Таинственное происшествие в Стайлз

8. Доктор Бауэрстайн

Я все никак не мог передать Лоуренсу послание Пуаро. Но вот, проходя как-то по лужайке возле дома, я увидел Лоуренса, державшего в руках старый молоток для игры в крокет. Он бесцельно бил по еще более старым шарам. Я подумал, что это очень удобный случай, чтобы передать послание Пуаро (хотя в моей душе все еще пылала обида на бесцеремонного сыщика). Однако я боялся, что он может, чего доброго, освободить меня от этой миссии. Не совсем понимая смысла слов, которые мне надлежало передать, я тешил себя надеждой, что их значение станет понятным из ответа Лоуренса, а также из его реакции на еще несколько вопросов, которые я тщательно подготовил по собственной инициативе.

Обдумав план разговора, я подошел к Лоуренсу.

— А ведь я вас ищу, — произнес я нарочито беспечно.

— Правда? А в чем дело?

— Мне надо передать послание Пуаро.

— Какое послание?

— Он просил выбрать момент, когда мы будем наедине, — сказал я, многозначительно понизив голос, и, прищурившись, наблюдал за своим собеседником. Мне льстила собственная способность создавать нужную атмосферу для разговора.

— И что же?

Печальное выражение лица Лоуренса нисколько не изменилось. Интересно, подозревает ли он, что я собираюсь сказать?

— Пуаро просил передать следующее, — произнес я почти шепотом. — Найдите еще одну кофейную чашку, и все будет нормально.

— Что? Какую еще чашку?

Лоуренс уставился на меня в неподдельном изумлении.

— Неужели вы сами не понимаете?

— Конечно, нет. А вы? Я промолчал.

— О какой кофейной чашке идет речь?

— Честно говоря, не знаю.

— Пусть лучше ваш друг поговорит с Доркас или с другими служанками. Это их дело — следить за посудой. Я чашками не интересуюсь! Знаю только, что у нас есть дорогой старинный кофейный сервиз, которым никогда не пользуются. Если бы вы его видели. Хастингс! Настоящая вустерская работа! Вы любите старинные вещи?

Я пожал плечами.

— О, вы столького себя лишаете! Нет ничего приятней, чем держать в руках старинную фарфоровую чашку! Даже смотреть на нее — наслаждение!

— И все-таки, что мне сказать Пуаро?

— Передайте ему, что я не имею ни малейшего понятия, о чем он говорит.

— Хорошо, я так и скажу.

Попрощавшись, я пошел в сторону дома, как вдруг Лоуренс окликнул меня:

— Подождите, Хастингс! Повторите, пожалуйста, еще конец фразы. Нет, лучше даже всю целиком.

— Найдите еще одну кофейную чашку, и все будет в порядке. Вы по-прежнему не понимаете, о чем идет речь? — спросил я, снова прищурившись.

Лоуренс пожал плечами.

— Нет, но я бы хотел это понять.

Из дома раздался звон колокольчика, возвещающего приближение обеда, и мы с Лоуренсом отправились в усадьбу. Пуаро, которого Джон пригласил остаться на обед, уже сидел за столом.

Во время застольной беседы, все тщательно избегали упоминания о недавней трагедии.

Мы обсуждали ход военных действий и прочие нейтральные темы. Но когда Доркас, подав сыр и бисквит, вышла из комнаты, Пуаро неожиданно обратился к миссис Кавендиш:

— Простите, мадам, что вновь напоминаю о страшном несчастье, постигшем вашу семью, но мне в голову пришла одна небольшая идея (вступление по поводу «небольшой идеи» было излюбленным приемом моего друга!), и я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Мне? Что ж, извольте.

— Благодарю, мадам. Меня интересует следующее: вы утверждаете, что дверь, ведущая в комнату миссис Инглторп из комнаты мадемуазель Цинции, была закрыта на засов, не так ли?

— Да, она действительно была закрыта, — удивленно сказала Мэри. — Я уже говорила об этом на дознании.

— Закрыта на засов?

— Д-да, — произнесла Мэри теперь уже неуверенно.

