Глава 7

Проснувшись в номере гостиницы, Равинель тут же вспомнил, как долго бродил по улицам, снова представил себе Мирей и вздохнул. Лишь через несколько минут он сообразил, что сегодня воскресенье. Конечно, воскресенье, ведь Люсьена приезжает поездом в двенадцать с минутами. Должно быть, сейчас она уже в пути. Чем бы ему пока заняться? А чем вообще можно заниматься в воскресенье? Пропащий день, он только ломает всю неделю и задерживает бег времени. А Равинель торопится. Он спешит встретиться с Люсьеной.

Девять часов.

Он встал, оделся, отдернул старенькую занавеску, загораживающую окно. Серое небо. Крыши. Слуховые окна — некоторые даже не отмыты как следует от маскировки. Он спустился по лестнице, оплатил номер, вручив деньги старушке в бигуди. На улице огляделся и понял, что находится в районе Центрального рынка, в двух шагах от дома, где живет Жермен. При чем тут Жермен? А у него можно подождать…

Квартира брата Мирей находится на четвертом этаже, и так как «минутка»[4] не работала, пришлось ощупью подниматься по лестнице среди воскресных запахов и звуков. За тонкими перегородками напевали, включали радио, болтали о ближайшем матче, о вечернем фильме; выкипало на плите молоко, горланили дети. Равинель столкнулся с каким-то мужчиной. Набросив прямо на пижаму пальто с поднятым воротником, тот вел собаку на поводке. Видимо, иностранец. Ключ от квартиры Жермена торчал в двери. Вечно у них ключ в двери! Но Равинель им не воспользовался. Он постучал. Открыл сам Жермен.

— A-а, Фернан! Как поживаешь?

— А ты сам-то как?

— Помаленьку разваливаюсь на части… Извини за беспорядок. Только что встал. Выпьешь кофейку? Ну конечно выпьешь.

Он первым прошел в столовую, отодвинул с дороги стулья, убрал халат в шкаф.

— Марта дома? — поинтересовался Равинель.

— Пошла в церковь, скоро вернется… Садись, старина. Про здоровье не спрашиваю. Мирей говорила, ты в отличной форме. Счастливчик! Не то что я… Посмотрел бы ты на мой последний рентгеновский снимок… Ой… Вот угощайся, а кофе на плите. Сейчас принесу.

Равинель осторожно потянул носом. В столовой спертый воздух, пропахший эвкалиптовой настойкой и лекарствами. Рядом с кофейником — кастрюлька с иголками и шприцем. Равинель пожалел, что пришел. Жермен что-то искал в спальне и кричал оттуда:

— Проверь, чистая ли… чашка. Врач сказал… при хорошем уходе…

Вступая в брак, думаешь, что женишься на женщине, а женишься на целой куче родственников со всеми их историями. Женишься на бесконечных рассказах Жермена о том, как он жил в плену, женишься на секретах Жермена, на болезнях Жермена… Жизнь — обманщица. В детстве сулит чудеса, а потом…

Жермен вернулся с большими желтыми конвертами, ни дать ни взять почта политического деятеля.

— Наливай себе, старик! Ты небось завтракал? Доктор Гляйзе — голова. Делает отличные рентгеновские снимки! Вот ты ничего не видишь, кроме черных и белых пятен, а он тебе их так расшифрует, будто книгу читает. — Подойдя к окну, Жермен показал на просвет хрустящую пленку: — Видишь, над сердцем… Светлое пятно — сердце… Ну да, я тоже стал разбираться. Вот эта маленькая черточка прямо над сердцем… Тебе, наверное, плохо видно. Подойди-ка ближе!

Равинель не выносил этих мерзких снимков. Он не желал знать, как выглядят человеческие потроха. Ему всегда становилось не по себе при виде частей скелета, высвеченных рентгеном. Кое-что должно оставаться сокрытым от человеческого взора. Этого нельзя обнародовать. Ему всегда претила любознательность Жермена.

— Рубцевание идет полным ходом, — продолжал Жермен. — Нужно, конечно, еще очень беречься. Но во всяком случае, уже неплохо… Погоди, сейчас я покажу тебе анализ мокроты… Куда я засунул лабораторный анализ? Марта вечно все теряет. Может, она послала его в социальное страхование? Впрочем, Мирей тебе расскажет…

— Да-да…

Жермен осторожно, чуть ли не с нежностью вложил снимок в конверт. Потом, смакуя, извлек другой и стал рассматривать, склонив голову набок.

