искусственный, насыпанный прямо в оппозицию порту. Дабы гладкоствольной артиллерией надежно фарватер перекрывать. Обходные же пути потихоньку пересыпались искусственными отмелями, делая непроходимыми даже для легких кораблей. Что превращало округу Петрограда в этакое подобие укрепленного района. Так что ни Алексей, ни Петр не переживали — судостроительный завод выглядел в безопасности. Даже так, считай открыто всем ветрам…

Для царя этот завод, равно как и Петроград с Павлоградом, стали личной игрушкой. И он в них вкладывал не только все необходимые ресурсы, но и душу. Ездил туда. Лично утверждал проекты домов, сараев, иногда даже будок для собак, если те на виду стояли. И вообще — жил этим проектом, охотно соглашаясь на масштабные и смелые идеи сына в их отношении. Заодно уделяя некоторое внимание Орешку, Ладоге и Новгороду, ну и речному пути из Волги в Ильмень. Из-за чего там тоже все цвело и пахло…

Это был личный парадиз царя…

Здоровенный же четырехмачтовый барк плыл по Южно-Китайскому морю. Раздражая своим видом местных пиратов. Да и не только их. Такая быстроходная громадина привлекала немало внимание всей округе. Не каждый день такие корабли можно было увидеть…

Алексей вошел к Лейбницу в мастерскую. Скорее даже не то заскочил, не проскользнул.

Прикрыл за собой дверь.

Прислушался.

Было тихо.

— Что-то случилось? — поинтересовался Готлиб, который до того о чем-то беседовал с Ньютоном. Они оба смотрели на царевича крайне удивленно.

— Я их уже видеть не могу, — устало ответил царевич. — Мне кажется эти гости сделали своей целью свести меня с ума.

Оба ученых понимающе улыбнулись.

— А лейб-кирасиры тебя не потеряют?

— Начальник моей охраны знает, где я. Для всех я удалился немного отдохнуть, чтобы унять мигрень.

— И что же? Разве этого недостаточно?

— В прошлый раз они маме с три короба наплели, и она прибежала ко мне с делегацией гостей да медиков, которые меня до самого вечера сводили с ума. Так что нужно спрятаться. Пускай ищут. А тут хоть явно полезное дело, вместо светской пустопорожней болтовни. Лучшего лекарства для моей мигрени и не найти.

Эти слова явно польстили обоим ученым.

Разговорились.

И они провели царевича к маленькой кинематической модели станочка. Сырой, как они говорили, которую надо еще дорабатывать и доводить. Не для хвастовства, а скорее для ознакомления и темы для обсуждения.

— Вот, — указал на нее Ньютон.

— Что сие?

— Наше совместное изобретение — станок для быстрой нарезки стволов. Демидов нам все уши прожужжал, прося помочь.

Алексей подошел к механизму.

Посмотрел.

Задумался.

Многие воспоминания с былых времен уже из памяти у него смазались. Из-за чего он далеко не все схватывал на лету. Тем более, местное исполнение, нередко откровенно «колхозное», хоть и вполне работало, но визуально отличалось от виденных им промышленных решений как слон от моськи.

— Что сие? — наконец спросил он.

— Никита нам рассказывал о том, что стволы изготавливаются из самого мягкого железа. Именно его он вытягивает в трубы на прокатных станках и прессах. — произнес Лейбниц.

— Это так, — кивнул царевич. — При этом идет еще регулярный отжиг, чтобы снять напряжения и снизить образование трещин да разрывов.

— Такое железо очень хорошо куется, — продолжил за Готлиба Ньютон. — Оно ведь мягкое и податливое.

— И мы подумали, что нарезы можно не нарезать, а проковывать по оправке, — улыбнулся Лейбниц. — Как бороздки. Ведь если приложить к мягкому железу зубило и ударить по нему молотком, остается отчетливый след. Почему не сделать также, только поместив зубило внутрь ствола?

