Глава 4

Элизабет Лидгейт, юная особа, обычно сочетавшая в себе в равной степени столь ценимые в обществе красоту и веселый нрав, была нынче настолько несчастна, насколько может быть несчастной восемнадцатилетняя барышня, внезапно уведомленная о скором браке с ненавистным стариком.

Лизи заперлась в комнате и прорыдала в подушку целый день напролет, задаваясь вопросом: сколько горестей и невзгод способно выдержать девичье сердце, прежде чем зачерствеет под безжалостными ударами судьбы? Лишь к вечеру, рассудив, что, страдая за закрытой дверью, она ничего не добьется, Лизи спустилась в гостиную, чтобы выпить чаю вместе со своими опекунами — мистером и миссис Поулсон.

Между грушевой шарлоткой и нежнейшим молочным пудингом тетушка Аббигайл, чьим неусыпным заботам и была обязана Лизи скорым замужеством, заметила, как ни в чем ни бывало продолжив прерванную утром беседу:

— Мистер Рэтмол, между прочим, чудесно играет в волан и ежедневно поддерживает физическую форму длительными прогулками на природе. Вы бы могли чудесно провести время на пикнике в будущее воскресенье и свести более близкое знакомство…

— Оставьте, тетя! — с неприличной резкостью оборвала ее Элизабет. — Довольно того, что вы решили мою участь, не считаясь с моими чувствами. Не хватало еще, чтобы я появилась на воскресном пикнике в обществе этого старика. Уж будьте уверены, я не дам ему ни малейшего аванса. Пусть знает, что он женился на мне против воли!

— Что ты такое говоришь, милая! — Тетя Абби всплеснула руками. — Мистер Рэтмол вовсе не старик, ему всего-то тридцать шесть!

Лизи немного картинно подкатила голубые глазки.

— Вот именно, тетя! — заключила она, словно миссис Поулсон своими словами подтвердила ее наихудшие предположения. — Он вдвое старше меня, и нос у него красный, как у грузчика с пристани.

Здесь в беседу решил вмешаться дядюшка Гровер.

— Ты еще совсем дитя, Лизи, — сказал он, пряча укор под своей обычной мягкостью. — А между тем барышне в твоем возрасте уже давно пора повзрослеть и вместо того, чтобы выписывать из Парижа очередное сочинение месье Буссенара, посмотреть на мир через призму матримониальных стратегий.

— Вот еще! — совсем уж неприлично дернула плечиком Лизи.

Тетя Абби тяжело вздохнула.

— Мистер Рэтмол — прекрасная партия для такого дичка, как ты, милая, — продолжал невозмутимо дядя, будто и не заметил вызывающего жеста любимой племянницы. — С положением, связями и хорошим местом в министерстве сельского хозяйства. А дом? Ты видела его дом в Мэрилебоне?

— Ах, дядя! О чем вы толкуете?! Вам бы только связи да положение! А до моих страданий вам вовсе нет никакого дела.

Спускаясь к столу, Лизи имела план разрыдаться на глазах у мягкосердечных опекунов и тем самым повлиять на их неожиданно твердое решение выдать ее замуж. Но сейчас, распалившись в споре, она забыла о слезах.

— Этот ваш мистер Рэтмол зануда и скупердяй! — выпалила она, раскрасневшись. — Настоящий Скрудж!

— С чего ты взяла, что он скупердяй?

— Подслушала в прошлую субботу у Бриджесов. После ужина он рассказывал джентльменам из казначейства, этим «состоятельным кротам», что подсчитал, во сколько ему обойдется жена! Представляете? Он уже подсчитал!

— Это, дитя мое, говорит о бережливости! — заключила тетя. — С таким мужем всегда будешь в достатке!

— И настоящая леди не должна компрометировать себя подслушиванием, — добавил дядя.

— А еще он все время бормочет цифры, когда думает, что его не слышат. «Пятью пять — двадцать пять, пятью восемь — сорок…», — передразнила Лизи. — Ужас! Я лучше умру!

Сейчас был наилучший момент, чтобы претворить в жизнь свой хитроумный план, но, как назло, Лизи не могла выдавить из себя ни слезинки.