— Три тысячи франков за каждый снимок… К счастью, мне повысят пенсию. Черт, какой же отменный снимок! Как говорит доктор, я интересный случай.

В замочной скважине скрипнул ключ. Это Марта вернулась из церкви.

— Доброе утро, Фернан. Как мило, что зашли. Вы ведь нас не балуете визитами.

Эта Марта вся какая-то кисло-сладкая. Она сняла шляпку, аккуратно сложила вуаль. Вечно она носит по кому-нибудь траур и любит черное за то, что оно выделяет из толпы. «Бедняжка», — перешептываются у нее за спиной.

— Ну, как дела? — флегматично спросила она.

— Ничего. Грех жаловаться.

— Н-да… Вам везет… Жермен, выпей микстуру.

Она уже переоделась в халат и ловкими, точными движениями убирала со стола.

— Как Мирей?

— Я только что видел ее, — вмешался Жермен. — Ты как раз ушла в церковь.

— Ого!.. Она стала рано вставать, — хмыкнула Марта.

Равинель ничего не понимал.

— Извините, извините… — пробормотал он. — Мирей приходила сюда?.. Когда?..

Жермен держал перед собой стакан с водой и отсчитывал капли. Десять… одиннадцать… двенадцать… Он морщил лоб, стараясь не сбиться со счету. Тринадцать… четырнадцать… пятнадцать…

— Когда?.. — рассеянно переспросил он. — С час назад. Может, чуть пораньше… Шестнадцать… семнадцать… восемнадцать…

— Мирей?

— Девятнадцать, двадцать…

Завернув пипетку в кусочек ваты, а потом еще в бумагу, Жермен поднял голову.

— Да, Мирей. А что тут особенного?.. Что с тобой, Фернан?.. Что я такого сказал?

— Господи! — зашептал Равинель. — Господи!.. Она заходила сюда? Ты ее видел?

— Черт возьми! Конечно! Я был еще в постели, а она вошла, как всегда. И поцеловала меня…

— Ты уверен, что она тебя поцеловала?

— Послушай, Фернан. Я тебя не понимаю.

Марта задержалась на пороге спальни и внимательно поглядела на обоих мужчин. Чтобы скрыть замешательство, Равинель вынул из портсигара сигарету.

— Нет-нет… — взмолился Жермен. — Ты же прекрасно знаешь… дым. Врач категорически запретил…

— Ах, черт!.. Извини.

Равинель машинально вертел сигарету.

— Удивительно, — выдавил он из себя. — Она меня даже не предупредила.

— Мирей интересовали результаты рентгена, — уточнил Жермен.

— Она показалась тебе… обычной?

— Конечно.

— Когда она тебя поцеловала, ее кожа… Словом, она была такая, как всегда?

— Ничего не понимаю… Господи, да что это с тобой, Фернан? Послушай, Марта, Фернан, кажется, не верит, что Мирей сюда приходила!..

Марта подошла к Равинелю, и тот сразу понял: ей что-то известно. Он вытянулся, как обвиняемый перед судьей.

— Когда вы вернулись из Нанта, Фернан?

— Вчера… Вчера утром.

— И дома никого не оказалось?

Равинель внимательно посмотрел на нее. Глаза у нее горели, губы сжались в узкую полоску.

— Да… Мирей не было дома.

Марта покачала головой.

— Ты думаешь… — протянул Жермен.

— Именно, — отрезала Марта.

— Говорите! Черт побери! — не удержался Равинель. — Что вы знаете?.. Вы были у нас вчера утром?

— О-о! — обиженно фыркнул Жермен. — С моим-то здоровьем!..

— Пожалуй, лучше ему все объяснить, — заметила Марта и бесшумно исчезла в спальне.

— Что объяснить, что? — зарычал Равинель. — Что за идиотский заговор?

— Тихо, тихо… — успокоил его Жермен. — Марта права… Лучше тебе все знать… В сущности, я должен был тебя предупредить сразу же после женитьбы. Но я думал, что брак все и уладит. Врач утверждал, что…

— Жермен! Выкладывай все начистоту, и покончим с этим раз и навсегда.

— Мне не хочется тебя огорчать, старик… В общем, так время от времени Мирей убегает…

Марта поглядывала на Равинеля из спальни. Он ощущал на себе ее инквизиторский взгляд. Остолбенев от неожиданности, он повторил:

— Убегает? То есть как убегает?..

