Сын Солнца

Глава I НЕБО В ГОРЕ

Шкик отдернула руку от хрустального черепа. С ее губ слетел хриплый вскрик, но молодая женщина даже не услышала собственного голоса. Голубовато-белый свет, шедший из шара, мгновенно потух. Однако секунду назад жрица видела свои кости, просвечивавшие в пучке ярких лучей.

В глубине хрусталя гасло изображение чудовищной рыбины со вспоротым брюхом, среди внутренностей которой лежало бездыханное тело Сына Солнца. Ее божественного супруга, отца младенца-ягуара, недавно родившегося в доме царей. Смерть Акхана была неизбежна, но Шкик из последних сил удерживала ладонь над жгучим сиянием черепа. Она старалась вырвать акалеля из лап смерти, как когда-то Ульпака из чрева горного озера.

Царевна ягуаров не знала, смогла ли оказать помощь Принцу Победителю, но чувствовала, что, приводя магию черепа в действие, очень рискует. Будит силы, связанные родовой пуповиной с темными тенями Туудума. А этого бы делать не следовало… Но искушение еще раз испробовать силу камня уходило корнями в женский страх. Страх потерять своего мужчину, отца своего ребенка. Хотя, если разобраться, Акхан был потерян для нее давно и безвозвратно.

И все же череп взял Шкик на испуг. Так сильно прежде она боялась только за Ульпака. Увидев Акхана в акульей пасти, молодая жрица не задумываясь схватилась за хрусталь. Зато теперь ей было тяжело внизу живота и муторно на сердце. Перед глазами расплывались радужные круги, болела обожженная кожа на руке, и это казалось наименьшим из зол.

Царевна ягуаров знала, что боги Туудума привлечены ее прикосновением к камню. Прежде они были слишком далеко или слишком заняты, чтобы обращать внимание на слабые призывы хрусталя. Сейчас, напротив, приблизились к самой сердцевине Ар Мор. Да и там, за морем, сыновья небес готовились к чему-то. С каждым днем их становилось все больше, они копили силы в горе над Атлан и с особенной чуткостью прислушивались ко всему, что сулило открыть им быстрый путь к цели.

Череп мог стать одним из ключей от ворот Гипербореи. Когда-то боги посылали за ним принца Ахо, но тот оказался слишком слаб и бестолков для возложенной на него миссии. Попади хрустальный череп в Ареас, и дорога для сыновей неба была бы открыта изнутри.

Шкик понимала, что боги обязательно придут за своим имуществом и, возможно, не пощадят временных владельцев. Обо всем этом она собиралась поговорить с Ульпаком, когда тот вернется из поездки к границам. Лазутчики донесли, что на атланской стороне в последнее время чересчур шумно и суетно. Царь пожелал сам взглянуть на происходящее — хозяйский глаз надежнее. Сестра ждала его не раньше чем через пять-шесть ночей.

Бэс бежал нетряской рысью по старой атланской дороге. Кое-где она еще сохраняла каменное покрытие. Однако, с тех пор как тольтеки воцарились на бывших землях колонистов, здесь все стремительно приходило в упадок. Дикари не умели ни жить, как атлан, ни пользоваться их вещами. Назначение многих из них было им просто неизвестно. Но дорога — по обе стороны границы — дорога, и ее разрушение не понравилось царю.

Несколько дней назад разведчики сообщили Ульпаку о непонятных передвижениях на атланской стороне. Жители небольших поселков собирали скарб и стекались к Шибальбе, словно главному городу Ар Мор вновь угрожала осада. В душе ягуара зародились сомнения: вдруг Великий Остров вновь прислал армию выбить тольтеков с подаренных земель? Колонисты боятся резни и потому спешат в крепость.

Однако картина, открывшаяся его глазам, не походила ни на что виденное прежде. Оставив у небольшого городка Абариса лошадь и сопровождающий отряд, царь пересек границу лишь в компании двух следопытов. Они намеревались подобраться поближе к Шибальбе и посмотреть, что там творится.

Город, как прежде, выглядел горделиво и грозно. Его укрепления были в порядке, поля вокруг желтели, обещая богатый урожай кукурузы. Вот только собирать его никто почему-то не торопился. Кое-где початки переспели, лопнули, и из них на землю при каждом порыве ветра со стуком сыпались зерна. Под эту тихую барабанную дробь ягуары и проделали путешествие до столицы Ар Мор. Царь только диву давался: какой новый враг мог согнать атлан с насиженных мест? И что ожидать от него тольтекам?

Панорама столицы объяснила ягуару многое. Над городом висели корабли богов. Их казалось столько, что в солнечный день тень ложилась на всю долину Шибальбы и на окрестные отроги гор. Это не были железные птицы, о которых Ульпаку рассказывал Акхан после посещения Туудума. Они напоминали скорее диски для игры. Самый главный из них был так громаден, что походил на плавучий остров, к которому причаливали блюдца поменьше. Все корабли светились и переливались огнями, грозно поблескивали броней бортов и издавали негромкий вибрирующий звук — скорее просто колебание воздуха, воспринимаемое не ухом, а нервами человека.

От одного их вида на душе у Ульпака стало неспокойно. Он не хотел, чтобы такие вещи существовали. Почему — царь и сам затруднился бы ответить. Что-то в них казалось глубоко враждебным всей окружающей реальности. Яркому, как бирюза, небу, кирпично-красной земле, прочным камням дороги, вытоптанным тысячами людских подошв. Корабли богов как будто не принимали видимый человеческому глазу мир и хотели заменить его собой. Даже свет ложился на них иначе, чем на другие предметы. Они поглощали его, не отражая, — ели солнце!

Царь знаком приказал своим спутникам не покидать укрытия. Заросли кукурузы позволяли им, оставаясь незамеченными, наблюдать за дорогой на Шибальбу. Сам Ульпак выскользнул немного вперед и смешался с потоком беженцев. Это было нетрудно: семьи атлан двигались вместе с рабами и скотом. Пристроиться к борту какой-нибудь телеги и шагать себе, ни на кого не глядя.

Вместе с пестрой толпой ягуар прошел по длинной дамбе к широко распахнутым воротам города. Вокруг себя царь слышал обрывки разговоров. Его знаний атля хватило на то, чтобы понять: люди спешат в город не из страха, а от радости. Боги прибыли за ними и хотят забрать с собой на новые, лучшие земли. Ульпак с сомнением поглядывал на прямо-таки светившихся счастьем колонистов. Сам он не любил перемен. Зачем хозяевам жизни вдруг понадобилось столько народу? Приспела охота делиться местом в лучшем из миров? Неужели ни у кого из атлан, таких хитрых, на взгляд тольтека, не закралось и тени сомнения, куда их везут?

Людьми владело лихорадочное возбуждение, глаза у многих горели, губы были сухими, голоса — низкими и свистящими. Не похоже, что все они разом нажевались листьев коки. Что же заставляло их сниматься с насиженных мест и шагать без устали, забывая о плачущих в телегах детях и некормленом скоте?

Звук. Царь и сам вскоре начал испытывать беспричинное веселье, невесть откуда взявшуюся бодрость, необъяснимую легкость и желание обнять весь мир. Боги ждали их, они пришли за ними, чтобы избавить от бед, изнуряющего труда, забот, болезней, старости… Краешком сознания Ульпак еще понимал: надо бежать. Но выбраться из толпы было не так-то просто.

Чем ближе к воротам, тем плотнее становилась людская стена. Собравшиеся шествовали по священной дороге к главным пирамидам Солнца и Луны, над которыми зависли громадные серебристые диски. Они открыли свое чрево, соединив металлические трапы с каменными лестницами пирамид. Атлан бесконечным потоком поднимались по широким ступеням и исчезали в бездонной утробе кораблей.

Некоторые не удерживались в толчее, спотыкались и падали, на них никто не обращал внимания. Ульпак успел подумать, что это выход: сорваться с лестницы и остаться на земле под пирамидой. Поступить так казалось до слез обидно, как ребенку, которого не взяли на праздник. Но что-то в глубине души говорило ягуару: не входи! Он с детства слышал истории о пустых городах в джунглях. Про их обитателей рассказывали, будто в один прекрасный день они снялись с места и ушли в неизвестном направлении. Их вещи лежали в домах нетронутыми, но люди народа ягуаров никогда не прикасались к имуществу тех, кого позвали боги.

Теперь боги звали атлан, и Ульпак сам готов был раствориться в бессмысленной толпе. Вибрирующий воздух давил на барабанные перепонки, дергал за нервы, мутил сознание. Главное — упасть. Эту мысль царь ягуаров насильно удерживал у себя в голове, уже вступив на лестницу Лунной пирамиды. Шаг за шагом тольтек продвигался к вершине. Его задачей было переместиться к краю ступеней, оттуда ничего не стоило сорваться вниз. Споткнись он в центре лестницы, и его бы затоптали.

Старания Ульпака увенчались успехом далеко не сразу. Он глянул на землю через край каменной окантовки, и голова у него закружилась. «Кошки не разбиваются», — подбодрил себя ягуар. В этот момент он почувствовал толчок в спину. Сзади кто-то наступил ему на пятку, стукнул между лопаток, толпа наперла, и ягуар не удержался на ногах.

Падение было болезненным, но Ульпаку повезло: он приземлился на тела двух ранее сорвавшихся бедолаг. У одного была свернута шея, другой, судя по мокрой, вонючей одежде, сломал позвоночник. Валяться в чужих нечистотах ягуару не хотелось, но он предпочел какое-то время не двигаться и посмотреть, что будет дальше. Его все еще тянуло наверх, царь готов был плакать от досады, что не вступил в темное лоно диска, поглощавшее все новых и новых счастливцев.

Часа через четыре человеческий поток иссяк. Все, кто смог подняться, включая стариков и детей, прошли, прошагали, протащились, проползли в распахнутые люки кораблей. Диски еще некоторое время заставляли воздух вибрировать, вызывая у оставшихся на земле сдавленные стоны. Потом, поняв, что ждать больше некого, серебряные блюдца медленно отделились от вершин пирамид. Они вертикально поднялись в небо, на мгновение застыли над Шибальбой и с невероятной скоростью исчезли по косой дугообразной линии на запад. Быстрота их движения была невыносимой для человеческого глаза, и Ульпак на секунду потерял сознание, словно ему по зрачкам полоснули бритвой.

Когда ягуар пришел в себя, несчастные, кому повезло не взобраться на пирамиду, потерянно бродили по опустевшей площади. У одних была сломана рука или нога, другие потирали ребра. Иные не двигались — падение оказалось для них смертельным. Ульпак с усилием поднялся и, прихрамывая, побрел прочь. Тот, с перебитым позвоночником, был еще жив и посылал в спину ягуару невнятные проклятия. Тольтек обратился к духу-Ягуару, прося, чтобы страдания бедняги поскорее окончились. Впрочем, как и остальных… Атлан, как брошенные дети, не знали — куда им ткнуться, чего ждать?

Царь брел по священной дороге, а звук его одиноких шагов ловили и усиливали глиняные трубы под мостовой, так что казалось, по улице марширует целый отряд. Хитрые изобретения хитрых атлан! Как же умны и охочи до бесполезных игрушек были хозяева великого города, пока в один прекрасный день боги не лишили их разума!

Почувствовав приближение бессмертных, Шкик приняла свои меры. Она велела женам Ульпака ударами медного гонга собрать народ перед царским домом. Вышла на каменное крыльцо и объявила, что дальнейшее пребывание в Тулуме небезопасно. Главной жрице поверили — разве был случай, когда она обманулась?

Одни предлагали идти к сеноту Наитеукан и укрыться в пещерах, имевшихся в стенах каменного колодца. Но Шкик отвергла эту идею: Большая Дыра как раз то место, где нижний мир духов связывается со средним — людей. Там боги найдут детей Ягуара быстрее всего.

Другие советовали спуститься с горы и спрятаться в непролазных джунглях. Это больше понравилось молодой жрице. Хотя в лесу много змей и насекомых, от сырости, духоты и ядовитых испарений многие будут болеть, зато боги, возможно, потеряют там след тольтеков.

Третьи, наиболее рассудительные, считали нужным дождаться возвращения царя. Негоже главной жрице отдавать приказания в отсутствие брата. Сколько бы Шкик не твердила: надо торопиться — воины стояли на своем. Без царя они с места не сдвинутся. Сборы были начаты, но покидать родовой поселок без владыки люди опасались. Куда они пойдут, чьих приказов будут слушаться?

Так, в затянувшемся ожидании прошло трое суток. Царевна ягуаров почти не спала, она чувствовала, что с братом неладно, но никак не могла соединить свои мысли с его, глянуть на мир глазами Ульпака и разузнать, где он находится. За границами владений атлан, ближе к Шибальбе, на все наползала тяжелая тень. Пробиться за ее стену Шкик не хватало сил. Одно она знала точно — брат сейчас там — и терзалась от страха; вдруг сыновья неба захватили его?

Молодая женщина давно привыкла называть богов «духами Туудума». Хотя знала: Туудум лишь один из многих перевалочных пунктов для их железных птиц. Сами они не живут нигде, вернее, нигде на этой земле. Их дом и их мир никак не совместимы с миром людей. Они приходят сюда есть и развлекаться, но не жить. Да и умеют ли боги жить в человеческом смысле слова? Не является ли их существование — лишь тяжелой формой сна? Оборотной стороной смерти? Смерти, в которой конец страданиям невозможен?

На третьи сутки Шкик осознала, что медлить больше нельзя. Боги нащупали каменный бугорок под зеленым ковром джунглей, где скрывался хрустальный череп, и выслали на его поиски железных птиц. Жрицу выкручивало на полу в припадке священного безумия, а корабли сыновей неба уже держали курс на Тулум.

Придя в сознание, она велела двум женам брата вывести себя на крыльцо, третьей — взять на руки ребенка и низким до хрипа голосом заявила собравшимся:

— Вот царь. Уходите с ним. Иначе погибнут все.

Ее бы и на этот раз не послушались, хотя вид жрицы, только что грезившей наяву, был страшен — серое лицо, перекошенные губы, на подбородке слюна. Но в тот самый момент, когда Шкик с натугой подняла младенца-ягуара, показывая его жителям поселка, в ворота гулко постучали. Трижды. Рукояткой боевого топора. Так гневно и так требовательно мог стучать только один человек.

— Ульпак! — выдохнула жрица.

— Царь!!! — взревела толпа.

Створки поспешно отворили. Ягуар въехал в них на своем любимом чудовище. Бэс был грязен, спутанная грива висела клочьями. На лицах сопровождавших владыку воинов читалось нечто более страшное, чем усталость. Царь обвел собравшихся воспаленными от недосыпа глазами и бросил только:

— Собирайтесь!

«Шкик была права» — эта мысль не доставила молодой жрице удовольствия.

— Надо оставить череп здесь, — заявил брат, после того как женщина нашла в себе силы рассказать о видениях. — Боги придут за ним. Нет такой мощи, которую они не сокрушили бы. И нет такого тайника, который они не видели бы насквозь. Ульпак знает, что говорит. Ульпак их видел. — Ему не без труда далось описание событий в Шибальбе. Он просто не мог подобрать слов, способных выразить происходящее. — Сопротивляться им нельзя. Можно только бежать.

Шкик согласно кивала.

Люди шли по лесу длинной серой вереницей. Ульпак приказал им снять пестрые шерстяные пончо, выплести цветные перья из волос и смыть с лиц краску. Без всего этого многие чувствовали себя голыми. Тольтеки с детства привыкли разрисовывать тела узорами. Им казалось несправедливым, что боги наделили змей, птиц и зверей такими яркими нарядами, а людям дали только гладкую кожу. Их радовал сочный, радужный мир, они кидались на все яркое — красное, желтое, зеленое.

Теперь же царь приказывал раздеться, слиться с окружающими деревьями, камнями, тропой — прятаться, как на охоте. Это и правда была охота. Только охотились на них. Впервые в жизни народ Ягуара убегал, а не преследовал дичь. От этого тоже многим становилось не по себе. Воины какое-то время роптали, предлагали встретить врага копье к копью и отстоять поселок.

— Мы думали, ты принесешь славу и честь в наш род! — кричали некоторые. — Твой дядя, по крайней мере…

Разговор о дяде совсем не понравился царю. Он выхватил из-за пояса короткую булаву с нефритовым набалдашником и стукнул крикуна по лбу. Не сильно — так, поучить. Тот захлебнулся собственным визгом и упал на траву. Остальным было достаточно.

Ульпак, как умел, объяснил им, что это за новый враг пожаловал в Ар Мор. Его не победить и не обмануть. Бегство — не трусость, ибо как соразмерить силу паутинки и горы?

Дорога вела вниз по склону. Женщинам запретили голосить по потерянному дому. Дети и так не плакали, а если кому и случалось упасть, матери немедленно зажимали им рот. Серые вьючные ламы уверенно ступали по каменистой тропе. Все, что можно, беглецы захватили с собой. Лишь одну вещь — хрустальный череп — Шкик с плачем оставила на полу царского дома, даже не завернув в циновку. Пусть приходят и забирают!

Молодая жрица не ожидала, что так привяжется к магическому шару. Или он к ней? Она просто не могла бросить его здесь. Но ничего другого не оставалось. Боясь, что не совладает с собой, Шкик едва не бегом кинулась с крыльца и догнала своих уже за воротами.

— Злая вещь, — переводя дыхание, сообщила она. — Пьет волю тех, кто ею владеет, и сама завладевает ими.

Брат сказал ей, что уходить они будут на север, где имелись карстовые пещеры, густо поросшие наверху лесом. Там царь предлагал переждать, пока боги не покинут Ар Мор.

— Ведь Шкик почувствует это? — спросил он.

Жрица кивнула, но в ее сердце не было уверенности.

Пройдя сутки без остановки, тольтеки решили сделать привал. До пещер оставалось еще около двух дней пути. Человеческими ногами. Ульпак знал, что диски богов пролетят расстояние и за две минуты. Но надеялся, что, обретя хрустальный череп, сыновья небес не станут искать его временных хозяев. Слишком они ничтожны… Однако царь просчитался.

На рассвете второго дня, когда караван уже миновал сенот, из кратера подземного озера вдруг поднялась стая серебряных птиц. На расстоянии они казались крошечными, но в мгновение ока выросли до размеров кораблей. Потом их хищные силуэты совсем заслонили небо.

— Остановитесь! Пригнитесь! Прячьтесь за деревья! — Призывы царя мало кто услышал.

Парализованные ужасом ягуары сначала застыли на месте, потом кинулись врассыпную, но было уже поздно. Птицы богов открыли свои железные чрева, и оттуда на людей, в страхе метавшихся по тропе, упали прочные лучевые сетки. Они состояли из света и звука. Того самого, которым сыновья небес так легко ловили свои жертвы.

Эти новые охотничьи силки не цеплялись за камни и ветки, только удерживали добычу, не давая ей выбраться. Крики застыли у многих в горле, когда корабли стали втягивать сети обратно на борт и ягуары оказались поднятыми в воздух. Лететь над землей, не будучи привязанным ни к чему, кроме ячеек света, — от этого можно было лишиться не только голоса, но и рассудка!

Даже сильные воины, боевые товарищи Ульпака, теряли сознание, что же говорить о стариках и женщинах? Дети же, напротив, вели себя на удивление спокойно, точно путешествие по воздуху было для них привычной игрой. Сам царь сжимал в руках младенца-ягуара с такой силой, словно собирался раздавить его. И только когда осознал, что душит ребенка, ослабил хватку. Шкик билась в припадке безумия, ее черные волосы хлестали Ульпака по щиколоткам.

Еще минута — и все было кончено. Жертвы оказались внутри огромной птицы, железное брюхо с лязгом закрылось. Люди вповалку лежали на холодном металлическом полу. Световая сеть больше не удерживала их, и они раскатились в разные стороны.

Когда Ульпак пришел в себя, он встал на ноги и начал обходить своих. Самые выносливые уже приводили в чувство товарищей. Далеко не все выжили. У многих во время свободного полета над землей отказало сердце. Царь всегда считал свой народ выносливым и посмеивался над неженками атлан. Но вот пришли сыновья небес, и ягуары не вынесли одного прикосновения их сияющих пальцев. Что же будет теперь?

Помещение, в котором оказались пленники, напоминало просторный амбар, только с железными стенами и потолком. Конечно, в одну птицу уместились не все. Ульпак начитал человек триста, не больше. Остальные, вероятно, были захвачены другими кораблями. Что творилось с ними, царь не знал.

Пленников никто не посещал, не заботился о еде и воде для них. Снаружи не раздавалось ни звука, кроме ровного приглушенного гуда. Невозможно было понять, летит ли корабль или стоит на месте. Но ягуар почему-то был уверен, что боги в пути. Пришедшая в себя сестра слабым голосом подтвердила его подозрения.

— Мы уже очень далеко от земли. Боги прошили купол небес и вышли в пустоту. Был день, а потом сразу — ночь и звезды. Шкик видела сквозь стену, как это происходило. Шкик не может объяснить…

«Бедная дурочка», — думал Ульпак. Объяснения ничего не меняли, его соплеменники попали в ловушку, из которой нет выхода.

Через несколько часов, когда в помещении уже устоялась вонь от испражнений, которые многие не удержали во время припадка, и детской рвоты, с потолка железного амбара вдруг забила вода. Она стекала по стенам, смывая нечистоты в щели, открывшиеся в полу. Люди оказались мокрыми до нитки на холодном металлическом полу. Дети заплакали и полезли греться на руки к матерям. Потом из невидимых глазу отверстий ударили струи тугого горячего воздуха, и в считанные минуты влажная одежда задымилась от пара. Царь почувствовал, что там, где кожа соприкасается с тканью, будет ожог.

Эта безжалостная забота разозлила Ульпака. «Свиньи! Они считают нас животными! Вычищают за нами хлев, как за скотом!» Он подошел к стене, забарабанил в нее кулаками и разразился градом проклятий. Конечно, царь не думал, что ему ответят. Да полно, понимают ли боги вообще человеческую речь? Замечают ли, что двуногие твари, на которых они охотятся, могут испытывать боль и неудобство?

Вопреки его ожидания, стена отъехала в сторону. Ульпак отшатнулся. За ней клубился белый пар, холодный, как зимний туман в горах. Несколько мгновений сквозь него ничего не было видно. Потом из белизны соткались несколько фигур — высоких и плоских, с едва намеченными полукруглыми холмами на месте голов и длинными, чуть не до полу, руками. Фигуры двинулись на царя и… прошли сквозь него, даже не задев. В тот миг, когда их призрачные тела соприкоснулись с ним, он почувствовал адский холод, точно кровь в его жилах стала ледяной.

Существа как тени скользили между людьми, лежавшими на полу, и каким-то, им одним известным способом безошибочно определяли, где находятся умершие. Подойдя к покойникам, они касались их своими безобразными руками. В ту же секунду по телу пробегал зеленоватый разряд, похожий на маленькую молнию, и оно исчезало на глазах, обращаясь в пепел. Потом так же бесшумно тени исчезли, а стена задвинулась за ними.

Случившееся повергло ягуаров в еще больший шок. По их понятиям, не погрести покойного, уничтожить останки — было все равно что убить его вторично. Минуту назад боги отняли у многих надежду в дальнейшем встретиться с родными. Ульпак не знал, что и сказать людям. Он чувствовал, что в их глазах перестает быть царем. Не может защитить, повести за собой или, на худой конец, объяснить, что происходит. Он и сам этого не знал.

Шкик взяла его за руку. У нее снова начинался припадок, и она хотела, чтобы брат увидел мир ее глазами. Ульпак присел возле сестры на корточки, устроил ее голову у себя на коленях и вцепился в обе ладони грезящей. Он не любил бывать внутри видений жрицы, но сейчас это было необходимо. Зажмурив глаза, ягуар попытался сосредоточиться на тех картинах, которые посылала ему Шкик. Они шли толчками, как кровь из разрубленной шеи, и упруго пульсировали перед мысленным взором.

Сначала царь не увидел ничего. Сплошная чернота, глубину которой нельзя было измерить. Потом мириады звезд сразу бросились ему в лицо, и он понял, что летит по бескрайнему ночному небу. Так бывает, если упасть в траву, запрокинуть голову и плыть вместе с землей в хороводе ярких созвездий. Только вот земли не было… Одно небо.

«Это и есть изогнутый край вселенной? — подумал Ульпак. — Отсюда приходят боги?» Тут он различил впереди сияющий треугольник из крупных звезд, между которыми были натянуты светящиеся белые нити. Ульпак не сразу понял: звезды искусственные и лишь установлены в небе богами, чтоб открывать дверь в их мир.

Он оглянулся и был поражен размерами стаи железных птиц, двигавшихся к Вратам. На подлете они застыли. Световые нити начали расширяться, увеличивая накал, и вскоре слились в общем сиянии, образовав сплошное белое поле. Его глубина призывно мерцала. Один за другим корабли богов стали нырять туда.

Вид исчезающих в белой пустоте птиц напугал Ульпака. Он выпустил руки Шкик и поднял веки. Видение еще несколько секунд держалось у него перед глазами. Сестра стонала и кусала губы, но это была привычная картина. Зато вокруг происходило нечто необычное. До сих пор птица шла ровно, сейчас же стены их железной тюрьмы сотрясались как в лихорадке. Гул за ними усилился. Казалось, корабль падает с неимоверной высоты. Остановка движения также вышла не из приятных. Удар о дно невидимой пропасти был такой силы, что людей подбросило к потолку. Дети снова подняли плач, измученные женщины даже не пытались их успокоить.

В следующую минуту пол начал раздвигаться, уходя у пленников из-под ног, а тугие струи воздуха буквально «выдули» ягуаров наружу. Временный дом перестал служить им кровом. Тольтеков привезли к месту обитания богов.

Не без опаски люди оглядывались по сторонам. За клубами пыли, все еще не осевшими после посадки кораблей, трудно было хоть что-нибудь рассмотреть. Первое возникшее ощущение — жар. Второе — неимоверная вонь. Точно поблизости валялась гора тухлых яиц. Духота и обжигающая сухость воздуха смешивались с острым запахом серы.

А потом тольтеки увидели Кобр.

Больших, намного крупнее человека, и повторявших его во всем, кроме змеиной головы с капюшоном и чешуи вместо кожи. У них были руки и ноги. Были стройные мускулистые тела, но были и хвосты… Ульпак сразу вспомнил легенды о Великих Кобрах, некогда живших в городах змей на поверхности, а потом ушедших под землю, потому что им нечем стало дышать под открытым небом. Но они оставили первым людям много удивительных вещей — например, кокосовый орех, из которого вышли Ночь и Смерть.

Все это разом пронеслось в голове царя. Кобры шипели, выпуская между зубами длинные раздвоенные языки, походившие на плети. В отличие от своих бесплотных слуг, сотканных из тумана или, на худой конец, слепленных из слизи, Кобры казались вполне материальными. Ульпак сразу почувствовал, что именно они держат в своих когтистых лапах управление преисподней.

Впрочем, и они почувствовали его. Больше других людей-кошек их заинтересовали Шкик и ее ребенок. С шипением Кобры обступили царскую семью, но почему-то не решились на них накинуться. Ульпак не сразу догадался, что их удерживает вовсе не дух-покровитель народа Ягуаров, а капелька солнечной крови, когда-то подаренная им Принцем Победителем.

