ИЗБРАННАЯ ЛИРИКА © Перевод М. Яснов

РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (1896–1910)

ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ НЕБО

НЕБО{2}

О небо, ветеран в одних обносках,

Ты служишь нам уже пять тысяч лет,

Лохмотья туч торчат из дыр сиротских,

Но солнце — орден, знак твоих побед.

Глядишь на земли — что, не скучен лоск их

Банальных декораций, пошлый свет?

О небо, ветеран в одних обносках,

Ты служишь нам уже пять тысяч лет.

Тебе, должно быть, весело вверху

От наших криков, жалоб, жестов броских:

Тщеславье и другую шелуху

Ты видишь в душах, низменных и плоских…

О небо, ветеран в одних обносках!

СМЕРТЬ ПАНА{3}

С небес вернулся Феб; пора на отдых Флоре;

К Цитере{4} ластилось раскатистое море,

И белокурая пособница страстей

Венера слушала, как гимн слагают ей.

Олимп наполнился. Но Громовержец вскоре

Обеспокоенно возвысил голос в хоре —

Он перепуганных зовет своих детей:

Грозит бессмертным смерть, грядет исход их дней!

И небо вздрогнуло от слухов непривычных,

И пробил смертный час для всех богов античных,

И чей-то крик взлетел до самых облаков:

«Родился Иисус! Его настало время!

Бессмертен только он, рожденный в Вифлееме!

Пан умер! Умер Пан! И больше нет богов!»

ЗИМНЯЯ ЗАРЯ{5}

Заря-юница,

О солнце грезящая, лишь о нем одном, —

А зимнее светило чуть искрится,

Как замороженное, в небе ледяном —

Заря-юница

Разгоняет мрак

Так медленно, что можно видеть, как

Она от холода багрится,

И утренник ознобом обдает

Еще не пробужденный небосвод.

И вот

На свет выходит тусклое созданье,

Как будто зимних фей печальный хоровод

Похитил у него сиянье.

И юная заря,

Еще горя,

Но слезы утирая,

Теряет краски, умирая

На небе декабря,

Которое, стыдясь, глядит уныло

На им рожденное, но мертвое светило.

СБОР ЦВЕТОВ{6}

Мы в этот пышный сад пришли нарвать букеты.

Красавица моя, ты видишь, сколько их,

Всех этих роз любви, не переживших лето,

Поблекших и нагих?

Их стебли гнутся и под ветром на аллеи

Роняют лепестки — уходит время роз.

Красавица моя, сорви же их скорее,

Соцветья наших грез!

Запри покрепче дверь и кинь бутоны в кубок:

Жестока и нежна, пускай любовь глядит

На их агонию — с цветов, как с алых губок,

Хрип запахов слетит!

Сад-себялюбец отцветает, и в долине

Дневные бабочки рассеялись, легки.

Одни в его тоску слетаются отныне

Ночные мотыльки.

И в нашей комнате без воздуха и света

Роняют розы скорбь, спеша сгореть дотла.

Красавица, поплачь… Цветок увядший — это

Любовь, что умерла!

СТАВЛО{7}

ЛЮБОВЬ

Кольцо на пальце безымянном

За поцелуем шепот грез

Вся страсть признания дана нам

В кольце на пальце безымянном

Вколи в прическу пламя роз

«Улетела моя щебетунья…»

Улетела моя щебетунья

От меня под дождем проливным

В городок по соседству улетела моя щебетунья

Чтобы там танцевать с другим

Что ни женщина лгунья лгунья

«Люблю ли я ее не знаю…»

Люблю ли я ее не знаю

Простит ли мне зима грехи

На небе шуба дождевая

Любови прячутся тихи

И гибнут от Любви сгорая

ОТЗВУК

Напев коротких слов призыв из тихой дали

Порой ловлю впотьмах

Он мне любовь дарит в сегодняшней печали

Надежду в завтрашних скорбях

Слова где «эль» в конце как отзвук небосвода{8}

О простота

Трель вдумчивых небес хмель вожделенный меда

Как хмель душист как трель чиста

ЗОЛОТОЙ СОН

Губы ее приоткрыты

Солнце уже взошло

И проскользнуло в комнату

Сквозь ставни и сквозь стекло

И стало тепло

Губы ее приоткрыты

И закрыты глаза

А лицо так спокойно что сразу видно какие

Снятся ей сны золотые

Нежные и золотые

Мне тоже приснился сон золотой

Будто с тобой

У древа любви мы стоим

А под ним

Ночью безлунной и солнечным днем

Время подобно снам

Там котов ласкают и яблоки рвут

И темноволосые девы дают

Плоды отведать котам

Губы ее приоткрыты

О как дыханье легко

Этим утром в комнате так тепло

И птицы уже распелись

И люди уже в трудах

Тик-так тик-так

Я вышел на цыпочках чтоб не прервать

Сон ее золотой

НЕВИННАЯ ЛИЗА

Сегодня был долго день

Он кончился наконец

А завтра все опять повторится

Там на горе опускается вечер

На заколдованный замок

Мы устали сегодня

Но дома

Ужин дымится

А завтра с утра

Мы снова

Займемся своим трудом

Вот так-то

Добрые люди

ЗВУК РОГА

Моя любовь больной чьи муки утоляет

Тот самый яд что жжет и разрушает плоть

Да страсть меня томит безумье оскорбляет

Но тщетной яростью обид не побороть

Я думал ты светла а ты черней провала

В геенну мрачную ты жуткий мрак ночной

Любовь томление мое околдовала

И все опутала туманной пеленой

Быть может на тебе ни пятнышка а я-то

В своем безумии порок в тебе клеймил

Я как сама любовь глядел подслеповато

От слез бессонниц от волнения без сил

VÆ SOLI[9]{9}

Увы в недобрый час предвестники тщеты

Явились Диоген{10} с Онаном{11}

О эта книга сладострастная как ты

С тобою плачущая о желанном

А все же

Как далеки от ласк твоих уста

Царица гордая и та

С тобой бы разделила это ложе

Горячкой твоего желанья налита

Увы но руки руки в них лишь пустота

И так гравюра с нежной плотью схожа

«Я порой вспоминаю забавный куплет…»

Я порой вспоминаю забавный куплет

Никуда от него не деться

Если сердце ищет другое сердце

То это сердце и есть то сердце

Вот и я раздваиваюсь

Ибо я одинок

Я хотел бы уехать в город далекий

И жить-поживать

Может чьи-то строки

Мне навеяли образ что в городе вечная ночь

Или мне это только метится

И я от себя самого убегаю прочь

Меня привлекает неведомость этой мглы

Мне бы стать орлом поскольку только орлы

Могут видеть солнце

В стране где оно не видно

Однако ночь безысходна луна больна

И только кричащим совам

Во тьме не спится

Или мне это только мстится

Ибо я раздвоен

Кто знает что будет

Величье вечно

Двуличье вечно

Смерть бесконечна

Вовсе не надо

Пытать грядущее

Даже если мы можем

Прозреть грядущее

Вовсе не надо пытать грядущее

Не лучше ли попросту жить наслаждаясь

прохладой вечерней

Дремать и мечтать что любой из надежд

достоверней

Если что у меня и было так сердце из плоти

Я принес его к алтарю

Исполняя обет

Но увидел одно серебро

Серебро под тусклыми взглядами

Богородиц

А еще я увидел словно впервые

Золотые сердца Иисуса и Девы Марии

Святые сердца из мрамора

И из гипса

Которых так много в соборах

Я был пристыжен

И запрятал поглубже сердце из плоти

Сердце мое такое

Окровавленное живое

И потом я вышел со страхом глядя

Как сердца золотые пылали там в церкви

Сзади

Но сердце мое так меня стесняло

Что я закопал его в землю

Подальше

От монахов и от церквей

Принесите же черный ирис

Принесите туда где лежит оно утихомирясь

Черный ирис и розовый олеандр

«Вечерней мгле вовек не одолеть рассвета…»

Вечерней мгле вовек не одолеть рассвета

Нас тешат сумерки но жизнь дают утра

Смешна незыблемость

Мошна и камень это

Те самые ключи что сякнут Мне пора

Ладони окунуть в источник счастья

ЛЮБОВНЫЕ ДИКТОВКИ ДЛЯ ЛИНДЫ{12}

«У вас языческое имя и чуть-чуть…»{13}

У вас языческое имя и чуть-чуть

Претенциозное — и в этом ваша суть;

Оно как раз для вас и тайн своих не прячет:

В испанском языке «хорошенькая» значит,

И дышит нежностью в немецком языке —

Оно готово на апрельском ветерке

Волшебной липою, певучей, обернуться,

В чьем легком шелесте ночные духи вьются.

Оно красивей всех известных мне имен!

Им в Древней Греции был город наречен:

Он некогда расцвел, подобный райским кущам,

Среди цветущих роз на Родосе поющем.

«Легчайшей тенью вы слетаете опять…»

Легчайшей тенью вы слетаете опять

И словно нехотя пытаетесь играть

Ноктюрн или романс, в котором сердце тонет, —

Да так, что гаснет звук, лишь палец клавиш тронет,

А пианино вслед, как плакальщица, стонет.

«Почти погост, вороний град…»{14}

Почти погост, вороний град,

Тоска и зной тебя томят.

Как ты, столь странно нареченный,

Соединен с моей Мадонной,

С моей Смиренницей, чей взгляд

Опущен долу, потаенный?

Ту, чьи уста всегда молчат,

Я увенчать готов короной.

Печальница, сама как тень,

Как сонный город в жаркий день,

Темноволосая Тихоня, —

Я видел, этот ротик ал,

Подобно свежей анемоне;

Жаль, что я сердца не видал

И вовсе не был в Каркассоне.

СИЛА ЗЕРКАЛА

Презренный, как-то раз я подглядел тайком,

Как Линда в зеркале собою восхищалась.

И вот я покорен прекрасным двойником —

Изменника во мне открыла эта шалость.

Я прежде полагал, что нет ей равных, но

Мне зеркало в тот миг на все глаза открыло;

И сердце дрогнуло мое, соблазнено

Лицом, которое теперь мне тоже мило.

С тех пор я сравнивать пытаюсь без конца,

Едва захочется ей в зеркало всмотреться,

Два вожделенные, два юные лица,

Но выбрать не могу — нет смелости у сердца.

Да, я в сомнении твержу себе: ответь,

Неужто копия милей оригинала?

Я вижу, что она готова умереть,

Чтобы еще живей ее сестра предстала.

Я попросту пленен волшебным двойником,

Всей этой точностью, почти невыносимой,

Всей этой живостью и лживостью притом,

И каждой черточкой, мучительно красивой!

Но жизни не дано расплавить льда зеркал,

Все застывает в нем — и зеркало без меры

Не раз дурачило того, кто полагал,

Что любит женщину, но был в плену химеры.