В ее любимых романах героини всегда находили способ избежать ненавистного замужества, но в жизни это оказалось не так легко. Конечно, известие о сватовстве мистера Рэтмола не было для юной девушки такой уж неожиданностью. Знаки внимания, оказываемые им, невозможно было не заметить. Только за последний месяц он дважды без особых причин навещал Поулсонов, а в приличном обществе после такого неизменно следовало предложение. Но Лизи тешила себя надеждой, что это случится не так скоро, и к тому времени у нее уже появится настоящий жених.

Говоря совсем уж откровенно, мистер Рэтмол не был ей так отвратителен, как пыталась убедить Элизабет своих опекунов. Он обладал хорошим вкусом в одежде и учтивыми манерами, был предупредителен и галантен, а годовой доход исчислял тысячами фунтов. Идеальная партия для настоящей леди. Но Элизабет до зубовного скрежета не хотела становиться настоящей леди. Она мечтала совсем о другом.

В своих грезах Лизи мчала на белогривом скакуне по африканской саванне или кралась по амазонским джунглям, презрев опасности и невзгоды, как герои приключенческих романов. Ей было душно и тесно в большом лондонском доме дяди и тети, и было бы точно так же неуютно в доме будущего мужа. Ей хотелось простора. И конечно же, Лизи мечтала о неожиданной и судьбоносной встрече. Она ждала человека, который сможет разбудить дремлющие в ней чувства, зажечь огонь любви!

К сожалению, замужество с мистером Ротмэлом безнадежно разрушало эти мечты.

Родители Лизи умерли, когда она была совсем крохой, и бездетная мамина сестра тетя Аббигайл взяла на себя заботы по ее воспитанию. Они с мистером Поулсоном души не чаяли в девчонке-сорванце.

Большую часть своего детства Лизи провела в загородной усадьбе Поулсонов под Рочестером, бегая взапуски с крестьянскими детьми, страдая от укусов крапивы, царапая коленки об колючие живые изгороди соседских имений. Простота и воля деревенской жизни подарили Лизи отменное здоровье, храброе сердце и независимый дерзкий характер.

Постепенно из застенчивой тихой девочки Элизабет выросла в весьма привлекательную, но грубоватую молодую особу. Слишком поздно опекуны заметили эту перемену и на стремительном семейном совете решили перебраться в Лондон, где их воспитанница могла обучиться манерам, выйти в свет и, наконец, найти себе достойную пару.

С тех пор прошло два года, и все пункты этого маленького плана были воплощены в жизнь. Кроме последнего. Несколько предложений разной степени заманчивости были отклонены Элизабет, и вот теперь опекуны были непреклонны.

— Видела бы тебя моя несчастная сестра! — вздохнула с несколько наигранной печалью тетя Абби.

Элизабет поднесла платочек к совершенно сухим глазам. Она уже поняла, что замысел разжалобить близких потерпел крах. Если уж тетя обратилась к памяти покойной матушки, то слезами делу не поможешь.

Но и у Лизи оставался козырь. Да еще какой! Она заставит говорить о себе весь Лондон, ее портрет будет на первых страницах, мальчишки-газетчики станут выкрикивать на улицах ее имя, а светское общество падет к ее ногам! О ее подвиге будут шептаться в каждой гостиной, в каждом салоне, во всех тавернах и пабах. И уж тогда-то Поулсоны не посмеют отмахнуться от ее желаний, а скучный мистер Рэтмол не сможет утащить ее в свое логово в Мэрилебоне.

Юная и храбрая Элизабет Лидгейт намеревалась совершить невероятное — изловить Джека Потрошителя.

В книгах, которые она так любила, героини проявляли чудеса отваги, борясь со злом в его самых различных обличьях. Любые враги, будь то кровожадные дикари или коварные шантажисты, безжалостные разбойники или вероломные отравители, терпели неизбежное поражение в схватке с бесстрашной красавицей. Элизабет была убеждена, что смелость и решимость — единственно необходимые для победы качества. А уж и того и другого ей не занимать. Дело было за малым — выследить и поймать жуткого маньяка.

