Сыновья волка

Глава 2

21 июня

Совсем недавно, еще несколько дней назад, я писала с сожалением, что у нас никто не бывает и мы живем вне всякого общества. Уже вернулся Уильям с покупками из Йорка. Мистер Вольфсон оказался прав – вкус дворецкого безупречен. Он привез, например, такой чудный розовый шелк... Впрочем, я отвлеклась. Среди нас теперь появилось новое лицо. Только что я жаловалась на отсутствие таковых, и вот со всей женской непоследовательностью заявляю, что обошлась бы с удовольствием без него. Сегодня утром, расчесывая волосы, я услышала, как подъехала карета. Я услышала мужские голоса внизу, но слов было не разобрать. Потом карета отъехала. Грубые оклики продолжались, пока не хлопнула входная дверь. Я вдруг ощутила, насколько тихо было всегда в доме. Джулиан обычно скользит, как тень, Уильям, сам образцовый слуга, научил и других слуг передвигаться неслышно, как он.

Естественно, я поспешила вниз. Достигнув круглого поворота лестницы, я увидела внушительную гору багажа, в беспорядке набросанную на ковре холла. Я немного встревожилась и замедлила шаги, и тут входная дверь снова распахнулась, влетел очередной чемодан и грохнулся поверх остальной кучи. И вслед за ним вошел человек, но я смотрела на багаж, потому что чемодан вдруг лопнул и оттуда вывалился человеческий череп с прекрасными, цвета слоновой кости, зубами.

Я невольно вскрикнула. Вошедший мужчина двумя прыжками достиг подножия лестницы и посмотрел вверх на меня. Потом перевел взгляд с моего лица на ужасный предмет, к которому были прикованы мои глаза, и разразился громовым хохотом. Я спустилась вниз, всем своим видом демонстрируя возмущение. И тут этот грубый молодой мужлан схватил меня за талию, приподнял и поставил рядом с собой и черепом.

– Пустите меня, – я пыталась отодрать его пальцы от своей талии, – как вы смеете?

– Самое неоригинальное замечание, – сказал неодобрительно мой захватчик. – Вас, кажется, заинтересовал Говард, вот я и спустил вас вниз поскорее, чтобы представить ему. А теперь, милочка, не будьте ханжой. После утонченных манер Джулиана мои объятия покажутся вам глотком свежего воздуха.

Оп притянул меня еще ближе, словно хотел запечатлеть в памяти мои черты навсегда. Я в ответ тоже вызывающе его рассматривала. Я боюсь собак, неотесанные же молодые люди раздражают меня, но не пугают, даже если возвышаются надо мной, как башня, на добрых двенадцать дюймов. Как и у Джулиана, у молодого человека были светлые волосы, но по сравнению с тонкими чертами Джулиана его черты были грубее, нос выдавался вперед, как корабельный бушприт, надбровные дуги тяжелые. Рот, который сложился в гнусную ухмылку, был большой, с толстыми губами. Оскалившись, он показал набор зубов таких же сильных и белых, как у бедного Говарда, лежавшего на полу.

Затем ухмылка исчезла, брови сдвинулись.

– Боже правый, – произнес грубый тип, – вы ведь совсем не похожи на подругу Джулиана. Вы слишком... слишком... Нет, – продолжал он, все еще разглядывая меня, – вы не для Джулиана. Тогда почему...

Я читала о безобразных лицах, но всегда это относила к обороту речи, думая, что в жизни таких не бывает. Лицо незнакомца можно было сравнить с теми оборотнями, о которых говорили служанки – темное, грубое и плоское. Он заговорил низким глухим голосом:

– Этот гнусный старый...

Хотя я пишу для себя, но не могу воспроизвести здесь слово, которое последовало. Я даже не очень понимаю его значение. И все же достаточно, чтобы уловить смысл. Мне сначала стало жарко, потом холодно, и я решительностью вырвалась из его лап.

– Меня зовут Харриет Бартон. Я подопечная мистера Вольфсона, внучка сводной сестры его отца. Я собираюсь рассказать ему о ваших словах, и надеюсь, он натравит на вас обеих своих собак!

– Харриет, – повторил мужчина. Медленно же он соображает, прошла целая минута, прежде чем на его лице возникло понимание. Безобразные черты неуловимо преобразились, и теперь его лицо не могло напугать даже ребенка. – Но вы... Ада тоже здесь?

– Я больше не желаю с вами разговаривать. Спрашивайте мистера Вольфсона.

– Спрошу. – Он развернулся на каблуках и зашагал в библиотеку. Огромные картины в тяжелых рамах качались, когда он гулко топал мимо.

Я беспомощно стояла посреди холла, глядя на Говарда. Удивительно, как это имя подходило лишенному плоти черепу. Его ухмылка чем-то напоминала ухмылку хозяина. Я подавила в себе вспыхнувшее желание поддать его ногой. К тому времени я уже догадалась, кем мог быть этот грубиян, и реальность превосходила мои худшие опасения. Я повернулась и посмотрела в сторону библиотеки. Даже на расстоянии я слышала громкие выразительные голоса.

К несчастью, все двери дома сработаны из толстых дубовых панелей. И я почти не могла различить слов разговора – хотя разговором это назвать было трудно – такой крик стоял в библиотеке. Наконец оп прекратился, и из библиотеки выскочил владелец Говарда в таком состоянии, что, кажется, не заметил меня. Я успела увидеть мистера Вольфсона, скорчившегося над своим столом, и то, что я увидела, заставило меня бросился прочь, вслед за ужасным кузеном. Я влетела в холл в тот момент, когда с улицы вошел Джулиан.

Он был в костюме для верховой езды, и с ним была Ада. Он, улыбаясь, смотрел на нее, и она весело смеялась, по-видимому, над очередной его выдумкой. Она была без шляпы, ветерок из распахнутых окон играл ее золотыми локонами, и они сверкали в лучах солнца. Они не заметили меня, я отступила назад в коридор, но зато я смогла увидеть выражение лица вновь приехавшего. Его глаза с Ады перешли на брата. Бедный Джулиан! Огромный, великанский рост пришельца и его агрессивность заставили молодого человека съежиться. Но меня восхитило, как быстро он оправился от шока при виде брата. Выпрямив топкую фигуру, он спокойно сказал:

– Здравствуй, Фрэнсис.

– Джулиан. – Фрэнсис не смотрел на Джулиана, его взгляд снова приклеился к личику Ады. – Не утруждайся представлять нас, брат. Я знаю – это кузина Ада. Не верьте тому, что слышали обо мне, кузина. Я не так уж и плох. Мне кажется даже, что мы станем добрыми друзьями.

Не знаю, как он добился этого, но как-то само собой получилось, что они с Адой направились вместе в гостиную, ее рука на его руке, а Джулиан остался стоять в проеме открытой двери. Наши взгляды встретились. Слова были не нужны. Мы мгновенно стали союзниками. Лето предстояло длинное и неприятное.

Позже, ночью

Теперь я знаю, почему мистер Вольфсон не расстается со своим инвалидным креслом. Бедный, бедный! Лучше бы мне не глядеть на то, что я увидела, но так уж случилось.

Я страдала бессонницей этой ночью. Ада давно уснула и видела сны, а я ворочалась, сбивая простыни на огромной кровати. Я надела шерстяной халат и стала ходить взад-вперед по комнате, надеясь вызвать утомление и сон. Какой-то звук в коридоре побудил меня подойти к порогу. В коридоре было темно, виднелась лишь одна свеча, она сильно раскачивалась, то поднимаясь вверх, то ныряя вниз. Свечу нес мистер Вольфсон. Это он шел по коридору, направляясь к себе в спальню, и он... ...Он напоминал гигантского краба, одна нога у него была много короче другой. Он раскачивался из стороны в сторону, вверх и вниз, и свеча пыряла вместе с ним, поэтому свет ее был так неровен и полосат. Но мистер Вольфсон передвигался на удивление быстро. Над согнутыми безобразными конечностями виднелись прямой торс и великолепная голова, как у античной статуи, которую переносят неловкие грузчики...

Пораженная, я сделала непоправимую ошибку. Вместо того чтобы немедленно ретироваться в свою комнату, я стояла как вкопанная, и, открывая свою дверь, он обернулся через плечо и увидел меня. Несколько мгновений он оставался неподвижным... Наконец... О боже, ужас и пафос этого момента! Он отвернулся и вошел к себе, дверь захлопнулась за ним. Как я смогу посмотреть ему в глаза завтра? Я никогда не заговорю с ним первая, я сделаю все, чтобы показать ему... Теперь уже не уснуть. Я приму капли и, надеюсь, не увижу кошмарных снов. Краб... Гигантский краб...

28 июня

Некоторые люди становятся лучше под благотворным действием окружающих. Но кузен Фрэнсис явно был не из их числа. Оставалось всего лишь несколько ошибок, которые он еще не совершил, презрев правила поведения в обществе, но ведь он и пробыл в доме пока всего лишь неделю. За эту неделю он старался покорить Аду. Он относился к ней как к новой игрушке или котенку – забавляясь, опекая, отчего можно было прийти в бешенство, но крайней мере, это бесило меня. Ада же совершенно невосприимчива ко всему, кроме прямого оскорбления. Сначала мне показалось, что он ей нравится. Его энергия, даже грубая сила должны были импонировать ее жизнерадостному духу. Но, увы, надеждам Фрэнсиса не суждено было сбыться – он упал в ее глазах навсегда и непоправимо, когда Ада обнаружила, что его совсем не интересуют лошади.

Я написала «надеждам», так я думаю, хотя и не уверена до конца, скорее всего, он действительно решил поухаживать за Адой. Она молода, богата, и, чего греха таить, любой рассудительный молодой человек захочет жениться на ней, но иногда мне казалось, что его чувства слишком преувеличены, направлены только на то, чтобы уязвить Джулиана, а не добиться благосклонности Ады.

Сегодня после обеда я пошла в гостиную и увидела там Фрэнсиса. Его лицо было необычно серьезно.

– Входите, кузина, – пригласил он меня, не вставая с места, – если, конечно, не боитесь.

Я вошла, задрав надменно нос, взяла книгу и села в уголке дивана. Это было ошибкой. Он моментально угнездился рядом. Я вдруг ощутила, какой он громадный.

– Где Ада? – был первый вопрос.

– Отдыхает. – Я упорно смотрела в книгу. – Она хрупкая девушка.

– Ада – хрупкая? Могу поклясться, что она обладает обезьяньей энергией.

– Жаль, что вы нашли ее столь изматывающей. Не надо прилагать столько усилий, чтобы выказывать свою симпатию к ней.

– Лопни мои глаза, – сказал он восхищенно, – это было прямым попаданием в печень. Вытащите свой кинжал, кузина, я сдаюсь.

– А ведь я всего-навсего еще одна хрупкая женщина.

– В то время как я... Как вы говорили? Сильный молодой человек. Это правда, Харриет, дорогая. Но я работал, как черт, всю зиму, и мне нужны развлечения. А чем можно себя занять в этом гробу?

– Сомневаюсь, что мои развлечения подойдут вам, – сказала я ехидно.

– Пожалуй, вы правы. Думаю, вы даже в шахматы не умеете играть.

– Почему вы так считаете? – Я бросила на него возмущенный взгляд.

Его глаза сузились от смеха, и я поняла, что попалась на его крючок. У него тоже блестящие голубые глаза, очень похожие на глаза отца, только золотистые ресницы не побелели от времени.

– Я часто играла с бабушкой.

– И проигрывали. Если то, что я слышал о вашей бабушке – правда. Давайте сыграем, я дам вам фору – своего коня.

– Это я вам могу дать своего. – Я захлопнула книгу.

– Тогда будем играть на равных. Но вы можете играть белыми. По крайней мере, так я докажу свою галантность.

Я взяла белые. Попытаться его уколоть, задеть – все равно что бросать об стенку резиновые шарики, они отскакивают и попадают вам прямо в лицо.

Бабушка часто твердила мне, что я могла стать неплохим шахматистом, если бы использовала мозги вместо эмоций. К моему удивлению, Фрэнсис оказался вдумчивым неторопливым игроком. Его осторожность удвоила мою смелость, и после пятнадцати минут игры я загнала в угол его королеву и смела ее с доски.

– Мне очень жаль, – пробормотала я, опустив глаза, чтобы скрыть свой триумф.