— Только ковать нужно со всех сторон, поэтому вручную сие несподручно, — заметил Исаак.

— Ротационная ковка… — медленно прошептал Алексей, рассматривая совсем другим взглядом станочек. Разумеется, не имевший ни малейшего отношения к тому, что он видел раньше. Хотя, конечно, на заводах он не в технологии вникал, а шпионов и проказников ловил. Но кое чего нагляделся.

— Можно и так ее назвать, да, — согласился Готлиб. — Заготовку ведь действительно нужно ротировать, в процессе поковки…

Дальше они перешли к разбору конструкции. Не той, которую они построили для опытов и проверки кинематики, а рабочего образца, оный только предстоит соорудить. Как они его видели?

Массивная монолитная чугунная станина в основе. С подачи царевича серьезных промышленных станков без нее и не делали. Просто потому, что она позволяла очень сильно снизить вибрации и повысить точность обработки.

Сверху же у нее стояло что-то отдаленно напоминающее токарно-винторезный станок. По силуэту. Приблизительно. Странный. Во всяком случае про него Алексей поначалу и подумал, когда рассматривал кинематическую модель. Только не мог понять куда крепится резец.

В центре — стойка. На ней диск с отверстием для прохода заготовки и пазами под молоточки. Сверху на диск надевается кожух, стоящий на роликовых подшипниках. Он и вращался, имея массивные винты, позволяющие регулировать глубину поковки. Кожух начинал вращение. Винт набегал на молоточек, вытесняя его к центру. Шел дальше. Молоточек возвращался на место с помощью жесткой плоской пружины. Ничего хитрого в общем. Только регулировать надо вручную и головки, как молоточков, так и винтов придется делать сменными из-за быстрого износа.

Вокруг этой стойки все остальное и строилось. Слева и справа от нее проходили массивные направляющие — этакие рельсы, по которым синхронно двигались две бобины, на которых крепилась заготовка ствола. Если быть точным, то не заготовка, а оправка с надетой заготовкой. Продольная подача и угол поворот заготовки регулировался сменными шестеренками, позволяя подстраивать под конкретную задачу. Имелся даже делитель, позволяющий пропускать продольную подачу некоторое количество поворотов, чтобы основательнее проковать участок.

Поставил заготовку.

Подал крутящий момент.

И все заработало. Ходовые винты и шестеренки закрутились, а молоточки синхронно зашевелились, имитируя ковку…

— Интересно… очень интересно… — произнес царевич, наигравшись в эту кинематическую модель до такой степени, что устал крутить приводное колесо.

— Но, увы, над станком нужно еще работать.

— Да? И в чем же проблемы?

— Мы пока не знаем, как сделать оправку, чтобы делать нарезы. Там ведь много тонких деталей. Из-за чего делать ее из чугуна не рационально — слишком хрупкий. А из стали… Никита сказал, что будет быстро деформироваться.

Алексей едва заметно усмехнулся.

Да, в эти годы штуцера нарезали весьма занятно. Много таких мелких зубчиков разной формы. Иной раз десятки подобных словно бы «процарапанных» канавок. И подобные нарезы действительно ротационной ковкой было изготовить очень сложно. Считай не оправка, а гребенка требовалась с очень высокой прочностью каждого ребра.

Но он то знал решение.

Простое как мычание. Это овальные нарезы. Причем их делать много и не требовалось. От четырех до шести — за глаза. Да даже два, как в тех же «ланкастерах». И, что занятно, оправка получиться очень простая, крепкая. Гребней то нет. А так-то можно и с полигональным нарезами поэкспериментировать. Почему нет? Получится или нет — не ясно. Но попробовать то можно? Все лучше, чем ювелирами их нарезать. Качество, конечно, упадет, но и того, что останется, хватит за глаза для всех потребных задач…

На первый взгляд по мнению Алексея Лейбниц и Ньютоном сотворили чудо. Натуральное чудо. Потому что в сочетании с прокатом заготовок стволов это позволяло начать производить нарезные стволы дешево, быстро и много. Очень много! Невероятно много! Ведь один ствол штуцера в среднем нарезали два-три дня в эти годы. А тут их можно будет печь как горячие пирожки. Да, с другой системой нарезов, ну так и что? Смысл то за эти «гребенки» держаться?

