Сюита «Ландшафт и этнос»

О соотношении природы и общества согласно данным исторической географии и этнографии (Ландшафт и этнос: X)

В предшествующей статье[130] мы обещали раскрыть способ этнического творчества, т.е. охарактеризовать те взрывы энергии, которые изменяют ландшафты, уничтожают старые и создают новые общности людей и, постепенно затухая, уподобляются, по выражению В.И.Вернадского[131], геологическим переворотам малого масштаба.

Однако, прежде чем перейти к непосредственному описанию явления, необходимо окинуть взглядом если не историю, то хотя бы современное состояние вопроса, потому что дискуссия о соотношении природы и общества в последние годы приобрела острые формы[132],[133],[78],[134].

Обобщая разнообразные в деталях взгляды наших современников, можно выделить три точки зрения: 1) «единая» география сводит всю деятельность человека к природным закономерностям[135],[136]; 2) некоторые историки и этнографы считают все проявления, связанные с человечеством социальными, делая исключение лишь для анатомии и отчасти, физиологии[135],[137],[138],[139],[140],[141]; 3) в антропогенных процессах разделяются проявления общественной и природных (механическая, физическая, химическая и биологическая) форм движения материи[134]. Эта концепция представляется автору единственно правильной и плодотворной.

В самом деле, не только внутри больших коллективов – этносов, непосредственно влияющих на земные ландшафты[127],[118] и, следовательно, существующих не в качестве абстракции, а вполне реально, но и внутри одной человеческой особи наблюдается постоянное сопряжение всех форм движения материи. Если даже считать, что все детали поведения человека диктуются его социальным окружением, то генетический код зародыша – явление биологическое, а повышенное выделение адреналина – химическое. Но ведь и то и другое весьма влияют на характер деятельности человека.

Но равным образом неправильно распространять закономерности природы на техносферу, т. е. на создания рук человека. В отличие от прочих животных гоминиды – синантроп, палеоантроп и неоантроп – научились изготовлять орудия, сначала деревянные и каменные, потом металлические и, наконец, из искусственных материалов – пластмассы. Созданные человеком орудия, одежда, дома, произведения искусства, согласно определению акад. С.В.Калесника[132], выпадают из цикла конверсии биоценоза, потому что они не имеют самостоятельного развития, а могут только разрушаться. Постоянное возобновление и расширение техносферы Земли есть плод особой формы развития материи – общественной, никаким животным несвойственной. Поэтому встают два тесно связанные вопроса: где проходит граница между общественным и природным развитием внутри этноса, и какую роль в этом сочетании играет энергетический момент, равно важный для природы и общества?

Разобрать проблему во всех деталях в краткой статье нет возможности, да, пожалуй, и необходимости. Достаточно показать наличие в этнической целостности как таковой социальных институтов, развивающихся в общественной форме движения материи, и биологических признаков, определяющих устойчивость и изменчивость этноса как популяции. Забегая вперед, скажем, что обе эти группы явлений дополняют друг друга, но оставляют зазор, заполняемый той самой энергией, которую мы описали как ландшафтогенный и этногенный факторы[130],[124]. Эта энергия открыта и описана В. И. Вернадским[131, стр. 284] как биохимическая энергия живого вещества биосферы, способная производить работу, а способ ее воздействия на деятельность людей раскрыт нами как эффект пассионарности[142], и там же показана его роль в этнической истории человечества. Здесь мы переходим к уточнению высказанного тезиса.

Анализ взаимодействия этноса как самостоятельного явления с ландшафтом, показал, что оба они связаны обратной зависимостью, но ни этнос не является постоянно действующим ландшафтообразующим фактором, ни ландшафт без постороннего воздействия не может быть причиной этногенеза. Соотношение же этнических и социальных закономерностей исключает даже обратную связь, потому что этносфера Земли для социального развития является только фоном, а не фактором. Неоднократно делались попытки усмотреть в антропосфере один из вариантов простых биологических закономерностей. Действительно, биология кое-что в этнических явлениях объясняет. Но что и все ли? Посмотрим! Сопоставление этноса с организмом неправомочно. Функции организма стоят вне социальных законов, этнос же постоянно взаимодействует с ними. Организм обязательно производит потомство и также обязательно гибнет, тогда как есть этносы-персистенты, исчезающие лишь вследствие экстерминации (заразной болезни или прямого истребления соседями), и каждый этнос не повторим. Короче говоря, этнос это специфическая конструкция человеческого коллектива, не идентичная ни расе, ни обществу, в историческом процессе сопрягающаяся с социальными закономерностями в многообразных вариантах, зависящих от многих посторонних причин и образующая суперэтнические «культуры».