– О, не извиняйтесь. – И он сделал ход королевской пешкой.

Я до сих пор не могу понять, как это произошло. Три хода спустя я смотрела с недоумением, не веря своим глазам, на доску, на своего бедного беззащитного осажденного короля.

– Шах, – сказал радостно Фрэнсис, пока я изучала клетку за клеткой, чтобы отыскать спасительный ход, – и мат. Вам не следовало брать мою королеву, – сказал он добрым голосом и хотел было продолжать, чтобы объяснить свою игру, но я не стала слушать, мои уши пылали от оскорбления. Я уловила только одну последнюю фразу: «Всегда следите за черным конем», – и вихрем выбежала из гостиной.

2 июля

Обычно мы ужинали в обществе обоих кузенов, за исключением тех дней, когда Джулиан уезжал или испытывал недомогание. Но на этот раз в гостиной не было Фрэнсиса. Когда Уильям объявил, что ужин подан, я спросила Джулиана, куда подевался его брат. Он пожал плечами:

– Понятия не имею.

Наш первый сюрприз, и приятный, мы нашли в лице мистера Вольфсона, уже сидевшего за столом. Он предпочитает, чтобы мы не присутствовали при его церемониальном въезде в столовую, и занимает место заранее, дабы избежать неловкого для себя момента. Сегодня он ужинал с нами впервые с того дня, как в доме появился Фрэнсис.

– Я был так занят делами последнее время, что просто забывал об ужине, – сообщил он и спросил: – Где Фрэнсис?

Последовало неловкое молчание. Ада что-то пробормотала, а Джулиан ответил:

– Я не знаю, сэр.

– Очень хорошо. Не будем делать из этого выводы, верно, Харриет? Уильям, мистер Фрэнсис сегодня отсутствует. Мы не станем его ждать.

Но только мы приступили к мясному блюду, как Фрэнсис появился. Двери в дальнем конце столовой широко распахнулись. Одна створка ударилась об стену с такой силой, что могли обрушиться кусочки лепнины. В открытом проеме вырисовывалась освещенная сзади свечами гостиной, фигура Фрэнсиса. Он постоял неподвижно несколько мгновений, потом направился к столу крадущейся походкой, непохожей на его обычную громкую поступь. Мне не понравился блеск в его глазах. Но он вежливо поклонился мне, Аде, отцу и Джулиану, всем по очереди, и в это время я поняла, что эти поклоны просто шутовство.

– Прошу прощения у вас, леди, отец, брат. – Он явно имитировал манеры и голос Джулиана.

– Покиньте комнату, – приказал мистер Вольфсон.

– Не надо, отец, не расстраивайся так. Это тебе вредно. – Он указал пальцем на наливающееся кровью лицо отца и обвел медленным взглядом стол.

Джулиан занял кресло, на которое обычно садился Фрэнсис. Около Ады. Фрэнсис покачал головой.

– Нечестно, братец, – тихо произнес он, – с глаз долой – из сердца вон?

Несмотря на огромный рост и внушительные размеры, он мог передвигаться очень быстро. На этот раз его действия вызвали у нас общий возглас изумления. Он поднял стул, на котором сидел Джулиан, и вместе с братом отнес на шесть футов от стола. Потом, подхватив один из свободных стульев, сел рядом с Адой.

– Уильям, – провозгласил он, глядя на потерявшего дар речи дворецкого, – я не буду есть суп. Подай мне мясо, прошу тебя.

Я закрыла лицо ладонями и затряслась от смеха. Я не могла сдержаться – вид изумленного растерянного лица Джулиана и то, как он сидел у стены, держа в приподнятых руках вилку и нож, это было уж слишком. Но голос мистера Вольфсона меня сразу отрезвил.

– Немедленно уходи! – закричал он. – Как ты смеешь являться сюда в таком состоянии – и перед своими кузинами!

Фрэнсис не сдвинулся с места. Он улыбался застывшей улыбкой и пристально смотрел на Аду. Бедный Уильям в ужасе от происходившего стоял, как статуя, с блюдом говядины в руках. В ярости мистер Вольфсон попытался подняться. Плед, в который обычно бывали завернуты его искалеченные ноги, распахнулся и свалился на пол. Я вскочила.

– Фрэнсис, – быстро сказала я, – тебе лучше уйти к себе. Уильям, помогите ему. Он... нездоров.

Я не очень-то верила, что мои слова возымеют действие на этого грубияна. Нет, к счастью, он сам понял, что зашел слишком далеко. Он резко встал, так что стул отлетел в сторону, отвесил Аде церемонный поклон, потом мне, проигнорировал подставленную руку Уильяма и удалился.

Мистер Вольфсон снова опустился в свое кресло с еле слышным стоном. Лицо его было серого цвета, когда он потянулся к бокалу с вином. Его другая рука... Другой рукой он шарил под столом в поисках упавшего пледа. Меня пронзило острое чувство жалости. Это не могло быть только жалостью, чувство было слишком сильным. Я действовала не раздумывая. Встав на колени около его кресла, я подняла плед и тщательно укрыла ему ноги. При этом мне пришлось наклонить голову так, что она оказалась на уровне края стола, и рука мистера Вольфсона поднялась и медленно, мягко погладила меня по волосам.

– Благодарю, Харриет. – Голос был уже обычным.

Я вернулась на свое место. То же сделал Джулиан, и мы продолжили ужин.

Я могу простить Фрэнсису почти все, но он так страшно обидел своего отца.

8 июля

Прибыли цыгане – те, о которых упоминал мистер Вольфсон. Они проводят часть лета в его владениях. Он сообщил об этом сегодня за ужином. Ада тут же спросила, можем ли мы повидать их. Мистер Вольфсон сразу согласился. Признаюсь, я была чуть-чуть удивлена, принимая во внимание прежние его замечания о привычках цыган Но он знал, что мы будем под охраной своих кузенов, обоих. Фрэнсис согласился поехать с нами. Мне кажется, это не понравилось Джулиану.

9 июля

Я выйду замуж за высокого темного мужчину, буду путешествовать по воде и стану богатой! Как приятно услышать подобное тем, кто верит в предсказания. Особенно последнее обещание. Мне не очень нравятся темные мужчины, кстати. Но боюсь, что моя судьба предопределена, ведь всем известно, что цыганки частично ведьмы. И впрямь, старуха, которая предсказала мне это сегодня утром, выглядела настоящей ведьмой.

Когда мы спустились на завтрак сегодня утром, то узнали, что все уже подготовлено накануне вечером. Мы могли хоть сейчас отправиться к цыганам. Мы поехали сразу после завтрака, мистер Вольфсон отдал специальное распоряжение, а я на сегодня избавилась от своих обязанностей по дому. Мы пустили лошадей вольной рысью, день был прекрасный. За время езды, занявшей примерно час, Джулиан развлекал нас предсказаниями, имитируя говор цыган. Фрэнсис, ссутулившись над лошадиной шеей, был таким, как обычно бывает по утрам – угрюм и молчалив.

Издали табор казался живописным: разноцветные кибитки, лошади, пасущиеся на лугу, костер, на открытом огне приспособлен большой металлический чайник. Темные, странного вида люди лежали, сидели на траве вокруг костра. У некоторых мужчин был вид разбойников, они могли сойти за лондонских воров, если бы не темная кожа, платки на голове и золотая серьга в ухе. Женщины на расстоянии смотрелись очаровательно со своими красными и зелеными юбками, с монистами на шее из медных и золотых кружочков и длинными черными волосами. Все имели очень белые зубы, может быть, так казалось по контрасту с темной кожей и черными волосами. Дети игривы и застенчивы, как молодые зверьки, и все похожи друг на друга, как щенки из одного помета. Черные волосы, сверкающие черные глаза, тонкие руки и ноги, тела прикрыты рваными цветными тряпками. И над всем этим сборищем гам голосов – пение, ругань, крики – на странном языке, звучавшем как музыка.

Сначала я испытала неловкое чувство. Шум утих, как только цыгане нас заметили. Разноцветные фигуры напряженно замерли, и сорок пар черных глаз уставились на пришельцев. Но только на мгновение. Они вернулись к своим занятиям, но я чувствовала, что цыгане следят за нами исподтишка. Они гонимый народ, и, возможно, заслуженно возникло чувство, как будто за тобой следят не человеческие, а звериные немигающие глаза, которые пытаются предугадать следующее движение охотника. Куда заведут меня фантазии!

Из кибитки вылезла старуха. Хотя ее согнули годы и она хромала на одну ногу, голова ее была высоко и надменно поднята. Она подошла к тому месту, где мы сидели, и медленно присела четыре раза перед каждым из нас по очереди. Я увидела, как она стара. Странно, в ее волосах почти не было седины. Яркие черные глаза смотрели на нас из складок сморщенного лица. Вот они перешли на лицо Ады и остановились.

– А, красивая леди, – пропела она, – вы пришли к старой Мэриан, чтобы узнать свою судьбу? Только радость для такой милой и прекрасной, только радость. Садись, иди сюда, красавица, и дай Мэриан сказать тебе будущее.

Подумав, Ада рассмеялась и кивнула. Не ожидая ничьей помощи, она спрыгнула с лошади, оставив поводья. Один из цыган подошел и взял их. Он прошел очень близко от Ады, глядя на нее откровенно, во все глаза.

– Подождите минутку, кузина, – нахмурясь, сказал Джулиан.

– Зачем? Мы ведь за этим и приехали, не так ли?

– Верно, верно, – цыганка захихикала, – не слушай мужчин, маленькая леди. Пусть они следуют за тобой. Пойдем ко мне в кибитку, к старой Мэриан. Шар там, магический шар, который давно перешел мне от фараонов, шар расскажет все – настоящее и будущее.

Джулиан засмеялся, к нему явно вернулось присущее ему чувство юмора. Но все же он поторопился присоединиться к Аде.

– Веди пас, колдунья, – сказал он весело.

– Да, верно, я колдунья и есть, одна из тех проницательных женщин, что знает судьбу. Пошли, леди, и вы, господин Джулиан. Не доверяете старой Мэриан свою прекрасную леди?

И они направились к кибитке. Мы с Фрэнсисом пошли вслед за ними.

Мэриан изучала свой шар, склонив голову и держа на нем одну руку. Зловеще нахмурившись, подняла глаза, когда я стала подниматься по ступенькам, сзади шел Фрэнсис.

– Входите, леди, входите. Место есть, еще много места позади меня. Пробирайтесь туда. Господин Фрэнсис, вам лучше остаться там. Вы слишком большой для этого помещения.

Фрэнсис послушался и встал, опершись локтем на раскрытую створку дверцы. В кибитке действительно было тесно. Когда я снова посмотрела на Мэриан, та уже впала в трапе. Ее темный профиль с крючковатым носом был как будто вырезан из дерева, а руки напоминали птичьи когтистые лапы, но мелькнуло неприятное предположение о заключенной в них немалой силе. Ада сидела спокойно, сложив руки на коленях, глядела на старуху с видом благовоспитанного ребенка, приглашенного на чай со взрослыми. Внутри фургончика было прохладно, он защищал от солнца, но воздух там казался душным. Солнечный луч падал на шар, но не освещал его изнутри, он казался матовым, по-видимому из-за слоя грязи. Ни один предмет не выглядел бы менее подходящим для оккультного действа. Но шар в солнечном свете притягивал взоры.

– Вот оно... – сказала старуха. – Оно наступает... Я вижу... Я вижу...

Голос ее упал... Я внимательно смотрела на шар. В какое-то мгновение мне показалось, что в нем действительно что-то движется, прямо в самом его центре, в глубине. Но мне только показалось. Шар оставался просто пыльным треснутым стеклом, ничего более. Я откинулась на спинку стула.

– Я вижу ее, – вдруг сказала Мэриан, и Ада вздрогнула. – Я вижу, как она идет легкой поступью, вижу ее головку с золотыми кудрями, она идет через залу. Она в белом, белые цветы на голове и в руках. Прекрасная леди в подвенечном заряде... Она улыбается, ее лицо светится любовью к нему... Его лицо пока неясно... Он настоящий джентльмен, своей сильной рукой он держит ее руку. Светлые волосы сияют золотом на голове... Его лицо... нет, оно не видно, оно повернуто к ней. Еще золото, много, много золотых кружочков, они падают к ее нотам пригоршнями... Богатство, любовь, счастье...