Щелкая раздвоенными языками, Кобры начали теснить людей прочь от железных птиц. Царь поднялся, помог встать сестре, вскинул племянника на руки и пошел вместе со всеми туда, куда гнали их змеи. Кругом простирался каменистый пейзаж. Напрочь лишенная растительности земля была и справа, и слева, и под ногами, и над головой. Казалось, пленников поглотила громадная пещера — каменные кишки земли пережевывали и втягивали их в себя. Тысячи ходов, узких и широких, лабиринты переплетающихся между собой базальтовых галерей.

— Неуютно здесь, — шепнул Ульпак сестре. — Камень среди звезд. В небе должно быть много воздуха…

— Мы не на небе, — отозвалась Шкик. — Мы под землей. Мир вывернули, как кожу, содранную с руки. То, что было верхом, стало низом.

Ягуар не понял, о чем она говорит, но почему-то поверил. Они находятся под землей, их прежний дом над ними. Небо оказалось внутри горы. Это было удивительно, но пугало меньше, чем сознание удаленности и абсолютной оторванности от родных мест. Возможно, проходя через светящийся треугольник, корабли богов, как игла, нырнули с лица ткани, а вынырнули с изнанки?

Между тем змеи перестали щелкать языками-бичами и остановились у устья очередной пещеры. Она была бескрайней, с низкими сводами и вулканическим кратером в полу. Из него изливался красноватый свет, отчего камень потолка казался влажным. Глухие удары слышались в недрах горы, точно где-то на глубине ровно и тяжело стучал гигантский молот. «А может, это удары железного сердца земли?» — подумал Ульпак.

После каждого вздоха из кратера веером вылетали наверх кусочки еще горячей руды. Одни были величиной с кулак, другие — с голову. Казалось, что их красные оплавленные края измазаны в запекшейся крови. Ягуар видел, как выглядит вырванное сердце — примерно так же. Только если бы человеческая плоть была железом, живым, вздрагивающим и трепыхающимся в руках.

Кобры знаками показали на «кровавую руду», затем потыкали куда-то в дальний угол. Там виднелся темный полукруглый вход в туннель. Из него то и дело выезжали железные тележки с высокими бортами. Грохоча, они катились по длинным металлическим полозьям, прикрепленным к полу. Только тут Ульпак заметил, что в пещере имелись еще люди. Они суетились у других кратеров, собирая горячие камни в драные плетенки, потом волокли корзины к тележкам и загружали их.

Вид у рабочих был изнуренный, судя по всему, они еле таскали ноги. Лица чумазые от гари, глаза красные, воспаленные, голоса хриплые, на надрыве. Ягуар с удивлением узнал в них атлан из Шибальбы — хозяев жизни, Сыновей Солнца! Их нарядная одежда висела лохмотьями, белые тучные тела исхудали. Так вот куда боги забирали колонистов из столицы Ар Мор? Вот какой сладкой доли на райской земле они удостоились?

У многих матерей за спинами были привязаны дети. Иные уже не подавали признаков жизни. Ульпак с усилием сглотнул. Если боги так обращались со своими избранниками, что же ждет его народ? Оказалось, то же самое. Для подземных небожителей все двуногие были равны в своем абсолютном ничтожестве. Кобры указали ягуарам на корзины, потом на телеги и, издав угрожающее шипение, отступили к стенам — в пещере была охрана.

Через час работы, когда царь понял, что не был рожден рудокопом, ему удалось подобраться к кратеру и заглянуть за край. Чрево горы представлялось ягуару чем-то вроде окаменевших внутренностей животного. Громадные, оплавленные от жара легкие, печень, желудок…

На деле оказалось, что внизу тоже пещера, набитая народом, только воздух там еще более раскаленный и сухой. Кобр здесь не было. Этот ярус населяли иные твари — крылатые и остроухие, с выпученными продолговатыми глазами-каплями. Они походили на летучих мышей, только непомерно больших и злобных. В черноте их зрачков отражалось пламя.

Сгорбленные фигурки людей ползали по горам руды и долбили их кирками, затем засыпали в гигантскую железную воронку, которая крутилась с ускорением и в какой-то момент выкидывала куски железа наверх. Она была надета на металлический столб, который прошивал пещеру насквозь, уходя еще глубже. Вероятно, там имелись другие этажи, еще более жаркие и пропитанные вонью.

Неужели и там работали люди? Что они делали? Как выживали в таком аду? Это оставалось для Ульпака загадкой, зато он понял: здешняя пещера у кратера — не последнее место мытарств народа Ягуара. Как только они попривыкнут к пеклу, их спустят еще ниже, в самый ад.

Он не стал говорить об этом Шкик. На лице молодой женщины было написано отчаяние, ребенок лежал у нее на руках пластом. Царь взял у сестры корзинку и стал заполнять ее битым камнем. Неужели вся их прежняя жизнь была лишь ступенью к этому кошмару? Где сейчас Сын Солнца? Почему не придет спасти и защитить свою семью?

Глава II ВЁЛЬВЫ

Серебряный Лист потянулся и зевнул. При этом движении желудок подвело. Есть ему не давали четвертые сутки. Да и зачем? Откармливать перед виселицей?

Грязный пират! Он и так обобрал все побережье! Теперь и ложки каши не получит. Голодного легче вздернуть. Меньше потянет.

Арестант вздохнул и с грустью уставился на свой ремень. Еще пару недель назад он плотно врезался в брюхо. Теперь же, чтобы просунуть под него оба кулака, не надо было даже втягивать живот.

Его небольшая пиратская эскадра — всего пять ладей-драккаров — налетела у оконечности фьорда на королевскую флотилию. Рано или поздно это должно было произойти. Год он почти беспрепятственно разорял Ньорд, Эгир и окрестности — самый отдаленный и самый восточный угол Гипербореи. Шедшая на западе война с атлан отнимала у конунга много сил, а тем временем на окраинах завелись разбойничьи шайки, осмелели пираты, через ослабевшие кордоны прорывались лемурийцы, да и многие местные ярлы не прочь были отложиться, заводили свои дружины и тоже грабили народ.

В такой мутной водице грешно было не половить рыбку. Чем Серебряный Лист и занимался, пока на вторую осень войны Алдерик не озверел и не снял с западных островов целую эскадру дракаров, чтобы навести на востоке порядок.

По-хорошему, это было невозможно, разве что нагнать страху и на время заставить разбойников попрятаться в щели. Но кое-кого командующий эскадрой Гримнир Вилобородый все же поймал. Он обезглавил пару местных князьков, особенно рьяно кричавших о нежелании платить налоги в казну, и намеревался повесить одного пирата. Их в восточных водах всегда было пруд пруди, но этот — Серебряный Лист — поставил за год все побережье на рога. Сколько усадеб сжег, сколько караванов ограбил, сколько кораблей пустил на дно! У него был талант! Хватка, жестокость, цинизм… или прекрасная выучка.

Когда Гримнир его поймал, он даже не поверил удаче. Всего пять драккаров. А шуму — аж до Асгарда! Эй, кто там, приведите сюда этого молодца!

Однако радость командующего быстро улетучилась, когда к нему на корабль притащили брыкающегося и залитого кровью пирата в рваной кольчуге. В первую минуту Гримнир не поверил своим глазам. Этот грязный, как трюмная крыса, оборванец был как две капли воды похож на принца Ахо, наследника короля Алдерика.

Алдерик же… для многих в войске был — святое. Может, конунг и разметал свою кровь по свету? А вдруг перед Гримниром один из его отпрысков? Вилобородый ярл помрачнел, приказал заковать Серебряного Листа в колодки и бросить в трюм. Сам же отправил в столицу гонца, но не к королю — для этого дело выглядело слишком странным, — а к вёльвам. По его призыву старцы прибыли так быстро, как только самые резвые кони могли донести от Асгарда до Ньорда по неспокойным дорогам в недобрую погоду.

Тусклым ноябрьским утром два закутанных в серые плащи всадника появились у городских ворот. Ездоков пропустили без дальнейших разговоров, чуть только старший выпростал из-под накидки сухую, как корень дерева, руку с королевским перстнем.

— Как найти дорогу в крепость, капитан? — спросил седок.

— Вон она, мой господин. — Латник склонился аж до земли, чтоб сразу было видно его почтение к посланцам конунга. — На горе над портом.

Среди здешних равнин и плоских берегов простой холм казался горой. Видел Серебряный Лист в своей жизни такие горы… Только вот где? Этого он сказать не мог. Память к нему так и не вернулась. Словно свою жизнь он начал год назад, в тот самый день, когда лемурийские торговцы извлекли его из брюха акулы. Он сумел бежать от своих временных хозяев, сбил пиратскую ватагу и начал грабить побережье. Воевать. То есть делать единственное, что умел.

Дверь распахнулась от резкого толчка. В этих деревянных халупах ничто не казалось разбойнику прочным. Даже темница! С самого появления здесь им владело удивительное раздражение. Все: и серое, низкое небо, и черная стоячая вода болот, и колючие снега на мерзлой земле — вызывало злобу. Особенно люди: толстомордые, здоровые, довольные собой. И до отвращения белокожие, точно брюхо у рыбины!

Он резал их с особым удовольствием, не ценя и своей жизни. А кому нужна такая? Все равно о ней ничего не известно. Атаман щедро раздавал своим товарищам добычу, устраивал дерзкие вылазки аж в самый Эгир. А когда Вилобородый все-таки потопил его драккары и взял капитанскую ладью на абордаж, до последнего отмахивал у мачты двумя короткими лемурийскими мечами. Снесут голову — к счастью!

Но голову не снесли. Решили повесить. Что ж, и это не худший выход из возможного. Могли бы содрать кожу. Могли бы отрубить руки и выгнать в лес. Могли бы, могли бы, могли бы… Но у гиперборейцев были на удивление мягкие законы. Смерть полагалась за многое, но сразу и без мучений. Серебряный Лист просто ржал в лицо Гримниру, когда тот объявил, что пойманного казнят за грабеж. Так, зубоскалящим, пирата и увели в трюм.

Теперь вот надели колодки. Спрашивается зачем? Он и без них не убежит. Нет желания. Да и куда бежать? Его корабли сгорели, товарищи перебиты, надвигается зима. Время в здешних местах темное и страшное. Как только гиперборейцы переносят столько мрака и холода сразу?

Себя Серебряный Лист гиперборейцем не считал. Слишком уж непривычной казалась ему их жизнь. Длинные деревянные дома, пар, дым, щелканье сосновых поленьев в очаге. Память говорила ему, что есть края, где не надо кутать тело в пропахший человеческим потом мех. Где скинутая рубаха не шевелится от копошащихся в ней вшей. Где ярко светит солнце, благоухают цветы и остро хочется жить.

При мысли, что не сегодня-завтра для него все кончится, пират не испытывал особого сожаления. Видно, Серебряный Лист все же не был рожден злодеем. Такая жизнь истончила его, как паутинку на ветру. Он устал и хотел поскорее развязаться со всеми делами.

Скрип двери вывел пленника из размышлений. Согнувшись под низкой притолокой, в камеру вступили двое. Экие пугала! Пират даже приподнялся на локтях. Серые плащи до пят, заляпанные грязью. Капюшоны на глазах. В руках увесистые деревянные посохи. У первого — узловатая дубовая палка, у второго — еловая слега.

— Меня зовут Огмис. — Тот, что с дубовым, поднял капюшон. Узкое, длинное лицо с желтоватой кожей, белая борода. Такому хорошо спасаться от грехов в срубе. На лбу написано: отшельник. Одна нога на небе, другая… под землей?

— Вы колдуны? — без всякого интереса осведомился Серебряный Лист.

В ответ послышался густой утробный смех. Второй, стоявший ближе к двери и выглядевший, как бочонок с пивом, обеими руками ухватился за бока.

— Колдуны? Пожалуй, у этого парня в голове бегает большой таракан! — Он стряхнул с красного лица капюшон и рукавом вытер слезы, навернувшиеся на глазах. — Меня зовут Риульф Берсерк. Мы приехали потолковать с тобой, мальчик.

Этот весельчак понравился Серебряному Листу больше. Мясистая, добродушная рожа, нос с красными прожилками (сразу видно: не дурак выпить), толстые губы и маленькие глазки, похожие на изюм, глубоко утопленный в тесте. Шею его украшала массивная гривна, а под плащом виднелась кольчуга с широкими пластинами. Разбойник не поручился бы, что на поясе у старца не покачивается секира или, на худой конец, окованная медью палица.

— Почему бы и не потолковать? — пожал он плечами. — Времени до рассвета хоть отбавляй. А завтра мое горло уже не сможет выдавить ни звука. — Серебряный Лист сделал характерный жест, проведя ребром ладони по шее.

— Если мы договоримся сегодня, — прервал его Огмис, — завтра тебя уже здесь не будет.

— Договоримся? О чем? — Пленник приподнял бровь. — Мне от вас ничего не нужно. Впрочем, — он заложил руки за голову, — назовите предмет торга и цену. Это развлечет.

Вместо ответа Огмис резко выбросил вперед руку и с силой, неожиданной в дряхлом старике, прижал посохом горло пленника к стене.

— Ты полагаешь, что завтрашняя смерть освободит тебя от грехов? — В его свистящем шепоте слышался гнев, — Ты — негодная человеческая плоть, которую можно натянуть на кол! Встань, опусти глаза и отвечай только «да» или «нет».

Если б Серебряному Листу так не давили на горло, он бы расхохотался.

— Огмис, Огмис, — Риульф вцепился товарищу в руку, — мы не за тем пришли, чтобы наказывать его.

Справившись с приступом ярости, старший из гостей убрал посох, и пират смог вздохнуть.

— Ты задумывался, почему тебя не убили прямо на корабле? — с укоризной обратился к нему Риульф.

— Не убили сегодня, убьют завтра. — Арестант тряхнул головой. — А в чем дело?

— Я тебе объясню. — Берсерк присел на корточки и облизнул потрескавшиеся губы. — Видишь ли, ты как две капли воды похож на сына самого конунга. — Риульф сделал страшные глаза. — Принца Ахо. Ты его двойник.

В левом виске Серебряного Листа страшно заломило. Что-то подобное он о себе когда-то знал. Но обрывки мыслей, мигом промелькнув в голове, так же легко вылетели из нее, как и влетели.

— Мы хотим использовать тебя в своих целях, выдав за него, — подтвердил слова товарища Огмис. — Если хорошо сыграешь роль и будешь делать то, что тебе скажут, мы не только избавим тебя от виселицы, но и вернем память. Видишь, нам даже это известно. — Старик победно глянул на пирата.

Серебряный Лист молчал долго.

— Откуда мне знать, что вы не лжете? — наконец проговорил он. — Разве у вас есть сила возвращать память?

Вместо ответа Огмис снова вскинул посох, но на этот раз коснулся им середины лба пленника. Всего на мгновение. Какая же карусель там закрутилась! Вихрем понеслись обрывки картин, которые невозможно было соединить друг с другом. Рыча, мчался по джунглям пятнистый ягуар. Невыразимо прекрасная женщина в короне из радужных перьев принимала в себя его семя. Железная птица клевала недра горы. Белые червяки грызли мозг привязанного к железному столу человека. В сером тумане вставали стены непобедимой крепости, о которые, как море, с ревом раскалывались волны атлан. Дрожала и плакала под пологом шатра чумазая девочка. Грозный воин в тяжелых гиперборейских доспехах срывал с его головы золоченый шлем и в ужасе отшатывался назад. Скользил с бедер и падал на песок кованый золотой пояс. Кожа ощущала приятную прохладу воды. Разевало пасть с двумя рядами острых зубов морское чудовище…

— Достаточно? — Огмис убрал посох. — Мы можем продолжить, но тогда ты сойдешь с ума. А это не входит в наши планы.

Серебряный Лист сидел на полу, вцепившись руками в голову, и ошалело озирался по сторонам. Он был абсолютно уверен: то, что ему минуту назад показали, — его — собственное, со всеми потрохами. Оно принадлежит только ему. Это не блажь, не наваждение, не морок. А чтобы заполучить свое, пират был готов перегрызть старцам глотку или… если не удастся, заключить договор.

— Я согласен, — хрипло выдавил он, — сыграть этого, вашего, Ахо. Только куда он сам-то денется?

— Это уже наша забота. — Риульф и Огмис с торжеством переглянулись.

Принцу Ахо никогда не натягивали на голову мешок. Не затыкали тряпкой рот и не отвешивали пинков под зад. Эти свежие ощущения не принесли наследнику радости. Особенно с похмелья.

Накануне вечером он перебрал. О нет, не вина. Его Ахо считал пойлом для черни. Конопляное масло с корнями алтея и чистым как слеза пшеничным спиртом — сильнейший афродизиак, который знали в здешних местах и употребляли на тайных мистериях в честь старых богов. Еще варили и настаивали до немыслимой крепости лемурийский чай. Жгли привозные ветки лавра. Объедались волчьих ягод. Выпаривали мухоморы и дышали над ними… Все, чтоб улететь от земли как можно дальше и разумом блуждать среди миров.

Это ничего, что завтра придется проснуться в собственных нечистотах. Такова плата за мгновенное возвышение до небес и столь же мгновенное падение в блевотину человеческого бытия. Люди должны знать свое место.

Был и человек, приносимый в жертву, и прыгавшие нагишом бабы, и жареное сердце на блюде, и еще какая-то непереносимая скука. Принц чувствовал, что пресытился этим. Раньше его щипало за нервы. Запретное возбуждает. Но если все время есть острое, начнется изжога. Сейчас Ахо переживал несварение души. И такое бывает.

Развлечь его могли только клубы сизого конопляного дыма, уносившие прочь от земной пошлости. Подумаешь, голова на блюде! Будет изысканно, если вынуть ей глаза ложечкой для десерта и вставить на их место спелые виноградины.

Из заоблачных высей Ахо возвращал только голос Тикаля. Как всегда, скрипучий и раздраженный. Проклятый колдун нашел его и здесь, вдали от Асгарда. Принц давно тяготился им: маги лишь поначалу сулят много, а потом приходится платить. Щедро платить за каждую каплю конопляного масла и щепотку кактусовой трухи, ради которой Ахо теперь готов был зарезать родного отца.

Впрочем, он всегда был готов зарезать отца. Смешная мысль! Забавно, что она пришла ему в голову именно сейчас, когда Алдерик и без посторонней помощи вот-вот сойдет в могилу. Все-таки терпение — величайшая добродетель. Сиди и жди, пока мимо тебя не пронесут труп твоего врага…

— Ваше высочество, вы слушаете меня? — Проклятый Тикаль вновь вторгся в его мысли и бесцеремонно разорвал тонкую розовую пленку, окутывавшую мозг Ахо. — Я приехал поговорить с вами о серьезных вещах.

Маг с раздражением убрал из-под носа наследника деревянную чашку с распаренными ростками конопли. Ее запах Ахо старательно вдыхал, накрыв голову полотенцем.

— Возвращайтесь на землю, мой прекрасный принц. Хватит грезить.

Наследник с раздражением отнял тряпку от лица и воззрился на жреца красными, слезящимися глазами.

— Чего тебе надо, синезубый черт?

Тикаль рассмеялся:

— Раньше вы именовали меня иначе.

— Раньше ты не требовал денег, проклятый колдун! — огрызнулся принц, сметая со стола чашку.

— Я и сейчас не требую. — Тонкие пепельно-серые губы мага вытянулись в хищной ухмылке. — Мне всего и надо-то: еще больше угодить вашему высочеству.

— Еще больше ты угодишь мне, если уберешься!

Вместо ответа Тикаль стремительно наклонился вперед и, словно клещами, вцепился во взмокшие волосы Ахо.

— Слушай меня, убожество, — прошипел он. — Мы расчистили тебе дорогу к власти. Твой соперник в Атлан мертв. Сам наложил на себя руки. — Жрец издал короткий сухой смешок. — Утопился… Впрочем, это неважно. Теперь помешать тебе может только ребенок Деи.

Ахо осоловело хлопал глазами. «Какой соперник? Не знает он ни про какого соперника. И чем ему может помешать ребенок Деи? Ублюдок, которого она нагуляла неизвестно где!»

— Рано или поздно Алдерик простит ее, — терпеливо втолковывал принцу Тикаль. — Тогда ее дитя, воспитанное сторонниками твоего отца, покусится на твою власть.

Это было разумно. В словах жреца прослеживалась логика. Правда, не хватало главного звена — чей это ребенок? Но Ахо не готов был сейчас пускаться в рассуждения. Когда его выдергивали на поверхность конопляного тумана, он чувствовал себя неспособным на сложные логические построения. Там, внутри, да. Каких только вершин мысли и глубин сознания не достигал его разум. Но для этого требовался теплый, мягкий, обволакивающий дым…

Ахо с силой растер ладонями лицо. Это означало, что он готов слушать.

— Твоя сводная сестра живет на острове Руге. Уединенно и почти без охраны. Забери у нее младенца и используй по назначению. — Жрец с презрением кинул взгляд в угол шатра, где валялись опрокинутые треножники, ритуальные блюда и другие принадлежности ночных оргий. — Кстати, вот ему ты и можешь вставить в глаза виноград! — Тикаль разразился каркающим смехом, а принц не сразу осознал, что его мысли не являются для жреца тайной.

«Ничтожество, — думал Тикаль. — И зачем только боги вложили этот жалкий клинок в наши руки? Но нет пределов их мудрости: с его помощью мы должны отомкнуть ворота Гипербореи!» Мысли жреца прервал шорох за стенкой шатра. Маг стремительно откинул полог. На улице никого не было, лишь в грязи у порога остались вдавленные следы тяжелых сапог. Тикаль по-собачьи потянул носом воздух. Пахло костром и конским навозом. Причем не издалека, как положено, а прямо здесь, у стены палатки. Тонкие ноздри колдуна дрогнули. Неужели их с принцем кто-то подслушивал? Лаге! Кому же еще! Только этот немытый дикарь способен так вонять на всю округу.

Тем временем оруженосец удирал из лагеря во все лопатки. Он знал, что рано или поздно такое случится. Странно, что не пришлось бежать еще год назад. Лаге вернулся к своим после размена пленных. Он перестал смотреть на атлан, как на зверей. Тоже люди, странные, но люди. Лечили его, кормили, заботились. Не убили Атли.

Первое, что он услышал дома, были слова маленького слепого королевича. Тот подошел к оруженосцу вплотную и прошептал: «Молчи обо всем, что ты там видел. Особенно об акалеле». Об этом действительно следовало помолчать. Алдерик при смерти. Ахо — в силе. Пришлось вернуться к прежнему хозяину и даже сделать вид, что никакого удара мечом в бок не было. Принц со своей стороны стремился замять историю и богато одарил родных вернувшегося оруженосца. Что, впрочем, не расположило их в пользу наследника. Все они были сторонниками Алдерика, поддерживали отношения с вёльвами и со временем выпытали у юноши правду.

Вернувшись на службу к принцу, Лаге по-прежнему сопровождал его в дальние окрестности Асгарда на ночные оргии. Обычно они проходили на берегу залива Скади, где базальтовые колонны восьмигранной правильной формы уходили под воду, как гигантская лестница. Ее и звали Лестницей Богов. Здешние жители избегали этого места, считали его проклятым. То ребенок пропадет, то забредшая сюда корова вернется с рогами, вывернутыми и закрученными, как штопор, да как набросится на своих… На самом побережье дышалось тяжело, голова гудела, перед глазами стлался туман, многие теряли сознание. Но для Ахо и сопровождавших его хиромантов — самое место.

Лаге обычно предпочитал держаться от ночных действ в стороне. Искренне не хотел увидеть или услышать чего лишнего. Однако есть со свиньями и не запачкаться еще никому не удавалось. Во всем виноват был Венсельм. Он галопом принесся к коновязи, где оруженосец уже уютно устроился на ночлег. Глаза у пажа были выпучены, челка взмокла, язык на плече.

— Ты, дурень, чего стряслось? — Лаге с силой въехал красавчику в ухо.

Но Венсельм, лепеча что-то невнятное вроде: «Мы все прокляты!» — полез к товарищу на сено и натянул на голову попону. Раньше-то он их не жаловал, говорил, конским потом воняют.

— Дубина, это мое одеяло! — Лаге попытался отнять у пажа накидку. Не тут-то было. — Ступай к принцу спать, у тебя шея чистая.

Услышав это, Венсельм почему-то залился слезами и вцепился Лаге в сапог.

— Беда! Не знаю, что теперь будет… — завыл он.

— Принца черти унесли? — ехидно осведомился оруженосец. — Давно пора.

— Еще не унесли, — хныкал Венсельм, — но даже если унесут, нам от этого легче не будет…

И он поведал Лаге о намерении Ахо убить своего племянника.

— У тебя знатные родичи, — завывал Венсельм, — твой дядя Бьерн командует конницей. Неужели ты не можешь нечего сделать?

— Ладно. — Оруженосец неохотно встал. — Я сам пойду посмотрю, что творится в шатре. А ты выведи мне лошадь да жди здесь. Хоть оседлать-то сумеешь?

Паж затряс головой. Лаге пробрался к палатке принца и услышал то, что услышал. Напрасно Тикаль посылал ему в спину стрелы своих проклятий, молодой оруженосец гнал коня прочь от залива, твердо уверенный, что ему уже терять нечего.

В ту же ночь он достиг богатого кера Мюквид, Темный Лес, — усадьбы своего двоюродного дяди Одда Лодброка, где надеялся найти другого родича, скальда Звайнальда Тихие Струны. Через месяц в дверь должен был постучать благословенный праздник Йоль, и два достойных мужа любили съехаться за некоторое время до веселого торжества, чтобы предаться семейным делам, а заодно и крепко, по-мужски посидеть за кружкой пива.

Скальд привозил с собой арфу, хозяин выставлял бочонок, и начиналось… В этом году к ним присоединились еще и Бьерн Медведь с Хёгни Пронырой — славные боевые ярлы короля. Все любили выпить и послушать добрую песню. Все хотели забыться от войны.

Звайнальд надрывался:

Лаге прибыл слишком не вовремя.

Старина Лодброк только поднял шестую чашу и провозгласил:

— Вы еще под стол пешком ходили, молокососы, когда я с королем Алдериком разгромил мятежников в Мидгарде!

Чтобы присоединиться к нему, остальные должны были также заявить о своих подвигах.

— А где ты был прошлой осенью, когда негодяи атлан осадили Туле?

Хозяин только хотел заявить, что прошлая осень не в счет: он ведь уже лет десять не ходит в походы, но в это время дверь в зал распахнулась и Лаге, весь взмыленный, буквально упал к столу, не обращая внимания на протесты слуг.

— Дядя, я скакал полночи, — только и мог вымолвить он.

Его подняли, усадили и попытались влить в рот пива.

Пока он запинался и глотал воздух, гости усилием воли трезвели.

— Огмис предупреждал, что подобное может случиться, — выслушав сбивчивый рассказ парня, заявил Хёгни. Он обменялся выразительным взглядом с Бьерном.

— Да, время не ждет. — Звайнальд кивнул и отложил арфу. — Прости, хозяин, но мы вынуждены пренебречь твоим гостеприимством, — обратился он к Лодброку. — Покинем тебя на часок-другой. А утром вернемся не одни…

Все трое встали.

— Эй, куда вы? Я с вами, — запротестовал Лодброк. — Хочу посмотреть, как вы скрутите этого…

— Нет. — В ласковом тоне Звайнальда слышались непреклонные нотки. — Лучше очисти какой-нибудь дальний подвал. Их высочество погостит у тебя немного, пока старшие вёльвы не решат, что с ним делать.