Одна беда — это все вопрос картечных выстрелов не решало. И, судя по всему, требовалось выдумывать что-то в духе эрзац-контейнеров для нарезных стволов. Плохое решение. Но и совсем без подобных выстрелов оставлять бойцов было не разумно. Слишком много ситуаций, где они требовались. Подведенная статистика выглядела неумолимой — в среднем каждый четвертый-пятый выстрел из новых мушкетов в армии был произведен картечью или дробью. Что в европейских войнах, что, тем более, в каких-то экспедициях…

Глава 9

1710 год, октябрь, 29. Карлоград [31] — Москва

Галеон медленно останавливался.

Паруса почти все убраны. Оставался последний на фок-мачте, но и его сворачивали.

Минута.

Подобрали и увязали.

Еще несколько минут и, когда галеон почти что встал, прекратив двигаться по инерции, с него отдали якоря.

Рядом также поступали другие корабли.

Сюда, в бухту у города Чарльстон, переименованного русскими в Карлоград, прибыла эскадра из семи галеонов. Довольно крупных, но не новеньких «здоровяков». Да и обветшалые они уже. Их как раз сняли с торговых линии, заменяя новыми — теми, в две тысячи тонны. И направили сюда — на линию от Риги до Карлограда. Где они свой век и доживали.

Пока они «припарковались» к ним, от берега, уже шли «плавсредства» встречающих. Причала нормального тут пока еще не построили, поэтому разгружались примитивным образом. Выгружая грузы с помощью кран-балок на лодки да плоты.

Это был очередной рейс, который вез сюда переселенцев из числа казаков. Само собой — добровольно. Сюда ехать никого не неволили. В рамках нового закона о казачестве оно получалось вполне осязаемые и четко очерченные привилегии. Достаточные для того, чтобы за них бороться и держаться. Взамен требовалось, чтобы казаки селились по беспокойным границам. Переселяясь, если граница становилась тихой или отодвигаясь.

Само собой — с поддержкой казны.

Крепкой.

Разумеется, привилегии выдавались не только за места поселений, но и за несения так называемой сторожевой службы. То есть, охраны границ от набегов и помощи местным властям в подавления беспорядков да борьбе со всякого рода разбойным элементов. Ну и в случае войны подсоблять они были обязаны, но не вообще, а в регионе поселения. За его предел воевать казаки могли ехать только добровольно.

Вооружение и снаряжение они получали из казны, вместе с окладом, ежели числились по действительной службе — в реестре. Ну и всякие выплаты вроде боевых. В довесок им не возбранялось держать хозяйство или заниматься каким-то ремеслом али промыслом, не уплачивая с него никаких налогов и сборов. Но только лично. И за исключением всякого рода финансовой да посреднической деятельности. Хочешь рыбачить без налогов? Рыбачь. Хочешь кузнечным делом промышлять? Пожалуйста. Пекарню поставить изъявил желание? Ставь. А вот зерно у селян на перепродажу уже так скупать не можешь, тут лицензию покупать надобно купеческую.

Выходили из них этакие новые поместные, только примененные более уместно. В очень близком к ним положении находились и стрельцы — то есть, отставные солдаты на льготном поселении. Отличие было только в том, что стрельцы — ветераны. И их особенно не дергали, дозволяя спокойно жить в городах. Да и заселяться они могли не только по границам.