КЛАД

Жила принцесса молодая,

Давным-давно, сто лет назад.

В каком краю? И сам не знаю.

Жила принцесса молодая —

Однажды чародейка злая

Принцессу превратила в клад.

Жила принцесса молодая,

Давным-давно, сто лет назад.

Колдунья в землю клад зарыла —

Такие были времена.

Да, в клад принцессу превратила

И в землю этот клад зарыла,

Там так уныло, так постыло —

А на земле цветет весна!

Колдунья в землю клад зарыла —

Такие были времена.

«Принцесса, я — лесная фея! —

Вдруг зазвучало под землей,

Все ласковее, все нежнее. —

Принцесса, я — лесная фея,

Как луговой цветок, в траве я,

Моя бедняжка, что с тобой?

Принцесса, я — лесная фея!» —

Вдруг зазвучало под землей.

«Лишь тот, кто смерти не боится,

Кто смел и юн, тебя спасет, —

Пропела фея, словно птица, —

Лишь тот, кто смерти не боится,

Тот, кто рискнет в тебя влюбиться,

А золотом — пренебрежет.

Лишь тот, кто смерти не боится,

Кто смел и юн, тебя спасет».

Сто лет его ждала принцесса

И услыхала звук шагов:

Смельчак, явился он из леса,

Сто лет его ждала принцесса —

Был храбр, но не богат повеса,

Он клад забрал и был таков.

Сто лет его ждала принцесса

И услыхала звук шагов:

Была невидимой бедняжка —

Ее он бросил в кошелек.

Ах, до чего ей было тяжко!

Была невидимой бедняжка.

Убил повесу побродяжка,

Взял кошелек — и наутек.

И горько плакала бедняжка —

Ее он бросил в кошелек.

Стал кошелек ей как могила,

А крикнуть не хватало сил.

Вослед им только буря выла:

Стал кошелек ей как могила,

Но некто видел все, что было,

Догнал убийцу — и убил.

Стал кошелек ей как могила,

А крикнуть не хватало сил.

Ее спаситель был поэтом.

Вскричал: «Дороже клада нет!

Он греет душу, но при этом

(Хоть был он бедным, но поэтом)

Любовью лучше быть согретым…»

Тут дева и явись на свет —

Ее спаситель был поэтом.

Вскричал: «Дороже клада нет!»

Вот вам история простая

Принцессы, жившей век назад.

Как ее звали? Сам не знаю.

Вот вам история простая

Про то, как чародейка злая

Принцессу превратила в клад.

Вот вам история простая

Принцессы, жившей век назад.

«И я ее увидел въяве…»

И я ее увидел въяве:

Еще по-детски шепелявя,

Всегда грустна, всегда в растраве —

Какой тоской? И с чем вразлад? —

Она так искренне скучала,

Ей все чего-то было мало,

Она «Люблю!» сказать мечтала,

Боясь, что скажет невпопад.

И вот мы в сумерках сидели,

И жабой кресло у постели

Во тьме казалось — в самом деле,

Был мир унынием объят.

Так тосковали неустанно

Когда-то фея Вивиана{15}

И Розамунда{16}, дочь тумана,

Но Линда краше во сто крат.

А мне, чья мысль всегда готова

Принять, взлелеять все, что ново,

Кто может вырастить из слова,

Как чародей, волшебный сад,

Кому подвластен, тайный, весь он,

Мне, знатоку баллад и песен

Сирен, чей голос так небесен,

Мне мрак и скука не грозят.

Тоска, сильны твои объятья

Для сердца, что хотел познать я.

Тоска — безвластие, проклятье,

Ее приход бедой чреват.

Пусть эти руки расцветают,

Как незабудки, и сияют,

Глаза внезапно оживают,

И явит пробужденный взгляд

Принцессу, фею, чаровницу,

В душе которой смерть томится, —

В карету жаба превратится,

И жизнь случится наугад.

«Вы уезжаете — о чем тут говорить?…»

Вы уезжаете — о чем тут говорить?

Пересчитаю вновь по осени потери.

О шепелявая мадонна, к вашей двери

Приду, как верный пес, вас ожидать и выть.

Вы уезжаете — о чем тут говорить?

Здесь все о вас без вас напомнит мне до дрожи:

К торговцам золотом, как прежде, забреду,

Все их сокровища, все перлы на виду —

На ваши ноготки и зубки так похожи!

Здесь все о вас без вас напомнит мне до дрожи.

Я ваши локоны увижу вслед лучам

Луны, когда о вас вздохну безлунной ночью.

Вы уезжаете, но вижу я воочью

Мою звезду, мое светило по ночам

И ваши локоны увижу вслед лучам.

Опять по осени, листвою зашуршавшей,

Я платья вашего припомню шорох — и

Опять почувствую, как вы близки, легки,

И свежестью цветов запахнет лист опавший

По осени, опять листвою зашуршавшей.

Мадонна томная, когда не будет вас,

Осыпавшийся лист и тот о вас расскажет,

Но вы забудете меня, и нас не свяжет

Уже ничто — ни ночь, ни отзвучавший вальс,

Мадонна томная, когда не будет вас.

ТЕРЦИНЫ ДЛЯ ВАШЕЙ ДУШИ

У вас душа — дитя: ее бы укачать,

Я слишком во плоти для этого фантома,

Чуть что готового исчезнуть, замолчать;

Я был бы рад воспеть с искусством Хризостома{17}

Всю вашу красоту, чья видимая часть

И то загадочна, и то полузнакома.

Она как монастырь, в котором дремлет страсть,—

Нужна особенная хитрость, непростая,

Чтобы открыть врата и в монастырь попасть.

Один предложит вам сокровища, желая

Вас ими приманить и внутрь войти скорей;

Потом другой вскричит с коварством: «Обожаю

Закаты, вечера, покой монастырей,

Где отзвук слышится, как память, протяженный…»

Но будет попусту стучаться у дверей.

У вас душа нежна и пахнет анемоной,

У вас душа хмельна, как поцелуй в огне,

У вас душа — лазурь воды незамутненной;

Я знаю, аромат растает как во сне,

Похитят поцелуй, что драгоценней клада,

И зачерпнут воды — я знаю, в глубине

Таятся, скрытые, и нежность, и прохлада.

О, быть на берегу, склоняясь, как цветок,

Над этим озером, — ну что еще мне надо?

Дитя, у вас душа — инфанта: видит Бог,

Ей тяжела парча, ей сон глаза туманит,

Ей хочется поспать, малышке, под шумок.

Дитя, у вас душа — инфанта: так и тянет

Ее под сень ветвей, где отдыхает знать;

Дитя, у вас душа властительницей станет.

У вас душа — дитя: ее бы укачать.

ПРОЩАЛЬНЫЕ СТИХИ

Когда весна пройдет, а осень уничтожит

Всю вашу красоту, когда в матроне злой

И раздражительной никто признать не сможет

Инфанту, девочку, прославленную мной,

Пусть в сердце ледяном, любовью не согретом,

Я оживу опять — иной, чем в наши дни:

Года приносят блеск и красоту поэтам,

Все то, что в юности так жаждали они.

С годами женский взор становится туманным,

Морщинки на висках плетут за нитью нить,

И если осень лет дано прикрыть румянам,

То облик старческий от зорких глаз не скрыть.

И усмехнетесь вы — ну что на ум пришли вам

За бредни! — «В девятьсот каком-то там году

Меня любил поэт — и был он молчаливым,

И некрасивым был в каком-то там году…»

Увы, я некрасив, а вы всех смертных краше

И ждете рыцаря, обещанного вам,

Который оживит желанные миражи{18},

Где счастье быть вдвоем под стать волшебным снам.

Сеньоры знатные склонятся перед вами{19},

За ласку посулят алмаз и изумруд, —

Потом, от вас вдали, с разбитыми сердцами,

Как тени бедные и бледные умрут…

ИЗ «РЕЙНСКИХ СТИХОВ», НЕ ВОШЕДШИХ В КНИГУ «АЛКОГОЛИ»{20}

ЭЛЕГИЯ

Слетались облака и стаи птиц ночных

На кипарисы Бриз кружил благоговейно

Как у возлюбленных сплетая ветви их

Как романтичен был тот домик возле Рейна

С такими окнами большими и с такой

Крутою крышею где флюгер басовито

Скрипел в ответ на шепот ветра Что с тобой

А ниже на дверях была сова прибита

Над низкою стеной бриз пел и выл взахлеб

А мы болтали и читали то и дело

На камне выбитую надпись в память об

Убийстве Ты порой на камне том сидела

— Здесь в тысяча шестьсот тридцатом убиенный

Почиет Готтфрид молодой

В душе невесты он пребудет незабвенный

Усопшему Господь навек даруй покой —

Гора вдали была обагрена закатом

Наш поцелуй как сок смородиновый тек

И ночь осенняя мерцающим агатом

В слезах падучих звезд легла у наших ног

Сплетались крыльями любовь и смерть над нами

Цыгане с песнями расселись у костров

Мчал поезд глядя вдаль открытыми глазами

Мы вглядывались в ночь прибрежных городов

СТРАСТИ ХРИСТОВЫ

У придорожного Христа стою опять я

Крест почернел коза пасется у распятья

А хутора вокруг томятся от страстей

Того кто вымышлен но мне всего милей

Лачуги вразнобой видны на заднем плане

Коза глядит с тоской как под вечер крестьяне

Покинув бедный лес оставив нищий сад

Бредут усталые уставясь на закат

Пропахший скошенной травой сухой и пряной

Как бог языческий округлый и багряный

Под стать моей душе уходит солнце в ночь

Ни людям ни Христу ее не превозмочь

СУМЕРКИ

Руины Рейна-старика

Здесь тень здесь мы нежны и кротки

Но открывает нас река

И поцелуи шлют нам с лодки

Внезапно как любовь на нас

Нисходит вечер на руины

И нам являются тотчас

То нибелунги то ундины

По виноградникам ночным

Разносятся хмельные пени

Там гномы пьют Все мало им

Не бойся слушай Рейна пенье

ПРЫЖОК В ВОДУ

За жемчугом речным вниз головой сквозь воду

То голубую то как охра в непогоду

Тень впереди тебя летит в стальную мглу

Рога трубят Тра-ра ветра гудят У-у

Вниз головой глаза открыты промельк плоти

И ноги буквой «V» распахнуты в полете

А корабли плывут волне наперерез

И поезд берегом ползет прополз исчез

ПАРОМЫ

По Рейну движутся паромы

Весной и летом там и тут

На них паромщики как дома

И тянут лямку и живут

За годом год снуют паромы

Покуда не уснут на дне

Влекут их цепи в глубине

Невидимы и невесомы

Паромщик в будке день-деньской

Проводит на лежанке сгорбясь

Святого Христофора{21} образ

Да перед ним цветы весной

Да четки да его услада

Две-три бутыли под столом

С прозрачным золотым вином

Иного старику не надо

Когда же колокол зовет

С ночного берега порою

Под ливнем или под луною

Паромщик крестится и вот

Встает обувку надевает

Гремит цепями гонит сон

Святого Христофора он

Себе на помощь призывает

Входите все И ты Христос

И вы ребята и красотки

Здесь места больше чем на лодке

Вам для любви молитв и слез

А все ж ему милей картина

Карет погруженных на борт

Все вдоль реки плывут Он горд

Что правит поперек стремнины

До смерти кружат по волне

Паромщики снуют паромы

В воде их цепи невесомы

И не видны на глубине

До изнуренья до истомы

Тяни паром тяни паром

Туда оттуда чередом

По Рейну движутся паромы

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

«В небе моем, как на синем поле…»

В небе моем, как на синем поле,

Осыпаются грезы, гаснет звезда.