— О! Не часто, — сказал Жермен. — Это началось у нее с четырнадцати лет…

— Она убегала с мужчинами?

— Да нет же. Ты не к тому клонишь, старина. Я говорю тебе: убегает. Ты не знаешь, что это такое?.. Мирей внезапно исчезала из дому. Врач объяснял это становлением характера. Словом, такие штуки бывают в переломном возрасте. Обычно она садилась на поезд или шла пешком до полного изнеможения… Каждый раз приходилось сообщать в полицию.

— Было так неловко перед соседями… — отозвалась Марта, взбивая подушку.

— Во всех семьях что-нибудь да не так, — пожал плечами Жермен. — Даже в самых добропорядочных… Как же она потом каялась, терзалась, бедная моя девочка! Но это было сильнее ее. Когда на нее находило, ей надо было непременно куда-то бежать.

— Ну и что? — раздраженно спросил Равинель.

— Что?.. Да ты шутишь, что ли, Фернан! А то, что у нее, кажется, опять приступ… Дома ее не было, да и заскочила она сюда утром вроде бы не в себе… Так или иначе, через несколько дней она вернется, уверяю тебя.

— Исключено! — взорвался Равинель. — Потому что…

— Вот этого я и опасался, — вздохнул Жермен. — Ты не веришь нам… Марта, он не верит нам.

Марта подняла руку, словно в присяге.

— Н-да… не хотела бы я быть на вашем месте… Приятного мало. Лично я, когда узнала, что Мирей… словом… бедняжка, я против нее ничего не имею… Только если б моя воля, я бы вас обязательно предупредила в первый же день. И все-таки вам грех роптать. Детей у вас нет. И слава богу… а то бы родился какой-нибудь урод с заячьей губой…

— Марта!

— Я знаю, что говорю. Я тогда спрашивала у врача.

Опять врач! Рентгеновские снимки на краю стола.

Пипетка в бумаге. И Мирей, убегавшая из дому с четырнадцати лет! Равинель сжал голову руками.

— Хватит! — пробормотал он. — Вы сводите меня с ума.

— Я, как только вошла, сразу почувствовала, что дело неладно, — продолжала Марта. — Я-то не такая простофиля, как Жермен. Он никогда ничего не замечает. Будь я дома, я бы сразу заметила, что Мирей не в себе.

Равинель искромсал сигарету, превратив ее в чернобелую кучку табака на столе. Его так и подмывало схватить за головы обоих якобы соболезнующих ему супругов и колотить их друг о друга. Убегает!.. Как будто Мирей могла куда-то убежать! Мирей, которую он собственноручно закатал в брезент. Это явный заговор. Все они сговорились… Но нет! Жермен слишком глуп. Он бы себя выдал.

— В чем она была одета?

Жермен задумался.

— Погоди!.. Она стояла против света. Кажется, в своем сером пальто с меховой оторочкой. Да, верно… и в шапочке. Тогда я еще подумал, что она слишком тепло оделась для такой погоды. Этак недолго и простудиться.

— Может, она собиралась на поезд? — предположила Марта.

— Нет. Не похоже. Только вот что странно… у нее вроде был вовсе не растерянный вид. Прежде, во время кризисов, она нервничала, раздражалась, плакала по пустякам. А сегодня утром казалась абсолютно спокойной.

Равинель по-прежнему сжимал кулаки, и Жермен добавил:

— Она славная малышка, Фернан.

Марта гремела кастрюлями за спиной у шурина и, проходя мимо, всякий раз повторяла:

— Не беспокойся… Я пройду.

Но, несмотря на это, Равинелю то и дело приходилось отодвигать стул, а каждое движение давалось ему с трудом. Стенные часы с нелепым циферблатом, поддерживаемым двумя обнаженными нимфами, показывали двадцать минут одиннадцатого. Люсьена, наверное, уже проехала Ле-Ман. В комнатах немного посветлело, но унылое, пасмурное утро, так и не разогнавшее теней по углам, как бы накладывало на стены, мебель и лица тонкий слой пыли.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — неожиданно заявил Жермен.

Равинель вздрогнул.

— Ты думаешь, что она изменяет тебе, да?

Болван! Нет, он, конечно, не разыгрывает комедию, это все искренне!

