Таблетки для рыжего кота

21

— Дайте мне ключи, и все, — сказала я и протянула руку.

Некоторое время Пэм молча смотрела на меня с большим удивлением, а потом вдруг расхохоталась, запрокидывая голову.

— Вот это да! — Она протянула руку и легонько толкнула меня. — Оуэн говорил, что вы большая шутница. Если честно, он говорил, что вы так много времени тратите на дурачества, что иногда он беспокоился, как вы успеваете делать свою работу.

Вот этому, в отличие от болтовни про скорость печати, я верю, Оуэн вполне мог такое сказать.

— Я не шучу, и вы это прекрасно знаете, — сказала я. — Пэм, отдайте мне ключи. Это вам с рук не сойдет, я этого не допущу. И полиция тоже. Вы не можете просто так упаковать вещи жертвы и уехать с ними. Наверняка на этот счет существует определенный протокол, который должен выполняться.

Пэм перестала смеяться, но все еще улыбалась. Улыбка ее была какой-то неестественной: она напоминала улыбающийся рот, вырезанный в тыкве к празднику Хэллоуина. Или улыбку Маффи Фаулер.

— Протокол… — Пэм издала короткий злобный смешок. — Теперь вы заговорили прямо как Оуэн.

— Послушайте, Пэм, — начала я.

Сейчас я сама не понимала, почему так долго не замечала, что она совершенно сумасшедшая. Я поняла, что мне придется действовать очень осторожно. Но я не особенно волновалась, потому что знала — орудие убийства благополучно заперто в ящике с вещественными доказательствами в полицейском участке. Пэм ничего не могла мне сделать. Вернее, могла попытаться полезть на меня с кулаками, но я как минимум лет на десять моложе и фунтов на двадцать тяжелее. Если дойдет до драки, я без труда ее одолею. На самом деле мне даже хотелось, чтобы Пэм на меня напала.

Да, Оуэн мне не особенно нравился. Но еще меньше мне понравилось лицезреть его с простреленной головой. И я с превеликим удовольствием врезала бы той, из-за которой мне пришлось столько всего вытерпеть.

— Не играйте со мной, — сказала я. — Я знаю, что это вы его убили. Знаю, что вы приехали не сегодня, как пытались представить. Вы уже вчера были здесь. Вас видели в кружке шахматистов через дорогу отсюда.

Пэм уставилась на меня, чуть приоткрыв рот. Однако она все еще улыбалась.

— Это… это такая глупость, — проговорила она.

Честное слово. Так и сказала. «Глупость». Не «ерунда», не «чушь собачья», а «глупость».

— Я знаю, это вы подбросили пистолет Себастьяну Блументалю, — продолжала я. — Знаю и то, что вы с Оуэном воевали из-за свадебного сервиза. Оуэн мне об этом рассказывал. Он хотел, чтобы сервиз достался ему, уж не знаю почему. Наверное, потому что вы хотели его получить, а он хотел отомстить вам за то, что вы с ним развелись, и поскольку у него совершенно не было развито воображение, он не мог придумать другого способа с вами поквитаться. Я не знаю, когда вы приехали в город, но, думаю, полиции будет нетрудно это установить. Как вы это сделали? Взяли напрокат фургон и приехали на нем? Потом выждали момент, пока Оуэн окажется один, и выстрелили ему в голову? Так все было?

Пэм медленно замотала головой. Ее седеющие волосы были так тщательно уложены перед поминальной службой и закреплены лаком, что ни один волосок не шелохнулся.

— Вы очень творческая натура, — сказала она, все еще улыбаясь. — Наверное, это потому, что вы работали в шоу-бизнесе.

— Пэм, это называется преднамеренное убийство, — сообщила я. — Думаю, за него вам грозит пожизненное заключение. Вы совершили и еще одно преступление — подбросили оружие невинному человеку. Из-за этого вас не выпустят досрочно.

Пэм все мотала головой. Самое странное, что при этом она продолжала улыбаться. Только улыбка не затрагивала глаз, казалось, она так и примерзла к губам.

— Не могу поверить, что ты на его стороне, — сказала она сквозь эту замороженную улыбку.