Польский философ (и не только романист) С.Лем в специальной работе пишет: «Культура определяется факторами физического, биологического, социального, техноэкономического характера. Если все эти детерминанты выровнены величинами, то равняется ли нулю пространство для «чисто культурной вариации» или все же остается какая-то полоса свободы? Антропологическая компаративистика показывает, что такое пространство существует и в нем проявляется уже чисто культурная изменяемость форм и смыслов»[143, стр. 51]. Однако чем же заполнена «полоса свободы»? Очевидно, действиями особей, обладающих правом и возможностью выбора решений. Пусть так, но для самих действий, являющихся в физическом смысле работой, нужна энергия, преломленная через психофизиологию особи, т. е. та самая пассионарность. Итак, если уподобить социальный и биологический аспекты сторонам монеты (орлу и решке), то пассионарность и ее проявления будут самим металлом, на котором отпечатаны те и другие фигуры.

При прямом наблюдении нам доступно лишь описание этих изображений, как очевидно, не отражающее сущности прикрываемого ими наполнения (например, процентное отношение элементов сплава, из которого отлита монета). Познание же глубинных явлений может быть достигнуто только путем «эмпирического обобщения»[76, стр. 19]. Поэтому спор о том, что важнее орел или решка (в нашем случае «единая» география или всеобъемлющая социология), беспредметен. Больше того, он не конструктивен, так как в обоих случаях имеет место неосознанное стремление к упрощению задачи, поставленной перед учеными, т. е. некоторая профанация, при которой само исследование теряет смысл, ибо результат его будет заведомо неполон и, значит, неверен, однако для достижения понимания анализ необходим. Поэтому мы пойдем не путем отбрасывания компонентов явления, не укладывающихся в прокрустово ложе предвзятой идеи, а попытаемся уяснить место и роль каждого из них, что, в конце концов, приведет к цели исследования – синтезу, после чего станет ясно, что противоречие между социальным, биологическим и географическим подходами мнимо.

Возьмем простейший вариант – одну человеческую особь. Анатомия, физиология и психология в человеке переплетены тесно, и так зависят друг от друга, что при нашем анализе нет нужды в расчленении этих сторон человеческого бытия. Ясно, что человек – существо социальное, ибо его личность формируется в непрестанном общении с другими людьми и предметами, созданными руками его предков (техника). Так, а сперматозоид? Эта «персона» чисто биологическая. Однако связь человеческой личности с собственным зародышем несомненна, и, следовательно, само тело человека, включая высшую нервную деятельность (психику), является лабораторией, где сочетаются общественная и природные (механическая, физическая, химическая и биологическая) формы движения материи.

Но, даже пройдя инкубационный период и полностью войдя в социальную среду, человеческая особь подчиняется некоторым естественным закономерностям. Периоды полового созревания и старения зависят не от ступени социального развития, а от наследственности признаков, выработанных в процессе внутривидовой эволюции. Например, у народов тропического пояса половое созревание наступает раньше, чем у северян; быстрота реакции у негроидов выше, чем у европеоидов и монголоидов; сопротивляемость некоторым болезням, например, кори, у полинезийцев ниже, чем у европейцев, и т. д. К социальному развитию эти особенности не имеют никакого отношения, но на поведении людей разных стран сказываются. Происхождение этих различий бесспорно связано с адаптацией предков тех или иных популяций в разных географических условиях и образованиях этносов, как минувших, так и ныне живущих. Именно накопление признаков, возникших в результате длительных процессов адаптации, создает этническое многообразие при прохождении человечеством одинаковых ступеней развития – общественно-экономических формаций.

Итак, признав за этнологией самостоятельное место в системе научных дисциплин, определяемое как предметом изучения, так и своеобразным аспектом, мы должны предложить первичную таксономию для единиц, являющихся эталонами. При этом нужно учесть динамику развития, так как перед нами не стабильные величины, а процессы. Кроме того, классификация должна быть универсальна, хотя может быть предельно проста. И, наконец, она должна вытекать из принятого нами постулата, т. е. отражать не случайные черты, а глубинную сущность явления. Негативный разбор аспектов, не удовлетворяющих перечисленным требованиям, был сделан нами ранее[37],[125], что до известной степени облегчает нашу задачу[прим. 21].