Услышав имена старцев, которых многие в Ареасе почитали святыми, Лодброк тотчас унялся и, кажется, был готов предоставить свой отдаленный кер в качестве тайной тюрьмы для Ахо хоть до скончания дней.

Солнце еще не взошло, когда четверо всадников на свежих лошадях покинули гостеприимный Мюквид и пустились вскачь по дороге к Скади. Лишь через два часа они достигли залива и под тяжелый грохот осеннего моря прошли мимо спящих палаток.

— Вот здесь. — Лаге указал на войлочный шатер своего господина, вход в который был устлан шкурками черно-бурых лис. — Он нанюхался травы и спит. Я сейчас принесу мешок и веревки.

Так принц Ахо был похищен во сне, как дитя эльфами. Он пришел в себя только на вторые сутки в душном чулане в самой отдаленной части усадьбы Лодброка. Над его головой неумолчно грохотали каменные жернова, из-за стены слышался плеск воды, а сквозь щели в потолке на распухшее лицо пленника оседала мучная пыль. Ахо понял, что его тюрьма располагается под мельницей и кричать здесь бесполезно.

— Ты должен показать конунгу, что согласен жениться на принцессе Дее.

Лошади шли вдоль длинного, залитого дождевой водой оврага. Серебряный Лист поежился и поправил набрякший от капель плащ. Ему уже порядком осточертели наставления Огмиса. Старец назидал его третьи сутки без перерыва на сон и отдых. Лучше б пирата повесили!

Риульф проявлял хоть какое-то сострадание — протягивал бывшему разбойнику лепешки с завернутой в них ветчиной и оплетенные ремнями фляги с зеленоватой обжигающей жидкостью, именуемой здесь вином. Откуда Серебряный Лист знал, что настоящее вино другое? Его не гонят, а давят. Его цвет от желтоватого, как слеза, до гранатово-черного. Но никак не мутно-зеленый. Его запах… О запахе не стоило и говорить.

И все же гиперборейское пойло было несравненным согревающим. Без него путешественники замерзли бы еще в первые сутки. А пират еще и сдох бы от скуки. Все эти пояснения, каскады имен, должностей, званий, которые он должен был запомнить! У Серебряного Листа голова шла кругом. Ему-то самому казалось, что вёльвам с ним чертовски повезло. Им не пришлось хотя бы учить его манерам, а что там до какой-то принцессы, то он разберется на месте, что к чему. Главное — «вернуть себе мозги», так пират это называл. Но пока Огмис ни разу не повторил чуда с посохом. Видно, не был доволен учеником.

— Принцесса Дея — главный козырь в нашей игре с приверженцами старых богов, которые стоят за Ахо. Конунг хотел обвенчать ее с наследником и тем примирить обе партии.

— Так за чем дело стало? — Серебряный Лист снова приложился к фляжке и попытался сделать сосредоточенное лицо. — Почему до сих пор не поженились?

— Они с Ахо с детства ненавидят друг друга, — встрял в разговор Риульф. — Принц считает, что вся любовь короля досталась детям его третьей жены. Так оно, в сущности, и было. Но дело не в этом…

— А в чем? — Серебряный Лист чувствовал, что его язык уже плохо поворачивается, а седло вот-вот выскользнет из-под задницы.

— А в том, дурья твоя башка, — благодушно продолжал Берсерк, — что год назад конунг внезапно удалил принцессу от двора и теперь она живет на острове Руге у северной оконечности Молочного моря. Ей назначена небольшая свита и очень скудное содержание.

— Что так? — Серебряный Лист наконец засунул фляжку за ремень и дал себе слово больше к ней не притрагиваться. — Чем ему насолила падчерица? Задрала ноги не перед тем, кем надо?

Пират даже не ожидал, что попадет в точку. Оба старца разом переглянулись, придержали коней и воззрились на спутника с крайним удивлением. Он понял, что чересчур набрался и теперь несет глупости.

— Принцесса Дея — чистейший цветок мироздания, — возмущенно заявил Огмис, — Если она и разгневала короля, то только потому, что действовала в соответствии с древними пророчествами, нарушать которые не в ее власти.

— Ну да, — брякнул уже совсем захмелевший Серебряный Лист. — А теперь вы в соответствии с этими пророчествами решили подменить принца Ахо на меня, бездомного и безродного висельника. Знаете-ка что, дедушки, пора делать привал. А то я не доеду до ближайшей сосны и придется вам искать нового исполнителя своих великих планов.

Серебряный Лист грузно сполз с седла, спотыкаясь, добрел до дерева, еще убранного коричневой листвой, и улегся под корнями, решив принять здесь смерть от ночных заморозков.

Вёльвы в душе проклинали день, когда связались с этим бесшабашным гулякой. Они развели при дороге костер и перетащили к нему уже похрапывавшего пирата. Уложили на влажный от дождя лапник — все же не земля — и уселись к огню обсуждать свое горестное положение.

— Он все провалит, — сокрушенно заявил Риульф. — В нем нет ни капли ответственности. Кажется, вместе с памятью ему отшибло мозги.

— Не торопись, — остановил его жестом Огмис. — С ним, без сомнения, тяжело, а будет еще тяжелее. Но кто мы такие, чтобы противопоставлять себя воле Провидения? Чему быть, того не миновать. Он сын Алдерика и возьмет Дею в жены. Хотя я с трудом представляю этого грязного разбойника при дворе.

В этот момент затея с подменой Ахо казалась обоим абсолютно безнадежной.

На следующее утро Серебряный Лист ехал, размышляя о том, сумел бы он полюбить Гиперборею? Старцы обвиняли принца Ахо именно в нелюбви к родине. Сами они, судя по их поведению, прямо-таки пылали этой страстью. Но пока бывший пират не находил вокруг ничего такого, за что стоило бы ценить Ареас.

Скупая холодная земля, где люди не живут, а выживают. Копни на локоть — уже лед. Глянь вокруг — глазам больно то от ветра, то от дождя, то от снега. Войди в дом — нечем дышать от дыма. Выйди на улицу — трудно вздохнуть на морозе. И люди суровые, неулыбчивые, точно вымещают друг на друге злость за то, что боги поселили их на этой неприветливой земле.

Нигде еще Серебряный Лист не чувствовал такой враждебности окружающего мира по отношению к человеку. Странно, что в эти-то колючие нищие земли гиперборейцы не хотят допустить атлан. Сражаются до последнего. А что, спрашивается, тут брать? Снег и камень. Камень и снег.

Кажется, он разгадал главную загадку Ареаса. Здесь ничего нет. И именно это жители скрывают от всего света. Умирают за ничто. За абсолютную пустоту и безжизненность своих пространств. Странные, пугающие люди. Он их не понимал.

Двигаться по здешним дорогам втроем, без поклажи, провианта и теплой палатки, было трудновато. Как ни спеши, а и коням, и собственным измученным телам надо давать отдых. Старцы уверяли, что на полпути их должна встретить вооруженная свита. Тогда-то Серебряному Листу и предстоит впервые сыграть роль принца Ахо. Вёльвы представят дело так, будто наследник престола не просто внезапно исчез. Он катался верхом, упал с лошади, ударился головой, а когда пришел в себя, поведение его резко изменилось. Принц принял решение покаяться в прежних грехах и ездил на дальнее богомолье. Благо в окрестностях Ньорда располагалось множество священных мест. Таковыми у гиперборейцев являлись могилы предков и пепелища старых городов.

Но до места встречи надо было еще добраться. Погода же не благоприятствовала путешествиям. Утром пошел снег, первый в этом году. К полудню он превратился в настоящий буран. Напрасно Риульф искал дорогу, демонстрируя навыки заправского следопыта. Снег валил так густо, что земля мгновенно покрылась пышным ковром, а в воздухе висела сплошная белая завеса.

Скоро Серебряный Лист и вовсе перестал различать фигуры спутников, а кричать при сильном ветре — пустое занятие. Только голос сорвешь. Лошадь ступала наугад. Какое-то время она по запаху ощущала, где ее сородичи, и это одно удерживало всадников рядом друг с другом. Однако вскоре свежий снег и часто менявший свое направление бриз сбили ее с толку. А может, Риульф и Огмис отъехали слишком далеко.

Этого Серебряный Лист не знал. Он понял только, что не может разобраться, куда ехать дальше. Лошадь сделала еще несколько шагов и остановилась как вкопанная. Разбойник спрыгнул и попытался вести ее в поводу. Не тут-то было. Животное отказывалось двигаться. Оно по опыту знало, что не стоит спорить с бураном. Лучше лечь, подогнуть под себя ноги и подождать. Пришлось седоку устроиться рядом с ней. Он намеревался пересидеть метель, прижавшись к теплому, ровно дышащему боку, и надеялся, что спутники сейчас делают то же самое.

Буран был долгим. Когда он кончился, уже стояла ночь. Темная, без единого проблеска звезд на небе. Это говорило о том, что низко над землей плывут облака и снег снова может пойти в любую минуту. Серебряный Лист потянул за повод и попытался заставить лошадь снова встать. Но бедное животное оказалось погребено под высоким сугробом и так обессилело, что не могло подняться.

— Давай, милая! — Всадник со всей силой пнул коня ногой в бок. — Подохнешь!

Но лошадь издала только жалобное глухое ржание и продолжала лежать. Серебряный Лист пожалел, что с ним нет лука, — добивать животное ножом тяжело и долго. Скоро холод скует кобылу, утешал он сам себя, и она просто заснет. Без мучений. Не самая плохая смерть.

Смерть в Гиперборее вообще была милосерднее, чем в других местах. Утонуть в болоте или стать добычей термитов казалось гораздо страшнее. Серебряный Лист встал и побрел прочь. Он хотел попробовать разыскать своих спутников и какое-то время переходил от сугроба к сугробу. Вряд ли это была удачная мысль. Пространство вокруг него покрывали кучи снега, под каждой из них мог прятаться всадник с конем. Отчаявшись, разбойник двинулся по полю без особой надежды добрести до человеческого жилища раньше, чем мороз прикончит его.

Вскоре снова началась метель. В отдалении послышался волчий вой. Он приближался от темной стены леса на горизонте. Через некоторое время Серебряному Листу показалось, что из-за пелены снега он различает злобные желтовато-зеленые огоньки глаз. Хищники искали добычу, путник совсем ослаб. Он шел второй час, превозмогая одеревенение в ногах и болезненное покалывание ступней.

Вдруг звериные зубы лязгнули у самой пятки. А вот это уже очень плохо! Беглец почти машинально отмахнул ножом — оказалось, по лапе нападавшего. «Поделом, приятель! Не я хочу тебя съесть!» Но в следующую секунду челюсти другого волка сомкнулись вокруг щиколотки Серебряного Листа, а третий впился в лодыжку. Еще мгновение и четвертый, видимо не самый крупный, вскочил человеку на загривок. Беглец не удержался на ногах.

Ледяные крупинки снега ободрали ему лицо. Чертыхаясь, разбойник начал отбрасывать зверей от себя. Ягуарий кинжал с нефритовой рукояткой спасал его не впервые. Видно, подарен он был от чистого сердца и для верной защиты. Лезвие замелькало чаще. Первому волку, с раненой лапой, пробило голову. Второй зверь успел выпустить щиколотку врага и подпрыгнуть, чтобы сцепить зубы на его запястье. Но Серебряный Лист полоснул серого убийцу по брюху. Тот лишь беспомощно лязгнул в воздухе зубами, на ладонь человеку хлынула теплая липкая волна.

Хуже всех был тот, что рвал беглецу икру. «Эй, эй! Я так не смогу ходить!» Очень поздно Серебряный Лист осознал, что ходить ему больше не придется. Даже если он справится с волками, холод и потеря сил добьют его.

Между тем последний, самый шустрый и молодой, вот уже второй раз наскакивал человеку на загривок. Его целью была шея, но беглец не дал врагу возможности добраться до нее. Превозмогая острую, рвущую боль в ноге, он изо всех сил затряс головой и плечами, стараясь скинуть непрошеного седока. Так делают лоси, но им это редко удается. К счастью для человека, его «шкура» не прирастает к телу накрепко. Серебряный Лист скинул меховой плащ, зверь кубарем скатился с плеч жертвы и тут же получил кинжалом по оскаленной морде.

На этом битва не закончилась, но где-то в отдалении послышался звук рожка. Потом собачий лай, заглушенный не то расстоянием, не то снегом. Сквозь подушку метели к дерущемуся выскочил лохматый пес ростом с теленка. За ним второй и третий. А там собаки хлынули на поле боя, как из рога изобилия. Свора, вероятно, была натаскана на волков. Не тронув человека, псы с остервенением бросились на серых разбойников и стали рвать их на части.

Серебряный Лист не без труда отполз в сторону. Потом с еще большим трудом поднялся. Его правая нога была прокушена во многих местах, левой он вообще не чувствовал. То ли отморозил, то ли затекла. Идти в таком состоянии не стоило, но в голове у разбойника стучала мысль, что встречаться с хозяевами своры для него еще более опасно, чем с волками. Он сделал шаг, еще один, приволакивая ногу и расставив руки, как циркач на канате.

— Ваше высочество!

Серебряный Лист со всего размаху врезался во что-то твердое, теплое и скрипучее. В белой пелене бурана ничего нельзя было разглядеть. Но те, другие, по ту сторону снега, знали его, видели и радовались находке.

— Идите скорее! — кричал молодой голос. — Он здесь! Принц Ахо нашелся!

Из тумана Серебряного Листа схватили две крепкие руки и буквально вдернули в теплый людской круг. Твердым было чье-то плечо, теплым — мех, а скрипучей — кожа грубых нагрудников с металлическими пластинами.

— Мы ищем вас уже несколько часов! — звучал над ухом беглеца раздраженный голос. — Что случилось? Где вас носило?

Эти люди и впрямь были уверены, что он их принц. Серебряный Лист не возражал, он слишком устал и замерз. Сзади ему на плечи рухнула накидка из лисьего меха, ее тяжесть сразу потянула беглеца к земле. Его подхватили с двух сторон под локти и повели к всхрапывавшим неподалеку лошадям.

Ярл Хёгни и еще несколько человек склонились над трупами волков. Их было четыре. Остальные удрали, почуяв приближающуюся свору. Бьерн удивленно разглядывал обезображенные тела хищников.

— Никогда бы не подумал, что Ахо способен на такое, — с сомнением протянул он. — Одним ножом…

— А может быть, вы просто плохо знали наследника? — К ярлам подъехал ухмыляющийся Огмис. Его глаза оставались холодными и внимательными. — Уверяю вас, принц себя еще покажет. И в самое ближайшее время.

— Тут что-то не так. — Хмурый Хёгни преградил вёльву дорогу. — При всем моем почтении… Если это принц Ахо, то кто же тогда сидит в кере у Лодброка? Кого мы схватили по вашему приказу?

Старец раздраженно дернул головой. Он не любил давать прямые ответы на прямо поставленные вопросы.

— Вам надо знать только, — процедил отшельник сквозь зубы, — что это наследник гиперборейского престола. Идите и служите ему.

Серебряного Листа с трудом довели до лошадей. Он потерял сознание, воины подняли свою счастливую находку в седло, крепко связали ноги под брюхом коня и повезли, поддерживая с двух сторон.

В лагере встретили известие о находке принца со смешанным чувством облегчения и печали. С одной стороны, именно его и искали. Теперь можно было ехать домой. С другой… лучше б он сгинул в этих снегах, атланский лизоблюд!

Серебряный Лист пришел в себя на третьи сутки. Он открыл глаза, болезненно прищурился и попытался повернуться. Первое, что ощутил беглец, был чистый запах собственного тела. Его, оказывается, помыли. И перевязали.

Драка с волками не прошла даром. Поворачиваться с боку на бок теперь было трудновато. Принц сдавленно закряхтел, и немедленно на этот звук из угла палатки повернулся какой-то рыжий, молодой, возившийся с травами. Он отшвырнул пестик, метнулся к кровати и выжидающе уставился в лицо Серебряного Листа.

— Привет, — сказал ему тот. — Твоя рожа мне знакома.

«Ну вот, — уныло подумал Лаге, — сейчас вспомнит, что я его оруженосец и вмажет мне как следует, чтоб быстрее шевелился!» Ему Огмис тоже не посчитал нужным объяснить происходящее. Сам юноша никогда бы не осмелился задавать вёльву вопросы. Он знал только, что сначала принял участие в похищении собственного хозяина, а потом старцы привезли нового — очень странного, — и терялся в догадках. О сыновьях Алдерика Лаге было известно нечто такое, о чем он боялся даже думать…

Между тем спасенный принц вовсе не собирался драться. Он мучительно теребил остатки памяти, вспоминая, где видел этого долговязого парнишку.

— Я Лаге, ваше высочество, — подсказал тот, — я вам служу.

— Ну, раз служишь, дай воды, — потребовал Серебряный Лист.

В это время полог шатра распахнулся и в палатку влетел Венсельм. Он был вне себя от восторга, что господин нашелся. Исчезновение наследника не сулило ему ничего, кроме внезапного окончания райской жизни. Те же заботы, та же кровь и грязь, как у других. Переносить такое было выше его сил.

— О мой прекрасный хозяин! — Юноша рухнул на колени у ложа принца и принялся покрывать звонкими поцелуями его забинтованные руки. — Говорят, вы сражались с волками. Вы герой! Герой! Это точно.

— Э-э-э, — с нескрываемым отвращением выдавил из себя Серебряный Лист. — Что ты меня лижешь? Я… я не люблю мальчиков!

Последние слова повергли в смущение не столько Венсельма, который не сразу понял их смысл, сколько Лаге. «Ну и ну! Кто бы говорил! — хмыкнул тот. — Для кого задница Венсельма — главная святыня мира?»

— Эй! — Принц забился в дальний угол кровати и натянул одеяло до подбородка. — Я, конечно, многого не помню, но если ты, смазливыи, так предан мне, как говоришь, то почему я вчера в поле видел рыжего, а не тебя? Ведь тебя не было среди тех, кто меня искал, не так ли?

— Но, — Венсельм обескураженно боднул головой: он не понимал ни тона, ни хода мыслей хозяина, — ведь вы сами всегда приказывали мне беречь кожу. Как же я выйду в такой мороз?

Серебряный Лист пожал плечами и тут же поморщился от боли в недавно перевязанных ранах.

— Вали отсюда, прыщ, — с досадой бросил он пажу. — Рыжий меня нашел, пусть он и останется, я ему доверяю.

Лаге, который вновь принялся перетирать сухие листья подорожника с паутиной, во второй раз выронил пестик. Впервые в жизни его заслуги поставили выше кривлянья Венсельма. «Если правда то, что говорит Огмис, здорово же шарахнуло хозяина! — подумал он. — Жаль будет, когда принц придет в себя».

— Я просил пить. — В голосе Серебряного Листа прозвучали властные нотки.

Лаге тотчас подал ему чашку. «Странно, — думал беглец. — А я еще считал себя каторжником!»

Все это — и повиновение окружающих, и богатая обстановка, и право командовать — было смутно знакомо ему. Как будто он обладал ими, но ненадолго лишился.

— Где мы?

— Недалеко от Ньорда, господин. Как только вы сможете ехать, тронемся в Асгард.

Ньорд? О да, Ньорд он помнит. Гнусная дыра! Они еще заставляли его рыть канавы! А вот Асгард — что это? Где находится?

Ничего этого вслух Серебряный Лист, конечно, не произнес. Вряд ли стоило смущать оруженосца своим беспамятством. Тут нужен кто-то постарше и поумнее. Словно в ответ на его мысли полог шатра откинулся и внутрь шагнул Огмис.

Он присел у складной деревянной кровати принца и положил ему руку на лоб. Пират инстинктивно стряхнул ее. Он не считал, что вёльв ему друг, и не хотел делиться с ним тревогами.

— Давай-ка ты расслабишься, — посоветовал старик. — Ляжешь обратно на подушки, закроешь глаза, а я расскажу тебе, что это за земля и почему здесь творится всякая чертовщина.

Серебряный Лист не возражал. Лишние знания не помешают, особенно в его положении.

— Это место зовется тропой Локки, — начал гость. — Был в древности такой демон. Люди боялись его и приносили ему в дар своих первенцев. Он то ли поедал их, то ли уносил с собой, никто не мог сказать точно. Но на время оставлял всех в покое. А потом приходил вновь, и вновь здешние жители должны были расплачиваться человечиной.

Принц прижал пальцы к вискам. Рассказ Огмиса был ему чем-то знаком, хотя он мог поручиться, что слышит о Локки впервые.

— У него были тысячи имен, и каждому он являлся под своим, — продолжал старец. — Но узнать его можно было легко, потому что он всегда требовал одно и то же. Как и другие существа его племени. Человеческая кровь питает их и придает силы для выживания в этом мире. Земля создана не для них, но они мечтают угнездиться здесь навсегда. Ибо то место, где они обитают постоянно, — настоящий ад.

Серебряному Листу стало жаль делиться землей с каким-то сбродом. Иногда при взгляде на ломкие волны океана или на зеленое море лесов, он думал: «Чуден мир!» И не знал, к кому обратить свое восхищение. Во всяком случае, не к богам — захватчикам, пришлецам, обжорам! Они, как жирные лемурийские торгаши, норовили обмануть простаков, подсунуть залежалый товар и заставить платить втридорога за сомнительные услуги.

— Миллионы лет назад, — продолжал Огмис, — колоссальное Зло было побеждено и сброшено с небес. Люди видели его в образе огромного раскаленного шара. Падая, он пробил землю как раз здесь, у макушки мира. Образовалась гигантская впадина, на дне которой Зло осталось погребенным навеки. Оно не может выбраться, но ворочается и стонет, мечтая о свободе. Из-за его дрожи происходят землетрясения, встают из океана волны величиной с горы, извергаются вулканы, унося тысячи жизней… Зло пленено, но не мертво. — Старик вздохнул. — Локки и другие ему подобные — лишь порождения той великой Беды, которая у нас под ногами. Сверху разлом накрыт ледяным панцирем. Молочное море — не более чем подтаявшая лужа на нем. А острова — песок и сор, нанесенный ветром. Но главный щит — люди. — Огмис пощипал бороду, раздумывая, следует ли говорить дальше. Но Серебряный Лист слушал внимательно, и вёльв решил закончить рассказ. — Наши предки были поселены здесь как стража. Их земли кольцом охватывали страшную впадину, не давая Злу вырваться наружу и поглотить остальной мир. А людям из внешнего мира — добраться до Зла. Каждый гипербореец несет на себе печать. Он охранник тюрьмы, к которой привязан так же крепко, как и заключенный. Он не может никуда отлучиться. Стоит одному звену выпасть, и цепь порвется. Мы невольники своей земли. Сознание этого невыносимо. Зло наблюдает за нами, Зло дышит на нас… Со временем мы все больше поддаемся ему. Постепенно люди забыли, зачем живут здесь, стали бояться и почитать порождений бездны. Давать все, чего бы они ни захотели. Только Алдерик смог воспротивиться, когда жертвы превысили мыслимые пределы. Как ему удалось прогнать старых богов и кто ему помог, он расскажет тебе сам. Если захочет.

А теперь поспи. — Рука старика легко скользнула по глазам принца. Веки сомкнулись, но принесенные сном видения не были приятны.

Глава III В ЧУЖОЙ ШКУРЕ

Король Алдерик сидел у окна, опустив подбородок на сцепленные руки, и молча смотрел во двор. Там полным ходом шли приготовления к Йолю. Слуги волокли котлы, женщины нагружали целые телеги медной посудой. Ее должны были отвезти на побережье и хорошенько отдраить, чтоб сверкала на зимнем солнце как золото!

В раскрытые ворота то и дело заносили вязанки хвороста, въезжали подводы с дровами и мороженой дичью. Даже до королевских покоев доносилось мычание, хрюканье, блеянье и кудахтанье. Накануне торжества весь дворец превращался в придаток кухни и скотного двора.

Йоль — самый веселый в мире праздник. Кушанья, подарки, награды. Песни, пляски, смех. Игры, выпивка, поцелуи. Ровно неделю Асгард будет стоять вверх дном, веселым карнавалом перетекая с улицы на улицу, из дома в дом. И если кто-то из жителей не побывает у конунга и не обменяет свои нехитрые гостинцы на золоченые яблоки и деревянных лошадок для детей, витые гривны и пестрые платки для хозяек, острые мечи и красные кожаные щиты для воинов — это будет расценено как вызов древним обычаям.

Народ любит Алдерика. Алдерик любит народ. На то и Йоль, чтоб хорошенько выпить! Можно высказать королю в глаза любое недовольство, и самое большее, что он тебе сделает, — двинет глиняной кружкой в лоб. Если не угодишь. А угодишь — подставляй горсти: серебро конунга на празднике льется рекой…

Так было прежде. Но не теперь. Король поморщился и отвернулся от окна. Ветер трепал его поседевшие волосы, заплетенные в две тугие косы у висков. За последний год он очень сдал. И хотя немного оправился после удара — снова обрел дар речи, а с ним и волю, — болезнь грызла его изнутри. Он ходил, опираясь на палку, и волочил ногу. Ясные прежде глаза затуманились и стали красными. Мало кто знал, что, оставаясь один, король почасту плачет.

Жизнь раздавила его, двадцатипятилетнее славное царствование закончилось катастрофой. Некому было оставить Ареас. Дея его предала. Сын от любимой жены, Атли, — слепой калека. Поддержка для души, но не для трона. Наследник Ахо — об этом негодяе Алдерик не хотел и думать! Пока отец был болен, умудрился подписать с Атлан невозможный, чудовищный мир — допустил их аж до Мидгарта!

Конечно, чуть только король смог говорить, он приказал разорвать договор. И атлан начали новую войну. Она шла тяжело и грозила Ареасу потерей западных территорий. Если б Алдерик мог тряхнуть стариной и повести войска в бой, как прежде! Он бы устроил для незваных гостей праздничный пир и досыта напоил их кровью пополам со снегом. Но старость ложится на плечи, как камень, и гнетет к земле грехами молодости. Сейчас некому возглавить воинов Ареаса, именно потому что когда-то он, Алдерик, сам отказался от сына. Своего первенца. Своего сокровища, которое украла Тиа-мин…

Тайна, открывшаяся конунгу под Туле, сводила с ума. У него был наследник. Такой, как мечталось. И он, этот наследник, стоял во главе вражеской армии. Командовал ею умело и храбро, как подобает истинному гиперборейцу. Но он до мозга костей принадлежал Атлан. Ненавидел родного отца и, наверное, питал презрение к Ареасу. Королю казалось, что хуже этого ничего не может быть. Но боги наказывают жестоко.

Прошлой осенью с вражеской стороны пришла весть: командующий атлан Мин-Акхан совершил самоубийство. Когда Алдерику донесли об этом, он на несколько дней снова лишился дара речи. Его сын оказался достойным человеком. Там, за большой зеленой водой, он страдал так же, как конунг здесь, и не нашел лучшего способа прекратить душевные муки, как утопиться.

Теперь Алдерик винил себя еще и в смерти своего ребенка. Не следовало отпускать его с поля боя под воротами крепости. Нужно было поговорить. Сделать попытку узнать друг друга… Но тогда между ними лежало столько ненависти! А теперь все уже слишком поздно.