— На чьей стороне?

— Ты знаешь, на чьей. На стороне Оуэна. Ты с ним работала. Изо дня в день, в одном офисе! Ты же видела, какой он! Планы, графики, расписания встреч… Это был не человек, а робот!

Я заморгала. Улыбка наконец сошла с ее лица. Красные пятна на щеках расползлись, и все ее лицо стало красным. В глазах, которые когда-то были нежно-карими, появился какой-то маниакальный блеск, который мне совсем не понравился. Она больше не походила на хрупкое создание. Если хотите знать мое мнение, она походила на психопатку.

Я попятилась. Возможно, идея явиться сюда была не такой уж удачной.

— Но… Пэм, это же ты вышла за него замуж.

— Да, вышла, — прошипела Пэм. — Я познакомилась с ним, когда училась в колледже. Я специализировалась на искусстве и была совершенно безбашенной, чего я только не попробовала: наркотики, эксперименты в сексе… а он работал помощником директора резиденции и был прямым, как стрела, и мне тогда казалось, что именно это мне и нужно, чтобы немножко угомониться. Но мне вовсе не нужно было, чтобы он меня подавил. Чтобы мое творчество душили в течение двадцати лет! Но именно так все и вышло. Пока я наконец не набралась храбрости уйти от него. Ты права, он действительно требовал, чтобы фарфор отошел к нему. Мой прекрасный сервиз! Вовсе не потому, что сервиз был ему нужен, а потому, что он знал, как я этот сервиз люблю. Чтобы наказать меня за то, что я от него ушла! Но в конце концов сервиз достался мне!

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, Пэм, не достался. Я не позволю тебе его забрать. Отдай ключи.

Теперь Пэм уже рыдала в открытую, из карих глаз брызнули слезы и полились по щекам, закапали на вышитых тряпичных кукол.

— Я… я… — Казалось, больше она ничего не может сказать.

Я протянула руку и сказала как можно спокойнее:

— Ну же, Пэм, отдай ключи. Уверена, мы сможем как-нибудь решить вопрос с окружным прокурором. Может, удастся сослаться на синдром избитой жены или что-нибудь в этом роде. Может, тебя отправят в такое же место, в какое отправили Марту Стюарт. Там есть условия для занятий разными ремеслами, и ты сможешь заниматься своей любимой керамикой.

Пэм вздохнула и повернулась к комоду.

— Вот так, хорошо. — Я старалась говорить с ней нежно, но вто же время твердо, как с анорексичками, которых время от времени приводят в наш офис и которых мне приходится уговаривать съесть хоть кусочек особого высококалорийного пончика — их нам присылают диетологи специально для того, чтобы подкормить таких девушек и, как у нас говорят, внести хоть капельку здравого смысла в их изголодавшиеся по витаминам мозги.

Но когда Пэм повернулась ко мне, я к своему разочарованию увидела, что в руке она держит вовсе не ключи.

Она держала пистолет.

И нацеливала его прямо на меня.

— Ты же не думаешь, — сказала она (на ее лицо снова вернулась та жутковатая улыбка), — что у меня был всего один пистолет? Правда, Хизер? Ты же знаешь, я сельская девушка, я выросла среди ружей и умею ими пользоваться.

Я глазам своим не верила. Какая же она лживая, насквозь фальшивая! Ее свитер врет, она совсем не верит в межрасовую гармонию!

Хотя, может быть, и верит.

Но, похоже, для нее не составляет никакого труда убивать людей. Включая ни в чем не повинных помощников директоров резиденции.

— Пэм! — Я подняла обе руки. — Ты же не хочешь меня убивать.

Пэм сделала шаг ко мне.

— Очень даже хочу, — сказала она. — Потому что к тому времени, когда твой труп найдут, я буду далеко. Так что мне совсем несложно тебя убить.