Каждый этнос имеет свою внутреннюю структуру, проявляющуюся в нюансах расстановки социальных групп[125, стр.16]. Приравнивать эти группы к классам нельзя, так как этносы существуют и в доклассовом обществе. Как показал пример Советского Союза, они не исчезают и при социализме, принимая формы социалистических наций.

Даже немногочисленные племена Северной Америки и Австралии делились на экзогамные тотемные группы, например кланы ворона и медведя у тлинкитов. Недифференцированные этносы встречаются, но обычно они находятся в фазе этнического упадка, что всегда связано с упрощением внутренней структуры. Но хотя социальные формы соприсутствуют в этнических процессах, ими не исчерпывается вся сложность этногенеза. Ведь тогда этнография была бы просто разделом социологии, а общества, принадлежащие к одной формации, допустим рабовладельческой, вели бы себя одинаково. Но китайская античность имеет различия не только с эллинской, но и японской, индийской или египетской. Социальная схожесть не уничтожает этнической оригинальности.

Попытки интерпретировать этнос как явление только и исключительно социальное делались и делаются, но при логическом, последовательном завершении приводят к заведомо абсурдному выводу, что этноса как явления вообще нет. В самом деле, без привлечения данных естественных наук этническая целостность совпадает либо с единым социальным уровнем развития, либо с духовной или материальной культурой[144]. Но приложимы ли эти мерки к этнической целостности? Мы уже показали, что этногенез, как глобальное явление, всего лишь частный случай общей эволюции[130], но эта «частность» крайне важна, ибо, ставя проблему первичного возникновения этнической целостности из особей (людей) смешанного происхождения, разного уровня культуры и различных способностей, мы вправе спросить себя: а что же их влечет друг к другу? Очевидно, что принцип сознательного расчета и стремления к выгоде отсутствует, так как первое поколение пассионариев сталкивается с огромными трудностями – необходимостью сломать устоявшиеся взаимоотношения, чтобы на месте их установить новые, отвечающие их запросам. Это дело всегда рискованное, и зачинателям редко удается воспользоваться плодами победы. Также не подходит принцип социальной близости, потому что новый этнос уничтожает социальные институты старого. Следовательно, человеку, чтобы войти в новый этнос в момент становления, нужно деклассироваться по отношению к старому. Именно так зарождались на Семи холмах волчье племя квиритов, ставших римлянами, конфессиональные общины ранних христиан и мусульман, дружины викингов, оседавшие в Шотландии или Исландии, монголы в XIII в., да и все, кого мы знаем. Уместнее применить другой принцип – комплиментарность, связанный с подсознательной взаимной симпатией особей. На основе этого принципа заключаются браки по любви, но нельзя ограничивать комплиментарность сферой секса, которая является лишь вариантом проявления этого принципа. В становлении первичного коллектива, зародыша этноса, главную роль играет неосознанная тяга людей определенного склада друг к другу. Такая тяга есть всегда, но когда она усиливается пассионарным напряжением, то для возникновения этнической традиции создается необходимая предпосылка. А вслед за тем возникают социальные институты.

Итак, рождению любого социального явления предшествует зародыш, объединение некоторого числа людей симпатичных друг другу. Начав действовать, они вступают в исторический процесс, сцементированные избранной ими целью и исторической судьбой. Во что бы то не вылилась их судьба, она conditio sine qua nоn est. Такая группа может стать разбойничьей бандой викингов, религиозной сектой мормонов, орденом тамплиеров, буддийской общиной монахов, школой импрессионистов и т. п., но общее, что можно вынести за скобки, – это подсознательное взаимовлечение, пусть даже для того, чтобы вести споры друг с другом. Поэтому эти зародышевые объединения можно назвать консорциями (consortia). He каждая из них выживает; большинство рассыпается при жизни основателей, но те, которым удается уцелеть, входят в историю общества и немедленно обрастают социальными формами, часто создавая традицию. Те немногие, чья судьба не обрывается ударами извне, доживают до естественной утраты повышенной пассионарности, но сохраняют инерцию тяги друг к другу, выражающуюся в общих привычках, мироощущении, вкусах и т. п. Эту фазу комплиментарного объединения можно назвать конвиксией (convixia). Она уже не имеет силы воздействия на окружение и подлежит компетенции не социологии, а этнографии, поскольку эту группу объединяет быт. В благоприятных условиях конвиксии устойчивы, но сопротивляемость среде у них стремится к нулю, и тогда они рассасываются среди окружающих консорций.