Алдерик чуть не заплакал снова, забыв, что в зале, кроме него, есть люди. Сколько бы народу сейчас ни толпилось вокруг, конунг постоянно ощущал одиночество. Если бы Дея была рядом… Нет, она хуже всех! Она предала его, оскорбила, унизила! И опять в душе вместе с раздражением поднялась теплая волна нежности. Король давно простил принцессу, хотя не готов был в этом признаться.

Тоска по ней с каждым днем нарастала. Год назад она нужна была ему как женщина. Сейчас, когда Алдерик осознавал себя старой развалиной, — как дочь. Без нее у них с Атли не было семьи. Без нее кто пожалеет старого честолюбца и маленького калеку? Кто отстоит Ареас?

Мысль гласно признать падчерицу наследницей, вместо Ахо, давно приходила ему в голову. Разве он не конунг? Разве он не вправе сам выбирать, кому после него занять трон? Его родная кровь — Атли — будет провозглашен королем, а сестра нового владыки, Дея, станет регентом при государе, которого никто не принимает всерьез. У такого решения нашлось бы много сторонников.

Беда в том, что не меньше народу возмутится и поддержит претензии Ахо. Виданное ли дело — при здоровом законном наследнике мужского пола сажать на трон слепого ребенка и вручать власть женщине? Подобный шаг приведет к гражданской войне, что в нынешнем положении грозило Гиперборее катастрофой.

— Государь, государь! — раздался из угла голос Атли. Мальчик сидел там на ларе с праздничной одеждой и в компании скальда Звайнальда Тихие Струны разучивал новые песни. — Государь, братец едет!

Голос Атли прозвучал необыкновенно радостно, чего обычно не случалось при разговорах об Ахо. «Что это с ним?» — подумал Алдерик и вперил взгляд в окно. Действительно, вдалеке виднелось небольшое облачко. По пустому полю перед Асгардской крепостью двигался отряд всадников. Но отсюда невозможно было различить ни цвета их флажков, ни самих людей.

— Ступайте, — распорядился король. — Я хочу переодеться. И прогоните собак. Ахо их боится.

Слуги поспешили облачить конунга в нарядные одежды и пинками разогнали псов, возившихся у дверей с бараньей костью. Алдерик отобрал у оруженосца наборный пояс и хотел самостоятельно застегнуть его. Но уже привязанный к ремню меч оказался слишком тяжел для его руки и едва не стукнулся о камень. Один их пажей подхватил клинок в дюйме от пола.

Тем временем у ворот протрубили рога. Хриплыми, сорванными на ветру голосами гости предупредили о прибытии в столицу принца Ахо в сопровождении свиты. Не без удивления Алдерик узнал в кричавшем Бьерна Медведя. А приглядевшись, заметил среди ярлов Хёгни и даже двух вёльвов — небывалая честь для столь негодного наследника! «Переметнулись! — с горечью думал конунг. — Все оставляют меня, а я даже меч не могу на себе застегнуть».

скальд в последний раз ударил по струнам и отложил арфу.

— Подайте корону, — раздраженно бросил Алдерик и проковылял к резному деревянному трону. — Зовите придворных.

— В присутствии всего двора нет нужды, мой господин. — В зал уже проник Огмис. В своем сером плаще он напоминал просочившийся сквозь щель дым. У Алдерика сжалось сердце от тоскливого предчувствия. А вдруг они явились арестовать его? Свергнуть с престола, чтоб передать корону Ахо? Если вернейшие из ярлов изменили, то все возможно. Впервые в жизни конунг по-настоящему испугался.

— Отец, все в порядке. — Атли сел на ступеньки трона и доверчиво вцепился в похолодевшую руку короля. — Впусти их, здесь нет никого, кто хотел бы тебя предать.

«Бедный дурачок окончательно рехнулся, — подумал Алдерик. — Это Ахо-то не предатель?» Он в одно мгновение представил себе, как, изгнанный из дворца (вряд ли Ахо решится его убить), бредет по снежному полю в сопровождении слепого мальчика. Кто из них будет кому поводырем? «Дея! — мысленно взмолился Алдерик. — Дея, какой же я самолюбивый болван! Ты не позволила бы…»

— Государь, мой отец, мы пришли обсудить с вами горестную участь принцессы Деи. — Этот голос как будто принадлежал Ахо. И все же…

Конунг медленно поднял голову и уставился принцу в лицо. Тот стоял, как и подобает, на середине зала. Не дальше и не ближе. Его окружала плотная толпа спутников, очень странная, если принять во внимание присутствие в ней людей, которые Ахо терпеть не могли. Вроде Риульфа Берсерка, человека веселого, честного и абсолютно преданного.

— Государь, — продолжал принц, опустившись на одно колено, — мы, ваши верные слуги, находим, что год ссылки — слишком суровый приговор для молодой девушки, которая и виновата-то только в том, что по неопытности повела себя недостаточно строго…

«Недостаточно строго?» У Алдерика глаза полезли на лоб от удивления. Не было человека, который после высылки Деи позорил бы ее громче Ахо и так бурно радовался беде, в которую попала сводная сестра.

— Что я слышу? — выдавил из себя конунг. — Не вы ли, принц, уверяли меня, что Дея запятнала наше родовое имя несмываемой грязью?

На лице наследника промелькнуло удивление, которое не укрылось от глаз короля.

— Ваше величество, — прошептал приблизившийся к трону Огмис, — случились события, о которых вам следует знать. Около двух недель назад его высочество на охоте близ Ньорда упал с лошади и сильно ударился головой. С тех пор у него наблюдаются мысли и высказывания, несообразные прежнему поведению. Он даже совершил паломничество в Эгир к могилам предкам…

— Паломничество? — Король дернул щекой. — Дурная шутка, старый друг. Я знаю Ахо. Он большой хитрец и большой негодяй. Ему не удастся обвести меня вокруг пальца. А ну-ка говори начистоту, — он снова обернулся к принцу, — чего тебе здесь надо?

Прежде, когда Алдерик начинал сердиться, Ахо всегда отступал на шаг. Однако сейчас принц не смутился.

— Государь, нам всем нужно одно — возвращение принцессы Деи ко двору. Чего, надеюсь, желаете и вы. — Его голос звучал твердо, но без вызова. — Я готов исполнить ваше старое желание и вступить с ней в брак, чтоб объединить разные группировки знати: сторонников старых богов и ваших последователей, отец.

«Выходит, чтобы у меня появился достойный сын, его надо было в детстве колотить головой об стенку?»

— Ваша просьба — неожиданность для меня, — вслух сказал король. — Если паломничество к могилам предков просветлило ваш разум, я не могу этому не радоваться. Вы получаете мое разрешение отправиться на Руге к принцессе Дее, и если она согласится на ваше предложение, что вряд ли, — последние слова конунг произнес с мстительным удовольствием, — то можете вернуться с нею ко двору. Ее ребенка я не хочу видеть, но вы вольны оставить его при ней или даже признать.

Этим предложением Алдерик собирался уязвить сына, но, вопреки его ожиданию, Ахо даже бровью не повел.

— Взять в супруги плодную женщину для будущего конунга Гипербореи большая удача, — заявил тот. — Так всегда поступали по древним обычаям. Дея принесет большое потомство, и корень владык Ареаса укрепится. Конечно, я признаю ее дитя.

Из толпы придворных послышались одобрительные возгласы. Жители Ареаса любили детей и признавали законными их всех. В свое время именно нежелание гиперборейцев расставаться с первенцами и послужило причиной ненависти к старым богам.

— Ты получил мое разрешение на все, — бросил Алдерик. — А теперь ступай, мне надо подумать.

Принц поклонился и, отчеканив: «Не смею задерживать ваше величество», — двинулся к выходу. На лестнице его догнала одна из охотничьих собак отца и, весело потявкивая, принялась лизать руку. Наследник машинально потрепал ее за ухом и скрылся из виду.

Алдерик не отрываясь смотрел ему вслед. «Это не Ахо. — Мысль пришла сразу и, вместо тревоги, вызвала облегчение. — Но тогда кто?»

— Как я себя держал? — Серебряный Лист повернулся у медной начищенной тарелки зеркала и помял пальцами шрам на подбородке. Раны от волчьих зубов еще доставляли ему серьезные неудобства, но в целом и ходить, и ездить верхом он уже мог. Раздражала только располосованная физиономия. С такой отправляться на свидание к невесте?

После встречи с Алдериком им почему-то владело ощущение веселья. «Кажется, этого принца Ахо мечтал придушить даже родной отец! — думал бывший пират. — Что же он такое делал, если самые простые слова от его имени вызывают у всех столбняк? Вот этот рыжий, Лаге, вздрагивает всякий раз, когда я говорю «спасибо». А папаша чуть под трон не наделал от удивления, стоило мне предложить вернуть девчонку из ссылки. Сдается, наследничек был тут у всех гвоздем в заднице!»

— Огмис, я спрашиваю, все прошло как надо? — Серебряный Лист обернулся к старцу, сидевшему у него в комнате на низком складном стуле. — Хочу напомнить наш уговор: я корчу из себя Ахо, вы возвращаете мне память.

— Не все сразу. — Вёльв утвердил подбородок на палке и внимательно разглядывал новоявленного принца. — А вам идут вещи наследника.

— К черту его вещи! — взвился разбойник. — Я заказал себе новые. Ненавижу обноски! Чужое имя, чужие рубашки, чужая невеста! Мне нужно узнать, что было моим?

— Всему свое время, — спокойно парировал Огмис. — Осваивайтесь пока. Вам нужно доказать королю, что вы — это вы. Склонить Дею к замужеству. Это непросто, учитывая, что они с Ахо ненавидят друг друга. И наконец, убедить всех, что наследник действительно изменился… Вот тогда и поговорим о памяти.

— Но хоть что-то, — взмолился Серебряный Лист. — Вы требуете почти невозможного, а сами не желаете поделиться ничем.

— Ну хорошо, — смягчился старик. — Кое-какие воспоминания перед встречей с Деей вам не грешно будет освежить, — Он указал Серебряному Листу на плотный шерстяной коврик. А когда принц опустился на пол, вёльв коснулся его лба.

На этот раз картина не была яркой. Темнота шатра. Сполохи костров за стенкой. Слабое, жалобное подергивание белого как снег тела на цветных подушках под ним. Было ли хорошо? Вряд ли. Им владело мстительное желание кому-то что-то доказать. Женщиной — испуг и торопливое возбуждение… Это и была принцесса Дея? Он что же, видел ее раньше? В одном Серебряный Лист был уверен: показанные Огмисом образы прошлого принадлежали ему, и никому другому. Возникло болезненное узнавание. Без знания, даже без особой надежды когда-нибудь вспомнить все до конца.

— Женщина, с которой вы вскоре встретитесь, — вздохнул вёльв, — самая достойная из дочерей Ареаса. Жаль, что ей в жизни не выпало ни минуты любви. Только долг. Ничего, кроме долга.

«Жуткое, должно быть, создание, — хмыкнул про себя Серебряный Лист. — На Атлан жрицы тоже все время твердили о долге, забирая моих детей…» Он схватился руками за голову, словно стараясь удержать неизвестно откуда пришедшую мысль. Никаких подробностей не было. Только яркая, как вспышка света, картинка. И ничего больше, что могло бы прояснить, откуда она взялась.

Огмис смотрел на него хитро прищурившись.

— Вашему высочеству вредно много думать. Память вернется сама. Она уже начала пробивать стену. Потребовалось лишь малое усилие с нашей стороны…

«И очень большое с моей», — с горечью подумал принц.

— В любом случае поторопитесь. — Старец поднялся. — Конунг хочет видеть Дею на празднике Йоля. Завтра вы отправляетесь на Руге.

— А вы разве не будете сопровождать меня? — Серебряный Лист не стал бы уверять, будто компания старцев ему приятна. Но и соваться к падчерице Алдерика без Огмиса, который умел всем доходчиво объяснить, что за дивная метаморфоза произошла с Ахо, не хотелось.

— У нас и здесь полно дел, — фыркнул вёльв. — Учитесь действовать один. При встрече с Деей мы вам только помешаем.

Принцесса Дея пеленала младенца, когда ей доложили о прибытии на остров принца Ахо со свитой. Молодая женщина поморщилась. И почти тут же, почувствовав настроение матери, забил ножкой и закричал маленький Анкхат. Так, по-гиперборейски, звучало имя Акхана — «железный камень». Или «камень с небес». Небольшие куски оплывшего метеоритного железа встречались на островах повсюду. Считалось, что они оберегают от несчастий.

Принцесса назвала своего первенца в честь единственного мужчины, которого познала. Оставшись в ссылке одна, на крошечном островке, она постепенно соединила свою любовь к Алдерику с образом странного атлан, так похожего на короля Гипербореи. Теперь для нее это был один человек. Недавно берегов Руге достигла грустная весть о его гибели. Принцесса почувствовала боль так остро, как если бы умер Алдерик. Она подошла к колыбельке Анкхата и долго стояла над ней, не слыша, что ребенок надрывается от крика. Он всегда ощущал состояние матери. Как теперь.

Визит Ахо неприятно удивил затворницу. Накинув длинный темно-синий платок из тонкой шерсти и укрепив его широким золотым обручем, принцесса поспешила на пристань. Там уже собралась ее маленькая свита. Всего двадцать человек жили с ней на Руге, вели хозяйство в усадьбе и охраняли от напастей. С Ахо прибыло не менее пятидесяти воинов. Два длинных драккара с лошадиными головами на носах причалили к берегу и скинули на песок деревянные сходни.

Ахо появился первым. При виде его фигуры Дея, как всегда, испытала чувство обманутой радости. Это тело, это лицо, эти руки и этот голос принадлежали не ему. Они были неотъемлемой частью людей, которых она любила. Один из них умер. Другой при смерти. А он все живет — в ус не дует — и скоро станет царствовать!

Что тогда ожидает Дею и ее ребенка? Подобные мысли часто приходили молодой женщине в голову. Она надеялась, что Ахо забудет о бедной родственнице в ссылке. Тогда им с Анкхатом удастся выжить — незаметно для всех.

Выходило иначе. Визит наследника ясно говорил об обратном.

— Прекрасная дама не рада мне? — услышала она голос, от которого готова была сбежать на край света. Странно, в нем не было характерных издевательских интонаций. Но теперь он еще больше походил на голос конунга, и принцесса особенно остро чувствовала подмену.

— Дорогой брат, — она поклонилась, коснувшись пальцами деревянного настила пристани, — ваш приезд — большая честь для меня, бедной изгнанницы. Не привезли ли вы вестей о здоровье нашего отца, государя Ареаса?

— Конунг плох, — коротко ответил принц. — Он просит вас прибыть ко двору, как можно быстрее.

Сердце Деи сжалось.

— Для прощания?

— Нет, государь зовет вас отпраздновать с ним веселый Йоль. — Гость взял принцессу за руку и, развернувшись, повел от причала к дому. — Будем надеяться, не последний Йоль в его жизни.

Дея отстранилась и внимательно посмотрела в лицо Ахо. Ни во взгляде, ни в манерах спутника она не чувствовала подвоха, но это только еще больше пугало ее.

— И он послал ко мне вас? — с сомнением спросила женщина. На ее лице ясно читалось: «Не пытайся обмануть меня, негодяй. Я не верю ни одному твоему слову».

Вместо того чтобы оскорбиться, как обожал Ахо, гость запрокинул голову и звонко рассмеялся. «Ну и навел же этот дурень на нее страху! Вот-вот вцепится мне в морду от испуга!»

Не понимая причин его веселья, Дея отстранилась еще дальше и тревожным взглядом окинула толпу воинов, выгружавшихся на берег. В прежние времена, когда она была в милости, принцесса не задумываясь выставила бы сводного брата с острова. Пусть плывет куда хочет! Но теперь выходило: Ахо со своими людьми просто оккупировал берег. Их больше, они сильнее, и Дея вынуждена демонстрировать непрошеным гостям любезное обращение. В противном случае ей и ее ребенку не поздоровится. Наследник способен на все.

— Дорогая сестра, — сказал Ахо мягко. От этой вкрадчивости у принцессы кошки заскребли на душе. — Я вижу, вы удивлены, огорчены и напуганы моим приездом. Напрасно. Ни я, ни мои люди не причиним вам вреда. Мы отдохнем пару дней, подлатаем корабли: плавание по Молочному морю в это время года не шутка. А вы пока соберетесь. И тронемся в обратный путь к Асгарду. Ребенка возьмите с собой, на Руге вы больше не вернетесь.

«Он пытается захватить меня в плен, — мелькнуло в голове у Деи. — Меня и моего сына. Увезти с острова и убить. Нет никакого приказа от Алдерика. Конунг не простил меня, не звал на праздник… Вот в чем хитрость!»

Она в панике оглянулась по сторонам. Вокруг них с Ахо плотным кольцом стояли его воины. «Что же делать? Куда бежать? Остров маленький, голый. Не спрятаться…»

Между тем гости уже вступили в усадьбу. Она состояла из длинного одноэтажного дома, сложенного из сосновых бревен, и множества низких хозяйственных построек под дерновыми крышами. Камня здесь было явно больше, чем дерева. Руге — размером с кулачок — продувался со всех сторон. Серебряный Лист представил, как, наверное, страшно здесь в зимние шторма, когда на крошечный клочок суши идут высокие ледяные волны. Ему показалось немилосердным ссылать сюда молодую женщину с ребенком.

— Хотелось бы взглянуть на моего племянника, — улыбнулся принц. — Надеюсь, он здоров?

Это было последней каплей.

— Нет! — закричала Дея, метнувшись к двери в детскую. — Гнусный предатель! Я знаю, что ты задумал! Убей меня здесь! В моем собственном доме! Пусть люди видят, что ты за человек!!!

«Огмис предупреждал, что с ней будет трудновато», — подумал Серебряный Лист. Он сокрушенно вздохнул и сел на лавку в углу комнаты. Когда ему надоело слушать, как она орет, принц со всей силы хватил кулаком по столу и гаркнул:

— Уймись, женщина! Если б я хотел вас убить, то нанял бы морских разбойников. Разорили усадьбу, и дело с концом. Кто на меня подумает?

Дея подавилась словом.

— Не блажи, — продолжал гость. — Собирайся. Король хочет, чтоб я взял тебя в жены и усыновил твоего ребенка. Так и будет.

Он не знал, что ей еще сказать. Опротивело ломать комедию. Трудно придумать что-нибудь глупее, чем уверять эту насмерть перепуганную девочку, будто он — изменившийся Ахо.

В это время в детской послышался удар ставни и стук посыпавшейся на пол слюды. Дея обернулась — даже с порога комнаты было видно, что люлька пуста. Женщина секунду смотрела на нее расширившимися от ужаса глазами, а потом издала вопль такого высокого тембра, что у Серебряного Листа заложило уши.

Он кинулся к узкому окошку. Сквозь деревянную решетку с частыми ячейками было видно, как от дома вприпрыжку удаляется сухая черная фигура. В ней принцу почудилось что-то знакомое.

— За ним! — взревел он и опрометью бросился на улицу.

Окна детской выходили на заднюю сторону усадьбы. Туда, где хозяйственные постройки вплотную примыкали к серой каменистой гряде, тянувшейся вдоль моря. Черный человек со свертком в руках бежал туда. Он далеко опередил своих преследователей, которым пришлось сделать крюк вдоль бревенчатого частокола. Размахивая мечами и секирами, они неслись за похитителем, но тот достиг берега раньше них и скрылся за камнями. Через несколько минут они увидели, как из-за скал показался нос длинной черной ладьи. Это была быстроходная атланская кера, неизвестно как заплывшая в здешние места.

Серебряный Лист опомнился первым.

— На пристань! — скомандовал он.

Только что причалившие драккары отвалили, недовольно поскрипывая еще влажной обшивкой бортов. Весла в уключинах заходили со стоном мокрого дерева. Пока суда отчаливали, пока разворачивались, пока брали курс, черная атланская ладья успела оторваться на значительное расстояние. Однако гиперборейцы были покрепче, чем гребцы атлан, и привыкли ходить в холодных водах зимнего моря. Разрыв с каждой минутой сокращался.

Вскоре Серебряный Лист с мстительным удовольствием констатировал, что до чужого корабля рукой подать. Похититель стоял на его носу и ухмылялся. С близкого расстояния принц хорошо видел его лицо — темнокожее, с синими губами и крючковатым носом. «Тикаль!» Мгновенное узнавание поразило Серебряного Листа. Жрец, кажется, тоже узнал его, несмотря на то, что акалель был облачен в одежду Ахо.

— Ты жив? — закричал он по-атлански, — Но тебе и здесь не уйти от проклятия! Твое семя погибнет! — С этими словами он вытянул над водой сверток и с силой тряхнул им.

Голенькое красное тельце выскользнуло из тряпок, а сами они размотались по ветру, как флаги. Серебряный Лист не мог отвести взгляд от желтого пятна на одной из пеленок. Истошный вопль с заднего драккара вывел его из оцепенения. Дея не осталась в усадьбе, никто не посмел согнать принцессу с борта. Ее ребенок — ее право.

Увидеть, как твоего сына, словно сор, выкидывают в ледяную воду, — врагу не пожелаешь! Обо всем этом Серебряный Лист не стал даже раздумывать. Его драккар от черной ладьи отделяло каких-нибудь локтей двадцать.

— Обстреливайте их из луков! — приказал он и, вскочив на бортик, прыгнул в море.

Ощущение было не из приятных. Словно с тебя заживо содрали кожу. От корней волос до пяток принца обожгло холодом. В первое мгновение он зажмурил глаза, но потом заставил себя их открыть. К счастью, день был тихим и море не трепал ветер. Стылая вода прозрачна, как стекло. Серебряный Лист прекрасно видел и черное дно ладьи, и собственные руки, вытянутые вперед, и понижающееся песчаное дно. Благодаря серовато-белому песку он и заметил ребенка. Чуть дальше были камни, водоросли. Упади младенец туда, и его бы уже никогда не нашли.

Серебряный Лист почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он сделал еще несколько мощных гребков и схватил ребенка за ногу. Мальчик показался ему очень тяжелым. Вынырнув на поверхность, принц огляделся по сторонам. Черная ладья похитителей горела. Гиперборейцы обстреляли ее подожженными стрелами. В ответ беглецы тоже осыпали противников пернатой смертью. Но тяжелые луки северян были дальнобойнее, а атланские стрелы падали в воду, не долетая до драккара.

Отплевываясь, Серебряный Лист поплыл в сторону своих, но через секунду снова был вынужден нырнуть. Несколько стрел просвистели у него над головой, а потом взрезали волну. У пловца не хватало дыхания. К тому же грести приходилось левой рукой и ногами. В правой он держал ребенка. Честно говоря, принц не был уверен, что младенец жив. К счастью, борт драккара был уже недалеко. Серебряный Лист набрал в легкие воздуха, ушел на глубину и позволил себе подняться, только проскользнув под дном гиперборейского корабля. С другой стороны стрелы не могли его зацепить.

Одно из весел погрузилось в воду. Пловец вцепился в него свободной рукой и обвил ногами. Так его вытащили на палубу. Вокруг слышался шум, крики обступивших принца воинов. У него забрали ребенка, принесли фляжку «жженки», стали стаскивать мокрую, облепившую тело одежду, забыв о почтении к «высочеству», удивленно хлопали по плечам. Стоявшие по правому борту продолжали стрелять.

— Черного взять живым, — прохрипел принц. Голос у него оказался низким и сдавленным. Он чувствовал, что совершенно закоченел и теряет сознание.

Его опрокинули на доски палубы и стали в десяток рук растирать, пока не поздно. Судя по булькающему плачу где-то за спинами воинов, ребенка тоже терли, не давая умереть. Голова Серебряного Листа шла кругом, глаза закатились, и вскоре он перестал слышать хоть что-нибудь.

Дея шила у окна. Костяная иголка быстро мелькала в ее пальцах. Она методично вытряхивала клубочки цветных ниток или вылавливала бисеринку из плетеной берестяной коробочки. На подоконнике перед ней громоздилась гора до странности маленьких рубашечек и колпачков с завязками, точно принцесса обшивала целое королевство гномов.

Эта картина была первым, что Серебряный Лист увидел, когда открыл глаза. Несколько минут он не шевелился, наблюдая за молодой женщиной. Было что-то особенно трогательное в серьезном выражении, с каким она рассматривала распашонки. Брови сосредоточенно сдвинуты, нижняя губа прикушена. Принцесса казалась вылепленной из снега. Даже голубизна глаз не была яркой — зимнее небо над фьордами. Робкий румянец — отсвет зари короткого северного дня.

Серебряный Лист поймал себя на том, что любуется дочерью Алдерика. Действительно, есть что любить. Он понимал конунга. Но вот что ненавидел в ней Ахо? Со стороны она производила впечатление совершенно безобидного существа.

Принц пошевелился. Женщина обернулась на скрип кровати и потянулась к нему.

— Ты пришел в себя… — Она испытывала явную неловкость и с трудом подбирала слова. — Прости меня, я думала о тебе плохо…

— Ребенок жив? — оборвал ее принц.

— Да… К счастью.

— А этот, черный? Ну, похититель? Тикаль. Кажется, его зовут Тикаль. — Серебряный Лист облизнул сухие губы.

— Он во дворе, — поспешно ответила женщина. — Твои люди посадили его на цепь…

— Я долго тут провалялся?

— Трое суток.

Принцесса казалась ему ученицей, отчитывавшейся перед строгим учителем. Не знала, куда девать руки, то и дело поправляла косу. Интересно, где при такой застенчивости она нагуляла ребенка?

— У меня был жар? — Его интересовало, бредил ли он.

Но Дея покачала головой:

— Нет, просто глубокое беспамятство.

— Я ничего не говорил?

Она помолчала. Потом на ее губах зажглась странная, отстраненная улыбка.

— Ты говорил на атле… Но я почти забыла этот язык.

Догадывалась ли она о чем-нибудь, осталось для Серебряного Листа тайной. Во всяком случае, никак этого не обнаруживала. Только, не отрываясь, смотрела на золотой перстень с медвежьей головой, украшавший мизинец принца.

— Ты хотел взглянуть на малыша. — Дея встала. — Думаю, в воде тебе это вряд ли удалось.

Она вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с ребенком на руках. Как ни странно, он даже не кашлял.

— Похоже на чудо. — Серебряный Лист приподнялся на локтях и попытался изобразить интерес. Маленькие дети все на одно лицо. Орут, дуют в пеленки и сосут палец. Что тут смотреть? Но женщины всегда находят в них какие-то отличия.

— Дай дяде ручку, — ласково сказала принцесса и, вытащив из пеленок крошечный кулачок своего малыша, протянула ребенка Серебряному Листу. — Ты, кажется, его боишься?

Пришлось взять мальчишку на руки и даже повертеть, чтобы заверить ее в своей храбрости. Принц сунул ему в ладонь палец, в который карапуз самозабвенно вцепился.

— Как ты стрижешь ему ногти? — из вежливости спросил Серебряный Лист. — Такие маленькие. Не боишься палец отрезать?

Дея немедленно пустилась в объяснения, из которых принц понял, что жизни ребенка ничто не угрожает. Пальцы будут целы, а уши вымыты.

— Так ты согласна вернуться в Асгард и выйти за меня замуж? — прервал он поток ее излияний.

Молодая женщина запнулась.

— Раз так хочет конунг… — выговорила она, глядя в пол. — С моей стороны было бы величайшей неблагодарностью…

— Хорошо. — Серебряный Лист не дал ей договорить. — Значит, мы выезжаем, как только я немного приду в себя. У тебя в усадьбе есть хлев или сарай, достаточно удаленный от жилых построек? Похититель хотел убить твоего ребенка, и я позову тебя посмотреть на казнь. Но не разрешу присутствовать при допросе.