Все мои грезы — сны, и не боле,

И не свершаются никогда.

Не каждая ива — плакучая ива,

Не у каждой розы розовый цвет.

Я знаю героев, бегущих трусливо,

И дверь, на которой запоров нет.

Ни страсти, ни пыл ничего не значат.

Все, что мы говорим, есть ложь.

Сердце отноет. Глаза отплачут.

А с голого разума что возьмешь?

СВАДЬБА{22}

Той, что отправилась на океанский берег

Мой пыл сегодня был с разлукой обручен.

Что ваше отрочество? Только ли свидетель

Того, как он сникал у ног ее, в ответе ль

За то, что нежностью смирен — и обречен?

Посланец страсти на пирах нагого лета,

Где небо греческим опять готово стать,

Он, маленький божок, другим богам под стать

Ревнует и не спит до самого рассвета.

В САДУ АННЫ{23}

Право же если бы мы жили в тысяча семьсот

шестидесятом

Это та самая дата Анна которую вы разобрали на

каменной лавке

И если бы к несчастью я оказался немцем

Но к счастью оказался бы рядом с вами

Мы бы тогда о любви болтали

Двусмысленно и что ни слово по-французски

И на моей руке повисая

Вы бы страстно слушали как развешиваю словеса я

Рассуждая о Пифагоре а думая о кофе

О том, что до него еще полчаса

И осень была бы такой же как наша точно такою

Увенчанная барбарисом и виноградной лозою

И порой я склонялся бы взор потупив при виде

Знатных тучных и томных дам

В одиночестве по вечерам

Я сидел бы подолгу смакуя

Рюмку мальвазии или токая

И надевал бы испанский наряд выбегая

Навстречу старой карете в которой

Приезжала бы меня навещать

Моя испанская бабка отказавшаяся понимать

немецкую речь

Я писал бы вирши напичканные мифологией

О ваших грудках о сельской жизни

О местных дамах

И поколачивал бы крестьян упрямых

О спины их трость ломая

И любил бы слушать музыку ее заедая

Ветчиной

И на чистом немецком я клялся бы вам утверждая

Что невиновен когда бы меня вы застали

С рыжей служанкой

И на прогулке в черничном лесу заслужил бы

прощенье

И тогда замурлыкал бы тихий припев

А потом мы бы слушали с вами как между дерев

с тихим шорохом в лес опускаются тени

ПРАЗДНИК

В сумрачной чаще сердца рог протрубил

Там шла охота на ланей воспоминаний

И тогда я унес этот лес трубящий лес во мне растущий

В гущу рощи

НОЧНОЕ

Ночное небо так над городом забылось

Что сердце с жизнью в такт от нежности забилось

Жизнь город делает живым и что ни час

Высвечивает тьму не утомляя глаз

Прельщают небеса свет улиц и витрины

Здесь дух и смертная материя едины

Любовь есть вечный дух и наша с миром связь

И умирает до конца не воплотясь

СПЕКТАКЛЬ{24}

Как задник — лес и берега,

День, близясь к вечеру, томится,

Там Арлекина в пруд глядится,

В траве раздевшись донага.

Там Арлекин, спектакль затеяв,

Сперва приветствует гостей —

Волшебников и чародеев,

Колдуний и богемских фей.

Он ловко набивает цену,

Вовсю жонглируя звездой,

Покуда трижды бьет ногой

Повешенный, и — свет на сцену!

ШАКУНТАЛА{25}

Четыре звездочки во мрак

С небес полуночных слетели,

Друг в друге отразившись, как

Мои глаза — в глазах газели.

О, гордый повелитель мой,

Оставь газель мою живой —

Стрелой любовной вместо цели

Меня пронзи у ног газели…

ЛА ГРЕНУЙЕР{26}

Под берегом острова друг о дружку

Бьются бортами пустые лодки

Нынче не встретишь

Ни в будни ни по воскресным дням

Ни художников ни Мопассана

Что засучив рукава катали вдоль острова дам

Пышногрудых и тупоголовых

Ах лодочки-лодки как много печали там

Под берегом острова

БЕГСТВО

В ладье с возлюбленным сбежала королева.

Король на берегу смятением объят,

И в такт его шагам, неистовым от гнева,

На пышной мантии жемчужины бренчат.

Гребцы запели в лад — о волшебство напева!

И в лодке беглецы, закрыв глаза, молчат;

Пусть будет справа риф, призыв сирены слева, —

Король могуч и стар, и нет пути назад.

А мерзости кругом — останков да скелетов!

Как будто их сюда нарочно принесло —

Всплывают из глубин то склизкое весло,

То рыжий клок, то бок медузы, фиолетов.

Ужасно бегство и неведом эпилог.

И с мантии летят жемчужины в песок.

ДЕТСТВО{27} (Из стихов Луизы Лаланн)

Я в кипарисовом саду пряла, одна,

Следя за пряжею, — ее с веретена

Вздымал и уносил полдневный бриз игривый;

А после шла к пруду, оплаканному ивой,

Ступая медленно, пока меня жасмин

Не останавливал, и ирис рядом с ним,

Волшебный ирис цвел под лягушачьей стражей.

Мне каждый кипарис казался прялкой с пряжей,

И мирозданьем — сад, в котором боль и страсть

Даны мне, чтобы жизнь из этой пряжи прясть.

ПЕРЕД КИНОСЕАНСОМ

Итак вечерком

Всем скопом в кино

В кино Мастера как на подбор

Но вовсе не те кого называют Мастерами кисти

И не те кого называют Мастерами слова

Мастерами импровизации или композиции

Нет актеры с актрисами сплошь Мастера экрана

Когда бы мы были Мастерами экрана

Мы не ходили бы в кино

Мы ходили бы в киношку

Но если бы мы были профессорами да еще

из какой-нибудь тьмутаракани

Мы не ходили бы ни в кино ни в киношку

Мы ходили бы в кинематограф

В конце концов надо быть человеком со вкусом

ВАЛЛОНСКИЕ БОЛОТА{28}

Какая печаль неземная

Наполнила сердце мое среди этих безрадостных мест

Когда отдыхал я в чащобе с подошв отряхая

Груз километров покуда окрест

Свирепствовал вест

Я покинул тот сказочный лес

Где сновали проворные белки

Я пытался раздуть облака из курительной трубки

Но зенит

Оставался настойчиво чист

Мне неведомы тайны ну разве что странная песня

Торфяных перегнивших болот

Это вереск душистый как мед

Пчел влечет

Истоптал я не глядя

Голубику и вереск они

Новобрачным сродни

Борей

Борей

Здесь жизнь прочней

Сплетенных с ней

Корней

И хватки дней

Мертвей

Смерть на язык остра

Когда говорят ветра

«У спящих статуй так бледны и стерты лица…»

У спящих статуй так бледны и стерты лица

Их жажде умереть не воплотиться

Им холодно

Улыбки изо льда

И снег укрыл их

На могилах

Любви почившей навсегда

Под розами с вербеной

Так спит под мраморною пеной

Волна воспоминаний о

Цетере дальней и Элладе давней

Под золотой луной

Моя душа

Да не сожмет тебя в объятьях

Паросский мрамор

Посреди весны

А осы с мухами

Жужжат трубят о зле

Как горько быть добычею инстинктов

В земле где кровососы сторожат

От холодной влаги дождей

Станет плоть травы зеленей

Станет жизнью иной и тем

Что зовется ничем

Мой труп разложившийся в яме

Порастет густыми цветами

Для тех кто влюблен

И для похорон

Все это всем знакомо

Знакомо навсегда

Забудут и Гийома

Да-да

БЕССМЕРТИЕ{29}

Бесценная любовь, творенье рук моих,

Я сам раздул огонь души твоей и взгляда,

И создал, и люблю — и в этом нет разлада:

Так любят статую и совершенный стих.

Все мелочи учел и сверил каждый штрих —

И ты теперь всегда свидетельствовать рада,

Какая мне, творцу, и слава, и награда

В тебе, оставшейся навек среди живых.

И лишь одно меня смущает, что гордиться

Сама не можешь ты своею красотой:

Ведь это я тебя придумал, да такой,

Что ни один шедевр с тобою не сравнится,

И мы обручены и небом, и землей,

О божество мое, холст, мрамор и страница!

АД

Пустыню перейдя, измученный от жажды

Припал к морской воде, но пить ее не смог.

Я — путник жаждущий, ты — море и песок:

Я дважды изнемог, ты победила дважды.

А вот прохожий: он гулял себе однажды

И казнь влюбленного, ликуя, подстерег.

Несчастный висельник, когда настанет срок,

Неужто гнусному гуляке не воздашь ты?

Тот жаждущий, и тот повешенный, и тот

Зевака, — ждет их ад в душе моей, могила

С названием: «Хочу, чтоб ты меня любила!»

Я вырыл сам ее, пускай в нее сойдет

Любовь, — она как смерть прекрасна, и к тому же

Скажи: ты слышала, что смертны наши души?

«Стою на берегу; даль без конца и края…»

Стою на берегу; даль без конца и края.

Начало осени: курлычет птичья стая.

А волны пятятся и оставляют клад —

Серебряных медуз. Вдали друг другу в лад

Плывут суда, а я, устав от рифм несносных,

Гляжу, как дует бриз и умирает в соснах.

Здесь, где бродил Гюго «среди глубоких рощ»,

Я думаю о том, какая скрыта мощь

В церквях, и в кладбищах, и в жителях суровых,

И в горьком табаке в гостиницах портовых.

Но горше табака тоска моей души.

Задумчивый закат тускнеет, и в тиши

Напор угасших волн медлителен и редок —

Так в сердце кровь моя вскипает напоследок

И обнажает, как былое ни лови,

Обломки памяти на отмелях любви.

Но гордый океан берет свое впотьмах:

Он дик и одинок, он с бурей не в ладах,

И, побеждая страх, из мрака рвется к свету,

И все поет, поет, поет под стать поэту.