Примером такой эволюции может служить история русского старообрядчества. Начав с бурного эстетического протеста против того, что им казалось «дурным вкусом», воспринимаемым как кощунство, старообрядцы связали себя жестокой судьбой. В этой консорции оказались бояре и крестьяне, купцы и казаки, мещане и попы-вольнодумцы, но все они были неравнодушны к принципам, для них дорогим. Сто лет они были консорцией, но после того, как Екатерина II отменила преследование старого обряда, на Рогожском кладбище создалась конвиксия, тихая и неагрессивная. А еще сто лет спустя, после реформ Александра II, противопоставление »староверов» никонианам потеряло смысл, хотя по инерции существовало. Ныне же исчезло и оно, сменившись противопоставлением теистов и атеистов. Цепочка связей, которую мы назвали судьбой, закончилась, и началась новая.

Принцип комплиментарности не относится к числу социальных явлений. Он наблюдается у диких животных, а у домашних известен каждому как в позитивной (привязанность собаки или лошади к хозяину), так и в негативной форме. Как мы видели, ведущую роль этот принцип играет лишь при отсутствии общественных форм бытия коллектива, но подчиненную, он сохраняет и при наличии устойчивых социальных установлений. Это обстоятельство побуждает нас обратиться к рассмотрению второй стороны проблемы – биологической.

Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что этнос и раса – понятия не только не совпадающие, но и несоизмеримые. И не только потому, что гетерогенность – обязательное свойство этноса, или потому, что число этносов во много раз превышает число рас, но главным образом потому, что предметом расовой антропологии являются вариации физического типа человека[121, стр. 6], а этнология рассматривает характеристики стереотипов поведения у коллективов, имеющих общую судьбу, понимая под последней причинно-следственные связи исторических событий. Наблюдая социально-исторические формы проявления феномена этноса, мы используем информацию гуманитарных наук для целей естествознания.

Будучи явлением природы, этнос лишь связан с биологией позвоночных, но как явление восходит к биосфере в понимании В. И. Вернадского, т. е. к флуктуациям «энергии живого вещества, которая проявляется в сторону, обратную энтропии». Эта энергия, преломляясь через особенности нервной деятельности подсознания, меняет вектор метаболизма и создает психический эффект, названный нами пассионарностью. Вспышки пассионарности, о причинах которых говорить преждевременно, создают изменения в популяциях и ведут к образованию специфических коллективов, которые мы называем этносами. Затухание инерции первоначального толчка ведет к исчезновению этноса как целостности, причем обычно значительная часть членов былого этноса сохраняет жизнь, но уже в составах других этнических целостностей. Равным образом возможно и существование этноса, пережившего активное состояние развития или этногенеза, в виде персистента (пережиточной формы) или реликта. Сейчас в нашу задачу входит установление характера корреляции этногенеза (как элементарного явления, имеющего энергетическую природу) с историческими и биологическими сферами, граничащими с этногенезом. Критерием исследования для нас являются данные исторической географии, позволившие описать характер динамической связи этноса с ландшафтом и тем самым установить, что этнос не умозрительная категория, а объективная реальность с присущими ему закономерностями[124],[142].

Описанные нами четыре фазы этногенеза[142, стр. 43-46] дают представление о характере и направленности тех формообразовательных процессов, которые создали наблюдаемое многообразие этносферы Земли[130]. Механизм феномена как такового заключается в постепенной утрате пассионарного напряжения этнической целостностью. Утрата признака происходит вследствие либо естественного отбора, либо метизации и связанного с ней изменения состава генофонда. Если пассионарность есть действительно признак, то обе эти причины должны быть действенны, что мы и постараемся установить. Если же наше мнение не найдет подтверждения, то, значит, прав А. Тойнби, полагающий, что талантливость и энергия возникают сами, как только в них появляется нужда. В специальной работе мы высказали несогласие с гипотезой А. Тойнби, опираясь на несоответствие его взглядов с фактами[127]. Теперь нам остается показать, на чем основана наша концепция и насколько она согласуется с данными смежных наук.