Дея понимающе кивнула. Ее ли дело мешать мужчинам?

— Я вижу, ты все еще кормишь? — Серебряный Лист невольно задержал взгляд на тяжелой, налитой молоком груди принцессы. Та сделала неловкий жест, стараясь закрыться платком. Он опустил глаза в пол. «Черт!» Почему эта дикарка волнует его? Добро бы принарядилась и старалась понравиться гостю. Так ведь нет. Его притягивал именно домашний беспорядок ее платья. Выбившиеся из-под платка волосы, руки без перстней, нежный кусочек шеи в неглубоком вырезе воротника. И особенно грудь — чересчур тяжелая для такой хрупкой, изящной девушки. Он на мгновение представил, как Дея кормит сына, и испытал быстрое безотчетное возбуждение. Даже пришлось зажать одеяло ногами, чтобы принцесса ничего не заметила. — Словом, незачем кормящей женщине глядеть на все это, — заключил Серебряный Лист, чувствуя, как покрывается испариной.

Пунцовая от смущения Дея поспешно закивала и выскользнула из комнаты. Дежуривший у двери оруженосец принес одеваться.

Лаге испытывал любопытство. Он столько раз видел, как принц Ахо мучает людей, привезенных ему Тикалем. А теперь… его высочество собирался опробовать навыки палача на самом маге. Странное будет зрелище!

Сам оруженосец все эти три дня старался не попадаться колдуну на глаза — наведет порчу. В глубине души он был уверен, что остальные обитатели усадьбы — не жильцы. Гиперборейцы бессознательно жестоки, как дети. Они называли похитителя «собакой» и поступали с Тикалем как с животным. Когда горящую черную ладью взяли, маг бегал по корме, не в силах решиться прыгнуть в воду. Из его плеча и икры торчали стрелы. Возможно, жрец и покончил бы с собой, но не успел. Кто-то из воинов накинул на него петлю прямо с драккара, притершегося бортом к ладье. Под общий свист и хохот Тикаля сдернули с корабля, проволокли локтей десять по студеной водице и втащили на гиперборейский борт. Воины с опаской таращились на лысого, черного, по их понятиям, человека, больше всего напоминавшего в своем обвисшем плаще из перьев грифа мокрую облезлую ворону.

— А ну посадите эту куколь в мешок, — потребовал Бьерн Медведь, командовавший вторым драккаром. — Доставим принцу.

Лаге удивляло, как быстро все эти люди, еще месяц назад на дух не переносившие Ахо, теперь приняли наследника и исполняли его приказы. Плавание до Руге было нелегким. Когда надо, принц садился на весла, ставил вместе со всеми тяжелые кожаные паруса, лежал на руле, а это занятие не для слабых. В минуты отдыха кидал кости, шутил, легко отдавал проигрыш, а когда ему везло, по-детски радовался удаче. Спал на палубе в тюленьем мешке, ни разу не потребовал есть или пить в неурочное время. Лаге уже не говорит — мыться или умащиваться благовониями.

В глубине души оруженосец был уверен, что человек, привезенный Огмисом под Эгир, не его прежний хозяин. Тот сидит себе под замком в усадьбе Лодброка и ожидает решения своей участи. Потому-то юноше и любопытно было поглядеть, как его высочество допросит Тикаля. Обычно наследник наслаждался чужой болью, она дарила ему самому облегчение. Казалось, демоны, раздиравшие когтями душу принца, унимались на время и оставляли его в покое, кидаясь на новую жертву.

Воины оттащили Тикаля в хлев на дальнем конце кера. Никто из обитателей усадьбы не пошел туда. Когда колдуна волокли на цепи мимо жилых построек, все отворачивались и плевали через плечо. Детей подальше от греха загнали в дом.

Через некоторое время на пороге появился принц. Лицо его выражало досаду. С минуту он постоял на крыльце, потом вздохнул, видимо смирившись с неизбежным, натянул перчатки и зашагал к сараю. Лаге было последовал за ним.

— А тебе, рыжий, чего там надо? — враждебно насупился наследник. — Паленого мяса не нюхал?

Оруженосец заверил, что очень даже нюхал и не имеет желания нюхать вновь.

— Но я полагал, что мой долг сопровождать вас.

— Иди погуляй, — бросил принц. — Невеселое это дело.

Дверь хлева за ним хлопнула. Сквозь щели между досками можно было рассмотреть красноватые огоньки пламени. Воины разложили на полу костер в низком открытом очаге из круглых камней и разогрели кузнечные клещи. Других инструментов для пытки здесь не было. Затем гиперборейцы по одному покинули сарай и, отойдя на почтительное расстояние, уселись на пологом холме, чтоб хорошо видеть хлев и в любой момент вернуться по зову хозяина.

Какое-то время все было тихо. Потом послышался сдавленный крик, который принадлежал не Тикалю, как ожидали все, а принцу. Воины повскакали с мест и бросились к сараю. Лаге медленно побрел вслед за ними. Чего-то подобного он и ожидал. Проклятый колдун обвел-таки наследника вокруг пальца!

Когда двери хлева распахнулись, глазам собравшихся предстало странное зрелище. Его высочество сидел на земле скорчившись и обхватив голову руками. А черный уродец как был подвешен к балке, так и висел, раскачиваясь на цепях и горланя во все горло:

— Тебе не уйти от самого себя, акалель! Белые черви пожрут твою душу!

Впрочем, орал он на атле, и его никто не понял. Медведь осмелился дотронуться до плеча принца. Тот вздрогнул, как от удара, повернул к ярлу свое бледное перекошенное лицо и выдавил:

— Это не должно жить.

Его слова были восприняты как приказ. Воины немедля отвязали Тикаля от балки, выволокли во двор и прямо у двери пустили мечи в ход. Гиперборейцы верили, что сила колдуна — в языке. Поэтому через минуту маг уже давился кровью, глядя на красный кусочек плоти, втоптанный в землю у его ног. Потом северяне вырезали «поганому атлан» Кровавого Орла. Спина мага была раскроена, ребра оттянуты вперед в виде крыльев, а легкие вытащены наружу. Мычащего от боли и ужаса жреца вздернули на высоченный кол и оставили подыхать.

Такая смерть в Гиперборее не полагалась никому. Кроме колдунов. Торопливость расправы навела Лаге на мысль, что принц боится, как бы Тикаль не сболтнул лишнего.

Единственные слова, которые наследник бросил, уходя от костра, были:

— Если б я мог вспомнить сам…

Они не сулили ничего хорошего. «Если Ахо — это все же Ахо, — размышлял оруженосец, — то Тикаль мог порассказать ему кое-что об их общих делах. Вот нашего хозяина и скособочило! Ни один человек не вынесет таких откровений о себе».

Но принц искал в памяти подтверждения совсем иным событиям.

— Ну падаль, — сказал он, оставшись с колдуном наедине и беря щипцы в руки, — отвечай: зачем тебе понадобилось воровать ребенка? А то пожалеешь, что появился на свет.

Вместо ответа связанный маг зашелся хриплым хохотом и провозгласил на чистом атле:

— Скорее, Мин-Акхан, пусти в ход железо. Вырви мне язык. Ты всегда хотел это сделать.

Произнесенное имя показалось Серебряному Листу знакомым. Оно будило какие-то чувства.

— Ты знаешь меня? — озадаченно спросил он.

Пленник снова зашелся кашляющим смехом.

— Знаю ли я тебя? Принца Победителя? Сына Солнца?

— Что ты несешь? — Серебряный Лист покрепче перехватил щипцы. — Сейчас узнаешь, как потешаться надо мной. Зачем украл ребенка?

— Затем, что все твои дети должны умереть, — отчеканил жрец. — Так приказали бессмертные. Их слово — закон. Они наши учителя и наставники. А ты восстал против них. Мало ты начудесил в Атлан? Теперь бежал сюда и думаешь спрятаться? — Тикаль раскачивался на цепях, как на качелях. — Но скоро они вторгнутся в Гиперборею, прорвут защиту и доберутся до своего — того, что спит в ледяной впадине на дне моря. Все, что им нужно, они забирают, как забрали твоих первенцев.

— Ты меня с кем-то путаешь, чучело! — рассердился принц. — Кто такие они?

— Белые черви! Белые черви! — исступленно завопил Тикаль. — Боги иных земель. Они играют нашим миром, как тольтеки кожаным мечом. И ставка на голову проигравшего! В проигрыше всегда люди. Глупец, неужели ты этого еще не понял?

У принца возникло двойственное ощущение. С одной стороны, все, о чем говорил Тикаль, было ему смутно знакомо. С другой стороны, впервые за последнее время он испытал острое нежелание вспоминать. В бреде колдуна была какая-то большая, отталкивающая правда. Серебряный Лист чувствовал ее, но не мог нащупать до конца.

— Зачем я понадобился твоим богам? — недоверчиво спросил он, откладывая остывшие уже щипцы.

— Зачем? А то ты не помнишь, как отказал им в пище? Как разрушил недра горы Туудум, откуда они черпают металл для своих железных птиц? Как обезглавил на пирамидах в Ар Мор их слуг и помощников? — Лицо жреца сжалось в плаксивую маску. — Мы думали: ты погиб. Покончил с собой. Но нет, тебе на роду написано разрушить Великий Остров. Все твое тщеславие! Нежелание принять богов такими, какие они есть.

— Принять тех, кто норовит все разнести вокруг себя? — возразил принц. — Выпотрошить горы, напиться крови и улететь на своих серебряных блюдцах за изогнутый край вселенной?

— Глупец, — повторил Тикаль, — боги вовсе не стремятся разрушить Землю. Наоборот, мир для них — огород, который они старательно возделывают, чтобы получать пищу. Они едят людское страдание: боль, слезы, кровь… Наши чувства ничего не весят здесь, а там, у них, они благоуханны и жирны, как барашек на вертеле.

— Почему бы им не есть что-нибудь другое? — с легким отвращением спросил принц.

— Радость, смех, любовь? — издевательским тоном передразнил маг. — Кто же платит за радость? От радости человеку и так хорошо. А боги платят дорого: они учат нас строить храмы и корабли, исчислять бег времени по звездам, приносят на своих дисках более совершенное оружие и забирают детей учиться премудрости. Ты не захотел отдать первенцев, и тебя наказали. «Это не должно жить» — таков их приговор. Твои дети не возрастут на тучных нивах иного мира. Не вернутся к людям пророками. Не станут говорить от имени богов. Их просто-напросто съели за твое здоровье!

Жрец захлебнулся последними словами, потому что принц, отшвырнув клещи, изо всей силы впечатал ему кулак в зубы. Послышался характерный треск, и на земляной пол закапала кровь.

— О тебе говорили, что ты благороден, Мин-Акхан. — Тикаль выплюнул два выбитых зуба. — Но на самом деле ты трус. Носишь чужую шкуру, прикидываешься Ахо и боишься заглянуть в собственное вчера. Ты атлан, атлан до мозга костей. Жестокий и свободный, как все мы. Ты погубишь и тех, кого ненавидишь, и тех, кого любишь. Вспомни свои сны, если не веришь мне на слово.

Это был удар ниже пояса. Акхан издал долгий хриплый вой и сел на землю. Разбуженная Тикалем память с необыкновенной ясностью выхватила картинку геройств акалеля в Лабиринте, закончившихся бесславными муками на железном столе богов. Дети в сопровождении длинных плоских фигур уходили от него по световому коридору, а он не мог их остановить.

Принц завыл снова, и на этот раз на его зов сбежались люди.

— «Это не должно жить…» — повторял он.

Испуганные воины избавили своего господина от необходимости слушать Тикаля дальше.

Глава IV ЙОЛЬ

Корабль резал носом стеклянную воду. Пока стояли тихие дни, надо было торопиться. До Асгарда не рукой подать, а зимние шторма — вот они, за любой горой белого как сахар льда, плывущего по морской глади. Подул ветер — и прощай…

На горизонте еще некоторое время маячил силуэт усадьбы, а над ней — страшный кол с казненным колдуном. Мнилось, он посылает вслед уплывающим немые проклятия.

Весла проламывали тонкую корочку, которая уже успела прихватить воду. Она была слишком слабой, чтобы стать препятствием для драккаров. Но если мороз начнет крепчать, корабли застрянут посреди моря надолго.

Женщины плыли на втором судне. Для них разбили на палубе широкую палатку из оленьих шкур. Кроме Анкхата были еще дети. Человек пять. Их держали внутри, спасая от холода двумя железными жаровнями с углями, задвинутыми под полог. Кто-то из взрослых постоянно находился рядом. Иногда это была Дея.

Серебряный Лист с первой ладьи часто оглядывался назад, ища глазами ее фигуру в длинном огненно-рыжем плаще. По мнению принца, лисий мех шел молодой женщине, добавляя ее лицу недостающих красок. Бьерн Медведь только покряхтывал, бросая на них многозначительные взгляды. Трудно было вообразить, что эти двое не то что сойдутся, хотя бы поплывут куда-нибудь вместе. А вот ведь выходило, как Огмис сказал: совсем другой человек.

Далеко от берегов драккары не уходили. Когда крошечный Руге стал таять в белесой дымке, принц видел, как стоявшая у борта Дея краем плаща вытирала глаза. Наверное, она плакала и в тот день, когда ее привезли сюда. Человек не любит, чтобы в его жизни что-то менялось. Мог ли он поручиться, что перемены, принесенные им Дее и ее сыну, — к лучшему? Если то, что рассказал полусумасшедший колдун, правда, то он и есть отец ребенка?

Верилось в это с трудом. Чужая женщина. Чужой, неизвестно откуда взявшийся младенец. После убийства мага принц бесцельно брел по керу. Возле птичника он наткнулся на Дею с Анкхатом на руках. Налетел на них, как слепой. Женщина удивленно вскинула глаза, сделала шаг назад и обязательно споткнулась бы, если б Серебряный Лист не удержал ее за локоть.

Мгновение они смотрели друг на друга. Лицо у принца было черным.

— Они придут и сюда, — сказал он, как если бы Дея могла его понять.

— Они давно здесь, — почему-то очень спокойно возразила та. — Главное, чтоб мы не соглашались открыть им дверь.

— Они ее взломают, — вздохнул принц, поддаваясь на соблазн поверить, будто собеседница говорит о том же.

— Главное — не соглашаться, — повторила женщина.

Странная она, эта Дея. С виду тихая, застенчивая, с извиняющимися интонациями в голосе. А выходило: знает куда больше, чем положено молоденькой дурочке. Да еще, кажется, раскусила его. Почувствовала, что он не Ахо.

Серебряный Лист терялся в догадках. А между тем во внешнем мире было на что обратить внимание. Место, которое сейчас проплывали драккары, называлось Водами Скульда. Тихое и пустынное, оно навевало тоску. Черные скалы. Черная глубина под днищами. Давящее безмолвие вокруг. Слышно было только, как дружно поднимаются и опускаются весла. От этого звука становилось не по себе. Будто и слабый плеск нарушал чей-то грозный покой.

Люди тоже притихли и тревожно озирались по сторонам. Женщины загнали расшалившихся на палубе детей в шатер и хорошенько шикнули на них: «Сидите помалкивайте».

— Плохое место. — Медведь поскреб пятерней затылок. — Того и гляди, появятся… Вон, вон, смотрите! — Он вытянул руку, указывая принцу куда-то вперед.

Серебряный Лист различил среди ряби мелькнувшую спину с кожей темной, как у дельфина. Потом еще и еще одну. Целый косяк существ с перепончатыми ластами прошел под килем корабля на глубине, достаточной, чтобы различить у них безволосые, круглые головы с плотно прижатыми ушами и беспалые руки, складки кожи на которых срослись в плавник.

Зрелище было настолько жутким, что принц даже не спросил, кто это. Только замахал рукой гребцам: мол, скорее, скорее, навалитесь, ребята! Чем раньше проскочим это чертово место, тем лучше.

Реальная угроза поджидала драккары уже после того, как они миновали Скульд. Целая вереница длинных, пестро раскрашенных пирог выскользнула из-за мыса и, поблескивая мокрыми боками, развернулась по ветру. В ладьях сидели невысокие, щуплые люди в шерстяных пончо. Их головы были выбриты, кроме длинного черного гребня на затылке, украшенного пучком совиных перьев. Краснокожие носатые лица были расписаны краской.

— Скрелинги! — в один голос закричали воины на переднем драккаре. — Откуда они здесь?

Появление гиперборейцев удивило скрелингов не меньше, чем их врагов. «Краснокожие демоны» обитали на северо-восточных землях Ареаса, далеко за полярным кругом. Они не считали себя подданными «белого конунга» и приходили в его владения грабить. Их часто перекупали противники гиперборейцев, щедро платя за набеги. Теперь, когда атлан вгрызлись в западное побережье, как мыши в сыр, внутренние враги Ареаса оживились и начали смело проникать на своих пирогах в глубь Молочного моря.

— Луки на изготовку! — скомандовал принц.

Воины и без его приказа схватились за оружие и выстроились по правому борту. Даже женщины на втором корабле оставили детей и расчехлили луки. Стреляли они метко.

Серебряный Лист видел, как Дея, порывшись в кожаной сумке на животе, достала оттуда железную перчатку — лучшую защиту пальцев от режущей тетивы.

— Сейчас наши крошки начнут осыпать скрелингов иголками! — густо расхохотался Бьерн.

Стрелой, которую он сам наложил на тетиву, можно было перешибить врагу хребет. Только женщинам у гиперборейцев позволялось натягивать лук до уха. Мужчина должен был отвести руку до плеча.

Над пирогами взмыло серое облачко. Не долетев до драккаров, тонкие, слабо оперенные стрелы краснокожих сыпались в воду.

— Каши мало ели, — хмыкнул принц. «Скрелинги» по-гиперборейски значит «заморыши» или, того хуже, «дохлятина». Красные дьяволы были малы ростом, взрослые мужчины казались подростками. Недокормленные, потому и злые. Серебряный Лист тоже прицелился, выбирая, кому бы из скрелингов снести голову. Иногда он ценил дешевые эффекты. Сейчас почему-то хотелось, чтобы Дея с того корабля заметила, как он выкинет нечто особенное.

Туго пропев толстой бычьей жилой, тетива сорвалась с пальцев. Стрела заскользила вперед, разрывая воздух, воткнулась одному из краснокожих в ухо, пробила кость и, выйдя из другого уха, застряла в черепе. Вокруг послышались смешки и одобрительные хлопки кожаных рукавиц воинов о широкие древка луков.

Драккары и пироги слишком сблизились. Теперь стрелы скрелингов долетали на вражеский борт беспрепятственно. Тяжелые кожаные куртки хорошо защищали гиперборейцев. Бьерн, весь утыканный стрелами, походил на ежа, но, судя по ровным движениям, на самом деле не получил ни царапины. Его воины спокойно привязывали к стрелам кусочки горящей пакли и поджигали пироги скрелингов огненным дождем. Три из них уже горело, краснокожие прыгали за борт и плыли к своим, надеясь влезть в оставшиеся ладьи. Те покрутились на воде, подбирая раненых, и одна за другой повернули к берегу.

— Стоит взять кого-нибудь живым? — спросил принц у Бьерна.

Медведь пожал плечами:

— Они все равно ничего не скажут. Такой народ. Плохо, что они забрели сюда. Видать, кордоны на востоке совсем ослабли.

Принц разделял его уныние. Если так пойдет дальше, то Ареас получит не одну, а две войны. С Атлан на западе и внутри страны со всяким сбродом, оживляющимся при малейшем толчке извне.

Серебряный Лист обернулся через плечо и заметил, как на втором драккаре Дея, уже стянув перчатки и отложив лук, рвала на длинные полоски серый холст. Значит, все-таки были раненые.

Боль в позвоночнике заставила Ахо проснуться. Он лежал на сваленных в кучу мешках с мукой. Его спина затекла. Принцу снились чудовищные сны, обрывки которых теперь теснились в голове, мешая сосредоточиться. Сверху раздавался неумолчный грохот мельничных жерновов и сеяла белая мучная пыль.

За полмесяца Ахо почти оглох и ослеп. Шум стал восприниматься как нечто естественное. Пыль набилась в нос и глаза. Он не знал: кто его похитил? Зачем? Ищет ли его свита? Но наследник ясно ощущал: он не один. Тикаль пустил свои мысли, как гончих, по следу Ахо. Колдун не любил, когда его должники исчезают внезапно, не рассчитавшись.

Именно попытками мага восстановить порвавшуюся связь принц объяснял свои сны. В них Тикаль приходил к Ахо не один. Его сопровождали существа, которых наследник раньше видел только на рельефах в заброшенных храмах. Они были продолговатыми и плоскими, как придонные черви, и имели на голове некие начатки рогов. Или щупальцев. Или усиков насекомых. Пошевеливая ими, странные гости ориентировались в пространстве. Ахо казалось, что от них исходят слабые вибрации, при помощи которых спутники Тикаля передавали принцу бессвязные образы, непостижимые для человеческого ума.

Лестница базальтовых колонн, уходившая в море у Скади, представилась ему оживленной дорогой. Она не заканчивалась, как в реальности, на земле, а поднималась ввысь. По ней спускались в воду и карабкались на небо мириады существ. Одни из них были безобразны и напоминали каракатиц, всю жизнь проведших в океанских глубинах, отрастивших щупальца и хвост, но так до конца и не утративших человеческого облика.

Другие казались прекрасными, но стоило приглядеться, в их красоте обнаруживалось тонкое прихотливое уродство. Извращенные формы черепов напоминали раковины, темные продолговатые глаза без зрачка — жирных, лоснящихся слизняков, забравшихся под веки. Это были дети иной, не человеческой расы, некогда владевшей домом, в котором теперь приноравливались жить люди. Слишком многое — и одинокие мегалиты на холмах, и закрученные спирали колосьев в ведьминых кругах, и разрушенные, но не утратившие мощь лабиринты — напоминало о них.

Они могли жить и под водой, и на звездах. Но сердце, которое делало их непобедимыми, пульсировало в глубине Земли. В темном разломе на дне Молочного моря лежало нечто исключительно враждебное остальному миру. Оно упало туда с небес в результате великой битвы, но готовилось вновь восстать и показаться во всей силе. Тогда теперешние победители содрогнутся от ужаса, а земля, вывороченная наизнанку противоестественными родами, вернет связанного гиганта, рвущего цепи, сметающего континенты, сотрясающего миры…

Это не была особая личность, но Сила. Абсолютная и враждебная всему, что не она. Каждая конкретная вещь, имевшая четкие границы, раздражала и бесила ее. Завершенность, сделанность, предметность были ее врагами. Она пожирала и замещала собой плотную действительность. Текла и претендовала быть сразу всем, оставаясь Ничем. Давление, принуждение, форма отталкивали ее. Первозданная пустота, Хаос, не желавший, чтоб из него лепили что-то определенное, лишали права откликаться тысячами образов, рассыпаться так же быстро, как и возникать. Глина, сошедшая с ума под руками мастера. Ей мнилось, что процесс творчества бесконечен.

Все эти мириады существ, карабкавшихся по базальтовой лестнице, все камни на полях и железные птицы были лишь ее бесконечно менявшимися лицами. Они не жили без породившей их Силы. Иссякали и бледнели, оторванные от единого куска. Они жадно мечтали вновь соединиться с ней и для того копили мощь. Вскрытие горных недр Туудума и Атлан, высасывание пород, содержавших кусочки первородной Тьмы, было способом пресуществиться к ней. Чтоб впоследствии одним ударом снести покрывающий ее ледяной панцирь, прорваться к Материнскому Хаосу и наконец влиться в него.

Это было единственным желанием и единственной целью существ, которых Ахо привык называть богами. Они обещали ему разделить с ним величайшее счастье растворения в Пустоте. Сулили призвать на свой пир, если только он поможет им открыть ворота Гипербореи, разбить кольцо, ограждающее Тьму от остального мира, пропустить к ледяному щиту.

Ахо не в силах был им отказать. Такое даже не пришло ему в голову. Он слишком долго поглощал сырое промозглое дыхание вечности у моря в Скади. Слушал пустоту. Он давно был ее частью и добычей. Этого требовало его сердце. И теперь он покорился с радостью, приняв тяжкое веление богов как величайшее облегчение.

Наследник знал, что дети хаоса помогут ему отомкнуть темницу, добраться до своих и поднять восстание против ненавистной власти Алдерика — единственного, кто еще сдерживает кольцо обороны Ареаса. Кто скрывает щит от его истинных хозяев!

Внезапно контакт с Тикалем прекратился. Оборвался на самой высокой ноте, и осталась щемящая неуютная тишина. Что это было? Ахо сразу понял: смерть колдуна. Где-то далеко от затерянного в снегах кера Лодброка маг закончил свое земное существование и был пожран силой, которой служил. Обрел ли он после этого власть, могущество, счастье или превратился в звездный навоз — не имело значение. Величайшая честь — быть поглощенным первоосновой всего, она дарует надежду в один прекрасный момент тоже стать всем.

Ахо поднял руки к лицу и растер ноздреватую, сухую от муки кожу. Надо идти. Встать и идти. Никто его не задержит. Ни стены, ни замки, ни морозные просторы мертвых полей. Сила со дна Молочного моря избрала его и поможет совершить неизбежное.

Висячий замок на внешней стороне двери брякнул и рассыпался на две половинки — стоило только подумать о нем. Лошади у коновязи стояли оседланные, как нарочно. Людей вокруг не было, задние ворота усадьбы открыты. Принца охватило мстительное ликование: «Посмотрите! Вот едет Ахо, которого вы хотели сгноить в подвале и скормить крысам! Теперь никто не посмеет становиться у него на пути! Ибо на его плече сидит сама Смерть!»

Наутро корабли прибыли в Вёлунд, один из северных портов Ареаса. Прежде оживленный, а теперь по военному времени притихший и малолюдный. На пристани их встречал небольшой отряд под командованием Хёгни Проныры. Тот сидел верхом и сразу заметил Дею на борту второго драккара. Его глаза полезли на лоб, а лицо отразило крайнее удивление: кажется, он не ожидал, что принцессу удастся уломать так быстро.

Женщина робко помахала старому знакомому.

— Рад приветствовать ваше высочество. — Проныра первым подал ей руку при сходе на берег. — Неужели и вы попались на удочку Огмиса? Верите в чудесное преображение Ахо?

— Это не Ахо. — Принцесса покачала головой. — Я сама не знаю, как такое может быть, но… — Она наклонилась к уху ярла и зашептала что-то. Лицо Хёгни вытянулось. На нем отразилось еще большее удивление, потом негодование и наконец испуг.

— Надеюсь, что вы ошибаетесь, — отчеканил он, сверля фигуру принца ледяными глазами.

— Умоляю тебя, Лисий Хвост, — Дея вцепилась ему в ладонь, — молчи. Ради нашего короля и Ареаса.

Ярл низко склонился перед принцессой в знак покорности, но взгляд его оставался холодным и настороженным.

На следующий день тронулись в путь. Впрочем, днем это трудно было назвать. Едва забрезжил рассвет, сам собой перетекший в сумерки, а за ними снова навалилась ночь. Гиперборейцы только покряхтели, зажгли факелы и стали седлать лошадей. Лагерь собрали быстро. Местные вообще все делали быстро и сноровисто. В пути не пели и не болтали. Шли себе и шли. Оживлялись только на привалах, когда ели и пили. Боги, сколько они пили!