Руки со вздувшимися венами судорожно сжались. Тело старухи сотряслось в конвульсии.

– Богатство, любовь, счастье, – она заговорила уже своим нормальным голосом, – оно ушло, мое видение... Оно никогда долго не держится... Но я видела! Видела! Ты видела себя в подвенечном наряде в цветах, рука об руку с высоким светловолосым женихом?

Ада тряхнула головой. Рот у нее приоткрылся от изумления, но врожденное чувство здравого смысла не покинуло ее.

– Нет, я не видела, – с сожалением сказала она, – какой стыд! Неужели это действительно там было?

Братья засмеялись. Старуха с неприятной усмешкой посмотрела на них.

– А, эти неверящие ни во что... Но ничего. Ничего... Будущее покажет, оно придет ко всем, к ним тоже... А, другая леди! – Взгляд черных глаз обратился ко мне. – Теперь настал ее черед. Идите сюда, леди.

– А ты не хочешь, чтобы мы тебе посеребрили руку еще одной монетой? – спросил Фрэнсис, пока мы с Адой менялись местами.

– О да, да, шар не станет говорить без драгоценного серебра.

Джулиан бросил монету, она закрутилась по столу, и старческие пальцы хищно схватили ее.

Я не стану писать о том, что она мне наговорила, это было обычное гадание, старуха вещала усталым голосом, думаю, она истратила всю силу драматического таланта на Аду. Все это такая ерунда! Мы собрались уходить, и на прощание старуха почтительно осведомилась о мистере Вольфсоне. Мгновенный страх мелькнул у нее на лице, совсем как у деревенских жителей. Еще бы, такая искусная ведьма должна уважать своего повелителя, который служит самому сатане.

И еще кое-что произошло. Когда мы сели на лошадей и готовы были тронуться в обратный путь, Джулиан спросил у старухи:

– Ты видела уже Дэвида?

И тогда, тогда... Старуха обнаружила себя цыганской королевой. На мгновение мне показалось, что она возвышается на высоком троне и огонь пылает у ее ног.

– Нет!..

– Я передам ему твою любовь, – сказал Джулиан, смеясь, – твоему ненаглядному внуку.

Ада взглянула на меня, но я пожала плечами. Дэвид, стало быть, сын дочери цыганской королевы? Теперь нам стало известно, что родня обижена на него за то, что он их отверг. Но какое нам дело до этого!

Высокий светловолосый мужчина... Что за чепуха!

15 июля

Я только что ушла от Ады. Она успокоилась и заснула. Я бы тоже хотела уснуть. Ведь знаю, что нет причин для тревоги. Не понимаю, почему я так расстроилась. Фрэнсис сделал ей предложение. Я ожидала этого. Знала, что предложение неизбежно последует. Разве я не писала на этих самых страницах, что брак между Адой и одним из кузенов будет самым удобным выходом из положения? И цыганка говорила о высоком светловолосом женихе. Просто я не думала, что им будет Фрэнсис. Но он старший сын. И в свете принято женить сначала старшего, Ада такая прекрасная «партия» – кузены оба хотят ее. Но старший брат имеет право перед младшим первым испробовать свой шанс и добиться успеха.

Я находилась у Ады в комнате, прибиралась на ее туалетном столике, – она разбрасывает все как попало, и я не хотела, чтобы руки служанок касались ее безделушек и игрушек, – как вдруг она ворвалась вихрем на мою половину. Не обнаружив меня там, она тотчас прошла ко мне через соединяющую наши комнаты дверь. Она не плакала, но ее щеки были красными.

– Что случилось, Ада? – спросила я.

Слезы сначала закапали, потом полились ручьем, и, рыдая, она поведала мне о предложении.

– Что ты ему ответила?

– "Я глубоко благодарю за честь, кузен Фрэнсис, и польщена таким выражением ваших чувств, но в настоящее время..."

Она отбарабанила фразу из книги об этикете. Я никогда не думала раньше, когда мы изучали эту книгу, весело смеясь и подшучивая, что услышу из ее уст цитату при таких обстоятельствах.

– Очень хорошо, – я обняла ее, – не плачь, Ада. Он рассердился? Поэтому ты огорчена?

– Нет, – сказала она после некоторого замешательства, – он не был сердит. Он просто ущипнул меня за нос...

– Ущипнул за нос?

– Да. Но он не был невежлив, Харриет. Правда. Он был очень мил. И засмеялся мне вслед, когда я убежала.

– Но почему ты убежала? И если он не разозлился, то почему ты плачешь?

Ада задумалась. Слезы продолжали стекать, как струйки воды во время сильного дождя по стеклу.

– Я не знаю, – сказала она наконец. И, снова зарыдав, крепко меня обняла.

– О, Ада, успокойся! Он был несчастлив?

– Нет, я же сказала, он смеялся.

– Ты жалеешь, что отказала ему?

– Конечно нет! Харриет, почему ты допрашиваешь меня, как противная гувернантка, когда я так расстроена!

– Я пытаюсь, – объяснила я терпеливо, – понять, почему ты расстроена. Он не рассердился, ты не жалеешь, что отказала ему. Ты плачешь не из-за сожалений, испуга или симпатии. Тогда, ради бога, скажи, почему ты плачешь?

Глупо было сейчас пытаться добиться от Ады ответа, это не получится даже тогда, когда она спокойна, а если расстроена, и вовсе невозможно. Я так и не знаю, почему она рыдала. Наверное, потому, что Ада – это Ада.

Когда я уходила, она уже успокоилась и выглядела снова веселой. Сидела высоко в подушках и выглядела как любая другая девица с книгой в руках. Я дала ей одну из очаровательных новелл мисс Остин, которую она еще не читала. Интересно, может быть, она уже сожалеет, что отказала ему? Джулиан был бы для нее более подходящим мужем – мягкий, добрый, любезный. Но что, если ее привлекает больше грубая сила Фрэнсиса, и она сама этого не осознала? Она может еще и передумать. Надеюсь, этого не произойдет. Я не доверяю Фрэнсису. Человек такого поведения способен на все. Он, может быть, даже стал бы ее бить. Мужчины, склонные к выпивке, обычно поколачивают своих жен, насколько я знаю.

Позже

Фрэнсис невыносим!

Интересно, сколько раз я уже писала эту фразу? И сколько еще раз буду вынуждена ее писать снова? Этот человек просто превосходит сам себя – каждый раз он выкидывает какой-то трюк, и я думаю: ну вот, хуже он уже ничего не может придумать, но проходит время, и он поступает еще ужаснее.

Вот что случилось сегодня. В доме было жарко и душно, потянуло на свежий воздух. Мне захотелось сходить в розовый сад. Фрэнсис был там. Он сидел, развалясь на одной из мраморных скамеек, раскинув руки по сторонам. Я повернула назад, намереваясь убежать, но он был намного проворнее меня.

– Кузина Харриет!

Я скоро возненавижу свое имя, так противно оно звучит в его устах. Он выпростал свои длинные ноги из-под скамьи и, протянув руки, направился ко мне.

– Кузина Харриет, а вы выйдете за меня? Ударение на «вы» было очевидным. К сожалению, я всегда предпочитаю открытый бой отступлению. Я повернулась к нему в ярости:

– Фрэнсис, вы грубиян! Что вы сделали с Адой!

– Сделал? – Он удивленно поднял брови.

– Она у себя наверху просто проплакала глаза, – сказала я возмущенно.

– Ада всегда плачет, когда не знает, как поступить, – сказал он холодно, и я замерла от удивления – ведь он был прав. Я никогда не думала об этом. – Вы не верите мне, – грустно продолжал он, – но подождите. Я сейчас объясню. Я не могу, чтобы такое ужасное подозрение запятнало мою безупречную репутацию. Ну-ка, садитесь сюда. Я покажу представление от начала до конца, и вы рассудите, правильно ли я поступил.

Этот негодяй взял меня за плечи и усадил на скамью с такой силой, что у меня клацнули зубы. Его руки сразу взяли мои, захватили в плен. И в то же время он тяжело опустился на одно колено.

– Дражайшая кузина Ада, прошу прощения, Харриет, мое теплое к вам отношение не могло ускользнуть от вашего внимания и последнее время переросло в глубокое чувство, более сильное, нежели любовь кузена. Ада... Харриет, я люблю вас! Простите меня, если я обидел вашу скромность, но я не могу более сдерживать порыв своего сердца. Ада... Харриет, я люблю вас! Сделайте меня счастливейшим человеком на свете – согласитесь быть моей невестой!

Он стоял на колене, глядя на меня снизу вверх широко раскрытыми глазами. Я выдернула руки.

– Фрэнсис, не будьте идиотом, – возмутилась я, – вы этого не говорили.

– Говорил. – Он сел рядом со мной, одну руку положил на скамью за моей спиной. – Ничего нельзя найти в моих словах такого, к чему можно придраться, а? Ничего, что вы могли бы выбросить из моего объяснения, верно? Может быть, не очень убедительно, надо было вложить больше чувства, да?

Я не ожидала, хотя могла предположить, что он собирается делать, но едва ли смогла бы остановить его. Одной рукой, которая уже была за моей спиной, он обхватил меня за плечи, оплел как канатом, а второй обвил талию, и не успела я опомниться и понять, что происходит, как он уже впился в мои губы.

Это было впервые после того, самого первого и последнего поцелуя в музыкальной школе миссис Палмер, но тот мальчик поцеловал меня только в щеку. Я не могу описать поцелуй Фрэнсиса. И нет желания это делать. Мне оп правился. Нравился! Господи, какое неподходящее слово!

Бабушка оказалась права. Я истинная дочь своей порочной матери. Я не люблю Фрэнсиса. Я его не одобряю, значит, мне вообще просто нравятся мужчины, иначе я бы никогда не ответила на его поцелуй с таким бесстыдством, а стала бы вырываться из рук этого наглеца и негодяя, которому отказала моя кузина всего час назад!

Я не могла дышать, но каким-то образом не задыхалась, мои ребра сдавило, и пуговицы на его костюме врезались в мою кожу, но я ничего не замечала. Но вот я вспомнила Аду – и мои ребра заныли, я сразу ощутила нехватку воздуха, с силой вырвалась и вскочила.

Он тоже поднялся, как на пружине. И даже в состоянии смятения я увидела, что он поражен не меньше моего. Потом я не торопясь произвела следующие действия, пока он просто стоял и смотрел на меня. Смотрел, как я поднимала руку, заводила ее назад, чтобы попасть точно, и ударила его по лицу изо всей силы. Звук хлесткой пощечины прозвучал в тихом саду роз как пистолетный выстрел, а моя рука заныла, как будто я била по камню, пришлось даже поднести ее ко рту и подуть. Фрэнсис даже не шевельнулся. Рот его приоткрылся, а лицо приняло сосредоточенное выражение. Потом он потянулся ко мне. Но тут во мне заговорило чувство разума. Я ловко увернулась от его рук и убежала. Он не преследовал меня.

16 июля

На следующее утро, когда я спустилась вниз, Фрэнсис уже сидел за столом и завтракал. Это было само по себе необычно, и я сразу насторожилась, ожидая возможного повторения вчерашнего нападения или еще какой-нибудь каверзы. Он приветствовал меня со спокойной отстраненной любезностью. Никто бы не смог придраться ни к его словам, ни к манерам. Если я не ошибаюсь, он много пил вчера ночью. Я начинаю узнавать признаки. Возмущенное молчание, пожалуй, будет лучшим ответом.

17 июля

Иногда я думаю, что чувства Ады действительно слишком бедны и поверхностны. Она совершенно забыла о своем отчаянии и слезах из-за предложения Фрэнсиса. Я хотела узнать, не испытывает ли она сожалений. Хотя не имела ни малейшего желания рассказывать ей о моей встрече с Фрэнсисом в саду роз. Но во мне тлело подозрение: а что, если... вдруг когда-нибудь, потом она все-таки проявит по отношению к нему теплые чувства?

Теперь уже нет никакой необходимости рассказывать ей мою историю. Все ясно – он ей безразличен. Она не питает к нему никаких чувств. Равно как и ни к кому другому. Она не только отказала Фрэнсису, но объявила ему, что не примет и предложения его брата!

– Он спросил меня, правится ли мне кто-нибудь, – сказала Ада, – это ведь естественно, не так ли? А Джулиан единственный, кто может на это претендовать.