Так вот… новый закон вступил в силу. И все казаки, живущие вдали от границ или на спокойном, по мнению правительства, рубеже, были поставлены перед выбором: или переходить в крестьяне да мещане, или переезжать. Для тех, кто был замаран в каких-то восстаниях и прочих нехороших делах, предлагались наиболее неудобные варианты. Остальным — получше. Вплоть до самых вкусных самым молодцам. Ну или накидывали за выбор плохих, сложных мест всякими приятными бонусами. Теми же деньгами.

Не все выбирали Каролинщину, как ее казаки прозвали.

Совсем не все.

Даже в Восточную Сибирь ехало куда больше людей. Но все равно вместе с этой партией сюда, в Карлоград, прибыло три тысячи сто семнадцать людей где-то лет за пять.

Бежать и сеять гречку вновь прибывшие не спешили. Новая администрация нуждалась в «группе поддержки» и становились на оклад. Так что это непродолжительное время в здешних краях развернули уже три конных реестровых полка в пять сотен каждый. Со стандартным вооружением из пики, легкого палаша, карабина и двух пистолетов, выдаваемых, вместе с конем, сбруей и мундиром из казны.

Местным это ОЧЕНЬ не нравилось.

Но…

Но…

Но…

Среди русских переселенцев хватало опытных в малой войне и набегах. Через что администрации удавалось удерживать ситуацию под контролем. Даже несмотря на то, что местные, имевшие сильные связи с Англией, проказничали как могли. Особенно старались так называемые лорды-основатели, власть и положение которых после продажи колонии России практически сошло к нулю. Иной раз приходилось идти даже на радикальные меры.

Так, к концу 1710 году в колонии не осталось ни одной иной церкви, кроме православных. Клерики-протестанты решили поиграть в борцов за правое дело и мутить народ своими проповедями. Пытаясь спровоцировать бунт.

Администрация на это отреагировала мгновенно.

С одной стороны, как в Бремен-Ферден, отменили налоги на пять лет для переходящих в православие. Что в сжатые сроки перевело в него население. Ну, почти. А с другой — проказников из числа клериков-протестантов экстрадировали. На тот свет. Просто вывесив награды за их скальпы. Так что, кого не прибили свои же, пали жертвой окрестных индейцев.

Быстро. Жестко. Но доходчиво. Отчего несколько иезуитов и пара десяток других представителей католического духовенства решили не искушать судьбу. И быстро-быстро испарились в неизвестном направлении.

Кое-какие общины, правда, пытались наводить свои порядки и что-то там доказывать администрации. Особенно среди радикальных протестантов. Но недолго. Потому как к ним прибывали казаки и договаривались… по свойски…

Учитывая тот факт, что вся численность колонистов в Каролине к началу переселения казаков едва перевалила за двадцать тысяч, наведения порядка не стало великой сложностью. Для этих целей три реестровых полка в полторы тысячи всадников выглядело даже перебором. Но в Москве бы и шесть полков развернули, прекрасно осознавая потенциальные проблемы с индейцами. Ведь их почти наверняка попытаются натравить на русских, дабы сковырнуть их отсюда. Из-за чего, видя низкую активность казаков по переселению в эти края, Алексей даже задумывался о заказачивании черкесов. Благо, что связей с дальними родственниками по материнской линии у него там уже хватало. Сам нащупал и поддерживал. Этот бедный регион держался только с набегов и требовалось куда-то канализировать столь непростые привычки…

— Джунгары… — медленно произнес Петр, покачав головой. — Не нравится мне все это.

— А на мой взгляд все неплохо, — возразил Алексей. — Они прислали посольство, предложив мир и союз. После разгрома большого нашествия Тауке хана нам нужен кто-то кто наведет там порядок. Или ты хочешь нам самим гонять разрозненные кучи этих красавцев по степи?

— Я хочу⁈ — с каким-то надрывом переспросил отец.

— Вот. И я не хочу. Так почему бы не джунгары? Они это умеют делать. К тому же для нас это дополнительный рынок сбыта. Я думаю, что им вполне можно продать порядка пятидесяти тысяч мушкетов, двадцати-тридцати тысяч пудов пороха прочего в изрядном количестве. Той же ткани на мундиры. Это для начала.