Дж. Б. С. Холден утверждает: «Заблуждение, что естественный отбор всегда должен делать особи более приспособленными в борьбе за существование. Это правильно для редкого и разбросанного вида, вынужденного защищать себя от других видов и неорганической природы. Но как только население становится плотным, отдельные представители вида вступают в соперничество друг с другом. Результаты этой борьбы могут быть биологически благоприятными для отдельных особей, но крайне вредными для вида»[145, стр. 71]. Больше того, изменения, имеющие приспособительный характер «ведут к потере сложности строения или к редукции органов»[145, стр. 82], что ослабляет вид в борьбе за существование.

Насколько применимы эти положения к людям? Как к обществу – отнюдь, ибо общественная форма движения материи создает техногенную сферу, неспособную к природному саморазвитию, а, следовательно, и к дегенерации. Творческие силы членов общества кристаллизуются в культуре, архитектуре, произведениях искусства, даже в научных трактатах, но члены этноса продолжают взаимодействовать с природой, стремиться либо к расширению ареала, либо к поддержанию гомеостатического равновесия[130] и терять признаки, т. е. способности, свойственные их предкам, как полезные, так и вредные. Это диалектическое сопряжение общественной и природных форм движения может быть прослежено в этнической истории человечества, развивающейся параллельно истории социальной, как единство противоречия. Как мы уже показали, эволюция внутри вида Homo sapiens не прекратилась, хотя и приняла своеобразные формы, превратившись из филогенеза в этногенез[130, стр. 84–93]. При этом осталась весьма важной роль естественного отбора как стабилизирующего фактора, удаляющего из популяции экстремальные особи и уменьшающего ее генетическое многообразие[146, стр. 41-44, 253-255];[147, стр. 238]. Устойчивость же определяется традицией, которая осуществляется путем механизма «сигнальной наследственности», особенно ярко проявляющейся у вида Homo sapiens, обладающего второй сигнальной системой – речью[95]. Таким образом, мы имеем основание рассматривать антропосферу Земли, включая созданную людьми технику, домашних животных и культурные растения, как нечто целое (хотя и мозаичное, из-за этнического разнообразия), в двух аспектах: социальном и природном. Стремление же подменить один из этих аспектов другим – не более чем попытка профанации, обреченная на неудачу при интерпретации фактического материала. Сосредоточим наше внимание на природной стороне этногенеза. Нами было показано, что для возникновения нового этноса необходимо мощное усилие определенного числа людей, ломающих старые стереотипы поведения и устанавливающих новый, часто ценой собственной жизни. Способность к этой целенаправленной деятельности мы назвали пассионарностыо и интерпретировали как флуктуацию «биохимической энергии живого вещества», описанную В. И. Вернадским[142, № 2, стр. 43-50]. С точки зрения биолога, пассионарность – признак и притом наследственный, о чем свидетельствует течение любого процесса этногенеза. Они столь схожи, что есть возможность построить схему или модель.

Для нового этноса необходимо сформироваться, а если в этот период он становится мишенью для еще сильного окружения, то легко может погибнуть, не набрав сил для сопротивления среде. Но это последнее обстоятельство относится к случайностям исторической судьбы, а не к исследуемой нами закономерности. Рождение этноса нашими методами установить невозможно, потому что единственным материалом является поведение коллектива, а оно фиксируется историей лишь тогда, когда первое поколение созреет и проявит себя. Этническая молодость связана с наибольшей деятельностью, которая не всегда оставляет следы в материальной культуре, особенно когда активность идет по пути завоевательных походов. Поэтому археологи могут зафиксировать только фазу этнического становления, когда этнос успел сложиться и приобрести характерные индивидуальные черты. Но для этнолога важен именно момент сложения, механизм взрыва пассионарности, который является обязательным для возникновения процесса этногенеза. По отношению к истории народа первый динамический период, как правило, является инкубационным. Для того чтобы коллектив с новым стереотипом поведения оказал заметное влияние на ход исторических событий, необходимо известное количество особей нового типа и немалое. Следовательно, первичная популяция должна иметь время и возможности для интенсивного размножения. Однако поскольку этногенетический признак всегда один и тот же, способность к сверхнапряжениям, жажда активности – то, что названо пассионарностыо, особи нового склада совершают не только героические подвиги, но и злодеяния, и жизнь в стране, ими населенной, становится трудновыносимой. Лучший выход при избытке пассионарности – расширение ареала. В древности это были походы в соседние страны, а в наше время – освоение космоса. Излишний для поддержания системы активный элемент отливает, благодаря чему уровень напряжения понижается до оптимума и становится возможной созидательная деятельность. Так кристаллизуется культура того или иного этноса, а чаще их группы – суперэтнической целостности.