Какая смесь невинности и здравого смысла! Постоянно забываю о том, что она всего на два года моложе, хотя чувствую себя намного старше в ее присутствии.

22 июля

Сегодня после обеда мистер Вольфсон пригласил меня к себе в библиотеку. Мы поговорили некоторое время о ведении домашнего хозяйства, но я видела, что он совершенно не за этим меня позвал. Он плохо выглядел.

– Харриет, – сказал он резко, оборвав меня посередине доклада о постельном белье, – Фрэнсис не обидел вас каким-либо образом?

Мне показалось, что подробности нашего тет-а-тет среди розовых кустов ясно отпечатались на моем лбу.

– Нет, почему вы спрашиваете? – как можно небрежнее поинтересовалась я.

– Фрэнсис меня огорчает давно, – сказал мистер Вольфсон серьезно, – ни стремлений, ни самоконтроля... Бог знает, что он собирается делать со своей жизнью.

– Но ведь он изучает медицину. В Эдинбурге. И это оправдывает его, может быть, именно медицина – назначение и цель в жизни.

– Не знаю, чем он занимается в Эдинбурге. Этот город предлагает много других занятий, поинтереснее, чем медицина. Но хватит об этом, – отрывисто сказал мистер Вольфсон, – я просто хотел знать, прилично ли он себя ведет по отношению к вам. Он возвращается в Эдинбург в сентябре, Харриет, так что стисните зубы – если это выражение можно применить к леди – и терпите до осени.

Я уверила его, что нет нужды в стискивании зубов, и он перевел разговор на более приятные темы. Мы продолжили пашу былую дискуссию. Опекун зачитал мне вдохновенные цитаты Бака в защиту короля Ричарда, и, хотя я горячо оспаривала заключения, он, казалось, наслаждался больше всего самим процессом наших дебатов, и его не огорчало мое несогласие. Час пролетел незаметно, нас прервал Уильям, явившийся с почтой. Вероятно, в ней содержались дурные вести. Лицо мистера Вольфсона стало серьезным, я извинилась, и он меня отпустил. Я взяла к себе наверх книгу Бака, чтобы наедине прочитать и понять, почему его так защищает мистер Вольфсон.

Он очень действует на меня своими убеждениями, и, пожалуй, может привести примеры в защиту самого хозяина Зла.

1 августа

Я еще дрожу, хотя все произошло несколько часов назад. И подумать только, я еще недавно жаловалась на скуку и слишком обыденную жизнь. Попытаюсь теперь написать все по порядку. Получен пренеприятнейший жизненный опыт.

Началось все утром, когда я тихо постучала в дверь Ады после завтрака. Веселым голоском Ада пригласила меня войти. Она стояла перед зеркалом, падевая шляпу с длинным пером и напевая. У нее явно отсутствовал музыкальный слух, но я не могу винить ее за это. Она пела, радуясь чудесному утру. Окна были широко открыты, и воздух вливался в них свежей струёй вместе с золотистым светом, ароматом роз и тимьяна.

– Не могу пристегнуть, – Ада, нахмурясь, смотрела на свое отражение, – помоги мне, Харриет, пожалуйста.

Я пристегнула булавку на шляпе и не могла удержаться, чтобы не погладить золотые локоны.

– Послушай, Ада, куда ты собралась? Ты же обещала без меня не ездить на прогулки! Я сейчас занята, но если ты подождешь час...

– Ждать? В такое благословенное утро? Приезжай когда сможешь, дорогая. Я буду тебя ждать в руинах аббатства. Я просто не могу сидеть в комнате в такую чудесную пору.

– Ты едешь не одна?

– Нет, нет. – Ада повернулась ко мне и легонько ущипнула за щеку. – Не будь похожей на старую сварливую леди, Харриет, ты слишком для этого молода и красива. Как можно уныло рассуждать в такой чудный день? Со мной едет Джулиан.

– О! Ну тогда...

– Встречаемся на развалинах через час, Харриет.

И в комнате сразу стало темнее, когда она ушла.

Дела отняли у меня больше часа, время тянулось медленно, меня охватило нетерпение. Как будто передалось желание Ады поскорее выйти из дому в этот летний день. Я не так уж стара и мудра, чтобы меня не трогала прекрасная погода. Я тоже предпочла бы наслаждаться прекрасным летним днем, уединившись где-нибудь в саду с книжкой. Но... но! Я, разумеется, не одобряю слишком строгих правил хорошего тона, низводящих женщину до позиции неразумного ребенка, но тем не менее согласна, что нехорошо оставлять молодую девушку наедине и надолго с молодым человеком, который претендует на ее руку и сердце (миссис Примм. «Книга хороших манер», стр. 1). Поэтому я со вздохом надела свой костюм для верховой езды и спустилась во двор.

Мое настроение не улучшилось от вида Фрэнсиса, тоже собиравшегося куда-то ехать, хотя наряд на нем был явно неподходящий: измятая белая рубашка с закатанными рукавами и с распахнутым на груди воротом, открывавшим бронзово-загорелую грудь. В наши дни полагается иметь бледно-розовую кожу, по, признаюсь, мне больше правится золотистый загар – разумеется, не на Фрэнсисе, хотя контраст его смуглой кожи и светлых волос впечатляет. Впрочем, он выглядел сейчас скорее как работник, а не как джентльмен. Вид у него был спокойный и довольный. Мне показалось, что глухой воротник платья меня душит.

Фрэнсис, увидев меня, раскрыл глаза в преувеличенном удивлении.

– Кузина Харриет, кого я вижу! Что могло оторвать вас от ежедневных обязанностей?

– Я еду кататься. – Я кивнула старому Адаму.

– Какое счастье для меня. Я просто был в отчаянии, предвкушая одинокую и длинную прогулку.

– Можете ехать, незачем меня ждать.

Он приблизился и, понизив голос, сказал:

– Следите за своей речью при слугах, моя дорогая. Вы хотите, чтобы половина райдинга сплетничала о нашей ссоре?

– Не похоже, чтобы это волновало вас.

– О, меня – нет. Я думал только о вас. У них поговорка в этих местах: «Милые кузен с кузиной бранятся – только тешатся». Вы и опомниться не успеете, как они нас обручат. Дело в том, – продолжал он весело, – что я ищу Аду. Куда она уехала? Вы знаете?

Я решила, что надо быть спокойной и выдержанной, даже если он будет вызывать на ссору, нельзя, право, уподобляться ему.

– Она уехала с Джулианом, – сказала я, – и мы должны встретиться на развалинах. Если хотите, можете поехать со мной.

– Одна, без гувернантки?! Разве это безопасно, кузина?

Он был несносен. Я повернулась к нему спиной, чтобы не сорваться и не нагрубить. Адам уже оседлал высокого чалого для Фрэнсиса и клал седло на мою небольшую кобылку. Его старческие дрожащие руки были так неловки и медлительны, что мне хотелось накричать на него, но ведь это не помогло бы стать ему моложе и проворнее.

– Где сегодня Дэвид? – спросила я его.

Старик что-то пробормотал, а Фрэнсис перевел:

– У него выходной. Наверное, он проводит время со своими дикими родственниками. О да, разве вы не слышали? Он просил прощения у своей бабки и был принят обратно. Трогательно, не так ли?

И, как будто чувствуя мое нетерпение, шагнул вперед и быстро пристегнул мое седло огромными ручищами. Я проигнорировала протянутую им руку и самостоятельно вспрыгнула на лошадь. Это было глупо и по-детски, и я немедленно об этом пожалела. Мы молча бок о бок выехали из ворот.

– Меня беспокоит Дэвид. Вы заметили, что он плохо выглядит? – сказал Фрэнсис.

– Заметила, – я была рада переменить тему на нейтральную, – не могу представить, что с ним творится.

– Не можете?

– Нет. Я вчера дала ему бутылочку тоника. Кажется, это не помогло.

– Бутылка тоника! Вы разве забыли, что в доме есть доктор!

Я забыла! Или, правильнее сказать, никогда о нем не думала как о враче. Мое представление о врачах связано с образом мистера Беллоуза, бабушкиного доктора, у которого были длинные седые бакенбарды.

– Пожалуй, вам надо было бы его осмотреть, кузен.

– Я уже предложил. Но Дэвид утверждает, что с ним все в порядке. Знаете, мы вместе росли.

Это было сказано между прочим, но что-то в его словах тронуло меня. Лошади неторопливо трусили рядышком.

– Не думаю, что...

– Вы не думаете о многих вещах.

– Почему вы всегда со мной так... так...

– Стараюсь вас поддеть? – Знакомая лукавая улыбка сразу вспугнула появившиеся у меня проблески симпатии. – Мне нравится, как вы на все реагируете, кузина. Вот от Ады ничего не добьешься, она просто раскроет свои пустые голубые глаза и уставится на меня молча.

– У Ады глаза не пустые!

– По сравнению с вашими – пустые. У вас глаза – зеркало вашей души, кузина. И надо вам сказать, вам должно быть стыдно за те мысли, что иногда вспыхивают в их черной глубине. А может быть, мне нравится вас поддразнивать потому, что в гневе вы прекрасны. Глаза в пол-лица и щечки как маков цвет.

Я метнула на него сердитый взгляд, готовясь осадить лошадь, но он не смотрел в мою сторону, все комплименты были произнесены голосом тихим и даже скучным, и я решила, что это был просто еще один повод вывести меня из себя.

– Как вы думаете, что происходит с Дэвидом? – вернулась я к прежней теме.

Он пожал плечами. Я не могла не заметить игру мускулов на его спине и на руках под топкой рубашкой и снова пожалела, что такой образец мужской силы и здоровья может быть таким ленивым и безразличным.

– Как я могу знать, не осмотрев его? Он всегда был упрям, как проклятый мул. И единственный способ его продиагностировать – связать и сесть на него верхом, чтобы удалось нащупать пульс; но такие методы навряд ли приняты в медицине. – Он поднял поводья. – Поехали, Харриет. Хватит бездельничать. Ну, кто быстрее?

Его конь, радуясь, что его больше не удерживают поводья, рванул вперед. Я последовала за Фрэнсисом, но с осторожностью, рассердившись за его дерзость. Мы оказались около руин буквально за несколько минут, но двор, заросший дикой травой и вьюнами, был пуст.

– Они еще не прибыли? – спросил Фрэнсис, когда я остановила лошадь рядом с ним.

Странно, но его голос звучал с несвойственной ему тревогой, и я сразу подумала, что, может быть, его безразличие напускное и отказ Ады причинил ему боль. Возможно, он любит ее.

– Они где-то здесь, – ответила я. – Ада любит навещать черного коня на восточном пастбище.

– Какого еще коня?

– Вороного, Сатану. Ваш отец перевел его туда из конюшни после того, как жеребец пытался лягнуть одного из грумов. Дэвид единственный может с ним справиться, и он иногда разрешает Аде гладить его.

– Мы теряем зря время. Куда еще они могли поехать?

– Не знаю! Почему вы пытаетесь напугать меня?

– Господи, мне абсолютно наплевать, испуганы вы или нет. Могли они снова поехать в цыганский табор? Ада, похоже, была в восторге от той старой грязной ведьмы.

– Могли. Одна Ада, конечно, побоялась бы, но с Джулианом...

– Мой братец так же бесполезен, как грудной ребенок. Поехали.

Я поймала его за рукав, когда он поворачивал лошадь.

– Подождите, Фрэнсис. Чего вы боитесь? Цыган?

– Я ничего не боюсь, – нетерпеливо ответил он. – Но Ада всегда пунктуальна, никогда никуда не опаздывает. Если ее здесь нет, значит, случилось нечто непредвиденное. Вы едете со мной или нет?

У меня не было времени для ответа, потому что он уже скакал по полю. Я последовала за ним. Достигнув первых деревьев, мы услышали женский крик. Ужас и расстояние изменили его, но это кричала Ада. Я, во всяком случае, узнала голос мгновенно и пустила лошадь в галоп. Когда я выехала на опушку, Фрэнсис был уже там. Солнце пробивалось сквозь густую листву, освещая зеленоватым неясным светом развертывающееся на поляне действие и его игроков. Мне сначала, очевидно с перепугу, показалось, что людей там около сотни. На самом деле их было всего с полдюжины – оборванных и темнокожих. Я увидела Джулиана, он согнулся, потому что его, заломив ему руки за спину, удерживали два злодея, так что светлые волосы закрывали лицо кузена. Ада боролась с двумя другими.

