Табельный выстрел

Глава 7

Главное умение пожарного – это спать. Во всяком случае, в народе об этом ходит немало анекдотов.

Вот один из них. Пожарная вышка, спят двое пожарных, молодой и пожилой. Молодой, проснувшись, спрашивает:

– А правда, есть такая работа, где ничего делать не надо?

– Ох, не лень тебе еще и разговаривать?

Вот так в народе и думают. Мол, все равно им заняться нечем. Вон, спи да листай журнал «Пожарное дело», которого в дежурной части целые пачки за все года. Завалялась даже пара дореволюционных номеров.

В общем-то, старший лейтенант Савельев был совсем не против, если бы все так и обстояло. Когда огнеборец, как их иногда пафосно называют в том же «Пожарном деле», спит, значит, не горят квартиры и фабричные корпуса. Не задыхаются в дыму люди, не в силах выбраться из пылающих помещений и погибающие страшно, как на костре инквизиции. Не сгорает имущество на миллионы рублей, которое так нужно строящейся, растущей стране. Так что сон пожарного – это индикатор спокойствия города.

Вот только, к сожалению, бывает он не так часто, как хотелось бы. Выезды, выезды, выезды. Каждое дежурство обязательно что-нибудь случается. Окурок у заснувшего пьяницы – в результате сгоревшая квартира. Поджог урны малолетними шалопаями – и огонь запросто может перекинуться на деревянные постройки. Короткое замыкание – и угроза того, что дотла выгорит склад древесно-стружечных материалов.

У пожарных много уровней тревоги. Самое страшное – пожары категории сложности «Вызов пять». Это что-то типа пожара на нефтебазе, как в позапрошлом году, когда положение сложилось чрезвычайное, погиб начальник службы пожаротушения. Такое тоже бывает. Огонь – это стихия, которая не щадит никого.

Так что, с учетом изложенного, Савельев больше всего любил спать на работе.

С другой стороны, звук тревоги – это адреналин в крови, риск и азарт. Он боролся с огнем не на жизнь, а на смерть, как его отец с фашистами под Ржевом. Разбушевавшийся огонь был врагом. И Савельев ощущал себя в такие моменты нужным и востребованным. Знал он, что не зря появился на свет, когда в позапрошлом году вытаскивал из пожара, уворачиваясь от обваливающихся балок, двоих маленьких девочек. И когда в последний момент предотвратил взрыв бытового газа, готового снести многоэтажный дом. И всегда было в итоге пьянящее чувство победы. Но бывали и поражения, каждое из которых тяжелой гирькой падает в хранилища памяти.

Тем, кто не обладает бойцовскими качествами и обостренным чувством долга, в их работе делать нечего. Бывает, люди трусят, уходят. Например, Семен Пешкин – образцовый офицер, весь с иголочки, выутюженный, хоть сейчас на парад. Только вот беда – он под любым предлогом уклонялся от выездов и дежурств. А как-то пришел к командиру и покаялся – не могу, боюсь. Сейчас он пожарный инспектор, обслуживает промышленные предприятия, вполне на своем месте, все у него в порядке, по строгости, вот только бывает иногда ему стыдно за свою слабость. А зря. У каждого свое место в жизни.

Отгорел закат, посинел и почернел вечер, превратившись в ночь. Савельев клевал носом, сидя за своим командирским столом. Потом пытался вчитываться в стихи лежащей перед ним брошюрки «Антология современной поэзии». Честно попробовал освоить известного московского поэта Вознесенского. Вон, стих называется «Рублевское шоссе».

Мимо санатория Реют мотороллеры. За рулем влюбленные – Как ангелы рублевские.