— Вы точно знаете, что она была закрыта на засов, а не просто заперта?

— Ах, вот о чем вы! Нет, в этом я не уверена. Просто я хотела сказать, что дверь не открывалась. Но, кажется, все двери были заперты на засов. Зайдя в комнату миссис Инглторп, мы это увидели сами.

— И все же, именно эта дверь могла быть просто заперта на ключ?

— Возможно. Я не знаю точно.

— Оказавшись в комнате миссис Инглторп, вы лично не обратили внимания, как она была закрыта?

— Мне кажется… да, мне кажется, она была закрыта на засов.

— Ну, тогда все в порядке.

Несмотря на свою последнюю реплику, Пуаро выглядел несколько обескуражено. Честно говоря, я был даже доволен тем, что одна из его «небольших идей» оказалась ложной.

После обеда Пуаро попросил меня проводить его до дома. Я холодно согласился.

— Вы злитесь на меня? — спросил он, когда мы вошли в парк.

— Нисколько, — процедил я сквозь зубы.

— Вот и хорошо. А то я очень боялся, что ненароком обидел вас.

Я ожидал услышать не это, ведь холодная сдержанность моего ответа была совершенно очевидной. Но дружелюбие и искренность его слов сделали свое дело, и мое раздражение вскоре прошло.

— Я передал Лоуренсу то, что вы просили.

— И что он сказал? Наверное, был очень удивлен?

— Да. Я уверен, что он даже не понял, о чем идет речь.

Я ожидал, что Пуаро будет разочарован, но он, напротив, очень обрадовался моим словам и сказал, что надеялся именно на такую реакцию Лоуренса.

Гордость не позволяла мне задавать никаких вопросов, а Пуаро тем временем переключился на другую тему.

— Почему мадемуазель Цинция отсутствовала сегодня за обедом?

— Она в госпитале. С сегодняшнего дня мисс Мердок снова работает.

— Какое трудолюбие! Хастингс, берите пример! А какая красавица! Мадемуазель Цинция словно сошла с одной из тех картин, которые я видел в Италии. Кстати, мне бы хотелось посмотреть ее госпиталь. Как вы думаете, это удобно?

— Уверен, что она обрадуется вашему приходу. Вы получите большое удовольствие, это очень интересное место.

— Мисс Цинния ездит в госпиталь ежедневно?

— Нет, по средам она отдыхает, а по субботам успевает приехать сюда на обед. Остальные дни Цинция полностью проводит в госпитале.

— Постараюсь не забыть ее расписание. Да, Хастингс, женщинам сейчас приходится много работать. Между прочим, она производит впечатление очень умной девушки, как вы считаете?

— Безусловно, к тому же мисс Мердок пришлось сдать довольно сложный экзамен.

— Конечно, ведь у нее очень ответственная работа. Наверное, в госпитале много сильнодействующих ядов?

— Да, я их даже видел. Они хранятся в маленьком шкафчике. Цинции приходится быть очень осторожной, и каждый раз, выходя из кабинета, она забирает ключ от шкафчика с собой.

— Этот шкафчик стоит возле окна?

— Нет, у противоположной стены, а что?

— Да ничего, просто интересно. Мы подошли к коттеджу Листвэйз.

— Вы зайдете? — спросил Пуаро.

— Нет, уже поздно. К тому же я хочу возвратиться другой дорогой, через лес, а она немного длиннее.

Стайлз окружали удивительно красивые леса. После широких аллей парка так приятно было шагать по узкой дорожке, прислушиваться к шороху деревьев и тихому щебетанью птиц. В эти минуты все люди казались мне добрыми и праведными, я даже простил Пуаро его глупую конспирацию. Гармония мира переливалась в меня. А может, не было страшного преступления? Вдруг завтра мы очнемся и освободимся от кошмарного наваждения…

Я очень устал в тот день. Хотелось спать, я все время зевал, но мужественно продолжал свой путь. Странные видения одно за другим проносились в моем сонном мозгу.

Мне вдруг почудилось, что миссис Инглторп жива, а убийцей был Лоуренс, который размозжил голову Альфреду крокетным молотком. Но зачем же тогда Джон поднял такой шум?