— А потом? — хмуро спросил царь.

— Они займутся державой Цин. Насколько я знаю у них планы большого, масштабного вторжения на юг. К Тибету. Если все пойдет так, как идет, то это позволит среди них реализовать еще тысяч сто мушкетов. Может быть что и по пушкам сговорим. Тут надо посмотреть.

— А нашей торговле в Кяхте это не повредит?

— Земли, на которые претендуют джунгары, в общем-то бедные и малонаселенные. А в Кяхту китайцы возят товары едва ли не с побережья. Верст за пятьсот[32] и далее.

— Цинцы же узнают, что мы продали джунгарам оружие.

— Так мы предложим купить и им. — пожал плечами царевич. — Нам то что? Все равно грядет перевооружение и эти мушкеты в общем-то устаревшая модель. На мой взгляд китайцы могут вполне благоприятно к этому предложению отнестись. А вот они в состоянии переваривать и двести тысяч мушкетов, и пятьсот тысяч. Плюс пистолеты, карабины и прочее. Армия у них огромная и разбросана по очень большой территории, да и денег хватает.

— Разве это не предательство джунгар?

— Это торговля, отец. Мы с ними воюем? Нет. Продаем им то, что им нужно? Да. То, что мы это продаем кому-то еще… так мы что, сговаривались так не поступать?

— Я бы не был таким оптимистичным, — вяло произнес Василий Голицын.

— Отчего же?

— Джунгары себе на уме и весьма агрессивны ко всем, кто не держится их верований. То есть, мы для них такие же враги, что и люди улуса, и цинцы. Так что рассчитывать на их верность своим словам я бы не стал. Особенно после того, как мы начнем продавать оружие Цин.

— Их верность, Василий Васильевич, — улыбнулся Алексей, — как раз и будет обеспечиваться нашими поставками оружия цинцам. В отличие от улуса, который откровенно сходил с ума, занимаясь самоуничтожением, джунгары перед лицом сильного врага будут искать надежные тылы. И устраивать себе войну на два-три фронта не станут. И чем тяжелее им будет воевать, тем сильнее дружба.

— Нам припомнят эту торговлю. Не джунгары, так Цин.

— Да, пожалуйста. — фыркнул Алексей. — Цин — новая династия Китая. Прошло едва ли тридцать лет с того время, как они окончательно подавили сопротивления сторонников предыдущей династии Мин.

— И к чему ты клонишь?

— Они сумели победить в очень тяжелой гражданской войне, которая длилась более четверти века. И только благодаря тому, что сумели перебить всех законных наследников. Ибо Китай очень неохотно принимал власть этих маньчжура. Насколько я понимаю, у них и сейчас положение очень шаткое.

— У тебя ошибочные сведения, — возразил Василий Голицын. — Их государь ныне силен как никогда.

— И поэтому вынужден постоянно вкладывать огромные деньги и силы в, по сути, покупку лояльности собственно китайской аристократии? — лукаво улыбнулся Алексей. — Как я смог узнать, через тех, кто возит нам товары в Кяхту, ситуация у них там очень непростая. Маньчжуры ведут себя как завоеватели, каковыми они и являются. Словно поляки у нас во времена Смуты. Это вызывает сильное раздражение у местных, но любое восстание лишено смысла, ибо нет легитимного лидера. Им не за кем идти. Иначе бы Гражданская война продолжалась бы… и продолжалась… Так что, Василий Васильевич, я не стал бы так превозносить их величие. Оно во многом кажущееся. Оттого и стремятся к всецелой изоляции.

— Может быть… может быть… — чуть подумав ответил тот. — Но ни джунгары, ни цинцы совершенно точно не обрадуются тому, что мы продаем оружие их противникам.

— Слушай, мы же не заставляем их покупать. Не нравится, пускай не берут.