Описанный процесс характерен не только для пассионариев, но и для всей этнической группы, включая, самые пассивные особи. Их мысли, чувства, настроения и т. п. звучат в унисон с чувствами и мыслями их активных соплеменников. Вообще деление на активных и пассивных членов этноса условно, потому что переход между полюсами активности и пассивности плавен и еще потому, что без пассивных помощников пассионарии не в состоянии осуществить ни одного из своих замыслов. Этнос в этот период действует как целое.

Затем идет период утрат, который обусловлен не только внешними обстоятельствами, но и самим диалектическим развитием. Во-первых, понижение уровня напряжения происходит из-за постоянной гибели активных членов этноса; во-вторых, из-за упрощения этнической конструкции, вследствие чего создается кажущееся повышение активности, как правило, нетворческое. Эта вторичная активность является не следствием пассионарности (способности к сверхнапряжениям), a, наоборот, повышенной импульсивности, отсутствия моральных задержек, что правильнее назвать не признаком, а утратой признака. Особи этого склада не могли бы выжить и дать потомство, если бы в течение предшествовавшего периода не создавались особо благоприятные условия для выживания любого члена этноса. Субпассионарии не могут ни создавать, ни поддерживать достижения культуры и потому становятся жертвами либо соседей, либо самих себя.

Не только враждебные, но и мирные взаимоотношения между этносами отражаются на их судьбе. Речь идет о межэтнических браках, т. о проблеме экзогамии. Не только изолированные племена, но и большинство современных этносов-наций – практически эндогамны, так как «более 90% их членов заключает гомогенные в этническом отношении браки»[144, стр. 54-55]. Роли эндогамии разнообразны: стабилизация традиции, ибо эндогамная семья – главный источник культурной информации, генетический барьер, придающий этносу характер популяции, отграничение от соседних этносов, что в пределе создает этносы-изоляты, наконец, замедление убывания пассионарности, приводящее к преобладанию гармоничных особей над субпассионариями. Можно было бы считать эндогамию нормой существования этноса, но она только оптимальное условие его консервации, а процессы этногенеза связаны с пароксизмами экзогамии.

Арабы первых веков хиджры (VII – IX вв. к. э.) составляли гаремы, а если это стоило дорого, давали надоевшим женам легкий развод. Большая часть их жен и наложниц, либо покупалась на невольничьих рынках, либо приводилась из побежденных стран в числе добычи. То же явление имело место в османской Турции XIV – XIX вв. и в Монголии XIII в., куда вследствие побед Чингиса и его наследников было пригнано много пленниц и пленников. Экзогамия в эти эпохи преобладала над нормальной эндогамией, не только в отношении мужчин-победителей, но и женщин победившего этноса, ибо во время долгого отсутствия воевавших мужей дамы заводили фаворитов из числа пленников или ренегатов.

Но к чему ведет экзогамия? К нарушению этнических традиций, ибо мать учит ребенка одним навыкам (в том числе языку), а отец – другим. Создается смешанный генофонд, в некоторых случаях дающий жизнеспособное потомство, а во многих – неполноценное, могущее поддерживать уровень жизни лишь за счет богатств, накопленных предками, и, наконец, размываются межэтнические барьеры, вследствие чего этносы деформируются, а иногда ассимилируются друг с другом. Но самоё главное, государства и другие общественные институты, создаваемые экзогамными этносами, недолговечны.

Примем за эталон продолжительности процесса этногенеза со всеми фазами римский этнос – 900 лет и византийский – 1300 лет, не считая персистентного прозябания фанариотов. И там и тут моногамная семья с учетом необходимости избегать неравных браков уравновешивала инкорпорацию иноплеменников. При этом даже межэтничные браки, как правило, заключились между членами одного суперэтноса, что является в какой-то мере эндогамией. Мусульманско-арабский этнос, при развитой экзогамии, обессилел за 300 лет, а окончательно потерял свое государство в 1256 г., т. е. за 500 с небольшим лет.