Я решил отдохнуть и присел под огромным старым буком. «Да, непонятно, зачем поднимать такой шум вокруг смерти этого негодяя? — подумал я. — Зачем Джону кричать? Я не потерплю этого!»

Неожиданно меня разбудил какой-то шум, и сразу стало ясно, что я попал в очень щекотливое положение. Футах в двенадцати от меня стояли Джон и Мэри. Они о чем-то яростно спорили. Совершенно очевидно, что супруги не подозревали о моем присутствии, поскольку до того, как я успел произнести хотя бы слово, Джон громко повторил фразу, которая меня разбудила:

— Запомни, Мэри, я не потерплю этого!

— А есть ли у тебя хоть малейшее право осуждать мои действия? — спокойно ответила миссис Кавендиш.

— Мэри, начнутся сплетни! Маму только в субботу похоронили, а ты уже разгуливаешь под ручку с этим типом.

Она пожала плечами.

— Ну, если тебя беспокоят только сплетни, тогда все в порядке!

— Нет, ты меня не поняла. Я сыт по горло этим типом. К тому же он польский еврей!

— Примесь еврейской крови еще не самая плохая вещь. Во всяком случае, она мне нравится больше, чем чистая кровь, текущая в жилах породистых англосаксов и делающая их, — она многозначительно посмотрела на Джона, — вялыми и бесстрастными тупицами.

Глаза Мэри сверкали, но голос был совершенно спокоен. Джон густо покраснел.

— Мэри!

— Что, мой дорогой Джон? — ответила она так же спокойно.

— Ты хочешь сказать, что будешь и впредь встречаться с Бауэрстайном, несмотря на то, что я это запрещаю?

— Буду… если сочту нужным.

— Ты издеваешься надо мной.

— Нет, просто у тебя нет никакого права выбирать моих друзей. В твоем окружении тоже есть кое-кто, чье присутствие не доставляет мне большого удовольствия.

Джон, вздрогнул.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он каким-то виноватым голосом.

— Ты сам прекрасно знаешь, — ледяным тоном ответила Мэри, — и поэтому не можешь ничего требовать от меня.

Джон умоляюще взглянул на жену.

— Не могу? Мэри, неужели наша… — Голос его задрожал, и он попытался притянуть Мэри к себе. — Мэри!

Мне показалось, что на мгновение в ее глазах появилась какая-то нерешительность. Лицо миссис Кавендиш смягчилось, но она резко отстранилась от Джона.

— Нет!

Она повернулась и хотела уйти, но Джон схватил ее за руку.

— Мэри, неужели ты любишь этого… Бауэрстайна? Миссис Кавендиш молчала. Лицо ее в этот миг было неповторимо прекрасно. Вечная молодость и в то же время величественное, древнее как мир спокойствие светилось в ее глазах. «Это похоже на улыбку египетского сфинкса», — подумал я восхищенно.

Она высвободила руку и, надменно бросив через плечо: «Возможно», быстро зашагала прочь.

Потрясенный этими словами, Джон не мог сдвинуться с места.

Я сделал неосторожный шаг, и под ногой хрустнула ветка. Джон резко обернулся. К счастью, он подумал, что я просто проходил мимо.

— Привет, Хастингс! Ну что, ты проводил своего забавного приятеля? Чудной он какой-то! Неужели коротышка и правда знает толк в своем деле?

— Он считался одним из лучших детективов Бельгии.

— Ладно, будем надеяться, что это действительно так. Знаешь, Хастингс, у меня очень тяжело на душе.

— А что случилось?

— И ты еще спрашиваешь? Зверское убийство мамы! Полицейские из Скотланд Ярда, которые шныряют по усадьбе, словно голодные крысы! Куда ни зайди — они тут как тут. А кричащие заголовки газет! Я бы повесил этих чертовых журналистов. Сегодня утром у ворот усадьбы собралась целая толпа зевак. Для них это вроде бесплатного музея мадам Тюссо. И ты считаешь, что ничего не случилось?

— Успокойся, Джон, так не может продолжаться вечно.

— Мы сойдем с ума раньше, чем закончится следствие!