Я натянула поводья, резко остановив Фанни, и в это время Ада зубами впилась в грязную темную руку, державшую ее. Человек с золотой серьгой в ухе, откинув голову, охнул от боли. Я оглянулась на Фрэнсиса и с удивлением увидела, что он замер на лошади и не думает слезать. Он находился за огромным старым дубом, и бандиты еще не заметили его. Руки его свободно держали поводья, а лицо озаряла многозначительная ухмылка. В это время на сцену ворвался новый персонаж. Это был Дэвид. Он как тонкая черная молния метнулся из-за деревьев прямо к Аде.

Все произошло быстро, стремительностью нападения ему удалось ошеломить и повалить одного из злодеев на землю. Но второго цыгана, почти такого же огромного, как Фрэнсис, с повязанным на голове красным платком, не так-то легко было одолеть. Цыган оттолкнул Аду, чтобы расправиться с Дэвидом, и, вытащив дубинку, ударил его по непокрытой голове.

Дэвид осел на землю. И тут Фрэнсис наконец-то пришел в движение. Дернув поводья, он выехал на середину поляны. Этого оказалось достаточно. Высокий цыган с красным платком на голове вытаращил глаза на всадника, потом быстро взвалил упавшего товарища на плечо, крикнул что-то повелительно остальным, и все разбойники растворились среди деревьев. На поляне остались только мы. Я подбежала к Аде. Но она, казалось, не видела меня. Ее широко открытые голубые глаза были устремлены на Дэвида, тот лежал лицом вниз, и солнечный луч падал на его темный затылок.

– Не трогай его. Ада, – донесся голос Фрэнсиса, когда она протянула руку к Дэвиду.

Его властный тон подействовал – Ада повернула к нему побелевшее лицо. Фрэнсис опустился на колени около Дэвида и начал осматривать голову юноши. Его пальцы окрасились кровью. Я отвернулась, сглатывая дурноту страха.

– С ним все в порядке, – спокойно произнес, Фрэнсис. – Проклятье, Харриет, что вы стоите! Маленькая дурочка падает в обморок. Подержите ее, видите, я занят.

Я подхватила Аду, с облегчением заметив, что щеки ее розовые, хотя глаза закрыты.

– Что я должна делать?

– У вас есть платок или нижняя юбка, чтобы оторвать полосу? От таких ран на голове очень много крови.

– Вот мой носовой платок.

Он с отвращением взглянул на маленький квадратик с кружевом.

– Это на полминуты. Возьмите мой карманный нож. Разрежьте свою нижнюю юбку или юбку Ады.

Я стала заворачивать верхнюю юбку, но пришедшая в себя Ада оказалась проворнее.

– Дай мне нож! – сказала она и, вырвав нож из моих рук, в одно мгновение нарезала полосы и отдала их Фрэнсису.

Он, не глядя, не благодаря, начал бинтовать голову Дэвида.

И только тогда! О, как непростительно! Я вспомнила о Джулиане. Я поспешила к нему, испытывая угрызения совести. Он сидел, держа согнутую в локте руку другой рукой и склонив голову.

– Они ранили тебя? – глупо спросила я. – Джулиан, прости меня. Фрэнсис, идите сюда. Он ранен.

– Что случилось, брат? – спросил мягко Фрэнсис.

– Моя рука... – пробормотал тихо Джулиан.

– Ты хочешь, чтобы я занялся твоей рукой, брат? – опять спросил Фрэнсис.

Если бы кто-то предложил мне помощь таким тоном, я бы отказалась. Даже если бы все мои кости были переломаны, все до единой.

Я всегда знала, что в Джулиане много скрытой силы. Он поднял голову, глядя прямо в насмешливые глаза брата. Его лицо было бледным, в полосках грязи. Губы растянулись в гримасе боли так, что обнажились зубы. Но глаза были как у мистера Вольфсона, когда тот бывает в гневе.

– Нет, благодарю тебя, брат. – Голос упал до шепота, кажется, больше от ненависти, чем от слабости. Хотя я не была уверена.

Я переводила недоуменно взгляд с одного на другого, на улыбающееся лицо Фрэнсиса, на его руки, теперь праздно опущенные вдоль туловища, вспоминая, как недавно они ловко и искусно исследовали голову Дэвида. Хотя я иначе представляла себе руки хирурга – не такими большими и грубыми, хоть и знающими свое дело.

– Вы не собираетесь помочь ему? – спросила я.

– Он не нуждается в моей помощи. – Фрэнсис резко отвернулся и пошел к повозке. Потом крикнул через плечо: – Приведите мою лошадь, Харриет, а Джулиан сядет на лошадь Ады, потому что его собственная убежала.

Я не в силах была слова вымолвить. Хотя могла бы многое сказать, но меня душила ярость.

– Ничего, Харриет, – Джулиан все еще нянчил свою руку, пытаясь мне улыбнуться, – мне лучше потом поехать к старому мистеру Гарту в Миддлхем. Если поможешь мне забраться на лошадь.

Он попытался было встать, но сразу же опустился обратно на землю, прикусив нижнюю губу от боли. Я сняла свой шарф. Этот плотный белый шелк прекрасно подходил для перевязи. Джулиан наклонил голову, чтобы я могла завязать концы сзади, на затылке, и, когда снова ее поднял, я увидела его улыбку. Я не могла удержаться, чтобы не отвести с его лба спутанные светлые волосы. Он повернул голову так, что губы коснулись моей руки.

– Спасибо, Харриет. А теперь попробуем еще раз.

Повозка проскрипела мимо пас, Фрэнсис вел осла, упрямое животное явно нуждалось в этом, оно бы предпочло вообще не двигаться с места. Я оглянулась, Фрэнсис отдал нам шутливый салют и ухмыльнулся. Ада даже не посмотрела в пашу сторону. Ее голова склонилась над Дэвидом.

Джулиан выжидал, когда они выедут в открытое поле и скроются из виду.

– Ну вот и все, – весело произнес он, хотя и сжал при этом зубы. – Если бы мне еще удалось сесть на лошадь.

И вдруг внезапно, без видимых причин, мои глаза наполнились слезами. Они потекли по щекам, горячие и соленые, щипали мне глаза, и я не хотела, чтобы Джулиан заметил их, поэтому не поднимала головы, не отвечала, лишь тупо смотрела на его галстук. Но он сразу догадался.

– Харриет...

Его пальцы гладили мои волосы. Очень нежно, прикосновения его не были похожи на грубые ласки больших рук того, кто отказался облегчить страдания брата.

– Этот дьявол... – пробормотала я, и голос прервался всхлипыванием, громким и безобразным.

Рука Джулиана переместилась с моей головы на щеку, он приподнял мою голову. Я ничего не видела сквозь белесый туман слез, но почувствовала, что Джулиан улыбается.

– Твое благословенное участие... – тихо сказал он.

Это прозвучало довольно пошло, и вдруг, вне всякой логики, меня покоробило.

– Тебе лучше скорее показаться доктору Гарту, – сказала я холодно, – я не верю, что Фрэнсис сможет правильно тебя лечить. Пойдем, Джулиан, попробуем посадить тебя на лошадь.

Джулиан уселся верхом гораздо быстрее, чем я думала. Здоровой рукой ухватившись за седло, он справился с задачей легче, чем я предполагала. Впрочем, я всегда знала, что он гораздо сильнее, чем кажется с виду, хотя, наверное, все думают, что он слаб и изнежен, – все, кроме меня. Мы двинулись шагом, малейшая неровность на дороге заставляла Джулиана стискивать зубы от боли. И во время этого медленного шествия в моей голове прорастали семена подозрения и ужасные мысли рождались одна за другой.

– Я хочу рассказать тебе, что произошло, – начал Джулиан, когда мы ехали через открытое поле.

– Потом расскажешь, сейчас ты слаб.

– О, я уже вполне сносно чувствую себя, Харриет, за несколько дней отлежусь. Обещан это время приглядывать за Адой.

– Конечно. Я и всегда это делаю. Но почему...

Лицо Джулиана стало очень серьезным.

– Эти люди, как ты можешь догадаться, из табора. Я узнал Таммаса, их главаря, и двух других. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет...

– Эта шайка пользовалась покровительством моего отца в течение многих лет. Им не очень-то были рады остальные. Цыгане не глупы, и они понимают, что гнев отца немедленно обрушится на них за такое обращение с его подопечной, даже если бы он не стал их сурово наказывать за меня. Но за Аду... Почему они так рисковали вызвать его гнев?

– Я думаю, выкуп...

Джулиан презрительно фыркнул, прямо как его братец.

– Какой выкуп, когда половина Йоркшира села бы им на хвост? Не говоря о моем отце. Он... он тяжелый человек, Харриет. Не нашлось бы ни одного крестьянина во всем райдинге, который осмелился бы укрыть их, и они это знают. Подумай, Харриет.

Лошади брели еле-еле, потому что мы их не понукали, а потом и совсем встали. Я смотрела на Джулиана, и тревога возрастала. Его слова были слишком многозначительны. Он ответил мне ясным спокойным взглядом, забыв о боли и поврежденной руке.

– Я надеялся, что ты сама придешь к этому выводу. Может быть, он и абсурден. – Джулиан пожал плечами. – Они смогли бы, возможно, неделю скрываться от погони. За неделю обвенчали бы Дэвида и Аду и добились бы того, чтобы этот брак был доведен до конца.

Меня как будто хлестнули по лицу.

– Но... но твой отец такой брак аннулировал бы, и Дэвида посадили бы в тюрьму! – крикнула я.

– Если бы отец смог найти их, да. Но если Ада не заложница, а добровольно пошла...

– О нет, Джулиан!

– Она любит этого негодяя. Ты не видела ее лицо? Я замечаю давно, как он смотрит на нее... Харриет, я не виню ее, она молода и наивна, легко поддается чувствам, и в этом заключена опасность.

– Ада никогда не пойдет на такое!

– А! Ты не уверена, не так ли? Я же не говорю, что она хладнокровно обдумала побег. Но если ее украдут, и Дэвид явится к ней спасителем, когда она будет сидеть, съежившись, в грязном фургоне цыганского табора... И они могут избежать погони. А старая карга Мэриан пожмет плечами. Похищение? А, очень жаль. Но мужчина, укравший Аду, – отступник, они бежали вдвоем, мы клянемся наказать их, если они вернутся. Девушки здесь нет, можете обыскать, джентльмены... если хотите.

– Ада не сможет, – горячо возразила я, – провести жизнь в грязном цыганском таборе.

– А это и не нужно, – мрачно сказал Джулиан, – через год она появится со своим мужем, и мой отец не сможет аннулировать брак. Будет слишком поздно.

Я поняла, что он деликатно умалчивал о главном подозрении, и меня обдало волной ужаса. Я отчаянно уцепилась за соломинку.

– Но ведь это Дэвид спас ее! Он был тяжело ранен при этом.

– Пытался спасти – точнее сказать. Но не достиг успеха, верно? А что может быть романтичнее раненого героя? Это верный путь победить ее сердце и выиграть. Его рапа не была тяжелой – ты слышала, что сказал Фрэнсис.

Я молчала, расстроенная, моя последняя надежда улетучилась. Джулиан легонько хлопнул по крупу лошади, заставляя ее идти быстрее.

– Я могу ошибаться, – сказал он тихо, – но присмотри за Адой, кузина.

Я проследила, чтобы Джулиана усадили с удобствами в коляске и отправили в Миддлхем и пошла искать Аду. Она сидела у себя в комнате за туалетным столиком все еще в измятом и рваном костюме. Бедная маленькая шляпка со сломанным перышком валялась рядом.

– Ада, – воскликнула я, – почему ты не позвала служанку помочь тебе?

– Фрэнсис сказал, что он поправится, – услышала я в ответ, – он уже открыл глаза и узнал меня.

Мне надо было сдерживаться и быть с ней поласковее, но после того, как Джулиан наговорил мне всяких ужасов, я вышла из себя. Я упала на колени, схватила сестру за плечи и затрясла так, что ее волосы упали на лицо.

– Ада, ты не понимаешь, что говоришь. Этот юноша тебе не пара. Он слуга... Тебе не приходило в голову, что он сам спланировал похищение?