— Но союз…

— Так не нужно влезать в союзы, которые будут нам вредить. К тому же, если продавать оружие только одной стороне в этом конфликте, то она слишком быстро выиграет. Это не в наших интересах.

— Джунгары — ладно, — произнес царь. — Степняки. Я понимаю твое отношение к этим всем степным народам после попытки похищения. Да и сам, признаться, настороженно их воспринимаю.

— Джунгары слишком агрессивны, — вставил Василий Голицын. — Их так воспринимают все вокруг.

— Да-да, — покивал Петр Алексеевич. — Но чем тебе цинцы то насолили? Ты ведь явно ведешь к тому, чтобы создать им большие проблемы.

— Пиратские нападения на наши корабли.

— Разве пиратов контролирует их правитель? — удивился Василий Голицын.

— А кто? Или ты думаешь, что все эти пиратские флоты смогли бы базироваться в Китае без санкций из Запретного города? Это, считай, их не официальный флот, который позволяет делать то, что нельзя официальному.

— И зачем они на нас напали? — хмуро спросил царь.

— В Китае есть одна особенность — клановость. Эти кланы — считай аристократические дома с родственниками — контролируют провинции. Каждый — свою. Иногда распространяя свое влияние на другие, иногда деля провинцию с другими кланами. В Кяхте мы торгуем с одними кланами. Торговлю морем контролируют другие кланы. И с ними нам пока не удалось договориться. Как несложно догадаться — нападения пиратов это их рук дело.

— А их государь куда смотрит? — еще сильнее нахмурился Петр Алексеевич.

— Он смотрит на красных карпов в пруду, — оскалился царевич. — Как я уже говорил, его положение очень непрочно, несмотря на показное благополучие. Потому что он вынужден вести до крайности осторожную политику. С одной стороны, пытаться удержать в хоть какой-то узде маньчжуров, на военной силе которых зиждется его власть. С другой стороны, постараться не спровоцировать масштабные бунты кланов. Он там как эквилибрист на канате. Любой неосторожный шаг — и новая Смута.

— А почему эти кланы так Цин не любят?

— А за что им их любить? При поздних Мин они были едва ли не независимыми правителями, которые лишь номинально признавали власть Запретного города и платили ему символическую дань в виде небольшой доли налогов. Цин же стремятся к централизации и единству. Как видите — никакого сходства интересов.

— И ты, поддержав джунгар, хочешь им насолить? — подвел итог отец.

— А ты хочешь им простить пиратские нападения? — повел бровью царевич. — Они нам напакостили? Мы напакостим в ответ. А потом заработаем на этом. Ведь военные успехи джунгар пошатнут власть цинцев. И им придется предпринимать лихорадочные попытки укрепить свое положение.

— Ты же сам говоришь, что их государь не контролирует эти кланы, — произнес Голицын.

— В этом вопросе контролирует. Ведь нападение на иностранные корабли может означать войну. И если голландцы там или португальцы далеко и реально ничего сделать не смогут, то мы рядом. Относительно. Во всяком случае у нас общая сухопутная граница. Я могу понять одно нападение. Всякое случается. Но два, да еще такие массовые и хорошо организованные, это совершенно точно действо, совершенно с согласия Запретного города. А может быть даже и по его приказу.

— Ну… хм… А джунгары?

— Это небольшой кочевой народ. Если они захватят Тибет, к чему явно стремятся, то впишутся в тяжелую, затяжную войну с Китаем. Как бы они хорошо не воевали, у них просто нет для этого людей. Пять… десть… пятнадцать лет. Я не могу даже предположить сколько они протянут с нашей помощью. Даже обменивая одного своего на трех-пятерых китайцев. В какой-то момент у них просто кончатся люди, и они сломаются, после чего вся их держава осыплется словно карточный домик.

— Не слишком ли жестоко?