БЕСТИАРИЙ, ИЛИ КОРТЕЖ ОРФЕЯ [10](1911)

Посвящается Элемиру Буржу{30}

ОРФЕЙ

Что может быть сильней, глубинней

И благородней этих линий?

Как будто свет зовет на свет из тени мглистой,

Как мы читаем у Гермеса Трисмегиста{31}.

ЧЕРЕПАХА

Из Фракии волшебной миру

Как волшебство явил я лиру.

Спешит зверье, оставив страхи,

На зов струны — и черепахи!

КОНЬ

Хочу тебя взнуздать! И мне так часто снится,

Что триумфальная грохочет колесница

И что в мои стихи вцепился хваткий Рок,

Как в вожжи, свитые из лучших в мире строк.

ТИБЕТСКАЯ КОЗА

Шерсть этих коз и то руно, мой друг,

Что стоило Язону стольких мук{32},

Поверь, не стоят даже завитка

Тех кос, к которым льнет моя рука.

ЗМЕЙ

Красоту не ценишь ты нимало.

Сколько же прелестных женщин стало

Жертвами безжалостного жала!

Ева, Клеопатра… Видит Бог,

Я еще прибавил бы двух-трех.

КОШКА

Хочу, чтобы со мной жила

Благоразумная жена

В уюте, с книжками и киской

И чтоб душа была жива

Теплом души — живой и близкой.

ЛЕВ

О лев! Не лев — одно название:

Монарх, бессильный воцариться.

Теперь ты в Гамбурге, в Германии,

Царишь — за прутьями зверинца.

ЗАЯЦ

У зайцев и влюбленных две напасти:

Они дрожат от страха и от страсти.

С них не бери пример. Его бери

С зайчихи — и твори, твори, твори!

КРОЛИК

Вот братец кролик в закутке —

Он от меня бежит в поспешности.

Живет он в кроличьем садке —

В саду Любви и в царстве Нежности.

ВЕРБЛЮД

Дон Педро, принц, на четырех

Верблюдах в дальний путь пустился,

Мир осмотрел — и восхитился.

И я бы мог… А чем я плох?

Еще б верблюдов. Четырех!

МЫШЬ

Мелькают дни друг другу вслед,

Как мыши времени, — и что же?

Я прожил двадцать восемь лет.

До крошки сглодан я, о Боже!

СЛОН

Мои слова — иным забава:

Они как бивни у слона.

О мертвый пурпур!.. Бремя славы

Лишь вы окупите, слова.

ОРФЕЙ

Взгляните на тысячи ножек

И глазок — кого ни возьми:

Клещей, коловраток и блошек —

Все будут чудесней семи

Чудес на земле и чудесней

Дворца Розамунды из песни!

ГУСЕНИЦА

Трудись, поэт, не предавайся сплину —

Дорога к процветанью нелегка!

Так над цветком гнет гусеница спину,

Пока не превратится в мотылька.

МУХА

На севере есть мухи-божества,

И с ними наши, местные, поладили

И часто распевают вслух слова,

Которые услышали в Лапландии.

БЛОХА

Блоха, возлюбленная, друг —

Все любят нас. Жестокий круг!

Вся наша кровь до капли — им!

Несчастен тот, кто так любим.

АКРИДА

Была акрида неспроста

Едой святого Иоанна.

Будь так же, лирика, проста

И только избранным желанна!

ОРФЕЙ

Пусть будут небеса — водой, приманкой — сердце.

В речную ли волну, в морскую ли всмотреться —

Кто сыщется среди кувшинок иль медуз,

Божественный, как Ты, Спаситель, ИИСУС{33}?

ДЕЛЬФИН

Дельфин резвится — но волна

Всегда горька и солона.

Где радость? Встречусь ли я с нею?

Все горше жизнь, все солонее.

СПРУТ

Чернила выпустит — и вот

Со смаком кровь друзей сосет.

Такого лакомку видали?

Кто се чудовище? Не я ли?

МЕДУЗА

О бедные медузы, с бурой

Растрепанною шевелюрой,

Вы ждете не дождетесь бури —

А это и в моей натуре!

РАК

Сомнение, моя отрада,

С тобой, как раки, мы вдвоем,

Идя вперед, ползем назад, а

Назад идя, вперед ползем.

КАРП

Живете вы в садке, в запруде,

Подоле, чем иные люди.

Вы так печальны, что, поверьте,

Вас, карпы, жаль — и нам, и смерти.

ОРФЕЙ

Зимородок, Купидон

И Сирены — как споют нам,

Отзовется сладкий звон

Стоном смертным, страхом смутным.

Нет, не слушай пенье их —

Слушай ангелов благих.

СИРЕНЫ

Откуда эта грусть, Сирены, и печаль,

Когда ваш нежный плач плывет в ночную даль?

Я полон отзвуков, я схож с морского тьмою.

О эхо, мой корабль, зовущийся Судьбою!

ГОЛУБЬ

О голубь, нежность, дух святой,

Был сам Христос рожден тобой.

И я люблю Марию{34} — с ней

Дай обручиться мне скорей.

ПАВЛИН

Хвост распуская, эта птица

Всем демонстрирует наряд

И быть еще красивей тщится:

Кичится — обнажая зад.

ФИЛИН

Как филин, сердце ухает в груди —

Все ух да ух… Так в крест вбивают гвозди.

Все пыл, все кровь — хоть душу изгвозди.

Любимые, лишь вы меня не бросьте!

ИБИС

И я сойду, в тумане зыблясь,

В подземный мир — да будет так!

И на латыни мертвой ибис

Укажет мне мой путь во мрак.

БЫК

Вот херувим, рожденный бездной:

Друзья, он славит рай небесный,

Где мы сойдемся, наконец,

Когда позволит нам Творец.

ПРИМЕЧАНИЯ

Что может быть сильней, глубинней

И благородней этих линий?

Похвала относится к линиям, из которых созданы иллюстрации — превосходный орнамент этого поэтического дивертисмента.

Как будто свет зовет на свет из тени мглистой,

Как мы читаем у Гермеса Трисмегиста.

«Вскоре, — читаем мы в „Пимандре“ Гермеса Трисмегиста, — сгустилась тьма… и он пошел на невнятный возглас, казавшийся голосом света».

Рисунок, то есть линия, — вот он, «голос света», не правда ли? Стоит свету выразить себя полностью — и все обретает свет. В сущности, живопись — это речь света.

Из Фракии волшебной…

Орфей был уроженцем Фракии. Этот возвышенный поэт играл на лире, которую ему вручил Меркурий. Лира состояла из панциря черепахи, обклеенного в виде мембраны бычьей кожей, из двух рогов антилопы, подставки и струн, свитых из овечьих кишок. Такие же лиры Меркурий подарил Аполлону и Амфиону. Когда Орфей играл, напевая, даже дикие звери приходили послушать его гимны. Орфей стал родоначальником всех наук, всех искусств. Созданный волшебством, он мог прорицать будущее и, словно христианин, предсказал пришествие СПАСИТЕЛЯ.

Хочу тебя взнуздать! И мне так часто снится,

Что триумфальная грохочет колесница…

Первым, кто оседлал Пегаса, был Беллерофонт{35}, когда он отправился на бой с Химерой. И в наши дни их немало, этих химер, но прежде, чем сразиться с той из них, кто самая большая ненавистница поэзии, следует взнуздать и даже запрячь Пегаса. Весьма ясно, что я хочу сказать.

…Его бери

С зайчихи — и твори, твори, твори!

Известно, что самки зайцев отличаются излишней плодовитостью.

Дон Педро, принц на четырех

Верблюдах в дальний путь пустился,

Мир осмотрел — и восхитился.

В знаменитом описании путешествия, озаглавленном «История принца дона Педро Португальского», в которой повествуется о том, что произошло во время путешествия, каковое он предпринял, обойдя семь частей света, изложенная Гомесом де Сантистеваном, одним из тех двенадцати, кто сопровождал принца[11], говорится, что португальский принц дон Педро дʼАльфарубейра посетил с двенадцатью спутниками семь частей мира. На четырех верблюдах путешественники проехали по Испании, добрались до Норвегии, а оттуда отправились в Вавилон и на Святую землю. Португальский принц посетил также родину первосвященника Иоанна и через три года и четыре месяца вернулся домой.

…Дворца Розамунды из песни.

Об этом дворце упоминается в грустной народной песенке, автора которой я, естественно, не знаю и которая рассказывает о несчастной любви английского короля. Вот ее куплет:

У королевы была не в чести

Его Розамунда, и, чтобы спасти

Ее от беды, построил король

Дворец, не виданный в мире дотоль.

На севере есть мухи-божества…

Речь идет не о снежных хлопьях, но о тех мухах, многие из которых приручены финскими и лапландскими колдунами и повинуются им. Колдуны передают этих мух из поколения в поколение и держат запертыми в особом ящике, где они невидимы, но готовы целым роем вылететь на свет, чтобы изводить воров, напевая магические слова; к тому же эти мухи бессмертны.

Была акрида неспроста

Едой святого Иоанна.

«Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих и ел акриды и дикий мед» (Мк. 1:6).

Зимородок, Купидон

И Сирены — как споют нам,

Отзовется сладкий звон

Стоном смертным, страхом смутным.

Мореплаватели, услышав пение зимородка, готовились к смерти, за исключением разве что середины декабря, когда эти птицы вьют гнезда, и было принято считать, что в ту пору море спокойно. А Купидон и Сирены, волшебные крылатые существа, поют столь божественно, что те, кто их слушает, готовы даже ценою жизни заплатить за их песни.

Вот херувим, рожденный бездной…

В небесной иерархии существуют те, кто обречен служить божеству и восславлять его, а среди них встречаются создания невиданных форм и удивительной красоты. Херувимы — это крылатые быки, но вовсе не чудовища.

…Когда позволит нам Творец.

Те, кто занимается поэзией, не ищут и не любят ничего другого, кроме совершенства, — оно само по себе есть Бог. Неужели же эта божественная красота, это высшее совершенство могут покинуть тех, целью жизни которых именно было их открыть и прославить? Такое представляется мне невозможным, и, по-моему, поэты имеют право надеяться на то, что после смерти обретут счастье, высшую красоту, к чему ведет лишь познание Бога.