— Ты слишком сгущаешь краски.

— Легко тебе говорить! Еще бы, тебя не осаждает стадо орущих журналистов. На тебя не пялится каждый болван на улице. Но и это не самое страшное! Хастингс, тебе не приходило в голову, что вопрос, кто это сделал, стал для меня настоящим кошмаром? Я все пытаюсь убедить себя, что произошел несчастный случай, поскольку… поскольку теперь, когда Инглторп вне подозрений, получается, что преступник — один из нас. Да, от таких мыслей можно и правда сойти с ума! Выходит, что в доме живет убийца, если только…

И тут мне в голову пришла любопытная мысль. Да, все сходится! Становятся понятными действия Пуаро и его загадочные намеки. Как же я не догадался раньше! На зато теперь я смогу рассеять эту гнетущую атмосферу подозрительности.

— Нет, Джон, среди нас нет убийцы!

— Я тоже надеюсь на это. Но кто тогда убийца?

— А ты не догадываешься?

— Нет.

— Я опасливо оглянулся вокруг и тихо, но торжественно провозгласил: «Доктор Бауэрстайн».

— Это невозможно!

— Напротив, все улики сходятся.

— Но на кой черт ему понадобилась смерть моей матери?

— Не знаю, — честно признался я, — но Пуаро тоже его подозревает.

Я рассказал Джону, как взволновало Пуаро известие, что доктор Бауэрстайн приходил в усадьбу в тот роковой вечер.

— К тому же, — добавил я, — он дважды повторил: «Это меняет все дело». Ты сам подумай — Инглторп утверждает, что оставил чашку в холле. Как раз в этот момент туда заходил Бауэрстайн. Проходя мимо, он мог незаметно подсыпать в кофе яд.

— Но это было бы очень рискованно.

— Зато становится понятным все остальное!

— А откуда он мог узнать, что это мамина чашка? Нет, Хастингс, тут концы с концами не сходятся.

Но я не собирался сдаваться:

— Да, я немного увлекся. Зато теперь мне все ясно. Слушай.

И я рассказал Джону о том, как Пуаро решил сделать повторный анализ какао.

— Ничего не понимаю, — перебил меня Джон. — Бауэрстайн ведь уже сделал анализ!

— В том-то и дело! Я сам сообразил это только сейчас. Неужели ты не понимаешь? Если Бауэрстайн убийца, то для него было бы проще простого подменить отравленное какао обычным и отправить его на экспертизу. Теперь понятно, почему там не обнаружили яд. И главное, никому и в голову не придет заподозрить в чем-то Бауэрстайна — никому, кроме Пуаро!

Лишь сейчас я оценил в полной мере проницательность своего друга! Однако Джон, кажется, все еще сомневался.

— Но ведь он утверждает, что какао не может замаскировать вкус стрихнина!

— И ты ему веришь? К тому же наверняка можно как-то смягчить горечь яда. Бауэрстайн в этом деле собаку съел: как-никак — крупнейший токсиколог!

— Крупнейший кто? Я никогда не слышал о такой профессии.

— Он досконально знает все, что связано с ядами, — пояснил я Джону. — Видимо, Бауэрстайн нашел способ, позволяющий сделать стрихнин безвкусным. Вдруг вообще не было никакого стрихнина? Он мог использовать какой-нибудь редкий яд, вызывающий похожие симптомы.

— Допустим, ты прав, только как он подсыпал яд, если какао, насколько мне известно, все время находилось наверху?

Я пожал плечами и вдруг… вдруг я с ужасом понял все! В эту секунду у меня было только одно желание — чтобы Джон подольше оставался в неведении. Стараясь не показывать вида, я внимательно посмотрел на него. Джон что-то напряженно обдумывал, и я вздохнул с облегчением — похоже, он не догадывался о том, в чем я уже не сомневался: Бауэрстайн имел сообщника!