Я попятилась. Но на каждый мой шаг назад Пэм делала шаг вперед. Я огляделась, лихорадочно соображая, что же мне делать. Оуэн содержал квартиру в таком же безупречном порядке, какой царил в его кабинете. В отличие от моей комнаты здесь не было вещей, которые валялись просто так и которыми я могла бы запустить в мою потенциальную убийцу. Не было здесь причудливой настольной лампы в форме русалки, купленной на блошином рынке, а из такой лампы получился бы неплохой снаряд. Не было здесь аквариума с морскими ракушками, который я могла бы метнуть. Вряд ли бы я попала, но в любом случае это лучше, чем ничего не делать.

Хуже всего было то, что никто не знал, что я отправилась сюда, — если не считать того придурка с зубочисткой во рту, который сидит внизу у входа. А он даже не работает в колледже, он работает на Розетта, и вероятность того, что он обратит внимание на раздавшийся где-то наверху выстрел, — не больше, чем вероятность того, что он обратит внимание на звяканье друг о друга массивных золотых цепей, висящих у него на шее.

Мне крышка.

И за что я гибну?

За Оуэна.

А ведь он мне даже не нравился! Но попытаться все равно надо.

— Пэм, это не Айова, — информировала я. — Кто-нибудь обязательно услышит выстрел и вызовет полицию.

— Я из Иллинойса, — поправила Пэм. — А об этом я уже подумала.

Она опустила руку, дотянулась до телефона, стоявшего на столике рядом с диваном, на который я плюхнулась (я пятилась, пока не уткнулась в диван), и набрала 911.

Когда на том конце провода сняли трубку, она заговорила прерывающимся, дрожащим от паники голосом:

— Алло, оператор? Срочно пришлите полицию! Я звоню из квартиры J-6. Дом двадцать один по Западной Вашингтон-сквер. Бывшая поп-звезда Хизер Уэллс сошла с ума, ворвалась в мою квартиру и пытается меня убить. У нее пистолет! Ой!

И она повесила трубку.

Я смотрела на нее совершенно остолбеневшая.

— А вот это, — сказала я, — была большая ошибка. Пэм пожала плечами.

— Это же Нью-Йорк, знаешь, сколько им понадобится времени, чтобы добраться сюда? К тому времени, когда они приедут, я давно исчезну. А ты истечешь кровью и умрешь.

Пэм, по-видимому, не понимала, что происходит в парке в каких-нибудь ста ярдах от входа в дом, где жил ее бывший муж. И сколько там из-за этого события полицейских.

Но с другой стороны, даже если в ближайшие двадцать секунд в квартиру J-6 ворвется десятка два полицейских, от этого будет мало толку, если она к тому времени успеет всадить мне пулю в лоб, как всадила Оуэну.

А когда Пэм подняла пистолет и направила его в мою голову, я поняла, что именно это она и собирается сделать.

— Прощай, Хизер, — сказала она. — Знаешь, Оуэн был прав, не такой уж ты хороший администратор.

Оуэн это сказал? Вот это да! Это называется неблагодарность! А я-то старалась, помогала ему, когда он только начинал работать: ввела его в курс дела, объяснила все де тали, показала, где можно купить самые вкусные крендели (за пределами нашего кафетерия, естественно). И после этого он сказал, что я плохой администратор? О чем он только думал? Он хотя бы видел, как я все организовала на ресепшн, заставила ребят самих следить за табелями учета рабочего времени? А как насчет моего новаторского способа заставить студентов обращать внимание на то, что происходит в здании и вокруг него? Я имею в виду бюллетень «Новости Фишер-холла». Неужели Оуэн совершенно не понимал, что Саймон Хейг из Вассер-холла украл мою идею и тоже стал выпускать студенческий бюллетень, причем ему даже хватило наглости назвать его «Новости Вассер-холла»? Не понимал?

Но сейчас мне некогда было разбираться в собственных чувствах по поводу его предательства, потому что нужно было уклониться от пули, которую в меня выпустила Пэм. Я пригнулась, нырнула за диван и попутно схватила единственную вещь в квартире, которая могла дать мне хотя бы полшанса пережить следующие две минуты, пока парни (и девушки) в голубой полицейской форме не примчатся сюда и не спасут мою страдающую целлюлитом задницу.

И этой «вещью» был Гарфилд.

Который, между прочим, был не очень-то рад, что его схватили с диванной подушки.