АЛКОГОЛИ (1913)

МОСТ МИРАБО

Под мостом Мирабо исчезает Сена

А с нею любовь

Что же грусть неизменна

Уступавшая радостям так смиренно

Тьма спускается полночь бьет

Дни уходят а жизнь идет

Словно мост мы сомкнули руки с тобою

Покуда волна

За волной чередою

Взгляд за взглядом влечет под него с тоскою

Тьма спускается полночь бьет

Дни уходят а жизнь идет

Вот и наша любовь подобна стремнине

И медлят года

Как река на равнине

Но надежда неистова и поныне

Тьма спускается полночь бьет

Дни уходят а жизнь идет

Дни уходят недели тают как пена

И словно любовь

И как жизнь постепенно

Под мостом Мирабо исчезает Сена

Тьма спускается полночь бьет

Дни уходят а жизнь идет

АННИ{36}

На побережье Техаса

По дороге из Мобила на Галвестон{37}

В огромном саду где сплошные розы

Дом укромный стоит за кустами он

И сам наподобье огромной розы

Одна недотрога уж я-то знаю

Одиноко гуляет в этом саду

И когда я дорогой под липами мимо иду

Мы глазами встречаемся с нею

Она меннонитка{38} и соблюдает запрет

На пуговицы и я возражать не смею

Я сам две своих с пиджака потерял и вернее

Способа стать одноверцем с ней кажется нет

ДОМ МЕРТВЫХ{39}

Морису Рейналю{40}

Дом мертвых стоял у кладбища

Примостившись к нему подобно монастырю

За его большими стеклами

Похожими на витрины модных лавок

Манекены не стояли а лежали

Со смертными гримасами вместо улыбок

Я в Мюнхене был уже две-три недели

Но случайно оказался впервые

Здесь где не встретил никого живого

И задрожал от страха

Увидав эту местную публику

Выставленную на обозрение

И принаряженную к похоронам

И вдруг

Мгновенно как память моя

В каждой из этих стеклянных клеток

Зажглись глаза

И Апокалипсис

Небо наполнил ожившей толпой

А земля

Такая же плоская как в догалилеево время

Покрылась тысячью мифов застывших

Ангел алмазом провел по стеклам

И мертвые с потусторонними взглядами

Меня окружили со всех сторон

Но вскоре их лица и позы

Утратили эту мрачность

И небо с землею стали

Куда реальней

Мертвые веселели

Видя как снова тела их плотнели и света не пропускали

Они улыбались тому что опять обретали тени

И смотрели на них

Словно это и вправду была их прошедшая жизнь

И тогда я всех сосчитал

Оказалось их сорок девять

Женщин мужчин и детей

К ним на глазах возвращался их прежний облик

И теперь они на меня глядели со всей

Сердечностью

Нежностью даже

И таким дружелюбием

Что

Я внезапно решился и словно хороших друзей

Пригласил их скорей прогуляться поодаль

От руки не отняв руки

Напевая военные марши

Да простятся ваши грехи

Уходили мы дальше и дальше

Мы город пересекали

И то и дело встречали друзей и родных

Кого-то из тех кто скончался совсем недавно

И с собой уводили их

И было так мило и славно

Так весело среди них

Что вряд ли бы вы отличили

Покойников от живых

Выйдя за город

Все разделились

Тут к нам присоединились

Два всадника встреченных криком веселым

Из бузины и калины

Они

Вытачивали свистульки

И детям дарили их

А потом мы попали на сельский праздник

Партнеры держали друг друга за плечи

И пары кружились под цвеньканье цитры

Они не забыли все эти па

Мертвые кавалеры и дамы

Они пропускали стакан за стаканом

И время от времени

Колокол бил возвещая о том

Что новая бочка с вином открыта

Одна из покойниц сидела в саду

На скамье под кустом барбариса

А какой-то студент

Перед ней на коленях

В любви объяснялся

Я буду ждать вас сколько хотите

Десять лет или двадцать лет

Как скажете так и будет

Я буду ждать вас

Всю вашу жизнь

Мертвая отвечала

Дети

Того и этого света

Встали в один хоровод и пели

На языке своем птичьем

Заумном и поэтичном

На том что остался от древних времен

Цивилизации

А студент колечко

Надел на палец мертвой невесты

Это залог любви моей вечной

Свидетельство нашей помолвки

Ни разлука ни время

Не разведут наши судьбы

И в день нашей будущей свадьбы

Миртовыми ветвями

Украсим мы нашу одежду и вашу прическу

Будет богатым венчание

Долгим застолье

И столько музыки

Музыки столько

А наши дети будут конечно

Шепчет она

Всех краше на свете

Увы! рассыпалось в прах колечко

Краше золота будут дети

Крепче алмаза белее льна

Всех светлей всех светлей на свете

Краше чем звезды и чем луна

Краше чем первый луч на рассвете

Краше чем взгляд ваш такой сердечный

Благоуханней всего на свете

Увы! рассыпалось в прах колечко

Благоуханней лилий в букете

Благоуханней чем розы и тмин

Чем лаванда и розмарин

Музыканты исчезли

Мы продолжили путь

Камешки мы бросали

С берега озера в воду

И вместе с ними плясали

Как камешки плоские волны

Возле причала качались

Привязанные лодки

Мы их отвязали

И всей толпою в них разместились

И мертвые за весла схватились

И стали грести подражая живым

В лодке которой я управлял

Мертвый сидел на носу и беседовал с юной особой

Одетой в желтое платье

С черным корсажем

У нее были синие ленты и серая шляпка

С единственным гладким пером

Я люблю вас

Он ей говорил

Как голубь голубку

Как ночная бабочка

Любит свет

Слишком поздно

Ему отвечала живая

Отступитесь от этой запретной любви

Я замужем

Видите вот и колечко

Но руки дрожат

И слезы текут я хочу умереть

Лодки причалили

Всадники выбрали место

Где эхо реке отвечало

И все закричали

Стали вопросы забавные задавать ему наперебой

И эхо в ответ отзывалось так кстати

Что все хохотали

А мертвый меж тем обращался к живой

Мы вместе не будем бояться разлуки

Над нами сомкнется вода

Что же вы плачете что же дрожат ваши руки

Нам сюда не вернуться уже никогда

И вот мы ступили на землю пора и назад

Влюбленные обнимались

Парочки отставали

И отстав целовались

Мертвецы выбирали живых

А живые

Мертвых

И порою кусты можжевельника

Их пугали как привидения

Впалые щеки надув

Дети свистели в свистульки

Из бузины

И калины

А в это время служивые

Пели тирольские песни

Перекликаясь как будто

На горных склонах

В городе

Наша честная компания стала редеть

Все говорили друг другу

Пока

До завтра

До скорого

Многие заходили в пивнушки

А кто-то

В мясную лавку

Надеясь что-нибудь взять на ужин

И вот я остался один с мертвецами

Которые тут же отправились прямо

На кладбище

Где

Под аркадами дома

Я снова увидел их всех

За большими стеклами

Неподвижных

Лежащих

И принаряженных к похоронам

Мертвые так и остались в неведении

В чем же они принимали участие

Но живые хранили воспоминание

Об этом неожиданном счастье

И достоверном настолько

Что они не боялись его лишиться

И стали жить они так благородно

Что даже тот кто еще накануне

На них поглядывал как на равных

Или скорее высокомерно

Теперь восхищался их богатством

Их могуществом их интеллектом

Поскольку ничто вас не возвышает так

Как любовь к мертвецу или к мертвой

От этой любви вмороженной в память

И от прошлого не отторжимой

Становятся столь чисты и сильны

И от напастей защищены

Что ни в ком не нуждаются больше

ШЕСТВИЕ{41}

Леону Бельби{42}

Птица прядущая взад и вперед свой полет{43}

Тихая птица с гнездом в облаках

Там среди горних высот где земля серебрится звездой

Веко второе прикрой ибо чуть встрепенешься как свет

Может тебя ослепить

Я твой близнец но бледней и темней

Блеклый туман затемняющий свет фонарей

Чья-то ладонь что внезапно ложится на веки

Свод отделяющий свет от любого из вас

Так вот и я улечу озаренный в пучину теней

Путь вычисляя по взглядам возлюбленных звезд

Птица прядущая взад и вперед свой полет

Тихая птица с гнездом в облаках

Там среди горних высот там где память моя

серебрится звездой

Веко второе прикрой

Не потому что земля или солнце раскинут

слепящие сети

А потому что иной разгорается свет

Так что однажды он станет единственным светом

на свете

Это однажды

Однажды себя поджидая

Говорил я себе ну давай же Гийом

Приходи и поможешь узнать мне себя самого

Мне познавшему прочих

Для чего существуют все главные чувства

и несколько прочих

Мне достаточно просто увидеть стопу чтобы мог

воссоздать я толпу

Лишь движенье стопы да один волосок с головы

Будь я врач я бы только взглянул на язык пациента

Будь пророк мне хватило бы только взглянуть на дитя

На суда корабельщиков на чернила собратьев моих

На монетку слепого на пальцы немого

На письмо человека которому минуло двадцать

Ибо мне интересней словарь а не почерк

Мне достаточно запаха воска в церквях

Или ряски речной в городах

И в садах аромата цветов

О Корнелий Агриппа{44} довольно мне запаха псины

на улицах Кельна

Чтобы с точностью мог описать я сограждан твоих

Их волхвов и стоических спутниц Урсулы {45}

Побудивших тебя по ошибке всех женщин воспеть{46}

Мне достаточно лавра отведать чтоб сразу понять

что люблю и над чем насмехаюсь{47}

Прикоснуться к одежде и сразу узнать

Не мерзляк ли ее обладатель

Да я знаю людей

Мне достаточно шума шагов

Чтобы я наперед указал их дорогу

Всех ушедших хватило бы мне чтоб уверовать в право

Всех других воскрешать

Так однажды себя поджидая

Говорил я себе ну давай же Гийом

Приходи ибо шли все кого я люблю шли как стих

за стихом

Все помимо меня

Шли покрытые тиной гиганты подводные шли по

своим городам

Чьи высокие башни подобны встающим из вод

островам

А прозрачность и ясность бездонных морей

Бились в сердце моем были кровью моей

Следом тысячи белых племен на земле объявились

Шли мужчины у каждого роза в руке

И с тех пор говорю я на их языке

На котором они говорить сговорились в пути