— А они и без нас по такому пути идут. Так почему бы нам получить кое-какие выгоды от их дел? И мы никак ни на что повлиять не сможем. Они сейчас верят в себя и свою звезду. Но, как гласит мудрая пословица: «Бери ношу по себе, чтобы не падать при ходьбе». Разве не так?..

Глава 10

1710 год, декабрь, 27. Москва — Варшава

Алексей стоял в Успенском соборе.

Серьезный как никогда.

Шла служба.

Красивая. Торжественная. С большим стечением самых разных гостей. Даже кое-кто из экзотических владений России присутствовал. Для колорита.

Царевич держался ровно, спокойно и торжественно, всецело сосредоточившись на действии. Чтобы не напортачить. Дело то государственное. И любую нелепицу, ежели она произойдет, потом ему до самой старости припоминать будут.

— Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть мужем этой Серафимы Соломоновны, которую видишь здесь перед собою?

— Имею, отче.

— Не обещался ли ты другой невесте?

— Не обещался, отче.

И священник переключился на невесту. Ту самую Серафиму Соломоновну. Так то ее звали Шахрабано Бегум Сафави. Но в православии так все оставить было нельзя, поэтому в крещении ей и имя сменили. Вот и назвали Серафимой. Почему? А Алексею так понравилось. Это была единственная вещь, на которую он мог повлиять во время подготовки невесты к венчанию.

Вначале он хотел подобрать ей имя созвучное с тем, что было в исламе. Но ничего не получалось. В голову шли варианты либо в духе Шурочка, либо Шахеризада Ивановна. А шутки тут были не уместны. Даже «очень тонкие», то есть, понятные лишь ему. Проболтать то мог? Мог. И потом проблем не оберешься. Так что он перешел к попыткам перевода имени по смыслу. Но опять-таки ничего не вышло доброго и пригожего. Шахрабано переводилось как «сладкая девушка» от персидского слова «шакар». В святцах имелся аналог, но иметь жену с именем Гликерия Алексей совершенно не хотел. Как ее ласково называть то? Глюка? Глюкозочка моя холестериновая? В общем — не нравился ему этот вариант и все похожие.

Посидел.

Подумал.

Полистал святцы тех дней, в которые крестить ее планировали. Выписал вариант женских имен, что там были. Не очень многочисленные. И после недолгих метаний остановил свой выбор на Серафиме.

Странный, конечно, выбор.

Но и невеста необычная. Отчего Алексей настоял именно на этом имени, равно как и на том, чтобы за ней оставили отчество родителя. В конце концов Сулейман, в отличие от Шахрабано, вполне соответствовал православной традиции, присутствуя там в более древней форме — Соломон. Вот и получилась Серафима Соломоновна, которую на третий день Зимнего мясоеда[33] царевич повел под венец. А гости смотрели на это и не верили своим глазам. Скажи им еще лет пять назад о чем-то подобном — засмеяли бы…

Наконец, дошло время до поцелуя.

Царевич откинул фату и посмотрел на свою невесту.

Спокойная. На лице едва заметная полуулыбка. А в глазах озорные чертики, говорящие очень многое о предстоящей ночи.

Алексей усмехнулся.

Его уже просветили о том, какие они — женщины, выросшие в гареме, и что его примерно ожидает. И сии слова разжигали неподдельное любопытство. Ибо, даже не имея практического опыта, кругозор и общая просвещенность в делах интимных у таких особ отличалась чрезвычайным масштабом. Ведь волей-неволей им приходилось вариться в ОЧЕНЬ специфической среде…

Вечерело.

Ежи ступил на крыльцо и поежился.

— Да, мороз кусачий… — согласился, вышедший за иезуитом его друг.

— Никак не могу отделаться от чувства, что за мной следят.

— Бесы искушают?

— А пес их знает? — пожал Ежи плечами. — Дурное такое чувство. Вроде как кто в спину глядит. Обернусь — а нет никого. Или обыватели по улице идут, и никто меня взглядом не буравит.