– Дэвид? – Глаза ее устремились на меня, и искры зажглись в голубой глубине. Это должно было послужить мне предупреждением, но я была слишком взволнована, чтобы заметить тревожный знак.

– Да, Дэвид! – И я вылила на нее теорию Джулиана почти в тех же словах, которые употреблял он.

– Как ты смеешь?! – крикнула Ада. – Как у тебя язык повернулся говорить такое про Дэвида? Когда он лежит серьезно раненный из-за меня? Когда он рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня? Никогда больше не произноси таких слов, Харриет, или... или я возненавижу тебя! Я тебя уже ненавижу!

Я смотрела на нее, оцепенев от ужаса. Я видела и раньше, как она сердилась, например гневалась на извозчика, который ударил лошадь, но такой она предстала передо мной впервые. Я с трудом ее узнавала, хотя она все равно оставалась прекрасной.

– Ада, – сказала я умоляюще, и при звуке моего голоса искаженные черты бело-розового лица успокоились и снова приняли прежнее выражение.

Она бросилась на пол рядом со мной, обвила меня руками, и мы через секунду сидели, крепко обнявшись, и плакали, как двое глупых детей.

– Харриет, дорогая, прости меня, – плача, говорила Ада, – как я могла грубо разговаривать с тобой? Ведь я очень тебя люблю... Прости меня, дорогая, любимая Харриет. Но... Ты ведь не думаешь на самом деле так, верно?

– Я... Я не знаю...

– Он никогда бы так не поступил, – прошептала Ада около моего плеча.

– Я хочу спросить тебя кое о чем, милая Ада. Посмотри на меня.

Ада послушно подняла голову, но вопрос уже отпал сам собой, когда паши взгляды встретились. Румянец окрасил щеки, шею и лоб девушки, и она спрятала лицо на моей груди.

– Пообещай мне одну вещь, – сказала я спокойно, хотя и испытывая отчаяние, – ты ведь не бросишь меня, Ада? Ты не убежишь, не поставив меня в известность?

– Нет. – Ответ прозвучал глухо, но твердо... Я не сомневалась в ее искренности. – Харриет, любимая. Я никогда тебя не оставлю. Но... О, как же я несчастна!

Я держала ее в объятиях, утешая, гладя по спутанным волосам, пока она плакала. Она знала правду: ее мечтам не суждено сбыться, и, едва расцветут цветы надежды, они будут растоптаны. А я знала, что должна убить ее мечты, если у нее не хватит сил и духу сделать это самой. Не знаю, кто из нас двоих был более несчастен.

Я ушла, уложив ее в постель. Села за свой письменный стол и начала воспроизводить события минувшего дня. Теперь, когда рядом нет Джулиана, его теория уже не кажется мне столь убедительной. Конечно, Дэвид любит Аду. Я была слепа, не замечая этого, а Ада, благодаря событиям сегодняшнего дня, обнаружила свою ответную любовь к Дэвиду. Но сам он не мог планировать такой дьявольский замысел.

А может быть, все было по-другому. Я подумала об этом, когда утешала Аду, держа ее в своих объятиях. Заговор существовал, но Дэвид мог не знать о нем. Я не могла забыть взгляд и выражение лица Фрэнсиса, когда он спокойно сидел на лошади в тени деревьев и смотрел на Аду, которая борется с двумя злодеями, на Джулиана, беспомощного, с вывернутыми руками. Он как будто знал. И не был удивлен, не пришел в ужас. Он ожидал подобное. А как он мог знать, если сам не спланировал похищение? Просто мы прибыли раньше, мы вмешались в события.

Если Фрэнсис задумал причинить Аде вред, тогда он нашел себе удобное алиби – он взял меня с собой как свидетеля. Святые Небеса, разве он не поджидал меня во дворе? Он мог услышать, как Ада договаривается о встрече со мной. Но его план не пошел по-задуманному. Мы прибыли слишком быстро. И Фрэнсис сначала не вмешивался, был безучастным свидетелем, не зная, что ему теперь предпринять. А когда увидел, что перевес на нашей стороне, решил принять облик героя.

Да, да, могло и так быть. Фрэнсис ненавидит брата. Он, может быть, хочет жениться на Аде, но не из-за ее очарования и красоты – он слишком груб, чтобы оценить ее достоинства, а просто ради денег, и, когда она отказала ему, он придумал способ получить ее. Клянусь, с сегодняшнего дня я не спущу глаз с Ады.

19 августа

Я на некоторое время забросила свой дневник. Не было желания писать. Просматриваю страницу за страницей и понимаю, что все прошедшее лето было сплошным провалом.

Сегодня мне нечаянно удалось услышать два разговора. Первый состоялся утром. Мистер Вольфсон закрылся в библиотеке с каким-то посетителем, приехавшим очень рано из Миддлхема. Я понятия не имела, что у хозяина гость. Ничего не подозревая, я спустилась вниз по поводу домашних дел. Гость как раз уходил, он стоял в открытых дверях, и поэтому так случилось, что я услышала несколько фраз.

В.: Ничего пока нельзя сделать. Продлите срок до ноября.

Гость: Это вам дорого обойдется.

В.: Дьявол вас побери, я знаю. Молодой идиот не пострадает, уверяю вас.

Гость: Но как вы предполагаете...

В.: Это мое дело. А теперь уходите.

Гость, не возражая, вышел и увидел меня, застывшую посередине холла. От неожиданности он отступил назад, но быстро оправился и прошел мимо с легким поклоном. Он был высок, модно одет, но взгляд, искоса брошенный на меня, показался мне хитрым, хотя, возможно, этот человек не заслуживал такого суждения.

Я прошла в библиотеку и поговорила о делах с мистером Вольфсоном. Он был, как всегда, ласков и много шутил. Разумеется, я не стала упоминать услышанный разговор, хотя мне было любопытно до крайности. Очевидно, мистер Вольфсон имеет вексель какого-то бедного молодого человека и хочет дать ему дополнительное время для уплаты долга, даже рискуя все потерять. Как это на него похоже.

Второй подслушанный разговор полностью изменил приятное впечатление от первого. Я была наверху в коридоре этим же утром рядом с комнатой Джулиана. Дверь была прикрыта, не говоря уж о том, что оба брата кричали во весь голос.

Они, наверное, уже давно бранились, и я попала лишь на заключительную часть ссоры. Как бы мне хотелось прийти на пять минут раньше и услышать то, что вызвало такую бурю.

– Ты не сделаешь этого! Я тебе не позволю! Я не сразу поняла, что это кричал всегда такой тихий Джулиан. Второй голос я узнала сразу.

– И каким образом ты собираешься меня остановить?

Джулиан понизил голос, и я услышала только «не один». На это Фрэнсис разразился восклицаниями, выражавшими крайнюю досаду и раздражение.

– Я тебя честно предупредил, Джулиан! Ты ползучий гадкий трус, но ты мой брат!

К счастью, его походка была такой же громкой, как и голос. Я услышала его шаги по ковру и поняла, что надо прятаться, и как можно быстрее. Я рванула ручку и заскочила в соседнюю комнату, быстро закрыв за собой дверь. В панике я совсем забыла, что у братьев комнаты расположены рядом.

Не кто иной, как Говард, подсказал мне, что я нахожусь в апартаментах Фрэнсиса. Называется – из огня да в полымя! Череп возвышался на стопке книг на письменном столе. У меня не было времени рассматривать Говарда, хотя его белый оскал привлекал внимание своей чудовищной, но дружеской ухмылкой. Я думала лишь о том, что скажет Фрэнсис, если увидит меня здесь.

Слышно было, как дверь комнаты Джулиана открылась и захлопнулась. Притвориться, что я проверяю результаты уборки? Можно, но не избежать сарказма Фрэнсиса, я ясно представила набор его комментариев. Укрыться можно было под кроватью или в гардеробной. Но что, если он останется в своей комнате на несколько часов? И найдет меня в самом неудобоваримом виде?

Однако опасность миновала. Шаги прогремели мимо двери.

Выждав несколько минут, я решилась выйти и сломя голову пробежала в свою комнату. Почему-то у меня сложилась уверенность, что они говорили об Аде.

Я никак не могу избавиться от мысли об участии Фрэнсиса в эпизоде с цыганами. И имею на это убедительные доводы. Но что-то не сходится. Я чувствовала себя как перед надвигающейся грозой, когда воздух застоен, становится душно, нечем дышать и нервы напряжены. У меня это чувство не впервые, я и раньше ощущала нечто подобное и всегда относила за счет депрессии. Нет, дело не в нервах. Зло витает в доме. Дом, показавшийся поначалу раем, стал источником заразы. Что случилось, что изменило его? Неужели возвращение Фрэнсиса?

10 сентября

Заброшен мой бедный дневник. События, конечно, происходили, но не было ни малейшего желания их описывать. Сомнений нет, я была права – атмосфера в доме все сгущается, и не я одна это чувствую.

Несчастье Ады вполне понятно. Хотя, надо сказать, она пытается справиться с собой. Дэвид уже вышел на работу. На его голове все еще белая повязка, что прибавляет романтизма его живописной фигуре. Он очень похудел за время болезни, это трогательная худоба. Он проводит много времени с жеребцом по кличке Сатана, я слышала от слуг, что Дэвид просто чудеса творит, покоряя этого зверя, но храбрость его граничит с безумным безрассудством, как будто он намеренно хочет сломать себе шею.

Не знаю, сколько это продлится. Даже несмотря на то, что Дэвид столько времени проводит на пастбище с Сатаной, они с Адой видятся почти каждый день. Лучше бы они этого не делали. Но я не могу заставить себя рассказать мистеру Вольфсону о несчастной молодой паре.

Услышав о нападении цыган, мистер Вольф-сон сначала пришел в ярость. Я редко видела его в таком гневе. Он клялся всякими словами, что отомстит ему, наверное имея в виду главаря банды. И была удивлена, услышав от одной из служанок, что цыган отослали прочь, выгнали грубо, но не преследовали. Когда я спросила об этом мистера Вольфсона, он пожал плечами и с сожалением произнес:

– Ничего нельзя было поделать, дорогая. Участники похищения удрали давно, а старуха клянется, что разгневана на них не меньше моего. Ты бы видела ее, Харриет. Это было как хорошее представление – она рыдала, ползала на коленях, клялась всеми своим богами, потрясала руками. Не исключаю, что она говорила правду.

Джулиан? Тот оправился очень быстро, но был необычно тих и молчалив, слишком покорен, даже для него. Он больше не заговаривал со мной о прошлом деле, но не спускал глаз с Ады. Мне кажется, он по уши в нее влюблен.

Фрэнсис пьет постоянно. Несколько раз в неделю он ездит в Миддлхем и быстро возвращается. Он держит бутылки у себя в комнате, и слуги сплетничают об этом. Я от него держусь подальше, насколько это возможно, и надо признаться, он не делает попыток приблизиться – ни ко мне, ни к Аде. Если бы я была романтична, то решила бы, что он топит угрызения совести в вине, но надо иметь слишком сильное воображение, чтобы приписать такое Фрэнсису. День за днем я жду, что он объявит о своем отъезде, уже сентябрь, и он должен скоро отбыть. Я жду этого, как избавления от тяжкой болезни. Как только он уедет, мы вернемся к прежней спокойной уютной жизни.

15 сентября

Фрэнсис все еще здесь. Мне начинает казаться, что он не уедет никогда. Если это случится, мы все сойдем с ума. Сегодня произошла еще одна страшная ссора между ним и отцом. Возможно, были и другие, о которых я просто не знала. Но на этот раз их голоса разносились по всему дому. У меня не было желания прислушиваться. Схватка между ними подобна встрече двух ураганов.

Если Фрэнсис будет продолжать в том же духе, то просто убьет своего отца. Но почему мистер Вольфсон не отошлет его? Может быть, это не в его силах?

18 сентября

Сегодня от Джулиана я услышала пугающие новости: оказывается, цыгане все еще в наших краях. Он осторожно упомянул об этом за обедом (Фрэнсис не присутствовал). Я не могла сдержать разочарования и досады.

– Нет причин для тревоги, – сказал мистер Вольфсон, бросив ужасный взгляд на бедного Джулиана, который, казалось, готов был прикусить свой язык, – вероятно, забрел медник или случайный попрошайка.