Шествие шло но себя я не мог в нем найти

Все кто не были мной все помимо меня

Приносили с собой по частице меня

Шаг за шагом меня возводили как башню возносят

А народ прибывал и являлся я день ото дня

Сотворенный из тел претворенный из дел человечьих

Прошли времена Ушли племена И меня создавшие

боги

Я тоже лишь миг только малый шаг по этой общей

дороге

И взгляд отводя от той пустоты что ждет в грядущей

судьбе

Все больше прошлого нахожу и больше всего в себе

Ничто не мертво кроме того чего еще нет на свете

Рядом с бесцветным будущим днем минувший

в цвету и в цвете

И не имеет формы все то чего еще нет в былом

Когда совершенство было трудом и стало его плодом

БЕЛЫЙ СНЕГ

О сколько ангелов над головой

Один одет как рядовой

В халате повара другой

И горний хор вокруг

Один как небо голубой

Весной ты будешь награжден с лихвой

Медалью солнца золотой

Медалью золотой

Ощипывает повар кур

Неодолимый

Снег и любимой

Нет меж моих простертых рук

СТИХИ ПРОЧИТАННЫЕ НА СВАДЬБЕ АНДРЕ САЛЬМОНА 13 июля 1909 г.{48}

Увидев с утра многоцветные флаги я не был ничуть

удивлен

И себе не сказал мол опять нищету драпируют

богатством

Мол под ложным стыдом демократия язвы скрывает

Мол хотят чтоб свобода листве подражала

О свобода природы последняя в мире свобода

Мол пылают дома потому что уходят из них навсегда

Мол взволнованно машут нам руки что завтра

вернутся к станкам

Мол повесили тех чья проиграна жизнь

Мол опять обновляется мир и Бастилия пала

Нет его обновляют лишь те кто в поэзию страстно

влюблен

И Париж оживлен многоцветьем знамен ибо

женится друг мой Андре Сальмон

Встретились мы в дрянном погребке

Оба юнцами были

Оба курили обноски носили рассвет поджидали

А как мы слова любили чью суть изменить предстояло

И как мы обмануты были бедные бедные дети

не умевшие улыбаться

Стол и два стакана на нем вдруг привиделись нам

лицом умирающего Орфея

Стаканы скатились стаканы разбились

И мы научились смеяться

И тогда мы пошли разбрелись кто куда пилигримы

сомненья изгнанья

По дорогам земли по глухим перепутьям сознанья

А потом я увидел его у реки где качалась Офелия

Нежно белея в кувшинках как сон

Гамлеты бледной безумной толпою его окружали и он

Флейтой озвучивал странное это веселие

После я видел как он с мужиком умиравшим сидел

размышляя о благодати

Видел как он восхищался снегом подобным нагому

женскому телу

Видел как делал он то и другое вспоминая слова

что мы так любили

Слова изменившие детские лица и я говорю это все

наделен

Памятью и Предвидением ибо сегодня женится

друг мой Андре Сальмон

Будем же радоваться но вовсе не потому что наша

дружба была изобильной рекой

И плодородьем прибрежных почв которые могут

вскормить любого

Не потому что наши стаканы снова смотрят на нас

подобно умирающему Орфею

Не потому что мы так повзрослели что можно принять

одно за другое наши глаза и звезды

Не потому что знамен многоцветье плещется в окнах

довольных граждан которые вот уже больше

столетья гордятся каждой мелочью быта и готовы

живот положить за нее

Не потому что имеем право на рифмы и ритмы

которым по силам изменять Мироздание

Не потому что мы научились плакать и не казаться

смешными не потому что умеем смеяться

Не потому что мы пьем и курим как прежде когда

мы были юнцами

Будем же радоваться потому что силой внушенной

огню и поэтам

Любовью наполняющей светом

Всю Вселенную испокон

Любовью приказано чтобы сегодня женился друг мой

Андре Сальмон

ПРОЩАНИЕ

Я сломил эту ветку вереска

Видишь осень мертва опять

Нам уже никогда не встретиться

Запах времени ветка вереска

Только помни что буду ждать

БРОДЯЧИЕ АКРОБАТЫ{49}

Луи Дюмюру{50}

Вдоль по равнинам мимо садов

Минуя кров постоялых дворов

По нищим селеньям с зари до заката

Идут бродячие акробаты

К ним детвора пристает на ходу

За ними она бредет как в бреду

И каждая ветка подносит плод им

За их работу политую потом

Обручи вертят гири несут

Бьют в барабан зазывая люд

Их мудрые звери мартышка с медведем

Обходят круг собирая медь им

ОСЕНЬ

Плетется сквозь туман крестьянин колченогий

И вол медлительный бредет за ним вослед

В туман где ежится и стынет кров убогий

Крестьянин затянул вполголоса куплет

Все про любовь поет измены да наветы

Про бедный перстенек про боль сердечных ран

Ах осень осень вот и ты убила лето

Две тени серые плетутся сквозь туман

РОЗАМУНДА

Андре Дерену{51}

Я долго ждал у двери за

Которой скрылась эта дама

И шел за нею два часа

По набережным Амстердама

И поцелуи слал вослед

Но был безлюден белый свет

И пуст канал и не видал

Никто как эти поцелуи

Летели к той за кем с тоской

Я шел их тщетно посылая

Я Розамундой называл

Ту что цвела голландской розой{52}

Запоминал как был он ал

Цвет губ ее и шел за грезой

И Розу Мира я искал

РЕЙНСКИЕ СТИХИ

РЕЙНСКАЯ НОЧЬ

В стакане у меня вино горит хмельное

А лодочник в ночи выводит свой напев

Поет как видел он семь женщин под луною

Длинноволосых фей зеленокудрых дев

Так что ж молчите вы вставайте в круг и пойте

Чтоб хором заглушить тревожащий напев

И светлокосых див передо мной постройте

Пусть пляшут юные и смотрят обомлев

Рейн пьян в дымину пьян и виноградник спит

Как золото в воде мерцая до рассвета

А лодочник поет а песня все томит

Зеленокудрых фей зачаровавших лето

И мой стакан как смех на сотни брызг разбит

МАЙ

Май несравненный май по Рейну в лодке плыл

И дамы на него смотрели с косогора

Вы были так милы а он исчез так скоро

В тени плакучих ив Кто боль им причинил

Он плыл среди садов где все в цвету навеки

Где вишни вешние роняют лепестки

И эти лепестки прозрачны и легки

Как ваши ноготки нежны как ваши веки

Цыгане вдоль реки в лохмотьях и в пыли

На привязи вели медведя с обезьяной

А ослик впереди дорогою песчаной

Кибитку волочил покуда флейтой рьяной

Мотивчик полковой истаивал вдали

Май несравненный май кустами дикой розы

Оплел развалины плющом их испещрив

А ветер над водой терзает ветви ив

И шепчущий камыш и зябнущие лозы

СИНАГОГА

Оттомар Шолем и Авраам Леверейн

Надев зеленые шляпы в субботний день поутру

Торопятся в синагогу минуя холмистый Рейн

По склонам которого рыжие лозы качаются на ветру

Они по дороге ругаются так что перевести их

не выйдет

Мать твою обрюхатили в месячные Чтобы черти

отцу твоему раздробили кости

Старый Рейн ухмыляясь отвел водянистый свой

взгляд будто он их не видит

Оттомар Шолем и Авраам Леверейн лопаются

от злости

Потому что в субботу курить им нельзя никак

А кругом христиане курят вонючий табак

Потому что они в одночасье влюбились вдвоем

В Лию с овечьим взглядом и выпуклым животом.

Однако войдя в синагогу они друг за другом

Прикоснутся губами к Торе завидные шляпы свои

приподняв

Запоют и сквозь ветви зеленые Праздника кущей {53}

Оттомар улыбнется и ответит ему Авраам

И на громкое их на нестройное пенье откликнется

Рейн из тумана

Гулом осени стоном и оханьем Левиафана{54}

И лулавы качнутся над каждою шляпою лесом

живым{55}

Ханотейн нэ Камот багоим толахот балэумим{56}

ШИНДЕРХАННЕС

Мариюсу-Ари Леблону{57}

Лесной разбойник Шиндерханнес{58}

В тени спасительных ветвей

Ржет от восторга женихаясь

Кутит с разбойницей своей

Корпит над Библией упорно

Грабитель Бенцель целый день

А шляпа другу служит Борну

Тот превратил ее в мишень

Жюльетта Блезиус щебечет

Икает и рыгает враз

А Шиндерханнес кукаречит

И Шульц вино несет тотчас

Слезу притворную роняя

Кричит разбойник Да пускай

Придут жандармы дорогая

Ковша из рук не выпускай

Пей дорогуша сердце просит

Ковш до краев наполнен пей

Что лучше мозельского Прозит

А ну бандиты в пляс живей

Пьяна лесная одалиска

И валит Ханнеса в траву

А тот Еще не время киска

Неси-ка лучше нам жратву

Смолите факелы ребята

Нам спать сегодня недосуг

Жидовская мошна богата

Набит флоринами сундук

Все пьют и жрут гогочут зычно

Поди веселье удержи

И по-немецки педантично

Готовят ружья и ножи

ЛУННЫЙ СВЕТ{59}

Луна с безумных губ всю ночь роняет мед

И пригород его как лакомка сосет

А звезды роем пчел слетаются на это

Садам приевшееся медоточье света

На эту патоку что капает с луны

Ее лучи густы и в мед превращены

Гляжу с опаскою на приторную сцену

Боюсь пчела Арктур{60} тебе я знаю цену

Не с розы ли ветров он собран этот мед

Что тянется как луч и мне ладони жжет

1909

У нее было синее платье

Платье из тонкого шелка

А хитон с золотою нитью

Был двумя отрезами ткани

Скрепленными на плече

Она смеялась смеялась

И глаза ее танцевали подобно ангелам в небе

И лицо ее напоминало три цвета французского флага

Голубые глаза белые зубы и очень красные губы

Да лицо ее напоминало три цвета французского флага

У нее было круглое декольте

Прическа а-ля Рекамье{61}

И прелестные голые руки

Засидишься ли ты в этом доме чтобы полночь

пробили часы

Та у которой было платье из синего шелка

И хитон с золотою нитью

И круглое декольте

Выставляла на обозренье

Локоны под золотой повязкой

И медленно переступала туфельками на пряжках

Она была так прекрасна

Что ты никогда не дерзнул бы ее полюбить

Я любил этих грубых женщин в огромных кварталах

Где что ни день выводили на свет существ небывалых

Их кровью было железо а мозгом пламя

Я любил я любил это бойкое племя рожденное веком

Где всего лишь накипью были красивость и роскошь

Она же была так прекрасна

Что меня охватывал страх.