Северяне не хмелели ни после первой, ни после второй чарки перебродившего меду, а после третьей поднимались и брались за работу. Это отвлекало их от страшноватых картин вокруг — занесенных снегом полей, черного неба в скупых точках звезд да мрачных стен лесов на горизонте. С каждым днем, проведенным в этих неприветливых местах, принц чувствовал нараставшую тоску и беспокойство. Когда же встанет солнце? Солнце не вставало. Ему, чтобы выспаться, нужно было полгода.

Порой над головой колыхались гигантские сполохи северных сияний: зеленые, холодно-фиолетовые, розово-голубые. Словно знамена небесных армий, они развевались в абсолютной черноте, смущая человеческие сердца своим отстраненным величием. Местные говорили, что апсары предвещают войны и великие потрясения. Серебряный Лист этому не верил: сияние полыхает каждый год, а война — дело преходящее.

Возле городка Фрости спутники пересели на оленьи упряжки. Коней привязали к саням и пустили рядом. Дальше простиралась голая тундра, по ней олени шли быстрее и увереннее, их раздвоенные копыта позволяли им не проваливаться в ломкий снег. Лошадям же требовалась помощь, поэтому их разгрузили, накрыли легкими заячьими попонами и тянули за санями на ремнях — так они меньше уставали.

На третьи сутки пути вдалеке показалась одинокая ледяная гора.

— Это Имир, — сказала Дея, растирая щеки шерстяными варежками. — Раньше люди почитали ее как обиталище великанов. А сейчас, когда старых богов прогнали, объезжают стороной. Боятся.

— Недоброе место, — подтвердил Хёгни. — То, что старым богам больше не поклоняются, не значит, что их нет. Сидят себе голодные и злые, ждут зазевавшегося путника…

Эти разговоры нагнали на принца тоску. Он и рад был бы обогнуть гору стороной, но Дея сказала:

— Поезжайте вперед и ждите нас у наветренного склона. А нам с наследником придется посетить ледяной туннель. Его высочеству следует кое-что увидеть своими глазами.

Никто не посмел ей возразить, даже Серебряный Лист, настолько он замерз. Пусть везет куда хочет, только бы поскорее избавиться от пронизывающего ветра. А туннель, даже населенный тенями старых богов, сулил защиту.

Сам принц не умел править санями, и принцесса жестом пригласила его в свои.

— Все будет хорошо, не бойся, — ободрила она, накидывая ему на ноги медвежью полость. Здешние женщины вообще много заботились о своих мужчинах, порой прислуживали им — подавали еду, воду, стряпали и шили сами, будто нельзя было переложить эти дела на рабов. Серебряный Лист не понимал таких отношений: если Дея ровня ему, пусть сядет рядом, он сам о себе позаботится. Если на ступень ниже, почему командует им? Принц не сразу догадался, что именно в этой зависимости, постоянном обхаживании и состоит главная власть гиперборейских жен над своими мужьями. Можно есть приготовленное абы как мясо, но лучше, когда для тебя работают любящие руки. К хорошему быстро привыкаешь.

— Цоб, цоб!

Олени побежали по снегу. Серебряный Лист развалился среди медвежьего меха, наблюдая, как ребенок строит ему рожи за спиной матери. Сына Дея не доверяла другим женщинам. Она постоянно держала его при себе, в меховой сумке за плечами. Собираясь на Руге в дорогу, принцесса зашила мальчика в просторный мешок из нерповой шкуры, только голова сверху торчала. Для Серебряного Листа оставалось загадкой, куда при этом ребенок справлял нужду. Но за все время пути Анкхат не плакал и принц не видел, чтобы ему меняли пеленки. Вид малыш имел прездоровый, и мороз, пробиравший принца до костей, казалось, его не беспокоит.

— В прежние времена, — рассказывала Дея, — здесь была крепость богов. Их дом. Они спускались на своих железных птицах в недра горы и что-то вынимали оттуда. Земля от этого тряслась, и много людей погибало. Целые поселки проваливались в трещины и пустоты, образовавшиеся после того, как боги нарыли там нор.

Принц тоже начал тереть застывшие щеки. Что-то подобное он уже слышал… или видел.

— Сюда же приносили детей, — продолжала Дея. — Как выкуп для богов, чтоб они не обрушивали землю. На время это помогало, но потом все начиналось снова.

— Ты тоже думаешь, что боги едят детей? — подал голос принц.

— Лучше б они их ели. — Женщина качнула лисьим капюшоном. — Ты сам все увидишь.

Последние слова Деи оставались для Серебряного Листа загадкой, пока спутники не въехали в длинный ледяной коридор, образованный, как сперва показалось принцу, двумя скальными грядами. Он не сразу понял, что перед ним не творение природы, а создание человеческих рук. Стены туннеля пострадали как от землетрясения, потолок кое-где обрушился, но в целом проход, уводивший в глубину горы, сохранился неплохо.

— Достань факелы, — сказала Дея.

Серебряный Лист порылся в ногах и вытащил со дна саней два умело выточенных сосновых факела, обмотанных просмоленными тряпками, выбил кремнем искру и поджег один. Сани вновь тронулись в путь. Какое-то время они ехали по совершенно пустому коридору. Вокруг царило запустение. Валялись перевернутые железные ящики, обрывки какого-то тряпья, намертво вмерзшего в пол, толстые, похожие на разноцветных змей шнуры непонятного принцу назначения. Все это покрывала корка льда, местами такая мутная, что трудно было разглядеть скрытые под ней предметы.

Похоже, те, кто обитал в туннелях, бежали, спешно побросав то, что не могли унести. Их исчезновение было быстрым и трагическим. Серебряный Лист связал его со следами землетрясения, обрушившего своды галереи. Но, осмотревшись, он стал замечать громадные камни, тут и там разбросанные по туннелю. Казалось, именно они некогда проломили эти могучие стены и сотрясли циклопическую постройку до основания.

— Был камнепад, — подтвердила Дея. — Ливень огня и железа с небес. Тогда-то боги и сбежали. Многие железные птицы не смогли подняться и проваливались в трещины на земле. Другие взлетали, но оказались ранены камнями и падали обратно.

Серебряный Лист внимательно слушал ее. Здесь творился сущий ад, от которого ныне осталась лишь груда искореженных железных ящиков да обледенелые цветные шнуры, разбросанные по полу. Принц повыше поднял факел и едва не вскрикнул от неожиданности. Рыжие отсветы заскользили по неровной, ребристой поверхности льда. Из его толщи на спутников взирали чудовищные твари, чьи тела представляли странное смешение человеческих и животных черт. Осьминог с головой и руками женщины. Беременная рыба, в чьей вспухшей утробе явственно проступали головки и локти будущих детей. Младенец с жабрами и выпученными глазами трески. Но особенно эффектно выглядел воин, весь покрытый перьями, с орлиными когтями на руках и ногах и обвисшими нелетающими крыльями.

— Это их ошибки, — вздохнула Дея. — Неудачи. Недоделки. Самое ценное они увезли с собой.

Принц с трудом сглотнул, чувствуя, как от холодного воздуха у него начинает болеть горло.

— Что это такое?

— То, для чего они забирают детей, — протянула спутница. — Их кровь смешивают с кровью животных. Все не так просто, как я говорю. Боги выделяют из нее что-то важное и потом переделывают людей по своему подобию. Чтобы служить им под водой и в воздухе. — Девушка указала на брошенные во льду экземпляры. — Но у них не все выходило сразу. Помнишь тех существ, которые проплывали мимо нас у Скульда? С плавниками вместо ног? Это колония таких вот уродов. — Принцесса смотрела на замороженных существ с жалостью и отвращением. — Удрали, когда здесь все разнесло камнями, и поселились в море. Холод их не берет, питаются рыбой, могут опрокинуть лодку и съесть рыбаков. Есть еще люди-птицы, похожие на этого. — Дея показала на пернатого. — Живут на востоке у Турса. Мы не охотимся на них. Алдерик запретил. Но старцы сказали: они мерзость под небесами — и мы больше туда не плаваем…

Серебряный Лист ее не слушал. Он сосредоточился на воспоминании, дергавшем за нитку его мозги. Нечто подобное здешним замерзшим во льду уродцам он уже где-то видел. Ответ пришел не сразу и обжег его память неестественно яркой картинкой. Подземелья под Шибальбой, где принц бродил в компании Ульпака, своего краснокожего побратима. Там, на верхних ярусах во льду, он столкнулся с такими же тварями, навечно вмороженными в стены коридоров. А еще кубы льда попадались ему в Лабиринте — чистые, совершенно новые, дымящиеся от мороза. В них еще только предстояло вплавить людей, увезти на край вселенной, чтобы вернуть безнадежно обезображенными или не вернуть вовсе.

На мгновение Серебряному Листу стало страшно при мысли о том, на что могли пойти образцы его собственной крови, спермы и костного мозга, взятые белыми червями на диске. Тогда ли он забыл все? Или позднее, когда, решив покончить счеты с жизнью, прыгнул в пасть акуле? Память пока не давала ему ответов.

— Поехали. — Дея дернула спутника за рукав. — Ты увидел достаточно.

Не слыша ее, Серебряный Лист продолжал пялиться на существ во льду, но в этот момент тоненько и пронзительно заголосил ребенок. Мать сидела вполоборота к темному чреву туннеля, и принцу показалось, что малыш почуял там угрозу.

— Пошли! — Женщина хлестнула оленей вожжами, те нешибко потрусили вперед, но опасность скользила по обледенелому полу пещеры быстрее. Неясные тени легли на стены, дрогнул мрак в глубине коридора, и дробный топот когтистых лап послышался совсем близко.

— Тунгу! — испуганно взвизгнула принцесса. — Пещерные люди!

Серебряный Лист так замерз, что не сразу и очень неловко сдернул с меча деревянные ножны. Он обернулся, чтобы посмотреть в ту сторону, куда пялились бессмысленные глазенки Анкхата, и различил в темноте мерцание красных точек.

— Цоб, цоб! — Дея нахлестывала оленей, но те, вместо того чтобы пуститься вскачь, застыли на месте как вкопанные. Присутствие врага парализовало их.

Из туннеля показалась сначала пара животных, потом еще и еще. Они двигались большими прыжками, опираясь на длинные передние лапы. Принц сказал бы, что у них собачьи морды, если б не питал к собакам самых теплых чувств. Он выставил вперед правую руку с мечом и левую — с факелом.

— Не подходи!

Твари явно знали, что такое огонь. Рыча, они попятились, но не расступились. Одна из них, молодая и глупая, сунулась было к Серебряному Листу, но получила смолистой деревяшкой по морде и, скуля, откатилась к стене.

Тявканье остальных стало еще более угрожающим, но никто не посмел повторить подвиг паленого сородича.

«Когда прогорит факел, нам конец, — с ужасом думал принц. — Они бросятся разом. Я не отобьюсь».

Тем временем Дея, отчаявшись сдвинуть оленей с места, бросила вожжи и полезла куда-то под медвежью полость. Порывшись, она извлекла со дна саней старое шерстяное одеяло и принялась тереть его края друг о друга. Со стороны могло показаться, что женщина сошла с ума, но в ее действиях прослеживалось методичное упорство. Наконец принцесса решила: пора — выпрямилась и изо всех сил тряхнула одеялом. Град синеватых искр прошел по шерсти.

Дея с остервенением трясла покрывалом до тех пор, пока голубой дождь не иссяк. Но к этому времени насмерть перепуганные тунгу уже припустились наутек, стуча по полу когтями.

— Теперь пошли! — Женщина отшвырнула одеяло и принялась немилосердно нахлестывать оленей. Те наконец рванулись с места, да так резко, что Серебряный Лист опрокинулся в сани.

Ребенок утих. Его родители с облегчением переводили дыхание.

— Кто это? Горные обезьяны? — Принц не находил определения для увиденных тварей.

— Стражи. — Дея, кажется, сама была не рада, что затащила спутника в туннель. — Боги пропускали им через череп искры, ну вроде тех, что бывают от трения шерсти. Потому они их и боятся. Теперь тунгу одичали и бросаются на людей…

Остальные упряжки встретили их у наветренного склона. Чувствуя близкую опасность, тревожно ржали лошади.

— Наконец вы вернулись, — недовольно бросил Хёгни. — Дом богов — плохое место.

Серебряному Листу нечего было добавить к этим словам.

Глиняные кружки сдвинулись, заливая густой ячменной пеной выскобленные добела доски стола. Серебряный Лист увидел, как в сизых клубах дыма к нему движется Дея с кованой серебряной чашей в руках. Он знал, что это приглашение на танец, но слишком отяжелел от съеденного и выпитого, чтоб сейчас пуститься в пляс.

хриплым от вина голосом продекламировал принц.

Над столами послышались смешки и хлопки в ладоши. Дея ничуть не смутилась, повела плечом и в тон ему отчеканила:

Хохот стал дружнее. Йоль шел пятые сутки, и гости веселились, отбросив всякие представления о приличиях. Только четырежды в год — во время зимнего и летнего солнцестояния, а также весеннего и осеннего равноденствия — гиперборейцы позволяли себе как следует расслабиться. Выпить, поплясать, сойтись с приглянувшимися женщинами без всяких обязательств.

Йоль — макушка зимы. Он начинался в тот самый день, когда последний луч солнца гас за горизонтом и на несколько месяцев наступала полярная ночь. Жаль, что люди не впадают в спячку, как медведи! Им было бы легче пережить пустоту и отчаяние наступавшей тьмы. Летом, когда солнце не заходило сутками, их это не беспокоило. Теперь же, когда до самого солнцеворота ждать было нечего, когда во мраке вскрывались могилы предков и на землю выходили духи, человеческое сердце сжималось от страха.

Мысль о том, что завтра солнце не взойдет, а может быть, не взойдет никогда, могла на кого угодно нагнать тоску. Но жители Ареаса были не робкого десятка, и, чтобы скрасить для себя первые дни полярной ночи, они на неделю погружались в Йоль, как пловец ныряет в искрящуюся от праздничных огней темную воду. На холмах вокруг Асгарда зажигали сотни костров. Подальше от дома хозяева ставили плошку со смесью тюленьего жира, опилок и серы, бросали в нее просмоленную веревку и запаливали конец. Под радостный визг ребятишек она чадила, искрила и рассыпалась огоньками. Над косяком двери вешали гирлянды из остролиста и сосновых веток. Но главное — в каждом дворе громоздили елку — дерево Йоля. Ее по окончании праздника тоже предстояло сжечь.

В просторном деревянном зале дворца уже несколько суток пили и плясали гости конунга. Их оружие было повешено на стены и резные столбы — в знак того, что все они пришли с миром. Многие не выдерживали многодневной пьянки и падали под стол. Женщины, разносившие еду, чинно переступали через тела поверженных героев и, посмеиваясь, переглядывались друг с другом: мол, эти уже не бойцы.

У очага Звайнальд Тихие Струны уже который час загадывал детям загадки.

— Что такое Ткач Ветра?

— Небо, — хором вопили малыши.

— А Грива Поля?

— Лес!

Умевшие правильно ответить на такую бессмыслицу считались в Ареас очень образованными людьми.

— Ножен Железо?

— Меч!

— Ветви Ладони?

— Пальцы!

Серебряный Лист отвернулся в другую сторону. Там гости громко спорили о достоинствах чьей-то суженой.

— Хвали жену на костре! — хорохорился один. — Девку надо брать тощую и чумазую. Чтоб никто на нее не позарился.

— То-то ты женился на племяннице конунга! — подняли его на смех соседи.

Здешние нехитрые развлечения забавляли принца. Впервые за долгое время он позволил себе погрузиться в глубокое безмятежное пьянство. Ему нравилось смотреть, как дерутся мешками с опилками двое хмельных ярлов. Нравилось, осушив рог меду, выскочить из зала на занесенный снегом двор и швыряться снежками с детворой, трясти для них Йольское дерево, сшибая морозные яблоки и завернутые в цветные лоскутки леденцы из жженого сахара.

Нравилось, что Дея с полным кубком вина подошла к нему и бесстыдно потребовала своего: того, что в Йоль хотят и получают все женщины. А окружающие хлопали и добродушно подбадривали их — чего там, дело молодое!

— Спляшем? — Принцесса не приняла бы отказа.

Серебряный Лист крякнул в рукав, поднялся и подал девушке руку. В это время скальд Звайнальд, не сводивший с них взгляда, взял в руки арфу и как бы невзначай продекламировал:

Это была старинная свадебная песня. Почти никто не услышал ее. Но вёльв в очередной раз подтолкнул судьбу Деи — не мешкай.

— Братец, прокати меня! — Атли, уже изрядно хлебнувший меду, покачиваясь, встал из-за стола и протянул к Серебряному Листу руки. — Я тоже хочу в хоровод.

Принц поймал его и легко, как пушинку, вскинул себе на плечо.

— Держись крепко, слепой кротенок!

Втроем они вышли во двор. Вокруг большой ели давно сплетали кольца танцующие. С Атли на плече и с Деей в обнимку Серебряный Лист пустился в пляс. Бег вокруг елки и выкрикивание коротких йольских речитативов раззадорило их.

Не смущала даже детская глупость песенок. Вокруг них взрослые, солидные с виду люди вперемешку с ребятней горланили и ржали как лошади. На десятом кругу сердце выскочило у Серебряного Листа из груди.

— Извини, малыш, — сказал он, спуская Атли с плеч, — теперь наше время.

Дея дернула его за руку:

— Пойдем? Там кер. — Она махнула рукой в сторону от елки. — Сараи с сеном.

Он ее прекрасно понял. Как раз то что нужно. Давно присматривался к этой девчонке. Чужая? Своя? Где он ее видел? Чей у нее ребенок? А не все ли равно?! Она ему подходила. Веселая, шальная, раскрасневшаяся от мороза. Принц захотел ее, как подарка с Йольского дерева.

Дея кивком головы пригласила его в санки. Со двора к частоколу вел снежный склон, по которому с гиканьем и свистом катались гости. Подтолкнув деревянную лодочку на полозьях, Серебряный Лист вскочил позади принцессы. Их несколько раз тряхнуло на ухабах, но они благополучно достигли двери кера.

Мороз крепчал, но принц прихватил с собой медвежью накидку из саней. Да и шубка Деи могла подарить довольно тепла. Но еще больше жара обещала сама молодая женщина. Она скользнула в приоткрытую дверь на сеновал. Серебряный Лист полез наверх по скрипучей приставной лестнице. Холодная трава еще хранила запах лета. Слабый аромат медуницы и иван-чая витал под уходящей в темноту двускатной крышей.

Голое плечо Деи мгновенно порозовело от холода.

— Не вздумай раздеваться целиком. — Больше она ничего не сказала, только потянула его за руку.

Принц почувствовал укол сухого остролиста в колено и, наклонившись, заметил, как на голой коже выступают две ярко-красные капельки крови.

В эту же ночь измученный дорогой принц Ахо верхом добрался до усадьбы своего сторонника Хрюма Свиной Бок на южном побережье Скульда.

Даже в снежной Гиперборее есть места, где теплое течение, поднимаясь со дна Молочного моря, размывает полыньи и заметно теснит панцирь льда от берега. В последнее время их становилось все больше и больше, а пузыри разогретого придонными газами воздуха всплывали к поверхности с пугающей быстротой. От них исходил сильный запах серы, но жители готовы были терпеть его ради тепла, которое приносила «вонючая вода». Кругом лежал снег, зима на много дней пути, а в лощине время остановилось на середине осени. Красные и желтые листья кружились в воздухе, перелетные птицы не покидали насиженных мест.

Белая цапля билась в когтях у ястреба. Ночная охота в праздничный Йоль — нарушение всех запретов.

— Смотрите, что сейчас будет, ваше высочество. — Хрюм лукаво подмигнул Ахо, на его лоснящемся от жира лице появилось хитрое выражение. — Думаете, кто кого?

Наследник непонимающе сморгнул. Но уже в следующую минуту произошло невероятное. Со всех сторон, ударяя крыльями по верхушкам камышей, на ястреба кинулись другие цапли. Они долбили его клювами с плотоядной жестокостью. Зрелище зверства этих мирных тварей вызывало испуг.

— Они тут все сумасшедшие, — пояснил Хрюм, — от воды. Чертова жижа! Люди тоже не в себе. Вчера мой конюх с вилами бросился на жену. И заколол бы, клянусь Локки! Если б не оттащили. А третьего дня дети столкнули мать в болото. Пошли собирать клюкву. Хотели и сами поесть, а та говорит: дома. Вот они ее и пихнули в воду. — Ярл не отрываясь глядел, как цапли заканчивают рвать тушку дохлого ястреба вымазанными в крови лапами. — Неделю назад одна семья, деревенские, свела ребят в лес и оставила. Сказали: дети мешают заработкам. А заработки у них — баба гуляет, муж варит «жженку». Какие тут дети?

Принц передернул плечами. Чем, собственно, недоволен Хрюм? Люди — плесень на земле. Скотство — их естественное состояние. И то, что зло, разбуженное богами, поднимаясь наверх, возвращает их к первозданной свободе, правильно. Чем скорее они перережут друг друга, тем лучше.

— Я написал письма, как вы приказали. — Ярл порылся за пазухой и вытянул на свет факелов деревянную дощечку с нацарапанными на ней рунами. — Сегодня вечером отправлю гонцов. На нашей стороне будут многие. Всем надоела война с атлан. Люди хотят мира.

Ахо хмыкнул. Мало ли чего хотят эти отродья! Они настолько тупы, что не понимают: за миром с атлан последуют не тишина и покой, а кровавый хаос здесь, внутри страны. Но вслух он этого не сказал. Хрюм, каким бы ярым сторонником старых богов ни был, принял опального принца не просто так. В награду за помощь наследник обещал жениться на его дочери, Лив. Ярл уже мнил себя королевским тестем, не понимая, что слово, данное в преддверии наступления богов, ровным счетом ничего не значит.

Акхан проснулся на сеновале один. Дея замерзла и ушла, накинув на него край медвежьей шкуры и свою шубку. Для гипербореянок пробежаться на крик ребенка по двору без тулупа было делом обычным.

Принцу снился забавный сон. Атли расчесывал ему волосы костяным гребнем, расплетал спутанные пряди, а вместе с ними и мысли… Акхан протер лицо ладонями; он вдруг осознал, что обе половинки его жизни лежат перед ним, и ни одна не тяготит сердце. Он не видел, как в это время в углу опустевшего пиршественного зала слепой мальчик отложил гребешок, которым, по просьбе сестры, теребил для нее шерсть.

Принц спустился с сеновала и вышел во двор. Повсюду догорали костры. Возле них дремали измученные люди. Ветер со слабой поземкой гнал по снегу остывшую золу. В этом году гиперборейцы спеклись на шестые сутки праздника, и Йоль сам собой сошел на нет. Некому было больше петь и пить.

Сердце Акхана сжалось от мгновенного страха: а вдруг все ареас и вправду уснули на полгода, как медведи? Он остался один. Абсолютно. Среди сонного царства, где никто не пошевелится до весны.

Ничего глупее придумать было нельзя. Люди замерзнут, если продолжат дремать у потухших костров. Принц подошел к одному их них и попытался растолкать своего оруженосца Лаге, спавшего в обнимку с корзинкой яблок. Тот хрюкнул в ответ, не без труда поднялся на ноги и, бормоча невнятную ругань, поплелся к дому. От души у Акхана отлегло. Все-таки можно разбудить, а он уж было решил…

У дверей в дом стояла Дея. Она уже покормила ребенка и вынесла его на улицу подышать воздухом. Принц не без колебания подошел к ним. Молодая женщина молча протянула ему на ладони золотой медвежий перстень. Уходя, она сняла его с пальца жениха.

Принц поднял на нее вопросительный взгляд.

— Я знаю, — кивнула она.

— Давно?

Дея пожала плечами. «Тебя невозможно спутать с Ахо», — было написано у нее на лице. Такой ответ его бы удовлетворил.

Малыш Анкхат выпростал из козьего платка ручонки. Принц протянул ему два пальца, и тот, по своему обыкновению, немедленно вцепился в них.

— Смотри, какой он сильный! — восхитилась Дея. — Если ты поднимешь его, он будет держаться.

Акхан не стал рисковать. Вместе они отправились в сиротливо тихий пиршественный зал. Народ дрых кто на лавках, кто по углам. Только во главе стола Алдерик, Риульф и Лодброк все еще вели свой старинный спор: кто кого перепьет.

— А где вы были, когда меня на разбитом щите вынесли из-под Блайна? — У конунга уже не хватало сил поднять рог.

— Имей совесть! Мы же тебя и несли!

— Ваше величество, — Дея сделала шаг к отцу, — нам надо поговорить…

В это время где-то за круглыми валами города одиноко и сильно протрубил рог. Если б в Асгарде не стояла мертвецкая тишина, его никто не услышал бы. Но звук резал морозный воздух, наполняя сердце тревогой.

От ворот до дворца гонец добрался не скоро. Некому было отодвинуть брус и опустить мост. А когда пару человек растолкали, они еще долго чертыхались и не понимали, в чем дело.

— Государь, — от усталости латник едва ворочал языком, — атлан снова подступили к Туле!

— Зимой? — в один голос спросили Алдерик и Лодброк. На их лицах отразилось недоверие. — В темноте?

— У них есть свет. — Гонец еле держался на ногах. — И это свет с небес. Наши бегут от него как от огня.

Акхан и конунг переглянулись.

— Собирай всех, кого сможешь разбудить. — Алдерик с отвращением отшвырнул от себя рог, — И выступайте. Остальные догонят тебя на марше. Никогда еще мы не дрались вслепую!

Глава V РАГНАРЕК

Но драться вслепую не пришлось.

Отблески ровного малинового зарева играли на опущенном мече. Его лезвие было в полтора раза шире и на две ладони длиннее, чем привык Акхан. Впрочем, он быстро приспособился. А в первый день плечо ныло и кисть отламывалась.

Сейчас было не до этого. Худшего положения принц отродясь не видел. Раньше он бы выругался, а сегодня не осталось даже брани. Самые простые слова улетучились из его головы, когда он увидел, как в черноте небес над заснеженным полем у западного бастиона Туле возник серебристый силуэт летающего диска.

А минуту назад Акхан готов был смеяться. И не он один. Его герсиры шутя отбили наступление кемийских колесниц, и животики надорвали от хохота при виде черных полуголых людей, вздумавших сунуться в Ареас зимой, на «лысых», как здесь говорили, без попон, лошадях. Кемийцы наступали по замерзшему руслу Аустрина. Колесницы в снегу — забава для самоубийц. Герсиры раскидали людей, а увязшие в снегу повозки даже не стали вытаскивать — пусть стоят до весны.

И все бы хорошо, только во время отступления, когда черные побежали, а конники, боясь «утопить лошадей в снегу», не решились их преследовать, над горизонтом возникли серебряные диски. За ними следовала целая стая железных птиц. Они летели с ровным нарастающим гулом.

Через минуту у людей заложило уши. А через две — из них пошла кровь. Герсиры побросали поводья, кони заметались по льду. Акхан кричал и махал рукой, но его не слышали. В этот момент с неба ударил свет. Жесткие, ощутимо упругие лучи резали лед, проламывали панцирь реки, крошили его в кашу. Парализованные ужасом всадники и животные гибли в ледяной воде, даже не предпринимая попыток спастись.