Нет, этого не может быть! Не верю, что такая очаровательная женщина, как миссис Кавендиш, способна убить человека! Впрочем, история знает немало подобных примеров. Внезапно я вспомнил тот первый разговор с Мэри в день моего приезда. Она утверждала, что яд — это оружие женщин. А как объяснить ее волнение во вторник вечером? Может быть, миссис Инглторп узнала о связи Мэри с Бауэрстайном и собиралась рассказать об этом Джону? Неужели миссис Кавендиш выбрала такой страшный способ, чтобы заставить ее замолчать?

Я вспомнил загадочный разговор между Пуаро и мисс Ховард. Так, значит, они имели в виду Мэри! Вот, оказывается, во что не хотела поверить Эвелин! Да, все сходится. Неудивительно, что Эвелин предложила замять дело. Теперь стала понятной и ее последняя фраза: «Но ведь сама Эмили…» Эви права, действительно, миссис Инглторп сама предпочла смерть позору, который угрожал ее семье.

Голос Джона отвлек меня от этих мыслей.

— Есть еще одно обстоятельство, доказывающее, что ты не прав.

— Какое? — спросил я, обрадовавшись, что он уводит разговор в сторону от злополучного какао.

— Зачем Бауэрстайн потребовал провести вскрытие? Ведь Уилкинс не сомневался, что мама умерла от сердечного приступа. Непонятно, с какой стати Бауэрстайн стал бы впутываться в это дело.

— Не знаю, — проговорил я задумчиво, — возможно, чтобы обезопасить себя в дальнейшем. Он же понимал, что поползут разные слухи, и министерство внутренних дел все равно могло потребовать провести вскрытие. В этом случае Бауэрстайн оказался бы в очень затруднительном положении, поскольку трудно поверить, что специалист его уровня мог спутать отравление стрихнином с сердечным приступом.

— Пускай ты прав, но я, хоть убей, не понимаю, зачем ему понадобилась смерть моей матери.

Я вздрогнул — только бы он не догадался!

— Я могу и ошибаться, поэтому очень прошу тебя, Джон, чтобы наш разговор остался в тайне.

— Можешь не беспокоиться.

Тем временем мы подошли к усадьбе. Поблизости раздались голоса, и я увидел, что под старым платаном, как и в день моего приезда, был накрыт чай.

Я подсел к Цинции и сказал, что Пуаро хотел бы побывать у нее в госпитале.

— Буду очень рада. Надо договориться, чтобы он приехал в то время, когда мы устраиваем наши замечательные чаепития. Мне очень нравится ваш друг, он такой забавный! Представляете, на днях заставил меня снять брошку и затем сам ее приколол, утверждая, что она висела чуть-чуть неровно.

Я рассмеялся.

— Это на него похоже!

— Да, человек он своеобразный.

Несколько минут мы сидели молча, затем Цинция украдкой взглянула на миссис Кавендиш, сказала шепотом:

— Мистер Хастингс, после чая я хотела бы поговорить с вами наедине.

Ее взгляд в сторону Мэри вселил в меня подозрение, что эти две женщины, похоже, недолюбливали друг друга. «Печально, — подумал я, — неизвестно, что ждет Цинцию в будущем. Ведь миссис Инглторп не оставила ей ни пенни. Надеюсь, Джон и Мэри предложат девушке остаться в Стайлз, по крайней мере до конца войны. Джон очень привязан к Цинции, и, думаю, ему будет нелегко с ней расстаться».

Джон, выходивший куда-то из комнаты, снова появился в дверях.

— Чертовы полицейские! — сказал он возмущенно. — Всю усадьбу вверх дном перевернули, в каждую комнату засунули свой нос — и все безрезультатно! Так больше продолжаться не может. Сколько еще они собираются болтаться по нашему дому? Нет, хватит, я хочу серьезно поговорить с Джеппом.

— С этим Джеппом и говорить-то противно, — буркнула мисс Ховард.

Лоуренс высказал мысль, что полицейские, возможно, создают видимость бурной деятельности, не зная, с чего начать настоящее расследование.

Мэри не проронила ни слова.

После чая я пригласил Цинцию на прогулку, и мы отправились в ближайшую рощу.

— Мисс Мердок, кажется, вы хотели мне что-то сказать.