Уплетая пирожное безе, Лизи тщательно продумала план. Первым делом следовало взять револьвер, хранившийся в дядюшкином кабинете, в сейфе. К счастью, дядя был слишком беспечен, и ключи от сейфа болтались прямо в замочной скважине. Затем, тайно покинув дом, Лизи намеревалась отправиться в Уайтчепел и там ночью искать Потрошителя. Она была убеждена, что станет хорошей приманкой — одинокая юная девушка не могла не броситься в глаза на опустевших улицах. А когда ничего не подозревающий убийца набросится на «беззащитную» жертву, она выхватит спрятанное оружие и…

— О чем ты задумалась, милая? — спросил дядя, заметив улыбку на лице девушки.

— Представила себя в роли кротихи в доме этого Рэтмола, — съязвила Лизи, но уже без прежнего задора.

Дядя неодобрительно покачал головой. Лизи и сама поняла, что переусердствовала, и решила продемонстрировать кротость, чтобы усыпить бдительность опекуна.

— Я пойду вышивать, с вашего позволения.

Отпущенная, она сделала книксен и поднялась в свою комнату. Здесь она решила переждать, пока дядя пересядет к камину с вечерней трубкой и задремлет, как это у него водилось.

Не прошло и получаса, как Лизи услыхала скрип дядиного кресла — Гровер Поулсон, как всякий почтенный англичанин, не отступал от привычек. А еще через десять минут, выйдя на лестницу, Лизи услышала его тихий безмятежный храп. Тетя Абби, как всегда в это время, удалилась к себе. В доме воцарились тишина и покой.

Девушка на цыпочках прокралась в кабинет. Достать из сейфа револьвер было делом одной минуты, и вскоре, так же тихо, она вернулась в свою комнату. Держать оружие в руках ей раньше не доводилось. Револьвер неожиданно оказался таким большим и тяжелым, что Лизи на какой-то миг ощутила неуверенность в своем решении. Сможет ли она управиться с ним, не возникнет ли в процессе миссии каких-нибудь других незапланированных сложностей?

Отбросив сомнения, юная леди задумалась над своим нарядом. Необходимо было выбрать что-нибудь неброское, подобающее скорее девушке из народа, но в то же время и красивое, с оглядкой на то, что возможно придется позировать для репортеров. Лизи и здесь проявила находчивость. Не испытывая ни малейших угрызений совести, она перерыла полку, выделенную для горничной, и отыскала там ее воскресное платье. Размер, к счастью, подошел идеально. Лизи быстро оделась.

За окном уже наступили сумерки, и девушка решила поторопиться. Спрятав дядюшкин револьвер в самую большую из своих сумочек, она осторожно спустилась вниз. Юркнув в боковой коридорчик, Лизи оказалась у задней двери, куда обычно звонил зеленщик. Отсюда она в последний раз оглянулась на дом, в который рассчитывала вернуться в триумфальном блеске заслуженной славы.

Было тихо — никто не догадался о замыслах храброй девушки и не вышел проводить ее в опасное путешествие. Оно и к лучшему. Лизи надела перчатки, поправила шляпку и вышла на улицу.

Наемный экипаж высадил ее в Уайтчепеле, когда уже совсем стемнело. Всю дорогу Лизи бормотала под нос, репетируя произношение кокни, чтобы не выделяться в месте, где обходительность и хорошие манеры бросаются в глаза. Приподняв платье, она выбралась из кеба и очутилась в незнакомом, чужом мире.

Серость, убожество и нищета в мгновение ока обступили ее со всех сторон. Женщины с потухшими глазами и усталыми лицами, по которым невозможно определить возраст; мужчины, отупевшие от тяжелой работы и дешевого пойла; босые, несмотря на осеннюю слякоть, дети, одетые в рваные лохмотья. Все они — «рабочий класс», как называл этих людей дядя Гровер, — были как будто жителями другой планеты!

Тяжелый смрад гнилой рыбы, отбросов и человеческих экскрементов доносился сюда от недалекой Темзы. Элизабет застыла посреди крытой прелыми досками мостовой и не могла поверить, что она все еще в Лондоне, в каких-то восьми милях от дома Поулсонов. Даже в платье горничной она выглядела попугаем среди серых ворон. На нее оглядывались, в ее сторону тыкали пальцами, хихикали и шептались, но обходили стороной. Проезжающая мимо повозка обрызгала Лизи платье. Из окна второго этажа кто-то выплеснул помои, едва не залив ее с головы до ног.