Голову сломаешь. Где это такое Рублевское шоссе? Что за название – от рубля, что ли? И что там за ангелы живут? Нет, это не по нему. Надо еще что-нибудь, более бодрящее, чтоб в сон не тянуло…

Не так чтобы Савельев слишком любил поэзию. Но не разбираться в ней, особенно в современных поэтах, ныне считалось позором. Во всяком случае, Катя, студентка четвертого курса пединститута и, как он считал, его законная невеста, неоднократно талдычила, что это питекантропам поэзия не нужна была, они в основном жевали, челюсти развивали. А цивилизованный человек без поэзии не человек. И таскала его на студенческие поэтические сборища, ставшие теперь столь модными, где читали стихи и спорили до хрипоты на какие-то отвлеченные темы. Пусть Савельев атлет и спортсмен, двухпудовыми гирями играет, будто они пластмассовые, подковы гнет, но сейчас времена не те – девушки все больше любят не здоровенных и румяных, а умных и говорливых, в чем он неоднократно убеждался. Вот и пытался постигать поэзию. И, надо сказать, иногда это занятие ему нравилось.

Перелистнув без всякой жалости Вознесенского, он наткнулся на Ярослава Смелякова:

Ну что, нормально так человек написал. Пробирает насквозь. Надо запомнить и Катю завтра поразить – чтобы она не считала его питекантропом и относилась к нему чуть посерьезнее.

Ну что, дежурство, кажется, удалось. Ночью тревоги бывают редко. А утром смена. И домой. Завтра свидание. А там он блеснет этим Смеляковым.

От морей и от гор Так и веет веками, Как посмотришь, почувствуешь: Вечно живем. Не облатками белыми Путь мой усеян, а облаками. Не больничным от вас ухожу коридором, А Млечным Путем…

Да, вот это стихи. Вся жизнь и смерть, как в капле воды, в них сведена…

Звук тревоги всегда бьет по нервам, сердце замирает, а потом начинает барабанить. По телу пробегает нервная волна. Наверное, те, кто выдумывал этот сигнал, и рассчитывали на такую реакцию.

– Расчет на выезд, – послышался усиленный динамиком голос диспетчера. – Возгорание по адресу улица Крылова, восемнадцать.

В действиях команды все отлажено до автоматизма. Недаром командир военизированной части пожарной охраны подполковник Горелов гоняет подчиненных безжалостно и не дает спуску. Каждое движение точное, каждый боец знает свой маневр. Огнеборцы выскакивают, прилаживая на ходу широкие брезентовые пояса, кислородные приборы, защитные каски – все сидит как влитое. Экипажи распределяются по машинам.

Каждое движение в ритме с движениями других. Все действуют в едином порыве. И ощущение единства, плеча друга – это результат не только тренировок, но и многочисленных боевых выездов. Савельев кожей ощущал каждого подчиненного, знал, что они тоже чувствует его, ловят на лету приказания. Потому что ценой этой слаженности является порой жизнь – твоя или того, кого ты должен спасти.

И вот уже мчатся красные мощные «ЗИЛы» по улицам Свердловска, подвывая сиреной и пропарывая насквозь ночь. И Савельев видел в этом их движении что-то стремительное и романтическое. Так космические корабли летят в бездну, в неизвестность.

«Стоп, – прервал поток эмоций Савельев, сидевший в кабине машины. – Что-то совсем расчувствовался. Впереди работа. Просто работа. А о романтике пускай пишут журналисты и поэты».

Район был хорошо известен. Двухэтажные деревянные бараки и одноэтажная частная застройка. Двинутые ватманскими листами градостроительных планов, идут вперед экскаваторы и бульдозеры, старые дощатые домишки вытесняются новостройками. Но деревянный город не желает сдавать свои позиции. Хотя и понятно, что шансов в борьбе с современной застройкой нет. Когда-нибудь здесь вознесутся пяти- и девятиэтажки. Которые, кстати, горят гораздо меньше и не с такими страшными последствиями. Но это будет в скором будущем… А сейчас пока еще коптит здесь печное отопление. Искрит старая проводка. Вспыхивают примусы и всякие прочие керогазы. Здесь сплошные источники повышенной опасности. И еще – если такая хибара задымит, то огонь запросто может перекинуться на соседние дома. В прошлом году в таком районе сгорело несколько участков, пожар был виден со всего города.