Османский этнос возник в середине XIV в., вступил в кризис в конце XVI в. и окончательно развалился в начале XX в. Нынешняя Турция возрождена турками из глубин Малой Азии, потомками сельджуков, завоеванных Магометом II в XV в., а не османов, локализованных в городе Стамбуле и европейской Турции (Фракии)[148, стр. 266 и сл.].

Еще разительнее пример Монголии. До XII в. монголы были маленьким племенем, затерянным среди прочих кочевых племен. В середине XII в. монголы возглавили борьбу кочевников против победоносных чжурчжэней, покоривших в эти годы половину Китая. Численный перевес был у чжурчжэней, но победили монголы. Почему? Видимо, был какой-то довесок, по нашему мнению, – растущая пассионарность. С 1135 по 1229 г. монголы объединили всю Великую степь, от Желтого моря до Каспийского. Это была их фаза становления. Затем начались далекие походы. С 1230 по 1260 г. были покорены Северный и Западный Китай, Передняя Азия и Восточная Европа. Количество рабов, рабынь, ремесленников, мобилизованных воинов, духовных лиц, купцов и просто авантюристов, хлынувших в Монголию, почти удвоило ее население. Наступила неизбежная панмиксия. Ее последствием были, распадение Монгольского улуса на четыре части, поражения на границах, внутренние войны. Эпоха исторического существования закончилась к началу XIV в. За это время монголам удалось только завершить покорение Южного Китая, да и то потому лишь, что там было еще менее благополучно. Эпоха упадка затянулась до 1691 г., когда сейм монгольских нойонов признал нецелесообразным сохранение независимости и подчинил свой народ маньчжурскому Богдо-хану. Итак, весь динамический Цикл этногенеза уложился в 556 лет, причем три четверти этого срока падают на эпоху упадка.

За этот период панмиксии изменился даже антропологический тип халхасских монголов. Появилось много узколицых с высокими носами. Былая крайняя монголоидность сохранилась на периферии Монгольской империи у бурят[69, стр. 295-312]. Еще больше изменился психический склад: появилась апатия, наклонность к созерцательной жизни; короче говоря, произошло резкое снижение пассионарности, затянувшееся до XIX в.

Подъем начала XX в. следует рассматривать как начало нового цикла этногенеза, связанного с включением Монголии в орбиту советского суперэтноса.

Однако не следует думать, что гетерогенная популяция, возникающая вследствие исторических перипетий, всегда неполноценна. В некоторых случаях именно сильно смешанное в этническом отношении население того или иного региона вдруг сливается в новый этнос, с оригинальным стереотипом поведения. Таковы были по преданию первые римляне, первые христианские общины, из которых создался византийский этнос. Галлия, перед тем как превратиться во Францию, представляла собой поприще многих племен, как местных, так и пришлых. Раджпуты VII в., создавшие средневековую Индию, были смесью из аборигенов долины Инда и пришлых саков, кушан и эфталитов. Северокитайский этнос создался в VI в. путем слияния местного населения и пяти варварских народов, поселившихся в долине Хуанхэ. Короче говоря, новый этнос возникает из обязательного смешения нескольких этнических субстратов, но не всегда. Это значит, что взрыву пассионарности (или пассионарному толчку) сопутствует какой-то дополнительный фактор, без которого процесс не может начаться. Этот вопрос настолько важен, что ему надо посвятить отдельное описание.

Таким образом, отмеченная связь пассионарности этноса с эндогамией показывает, что пассионарность лежит не в сфере общественной, а свойственна этносу как популяции[прим. 22]. Значит, она признак и притом наследуемый, что вытекает из убывания пассионарности при больших потерях от войн или эпидемий. Поскольку причиной пассионарности особи является «энергия живого вещества биосферы», то ее, как и порождаемый ею феномен этноса, следует отнести к природной форме движения материи, находящейся в зазоре между общественной и биологической сферами. Факт существования пассионарности установлен путем изучения истории и исторической географии, но для объяснения ее особенностей следует передать эстафету исследования генетикам и антропологам, задачей которых должен стать диагноз признака. Что же касается его географической обусловленности, то этому вопросу будет посвящена следующая статья.