Девушка растерянно огляделась по сторонам, не зная, с чего начать свои поиски. Она не хотела признаться себе, что в глубине души уже раскаивается, что затеяла эту авантюру. Несмотря на дядин револьвер, она чувствовала себя ужасно уязвимой и одинокой в равнодушно-враждебном мире лондонских трущоб.

А тем временем на город спустилась настоящая тьма, рассеиваемая лишь тусклым светом из крошечных окошек-бойниц. Из-за тумана не было видно звезд и луны, а фонарщики не спешили зажигать уличные огни.

Людей с каждой минутой становилось все меньше. Страх перед Потрошителем гнал их прочь с ночных улиц. Кто-то спешил укрыться в своем убогом жилище, других влекли дешевые питейные заведения, где на полшиллинга можно было напиться дрянным, но крепким джином.

Усилием воли прогнав малодушные мысли, Лизи устремилась в самый темный из ближайших проулков. Стены соседних домов сходились так близко, что девушке казалось, будто с каждой минутой они сдвигаются все теснее, грозя раздавить незваную гостью. Кучи мусора громоздились вокруг, влезали одна на другую и, сливаясь, перерастали в настоящие курганы.

На вершине одной из куч в тусклом оконном свете Лизи заметила движение. Рука ее дернулась к сумочке, но оружие не понадобилось. Девушку испугал не человек. Громадная черная крыса, вцепившись зубами в мертвую ворону, пыталась вырвать ее из пасти худой, но не менее решительной кошки. Размеры хищников были почти одинаковые, и Лизи не сдержала тонкого вскрика, сообразив, что впервые видит такую огромную крысу. При звуке человеческого голоса животные замерли на мгновение, но даже не разжали челюстей и вскоре вновь терзали спорную добычу. Содрогаясь от омерзения, Лизи постаралась поскорее покинуть это отвратительное поле боя.

Соседний переулок оказался ничуть не лучше. Все те же зловонные отбросы и ночное зверье, ищущее пропитание. Лизи даже показалось, что она начала привыкать к запаху нищеты и запустения. Удивительно, но страх тоже несколько притупился. Она уже не металась от стены к стене, не шарахалась от ночных шорохов и бездомных животных. Нищий, спящий в ворохе старых газет, вызвал у нее лишь чувство брезгливого сочувствия, а две пьяные девицы, поющие во весь голос популярную в народе песенку «Мой ненаглядный, я твоя», — даже мимолетную улыбку. Ночной город был не таким страшным, как представляла Элизабет в первые минуты знакомства с ним. Девушка понемногу успокоилась и позволила себе расслабиться.

Именно тогда легкое, почти неслышное движение за спиной заставило ее резко обернуться. Темный переулок был пуст. Несмотря на это, парализующий страх накатил мощной волной, заставив на мгновение замереть даже сердце. Усилием воли Лизи стряхнула оцепенение и даже сделала пару шагов навстречу напугавшей ее тьме. С каждым ярдом страх нарастал, как будто отважная искательница приключений приближалась к чему-то неотвратимому и смертельно опасному. Возникло неприятное липкое ощущение, которое девушка никак не могла определить, но которое с этих минут уже не покидало ее. В конце концов Лизи остановилась.

«Там мне нечего делать! — твердо сказала она себе. — Там нет того, за кем я охочусь». Но при мысли об охоте она уже не чувствовала себя ловцом, выслеживающим дичь. Напротив, с каждой минутой она все больше представляла себя загнанным в лабиринт ягненком, по следу которого идет безжалостный хищник.

Лизи развернулась и поспешила покинуть это неуютное место. Впереди переулок вливался в более широкую улицу. Девушка убеждала себя, что именно там она найдет того, за кем пустилась в погоню. В глубине души она надеялась, что это произойдет на освещенной фонарями широкой площади, где на ее зов поспешат бравые констебли и случайные прохожие.

Улица, где она очутилась, действительно казалась более цивилизованной, чем окружающие трущобы. Кое-где горели слабые масляные фонари, вдалеке маячила припозднившаяся парочка. Но пугающее ощущение преследования никуда не делось. Страх постепенно затапливал душу, проникая в каждый укромный ее уголок.