– Опять частники балуют, – сказал старший сержант Витя Торопов, втиснувшийся третьим в просторную кабину пожарной машины.

– Наше дело тушить, – отмахнулся Савельев. – А вот и наш дом!

Пожар выдался прямо на загляденье. Как-то слишком хорошо горел этот солидный деревянный дом с высоким забором.

Водитель врезал по тормозам. Красный «ЗИЛ» застыл, тяжело качнувшись своей массой. Сзади остановилась вторая пожарная машина. Забегали бойцы расчета, разворачивая шланги и занимая самые выгодные позиции.

– Очень бодро горит! – крикнул Савельев. – Как бы там легковоспламеняющихся веществ не было или газа!

– Разберемся, – кивнул Торопов. – Наше дело маленькое – знай лей раствор.

Из брандспойтов вырвались упругие струи, сбивая огонь. Тот отступал, огрызался, атаковал вновь.

Опять заработала сирена – это появилась «Скорая помощь». А затем и милицейский, какой-то игрушечный по сравнению с пожарными мастодонтами, «Москвич-407» с громкоговорителем на крыше.

Отличная выучка команды сработала и на этот раз. Дом был погашен быстро. Перекрытия не успели обрушиться. Хотя изнутри коробка выгорела полностью.

Все, закончено. Сложность уровня «Вызов один» – для ликвидации пожара хватило имеющихся сил на двух пожарных машинах. Враг выбит с занятых позиций. Огоньки погасли. Место пожара освещалось перекрестными лучами прожекторов «ЗИЛов».

Ночной пожар – зрелище фантастическое. Даже потушенный. В лучах прожекторов клубится дым и пар. Кажется, что перед тобой другая планета из так любимой Савельевым фантастики. Вон, как в фильме «Планета бурь» про экспедицию на Венеру.

Савельев перевел дух. Оставалось самое неприятное и пугающее – установить судьбу людей, которые находились в здании. Обычно погорельцы толкутся рядом с домом, причитая и давая указания, так что их приходится отводить за периметр. Только сейчас такого шума не было, если не считать пары любопытных соседей. Это могло означать, что дом был пустой и никто не пострадал. Но велика вероятность и того, что жильцы мертвы. При мысли о последнем варианте по коже пробежал холодок. Сколько он работает, а не может привыкнуть к гибели людей. Не наработал еще достаточного запаса профессионального цинизма.

Дым начал развеиваться. Сержант Торопов, осматривавший пепелище, подбежал и доложил:

– Жильцов нет!..

Савельев испытал облегчение. Сегодня ему не быть свидетелем еще одной трагедии. И вдруг он обратил внимание, что в одном месте в доме дым продолжал клубиться.

– Вон, посмотри, – сказал он Торопову. – Что там? Не подпол?

– А кто ж знает. Очень может быть.

– Пошли, проверим.

Там действительно оказался подпол. В свете фонарей боец зацепил багром и откинул тяжелый люк, после чего дым повалил еще больше.

Савельев достал из сумки гофрированный шланг с загубником, натянул на лицо маску, попробовал ногой на прочность лестницу, начал спускаться вниз, в подвал. Луч мощного фонаря выдергивал из тьмы фрагменты действительности.

Савельев застыл как соляной столп. Голова закружилась, сердце кольнуло. Все эта проклятая нехватка профессионального цинизма.

Подвал был завален телами. Шесть тел! Без всяких признаков жизни.

Савельев поднялся по лестнице, яростно сорвал маску:

– Там целое кладбище. Шесть человек!

– Мертвы? – мрачно осведомился Торопов. – Может, кто жив?

– Связаны веревкой. Убиты.