— Зря ты вбиваешь себе в голову подобные мысли. Я-то знаю Мирей. Может, ее иногда трудно понять, но она женщина порядочная.

— Бедный Жермен!.. — вздохнула Марта, продолжая чистить картошку.

Это означало: «Бедный Жермен! Что ты знаешь о женщинах!»

— Мирей? Бросьте! У нее в голове только дом и домашние заботы. Достаточно на нее посмотреть. — Жермен огрызнулся.

— Она слишком часто остается одна, — вполголоса заметила Марта. — О, я вас не корю, Фернан. Хочешь не хочешь, а приходится разъезжать, но молодой женщине от этого радости мало. Вы, конечно, скажете, что уезжаете ненадолго. Верно. Но отлучка есть отлучка.

— Вот когда я попал в плен… — начал Жермен.

Ох, эта роковая фраза… Теперь он заведется и начнет рассказывать — в который уж раз! — свои истории. Равинель не слушал. Он ломал голову над случившимся, погрузившись в глубокую задумчивость. Как бы раздвоившись, Равинель мысленно вернулся в Ангиан, блуждал по пустым комнатам. Если бы в эту минуту кто-нибудь там оказался, то наверняка увидел бы нечеткий силуэт Равинеля. Разве все тайны телепатии уже разгаданы? Жермен утверждал, что видел Мирей. Но те — а их легион, — кто видел призраки, сначала верили, что перед ними живые существа, облеченные в плоть и кровь. Мертвая Мирей решила явиться перед братом именно в тот момент, когда он, толком еще не проснувшись, был не способен контролировать свои ощущения. Классический пример. Равинель не раз читал о подобных случаях в «Метафизическом журнале» — он подписывался на него до женитьбы. Впрочем, и эти ее внезапные побеги из дому доказывают, что Мирей обладала данными медиума. Должно быть, она крайне легко поддавалась внушению. Вот и сейчас! Возможно, стоило только напрячься, с любовью подумать о ней, как она тут же материализовалась.

— Что же она тебе сказала? — спросил Равинель.

Жермен все еще рассказывал о своих распрях с медсестрами в концлагере. Он обиженно прервал свое повествование.

— Что она сказала?.. Ну, знаешь, я не стенографировал за ней… Больше говорил я, ведь она интересовалась моим рентгеновским снимком…

— И долго она здесь пробыла?

— Могла бы и подождать меня, — проворчала Марта.

В том-то и дело. Будь Марта дома, Мирей ни за что бы не пришла. У привидений своя логика.

— А ты, случайно, не заметил из окна, в какую сторону она пошла?

— Еще чего! С какой стати я стал бы ее выслеживать?

Жаль! Если бы Жермен полюбопытствовал, куда пошла Мирей, он обязательно убедился бы, что его сестра так и не вышла из дома… Прекрасное было бы доказательство!

— Не ломай голову, старина, — сказал Жермен. — Послушайся моего совета… Возвращайся в «Веселый уголок». Может, она уже тебя ждет… И если ей тяжело, ты сумеешь ее утешить, верно?

Он многозначительно хихикнул, но тут же закашлялся, и Марта сурово посмотрела на него.

— А не была ли она в детстве лунатиком? — спросил Равинель.

— Она-то нет… — нахмурился Жермен. — А вот со мной случалось. Я, конечно, не бегал при луне по крышам — до этого не доходило. Но зато разговаривал во сне, жестикулировал. Иногда вставал и отправлялся в коридор или другую комнату. А потом никак не мог сообразить, где нахожусь. Меня снова укладывали в постель и держали за руки. А я лежал с открытыми глазами и боялся уснуть.

— Этот разговор, кажется, доставляет вам удовольствие, Фернан, — язвительно заметила Марта.

— Ну а теперь? — продолжал выспрашивать Равинель. — Теперь с тобой такого не случается?

— Может, ты думаешь… Лучше выпей со мной, старина. Завтракать я тебя не приглашаю — ведь я на диете…

— Ему пора домой, — отрезала Марта. — Не следует оставлять малышку в полном одиночестве.

Жермен достал из буфета графин и рюмочки на серебряных ножках.

— Ты ведь знаешь, что врач тебе запретил, — бросила Марта.

— Ничего! Одну каплю можно.

Равинель, собравшись с духом, спросил:

— А что, если Мирей не вернется вечером домой? Что, по-вашему, тогда мне делать?