Отойдя от страшного переулка на изрядное расстояние, Элизабет решилась оглянуться. Именно в этот момент призрачная, почти незаметная тень скользнула из темной подворотни на улицу. Длинная фигура в плаще с наброшенным капюшоном. Лизи почти не видела человека и могла хорошо разглядеть лишь его тень, распластавшуюся в круге света уличного фонаря. Человек замер под взглядом девушки, а его тень застыла бесформенным пятном на земле. Несколько секунд Лизи не сводила с нее глаз, но тень терпеливо лежала, не шевелясь. Лизи мотнула головой, прогоняя наваждение. «Померещится же с испугу!» — подумала она.

Однако тревога не покидала. Руки и ноги млели от странной слабости, и Лизи приходилось заставлять себя идти вперед. Поминутно оглядываясь, она замечала, что человек продолжает идти за ней. Но стоило остановиться, и он замирал как ни в чем не бывало.

О том, чтобы подойти к этому человеку и разобраться, что к чему, не могло быть и речи. Ни за что на свете Лизи не согласилась бы приблизиться к странному преследователю. Вместо этого она все ускоряла шаг, и вскоре почти бежала.

Дверь распахнулась внезапно, прямо перед ее носом, и Лизи обдало волной запахов и звуков, выдававших питейное заведение. Из кабака несло масляным чадом, перегаром, табачным дымом и застарелым потом. Аккомпанементом этому удушливому валу звучали куплеты пошлой песенки и пьяный хохот завсегдатаев.

На пороге, упершись расставленными руками в косяк, стоял толстый человек в широкополой рыбацкой шляпе и матросском бушлате, надетом на голое тело. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — человек пьян. При виде Лизи он расплылся в идиотской улыбке и протянул руку. Девушка хотела отпрянуть, но моряк-рыбак схватил ее за тонкое запястье и привлек к себе.

— Ты точно по адресу, крошка! Заходи, не стесняйся! — И с этими словами он втащил Лизи внутрь.

Гомон безудержной попойки накрыл девушку с головой. Отвратительные хмельные рожи с беззубыми улыбками надвинулись со всех сторон. Лизи не успела оглянуться, как оказалась на деревянной скамье, зажатая с обеих сторон заросшими ирландцами, каждый из которых шептал ей на ухо что-то совершенно неразборчивое. Юная искательница приключений сильно подозревала, что лучше бы ей и не понять, о чем ведут речь пьяные соседи. Куда делся толстый рыбак-моряк, она увидеть не успела.

Неизвестно откуда перед девушкой оказалась миска, от которой шел тяжелый кислый запах тушеной капусты, и грязная глиняная кружка с мутным напитком. Под ободряющие крики ирландцев Лизи пригубила напиток, но проглотить даже не пыталась, подозревая, что ее моментально стошнит. К счастью, никому не было дела до того, пьет ли она по-настоящему или жульничает. Каждый был занят тем, что напивался сам.

Удивительно, но страха не было. Мимолетный испуг, возникший было, когда верзила в шляпе втянул Лизи в заведение, быстро улетучился. Наоборот, сидя рядом с этими простыми, веселыми и пьяными людьми, девушка вдруг почувствовала себя в безопасности. Тень, преследовавшая ее, теперь не казалась такой страшной. Да и вообще — была ли она, эта тень? Чего только не привидится ночью в сумраке узких улочек.

На маленьком пустом пространстве возле стойки появились скрипач-еврей и девочка цыганка с бубном. Их незатейливая игра, так непохожая на звуки фисгармонии, к которым привыкла Лизи, вмиг смела людей с лавок, и вскоре все, кто еще мог стоять на ногах, пустились в разудалый пляс. Смычок судорожно метался над струнами, повторяя движения локтя скрипача, бубен мелко дрожал и бился в ладошку девчонки. Женщины, хохоча, задирали юбки, отстукивая босыми пятками простой и привязчивый ритм; мужчины, несмотря на выпитое, ухитрялись не отставать, отчего зал наполнился дружным топотом.

Лизи завороженно смотрела на картину простонародного веселья и понимала, что эти люди в данный момент счастливы. В своей наивности она остро завидовала каждой простой душе, танцующей сейчас в закопченном и провонявшемся зале. Никого из них не выдавали замуж за скупого крота и не отправляли против воли в Мэрилебон.