За считанные секунды от великолепной герсирской конницы в пятьсот человек осталась жалкая горстка. Принц сорвал голос, пытаясь собрать их и более или менее организованно отвести под прикрытие бастионов Туле. Все равно получилось бегство. Никому не было стыдно. Даже ему.

Остальное войско забилось в крепость, еще час назад казавшуюся такой неприступной, а серебряные диски методично дробили лучами гранит ее укреплений, как сахар. Хорошо, что фундамент и подземные галереи цитадели были сложены из базальта. Принц приказал защитникам спуститься туда. Их могло погрести под обломками, но другого выхода он просто не находил.

После праздника народ сонный и злой. Врага не видит, стреляет не целясь, команды слушает вполуха. Из Асгарда в ночь Акхан увел не более двух сотен бойцов, за их спинами, на холмах, как свечи догорали йольские деревья. Зрелище было мрачным. Остальные присоединились по дороге. Они шли нога за ногу. Вооружение, захваченное в спешке, было неполным. Да и брести в такой мороз никуда не хотелось. Виданное ли дело — воевать зимой? Нападение на Туле — дурная шутка. Кто сейчас сунется?

Оказалось, атлан не настроены шутить. Их боги тоже. Железные птицы освещали врагу путь огнями, бившими из-под брюха, и согревали наступающих лучами, плавившими снег.

Принц ощутил себя в мышеловке. Их даже не штурмовали — давили, как крыс в подполе. Через несколько дней от Туле останется дымящаяся груда развалин, а у гиперборейцев не было даже возможности защищаться. Акхан знал: ничто так не угнетает армию, как отсутствие прямого боя и сознание абсолютного превосходства противника.

Он не понимал только, почему боги не двинутся в глубь Гипербореи сразу, миновав крепость на крыльях своих железных птиц? Не обрушатся на ледяной панцирь, оставив Туле позади? Что удерживает их?

Люди. Увидев, с каким остервенением боги бросаются на почти сглаженные укрепления, принц вспомнил разговор с Огмисом. Жители Ареаса — живой щит. Может быть, даже более прочный, чем ледяной панцирь над расщелиной со Злом. Белым червям надо во что бы то ни стало уничтожить защитников, чтоб проложить путь в сердце Гипербореи. Перелететь они не могут, пока внизу есть живые.

Скальд обернулся к воинам, застывшим на передней ладье.

— Волны! — хором взревели они.

— Битва!

Акхан не понимал, почему этот простой речитатив так заводит гиперборейцев. У него самого от возбуждения начинали подрагивать колени, когда на вопрос Звайнальда:

слышалось дружное: «Конунг!»

Суда гиперборейцев были заперты в узком рукаве Аустрина. Еще вчера пролив был скован льдом, а сегодня поднимавшаяся со дна горячая вода растопила панцирь. Что происходило под землей, никто не знал. Казалось, на глубине извергается вулкан, выбрасывая на поверхность бурлящий кипяток.

Воевать в такой воде могли только сумасшедшие, но воевать пришлось. С юго-запада по морю к крепости приближался флот Великого Острова. Акхан собрал все имеющиеся корабли. Позволить противнику высадиться в предместьях полуразрушенного Туле он не мог. Если б год назад, когда его собственная армия топталась здесь, у нижних фортов, бастионы являли столь жалкое зрелище, ему не понадобилось бы и суток, чтобы взять город.

Криком и пинками бывший акалель выгнал прятавшихся по подвалам людей. Если они не будут защищаться от атлан, смерть настигнет их еще раньше, чем диски богов сотрут остатки крепости в порошок. Смерть безжалостная и вполне человеческая. От меча и огня, а не от света и вибрирующего звука, дробившего камень.

Ему едва не пришлось взяться за хлыст. Люди были подавлены и близки к истерике. Но когда гиперборейцы выбрались из укрытий, многие устыдились своей трусости. Тут принцу очень помог Звайнальд. Струны у того оказались не такими уж и тихими. Скальд выпустил на них пальцы, как стаю гончих в поле по осени.

— Девы! — ревели бойцы, криком выплескивая из себя остатки страха.

А испугаться было чего. Никогда еще они не видели моря таким. К берегу поверх воды бежали длинные языки маслянистой черной жижи. Казалось, ее гонит не ветер, а грозная неведомая сила, поднимавшаяся со дна огромными черными пузырями. Вонь стояла адская. Сернистые газы из глубин смешивались с запахом дохлой рыбы. На передних ладьях гребцов буквально выворачивало. Что было на задних, Акхан не знал.

Лиха беда начало! Бой еще не завязался, а его воины уже были готовы попрыгать за борт и дать деру к крепости. Хотя и ее цитадели больше не могли служить укрытием.

Принц вывел в море около трех сотен кеннингов, длинных боевых ладей, которые по-гиперборейски назывались «кони моря». На каждой сидело не менее сорока гребцов и еще человек двадцать абордажной команды с секирами. Это было все, чем на сегодня располагал Ареас в окрестностях Туле.

Негусто! Хотя они и посылали за подмогой. В хорошие времена возле юго-западной твердыни гиперборейцы могли собрать до тысячи драккаров и вдвое больше мелких судов. Но их подвела ночь. Ночь и Йоль. Смешно подумать — именно праздник сыграл с северянами злую шутку. Раньше система оповещений не давала сбоя. На холмах разжигались огни, и жители самых отдаленных поселков знали: началась война, надо собираться в поход. Однако в Йоль все пригорки полыхали свечами сухих деревьев, и никому даже в голову не приходило, будто враг может подползти к рубежам Ледяной Земли во тьме и холоде.

Пришлось обходиться наличными средствами. Их было немного, но при разумном командовании… Ах если б он имел дело с людьми! Но в том-то и беда, что Акхану противостояли не люди, а демоны, всего-навсего использовавшие людей как передовой отряд для своего наступления. Принц сознавал это так ясно, что у него не возникало и тени смущения: как он будет сражаться — со «своими»?!

Атланские галеры на горизонте высились темной стеной мачт. Их крутые бока украшали щиты с горгоньими головами, пурпурные паруса пятнали изображения двойных лабрисов, носы выгибались вилами бычьих рогов. Акхан никогда раньше не замечал, как родные суда похожи со стороны на членистоногих насекомых — лес весел, щупальца носовых украшений. Они наползали с горизонта, сухо треща обшивкой, как саранча крыльями.

Пугающие, почти живые. Как он раньше не чувствовал этой злой воли в кораблях Великого Острова? Почему, сотни раз выходя на них в океан, не боялся быть съеденным? Затертым, перемолотым челюстями деревянных чудовищ? Почему не ощущал их особую, не подвластную людям сущность?

Боги гнали перед собой флот атлан, как стадо баранов на бойню. Храбрейшие из храбрых, достойнейшие из достойных — Дети Солнца — нужны были им только для того, чтобы их телами забросать врага. Люди — пена морская. Дагон дал, Дагон взял.

Сейчас Дагон давал со дна черные пузыри газа и черные же, лоснящиеся языки подземного масла, бежавшего к берегу. Их следовало поджечь, чтоб гиперборейцам жизнь не казалась чересчур сладкой.

Огонь заскользил по маслянистым дорожкам так, что казалось, спина моря как кнутом иссечена длинными горящими полосами. Воины на передних кеннингах закричали и отшатнулись к мачтам. «Так мы сгорим, прежде чем вступим в бой!» Принц велел Хёгни передать командирам остальных ладей: надо подналечь на весла, будем прорываться. Лисий Хвост замахал руками и отобрал у кормщика костяной рожок. При помощи его коротких, захлебывающихся звуков гиперборейцы посылали сигналы с корабля на корабль.

Под крики и брань гребцы надавили на ручки весел. Многие из них зажмурили глаза, чтоб не видеть огненной стены, через которую шли кеннинги. Пламя лизало обшивку кораблей, от удушливого черного дыма матросы теряли сознание. Из трех сотен ладей сквозь пекло прошло чуть больше половины. Остальные завязли в черной вонючей жиже. Обернувшись, принц увидел, как они горят, словно игрушечные детские кораблики в тазу с водой. В панике люди выбрасывались с них и пытались плыть, но тоже увязали и шли на дно. Некоторые сгорали как факелы.

Ужасная картина чужой смерти вселяла в сердце только отчуждение и злую решимость. Если б кеннинги остались на месте, погибли бы все. Был ли шанс выжить теперь?

Атланская флотилия приближалась в полной тишине. Только мелькали, поднимаясь и опускаясь, весла. Ни криков, ни пения горнов, ни дробной боевой россыпи кормовых барабанов — ничего, что обычно предшествует атаке.

От этой тишины становилось не по себе. Да полно, люди ли управляют кораблями? Смертны ли они? Вернее, живы ли? Гиперборейцы на бортах ладей начали быстро перестраиваться. Многие гребцы оставили весла и присоединились к воинской команде. Самые отчаянные и хладнокровные стояли на носу. Ближе к центру — трюмной яме и мачте — держалась группа наиболее сильных. Обычно они окружали берсерка — воина, впадавшего в боевой транс. Их дело было фактически вбросить его на вражеский корабль, когда абордажный бой уже завяжется.

Звайнальд потянул принца за рукав и пальцем показал на соседний кеннинг. Там к бою готовился Риульф. Впервые Акхан увидел вёльва без серого плаща до пят и подивился грозной мощи берсерка. Тот собирался тряхнуть стариной. Что ж, удачи. Сам бывший акалель не очень хорошо представлял себе, как сойдется меч к мечу с прежними соплеменниками. Одно дело с неприязнью пялиться на корабли, другое — убивать атлан в открытом бою.

Суда шли быстро, и через несколько минут послышался оглушительный треск первых ударов. Чей-то нос врезался в чей-то бок. Дальше все завертелось по накатанной — крики, лязганье секир о мягкий орихалк атланских мечей.

Принц поднял голову к багровому небу, подсвеченному морским пожаром. Летающие диски богов пока не собирались вмешиваться в драку. Просто висели на значительной высоте, напоминая сотни разом взошедших лун, и ожидали, пока люди сами перережут друг друга.

С неба, каким бы грозным оно ни казалось, удар не предвиделся. Пока. А вот море выталкивало из глубины все новые столбы придонной грязи. Вместе с ними на поверхность поднимались, вернее, были подняты странные создания: кракены, морские змеи, — все мертвые, вываренные как студень.

В переплетении их щупалец и хвостов не было жизни, и это пугало людей еще больше. Гиперборейцы привыкли бояться Ёрмунганда — подводного гада, сотворенного еще в начале времен. Перекатывая свои кольца, он поднимал бурю. Теперь им казалось, что Змей ударами гигантского хвоста расколол дно и из трещины в своде преисподней выпустил в мир Зло, веками таившееся в глубине разлома.

На сцепившихся крючьями кораблях гиперборейцы уже резали атлан. На палубы, вращая в воздухе боевыми топорами, перескакивали берсерки. Краем глаза Акхан видел, как Риульф подрубил вражеской ладье мачту. Пурпурный парус, падая, накрыл его, и атлан кинулись на старого вёльва, как свора собак на медведя.

Отличился и Проныра, подманив чужой корабль видом горящего паруса и разбросанных по палубе трупов — вон, мол, берите голыми руками, мы уже тонем! А когда абордажная команда перелезла на борт, мнимые покойники повскакали с мокрых досок и сцепились с противником в яростной пляске.

Но не эти привычные картины приковали внимание принца. В какой-то момент из глубины моря вместе с пузырем едкого газа выскользнула целая стая красно-бурых крылатых существ. Вода расступилась, образовав гигантскую воронку. Находившиеся поближе корабли — и кеннинги гиперборейцев, и галеры атлан — закрутились в адском хороводе по ее краям. Но воронка не всасывала воду, а, против всех правил, выталкивала, так что суда оказались разметанными на полет стрелы от страшного разлома.

Из него поднялась стая тварей, больше всего напоминавших летучих мышей. Они издавали надрывный визгливый звук, от которого становилось так муторно на душе, что хотелось сейчас же утопиться. Существа казались очень большими, размах их крыльев превышал шесть локтей. А когда они приблизились, Акхан заметил, что кожа на их крыльях плавно перетекает в железо, сплавляется с ним, рождается из него…

Ударом такого вот крыла одна из тварей снесла мачту и разворотила рулевой брус. Люди в ужасе попрыгали в воду — опять же, и гиперборейцы, и атлан вместе, — спасаясь от чудовищ. Но те выхватывали из моря по одному и забавлялись, перекидывая их друг другу как мяч, а прискучив, раздирали на части.

Одна из тварей пронеслась совсем близко над палубой, принц успел заметить ряд острых клыков в ее оскаленной пасти. Бестия из преисподней, как и несчастные создания из пещер под Имиром, имела явственное сходство с человеком. Возможно, когда-то была им? Очередная жертва извращенного искусства богов?

Две красно-бурые твари, отделившись от остальных, спикировали на ладью Акхана и с дружным клекотом вцепились в мачту. Они раскачивали ее из стороны в сторону, стараясь потопить корабль. Но осадистый кеннинг стоял прочно, не черпая бортом воду. Тогда зубастые летуны накинулись на людей на палубе. Они расшвыривали их, точно ища кого-то. Их угрожающий визг наводил тоску.

Принц выхватил меч и ринулся на нападавших, нанося бесполезные удары по прочной, как у носорога, коже. Твари кружили вокруг него. Они были не слишком крупные, видно еще молодые. Детеныши? Эта мысль не понравилась Акхану. Он измучился отбивать их неуклюжие удары. Воздух, рассекаемый крыльями, свистел то справа, то слева от его головы.

В отчаянной неотвязности, с которой бестии накидывались именно на него, была какая-то логика. Принц внимательнее пригляделся к ним, насколько это вообще возможно в драке. Они были совершенно одинаковые; их морды искажала исступленная ярость. Да, именно его они искали. Именно ему хотели снести голову. Но почему?

Откуда он знал — чувствовал, — что одна из злобных тварей самка, а другая — самец? Принц не подумал: девочка и мальчик. Уже не подумал, хотя когда-то… Его обожгла невероятная догадка. Страшное узнавание пришло вместе с паническим желанием отказаться от самой возможности подобного.

— Постум! Цетис!

Они его не слышали. Да и могли ли слышать? Твари с неистовой яростью набрасывались именно на то, что было им когда-то дорого. Меняя человеческое тело, сыновья небес умели вывернуть наизнанку и души своих жертв.

Потрясение было слишком глубоким. Акхан опустил меч и в ту же секунду получил крылом по голове. Если б удар пришелся ребром, а не наотмашь, принц уже лежал бы на палубе с раскроенным черепом. А так он потерял сознание и не видел, что происходило дальше.

Заметив неладное, Риульф, уже раскидавший всех врагов на соседней ладье, сумел перескочить с ее борта на флагманский кеннинг. Он вращал тяжелой секирой, не позволяя тварям накинуться на тело принца. Со стороны берсерк походил на мельницу, силы у него было хоть отбавляй, воинского азарта тоже. Лезвие со свистом рассекало воздух и в какой-то момент снесло одной из тварей верхнюю часть уха.

Раненое чудовище взвыло, взвилось над кораблем и, надрывно хныча, стало подзывать собратьев. Сразу несколько летучих мышей откликнулись на его жалобы и устремились к Риульфу. Тот отмахивался как мог, пока твари наконец не вцепились ему в руки, ноги и плащ и не подняли над палубой.

В это время откуда-то из глубины моря послышался утробный булькающий звук, извещавший чудовищ, что воронка для них закрывается. Треща крыльями, мыши взмыли в небеса и ринулись к затягивавшемуся, точно края гигантского мешка, отверстию. Отбивавшегося и брыкавшегося Риульфа они потащили с собой.

— Прости, старина. — Хёгни наложил на тетиву тяжелую стрелу. — Для тебя так будет лучше.

Его пальцы разжались, стрела взрезала воздух и через секунду пробила старому берсерку горло. Лисий Хвост недаром носил звание ярла-лучника. Огромное тело Риульфа дернулось лишь раз и обмякло, вёльв умер мгновенно. Мыши разжали лапы, выпустив бесполезную уже добычу, и с сердитым клекотом поспешили к стремительно затягивающейся воронке.

Гиперборейцы выстояли против атлан, но в конечном счете это ничего не меняло. Потрепанные остатки флотилии Детей Солнца откатились за горизонт. А воины Акхана, как киты, выбросились на берег. Принцу перевязали голову и отнесли в крепость. Вскоре он пришел в себя, но так и не оправился от увиденного. Судьба отнятых у него близнецов оказалась слишком чудовищна и не укладывалась в голове. Однако времени нянчить свою боль не было. Бастионы Туле уже напоминали съеденные до десен старушечьи зубы.

Следовало принимать решение. И Акхан знал, что оно вряд ли придется воинам по вкусу. Он должен бросить их на произвол судьбы и поспешить в Асгард к Алдерику, чтобы узнать: кто помог ему справиться со старыми богами четверть века назад?

Царь ягуаров разогнул больную спину и поверх сгорбленных плеч своих соплеменников бросил взгляд на Шкик. За время, проведенное в преисподней, молодая женщина совсем истаяла. Она никогда не отличалась крепким здоровьем, поскольку пророческий дар-проклятие иссушал ее изнутри. Теперь же тяжкий труд, лишения и близость чудовищных тварей измучили ее как никого другого. Она воспринимала их присутствие острее, чем остальные. Потому что в отличие от обычных людей была еще и открыта для мыслей богов. Вернее, для того затопляющего душу черного потока образов, которыми они обменивались друг с другом.

Ее несчастное дитя — маленький царевич-ягуар — страдало той же болезнью. Он жил, хотя никаких видимых причин для этого не было. Большинство детей погибло. Народ Ульпака таял на глазах, и смерть был лучшим исходом из возможного.

Однажды сестра сказала царю, что их время на этом ярусе подземелья подходит к концу. Вскоре оставшимся придется спуститься еще ниже. А тот, кто выживет и там, будет сброшен дальше и сгинет в пламени, испепеляющем недра горы.

— Откуда Шкик может знать об этом? — Ягуар с трудом заставлял себя слушать и понимать ее слова. Невероятная усталость гнула его к земле.

— Шкик об этом говорит череп, — отозвалась женщина. — Боги привезли его сюда. Он все еще посылает твоей несчастной сестре видения.

— И что же Шкик видит? — передернул плечами Ульпак.

— Битву. — Женщина сидела на каменистой насыпи вытянув ноги и бросив драную плетенку. — Битву, там, наверху. Наш солнечный брат бьется там, защищая врата северных земель.

— Сын Солнца победит? — Ягуар облизнул потрескавшиеся губы.

Жрица мотнула головой:

— Богов нельзя победить. Но он расшатает купол преисподней. — Женщина потыкала пальцем вверх. — И некоторые из нас смогут выскользнуть.

Словно в подтверждение ее слов раздались тяжелые толчки в потолок. Они заставили Ульпака вздрогнуть и оторвать взгляд от горячих камешков руды под ногами. Свод пещеры дрожал. Казалось, над ним гремит гром и молнии стекают по куполу, покрывающему мир богов как потоки раскаленного дождя.

Где-то наверху шла невидимая гроза. Она бушевала безудержно, во всю ширь небес. Ее целью было проломить скорлупу нижнего мира, сотрясти до основания и лишить его обитателей последней защиты. Эти мысли пришли в голову царю неизвестно откуда. У них не было ни источника, ни подтверждения, кроме внутренней глубокой убежденности — плену народа Ягуара приходит конец.

Бросив быстрый взгляд по сторонам, Ульпак убедился, что остальные тоже оставили работу и в сомнении смотрят на него. Вечно маячившие у входа в пещеру Кобры исчезли. Что происходило наверху, никто не знал, но предполагали самое ужасное.

Хотя что может быть ужаснее их теперешнего существования? По земным меркам тольтеки провели в мире богов около года. Для них самих время текло здесь иначе. Каждый миг сплавлял прошлое, настоящее и будущее воедино, а потом вытягивал в спираль. Как это получилось, Ульпак не знал, но с момента прибытия они ни разу не ели, не пили и не спали. Голод и невероятная усталость были здесь постоянной давящей реальностью. Они не притуплялись, но и не становились острее.

— Надо бежать. — Шкик подергала брата за руку. — Пока хозяев нет рядом. Все они ушли наверх. Сын Солнца отвлек их. Сейчас им нет дела до нас.

Царь подобрался к кратеру и перегнулся через край. Несколько минут назад оттуда перестала веером лететь руда, а гигантский молот в сердце горы смолк. Нижний ярус казался опустевшим. Летучие мыши, как и Кобры, покинули свои посты. Люди разбежались.

— Бросайте работу, — Царь поднял руку. — Попробуем выбраться отсюда. Те, кто посильнее, возьмите слабых на руки.

Тольтеки не привыкли бросать своих, но большинство едва таскало ноги. Самыми выносливыми оказались женщины. Лишившись детей, они нянчились с мужьями и братьями как с маленькими. Иные сумели взгромоздить ослабевших родных себе на закорки и двинулись вслед за царем к темному туннелю, откуда до того выкатывались железные тележки для руды.

Сейчас его устье было закрыто тяжелыми металлическими дверями. Уходя наверх, Кобры позаботились о том, чтоб пленники не сбежали. Ульпак в растерянности кинул взгляд по сторонам, но сестра выступила у него из-за спины.

— Череп открывает любые врата, — хрипло сказала она. — Шкик попробует поговорить с ним. В последний раз… — Сдавленный низкий стон прервал ее слова. Она впадала в транс буквально на глазах. Минуту спустя царевна ягуаров уже билась головой о каменный порог туннеля и бормотала что-то невнятное. Соплеменники в оцепенении смотрели на нее. Никому даже не пришло в голову склониться и помочь Шкик — отупение и усталость были написаны на всех лицах. Тень благодарности скользнула по ним, только когда железные двери в туннель слабо подались внутрь. Уже в следующую секунду ягуары налегли на них, освобождая себе дорогу.

Ульпак приказал вывалить из повозок руду и посадить туда всех, кому трудно было идти самому. А остальным толкать их по железным полозьям вперед. Дело пошло быстрее. Туннель был тих, лишь сверху раздавались глухие раскаты грома. Ягуары, поначалу шарахавшиеся от каждого угла, попривыкли. Безумная надежда вырваться на волю придавала им сил.

Шли очень долго. Во всяком случае, так казалось самим путникам. Никто бы не поручился, что за очередным поворотам их глазам не откроется прежняя пещера, откуда они с таким трудом бежали. Страх, что именно так и случится, уже начал овладевать сердцем Ульпака, когда от очередного удара стены туннеля задрожали и пошли ветвящимися трещинами, как скорлупа яйца.

— Крыша падает! — истошно закричал кто-то. Этот голос был накрыт грохотом рухнувшего свода.

Все, кто еще мог бежать, с удвоенной силой налегли на борта повозок и помчались от обвала. Новый удар, и свод впереди просел гигантской плитой, косо перекрыв ягуарам дорогу. «Неужели все?» — успел подумать царь. И тут сквозь густую пыль от рухнувшего камня он увидел темноту. Живую ночную темноту с россыпью звезд. Морозный ветер ударил Ульпака по лицу и мгновенно пробрал до костей.

В первую минуту царь не поверил своему счастью. Сзади слышались стоны. Были раненые и убитые, но за спиной Ульпака уже нарастал радостный гул. Ягуары вырвались из преисподней. Шкик сидела перед братом в свороченной на бок повозке и прижимала к груди маленького царевича, которого мигом замутило от чистого воздуха.

— Это случилось на третий год моего правления, еще до бегства Тиа-мин.

Король ходил по залу, заметно приволакивая ногу. В морозы кости ныли особенно сильно, но он почему-то не садился. А вот Акхан сидел. Молча. Горестно уронив руки и опустив голову. Он не знал, как поднять на отца глаза. Тот понадеялся на него, выслал впереди армии, снарядил подкрепление. Словом, сделал все, что было в силах разбитого болезнью человека. Даже сверх того.

Но новоявленный наследник оказался не лучше прежнего. Не добыл победы. Бежал с поля битвы. Бросил армию… Странно, что Алдерик, слывший таким грозным, не сказал ему ни слова упрека. Только посмотрел в черное от усталости лицо, взял за плечо и увел сюда.

— Это твое первое поражение? — с кривой усмешкой спросил конунг.

Акхан через силу кивнул, а сердце у него сжалось: знает? Ну знает так знает. Не об этом сейчас речь.

— Я с пятнадцати лет с мечом. Я никогда не видел… Они сильнее.

— Еще бы, — хмыкнул король. — Они всегда были сильнее. Но это не значит, что над ними никого нет.

Акхан только развел руками и сел на низкую лавку в углу.

— Как думаешь, ты сильнее вон того парнишки? — Алдерик показал в окно. Там двое мальчиков барахтались на горке и один макал другого лицом в снег.

Принц пожал плечами. Ответ был ясен.

— Вот и боги, — вздохнул Алдерик, — здоровы только задираться перед мелюзгой. Мы для них — дети. — Конунг толкнул рукой раму и крикнул в морозный воздух: — Аксель, кончай бить брата! Я тебе!

Злобный Аксель выпустил братишку и припустил наутек. Получить взбучку от самого конунга — не шутка!

— И их, и нас Кто-то сделал. — Король вернулся от окна к лавке и сел рядом с сыном. — А потом выпустил погулять, чтоб не мешали заниматься другими заботами. Знаешь, как мать иногда выгоняет расшалившихся детей на улицу, пока стирает или стряпает. Боги постарше и погаже нас, но и на них есть управа. Надо только позвать.

— Так просто? — недоверчиво усмехнулся Акхан.

— Уверяю тебя, это не просто. — Алдерик снова встал. — Мы слишком далеко убежали от дома. А боги еще и в ссоре с родителями.

Принц не понимал иносказаний отца, его интересовал главный вопрос: как? Что надо сделать, кому поклониться, чтоб больше никогда не видеть серебряных дисков у себя над головой?

— Все началось из-за пустяка. — Алдерик, кряхтя, опустился у камина на корточки и уставился в огонь. — Раньше и в Ареас был такой обычай: отдай богам первенца и живи спокойно, беды и болезни будут обходить тебя стороной. Однажды в Асгард приковыляла женщина, поденщица, она резала торф в усадьбе Хрюма. У нее были кривые ноги и грязные ладони. Стража долго покатывалась со смеху и не пускала попрошайку во дворец. Но потом, ближе к вечеру, ее все-таки втолкнули за дверь, думая повеселить моих гостей. Когда она начала говорить, все смеялись: пришла просить конунга, а двух слов связать не может. Когда же поденщица смолка, за столом половина народу плакала. Оказалось, у нее отбирали детей двенадцать раз. Никто на нее не зарился, горбатая и кривобокая, она вынуждена была заводить их от пастухов и бродяг. Но всех у нее отнимали, чтобы отдать вместо детей «состоятельных родителей».

По закону я должен был наказать Хрюма, и дело с концом. Но все, кто был за столом, стали вспоминать о том, как сами отдавали младенцев, и возмущаться: сколько можно? Их слышали люди, разносившие кушанья, и воины у дверей. Наутро весь город собрался перед дворцом и требовал прогнать белых червей. Вспоминали старое время, когда их тут не было. Говорили, что они начали просачиваться к нам, потому что народ поизмельчал. Надо пойти и показать негодным тварям, чья здесь земля!