— Может у меня заночуешь? А с утречка в путь?

— Ехать надо. Сам знаешь.

— Знаю… — покивал друг. — А давно у тебя такое ощущение?

— Что следят?

— Оно самое.

— Да как приехал.

— Ты бы осторожнее был.

Ежи скосился на него с немым вопросом.

— За минувший месяц много наших преставилось. Да странно все, чудно. Например, мыслимо ли? Птица в печную трубу попала. Вот уж напасть! Отчего ее перекрыло, словно задвижкой. Ну и угорел Гжегож. Да ты его знаешь. Худощавый такой. Чернявый. В послушниках уже десятый год как ходил.

— Тшмельщикевич?

— Он самый. Седмицу как схоронили.

— Боже! Не знал. Царствие ему небесное!

— Он вот угорел. Хорошо хоть настоятеля в ту ночь не было. Отлучился. А то бы и он преставился. А так — странно все. Наши что-то мрут как мухи. Все по разному. Уже полторы дюжины отошло. И всего за месяц. Может и правда — ощущение твое верно?

— Про бесов, что следят за мной?

— А почему бы и не они?

— Думаешь? Хм. И что же? Никто этих бесов не примечал?

— Да кто их приметит-то? — улыбнулся печально собеседник. — На то они бесы…

— И что — прямо всегда вот такие случайности? Всяко без людей происходило?

— Отчего же? Францишека из Кракова разбойник на ножи взяли. Прознали псы, что он деньги вез. Мы мыслим — сам разболтал где.

— Кабатчиков поспрашивали?

— И даже с пристрастием. Да только не знают они ничего.

Ежи постоял. Подумал. Кутаясь в шубу. И, где-то через пару минут молчания произнес:

— Хорошо. Твоя правда. Переночую у тебя, а может и задержусь на пару дней, если ты не против.

— Так от чего мне быть против? Я же тебе завсегда рад видеть!

— Ну вот и славно! Пойду, пройдусь. Подумать надо.

— Над этой чертовщиной?

— Над ней. Странная она… ой странная. Отчего же черти только тут на нашего брата навалились?

— Колдун может какой проказничает? Или ведьма?

— Есть у меня подозрения на одного колдуна… молодой говорят, да ранний… Ты иди, я по саду прогуляюсь. Подумаю.

— Ну как знаешь. Только не задерживайся. Мороз то какой!..

Час прошел.

Второй.

Друг вышел на крыльцо, позвать Ежи в дом. Но тот сидел на скамейке в дальнем углу сада и не откликался.

Получше укутался в шубу, друг его вышел на тропинку и прогулялся по саду. Благо, что было недалеко.

Подошел.

Тронул Ежи за плечо.

А тот и взял, да и упал. В бок. А потом и на землю в своей скрюченной позе. Уже совершенно замерзший.

— Матка Божка! — перекрестился побледневший как полотно иезуит.

А потом и вообще — чуть сам рядом не опал от испуга.

Потому как рядом, на снегу, что на пару пальцев покрывал траву, отчетливо проступали отпечатки копыт. Крупных, но явно козлиных. Они словно бы выходили с тропинки и потом на нее заходили. И исчезали. Хотя тут было натоптано и толком не разобрать…

— Андрюх, копыта нужно новые сделать.

— А с этими что? Надеюсь, ты их там не потерял и не забыл?

— Да нет. Треснули.

— Что⁈ Опять⁈

— Не опять, а снова!

— Вот черт! Дернул с тобой в пару идти. Поститься тебе надо. Поститься. В прошлый раз чуть крышу не проломил.

— Ой, да брось. Проломил бы и проломил. Придумали бы что-то. Чего такого?

— Руслан, мы все-таки лейб-егеря, а не кирасиры. Вламываться не наш метод… — произнес Андрей и замер, оборвавшись на полуслове. — Черт!

— Что?

— Платок забыл, ядом пропитанный…