Но задерживаться в этом веселом кабачке надолго Лизи не собиралась. Поостыв от первых впечатлений, она рассудила, что пора отсюда выбираться, пока гостеприимство завсегдатаев не стало чрезмерным. Во французских романах посещение злачных заведений никогда не заканчивалось хорошо, и следовало иметь в виду простоту здешних нравов. Загадочная тень, оставленная на улице, уже не пугала. Лизи почти уговорила себя, что она была лишь плодом разыгравшегося воображения.

Девушка выбралась из-за стола и направилась к двери. Она была уже у порога, как, откуда ни возьмись, объявился моряк-рыбак. Он схватил Лизи под локоток и громогласно, перекрикивая гомонящую толпу, поинтересовался:

— Уже уходишь, рыбка моя? А как же я? Нехорошо…

Лизи попыталась высвободиться, но не тут-то было. Самозваный кавалер вцепился не на шутку. Невозможно поверить, но за время, что он отсутствовал, моряк-рыбак ухитрился напиться еще сильнее. Он едва стоял на ногах и наверняка не помнил сейчас даже собственного имени. Но Лизи он запомнил хорошо. Бесцеремонно обхватив ручищей талию девушки, он резко прижал ее к себе.

Элизабет взвизгнула. Она была возмущена и шокирована, но в эти секунды даже близко не представляла, что ей делать. Самое ужасное, что веселящиеся вокруг бедняки совершенно не замечали, что в отношении леди творится насилие. То, что было немыслимо в привычном Лизи кругу, преспокойно вершилось на глазах у людей, видавших и не такое.

Продолжая крепко прижимать девушку к своему животу, толстяк выпятил губы и попытался поцеловать ее в щеку. От ужаса и негодования Лизи задохнулась и не смогла издать ни звука. Она крепко зажмурилась и задержала дыхание.

Но этому поцелую не суждено было состояться.

— Что это ты делаешь, мистер Хендрикс? — раздался возмущенный возглас над самым ухом у жертвы.

— Не твое собачье дело, мистер Фланеган! — выкрикнул толстяк, отвлекшись от Лизи.

Девушка приоткрыла один глаз и увидела негодующую физиономию своего недавнего соседа по лавке. Густые рыжие бачки ирландца вызывающе топорщились в стороны.

— Убери-ка свои крючья, мистер Хендрикс, от моей цыпочки! — грозно прорычал Фланеган. Рядом с ним откуда ни возьмись появился и второй ирландец. Судя по решительному виду и закатанным рукавам, он тоже имел виды на «цыпочку».

Но Хендрикса совершенно не впечатлил угрожающий вид недавних товарищей по веселью. Он сложил пятерню в здоровенный кукиш и сунул его под нос мистеру Фланегану. Ирландец побагровел и бросился в драку.

Лизи сама не заметила, как оказалась за широкой спиной моряка-рыбака. У нее на глазах разворачивалась настоящая баталия. Ирландец и толстяк самым вульгарным образом дрались на кулаках, не соблюдая правил благородного боя.

Не успела девушка оглянуться, как второй ирландец и еще трое недавних танцоров присоединились к дерущимся. Рухнул ближайший стол, не выдержав тяжести обрушившегося на него тела. По земляному полу потекли ручьи разлитого пива. Над головами взметнулся и тут же обрушился вниз тяжелый табурет.

К неимоверному изумлению Лизи, музыка и не думала смолкать, наоборот, скрипач, казалось, заиграл громче и быстрее, словно бы хотел подбодрить осатаневшую толпу. Девчонка вскочила на стойку и, хохоча, трясла бубном что есть мочи. Все больше и больше людей присоединялись к побоищу. Вскоре дрались все против всех. Лишь несколько женщин, подобно Лизи, жались к стенам заведения в надежде, что всеобщее сумасшествие их не коснется.

Это был ее шанс. Не отрывая взгляда от бушующей толпы, Лизи бочком, шаг за шагом, приблизилась к дверям. Короткая заминка на пороге — пришлось уступить дорогу бугаю, спешащему на подмогу дерущимся, — и девушка оказалась на улице. Здесь она с наслаждением вдохнула еще недавно казавшийся зловонным и отвратительным воздух трущобного Лондона. Наконец-то на свободе!