Я собрал войско и двинулся к Имиру, крепости богов. Ты ее видел, сейчас она разрушена, а тогда к ней было не подступиться. Я знал, что это безумие, но против своего народа идти не хотел. По дороге к нам присоединялись целые толпы с дрекольем. Не армия — сброд.

Акхан понимающе кивнул.

— Наше буйное помешательство, — продолжал король, — закончилось на подступах к Имиру, когда всего пара железных птиц уничтожила около пяти тысяч человек. Похлестала по снегу лучами, и мои подданные освободились от собственной дури уже навсегда. В жизни я не видел ничего страшнее. — Алдерик потер слезящиеся глаза. — Целое поле обугленных человеческих тел. Много. Сколько хватает глаз.

Как я уцелел? Не знаю. Со мной были тогда Риульф и Огмис. Они вытащили меня, и, пока Лодброк перевязывал ожоги, старший из вёльвов рассказал легенду. Далеко на севере, за Асгардом, есть место, где в лед вбита Ось Земли. Там можно поговорить с Тем, Кто Повесил Мир Ни На Чем, и попросить о помощи. Он не вмешивается в наши дела, потому что когда-то, очень давно, люди обманули Его. Украли из сада яблоки. Но боги его боятся.

Я решил, что яблоки — не настолько уж важное дело. Надо повиниться и дать что-нибудь ценное взамен. Например, быков или золотую посуду. Мы вернулись в столицу и собрали с каждого двора по гривне серебра и по козе. Взяли из королевского стада тридцать быков, больше у нас не было. Нагромоздили телеги и поехали. Всю дорогу я думал, как представиться Его жрецам? И что дать главному из них, чтобы пропустил к оракулу?

Но вышло иначе. Мы ехали месяц. К северу начинаются такие места, где можно пройти только на собачьих упряжках. Кое-где сани приходилось тащить волоком. Быки пали, козы тоже. Золото и серебро пришлось сбросить в снег. Под конец мы уже не думали ни о какой Оси. Самим бы выбраться из ледяной пустыни! Двенадцать моих товарищей замерзли, только Огмис и Риульф еще какое-то время сопровождали меня. Но и они потеряли сознание во время одного из тяжелых дневных переходов.

И вот когда я остался один, мне представился огромный ледяной столб, уходивший от земли к небу. Над ним горели созвездия, а вокруг него, как вокруг древка знамени, плескали гигантские полотнища апсар. Я понял, что дошел, и повалился в снег. Долго ли лежал, не знаю. В голове было пусто до звона. Ни одна мысль не приходила. Наконец я сделал над собой усилие, встал и начал говорить.

Первым делом попросил прощения за яблоки. Потом за то, что не привез ничего стоящего взамен. Все мои дары были потеряны дорогой… Мне никто не отвечал.

Я разозлился и стал требовать, чтоб меня выслушали. Не я же обокрал сад! Но я конунг, у меня народ, его надо как-то защитить от белых червей. Пусть поможет, и я дам все, что имею. Стал перечислять свои богатства. Сулил жертвы… Молчание.

И тогда я понял, что, даже если меня слышат, мне не ответят. Есть в моих действиях что-то такое, что Его оскорбляет. Золото. Быки. Торговля. Тот, Кто Повесил Мир Ни На Чем, не нуждается в моем нищенском богатстве.

Я пришел в отчаяние. Я не знал, как себя вести. Я был так мал по сравнению с одним-единственным столбом, который Он вбил в землю. Что я мог предложить?

И я заплакал. Это сейчас я конунг. А тогда мне было семнадцать лет, я стоял в снегу на коленях и размазывал слезы кулаками. Говорил, что мне больше некуда идти, что белые черви сожрут нас. Что если Он не поможет, то всему конец. Нельзя же так долго обижаться из-за яблок!

Мне показалось, что я слышу смех. Где-то высоко-высоко, словно звезды звенят, ударяясь друг о друга ледяными иголками.

А потом я потерял сознание. Наверное, замерз. И очнулся уже далеко оттуда, на берегу реки Хель, в двенадцати днях пути от Асгарда. Риульф и Огмис были со мной. Когда мы дошли до города, то узнали, что Имир был разрушен дождем пламени и камней с неба. Люди приписали это событие удаче моего паломничества к Оси. Они выбегали из домов и с благоговением смотрели на нас троих. Но я-то знал, что ничего не сделал.

С тех пор мы больше не видели ни богов, ни их железных птиц. Они только посылали атлан воевать с нами. Но человек человеку может противостоять всегда. Вот я и делал, что в человеческих силах. Кажется, теперь пришло время попросить о помощи вновь.

В это время со двора послышался шум. Алдерик выглянул в окно. На его лице отразились гнев и тревога. Кто-то ударами топоров ломал внутренние ворота королевской усадьбы. Стало быть, городские были уже сломаны! Через минуту их громадные буковые створки прогнулись и рухнули, давя зазевавшуюся стражу.

Сегодня в Асгарде не было гарнизона. Практически все, кого смог собрать король, ушли к Туле. Столица осталась без защиты. Личную охрану конунга составляли подростки лет пятнадцати, которым по гиперборейским законам уже положено было браться за мечи, но которых Алдерик пожалел отправлять на непредсказуемую «ночную войну». Нападавшие быстро раскидали их и впустили в усадьбу многочисленный, хорошо вооруженный конный отряд.

По двору еще метались испуганные мальчишки с секирами не по росту, а через разбитые ворота ко дворцу уже подъехал принц Ахо в сопровождении плотного кольца герсиров ярла Хрюма. Рассмотрев намалеванные на их щитах оскаленные морды вепрей, Алдерик понял, кто пожаловал к нему в гости.

— Свиной Бок! — крикнул он через окно. — Где тонко, там и рвется! Пока все достойные ареас дерутся под Туле, ты тихой сапой решил захватить столицу? Предатель!

Хрюм только расхохотался:

— Говори что хочешь, Алдерик, но я пришел защитить справедливость! Ты зовешь сыном самозванца! А твой законный наследник изгнан! Мы хотим восстановить его права!

Всадники поддержали слова хозяина дружными ударами железных рукавиц в щиты.

— Выходи, отец, и по доброй воле сложи корону! Ты больше не конунг! — Ахо лениво перекинул ногу через седло и с вальяжной грацией соскользнул на землю. — Кто это рядом с тобой? Твой выродок атлан? Тикаль был прав: у меня есть соперник. Неужели ты поверил, что он — это я? Или хотел поверить?

— Я знал, — с вызовом бросил король. — И благословляю Бога за то, что Он под старость дал мне посмотреть на настоящего наследника!

Ахо не смутился. Их ненависть с отцом была такой давней, что слова ничего не меняли.

— Ну что ж, — задумчиво протянул он, — Тогда тебе будет интересно увидеть его голову на колу над воротами. Рядом я насажу на пику его щенка. А твою сучку Дею отдам солдатам.

Алдерик взревел и потянулся за мечом. Акхан удержал его; он уже застегнул на себе оружие, снял со стены топор и поспешил вниз по лестнице. В сенях было темно. На первом этаже у окон выстроились воины его немногочисленного эскорта, с которым он прибыл из Туле. Они держали в руках луки, но целиться сквозь узкие, продольно прорезанные в бревнах отверстия с заволоками было нелегко.

— Постарайтесь снять Хрюма и Ахо, — распорядился принц. — Шестеро пусть останутся у окон, остальные с мечами к двери.

Будь все проклято! Он отчетливо понимал, что у них нет шансов. Враги отъехали на безопасное расстояние. Стрелы полетели в снег. Двери не выдержали дружного удара и через пару минут слетели с петель. Грохот ломаемых досок, лязг железа — схватка была короткой и кровавой. Защитников оказалось слишком мало. Только сумрак сеней позволил им положить около десятка воинов Хрюма, ворвавшихся с улицы, где ярко горели факелы.

По правилам благородного боя Акхану, конечно, следовало сразиться с Ахо. Но ему не дали такой возможности. Несколько ударов топорами, возня, тупая боль от тычков пиками в прикрытый кольчугой живот.

Его выволокли во двор по жаркому от крови снегу. Уже не было ни шлема, ни меча. Правая рука беспомощно повисла, плечо пробито насквозь, в боку глубокая дыра — с такими ранами долго не живут, Акхан это понимал.

Он еще видел, как Алдерик, тряхнув стариной, все-таки приковылял на поле битвы и даже какое-то время отмахивал направо-налево подобранным мечом. Смешно. Да, они смеялись, пока Хрюм не угостил конунга крепким ударом в висок. Можно было еще позабавиться, но уж больно старик разошелся. Ахо нетерпеливо крикнул с улицы:

— Скорее!

Принца швырнули к ногам его лошади. Наследник снова взобрался в седло и со вкусом прогарцевал по хребту самозванца.

Все. Дело было кончено. Акхан заметил, как из низкого строения бани, где попрятались женщины, метнулась прочь от солдат Дея. Ее догнали, завалили в снег и с гоготом подняли ребенка на мечи. Дальше свет факелов рыжим пятном стал расплываться перед глазами, ударил в лицо снопом искр и погас.

Боль, страх, унижение — все сразу исчезло. Только слышно было, как над его головой Ахо сказал Хрюму:

— Боги не могут войти, пока мы их не пригласим. Теперь можно это сделать. — Его сапог уверенно встал на вымазанные в крови волосы брата. — Даже в Туле уже некому сопротивляться.

Серый дым плыл над Асгардом от двора конунга к валам. Западный ветер гнал его прочь от города. С ним сливались дымы от многих пепелищ — в эту ночь столица горела в разных концах.

Акхан видел происходившее сверху. Он парил выше резных деревянных крыш дворца, и порой пролетавшие мимо птицы задевали его крылом. Ни они, ни он этого не замечали.

Принц безучастно взирал, как трупы погибших, и его в том числе, ободрали до нитки и выволокли за стены города. Голые тела в голом поле быстро начало заметать сухой поземкой.

Герсиры Хрюма кое-как сложили костер из обледенелых поленьев и без всяких почестей закинули на него останки конунга. Потом нашли и притащили к Ахо старшего из вёльвов. Огмис пытался обличать наследника, но получил удар рукояткой меча в живот и был под общий хохот посажен на кол у ворот усадьбы. Воины награждали его пощечинами и отпускали шуточки на счет дешевых прорицателей, которым самое место подставлять свой старый зад под деревянного конька.

Акхан не видел Дею и понадеялся, что она погибла сразу. Но потом зацепился глазами за белую косу в груде женских тел на заднем дворе и понял, что принцесса разделила общую участь. Приехавшая с захватчиками девушка — дочь Хрюма, Лив, — торопливо стаскивала с пальцев мертвых соплеменниц кольца.

Он ничего не смог сделать. Не сумел защитить ни ее, ни Ареас. Да и было ли это возможна? Чем выше над землей поднималась его душа, несомая ветром, тем страшнее виделась общая картина поражения. Не в человеческих силах было остановить это.

Со дна Молочного моря огромным черным пузырем поднималась бурлящая от нетерпения Злоба. Она тянулась к жизни, проламывая льды, громоздя воду зелеными горами волн. Ей навстречу с запада двигались сотни, если не тысячи железных птиц, уничтожая бьющими по земле лучами остатки гиперборейских городов.

В какой-то момент Акхан почувствовал, что он не один. С земли вверх устремлялись мириады огоньков — крошечных, теплых, дрожащих, как пламя свечи на сквозняке. Принц понял, что это погибшие уходят к Тому, Кто Повесил Мир Ни На Чем. Особенно много их было на юго-западе, где над черным кругом обращенного в пепел Туле колыхалось ровное сияние из сотен и сотен язычков огня.

Акхан понял, что и его захватывает общий поток. Мимо скользили и Алдерик, и Дея с Анкхатом на руках, и Риульф, и Бьерн Медведь — искаженные в пламени лица, равнодушные ко всему, кроме своего стремительного бега наверх.

Наконец принц увидел невероятно толстый ледяной столб, шедший от земли до самых небес. Он был похож на громадное дерево, чью крону сломала буря, а ствол оброс коркой льда. Под ней можно было рассмотреть вырезанные рисунки и буквы. Многоногие кони, лодки с парусами, дома без крыш… Огоньки закручивались вокруг столба в спираль и скользили в звездное небо.

«Мы ушли слишком далеко от дома, — вспомнил Акхан. — Почему же никто не заступился за маленьких?»

Сверху ударил гром. Огоньки разом прижались к стволу дерева, пропуская сыпавшиеся с неба камни. Такие большие, что казалось, вся Гиперборея с ее морями и лесами может поместиться на макушке одного из них.

Они падали вниз, сотрясая землю, ломая и круша то, что еще недавно было Ареасом. И не им одним. Огненный дождь прошелся по океану с севера на юг, уничтожая все на своем пути. Вместе с комьями раскаленного железа гигантские волны обрушились на Великий Остров. Акхан с ужасом наблюдал, как его дом погружается в пучину среди грохота и криков. Досталось и Афросу, и Та-Кем, и Хи-Брасил, и побережью Ар Мор. Везде, где атлан держали свои колонии, прошла неумолимая гроза из огня и воды, поднятой со дна моря.

В считанные минуты десятки городов прекратили свое существование. Тысячи людей умерли, даже не поняв, что их убивает. Над землей плотной дымкой повисли тучи пепла. Сквозь них едва можно было угадать, что лицо материков изменилось до неузнаваемости. На том месте, где владения Ареаса кольцом огибали роковой разлом, больше ничего не было. Зло вторично оказалось загнано на дно, но теперь не ледяной панцирь, а стена камня покрывала сверху расщелину, навечно схлопнувшую свои края. Вокруг на много месяцев пути пролегала мертвая ледяная пустыня.

Гиперборейцы потеряли право охранять Зло. Но получили свободу от него. Нищие на пепелище. Им следовало искать новую родину, спрятавшуюся от разрушений за стеной Рифейских гор. Сверху принц видел, как несколько караванов из центра Ареаса двинулись сквозь снег и туман к окраинам. На юго-восток. Там, по слухам, лежали земли, чем-то напоминавшие прежний дом северян.

Эпилог

— Ты очнулся? — Дея поправила у него в головах скатку из волчьего меха. — А мы думали, что везем с собой труп.

Акхан не без труда обвел глазами телегу, в которой кроме него сидели Атли с маленьким Анкхатом на руках и Звайнальд с перевязанным плечом.

Принцесса шла рядом, погоняя мерно ступавших лошадей вожжами. Справа на лыжах скользил Лаге, держа переднюю пару за узду. За ними и впереди них теснился бесконечный караван телег, повозок и колымаг. Были лошади, олени, собачьи упряжки. Кто во что горазд.

— Эй, передайте по цепочке, конунг пришел в себя! Привал через час. — Звайнальд обернулся к Акхану. Пальцы его здоровой руки продолжали машинально пощипывать струны арфы. — Кажется, я израсходовал свой дар, — смущенно сказал он, — пытаясь изменить неизбежное. К счастью, все живы. А я вот… — Скальд стянул с головы шапку, и Акхан увидел, что его посеченные тусклые волосы вместо золота блестят серебром. — Не жалейте, ваше величество, для меня это большое облегчение. Нельзя безнаказанно путать судьбы людей.

— Алдерик жив? — с трудом, облизывая разбитые губы, спросил принц.

— Нет. — Звайнальд покачал головой. — Ни ему, ни Огмису, ни Лодброку — словом, никому из старшего поколения ареас не было дано спастись. Они навечно остались погребены вместе с нашей печальной родиной. Теперь конунг — вы.

— А Ахо? — Принц попытался приподняться на локтях и со стоном рухнул обратно. Дея поспешно поправила сбившуюся лисью накидку на его груди.

— У тебя сломаны руки и ноги. Этот негодяй проехал по тебе верхом. Разве ты не помнишь? — сердито воскликнула она.

— Я-то помню, — протянул Акхан. — Он уцелел?

— Его разорвали на части летучие мыши, — отозвался Атли. — Их было двое, у одного разрублено ухо. Казалось, они искали именно его, а когда нашли, накинулись, как караси на кусок хлеба. Хрюма вместе с герсирами завалило камнями с небес. Никто не уцелел.

Акхан его не слышал, пытаясь сосредоточиться на своих воспоминаниях и понять, как выжил.

— Значит, мне все привиделось? — недоверчиво спросил он. — И столб? И огонь? Мне казалось, что мы…

— То, что тебе казалось, оставь при себе. — Голос слепого прозвучал необыкновенно властно. — У всего в мире есть два исхода. Тебе показали один. Но дали, по милосердию, другой. Будь доволен.

Он ли был недоволен? Реальность порвалась в клочья и пленкой висела за их спинами. Ветер колыхал ее драные края. Все, кто мог спастись, утекали сквозь дыры в новый, на глазах изменившийся мир. Его преображение было скорым и грозным. Глина, смятая ударами горячих рук мастера, все еще дымилась. Под колесами телег и ногами путников гулко подрагивала земля. Но это были толчки успокаивающейся катастрофы. Мир засыпал, застывая острыми краями новых форм. Их надо было принять и обжить. Для этого со дна смерти вытащили за нитки тех, кто хоть как-то вязался с картинами молодой земли. Остальные не годились. Ушли на дно вместе с кромешным злом, которое пытались освободить.

Акхан глубоко вдохнул холодный воздух и рывком сел в телеге. Дея испуганно попыталась уложить его обратно, но он отстранил ее руку:

— Я рад, женщина, что именно ты заботишься обо мне. Но сейчас не время. Собери ярлов, тех, кто остался. Нужно решить, куда ехать дальше.

На третий день, после того как караван спасшихся гиперборейцев перевалил через южную гряду Рифейских гор и двинулся по широкому плато, вдали горизонт слегка затуманился. Над ним повисла дымка — верный признак присутствия людей. Они двигались, взбивая снег ногами и копытами коней.

Хёгни Проныра предупредил конунга, что выслал на разведку дозор. Всадники вернулись с недобрыми вестями:

— Это атлан, около трех сотен. Те, что вырвались из-под Туле.

Акхан хмыкнул. Значит, не для всех на его старой родине наступил судный день. Кое-кому тоже открылись ворота в другой мир. Бояться их не следовало. Самих гиперборейцев, по словам ярла, только в этом караване с женщинами и детьми набиралось до пятидесяти тысяч. А за ними следовали еще и еще.

— Приведите их сюда, — распорядился Акхан. — Скажите: ваш конунг — их прежний Принц Победитель. Он не желает им зла.

Атлан прибыли не скоро. Их состояние было плачевным. Обмороженные руки и ноги. Головы, обмотанные тряпьем. Оружие, грязное и побитое. Однако держались они гордо, стараясь не подпустить врагов близко к себе. Гиперборейцы просто окружили их плотным кольцом и погнали к своим телегам.

— Предупреждаю: вы убьете нас, но мы продадим свои жизни дорого! — услышал Акхан знакомый резкий голос. Как давно слова на атле не звучали для него с такой правильной, чистой интонацией.

— Кавик, опусти меч! — повелительно крикнул он. — Я не убиваю старых друзей.

Бывший калель из Ар Мор вытаращил глаза на косматого гиперборейского владыку, а опознав его, повалился в снег.

— Оружие в ножны! На колени перед Сыном Солнца, выродки! — Все-таки настоящая атланская дисциплина давала себя знать даже в самых невероятных обстоятельствах.

Теперь пришло время гиперборейским всадникам удивленно хлопать глазами, глядя, как враги без малейшей попытки сопротивления попадали ниц перед их конунгом.

— Я больше не Сын Солнца, Кавик, — с легкой грустью бросил Акхан. — И не акалель для вас. Нам нечего делить и не за что сражаться друг с другом. Присоединяйтесь к нам. Одним вам не выжить.

— Но, мой господин, — молодой калель замялся. — Мы думали добраться до леса, построить корабли. Среди нас есть опытный кормщик. И отправиться домой…

Акхан остановил его жестом.

— Великого Острова больше нет. Вы такие же бездомные, как и мы, — сказал он. — На новых местах нам пригодятся и лишние руки, и лишние мечи.

— Твои люди, дай им волю, разорвут нас, — угрюмо потупился Кавик.

— Сначала я не позволю им этого сделать, а потом они привыкнут. У нас много женщин. Им нужны мужья и защитники.

Кавик склонил голову в знак согласия со справедливостью слов акалеля.

— А что за опытный кормщик с вами? — спросил конунг.

— Это я, господин. — Из-за спин стоявших впереди атлан выдвинулся смуглый широкоплечий коротышка. Он так оброс, что казалось, ему на голову нахлобучили баранью шкуру.

— Друз, старина, как говорят тольтеки: хорошие люди не умирают! — На этот раз Акхан рассмеялся легко и весело.

— У нас болтали, будто видели тебя в Гиперборее. — Кормщик мял в руках шапку. Явно ворованную, атлан шапок не носили. — Я-то все не верил, что ты утопился. Не по-атлански это как-то… — Он смутился, поняв, что брякнул не то. — Я хотел сказать: все атлан прекрасно плавают. Ну и… словом, я сам набился во второй поход к Туле. Думал, если жив, найду тебя. Да не я один. Вард со мной. Куда его деть? Услужливый пес и преданный.

Теперь пришла очередь Акхану испытать смущение. Он не думал, что старый слуга отправится на его поиски.

— Вот как довелось встретиться, — протянул конунг, знаком подзывая Дею к телеге.

Принцесса уже несколько минут стояла рядом и с тревогой смотрела на вооруженных атлан, говоривших на чужом языке слишком быстро, чтоб она могла их понять. Ей казалось, они вот-вот бросятся на конунга и прикончат его мечами. Но вышло иначе.

Сначала чумазый оборванец, видимо верховодивший в этой шайке, встал перед сыном Алдерика на колени, потом остальные последовали его примеру. Муж говорил, улыбался, хлопал многих из них по плечам. А ведь она совсем забыла, что он атлан по рождению и, конечно, не выдаст на растерзание «своих».

Своих? Кто теперь свои? Кто чужие? Можно ли бросить горстку чудом уцелевших людей среди здешних снегов?

— Он прав, сестра, — прошептал, склонившись к ее уху, Атли. — Он добр и щедр. Нам ведь подарили жизнь ни за что. Просто так. Как же мы можем отказать в ней другим?

— Вард, вот твоя госпожа. — Лицо конунга расплылось в добродушной улыбке. — На руках у нее маленький господин. Помнишь, я когда-то в Ар Мор пообещал оставить тебя при детях и больше не таскать с собой по походам? Вторую часть исполнить не могу. Сдается мне, блуждать мы будем долго. А вот первую — принимай нового воспитанника.

Принцесса не без опаски отстранилась от Варда.

— Думаю, для начала воспитателя следует отмыть, — буркнула она и поспешила прочь, унося с собой Анкхата подальше от греха.

— Не беспокойтесь, господин, мы с ней поладим, — заверил конунга раб. — Заботливые матери быстро устают.

Прошло еще двое суток, когда вдали от горы, очертаниями напоминавшей Имир, отделилась небольшая группа путников. Они шли медленно. Как видно, с ними были раненые.

Передовой отряд Лаге принес конунгу весть, что незнакомцы отдаленно напоминают скрелингов. Краснокожий, черноволосый и горбоносый народ — откуда они взялись?

— Из преисподней. — Акхан ободряюще кивнул оруженосцу. — Не препятствуйте им подойти поближе. Они для нас не опасны.

Красные люди поравнялись с караваном только через полдня. Впереди шагал рослый мужчина в драном пончо из цветной шерсти. На его плечах сидел мальчик. Сзади двое воинов помоложе несли измученную женщину, чьи спутанные черные волосы были обильно обрызганы сединой. Сейчас Акхан ни за что не узнал бы в ней прекрасную жрицу ягуаров. Большую часть времени Шкик проводила в беспамятстве или дремала. Зато ее малыш казался веселым и живым.

Он с любопытством уставился на конунга, который приказал посадить себя верхом и подвезти к путникам. Уже на расстоянии Ульпак ощутил его присутствие. После того как ягуары выбрались из ада, все чувства царя были болезненно обострены. Он слышал звук до того, как тот прозвучал. И знал ответ собеседника на еще не заданный вопрос. Теперь к нему ехал Сын Солнца, его приближение ощущалось как нарастающее тепло, причем не снаружи, а внутри самого Ульпака.

Царь уже не задавался вопросом — как случилось, что ягуары вышли на поверхность земли так далеко от дома? Значит, спасение было возможно только через ледяные пещеры северной страны, о которой временами бормотала Шкик еще в Ар Мор. Она называла ее истинной родиной Сына Солнца. Так и вышло.

Принц Победитель несколько минут, прищурившись, рассматривал ягуара. Потом издал удивленный возглас и приказал оруженосцам спустить себя на землю. Видно, Ульпака не так-то легко было узнать после времени, проведенного с бессмертными.

— Ты постарел лет на десять, — потрясенно вымолвил Акхан, обнимая побратима. — Что вы здесь делаете?

— Правда состоит в том, что Ульпак умер, — хмыкнул царь. — Как и весь его народ. Что ягуары делают среди живых, не знает даже Шкик.

Акхан отстранился от него и внимательно посмотрел в глаза.

— Вы вышли оттуда? — Его большой палец указывал вниз.

Тольтек кивнул.

Конунг осторожно снял с шеи побратима маленького царевича.

— Наш дом тоже погиб, — протянул он. — Какое-то время вы можете идти с нами. Вас накормят и окажут помощь. Но когда гиперборейцы найдут новую родину, вы двинетесь дальше. Мы сможем жить рядом, но не вместе. Тольтеки вышли их преисподней, и теперь она всегда будет стоять у них за спиной.

Акхан боялся, что его слова обидят побратима. Но ягуар прекрасно понимал их справедливость. Он и сам чувствовал, что его народ словно отгорожен от окружающего мира непроницаемой стеной. Там, на дне, так хотелось вырваться. А здесь — спрятаться от внезапно распахнувшегося во все стороны пространства. Болела обожженная подземным пламенем кожа, нервы казались обнажены, даже слова, произносимые с видимым трудом, причиняли боль.

— Но ведь Принц Победитель не оставит своего сына без помощи и покровительства? — вымучил из себя тольтек.

Акхан обнял его за плечи и подтолкнул вперед к гиперборейским телегам.

— Род Ягуара всегда будет моим родом. Я признаю Шкик и ее ребенка своей семьей. Но они уйдут с тобой и наследуют тебе.

Ульпак кивнул. Оба понимали: происходит именно то, что было назначено для них судьбой еще в первый день встречи.

Две недели караван гиперборейцев шел по Рифейским горам. Люди терпели холод, ветер и порой на руках перетаскивали поклажу и животных через пропасти. На исходе четырнадцатого дня перед глазами путников открылась занесенная снегом равнина. С кручи она была видна до самого горизонта. Во многих местах ее прорезали реки. Стеной стояли сосновые леса, в их зеленом тугом море тут и там виднелись наплывы озер. Край был огромен и дик, но его не коснулась гроза, прогремевшая далеко на севере.

— Это ли наш новый дом? — с тревогой спросил Акхан у скальда.

— Не знаю, — отозвался тот. — Я лишился дара прорицания. Что скажет Атли?

— Друзья мои, я слепой, — с добродушной усмешкой ответил мальчик. — По мне, чем скорее мы начнем рубить дома, тем больше детей выживет до весны. А там посмотрим.

Конунг глянул на Дею, кутавшую расчихавшегося в последние дни сынишку в истертую баранью шубку, и махнул рукой:

— Приказываю спускаться!

Радостный гул голосов был ему ответом.