ОХОТНИЧЬИ РОЖКИ

Как маска древнего тирана

Высок трагичен и суров

Роман который как ни странно

Не требует волшебных слов

Ни риска в нем и ни обмана

Вот так де Квинси{62} пить готов

Свой опиум невинно-сладкий

За бедной Анной бездной снов

И я блуждаю без оглядки

Нам этот путь знаком и нов

Стихает память как в распадке

Призыв охотничьих рожков

VITAM IMPENDERE AMORI{63} (1917)

«В твоих объятиях мертва…»

В твоих объятиях мертва

Любовь а помнишь встречу с нею

Мертва но встреча с ней жива

Надейся вновь на встречу с нею

Ушла весна еще одна

Она была такою нежной

Прощай ушедшая весна

Но к нам вернись такой же нежной

«Томится глядя в полумрак…»

Томится глядя в полумрак

Где сонм чужих страстей клубится

Твое воспоминанье как

К цепи прикованная птица

О руки памятью упорной

Вы скованы вас пламя жжет

Воспоминанье феникс черный

Нас на своем насесте ждет

Цепь незаметно перетрется

И феникс взмоет к облакам

О как над нами он смеется

Дай мне припасть к твоим ногам

«Понять секрет мой не дано…»

Понять секрет мой не дано

Тебе на этом маскараде

И мы уже не заодно

И оттого с собой в разладе

Уносит розу по волне

И маски разбрелись по саду

Как бубенец секрет во мне

Дрожит дразня твою досаду

«Стемнело в несколько минут…»

Стемнело в несколько минут

Рассказчицы простоволосы

Пугливо россказни плетут

А ночь им рассыпает косы

О дети дети темен сад

Исчезла ваших крыльев стая

Теряет роза аромат

Себя от смерти защищая

Ни перьев ни цветов ни кос

Час мелких краж он тих и черен

Теперь пора любимца роз

И сам фонтан сорвать под корень

«Спускалась ты к воде прозрачной…»

Спускалась ты к воде прозрачной

А я тонул в твоих глазах

Чужак а ей и горя мало

Нагнулась веточку сломала

Качаешься в полночных волнах

Огонь цвет сердца моего

Подобье гребешка морского

В воде тебя укрывшей снова

«Моя покинутая юность…»

Моя покинутая юность

Венком увядшим обернулась

Вот и пришла пора опять

Подозревать и презирать

На заднике пейзаж далекий

Фальшивой кровью залит холст

Паяц проходит одинокий

Под деревом с цветами звезд

Луч лег на сцену пыльной точкой

С твоей заигрывая щечкой

Грохочет выстрел крик в ответ

В тени осклабился портрет

Стекло разбито в старой раме

И воздух еле ощутим

Дрожит меж мыслью и словами

Между грядущим и былым

Моя покинутая юность

Венком увядшим обернулась

Вот и пришла пора опять

И сожалеть и прозревать

КАЛЛИГРАММЫ СТИХОТВОРЕНИЯ ВОЙНЫ И МИРА 1913–1916 (1918)

ПОНЕДЕЛЬНИК УЛИЦА КРИСТИНЫ

Ни консьержка ни мать ее ничего не заметят

Будь со мной этим вечером если ты мужчина

На стреме хватит и одного

Пока второй заберется

Зажжены три газовых фонаря

У хозяйки туберкулез

Кончишь с делами перекинемся в кости

И вот дирижер который с ангиной

Приедешь в Тунис{64} научу как курить гашиш

Вроде так

Стопка блюдец цветы календарь

Бом бум бам

Эта грымза требует триста франков

Я бы лучше зарезался чем отдавать

Поезд в 20 часов 27 минут

Шесть зеркал друг на друга глядят в упор

Этак мы еще больше собьемся с толку

Дорогой мой

Вы просто ничтожество

Нос у этой особы длинней солитера

Луиза оставила шубку

Я же хоть и без шубки но не мерзлячка

Датчанин глядит в расписание пуская колечки дыма

Пивную пересекает черный котяра

Блины удались

Журчит вода

Платье черное цвета ее ногтей

А вот это исключено

Пожалуйста сударь

Малахитовый перстень

Пол посыпан опилками

Ну конечно

Рыженькую официантку умыкнул книготорговец

Один журналист кажется мы с ним знакомы

Жак послушай-ка все что скажу это очень

серьезно

Мореходная компания смешанного типа

Сударь он мне говорит не хотите ли посмотреть

на мои офорты и живопись

У меня всего лишь одна служанка

Утром в кафе Люксембург

Он тут же представил мне толстого малого

А тот говорит

Вы слышите что за прелесть

Смирна Неаполь Тунис

Да где ж это черт подери

В последний раз что я был в Китае

Лет восемь назад или девять

Честь достаточно часто зависит от часа

означенного на часах

Ваши биты

ОБЛАЧНОЕ ВИДЕНИЕ

Помнится накануне четырнадцатого июля

Во второй половине дня часам к четырем поближе

Я из дому вышел в надежде увидеть уличных

акробатов

Смуглолицые от работы на свежем воздухе

Они попадаются ныне куда как реже

Чем когда-то в дни моей юности в прежнем Париже

Теперь почти все они бродят где-то в провинции

Я прошел до конца бульвар Сен-Жермен

И на маленькой площади между церковью

Сен-Жермен-де-Пре и памятником Дантону

Я увидел уличных акробатов

Толпа молчаливо стояла и безропотно выжидала

Я нашел местечко откуда было все видно

Две огромные тяжести

Как бельгийские города которые русский рабочий

из Лонгви приподнял над головой

Две черные полые гири соединенные неподвижной

рекой

Пальцы скатывающие сигарету что как жизнь

и горька и сладка

Засаленные коврики лежали на мостовой

в беспорядке

Коврики чьи складки уже не разгладить

Коврики все сплошь цвета пыли

На которых застыли грязные желто-зеленые пятна

Как мотив неотвязный

Погляди-ка на этого типа он выглядит жалко и дико

Пепел предков покрыл его бороду пробивающейся

сединой

И в чертах вся наследственность явлена как улика

Он застыл он о будущем грезит наивно

Машинально вращая шарманку что дивно

И неспешно бормочет и глухо вздыхает порою

И захлебывается поддельной слезою

Акробаты не шевелились

На старшем было трико надето того розовато —

лилового цвета который на щечках юницы

свидетельствует о скорой чахотке

Это цвет который таится в складках рта

Или возле ноздрей

Это цвет измены

У человека в трико на спине проступал

Гнусный цвет его легких лилов и ал

Руки руки повсюду несли караул

А второй акробат

Только тенью своей был прикрыт

Я глядел на него опять и опять

Но лица его так и не смог увидать

Потому что был он без головы

Ну а третий с видом головореза

Хулигана и негодяя

В пышных штанах и носках на резинках по всем

приметам

Напоминал сутенера за своим туалетом

Шарманка умолкла и началась перебранка

Поскольку на коврик из публики бросили только

два франка да несколько су

Хотя оговорено было что их выступление стоит три

франка

Когда же стало понятно что больше никто ничего

на коврик не кинет

Старший решил начать представление

Из-под шарманки вынырнул мальчик крошечный

акробат одетый в трико все того же розоватого

легочного цвета

С меховой опушкой на запястьях и лодыжках

Он приветствовал публику резкими криками

Бесподобно взмахивая руками

Словно всех был готов заключить в объятья

Потом он отставил ногу назад и преклонил колено

И четырежды всем поклонился

А когда он поднялся на шар

Его тонкое тело превратилось в мотив столь нежный

что в толпе не осталось ни одной души равнодушной

Вот маленький дух вне плоти

Подумал каждый

И эта музыка пластики

Заглушила фальшивые лязги шарманки

Которые множил и множил субъект с лицом

усеянным пеплом предков

А мальчик стал кувыркаться

Да так изящно

Что шарманка совсем умолкла

И шарманщик спрятал лицо в ладонях

И пальцы его превратились в его потомков

В завязь в зародышей из его бороды растущих

Новый крик алокожего

Ангельский хор деревьев

Исчезновение ребенка

А бродячие акробаты над головами гири крутили

Словно из ваты гири их были

Но зрители их застыли и каждый искал в душе

у себя ребенка

О эпоха о век облаков

ДОЖДЬ{65}

Дождь женских голосов льет в памяти моей как

из небытия

То каплями летишь из прошлого ты волшебство

далеких встреч

И вздыбленные облака стыдят вселенную всех

раковин ушных

Прислушайся к дождю быть может это старой

музыкою плачут презрение и скорбь

Прислушайся то рвутся узы что тебя удерживают

на земле и небесах

ДЫМЫ

И покуда война

Кровью обагрена

Вкус описав и цвет

Запах поет поэт

И ку —

рит

та —

бак

души —

ст ЫЙ

Как букли запахов ерошит вихрь цветы

И эти локоны расчесываешь ты

Но знаю я один благоуханный кров

Под ним клубится синь невиданных дымов

Под ним нежней чем ночь светлей чем день бездонный

Ты возлежишь как бог любовью истомленный

Тебе покорно пламя-пленница

И ветреные как блудницы

К ногам твоим ползут и стелются

Твои бумажные страницы

ЗАРЕЗАННАЯ ГОЛУБКА И ФОНТАН{66}

Зарезаны нежные образы

Эти губы что так цвели

Миа Марей

Иетта Лори

Анни и Мари

где вы

о юные девы

но

возле фонтана

что бьет из земли

и плачет и стонет смотри

голубка трепещет до самой зари

Воспоминанья боль моя

Где вы теперь мои друзья

Взлетает память в небосвод

А ваши взоры здесь и вот

С печалью тают в дреме вод

Где Брак{67} Жакоб{68} а где твой след

Дерен{69} с глазами как рассвет

Где вы Дализ{70} Бийи{71} Реналь{72}

О звук имен плывущий вдаль

Как эхо в церкви как печати.