Впрочем, грохот выстрела на таком близком расстоянии тоже не очень-то его порадовал.

Рыча и царапаясь, большой рыжий полосатый котяра отчаянно пытался вырваться.

Но я одной рукой держала его за шкирку, а другой — за объемистое брюхо. Он выпустил когти, но, к счастью, его лапы до меня не доставали. Так что вырваться ему было невозможно.

Но он этого не знал. Он весил, наверное, фунтов двадцать пять, и все эти двадцать пять фунтов разъяренных мышц обратились против меня. Несколько секунд я не чувствовала ничего, кроме запаха пороха и вкуса шерсти, которая лезла мне в рот, когда я буквально приземлилась на кота.

Но зато я жива.

Я жива.

Я жива.

Пэм растерянно уставилась на место, где я только что стояла. Потом, недоуменно заморгав, повернулась и посмотрела туда, куда я отпрыгнула с дивана. И когда она увидела, кого я держу в руках, ее глаза расширились.

— Вот именно, Пэм, — сказала я. Мой голос звучал до странности приглушенно. Это потому, что грохот выстрела был таким громким, что все остальные звуки, включая яростные протесты создания, которого я держала в руках, звучали глухо, как звуки города после сильного снегопада. — Гарфилд у меня. Сделай только шаг, и, клянусь, ему не поздоровится.

Улыбка, блуждавшая по лицу Пэм, застыла, верхняя губа задергалась.

— Ты… ты блефуешь, — пробормотала она, заикаясь.

— Хочешь проверить?

Глупый кот все еще пытался вырваться, но он мог освободиться только через мой труп. В буквальном смысле.

— Попробуй снова спустить курок. Может, ты и попадешь в меня, но до того, как я умру, мне все равно хватит времени свернуть ему шею, и, клянусь, я это сделаю. Я люблю котов, но не этого.

И я говорила искренне. Особенно когда кот Оуэна впился зубами мне в запястье. Ой! Разве не я привела в квартиру Пэм, чтобы она дала этому дурацкому коту его дурацкие таблетки? И вот вам благодарность! Что зверь, что хозяин.

Лицо Пэм исказилось от боли, хотя кровью истекала я, а не она.

— Гарфилд! — страдальчески закричала она. — Отпусти его, ведьма!

«Ведьма», а не «сука». Неподражаемо.

Мне показалось, что из коридора донеслись голоса, хотя точно я сказать не могла, поскольку наполовину оглохла. В дверь квартиры забарабанили.

— Пэм, опусти пистолет, — сказала я, чтобы потянуть время. — Опусти пистолет, и никто не пострадает, в том числе и Гарфилд. Ты можешь сдаться, еще не поздно.

— Ты… ах ты… злючка! — Глаза Пэм заблестели от слез. — Я хотела взять только то, что мне положено! Я хотела начать все с чистого листа! Отпусти кота, и будем считать, что мы квиты. Я уйду — заберу Гарфилда и уйду. Только дай мне фору по времени.

— Не могу, Пэм. Ты сама вызвала полицию. Думаю, они уже здесь.

В коридоре прогремело нечто похожее на взрыв. Пэм обернулась. В гостиную ворвались четверо или пятеро доблестных нью-йоркских полицейских.

Наверное, никогда в жизни я не была так счастлива видеть полицейских. Не будь я всецело поглощена борьбой с котом и попытками не дать ему меня загрызть, я бы бросилась и расцеловала их всех.

— Мэм! — крикнул первый полицейский. Дуло его пистолета было направлено в грудь Пэм. — Бросить оружие, лечь на пол, руки за голову, или я буду стрелять!

Я напряженно думала: «Отлично, она бросит пистолет, тогда я смогу отпустить этого глупого кота, потом я пойду домой, и вся эта история кончится, я смогу вернуться к своей заурядной жизни и никогда больше не буду неблагодарной. Да, жизнь у меня скучная, но я ее люблю. Я ее люблю. Слава богу, что все это наконец закончилось».

Но оно вовсе не закончилось.

Пэм махнула пистолетом в мою сторону.

— Вы не понимаете, она схватила Гарфилда! — заскулила она. — Схватила и не хочет его отпускать!