– О, разумеется, – подхватил с излишним энтузиазмом Джулиан, – слугам все бродяги со смуглой кожей кажутся цыганами.

Мистер Вольфсон переменил тему, а я с тревогой посмотрела на Аду. Она, кажется, совсем не испугалась. Она настолько погрузилась в свое несчастье, что ее мало что трогает.

21 сентября

На этот раз все зашло слишком далеко! Надо действовать, и немедленно! Но как? Я не могу пойти к его отцу. Будет взрыв, который уничтожит или потрясет все основы семьи.

Сегодня в доме настолько сгустилась атмосфера вражды, что отец и братья еле сдерживались. Обстановка накалялась. И после ужина при первой возможности я вышла в сад. Воздух был свеж и ароматен, дул легкий ветерок. На западе виднелись последние полосы заката – розовые, светло-золотые и розовато-лиловые, на краю небесного свода краски переходили от светло-голубого к темно-синему. Яркая звезда одиноко глядела сквозь черные очертания елей. Постепенно небо стало бархатно-синим. Нервы мои успокаивались. Он скоро уедет, говорила я себе, напрасно я себя взвинчиваю. Все Должно вот-вот кончиться.

И тут высокая темная фигура выдвинулась из-за темных сосен. Ужасна была неожиданность нападения после умиротворения, начинавшего охватывать мою душу, я не могла пошевелиться от страха, даже потеряла голос. Потом, опомнившись, все-таки повернулась, чтобы бежать, и открыла рот, чтобы крикнуть. Но опоздала. Слишком долго стояла без движения. Человек одним прыжком настиг меня. Одна рука обхватила меня, второй он зажал мне рот. Как только он до меня дотронулся, я узнала его. Сначала я испытала громадное облегчение и перестала сопротивляться – пока не поняла, что причин для спокойствия чет. Воздуху не хватало, стало трудно дышать. Когда он ослабил немного пальцы, которыми зажимал мне рот, я опять хотела крикнуть, он же вновь стиснул меня так, что заныли ребра, и хотя я не потеряла сознания, но лишилась всякой способности к сопротивлению. Мои ноги оторвались от земли, и я почувствовала, что меня несут в темноту елей.

Он постоял немного, как будто в нерешительности. Потом начал опускать меня на землю, и тут я снова принялась сопротивляться.

– Проклятье, – буркнул Фрэнсис невнятно, – если будешь продолжать в том же духе, я могу причинить тебе боль.

Я хотела сказать, что он уже ее причинил, но его пальцы снова зажали мне рот.

– Давай поговорим спокойно.

– Ты... ты возбужден... – сказала я глупо. Я не собиралась кричать, было так приятно снова свободно дышать.

– Пьян, ты имеешь в виду. Не надо высокого стиля. Но не настолько пьян, как бы хотелось.

– Ты совсем сошел с ума?

– Нет, просто сожалею.

– Фрэнсис, что ты собираешься делать?

– А какого дьявола ты подумала... – Он вдруг замолчал, в тишине слышен был учащенный стук моего сердца. Он рассмеялся. – Будь я проклят... Ты подумала... Впрочем, должен признать, это дьявольски хорошая идея. Хотя я планировал небольшую приятную беседу, но это не сработало. Вижу теперь, что беседы не получится. Тогда я продолжу похищение, моя прелесть. Заброшу тебя на плечо и уволоку в свою берлогу, а потом вернусь за Адой.

– Ада? При чем здесь Ада?

Он снова начал смеяться, его так рассмешили мои слова, что я с трудом разобрала сквозь смех его слова:

– Я чем-то похож на турка, понимаешь. Люблю разнообразие.

– Фрэнсис, прошу тебя... Ты сам не понимаешь, что творишь... Ты просто не в себе... то есть пьян. Отпусти меня, и я никому ничего не скажу.

– И моему отцу?

– Никому на свете. Его это ранит.

– Ранит его, а? А ты не хочешь этого?

– Никогда.

– Как трогательно... – И снова последовало молчание, а мое сердце от возродившейся надежды забилось спокойнее. – Нет, – вдруг сказал он резко.

– Фрэнсис...

– Нет. Если я сейчас не возьму тебя, то никогда не смогу этого сделать. Будет слишком поздно. Я себя выдал, и в другой раз ты не подпустишь меня близко...

Он держал меня, не сознавая свою силу. Я не могла даже стоять на собственных ногах, только беспомощно клонилась к нему на грудь, пришпиленная его длинными ручищами.

– Харриет, пойдем со мной. Не могу же я тащить тебя силой, и я не хочу причинить тебе боль. Пойдем со мной. Обещаю, ты не пожалеешь. Я все тебе объясню...

Его губы неловко мазнули по моей щеке, и я ощутила сильный запах алкоголя. Я была совершенно беспомощна. Даже головой не могла двинуть, она была крепко прижата к его плечу. Зная, что сопротивление бесполезно, я смирилась.

– Фрэнсис, не надо... Дай мне время...

– Нет времени, – сказал он мне на ухо. – Он не позволит мне. Он меня остановит любым способом.

– Я тебя остановлю! – вдруг раздался рядом другой голос, полный драматизма.

Я видела лишь зыбкую тень, но это, конечно, был Джулиан. Кто еще мог прийти за мной, увидев, что ночь наступила, а я не вернулась из сада?

– Довольно, брат, – холодно сказал Джулиан. – Харриет, ты не пострадала?

Все еще пребывая в железных объятиях Фрэнсиса, я умудрилась пролепетать несколько слов, которые, по-видимому, означали отрицание. Потом прошипела:

– Фрэнсис, пусти меня сейчас же!

Я почти физически ощутила ход его мыслей. Он мог побороть двух таких, как Джулиан, но для этого надо было освободить меня. А я сейчас же побегу с воплями о помощи. И он принял решение.

– Я прошу прощения, Харриет. – Он опустил меня, и ноги мои, наконец, коснулись земли. – Боже мой, вы, наверное, неправильно поняли мою шутку. Меня подвело мое чувство юмора...

– Оно непростительно, – процедила я сквозь зубы, – и я не...

– Вы не... что? – вежливо осведомился он.

– Я... ничего.

Он сыграл на моем нежелании поднимать шум. Как много Джулиан смог услышать, я не знала, но вряд ли что видел – было слишком темно. Я подошла к нему.

– Благодарю тебя, Джулиан, – я старалась говорить спокойно, – пойдем в дом.

Я оставила своего освободителя в холле и отправилась к себе.

Что же мне теперь делать?

22 сентября

Я ничего не стану предпринимать. Наверное, я сошла с ума. Могло ли это быть лишь одной из «шуток» Фрэнсиса? Когда я его встретила на следующее утро за завтраком, он посмотрел мне прямо в глаза и спокойно приветствовал, как будто вчера ничего не произошло. Я не могу понять, что все это значит. Надо сделать над собой усилие и просто забыть обо всем.

26 сентября

Сегодня мы впервые почувствовали, что лето закончилось. Погода до сих пор стояла ясная и теплая, что необычно для этой части страны, насколько мне известно. Но когда я проснулась, небо было затянуто серыми тучами и резкий ветер срывал желтые листья с деревьев. Такая погода вполне соответствовала моему настроению. Как бы мне хотелось, чтобы мистический ветер пронесся и сорвал все мертвые листья мыслей, облепившие мою голову!

Я решила совершить прогулку, пребывание в доме стало невыносимым. О цыганах ничего не было слышно, а больше бояться было некого. Я решила прокатиться до руин, надеясь, что древние развалины успокоят мое беспричинное волнение и тревогу. Прогулка пошла мне на пользу – первая часть ее, по крайней мере. Холодный ветер, казалось, вымел паутину мрачных мыслей из моей головы, у меня улучшилось настроение. Рано или поздно абсурдная привязанность Ады сойдет на нет, Фрэнсис уедет в Эдинбург. И тогда мы с мистером Вольфсоном возобновим наши приятные беседы в библиотеке, а там и Ада с Джулианом...

Я грезила наяву и не заметила, как лошадь взобралась на холм и прошла к воротам через густую траву. Она прекрасно знала мой любимый маршрут. Умное животное остановилось, и я увидела, что во дворе уже кто-то есть. Фрэнсис сидел на большом камне у противоположной стены. Он был погружен в собственные мысли и меня не заметил. Его отношение ко мне в последнее время было безупречно – он был почти ласков со мной. Но тем не менее я не хотела встречи с ним наедине.

Неожиданно перед нами появилась одна из собак. Я уже не боюсь их, знаю, что они не тронут меня. Фрэнсис нагнулся и поднял камень.

– Убирайся отсюда, зверь! – крикнул он.

Собака остановилась. Она смотрела немигающим взглядом, который был вполне осмысленным, почти человеческим, переводя его с лица Фрэнсиса на его руку с камнем. Пасть широко раскрылась. Из нее вывалился язык – собака-волк как будто усмехалась. Потом повернулась и не мешкая больше удалилась через проем, ведущий к подвалам.

Тут все и случилось – неожиданно и быстро. Стена из трех-четырех каменных блоков прямо над головой Фрэнсиса пришла в движение. Я издала сдавленный вопль. Он заставил Фрэнсиса вскочить и повернуть голову в мою сторону. Никогда не забуду его взгляд, когда он увидел меня, наверное, на моем лице застыла гримаса немого страха. Я не могла предупредить его словами, да и времени не было. Но все-таки сумела поднять руку, и этот жест помог ему узнать причину моего ужаса. Он взглянул наверх, и тут же камни рухнули. Мне показалось, что обрушилась вся стена.

С проворностью, которой я от него никак не ожидала, он бросился на землю и откатился в сторону, что и спасло ему жизнь. Одновременно раздался грохот, но из-за поднявшегося облака пыли я ничего не могла видеть. Я нашла его по другую сторону груды камней. Он сидел на земле и смотрел на меня, по-видимому не узнавая от перенесенного шока. Но слава богу, кажется, он не был ранен. Потом он с трудом поднялся на ноги, держась за один из ближайших камней одной рукой, и я увидела, что его левая рука повисла.

– Я здесь, – быстро сказала я, голос мой задрожал от радостного облегчения, – это Харриет, Фрэнсис. Я помогу тебе добраться домой.

Мне кажется, он меня не видел, потому что дико оглядывался по сторонам, как будто искал кого-то. Но когда я дотронулась до него, тут же схватил меня за руку.

– Ну-ка, возьми меня за кисть двумя руками и держи крепко, как можешь.

Я повиновалась машинально, но когда он дернул руку, отпустила, боясь, что ему будет больно.

– Проклятие! – воскликнул он. – Держи и не отпускай! Дергай!

Он зло оскалился, и мне ничего не оставалось, как исполнить приказ. Послышался хруст, кость встала на место, и мне стало дурно, пальцы мои разжались. Фрэнсис, шатаясь, сделал шаг назад, прислонился к стене, медленно сполз по ней и сел на землю. Из уст его посыпались проклятия. Я поняла по его ругани, что ему лучше. И впервые задумалась о случившемся. А подумав, испугалась.

– Фрэнсис, – я подошла ближе, – кто-то столкнул эти камни.

– Неужели?

Я не обращала внимания на его сарказм, у меня были достаточно серьезные опасения.

– Нам надо скорее уходить отсюда.

– Дай дух перевести.

– Нет, нет, не время. Он может вернуться, он может попытаться...

– Нет, пока ты здесь.

Тем не менее он поднялся и отправился за лошадью. Потом обследовал место за стеной. Там, разумеется, никого не было. В густой траве не осталось ничьих следов.

– Тебе говорил Джулиан, что в окрестностях снова появились цыгане? – спросила я по дороге домой.

– Нет, но я знаю.

– Было очень неблагоразумно ездить одному.

– Почему, какого дьявола?

– Месть...

Он фыркнул:

– За что?

– Ты им испортил план похищения Ады.

– Ерунда.

– Но, Фрэнсис, если не цыгане, то кто мог это сделать?

– Харриет... – Он поймал меня за рукав, остановив лошадь.

– Что?

Мы смотрели друг на друга. От его хмурого проницательного взгляда у меня опять сильнее забилось сердце. Я почувствовала, что нахожусь на самом краю открытия, и сейчас он скажет мне правду о загадках и тайнах, окружавших нас последнее время.

– Мой отец... – начал он.