Цинция тяжело вздохнула. Она опустилась на траву, сняла шляпку, и упавшие ей на плечи каштановые волосы напомнили мне нашу первую встречу.

— Мистер Хастингс, вы такой умный, такой добрый, мне просто необходимо поговорить с вами.

До чего же она хороша, — подумал я восхищенно, — даже лучше, чем Мэри, которая, кстати, никогда не говорила мне таких слов.

— Цинция, дорогая, я вас внимательно слушаю.

— Мистер Хастингс, мне нужен ваш совет.

— Относительно чего?

— Относительно моего будущего. Понимаете, тетя Эмили всегда говорила, что обо мне здесь будут заботиться. То ли она забыла свои слова, то ли смерть произошла слишком внезапно, но я снова оказалась без гроша в кармане. Не знаю, что и делать. Может быть, надо немедленно уехать отсюда, как вы думаете?

— Что вы, Цинция, я уверен, что никто не желает вашего отъезда!

Несколько секунд девушка раздумывала над моими словами.

— Этого желает миссис Кавендиш. Она ненавидит меня!

— Ненавидит?! Вас?!

Цинция кивнула.

— Да. Не знаю почему, но терпеть меня не может, да и он тоже.

— Вот тут вы ошибаетесь, Джон к вам очень привязан.

— Джон? Я имела в виду Лоуренса. Не стоит, конечно, придавать этому такое большое значение, но все-таки обидно, когда тебя не любят.

— Но, Цинция, милая, вы ошибаетесь, здесь вас очень любят. Возьмем, к примеру, Джона или мисс Ховард…

Цинция мрачно кивнула.

— Да, Джон любит меня. Что касается Эви, то и она, несмотря на свои грубоватые манеры, не обидит даже муху. Зато Лоуренс разговаривает со мной сквозь зубы, а Мэри вообще едва сдерживается, когда я рядом. Вот Эви ей действительно нужна, только посмотрите, как она умоляет мисс Ховард остаться. А я кому нужна? Путаюсь тут под ногами, пока меня терпят, а когда вышвырнут за дверь — что тогда делать?

Девушка разразилась слезами. Я вдруг почувствовал какое-то новое, дотоле незнакомое чувство. Не знаю, что произошло, возможно, меня ослепило ее прекрасное юное лицо и радость разговора с человеком, который ни в коей мере не может быть причастным к убийству, а возможно, я просто почувствовал жалость к этому прелестному беззащитному существу, словом, неожиданно для самого себя я наклонился к девушке и прошептал:

— Цинция, выходите за меня замуж.

Мои слова подействовали как прекрасное успокоительное — мисс Мердок тотчас перестала плакать и резко выпалила:

— Не болтайте ерунду!

Я даже опешил.

— Мисс Мердок, я не болтаю ерунду, я прошу оказать мне честь стать вашим мужем.

Девушка снова рассмеялась.

— Благодарю за заботу, мистер Хастингс, вы очень добры, но подобный шаг нельзя делать только из жалости.

— Мисс Мердок, я сказал это не из жалости, а потому, что я вас…

— Мистер Хастингс, — перебила меня Цинция, — давайте будем откровенны, вы не хотите этого — и я тоже!

— Мое предложение было совершенно искренним, — сказал я хмуро.

— Да, я знаю. Когда-нибудь вы встретите девушку, которая примет его с благодарностью. А теперь прощайте.

Цинция побежала в сторону дома. Весь разговор оставил у меня довольно неприятный осадок. Вот что значит слоняться без дела! Я решил немедленно отправиться в деревню и посмотреть, что делает Бауэрстайн. За этим типом нужно присматривать! Но, чтобы не вызвать подозрений, надо вести себя очень осмотрительно — не зря же Пуаро так ценит мою осторожность!

В окне дома, где жил Бауэрстайн, была выставлена табличка «Сдаются комнаты». Я постучал, и дверь отворила хозяйка.

— Добрый день. Доктор Бауэрстайн дома?

— Вы разве еще не знаете?

— Что?

— Он арестован.

— Как арестован?! Кем?

— Известно кем — полицией!

Я решил, что надо разыскать Пуаро, и отправился к нему в Листвэйз.