О боже, только не это, ну пожалуйста!

— Мэм! Я повторяю, бросьте оружие, или мне придется стрелять.

Пэм, ну пожалуйста, брось пистолет! Просто брось, и все.

— Но это я вас вызвала! — упорствовала Пэм, все еще размахивая пистолетом. — Это она мне угрожала!

И тут вдруг я услышала еще один выстрел. Я понятия не имела, из какого пистолета стреляли и достигла ли пуля цели, потому что я бросилась на пол, прижимая к себе Гарфилда, и сжалась в комочек, стараясь, чтобы мое тело представляло собой как можно меньшую мишень. Кот, в свою очередь, перестал кусаться и вцепился в меня так же крепко, как я в него. Если у него в ушах звенело хотя бы вполовину так же громко, как у меня, думаю, он не больше моего понимал, что происходит.

Я только знала, что во всем мире остались я и Гарфилд. Все, что у нас осталось, — это мы, и я никогда его не отпущу. И он тоже никогда меня не отпустит.

Только когда кто-то положил руку мне на плечо и крикнул: «Мисс, теперь вы можете встать!» (наверное, ему пришлось кричать, чтобы я его услышала, потому что от выстрела я почти оглохла), — я распрямилась, оглянулась и увидела, что Пэм осталась без пистолета, потому что меткий стрелок выстрелом выбил его из ее руки. Она прижимала окровавленные пальцы к груди и на грани истерики, сквозь слезы давала показания моему старому другу, детективу Канавану, который устало посмотрел на меня поверх ее головы.

«Свадебный сервиз?» — беззвучно сказал он мне одними губами.

Я была в таком шоке, что не смогла даже плечами пожать. Я многого в тот момент не могла понять. Например, почему я не отпускала Гарфилда, хотя полицейские не раз предлагали забрать его у меня. В свое оправдание могу сказать, что он меня тоже не отпускал, как будто мы стали друг для друга единственными якорями стабильности в этом перевернувшемся вверх тормашками мире.

И полчаса спустя, когда детектив Канаван наконец пошел проводить меня до лифта, а потом спустился со мной в вестибюль, я все так же прижимала к себе Гарфилда. В полированных мраморных полах и латуни вестибюля отражались красные огни полицейских машин, съехавшихся к дому. Но за время, прошедшее с тех пор, как я сюда вошла, произошли и еще кое-какие изменения. Мне понадобилась целая минута, чтобы сообразить, что же изменилось, — это потому, что слух еще не до конца восстановился.

Потом меня осенило.

Визг, доносящийся из парка.

Не скандирование. Не радостные вопли. Визг!

Я так и застыла на пороге. На моей спине лежала рука детектива Канавана. Показания я дала еще наверху, в квартире, и теперь Канаван собирался проводить меня до дома.

Но мне вдруг расхотелось выходить на улицу. Только бы не окунаться во все это! Ни за что!

— Хизер, все в порядке, — подбодрил меня детектив. — Это всего лишь те ребята, у которых был митинг в парке. Сейчас они празднуют.

— Празднуют? — переспросила я. — Что?

— Судя по всему, некоторое время назад администрация президента выпустила меморандум. Они уладили разногласия.

Я опешила.

— Уладили?

— Совершенно верно, — сказал Канаван. — Забастовщики победили. Администрация президента пошла на уступки по всем пунктам. Они решили, что за последнее время о них и так было слишком много негативной прессы. Или президенту не понравилось, что под дверями его кабинета сидит большая крыса. Видать, он никогда не был в Вест-сайде.

Я остолбенело заморгала.

— Президент Эллингтон уступил? КРА победил?

— Во всяком случае, я слышал, что так, — кивнул детектив. — Нам пришлось поставить на уши весь участок, чтобы удержать под контролем эту толпу. Мы боялись, что они с минуты на минуту начнут переворачивать машины. Веселенькую ночку вы выбрали, чтобы подставить себя под пулю. А вот и бойфренд. Как раз вовремя.

С этими словами детектив Канаван выпроводил меня за дверь… прямо в руки Купера Картрайта.