– О, Фрэнсис, ты разбиваешь мне сердце! Почему ты так недобр к нему?

Он долгое время молчал, потом неприятная гримаса исказила его черты, и он отпустил мою руку.

– Становится холодно, – сказал он наконец, – почему мы стоим здесь?

Мы вернулись в поместье. Слуги отнесли Фрэнсиса в постель, и я послала за доктором в Миддлхем.

Думаю, цыгане здесь все-таки ни при чем. Скорее всего, у Фрэнсиса есть личный враг. Или это был несчастный случай? Пожалуй, так. Если же нет, тогда то, что я видела сегодня, – явная попытка убийства.

1 октября

Тучи сгущаются, как написал бы романист. Но не стоит шутить по этому поводу, то, что случилось сегодня вечером, – еще один источник для тревоги. На этот раз это был Джулиан. Он тоже выбрал сад с розами. Интересно, знал ли он, что Фрэнсис делал Аде предложение именно там? Бедная Ада просто вне себя. Она плакала, отказав Фрэнсису, а Джулиан довел ее почти до истерики. Разница лежит в отношении к ней братьев. Фрэнсису было все равно. Джулиан, по словам Ады, был просто раздавлен.

– Оп был так несчастен, – всхлипывала она.

Пора что-то предпринять. Если так будет продолжаться, мистер Вольфсон обо всем узнает. Он наверняка одобрил бы брак между Адой и Джулианом. Но несмотря на доброту к ней, может рассердиться, обнаружив, что Ада влюбилась в грума. Звучит ужасно, но ведь это правда.

И я должна поговорить с Дэвидом и Джулианом. Убеждена, что выход будет найден.

2 октября

Ни один из моих планов не сработал. Наоборот, ситуация еще ухудшилась. Беда обрушилась со всей силой.

Уильям принес весть, что зовет мистер Вольфсон. В этом не было ничего необычного – мистер Вольфсон всегда его присылает, когда хочет видеть меня. Но на этот раз время было необычным, как и то, что обязательно должна была явиться и Ада.

Я не догадывалась, о чем пойдет речь. Разумеется, любовные объяснения моих кузенов мелькнули у меня в голове, и я подумала, что мистер Вольфсон узнал о предложениях обоих. Но здравый смысл подсказывал, что это не так; в отчаянии Джулиан мог рассказать отцу об отказе Ады, но вряд ли выдал бы ее любовь к Дэвиду. Признаюсь, меня разбирало любопытство. Но я и понятия не имела, что произойдет на самом деле.

Мистер Вольфсон, как всегда, сидел за столом. По выражению его лица ничего нельзя было угадать. Он был любезен, спокоен и улыбался Аде очень ласково. Я не сразу заметила присутствие Джулиана. Почему он так бледен? Он выглядел как побитый пес. Когда я поймала его взгляд, он, подняв брови, словно хотел о чем-то предупредить, но я ничего не поняла. Тут заговорил мистер Вольфсон, и я все внимание переключила на него.

– Мне жаль слышать, Ада, что ты больна. Я знаю, что есть вещи, которые крайне тебя тревожат, и мне больно думать, что ты не доверяешь мне. Ты знаешь мое желание сделать тебя счастливой. Чем я могу помочь тебе? – Мистер Вольфсон выждал, потом снова мягко проговорил: – Я уверен, что Джулиан и Харриет поймут, если ты захочешь поговорить со мной наедине.

Ада покачала головой и крепко ухватилась за мою руку.

– Очень хорошо, – мистер Вольфсон передвинул пресс-папье на своем столе, – тогда продолжаю. Тебе скоро исполнится восемнадцать, Ада, время подумать о браке. Признаюсь, как отец, я надеялся, что ты выберешь одного из своих кузенов. Ты думала об этом?

– Нет! – воскликнула Ада.

– Ты имеешь в виду, что не думала об этом или что твое решение было не в пользу кузенов?

– Я против... – Она не смотрела на него. – Прошу вас, пожалуйста, кузен Джон... Я не могу... Я не хочу сейчас выходить замуж...

– Сейчас или позже, это тебе решать. Но ты должна понять, Ада, что я не молод и не очень крепкого здоровья. Что будет с тобой, когда я уйду? Твои адвокаты, конечно, присмотрят за твоим состоянием, но кто присмотрит за тобой? Я был бы счастлив, если бы смог устроить твою жизнь прежде, чем... покину тебя.

На моих глазах выступили слезы. Но Ада сидела как каменная и молчала.

– Можешь ты выбрать одного из своих кузенов? – продолжал мистер Вольфсон чуть более жестким тоном.

– Нет... пет!

Лицо мистера Вольфсона утратило мягкость. И я не могла за это винить его. Он и так был слишком терпелив, а она упряма, как малое дитя.

– Ты заставляешь меня действовать по-другому. Ада.

Он тронул колокольчик на столе, которым обычно вызывал Уильяма. Когда дворецкий появился, он сказал коротко:

– Давай его сюда.

И я сразу поняла, что сейчас произойдет, и не удивилась, увидев Дэвида, которого тяжелая рука Уильяма втолкнула так, что грум пролетел до середины комнаты. Ада посмотрела на него и быстро отвела взгляд. Но и этого взгляда было достаточно – он был как признание.

– Давайте решать, – мистер Вольфсон презрительно скривил губы, – Ада, ты страдаешь от одного из самых постыдных чувств. Я выгоню этого слугу немедленно. Но сначала хочу, чтобы он сказал тебе, что никогда не надеялся и не смел подумать о тебе таким образом, каким, совершенно очевидно, думаешь о нем ты. – Его глаза стали как голубой лед.

Парень выглядел как загнанная в угол лиса. Глаза его бегали, пальцы судорожно мяли кепку. У меня даже появилась надежда, что Ада, увидев своего избранника в таком невыгодном свете, придет в себя. Но она вдруг посмотрела прямо в глаза Дэвида, и – произошло чудо. Вот подсказка для любого скучного поэта, когда-либо писавшего о любви. Плечи юноши распрямились, тонкие руки перестали нервно двигаться. Его глаза встретились с глазами Ады, и между ними как будто прошел луч света.

– Я не могу этого сказать. Сэр, я говорю правду. Я хотел бы, сэр, очень хотел. Вижу, что был не прав, я уеду прочь. Я бы никогда не причинил ей вреда, клянусь Небесами, – добавил Дэвид в порыве красноречия, – я молюсь, чтобы она была счастлива, сэр.

В наступившей тишине стук пальцев мистера Вольфсона по столу прозвучал как раскаты грома.

– Так ты желаешь ей счастья, – произнес он ровным голосом, и затем вдруг последовал яростный взрыв: – Ты, неблагодарный щепок! Ты уберешься прямо сейчас – с позором, без рекомендаций. Если ты снова появишься в пределах моих земель, я натравлю на тебя собак. Уильям, вышвырни отсюда этого негодяя. Сейчас же, слышишь меня?

Ада вскочила и бросилась к Дэвиду. А тот, забыв о благоразумии, боролся с Уильямом. Это была ужасная и жалкая сцена. Единственным, кого она совершенно не трогала, был Джулиан, молчаливый и бледный, он продолжал молча сидеть в углу.

Уильям наконец выдворил Дэвида из комнаты. Звук захлопнутой двери, похоже, сломил сопротивление Ады – она обмякла в моих руках, и мне пришлось опустить ее на пол. Мистер Вольфсон тяжело дышал, лицо его налилось кровью, стало багровым и безобразным, и я побоялась, что его хватит удар.

Тут открылась дверь, и вошел Фрэнсис. Запах алкоголя доносился аж за десять футов. Он оглядел нас с видимым удовольствием и покачал головой.

– Встретил только что гладиаторов у входа, – провозгласил он, – это не спортивно, отец. Уильям поборет двух таких, как Дэвид. И Ада в обмороке. Наверное, была та еще сцена. Жаль, что пропустил. Дайте ее мне, Харриет.

И впервые Джулиан опередил брата. Он нагнулся, поднял Аду и сказал спокойно:

– Ты опоздал, Фрэнсис.

Тот отошел, равнодушно пожав плечами.

Слез и истерики, которых я ждала, не последовало. Ада даже слишком тиха. И когда я пишу эти строчки, я знаю, что она лежит сейчас, глядя на полог кровати, и не видит его. Как бы мне хотелось, чтобы она никогда не встречала Дэвида.

На следующий день

Когда я проснулась на следующее утро, первая мысль была об Аде. Я подошла к ее двери. Но каково же было мое удивление, когда ручка не повернулась. Я поняла, что дверь заперта! Меня охватил страх. Из комнаты не доносилось ни звука.

Я постучала и услышала, как чей-то голос произнес мое имя. Это не был голос Ады, я узнала Агату, новую служанку.

– Мисс Харриет, – громко прошептала она.

– Пусти меня немедленно!

– Не могу, мисс. Не смею.

– Но почему?

– Приказ мистера Вольфсона, мисс.

Я ворвалась в библиотеку, даже не постучав. И как всегда, при виде опекуна мои жалобы замерли у меня на устах. Он выглядел печальным и озабоченным не меньше моего.

– Жаль, что тебе пришлось таким образом обнаружить истину, Харриет, – произнес он прежде, чем я успела заговорить.

Я села в кресло, на которое он указал – на свое обычное место рядом с ним, и его рука сразу дотянулась и накрыла мою дрожащую руку, лежавшую на коленях.

– С Адой все в полном порядке, – начал мистер Вольфсон. – Разумеется, она полна жалости к себе. Однако в таком состоянии, как сейчас, она способна на любую глупость. Разве ты будешь отрицать, что существует опасность, если ей предоставить полную свободу? Даже если она не осмелится на побег, то постарается поддерживать связь с этим парнем. Печальная романтическая любовная история найдет подкрепление в тайных записочках и секретных свиданиях. Ада должна прийти в себя. И сделает это быстрее, если будет изолирована от источника заразы. Она должна осознать, что заставляет страдать всех нас от своего упрямства.

Голос его был так ласков и проникновенен, что я чувствовала себя как несчастная маленькая сиротка. Мистер Вольфсон полностью и окончательно меня подчинил.

– Бедняжка Харриет, – тихо сказал он, – твое несчастье меня больше расстраивает, чем сама Ада, потому что чувство твое чисто и бескорыстно. Но это ненадолго, моя дорогая девочка. Она скоро сдастся. И как только даст мне слово, я сразу верну ключ от ее комнаты.

Я бежала от его сочувствия, как от гнева. Не знаю, что думали обо мне слуги, когда я поднималась по лестнице, словно слепая, ничего не видя сквозь пелену слез. Я провела у себя в комнате целый день, прислушиваясь. Он ведь не просил меня дать слово не разговаривать с Адой. Но я чувствовала себя связанной, потому что не спрашивала разрешения на это. Он прав, конечно. Он всегда прав.

15 октября

Ада все еще взаперти у себя в комнате. Никогда не думала, что она продержится так долго. Я вижу ее почти каждый день с улицы. Она подходит к окну и смотрит вниз, и я, несмотря на ледяной ветер, иногда хожу час и больше, чтобы только взглянуть на нее. Это стоит того – увидеть, как она помашет рукой или улыбнется. Агата уверяет, что Ада вполне здорова. Она ест, по крайней мере. Я сама готовлю подносы с едой и потом проверяю, как она ела.

Фрэнсис все еще здесь. Я его почти не вижу. Он избегает меня, как и я его.

Наша с Джулианом дружба, основанная на разделяемой грусти, растет. Он любит Аду, хотя никогда не говорит прямо, но его бледность, измученное лицо и беспокойное блуждание вокруг дома весьма убедительны. Он думает о ней, страдает даже больше, чем я, потому что его страдание усугубляется ее любовью к другому.

29 октября

Вчера я просила разрешения у мистера Вольфсона поговорить с Адой. Я была убеждена, что смогу уговорить ее. Он был добр, но тверд – он чувствовал, что она слабеет, но не здоровьем, нет. Постепенно сдается. И скоро все кончится. И что свидание со мной только укрепит ее сопротивление. Он выглядит больным и приобрел нервную привычку вертеть в пальцах различные предметы. Покидая его, я сказала упавшим голосом:

– Надеюсь, вы правы. Но так тяжело ждать.

– Ожидание – самая тяжелая вещь на свете, – согласился он.