Лизи поспешила покинуть улицу со столь гостеприимным заведением, опасаясь, как бы победители драки не принялись разыскивать свой «приз». Только оказавшись в двух кварталах от пивной, отдышавшись и придя в себя, Лизи почувствовала усталость. Она уже понимала, что идея ловить Потрошителя была наивной и смертельно опасной. Если пьяный мужлан смог справиться с ней без каких-либо усилий, то что было бы, окажись на его месте настоящий убийца?

Лизи пробрала дрожь. Моментально вернулся страх, отступивший было в кабаке, в окружении множества людей. Оставшись наедине с пугающим безмолвием пустынных улиц, девушка с новой силой ощутила свою беспомощность в этом чужом мире, лишенном привычных условностей и живущем по совсем иным законам. Ни о какой «охоте» уже не могло быть и речи. Перед ней стояла лишь одна задача — вернуться домой, где несчастные Поулсоны, должно быть, сходили с ума от беспокойства. Лизи огляделась, прикидывая, в какой стороне Коммершл-роуд, где было можно остановить кеб.

И в этот момент из сумрака ближайшей подворотни вынырнула чья-то тень. Она была всего в каких-то двадцати футах от девушки, и Лизи, леденея от ужаса, попятилась. Шаг за шагом она отступала, а неизвестный, будто играя, застыл на месте. Но вот он шагнул вперед и оказался в круге тусклого света, падающего от ближайшего фонаря.

Черный плащ до самых каблуков скрывал фигуру человека, а наброшенный капюшон не позволял разглядеть лицо. В левой руке блеснул длинный, слегка изогнутый нож. Вторая рука была сжата в кулак. Легкий, едва слышный смешок раздался в ночной тишине.

Лизи оцепенела. Джек Потрошитель пришел на ее зов.

О бегстве не могло быть и речи — девушка не смела даже пошевелиться или закричать. Она и не представляла, что бездна ужаса таит в себе такие глубины. Только маленькая жилка билась в правом виске — тук-тук-тук. Как будто пыталась достучаться до разума Лизи и заставить ее действовать. Не стой, беги! — призывала она, но страх сковал рассудок и тело. Лизи не двигалась с места.

А Потрошитель приближался. Поступь его была неспешна, как у хищника, уверенного в своем успехе, нож покачивался в руке в такт шагам, и уже ничто не могло встать между ним и его добычей.

Убийца был в пяти футах от жертвы, когда резкий звук заставил его замереть. Буквально в десяти шагах от них заверещала несмазанная дверь очередной пивнушки, и оттуда в обнимку вывалилась парочка завсегдатаев. Убийцу и его жертву они даже не заметили. Голова в капюшоне медленно повернулась в их сторону. Но пьянчужки, распевая похабную песню, скрылись из виду.

В те несколько секунд, пока внимание Потрошителя было сосредоточено на них, с Лизи что-то произошло. Как будто рука, сжимавшая горло и не позволявшая вдохнуть, на миг ослабила хватку. Девушка все еще не могла сдвинуться с места и была буквально раздавлена страхом, но способность мыслить к ней на какое-то время вернулась. Рука словно бы сама по себе скользнула в сумочку и нащупала холодную рукоять револьвера.

Действуя медленно, как сомнамбула, Лизи достала оружие, ухватила его двумя руками и направила на Джека Потрошителя. Палец лежал на спусковом крючке, оставалось только выстрелить.

Лизи надавила изо всех сил и увидела, как медленно взводится курок.

Человек в плаще бросился к жертве и одним прыжком оказался рядом. В этот момент Лизи почувствовала, как внутри оружия щелкнула пружина, курок сорвался и клацнул о боек… Выстрела не последовало.

Револьвер выпал из ослабевшей руки, и Лизи, лишившись последних сил, осела на землю. Человек в плаще уже в голос засмеялся, и эти звуки наполнили ужасом разум жертвы. Джек Потрошитель опустился на одно колено и склонился над лежащей девушкой.

Теряя сознание, Лизи наконец разглядела его лицо. Искаженное торжествующей гримасой, оно приближалось все ближе, пока все не заполнили горящие безумием глаза. Зеленый и голубой.

Загрузка...