— Лично я подождал бы. Как по-твоему, Марта? Тебе ведь можно завтра никуда не ехать? Может, тут все поставлено на карту. И если она не застанет тебя дома… Представь себя на ее месте… Послушай, Фернан, возьми на недельку отпуск и незаметно наведи справки. Если она и в самом деле убежала, то наверняка прячется в Париже. Раньше она всегда убегала в Париж. Париж притягивал Мирей — это было сильнее ее.

Равинель окончательно растерялся. В конце концов, жива его жена или нет?

— Твое здоровье, Жермен.

— За здоровье Мирей.

— За ее возвращение, — процедила сквозь зубы Марта.

Равинель проглотил настойку и провел рукой по глазам. Нет, это не сон. Ликер приятно обжег горло. Пробило одиннадцать. Черт, но ведь он видел тогда все собственными глазами! Ну а подставки для дров? Ведь они весят несколько кило! Таких галлюцинаций не бывает!

— Передайте ей привет!

Что такое?.. Ага, Марта его выпроваживает. Он машинально встал.

— Поцелуй ее за меня! — вдогонку крикнул Жермен.

— Хорошо… хорошо…

Ему хотелось бросить им прямо в лицо: «Она умерла, умерла… Мне это точно известно — ведь я сам ее убил!» Но он сдержался: не стоит доставлять Марте такую большую радость.

— До свидания, Марта. Ничего, ничего… Я знаю дорогу.

Перегнувшись через перила, она прислушивалась к его удаляющимся шагам.

— Если у вас будет что-нибудь новенькое, дайте нам знать, Фернан!

Равинель входит в ближайшее бистро, выпивает две рюмки коньяку. Время бежит. Тем хуже. Если взять такси, он успеет. Самое главное — тут же, на месте, во всем разобраться. «Вот я, Равинель, стою перед баром. Я в здравом уме. Я хладнокровно рассуждаю. Я ничего не боюсь. Вчера вечером… да, мне было страшно. Какое-то умопомрачение. Но это прошло. Ладно! Рассмотрим факты как можно спокойней… Мирей умерла. Я в этом уверен так же, как в том, что я Равинель, потому что помню все до мельчайших подробностей, потому что я держал ее труп, а вот сейчас, в данную минуту, пью коньяк, и все это наяву… Мирей жива. Я и в этом уверен, потому что она собственноручно написала письмо, отослала пневматической почтой, и почтальон доставил его по адресу… Да, Мирей жива, потому что ее видел Жермен. Усомниться в его словах невозможно. Идем дальше. Раз она не может быть одновременно и живой, и мертвой… Значит, она ни то ни другое… Значит, она призрак. Так подсказывает логика. Я вовсе не стараюсь себя успокоить. Да и что же тут успокоительного? Просто-напросто я рассуждаю логично. Мирей является своему брату. Возможно, вскоре она явится и мне. Я заранее к этому готов. А вот Люсьена ни за что с этим не согласится. Ни за что. Ей не позволит ее университетское образование! Она вечно умничает! Ну и что же мы друг другу скажем?»

Он выпил третью рюмку коньяку. Надо же согреться, черт возьми! Если б не было Люсьены…

Он расплачивается, идет к остановке такси. Теперь не прозевать бы Люсьену.

— На Монпарнас, и поживей!

Он откидывается на спинку, задумывается. Спрашивает себя: может, недавние мысли — лишь плод больного воображения? И убеждает себя, что попал в безвыходное положение. Так или иначе, он висельник. Он устал. Вчера ему даже хотелось увидеть Мирей. Теперь он этого боится. Он догадывается, что Мирей не оставит его в покое. Разве она забудет о нем?.. Почему мертвые все помнят?.. Опять прежние мысли!.. К счастью, машина останавливается. Равинель не ждет сдачу. Захлопывает дверцу. Расталкивает людей и выбегает на перрон. Состав, замедлив ход, замирает у края платформы. Хлынувший из вагонов людской поток растекается по тротуарам. Равинель подходит к контролеру.

— Это поезд из Нанта?

— Да.

Его охватывает странное нетерпение. Он встает на цыпочки, вытягивает шею и наконец замечает Люсьену. Она в строгом черном костюме, на голове — берет. С виду спокойна.

— Люсьена!

Из предосторожности они обменялись лишь рукопожатиями.

— На тебя просто страшно смотреть, Фернан.

Он грустно улыбается.

— Потому что мне страшно, — признается он.

Загрузка...