Кремниц{73} был добровольцем он

Исчез как все о звук имен

Полна душа моя тоской

Фонтан рыдает надо мной

Все те что призваны пожалуй ушли на север воевать

Все ближе ночь О море крови

И олеандр цветет опять цветок войны кроваво-алый

РЕКОГНОСЦИРОВКА

Мадемуазель П…{74}

Вдали где свет пошел на убыль

Береза гаснет и по ней

Всего верней измерить угол

Меж сердцем и душой моей

Как тень скользят воспоминанья

Сквозь мглу сирени сквозь глаза

Вот-вот и жерла ожиданья

Исторгнут

грезы

в небеса

НАВОДКА{75}

Мадам Рене Бертье

Зеландия перевод квиток вишневого цвета

Легенды новых времен выквакивают пулеметы

Свобода люблю тебя ты бодрствуешь в подземельях

Серебрянострунная арфа о моя музыка дождь

Деньги мой тайный враг раны монет под солнцем

Ракета как ясновидица грядущее разъясняет

Слышишь плещется Слово неуловимой рыбой

И города сдаются каждый в свой черед

Бог примеряет небо как голубую маску

Война аскеза и кротость отвлечение отстраненье

Ребенок с обрубками рук среди орифламм и роз

ПРАЗДНИК

Андре Руверу{76}

Огонь взметенный в облака

Невиданной иллюминацией

О порыв подрывника

Отвага смешанная с грацией

Мрак обагрив

Двух роз разрыв

Две груди вдруг увидел въяве я

Два дерзкие соска узрев

УМЕЛ ЛЮБИТЬ

вот эпитафия

Поэт в лесу он одинок

Глядит без страха и угрозы

На взведенный свой курок

С надеждой умирают розы

О сад Саади{77} сколько грез

И роз Поэт стоит в унынии

Напоминает абрис роз

Двух бедер бархатные линии

Настойка воздуха полна

Сквозь марлю сцеженными звездами

В ночи снарядам не до сна

Ласкают мглу где спишь ты в роздыми

Плоть роз умерщвлена

ВРЕМЕНА ГОДА

Святые времена Прозрачным утром ранним

Простоволосые босые наугад

Мы шли под кваканье снарядов и гранат

Глупец или мудрец любовью всякий ранен

Ты помнишь Ги как на коне

Он мчался в орудийных громах

Ты помнишь Ги как на коне

Таскал он пушку на войне

Вот был не промах

Святые времена конверт солдатской почты

Грудь сдавливал сильней чем в давке городской

Снаряд сгорал вдали падучею звездой

Гром конных батарей перемогал всю ночь ты

Ты помнишь Ги как на коне

Он мчался в орудийных громах

Ты помнишь Ги как на коне

Таскал он пушку на войне

Вот был не промах

Святые времена В землянке спозаранку

Из алюминиевой ручки котелка

Сгибал и шлифовал колечко ты пока

Вновь наступала ночь и мрак вползал в землянку

Ты помнишь Ги как на коне

Он мчался в орудийных громах

Ты помнишь Ги как на коне

Таскал он пушку на войне

Вот был не промах

Святые времена Война все длится длится

Солдат свое кольцо шлифует день за днем

И слышит командир как в сумраке лесном

Спешит простой напев с ночной звездою слиться

Ты помнишь Ги как на коне

Он мчался в орудийных громах

Ты помнишь Ги как на коне

Таскал он пушку на войне

Вот был не промах

ИЗГНАННАЯ БЛАГОДАТЬ{78}

Оставь покинь свои края

Исчезни радуга запретная

Изгнанье вот судьба твоя

Моя инфанта семицветная

Ты изгнана как изгнан тот

Кто украшал тебя бывало

И лишь трехцветный флаг встает

Под ветром там где ты вставала

НАЙДЕННАЯ ПРЯДЬ

Найдется в памяти потеря

Прядь русая волос твоих

И вспомнит он почти не веря

Что помнишь ты о нас двоих

Она в ответ я помню много

О том далеком дне о той

Дороге к твоему порогу

Бульвар Шапель Монмартр Отей

Подобно осени туманным

Воспоминаньем канет прядь

Туда где нашим судьбам странным

Предрешено как день сгорать

БИВАЧНЫЕ ОГНИ

Дрожат бивачные огни

И наши сны от их подсветки

Живым видениям сродни

Всплывают медленно сквозь ветки

Как земляника по полям

Раздавлена до крови жалость

И память с тайной пополам

В золе дымящейся смешалась

НЕТЕРПЕНИЕ СЕРДЕЦ

Там всадник скачет по равнине

А дева думает о нем

Весь мир опутан и поныне

Античным пламенным дождем

Они сорвали розу сердца

И расцвели глаза в ответ

И никуда губам не деться

От жарких губ Да будет свет

ПРОЩАНИЕ ВСАДНИКА

Простите! на войне бывают

Свои досуги песни смех

Под ветром ваши вздохи тают

Ваш перстень мне милей утех

Прощайте! снова раздается

Приказ в седло во тьме ночной

Он умер а она смеется

Над переменчивой судьбой

В ОКОПЕ

Я бросаюсь к тебе ощущая что ты метнулась

навстречу ко мне

Нас бросает друг к другу сила огня сплавляя тебя

и меня

И тут вырастает меж нами то отчего ты не можешь

увидеть меня а я тебя

Я лицом утыкаюсь в излом стены

Осыпается известняк

На котором остались следы лопат эти гладкие ровные

срезы лопат будто не в глине а в стеарине

А движенья солдат моего расчета сбили скруглили

углы

У меня в этот вечер душа подобна пустому окопу

Бездонная яма в которую падаешь падаешь падаешь

без конца

И не за что уцепиться

И в бездонном паденье меня окружают чудовища

бог весть откуда и рвущие сердце

Эти монстры я думаю детища жизни особого рода

жизни исторгнутой будущим тем черновым все еще

не возделанным низким и пошлым грядущим

Там в бездонном окопе души нет ни солнца

ни искорки света

Это только сегодня этим вечером только сегодня

К счастью только сегодня

Ибо в прочие дни я с тобой ты со мной

Ибо в прочие дни я могу в одиночестве в этих

кошмарах

Утешаться твоей красотой

Представляя ее предъявляя ее восхищенной вселенной

А потом я опять начинаю твердить себе все мол

впустую

Для твоей красоты не хватает мне чувства

И слов

Оттого и бесплоден мой вкус мой порыв к красоте

Существуешь ли ты

Или просто я выдумал нечто и вот называю любовью

То чем я населяю свое одиночество

Может так же ты мною придумана как те богини

которых себе в утешенье придумали греки

О богиня моя обожаю тебя даже если твой образ

всего лишь придумал и я

ФЕЙЕРВЕРК

Мое сокровище черный локон твоих волос

Моя мысль спешит за тобой а твоя навстречу моей

Единственные снаряды которые я люблю это груди

твои

Память твоя сигнальный огонь чтобы выследить

цель в ночи

Глядя на круп моей лошади я вспоминаю бедра твои

Пехота откатывается назад читает газету солдат

Возвращается пес-санитар и в пасти чью-то трубку

несет

Лесная сова рыжеватые крылья тусклые глазки

кошачья головка и лапки кошки

Зеленая мышь пробегает во мху

Привал в котелке подгорает рис

Это значит в присмотре нуждается многое в мире

Орет мегафон

Продолжайте огонь

Продолжайте любовь батарей огонь

Батареи тяжелых орудий

Безумные херувимы любви

Бьют в литавры во славу Армейского Бога

На холме одинокое дерево с ободранною корой

В долине буксуют в глине ревущие тягачи

О старина XIX век мир полный высоких каменных

труб столь прекрасных и столь безупречных

Возмужалость нашего века

Пушки

Сверкающие гильзы снарядов 75-го калибра

Звоните в колокола

МОРСКОЙ ПЕРЕХОД{79}

Твои глаза как два матроса

Волна была нежна светла

Так из Пор-Вандра до Палоса

На быстром судне ты плыла

И охраняла субмариной

Моя душа его полет

И слышала как над пучиной

Твой взгляд ликующий поет

ЛАЗУТЧИЦА{80}

Лазутчица любви моей

О память память на заметку

Ты все берешь иных верней

Всего на час уйдя в разведку

Всего на час

Но найден лаз

Чтоб крепость взять без подготовки

И сердцу дать на этот раз

Осуществить его уловки.

Мы наугад сквозь гарь и дым

Моя лазутчица с тобою

Пройдем и сердце убедим

Что можно победить без боя

ОТЪЕЗД

Бескровны были эти лица

Осколки этих слез в крови

Как хлопья снега на ресницы

И как на губы тень любви

Листва летит со мной проститься

ПОЧТОВАЯ ОТКРЫТКА

Опять пишу тебе в палатке

День умирает и опять

Уже цветет во все лопатки

Покрыв лазурь за пядью пядь

Огонь гремящий в беспорядке

И блекнет отступая вспять

ТОСКА ЗВЕЗДЫ{81}

Минерва мудрая рожденная моею

Пробитой головой{82} пришел желанный срок

Чтоб выйти из виска под небом багрянея

Кровавая звезда нетленный мой венок

Почти смертельная зияет эта рана

А все ж не худшая из всех возможных бед

Но бред горячечный взлелеян был нежданно

Подспудной мукою одной на целый свет

Несу ее в себе пытаясь притерпеться

Заложник пламени так светлячок парит

Так бьется Франция в моем солдатском сердце

А в сердце лилии ее пыльца горит

СТИХИ 1914–1918 ГГ ИЗ ПОСМЕРТНЫХ СБОРНИКОВ

ГОСТИНИЦА

Похож на клетку номер мой и солнце

Ко мне в окно протягивает руку

Хочу курить в дыму мираж проснется

А что и вправду от рассвета прикурю

Курить курить и дым пускать а не писать

«Огонь огонь мои ладони озаряет…»

Огонь огонь мои ладони озаряет

В потемках ощупью я засветил звезду

Ладонь оплавила мне руку плоть сгорает

А солнце

С горами дальними играет в чехарду

ПЕРЕДЫШКА

Ночь нынче так светла и так воркуют пули

И мы в шрапнели с головою утонули

Порой ракета освещает небосклон

То раскрываясь то пожухнув как бутон

И стонет вся земля и словно гул прибоя

Мою траншею заливают волны воя

«На самом дне твоих глубоких глаз…»

На самом дне твоих глубоких глаз

Моя душа покоится сейчас

Ее никто не спас

На самом дне любви где замолчали

Воспоминанья и Печали

«Опять зима опять печали…»

Опять зима опять печали

И сердце бьется в пустоте

Пустые дни пустые дали

Зимой отдаться бы мечте

Да сердце выдержит едва ли

Оно саднит и ноет так

Что тяготит разлуку нашу

Ты ждешь меня подай же знак

И я созвездьями украшу

Невыносимый полумрак

В небесном воинстве желаний

Я рядовой твоей мечты

Что этой грезы постоянней

И все о чем мечтаешь ты

Живет не зная расстояний

А я с утра себя ловлю

На том что мучусь и пылаю

И что ни день тебя люблю

И что ни ночь тебя желаю

«Тетрадь забытая давно…»

Тетрадь забытая давно

Черновики наброски лица

Как выдержанное вино

С ним молодое не сравнится

А сколько чар и волшебства

В аккордах музыки старинной

Всегда нежна всегда жива

В борьбе со скукой и рутиной

И старый том и старый друг

И дом пропахший стариною

Все это радует но вдруг

Нас покорит совсем иное

Что обновляет день за днем

Что движет солнце и светила

Что покоряет целиком

Жить иль не жить — о чем? о ком?

И лишь бы ты меня любила

МОЕМУ ДРУГУ ПАБЛО ПИКАССО В ПАМЯТЬ О ЕГО СВАДЬБЕ 12 ИЮЛЯ 1918 ГОДА{83}

Мой друг война все длится длится

Война где веселеют лица

Где каждый нежностью объят

Где как букет любой снаряд

Война все длится и в подарок

Приносит день он чист и ярок

Дитя любви и тишины

Он не настал бы без войны

Коль нос присущий Клеопатре

Был разделен хотя бы на три

Тогда бы мир иных услад

Благословил твой целибат

Живи сказал бы без подружки

Но мы прочистим наши пушки

Две свадьбы наших два плода

Войны и ратного труда

Итак виват военной меди

Мы с ней придем к своей победе

С любовью данной нам двоим

Мы длительность благословим

Войны пленительной и томной

А также этот нос огромный

Царицы знавшей в смерти толк

Господь решил и гром умолк

У страсти с мудростью на страже

Да освятит он свадьбы наши

И каждый холст и каждый стих

А после встретит нас двоих

И наших избранных любимых

Среди счастливых душ незримых

Чей хор взойдя на небосвод

Во славу вечности поет.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги